Наталья Трауберг. Несколько слов о Дороти Ли Сэйерс
В Америке, неподалеку от Чикаго, есть Уитонский колледж, который иногда называют Протестантской Сорбонной. При колледже расположился"Marion Wade Center", где собраны все материалы о семи христианских писателях. Центр этот издает журнал"Семеро"("Seven"), про тех же писателей. Кроме того, он приглашает людей, которые ими занимаются, от филологов до проповедников. И хозяева и гости не сомневаются в том, что"семеро" — лучшие из современных апологетов, писавших на английском языке.
Кто же это такие? Мы здесь знаем не всех. Истинным чудом к нам попали и пошли в самиздат те двое, кого без споров признают первыми — Честертон и Льюис. Совершенно иначе — не как апологет, а как мифотворец — попал к нам Толкин. Третий"инклинг"кроме него и Льюиса, Чарльз Уильямс, выходит у нас, но есть опасность, что его"мистические триллеры", которые так высоко ставил Т. С. Элиот, затеряются в кучах оккультной бульварщины (хотя, вероятно, такого смиренного человека это бы не огорчило). Единственный из семерых, принадлежащий девятнадцатому веку, Джордж Макдональд (1824–1905), тоже понемногу издается (см., например, его сказки"Невесомая принцесса"и"Потерянная принцесса","Царица Северного ветра","Принцесса и Керди"). Оуэн Барфильд, по–видимому, известен не будет, он — христианский философ языка. Конечно, его могут издать лингвисты или философы.
Среди семерых есть и женщина, Дороти Л. Сэйерс (1893–1957). Многие знают ее как автора детективов. Действительно, она их писала, хотя и не так уж много, всего десятка два рассказов и двенадцать с половиной романов. С половиной — потому что роман о браке"Престолы и господства"она начала и бросила. Он хранился в архиве ее сына, а лет через пятьдесят, когда и сын уже умер, его дописала писательница Джин Пэтон Уолш. В 1998 г. он вышел в Англии, сейчас готовится к печати в России.
Все произведения Сэйерс так или иначе связаны с Богом, но право войти в"семерку"она обрела к концу 1930–х годов, когда написала пьесу"Ревность по доме Твоем"и стала проповедовать по радио.
Хотя Дороти Сэйерс всегда верила в Бога, лет с сорока она все больше и больше говорила и писала о христианстве. Особенное влияние оказал цикл ее пьес о Христе"Человек, рожденный на Царство", а в узкой аудитории -трактат"Разум Творца". Известен также сборник ее эссе"Непопулярные мнения". Ей хотели дать ученую степень доктора богословия, но она отказалась, смущенно пытаясь объяснить церковным иерархам, что ради воздействия проповеди должна оставаться сугубо частным лицом.
В 1944 году она начала переводить"Божественную комедию"(в Оксфорде, за тридцать лет до этого, Сэйерс собиралась стать специалистом по романским языкам) и к концу 1957 года перевела две части целиком, а из"Рая"не успела сделать тринадцать песен. Как и все, что она писала, перевод — совершенно живой, в нем нет ни важности, ни даже книжности.
Льюис и Уильяме восхищались ею и были ее близкими друзьями. Вместе с ними она организовала особый клуб, где христиане беседовали со всеми, кто хочет. Находился он на колокольне, при церкви св. Анны, пострадавшей во время войны от бомб. (Эта церковь вдохновила Льюиса назвать"Сэнт–Энн"усадьбу в"Мерзейшей мощи".) Сейчас храм восстановили, там идет служба, но внутри колокольни так и осталась комнатка былых собраний, что-то вроде мемориального музея.
17 декабря 1957 года Дороти Сэйерс, вернувшись из Лондона, скоропостижно умерла. К тому времени она овдовела, взрослый сын жил отдельно, и в доме были только кошки. Похоронили ее в Сохо, при том же храме св. Анны. 13 июня 1993 года, когда со дня ее рождения прошло сто лет, в городке, где она жила с конца 1920–х годов, открыли ей памятник: она идет, а у ее ноги — кошка, и они смотрят друг на друга. Для тех, кто не презирает жалость к беззащитным, прибавим, что скульптор изобразил вполне конкретную кошку, которую она спасла во время одной из страшных бомбежек и назвала Блиц. Когда лондонцам в скудные годы предложили подкармливать обитателей зоологического сада, Дороти Сэйерс выбрала дикобраза, хотя не забывала и других. Кроме того, у нее, как и в усадьбе Сент–Энн, жила свинья по имени Фамарь.
Можно заметить, что у Д. Л. С., как и у ее соратников, сочетались свойства, которые этот мир друг другу противопоставляет: истовость пророка — и эксцентричный юмор, женская жалость — и мужская сила; таких сочетаний много. Одно из них — может быть, самое существенное для нее — с необычайной четкостью выражено в сонете, который замыкает настоящее издание. Восемь строк посвящены поистине райскому покою — и вдруг, взлетая ввысь, она вводит пламенную любовь. Не"противопоставляет"ее покою, а как бы к нему прибавляет: и покой без любви, и любовь без покоя — искажены, несовершенны. Заметим, что в этом сочетании свойств одна часть все-таки важнее, стихи завершаются ею, ибо для Дороти Сэйерс, истинной христианки,"любовь из них больше"(1 Кор 13. 13).
Человек, рожденный на Царство[1]
I. Цари в Иудее
Действующие лица
Ефрем. Вероятно, ему лет шестьдесят, и последние сорок пять он непрестанно старался сохранить жизнь при дворе, где вчерашнего фаворита сегодня казнят без предупреждения и все поголовно плетут козни против всех. У него высокий блеющий голос, как у взволнованного козла, жидкая бородка, раз навсегда испуганный взгляд. Долгий опыт не научил его, что влиять на Ирода можно только одним способом — стать выше него.
Прокл. Ему ещё нет тридцати, но трудная жизнь и привычка к дисциплине придали ему какую-то особую взрослость. Он — римлянин до мозга костей, европеец, презирающий"этот Восток", житель столицы, презирающий провинциалов. Ни капли не боится Ирода и потому с ним ладит.
Мальчик (слуга). Ему лет тринадцать. Вероятно, грек или левантинец — смазливый, бойкий, совершенно испорченный.
Волхвы. Предание (но не Писание) говорит, что волхвы — это цари, символизирующие три человеческие расы: Сима, Хама и Иафета (Азию, Африку, Европу).
Каспар (Азия) - старый учёный человек, достойный и кроткий, немного отрешённый. Мудр мудростью разума.
Мельхиор (Европа) - взрослый человек, занят житейскими делами. Звёзды он вопрошает, чтобы лучше действовать. Мудр мудростью чувств.
Валтасар (Африка) - молодой мистик, которому важны только отношения человека с человеком и человека с Богом. Мудр мудростью сердца.
Роли их стилизованы, играть надо соответственно."Царство", которое они возвещают, не от мира сего, и я попыталась окружить их почти сказочной атмосферой, противопоставляя земной и практичной атмосфере Иродова царства.
Ирод - самый сложный характер в этой маленькой пьесе. Очень важно понять его правильно, забыть привычный образ полубезумного монстра. Его не зря прозвали Великим. Ему лет семьдесят, он болен неизлечимой болезнью, но видно, что он был крупной личностью. О себе он говорит правду. Он действительно тридцать лет хранил мир в Иудее, которую раньше терзали религиозные распри, действительно дал ей процветание, его действительно предали все, кого он любил, а племянники пытались отравить. Он — блистательный воин и политик, не более жестокий, чем все остальные восточные цари его времени. А вот частная его жизнь -сплошной кошмар ревности, подозрительности и кровожадности. Он так и не пришёл в себя после смерти Мариамны, которую он безумно любил и приказал казнить в припадке ревности (необоснованной) и политической подозрительности (обоснованной). Не может он вынести и того, что правоверные иудеи презирают его как идумеянина, который происходит от Исава, а не от Иакова. К иудейской вере относится легко, разрешает строить"на периферии"языческие храмы, однако достроил и великолепно украсил Иерусалимский храм. Римский орёл, которого он там поместил, вывел из себя фарисеев как явный знак того, что иудейская вера подчинена римскому господству. Есть предание о личной храбрости Ирода и его чувстве юмора. Он был умён, лжив, подозрителен, крайне несдержан, но, в своём роде, очень даровит. Цезарь знал, что только ему можно доверить Иудею, чтобы там бьш порядок; а сам он знал, что, если порядка не будет, Иудея лишится последних следов независимости. Когда Ирод умер, так и случилось: Иудею поставили под прямой контроль римского правителя. Собственно говоря, Ирод Великий — в положении какого-нибудь магараджи (как многие из них, он взял немало от европейской культуры и посылал внуков учиться в Рим, как они посылают в Оксфорд). Поэтому ясно, а с политической точки зрения — вполне оправданно, что он очень обеспокоен толками о Мессии.
Э л п и с - восьмая жена Ирода, молодая женщина, выданная замуж за старика, чтобы утешать его и хоть как-то умягчать.
Зороастр. Что скажешь о несчастном предсказателе кроме того, что он всячески старается угодить и очень хочет спихнуть на кого-нибудь ответственность?
Первосвященник, марионетка Ирода. Готов сохранить свой пост любой ценой (это не удалось, Ирод сместил его из-за скандала с римским орлом). Пост этот позволяет ему не так трястись и трепетать, как Ефрему с Зороастром.
Врач. Тоже трусит меньше других благодаря тому авторитету, которым врач пользуется у своего пациента. Описывая его, исхожу из предположения, что он честен и в отравлении участия не принимает.
Жена пастуха - добрая, суетливая, приветливая женщина.
Ц и л л а - просто хорошая девочка, умная, помогающая по дому. Младенца Христа принимает естественно и просто — новый ребёнок, и всё тут.
Иосиф - человек лет пятидесяти. Ремесленник высокого класса. Любит ссылаться на Писание — явно читает его всё время.
Мария. Играйте Её достойно, искренно и очень просто! Голос у Неё нежный, но не слащавый; о пафосе и речи быть не может.
Ангел. Только не"ангелица"! Голос — такой, словно слышишь его во сне. (Но без подвываний, с какими говорят привидения из"Ричарда III".) Может быть, слегка напоминает о ветре в лесу.
Хронология. Как вы увидите, я взяла распорядок обычных"двенадцати святочных дней". На самом деле, конечно, посещение волхвов, бегство в Египет и избиение младенцев в них не уложились бы; но так действие -живее и драматичней.
Сцена I
Иерусалим.
Е в а н г е л и с т. Начинается благовествование об Иисусе Христе, Сыне Божием. Когда Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, в Иерусалим пришли волхвы с Востока….
Перестук костей, звуки лютни.
Еф р е м. Четыре, шесть, два… Да перестань ты, обезьяна ленивая! Ваш ход, капитан.
П р о к л. Пять, три, шесть.
Еф р е м. Что ж, сдаюсь. А вы не знаете, Прокл, кто это ночью шумел, прямо под окнами?
П р о к л. Дураки какие-то, что-то они услыхали… А! Три шестёрки. Побейте-ка, если сможете!
Еф р е м. Везёт же людям… Услыхали? А что такое?
П р о к л. Да чепуха, им бы только пошуметь.
М а л ь ч и к. На рынке говорили, что у нас будет новый царь.
П р о к л. Ну–ну, голубчик! Полегче бы, а?
Еф р е м. А ты не повторяй, это государственная измена.
М а л ь ч и к. Я — что, я — ничего. Эти, которые вчера приехали, говорили привратнику…
П р о к л. Кажется, сказано тебе!
М а л ь ч и к. Чего орать-то? Я не глухой, уши есть.
Е ф р е м. Длинные, серые, ворсистые. Очень удобно сплетни слушать.
М а л ь ч и к. Ну, дело ваше. Весь Иерусалим говорит…
П р о к л. Хватит. Гони отсюда и музыку свою забери.
Е ф р е м. Сиди в передней. Когда они явятся, веди сюда.
М а л ь ч и к. Ладно.
Е ф р е м. А если что услышу, велю выпороть. У нас один царь, Ирод. Ясно?
П р о к л. И один император, Август. Понял?
М а л ь ч и к. Радуйся, Ирод! Радуйся, Август!
П р о к л. То-то. Теперь пошёл!
Е ф р е м. И дверь закрой, не забудь.
Хлопает дверь.
Е ф р е м. У, гады! (Тихо). Да, капитан, не нравится мне всё это. Царь очень болен. Когда он умрёт, будет заварушка. Я вообще-то за царевича Архелая. Вот вы — римлянин. Как вы думаете, поддержит его император?
П р о к л. Понятия не имею. Солдаты — не политики.
Е ф р е м. Только бы не было гражданской войны.
П р о к л. Кесарь не допустит.
Е ф р е м. Ирод был сильным правителем, да, сильным. Но, между нами, года он не протянет.
П р о к л. Это нехорошо.
Е ф р е м. Ну, люди беспокоятся. Мало ли что… того и гляди, восстанут.
П р о к л. Это ни к чему.
Е ф р е м. Слышали? Семь тысяч фарисеев отказались присягнуть императору. Брат царя — на их стороне. Говорят, готовится ба–альшой заговор. (Хриплым шёпотом). Царевич Антипатр…
П р о к л. Антипатр? Любимый сын Ирода?
Е ф р е м. Тиш–ш! Мы сидим на вулкане. Слухи — плохой знак. Чуть что — и бабахнет! Вот на прошлой неделе я слышал, что ангелы в Вифлееме обещали приход Мессии.
П р о к л. Мало ли чего говорят! Одно слово, деревенщина. А кто это приехал? Важные люди?
Е ф р е м. Бог их знает. Цари какие-то. Зовут их не по–нашему. Один — нубиец… во всяком случае, чёрный. Говорят, что они звездочёты, принесли царю какую-то весть.
П р о к л. Тогда он их примет. Он любит предсказания.
Е ф р е м. Да, он согласился их принять. Хоть бы мне кто что предсказал… Правда, я им не верю. Ненадёжный народ.
М а л ь ч и к. Сюда, господа мои. (Распахивает двери).
Царь Каспар, царь Мельхиор и царь Валтасар просят аудиенции у царя Ирода!
Е ф р е м. Добрый вам день, почтенные господа, садитесь. Иди к царю, сообщи! Надеюсь, что его величество примет вас. Однако он стар, он тяжело болел…
К а с п а р. Какая жалость!
Е ф р е м. Так что не огорчайте его.
М е л ь х и о р. Мы его обрадуем. Мы несём ему добрую весть.
В а л т а с а р. Ему и сыну его, наследнику Иудеи, который будет великим царём.
П р о к л. Это интересно. А какому сыну?
Е ф р е м. Капитан Прокл! Прошу вас, потише… Видите ли, господа, ситуация у нас… немного сложная. Если вы предсказываете судьбу, быть может, вы сами…
К а с п а р. Мы не предсказываем судьбу.
Г о л о с а:"Дорогу царю Ироду!"
Е ф р е м. Хотя бы намекните…
П р о к л. Вот дурак! Тихо, он идёт. Ефрем. Всем надо блюсти свои интересы…
Г о л о с (в дверях)."Царь Ирод!"Прокл. Царь Ирод!
Входят царь Ирод Великий, царица Элпис, Первосвященник, Придворный врач, Главный астролог, придворные и слуги.
В с е: Боже, храни царя Ирода!
И р о д (говорит с трудом, он устал, ему трудно, слуги усаживают его). Осторожней! Так, так… Поудобней… Дёрнете — вам же будет хуже.
Е ф р е м. Может быть, приляжете, ваше величество?
И р о д. Нет! Я буду сидеть на троне. Дурак и предатель, чего ты хочешь? Я ещё царь!
Е ф р е м. Вовеки веков, ваше величество.
И р о д. И лицемер. Ты спишь и видишь, как бы я умер. Спелся с моими сынками, а уж они-то вырвут скипетр, когда мне ещё глаз не закроют. Не спорь! Я видел, как ты лизал им пятки, и тому и другому… Всюду измена, всюду козни (слова переходят в какое-то ворчание).
Е ф р е м. Ваше величество! Мы вас так любим! Так вам служим!
И р о д. Все изменники это говорят. Берегись, Ефрем!
Е ф р е м. Я — ваш пёс. Чтобы мне опаршиветь, если я хоть словом…
И р о д. Ф–фу!
Э л п и с. Ах, господин Ефрем, когда мой супруг в таком духе, лучше ему не перечить! Ему плохо… но это пройдёт, он успокоится.
И р о д. Лекарь, дай мне что-нибудь от боли! Хотя и ты с ними в сговоре…
Врач. Упаси Господь, ваше величество!
И р о д. Господь или кто ещё разберётся с тобой, если ты меня обманешь. Так, хорошо. Кто эти цари? Чего им надо от царя Ирода?
К а с п а р. Привет тебе, Ирод! Я — Каспар, царь Халдеи.
М е л ь х и о р. Я- Мельхиор, царь Памфилии.
В а л т а с а р. Я- Валтасар, царь Эфиопии.
И р о д (совершенно другим, исключительно любезным тоном).
Братья мои и цари, мы с царицей рады вам.
Э л п и с. Мой повелитель и я, его смиренная супруга, почитаем ваш визит за великую честь. Мы любим, когда нас посещают хорошие и учёные люди.
К а с п а р. Мы — волхвы, недостойные искатели тайной премудрости.
М е л ь х и о р. Тебе, царь Ирод, и всему Иудейскому царству мы принесли добрую весть от Царя Небес.
В а л т а с а р. Силу и славу до концов земли и обетование вечного царства.
И р о д. Да, это хорошая весть.
М е л ь х и о р. А потому именем Господним просим тебя о милости.
И р о д. Проси обо всём, чего хочешь. Я ничего не пожалею.
К а с п а р. Покажи нам Младенца!
И р о д. Что? Какого младенца?
М е л ь х и о р. Того, Который родился царём Иудеи.
В а л т а с а р. Мы видели звезду на Востоке и пришли поклониться Ему.
И р о д (довольно грозно). Я вас не понимаю.
К а с п а р. Прошу тебя, не отказывай! Мы прошли много миль.
М е л ь х и о р. Мы знаем, что Он родился. Девять месяцев кряду волновалось воинство небесное. Пламенный Марс сверкал, словно золото в горниле, побледнел свинцовый лик Сатурна. Сам Юпитер, и тот метался между Солнцем и Луною в созвездии Девы.
В а л т а с а р. Мы знали, что взойдёт Звезда, и гадали, что это значит. Старые книги сказали нам, что истина ведома в Иудее, в доме Льва, то есть — в колене Иудином.
И р о д. Иудином!
Ефрем (взволнованным шёпотом). Что это вы! Он — Идумеянин!
И р о д. Не бормочи! Да, господа мои?..
К а с п а р. Тогда мы сели на коней и пересекли пустыню. Ночью у вод аравийских мы увидели, как взошла Звезда. Между полуночью и утром она оказалась на куспиде Первого Дома, и управляет асцендентом.
М е л ь х и о р. И все правители небес поклонились ей. Ни у кого из земных владык не было такого гороскопа.
В а л т а с а р. Тогда мы поняли, что родился Тот, Кто восстановит царство Израиля.
И р о д. Осторожней! Кто послал вас надо мной глумиться?
Э л п и с. Правда, господа мои, вы сами не знаете, что говорите.
И р о д. Кто — вас — послал?
К а с п а р. Ирод, Ирод!..
И р о д. Я спрашиваю: кто вас послал? Отвечайте, или я велю вырвать вам лживые языки!
К а с п а р. Нас послали боги и Бог богов.
И р о д. Мерзавцы! Шуты! Вас мало высечь… казнить… распять…
Э л п и с. Ирод, мой дорогой! Не надо!
Ефрем (одновременно с нею, волхвам). Я говорил, не раздражайте его!
Врач. Ваше величество, прошу вас! Вам будет хуже!
И р о д. Оставьте меня, дураки! (Дышит с трудом). Цари и звездочёты, простите меня. Вы видите, я болен и стар. У нас с царицей Элпис нет детей. Сыновья у меня есть, но они родились давно, у них у самих есть дети. Может быть, речь идёт о каком-нибудь моём внуке?
М е л ь х и о р. Мы не знаем. В небесах написано, что родился Тот, Кто станет священником и царём.
И р о д. Священником? Вы не ошиблись?
В а л т а с а р. Так написано.
И р о д. Да… Вам неизвестна история этого царства. Много лет его терзали мятежи и войны, пока кесарь Август не прикрыл его властью Рима. Я стал царём и тридцать лет хранил мир. Это было нелегко. Против римского порядка всё время восставали во имя веры.
Первосвященник. Простите, ваше величество! Я этому не потворствовал.
И р о д. Верно, не потворствовал. Ты не так глуп. Вера прикрывала политические страсти. Я, Ирод, сломил власть хасмонеев, первосвященнического дома. Они собирались править как священники и цари. Они предавали и меня, и Рим, и я казнил их. Я убил за измену собственных сыновей. Я убил царицу Мариамну, мою первую жену… любимую жену…
К а с п а р. Не надо, царь! От этих слов тяжело и тебе и нам…
И р о д. Они — предатели. Их дети — предатели. Замышляют против меня… против Рима… ждут не дождутся помазанника, который даст им победу и свободу. Зачем? Свобода ненадёжна. Эта страна должна войти в великий новый порядок имперского Рима.
М е л ь х и о р. Звёзды говорят, что рождённый царём будет править в Риме.
И р о д. Ив Риме тоже? Что ты скажешь на это, Прокл?
П р о к л. Ничего. Я — воин. Моё дело — не слова. Что цезарь прикажет, то и будет.
И р о д. Вот, господа! Вы прорицаете, я — рассуждаю, а будет то, что прикажет кесарь.
Ефрем (осторожно). Ваше величество, разрешите верному псу? Наши уважаемые мудрецы могут и… э–э… ошибиться. Придворные звездочёты ничего не говорили о… э–э… таких явлениях.
И р о д. Да, ты прав. Постой, постой-ка… Не говорили? А почему? Может быть, это — сговор? Эй, ты, Зоро–астр! Иди-ка сюда, иди, скажи нам правду! Кто тебя подкупил, чтоб ты скрыл от меня…
Зороастр. Никто, ваше величество!
И р о д. Конечно, конечно! Значит, никто. А почему ты весь посинел? Почему ноги дрожат? Видел звезду, собака, или не видел?!
Зороастр. Звезду? Видел, видел. Яркая такая, просто удивительно.
И р о д. И что ты понял?
Зороастр. Твоя милость, царь, ярче всех звёзд! (Ирод рычит, он торопливо продолжает). Очень хороший знак для славного дома…
И р о д. Слышал, слышал. Ты читал эти пророчества?
Зороастр. Да, ваше величество.
И р о д. Что там говорится про Помазанника?
Зороастр. Там… Ваше величество, Первосвященник лучше знает!
И р о д. Что ж, спросим его. Где родится Помазанник?
Первосвященник. Скорее всего, в Вифлееме Иудейском, ибо у пророка Михея сказано:"И ты, Вифлеем, мал ли ты между тысячами Иудиными? Но из тебя произойдёт тот, который должен быть Владыкой в Израиле".
И р о д. Вот как, в Вифлееме? Тогда, мудрецы и цари, вам недалеко идти. Хотя вряд ли вы что-то найдёте. Паршивая деревенька, одни овечьи загоны. Цари не родятся в таких местах.(Мальчику). Эй, ты! Скажи главному конюху, чтобы дал нашим гостям коней и показал дорогу к Вифлеему.
М а л ь ч и к. Сейчас, ваше величество.
И р о д. А теперь идите. Я хочу побеседовать наедине с нашими гостями. И никому ни слова, чтоб вас всех!
Все: Мы — твои рабы! Боже, храни царя Ирода!
М а л ь ч и к (прекрасно зная, как безнаказанно подразнить царя). Мы — рабы кесаря! Боже, храни императора!
В с е. Храни императора!
И р о д. Затворите двери.
Стук дверей.
И р о д (вкрадчиво и быстро). Господа мои, вы видите, что здесь творится. Меня называют тираном, но себе я не хозяин. Рим держит Иудею. Но если Господу угодно дать вождя Израилю, я всей душой за свободу. Можно ли доверять вам?
К а с п а р. Мы не предаём совета царей.
И р о д. Хорошо. Так вот, скажите, когда появилась эта звезда?
В а л т а с а р. Двенадцать дней тому назад свет её воссиял на Востоке.
И р о д. Двенадцать дней… В доме Льва… в доме Иуды… в доме Давида. Вполне возможно. Вифлеем называют градом Давидовым. Вы не знали? Да, называют. О нём говорит и Писание. Царь и священник… Вы составили его гороскоп? Какой он, этот человек, рождённый царём Иудеи?
М е л ь х и о р. Царственней кесаря, смиренней раба. Царство Его от Востока до Заката, выше Небес, глубже могил, теснее человеческого сердца.
К а с п а р. Он принесёт жертву в Иерусалиме, Ему воздвигнут храмы в Риме и в Греции.
И р о д. Ты говоришь загадками. А вот скажи, он — воин?
В а л т а с а р. Да, величайший из воинов и князь мира. Победитель и побеждённый, обретающий победу в поражении. Когда же войны кончатся, Он будет править любовью.
И р о д. Любовью править нельзя, так ему и скажите. Править можно только страхом, клеветою и обещанием тихой жизни. Мне ли не знать? Я ли не любил? Правил я круто, но страна моя процветает и наслаждается миром. А вот когда я люблю, мне изменяют — брат, жена, дети. Любовь — предательница, она предаёт царей, предаст и вашего Помазанника. Передайте ему всё это от царя Ирода.
К а с п а р. Когда мы найдём Его…
И р о д. Да, да. Когда найдёте, вернитесь, скажите мне. Действовать надо умно и быстро. Нашим патриотам нужен вождь, им нужно имя, которое объединит, а не разделит их. Меня они не поддержат, я — не от Иакова, но если я присягну царю–младенцу, они будут со мной. Что ж, сперва надо его найти. Возвращайтесь сразу же!
К а с п а р. Царь, нам нет дела до этих козней. Для чего человек родился, то с ним и будет, какими бы сложными путями он к тому ни шёл. Мы — орудия судьбы, и сам Ирод — в руке Господней.
И р о д. Если мне доверено восстановить Израильское царство, благословен мой дом. Вы поведёте меня к царю–младенцу?
М е л ь х и о р. Конечно, если боги попустят.
И р о д. Спасибо вам за то, что пришли, и за добрую весть, и за великую надежду. Простите, мне нелегко двигаться. Если вам не трудно, ударьте в гонг.
Звон гонга.
И помните, никому ни слова! Пощадите собрата–царя. Валтасар. Мы никому ничего не скажем.
Входит Мальчик.
М а л ь ч и к. Ваше величество?.. Ирод. Цари направляются в Вифлеем… Подведи им коней. Пошли ко мне писца. До свиданья, храни вас Бог. Надеюсь, вы съездите не зря.
В о л х в ы. До свидания. Да будет твоё имя записано в книге жизни.
Стук двери.
И р о д. Нет, какие глупцы! Попадутся на своём же пророчестве. Опасность — большая, но Ирод выдюжит и это. Так, так, так… Берём младенца. Проще всего его убить. Но если бы втравить в это всех мятежников… чтобы они показали зубы… а потом — ударить всех разом… Да, это — мой путь! Только бы до Рима не дошли какие-нибудь слухи… Напишем…
С е к р е т а р ь (писец). Ваше величество меня звали?
И р о д. Да. Бери перо. Я диктую:"Божественному императору, кесарю Августу, от Ирода, царя Иудейского. Радуйся!…"
Сцена II
Вифлеем.
1. Хижина пастуха.
Е в а н г е л и с т. Поговорив с царём Иродом, волхвы ушли, и звезда, которую они видели на Востоке, вела их, пока не встала над местом, где был Младенец.
Ж е н а п а с т у х а. Цилла, Цилла! Накрыто к ужину?
Ц и л л а. Да, мама.
Ж е н а п а с т у х а. Тогда беги, скажи Иосифу. И посмотри на дорогу, не идёт ли отец.
Ц и л л а. Хорошо, мама. (Бежит, выкликая). Иосиф, Иосиф!
Ж е н а п а ст у х а. А сейчас, Мария, дай-ка я Его возьму и положу в колыбельку. Пойди поешь. Какой красавец! Давай, давай, не бойся. Ну, вот. Теперь поспи, как хороший мальчик. Вообще-то Он и впрямь хороший, никогда не плачет. В жизни не видела таких смирных детей! Вроде бы радуется…
М а р и я. Ему нравится тут, у вас. Когда Он родился, Он плакал.
Ж е н а п а ст у х а. Все они плачут, что с них взять? Мир-то наш плохой, жестокий. А вот и твой муж. Садись-ка, Иосиф, поешь варёного мяса. Устал, наверное, проголодался, сколько работал! Я прямо удивляюсь, что ты ещё видишь, где что.
И о с и ф. Сегодня — великая ночь. Большая яркая звезда светит, как месяц, прямо над домом. Я починил забор.
Ж е н а п а с т у х а. Вот повезло нам, что ты — плотник! И добрый такой, всё чинишь.
И о с и ф. Этого мало. Вы нас приютили.
Ж е н а п а с т у х а. Что поделаешь! Не оставлять же вас в холодном стойле, при гостинице. Мы бы заснуть не могли, когда мать с ребёнком без крова… Да ещё, отец говорил, там эти ангелы, и Младенец — не какой-нибудь, сам Мессия! Поешь и ты, легче будет. Как ты думаешь, это правда, что Он восстановит царство Израильское?
М а р и я. Да, правда.
Ж е н а п а с т у х а. А не удивляешься, когда на Него взглянешь?
М а р и я. Иногда — очень удивляюсь, словно держу на руках весь мир, небо, море, зелёную землю, херувимов и серафимов. А потом опять всё просто, Он — мой сынок. Если Он станет мудрей Моисея, святей Аарона, прекрасней Соломона, Он — мой сын, мой любимый Иисус.
Ж е н а п а ст у х а. Царица, и та иначе не скажет. Что ни говори, дети — Божье благословение. Куда это Цилла делась? Не дай Бог, далеко зайдёт, а там и волки бывают. Ци–и-лла!
Цилла (вбегает в домик). Ой, мама! Мама!
Ж е н а п а с т у х а. Что такое?
И о с и ф. Здравствуй. Что случилось?
Ц и л л а. Едут! Едут сюда! И папа с ними!:
Ж е н а п а с т у х а. Кто там ещё?
Ц и л л а. Цари! Трое царей, на конях едут, хотят посмотреть Младенца.
Ж е н а п а с т у х а. Ну прямо, цари! Ты уж скажешь!
Ц и л л а. Честное слово! В коронах, факелы всякие…. Спросили отца:"У вас Младенец?", а он говорит:"У нас" — и послал меня вперёд.
И о с и ф. Да, я вижу их в окно. Огибают угол у пальмы.
Ж е н а п а с т у х а. Ой, Господи! А у меня беспорядок, со стола не убрано! Разреши, Мария, я миску заберу. Ну, так получше. Цилла, поищи для Него чистую пелёнку.
Ц и л л а. Вот, возьми. Один такой старый, бородатый, в красивом красном плаще. А другой в доспехах, а третий -
чёрный, в ушах кольца золотые, на тюрбане — всякие камни, лошадь белая–белая, с серебряными колокольчиками.
Ж е н а п а с т у х а. Это надо же! И к нашему мальчику…
И о с и ф. Радуйся, Мария. Верно сказал пророк: народы придут к Свету Твоему, и цари — к Славе Твоей.
М а р и я. Дайте мне Его, пожалуйста.
Ж е н а п а с т у х а. На, вот так, к тебе на колени… прямо царь на престоле! Посмотри, какой ягненочек. Ой, идут!
К а с п а р. Здесь?
Пастух. Да, господа мои, здесь. Заходите, вот Иисус со Своей Матерью.
Ж е н а п а с т у х а. Заходите, заходите. Осторожней, о притолоку! У нас тут не дворец какой, всё по–бедному…
К а с п а р. Ив бедном доме можно преклонить колени. Здесь больше святости, чем в храме у Ирода.
М е л ь х и о р. Больше красоты, чем в его дворце.
В а л т а с а р. Больше милости, чем в его сердце.
К а с п а р. О, госпожа, светлая, как солнце, и ясная, как луна! Народы земные приветствуют Сына Твоего, рождённого, чтобы царствовать. Радуйся, Иисус, царь Иудейский!
М е л ь х и о р. Радуйся, Царь мира!
В а л т а с а р. Радуйся, Царь Небес!
М а р и я. Благослови тебя Бог, почтенный мудрец, и тебя, высокий воин, и тебя, темнокожий путник из пустынного края. Я дивлюсь вашей вести, но знаю, что это — правда, ибо ангелы говорили точно так же:"Царь Иудейский…" — да, и они сказали, что Сын Мой — Помазанник Израиля."Царь мира…" — это очень много, но, когда Он родился, ангелы возвестили мир всему миру."Царь Небес…" — это Я не совсем понимаю, но они сказали, что Он — Сын Божий. Что ж Я мо-
гу вам сказать, пока Он не вырастет и Сам не ответит?
К а с п а р. Чем больше мы знаем, тем меньше понимаем. Сомнения мешают действиям, многознание иссушает сердце. Мир мучается загадкой: примирятся ли милость и мудрость в обетованном Царстве?
М е л ь х и о р. Мы — цари, и мы знаем, что людям нужно доброе правление, где сочетались бы свобода и порядок. Но порядок мешает свободе, свобода противится порядку, так что сила и любовь — всегда в разладе. Мир мучается загадкой: примирится ли сила с любовью в обетованном Царстве?
В а л т а с а р. Я говорю за всех несчастных, за бедных и бессловесных. Мы встаём, чтобы работать, ложимся, чтобы спать, и ночь — перерыв между тяготами. Страх — наш спутник, мы боимся бедности, боимся войны, боимся смерти, а ещё больше боимся жизни. Но мы бы это вынесли, если бы знали, что страдаем не тщетно; что Бог — с нами, в тяготах и трудах Своего мира. Мир мучается загадкой: примирятся ли скорбь и радость в обетованном Царстве?
М а р и я. Трудно на это ответить, а вот со Мной было так: когда Ангел возвестил Мне весть, Господь вложил песню в Моё сердце и Я увидела, что ум и богатство — ничто перед Господом. Самый смиренный, самый последний может стать Ему другом. Ведь смотрите, Я — не знатна, а сила Господня — на Мне. Я не учёна, а слышала Слово Божие. Я горевала — и тут родился Мой любимый Младенец. Вот Я и знаю, что мудрость, сила и скорбь могут ужиться с любовью. Для Меня и для Младенца это — ответ на все загадки.
К а с п а р. Мудро сказано, Мария. Благословенна Ты среди женщин и благословен Сын Твой Иисус! Каспар, царь Халдейский, приносит Царю Иудейскому ладан.
М е л ь х и о р. Мария, Ты сказала слово силы! Благословенна Ты среди женщин и благословен Сын Твой Иисус! Мельхиор, царь Памфилийский, приносит Царю Иудейскому золото.
В а л т а с а р. Слово Твоё, Мария, исполнено любви. Благословенна Ты, Матерь Божия, и благословен Сын Твой Иисус! Валтасар, царь Эфиопский, приносит Царю Иудейскому мирру.
Ц и л л а. Ой, какая корона! Ой, какая кадильница! Рубины, бриллианты, дым голубой идёт! А пахнет-то как! Мирра, алоэ, корица, гвоздика… И всё для нашего Младенца! Посмотрим, что Ему больше понравится! Улыбнись, а? Смотри, какая корона!
Ж е н а п а ст у х а. Как Он важно на неё глядит!
Ц и л л а. А на кадильницу — смеётся.
Ж е н а п а ст у х а. Цепочка звякает, Ему и смешно.
И о с и ф. Смотрите, взял пучок мирры!
Ж е н а п а ст у х а. Кто их разберёт, что им по душе!
М а р и я. Кажется, миррой бальзамируют мёртвых? Видишь, печальный царь, Мой Сын взял твои скорби.
И о с и ф. Мирра — это и любовь. Сказано в Песни песней:"Мирровый пучок — возлюбленный мой".
М а р и я. Господа мои, мы благодарны вам за дары. Что же до ваших слов, не сомневайтесь, Я сохраню их в Моём сердце.
2. Шатёр трёх царей.
К а с п а р. Что ж, братья мои цари! Звезда веда нас странным путём.
М е л ь х и о р. Сокровищами царских дворцов играет Младенец. А что стало с нашими речами и пророчествами?
В а л т а с а р. Мне кажется, мы забыли нашу мудрость и спрашивали, словно школьники.
К а с п а р. Всякое учение — неведение, и все сокровища — игрушки. Но ты, Валтасар, сказал удивительные слова:"Царь Небес"и"Матерь Божия". Кто вложил их в твоё сердце?
В а л т а с а р. Не спрашивай; я говорил как во сне, ведь я глядел на Младенца. Вокруг Него была тень смерти, в Нём — свет жизни. Я знал, что Он бессмертен и смертен, а это — последняя загадка мироздания.
К а с п а р. Валтасар, ты самый мудрый из нас. Что ж, пора спать, завтра — в дорогу. Попросите музыкантов, чтобы они сыграли что-нибудь.
М е л ь х и о р. Арфисты! Флейтисты! Сыграйте нам.
Музыка то затихает, то становится громче, и Ангел говорит сквозь неё.
Ангел. Каспар! Мельхиор! Валтасар!
К а с п а р (не просыпаясь). Кто зовёт меня? Ангел. Предвестье во сне, слово о тьме великой.
М е л ь х и о р (не просыпаясь). Что это? О, что это?.
Ангел. Меч на пути в Иерусалим.
В а л т а с а р (не просыпаясь). Как мне найти тебя? Где найти?
Ангел. У дерева на холме.
Музыка умолкает.
В а л т а с а р. Позови ещё! Я иду… (Просыпается). Он ушёл! Его нет!.. Каспар!
К а с п а р. Это ты, Мельхиор?
М е л ь х и о р. Я думал, это ты.
В а л т а с а р. Мне снился сон.
К а с п а р. И мне.
М е л ь х и о р. И мне.
К а с п а р. Мне снилось, что я иду в Иерусалим и ветер задул мой светильник. Тогда я поднялся в небо и взял звезду как свечу. Но света не было… Я стал падать, падал, падал, пока голос не окликнул меня по имени.
М е л ь х и о р. Шёл в Иерусалим и я, когда земля передо мной разверзлась. Я вынул меч, положил на расщелину и пошёл по узкому лезвию. Когда я перешёл, я увидел, что острие — в сердце Марии, и услышал горестный детский плач.
В а л т а с а р. Я шёл туда же глубокой долиной, между лесистыми склонами, и услышал голос Марии:"Вернись! Вернись! Мой Сын заблудился в горах". Я долго искал в терновнике, зная, что не дойду до города, если Его не найду.
К а с п а р. Братья, эти сны — не пустые.
М е л ь х и о р. Если мы вернёмся в Иерусалим, мы увидим меч на пути.
К а с п а р. Мы заглянули в сердце Ирода и увидели ужас тьмы.
М е л ь х и о р. Честно говоря, я ему не верю.
В а л т а с а р. Делайте как знаете, братья. Я в Иерусалим не вернусь.
К а с п а р. Значит, мы во всём согласны. Эй, скатайте шатры! Седлайте коней! Мы поедем другой дорогой.
Сцена III
Иерусалим.
Е в а н г е л и с т. Тогда Ирод, увидев себя осмеянным, очень рассердился…
П р о к л. Ваш ход, господин мой Ефрем.
Е ф р е м. Простите, капитан, задумался. Да не бренчи ты, ради Бога! Царь при смерти, тут, рядом.
М а л ь ч и к. А что ему? Он уже не слышит.
Е ф р е м. Ну, меня пощади.
П р о к л. Моя взяла.
Е ф р е м. Ай–я-яй! Как это я проворонил?
П р о к л. Вам сейчас не до игры.
Е ф р е м. И верно. Я слушал… Ты перестанешь когда-нибудь?
Мальчик заканчивает игру, точнее — бренчанье, неприятный аккордом.
Е ф р е м. Эй, что там? Вроде кричат…
Где-то довольно далеко — шум толпы.
М а л ь ч и к. Наверное, чего-нибудь у храма. Все туда бегут.
Е ф р е м. О, Господи! О, милостивый! Ну и время нам досталось! Капитан, если там что будет…
П р о к л. Кто-то к нам идёт. Да? Кто вы и что вам надо?
Г о н е ц. Письмо царю Ироду! Лично в руки.
П р о к л. Он болен, не принимает. Оставьте мне.
Г о н е ц. Лично, в руки! А вообще-то на улице говорят, он умер.
Е ф р е м (нервно). Мало ли что скажут! Он жив. Болен, это да, но не умер. Вы бы лучше присели.
Громкий шум на улице.
Бог Авраама, что это?
М а л ь ч и к (радостно). Ой, сколько народу! С факелами… идут сюда… так и валят, так и валят!
Шум ещё громче.
П р о к л. Что они кричат?
М а л ь ч и к. Не разберу… А вот первосвященник! Вышел, поглядел — и обратно! Идут, идут… Ой, сколько!..
Е ф р е м. Ты сейчас из окна вывалишься.
М а л ь ч и к. Несут чего-то… Поднимают… Оно блестит… Ой, они орла сорвали!
П р о к л. Что?
М а л ь ч и к. Да орла! Золотого орла с храмовых ворот. Р–раз- и сбросили.
П р о к л. Сбросили римского орла… Отойди… дай поглядеть.
Е ф р е м (скулит). Не надо было вешать… Всё-таки кощунство… Эти молодые люди, такие сердитые…
Т о л п а (ближе и ближе). Долой орла! Иудея для иудеев! Царь умер, да здравствует Архилай! Да здравствует Антипатр! Долой тиранию! Долой римлян! Поджигай дворец! и т. п.
Р а б ы (вбегают). Помогите! По–мо–ги–и-те!
П р о к л. Вы бросили царя? Он один? Раб. Он ничего не понимает. Умер, наверное. Ефрем. О, Господи, нас убьют!
Т о л п а (под окнами). Сво–бо–да! По–бе–да! Долой идолов! Долой ложных богов!
Кощунство! Богохульство! Долой кесаря! Иудея вовеки! Мессия! Мессия! (И другие крики: Да здравствует кесарь! Долой священников! Измена! Измена! и т. п.)
Шум драки.
Е ф р е м. Сделайте что-нибудь!
П р о к л. Эй, вы! Псы иудейские!..
Удары, звон. Крики рабов.
Е ф р е м. Отойдите! Они камни бросают! (Звон). Этрусская ваза! (Звон). Лампа! П р о к л. Именем царя…
Т о л п а. Он умер!
П р о к л. Именем императора…
Т о л п а. Долой! Долой!
Г о л о с. Давай гони в свой Рим! Другой голос. Эй, тише! Послушайте!
Т о л п а. Матфей! Матфей! Ти–ше! Равви Матфей! Поднимите его на рострум!
М а т ф е й. Народ Израильский! Служители истинной Веры! (Крики:"Слушайте, слушайте!") ВОТ — богохульственный идол, мерзкий идол языческой силы, кощунственно водружённый на священные врата! ("Позор!","Долой!","Иудея для иудеев!") Вам не стыдно, что вы его так долго терпели? Иудеи вы или нет? Мужи или нет? Верите или нет? Так чего же вы боитесь?
Рёв толпы, и вдруг — голос Ирода.
И р о д. Отойдите от окна!
Е ф р е м. Царь! (Испуганно шепчет). ЖИВОЙ! Ходит! (Снова — громко, царю). Ваше величество, не показывайтесь… они вас убьют…
Шум толпы.
И р о д. Молчи, дурак! Прокл?
П р о к л. Да, господин мой?
И р о д. Беги в крепость. Веди гвардейцев.
Прокл выбегает.
Эй, ты!
М а л ь ч и к. Да, ваше величество?
И р о д. Свечи! Сюда! Ближе, к самому лицу!
М а т ф е й. Ободрись, Израиль! Больше мы терпеть
Не будем! (Крики). Возрадуйся! (Крики). Тиран умер! (Оглушительные крики).
Ирод (громовым голосом). Эй, псы! Вот я! Вот царь Ирод!
Мёртвая тишина.
Вы меня узнали? Кажется, да. Благодарю за надгробную речь. Я её не забуду. (Кричит). Стой, куда идёшь?! (Опять ровно). Если кто-то попытается уйти, пока я говорю, казним на колесе. Вижу, вы увлеклись имперской эмблемой, не можете с ней расстаться. Вообще-то орёл — не игрушка, но мы сообщим кесарю о вашей привязанности. Он будет рад. Однако время вы выбрали неудачно. Я отдыхал. И народ перебудили, этих достойных горожан…
Топот римских солдат.
А вот и гвардия! Идут посмотреть, в чём дело.
Крики:"Беги! Идут! Ой! Ой!"и т. п.
Капитан Дарий?
Д а р и й. Я, господин.
И р о д. Возьми тех четверых — да, с орлом — и этого, в зелёном… и вон того, с молотом… и двух раввинов. Арестуй и отведи к первосвященнику; там пусть запрут. Остальных дураков отпусти.
Д а р и й. Слушаюсь, господин.
И р о д. И сообщите мне. Вместе с Проклом.
Д а р и й. Слушаюсь… Пошли, пошли, сказано вам! Чтоб ноги вашей тут не было!
Толпа расходится.
И р о д. Однако хорошенькие дела! Первосвященник за это ответит. Кресло! Так. Теперь — глоточек вина…
Ефрем (блеет). Сию минуту, вашегоссс… Мы так испугались… мы думали, ваше величссс… думали… вы не ранены, ваше?..
И р о д. Не бормочи! Эй, слуги! Поднимите лампы, уберите мусор. Кто это там, в углу?
Е ф р е м. Это? А!., э… письмо. Да. Принёс (еле блеет). Совсем забыл, ваше…
И р о д. Письмо? От кого? Гонец. От царя Халдейского. Лично, в руки. Ирод. Вот как, от Каспара? Дайте его мне. Ефрем. Может, я прочитаю, вашчссс?..
Ирод. МНЕ!
Пауза.
А, чтобы их всех проказа взяла! Чтобы они все полопались! Слушайте:"Мы увидели; мы услышали; мы вознесли хвалу. Но вернуться мы не можем, ибо Всевышний запретил нам. Прощай, царь". Разве цари так пишут друг другу?
Е ф р е м. Безобразие! Нет, какая наглость! Что же это такое, в конце концов? А?
Ирод (мрачно). Это — беда. Большая беда. Может быть, мятеж.
Ефрем издаёт негодующий писк.
Но я ещё в силе! Я не допущу беспорядков! Этот их Мессия не уйдёт из-под моей сети. Прокл!
П р о к л. Господин мой, вот и мы с Дарием. Всё в порядке.
И р о д. Хорошо. Теперь — новый приказ. Берите отряд фракийцев, идите в Вифлеем. Перебейте всех младенцев мужского пола.
П р о к л. Младенцев?
И р о д. Старше двенадцати дней. Нет! Всех, кому ещё не исполнилось двух лет. Всех до единого. Весь паучий выводок. Ясно? До е–ди–но–го. Всех убить.
П р о к л. Господин мой, я воин, а не мясник.
И р о д. Воин повинуется приказу.
П р о к л. Быть может; но не я. Римляне не убивают детей. Пошлите своих варваров.
И р о д. Наглец! Я тебе плачу!
П р о к л. Простите, господин мой, я служу у вас, но рождён в Риме. Вы вправе меня уволить. Если же вы меня казните, боюсь, будут… осложнения.
И р о д. Прокл, ты — дурак, но честный хотя бы. Капитан Дарий!
Д а р и й. Да, господин мой?
И р о д. Выполняй.
Д а р и й. Слушаюсь, господин мой. (Выходит).
П р о к л. Вернуться мне в Рим?
И р о д. Нет, не надо. Но скажи мне, что хуже — убить дюжину крестьянских мальчишек или ввергнуть в смуту целое царство? Они зовут Мессию. Сказать тебе его имя? Меч и огонь. Да, огонь и меч. Они не нужны мне. Я дам стране мир. Пока Ирод не умер, в Иудее — оди
2. Царский глашатай
Действующие лица
Евангелист
Отец
Мать
Исаак, Мириам, их дети
Крестьянин с повозкой
Ханна
Иоанн Креститель
Иуда
Иисус
Иоанн бар–Зеведей (Иоанн Богослов)
Иаков, его брат
А н д р е й бар — Ион
С и м о н, его брат
Б а р у х, зелот
1–й левит
2–й левит
3–й левит
Т о в и й
Ездра
1–й иудей
2–й иудей
3–й иудей
Римский воин
Толпа
Замечания.
Мириам, лет 7.
Исаак, лет 5.
Ханна. Ей лет 40. Почтенная замужняя женщина, пообразованней, чем Мать и Отец, но ненамного. Весела и болтлива.
Иоанн Креститель. Ему чуть–чуть за 30. Голос у него резкий, сильный, как раз для открытых пространств или больших залов. Говорит быстро, пылко, грубо, движется резко и властно. В восторжении — как орел, в смирении и страхе — тоже как орел, только прирученный. Смиряя голос, говорит хрипло, а не мягко. У него нет юмора, нет и терпения.
Иисус, полная ему противоположность. Пламя и кротость мы увидим потом, не в этой пьесе, но голос у Него может всё. Когда Он описывает искушение, ученики видят то, о чём Он говорит. Поскольку сила у Него — врожденная, Он может и смеяться. Ему лет 30.
Иоанн Богослов, лет 25, не больше. Чувствительный, порывистый, умный — и разумом и сердцем. Его безоглядная преданность Иисусу — человеческое чувство, конечно, но никак не Schwarmerei [Энтузиазм, восторженность (нем.)]; он понимает чутьем, постигает сердцем (не разумом) что-то божественное. Из-за своей пылкости кажется очень молодым; над ним нетрудно смеяться. Иаков прав, смирение у него — истинное и прекрасное. Чуть–чуть заикается, словно язык не поспевает за чувством.
Иаков немного старше брата, привык его защищать. Зеведей, их отец, — выше по положению, чем Иона, отец Андрея и Симона; у него есть слуги, есть и знакомства в доме первосвященника.
Симон порывист, но в другом роде, чем Иоанн. Уверен в себе, довольно боек. Вообще-то он чуток и неглуп, но смирению будет учиться долго. Ему лет 28.
Андрей довольно осторожен, склонен к скепсису (может быть, потому, что долго жил вместе с братом). Весь он в словах:"У нас пять хлебов и пять рыбок — но что это для такой толпы?"Царство он мыслит скорее в политических терминах, чувствам не очень доверяет. Очень добр, покладист, воображения нет совершенно.
Иуда намного умнее других учеников и смел той смелостью, которая свойственна разуму, наделенному воображением. В отличие от прочих, понимает страшный парадокс, гласящий, что человеческое добро, обретя власть, немедленно портится. Пока что он еще не совсем это понял, но позже — поймёт вполне и, единственный из учеников, увидит, что распятие необходимо. Поскольку увидит он это умом, но никак не сердцем, падёт он гораздо ниже, чем могли бы пасть они. Именно он способней их всех к добру — а значит, и к злу. Он решил, когда придёт Иисус, взять все в свои руки и переходит от Иоанна к Иисусу, потому что думает: это время пришло. Ему — за 30; голос у него приятный, но какой-то холодный.
Сцена I
Иордан.
Е в а н г е л и с т. Когда Иисусу было лет тридцать, Ирод Антипа был четвертовластником в Галилее, а в Иудее, в пустыне, Иоанн Креститель проповедовал покаяние.
Г о л о с И о а н н а К р е с т и т е л я (вдалеке, всё тише). Покайтесь, приблизилось Царство… Оно при дверях… Покайтесь… Покайтесь… Покайтесь…
Волы тянут повозку.
К р е с т ь я н и н. Но, но!
Свист бича.
О т е ц. Эй, друг!
К р е с т ь я н и н. Здравствуй.
О т е ц. Здравствуй. Не подвезешь нас через брод?
К р е с т ь я н и н. Чего там, садитесь.
Повозка скрипит, останавливаясь.
М а т ь. Спасибо тебе. Ну, дети…
О т е ц. Вот сюда.
М а т ь. Осторожно, Мириам! О колесо не ударься.
К р е с т ь я н и н. Да стойте вы!
И с а а к. Мы идём смотреть пророка, который всех купает. Мама говорит, у него…
К р е с т ь я н и н. Ну, сели?
О т е ц. Сели.
К р е с т ь я н и н. Но–о-о!
О т е ц. Хорошие волы у тебя.
И с а а к (ликуя, нараспев). Мы идем смотреть пророка! Мы идем смотреть пророка! Мы идем…
М а т ь. Не шуми, миленький!
К р е с т ь я н и н. Какого пророка, сынок?
О т е ц. Иоанна, вот какого. Проповедует за рекой.
К р е с т ь я н и н. А! (Со значением). Ясно.
О т е ц. Что тебе ясно, друг?
Мириам (быстро). Он ходит в рубашке из верблюда, а ест саранчу и мед, да, мама?
К р е с т ь я н и н. Саранчу, если поджарить, она совсем ничего.
М и р и а м. И всех купает. Окунет — грехов и нету.
К р е с т ь я н и н. Ха!
И с а а к. Грехи уплывают по воде, как… ну, как… головастики. Черные такие…
М и р и а м. Что ты! Их не видно.
И с а а к. Видно.
М и р и а м. Невидно.
И с а а к. Видно.
М и р и а м. Нет!
О т е ц. Тише, дети!
И с а а к. Мама, правда, видно?
М а т ь. Нет, миленький. Ты прав, они черные, маленькие, но это — мысли у нас в сердце.
М и р и а м. А что я говорила, а что я говорила, а что…
М а т ь. Тише, душенька, не дразнись.
К р е с т ь я н и н. Но—о! (Свист кнута, плеск воды).
М и р и а м. Мы переходим через Иордан, как Иисус Навин в ковчеге.
И с а а к. Иордан–Иордан, дан–н-н, дан–н-н, Иордан…
М а т ь. Сиди тихо, миленький.
К р е с т ь я н и н. Пророк, значит… Да–а…
О т е ц. А чем он тебе плох?
К р е с т ь я н и н. Не люблю я эти разговоры. Живи по–человечески, и Бог тебя не оставит. Мне что надо? Платят — и спасибо.
О т е ц. Вообще-то верно. Но идут к нему, идут. Вроде бы говорит, что придет Мессия, освободит нас, устроит тут Царство. Всем будут хорошо платить, римляне не будут драть налогов…
К р е с т ь я н и н. Это, как ее, политика. Послушай меня, не ходи. Всякие пророки или там мессии добром не
кончают. Но–О-о! (Свист кнута).
М и р и а м. Ой, смотрите, народу сколько!
Повозка выезжает на берег и останавливается. Гул толпы.
О т е ц. Ну, приехали.
М а т ь. Осторожно, детки!
К р е с т ь я н и н. Я ее сниму.
М а т ь. А ты прыгай, Исаак. Ты же большой! Молодец!
О т е ц. Спасибо тебе, друг.
К р е с т ь я н и н. Чего там… Но–О-о! (Повозка отъезжает). Дай вам Бог! А эта, политика — ну ее совсем!
М а т ь. Какая жара!.. Не отходите от меня, дети!
О т е ц. Вот, тенек под деревом. Простите, мы вам не помешаем?
Х а н н а. Что вы, нет!
М а т ь. А мы отсюда все увидим?
Х а н н а. Конечно. На дороге — большая толпа, но они все спустятся к воде. Вы перебрались через реку?
О т е ц. Да. Жена вот моя очень хочет посмотреть пророка. Вы его слышали?
Х а н н а. Нет еще. Но я его в детстве знала.
М а т ь. Правда?
Х а н н а. Конечно. Они рядом с нами жили, в горах. С ним было странное происшествие.
М а т ь. Ой, расскажите!
Дети. Про–и-ше–стви–е!
Х а н н а. Захария, его отец, был священник. Хороший такой, набожный, немолодой уже. Жена — ему под стать, тоже немолодая. Было это при старом Ироде, тридцать лет назад.
О т е ц. Какой был царь! Иудея, можно сказать, процветала.
М а т ь. Тише, тише!
М и р и а м. Ой, дальше, пожалуйста!
Х а н н а. У Захарии с Елизаветой не было детей. Молились они, молились, а там и ждать перестали — не хочет Господь послать им ребенка, что тут поделаешь! Но вот, когда Захария служил в храме, он увидел ангела…
М и р и а м. Где?
Х а н н а. По правую руку от жертвенника. Ангел…
И с а а к. А какой он?
Х а н н а. Такой высокий, красивый, вроде юноши, в сверкающих одеждах. Ангел сказал…
И с а а к. А как его зовут?
Х а н н а. Гавриил.
М и р и а м. Захария обрадовался?
Х а н н а. Скорей — испугался. Но ангел сказал:"Не бойся, у меня хорошая весть. Бог даст тебе сына. Он будет святым и великим пророком. Назови его Иоанн". Как ты думаешь, что сделал Захария?
М и р и а м. Закричал"ура"!
Х а н н а. Нет, он просто не поверил.
Дети (очень удивленно). Ну что ж это?! Ой, как же!
Х а н н а. Да, он сказал:"Мы долго ждали, состарились, и я не поверю, если ты не дашь мне знака".:
М и р и а м. Какой еще знак?
Х а н н а. Особенный. Ну, ангел и скажи:"Хорошо, если ты мне не веришь, знак я дам. Ты будешь немым, пока твой сын не родится". Тут же, прямо на месте, Захария оглох и онемел.
И с а а к. Бедный какой!
Х а н н а. Конечно, когда пришло время, ребенок родился. Собралась родня, хотели назвать его Захарией, в честь отца. Но Елизавета сказала:"Назовем его Иоанном". Они туда–сюда:"Никаких Иоаннов у нас в роду не было", — в общем, пошли спросить Захарию. Он написал на бумажке:"Иоанн" — и сразу заговорил.
М и р и а м. Молодец, что вспомнил."Иоанн" — куда красивее, чем"Захария"!
Ханна (Отцу и Матери). Сами понимаете, мальчик чувствовал себя особенным, посвященным. Последний раз я видела его в пятнадцать лет. Высокий был, худой, дикий, словно ястреб.
О т е ц. Как говорится, не все дома?
М и р и а м. Сколько народу идет!
Х а н н а. Наверное, его увидали. Нет, он здоров, только странный. Дружил он с троюродным братом, тот из Назарета, сын плотника. Хотела б я знать, что с ним теперь!
Отец (рассеянно). Да, уж эти умные дети… ничего из них не выходит. Господи, тут пол–Иерусалима!
М а т ь. Вон фарисеи, их совсем мало.
О т е ц. Они таких проповедников не жалуют.
Х а н н а. И книжники, человека три. (Не без гордости). Ученые люди! Пришли его послушать.
М а т ь. Два левита.
О т е ц. И верно! Храмовые стражи… как–бы чего не было!
М а т ь. Смотрите! Наверное, это он. Видите, детки? Высокий, черный… Он это?
Х а н н а. Да, это Иоанн. Такой же самый. Помню, ходит по горам, поет пророчества из Исайи.
Толпа — совсем близко.
Голоса из толпы. А.: — Вот сюда… — Хорошее место… — Да не лезьте вы!.. — Проповедовать? Конечно, будет!.. — Поближе, поближе!.. — У него голос громкий… — А не разглядим!.. — Полегче, полегче! — Ничего, спасибо… и т. п.
Б.: — Какое такое царство?.. — Я так скажу, он… сами понимаете… — Куда начальство смотрит? — Вот, при старом Ироде тоже один был, поднял мятеж. — Наше дело сторона… и т. п.
В.: — Рука Господня на нем… — Вождь, вот кто нам нужен… — Мессия, надежда Израиля… — Доколе, Господи, доколе?..
Иуда (деловито и не без важности). Освободите МеСТО,
люди пойдут к реке! Кто хочет омыться — прошу сюда. Прости, добрый человек, не отойдешь ли шага на два? Пророк будет говорить.
О т е ц. Отойду, чего там. Ты его ученик?
И у д а. Да. Родом я из Кериота. Мы с ним исходили всю пустыню. Помяни мое слово, он изменит лицо земли. Сюда, в сторонку… Тиш–ше! Он здесь.
И о а н н. Израиль! Снова прошу тебя, покайся! Спеши! Приходит Царство Божье, как говорили пророки. Не через год, не через месяц, не завтра, сейчас!
Т о л п а. Благословен Бог Израилев!
И о а н н. Готов ли ты его принять? Нет, не готов! Годами все вы твердили:"Когда-нибудь, когда-нибудь… Когда-нибудь все изменится, когда-нибудь восстановят Царство, когда-нибудь придет Мессия, и все будет хорошо!"Но вот, Мессия у дверей. Что он увидит?
Т о л п а. Помилуй, Господи! Помилуй! Пощади Свой народ!
И о а н н. Я вижу суетное священство, распутных правителей, низкий народ — лавочников и чиновников, которым важна корысть, а не праведность. Покайтесь! Зола и власяница, пепел и власяница! Царство — у дверей, а вы не готовы. Кайтесь сейчас, вот сейчас, рыдайте о себе и об Израиле! Дайте Господу смыть ваш грех чистой водой Иордана! Очиститесь, день Господень близок!
Т о л п а. Господи, смилуйся над нами!
И о а н н. Готовы ли вы? Потому ли вы пришли, что жалеете о своих грехах? А может, вас вело любопытство? Вот — фарисеи. Набожные люди, блюстители Закона, образец почтенного благочестия, что вам-то здесь делать? Лицемеры! Лжецы! Змеиное отродье! Кто подучил вас бежать от грядущего гнева?
Т о л п а. А.: — Ну, знаете!.. Нет, какая наглость!.. Это уж, я вам скажу…
Б.: — Правильно! Так их! Ах ты, какие важные!
В.: — Помилуй! Грешны, грешны!., и т. п.
И о а н н. Конечно, вы скажете:"Нам каяться не в чем. Мы блюдем Закон. Мы — Авраамовы дети. Что бы ни случилось, Бог за нами присмотрит". Не обольщайтесь.
Бог вам не подчинен. Он найдет детей где угодно. Он сделает их из этих камней — да, эти камни мягче вашего сердца! Если не покаетесь, если не изменитесь, вы тоже погибнете. Мессия приходит как дровосек. Все трухлявые деревья он срубит и бросит в огонь. Все. Все.
Т о л п а. Смилуйся! Пощади нас, Господи!
Г о л о с. Если Закон не спасет нас, что же делать?
И о а н н (помягче). Расщедритесь. Сделайте больше Закона. Вот ты, в хорошем хитоне — зачем тебе плащ? Отдай его этому нищему. У тебя корзина с едой — может, поделишься с детьми?(Резче и выше). Откажитесь от мира — плачьте, рыдайте, кайтесь — ждите Царства в страхе и трепете!
Рев и ропот толпы.
1–й л е в и т. Вижу, ты в себе уверен. А кто ты такой? Не Мессия ли?
И о а н н. Нет, не Мессия. Я послан сказать о Нем.
2–й л е в и т. Может быть, ты Илия?
И о а н н. Нет.
3–й л е в и т. Или пророк, о котором говорит Писание?
И о а н н. Нет.
1–й л е в и т. Кем же ты себя считаешь?
И о а н н. Никем. Я — никто. Просто голос, вопиющий в пустыне.
2–й л е в и т. Старейшины Иерусалима спрашивают, чьей властью ты омываешь.
И о а н н. Я — провозвестник Божьего Царства. Да, я омываю — но только водой покаяния. Скоро придет Человек, Который гораздо больше меня. Я недостоин снять с Него обувь. Он омоет вас духом и огнем.
Т о л п а. Где Он? Покажи нам Мессию! Помазанника! Христа!
И о а н н. Он придет к вам, как веющий хлеб, соберет зерно, сожжет солому, очистит Израиль.
Т о л п а. Грешны! Грешны! Помилуй!
И о а н н. Приготовьтесь встретить Его. Идите сюда, исповедуйте грехи, омойтесь в Иордане. (Шум, гомон, пение).
М а т ь. Какой он странный!
О т е ц. Говорит он хорошо. А с фарисеями — все ж нельзя так…
И у д а. Иоанн не боится обидеть.
М и р и а м. Смотрите, в реку пошли!
Т о л п а. Слава Господу Богу! Слава Господу Богу!
И о а н н. Как твое имя?
Т о в и я. Товия. Я — сборщик податей.
Т о л п а. Благодарим Тебя, Господи, за Товию!
И о а н н. Товия, я омываю тебя омовением Царства. Веди хорошо счета, ничего не утаивай. А тебя как зовут?
Е з д р а. Ездра. Я — солдат.
Т о л п а. Благодарим Тебя, Господи, за Ездру!
И о а н н. Я омываю тебя, Ездра, омовением Царства. Выполняй свой долг, не будь жестоким, никого не обижай, довольствуйся своим жалованьем. А ты кто?
Голоса, плеск воды.
1–й л е в и т. Надо сообщить старейшинам, это небезопасно.
2–й л е в и т. Что вы хотите, политическое движение! Хутглаз да глаз…
3–й л е в и т. Не хватало поссориться с Римом!
1–й левит (голос — тише, они уходят). Вот именно. Если хотите знать мое мнение…
И у д а. Какой великий день! Столько народу у нас еще не было! Простите, отлучусь… надо последить за порядком.
Б а р у х. Постойте. Вы — из его учеников?
И у д а. Да.
Б а р у х. Он — серьезный человек? Или это так, религия?
И у д а. Не понимаю!
Б а р у х. Прекрасно понимаете.
И у д а. Простите, вы — зилот?
Б а р у х. Я принадлежу к партии, которая борется за свободу. Кажется, ясно?
И у д а. Поговорим как-нибудь вдвоем. Приходите. Меня зовут Иуда.
Б ар ух. Иуда… Я запомню..
М а т ь. Смотрите, какой красивый!?
Х а н н а. Кто?
М а т ь. Вон там, плащ снимает. Рядом с такой полной женщиной в голубом платье.
Х а н н а. Где, где? Не вижу… А, с золотой бородкой! Да?
М а т ь. Да. И глаза такие… ну, такие…
Х а н н а. Ах ты, Господи! Подумать только! Это же — его троюродный брат.
О т е ц. Кажется, Он пойдет последним.
И о а н н. Ревекка, омываю тебя… Будь скромной и опрятной, воспитывай детей в любви к Богу… Как твое… Иисус! И Ты здесь? Ты пришел омыться ко мне? Это я должен к Тебе прийти!
И и с у с. Делай, как Я прошу, Иоанн. Начать надо так, вместе со всеми.
И о а н н. Хорошо, дорогой мой Брат.
Т о л п а. Благодарим Тебя, Господи, за Иисуса!
И о а н н. Я омываю Тебя, Иисус, омовением Царства.
Гром.
О т е ц. Эй, что это?
М а т ь. Кажется, гром.
Х а н н а. Хоть бы грозы не было!
И с а а к. Это Бог говорил.
Х а н н а. Какой мальчик!
И с а а к. Молнию не видели? Белая такая, большая…
М а т ь. Летом часто бывает, миленький.
И с а а к. По–моему, это ангел.
М и р и а м. Еще чего! Вечно ты выдумываешь.
Х а н н а. А что, очень может быть. Помню, Иисус часто видел ангелов.
И с а а к. Что, съели?
М а т ь. Мы ничего толком не знаем, и потом, так нельзя говорить, это невежливо.
Х а н н а. Он идет сюда. Вид у Него такой, словно Он и впрямь что-то видит… Иисус! Иисус бар–Иосиф! Ты меня помнишь?
И и с у с. Ханна! Конечно, помню. Как живешь?
Х а н н а. Лучше некуда. Рада вас обоих видеть. А как Твои?
И и с у с. Иосиф бар–Илия почил на лоне Авраамовом, мама — здорова, часто тебя вспоминает.
Х а н н а. Как хорошо! Передай ей привет
И и с у с. С удовольствием.
И о а н н (приближаясь к ним, немного задыхается). Брат… Иисус…
И и с у с. Смотри-ка, Иоанн! Ты не забыл Ханну, дочь Леви бен–Иссахара?
И о а н н. Благослови тебя Бог, Ханна, и всех, ищущих Царства.
И с а а к. Иисус бар–Иосиф!
И и с у с. Да? Что Я могу для тебя сделать?
И с а а к. Ответь мне.
М а т ь. Исаак! Не приставай к людям! (Виновато). Дети вечно спрашивают…
И и с у с. Я люблю отвечать им. Что же спросишь ты?
И с а а к. Это был гром или Бог с Тобой разговаривал?
М и р и а м. Еще чего!
И с а а к. Ты ангела видел?
И и с у с. Я видел небо отверстым и Духа Божьего, Который сошел ко Мне, как голубь. Голос сказал Мне:"Вот — Мой любимый Сын, Которым Я доволен".
И с а а к. А? Что я говорил? (К Мириам). Съела? (Спохватывается). Нет, нет! Я это только подумал! Рот закрыл, вот так — м–м-м — и подумал.
И и с у с (смеется). Ты боролся с искушением, как мужчина.
И с а а к (радостно). Следующий раз я, правда, не скажу!
И и с у с. Это неважно. Дурная мысль так же плоха, как злое слово.
М и р и а м. Все учат:"По Закону нельзя говорить дурных слов". Если думаешь одно, а говоришь другое, это ведь вранье!
И и с у с. Да. Но, видишь ли, если всегда думать хорошо, тебе не захочется дурно говорить. Тогда не надо беспокоиться, соблюдаешь ты Закон или нет — твои добрые мысли сами его соблюдают.
М а т ь. Детки, не мучайте вы человека!
О т е ц. Они у нас спорщики, сил никаких нет!
Х а н н а. Иисус, Ты не зайдешь ко мне поужинать?
И и с у с. Я бы очень хотел, Ханна, но Мне надо уйти в пустыню, побыть с Богом.
И о а н н. Пока Ты не ушел, я хотел бы с Тобой поговорить.
О т е ц. А нам пора. Все ушли, смеркается…
Х а н н а. Что ж, до свиданья, Иисус. Может, когда вернешься, мы Тебя увидим?
И и с у с. Да, увидите. А сейчас — до свидания.
Отец, Мать и дети уходят, прощаясь с Иисусом и Иоанном.
И о а н н. Мальчик видел и слышал, я видел и слышал… Ты — обетованный Мессия. Мы всегда это знали, но, честное слово, и не знали. Ты мой троюродный брат, мой друг… Мы с Тобой играли, разговаривали… говорили о Царстве Божьем… И я услышал:"Однажды ты увидишь, как Дух Божий нисходит на живого человека… Этот человек омоет землю огнем". Когда я и впрямь увидел, я испугался. Что это? Я знал Тебя всю жизнь — а теперь вижу, что не знал. Скажи мне, Иисус, кто Ты такой — Мессия, Помазанник Божий?
И и с у с. Когда ты омывал Меня водой покаяния…'
И о а н н. Хотя я недостоин припасть к Твоим ногам, о, Сын Марии!
И и с у с…. Я ощущал, как спина Господня гнулась под тяжестью людских грехов, и понял…
И о а н н. Что же Ты понял — Ты, названный Сыном Божьим?
И и с у с. Я понял, что такое быть Сыном Человеческим.
Сцена II
Вифавара.
1. Шатер Иоанна Крестителя.
Е в а н г е л и с т. И Дух повел Иисуса в пустыню, где Его искушал дьявол. Когда же Иисус провел без пищи сорок дней и сорок ночей, Он пошел в Вифавару за Иорданом, где был Иоанн.
А н д р е й. Ну как, Иуда?
И у д а. Что, Андрей?
А н д р е й. Сколько мы вчера крестили?
И у д а. Двадцать мужчин, четырнадцать женщин, десять детей. Всего сорок четыре.
Иоанн Зеведеев. Замечательно! И смотрите -дети, женщины!
А н д р е й. Ну, что ты говоришь! С женщинами и детьми дела не сделаешь.
И у д а. Ты не прав. Они очень важны. Женщины много говорят, они приводят других женщин, а там и мужья идут посмотреть, чтобы с ними ничего не случилось. (Смех.) И потом, когда жена обратилась, нет этих ссор и склок. Если бы не жена, твой брат Симон ходил бы с нами.
А н д р е й. Это верно.
И у д а. Мужчина ненадежен, если жена его вечно пилит.
И а к о в. Вот он, деловой человек!
И у д а. Кому-то надо быть деловым.
И о а н н. Зато если женщина во что поверит…
И у д а. Ей нет удержу. Да, ты прав.
А н д р е й. Вообще-то она себя ведет в точности, как наш Иоанн. Да, да, ты. Если ты чего-нибудь хочешь, ты идешь напролом, словно бык ломится в ворота…
И у д а. А потом краснеешь, бледнеешь, лепечешь — и дело делают другие.
И о а н н. Н–н-ничего подобного!
И у д а. Так-таки и н–н-ничего?
И о а н н. Да, я легко волнуюсь. Ах, ты не понимаешь! Если чего-то очень хочешь… а оно — здесь, только бери… я не смею его коснуться, а вдруг исчезнет? Я не сваливаю на других, я просто… Все равно не поймете!
И а к о в. Оставь ты их, Иоанн. Ты — смиренный человек, это очень редко бывает. О тебе, Иуда, да и о нас этого не скажешь.
А н д р е й. Верно, Иаков. Защищай брата.
И а к о в. Мало того, если дело — опасное, Иоанн не отступит.
А н д р е й. А что, может дойти и до этого. Между нами говоря, Креститель не очень осторожен. Кстати, где он?
И у д а. Ушел куда-то один часу в шестом.
А н д р е й. Ага, ага… Очень уж он ругает Ирода.
И а к о в. Ирода! Должен же кто-то в конце концов. Ну и царь! Слабый, распутный, жестокий… бабы им крутят, как хотят…
И у д а. Да, человек он впечатлительный. Это нам на руку. Если его самого довести до покаяния…
А н д р е й. Ну, ты уж скажешь!
И у д а. А что? Он уважает и слушает Крестителя. Кто-кто, а Ирод понял, что это — истинный пророк.
А н д р е й. Вообще-то да, ты прав. А вот жена… Иродиада ни за что не простит все эти речи. Он про нее такое говорил! Ее бы воля, она бы его убила.
И у д а. Ирод никогда не допустит. А если он обратится, представляете, что будет?
И о а н н. Наш Иоанн не боится никого! Видит грех -обличает.
И у д а. Вот именно. Потому за ним и идут. Потому я и говорю: рискуйте, дело того стоит.
А н д р е й. Кто-кто, а сам он рискует. Он никогда не трусил, но теперь… так и режет, так и чешет. Как будто…
И у д а. Как будто знает, что скоро — конец. Да, он изменился, я заметил. А ты заметил, Иаков?
И а к о в. У него тело сгорает… и душа. Что-то случилось, когда нас не было. Иуда, не знаешь, что именно?
И у д а. Не знаю. Ну, вспомним. Тогда он превзошел самого себя. Когда он почти всех окрестил, раздался гром. Он посмотрел вверх… и что-то с ним случилось, словно Бог положил ему руку на плечо. Таким он и остался.
И о а н н. Мы с Иаковом тоже заметили, когда вернулись. Хотел спросить… но к–к-как–то слов не нашел.
И у д а. Знаем, знаем. Стоишь, з–з-заикаешься.
И о а н н. Я испугался. Он смотрел… сквозь меня.
И а к о в. Тихо! Он идет. А, здравствуй, Иоанн! Что с тобой?
И о а н н. Ты принес хорошие вести?
И о а н н К р е с т и т е л ь. Иисус вернулся. Он здесь.
А н д р е й. Иисус? А кто это?
И у д а. Твой родственник, да? Сын Иосифа?
И о а н н. Мой родственник по плоти, мой Господь -по духу.
И у д а. Которого ты крестил в Иордане сорок дней назад?
И а к о в. Сорок дней!
И о а н н К р е с т и т е л ь. Он провел их в пустыне, а я ждал, и дивился, и учил. Сегодня, когда я проповедовал, я увидел Его, и Дух Господень сиял сквозь Его тело, как Слава Божия — сквозь ковчег. Я крикнул:"Вот Он, вот Тот, о Ком я говорил!.. Тот, Кто придет вслед за мной!"Они смотрели на нас, но не видели того, что я видел. Мне ли винить их? Я знал Его столько лет — и не знал. Тогда я побежал к вам, чтобы вы, мои ученики, увидели Его и узнали… И всю дорогу Он следовал за мной, всю дорогу Он вел меня. Он стал впереди меня, потому что был прежде меня.
А н д р е й. Я тебя не понимаю.
И о а н н. Принесите свиток! Читайте, что говорит Исайя о Том, Кто искупит Израиля.
А н д р е й. Ты у нас самый ученый, Иоанн бар–Зеведей.
И о а н н. С чего начать?
И о а н н К р е с т и т е л ь. Отсюда:"Он был презрен и умален перед людьми, муж скорбей и изведавший болезни".
И о а н н (удивлен). О!"Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом". Иоанн, разве это о Мессии? Я всегда думал, это — о нашем народе.
И о а н н К р е с т и т е л ь. Весь Израиль — в своем Помазаннике. Читай.
И о а н н."Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем и ранами Его мы исцелились".
И у д а. Иоанн, кажется, я понял!
И о а н н К р е с т и т е л ь. Что ты понял, Иуда?
И у д а. Почему ты зовешь к покаянию. Почему нужно взломать ложное спокойствие сердца. Я представлял все иначе… но теперь… теперь… Да, так лучше, выше, удивительней. Прости, что перебил.
И о а н н."Как овца веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен…"
И о а н н К р е с т и т е л ь. Смотрите!
В с е. Что? Где? Кто там?
И о а н н К р е с т и т е л ь. Вот Агнец Божий, взявший на Себя грехи мира.
И а к о в. Кто же это?
А н д р е й. Не разгляжу, солнце слепит.
И у д а. А я его узнал. Это Иисус бар–Иосиф.
И а к о в. Идет к нам!
А н д р е й. Нет, проходит мимо.
И а к о в. Посмотрел сюда, но нас не увидел.
И у д а. Почему ты дрожишь, Иоанн?
И о а н н. Он на меня взглянул.
И у д а. Если Он–Мессия…
А н д р е й. Что нам делать, Иоанн бар–Захария?
И а к о в. Идти за Ним или остаться с тобой?
И о а н н. У меня выбора нет. Я не знаю, что видел ты, Иоанн, и не все понимаю из того, что ты поведал. Но на меня Он взглянул. Я должен поговорить с Ним. Я должен Его найти, иначе мне не знать покоя. Не думай, я тебе благодарен. Я не хотел бы тебя покидать. Ничего не поделаешь, я должен! Объяснить не могу. Ты ведь и сам понимаешь, правда? Пусти меня, Иоанн, отпусти от себя!
И о а н н К р е с т и т е л ь. Иди скорее. (Иоанн убегает.)
И а к о в. Ушел… Иди и ты с ним, Андрей. Он смутится, ничего не сумеет сказать.
А н д р е й. Может, ты?
И а к о в. Друг мешает меньше, чем брат. Вернешься и расскажешь.
А н д р е й. Хорошо.
(Убегает, крича.)
Иоанн! Иоанн! Постой минутку!..
И о а н н К р е с т и т е л ь."На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством… Я дам Ему часть между великими…" (Голос его затихает.)
2. Дорога.
А н д р е й (на бегу). Иоанн!
И о а н н. Скорей!
А н д р е й. Зачем? Дай отдышусь.
И о а н н. Пока мы Его найдем, все может кончиться. Весь свет, весь мир.
А н д р е й (добродушно). Вообще-то может, но вряд ли. Он не очень далеко ушел.
И о а н н. Он исчез за теми оливами.
А н д р е й. Ну и ладно. Нельзя так бегать в жару.
И о а н н. Представляешь, мы свернем, а Его там нету?
А н д р е й. Да что ты, честное слово… Ну, вот! Пожалуйста, Иисус.
И о а н н. Да. Да. Хорошо..
А н д р е й. Что ж ты остановился?
И о а н н. Понимаешь, Он здесь, все хорошо.
А н д р е й. Что с тобой?
И о а н н. Пойдем за Ним, не упуская Его из виду.
А н д р е й. Чудак ты! Прямо не знаю, что с тобой делать. Почему ты просто…
И о а н н. Он нас услышал.
А н д р е й. Он нас ждет. Иди, Иоанн.
И о а н н. Заговори с Ним!
И и с у с. Кого вы ищете? Я вам нужен?
А н д р е й. Равви, мы ученики Иоанна Крестителя. Ты проходил мимо нашего шатра… В общем, мы захотели с Тобой поговорить и за Тобой побежали. Я, кстати, Андрей. Андрей бар–Иона.
И и с у с. Я тебе рад, Андрей.
А н д р е й. А вот он — Иоанн бар–Зеведей. Собственно, это он побежал, а я уж с ним. Иоанн, скажи что-нибудь. (Виновато.) Бежал, запыхался.
И и с у с. Чего ты хочешь от Меня, Иоанн, сын Зеведеев?
И о а н н. Ты позвал меня, и я пошел.
А н д р е й. Мы не хотим Тебя задерживать, но если Ты скажешь, где живешь…
И и с у с. Неподалеку. Пойдем и посмотрим.
А н д р е й. Сейчас?
И и с у с. Да..
А н д р е й. Очнись, Иоанн!
И о а н н. Не могу.
И и с у с. Идите за Мной.
3. Дом, где остановился Иисус.
Е в а н г е л и с т. Они пошли и увидели, где Он живет, и пробыли у Него тот день. Было около десятого часа. Потом Андрей пошел за братом своим, Симоном.
И о а н н. Андрей давно ушел. Хоть бы привел Симона!
И и с у с. Придет и приведет, не беспокойся. На полке позади тебя — хлеб, вино и сушеные смоквы.
И о а н н. Поставить на стол? Конечно, Симон женат, им труднее…
И и с у с. Дорога в Царство узка и крута, не всякий может ею идти. Приходится отдать все, что мешает: жену, отца, мать, вообще все, чем ты обладаешь. Этого Я скрывать не буду.
И о а н н. Но дорога ведет к счастью?
И и с у с. Царство Божье… как бы тебе сказать? Ну, представь себе богатого купца, который живет легко и привольно. И вдруг он видит дивную, поразительную жемчужину. Он все продает и покупает ее.
И о а н н. Вот–вот! Брат моего отца был купцом, но никак не мог разбогатеть, потому что очень любил красивые вещи. Зато жил он счастливо. Ты его знал?
И и с у с. Я знаю природу человеческую. Ты на него похож, да?
И о а н н. Ты знаешь все. Ты читаешь меня, как книгу.
И и с у с. В ней написано, что ты будешь Мне другом.
И о а н н. Учитель! Разве я посмею? Рабом, слугой, учеником…
И и с у с. Мои ученики — Мои друзья. Согласен ты, Иоанн?
И о а н н. Ты еще спрашиваешь! Ты же знаешь, я только хочу идти за Тобой до смерти.
Иисус Спасибо.
И о а н н. Почему я так сказал? Вечно я что-нибудь ляпну! Конечно, я буду рад отдать за Тебя жизнь…
И и с у с. И Я за тебя. Это и есть дружба. Слушай! Андрей идет.
И о а н н. Я слышу голос Симона.
А н д р е й (торжествует). Вот он! Я его привел. Так ему и сказал:"Симон, мы нашли Мессию. Иди, и все тут". Поспорили немного, но… вот он.
С и м о н. Добрый вечер, Господин мой.
И и с у с. Значит, ты — Симон. Значит, ты — "тот, кто слышит и слушается". Вроде бы имя подходит тебе…
(Андрей смеется.) А может, и не подходит.
С и м о н. Сам не знаю. Жена говорит одно, Андрей — другое… Ну, я им сказал:"Ладно, не спорьте вместо меня, я лучше сам посмотрю".
И и с у с (видимо, с улыбкой). Понятно.
А н д р е й. Симон такой… Своевольный, что ли. Все он знает.
И и с у с. А, вон что! Твердый человек… Что ж, Симон, мы найдем тебе новое имя — Петр, то есть камень, скала. Как, нравится?
С и м о н (надулся). Ладно, потешайтесь! Только покажите, как спасти Израиль, а имя я уж завоюю.
И и с у с. Я не забуду твоих слов… Садись, поужинай с нами.
С и м о н. Спасибо большое. Так вот, Израиль надо спасти. Слушал я Иоанна Крестителя, говорит он хорошо, набожно — а делать-то, делать кто будет? Ты уж прости, много было всяких мессий, а толку мало.
А н д р е й. Рим — большая сила. Понимаешь, Учитель, тут — горстка простых людей, там — Империя! Мы с Симоном -рыбаки, Иоанн с Иаковом — тоже. Правда, они поученей. У Иоанна Крестителя хорошие люди, они за Тобой пойдут…
И о а н н. Только скажи, все за Тобой пойдут!
И и с у с. Я ничего не могу доказать. Что Я скажу им:"Вот Я. Верьте Мне"?
С и м о н. Как я Тебя увидел, сразу понял — да, Ему верить можно. Но людям нужен вождь, при котором лучше живется. Ты не вини их, бедных! А священники…
А н д р е й. Священники! Они с властями заодно. Если бы архангел Гавриил прилетел, они бы его арестовали. Как же, беспорядки!
С и м о н. Рим, вот где закавыка. Зачем им свободная Иудея? Против них нужна сила, оружие…
И и с у с. Дети, дети, вы и не знаете, чьим голосом говорите. Деньги, суеверие, сила — они не ведут к Царству. А мы ищем Царства, где властвует Бог. Послушайте Меня и поймите! Когда Я пришел к Иоанну и услышал, как Бог назвал Меня Сыном, Я удалился в пустыню для молитвы и поста. Сорок дней Я провел перед Богом и вот заметил, что мне очень хочется есть. В тот же миг Я понял, что снова — не Один.
И о а н н. К Тебе прилетел ангел?
А н д р е й. Иоанн Креститель их часто видит, когда постится.
И и с у с. Кто-то, но не Я Сам, говорил во Мне:"Зачем голодать? Если Ты вправду Сын Божий, прикажи, и эти камни превратятся в хлеб". Я знал, что это правда. Если Я велю, превратятся.
А н д р е й. Это будет чудо.
И и с у с. Бывают чудеса и потруднее. Не пугайся, этот хлеб — от пекаря. А что до чудес, их можно творить ради других, но не ради себя.
И о а н н. Вот, ради других. Накорми Израиль, и он восславит Твое имя.
С и м о н. Нас учили любить Бога за милости.
И и с у с. Но прежде всего — за Него Самого, а не за то, что Он дает нам. Легко накормить тело, оставив голодной душу. Сказано в Писании:"Не хлебом единым жив человек, но всякимловом Божьим". Я сказал слово, искушение исчезло, оставив по себе лишь трепет плоти. Но тот, другой, не исчез. Мы стояли на самом верху Храма и смотрели на Иерусалим.
А н д р е й. Так прямо и стояли? По правде?
И и с у с. Вроде бы — по правде. И тот, кто не был Мною, сказал Мне:"Если Ты и впрямь Сын Божий, бросься вниз. Разбиться Ты не можешь; разве не сказано в Писании, что ангелы понесут Тебя?"Там, далеко внизу, я видел священников и паству, собравшихся для заклания. И тот прошептал:"Докажи им, кто Ты. Докажи. Ты веришь в Себя, Сын Божий? Докажи и Себе".
И о а н н. Учитель, и Ты это чувствовал? И Ты знал сомнение, сотрясающее разум? И Ты боялся, что прекрасная истина окажется ложью?
И и с у с. Я ответил ему:"В Писании сказано: не проси у Бога доказательств. Доверяй Ему как Отцу и Другу". И страх исчез.
А н д р е й. Это все?
И и с у с. Еще нет. Он вознес Меня на высокую гору, и все царства мира легли у Моих ног, словно карта: Иерусалим, Тир, Сидон, Кесария, Афины, Рим, Карфаген вдалеке, город за городом, во всей их силе и славе. Он сказал:"Сын Божий, я дам Тебе все это, если Ты поклонишься мне и послужишь". Тогда Я понял, кто он, и сказал:"Ты — сатана, разрушитель. Уходи, ибо написано: Богу Одному поклоняйся и Одному Ему служи". Он понял, что Я узнал его, и исчез… А Бог послал ангелов, чтобы они Меня укрепили, потому что Я был измучен — ведь враг нападал на крепость Моей души.
Недолгое молчание.
С и м о н. Учитель, если я Тебя понял, власть портит всегда. Как же восстановить Царство?
И и с у с. Понимаешь, Царство… Вот, Я тебе объясню. Когда твоя жена печет хлеб, она берет немного дрожжей и кладет в тесто. Потом отставляет на время, и дрожжи действуют сами, незаметно и тихо, пока все тесто не поднимется. Тогда его можно ставить в печь. Так приходит и Царство.
А н д р е й. Так?
И и с у с. Да, так. Ты разочарован?
А н д р е й. Я думал, оно придет со знаменами, в Иерусалим въедет пышное шествие…
И и с у с. Наверное, ты увидишь, как въедет Мессия в Иерусалим.
С и м о н. Вообще-то мы ждем знамений и чудес…
И и с у с. Вы их дождетесь. Но поверите не из-за них. Вы их увидите, потому что верите.
А н д р е й. Мы ждали, что народ восстанет. А получается, что людей надо сперва научить, иначе они не обрадуются Божьему Царству.
С и м о н. Людей? Мы и есть люди, а ничего не знаем. Писание говорит, что мы будем святыми, а разве вот нас — меня, Иоанна, Андрея — можно так назвать? Люди как люди, самые обыкновенные.
И о а н н. Учитель, что такое"святой"? Тот, кто соблюдает Закон, и правильно молится, и все правильно делает, и дает денег сколько надо? Священники учат так… А может, это что-то другое? Иоанн Креститель смутил наше сердце, пророки обличали грех. Мы растеряны, все плохо, праведный Бог — далек и грозен. Как нам подняться над собой? Что такое святость?
И и с у с. Священники правы, правы и пророки. Я пришел не отменить Закон, а показать вам, как его соблюдают. Вот это и будет святость — люби, руководствуйся любовью, ибо она не допустит ничего дурного.
И о а н н. Неужели все так просто?
И и с у с. Да, так просто, что ребенок поймет. Так просто, что только ребенок и поймет…
А н д р е й. А при чем тут Царство?
И и с у с. Это Царство и есть. Где любовь, там царствует Бог.
Опять недолгое молчание.
С и м о н. Учитель, как-то у Тебя все странно, по–другому… А посмотришь — ровно то самое, что в Писании.
А н д р е й. Мы бы хотели немножко подумать.
И о а н н. Что тут думать? Это правда! Пойду, скажу Иакову.
И и с у с. Вы рыбаки. Где вы живете? У Галилейского моря?
С и м о н. Да, Учитель, в Вифсаиде.
И и с у с. Возвращайтесь пока что к Иоанну. Когда вы не будете ему нужны, приходите ко Мне, в Галилею.
Сцена III
Енон.
Е в а н г е л и с т. На другой день Иисус решил идти в Галилею, и нашел Филиппа и Нафанаила, и сказал им:"Идите за Мною". И пришел с учениками в Иудею, и крестил там. Иоанн тоже крестил в Еноне близ Салима.
И о а н н К р е с т и т е л ь…. и вот я молю вас: покайтесь и омойтесь!
1–й и у д е й. Прости, я не все понял. Есть омовение по Закону, а у тебя что-то новое…
2–й и у д е й. Да. И вообще — ты не один. По Галилее ходит… как его?
3–й и у д е й. Иисус бар–Иосиф. Он был у тебя при Иордане. Ты еще сказал, что Он омоет огнем…
2–й и у д е й. А Он омывает водой, как ты.
1–й и у д е й. Он вообще не омывает. Это ученики.
2–й и у д е й. Какая разница? От тебя многие к Нему перешли. Все это очень странно. Объясни, как быть.
3–й и у д е й. Да, кто важнее, ты или Он? Кто лучше омывает?
И о а н н. Никто не сделает больше, чем препоручил ему Господь. Я никогда не называл себя Мессией. Я послан проложить Ему дорогу, разве вы не слышали?
2–й и у д е й. Да, слышали, ты часто говорил.
И о а н н. Знаете, как бывает на свадьбе? Друг жениха приходит раньше и встречает невесту. Но он только смотрит, все ли готово. И он никому не нужен, когда придет сам жених. Он ведь просто друг жениха, он рад уйти в сторону. Вот и я рад, что пришел Жених этой страны. Теперь люди будут все больше обращаться к Нему, все меньше -ко мне. Так и должно быть. Я — ничто, Он — все. Иуда!
И у д а. Что, Иоанн?
И о а н н. Кто это там идет?
III. Один царедворец
Действующие лица
Евангелист
Жених
Невеста
Сусанна, мать жениха
Ревекка, её подруга
Начальник пира
Рувим,
Иссахар- слуги в доме Жениха
Равви Соломон
Вениамин бен Хадад
Доркас
Отрок- его слуги
Мария
Иисус
Андрей
Симон
Иаков
Иоанн
Левит
1–й старейшина
2–й старейшина (Ш а д р а х)
3–й старейшина
Гости, толпа
Замечания
Начальник пира. Если верить Хоскинсу, это не"тамада", а что-то вроде дворецкого, т. е. старший слуга (здесь — не в очень-то богатом доме).
Рувим, Иссахар. И речь, и манера — какие угодно, только бы не такие, как у хозяев. Они — не"рабы", а нанятые слуги или домочадцы. Рувим — выше по статусу, он правильно говорит.
Сусанна — милая приветливая женщина средних лет и среднего достатка — такого, что она может дружить с семьёй плотника."Пир" — не очень пышный, семь лишних гостей поставили хозяев в тупик, не хватило вина и посуды. Семья гордится тем, что пришёл местный вельможа.
М а р и я. Ей 48 лет. Я согласна с епископом Темплом — по–видимому, Она"отвечала за что-то на пиру, как явствует из того, что Она […] даёт распоряжения слугам". Обычно в этой сцене смущают Её отношения с Сыном. Я связала их с эпизодом из Его детства, чтобы показать хорошую, добрую Мать, Которая видит, что такое"на практике"призвание Сына. Из Лк 4:22 ясно, что до сих пор, дома, Он чудес не творил; вполне вероятно, что Мария впервые увидела Его силу. Это и радует Её, и печалит.
Ревекка - суетливая, заботливая женщина, из тех, от кого все хотят избавиться. Добрая, пронырливая, бестактная, с резким и пронзительным голосом.
Иисус. Он на той черте, которая разделяет Его домашнюю жизнь и миссию Сына Божия. Здесь виднее суровость, серьёзность, хотя, когда Он рассказывает притчу, Он мягок и прост. Марию Он не упрекает, Он напоминает, без всякой жёсткости или сердитости. В Храме он разгневан, с учениками в сцене II — приветлив и весел, но снова твёрд, когда испытывает Вениамина.
Ученики - такие же, как прежде. Иоанн особенно почтителен с Марией.
Невеста - как всякая невеста на Востоке, робка и молчалива в присутствии жениха
Соломон - благочестивый старик самого лучшего типа, а вот у 1–го и 3–го старейшин- благочестие самое худшее. Служат духу времени, льстят начальству и всегда рады кого-нибудь распять.
Ш а д р а х поумнее их, не любит свар и склок, может оценить"нового человека". И речь, и манеры — насмешливые.
Д о р к а с - молодая служанка, глубоко преданная хозяевам.
Отрок - наглый мальчишка, презирающий тех, кто ходит пешком и бедно одевается.
Сцена I
Кана Галилейская.
Е в а н г е л и с т. Иисус позвал учеников, Филиппа и Нафанаила, Андрея и Симона, Иоанна и Иакова. В галилейском селенье была свадьба. Мария помогала хозяйке, и та пригласила Иисуса с учениками.
Звенит посуда, бегают слуги.
Н а ч а л ь н и к п и р а. Двенадцать, четырнадцать, шестнадцать полотенец… Так. Рувим, вон та гирлянда падает. Лампа коптит, прикрути! Где чаши, руки мыть?
Р у в и м. Там, за дверью. Я думаю, шести хватит.
Н а ч а л ь н и к п и р а. Да. Иссахар, клади подушки. Скорей!
С у с а н н а. Ну, как дела?
Н а ч а л ь н и к п и р а. Всё готово, хозяйка. Хорошо?
С у с а н н а. Да. Вы у меня молодцы. Какая морока, когда сына женишь! Что, деточка?
С л у жа н к а. Вот браслеты, хозяйка.
С у с а н н а. Спасибо. Совсем голову потеряла! Надеюсь, угощенье готово. (Зовёт.) Мария! Мария, как там?
М а р и я (прибегает, тяжело дыша). Хоть сейчас на стол. Да, Сусанна! Иисус передал, Он придёт.
С у с а н н а. Хорошо, что мы Его застали!
М а р и я. Придёт, и не один. С Ним шестеро друзей.
Начальник пира (растерян). Ещё шесть человек?
М а р и я. Вы уж простите! Так всё хорошо накрыли…
С у с а н н а. Спохватились мы поздно. Услышали, что Он где-то рядом…
Н а ч а л ь н и к п и р а. Ничего, хозяйка, разместим как-нибудь. Рувим! Сдвинь-ка столы… сюда — две лежанки… Иссахар! Сбегай на крышу, посмотри, не едут ли с невестой.
М а р и я. Как всё красиво! А цветы-то, цветы!
Р у в и м. Нужна ещё одна скатерть. И посуды мало.
С у с а н н а. У нас ничего больше нет.
М а р и я. Пойду, займу у соседей.
С у с а н н а. Ну что ты, Мария! И так весь день на ногах.
М а р и я. Ничего! Когда у подруги сын женится…
С у с а н н а. Я понимаю, только лучше ты отдохни, пока гостей нет. Кто-нибудь из слуг сбегает. А вот и Ревекка! Она и сходит. Ревекка!
Р е в е к к а. Да, душенька? А, Мария! Я слышала Иисус придёт?
М а р и я. Это правда, придёт. Мы хотели спросить…
Р е в е к к а. Как я рада! Я Его сто лет не видела. Говорят, теперь Он пророк или что-то в этом роде. Такой успех, такой успех! Наверное, больше не плотничает? Скучно без Него, да?
М а р и я. Иногда — скучно. Но что поделаешь, не держать же Его, Он служит Богу.
Р е в е к к а. Ну, естественно, естественно! Только бы не нажил беды. Люди разное говорят… Кое-кто верит, что Он — Мессия. Да–да, мы-то понимаем, мы Его знаем, но в наше время… Хорошо бы Ему намекнуть…
М а р и я. Ему виднее, Ревекка.
Р е в е к к а. Естественно, естественно! Уж я-то не вмешиваюсь. Хотела помочь…
С у с а н н а. Спасибо. А ты не сбегаешь к Симеону? Иисус приведёт шестерых друзей, нужна скатерть и посуда.
Р е в е к к а. Конечно, сбегаю! Эта Симеонова жена -исключительно добрая женщина. Вот, вчера говорит…
И с с а х а р. Хозяйка! Хозяйка! Факелы на дороге!
Р е в е к к а. Ой, бегу! Сейчас, сейчас! (В дверях.) Мария, значит, я сказала!
С у с а н н а. Через десять минут они будут здесь. Посидим напоследок. Пока Ревекки нет, скажи мне, что Он знает? Про этих ангелов, царей, пророчества?
М а р и я. Когда Он был маленький, мы ничего не говорили, ждали Божьего часа. Когда Ему стукнуло двенадцать, пошли мы на Пасху в Иерусалим. Собрались обратно, а Его нет. Мы думали, Он — с Елизаветой, а они думали — Он с нами. Хватились мы, вернулись, искали–искали и нашли в Храме. Он слушал старцев и спрашивал, а они удивлялись, какой Он умный, сколько знает. Я говорю:"Сыночек, что это Ты, мы совсем избегались!"А Он и спроси:"Почему? Где же Мне быть, как не у Отца?"
С у с а н н а. Мария, но…
М а р и я. Я молчу, как будто мечом сердце проткнули. Ах, Сусанна! Хорошо, когда Сын рождён для великих дел, но иногда бывает… Это трудно вынести. Да, так пришли мы домой, показала Я Ему дары — золото, ладан, мирру. Он ничего не сказал… восемнадцать лет не говорил, слушался нас, служил нам. А Я всё ждала. Я знала, что Отец Его позовёт… и уведёт.
Музыка вдали.
Ой, гости едут!
С у с а н н а. Им ещё всю улицу проехать. Рассказывай поскорее.
М а р и я. Твой сын везёт домой невесту. Мой оставил Меня, и Я не знаю, для чего. Никто не знает. Десять недель назад пришёл и говорит:"Мама, Я ухожу, Отец зовёт". Тихо так, мягко… а Я вспоминала тот день в Храме. Наутро ушёл.
С у с а н н а. Бедная Ты, бедная!
М а р и я. Я — Его Мать, и Я Его знаю. Так Он добрый, кроткий, а внутри — твёрже, чем железо. Да не горюй ты, Я очень счастливая. Сегодня Его увижу.
Музыка — за дверьми.
С у с а н н а. Дай Тебе Бог, Мария. Пойду их встречу.
Шум у дверей, крики:"Просим, просим!","Благослови вас Господи!""А невеста-то, невеста!". Смех и музыка.
Ж е н и х. Мама, я привёл к тебе жену. Благослови нас.
С у с а н н а. Да сохранит вас Господь, детки, да благословит ваш брак счастьем и детьми! Жаль, отец не дожил… Пир готов. (Хлопает в ладоши.) Живей! Воду, полотенца! Добро пожаловать, господин мой Вениамин! (Соломону.) Добро пожваловать, равви! Рафаил, Симеон, мы вам очень рады! Давид и Сарра! Спасибо, что пришли. Моисей бен Ездра! Руфь! Счастливый день, счастливый день! Кого я вижу! Иисус, входи.
И и с у с. Благословение и мир дому твоему, Сусанна, сыну твоему и дочери.
С у с а н н а. А это Твои друзья? Мы им рады. Вот отдельный стол, там будет и Мария. Знаешь, Она мне так помогла! Иаков… Доркас… Авигея…
Н а ч а л ь н и к п и р а. Простите, господин, вот сюда. Рувим, ещё одну подушку! Иссахар, беги на кухню, пора подавать. Господин мой, сюда, сюда! По правую руку от хозяина.
В е н и а м и н. Иду, иду.
М а р и я. Сынок! Как Я Тебе рада!
И и с у с. Спасибо, мама. Наверное, Ты помнишь моих друзей. Филипп, Нафанаил, Андрей, Симон, Иаков… А это — Иоанн.
М а р и я. Успели всё-таки!
И и с у с. Мы встретились на дороге и пошли вместе.
М а р и я. А что вы раньше делали?
И о а н н. Иисус говорил о Царстве, мы слушали и дивились. Госпожа моя, сказать не могу, какие это были дни! Всё обрело новый смысл — слова и речи, цветы и камни, самый свет. Какая счастливая! И мы счастливые да что там, и все — больные, бедные… Иаков. Эй, осторожней!
И о а н н. Ой, простите! Вечно я… Не на платье? Мария. Нет, нет. Рувим, принеси-ка скатёрку, тут вино пролилось… немного. (Иоанн просит прощения, и голос его теряется в общей беседе.)
Общая беседа:"Да, прекрасная свадьба. — Барашка попробуйте, с маслинами! — Такой парочки я в жизни… — Вина, вот сюда! — Передайте смоквы. — Я думаю, устроятся они хорошо. — Мул потерял подкову, пришлось просить Ездру, он меня подвёз. — Какой подарок, серебряная чаша и пять смен белья! — А, пророк из Назарета! — Из Назарета? Ну, знаете!"
В е н и а м и н. Сынок, это великий день, большая радость. И то сказать, ты хорошо женился. А вот разреши спросить, на невесту хоть взглянул?
Ж е н и х. Она ещё не подняла покрывала.
В е н и а м и н. А так, украдкой? То-то! Не мне говорить, что выбрал ты — лучше некуда.
Невеста. Вы слишком добры, господин мой.
Ж е н и х. Эй, вина господину Вениамину! Жаль, что ваш сын не приехал.
В е н и а м и н. Он собирался, но что-то ему нездоровится, мать и не пустила.
Невеста. Какая жалость!
В е н и а м и н. Ничего серьёзного. Так, небольшой жарок. Смотрите-ка, тут мой сосед! Симон, очень хороший человек, живёт на моей земле, рыбачит… Сусанна, как он сюда попал?
С у с а н н а. Пришёл с Иисусом — ну, вы знаете, пророк. Вон тот, высокий, с золотистой бородкой.
В е н и а м и н. Пророк? Не знал, что они ходят в гости! Вина не пьют, только воду, как этот, которого Ирод посадил. Сердитый такой… одно слово, фанатик. А как вы залучили пророка?
С у с а н н а. Мы дружим с Его Матерью.
В е н и а м и н. А, вон что! Это дело другое. Он вроде бы не из фанатиков. Ест, пьёт… Человек как человек.
Соломон. Такие лица бывают у тех, кто очень близок к Богу.
В е н и а м и н. Простите, равви Соломон! Я уж так, по глупости… Хорошее вино, скажу вам!
С у с а н н а. Я очень рада, что вам нравится. Вот и предложите тост за молодых.
В е н и а м и н. Кто, я?
С у с а н н а. Конечно. Вы — опекун моей новой дочери и самый почётный гость.
В е н и а м и н. Ну, Сусанна…
Ж е н и х. Господин мой Вениамин скажет слово!
Н а ч а л ь н и к п и р а. Прошу тишины! Говорит Вениамин бен Хадад! (Аплодисменты, тишина.)
В е н и а м и н. Мои молодые друзья и старый мой друг Сусанна (гул одобрения), я не умею говорить. Мне легче похвалить угощенье, чем восславить торжество (смех). Но я знаю по опыту, что хорошая жена и счастливая семья — самое лучшее, что есть на свете (аплодисменты). Кроме того, я знаю и жениха, и невесту, а потому -верю, что сваты выбрали самым лучшим образом. Желаю им такого же счастья, каким наслаждаюсь я! Большего и не бывает. Благослови их, Бог Авраама!
В е н и а м и н. Ну, всё! Пускай музыканты поиграют.
Какое-то время музыка. Из общей беседы выхватывается голос Жениха.
Ж е н и х. Конечно, равви Соломон! Если вы хотите Его послушать…
Соломон. Хочу, хочу. Вот только как Вениамин…
В е н и а м и н. С удовольствием. Надеюсь, Он не будет на нас кричать. Люди едят всё-таки… А так все послушают, как же — пророк!
Ж е н и х. Вы предложите Ему, равви?
Н а ч а л ь н и к п и р а. Говорит равви Соломон!
Соломон. Дорогие друзья, мы собрались по радостному поводу. Самое время пировать и веселиться, ибо Господь наш — добрый Отец. Он любит, чтобы Его дети радовались добрым дарам. Но никто из нас не забыл, что Израиль ждёт искупления и праведного Божьего Царства. Я слышу, что среди нас — Пророк, возвещающий это Царство. Оставим же веселье, послушаем Его весть
(заинтересованный гул)
. Иисус бар Иосиф, уважьте старика, который навряд ли увидит Царство здешними, земными глазами! Расскажите, как Бог научил вас, — какое оно и скоро ли придёт?
И и с у с. Царство Небесное — здесь, внутри нас, а когда оно придёт, знает только Отец. Представьте, что у невесты — десять подружек. Пять — разумные, серьёзные девушки, другие пять — не очень. Ну, нарядились они получше, взяли светильники для шествия и пошли к невесте. Разумные думают:"А вдруг не хватит масла?" — и взяли запас на всякий случай, а неразумные заправили светильник, и всё. Жениха нет и нет, девицы задремали. Вдруг в полночь кричат на улице:"Идёт! Идёт! Встречайте!"Девицы спохватились, а у половины масло уже выгорело! Стали они просить:"Отлейте немного! Огонь погас!"Разумные отвечают:"Нельзя, нам самим не хватит. Идите лучше, купите". Те ушли, а жених и явился, начался брачный пир. Купили девицы масла, прибежали, стучат, кричат:"Пустите! Отворите!" — а жених говорит:"Кто вы такие? Да и вообще, уже поздно". И вот Я повторяю вам: не спите, ибо в любую минуту может прийти Сын Человеческий.
Пауза. Кто-то выговорил:"Спасибо". Все растеряны.
Гости. — Странно как-то… — Признаюсь, я не этого ждал! — А что Он, собственно, рассказывал? — Царство… м–да… — Ну, Сын Человеческий — это жених. — Нет, это Мессия, жених Израиля, как в"Песни песней". — Девицы-то совсем как ты, Рахиль! — Ну, мама! — Мне, знаете, даже не по себе…
С у с а н н а. Слышали, господин мой? Хорошо, а? Ни на кого не кричал, никого не ругал. Просто житейская история.
В е н и а м и н. Не знаю… Право, не знаю. Конечно, надо бы больше думать о Боге, но"уже поздно"… Страшные слова. Что скажете, равви?
Соломон (глубоко тронут)."Уже поздно"… Мне восемьдесят лет, и я не думал дождаться Царства. Но Жених пришёл в полуночи.
Р у в и м. Иссахар! Иссахар! На верхнем столе вино кончилось. Неси ещё!
И с с а х а р. Легко сказать. Я последний бурдюк выдоил.
Р у в и м. Ой–ой–ой! Святые пророки! Что же нам делать?
И с с а х а р. Да признаться.
Р у в и м. И опозорить хозяев?
И с с а х а р. Они не виноваты. Лишние гости пришли. Заливал бы поменьше!
Р у в и м. А ты бы побольше купил!
И с с а х а р. При чём тут я? Сколько велели, столько купил. Да чего теперь препираться!
Р у в и м. Какая беда! Вино кончилось!
М а р и я. Что, Рувим? Кончилось вино?
Р у в и м. Да, госпожа Мария. А они там просят.
М а р и я. Ах ты, Боже мой! Что же делать?
И с с а х а р. Сбегать купить, как эти девицы.
М а р и я. Уже поздно.
Р у в и м. Вот!"Уже поздно"!
Н а ч а л ь н и к п и р а (сердито кричит). Рувим! Иссахар! Вина на верхний стол!
Р у в и м (в отчаянии). Сейчас, господин мой, сейчас!
М а р и я. Ужас какой! Нет, постойте… Иисус что-нибудь придумает. Иисус! (Громче.) Иисус!
И и с у с. Да, мама?
М а р и я. У них нет вина. (Пауза.) ты слышишь? Нет вина. Надо что-нибудь сделать. Пожалуйста, подумай!
И и с у с. Ну что Ты! Причем тут Я?
М а р и я (растерянно). Сынок! (Берёт себя в руки.) Прости, пожалуйста. Ты слишком долго Меня слушался. Это время прошло.
И и с у с. Моё время ещё не пришло.
А н д р е й (тихо). Иоанн, о чём это Он?
И о а н н. Не знаю, Андрей.
М а р и я. Чаши пусты, никто не поёт, никто не смеётся. Жених и невеста устроили пир, а угощать нечем…
И о а н н. Подождём, Госпожа моя. Посмотри на своего Сына, какое у Него лицо.
М а р и я. Рувим! Иссахар!
Слуги. Да, госпожа?
М а р и я. Что Он вам скажет, то и делайте.
И и с у с (словно во сне). Налейте воды в шесть больших сосудов.
Р у в и м. Воды?
М а р и я. Да.
С и м о н. Иоанн, что с тобой?
И о а н н. Здесь, среди нас — какая-то сила, словно сейчас поднимется ветер.
Р у в и м. Налили, Господин мой.
И и с у с. Теперь — зачерпните и отнесите начальнику пира.
Р у в и м. Воды? Хорошо. (Тихо.) Иссахар, Он в своём уме?
И с с а х а р. Не наше Дело. (Вскрикивает, роняет кувшин.)
Бог Авраама!
Р у в и м. Это не вода.
И с с а х а р. Это вино. Кого мы впустили в дом?
Р у в и м. Ангела? Беса?
И и с у с (коротко и сурово). Молчите. Там ждут вина.
Н а ч а л ь н и к п и р а. Вина–а! Разленились, рабы собачьи!
Р у в и м. Прости, господин мой. Мы кувшин разбили.
Н а ч а л ь н и к п и р а. Дураки безрукие! Налейте так. Дайте мне.
И с с а х а р. Сию минуту, господин мой!
И о а н н. Что с Тобой, Мария? Ты чуть не плачешь.
М а р и я. Я качала Его на руках, и вот — на Нём сила Божия. Когда ангел сказал Мне, что Я рожу Сына, Я славила Бога и пела:"Алчущих исполнил благ", Я просила — и не знала, чего прошу. Но Господь дал Мне с избытком. О Иисус, Сын Божий! Иисус. Мама!
Взрыв смеха у верхнего стола.
Ж е н и х. Что, открывал новый бурдюк?
Н а ч а л ь н и к п и р а. Обычно сперва дают получше, а когда все опьянеют — тогда похуже. А ты вот сберёг напоследок самое лучшее вино.
Смех, крики, музыка.
Сцена II
Капернаум.
1. Дома у Вениамина.
Е в а н г е л и с т. В Капернауме жил один царедворец, и у него заболел сын…
В е н и а м и н. Сейчас, сейчас допишу. Присядь пока что…
И с с а х а р. Спасибо, господин мой. Хозяйка очень огорчится, что твоему сыну не лучше.
В е н и а м и н. Он при смерти, Иссахар. Лекари сказали, что надежды нет. Единственный мой сын!
И с с а х а р. Тяжела рука Господня.
В е н и а м и н. Бог даёт, Бог и забирает.
И с с а х а р. Да святится Имя Его.
Вениамин (глубоко вздохнув). Аминь. (Пауза. Перо скрипит по пергаменту.) Что ты накануне рассказывал про Иисуса?
И с с а х а р. Это всё правда, господин мой. Как Бог свят, всё — правда.
В е н и а м и н. Удивительно… Он положил что-нибудь в сосуды?
И с с а х а р. Он к ним и не подходил. И воды не трогал… и заклинаний не говорил."Налейте","отнесите" — и всё.
В е н и а м и н. Кто бы Он ни был, Он — не чародей. Они говорят темно и долго, поминают всякую нечисть. А он говорил просто, как дитя. И знаешь, Он — хороший человек. Я не такой уж богомолец, но свет — повидал, в людях разбираюсь. Какая бы сила у Него ни была, она — от Бога.
И с с а х а р. В Иерусалиме говорят…
В е н и а м и н. Его и там знают?
И с с а х а р. Он ходил туда на Пасху, вот недавно. Да, так они говорят, Он — Мессия.
В е н и а м и н. Мессия? Почему? Он творил чудеса?
И с с а х а р. Нет, господин мой. Мы тоже там были — хозяйка, молодые хозяева, весь дом. Стою я на второй день во
внешнем дворе храма… (Музыка, разные звуки, пока Иссахар рассказывает.) Ты знаешь, какой он, вроде рьшка — голубей продают, ягнят… И недёшево. Паломники эти ходят, козлы, волы…
Блеянье, мычанье, голоса: — Дай пройти-то! — Потише, потише! — Что? Пять шекелей за такую дрянь? — Не хотите — не берите. — А, дубина! Накидку порвал. — Грабеж, одно слово — грабеж. — Я дал пятнадцать драхм! — Прошу, прошу, госпожа. Кто следующий? — Семь шекелей, и все! — Девять. — Восемь. — Вы, часом, не вор? — Ну, знаете! — Тихо, тихо! Эй, поосторожней!
И с с а х а р. Сторговал я двух голубей, смотрю -что-то такое… Какие-то люди стоят на лестнице, с ними — этот Иисус. Ну–у, прямо и не расскажешь! В одной руке — свиток, в другой — вроде бы кнут, такая плетка. Только что волосы светлые, а так — Иоанн Креститель, как вылитый! А когда заговорил…
И и с у с. Сыны Израиля! Избранные Богом! Разве это не дом Господень? Разве вы — не Его народ? Ссоры, свары, торговля — и где? Во дворах Господа! Берегитесь! Что сказал Малахия?"Внезапно придет в Храм Свой Господь, Которого вы ищете. И очистит сынов Левия, и переплавит их, как золото и как серебро, чтобы приносили жертву Господу в правде". Слышали?"В правде"! А вы? Прочь от Меня, лжецы и воры! Я не потерплю вас в доме Отца!
И с с а х а р. И ка–ак Пошел хлестать… Всех выгнал! Столы у менял перевернул, деньги сыпятся… (Крики: — Это мои! — Голуби! — Помогите! — Мое… — Мое… — Мое… — Так им, гадам! Поделом!.. Топот, хлопанье крыльев и т. п.) Охрана хотела вмешаться, а старейшины не дали. Я рядом стоял, слышал.
Левит. Какой скандал! Конечно, вы вмешаетесь.
1–й с т а р е й ш и н а. Нет. Будет хуже. Народ не любит торговцев.
2–й с т а р е й ш и н а. Я вам говорил, надо регулировать рынок и контролировать цены!
3–й с т а р е й ш и н а. Очень может быть. Но не в этом дело. Опасный человек… Поведет их за Собой, будет заварушка.
1–й с т а р е й ш и н а. Вы слышали? Он сказал:"Внезапно придет в Свой Храм Господь".
2–й с т а р е й ш и н а. Ну и что?
1–й с т а р е й ш и н а. Это — пророчество о Мессии. Я не удивлюсь, если этот Иисус назовет Себя Помазанником.
3–й с т а р е й ш и н а. Вы думаете? Ничего не выйдет.
2–й с т а р е й ш и н а. А если Он и вправду Мессия?
1–й с т а р е й ш и н а. Он? Вы шутите! Но осторожность не повредит.
3–й с т а р е й ш и н а. Однако что-то сделать надо. Что вы предлагаете?
1–й с т а р е й ш и н а. Эй, кто-нибудь! Левиты! Идите к Нему, приведите Его сюда. Мы попросим дать нам знамение. Не сможет — посадим как шарлатана и подстрекателя.
2–й с т а р е й ш и н а. А если даст?
1–й с т а р е й ш и н а. Что ж, любезный Шадрах, препоручим Его тебе. Признавай Его Мессией, на свой страх и риск.
Левит. Я все передал. Он ответил…
3–й с т а р е й ш и н а. Да?
Левит. Что вы можете прийти к Нему.
3–й с т а р е й ш и н а. Какая наглость!
1–й с т а р е й ш и н а. Что я говорил! Тонкая игра! Шадрах, что ты делаешь?
2–й с т а р е й ш и н а. Пойду к Нему… Вам бы тоже лучше пойти.
И с с а х а р. Он стоял, улыбался — так, немного, пропускал сквозь пальцы эти веревки. Шадрах обратился к Нему:
2–й с т а р е й ш и н а. Господин мой, что все это значит?
И и с у с. Ты, старейшина Израиля, спрашиваешь Меня? В Писании сказано:"Дом Мой назовут домом молитвы", а вы превратили его в воровской вертеп.
3–й с т а р е й ш и н а. При чем тут Ты?
С и м о н (внезапно, громко). Сказано:"Ревность по доме Твоем снедает меня"!
А н д р е й. Симон! Тише.
1–й с т а р е й ш и н а. Если Ты взял это на Себя, не дашь ли нам знака Своей власти?
И и с у с. Дам. Разрушьте Храм Господень, и Я отстрою его за три дня.
1–й с т а р е й ш и н а. Разрушить?..
3–й с т а р е й ш и н а. Его строили сорок шесть лет! А Ты восстановишь за три дня?
И и с у с. Вы слышали, что Я сказал, и все здесь — Мои свидетели. А теперь — не пропустите ли?
1–й с т а р е й ш и н а. Да ну, пусть идет!
3–й с т а р е й ш и н а. Что с Ним спорить!
1–й с т а р е й ш и н а. Надо думать, не в себе.
2–й с т а р е й ш и н а. Умный человек! Вы попросили знака, Он не отказал, только поставил невыполнимые условия. Кого–кого, а Его в дураках не оставишь. С Ним надо осторожно, Он — и храбр и умен.
1–й с т а р е й ш и н а. Он опасен… Начинается служба. Сообщу обо всем первосвященнику.
И с с а х а р. Старейшины ушли, а Иисус спустился в город. Толпа следовала за Ним и слушала весть о Царстве.
В е н и а м и н. Удивительно… Все удивительно: и Он, и эта история. Вот письмо, Иссахар, а вот тебе за труды.
И с с а х а р. Спасибо, господин мой. Надеюсь, скоро будут вести получше.
В е н и а м и н. Как Бог рассудит. До свиданья. Да, где Пророк?
И с с а х а р. Мы ушли раньше Него. Говорят, Он вернется в Кану.
В е н и а м и н. Попытаюсь Его увидеть… До свиданья.
И с с а х а р. До свиданья, господин, и спасибо.
Вениамин (один). Чудеса, знамения, пророчества… Сколько нового на свете! А сын мой умирает. Смилуйся, Господи, надо мной, старым, одиноким! (Хлопает в ладоши.) Доркас! Доркас!
Д о р к а с. Да, господин мой.
В е н и а м и н. Лекарь был? Ну, как… Нет, не говори! Ты плачешь, все понятно. О, Господи, Ты воскресил сына вдовы рукою пророка! (Внезапно меняет тон.) Доркас!
Д о р к а с. Да, господин мой?
В е н и а м и н. Беги на конюшню… Пусть ведут двух коней… Со мной поедет конюх.
Доркас убегает, крича:"Коней господину…"
А вдруг?.. Попытаюсь… Эй, вы! Обуться! Если бы я Его упросил… Что Ему дать? Денег? Дом? Ах, дурак я, дурак, таких не подкупишь! Доркас, плащ! Где кони? Быстрей, быстрей… Так! Нет, ни меча, ни кошелька, ничего не надо. О, сын мой, сын мой! Я готов. Елеазар, сюда!
Д о р к а с. Куда ты едешь, господин мой?
В е н и а м и н. В Кану… в Иерусалим… не знаю. Туда, где пророк Иисус.
Галоп; постепенно затихает.
2. На дороге
Е в а н г е л и с т. Он пришел опять в Кану Галилейскую, где превратил воду в вино.
И а к о в. Зачем ты споришь, Андрей? Мы дали слово и как-нибудь выдюжим.
А н д р е й. Хорошо тебе говорить. У вас с Иоанном отец богатый. А у меня и у Симона помощи нет ни от кого, он еще жену содержит, семью.
С и м о н. Говори о себе! Мы с женой все обтолковали, она меня поняла. И вообще, рыбу мы хоть редко, а ловим. Много ли нам надо? Хлеба, масла, олив или там фиников…
А н д р е й. Одежда на деревьях не растет. У меня сандалии прохудились.
И а к о в. Ну, Андрей! Вечно ты ноешь! Подожди, в Царстве все уладится.
А н д р е й. Это конечно, но когда оно придет? Ходим по Галилее, ходим… (Иаков смеется.) Перестань!
И а к о в. Очень уж ты смешной.
А н д р е й. Я устал, мне жарко. И вообще, мне плохо. Вы совершенно ни о чем не думаете…
С и м о н. Давай, успокойся, чтобы Иоанн тебя таким не видел.
А н д р е й. Иоанн! Ему-то что! Мечтает, болтает, ничего не видит. Сказал тоже, Иоанн!
И а к о в. Не трогай моего брата!
А н д р е й. Хорошо, хорошо. Только вы оба, знаешь ли…
И и с у с. Дети, дети! Из-за чего вы ссоритесь?
А н д р е й (угрюмо). Из-за денег.
И и с у с. Не надо. Нельзя служить двум господам. Или ты служишь Богу, или — своей корысти.
А н д р е й. Я беспокоюсь, как мы справимся. Есть надо, одеваться — надо…
И и с у с. А беспокоиться не надо. Жизнь не только еда, и тело дороже одежды. Живите, как птицы, со дня на день: они не сеют, не жнут, не запасают пищу на зиму, а Бог все равно их кормит. Или вот цветы — не прядут, не ткут, а Соломон во всей своей славе так не одевался! Если Бог заботится о траве, которая цветет один день, а назавтра ее дают скоту, неужели Он о вас не позаботится? Вы важнее для Него, чем трава. Как у вас мало веры! Не загадывайте наперед, так делают мирские люди. Будущее само о себе позаботится, не беспокойтесь раньше времени.
А н д р е й. Прости меня, Учитель. А все-таки…
И и с у с. Препоручите все заботы Богу. Просите, и Он даст; ищите, и найдете; стучите, и все двери отворятся. Если бы кто из ваших детей попросил у вас хлеба, разве вы дадите ему камень? Если он попросит рыбы, разве вы дадите змею? Что ты сказал, Симон?
Стук копыт, все ближе.
С и м о н. Я всегда даю сыновьям самое лучшее.
И и с у с. Вот! Если вы, грешные люди, это знаете, насколько же лучше и добрее обходится с нами Отец!
И о а н н. Учитель, осторожно! Они нас затопчут!
В с а д н и к (осаживая коня рядом с ними). Эй, вы, деревня! Мы ищем человека по имени Иисус бар Иосиф!
И и с у с. Это Я.
Всадник. Да? Что ж, Ты нужен господину. (Зовет.) Господин мой, это Он!
В е н и а м и н. Слава Богу! Иисус, я Тебя всюду ищу. Может быть, Ты меня помнишь… Вениамин бен Хадад из Капернаума… мы виделись на свадьбе. Я искал Тебя в Кане, но мне сказали, что Ты ушел. Дай Бог, чтобы не оказалось поздно!
И и с у с. Чего же ты хочешь от Меня?
В е н и а м и н. Сын у меня заболел, единственный сын. Умоляю Тебя, идем в Капернаум! Исцели его, если он жив… Врач сказал, счет идет на часы… прошло семь… полдня. Вот конь, садись, поедем.
И и с у с. Почему ты ко Мне пришел?
В е н и а м и н. Ты пророк, у Тебя есть сила. Слуги говорили мне в Кане, что Ты сделал. Коснись моего сына, это ему поможет! Идем, идем! Зачем мы теряем время? Да, я не очень благочестив, но если Ты его спасешь, я сделаю все что угодно! Я буду служить Богу… я стану лучше… я поверю всему, чему Ты учишь…
И и с у с. Все вы одинаковы. Пока не увидите чуда, не верите.
Вениамин (в отчаянии). Я сам не знаю, что говорю… Не обращай внимания… Только пойдем, а то не успеем!
Пауза.
И и с у с. Иди домой. (Вениамин вскрикивает.) Твой сын не умрет.
В е н и а м и н. Но Ты… Ты…
И о а н н (тихо и пылко). Господи, сделай так, чтобы он поверил!
И и с у с. Сказано тебе, не умрет.
Вениамин (не сразу, с глубоким и радостным вздохом). Я Тебе верю.
И и с у с. Значит, все будет по твоей вере. Иди с миром.
В е н и а м и н. Спасибо Тебе. Благослови Тебя Бог. Елеазар, коня!
С л у г а. Он что, не идет? Взять Его силой?
В е н и а м и н. Нет, нет, все в порядке. Он говорит, все будет в порядке. Едем домой.
Перестук копыт, все тише. Потом — все громче.
С л у г а. Смотри, господин!
В е н и а м и н. А? Что? Я уснул в седле… Уже поздно. Где мы?
С л у г а. Входим в Капернаум.
В е н и а м и н. Какой свежий воздух! Хорошо вернуться домой.
С л у г а. Надеюсь, господин мой.
В е н и а м и н. Что ты хочешь сказать?
С л у г а. Какие-то люди идут к нам. Кажется… да, это Доркас и слуги… Господин мой, приготовься! Если… если они…
В е н и а м и н. Не суетись, Елеазар! Помнишь?"…Будет по твоей вере". Они машут нам! Они кричат! Я не слышу…
С л у г а. Доркас бежит, как заяц.
Д о р к а с. Господин! Господин мой!
В е н и а м и н. Что? Что с ним? Он жив?
Д о р к а с. Слава Господу Богу! Он жив. Ему лучше!
В е н и а м и н. Мой сын не умрет.
Д о р к а с. Слава Богу, слава Богу!
В е н и а м и н. Да, Богу… Отдышись. Когда ему стало лучше?
Доркас (поспокойней). Мы думали, все. Голова — как печка… сил нету… Одно слово, гаснет. Я говорю:"Только б отец его застал!"Смотрю — не дышит. Закрыла ему фартуком лицо, а хозяйка и скажи, быстро так:"Доркас! Что это?"Я взяла его за руку, она — холодная, мокрая. Смотрю — а он дышит, спит, прямо, как младенец. (Разражается рыданиями.)
В е н и а м и н. Когда это было?
Д о р к а с. Вчера, в седьмом часу.
В е н и а м и н. В седьмом часу, Елеазар. Теперь ты веришь? Тогда Он сказал мне:"Твой сын не умрет", а я Ему поверил. Слушай меня, Иисус, где бы Ты ни был! Я не знаю, Кто Ты: ангел, пророк, Мессия, — но призываю всех в свидетели: слово Твое — истина!
Е в а н г е л и с т. А Иисус пришел в Кану, потом — в Капернаум. К Нему приносили больных и одержимых, Он накладывал на них руки и всех исцелял.
4. Наследники Царства
Действующие лица
Евангелист
Иисус
Филипп
А н д р е й
С и м о н (Пётр)
Иаков
Иоанн
Нафанаил (Варфоломей)
Матфей
Иуда Искариот
П р о к л, римский сотник
С о с и й, старый воин, его друг
Хозяин гостиницы
К а и я ф а, первосвященник
Б а р у х, зилот
Сторонник Ирода
1–й старейшина
2–й старейшина (Ш а д р а х)
3–й старейшина
Никодим
Соломон
Ученики Иоанна Крестителя
Толпа
Филипп простодушный и молодой, как щенок, и такой же милый. Огрызается на Матфея с грубостью школьника, тут же кается. Позже, на Тайной вечере, именно он скажет великие слова"Господи, покажи нам Отца" — и получит самый великий ответ, который только слышали люди. Сейчас он просто страдает, что так оплошал.
С и м о н (Пётр) - в Евангелиях он на удивление един. Жизнь его — череда каких-то вспышек, он то в озарении, то проваливается, события как бы накатывают на него, и тогда он сам не знает, что говорит. Именно так рассказывает он о чудесном улове. (Другие подобные минуты — Преображение, когда он смутился и порол невесть что, и исповедание"Ты — Сын Бога Живого", когда он говорил голосом Откровения). Когда он не вдохновлён, он может сказать глупость, и Христос его укорит (я ввела это в сцену с Прок–лом, предваряя серьёзные упрёки — "Отойди от Меня","Если Я не умою тебе ног…","отречёшься трижды"). Актёр должен помнить об этих сценах, когда рассказывает о рыбе.
Иоанн в этой пьесе ничем особым не отличается. Важно, чтобы он не рассказывал с чувством о воскрешении сына вдовы. Тут нужен ужас перед священным, больше ничего. Может быть, он говорит хрипло, почти шепчет.
Иуда - с тех пор, как мы его видели, он превратился из бойкого в очень умного молодого человека. Пусть актёр и не думает, что Иуда неискренен. Он страстно, пылко искренен. Мало того, он видит истинный свет, но не прямо, а в зеркале своего разума. Он очень одарён, и зелот совершенно прав, предполагая, что он, как Адам, падёт от гордыни. Он мог бы стать самым великим в Божьем Царстве, а стал самым плохим — cormptio optimo pessima [Хуже всего — искажение лучшего (лат.)] Иисус"знает, что в человеке"и знает, какую опасность несёт Иуда. Но что поделаешь? Царство ставит на таких людей, которые могут стать или великими святыми, или великими грешниками. Блистательный ум нужно принять со всеми его опасностями. Вряд ли Иисус как человек предвидит в точности, что Ему сделает Иуда. Он знает, вернее — чувствует, что Иуда поможет выполнить волю Отца.
П р о к л - наш старый друг из первой пьесы. Сейчас ему 58 лет. После распятия именно он скажет:"Поистине, это — Сын Божий", и открытая могила, если он услышит о ней, его не удивит.
Сцена I
Галилея
Е в а н г е л и с т. Когда Иисус вылечил много больных, он увидел мытаря Матфея, собирающего налоги, и сказал ему:"Иди за Мной". Тот бросил всё, встал и пошёл. И был Иисус в Галилее с учениками.
Ф и л и п п (кончая длинный, жалобный рассказ)…. А он говорит:"Как, верно?" — а я говорю:"Да вроде верно". Пришёл домой, посмотрел — шести драхм не хватает.
А н д р е й. Шести драхм! Ну, знаешь!
Ф и л и п п. Вы уж простите… я виноват…
С и м о н. Ещё бы! Мы с Андреем, Иоанн с Иаковом ночи напролёт ловим рыбу, для всех стараемся, а ты зеваешь.
Ф и л и п п. Да сказано, виноват. Вроде бы он всё отсчитал…
М а т ф е й. Зелен ты, милый. С ними глаз да глаз. Они та–акое умеют, не поверишь!
Ф и л и п п. Тебе видней. Я налогов не собирал.
И о а н н. Филипп! Что ты!
М а т ф е й. Да, верно, и я в своё время знал ходы–выходы. Как говорится, себя не забывал. Сейчас не в том дело. Нельзя ушами хлопать, голубчик. Это же общие деньги, не твои.
И о а н н. Ну и что? Учитель сказал, чтобы мы не заботились о деньгах. Правда, Учитель? Пусть пользуется, бедный грешник… если тут будет польза.
М а т ф е й. Что ж, пусть так пусть. А сказать надо. Вот так, к примеру:"Друг, ты меня обжулил, но Бог с тобой, бери, мне не жалко". Может, устыдится. А ушами хлопать — нет, нельзя. Такие, вроде тебя, в соблазн вводят. Прости меня, Господи, уж я-то знаю. А? Что, Учитель?
И и с у с. Вот, Я вам расскажу. У одного богатого человека был управляющий. Как-то он узнал, что этот управляющий нечист на руку. Ну, он его позвал и сказал:"Мне говорят про тебя дурно. Придётся тебя уволить. Принеси-ка записи, я всё проверю". Управляющий подумал:"Что делать? Пахать я не умею, просить — стыжусь… А, вот, сделаем-ка так". Позвал он всех, кто должен хозяину, и говорит:"Сколько ты должен?" — "Сто мер масла". — "Напишем пятьдесят". (Матфей, не сдержавшись, фыркнул). Спрашивает другого:"А ты?" — "Сто мер зерна". — "Пусть будет восемьдесят". (Матфей смеётся).
И о а н н. А хозяин не узнал?
М а т ф е й. Куда ему!
И и с у с. Узнал, узнал. И сказал слуге:"Однако ты и мошенник! Но молодец, ничего не скажешь, молодец".
М а т ф е й (хлопает себя по ляжке). Ха–ха–ха! Вот здорово!
И и с у с. Видите, мирские люди мудрее в своих делах, чем вы — в делах Божьих. Они что-то крутят, думают, стараются. Учитесь жить в миру и заводить там друзей, чтобы, когда всё мирское откажет, вы знали путь к их сердцу. Надёжный в малом надёжен и в большом. Если вы не справитесь со здешними делами, можно ли вам доверить сокровища небес?
Ф и л и п п. Учитель, мне трудно Тебя понять. Вообще-то одно я понял, плохо быть глупым. Мне жаль, что я обидел Матфея. Пусть он ведает нашими деньгами, а я научусь мирской премудрости.
М а т ф е й. Ну, ну! Учитель, пожалуйста, не надо! Мне опасно иметь дело с деньгами. Понимаешь, так уж я рос… да, покаялся, но лучше мне их не касаться. Я за себя не ручаюсь. Не искушай меня, подожди, я ещё только начал!
И и с у с. Господь милостив к слабым. Он не обопрётся о надломленный тростник, не погасит тлеющего льна. (Стук в дверь). Иоанн, посмотри, кто там.
Иоанн открывает дверь. Входит Иуда.
И у д а. Простите, не здесь Иисус из Назарета? Да это Иоанн! Здравствуй.
И о а н н. Иуда! Ах ты, как хорошо! Андрей! Симон! Смотрите, кто у нас! Учитель, это Иуда Искариот. Мы с ним были у Крестителя. Иуда пошёл за ним в темницу.
И у д а. Здравствуй, Учитель.
И и с у с. Здравствуй, Иуда. Заходи, ради брата Моего Иоанна.
И у д а. Он шлёт Тебе привет. И вам всем… Андрей! Симон! Как хорошо, я опять с вами! А где Иаков?
И о а н н. На крыше, с Нафанаилом. Я их кликну. Иаков! К нам Иуда пришёл!
Крик:"Сей–ча–ас!"
С и м о н. Садись, Иуда, расскажи, что нового. Да, это — Матфей. У тебя ноги в пыли, пойду воды принесу.
И у д а. Спасибо, Симон. А, вот и ты, Иаков! Как дела?
И а к о в. Раз ты здесь, и желать больше нечего! Нафанаил, это — Иуда. А как… как Иоанн? У него всё хорошо?
И у д а. Орлу в клетке и то лучше. Он — в крепости Махерон, у Мёртвого моря.
И о а н н. У Мёртвого моря? Там так мрачно!
И у д а. Зато не так уж опасно. Глядишь, царица о нём и забудет. Ирод его в обиду не даёт. Ему неплохо… если может быть неплохо в соляной пустыне. Друзья приходят к нему, рассказывают новости. Мы много слышали о Тебе, Учитель, дивились Твоим делам. Иоанн беспокоен. Он смотрит в окно на белую соль и говорит:"Да, да, всё так… но Ирод правит здесь, кесарь — везде. Когда же воцарится Господь?"Меня и ещё двоих он послал спросить, что Ты думаешь делать.
И и с у с. Посмотри, послушай и расскажи ему.
И у д а. И ещё: он просил обо мне…
И и с у с. Да?
И у д а. Он велел передать:"Брат и Учитель, прими моего ученика, который стал мне сыном. Я научил его всему, чему мог", — это он говорит, но он понимает больше меня."Я не хочу, чтобы он томился в пустыне, тщетно надеясь".
И и с у с. Ты с ним согласен?
И у д а. Учитель, я люблю его и почитаю. Но он всегда говорил, что за ним идёт Другой. Он, как Моисей, смотрит на Царство, куда не войдёт. Не Моисей, а Иисус привел в Ханаан Израиля. Смотри-ка! Тоже Иисус. Ангел Господень знал, как Тебя назвать. Наверное, новая земля — совсем другая, чем мы думаем, и путь в неё скрыт, и всё в ней иначе.
И и с у с. Один человек из синедриона приходил ко Мне тайно, ночью. Его зовут Никодим. Он спрашивал обо всём этом, и Я сказал ему:"Если ты не родишься заново, ты не увидишь Божьего Царства". Он не понял. Я снова ему сказал:"Если не родишься от воды и Духа, ты не войдёшь. Дух дышит, где хочет. Ты слышишь его, но никто не знает, откуда он; так и те, кто от него родился".
И у д а. Иоанн крестит водой, Ты — духом. Но что знает вода о духе, её колеблющем?
И и с у с. Ты тонок и умён… и, наверное, храбр. Это великие дары. Если Бог столько дал, Он много спросит… А верным ты можешь быть?
И у д а. Надеюсь. Если я положу руку на плуг, я не обернусь, когда борозда потечёт слезами и кровью.
И и с у с. Да, ты прав. Берегись, чтобы слова твои не оказались точней, чем ты думаешь. Что ж, если решился, иди за Мной. Всё, что сказали обо Мне пророки, должно исполниться, и ничего не бывает без воли Отца. (Пауза.) Займите нашего друга, Я пойду Один. (Выходит).
А н д р е й. Что ты с Ним сделал, Иуда? Когда Он такой, я Его не понимаю. А ты вроде понял…
И у д а. Андрей, ты не знаешь, Кто рядом с тобой. Ты тут сидишь, а мир вот–вот перевернётся. Как по–твоему, кто этот Человек?
Ф и л и п п. Мы думаем, что Он — Мессия, Который восстановит Израильское царство.
Н а ф а н а и л. Сила Господня с Ним, это уж точно. Он наложит руки — и больной здоров. Да и другие чудеса…
С и м о н. Помню, как я понял, что Он — особенный. Он сидел в нашей лодке, говорил о Божьей любви. Очень
хорошо говорил! Мы устали за ночь, а всё забыли, слушали. И вдруг Он словно бы ожил, весёлый такой, кричит:"Кидайте сети, вот сюда!"Я говорю:"Да не стоит. Мы всю ночь трудились, ничего нету. Ну, если хочешь, закинем". И что бы вы думали? Сеть чуть не порвалась, столько рыбы, еле вытащили. Я прямо себя не помнил — устал, что ли? Как упаду перед Ним на колени, как заору:"Уйди Ты от нас, я грешный человек, не выдержу!"А Он смеётся и отвечает:"Ничего, не бойся. Иди за Мной, и Я научу тебя ловить не рыбу, а людей". Конечно, потом мы и не то видели, но вот этого — в жизнь не забуду. Солнце светит, рыба скачет, блестит… Так я узнал, что Он — особенный. Матфей. Да, я вам скажу, тут у нас держись! Ходит с нами, говорит, смеётся, ест — а ты всё время знаешь, что недостоин Его коснуться. Помню, как я Его увидел. Понимаешь (обращается к Иуде), Я был мытарем. Вижу, вижу, что ты об этом думаешь. Грязные псы, служат властям, наживаются на братьях… Это верно. Так вот, сидел я тогда на улице, а, надо тебе сказать, дела у меня шли неплохо. Сижу себе и думаю:"Ах, ловко я их обкрутил, дураков деревенских! Собрал ещё немножко про чёрный день". Смотрю — Он стоит."Ну, — думаю, — пророк. Сейчас браниться будет. А–а, ладно, чего там, собака лает…"Смотрю это на Него, Он на меня, так это, знаешь, насквозь, до самого дна. А там -грязь. Прямо вместе с Ним вижу — грязь, мерзость. Переминаюсь с ноги на ногу, а Он улыбнулся (вы-то знаете, как Он р–раз — и улыбнётся)… и говорит:"Иди-ка за Мной". Я ушам своим не поверил. Вылезаю, а Его нет. Пошёл и я за Ним. Люди смеются, кто-то плюнул… да ладно, мне-то что!
И о а н н. Это не мы смеялись, Матфей.
М а т ф е й. Ну что ты, я знаю… Дошёл Он до моего дома, остановился, подождал. Я говорю:"Зайдёшь?" — а Он:"Да, если можно". Я говорю:"Пообедай с нами, только не обессудь, народ у меня…" — "А что?" — "Ну, тут для Тебя не место. Сам знаешь, как я на жизнь зарабатываю". — "Знаю, это неважно". Я чуть со стыда не умер, лучше бы Он меня ругал! Зашёл Он, сел, вы с Ним все зашли — и ничего, один я удивляюсь.
А н д р е й. Мы удивляться перестали.
Ф и л и п п. Фарисеи, те удивились. Помнишь?"Ну, знаете! Этот ваш Учитель мог бы разобраться, где приличные люди, где — всякая шваль!"
М а т ф е й. А Он им и ответь:"Здоровым врач не нужен". Да…"А больным — нужен. Важным, почтенным людям Мне нечего сказать. Моя весть — для грешников. Уходите". Так и говорит — "уходите, читайте Библию, пока не поймёте, что значит"Милости хочу, а не жертвы"". Я Ему говорю:"Учитель, возьми меня с Собой". Он согласился, я пошёл, и вот я с вами.
И у д а. Что же стало с твоим имуществом?
М а т ф е й. Не знаю. Через неделю брат меня отыскал, а я ему говорю:"Продай всё чохом или делай что хочешь". С тех пор я живу хорошо. Слушаю Его, вижу, что Он делает. Помните этого, у Вифезды? Тридцать восемь лет не ходил, всё лежал на тюфячке. Учитель ему сказал:"Встань". Он встал."Бери тюфяк". Берёт, кладёт на плечо — и пошёл! Ну, тут такое поднялось!
И у д а. Почему?
С и м о н. Старейшины рассердились, дело было в субботу. Нельзя тюфяки таскать!
М а т ф е й. Нет, ну зануды! Прошлую субботу идём полем, проголодались, сорвём колосок–другой, разомнём и едим. Тут идут эти, фарисеи. Морды вытянули:"Разве можно готовить еду в субботу?"Готовить, это надо же! Учитель говорит:"Суббота для человека, а не человек для субботы. Поэтому Сын Человеческий и ей Господин".
И у д а."Сын Человеческий"? Так и сказал? Это же Мессия! А они что?
И а к о в. Да ничего. Конечно, ворчать — ворчали. Они Ему покажут…
И о а н н. Народ будет с Ним. Разве можно забыть, что было в наине? Видел бы ты, иуда! (Рассказывает с трудом, переживая заново свой тогдашний испуг). Хоронят мальчика. Мать–вдова плачет, рыдает. Иисус ей говорит:"не плачь", — и коснулся носилок. Носильщики остановились. Он говорит мальчику:"Встань"… тот садится… что-то спрашивает… Иуда, как нам было страшно! Он толкает мальчика к матери, чтобы она его обняла… Народ кричит:"Пророк! Пророк! Бог посетил нас!"
И у д а. Ты прав, они Ему покажут.
И а к о в. Я рад, что ты здесь, Иуда. Ты — умный, можешь предвидеть. И, по–моему, ты лучше нас понимаешь Учителя.
Ф и л и п п. Оставайся с нами! Кстати, ты считать умеешь?
А н д р е й. Иуда всё умеет, он умный.
И у д а. Спасибо тебе, Андрей. Два и два сложу, будет четыре.
Ф и л и п п. Тогда займись нашими деньгами. Меня один торговец надул на шесть драхм. Все сердятся. Учитель, и Тот целую лекцию прочитал про мирскую мудрость. Так что я с удовольствием передам всё тебе… Что такое, Иоанн? Что ты ищешь?
И о а н н. Свечи. Я слышу, Учитель идёт. Обычно Он читает перед ужином из Писания. Ты не уйдёшь, Иуда? Андрей, вот свеча. Дай огонька из печки.
И и с у с. Ну как, вы готовы?
И о а н н. Да, Учитель. Можно, Иуда послушает? Из какой книги Ты будешь читать?
И и с у с. Я прочитаю про Иисуса Навина. Но сперва Я хочу рассказать вам о Царстве. Оно — как сеть, куда попадают всякие твари: и плохие, и хорошие. Когда сеть полна, рыбаки вытягивают её на берег, садятся, выбирают хорошую рыбу, кладут её в корзины, а плохую или ядовитую выбрасывают. Так действует в мире Божий суд. Когда придёт время, ангелы выберут доброе, а злое выбросят в огонь. Там будет плач и горькая злоба. Понимаете, о чём Я говорю?
С и м о н. Да, Учитель. Очень хорошо понимаем.
И и с у с. Божьи суды записаны в истории. Каждый, кто читает Писание, чтобы узнать о Царстве Божьем, должен толковать настоящее через прошедшее. Он — как хозяин, который ищет по шкафам и полкам, чтобы взять и новые вещи, и старые… Что ж, дайте Мне свиток.
Сцена II
Иерусалим.
1. Двор небольшой гостиницы
Е в а н г е л и с т. Слава Его распространилась по Сирии, и шли за Ним толпы из Галилеи, из Иудеи, из Десятиградия. А фарисеи сговаривались с Иродом, как бы Его погубить.
П р о к л. Хозяин!
Хозяин. Да?
П р о к л. Вина, хлеба, сыру!
Хозяин. Сейчас, сейчас. Эй, ты! Вина господину сотнику! Где будешь есть, господин мой?
П р о к л. Вон там, под смоковницей.
Хозяин. Там сидит…
П р о к л. Я думаю, он возражать не будет. Простите… Ах ты, да это Сосий!
С о с и й. Прокл!
П р о к л. Давно не виделись!
С о с и й. Как живёшь?
П р о к л. Да ничего — для ветерана. А ты?
С о с и й. Неплохо, только вот нога… А ты служишь? Я думал, ты давно уволился.
П р о к л. Куда там! Я без службы пропаду. Слежу за порядком, учу новичков. Близко тут, под Капернаумом. Городок — два дома, но приятный.
С о с и й. А здесь что делаешь?
П р о к л. Ребят своих привёл. Вроде бы ждут беспорядков.
С о с и й. Когда их не ждут? Твоё здоровье! Напортачил Пилат с этой церемонией…
П р о к л. Я думал, император всё уладил.
С о с и й. Верно, уладил. Поддержал Ирода. А Пилату сказал, что надо уважать их чувства. В общем, щиты посвящали в Кесарии, а Ирод с Пилатом поссорились. Нехорошо, когда местные власти не ладят с императорскими.
П р о к л. Не люблю я этого Ирода. Одно слово, лиса. Дед был получше. Я при нём десять лет служил. Зверюга, это да, только не рычал, а править умел и с нами ладил.
С о с и й. Да уж, без умения с евреями не справишься.
П р о к л. Ладно, не так они плохи. Верно, обижаются, а вообще-то — люди как люди. Я со своими ничего, не ссорюсь. Попросили денег на синагогу, я дал и строить помог. Очень рады были!
С о с и й. Ещё бы! А вот ты попроси построить тебе храм, что они запоют? Ты ихнему Ягве помогаешь, а они Юпитеру помогут? То-то и оно! Такая у них, как её, религиозная нетерпимость. Между собой и то дерутся, прямо коты. Завелись из-за какого-то пророка. Только для того и мирятся, чтобы кого-то потравить. Не любят они самостоятельных людей! Нынешний пророк — Он без всяких этих партий. Кстати, не из твоих ли Он краёв? Иисус бар… — как Его? — да, бар Иосиф. Что ты о Нём знаешь?
П р о к л. Не так уж много. Сын плотника, жил в Назарете, вроде бы творит чудеса. Я Его видел, Он мне понравился. Хороший человек, и что-то в Нём такое… божественное. Если бы Аполлон жил тут, с нами, он был бы на Него похож.
С о с и й. Аполлон Целитель? Знаешь, твой Иисус исцелил многих в Иерусалиме, но в какой-то не такой день, самые набожные обиделись. Да и вообще, власти Его не любят, боятся. Неровен час, станет этим, как его, национальным вождём. Пилат беспокоится, но зря. Ничего такого не будет, Иисуса не поддержат, очень уж Он широк. Всякая шваль за Ним ходит — рыбаки, мытари. Что с них толку! Ты тут останешься?
П р о к л. Нет, скоро уйдём. Домой пора, жена соскучилась.
С о с и й. Дома всё в порядке?
П р о к л. Да ничего, только один слуга болеет, врачи с ног сбились. Тоже хороший человек, жаль его терять.
С о с и й (весело). А ты попроси своего Аполлона, пусть чудо совершит.
П р о к л. Да, надо бы. Только не знаю, согласится ли. Всё-таки римляне… Попросить, что ли, наших старейшин? Пусть с ним поговорят.
С о с и й. Ты ж им синагогу построил, в конце концов! Эй, что это?
1–й с т а р е й ш и н а. Прости, господин, ты часом не знаешь, где все соберутся, в старом зале или в новом?
С о с и й. Вроде бы шли к первосвященнику.
1–й с т а р е й ш и н а. Значит, там.
2–й с т а р е й ш и н а. Очень может быть. Это же так, встреча.
1–й с т а р е й ш и н а. Спасибо тебе, господин. Ах ты, далеко идти! Совсем опоздаем.
2–й с т а р е й ш и н а. Пойдем через двор храма.
2. Дом первосвященника
Старейшина (тот, которого мы видели в храме, в 3–й пьесе)…Надеюсь, все согласятся, что этому надо положить конец. Гул одобрения.
Не будем спорить о том, творит ли Он чудеса. Возможно, Он шарлатан. Возможно, Он чародей. Дело не в этом. Дело в том, что Он внушил глупым людям, что Он — Мессия. Они могут восстать. Рим примет меры. Нужны ли нам вспышки фанатизма?
Б а р у х. Господин первосвященник! Я решительно протестую против последней фразы уважаемого оратора. Не намекает ли он на партию зелотов, к которой я принадлежу? Священное рвение… а… хм… священно. И потом, хорошенький довод — не дразнить язычников! Да, я против Иисуса бар Иосифа, но по той простой причине, что Он оскорбляет Духовных вождей, открыто искажает закон, водится с римлянами, с самарянами, что там — с презренными мытарями, которые сосут наш избранный народ, чтобы угодить риму. (Слушайте! Слушайте!)Царство восстанавливать Он не собирается.
Голос:"Он говорит, что оно пришло!"
Б а р у х. Но как? В каком-то туманном, мистическом смысле. Нет, господа, проповедует Он Себя, Свою драгоценную персону. Если Он что и установит, то новый культ. Хотите, чтобы Иисусу посвящали храмы? Чем божественный плотник хуже божественного кесаря? (Сердитый шум). Мало вам кощунств при Ироде Великом?
С то р о н н и к И р о д а. Позвольте, позвольте! Господин Кайяфа, что же это такое? Он оскорбил царский дом! Ирод Великий никогда не допускал в Иудее идолопоклонства.
Г о л о с:"Как насчёт Сирии?"
С т о р о н н и к. Если сирийские язычники воздвигали храмы в его честь, это, в конце концов, их дело. А мы своими распрями ослабили его власть, и Рим аб–со–лют–но поработил нас. Единственный шанс на освобождение -верность династии. Все эти расколы только вредят стране. Мы пойдём к победе не под знамёнами какого-то галилейского плотника, а под знамёнами Иродова дома.
1–й с т а р е й ш и н а. По слову пророка, Мессия родится в доме Давидовом. Ирод вообще идумеянин. Он самовольно взял власть.
Ш а д р а х. Если верить Иисусу, Он — из Давидова дома.
3–й с т а р е й ш и н а. Мы отвлекаемся, господа! Никто не предлагал поддерживать Иисуса. Задача наша в другом — как от Него избавиться, не вызывая беспорядков, которые, в свою очередь, вызовут вмешательство Рима. Пилату совершенно безразлично, что оскорбляют нашу веру. Вот если бы запахло оскорблением императора…
Б а р у х. Неужели мы дошли до этого?
Крики, волнение.
К а й я ф а. Старейшины Иерусалима!
Г о л о с:"Говорит первосвященник! Тише!"Все замолкают.
К а й я ф а. Насколько я понял, вы хотите натравить друг на друга Иисуса и римлян, другими словами — чтобы римляне всё сделали за нас. Весьма дипломатично. (Смех). Итак, мы попытаемся втянуть Его в такой разговор, чтобы Он публично предъявил Свои претензии, которые можно истолковать как призыв к восстанию. Кроме того, неплохо, если Он нарушит какой-нибудь римский закон, скажем — откажется платить подать. Вы это имели в виду?
3–й с т а р е й ш и н а. Господин первосвященник очень точно меня понял.
К а й я ф а. Что ж, тогда мы можем…. Кажется, Шадрах хочет что-то сказать. Да?
Ш а д р а х. Я вот что скажу: Иисус — не дурак, подловить Его нелегко. Кроме того, мы не знаем, чего Он, собственно, хочет. Людей Он и объединил, и разъединил. Словом, Мессия Он или кто, противник — серьёзный.
Б а р у х. Именно, именно. Разрешите? Хорошо бы поссорить Его учеников, а заодно и обеспечить… хм… внутреннюю информацию. Разрушим их изнутри.
К а й я ф а. Очень разумно. А конкретней?
Б а р у х. Я знаю одного человека, который может принести нам пользу. Раньше он ходил с Иоанном Крестителем, а теперь — с Иисусом. Я установил с ним контакт. Он умён, смел и предан Израилю.
К а й я ф а. Что легче, запугать или подкупить?
Б а р у х. Не так всё просто. Он — тонкий человек, грубые приёмы не пройдут. А вот обмануть себя самого -это да, пожалуй. Вот она, слабость умных людей. Сперва кичатся умом, потом — кривят душой. Так было с Адамом.
Хор голосов:"Верно! Верно!"
Никодим (резко и громко). А честно ли?
К а й я ф а. Никодим, что ты говоришь! Пусть слабый падает в яму, которую выкопал. Насколько я понял, вы согласны, чтобы зелот Барух вступил в переговоры… как, кстати, его имя?
Б а р у х. Иуда Искариот.
К а й я ф а. С Иудой Искариотом.
Гул одобрения; он постепенно размывается.
3. Галилея
Е в а н г е л и с т. Тогда Он позвал учеников, и отобрал двенадцать, чтобы всегда бьши с Ним, и назвал их посланцами, апостолами. Вот они: Симон бар Иона и брат его дндрей; Иоанн и Иаков, сыновья Зеведеевы; Филипп и Нафанаил; Иаков и Иуда, сыновья Алфеевы; Симон Кано–нит и Фома, Матфей–мытарь и, наконец, другой Иуда, который предал Его (короткая пауза). И Он учил, говоря:
И и с у с. Не думайте, что Я пришёл разрушить Закон. Нет, Я хочу показать, как его исполнить. Закон говорит:"Не убей" — и велит убийцу наказывать, а Я скажу:"Ненависть — путь к убийству. Что там убийство! Когда вы ненавидите человека, вы убиваете его в своём сердце". Закон говорит:"Если поклялся — держись". А Я скажу:"Думай правду, говори правду, и тебе не придётся оскорблять Бога клятвами". Закон говорит:"Мсти, но мсти в меру — око за око, зуб за зуб, не больше". А Я скажу:"Не мсти. Если кто-то ударит тебя, не сопротивляйся. Если кто-то тебя обижает, будь с ним добр. Если кто-то чего-то требует, дай ему больше и угаси горечь в его сердце". Закон говорит:"Люби друзей, ненавидь врагов". А Я скажу."Это каждый может. Оставь, не торгуйся. Люби и врагов, делай им добро, а оттолкнут — молись за них. Смотри, наш Отец на небе посылает дождь всем — и плохим, и хорошим". Веди себя с каждым так, как ты хотел бы, чтобы он вёл себя с тобой. Тогда ты исполнишь Закон и учение пророков.
Т о л п а: Говори, говори! Учи нас! Учитель, Учитель!
И и с у с. Нет смысла называть Меня Учителем, если не делаешь то, чему Я учу. Многие придут ко Мне, крича:"Господин! Господин мой! Во имя Тебя мы учили, лечили, делали то, делали это", — а Я отвечу:"Уходите, Я вас не знаю, вы не были в Царстве". Тот, кто и слушает и делает, — как мудрый человек, построивший дом на камне. Дождь, ветер, вода не могут его разрушить, что там -пошатнуть. Тот, кто только слушает, — как глупый человек, построивший дом на песке. Пошёл дождь, подул ветер, хлынули волны — и смыли его, он обрушился.
И о а н н. Спасибо, Учитель, что предупредил. Попробуем строить на камне. Скажешь Ты ещё что-нибудь?
И и с у с. Нет. Мы пойдём в Капернаум.
С и м о н. На сегодня — всё, добрые люди! Идите домой, Иисус поговорит с вами завтра.
В толпе: — Никогда такого не слышал! — Да, это вам не книжники. У них всегда:"Исайя сказал…"или там"Моисей…", а Он прямо — Я, и всё! — А что Он имел в виду, вот это:"Придут ко Мне…"? Как будто Он Бог Всемогущий! — Он объясняет, какой смысл в Законе. — Если бы мы не грешили, нам бы не нужен был Закон… — Ходит со всяким отребьем… И это — святой человек? Вот Иоанн по гостям не бегал, он-то ел акрид… — Иоанн? Да он не в себе… — В жизни такого не слышал, надо бы опять прийти…
А н д р е й. Учитель, к Тебе пришли от старейшин, из Капернаума. Что-то у них случилось. Тут равви Соломон, помнишь? Ну, на свадьбе.
И и с у с. Конечно, помню. Чем могу служить тебе, равви?
С о л о м о н. Благослови Тебя Бог, Иисус бар Иосиф. Мы пришли просить за нашего друга Прокла, он — римский сотник. У него болен слуга, прекрасный человек. Ты бы не пошёл, не наложил руки?..
С и м о н. На язычника! На римского сотника! Да ты с ума сошёл. Они — враги Израилю…
И и с у с. Симон, Симон! Разве ты не слушал Меня? Я только что говорил:"Люби врагов".
С о л о м о н. Прокл не враг! Он — язычник, это верно, но мы с ним очень дружим. Он построил нам синагогу. А по слуге так горюет, так к нему привязан…
И и с у с. Я пойду и посмотрю.
С о л о м о н. Правда? Спасибо Тебе. Ты слышишь, Прокл? Иисус пойдёт и посмотрит. Это тут, недалеко… так, полмили…
П р о к л. Минутку, минутку! Я очень Тебе благодарен, но зачем ходить? Мы, римляне, понимаем, что такое пророк. Он — святой человек, ему нельзя касаться нечистого. Мы для Тебя нечисты. Потом, у меня там… ну, Тебе не понравится — император, боги, то есть их статуи. Тебе нельзя ко мне идти. Да я и не прошу.
И и с у с. Чего же ты просишь? Разве ты не хочешь, чтобы слуга выздоровел?
П р о к л. Хочу, как не хотеть! Я о другом. Скажи, и он встанет.
И и с у с. Почему ты так думаешь?
П р о к л. Я Тебя вижу. Власть не скроешь. Всю жизнь я воевал. Я подчиняюсь старшим, мне подчиняются младшие. Я скажу солдату:"Иди туда", — и он идет. Скажу:"Сделай то-то", — он делает. Когда Ты прикажешь, все будет по–Твоему, это уж я точно знаю.
И и с у с. Слышите? Нет, вы слышите? Я еще не видел такой веры, хотя исходил весь Израиль. Многие придут с Востока и Запада в Царство нашего Отца, к Аврааму, Исааку, Иакову, а законных наследников вышвырнут во тьму, злиться и выть от досады. Возвращайся домой, сотник, все будет по твоей вере.
П р о к л. Спасибо Тебе, Господин. (Уходит).
И у д а. Учитель! Те, кто пришли со мной от Крестителя, идут обратно. Ты ему ничего не передашь?
И и с у с. Передам. Они здесь?
И у д а. Да, Учитель. Вот они.
И и с у с. Что он велел спросить?
У ч е н и к и. Тот ли Ты, о ком говорили пророки, или искать другого?
И и с у с. Тот. Идите и скажите, что вы видели исполненные пророчества: хромые ходят, слепые прозревают, мертвые воскресают, прокаженные очищаются…
У ч е н и к и. Да, это чудеса.
И и с у с…. и нищие слышат весть о Царстве. Не забудьте!
У ч е н и к и. Может быть, это еще чудесней.
И и с у с. Да, может быть. Счастлив тот, кто не усомнился во Мне.
У ч е н и к и. Мы передадим Твой ответ. До свидания, Иисус бар Иосиф.
И и с у с. До свиданья. А вы — слушайте Меня! Они ушли к Иоанну Крестителю. Сейчас вы ходите за Мной, недавно — ходили за ним. Вы его не забыли? Вам было страшно, когда Ирод посадил его в тюрьму? Чего же вы ждали от Иоанна? Что думали увидеть? Тростник под ветром чужих мнений? Иоанн таким не был. Человека в роскошных одеждах? Чтобы увидеть этих людей, идут во дворец. Пророка? Вот это верно, пророка и Божьего посланца. Я говорю вам и повторяю, что из всех людей, какие были, нет большего, чем он. Но самый меньший из тех, кто входит в Царство, больше него. Все пророки и весь Закон указывали на него. С тех пор, как он пришел, Царство Небесное — здесь. Оно — среди вас, оно ваше, и смелые берут его приступом.
Пришел самый важный час вашей жизни, а вы, что вы делаете? Вы — как глупые дети, на вас не угодишь. Иоанн не ел и не пил, и вы называли его безумным. Сын Человеческий ест и пьет, как все, и вы говорите, что Он — обжора и пьяница, да еще водится со всяким отребьем…
Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида! Если бы такие дела творились в Тире и Сидоне, они бы давно покаялись. И тебе горе, Капернаум, — если бы мерзкий Содом видел то, что ты видишь, Богу не пришлось бы его разрушить. Он будет милостивей в день суда к Тиру, Сидону и Содому, чем к вам.
Т о л п а:"О! О! Что же нам делать? Что нам делать, чтобы спастись?"
И и с у с (тише, с жалостью). Придите ко Мне, и Я успокою вас. Возьмите на себя Мое иго, научитесь кротости и смирению. Иго Мое благо, бремя Мое легко.
Е в а н г е л и с т. Когда царь Ирод праздновал свой день рождения, дочь Иродиады плясала перед ним, и он обещал дать все, чего она только захочет. Она спросила мать, та сказала:"Проси голову Иоанна". Ирод опечалился, но клятва — это клятва. И он велел обезглавить узника.
5. Небесный хлеб
Действующие лица
Евангелист
Иисус
Барух
Его жена
Иуда
Филипп
Андрей
Симон (Петр)
Иаков
Иоанн
Нафанаил (Варфоломей)
Фома
Матфей
1–й и у д е й
2–й и у д е й
3–й и у д е й
Толпа
Замечания
В этой пьесе, для разнообразия, действия много Если она покажется вам длинной, смело выбрасывайте сцену II. Помните, что"море"здесь — пресноводное озеро, а судно — рыбацкая лодка, так что никаких"морских эффектов"не надо.
Иисус Суть пьесы — в том, что повторяются искушения Иисус отказывается использовать ту популярность, какую дают 1) материальные блага (еда, здоровье), 2) чудеса и знамения (хождение по водам), 3) мирская власть. Отвечает Он явным и дерзновенным вызовом — словами о живом хлебе оскорбляющими все, чего только ждет обычный человек от религиозной традиции. Любопытные и робкие уходят, остаются те, кто посильней и могут убедиться, что спасение придет через крест. Сцены II (если ее оставить) и IV надо играть весело; сцену III — так, чтобы ощущалось высокое напряжение; сцена V — это уже кризис, перелом. Первая часть очень подчеркнута (в Ин 6 соответствующие фразы повторяются снова и снова, как будто Он хочет втолковать нам); вторая — исполнена пыла. Заповеди блаженства (как бы"задним числом") можно немного стилизовать.
Б а р у х - политик в чистом виде. Иисус для него -посланный небом чародей, не совсем нормальный, но очень полезный, если умело Его использовать.
Иуда - именно здесь он наконец"определяется": у него есть"идея", и он ухватился за нее искренне и пылко. Но гордыня, завистливость и полное отсутствие благородства — хорошая почва для подозрений. Он доверяет только себе. Отвлеченно, в абстракции, ему понятно, что страдание очищает; но понятно ли другим? Понятно ли Иисусу? Да, Иисуса покинуть нельзя — а все-таки, вдруг Барух прав? Ключевые слова:"Я убью Его собственными руками!"Дальше — хуже. Иисус очень популярен, Ему предложили корону. Он отказался — но всерьез ли? Что Он делает там, на другом берегу? Беседа с иудеями и с Петром — так, прекрасно! А почему благословение — Петру? Почему Он откровенен с Иоанном? Почему эти знаки благоволения — не ему, не Иуде, который действительно понимает? Конечно, на
самом деле Иуда не понимает того, что Петру подсказало вдохновение, а Иоанну — особое чутье: Тот, с Кем они имеют дело, — не только человек. Для Иуды, хотя он этого не знает, Иисус — меньше человека, что-то вроде орудия, при помощи которого удастся осуществить его, Иудину, идею спасения; если же Он сворачивает с"верного пути", Иуда вернет Его силой. Заметьте, я не показываю, как Иуда исцеляет. Очень может быть, что он не исцелял, только учил.
Жена Баруха - здесь, в пьесе, она — только для того, чтобы мы немного отдохнули, слыша женский голос. Однако есть у нее и особая черта, женское чутье, подсказывающее ей, что Иуда подсознательно ревнует к Филиппу.
Филипп - все тот же"хороший парень": смиренный, тихий, скромный. Он знает, что не очень умен, восхищается Иудой, таким умным и красноречивым. Тем не менее именно он, самый глупый, совершает чудо, чему сам удивляется. Совершив его, он совсем измотан — не от тонкости или нервности (их нет), а потому что, как здоровый зверек, он"вырубается". Прибавим, что он вежлив и послушен, словно воспитанный мальчик.
Симон Петр - именно в этой пьесе он переживает два великих события, и после каждого, как обычно, следует"откат". Вот — иной мир реален, этот — ничто: он идет по воде, видит Лик Божий. Потом"обращается на себя" — и все, ничего нет, а сам он — сварливый рыбак, который говорит с Учителем, как языкастая нянька — с непослушным царевичем.
Фома- очень хороший человек, надежный, когда опасность — физическая (это мы еще увидим), но какой-то печальный и по природе своей не склонный выставлять себя в смешном свете.
Матфей - все такой же, разве что развился его организаторский талант (может быть, он и прежде имел дело с толпой и очередью). Лодок побаивается как истый горожанин. В отличие от Фомы — оптимист, из тех, кто вечно приговаривает:"Умирать? Еще чего!"или"Не война, а одно удовольствие!"
Иудеи - обычные люди, не фарисеи, не священники. Любят поглазеть на всякие чудеса, вообще поразвлечься, пока это не опасно; сами же по себе — консервативны и прозаичны.
Сцена I
Е в а н г е л и с т. Тогда Иисус созвал двенадцать апостолов и дал им власть изгонять бесов и лечить болезни. И послал их по двое проповедовать Божье Царство и исцелять больных. И сказал:
И и с у с. Ничего с собой не берите — ни денег, ни еды, ни лишней одежды, только посох. Когда придете в селенье или город, попросите ночлега у хороших людей и у них оставайтесь. Если же вас не примут или не станут слушать, отряхните с ног пыль этих мест и предоставьте их Божьему суду. Никого не бойтесь — Бог, пекущийся о мелких птицах, присмотрит за вами. Помните, вы — не сами по себе: принимающий вас Меня принимает, а принимающий Меня принимает Бога, Который Меня послал.
Е в а н г е л и с т. Они пошли — и шли по селеньям, исцеляя, проповедуя Весть.
Б а р у х. Поразительная история! И говоришь ты хорошо. Эй, жена! Налей гостю.
И у д а. Спасибо, хозяйка, не надо.
Б а р у х. Ну, один разок! После такого дня… А, Филипп?
Ф и л и п п. Да, простите?
И у д а. Филипп клюет носом.
Ф и л и п п. Нет, что ты!
Б а р у х. За весь вечер ни слова не сказал.
Ж е н а. Устал он, бедный! Ему бы молочка — и в постель.
Ф и л и п п. Спасибо, молока я выпью.
Ж е н а. Еще бы! Пей, милый, пей. Тебе не худо?
Ф и л и п п. Нет, нет. Мне хорошо, не беспокойтесь.
И у д а. У нас был тяжелый день. Он впервые исцелил человека. Принесли женщину, одержимую…
Б а р у х. Ты ее знаешь. Бедная Эсфирь.
Ж е н а. Эсфирь! И ты ее вылечил? Ах, жаль, не видела! Я думала, она совсем плоха.
Б а р у х. Все так думали.
Ж е н а. Как же это ты, а? Такой молодой…
Ф и л и п п. Не знаю. Да я ничего и не делал. Это Учитель.
И у д а. Филипп — лишь орудие Божье, как и мы все.
Ф и л и п п. Да, наверное, это Бог. И уж точно — Иисус.
Ж е н а. Все равно расскажи.
Ф и л и п п. Принесли ее родители и спрашивают, не исцелим ли. Я их очень пожалел, а что делать — не знаю… Конечно, Иисус дал нам власть исцеления, но я думал, что это не мне. Скорей уж Иуда исцелил бы, а я бы учился… Я на тебя все поглядывал, но ты был занят, отвечал на всякие вопросы. Родители стоят, ждут, и я стою, как дурак. Ну, что-то делать надо, я и помолился, возложил на нее руки. Только тронул — она как забилась, как завыла! Я ее схватил…
И у д а. Эти одержимые очень сильны.
Б а р у х. Видно, могучий бес.
Ф и л и п п. Ну, я тоже сильный, держу ее, а что делать — не знаю. Подумал было:"Не гожусь я для этого", — и тут как озарило! Я крикнул:"Именем Иисуса Помазанника!"Вы просто не поверите…
Ж е н а. Поверим, поверим, говори.
Ф и л и п п. Мне казалось, что меня кто-то держит, прижимает к ней мои руки. Я просто вжался ей в плечи, кости чувствую. Она кричит, визжит, меня укусила — и вдруг я слышу голос, вроде бы мой, но не мой… а что он сказал, не знаю.
И у д а. Ты сказал:"Бес, затихни и выйди из нее!"Я просто удивился. Совсем как Учитель.
Ф и л и п п. Это и был Его голос.
И у д а. Когда Филипп заговорил, она перестала бороться. Постояла–постояла и заплакала. Потом поняла, что все на нее смотрят, и говорит:"Мама, что случилось? Уведи меня". Тихо так, ласково, совсем здоровая…
Ж е н а. Ну и ну! Ты, наверное, гордился.
Ф и л и п п. Куда там! Я еле стоял. Колени дрожат, кости ломит, сам весь мокрый. Как будто выпотрошили… Вот он, Иуда, очень хорошо держался. Вышел между мной и толпой, все объяснил. А я сижу, отдуваюсь… Иуда, как ты думаешь, когда Иисус исцеляет, Он тоже так выматывается?
И у д а. Тогда бы Он не исцелял по двадцать, по тридцать человек в день. У Него силы много.
Ф и л и п п. А все-таки что-то с Ним бывает. Помнишь, в Тивериаде? Жуткая толпа, мы идем, и тут Он встал и спрашивает:"Кто Меня коснулся?"Симон — знаешь, как это он, по–простецки — говорит:"Ну, Учитель, Ты скажешь! Да нас со всех сторон сдавили!"А Иисус Свое:"Кто-то Меня держит". Так и вышло, одна больная женщина ухватилась Ему за эти кисти. Исцелилась, да. А мы потом пристали как да что, и Он объяснил:"Я почувствовал, что из Меня исходит сила". Тогда я не понял, теперь вот — знаю. Вообще-то не совсем… У Него сила ушла, у меня — пришла и вышла. Прямо не пойму, что и делать…
И у д а. Другой раз будет легче.
Ф и л и п п. Да, наверное. Главное, не мешать, чтобы она пришла, а не протолкалась. Наверное, я чересчур испугался. А ты б испугался?
И у д а. Очень может быть. Вот что, ты и теперь не волнуйся. Тебе надо отдохнуть.
Б а р у х. А то завтра ничего не сможешь. Шутка ли, такое дело!
Ф и л и п п. То есть, иди поспи. Да, ты прав, я устал… Спокойной вам ночи. Спасибо за приют и ласку.
Б а р у х. Всегда рады! Жена, покажи, где постель.
И у д а. Спокойной ночи, Филипп. Я еще полчасика посижу, а ты смотри спи!
Филипп (из-за двери). Спокойной ночи, Иуда!
Б а р у х. Ну, Иуда Искариот, теперь, когда твой чудотворец ушел…
И у д а…. самое время поговорить о политике. Так я и думал.
Б а р у х. Ты меня узнал?
И у д а. Еще бы! Примерно год прошел, как мы встречались. Иоанн крестил тогда у Нижнего Брода. Ты хотел узнать, призывает ли он к мятежу, а если призывает…
Б а р у х…. можно ли рассчитывать на тебя. Когда я увидел вас с Филиппом, я понял: это — перст Божий.
И у д а. Признавай этот перст во всем, так вернее. Вот если бы еще разглядеть, куда он указывает!.. Тогда я сказал что не могу поручиться за Иоанна.
Б а р у х. Иоанн умер. Твой Иисус — вроде бы не совсем такой же.
И у д а. Совсем не такой.
Б а р у х. А какой? Скажи мне честно, кто Он?
И у д а. Если верить людям, Мессия, Помазанник, Который спасет Израиль, — если Израиль хочет спасения.
Б а р у х. Прекрасно. Допустим, Он — Мессия. Но какой? Кто Он — политик, безумец, пророк, религиозный гений? Как к Нему подобраться?
И у д а. Он не из тех, кем можно управлять.
Б а р у х. Оставь! У каждого есть слабое место… Ладно, хватит слов, выложим на стол карты. Сила у Него есть, ничего не скажешь. Но если никто Им не займется, Он кончит хуже Иоанна. Священники и фарисеи сломают Его, как соломинку, если Он спровоцирует нелады с Римом. Они только и ждут, чтобы Он оступился, лизоблюды поганые. Неосторожное слово, опасный намек, что-нибудь про императора — и все! Ловушка захлопнется. Церковь и кесарь прикончат израильского Мессию. Как же спасется Израиль?
И у д а. Он не спасется, если не…
Б а р у х. Вот! Вот!"Если не…"Сколько раз я это слышал! Ты знаешь, что прибавляю я сам.
И у д а. Знаю, не знаю, а скажи.
Б а р у х. Если не будет восстания, и такого, чтобы за ним стояли организация и сила — наша сила, наша организация. Партия — готова. Нужен только лидер, демагог, который воспламенит воображение масс. Мозги — еще не все. Надо воззвать к эмоциям, чтобы эти рабы, эти крестьяне очнулись от спячки. Надо дать им то, за что они станут бороться и будут рады умереть.
И у д а. Умереть… Ты нашел верное слово. Когда-то и я думал, что Израиль пойдет к победе царским путем. Но нет, мы ошибались. С тех пор как я сидел у ног Иисуса, я знаю, почему Иоанн проповедовал покаяние. Путь к спасению идет через боль и смерть.
Б а р у х. А я не спорю. Пусть научатся дерзать и страдать. Кесарь проповедует иное спасение — богатство, процветание, мир,"порядок и безопасность". Словом, благосклонный деспотизм, охватывающий все страны, и ручной лев из колена Иудина, который покорно ест что дадут, словно вол в стойле. Они опаивают массы, а мы, у кого есть смелость и сила, — мы разводим склоки. Фарисей против саддукея, галилеянин против самарянина, дом Давидов против дома Иродова — спорим и ссоримся, пока нас не разоружат и не разложат. Порча зашла далеко, Иуда, далеко зашла.
И у д а. Так далеко, что ее не излечишь. Израиль должен пройти сквозь огонь, суд выжжет его нечистоту. Ты говоришь о спасении и все время пытаешься его избежать, как избегает больной целящего ножа. Благая весть то и возвещает, что чашу надо выпить до капли, унижение -претерпеть до конца. Только на дне отчаяния, из праха, расцветет белый цветок нашего счастья, Божьего спасенья.
Б а р у х. Да уж, весть благая, ничего не скажешь! Этому и учит ваш Мессия?
И у д а. Ты не понял… Никто Его не понял… Когда Он отобрал двенадцать учеников, Он повел нас на гору, подальше от народа. Там Он молился всю ночь, а утром позвал нас. Туман еще не рассеялся, веял прохладный ветерок, было тихо, очень тихо. Из-под скалы бил ручей, Он сел рядом, восходящее солнце светило Ему в лицо. Если бы ты Его видел! Если б ты слышал, как Он говорит о счастье и о Царстве Бога! Я слышу… всегда, до смерти.
И и с у с…. Слушайте, и Я скажу вам, кому хорошо… кого благословил Бог.
Хорошо бедным, ничто не отделяет их от Царства. Хорошо несчастным, их души укрепит страдание. Хорошо смиренным, они принимают все как нежданный дар. Хорошо тем, кто хочет правды, как хотят хлеба, — они смогут радоваться Богу. Хорошо милостивым, и к ним милостив Бог. Хорошо тем, кто гасит ссоры, созидает мир — они очень похожи на Бога. Хорошо цельным, нера–здвоенным людям, они Бога видят.
И знайте, что вам — хорошо, когда вас ненавидят, когда оскорбляют, глумятся, гонят за Сына Человеческого. Если так будет, пляшите и смейтесь от радости — это верный знак, что у вас все правильно. Всех истинных пророков гнали, и Бог будет вам наградой.
А вот богатым — плохо! Они свое получили, им больше нечего ждать. Плохо сытым и самодовольным. В их душах — пустота, ее ничто не заполнит. Плохо пошлым и глумливым, они еще будут плакать, а чем утешиться — не знают. Вы же знайте, что вам очень плохо, когда вас все славят и хвалят, славили и хвалили только лжепророков!
Вы — соль земли. Если соль станет пресной, ничто не вернет ей вкуса. Она годится только на помойку.
Вы — свет мира. Встаньте и светите, чтобы люди видели ваши дела и славили вашего Отца на небе.
И у д а. Так возложил Он на нас бремя печали и глумленья, муки и позора, нищеты и покоя. Вот оно, спасение Божье. Мы ощутили какое-то странное счастье. Он благословил нас. Мы умылись в ручье и пошли вниз.
Б а р у х. Словно я сам побывал с вами… Что ж, если я сомневался в Его силе, больше я не сомневаюсь. Он сделал с тобой то, что я не счел бы возможным. Только -пусть поостережется собственных слов…
И у д а. Что ты имеешь в виду?
Б а р у х."Славили и хвалили только лжепророков…"Если кого-то славят в Иудее, то именно Его! Трудно устоять, когда ты — идол толпы. Нужна очень большая… ну, цельность.
И у д а. Я за Него не боюсь. Его ничто не испортит.
Б а р у х. Это ты так думаешь. И Он — тоже… Но мы видели многих пророков. Начинают они хорошо, а там — последователи, успех… Оглянуться не успеешь, а тот, кто не мог и на жизнь заработать, такой он нездешний, берет подарки у богатых дам, устанавливает модные культы, вползает в политику.
И у д а. Ты не знаешь Учителя.
Б а р у х. Он — человек. У всех есть амбиции, хоть пус–тяшные. Сейчас — святая бедность, мы -не от мира, но ты еще увидишь, как плотник Иисус въезжает в Иерусалим под крики"Осанна!"Вспомни тогда, что я говорил.
Иуда (пылко). Если бы я так думал, я бы убил Его собственными руками сейчас, когда Он еще чист.
Б а р у х. Чепуха какая! Эти безумные гении на то и созданы, чтоб их использовать. Пускай слушает осанну, только бы у нас было войско, чтоб за Ним идти. Иначе -что ж, иначе кесарь еще раз прихлопнет то, что осталось от иудейской свободы.
И у д а. Это — неверный путь. Я так играть не стану.
Б а р у х. Спеху нет. Подумай как следует, поспи… А,
вот и моя хозяйка! Как раз вовремя, пожелаешь нашему гостю доброй ночи.
Ж е н а. Доброй тебе ночи, Иуда. Да хранят тебя ангелы. Наверное, твой друг уже спит. Иди потише.
И у д а. Доброй ночи, хозяйка. Доброй ночи, Барух. Я не передумаю.
Б а р у х. Иди, спи. (Хлопает дверь.) Ну, как они тебе?
Ж е н а. Мальчик очень хороший.
Б а р у х. Честный простачок. А Иуда?
Ж е н а. Он ему завидует, только сам того не знает.
Б а р у х. Очень может быть. Иуда — умен, но глуп. Я знаю, на что его взять, чтоб избавиться от Иисуса.
Ж е н а. Барух, а надо ли?.. Такая сила — от Бога!
Б а р у х. Как и сила огня. Он может поджечь мир. Ах, какое орудие, какое орудие в умелых руках! Молот против Кайяфы, меч в сердце кесаря. Если бы Его уловить… Боюсь только…
Ж е н а. Да?
Б а р у х…. что Его и впрямь нельзя испортить.
Сцена II
Е в а н г е л и с т. Когда апостолы вернулись, они рассказали Иисусу о том, что сделали и как учили. И толпы шли к ним, столько народу, что они не успевали поесть.
Следующий отрывок — очень стилизован: на фоне всеобщего вопля, этого моря молений — островки бесед; каких именно — выбирать режиссеру.
Т о л п а: — Господи, помилуй! Христе, помилуй! Господи, помилуй! Сын Давидов, помилуй! Мы слепы, больны, несчастны. Открой нам глаза, научи нас, спаси нас, Господи! Что нам делать, чтобы спастись? Мой сын заболел! Дочь умирает! Мы темны, мы бедны. Учи нас и лечи, Господи! Иисусе Христе, Учитель, Врач, Помощник! Услышь нас, пожалей нас!
А. Я — нечист, я — нечист, я — в проказе! Помилуй меня! Иисус. Хорошо. Ты очищен.
A. Благословенно имя Иисусово!
Б. Мой сын — одержимый.
Сын (кричит). А–а-а! Не тронь их, Иисус, не тронь! Их очень много! Горю–ю! Не трогай меня! Иисус. Замолчи и выйди из него. Сын. А–а-а! (Рыдает.) Б. Слава Тебе, Господи Боже!
B. Слепой! Слепой! Пожалей слепого! Дай мне прозреть!
И и с у с. Гляди.
В. Солнце! Я вижу солнце!
Г. Глухой! Больной! Расслабленный!
У ч е н и к и: Именем Иисуса Назарянина!
Д. Я безумен, я несчастен!
У ч е н и к и: Именем Иисуса Христа.
Е. Я — хромой, я — глухой, я — слепой…
У ч е н и к и: Именем Иисуса…
И., К., Л. Мой отец при смерти! Сестра умерла! Я -вдова, я — сирота… умер… умер… умер…
И и с у с. Не умер, а спит. Встань, живи. К. Я — жив! Жив! Жив! Слава Богу Живому! Иаков. Вот мать с больным ребенком. Где Филипп?
И у д а. Спит. Филипп!
И а к о в. Не надо, я справлюсь.
Н а ф а н а и л. Иоанн, иди сюда! Помоги, тут у меня безумный.
И о а н н. Иду.
А н д р е й. Тут от старейшин, к Учителю.
С и м о н. Пускай подождут. Он пошел в деревню, к больным.
Фо м а. Может кто помочь? Она умирает!
И у д а. Хромой пришел на костылях.
И а к о в. А вот, на носилках, из Вифсаиды!
А н д р е й. Тут один к Иисусу… нет, к Матфею.
М а т ф е й. Сейчас, сейчас.
Фо м а. Давай я, ты еще не ел.
М а т ф е й. Нет, Фома. Я его знаю.
И у д а. Старуха с больной ногой…
Н а ф а н а и л. Ой, не могу, все эти ноги! Где она?
Т о л п а (все настойчивей): Мы здесь, мы здесь, мы ждем! Слепые, больные, несчастные!
Господи, помилуй! Где Иисус? Ведите нас к Иисусу! Пожалейте нас, бедных! Андрей. Иоанн вернулся. Иоанн. Я прислан. Андрей. Что с тобой? Иоанн. Ничего. Устал.
С и м о н. Так нельзя, мы не выдержим. Поесть не успеваем, поспать…
М а т ф е й. Как их прогонишь? Им плохо. Иоанн. Учитель никому не отказывает.
А н д р е й. Не пойму, как у Него сил хватает. Один за другим, один за другим…
С и м о н. Совсем нас замучил.
И а к о в. Себя — еще больше.
И у д а. Иоанн, тебя кто-то зовет.
И а к о в. Он не может.
И о а н н. Могу.
И а к о в. Брат, пощади себя!
И о а н н. Слишком много в мире страданий.
Т о л п а (в отдалении): Иисус! Иисус Назарянин! Меня!.. Мне!.. Меня!..
С и м о н. Учитель вернулся.
И и с у с (в отдалении). Ты здорова. Иди, живи лучше… Встань, благодари Бога… Открой глаза. Ты верил — и прозрел… Дай мне ребенка…
Т о л п а: Слава Господу Богу! Слава Иисусу, Пророку Господню! Как нам тебя отблагодарить?
И и с у с. Любите друг друга, соблюдайте заповеди, молитесь, чтобы пришло Царство. Вот что угодно Богу. А теперь — идите. Идите домой, идите с миром. Да будет с вами Дух нашего Отца!
Т о л п а: Аминь!
И и с у с (быстро входит). Вы хорошо поработали, ловцы человеков, сети полны, вот–вот прорвутся. Иоанн, ты сейчас упадешь! Дай Мне руку. Придется Мне лечить учеников! У тебя, Андрей, болит голова. Филипп совсем устал, да и ты, Иаков, невесел. Симон!
С и м о н. Да, Учитель?
И и с у с. Что-то Мне кажется, ты ворчал. Ел кто-нибудь?
И о а н н. С–с-столько народу, мы т–т-так устали. Имей мы больше веры, было бы легче. Ты ушел… Но мы готовы лечить, с–сколько Ты хочешь!
И и с у с. Нет, не надо. Пойдем туда, где потише, отдохнем. Я не хочу мучить вас, Симон.
С и м о н. Прости меня, Учитель. Разворчался я тут… Мне очень жаль.
И и с у с. Правда? Вот послушай. Жил человек, у него было два сына. Он позвал их помочь в поле. Один говорит:"Сейчас, сейчас", — но встретил друзей и все забыл. Другой сказал:"Ну, прямо! Не люблю в земле копаться". А потом думает:"Пойти, что ли?" — поворчал и пошел. Кто из них творил волю отца? Не отвечай, и так понятно. Положите в корзины еды, разбудите Филиппа. Сядем в лодку и переплывем на ту сторону, к Вифсаиде. Заночуем в горах, а Господь Израилев даст отдых народу Своему.
Сцена III
Неподалеку от Вифсаиды, уже за Иорданом.
Е в а н г е л и с т. Итак, они отплыли в пустынное место, но люди увидели их, узнали Иисуса и поспешили за ними. Когда на другой день Иисус вышел на склоны, Он увидел толпу и всех пожалел, словно стадо овец без пастыря. Он учил их и лечил больных.
Т о л п а: Поговори с нами, поговори! Будь милостив, утешь нас! Мы устали, проголодались, хотим пить. Покорми нас, Пастырь Иэраилев!
А н д р е й. Учитель, уже поздно, а им нечего есть.
И о а н н. Дети плачут. Что с ними делать?
И у д а. Может, послать кого-то в селенье, пусть купит пищу?
И и с у с. Зачем? Поделитесь с ними.
С и м о н. Да что Ты! Откуда столько взять? Их тысячи три–четыре.
Фо м а. Не меньше пяти.
И и с у с. Пойдите, купите что-нибудь. Иди ты, Филипп. Возьми денег у Иуды.
Ф и л и п п. Да тут сколько надо! Монет двести, и то еле–еле перекусят.
И у д а. Ты уж скажи, двести слитков! Нет, нельзя.
И и с у с. Посмотрите, сколько у нас еды.
Ф и л и п п. Я смотрел, там очень мало.
А н д р е й. Пять хлебов, две сушеных рыбки. Это на такую ораву!
И и с у с. Делай что можешь и доверься Богу. Скажите им, чтобы сели — вон там, на склоне. Что тебе, Фома?
Фо м а. Глупо как-то… Ладно, дело Твое.
И и с у с. Больше верь, меньше спорь.
М а т ф е й. Ну, Фома! Спорь, не спорь, прав-то Учитель. Так уж всегда.
Фо м а. Не люблю дураком выглядеть.
М а т ф е й. Разве это важно? Ты делай.
А н д р е й. А что им сказать?
И а к о в. Ну, что-нибудь… Эй, люди! Учитель все знает. Мы не ждали столько гостей, угощенья не приготовили, но чем богаты… (Довольный гул.) Садитесь, рассаживайтесь!
М а т ф е й. Рядами, рядами… человек по пятьдесят. Вот, вот… Подвинься немного, золотко… это твой сынок? Молодец. Так, так… Вот так! (Смущенье, кто-то смеется.)
Ученики: Тут… и еще тут… Другой ряд… Нет, нет, подальше…
Потеснее… Четыре… шесть… восемь… Сюда, между этими камнями…
Тут человек сто уместится…
И о а н н. Учитель, все расселись. Служить им?
И и с у с. Дети Израиля, вы — Мои гости, у Моего Отца на пиру.
И о а н н. Ты благословишь хлебы?
И и с у с. Отец всякого блага, спасибо Тебе! Благословен Твой хлеб для тела и слово Твое — для души. Аминь.
У ч е н и к и: Аминь.
И и с у с. Несите, раздавайте, чтобы все ели и наелись.
Ученики: Пожалуйста… просим… так… и ты… так… пожалуйста…
Т о л п а: Благодарение Богу! Благословен Пророк Его!
Евангелист (на фоне криков). И они ели, и наелись, и собрали остатки в пять корзин.
Т о л п а: Пророк! Иисус Пророк! Слава Иисусу! Чудо! Царство!…молоком и медом! Благословен Пророк Божий! Накормил нас!.. За Ним, за Ним… Пророк!
Г о л о с: Мессия! Мессия!
Т о л п а: Иисус — Помазанник! Иисус — Христос!
Г о л о с: Пусть будет у нас царем!
Т о л п а: Царя Израилю! Иисус — царь!.. Царь!.. Царь Иудейский!
И и с у с. Тише, глупые вы люди!
Т о л п а (заглушая Его голос): Будь нашим Царе–о-ом! Не хотим другого! Иисус! Иисус! Иисус!
И у д а. Что будешь делать, Учитель?
И и с у с. Идите вниз. Садитесь в лодку. Скорее! Я сейчас.
С и м о н. Сними голубое покрывало.
И а к о в. Дай мне.
С и м о н. Да, накинь, Иаков. Ростом ты — с Учителя…
Т о л п а: Вот Он! Там, там! Голубая накидка! Голубая накидка! Хватай! Веди в Иерусалим! Мессия! Мессия!
Сцена IV
Галилейское озеро.
Плеск воды, скрип весел, шум ветра.
С и м о н. Навались, ребята, — будет буря. Вон какие тучи бегут, луну закрыли!
И о а н н. Да, ночь предстоит нелегкая. Надеюсь, Учитель от них ушел.
И у д а. И я надеюсь. И еще… ладно, не стоит!
А н д р е й. Что ты хотел сказать, Иуда?
И у д а. Так, думал… От кого Он избавился, от них или от нас? Может быть, сейчас они ставят Его Царем.
С и м о н. Как, без нас? Он никогда не допустит! Когда Он станет Царем, мы будем с Ним.
Ф и л и п п. На престолах, Он сам сказал. Чтобы судить двенадцать колен Израильских.
И у д а. Так-таки и сказал?
И а к о в. Да. Помню, мы спорили о Царстве. А вообще-то, это Он пошутил. Все равно за нашей спиной Он ничего не сделает.
И у д а. Ты уверен?
И а к о в. Конечно. Какая чушь тебе в голову лезет!
И о а н н. Учитель не хочет быть Царем. То есть, таким Царем.
И у д а. Не хочет? Он на это напрашивался! Столько народу, такое чудо… Чего же Он ждал?
И о а н н. Они не понимают.
Фо м а. А мы?
И о а н н (с трудом подбирая слова). Когда я держал этот хлеб… и на всех хватало… он просто умножался под рукой… Нет, не знаю! Словно мы касались самого источника жизни… Словно…
С и м о н. Иоанн! Иоанн! Очнись! Окуни голову в воду!
А н д р е й. Где мы сейчас?
С и м о н. Мили три прошли, такой ветер.
Ф и л и п п. Ночь — хуже некуда.
А н д р е й. Глядите, вал идет!
Вал ударяет в лодку.
М а т ф е й. Да, радости мало. На суше — поспокойней.
И о а н н. Бедный ты, не привык! Вот, возьми, вычерпай воду.
М а т ф е й. Ладно, больше разу не умрешь. Те, кто выходят в море, видят чудеса Господни… Ой! Вы-то привыкли, а я… да чтоб я… Ой! Ой! Глядите!
А н д р е й. Что там?
М а т ф е й. Не знаю. Идет к нам, по воде…
И у д а. Чепуха!
И а к о в. Ничего не вижу
М а т ф е й. Подожди, туча пройдет. Глядите! Какой-то дух!
Ученики: Господи, спаси нас! Это бес! Нет, ангел! Привидение! Утопленник!
С и м о н. Приналягте, а то — конец!
М а т ф е й. Господи, прости меня… прости., я большой грешник…
Ф и л и п п. Если бы тут был Учитель!"
И а к о в. Скажи ему что-нибудь!
С и м о н. Во Имя Господне, кто ты?
И и с у с. Я ЕСМЬ.
С и м о н. Он сказал Божье Имя!
И и с у с. Не бойтесь, это Я.
И о а н н. Это — Он.
С и м о н. Это правда Ты, Господи? Нет! Подожди меня.
И и с у с. Хорошо. Иди ко мне, Симон.
С и м о н. Иду, иду.
А н д р е й. Симон, ты с ума сошел!
С и м о н. Пусти!…?
А н д р е й. Осторожней, лодка! Да держите вы его!
И а к о в. Ушел… Идет по воде…
Ф и л и п п. Волны несут его…
И о а н н. Смотрит на Учителя… О, Господи милостивый!
Фо м а. А теперь–на нас… Зовет…
Ученики (все вместе): Тонет!
С и м о н. Тону! Тону! Помоги мне!
И и с у с. Держись за Меня, Я здесь. Почему ты вдруг усомнился?
С и м о н. Испугался я… волны, ветер…
И и с у с. Все шло хорошо, пока ты о себе не думал.
А н д р е й. Тащите его! Сюда!
Ветер и волны..
И и с у с. Вы Меня боитесь?
И о а н н. С Тобой мы никого не боимся.
М а т ф е й. Дорогой Учитель…
И и с у с. Да будет с вами мир.
Ветер мгновенно стихает.
С и м о н. Буря прошла. Иисус. Земля близко. Андрей. Эй, греби!
Апостолы поют:
Кто к Богу воззовет,
Тот в бурю устоит,
Тот чудеса узрит
И по воде пойдет.
Кто в бурю устоит,
Тот в гавань приплывет,
И Бога обретет,
И чудо сотворит.
Сцена V
Капернаум.
Е в а н г е л и с т. На следующий день по ту сторону озера народ искал Иисуса, ибо видел, что Он не садился в лодку с учениками. Его не нашли, переправились на этот берег — вероятно, к тому времени приплыли какие-то лодки — и отправились искать Его в Капернаум. Там Он учил, у синагоги.
1–й и у д е й. Вот Он!
2–й и у д е й. На этот раз не упустим. Равви! Равви!
И и с у с. Да?
1–й и у д е й. Мы Тебя всюду ищем. Как Ты сюда перебрался? Там не было больше лодок.
И и с у с. Разве это важно?
3–й и у д е й. Нет, нет, конечно, — а все-таки…
2–й и у д е й. Наверное, Ты совершил еще одно чудо.
1–й и у д е й. Так хорошо на них смотреть!
И и с у с. Вряд ли вы ищете Меня из-за чудес. Вы пришли, потому что ждете благ, вроде хлеба и рыбы. Как тяжко вы трудитесь ради пищи, которая выходит вон! Трудитесь ради той пищи, которая готовит тело и душу к вечной жизни.
3–й и у д е й. Да, а теперь?
2–й и у д е й. Как трудиться для Бога?
И и с у с. Очень просто: довериться Сыну Человеческому, Которого Он послал.
3–й и у д е й (исключительный буквалист). А может, ты считаешь, что рыбы и хлеб и есть знамение? Но они — не с неба, а из корзины.
3–й и у д е й. Наши предки ели манну, Моисей дал такой знак. Она уж точно — с неба!
И и с у с. Сколько вам говорить, их накормил не Моисей. Вот Мой Отец и впрямь дает небесную пищу. Тот, Кто пришел к вам с неба, — хлеб Господень, отдающий за вас Свою жизнь.
-248-
1–й и у д е й. Так дай нам этого хлеба, чтоб мы никогда не голодали!
И и с у с. Я — хлеб жизни. Кто пришел ко Мне, не голодает, кто верит в Меня — не жаждет. Я творю волю Отца, а она — вот в чем: кто верит в Меня, обретет вечную жизнь, и Я воскрешу его.
1–й и у д е й. Что это Он говорит?
2–й и у д е й. Как это Он — хлеб?
3–й и у д е й. Воскресит? Да Кто Он такой?
1–й и у д е й (тихо). Иисус, сын назаретского плотника.
2–й и у д е й. Да, да, это мы знаем.
1–й и у д е й. И родителей знаем. Мария, Иосиф бен Илия. Что за чушь, почему это — с неба?
И и с у с. Не шепчитесь. Скажу снова: Я — хлеб жизни. Ваши предки ели манну в пустыне и все равно умирали. Ешьте хлеб, который — с неба, и будете жить, не умрете. Снова и снова скажу вам: Я — этот Хлеб Жизни. Я дам вам в пищу Самое Тело, чтобы мир не умер.
1–й и у д е й. Сошел с ума! Как это — тело, и в пищу?!
2–й и у д е й. Не понимаю!
И и с у с. Снова и снова скажу вам: если не едите Мое тело и не пьете Моей Крови, в вас нет жизни. Ибо Тело Мое — пища, и Кровь Моя — питие. Отец послал Меня, Им Я жив — так и тот, кто меня ест, будет жив Мною.
1–й и у д е й. Он богохульствует! По Закону крови нельзя и касаться.
2–й и у д е й. Язычество, вот это что.
3–й и у д е й. Он язычник — или безумец.
2–й и у д е й. Идемте отсюда, ну Его!
3–й и у д е й. Конечно, конечно! Я просто хотел посмотреть.
1–й и у д е й. И как только разрешают!..
Уходят, сварливо бормоча.
А н д р е й. Учитель, они недовольны. Если Ты будешь говорить так странно, Ты всех растеряешь.
Фо м а. Я и сам толком не понял. А ты, Иуда?
И у д а. Я видел, как пришла и ушла большая опасность. Но проповедуешь Ты Божье Царство — или Себя Самого…
И и с у с. Ты прав, в любом случае это — для немногих. Толпа отхлынула. Утешься тем, что они Меня царем не поставили.
И у д а. Да, Ты их напугал. Что ж, и на том спасибо.
И о а н н. Учитель, что Ты имел в виду? Как можно есть Твою плоть?
И и с у с. Сейчас скажу. Фома, ты еще растерян? Из-за этих слов:"Я — с Неба"? А что будет, когда ты увидишь, как Сын Человеческий восходит на небо? Тебя испугали слова про плоть. Без Духа она — ничто, это Он дает ей жизнь. Слова, которые Я говорю вам, — Дух и жизнь. Но не все вы Мне доверяете.
М а т ф е й. Мы-то доверяем, но многих ты отпугнул. Кое-кто не вернется.
И и с у с. Да, и ты прав. А вы хотели бы уйти?
С и м о н. Куда нам идти? У Тебя — слова вечной жизни.
И и с у с. Ты так думаешь? А вот скажите, кем Меня считают?
И а к о в. Одни — Иоанном Крестителем…
А н д р е й. Другие — Илией или еще кем из пророков.
И и с у с. А вы?
Ученики: Ты–наш Учитель, наш Господин…
С и м о н. Ты — Мессия. (Меняет тон.) Ты — Сын Бога Живого.
И и с у с. Благословен ты, Симон, сын Ионин, ибо сказал так не от себя. Не плоть и кровь открыли тебе это, твоими устами говорил Бог.
С и м о н (растерян). Сам не знаю, почему я так сказал. Просто… просто сказалось.
И и с у с. Когда-то Я обещал дать тебе новое имя. Теперь ты его заслужил. Ты уже не Симон, а Петр, то есть камень, скала. На этом камне Я построю Свою Церковь, и врата ада не поглотят ее. Ты будешь связывать людей с Богом и расторгать их узы с миром. Что ты свяжешь, связано на небе; что расторгнешь — расторгнуто.
Не говори никому того, что Я сказал. Не повторяй и того, что Я — Мессия. Враг силен, дорога трудна. Наверное, я пройду через скорбь, к позорной казни. Я умру, чтобы воскресить Мой народ.
С и м о н. Что ты говоришь?! Какая казнь?! Этого не будет. Этого быть не может, Учитель, одумайся! Не надо!
И и с у с. Ты искушаешь Меня? Опять Мне бороться с дьяволом? Что ж — отойди, сатана! Твои слова уже не от Бога, а от мира. Если кто хочет идти за Мной, пусть идет, как Я, путем скорби. Если он вцепится в жизнь, он ее потеряет. А вот если готов потерять — он ее спасет. Снова и снова скажу вам: некоторые из вас не вкусят смерти, пока не увидят, как придет во славе Божье Царство. Иоанн, помолись со Мной. Мне нужна твоя вера.
И о а н н. Хорошо, Учитель… Только научи, о чем молиться.
Небольшая пауза.
С и м о н. Прости меня, Господи, что я сделал? То я -скала, то — сатана…
Филипп (горестно). Что вообще случилось? Так было хорошо, а теперь — ушло куда-то…
Фо м а. Ты что-нибудь понимаешь, Иуда?
И у д а. Понимаю. А вы?
И а к о в. Наверное, Иоанн понимает.
Е в а н г е л и с т. Вот свидетельство Иоанна, любимого ученика: в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человекам. И Слово стало плотью, и обитало с нами…
6. Праздник кущей
Действующие лица
Евангелист
Иисус
Иуда
Иаков
Иоанн
Матфей
Филипп
Фома
Симон Петр
Иосиф
Симеон — родственники Иисуса
К а й я ф а, первосвященник
Анна, его тесть
Н и к о д и м,
Симон–фарисей — члены синедриона
Старейшина
Клавдия Прокула, жена Понтия Пилата
Вольноотпущенник, Ревекка — её слуги
Писец (Езекия)
Нанятый смутьян
Капитан, начальник дворцовой стражи
Банщик
Евника, сирофиникиянка, массажистка публичных бань
1–й еврей
2–й еврей
3–й еврей
4–й еврей
Еврейка
Сержант дворцовой стражи
1–й левит
2–й левит
1–й римский воин
2–й римский воин
1–й зилот
2–й з и л от
Толпа
Замечания
Иисус. Новое здесь только в том, что Он ведёт спор как истинный диалектик, фазу схватывая суть дела и точно нанося удар. С родственниками (сцена 1,1) Он сдержан и холодноват, но уже ощущается та суровая решимость, которая через полгода приведёт Его в Иерусалим, к смерти. Подчеркнуть, вероятно, надо вызов. В самарянском селении (1,4) Он скорее печален, чем сердит (дух насилия тронул даже Иоанна!); притчу о неумолимом слуге Он рассказывает серьёзно и весомо, как притчу о суде. Но когда Пётр и Матфей показали, что тщатся понять её, Он становится мягче с этими растерянными людьми и называет Иакова с Иоанном"сынами грома"с какой-то суровой шутливостью (не без того оттенка, который есть, скажем, в словах"Ну и парочка!")."Отче Наш"Он читает так, что ясно: Он их совсем простил, отношения полностью восстановлены.
Родственники - комментаторы толком не знают, действительно ли"братья"Иисуса не верили в Него. Поэтому У меня один верит, другой — нет. Симеон не верит совсем; для него Иисус — позор семьи, Которого надо вернуть от чудачеств к пристойной жизни (условности, подчинение родителям и т. п.). Иосиф, напротив, верит и хочет"на публике"подтвердить великое призвание родственника.
Иуда- уже начинает раздражать других (и себя). Он одержим одной–единственной мыслью и не знает покоя. Да, предложение Баруха он отверг, но ему не нравится, как всё идёт: родные давят, ученики глупы, Иисус ведёт себя хорошо, но продержится ли без помощи? Смело защищая Его перед Кайяфой, он всё же проговаривается: Иисус у него как бы"на испытании". Поношение Рима — совершенно искреннее, а вот национальные чувства — узки; это, в сущности, национализм. А главное, он ощущает, что без него всё развалится; и, сам того не замечая, хочет сделать Иисуса пешкой в политической игре, только"с другой стороны", чем Барух.
Иоанн - пыл его впервые окрашивается пламенной нетерпимостью. К счастью, печётся он не о себе; он не может вынести, когда оскорбляют Учителя. Однако всё это проходит без следа, ибо он смиренен и может принять упрёк. По этой же причине он не удивляется, когда Иисус простил их с Иаковом, и настолько, что показал им Себя в Преображении. Он спокойно заснул; отношения его с Иисусом не изменились, а только углубились. Вообще он мог бы оторваться от земли, если бы не любовь к брату.
Иаков - он как бы восходит на небо, держась за Иоанна. Всю жизнь он присматривал за братом — чтобы тот не был смешным, чтобы он не рвался невесть куда; и если уж он идёт на небо, Иаков должен быть с ним, чтобы всё было в порядке. Кажется, они никогда не расстаются, кроме Голгофы, но очень может быть, что и там Иаков просто утешал их мать, Саломею.
Симон Пётр - его прочно связывает с этим миром сама земная реальность: земля, растения, небо. Он — скала, которая стоит на земле и поднимается к облакам; у него — "двойное зрение", он видит и небо, и землю. Преображение он переживает с детской могучей поэтичностью.
Сцена I
Иерусалим, затем — дорога из Назарета.
1. Иерусалим, дом первосвященника
Е в а н г е л и с т. Потом Иисус ходил по Галилее, а не по Иудее, потому что иудеи хотели Его убить. Приближался праздник Кущей…
П и с е ц. Что-нибудь ещё, господин мой?..
К а й я ф а. Нет, ничего. Приготовления к празднику идут неплохо… Постой! Кликни ко мне капитана дворцовой стражи.
Писец (в дверях). Капитан Елиуй, тебя зовёт Первосвященник!
К а й я ф а. Вот что, капитан. Этот Иисус… Ты Его знаешь с виду?
К а п и т а н. Знаю, господин мой.
К а й я ф а. Насколько я понял, сейчас Он в Назарете, но может прийти на праздник. Надо Его задержать, пока Он не вошёл в город. Поставь стражу на дороге. Увидят — пусть берут.
К а п и т а н. Слушаюсь, господин мой. В чём его обвинить?
К а й я ф а. В чём хочешь: в богохульстве, в чародействе, в подстрекательстве. Если взять Его здесь, могут начаться беспорядки. Арестуй Его, пока Он не охмурил народ и не произнёс этих пламенных речей… Да, что за колесница перед домом правителя? Разве Пилат — в Иерусалиме?
Писец. Кажется, его жена приехала.
К а й я ф а. Тоже нехорошо, беспорядков допустить нельзя. Что ж, капитан, ты знаешь, что делать.
К а п и т а н. Будет исполнено, господин мой.
2. Назарет.
Е в а н г е л и с т. Когда праздник был совсем близко, родственники Иисуса пришли к Нему в Галилею…
И у д а (кому-то, кто стоит за дверью). Подождите, № узнаю, может ли Он вас принять. (Довольно резко закрывает дверь).
Иоанн, где Учитель?
И о а н н. Наверху, с Марией. Кто Его спрашивает? Иуда. Да опять эти родственники.
И о а н н. Хорошо, Я Ему скажу. (Удаляется, негромко зовёт). Учитель!
И у д а. Хотят узнать, пойдём ли мы на праздник. Как, Матфей, пойдём?
М а т ф е й. Навряд ли, очень уж опасно. А жаль, я этот праздник люблю! Все живут в шалашах из веток… И в храме службы хорошие, золотые подсвечники, льют воду… Ничего не скажешь, жаль.
И у д а. Да, да, только, ради Бога, не подстрекай Его.
М а т ф е й. Кто, я? Ну, знаешь! Я Ему не советчик. Да и опасно, я ж говорил.
И у д а. Вот именно. Только не в том смысле.
М а т ф е й. А в каком?
И у д а. Неважно. Всего не объяснишь.
М а т ф е й. Знаешь, Иуда, ты — умнее нас всех, но лучше б тебе нами не командовать.
И у д а. Зачем ты так?
М а т ф е й. Учитель Сам в Своих делах разберётся. Ладно, я чего-то не понимаю, но уж это всякий поймёт. Надо Ему доверять. Он всегда прав… Может, пустим их? В конце концов, дом — не наш. Чего их держать за дверью? Даже смешно…
И у д а. Как хочешь.
М а т ф е й (открывает дверь). Здравствуйте, здравствуйте. Не войдёте ли? Иоанн пошёл за Учителем.
Иосиф, Симеон. Здравствуй, Матфей бен–Леви.
Иосиф (он немного обижен). Надеюсь, не помешали?
М а т ф е й. Нет, что ты! Вообще-то мы Его не тревожим, когда Он молится. Но такой случай, родственники… А, вот и Он!
И и с у с. Мир вам, Симеон и Иосиф.
С и м е о н. Мы пришли спросить, не передумал ли Ты.
И и с у с. Нет, Симеон, не передумал.
И о с и ф. Пойми, Тебе надо показаться в Иудее.
И и с у с. Я оттуда ушёл, потому что Мне угрожали.
С и м е о н. А чего Ты ждал, если Ты сидишь в каком-то захолустье? Конечно, власти думают, что Ты что-то замышляешь. Те, кому нечего скрывать, и сами не скрываются. Если Тебя увидят на празднике чин чином, с родными…
И и с у с. Прошлый раз вы обещали Мне защиту и хотели, чтоб Я остался дома.
И о с и ф. Так люди говорили, что Ты — не в себе. Мы беспокоились. Мария, и та…
С и м е о н. А Ты нас обидел. Не захотел встретиться, что-то такое говорил. Да, Ты сказал, что Твои ученики Тебе дороже нас.
И и с у с. Нет, Симеон. Я сказал, что каждый, исполняющий волю Отца, — Мне брат, сестра или мать. Каждый, кто слышит Божье слово и выполняет, как ученики. Они Мне верят, вы — не верите.
И о с и ф. Я в Тебя верю. Я верю, что у Тебя — большое будущее. Ты даровитый человек. Но Симеон прав, надо пойти в Иерусалим и выступить открыто. Верить в Тебя — нелегко. Покажи, чему Ты учишь, что делаешь, тогда Тебе больше поверят.
И о а н н. Не надо так говорить! Мы в–в-верим Учителю.
М а т ф е й. Да, верим.
И о а н н. К–к-как м–м-можно…
И у д а. Хватит, Иоанн. Усмири себя.
И о с и ф. Ладно, не будем спорить. Мы идём туда завтра и в последний раз просим Тебя пойти с нами.
И и с у с. Я не могу, Иосиф. Ещё не время.
И о с и ф. Лучшего случая не найдёшь. Там очень много народу.
С и м е о н. И мы Тебя поддержим, если что.
И и с у с. Для вас всегда — время, вы в дружбе с миром. А Меня мир ненавидит, ибо Я обличаю его дурные пути. Идите на праздник. Мне ещё рано.
И о с и ф. Иисус, я хочу Тебе добра. Подумай. Симеон. Зачем зря препираться? Пошли. До свиданья. Ты просто нарываешься на беду.
Уходят, хлопнув дверью.
И у д а. Ну вот. Я очень рад, Учитель, что Ты отказался.
М а т ф е й. И я. Вообще-то я этот праздник люблю. Но идти — опасно. Для Тебя, Учитель.
И и с у с. За себя ты не боишься?
М а т ф е й. За себя? Да кому я нужен! Я о себе и не думал.
И и с у с. Это хорошо. Ведь мы идём на праздник.
Иуда, Матфей. Идём?!
И и с у с. Да. Только не с ними. И не сейчас.
М а т ф е й. Как же мы…
И и с у с. Тихо. Сами по себе. Вы понимаете, нас ждут! Никому ничего не говорите, Я скажу, когда придёт пора.
И о а н н. Когда же она придёт?
И и с у с. Когда Бог укажет.
3. Иерусалим, бани.
Е в а н г е л и с т. Правителем Иудеи был тогда Понтий Пилат…
Б а н щ и к. Хороша ли ванна, госпожа моя?
К л а в д и я. Да, спасибо.
Б а н щ и к. Вам не жарко?
К л а в д и я. Нет, нет.
Б а н щ и к. Массаж делать будем?
К л а в д и я. Да, пожалуйста.
Б а н щ и к. Ваша массажистка больна. Но у нас есть новенькая, редкая мастерица. Все её хвалят.
К л а в д и я. Ну и прекрасно. Если руки хорошие…
Банщик. Не пожалеете, госпожа моя! Евника! Иди сюда, покажи, что умеешь! У нас — супруга господина правителя, госпожа Клавдия.
Е в н и к а. Постараюсь угодить госпоже.
К л а в д и я. Мне угодить нетрудно. У тебя милое лицо. Вот тут, в плече, побаливает. Попробуй отогнать боль.
Е в н и к а. Хорошо, госпожа моя.
К л а в д и я. Откуда ты?
Е в н и к а. Из-под Сидона. Мой муж работал там в банях. Год назад он умер, а я ушла в Иерусалим, чтобы дочку прокормить.
К л а в д и я. Такая молодая, а уже вдова! Спасибо, что есть дочка.
Е в н и к а. Теперь — спасибо, а раньше… Она больная была, припадочная, кто говорил — одержимая. Весной случилось чудо, всё прошло.
К л а в д и я. Как хорошо! Ты кому молилась?
Е в н и к а. Да всем, госпожа моя! И без толку.
К л а в д и я. Кто же совершил чудо?
Е в н и к а. Еврейский пророк.
К л а в д и я. Ты же гречанка! Я думала, они греков не любят.
Е в н и к а. И я так думала. Но Его очень хвалили, и я решила — попробую. Побежала я… Да вам это будет скучно!
К л а в д и я. Нет, нет, говори.
Е в н и к а. Проходил Он через наш город, и я за Ним побежала. Ученики гонят, а я лезу, кричу:"Пожалей меня, помоги!"Они говорят:"Вот пристала! Прогони Ты её, Учитель". Он посмотрел и молчит. Я Ему в ноги, плачу–кричу. Тут Он сурово так сказал:"Я послан не к вам, а к детям Израиля". Я — своё:"Помоги!"А Он — Своё:"Нехорошо отнимать хлеб у детей и бросать собакам".
К л а в д и я. Какой жестокий человек!
Е в н и к а. Да они все нас псами называют,"поганые псы". Но у Него голос был добрый, и смотрел Он так это, с вызовом. Я думаю:"Надо правильно ответить! Скорей, скорей…"И вдруг сказала:"Ты прав, но собаки едят то, что упадёт со стола". Ох, госпожа моя! Вы бы видели! Он прямо посветлел и говорит:"Молодец! Твоя вера и твой ум спасли твою дочку. Иди домой, она здорова". Бегу домой, и точно — здорова! Здоровей некуда.
К л а в д и я. О, как хорошо! Я бы хотела Его видеть.
Е в н и к а. Завтра у них праздник, Его ждут. За восемь дней Он хоть раз да будет проповедовать.
К л а в д и я. Я узнаю. Как Его зовут?
Е в н и к а. Иисус из Назарета.
4. Самария.
Е в а н г е л и с т. Когда пришла пора идти в Иерусалим, Иисус послал вперёд учеников, и они вошли в самарянское селение, чтобы всё приготовить. А иудеи враждовали тогда с самарянами.
И а к о в. Хорошо бы дойти до ночлега!
И о а н н. Потерпи, Иаков. До селенья — полмили. Смотри! Вон Матфей и Филипп. Значит, всё для нас готово.
Фо м а. Бегут, руками машут. Что-то случилось.
И а к о в. Ты всегда ждёшь худшего, Фома.
Фо м а. А чего ждать от самарян?
М а т ф е й, Ф и л и п п. Учитель! Учитель!
И и с у с. Что там у вас, дети?
М а т ф е й. Не принимают…
Ф и л и п п. Раз мы идём в Иерусалим…
М а т ф е й. Жиды, говорят, поганые…
Ф и л и п п. А Ты, страшно сказать, — мерзкий еретик. Собак спустили!
И о а н н. К–к-какие з–з-злые! Д–д-да как они с–с-смеют?!:.
И а к о в. Дикари! —
Фо м а (мрачно). Я так и знал.
И и с у с. Ничего, пойдём в другое селенье.
И а к о в. Надо их наказать.
И о а н н. Об Учителе! Такое!
И а к о в. Давай сведём огонь с неба.
И о а н н. Да, да, да. Сожжём эту м–м-мерзкую д–д-деревню…
И и с у с. Иаков! Иоанн! Мне стыдно за вас.
И о а н н. Учитель, но…
И и с у с. Вы сами не знаете, какого вы духа. Сын Человеческий пришёл не губить людей, а спасать.
И о а н н. Прости. Я не подумал.
И а к о в. Сорвался… Ты уж прости!
И и с у с (очень серьёзно). А вы их простили? Прощение вам не поможет, если вы не прощаете. Царство Небесное -как царь, которому один слуга задолжал тысячу талантов. Он приказал посадить его в тюрьму, но тот так молил, что правитель простил ему долг. Тут слуга вспомнил, что другой слуга должен уже ему, намного меньше, и пошёл к нему, и взял за горло, и кричал:"Отдай деньги!"Тот взмолился:"Помилуй, дай мне время! Я всё заплачу", — но заимодавец посадил его в тюрьму. Тогда царь послал за первым слугой и сказал:"Ты — плохой человек. Я пожалел тебя и простил. Неужели и ты не мог пожалеть должника?"Сказав это, он вернул его в тюрьму, чтобы сидел там, пока всё не отдаст. Так будет и с вами, если не простите братьям.
М а т ф е й. Учитель, а царь — это Бог?
И и с у с. Да, Матфей.
М а т ф е й. Какой ужас! Мы никогда не сможем Ему всё уплатить.
Симон Пётр. Так не брал бы со второго, тогда бы ему простили.
И и с у с (рад, что Пётр Его понял). Правильно, Пётр. Видите, что надо делать!
Симон Пётр. Видим, Учитель. А вот представь, что кто-то мне вредит. Сколько раз ему прощать? Семь?
И и с у с. Семь? Ну что ты! Семьдесят раз по семь. Столько раз, сколько тебе нужно Божье прощенье. Иаков, Иоанн, дети грома, что вы на это скажете?
И о а н н. Я думаю, мы хуже самарян, они ведь не знают, что делают. А мы… Ты нас учишь, и всё равно… Скажи нам, как молиться, чтобы и к нам пришло Царство.
И и с у с. Когда вы молитесь о Царстве, говорите так: Небесный Отец! Да святится Имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя здесь, на земле, как на небе. Дай нам сегодня сегодняшний хлеб и прости долги наши, как мы прощаем должникам нашим. И не введи нас в искушение, но избавь от зла… (Голос Его затихает).
5. Иерусалим.
Е в а н г е л и с т. А иудеи искали Его на празднике и говорили:"Где Он?.."
К а й я ф а. Ну, капитан, арестовал ты Иисуса бар–Иосифа? Капитан. Нет, господин мой.
К а й я ф а. Почему?
К а п и т а н. Он не пришёл. Мы спрашивали Его родных. Говорят, отказался.
К а й я ф а. Что ж, шуму меньше.
К а п и т а н. Стеречь дорогу?
К а й я ф а. Нет, праздник начался, теперь — не придёт.
К а п и т а н. Очень хорошо.
6. Селенье при дороге.
Е в а н г е л и с т. Он взял Петра, Иоанна, Иакова и пошёл помолиться на гору…
Дальше — очень тихо, почти шёпотом.
Симон Пётр. Иаков! Иоанн! Вы не спите?
И а к о в. Это ты, Пётр?.. Нет, не сплю, думаю.
П ё т р. И я. Надо с кем-то потолковать. Но они были с нами весь вечер, а Он велел не говорить им.
И а к о в. Тише, а то их разбудишь.
П ё т р. Может, выйдем на минутку?
И а к о в. Боюсь, Иоанн проснётся. Он спит у меня на плече.
И о а н н. Спал, пока Пётр мне на ногу не наступил.
П ё т р. Спал?
И о а н н. Да, а что? Иди, Пётр. Мы сейчас.
П ё т р. Где лестница?
И а к о в. Справа, шагах в трёх… Переступи через Фому.
Пауза, шорохи.
Фома, вздохнув и всхрапнув, перевернулся на другой бок.
П ё т р (громче). Вот здесь и потолкуем… А прохладно!
И а к о в. Я взял плащи. Гляди, какие звёзды!.. Небо — как покров славы.
П ё т р. Что оно перед славой, которую мы сегодня видели!
И а к о в. И то правда. Скажи, Пётр, что ты видел? То же, что я?
П ё т р. Когда мы взошли на гору, я устал. Он стоял, молчал, молился, повернувшись лицом к Иерусалиму, и так странно, словно Ему что-то явилось… Попытался молиться и я, но слова не шли… Всё куда-то делось…
И о а н н. Словно остановилось время.
П ё т р. Наверное, я забылся ненадолго… Такая тишина… И вдруг — испугался, как будто тону. Посмотрел на Его лицо, а оно… нет, не смею и помыслить…
И а к о в. Мы тоже видели, Пётр.
П ё т р. Одежда — прямо как свет, белилыцик так не выбелит… А с Ним — двое… О чём-то говорят… Вокруг них — сияние, и я решил, что это — Моисей, который беседовал с Богом на Синае, и Илия, который взошёл на небо в огне и славе… Мне казалось, что это — явь, а всё остальное — сон… но солнце светило, и я ощущал между пальцами жёсткий вереск.
И а к о в. А я ничего не помнил… только держал Иоанна за руку.
И о а н н. Иаков, мой дорогой! Как будто мы снова дети… Помнишь? Ударил гром, я испугался…
И а к о в. Иоанн, брат! Теперь я держался за тебя…
И о а н н. Мне тоже было страшно. Самый смелый -Пётр, он заговорил.
П ё т р. Да, но как! Я испугался, что всё исчезнет, и закричал:"Господин мой, нам тут хорошо! Давай сложим три кущи — Тебе, Илие и Моисею. Пусть так останется навсегда". Вот уж чушь так чушь. Сам не знал, что говорю… Всё перепуталось: и праздник, и Святой город, и Слава в огненном столпе, и ковчег в пустыне… А потом… потом… мы оказались в огне и свете… и голос… внутри?., снаружи?..
И о а н н. Везде. Он заполнил всё и сказал:"Это — Мой возлюбленный Сын, Его слушайте".
И а к о в. А потом — ничего не осталось. Горы, небо, Учитель стоит…
П ё т р. Он протянул руку, и я боялся её тронуть. Но Он был всё Тот же… Словно и не менялся.
И о а н н. Наверное, не Он изменился, а мы. Мы видели Его таким, какой Он есть.
И а к о в. Почему — мы? Мы с тобой, Иоанн, столько Его сердили!
И о а н н. Может, это — знак прощенья… Он как-то сказал — помнишь? — что на небе больше радости об одном раскаявшемся грешнике, чем о девяносто девяти таких, которые не грешили и не каялись.
И а к о в. Может быть… А почему Он велел молчать, пока Сын Человеческий не воскреснет из мёртвых?
И о а н н. Ох, Иаков, это я знаю! Это — страшнее всего. Сын Человеческий — это Он Сам, Он часто Себя так называл."Воскреснет…"Последнее время Он говорит так, словно скоро умрёт. Какой ужас! Как же мы?
П ё т р. Его грозились убить.
И а к о в. Он решился. Я не смею спросить, что Он задумал. Симон Пётр, ты смело говорил, когда мы оба испугались, не спросишь ли?
П ё т р. Нет, не смогу. Как-то Он вёл такой разговор, я стал Его отговаривать, а Он сказал мне слова, которых я никогда не забуду.
И а к о в. Заметьте, не"когда Я умру", а"когда Сын Человеческий воскреснет". Саддукеи не верят в воскресение, но нас учили, что оно будет. Когда же? В конце времён? Неужели нам молчать, пока Бог не откроет всех тайн?
П ё т р. Не знаю. Он говорил так, словно ждать недолго.
И о а н н. Может быть, скоро — конец света.
Пауза.
П ё т р. Когда Он спустился с горы, мир поглотил нас, как пучина. Садилось солнце, ложились тени, нам повстречались эти люди с бедным одержимым мальчишкой, он выл и визжал…
И о а н н. А Учитель возложил на него руки. И даже в этой тени и тьме воцарился мир.
Сцена II
1. Дом первосвященника
Е в а н г е л и с т. Праздник подошёл к середине. Об Иисусе ходили слухи, но говорить открыто не решались, опасаясь иудейских властей.
А н н а. Что ж, Кайяфа, уже четвёртый день праздника, а беспорядков нет.
К а й я ф а. Да, отец мой Анна, всё идёт хорошо.
Н и к о д и м. Не удалось взять Иисуса?
А н н а. К сожалению, нет. Но что-то с Ним сделать надо, очень уж смущает народ. Родители жалуются, что дети ушли за Ним. Прямо не знаю, что теперь за молодёжь!
С т а р е й ш и н а. И женщины там есть! Куда смотрят мужья? Когда приличная…
С и м о н — ф а р и с е й. Не все — приличные. У одной — такая Мария из Магдалы — очень плохая репутация. Ворвалась как-то ко мне, Он у меня был…
Н и к о д и м. У тебя? Иисус из Назарета — у Симона–фарисея?
С и м о н. Позвал Его обедать. Всё ж интересно… В общем, эта девица ворвалась и устроила сцену. Рыдает, целует Ему ноги, поливает их благовониями, отирает волосами, вы подумайте!
А н н а. Ну, это уж!..
С и м о н. Совершенное непотребство.
К а й я ф а. Он её поставил на место?
С и м о н. Куда там! Дошёл до такой наглости… В общем, сказал, что это всё я должен был сделать. Он, видите ли, гость! Какой-то галилейский плотник! А ей говорит, что её грехи прощены.
С т а р е й ш и н а. Нет, кем Он себя считает?!
К а й я ф а. Я знаю эту Марию. Плясунья, кажется. Где она теперь живёт?
С и м о н. В Вифании, с сестрой Марфой и братом Лазарем. Иисус у них бывает.
К а й я ф а. Последим за домом.
Н и к о д и м. Говорят, она совершенно изменилась.
А н н а. Не в том дело, Никодим. Пророк не водится с плясуньями. А уж прощать грехи…
К а й я ф а. Ты прав, это хуже всего. Он прощает грехи, потому что Он — Сын Человеческий. Другими словами — Мессия! Вы понимаете, чем это грозит.
А н н а. Если народ поверит, Рим не обрадуется, а… (Шум на улице). Этого надо всячески избегать. Что там такое?! (Топот, крики).
К а й я ф а. Солдаты! Что-то случилось! Я уж думал, обойдётся.
А н н а. Посмотри, Симон, что там.
С и м о н (в окно). Эй, что там у вас?
Г о л о с: Схватили разбойника Варавву!
С и м о н. Рад слышать. (Отходит от окна). Ничего, Варавву схватили. Ведут в тюрьму.
К а й я ф а. От римского суда не уйдёшь.
С т а р е й ш и н а. Надо отдать им должное — язычники, да, но работать умеют. С ними надо ладить.
К а й я ф а. Вот именно. Потому я и предлагаю осадить раз и навсегда этих смутьянов и самозванцев. Я глубоко благодарен…
С л у г а (вбегает). Господин мой!
К а й я ф а. Что за манеры?
С л у г а. Иисус проповедует в Храме.
К а й я ф а. Что?! (Берёт себя в руки). Первосвященнику не пристала брань, и я бы хотел стать на пять минут египетским погонщиком верблюдов.
С и м о н. Что же это творится!
А н н а. Как Он туда прошёл?
К а й я ф а. Неважно. Прошёл. Что ж, рискнём, возьмём Его в городе. Отнеси эту записку начальнику стражи…
С л у г а. Слушаюсь, господин мой.
Н и к о д и м. Господин мой Кайяфа, ты действительно хочешь пойти на крайние меры?
К а й я ф а. Лучше бы не сейчас. Я дал приказ держать Его под присмотром. Но не сегодня–завтра придётся Его… ликвидировать.
Н и к о д и м. Наказывать невинного за грехи и ошибки последователей…
К а й я ф а. Брат мой Никодим, чувства твои похвальны. Но если Рим рассердится, плохо будет всем. Послушай, может пригодиться: иногда нужно, чтобы один человек умер за народ.
2.
Е в а н г е л и с т. Иисус вошёл и учил, а иудеи Ему дивились.
Негромкий шум.
1–й е в р е й. Говорите что хотите, а проповедник Он прекрасный.
Ж е н щ и н а. Тише, не слышно ничего!
1–й е в р е й. Не волнуйся, Он беседует с каким-то книжником.
2–й е в р е й. Как Он может изъяснять Писание? Он же не учился богословию.
3–й е в р е й. Не пойму, откуда Он всё берёт.
Ж е н щ и н а. Ну вот! Он тебя услышал.
И и с у с. То, чему Я учу, — не от Меня, а от Пославшего Меня. Если будете совершать Божью волю, узнаете, откуда все это.
2–й е в р е й. Кто дал Тебе такое учение?
И и с у с. Тот, Кто дал Закон Моисею. А Моисей дал Закон вам, но вы его не соблюдаете. Почему, например, кое-кто хочет Меня убить?
3–й е в р е й. Ты с ума сошёл! Кто Тебя хочет убить?
И и с у с. Ты сердишься на Меня, потому что Я исцелил человека в субботу. Но Моисей велел вам делать в субботу добрые дела. Что же плохого, если Я исцелил тело и душу? Следуйте не букве Закона, но духу, а насчёт текста, который ты привёл, добрый книжник…
Голос тонет в неясном споре.
4–й е в р е й. Это Его хотят убрать? Он говорит довольно смело, и ничего.
1–й е в р е й. Как ты думаешь, здесь, в синагоге, верят, что Он — Мессия?
2–й е в р е й. Ну, нет! Мы знаем, Кто Он и откуда. А откуда придёт Мессия, не знает никто.
4–й е в р е й. Знают, знают. Мессия — из дома Давидова, а город Давида — Вифлеем.
3–й е в р е й. Вот видите! Этот — из Назарета в Галилее.
И и с у с. Вы знаете, Кто Я, и знаете, откуда Я пришёл. Но Я пришёл не от Себя, а от Пославшего Меня, и уж Его вы не знаете. Я же — знаю, ибо Я — от Него, а Он — Сама Истина.
2–й е в р е й. Так откуда Он? Кто Его послал?
Ж е н щ и н а. Наверное, Он всё-таки Мессия.
2–й е в р е й. Как это по–женски: верить без доказательств!
1–й е в р е й. Посмотри, что Он делает! Что ещё доказывать? Когда придёт Мессия, сотворит ли Он больше чудес?
1–й л е в и т. Сержант, ты слышишь, что они говорят?! Будем брать?
С е р ж а н т. Ну, ну! Дай послушать. В жизни такого не слыхал.
2–й л е в и т. Тут призадумаешься! А вдруг Он–Мессия?
С е р ж а н т. Солдатам платят не за то, чтобы они думали.
И и с у с. Слушайте, слушайте Меня. Я буду с вами недолго, потом Я должен вернуться к Тому, Кто Меня послал.
3–й е в р е й. Что Он имеет в виду? Куда это Он идёт, а мы — не можем? За границу, учить язычников?
2–й е в р е й. Не знаю. Если тебе хочется думать, что…
1–й е в р е й. И я не знаю. Я только сказал…
3–й е в р е й. На мой взгляд…
Голоса их затихают, неясный гул спора.
3. Дом первосвященника
Е в а н г е л и с т. В последний день праздника, самый главный, офицеры стражи пришли к первосвященнику…
К а й я ф а. Вот что, я требую объяснений. Кажется, я дал ясный приказ. Почему Иисус на свободе?
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Мои люди отказались Его взять.
А н н а. От-ка–за–лись? В жизни такого не слышал. Да это бунт!
К а й я ф а. Причины объяснили?
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Сказали, что тоже такого не слышали. То есть, как Он говорил. Вы уж простите, я думаю… они поверили, что Он — Мессия.
К а й я ф а. Так, так… Вроде бы и вы сами колеблетесь… Неужели этот демагог провёл и вас? Казалось бы, хватит того, что ни я, ни вот они Ему не верят.
А н н а. Толпа, всё толпа! Закона не знают. Какое-то проклятие на этом народе.
Н и к о д и м. Разве можно обвинить человека, если сам не выслушаешь его и во всём не разберёшься? Я не говорю, что Он Мессия, но вполне возможно, что Он — Пророк.
К а й я ф а. Брат мой Никодим, ты меня удивляешь. Другой бы решил, что ты — галилеянин! Посуди сам, разве оттуда в наши дни может выйти пророк? Вы свободны, капитан. Я подумаю.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Слушаюсь, господин мой.
Уходит, закрывая за собой дверь.
А н н а. Мне это всё не нравится.
К а й я ф а. Да и мне. Ничего не поделаешь, дух в солдатах не тот!
С т а р е й ш и н а. Как там Барух? Он вроде занялся одним учеником.
К а й я ф а. Прислал донесение, ручается за ученика. Тот говорит, что они ничего не замышляют.
С т а р е й ш и н а. Хм–м… Я бы не очень доверял. По моей информации, он сам ушёл в горы с какой-то бандой. Вероятно, ведёт двойную игру.
К а й я ф а. Не удивлюсь. Вообще-то я кое-что предпринял. Пригласил ученика — его зовут Иуда, и он сейчас здесь. Не хотите побеседовать?
Все:"Конечно! Еще бы!"
К а й я ф а. Кликни его… Пришёл охотно. Беседовать будем с осторожностью — конечно, он всё передаст Иисусу. А! Здравствуй, здравствуй! Ты — Иуда Искариот?
И у д а. Да.
К а й я ф а. Ученик Иисуса бар–Иосифа?
И у д а. Да.
К а й я ф а. Нас беспокоят слухи — конечно, пустые, — что твой Учитель замешан в политику весьма невысокого толка, которая может вызвать ответные меры.
И у д а. Поверьте, что это — неправда.
К а й я ф а. Верим, верим, и очень рады. Было бы жалко, если бы кто-то вмешался в ваши добрые дела среди… среди бедных слоев. Однако сам знаешь, Рим не слишком любит общественную деятельность с политическим оттенком.
И у д а. Понимаю. Вам кажется, что мой Учитель -националист. Вы думаете, что Он подстрекает сбросить римское иго. Как вы мало знаете Его! Как мало знаете народ! Рим — это кара за грехи, и надо нести её. Израиль грешил, и римляне — суд Божий. Римский бич хлещет вас по спине за грехи, римский топор рубит гнилое дерево. Что, не нравится, господин мой? Когда-то первосвященник правил Израилем, теперь -служит кесарю. Вот она, мера унижения, мера вашего греха.
А н н а. Как я погляжу, ты — наглец!
И у д а. Для Израиля и для его Мессии спасение -только в претерпении.
С т а р е й ш и н а. Ну, знаете! Такой же фанатик, как этот Иисус!
К а й я ф а (мягко). Во всяком случае, это… своеобразно. Ты говоришь,"Мессия". А правда, что твой Учитель предъявляет права на этот титул?
И у д а. Он — Мессия, но не земного, а Небесного Царства.
К а й я ф а. Вот именно… (Меняет тон). Что ты знаешь о зелоте Барухе?
И у д а. Опасный человек. Хотел бы воспользоваться Иисусом в политических целях. Я знаю точно, он ко мне подъезжал.
К а й я ф а. Похвально, весьма похвально. Но капля, знаешь ли, точит камень. Удачливые демагоги становятся с ходом времени более земными. Если чистота Его помыслов помутнеет…
И у д а. Я первый Его покину. Но это невероятно. Он не ослабеет.
К а й я ф а. В высшей мере похвально. Мы рады. Однако намекнуть ты мог бы, мало ли что… Твои взгляды на судьбы нации исключительно интересны. Я и сам считаю, что плодотворное, конструктивное сотрудничество с Римом ей чрезвычайно выгодно. Спасибо… мы тебя не задерживаем… Езекия, проводи нашего друга.
Дверь закрывается.
А н н а. Ну, Кайяфа, поздравляю! Кайяфа. Идеи у негоесть. Люди с идеями всегда завидуют лидеру. Да, господа, мы вправе сказать, что дело сделано.
4. Перед храмом.
1–й п р о х о ж и й. Благословен Господь! Хороший был праздник!
2–й п р о х о ж и й. Какой урожай, такой и праздник, слава Господу!
1–й римский солдат. Эй, Марк! Дежуришь?
2–й римский солдат. Да вот, послали на всякий случай. Слава богам, кончается этот праздник!
1–й римский солдат. Хуже нет служить в захолустье. Береги, стереги… То ли дело — добрая война!
3–й п р о х о ж и й (тихо). Это ты, Билдад бен Измаил?
4–й п р о х о ж и й (громко). Кто ты такой? Что тебе от меня нужно?
3–й п р о х о ж и й. Тише! Я пришёл с гор, от Баруха.
4–й п р о х о ж и й. Люди — есть, оружие — есть. Назови место.
3–й п р о х о ж и й. Тш–ш, молчи!
Нанятый с м у т ь я н. Сколько народу на ступеньках!
Его с п у т н и к. Если этот Иисус к ним обратится, кричи вовсю.
Нанятый с м у т ь я н. Ладно. Есть у тебя люди в толпе?
Его с п у т н и к. Уж не сомневайся…
Сквозь толпу медленно продвигается колесница.
С л у г и. Дорогу! Эй, вы, псы! Дорогу жене прокуратора, госпоже Клавдии Прокуле!
Шум расступающейся толпы.
К л а в д и я. Остановись, пожалуйста, Руфус! Отсюда всё видно… Какой большой этот Храм! Свечи, факелы… Я рада, что пришла, Евника.
Е в н и к а. Спасибо, госпожа моя, что взяли меня.
К л а в д и я. Надеюсь, мы увидим твоего Пророка. Евника. И я надеюсь…
Слышно пение из Храма.
К л а в д и я. Ревекка, ты здешняя. Что значит этот праздник?
Р е в е к к а. Госпожа моя, это праздник света и воды. Мы благодарим Бога за дождь и за солнце, без которых нет урожая.
Е в н и к а. Ой, глядите! Вот Он. Идёт во внешний двор. Вон, вон, видите?!
К л а в д и я. Вижу. Значит, это Иисус!
Е в н и к а. Какой красивый, а? Какое лицо!
К л а в д и я. Да, Евника. Поразительное.
И и с у с. Я — Свет миру. Тот, кто идёт за Мной, не будет ходить во тьме, но обретёт свет жизни.
Т о л п а. Благословен Иисус, Пророк Израиля!
И и с у с. Если соблюдаете Мои слова, то вы — Мои ученики. Тогда вы узнаете истину, а истина освободит вас.
С м у т ь я н. Не слушайте Его. Он обманщик. (Гул толпы). А Ты послушай, Пророк из Назарета. Мы — дети Авраамовы и никогда не были рабами.
И и с у с. Я знаю, что вы — семя Авраамово, а вот дети… Нет, не дети. Авраам бы так не делал. Каков отец, таков сын. Ваши дела показывают, кто родил вас.
С м у т ь я н. Мы — чистые израильтяне! У нас один Отец, Бог.
И и с у с. Если бы вашим отцом был Бог, вы бы Меня не гнали, ведь Я — от Него. Почему вы не понимаете того, что Я говорю? Потому что не слушаете. Вы — дети дьявола и делаете его дело.
Голоса сподвижников смутьяна:"Долой! Убьём Его!"
И и с у с. Убьете? Дьявол всегда был убийцей. Он ненавидит истину, ибо в нём истины нет. Когда он лжёт, он говорит своё, ибо он лжец и отец лжи. Я говорю вам Божью правду, и вы Мне не верите. Дети Божьи слушают Его слово, а вы — нет. Значит, вы — не дети Божьи.
С м у т ь я н. Нет, слыхали? Просто воротит!.. Одержимый самарянский!
И и с у с. Снова и снова скажу вам: кто соблюдёт слово Моё, не увидит смерти.
Гул толпы.
С м у т ь я н. Ясно, Ты — не в Себе. Авраам умер, пророки — умерли, а Ты говоришь: если кто соблюдёт Твоё слово, не увидит смерти. Чудовищно! Кем Ты Себя возомнил?
И и с у с. Если Я Сам Себя славлю, слава Моя — ничто. Меня прославляет Отец, о Котором вы говорите, что Он — Бог ваш. Отец ваш Авраам хотел увидеть Мой день, и увидел, и обрадовался.
С м у т ь я н. Тебе пятидесяти нет, и Ты видел Авраама?!
И и с у с. Снова и снова скажу вам: прежде чем был Авраам, Я ЕСМЬ.
Все оцепенели — потом разразилась буря.
Т о л п а. Богохульство! Святотатство! Имя Господне всуе! Долой! Вон! Тащи Его! Камнями, камнями, камнями! (Женские крики).
К л а в д и я. О, небо! Они Его убьют! Позовите стражу! Где мой слуга?
Шум толпы — до конца сцены.
В о л ь н о о т п у щ е н н и к. Лучше уйдём, госпожа моя. Жидовские псы! Будет бунт. Хлестни-ка лошадок!
Т о л п а. С дороги! Камнями! Камнями!
С л у г и. Расступись! А то переедем, вы, псы! Стража! Где стража?
Щелканье бича, крики.
К л а в д и я. Стойте! Стойте! Я должна вмешаться! Они Его убьют!
В о л ь н о о т п у щ е н н и к. Он ушел, госпожа моя. Ничего с Ним не будет.
К л а в д и я, Е в н и к а, Р е в е к к а. Слава Богу!
Шум понемногу затихает, слышен топот солдат.
Е в а н г е л и с т. Иисус сказал:"Не думайте, что Я принес мир на землю. Не мир Я принес, но меч".
7. Свет и Жизнь
Действующие лица
Евангелист
Иисус
Лазарь
Марфа
Мария
Иоанн
Иаков
Симон Пётр
Фома
Матфей
Иуда
Исаак бен–Иссахар, слепорождённый
Иссахар
Рахиль
1–й, 2–й, 3–й и 4–й старейшины в синагоге
С л у г а в синагоге
К а й я ф а, первосвященник,
Иосиф Аримафейский,
Никодим
Шадрах — члены синедриона
1–й, 2–й, 3–й старейшины
Клавдия Прокула, жена Понтия Пилата
Писец в синедрионе
1–й иудей
2–й иудей
3–й иудей
4–й иудей
1–й и 2–й фарисеи
Грубый голос
Крестьянин
1–й и 2–й зилоты
Римский сержант
Капитан кавалерии
Замечания
Иисус. Заметим только, что и в разговоре у Лазаря (о премудрости), и в беседе с Исааком (о дне творения) Иисус говорит так, словно это было с Ним. В беседе с фарисеями (о добром пастыре) Он совершенно прост и спокоен — "вот Я Кто, и ничего вы со Мной не сделаете, если Я Сам не захочу".
Во второй половине тон — другой. Он бросает вызов Иуде, и тот недоверчиво молчит. Марфа отвечает Ему исповеданием обычной, условной веры, явно не понимая, чего Он хочет; Мария ответила лучше — она верит, что смерть не может Его коснуться, но и этого мало, Он не очень доволен. Надо показать, что"воскресение и жизнь" — совсем иное: Он не уйдет от смерти, но пройдет сквозь смерть. Положиться можно только на Лазаря, который через нее прошел и"готов жить ради Учителя". Словами"Лазарь, выходи"Иисус призывает его не столько к вере, сколько к жертве. На этот зов будет дан ответ, но победа — сурова.
Лазарь - меланхолик по природе, мягкий, очень милый, но не совсем живой. Сильные, живые люди его привлекают, хотя, по–моему, Марфу он побаивается. Он добр, это спасает его от эгоизма, хотя на себе он сосредоточен и умеет себя жалеть. Восстав из мертвых, он совершенно изменился. Немногие слова просто дышат доверием и победой.
Марфа тонкостью не отличается. Главное в ней -здравый смысл. Вера ее довольно обычна. Вообще ее можно было бы определить одним словом — "домовитая", если бы не то, что она умеет увидеть себя.
Мария - живая, как ртуть. Легко смеется, легко плачет, легко приспосабливается к жизни (так и чувствуешь, что, если бы у них ввели карточки, она ела бы картошку и радовалась). Когда она говорит, что, приди Иисус раньше, Лазарь бы не умер, она имеет в виду, что при Иисусе вообще невозможна смерть (Марфа же — что Иисус его вылечил бы, и все).
Иоанн, Иаков, Симон Петр - как прежде, только Иоанну трудно выносить Иуду.
Фома - все такой же пессимист, но исключительно предан Иисусу.
Матфей - сразу замечает, если что неладно с деньгами. Слишком он опытен; все это не удивляет его и не отвращает. В таких вещах он — реалист. Опыт научил его: если нет доказательств, молчи, но ухо держи востро.
Иуда. Простите, что ввожу его ради одной сцены, но это очень важно. Речь его сама по себе станет понятной только из следующей пьесы. Он резонно подозревает, что Барух и его сподвижники хотят совершить переворот, а во главе поставить Иисуса, но (совсем не резонно) думает, что Иисус колеблется. Только что он подкупил одного из сподвижников Баруха, а деньги взял из ящика для милостыни. Он дошел до такого состояния, когда буквально все кажется ему подозрительным. Страдает он искренне, как ревнивый муж, чьи подозрения только укрепляются, если жена убеждает его, что невиновна. Единственный правильный вопрос:"Ты мне веришь или нет?"Ответить доверием он не может, просто крошится на куски, пока не совершит чудовищной подлости и не поймет, что сделал. Как Отелло, он может поверить в невинность, только убив ее.
Исаак. Ему — под сорок, он очень хороший человек, умный, набожный, с юмором. Умеет схватить в ситуации самое главное. За тридцать лет нищенства утратил всякий страх и научился разбираться в людях. Во многом он похож на Матфея, но шутит он круче и одарен поэтическим взглядом на мир. Милость и величие Иисуса его ничуть не удивляют — он сразу опознает их как что-то"правильное".
Иссахар и Рахиль. Забитые работящие люди. Церковных властей боятся: конечно, они почитают их, но, если с ними поругаться, кто купит у тебя овощи или даст белье в стирку? Цель у них одна — поменьше шуму. Конечно, про Иисуса они слышали, но упорно отпираются, как только поняли, что Он — persona non grata. Иссахар компенсирует забитость домашним скандалом. Рахиль всегда хнычет.
Иудеи (плакальщики) - мне кажется, среди них есть и женщины, хотя я не знаю, каков тогдашний обычай.
Сцена I
Вифания, у Лазаря.
Е в а н г е л и с т. В Вифании, под Иерусалимом, жил некий Лазарь с сестрами, Марией и Марфой. Мария много грешила, пока не встретила Иисуса, а теперь, когда Он приходил к ним, слушала, сидя у Его ног. Марфа занималась хозяйством…
И о а н н. Ну, вот. Все в порядке.
М а р ф а. Спасибо, Иоанн. Ох, если б каждый так помогал! Теперь можно и стряпать. Сколько сегодня народу? Учитель, ты, нас трое, это будет пять…
И о а н н. Еще Иаков и Симон, если вовремя вернутся.
М а р ф а. Семь… Хоть бы Иаков пряности не забыл!
И о а н н. Уж он не забудет. Больше чинить нечего?
М а р ф а. Нет, спасибо. Беги. Учитель — во дворике, с Лазарем и Марией. (Уходя). Авигея! Горошек собрала? (Кричит издали). Да, Иоанн!
И о а н н. Что, Марфа?
М а р ф а. Как Он любит, со смоквой или с финиками? А то маслин и винограду?
И о а н н. Все равно. Давай со смоквой. (Тихо). Бедная,
как крутится! (Громко, уже во дворике). Добрый Вам вечер.
Простите, что запоздал.
М а р и я. Садись, Иоанн. Ты весь красный.
И о а н н. От очага, я вертел чинил. Вообще-то и чинить нечего…
М а р и я. Да, да. Он и так работает. А мы тебе шербету оставили.
И о а н н. Спасибо, Мария. Здесь хорошо, прохладно. По мне, закат — лучшее время суток.
М а р и я. А осень — лучшее время года. Смотри, какие листья — зеленые, прозрачные. Тени на плитах…
Л а з а р ь. Листья скоро опадут.
М а р и я. Да, так красиво! Алые, ржавые, желтые, по краям — как оборочка… Ветер метет их по земле, а они шуршат, словно шепчут нам радостную тайну. А ты вот осенью грустишь. Учитель, скажи Лазарю, чтобы он был повеселее! Лазарь. Как веселиться в таком мире? Труд, тревога, страх — и проблески надсадного смеха… В лучшем случае мы дождемся покоя, да и то вряд ли. Наверное, страх — самая суть Божьей тайны. Прав я, Учитель? Ведь страх — начало премудрости.
И и с у с (отрешенно, словно во сне). Когда Он утверждал
основание Земли, я была при Нем художницей и радовалась с сынами человеческими.
И о а н н (удивлен, слишком это ему знакомо). Учитель, о ком это!
И и с у с. О Премудрости Божьей.
Л а з а р ь. Неужели радость — там, в самой глубине, у оснований мира? Что ж, постараюсь… Я по природе не склонен к веселью.
М а р и я. Верно. Даже в детстве ты был тихий, серьезный. А потом… Поистине, старший брат. Пытался меня укротить. Если бы я слушалась, я бы такого не натворила. Но, знаешь, я радовалась, что в мире так хорошо. Свет, смех, запахи, золото, драгоценные камни… Какая красота! Особенно я любила, когда меня хвалят. Я для них плясала, чтобы радовались. Вплету белые лилии в медные косы…
Л а з а р ь. Ты очень любила жизнь.
М а р и я. Я любила не то и не так — но любила, пока не нашла Лучшего.
И и с у с. Любила ты сильно, и тебе прощены грехи.
М а р и я. Учитель, так Ты сказал, когда я упала к Твоим ногам у Симона–фарисея. А знал Ты, что мы пришли над Тобой посмеяться? Мы думали, Ты — угрюмый, сердитый, ненавидишь все красивое. Я увидела Тебя и застыла — только Ты был там живым. Все мы — полумертвые, просто притворяемся, а жизнь — с Тобой, не с нами. Она сияла в Тебе как солнце, перед которым блекнут свечи. Я расплакалась от стыда — стою тут, в этих побрякушках. Но Ты заговорил, и в сердце моем тоже засияло солнце. Я впервые стала живой. Жизнь я люблю еще больше с тех пор, как узнала ее смысл.
И и с у с. Да, ты поняла. Я прищеп, чтоб у вас была жизнь, и без ущерба.
Л а з а р ь. Учитель, даже я греюсь рядом с Тобой, словно у очага. Когда Ты здесь, трудно умереть… Но я -не такой, как Мария. Я держусь за жизнь одной рукой, не очень крепко. Если смерть подползет ко мне без Тебя, я уступлю ей, ускользну — и не пожалею.
И и с у с. Ты так мало любишь Меня?
Л а з а р ь. Я очень Тебя люблю. Мало сказать, что я умер бы за Тебя. Я почти готов жить ради Тебя… если Ты попросил бы.
И о а н н. Учитель, поймай его на слове! Что ты, Лазарь, Мария плачет!
Л а з а р ь. Прости, сестра. Со мной — невесело. Не обращай внимания. Развеселись, вон и Марфа. Увидит тебя в слезах, мне влетит.
М а р ф а (быстро входит). Нет, вы подумайте, разбила желтый кувшин! И дверь не закрывается. Сколько их ждать, Петра с Иаковом? Мясо совсем засохнет. Мария, ты бы хоть немного поинтересовалась домом. Мне одной не управиться, от Авигеи проку нет. Мужчины — ладно, пусть весь день беседуют, а нам место — на кухне. Учитель, почему Ты ей все позволяешь? В конце концов, это несправедливо! Скажи, чтобы она мне помогла.
И и с у с. Марфа, ты очень добрая. Ты много делаешь, обо всем печешься — кроме самого главного. Мария выбрала лучшую долю, не отнимай это у нее.
М а р ф а. Учитель, я же ее не ругаю. Просто как-то нечестно… Столько времени дома не жила… могла бы, по крайней мере…
И и с у с. Потерпят твои дела пять минут?
Марфа (не без ворчливости). Ну, вообще-то…
И и с у с. Тогда не беспокойся о них и немного подумай. Присядь. Помнишь, что Я рассказывал, когда был тут в первый раз?
М а р ф а. Когда Ты привел Марию? Да, помню. Про младшего сына, который хотел мир повидать, все промотал, пас свиней. А потом вернулся домой, и отец простил его.
И и с у с. Вот, вот. А про старшего брата Я сказал?
М а р ф а. Нет, Учитель. Отец устроил пир, и все.
И и с у с. Старший брат был в поле, а когда вернулся, услышал музыку и крики. Он кликнул слугу и спросил, в чем дело. Слуга ответил;"Твой брат вернулся. Отец велел заколоть жирного теленка, очень уж рад, что он жив–здоров". Старший брат рассердился, на пир не пошел, сидит, грустит. Вышел отец, позвал его, а он отвечает:"Вот что, я для тебя работал все эти годы, слушался, служил, а ты мне не дал и козленка, попировать с друзьями. Приходит этот бездельник — и ты заколол теленка! Это несправедливо". Отец ответил:"Сын, ты всегда со мной, и все мое -твое. Как не веселиться, как не пировать, если брат твой жив, а не умер, нашелся, а не пропал?"
М а р ф а (взволнована). Учитель! Неужели я такая? Я же ее не ругала!..
М а р и я (огорчена). Нет, конечно — нет! Они оба были со мной, как ангелы!
М а р ф а. Не знаю… Может, я все-таки сердилась… Там, внутри. Понимаешь, мне нравилось, что я добрая с виду. Когда ты вечно дома, становишься уже, строже… хоть капельку. Учитель, не говори! Я понимаю, что Ты скажешь.
И и с у с. Хорошо, не буду.
М а р ф а."Самодовольна"… Так и вижу это слово! Мария, душенька, Он прав. Прости меня! Ну, ну! Идемте, ждать не будем. Остынет ужин, пусть пеняют на себя. Нечего опаздывать!
И а к о в (входит). Это кто опаздывает? Вот и мы, полдороги бежали.
П е т р. Надо бы раньше выйти, но…
М а р ф а. Пряности есть?
И а к о в. Да, возьми… Учитель, помнишь того слепого? Ну, вчера вылечил.
И и с у с. Помню. А что с ним?
П е т р. Фарисеи разбушевались…
И а к о в. Повели его в синагогу…
М а р ф а. Ужин готов, потом расскажете.
П е т р. А на рынке говорят…
Уходят в дом, пылко беседуя.
Сцена II
Иерусалим.
1. Синагога
1–й с т а р е й ш и н а. Давай разберемся. Ты — Исаак бен–Иссахар, слепой, нищий?
И с а а к. Да. То есть, был слепым до вчерашнего дня. Меня все знают. Тридцать лет у храма сижу.
1–й с т а р е й ш и н а. Расскажи толком, что случилось.
И с а а к. Сижу я вчера на ступеньках…
2–й с т а р е й ш и н а. Минуточку! Вчера… Значит -в субботу?
И с а а к. Вот именно. Сижу и слышу: какие-то люди идут, человек десять. Один положил мне в чашу монетку и говорит:"Учитель, почему он слепой? За свои грехи или за родительские?"А другой и ответь:"Нет, они не виноваты. Это — для того, чтобы на нем явились дела Божьи". Помолчал и прибавил:"Я должен все это делать, пока светло, а то наступит ночь, когда ничего не сделаешь". Печально так… Ну, и еще:"Пока Я в мире, Я — свет миру".
3–й с т а р е й ш и н а. В каком смысле?
И с а а к. Откуда мне знать? Подошел, значит, ко мне, помазал глаза глиной, что-ли, и говорит:"Иди, умойся в Силоамской купальне".
2–й с т а р е й ш и н а. И все?
И с а а к. И все.
1–й с т а р е й ш и н а. Он обещал, что ты прозреешь?
И с а а к. Нет.
2–й с т а р е й ш и н а. Почему же ты пошел?
И с а а к. Сам не знаю. Голос такой какой-то… Мы, слепые, судим по голосам. Вот я и понял, что Он — добрый. Пошел я в купальню, умылся как следует, глину эту смыл… Ну, я вам скажу! Сперва совсем растерялся, тыкаюсь туда–сюда, а потом понял. Ох, господа мои, до чего же тут все красиво! Люди идут, деревья стоят, дома, наверху — небо… Вы и не знаете, как вам повезло.
1–й с т а р е й ш и н а. М–дэ, м–дэ… Значит, это было в субботу.
И с а а к. Верно. Вот уж поистине Божий день!
1–й с т а р е й ш и н а. Этот Иисус оскорбляет святыню! Нарочно, что ли? Не мог в другой день исцелить?
И с а а к. Чем лучше день, тем лучше дело.
4–й с т а р е й ш и н а. Грешно так говорить.
2–й с т а р е й ш и н а. Какие дела в субботу? Твой Иисус — плохой человек.
И с а а к. Ну, прямо! Побольше бы таких.
3–й с т а р е й ш и н а. Вообще-то, если чудо истинно… Я не сказал, что оно истинно, я сказал — "если". Так вот, если оно истинно, откуда Он берет силу?
2–й с т а р е й ш и н а. Скорее, от дьявола. Он — чародей.
1–й с т а р е й ш и н а. Чародеев послушать — они все целители.
2–й с т а р е й ш и н а. А на самом деле — шарлатаны. Не удивлюсь, если ты — Его сообщник. Кто-нибудь проверял, слепой ли он?
С л у г а при синагоге. Господин мой, тут его родители.
1–й с т а р е й ш и н а. Скажи, чтоб вошли.
С л у г а. Сейчас, господин мой. Эй, идите сюда!
О т е ц (И с с а х а р). Идем, идем. Добрый вам день, уважаемые.
М а т ь (Р а х и л ь). Благослови вас Господь.
1–й с т а р е й ш и н а. Так, так… Иссахар и Рахиль, место жительства — Нижний город. Это точно его родители?
С л у г а. Еще бы, господин мой! Очень почтенные люди. Он — огородник, она — прачка.
1–й с т а р е й ш и н а. Так. Иссахар и Рахиль, знаете вы этого человека?
И с с а х а р. Как не знать! Это наш сын.
Р а х и л ь. Сынок наш, Исаак. Слепым родился.
1–й с т а р е й ш и н а. Родился? Почему же он видит?
И с с а х а р. Тут такое дело…
2–й с т а р е й ш и н а. Думай, что говоришь! Если ты солжешь или с кем-то в сговоре…
Р а х и л ь. Ой, ну что вы это! Мы — люди честные. Что знаем, то знаем. Это — наш сын, он был слепой, а почему видит — в толк не возьмем.
1–й с т а р е й ш и н а. Вам известно, кто его исцелил?
И с с а х а р. Нет, уважаемый.
3–й с т а р е й ш и н а. Вы слышали об Иисусе из Назарета?
И с с а х а р. Нет, не слышали.
Р а х и л ь. Ничего мы не знаем.
И с с а х а р. Что же вы сына не спросите? Не маленький, сам ответит!
Р а х и л ь. И верно, он скажет. А мы знать не знаем…
1–й с т а р е й ш и н а. Ясно… Мы вас не задерживаем. А ты подойди, Исаак. Заклинаю тебя именем Божьим, скажи правду.
И с а а к. Бог свидетель, меня исцелил Иисус.
1–й с т а р е й ш и н а. Мы считаем, что Он — обманщик.
И с а а к. Это уж я не знаю, а только раньше я был слепой, теперь — прозрел.
2–й с т а р е й ш и н а. Почему ты думаешь, что Он тебя исцелил?
И с а а к. Господи, я ж рассказывал! Вы что, не слушали? Вроде бы вы хотели про Него узнать. Может, в ученики к Нему собрались?
2–й с т а р е й ш и н а. Как ты смеешь! Оскорбление суда!
3–й с т а р е й ш и н а. Вот что, любезный, может быть, ты — Его ученик, а наш учитель — Моисей. С Моисеем беседовал Бог, а про этого субъекта ничего не известно — кто он, откуда…
И с а а к. Удивительно, а? Вы не знаете, откуда Он, а Он мне открыл глаза. Хорошо, положим, Он — плохой. Слушает Бог плохих людей? Сами ведь скажете:"Не слушает". А хороших? Известное дело, да. Вот и смотрите. Такого еще не бывало, чтобы слепых исцелять. Это Один Бог может. Что, неправда?
1–й с т а р е й ш и н а. Ты рожден в грехе и смеешь нас учить? Да мы тебя из общины выгоним!
2–й с т а р е й ш и н а. Из синагоги.
4–й с т а р е й ш и н а. Да, да!
1–й с т а р е й ш и н а. Все согласны?
2–й с т а р е й ш и н а. Я — согласен.
3–й с т а р е й ш и н а. В общем, и я тоже. Нельзя же терпеть, в конце концов!
4–й старейшина и остальные. Суд согласен.
1–й с т а р е й ш и н а. Слушай, Исаак бен–Иссахар! Именем Господним… (Голос постепенно затихает).
2. У родителей Исаака
И с с а х а р. Отлучили! Позор-то какой! Рахиль. Как людям покажемся?
И с с а х а р. Все нас уважали. И тебе не стыдно? Ты можешь смотреть нам в лицо?
И с а а к. Могу, в том-то и чудо.
И с с а х а р. Лучше б ты слепым остался!
И с а а к. Странно слышать такое от отца.
Р а х и л ь. Зачем ты с ними так говорил?
И с с а х а р. Дался тебе этот Иисус! Сказал бы, что ничего не знаешь, вот как мы.
Р а х и л ь (почти плачет). Мы уж старались, старались… чтоб их не обидеть…
И с а а к. Все мне оставили?
И с с а х а р. Мы думали, ты поумней, в твои-то годы… Ты хоть не сказал, что Он — Мессия?
И с а а к. Нет, не сказал. Я сказал, что Он — хороший человек и Бог Ему помогает. В общем, защищал. Что ж вы думали, я буду слушать, как эта шайка Его поносит?
Р а х и л ь. Ой! Разве можно?.. Это же старейшины!
И с с а х а р. В моем доме я этих дел не потерплю! Плох для синагоги, плох и для нас.
И с а а к. Что ж, тебе видней. Слава Богу и Иисусу, теперь я могу работать. Думал, буду работать для вас, как вы -для меня… Ну, ладно. До свиданья, мать. Жаль, что так получилось. Прощай, отец. Вряд ли ты меня благословишь.
И с с а х а р. Я? Да тебя проклясть бы надо!
Р а х и л ь. Иссахар! Не проклинай!
И с с а х а р. Тогда пусть скорей убирается!
И с а а к. Что ж, и на том спасибо.
Р а х и л ь. Исаак! Сыночек! Может, повинишься, а?
И с а а к. Перед ними? Ну, нет! Вот что, отец…
И с с а х а р. Вон отсюда!
Хлопает дверь.
И с а а к. Ну и мир, честное слово! Выгнали, в такой час… Легко сказать, работа, а кто меня возьмет? Побоятся. Ладно, чего там! Руки — есть, голова — есть, а там Бог рассудит. Ух ты, какая луна! Это подумать, я ее в жизни не видел! Прости, господин мой, засмотрелся. Слепой был, все слышал, а теперь чего-то… Ты глядел на луну? Нет, глядел? Очень красивая. Вы-то привыкли, а я — в первый раз… Словно в первый день Творенья…
И и с у с. Бог посмотрел на то, что сделал, и сказал:"Хорошо!"
И с а а к. Ах ты, голос! Скажи еще что-нибудь, ради Бога! Я Тебя не видел, я вообще лиц не разбираю, но вроде бы это Ты…
И и с у с. Исаак бен–Иссахар, рад ли дару, который получил в Силоамской купальне?
И с а а к. Он! Тот, Кто дал свет мне, сидящему во тьме. Ты — Иисус.
И и с у с. Пожалуйста, не так громко.
И с а а к (тише). Знаю, они Тебя гонят. Почему Ты сюда пришел?
И и с у с. Тебя искал. Мне сказали, что из-за Меня ты изгнан из синагоги.
И с а а к. Отец тоже меня выгнал. Да Ты не волнуйся, как-нибудь устроюсь!
И и с у с. Мне некуда тебя взять. У лисиц — норы, у птиц — гнезда, а Сыну Человеческому негде голову преклонить! Ты веришь в Него?
И с а а к. Это в Мессию? Как же, верю, что Он придет.
И и с у с. А доверяешь?
И с а а к. Доверял бы, если бы знал, кто Он. Ты вроде знаешь. Скажи, и я за Ним пойду.
И и с у с. Ты видел Его и с Ним беседуешь.
И с а а к. Ну–у? Вообще-то мог бы догадаться. Если уж кто-то от Бога, так это Ты. Молчи, я верю Тебе. Я пойду за Тобой, куда хочешь. Не прогонишь, а?
И и с у с. Когда человек приходит ко Мне, Я его не гоню.
1–й фарисей. Ай–я-яй! Какое зрелище! Прямо расплачешься.
И с а а к. Кто там?
2–й фарисей. Знаешь ли ты, что нельзя признавать в Нем Мессию?
И с а а к. Да уж разъяснили. Чего там, вы меня выгнали, мне до вас дела нет. Куда хочу, туда иду.
1–й фарисей. Так, так. Слепые ходят ночью к Иисусу. Очень хорошо! Но у нас есть и уши, и глаза.
И и с у с. Ты прав, это хорошо. Я пришел, чтобы слепые видели, а зрячие ослепли.
2–й фарисей. Ты что, намекаешь, что мы слепы?
И и с у с. Слепота — не грех. Если бы вы знали, что слепы, вас не за что было бы винить. Но вы говорите, что видите.
1–й фарисей. Некогда нам с Тобой препираться! Одно мы увидели — Ты позвал и принял черную овцу, изгнанную из стада.
И и с у с. Она пришла в Мою овчарню. Снова и снова скажу вам: кто не входит в дверь, лезет через стену. А тот, кто входит в дверь, — пастух. Он зовет овец по имени и выводит на пастбище. Они идут, ибо знают Его голос. За чужим они не пойдут, чужой голос их пугает.
1–й фарисей. Что Ты такое говоришь?
И и с у с. Я — хороший пастух, овцы идут за Мною. Я знаю их, они — Меня. Хороший пастух отдает жизнь за овец, наемнику нет до них дела. Он видит волка и бросает их. Но Я — не наемник. Я отдаю за них жизнь.
2–й фарисей. Будешь начальство раздражать, ее у Тебя отнимут.
И и с у с. Я отдаю ее Сам и возьму снова. Так велит Мне Отец. Так Он любит Меня. Я — пастырь Израиля…
1–й фарисей (сердито). Пастырь Израиля — Господь!
И и с у с. Власть Моя — от Него. Он знает Меня; так и Я знаю овец, и они Меня знают. Я дарую им вечную жизнь, и никто ее не отнимет, ибо она — от Бога. Никто не может отнять у Бога, а Мы с Ним — Одно.
Сцена III
Заиорданье.
Е в а н г е л и с т. Когда Он все это сказал, иудеи опять хотели побить Его камнями. Но Он ушел от них за Иордан, и жил там, и многие верили Ему…
Однажды Марфа и Мария послали к Нему сказать:"Учитель! Лазарь, которого Ты любишь, очень болен". Он ответил:"Эта болезнь — не к смерти, а к славе Божьей, чтобы прославился Сын Человеческий". И не пошел в Вифанию, а остался еще два дня там, где был.
П е т р. Что это у тебя?
И о а н н. Саронские розы. По всей долине расцвели!
П е т р. Опять весна. А вообще-то и зимой хорошо было, правда?
И о а н н. Да, Петр, куда уж лучше! Тихо… Иерусалим — святой город, но очень там все злые, ленивые… Только и думаешь, что Учителя схватят и убьют.
Фо м а. Я уж испугался, что Он пойдет в Вифанию.
П е т р. И я. Слава Богу, Лазарь не очень болен.
И о а н н. Д–да… Конечно, Учителю виднее, но Лазарь — хворый, вялый. Если он заболел, он бороться не будет.
П е т р. До сих пор продержался — выдюжит. Может, Учитель хотел, чтобы он сам старался.
И о а н н. Да, может быть. Как бы то ни было, я рад, что мы здесь, — за себя, за вас. Ни бунта, ни смутьянов, ни споров. Крестьяне Его любят. Поистине, Царство Божие!
П е т р. Помнишь, Он говорил:"Где любовь, там и Царство"? Может, оно так и придет — тихо, будто тесто всходит… Это Он тоже говорил.
И о а н н. Учителю тут хорошо. Он спокойный, веселый, как тогда, когда мы с Ним познакомились.
Фо м а. Боюсь, это слишком хорошо… Вас не было здесь вчера вечером. Он опять говорил о смерти.
И о а н н. Фома! А я уж надеялся… то есть… Он давно не говорил, с Иерусалима, и мне казалось… Не могу, просто худо стало!.. А что Он сказал?
П е т р. Опять эти жуткие слова, про казнь… Иуда очень расстроился, но как-то странно…
Фо м а (рад переменить тему). Слушай, а что с Иудой? Намеки какие-то…
И о а н н. Какие?
Фо м а. Ну, если ты всем нравишься, это плохо…
П е т р. Так и Учитель говорит.
Фо м а. Да, знаю. Но почему Иуда на Него смотрит, словно хочет подловить? А вчера я его видел с каким-то таким человеком, вроде разбойника с гор. Сунул ему деньги…
И о а н н. Деньги? Милостыню?
П е т р. Фома, ты-то на что намекаешь? Хочешь обвинить Иуду…
Фо м а. Ничего я не хочу. Просто удивился. Иоанн. Нельзя так говорить, Фома, если ты не…
М а т ф е й (неожиданно вмешиваясь). Я давно за ним подмечаю.
П е т р. Матфей! Я думал, ты спишь.
М а т ф е й. Нет, я-то не сплю. Вот смотри. На прошлой неделе мне нужны были деньги для одной бедной семьи, а их вроде бы нет. Мы не могли потратить все, что за рыбу получили, я и спросил:"Где они?"Он так это глядит мне в глаза и говорит:"Ушли на хорошее дело". Знаем мы такие дела! Доказать я ничего не мог, так что промолчал. А вон Учитель! Не расстраивайте Его… пока совсем не убедитесь.
И о а н н. Конечно… Ой, Иуда с Ним!
И и с у с. Что ж, дети Мои, мы прожили счастливую зиму, а теперь — пора. Пойдем в Иудею.
Ученики. В Иудею?
И и с у с. Разве дневное время — не двенадцать часов? Днем можно ходить, не спотыкаясь, ибо светит солнце. Спотыкаемся мы только ночью, без света… Я получил плохую весть о друге нашем Лазаре.
И о а н н. Ему хуже?
И и с у с. Он спит, его надо разбудить.
М а т ф е й. Пускай проспится, это полезно.
И и с у с. Лазарь умер.
И о а н н. Ой, прости! Если бы Ты…
И и с у с. Если бы Я пошел к нему раньше? Ради тебя, Иоанн, хорошо, что Я не пошел. Ты научишься верить.
Фо м а. Если он умер, чего ж идти?
И и с у с. Я иду, а вы — как хотите.
И у д а. Учитель, а Ты не можешь говорить прямо?
И и с у с. О чем, Иуда?
И у д а. О том, почему Ты идешь в Иудею. Поплакать на могиле, утешить сестер? Вряд ли. (Пылко). Никак Тебя не пойму! То Ты говоришь дерзко, смело, словно решился на все, чего бы это ни стоило. Но как, скажи — как? Ты объяснил мне, каков путь в Царство, я вижу его и понимаю. Но творятся дела, которых я никак не пойму… или слишком хорошо понял. Учитель, честен ли Ты? А вдруг Ты говоришь одно, а делаешь другое?
И и с у с. Как-то Я сказал вам, что не все вы мне доверяете. Скажу еще раз — блажен, кто не усомнился во Мне. Без веры ничего нельзя сделать; а если вы верите Богу, верите вы и Мне. Верьте же совсем или совсем не верьте. (Короткая пауза). Когда вернется Сын Человеческий, найдет ли Он веру на земле?
Уходит.
П е т р. Ну вот, ушел… Что ты, Иуда, честное слово! Как будто Учитель задумал что-нибудь плохое…
И у д а. Почему Он не ответил на мой вопрос?
П е т р. Какой? Я, например, не понял, куда ты гнешь.
И у д а. Он — понял! И должен был ответить.
М а т ф е й. Да что вы к Нему пристали! Ему есть чем заняться — Лазарь умер, надо туда идти, там только и ждут, чтобы побить Его камнями, а тут еще мы слова сказать не даем! Даже не ответили, идем мы сами или нет. Ученички Ему достались! Только и знаем, что трусить.
П е т р. Да я что? Я сказал, там опасно.
М а т ф е й. Мог бы знать, это Его не остановит. Он решил — и пойдет, хоть бы на смерть.
П е т р. Да. Он всегда прав, надо Ему довериться. И потом, раньше обходилось.
Фо м а. Я бы на это не полагался. Нет, просто Он -наш Учитель. Если Он идет на смерть, идем и умрем вместе с Ним.
П е т р. Конечно. Что ж мы еще можем сделать?
И о а н н. Мы и не хотим ничего другого.
М а т ф е й. Ничего другого сделать нельзя. Что скажешь, Иуда?
И у д а. Если Он идет, пойду, конечно. Я ведь не смерти боюсь.
Сцена IV
Вифания.
1. На пороге
Е в а н г е л и с т. Когда Иисус пришел в Вифанию, Лазарь четыре дня лежал в могиле. Многие из Иерусалима утешали Марию и Марфу. Услышав, что идет Иисус, Марфа пошла Ему навстречу, а Мария осталась дома…
М а р ф а. Учитель, Учитель! Ты слышал, какое у нас горе?
И и с у с. Да, Марфа, слышал.
М а р ф а. Вот, умер. Если б Ты раньше пришел, Ты бы его вылечил. Да и сейчас, я знаю, Бог Тебе ни в чем не откажет… Но что молиться, если Лазарь умер, его похоронили?
И и с у с. Не плачь, Марфа, он воскреснет.
М а р ф а. Да, когда все воскреснут, в последний день.
И и с у с. Я — Воскресение и Жизнь. Верующий в Меня будет жить, даже если он умер, а если не умер — не умрет. В это ты веришь?
Марфа (растеряна). Я верю в Тебя, Учитель. Верю, что Ты — Мессия, Сын Божий, пришедший в мир, как говорили пророки.
И и с у с. Значит, хоть в это веришь… Где Мария?
М а р ф а. Дома. Сейчас за ней сбегаю.
2. В доме и на дороге
Иудеи плачут над мертвым, это похоже на ирландские поминки.
Марфа (настойчиво, тихо). Мария, Мария! Мария. Что, Марфа?
М а р ф а. Учитель пришел, тебя спрашивает. Иди! Он ждет на дороге.
М а р и я. Слава Богу, пришел!
М а р ф а. Вот плащ.
М а р и я. Спасибо, сестрица… Ах, Марфа, Ему же опасно сюда ходить! (Иудеи все время причитают).
1–й и у д е й. А где Мария?
2–й и у д е й. Куда-то с Марфой ушла.
3–й и у д е й. На могилу, поплакать.
А–й и у д е й. Пойдем и мы.
1–й и у д е й. Смотри! Бегут по дороге.
2–й и у д е й. Не свернули к кладбищу.
3–й и у д е й. Пойдем за ними или нет?
4–й и у д е й. Пойдем. Мало ли что они с горя сделают.
М а р ф а. Мария, они за нами пошли!
М а р и я. Что поделаешь! Бежим к Нему.
1–й и у д е й. Глядите, кто-то их ждет.
2–й и у д е й. Кто же это?
3–й и у д е й. Мария упала, ноги Ему целует.
4–й и у д е й. Значит, Иисус из Назарета.
М а р и я. Учитель! Дорогой! Как хорошо, какое счастье! Если б Ты пришел раньше, наш брат был бы жив.
И и с у с. Ты уверена в этом, Мария?
М а р и я. Да, конечно! Он сам так говорил. И я верю, что смерть бы Тебя не вынесла.
И и с у с (глубоко тронут). Сестры Мои, дети!.. Если бы в мире хватало веры, так бы и было… Куда вы положили Лазаря?
М а р и я. Тут, неподалеку, в пещере.
И и с у с. Отведите Меня туда.
1–й и у д е й. Пророк плачет.
2–й и у д е й. Горюет!
3–й и у д е й. Очень Он любил Лазаря.
4–й и у д е й. Он открывал слепым глаза, неужели не мог спасти друга?
1–й и у д е й. Ни один человек не избавит мир от смерти — сил не хватит. (Причитает)
3. У могилы
М а р ф а. Вот тут, Учитель. Лежит в такой пещерке, вырубили из скалы и завалили камнем.
М а р и я. Лазарь не любил жизни, теперь ему легче.
М а р ф а. Он ее нес, как несут осужденные крест.
И и с у с. Если кто любит Меня, пусть берет крест и идет за Мной… Отвалите камень.
Иудеи. Камень отвалить?!
Марфа (в ужасе). Учитель… он четыре дня как умер! Уже запах пошел.
И и с у с. Разве Я не говорил вам: если верите, узрите Славу Божью? Отвалите камень.
М а р и я. Что вы не слушаетесь Учителя? Иоанн, они боятся!
И о а н н. Ничего, мы отвалим. Петр, Иаков! Идите сюда, надо камень поднять.
1–й и у д е й. Вот лом.
П е т р. Взяли!
Камень откатывается.
1–й и у д е й. Открыли могилу.
2–й и у д е й. Что Он будет делать?
3–й и у д е й. Случится что-то страшное.
4–й и у д е й. Смотрите! Он молится.
И и с у с. Отец, благодарю Тебя, что Ты Меня услышал. Я знаю, Ты всегда Меня слышишь, но благодарю вслух, чтобы те, кто стоит рядом, поверили, что Ты послал Меня. (Громко). Лазарь!
1–й и у д е й. Господи! Мертвого зовет.
И и с у с. Лазарь, выходи!
Напряженная пауза.
Иудеянка (сдавленным голосом). Слушайте! Слушайте! А–а-ах!
2–й и у д е й (бормочет в страхе). О!.. О, что же это! Вы–ходит… движется… не видит… в пеленах… ноги в пеленах!
И и с у с. Развяжите его. Снимите покров с лица.
3–й и у д е й. Не надо! Он четыре дня в могиле!
М а р и я. Марфа, помоги мне… Лазарь, Лазарь, брат, скажи что-нибудь!
Л а з а р ь. Господь мой Иисус!
М а р и я. Ты улыбнулся… Ты смеешься… Ты жив!
Л а з а р ь (радостно). Я жив!
М а р ф а. Где ты был?
Л а з а р ь. Не знаю.
М а р и я. Кто тебя вызвал?
Л а з а р ь. Жизнь. Он — это жизнь, и Он меня не оставлял.
И и с у с. Распеленайте его и отведите домой.
Сцена V
Иерусалим, синедрион.
Е в а н г е л и с т. Тогда многие из иудеев, пришедших в Вифанию, поверили в Него, но некоторые пошли к фарисеям. Фарисеи и Первосвященник собрали совет.
1–й старейшина (пламенно)…. Ходит повсюду, подстрекает, нарушает Закон. Колдует! Вызывает мертвых! А мы? Ничего, ну — ничего!
Ш а д р а х (ехидно). Как так? А собрания? А резолюции?
1–й с т а р е й ш и н а. Что от них толку! Ходит, хоть бы что!.. Только в протокол пишем всякие рекомендации- арестовать, побить каменьями…
2–й с т а р е й ш и н а. Если народ пойдет за этим чудодеем, Рим вмешается и отберет последние остатки свободы. Не сообщишь ли, господин мой Кайяфа, собираетесь ли вы принять меры?
К а й я ф а. Собираемся.
1–й старейшина (ядовито). Очень рад.
К а и я ф а. Но нужно ясное дело и верное время. Иначе Рим защитит Его, а это — ужасно. (Гул согласия). Нужно подать все так, чтобы ничто — повторяю, ничто — не спасло Его от казни.
3–й с т а р е й ш и н а. Согласен. Необходима осторожность.
1–й с т а р е й ш и н а. Почему? Что с вами со всеми? Вы Его боитесь?
Крики"Нет! Нет!"
Н и к о д и м. Боимся, и правильно делаем. Чья в Нем сила? Да, я боюсь, что, воюя с Иисусом, мы воюем с Богом. (Сердитые крики).
И о с и ф А р и м а ф е й с к и й. Я согласен с Никодимом, Иисус — пророк Божий. Неужели вы хотите, чтобы наши имена вошли в историю как имена гонителей? Прошу вас, подумайте, прежде чем совершить несправедливость, а может — и кощунство!
К а й я ф а. Брат мой Иосиф и брат мой Никодим, правильно ли я понял? Вы с Ним согласны? Заметьте, Он называет Себя Мессией, а не пророком, — Помазанником, Христом! Хотите поддержать Его публично — прошу, ваше право. Конечно, это подсудно, вчера одного отлучили именно за это. Да ничего, но не дай Господь, чтобы синедрион стал лицеприятен! Даже если виновный очень богат… вот как ты, Иосиф…Считаете, что Иисус — Мессия Израилев, говорите прямо, будем хоть знать, как обстоят дела.
Н и к о д и м (помолчав). Я не хотел бы бросать вызов синедриону.
И о с и ф. Я беспокоюсь только о том, чтобы не пострадал невинный. Все-таки жертвы правосудия…
К а и я ф а. Слово"жертва"вызывает недолжные чувства. Я говорил и снова скажу; лучше пожертвовать одним человеком, чем целым народом. Поступило предложение обвинить Иисуса бар–Иосифа в колдовстве и богохульстве. Тех, кто"за", прошу выразить это в обычной форме. Так, спасибо…"Против"? Спасибо.
П и с е ц."Против" — нет, воздержались — двое.
Е в а н г е л и с т. Так решили они предать Иисуса смерти.
8. Царский путь
Действующие лица
Евангелист
Б а р у х
Л а з а р ь
Иисус
Иуда
Иаков
Иоанн
П е т р
Андрей
Фома
Филипп
Нафанаил
П р о к л, римский сотник
Кай Понтий Пилат, правитель Иудеи
Клавдия Прокула, его жена
Флавий, вольноотпущенник
1–й старейшина
Ш а д р а х
К а й я ф а
Анна
С л у г а
1–й, 2–й, 3–й, 4–Й гости в Вифании
1–я, 2–я, 3–я, 4–я гостьи
Гонец
Сержант
Отец
Мать
Ребенок
Паломник
Богатый юноша
Саддукей
1–й, 2–й иудеи
Смутьян (Грубый голос)
Сторонник Ирода
Книжник
1–й и 2–й зилоты
Сцена I
От Галилеи до Вифании
Е в а н г е л и с т. Приближался праздник Пасхи. Иисус решил идти в Иерусалим.
1. Лагерь в горах
1–й зилот. Господин мой, гонец вернулся.
Б а р у х. Веди сюда, к костру. Какие новости? Придет Он на Пасху?
Гонец. Придет. Завтра ночует у Лазаря.
Б а р у х. Хорошо. Иди поешь. Умеет кто-нибудь писать?
2–й зилот. Я умею.
Б а р у х. Тогда пиши:"Барух–зилот Иисусу Назарянину, Сыну Давидову, Царю Израиля — радуйся. Я следил за Тобой и знаю, Кто Ты. Случай выпадает раз в жизни. Священники и фарисеи сговорились выдать Тебя Риму, но народ — с Тобой, а у меня есть и люди, и оружие. Подай мне знак. Время нанести удар и овладеть Царством.
Когда царь приходит с миром, он едет на осле. Когда он идет войной, он едет на коне. При входе в город, у Зимри, стоит оседланный конь; стоит и осел. Въезжай на коне в Иерусалим, Тебя поддержит тысяча копий. Не хочешь — езжай на осле, а я подожду более смелого Мессию. Скажи:"Он нужен Учителю", — и бери коня". Написал?
2–й зилот. Написал.
Б а р у х. Завтра, когда стемнеет, вручить Ему лично. Постой! Иуда ненадежен. Найди такого гонца, который не умеет читать.
2. Вифания
Е в а н г е л и с т. Когда Иисус пришел в Вифанию, Он был у Симона Прокаженного с Лазарем, Марфой и Марией.
Дальше — на фоне неразборчивой беседы.
1–я гостья. А Лазарь где? Мы для того и пришли…
2–я гостья. Вон, рядом с Иисусом. Тихий такой, глаза темные.
1–я гостья. В жизни бы с ним не села!
2–я гостья. Т–сс! Вот Мария, его сестра… Та, рыжая.
1–й гость. Вроде бы шутят…
2–й гость. Нет, это подумать! После могилы!
1–й гость. А что, он вправду умер?
2–я гостья. Да, да! Тетка моей снохи у них была.
3–я гостья. Скажи-ка мне, Лазарь (нервно смеется), а как это — мертвым быть?
2–й гость. Ну и вопросец, за едой!
3–я гостья. Нет, нет, пожалуйста! Это очень важно!
Л а з а р ь. Здесь, в этой жизни, мы видим изнанку–нитки, узелки… А там — лицо, самый узор.
Пока он говорит, голоса растерянно затихают.
3–я гостья. Какой?
Л а з а р ь. Прекрасный, страшный и… как бы это сказать?… знакомый. Мы знаем его от века. Тот, Кто создал мир, создал и нас.
3–я гостья. Ага, ага, понятно… (ей ничего не понятно). А вот ты скажи…
2–я гостья. Оставь его, дорогая. Хватит.
Переходим к следующей группе.
3–й гость. Странно люди себя ведут…
4–я гостья. О, да! Вот я — как ничего и не было. Только сказала Марфе:"Твой брат замечательно выглядит".
3–й гость. Вообще о чем разговор? В прошлом году я пять часов лежал без сознания, тоже кое-что видел! Помнится, говорю жене…
Следующая группа.
4–й гость. Иуда, еще кусочек! Хороша козлятина, а? Да, тут бы хорошую рекламу…
И у д а. О, Господи!
4–й гость…. Будет такой религиозный подъем, какого с Исхода не было. Что скажешь, Иисус? Лазарь объедет страну, то–се, все обратятся — и спасутся.
И и с у с. Ты думаешь? Вот послушай. Жил–был богач, ел, пил, наслаждался. Жил и бедняк, тот сидел у дверей и ел объедки. Никому он не был нужен, только собаки лизали его раны. Бедняк умер, и ангелы отнесли его на пир к Аврааму. Умер и богач, оказался в геенне огненной.
4–й гость. Почему, Учитель? Потому что он богатый?
И и с у с. Потому что он жестокий. Посмотрел он вверх и видит — где-то вдали Авраам с этим нищим. Он закричал:"Авраам! Я горю, мне плохо! Не пошлешь ли с ним воды?"
2–й гость. Что они, слуги на побегушках?
И и с у с. Такой уж он человек. А отец наш Авраам отвечает:"Ты получил свое на земле. Ты был сверху, он — снизу. Кроме того, между вами и нами — пропасть, мы не можем перейти друг к другу". Богатый говорит:"Пусть он сходит к моим братьям предупредить, а то попадут вот сюда".
3–я гостья. Все-таки не только о себе думал! Наверное, лучше стал.
И и с у с. Ненамного. Он считал, что его семья — важнее всех. Авраам отвечает:"У твоих братьев есть Писание. Пусть посмотрят, что сказано у Моисея и пророков"."Да, — говорит богач, — но если бы пришел кто-нибудь из мертвых, они бы и впрямь поверили". Тут Авраам сказал:"Не поверили Моисею и пророкам — их никто не убедит, даже если бы кто восстал из мертвых".
Пауза.
1–я гостья. Да, неприятная история…
3–я гостья. Я думаю, бедняк — это Лазарь, а богач? И что это значит?
2–й гость (с него хватит). Читай Писание, соблюдай Закон, вот что это значит!
3–я гостья. Ну–у, как скучно!
Следующая группа.
1_я гостья. Ах, какой запах! Что это?
2–я гостья. Да Мария сосуд распечатала, сломала крышку.
1–я гостья. С благовониями! Дорогой, алавастровый.. — Нельзя же так!
2–я гостья. Льет Учителю на ноги…
1–я гостья. Вечно она чудачит!
1–й гость. Чего мелочиться!
2–я гостья. Сразу видно, мужчина! Такие деньги…
1–я гостья. И на голову, словно Он — царь!
И у д а. Прошу тебя, не надо так говорить!
1–я гостья. Я не в обиду.
И у д а. Учитель совсем не хочет, чтобы с Ним обращались, как с царем. Мария — слишком восторженная.
1–й гость. А как же! Он для них столько сделал!
И у д а (сухо). Это безрассудно. В конце концов, масло можно продать и деньги потратить на бедных.
2–я гостья. Говорила я! Интересно, откуда у нее такие ценности?
И у д а. Она была плясуньей.
1–я гостья. А, понятно!
2–я гостья. Стоит ли хранить… ну, то, что напоминает…
И и с у с. Иуда!
И у д а. Учитель?
И и с у с. Оставьте вы ее в покое. Она сохранила это, чтобы помазать Меня к погребению.
Л а з а р ь. Сестра, не пугайся слов! И нам с тобой, и Ему нечего их бояться.
И и с у с. Снова и снова скажу вам: где будет проповедана Благая Весть, там вспомнят о Марии и о том, что она сделала.
2. Вифания, у Лазаря
И у д а. Тише!
Гонец. Кто там?
И у д а. Ты прекрасно знаешь.
Гонец. Иуда?
И у д а. Он самый. Зачем ты сюда пришел?
Гонец. Сколько дашь, если скажу?
И у д а. Шекель.
Гонец. Два шекеля.
И у д а. Ладно, два. (Звон денег).
Гонец. Принес письмо для Иисуса.
И у д а. От Баруха?
Гонец. От кого ж еще?
И у д а. Что там?
Гонец. Не знаю. Я неграмотный.
И у д а (раздраженно). О!
Гонец. Еще за две штуки скажу ответ.
И у д а. Бери. Что ж Он сказал?
Гонец."Передай пославшему тебя, завтра он увидит знак, которого ждет".
И у д а (в ужасе). О, Господи! Что Барух задумал? На, больше нету. Говори!
Гонец. Он готов выступить с тысячей копий.
И у д а. Так я и знал! Так и знал! Иисус продался! Эй, кто-то идет… Беги.
И и с у с. Это ты, Иуда?
И у д а. Да, Учитель?
И и с у с. Мы ждем тебя, чтобы вместе молиться. С кем ты беседовал?
И у д а (поспешно). Ни с кем. О чем Ты? Не смотри на меня так! Это Ты должен объяснить…
И и с у с. Что?
И у д а (мрачно). Ничего.
И и с у с. Ни с кем, ничего… Ты Мне совсем не доверяешь?
И у д а. Я верю, что Ты — Мессия. Всегда верил. Но должен Тебя предупредить, Тебя ждет беда!
И и с у с. В грешном мире без них не бывает… Но тот, кто приносит их, виновен. Я иду, куда Мне надо идти, а через тебя — так ли, иначе — исполнятся пророчества. Выбери. Кто не со Мной, тот против Меня… Идем, помолись о вере.
Сцена II
Дорога на Иерусалим
1. Капернаум
П р о к л. Здравствуй. Людей привел?,
С е р ж а н т. Да, господин мой.
П р о к л. Хорошо. В порядке?
Сержант, Да, господин мой.
П р о к л. Молодец. (Воинам). Задание ясно? Идете в Иерусалим, на этот их праздник. Придет куча паломников. Следите за порядком! Чтоб ничего такого… Там будет правитель. Покажите ему, что вы — не хуже этой стражи. Если кто что натворит, пусть пеняет на себя. Это я говорю, Лонгин Прокл. Эй, эй, ноги! У стражников сандалии зашнурованы. А это что? Давай, друг, наведи блеску на доспех! Чтоб вы у меня сверкали! Все в порядке, сержант?
С е р ж а н т. Да, господин мой.
П р о к л. Молодцы… Взвод, на–пра–во… Налево — ша–агом марш! (Уходят).
2. Масличная гора
И а к о в. Погода будет — лучше некуда. Какая красота, Учитель! Сверкает на солнце…
И и с у с. Да, Иаков."Прекрасен град Сиона, радость всей Земли".
И о а н н. Только люди там плохие. Иерусалим хорош издали.
П е т р. Отсюда, с Масличной горы — та–ако–ой вид!
А н д р е й. Смотри, сколько паломников!
И у д а. Утром приходил один торговец. Говорит, хотят Тебя встретить.
И и с у с. Да? Ну и что?
И у д а. Я так понял, это — вроде демонстрации. Здесь много ваших, галилеян, они разволновались… Неровен час, будут славить как Мессию!
И и с у с."Скажи дочерям Сиона: вот спасение…"Вы долго ждали, чтобы увидеть, как Мессия войдет в Иерусалим.
П е т р. Учитель, неужели?..
И и с у с. Андрей! Нафанаил!!
Андрей и Нафанаил. Да, Учитель?
И и с у с. Идите в ту деревню, найдите Зимри. У него привязан осленок. Отвяжите его и приведите. Если кто спросит, зачем он вам, скажите:"Это для Учителя", — и его тут же отпустят.
И у д а. Иисус, Иисус, что Ты делаешь?
П е т р. Учитель, это здорово! А вот умно ли?
И о а н н. Учитель, это опасно!
И и с у с. Нет, Иоанн. Тут все верно, надо выполнять пророчества… Идите, Андрей и Нафанаил. Я буду ждать. Андрей и Нафанаил. Идем, Учитель.
Филипп (другим ученикам). Вот это да!
И у д а. Этого я и боялся. Это мне и снилось.
И а к о в. А может, ничего. У Него там столько друзей! Враги и отступят.
П е т р. Если Его тронут на Пасху, будет мятеж.
М а т ф е й. Наверное, потому Он и выбрал это время.
И у д а (горько). Да уж, все обдумано, можете не сомневаться.
Ф и л и п п. Он установит Царство!
Фо м а. Чего ж тогда эти разговоры об опасности и смерти?
М а т ф е й. Фома, да не ной ты! Мы идем в Иерусалим, Царство сходит на Землю, все хорошо. Разве Учитель будет зря стараться? Верно, Иоанн?
И о а н н. Учитель плачет.
М а т ф е й. Ой, Господи!
Ф и л и п п. Наверное, это мы виноваты. Спроси Его, Иоанн.
И о а н н. Учитель, о чем Ты плачешь?
И и с у с. О моем народе, о Моей стране, о Иерусалиме… Град Божий, если б ты знал, что служит тебе к миру! Но время ушло. Теперь ты не узнаешь. Настанут дни, когда враги окружат тебя, и подкопают стены, и обрушат. Они перебьют людей, не оставят камня на камне, ибо ты не узнал своего спасения…
И у д а. Учитель, Ты грозишь городу?
И и с у с. Нет, Иуда. Я пророчествую. Иерусалим, Иерусалим, побивающий пророков и посланников Божьих, как часто хотел Я собрать твоих детей, как собирает под крылья курица! Но Ты не разрешил Мне. И вот, остается твой дом пустым. Ты потеряешь Меня и не увидишь, пока не сможешь воскликнуть:"Благословен Грядущий во Имя Господне!"
И о а н н. Может, это будет скоро… Может, они Тебя сегодня узнают, и все обойдется.
И и с у с. Идите с миром во Имя Господне. Смотри — Андрей и Нафанаил ведут осла.
А н д р е й. Ну, вот. Учитель, под горой много народу, Тебя ждут.
Н а ф а н а и л. Ветки ломают, плащи расстилают на дороге…
Ф и л и п п. Детей привели…
П е т р. Что ж, Учитель, садись, езжай.
И а к о в. Седла нет. Дай, плащ положу.
А н д р е й. И мой.
И о а н н. И мой.
Ф и л и п п (удерживает осла). Да стой ты! Необъезженный… Стой, кому сказано!
И и с у с. Ослик, ты Меня не узнал? Ты тоже — из Отцовского дома… Вот, вот… Молодец.
И о а н н. Ты изгнал из него страх. Это маленький бес, а сильный.
И и с у с. Подставь-ка спину, братец! Вот. Теперь -неси легко свою ношу.
П е т р. Ты гордись, осел. На тебе едет Мессия.
Издали — крики:"Мессия! Мессия! Осанна!"
И а к о в. Кричат, ветками машут! Петр. Ну, едем! Удачи Тебе! Андрей. Вперед, в Иерусалим!
Стучат копытца, крики — все громче. Спустившись с горы, ученики подхватывают крик.
Ученики. Осанна! Благословен грядущий во Имя Господне! Осанна в вышних!
3. Долина Кедрона
Е в а н г е л и с т. И многие пришли на Пасху…
Гул толпы.
Ребенок. Папа, папа, я устал! Скоро, а?
О т е ц. Скоро, сынок. Это — долина, тут течет Кедрон. Смотри! Слева — Масличная гора, справа — городские стены.
Паломник. Здравствуйте, соседи! Доброго вам праздника.
О т е ц. И тебе, друг.
Паломник. Уж это день так день! Пять лет в Иерусалиме не был.
О т е ц. Верно, хороший день, от Бога!
Ребенок. Мам, я пить хочу! Жарко!
М а т ь. Да, да, сынок… Постой, бутылку выну.
Паломник. Тяжело ему, ноги-то маленькие… Эй, что за шум? (Крики вдали).
О т е ц. Солдаты, на конях! Паломник. Правитель едет. Толпа. Гляди! Гляди! Солдаты! Отец. Римляне проклятые!
Паломник. Ах ты, разрази их Господь! Сломай у колесниц колеса!
О т е ц. Так и едут, с этими знаками! Спеси-то, спеси!
(Шум и топот копыт — все ближе).
М а т ь. Отойди-ка, сынок. Вон ликторы. Ребенок. Это кто?
О т е ц. Такие, с палками, с топориками. Перед колесницей путь расчищают.
Паломник. Вот наказание!
ЛиКТОрЫ (нараспев). До–ро–гу, до–ро–гу, до–ро–гу правителю!
Паломник. Пройдут — плюнь на дорогу, сынок, как истинный иудей.
Ликторы. До–ро–гу, до–ро–гу! Посторонись! Едет правитель Иудеи! (Проезжают всадники и колесница).
Ребенок. Папа, это правитель?
О т е ц. Он, Понтий Пилат.
Паломник. А это — его жена, Клавдия Прокула.
О т е ц. Сразу видно, язычники! Рядом с мужем сидит. Нет, чтобы сзади, по–пристойному.
Топот солдат, шум повозок.
Ребенок. Пап, как пыльно!
Паломник. Чтоб им пылью подавиться! Доколе, Господи, доколе?
Колесница Пилата.
К л а в д и я. О чем ты задумался, Кай?
П и л а т. О том, моя дорогая, как трудно с этим народом. О том, какие у них утомительные праздники. О том, наконец, что хорошо бы вернуться в Тир.
К л а в д и я. И слушать, как тебя бранит правитель Сирии?
П и л а т. Да он не так плох… И вообще, человеческая жизнь, морской берег… Знаешь, ему понравился мой доклад. Обещал повышение.
К л а в д и я. Ах, если бы!..
П и л а т (мрачно). Если бы здесь ничего не случилось. Слишком уж неспокойно… Видимо, зилоты что-то готовят. Варавву мы взяли, но он — не один.
Смутный гул. Колесница останавливается.
Эй, что там? Флавий, в чем дело?
Ф л а в и й. Не знаю, Пилат. Что-то такое… Капитан! Капитан! Наш господин спрашивает, в чем дело.
К а п и т а н. Какое-то шествие идет с горы. Впереди — ослик, на нем кто-то сидит, а потом — всякая шушваль. Ветками машут… Что? Как? А, это ихний пророк, Иисус. За ним — толпа.
П и л а т. Скажи ликторам, чтобы разогнали.
К л а в д и я. Кай, не надо! Это — Тот Самый Человек! Я хочу, чтобы ты Его увидел.
П и л а т. Хорошо, моя дорогая. Капитан, госпожа Клавдия хочет на них посмотреть. Поставь колесницу получше.
К а п и т а н. Слушаюсь, господин мой. Первый взвод — на–ле–во! Ша–гом марш! Стой!
Чеканный шаг, стук копыт, скрип колес.
П и л а т. Знаешь, моя дорогая, твой пророк немного похож на бунтовщика.
К л а в д и я. Ну, что ты!
К а п и т а н. Второй взвод — на–пра–во! Ша–гом марш! Стой!
П и л а т. Подъедем Поближе. (Скрип колес, крики толпы).
Т о л п а. Осанна! Осанна! Мессия!
П и л а т. Да, вроде — ничего опасного. Надо сказать, народ за Ним… м–да…
К л а в д и я. Что ты. Кай! Смотри, какие детки!
Дети. Ура! Ура! Осанна!
Ученики и толпа. О–сан–на! Мес–си–я!
Голос из толпы. Эй, ты, пророк! Скажи Своим ученикам, чтобы не так орали!
Толпа немного затихла.
И и с у с. Если они замолчат, кричать будут камни.
Толпа (с новым пылом). Осанна! Осанна! Осанна! Крики медленно затихают.
П и л а т. Ну, прошли. Командуй, капитан. Капитан. Сом–кнись! Ша–а-гом марш!
Колесница, шаг солдат.
Сцена III
Иерусалим
1. У храма и в храме
Е в а н г е л и с т. Тогда фарисеи и прислужники Ирода послали людей, чтобы втянуть Его в спор, поймать на слове и поссорить с властями.
1–й с т а р е й ш и н а. Добрый день, Шадрах. В храм идешь?
Шадрах. А что там такое?
1–й с т а р е й ш и н а. Да Иисус. Мы разместили людей, чтобы Ему мешать. Будет… занятно.
Шадрах. Да уж! Надеюсь, ваши помощники — в своем уме.
1–й с т а р е й ш и н а. Что-что, а ума у них хватит. Надо Его рассердить или выставить в смешном виде, чтобы Он сорвался. Тогда Им займется Рим.
Шадрах. Как сказать… Смех–палка о двух концах. Хотя… Смотри, еще говорит. Мы ничего не упустим.
По мере того как они проходят вперед, голос Иисуса — все громче.
И и с у с…. Бог не принуждает к добру, а потому добро и зло должны расти вместе, пока не придет время жатвы, словно колосья и плевелы. Когда Сын Человеческий придет судить мир, Он отделит зло от добра, как отделяет пастух козлов от овечьего стада. Тем, кто справа, он скажет:"Идите ко Мне, наследуйте Царство Отца! Я хотел есть — и вы кормили Меня, а хотел пить — поили. Мне нечего было надеть, и вы Меня одевали, негде было жить — принимали и утешали, когда Я был в тюрьме". Они спросят:"Господи, когда мы все это делали?" — а Он ответит:"Когда были добры к самому жалкому из Моих братьев". Тем же, кто слева, Он скажет:"Вы Меня не кормили, не одевали, не принимали, не утешали, ибо, отталкивая Моих братьев, вы отталкивали Меня". Итак, кто не узнает Господа в несчастном, пойдет на долгую кару, а добрый — в жизнь вечную.
Одобрительный гул.
С а д д у к е й. Учитель, можно спросить?
И и с у с. Конечно.
С а д д у к е й. Сделай милость, скажи, что Ты думаешь о вечной жизни. Лично я — саддукей…
Грубый голос. Еретик поганый! (Крики, смех).
С а д д у к е й…. и в воскресение не верю.
Г о л о с. Не горюй! Все равно воскреснешь!
С а д д у к е й. Пока не увижу, не поверю.
Г о л о с. То-то удивишься!
С а д д у к е й. Как и ты. Учитель, Моисей сказал: если мужчина умрет, не оставив потомства, брат должен жениться на вдове. Представим, что было семь братьев. Старший умер, вдова вышла за второго, и так далее, до самого младшего.
Г о л о с. Ну–ну! (Смех).
С а д д у к е й. Потом умерла и она.
Г о л о с. Давно пора! (Смех).
С а д д у к е й. Как им быть по воскресении? С кем она
будет?
Г о л о с. Ловко! А. ну, ответь! (Крики, смех, визг).
И и с у с. Это очень глупый вопрос. Неужели ты думаешь, что тогда будет такой же мир? Воскресшие не женятся и не выходят замуж, ну, как ангелы.
Голоса. Здорово! Верно! Что, съел? Ха–ха!
И и с у с. Что ж до того, воскреснем ли мы — разве не сказано в Писании:"Я — Бог Авраама, Исаака и Иакова"? Как это может быть, если их просто нет? Он — Бог живых, а не Бог мертвых.
Голоса. А? Что? Ну-ка, ответь!
Саддукей (растерянно). Я не книжник какой-нибудь. Всякие мелочи текста…
Г о л о с. Тогда сиди и молчи! (Смех).
1–й и у д е й. Учитель, откуда Ты все берешь, когда учишь?
И и с у с. Я отвечу тебе, если ты Мне ответишь. (Оживление). Как по–твоему, Иоанн Креститель говорил от Бога, или он — обманщик?
1–й и у д е й. Не знаю… по всей вероятности…
2–й и у д е й. Осторожно! Скажешь"От Бога", а Он спросит:"Что ж вы его не слушали?"
1–й и у д е й (раздраженно). Я не собирался так отвечать.
К р е с т ь я н и н. Только скажи, что Он обманщик! Он — великий пророк!
Голоса. Верно! Пророк!
И и с у с. Решай же, мы ждем.
Г о л о с. Давай, давай! Ответь, воспользуйся случаем!
1–й и у д е й. Я ничего не могу о нем сказать.
И и с у с. Тогда Я скажу: когда узнаете о нем, узнаете и обо Мне. Да?
Ш а д р а х. Плохо вы людей подобрали. Он их так и щелкает.
Человек из толпы. Если Ты такой мудрец, прямо Соломон (смех), реши нашу тяжбу с братом. Не хочет мою долю отдать. Куда только не ходил, в суды…
И и с у с. Мой друг, кто ставил Меня судьей? Жадничать не надо. Тогда бы вы поладили без суда. Еще что-нибудь спросите?
Сторонник Ирода. Спросим. Мы повинуемся Ироду как истинные Иудеи. (Крики одобрения). Ты вот никого
не боишься. Скажи прямо: платить кесарю подать или нет?
Т о л п а. А–ах! (Они все знают, что это — вопрос из вопросов).
И и с у с. Ах, лицемеры! Ловушку расставляете? Хорошо. Покажите Мне монету.
Сторонник Ирода. Пожалуйста. Так как же?
И и с у с. Чье тут лицо, чья надпись?
Сторонник Ирода. Кесаря, кого ж еще?
И и с у с. Значит, ему и отдай. А Богу — то, что Божие. Вы — люди, на вас отпечатан образ Божий. Что ж вы должны отдавать Ему? (Все несколько затихли).
Книжник. Учитель, это мы знаем. Богу надо, чтобы мы соблюдали Закон. Но какая заповедь — самая важная?
1–й фарисей. Так, так! Ответь-ка ученому человеку!
2–й фарисей. Как Ты насчет родителей?
1–й фарисей. А насчет субботы?
2–й фарисей. А насчет кощунства?
И и с у с. Слушай, Израиль! Возлюби Господа твоего всем сердцем своим и всей душой своей, и всей волей и всем разумом. Вот — первая и главная заповедь. А другая, такая же, — возлюби ближнего, как самого себя. На этих заповедях стоят Закон и пророки.
Книжник. Ты хорошо ответил. И впрямь, это важней любых всесожжении. Храни эти две, другие сами сохранятся.
И и с у с. Если ты это понял, Мой друг, ты — недалеко от Царства… Еще спросите?
2–й и у д е й. Вот Ты говоришь;"Царство". А кто там будет главным? (Гул).
1–й с т а р е й ш и н а. Ну, попался!
Щадрах. Как сказать… Он улыбается.
1–й с т а р е й ш и н а. Сейчас Ему будет не до смеха. Ответит"священники" — обидит Ирода. Ответит"царь" — обидит фарисеев.
Ш а д р а х. Ответит"Я" — всех обидит. Возьмут как бунтовщика. Вы что, вправду думаете, что Он так прост?
И и с у с. Ученики Мои знают ответ, сейчас и вы узнаете. Добрая женщина, не дашь ли Мне свою дочку? Иди сюда, душенька, садись ко Мне на плечо, чтобы все тебя видели. Вот так. Снова и снова скажу вам, двери Царства открыты для простых, благодарных душ. Тот, кто сам себя уменьшит, чтобы стать как этот ребенок, — больше всех в Царстве Божьем.(Растерянное удивление). Да, да! И следите за собой. Тот, кто испортит или обидит ребенка, совершит злодеяние. Лучше бы ему повесить камень на шею и броситься в море. Спасибо, душенька. Иди к маме. Да благословит тебя Бог.
Женщины. Учитель! Учитель! Благослови наших детей! Беги к Учителю, Он добрый!.. И моего! И мою!.. Учитель! Учитель! (Шум).
М а т ф е й. Ну, ну, ну! Учитель занят. Что ж это такое, столько детей?!
И и с у с. Ничего, пусти их ко Мне. Из них состоит Царство. Их ангелы всегда видят Бога. Благослови тебя Бог… тебя… тебя…
2. На улице
Е в а н г е л и с т. Когда Он шел по городу, к Нему кинулся юноша…
Юноша. Учитель! Святой Учитель! Что мне сделать, чтобы унаследовать вечную жизнь?
И и с у с. Почему Ты зовешь Меня святым? Свят Один Бог. Не употребляй таких слов впустую. А что сделать, ты знаешь. Есть заповеди: не убей, не укради, не солги, не прелюбодействуй, чти родителей…
Юноша. Да, да, я все это с детства соблюдаю. Должно быть что-то еще! Мне чего-то не хватает… чего-то я не знаю… Что делать?
И и с у с. Если ты действительно хочешь стать совершенным, Я тебе скажу. Надеюсь, ты послушаешься… да, надеюсь… ты Мне очень понравился
Юноша. А что зто, Учитель?
И и с у с. Уходи, продай все, раздай деньги бедным, а потом — следуй за Мной.
Юноша (ошеломлен). Все продать? Учитель, Ты не понял. Я очень богат.
И и с у с. Что ж, будешь богатым на небе. Ну, идешь? Вот они это сделали.
Юноша. Им легче… А другого ничего нет?
И и с у с. Для тебя — ничего.
Юноша. Мне очень жалко…
И и с у с. Жалко и Мне.
И о а н н. Учитель, он уходит! Позвать его? Ты объяснишь…
И и с у с. Нет, Иоанн, пусть сам выбирает. Как трудно богатым войти в Царство! Пожалей их, им вообще нелегко.
П е т р. Вот тебе на! Это богатым-то?
И а к о в. Да им все легче! Легче мыться, легче учиться, легче быть честным, давать милостыню, в церковь ходить…
И и с у с. Нет, Иаков. Скорее верблюд протиснется в игольное ушко, чем богатый — в Царство Небесное.
П е т р. Кто же тогда может спастись?
И и с у с. По–человечески — никто. А вот Богу все возможно.
П е т р- Учитель, мы отдали все, сколько было, чтобы идти за Тобой. Что с нами станет?
Иисус (весело). Не волнуйся, Петр! Всякий, кто откажется ради Меня от родителей, от жены, от детей, от богатства, получит сторицей даже здесь, в этом мире. Все будут ему семьей, все дела — его делами. Да уж, семейка! У него будут беды — заботы, тревоги, гонения. И вечная жизнь!
И о а н н. Учитель, мы бед не боимся, только бы быть рядом с Тобой!
И а к о в. А в Царстве мы тоже будем с Тобой? Больше нам ничего и не надо. Сядем справа и слева, как теперь…
И и с у с (другим тоном). Сыны Зеведеевы, о чем вы просите? Можете ли пить Мою чашу и креститься Моим крещением?
И о а н н. Учитель, мы готовы на все.
И а к о в. Да, на все.
И и с у с. Что ж, чашу Мою пить будете, а быть ли вам справа и слева — это не Мне решать. Это случится с теми, кому уготовано. Сейчас вы не поняли, потом — поймете.
И а к о в. Зря мы попросили…
И о а н н. Есть люди подостойней.
Фо м а. Очень вы о себе возомнили!
А н д р е й. Царство — не для вас одних.
Ф и л и п п. Иуда как раз вчера говорил… Да, а где он?
А н д р е й. Не знаю. Я его не видел с тех пор, как мы пришли в город.
Ф и л и п п. Ну, ладно. Так вот, он говорил, что не любит, чтобы кого-то отличали.
И о а н н (сердито). Да уж, это — в его духе!
И а к о в. Завидует. Как и вы.
М а т ф е й. Ладно, братцы! Завелись!.. Учитель вас любит, но это даром не дается.
И и с у с. Дети, дети! Сейчас не время ссориться. Вы ничего не поняли. В здешних, земных царствах правители правят, а слуги им служат. У вас так быть не должно. В нашем Царстве самый великий — тот, кто служит больше всех. Сын Человеческий, и Тот пришел слугой, а не правителем, чтобы отдать за вас Свою жизнь.
3. У первосвященника
Е в а н г е л и с т. Тогда вошел сатана в Иуду, одного из двенадцати…
С л у г а. Господин мой, тебя спрашивает какой-то человек.
К а й я ф а. Мы заняты, Я ему назначил?
С л у г а. Он сказал, что ты его примешь. Его зовут Иуда Искариот.
К а й я ф а. О!.. Да, приму. Пошли его сюда. Ну, что ж, отец мой, это неплохо.
А н н а. По–видимому, комедия с ослом неприятно его поразила. Ах, уж эти мне умники! Что ж, прекрасно, а то, насколько я понимаю, в храме все сорвалось.
К а й я ф а (резко). Организовать ничего не могут! Однако божественный Плотник играет нам на руку. Когда призываешь уйти из мира, это примут и буквально.
А н н а. Уж ты, дорогой мой сын, от мира не откажешься!
К а й я ф а. Насколько позволяет мой сан, я — реалист. А, вот и друг наш Иуда! Добрый вечер. Вижу, ты устал. Самуил, усади нашего почтенного гостя! Судя по лицу, у тебя неприятности.
И у д а. И большие. Я обманул тебя, господин мой.
А н н а. Надеюсь, не намеренно.
И у д а. Какой позор! Я ручался за Иисуса. Теперь я понял, что Он стал хуже, много хуже.
К а й я ф а. Вот как? Ты меня пугаешь.
И у д а. Я верил, что Он — Мессия, я помогал Ему, я боролся с подозрениями. Я искренне думал, что у Него хватит силы устоять. Я доверял Ему и ошибся. Он ненадежен.
(Заметьте, сколько тут"я").
А н н а."Не надейтесь на сынов человеческих…"
К а й я ф а. Доверчивость — прекрасная черта, но не в нашем несовершенном мире. Что ты имеешь в виду? Почему"ненадежен"?
И у д а. Он лицемерит! Подумай, говорит о Царстве, зовет очиститься — а Сам строит козни против Израиля!
А н н а. Ай–а-я–яй! Я думаю, ты преувеличиваешь. Да, лесть ударила Ему в голову, но это же обычное тщеславие!
И у д а. У меня есть свидетельства. Барух–зелот поджидает в горах с тысячей воинов. Вчера приходил гонец. Иисус ответил, что даст Баруху знак. Сегодня Его ждал осел, пароль они обговорили. Иисус въехал в Иерусалим на баруховом осле, а толпа приветствовала Его как Мессию.
К а й я ф а. Нехорошо. Еще что?
И у д а. Он объявил войну Иерусалиму.
А н н а. Ого–го! Ты не ошибся?
И у д а. Я слышал. Он сказал:"Вы не приняли Меня, когда Я шел с миром, и потому город будет разрушен, камня на камне не останется".
К а й я ф а. Однако! Мы этим займемся… Спасибо тебе, Искариот, за предупреждение.. Вероятно, тебе было очень тяжело это слушать.
И у д а. Ужасно! Так ошибиться в человеке… Нет, я не ошибся. Бог замыслил Его Мессией, что там — Он был Мессией, но изменил Себе. Господин мой, в Нем погиб гений! Высочайшие помыслы, идеалы — словом, все, о чем я только мечтал, воплотилось в Нем. Но Он спустился на уровень слабых, обычных людей, купился на восторги черни, обменял первородство на похлебку, которую Сам и презирает. Почему Он меня не слушал? Сколько раз…
К а й я ф а. Я уверен, ты хотел Ему добра.
И у д а (обиды хлещут из него). Я Его понимал! Я бы Его удержал! Но Он не доверился мне. Он окружал Себя подхалимами и дураками — мальчишками вроде Филиппа, простыми рыбаками, у которых не больше разума, чем у рыбы. А этот хваленый Иоанн! Смотрит, как больной пес, ловит всякий бред как голос с неба.
А н н а. Народный вождь, я сказал бы — популярный лидер должен царить и среди своих. Настоящие друзья нелицеприятны.
К а й я ф а. Вот ты Ему — друг. Ты понял, что спасет и Его, и Израиль.
И у д а. А, что?
К а й я ф а. Чтобы Он умер, пока не опозорился. Так Он — обычный демагог, со всеми их недостатками, мертвый Он–идея… символ… дух страдальца Израиля. Никто и не вспомнит, что у Него были недостатки. Запомнят учение и чудеса.
И у д а. Верно! Ах, как верно! Именно так. Сын Человеческий должен сперва умереть, Он Сам это говорил, Он это знал в лучшие минуты. Изменил Своей судьбе — что ж, сделаем все за Него! Нами, через нас, любым путем пророчества должны исполниться. Ты Сам говорил так, Иисус из Назарета! Здесь — спасение Израиля.
К а й я ф а. Хвалю. Ты — истинный патриот. Я очень рад, что сумел тебя успокоить. А сейчас, ты уж прости, перейдем к делу. Нужно Его взять, пока Барух не выступил. Ты знаешь, когда это будет?
И у д а. Не совсем. Вероятно, он воспользуется случаем, когда в Иерусалиме, на Пасху много поклонников Иисуса.
К а й я ф а. Пасха вот–вот наступит. Действовать надо быстро.
А н н а. Но осторожно! Нам не нужен бунт. Особенно — когда здесь Пилат.
К аи я ф а. Ты прав… сейчас, сейчас… Искариот, я хотел бы, чтобы ты оказал две услуги делу Израиля.
И у д а. Какие?
К а й я ф а. Во–первых, узнай, когда думает выступить Барух. Во–вторых, сообщи нам, когда Иисус будет не защищен, чтобы мы взяли Его тихо–мирно. Согласен? Что ж до благодарности — положись на нас.
И у д а. Согласен. А полагаться… Я уже ни на кого не полагаюсь. Я отдал все, чтобы идти за Ним, а Он меня предал. Кто поручится, что вы не одурачите и не вышвырнете меня? Хорошо говорить всякие слова, но как по–вашему, во что обошелся мне этот патриотизм? Баруховы гонцы трудились не ради истины. Я лгал и крал, да! Крал из общей кассы. Они начинают подозревать. Этот пошляк Матфей может выдать меня в любой момент. Что я скажу судье? Сошлюсь на первосвященника? Попрошу денег из храмовой сокровищницы? Кто мне поможет — синедрион? Сказано вам, я никому не верю. Я доверяю только тому, что могу взять в руки. Все люди лгут, не лгут только одни вещи. Заплатите мне и запишите в ваших книгах, чтобы люди знали, что я сделал это ради Израиля.
К а й я ф а. О чем речь! Конечно, мы возместим твои убытки и вознаградим услуги. Как иначе! Скажи, сколько ты просишь, в разумных пределах…
Е в а н г е л и с т. И они столковались с ним на тридцати серебрениках.
9. Царская трапеза
Действующие лица
Евангелист
Иисус
Симон Петр.
Андрей
Иаков
Иоанн
Филипп
Нафанаил
Фома
Матфей
Иаков Алфеев (Младший)
Иуда (Фаддей)
Симон Кананит
Иуда Искариот
К а й я ф а
Писец (Езекия)
Анна
Ш а д р а х
Кай Понтий Пилат, правитель Иудеи
Клавдия Прокула, его жена.
Начальник храмовой стражи (Елиуй)
М а л х
Замечания
По техническим причинам я обошла хронологию Иоанна и приняла, что Тайная вечеря — это пасхальная трапеза.
Порядок Пасхи такой: первая чаша вина; горькие травы (с подливой); опресноки; вторая чаша. Тут старший сын спрашивает отца, что значит эта служба, а отец ему отвечает. Потом едят пасхального агнца, потом пьют еще две чаши; потом поют особые псалмы. Сюда очень подходит ответ:"Это кровь Моя Нового Завета", намекающий заодно на сакральность Евхаристии, избегая самого слова, которое вызвало такие споры.
Опреснок — тонкая пресная лепешка, вроде нынешней мацы. Когда ее ломают, она хрустит, как печенье.
Я приняла, удобства ради, предположения архиепископа Темпла. Иуда как казначей сидит рядом с Учителем. Петр, Иоанн и Иаков — так близко друг от друга, что могут шептаться, а Иуда — так же близко от Иисуса. Матфей, опираясь на левый локоть и глядя поверх ног Нафанаила и Филиппа, легко увидит, как Иуда вышел из комнаты. Только Фоме приходится повысить голос, чтобы Иисус его услышал. Все это не очень важно перед микрофоном, но разумно и помогает лучше увидеть.
Ученики. Сперва они радостно возбуждены, как при входе в Иерусалим. Они надеются, что Царство будет вот–вот восстановлено; и, получая удар за ударом, удивляясь, даже сетуя, думают, что дождутся какого-то"переворота". Тревожная нота звучит еще тогда, когда нервничает хозяин. Волнуясь, как дети, они легко вспыхивают (подчеркивать не надо). Иоанну и Петру это не нравится, но, скорее, из-за того, что это не нравится Учителю.
Тут начинаются удары. Первый — когда Иисус моет им ноги. От удивления они буквально оторопели. Дальше удары просто сыпятся, один тяжелее другого:
1. Кто-то из них предаст Учителя. Ну, что это! Вот уж не ко времени, Царство наступает. Даже те, кто не любит Иуду или смущается в его присутствии, никогда его не подозревали. Конечно, он бывает странным, сердитым… кое-кто заметил, что случается что-то непонятное… Ничего, умные люди говорят странные вещи, мы же их не подозреваем! В общем, такого не бывает. Учитель протянул ему хлеб… это знак внимания… что-то ему прошептал… тут может быть много объяснений. И только они немного задумались, все сметает другой удар.
2. Он уходит! Не может быть. А как же Царство?"Ухожу…"Прямо сейчас, в такой момент, и туда, куда им не уйти. Что-то непонятно — "увидите","не увидите…"Оставляет какую-то новую заповедь… Ничего не поймешь!
3."Это — тело Мое". Петра, Иоанна и Иакова второй удар удивил меньше, чем других, но больше испугал, они больше знают. Иоанн особенно чувствует, что происходит что-то странное. Естественная печаль и сверхъестественный ужас волнами находят на него. Слова про тело страшны и таинственны (это для нас они связаны с"такой хорошей службой", а вы представьте, как они звучат, когда в Храме день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем приносят кровавые жертвы, каждую Пасху мажут кровью косяки — и тут Человек, с Которым ты ходил, ел, пил, беседовал, смеялся, говорит это, сидя рядом с тобой). Иисус пробует их немного успокоить, но нетерпеливый Фома не унимается. В ответ они слышат совсем уж дикие фразы.
Иудей знает твердо, что Бога видеть нельзя, живым ты не останешься; молодой, горячий Филипп хочет в этом разобраться. Вечно Учитель на что-то намекает! Может показать Отца — пусть показывает, тогда они успокоятся.
4."Кто видел Меня, видел Отца". Для строгого монотеиста это страшное кощунство или поразительная истина. Мы не знаем, как приняли эти слова ученики; может быть, просто растерялись. Из действий их не видно, что они испугались кощунства, а Иоанн Богослов ничего не объясняет; не объясним и мы. Во всяком случае, когда Учитель дает последние наставления и молится за них, слушают они по возможности спокойно. Дальше мы видим ясно только Петра, Иоанна и Иакова. Заметим, что Филипп ничего про Иуду не понял, и в саду приветствует его как друга.
Пётр. Такой, как обычно — порывистый, самоуверенный, но легко кается (и снова делает то же самое). Порывы его добры, он не горд, готов признать, что ошибся, но никак не запомнит, что часто ошибается. Нет, он не даст мыть себе ноги — и тут же кидается в другую крайность, снова его надо одернуть. Иисус упомянул меч — он решает, что Царство в конце концов завоюют, а в саду вообще хочет все сделать сам. Ничто не может поколебать его самоуверенности, он и молитвы не заметил; но когда закричал этот мерзкий петух, он потрясен. Петр всегда может увидеть ангелов. Когда он узнает, как он слаб, доброта и смирение спасают его от отчаяния Иуды, у которого нет ни смирения, ни доброты.
Иоанн. Важно заметить одно — его совершенствует любовь. Он понимает, как тяжело Учителю, и пугается, словно ребенок в темноте. На Фаворе он поддержал Иакова, он не боится славы Божьей, а глубин человеческого горя — боится. Появление Иуды разбудило в нем"сына Громова".
Иаков. Он спокойнее, может говорить с Петром, может поддержать младшего брата (они снова — дети, льнущие друг к другу, как тогда, на Фаворе).
Иисус. Здесь — больше, чем в других пьесах — Он несет все на Своих плечах. Перед нами опять кроткий Иисус, кроме самого конца.
В начале Он занят Иудой. Он знает (в чисто человеческом смысле), что тот Его предаст, и скоро. Надо понять, сколько осталось времени, и, по мере сил, спасти Иуду от него самого (богословствовать не будем, так получается на человеческом и драматическом уровне). Иуда и Иисус играют в мрачную игру — каждый делает свой ход, чтобы выяснить позицию другого.
Иисус начинает с великодушного жеста: зовет Иуду сесть рядом с Ним. Иуда задает вопрос, причем так, чтобы приоткрыть свои намерения. Двусмысленный ответ должен напомнить о"часе Сына Человеческого", предоставив Иуде толкование.
Моя ноги ученикам, Иисус серьезно и мягко его предупреждает, а в ответ получает грубость. После такой пощечины Он кладет карты на стол. Теперь Иуда уверен, что знает все. Когда Иисус дает ему хлеб, он бросает прямой вызов; Иисус отвечает; Иуда снимает маску. Ответ его значит:"Я знаю все о Твоих кознях и выдам Тебя". Он уходит.
Теперь Иисус спешит (не"торопится"), осталось очень мало времени. Ученики ничего не понимают, хотя Он пытался их предупредить. Значит, надо сказать прямо, хотя они огорчатся и разочаруются. Конечно, пугать их не надо. Подвести их к событиям грядущей ночи — все равно что вывести лошадей из горящего здания. Осторожно, мягко Он сообщает им поразительные истины — о Новом Завете, о Своей божественности, о Своей смерти, о сошествии Святого Духа — подготовляет, утешает, молится. Но они слишком взволнованы, чтобы Его понять, а Он понимает, что испытания им не выдержать. Бедное стадо! Да, придет Дух, объяснит и утешит, но до тех пор им будет нелегко.
Трудно и Ему. В горнице Тайной вечери Человек и Бог едины, Бога даже как-то больше, а вот в саду кажется, что остался один Человек. Я думаю, надо во всю силу играть и страх, и горе. Впереди — муки и смерть, на людей положиться нельзя, молитва бесплодна. Но вот Он видит спящих апостолов, а там — фонари и факелы. Надо встретить то, что нельзя вынести, — и Он встречает достойно. Трижды являет Он Свою власть:"Вложи меч в ножны";"Это Я", отзвук имени Божьего; неожиданное признание Своей силы ("Я мог бы призвать ангелов").
(Четыре главы Иоанна я уложила примерно в 600 слов, стараясь сохранить самые любимые и знакомые фразы. Раза два я оставила повторы, которых в подлиннике очень много, чтобы сохранить напряжение, — ведь Он вбивает им то, что говорит. Кроме того, я чуть–чуть разъяснила трудные, но важные слова про суму и про меч у Луки, связав их со словами:"Не молю, чтобы Ты забрал их из мира").
И у д а. Понимая, что Иисус видит его насквозь, он просто бесится от гордыни и злости. Мягкость и великодушие Учителя только раздражают его (этим он отличается от Петра), и он почти сознательно хочет причинить боль ради чистого зла, разрушения. Донося на Иисуса, он чуть–чуть искажает Его слова (как журналист, у которого вроде бы все правильно, а в контексте звучит иначе). Но что-то его зацепило, он ведь очень умен, и в нем копошатся сомнения. А вдруг Иисус верен Себе и добровольно идет на муку? А вдруг сам он, Иуда, слепил из мнимостей какое-то ненужное зло? Сомнения он гасит, гордыне их не выдержать. Иисус должен быть виновен, все прочее слишком унизительно. Похоть жестокости, прикрывающаяся мазохизмом, выползает наружу. Иуде уже нравится, что Иисус беспомощен: он Его обнял, а стражи — вот–вот схватят. Скоро он увидит себя и поймет, что всегда ненавидел Учителя, как эгоист ненавидит Бога.
Кайяфа. Здесь он — активный и умный организатор. Сцены с ним важны с сюжетной точки зрения, они объясняют: 1) почему суд был таким поспешным, что подсудимого осудили не на основе свидетельских показаний, а на основе Его собственных слов; 2) почему так старались тем не менее соблюсти иудейский закон (иначе Пилат не подписал бы приговора
[2]; 3) почему хотели управиться до субботы; 4) почему Иисуса обвиняли не в подстрекательстве, а в богохульстве; 5) почему Иуду не вызвали свидетелем.
Пилат. Нет ничего удивительного в том, что он утверждает приговор. Представьте себе, к примеру, британского чиновника в Кении. Туземцам охотно разрешают применять свой закон, если он не противоречит нашему (приговор беглому рабу чиновник не подтвердит, так как мы не признаем рабства). Если в разбирательстве что-то неясно, Пилат может открыть дело заново. Поэтому (ведь обстоятельства — особые) надо сказать, что Иисус виновен еще и в подстрекательстве.
Пилат ничего против Него не имеет, он бы охотно Его отпустил. Ему вообще противны эти еврейские дрязги, а Клавдия расстроится. Однако слова о подстрекательстве ставят его в тупик. У него уже были неприятности из-за евреев, нельзя снова искушать кесаря. Однако ему очень важно, чтобы не подумали, что он просто взял — и подписал. Что ж, не так уж трудно поинтересоваться, все ли по закону.
Клавдия. Реакции у нее чисто женские: 1) она искренне жалеет знакомого и очень приятного человека; 2) вообще знает, что закон или не закон, а хороших людей казнить нельзя; 3) терпеть не может и варваров, и бюрократию; 4) ревностно блюдет интересы мужа. При страшном имени кесаря она сдается, а ночью видит сон и пишет отчаянную записку. Какой был этот сон, мы узнаем в пьесе о Распятии.
Сцена I
Иерусалим.
Е в а н г е л и с т. В первый день опресноков, когда за–калают пасхального агнца, Иисус послал Петра и Иоанна, сказав им:"Идите в город. Там вы встретите человека с кувшином воды. Войдите с ним в дом и скажите хозяину:"Учитель спрашивает, где горница, в которой Он будет есть Пасху с учениками". Хозяин покажет вам большую комнату наверху. Там все приготовьте". И они пошли, и все было так, как Он сказал, и они приготовили Пасху.
П е т р. Вроде бы все. Что там у тебя, Иоанн?
И о а н н. Горькие травы.
П е т р. Положи здесь, у Него под рукой. Что там у Женшин?
И о а н н. Все готово. Как только придут, можем есть.
П е т р. Надеюсь, не запоздают.
И о а н н. Иуда и Филипп идут по лестнице… Иуда, еще кто-нибудь пришел?
И у д а. Андрей, Иаков и Фома должны были выйти вслед за нами. Как, вышли, Филипп?
Ф и л и п п. Да. Учитель сказал идти по двое, по трое, осторожности ради.
И о а н н. Хорошо. А то хозяин волнуется. Нет, не обижает, но побаивается нас, что ли.
П е т р. Наслушался сплетен.
И у д а. В конце концов, он прав.
И о а н н. Все спрашивает, мы будем весь праздник или только сегодня. Ты, часом, не знаешь?
И у д а. Не удостоили сообщить. Марфа спросила, вернемся ли мы на ночь в Вифанию. Пришлось сказать, что не знаю.
И о а н н. Спросим Учителя, когда придет… Вон еще кто-то.
И у д а. Наверное, твой брат. Нет, другой Иаков.
П е т р. И другой Иуда. А что с моим братом, Андреем и Фомой?
Иуда–Фаддей. Мы их обогнали. У Фомы волдырь на пятке.
И о а н н. Бедный! Всегда с ним что-то случается! Когда воссядет на престоле, подушка будет в буграх. Ах ты, я волнуюсь и спать хочу! Как будто жду чего-то ужасного и боюсь проспать. Так бывает в день рождения, перед гостями.
П е т р (практично). Устал ты за день.
И у д а. А что, по–твоему, случится?
И о а н н. Не знаю. Учитель так странно говорит, что я не удивлюсь, если придет Царство.
И у д а. Очень интересно.
П е т р. А, вот они! Как пятка?
И а к о в. Марфа прислала еще опресноков. Смотри, какие! Прямо из печи. Хрустят.
П е т р. Верно. Заходи, Андрей, заходи!
И а к о в. Нафанаил и Симон Кананит входят в калитку.
И о а н н. Значит, все, кроме Матфея.
Фо м а. Он с Учителем. Ну, я сяду. Нога болит.
И а к о в. Вон туда. Здесь — Иоанн.
Фо м а (обижен). Прости. Сяду пониже. Надеюсь, никто не возражает?
И о а н н. Ой, Фома! Мне все равно, где сидеть.
П е т р. Опять эти споры!
М а т ф е й (входит). Споры? Ну и люди вы, честное слово! Собираемся праздновать Пасху, мы с Учителем идем, радуемся, смотрим на луну, Он мне такую хорошую историю рассказывает, про доброго самарянина -а вошли сюда, и пожалуйста!
Спорят.
Перестаньте, вон — Учитель. Иисус. Мир вам, дети.
У ч е н и к и. И Тебе.
П е т р. Все готово. Лежанка для Тебя — во главе стола… Подушка удобно лежит?
И и с у с. Спасибо, Петр. Удобно.
П е т р. Кто будет рядом с Тобой?
Ф и л и п п. Учитель, можно дальше будем мы с Нафанаилом?
И и с у с. Конечно, Филипп. Петр, а ты — справа от Иоанна, хорошо?
П е т р. Ну, как же! Иаков, ты — сюда, между мной и Андреем… Симон… Фома, другой Иуда… другой Иаков… У Матфея место есть?
М а т ф е й. Есть, рядом с Нафанаилом. Спасибо, тут очень удобно.
П е т р. Иоанн, как вино?
И о а н н. Налил первую чашу. Учитель, благослови трапезу.
И и с у с. Спасибо Тебе, Господь наш, создавший для нас эти яства. Аминь.
И о а н н. Травы, Учитель… подливка…
Следующие реплики — на фоне общей беседы.
А н д р е й. Третью Пасху вместе едим. Каких мы чудес не видели с тех пор, как узнали Учителя! Помнишь, Иоанн, как я тебя к Нему привел?
П е т р. Я помню, Андрей. Да, было у нас всякое… И мирное время, и трудное, раз или два — страшное, а то и великое. Многого мы не забудем, а, Иоанн?
И о а н н. Забыть нельзя ничего.
Филипп (через стол). Я вот не забуду самого начала… когда к нам сила пришла, исцелять. И еще Лазаря, как он вышел и закричал от радости.
Н а ф а н а и л. Я тогда удивился. А когда Учителя бить собирались — испугался. Хотя очень здорово Он им вызов бросил, прямо сердце пробил!
М а т ф е й. Вообще-то сердце переворачивают добрые, жалостливые слова. Учитель, сказать не могу Тебе, что они со мной сделали! Эта Пасха — самая лучшая. А почему? Потому что Царство увидим, верно я говорю?
И и с у с. Царство очень близко.
М а т ф е й. Мы его, можно сказать, пред–вку–шаем. Вон Учитель — на царском месте, с Ним — советники, слева и справа. Сердце и голова, Иоанн и Иуда.
И у д а (неприязненно). Рад узнать, в какой Иоанн должности.
А н д р е й. У моего брата тоже есть должность… и звание.
П е т р. Андрей, ну что ты!
И а к о в. Хранитель ключей, да?
А н д р е й. Именно! Верховный судья.
И у д а. Скорей уж, главный тюремщик.
А н д р е й. Как ты грубо… А главное, на Петре стоит церковь.
Н а ф а н а и л. Значит, первосвященник.
И а к о в (неприятно удивлен). Он не священнического рода. Наш отец Зеведей…
Ф и л и п п. Конечно, Иаков, конечно. Первосвященник — Иоанн, а Иуда ведает казной.
М а т ф е й. А я? Я ведь был чиновником. Плохая должность, плохие власти — но все же чему-то научился.
Фо м а. Что ж, все должности — тем, кто во главе стола?
Иуда–Фаддей. Правильно! Как же мы с тобой и Симон?
На нижней стороне стола — гул спора, из которого вырываются крики:…совета…дворца.. иностранных дел.
И о а н н. Учитель, Тебя раздражает это безумие?
И и с у с. Нет, Иоанн, огорчает. Они так мало поняли, времени почти не осталось… Есть в том кувшине вода?
И о а н н. Есть, Учитель. Налить Тебе?
И и с у с. Нет, не надо… Помоги Мне снять плащ.
М а т ф е й (над гулом спора). Тише, вы! Учитель выходит из-за стола. Рассердился на наши глупости. Это я виноват, я начал.
А н д р е й. Нет, я. Петром расхвастался.
Фо м а. А я ворчал. Ворчать нельзя, тем более на Пасху.
А н д р е й. Что это Учитель делает? Полотенцем опоясался, как слуга!
П е т р. Несет кувшин и миску! Нельзя же так! Иоанн, чего ж ты?
И и с у с. Иоанн, сын Зеведеев, дай Я помою тебе ноги.
И о а н н. Учитель! (Подавляет инстинктивный протест). Как
Ты хочешь, дорогой Учитель. (Плеск воды).
П е т р (громким шепотом). Да что это?!
И о а н н. Петр, оставь.
И и с у с. Симон Петр, сын Ионин… Петр. Ну, нет! Ну уж — нет!
И и с у с. Нет? Снова и снова скажу: если Я их тебе не помою, ты никак со Мною не связан.
П е т р. О!.. Прости, не понял. Мой, Учитель, — что
Там, И руки, и лицо! (Плеск).
И и с у с. Те, кто омылся, не должны омываться снова. Только ноги у них — в дорожной пыли. Если омоешь ноги, ты чист. Иаков, сын Зеведеев… (Плеск).
И а к о в. Учитель, мы все омылись, чтобы смыть грехи. Значит, мы чисты?
И и с у с. Да, вы чисты… Андрей, сын Ионин… (Плеск). Да, вы чисты, но не все. Симон Кананит… (Плеск).
П е т р (шепотом). Иоанн, почему Он так сказал?
И о а н н (шепотом). Не знаю. Когда загляну себе в сердце, вижу столько грязи…
И и с у с. Фома–близнец, дай Я помою… Ты натер ногу?
Фо м а. Так, чепуха, Учитель… ерунда.
И и с у с. Я смою боль вместе с пылью… (Плеск воды, звук имен). Иуда… Иаков… Матфей… Нафанаил… Филипп… Иуда Искариот, дай Я помою тебе ноги. (Плеск). Они в грязи… молись, чтобы они не ввели тебя в искушение.
И у д а (угрюмо). Я положил руку на плуг и пойду — по крови ли, по грязи…
И о а н н. Учитель, разреши, я уберу кувшин… Вот Твой плащ… Вернись к нам.
И и с у с. Спасибо, Иоанн. Слушайте, дети! Поняли вы, что Я делал? Вы зовете Меня Учителем и Господином- и правы, это верно. Так вот, если Я, ваш Господин и Учитель, помыл вам ноги, как слуга, то и вы должны мыть друг другу ноги. Я подал вам пример, чтобы вы делали то же, что Я. Слуга не разумней господина, посланец — не больше хозяина… Надеюсь, вы поняли…(Что-то вроде"Да, да…") Что ж, хорошо вам, если так и будете делать… Говорю не обо всех. Я знаю, кто — со Мной, а кто отвергнет Меня, как сказано в Писании. Помните, принявший Меня принимает Того, Кто Меня послал, отвергнувший — Его отвергает.
И о а н н. Учитель, как Ты печально говоришь!
И и с у с. Снова и снова скажу: один из вас предаст Меня.
П е т р. Предаст?!
И а к о в. Ну, что Ты!
М а т ф е й. Кто же у нас такой подлец?
Ф и л и п п. Тебя — и предать! Чушь какая-то.
Н а ф а н а и л. Учитель, Учитель, Ты же не думаешь, что кто-то нарочно?..
Фо м а. Конечно, не думает!
М а т ф е й. Случайно, по глупости… это мы можем.
П е т р. Да уж, я вечно что-нибудь ляпну. Учитель, Ты про меня? Да?
У ч е н и к и. Я! Я!
А н д р е й. Может, еще какой-то, не из нас?
И и с у с. Из вас, из двенадцати. Тот, кто ел со Мной хлеб. Сын Человеческий идет, как написано, но горе тому, кто Его предал! Лучше бы ему не родиться.
У ч е н и к и. Из нас?! Кто ж это?.. Нарочно?.. Ужас какой!.. Что Он хочет сказать?..
Дальнейшая беседа — на таком фоне.
П е т р (тихо). Иоанн, Иоанн, спроси Его! Иоанн. Дорогой Учитель, кто это?
И и с у с. Я обмакну в подливку хлеб и дам ему. (Громко). Иуда Искариот! Иуда. Учитель? Иисус. Возьмешь этот хлеб? Иуда. Спасибо. (Тихо). Учитель, Ты — обо мне? Иисус (тихо). Да. Что задумал, делай быстро. Иуда. Ты много знаешь, Царь Израиля.
М а т ф е й (голос его снова вырывается из гула). Ничего не понимаю… Эй! А где Иуда?
Н а ф а н а и л. Наверное, пошел что-то купить или раздать милостыню. Скажи…
М а т ф е й. Тих–хо! Учитель говорит.
И и с у с (почта про себя). Значит, сейчас, Сын Человеческий… сейчас… (Громко). Дети, послушайте! Я недолго буду с вами. Скоро вы станете искать Меня, ибо Я как сказал, так и скажу: туда, куда Я иду, вы прийти не можете. Очень скоро вы не увидите Меня, а потом — увидите, ибо Я иду к Отцу.
М а т ф е й. Учитель, Ты нас не бросишь!
Н а ф а н а и л. Ты уходишь? Сейчас?
А н д р е й. Почему?
Ф и л и п п. А как же Царство?!
И у д а — Ф а д д е й. Что это? Скоро не увидим…
И а к о в М л а д ш и й. А потом — увидим…
С и м о н К а н а н и т. Идет к Отцу…
Ф о м а. Ничего не понимаю!
П е т р. Учитель, мы не поняли. Что Ты собрался сделать? Куда идешь?
И и с у с. Туда, куда пойдете и вы, только не теперь. Прежде чем уйти, Я хочу дать вам новый закон. Любите друг друга! Любите, как Я любил вас. Так и узнает мир, что вы — Мои ученики.
Сцена II
Иерусалим.
1. У первосвященника
Е в а н г е л и с т. Иуда немедленно вышел. Уже стемнело.
И у д а. Господин мой, действуй быстро. Он подозревает. Сегодня ночью Он назначил встречу в Гефсимании.
К а й я ф а. На какой час?
И у д а. Не знаю. Он сказал:"Будем ждать, пока не придет время".
К а й я ф а. Баруха упоминал?
И у д а. Нет. Но что еще мог Он иметь в виду? Разве что… Нет, это невозможно. Путь страдания Он забыл. Он виновен, я знаю! Он должен быть виновен… Когда я ушел, господин мой, они еще ужинали. Можешь взять Его в саду, пока не пришли сообщники.
К а й я ф а. Да… Хотел бы я побольше сведений!.. Завтра — пятница, ночью — уже суббота. Держать Его в тюрьме до новой недели — нельзя, будет бунт. Надо все провернуть, пока никто ничего толком не понял. Возможно ли взять Его, допросить, осудить и казнить завтра, до шести вечера? Трудно, но попытаемся… Езекия!
П и с е ц. Господин мой?
К а й я ф а. Пошли гонцов ко всем членам синедриона. Срочный совет, здесь, у меня.
П и с е ц. А если они еще не отужинали?
К а й я ф а (мрачно). Пусть поспешат. Моисей велел есть быстро. Скажи, через час — здесь. Что еще? Свидетели. Надеюсь, ты брал на заметку тех, кто на Него жаловался?
П и с е ц. Да. Все — тут.
К а й я ф а. Выбери, кто получше, и проследи, чтоб были здесь до полуночи. Этот приказ — начальнику дворцовой стражи. Скажи, чтобы привел… Искариот, сколько их у вас?
И у д а. Одиннадцать.
К а й я ф а. Пусть возьмет столько, чтобы с ними справиться. Или больше, кто его знает. Ждать будут здесь, до распоряжений. Быстро, быстро!
2. Горница Тайной Вечери
Е в а н г е л и с т. Пока они ели, Иисус взял хлеб и вино, по обряду Пасхи…
И о а н н. Учитель, Ты благословишь хлеб?
И и с у с. Спасибо Тебе, Господь наш, Бог мирозданья, что Ты дал нам хлеб, плод земли. Аминь.
У ч е н и к и. Аминь.
И и с у с. Берите, ешьте. Это — Мое тело, Которое Я преломляю за вас… Делайте так в память обо Мне. (Ломает опреснок).
П е т р (шепотом). Иоанн, что это? Почему — "тело"?
И о а н н (шепотом). Помнишь, Он сказал: пока мы не будем есть Его плоть…
П е т р. Помню, но не понимаю. Спроси Его, а?
И о а н н. Я и так спрошу, когда дам Ему чашу. Полагается по обряду… Петр, мне страшно!
П е т р. Налей вина и спроси.
И о а н н (неуверенно). Учитель, благословишь ли Ты вино второй чаши?
И и с у с. Спасибо Тебе, Господь, Бог мирозданья, что Ты создал плод лозы. Аминь.
У ч е н и к и. Аминь.
И о а н н (произносит обычную формулу). Что Ты хочешь этим сказать?
И и с у с. Пейте ее, ибо это — кровь Моя Нового Завета, которую Я проливаю за всех, во оставление грехов… Как Я хотел есть с вами Пасху! Ведь Я не буду есть ее, пока она не свершится в Царстве Божьем. Что ж, возьмите, разделите между собой, ибо Я не буду пить от лозы виноградной, пока не придет Царство.
И о а н н. Учитель, Твои слова удивляют нас и печалят.
И и с у с. Не тревожьтесь. Вы верите в Бога — верьте и
Меня. У пути в дом Моего Отца много придорожных гостиниц. Я всегда приму вас, так что мы снова и снова будем вместе. Не печальтесь. Вы знаете, куда Я иду, и знаете, как идти туда.
Фо м а. Мы не знаем, куда Ты идешь! Откуда же нам знать, как туда идти?
И и с у с. Я — Путь, Истина и Жизнь. Прийти к Отцу можно только через Меня. Если вы знали Меня, вы Его узнали. Да вы и сейчас знаете Его, вы Его видели.
Ф и л и п п. Разве можно увидеть Бога — и не умереть? Учитель, с нас хватит, если Ты покажешь нам Отца.
И и с у с. Я столько был с вами, Филипп, а вы Меня не узнаете?.. Тот, кто видел Меня, видел Бога.
3. У первосвященника
Е в а н г е л и с т. Тогда первосвященник созвал совет…
К а й я ф а. Итак, решено. Отец мой Анна, сделай вот что: собери свидетелей, прими узника, пошли всех в старый зал и собери совет. Я к вам присоединюсь… Да, и не забудь, пусть принесут мое одеяние… Надо пойти к Пилату, убедить его, чтоб утвердили приговор сразу, без суда. Если он решит все проверить, целый день потеряем… Ничего. Вероятно, рассказ о заговоре сработает.
Ш а д р а х (из вредности). Значит, синедрион будет судить Иисуса за оскорбление кесаря?
К а й я ф а. Нет, Шадрах. За колдовство, богохульство и презрение к Закону.
А н н а. Позовете этого, Искариота?
К а й я ф а. Нет, не стоит. Произведет плохое впечатление. Кроме того, по Закону нужны два свидетеля, а его обвинений поддержать некому. Он свое сделал, лучше его устранить. Ну, времени терять нельзя. Езекия, плащ!
4. Горница
И и с у с. Если вы любите Меня, исполняете Мои заповеди, Я попрошу Отца, чтобы Он послал вам сильного помощника — Утешителя, духа Истины. Мир не может принять Его, потому что Его не знает; а вы — знаете, и Он будет с вами всегда. Верьте Мне, Я не оставлю вас без утешения, Я к вам приду. Мир Меня не увидит, вы — увидите, и узнаете, что Я жив, и жизнью Моей будете живы.
П е т р. Учитель, как Ты покажешься нам, а не другим?
И и с у с. Если кто любит Меня и выполняет, что Я сказал, Мы с Отцом придем к нему и поселимся в его сердце. Я говорю вам все это, пока Я с вами; когда же придет Святой Дух, вы вспомните и поймете… Я много хочу сказать вам, но сейчас вы не вместите, да и времени нет, князь мира сего встает, чтобы Мне противиться. Ничего не бойтесь. Я оставляю вам Мой мир — не тот, что считают миром в этом мире, а другой, который есть у Меня. Помните, мы с вами -одно. Я — лоза, вы — ветви. Если жизнь лозы не вливается в них, плода на ветках не будет. Без Меня вы ничего не можете сделать; но если ваша жизнь — во Мне, просите чего угодно, Я дам вам живую силу. Знайте это и радуйтесь… Я — с вами, всегда радуйтесь. Снова скажу: любите друг друга, как Я полюбил вас. Самая большая любовь — когда ты отдаешь за друга жизнь. Вы — Мои друзья, Я не назову вас слугами, ибо господин не доверяет своих дел слугам. Нет, вы — друзья, и с вами Я разделил все тайны Божьи.
И о а н н. Учитель, мы любим Тебя как друга — и как господина.
И и с у с. Только помните, что Я сказал: слуга — не больше хозяина. Если мир вас ненавидит, первым он возненавидел Меня. Вас будут выгонять из синагог, преследовать, и придет время, когда, убивая вас, люди будут думать, что служат Богу. Но не бойтесь, Я победил мир.
П е т р. Учитель, что бы ни случилось, слова Твои дадут нам силу и смелость.
И и с у с. Станьте со Мной на колени, и Я помолюсь о вас, Мои дорогие друзья, Мои дети…
Отец, час настал. Я прославил Тебя на земле. Я сделал то, что Ты Мне заповедал. Теперь прославь Меня славой, которую Я имел с Тобой до основания мира. Я открыл имя Твое тем, кого Ты дал Мне; они были Твои, и Ты дал их Мне, и они сохранили Твое слово. Пока Я был с ними, Я соблюдал их и никого не потерял, кроме одного, который сам нас бросил, ибо так должно быть. А сейчас, когда Я должен уйти, Я приношу их снова к Тебе. Благослови их и охрани, чтобы они были едины, как Мы с Тобой. Я не прошу, чтобы Ты забрал их из мира, — только охрани их от мирского зла, ведь Я посылаю их в мир, как Ты Меня послал. Молю Тебя не за них одних, но за всех, кого они научат и приведут к Тебе, чтобы они все были едины — Я в них, и Ты во Мне, все вместе. Аминь.
У ч е н и к и. Аминь.
Хвалебные псалмы; постепенно затихают.
5. У Пилата
П и л а т (не без раздражения). Да, да, дорогой мой Кайяфа. Конечно, подпишу любой приговор местного суда, если он не противоречит имперскому праву, а суд соответствует закону данной страны. Но зачем мне вставать затемно?
К а й я ф а. Ваша милость, чем быстрее, тем лучше. У Него немало сторонников. Если дать им время, могут быть большие неприятности. А кроме того — только вам, в обвинение это не входит — у меня есть основания полагать, что Он связан с националистами Баруха–зелота и на сегодняшнюю ночь намечен мятеж.
П и л а т. Вот как!
К а й я ф а. Пожалуйста, запись.
П и л а т. Спасибо. (Язвительно). Кесаря тронет твоя забота о благополучии Рима. Хорошо, я разберусь.
К а й я ф а. А приговор?
П и л а т. Пошли ко мне арестованного и протокол — сюда. Тогда — подпишу.
К а й я ф а. Премного обязан вашей милости.
П и л а т. Не за что. Спокойной ночи. (Про себя). Клавдии это не понравится. (Вслух). Флавий! Возьми донесения об Иисусе из Назарета и погляди, есть ли там про некоего Баруха… Не доверяю евреям.
6. Горница
И о а н н. Вот и прошла эта странная трапеза… Учитель, Ты еще не уходишь? Ты сказал, что пойдешь в Гефсиманию. Пойдем вместе, а? Ты не прогонишь нас? Не бросишь?
И и с у с. Нет, Иоанн, не прогоню и не брошу. Но сегодня ночью вы Меня бросите. Помните, как у пророка?"Поражу пастыря, и рассеются овцы". Кончится все хорошо — когда Я восстану, Я созову овец и поведу, как водил в Галилее.
П е т р. Учитель, что Ты! Может, все Тебя и бросят, но не я.
И и с у с. Симон, Симон! Сатана хочет уловить вас и рассыпать, как рассыпают зерно. Но Я просил, чтобы вы устояли. Когда ты впрямь обретешь свою душу, укрепи братьев.
П е т р. Учитель, я не боюсь. Я пойду куда угодно. Я в тюрьму с Тобой пойду! Что мне шпионы и предатели? Я умру за Тебя!
У ч е н и к и. Мы все за Тебя умрем!
И и с у с. Умрешь за Меня? Снова и снова скажу: раньше чем петух запоет, ты трижды от Меня отречешься.
П е т р. Отрекусь?! Да я лучше умру!
У ч е н и к и. Правда, Учитель, правда! Мы Тебя не покинем. Мы жизнь отдадим за Тебя и за Царство!
И и с у с. Бедное Мое стадо! Опять Я вас посылаю, как овец к волкам. Помните, тогда Я говорил, чтобы вы ничего не брали? Что ж, ощущали вы нужду?
И а к о в. Нет, Учитель, нам всего хватало.
И и с у с. Теперь — не так. Теперь Я скажу: возьмите кошелек. А если у кого нет меча, пусть продаст плащ и купит. Я должен уйти, как предрекали пророки, и конец Мой -тот, какой ждет всех преступников. Вы остаетесь в мире, учитесь же владеть силами мира — деньгами и мечом.
П е т р. Значит, мы будем драться за Царство? У нас только два меча.
И и с у с. Этого хватит. Идем. Попрощайтесь с комнатой… Держитесь ближе ко Мне.
7. У Пилата
П и л а т. Прости меня, Клавдия. Я знал, что тебя это огорчит.
К л а в д и я. Кай, почему ты должен подписывать? Я уверена, что Он — хороший человек.
П и л а т. Очень может быть. Но Он — центр бури. Вспомни, когда ты Его увидела, был мятеж.
К л а в д и я. У Него есть враги, как у всех хороших людей. Посмотри, не ложно ли Его обвинили. Ты же не дашь Ему умереть, если Он невинен?
П и л а т. Что ты говоришь! Рим справедлив. Но он уважает местные законы. Если этот человек оскорбил иудейский закон…
К л а в д и я. Ну что они значат, эти варвары с их суевериями и распрями!
П и л а т. Клавдия, послушай! Я просто не могу больше с ними ссориться. Ты знаешь, недавно вмешался кесарь. Если он опять рассердится — мне конец.
К л а в д и я. Нет! Ты прав, нельзя его сердить. Он… он же кесарь….
Сцена III
1. Гефсиманский сад.
Е в а н г е л и с т. Тогда Иисус пошел с учениками туда, где бежал Кедрон, в Гефсиманию…
И и с у с. Петр, Иоанн, Иаков, спят ли остальные?
И а к о в. Да, наверное…
И и с у с. Идемте со Мной, вы Мне нужны.
П е т р. Хорошо, Учитель.
И и с у с. Я хочу, чтобы вы были рядом… Я любил вас… Дети, как Мне трудно! Может ли плоть это вынести?.. Из глубины, Господи, из глубины… все волны Твои и воды прошли надо Мной… Труднее всего — ждать…
И о а н н. О, Господи, Господи!
И и с у с. Душа Моя скорбит… Это — как ужас смерти. Побудьте здесь, пободрствуйте, а Я помолюсь.
П е т р. Смотрите, нас — трое, как там, на горе!
И а к о в. Что мы сегодня увидим?
И о а н н. Я столько плакал, что не вижу ничего.
И и с у с (немного в стороне). Авва, Отче, с Тобой все возможно. Если возможно и это, пронеси чашу… Если… но не как Я хочу, а как Ты.
И а к о в. До чего же серьезно Он молится!
П е т р. Да, словно у Него болят и тело, и душа.
И а к о в. Лоб — мокрый, в поту… как у распятых на дыбе.
П е т р. Пот капает на землю, словно кровь.
И а к о в. Такую молитву Господь исполнит.
П е т р. Смотрите, ответа нет! Нет и света, а Он так мучается.
И о а н н. Не могу! (По–детски). Иаков, держи меня, темно, страшно!..
И а к о в. Тише, братец, тише… Ну, Ну… (Слова его затихают).
И и с у с. Дети! Уже спят… Проснитесь. Иоанн (сквозь сон). Сейчас, сейчас.
И а к о в (в полусне). А, что?
П е т р (просыпаясь). О, Господи, прости нас! Наверное, мы так плакали, что заснули.
И и с у с. Неужели вы не могли пободрствовать со Мной хоть час?
И а к о в. Нам очень стыдно…
И о а н н. Как же это мы?
П е т р. Совсем не хотели…
И и с у с. Плоть немощна. Мне ли не знать? Что ж, бодрствуйте и молитесь, а то не выдержите испытания… (Отходит)
И о а н н. Долго мы спали?
И а к о в. Сейчас примерно полночь. Под оливами совсем темно.
И и с у с (немного поодаль). Авва Отче, если можешь!..
П е т р. Опять те же слова…
И а к о в. Просит и молит.
И о а н н. Словно прорывается сквозь пространство и время… Петр, ты видишь? Что там?
П е т р. Рядом с Ним… весь в свете… держит.
И а к о в. Свет — как сияющая тьма, лик — горестный, строгий…
И о а н н. Это Азраил, ангел смерти. О, Господи, Господи!
И а к о в. Помолимся и мы.
П е т р. Слова все забыл.
И и с у с. Отче, если надо выпить чашу, да будет воля Твоя.
И о а н н. Молись, как Он. Молись, как Он учил нас…
П е т р, Иаков. Отче наш!..
2. У первосвященника
А н н а. Ну, пора. Елиуй!
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Господин мой?
А н н а. Берите Его. Искариот отведет вас. Там темно, да и деревья… Не ошибитесь.
И у д а. Положись на меня, Елиуй. Следи, что я сделаю. Их двенадцать. Я подойду к Одному и скажу:"Здравствуй, Учитель". Потом возьму за руки — вот так -и поцелую. Это Он. Не выпустите!
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Прекрасно. Эй, вы! Пошли.
Отряд не чеканит шаг, как римляне, — в конце концов, это только местная полиция.
3. Гефсимания
Е в а н г е л и с т. Ив третий раз Он подошел к ним, но они опять заснули от скорби…
И и с у с. Измучились. Помоги, Господи, Моим бедным детям! Стоит ли их будить?
И о а н н (во сне). Учитель, Учитель…
И и с у с. Спите, наберитесь сил — час жесток, Сын Человеческий предается В руКИ ЗЛОДеев. (Меняет тон). Нет! Проснитесь! Вот они! С ними — предатель. Глядите!
И а к о в. Свет!
И о а н н. Какие-то люди с факелами!
П е т р. И с мечами! Эй, Фома! Андрей! Сюда, к нам!
Ученики (сбегаясь). Что такое? Где Учитель?
И и с у с. Дети, спокойней.
Подходит отряд.
П е т р. Встаньте вокруг Учителя. Закройте Его!
И а к о в. Кто их ведет?
Ф и л и п п. Слава Богу! Не бойтесь! Это — Иуда.
И о а н н. Предатель!
И и с у с. Друг, зачем ты пришел?
И у д а. Здравствуй, Равви!
И и с у с. Предашь ли Сына Человеческого?
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Ты — Иисус из Назарета?
И и с у с. Я ЕСМЬ. (Смятение, суеверный ужас).
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Кто Ты, что отвечаешь именем Божьим?
И и с у с. Кто вам нужен?
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Иисус.
И и с у с. Это Я. Пусть твои люди делают свое дело.
Звон мечей, крик.
И и с у с. Петр, убери меч! Взявшие меч от меча и погибнут. Я не хочу, чтобы тебя убили. Пойми, Я мог бы позвать на помощь ангелов — но разве можно не пить чашу, когда ее дает Отец? Ранен кто-нибудь?
Г о л о с:"Малх ранен".
М а л х (сварливо). Полуха отрубил.
И и с у с. Подойди ко Мне, друг. Отпустите руки на минутку… Ну, вот и все. Почему вы вышли на Меня с мечами и копьями, словно Я — разбойник? Каждый день Я учил в Храме, и вы не трогали Меня… Но сейчас — ваше время и власть тьмы.
Е в а н г е л и с т. Тогда все ученики бросили Его и бежали.
10. Князья века сего
Действующие лица
Евангелист
Иисус
СимонПетр
Иоанн
Иуда
К а й я ф а
Анна
П и с е ц (Езекия)
Шадрах
1–й, 2–й, 3–й, 4–й старейшины
Н и к о д и м
Иосиф
Начальник стражи
1–й, 2–й, 3–й, 4–й стражник и–левиты
Б а р у х
1–й, 2–й, 3–й свидетели
КайПонтийПилат
Флавий, его вольноотпущенник
Марк, его писец
Раб
Сотник (М а р ц е л л)
1–й, 2–й, 3–й, 4–й римские солдаты
ИродАнтипа
Лисий, греческий раб, его писец
Нанятый сотрудник
Толпа
Замечания
В этой пьесе — две неизбежные трудности:
1) И и с у с очень мало говорит. На сцене это выразительно, а на радио, если нет звука, мы ничего и не воспримем. Я попыталась это возместить а) репликами об Иисусе; б) предупреждениями, когда Он все-таки говорит; в) тем, что Его вообще нет в сцене у Ирода;
2) П и л а т то выходит из претории, то уходит обратно. Лучше всего вообразить что-то вроде балкона, на котором он стоит со старейшинами над толпой; потом он идет в комнаты допрашивать Иисуса — вероятно, за тяжелым занавесом, куда, по театральной условности, звуки почти не проникают.
Иисус - не уступает ни в чем. Обвинение незаконно, и Он это знает. Очень важно, что в Нем совершенно нет того назойливого стремления к мученичеству, которое хотел бы видеть Иуда.
Иоанн - тоже не ищет мученичества, Иисус ему так велел, — но и не лжет, чтобы его избежать.
Анна. Недавно первосвященником был он, но его сместил Валерий Грат, предшественник Пилата. Вероятно, он считает себя важнее, чем Кайяфа. В любом случае, когда ему представилась возможность проявить власть, он проявляет ее, ведя дознание как ему хочется. Поведение Иисуса еще больше его раздражает.
Свидетели. 1–й — туповат. 2–й и 3–й, члены храмовой стражи, говорят примерно как полицейские в суде.
Кайяфа. Твердо решил довести дело до конца. Казалось бы, это не получается, словно все сговорились, но он не сдается. Он знает, как важно, чтобы дело было"чистое", и все же рискует не совсем законным приемом; знает он и то, как непопулярно римское право, и все же, как к последнему средству, прибегает к авторитету кесаря. Иуда его раздражает. Кайяфа — политик, а не священник. Страдающая душа ему только мешает, на нее уходит время, когда надо спешить. То, что Иуда говорит, для него — бессмысленно, иначе и быть не может, ведь он совершенно не ощущает греха.
Барух. Тоже истинный политик, но все же — не без какой-то порядочности. К поражениям не привык, но может примириться с казнью двух мелких сошек, которым"не повезло"; они же сохраняют ему верность. Непрактичность Иисуса и раздражает его, и восхищает. Иуда ему просто мерзок, как мерзок умник — человеку действия, романтик — реалисту, предатель — верному, обманывающий себя — тому, у кого нет иллюзий, трус — смельчаку. Поэтому он груб с ним.
Иуда. Вероятно, когда он беседует с Барухом, ему уже не по себе, поэтому он наскакивает на собеседника. Когда он видит, что тот, переодетый, тайно проник в Иерусалим, ему становится легче — значит, он прав! С этих пор и до конца все, чем он себя обманывал, сдирается с него слой за слоем, как луковая кожурка. Оказывается, насчет Иисуса он ошибся — глупо, грубо, нелепо; мало того, Барух смеется над его любительской слежкой. Потом он видит, что Барух обвел его вокруг пальца; Барух, подорвавший его доверие, теперь его за это и презирает. Он пытается укрыться в надежде на то, что Иисуса оправдают. Барух справляется и с этим, да еще показывает, что все толки об очистительном страдании — чистый романтизм; кроме того, он, собственно, полагал, что страдать-то будут другие. Возможно, Барух жесточе здесь, чем он думает, ведь у Иуды есть и разум, и воображение. Он видел Иисуса, и память об этом, не говоря о страшных вещах, которые внушает Барух, создают поистине жуткую картину, которой он не может выдержать. Наконец, по какому-то наитию Барух переходит к предательству, и, увиденное его глазами, оно уже кажется не делом долга, а трусливой подлостью.
Подобно Стогамберу из"Святой Иоанны", Иуда видит, что он наделал, и понимает, что оправдания нет. У Кайяфы ему показывают, что и здесь он был пешкой. Он видит себя — казалось бы, хорошо, но, прозревая, он слой за слоем находит только ненависть — к Баруху и Кайяфе, к Иисусу, к себе, к Богу. Мало того, он видит грех и знает тайну о нем — нужна добровольная жертва; но спастись не может, ибо не хочет. Иуда дошел до тех глубин зла, где гордыня препятствует прощению, поскольку грешник ненавидит его (прощение) и презирает
[3].
Ирод ("Л и с и ц а"). Дегенеративный отпрыск Ирода Великого, поистине — ничтожество, только томный голос и пустой ум — ленивый, порочный, изнеженный, мелочный, жестокий."Пусть Иисус примирит нас" — есть ли за этим что-нибудь? Навряд ли; он и не заметил пронесшейся над ним бури, а уж ответственности вообще не знает.
А вот Пилат — интересен, он — не дурак и не трус; но (увы!) честолюбивый чиновник, презирающий правила, по которым обязан играть.
NB. По разным причинам Пилат у меня не снисходит до еврейской речи. Он говорит по–латыни с Флавием и Марком, на каком-то разговорном греческом — со всеми прочими. Можно передать это небольшим изменением темпа; когда же речь"латинская", она — свободна.
Сцена I
1. Суд у Анны.
Е в а н г е л и с т. Тогда иудейская стража взяла Иисуса и связала и привела сперва к Анне, который был тестем первосвященнику Кайяфе. Петр шел поодаль, как и другие ученики.
Проходит отряд, шум постепенно затихает.
П е т р. Не теряй их из виду, Иоанн. Мы должны узнать, как это кончится.
И о а н н. Я и так знаю. И Он знает, Он говорил. Петр, мы обещали умереть с Ним! Разве мы вправе жить?
П е т р. Он не хочет, чтобы мы погибли. Он сказал им, чтобы нас не трогали.
И о а н н. От этого не легче. Мы бежали.
П е т р. Если бы я затеял драку, меня бы могли убить.
И о а н н. Он не боролся и не бежал. Он встретил беду прямо, без оружия… Петр! Идут к первосвященнику.
П е т р. Ну вот. Туда нас не пустят.
И о а н н. Почему? Я там бывал. Слуги меня знают.
П е т р. Конечно, ты — сын Зеведея, из рода священников. Думаешь, пустят и меня?
И о а н н. Попробуем. жди меня у дверей. (Голос его затихает на бегу).
Начальник. Стой!
Лязг, топот. Начальник стучится, ему открывают.
Привратница. Кто там?.. А, капитан Елиуй! Господин велел нам привести узника к нему. Вот, по той лестнице.
Начальник. Прекрасно!.. Эй, вы! Шесть человек ведут Его. Остальным — ждать во дворе. Можно?
Привратница. Пожалуйста. Костер хорошо горит.
Они идут во двор. Привратница и солдаты переговариваются: — Привет, Иоиль… — И тебе, красотка!.. — Привет, Малх! — Привет, Тавифа. — Не холодно? — Эй, ясные глазки! — и т. п.
О, да это Иоанн! Век тебя не видела. С каких пор ты в храмовой страже?
И о а н н. Я не в страже. Я хотел бы войти в дом.
Привратница. Входи. Ты тут бывал. Можно сказать, друг дома.
И о а н н (тише). Друг узника.
Привратница. Ой! Ну, я не знаю… Вот что, беги по той лесенке, встань за гардиной. Все увидишь.
И о а н н. Ты добрая девушка, Тавифа. Да, я не один.
Привратница. Веди и его.
И о а н н. Можно? Спасибо… (Тихо зовет.) Петр, ты здесь? Тавифа тебя пустит.
П е т р. Спасибо большое.
Привратница. В дом — не могу, а тут — посиди, погрейся.
П е т р (беспокойно.) Сколько народу!
Привратница. Ничего, это стража… Беги, Иоанн. За твоим другом мы присмотрим. Наверх — и по галерее. Все увидишь. (Петру.) Ах, бедный, совсем исхудал! И как он с ними связался?! Ты тоже с этим Иисусом?
П е т р (быстро.) Нет, нет, нет, я просто с Иоанном.
Привратница. Ну, береги его… Пойду погляжу… (убегает).
2. Комната на втором этаже.
А н н а. Это Он? Вперед, сюда… Хм–м. Я думаю, брат мой Шадрах, надо бы задать несколько предварительных вопросов… Итак, любезный… Да, кстати, — Он знает, где Он и кто я такой? А, Езекия? Знает?
Е з е к и я. Кто же тебя не знает, господин мой! Эй, Иисус! Знаешь ли ты, что Ты — перед Анной, главой первосвященнического рода, который был первосвященником Израиля?
И и с у с. Я знаю, где Я.
А н н а. Хорошо. Иисус, сын Иосифа, Тебя обвиняют в нарушении Закона, в колдовстве, в подстрекательстве. Отвечай, чему Ты учишь? Почему Тебя окружает какая-то банда? Что за этим кроется?
И и с у с. Я не скрываю того, что делаю. Я открыто учил и проповедовал в храме и в синагоге, все могли меня слышать. Почему ты спрашиваешь Меня? Ты прекрасно знаешь, что это незаконно. Многие могут сказать, что Я говорил. Вызови свидетелей и допроси их.
Начальник. Как Ты разговариваешь? А ну (ударяет Его по щеке), поучись вежливости!
И и с у с (спокойно.) Если Я что-то сказал не так, докажи перед судом. Если Я прав, зачем ты бьешь Меня?
А н н а. Ну, что? Наглый и упрямый.
Шадрах. Видишь ли, Он, к несчастью, знает, как вести суд. Незаконно, чтобы человек сам против себя свидетельствовал. Свидетельства нет, пока его не подтвердят двое. Кроме того, строго говоря, незаконно бить подсудимого.
А н н а. Брат мой Шадрах, ты Его защищаешь?
Ш а д р а х. Что ты! Я намекаю, что мы попусту тратим время.
Анна (Иисусу). Я надеялся, что Ты просто, по–дружески, объяснишь все мне и этим господам. Но если Ты настаиваешь на формальной процедуре — пожалуйста, Ты ее получишь. Мы пойдем в синедрион, где Ты убедишься, что у нас хватает свидетелей. Капитан, отведи Его обратно!
3. Во дворе.
1–й стражник. Бр–р! Подложи поленце, Малх, холод какой… Который час?
Малх. Скоро запоют петухи.
2–й стражник. Самое холодное время, перед зарей. Эй, ты! Чего дрожишь? Подвинься к костру.
П е т р. Спасибо, мне здесь хорошо.
1–й стражник. Малх, как ухо?
Малх. Я и забыл! Иисус-то лечить умеет!
1–й стражник. Колдун, что поделаешь! Я б на твоем месте священникам показал, мало ли что… Эй, ты! Из Галилеи, да? Выговор такой. Иисуса знаешь? Не из Его шайки?
П е т р. Что ты! Не понимаю, о чем ты говоришь.
2–й стражник. Ну, может, в Галилее встречал…
3–й стражник. Выкладывай все, братец.
4–й стражник. Давай, не стесняйся!
2–й стражник. А ну-ка встань. Вроде бы ты с Ним был…
1–й стражник. Верно, в саду. Малх, иди-ка сюда!
П е т р. Да оставьте вы меня! Никого я не знаю. В жизни своей не видел! Я…
Вдалеке кричит петух, потом — другой, поближе, и так по всей округе.
1–й стражник. Не видел? Пойди посмотри. Вон, ведут!
Е в а н г е л и с т. Господь наш обернулся и взглянул на Петра, а Петр вспомнил, что Он говорил, и ушел, и заплакал.
Сцена II
Суд в синедрионе
1. Улица
Е в а н г е л и с т. На заре собрались свящевдики и книжники, и к ним привели Иисуса…
Б а р у х. А, Иуда!
И у д а. Кто это? Барух! Не узнал, не узнал… в таком виде… теперь это ни к чему, заговор не удался. Иисуса взяли. Ведут судить в синедрион.
Б а р у х. Да?
И у д а. Пилат обещал утвердить приговор.
Б а р у х. Ну, значит, Ему конец. Ты был прав, подкупить Иисуса нельзя. Этого я и боялся… А смотри, что вышло! Так я и думал, когда Он нам отказал.
И у д а. Что ты говоришь? Иисус — вам — отказал?
Б а р у х. А то как же! (Презрительно.) Неужели ты даже этого не пронюхал? Я велел Ему передать: идешь войной — бери коня, нет — бери осла. Он взял осла. Ну что ж, Сам Он -осел…
И у д а. Ты хочешь меня обмануть? (Подозрительно.) А что ж ты тогда тут делаешь?
Б а р у х. Моих двух взяли. Они-то умрут — не заплачут. Хочу попрощаться… Да, жалко. Слушал бы твой Иисус меня…
И у д а. Значит, Он невиновен!
Б а р у х. А ты что думал?
И у д а. Я…
Б а р у х. Столько всяких слов — и так мало веры! Смотри, идут. Вон — Мессия… Сейчас ответит за Свои безумства… Что ж, пусть умрет. Неудачники нам не нужны.
И у д а. Может быть, Его отпустят.
Б а р у х. Отпустит кошка мышку? Да что с тобой! Ты же хотел, чтобы Он пострадал? Вот Он и пострадает. Был бы ты покрепче, страдал бы вместе с Ним. Что ты не в суде? Говорил бы — разглагольствовал:"я","я". То-то! Говорить — одно, делать — другое… К Пилату? Это — крест. Видел распятых? Красоты мало, а больно — о–о-ой! Давай, осуществляй, что проповедовал! Будешь защищать своего Мессию? Будешь проповедовать с креста? Сможешь говорить с этой кафедры о блаженстве страданий? Солнце палит, суставы трещат, голова горит, во рту — сухо, и сам ты скрючен, как сова на амбарной двери… Скажешь ты оттуда то, что мне сказал?
И у д а. Прекрати.
Б а р у х. Не нравится, э? А Он все примет. Я знаю таких, тихих… А как Его взяли? Кто-нибудь настучал. Кто же? Кто, Иуда Искариот?
И у д а (сдавленным голосом). Пусти!
Б а р у х. Какая спешка!.. Ну беги, крыса, беги. (Уже издали.) От себя не убежишь.
2. Двор синедриона.
Е в а н г е л и с т. И они привели свидетелей, но свидетельства не всегда совпадали…
К а й я ф а. Перескажи суду Его слова.
1–й свидетель. Он говорил:"Что легче: сказать"тебе прощаются грехи"или"встань и иди"? Но чтобы показать вам, что Сын Человеческий может прощать грехи на земле…"А потом сказал расслабленному…
Ш а д р а х. Ничего не понимаю! Кто, что и кому сказал?
1–й свидетель. Иисус сказал нам:"Чтобы показать вам, что Сын Человеческий может…"
Н и к о д и м. Сказал Он, что Он — Сын Человеческий?
1–й свидетель. Вроде бы нет.
1–й с т а р е й ш и н а. А вот один свидетель говорит иначе.
И о с и ф. Упомянуть Сына Человеческого — еще не преступление.
К а й я ф а. Свидетель, ты пока не нужен… Мы должны договориться о словах.
Ш а д р а х. Что ж у вас никто не записывал там, на месте?
К аи я фа. Брат мой Шадрах, прошу тебя, избавь нас от насмешек. Позовите следующего свидетеля… Брат Иосиф и брат Никодим, не хотелось бы говорить, что вы намеренно мешали.
Н и к о д и м. А мне не хотелось бы говорить, что суд пытается подтасовать свидетельства.
К а й я ф а. Не думаю.
И о с и ф. Если они не сходятся, дело вести нельзя.
Шадрах. Вот именно. Бессмысленно представлять Пилату какое-то решето, одни дыры. Кажется, ты сам говорил, что дело должно быть чистое.
К а й я ф а. Тут я с вами согласен… Да, кто этот свидетель и в чем он обвиняет?
2–й свидетель. Я, Авраам сын Левиев, стражник дворцовой стражи, обвиняю арестованного в богохульстве и ведовстве. Три года назад, на Пасху, в храме, Он нарушил порядок, пристал к торговцам. При этом Он сказал:"Я разрушу рукотворный храм и в три дня построю другой, нерукотворный". Сам слышал.
Ш а д р а х. Слышал?
2–й свидетель. Как и ты, господин мой. Ты там был.
Ш а д р а х. К счастью, я не свидетель.
К а й я ф а. Кто подтвердит твои слова, сын Левиев?
2–й свидетель. Один мой приятель.
К а й я ф а. Хорошо… Позовите его… Этот? Так. В чем ты Его обвиняешь?
3–й свидетель. В колдовстве. Три года назад, на Пасху, в храме, я слышал, как Он говорит:"Могу разрушить дом Божий и снова построить за три дня".
Н и к о д и м. Может или разрушит?
3–й свидетель. Сказал:"Могу". Если уж это не колдовство, я и не знаю!..
1–й с т а р е й ш и н а. Говорил ли Он, что отстроит храм нерукотворно?
3–й свидетель. Нет. Мой друг Авраам как раз сказал:"Придется строить не руками", — а я ответил:"Ему бесы построят".
К а й я ф а. Ваши беседы с другом нас не интересуют. Вы по–разному передаете Его слова.
Ш а д р а х. В сущности, вы оба неправы. Он сказал:"Разрушьте храм, и Я его за три дня построю".
3–й свидетель. Очень может быть, господин мой. Что запомнил, то запомнил.
К а й я ф а. Что ж, все согласны хотя бы, что Он считал возможным отстроить храм за три дня. Арестованный, Ты их слышишь. Можешь Ты защититься от обвинения в колдовстве? Молчишь? Упрямство не пойдет Тебе на пользу…
1–й с т а р е й ш и н а. Есть еще такие свидетельства?
А н н а. Человек двадцать ждет.
1–й с т а р е й ш и н а. Свидетели спорят, Он — молчит, так мы до завтра провозимся!
К а й я ф а. Я Его сам допрошу.
Н и к о д и м. Это не совсем законно, господин мой.
К а й я ф а. Не совсем, брат мой Никодим, но все же законно. Он ответит под клятвой. Если откажется, Сам же Себя и обвинит.
И о с и ф. А если оправдается?
К а й я ф а. Тогда, брат мой Иосиф, мы вызовем других свидетелей. Подведите Его. Иисус сын Иосифов, как истинный израильтянин, отвечай мне под клятвой. Заклинаю Тебя Богом Живым, скажи нам, Мессия ли Ты?
И и с у с. Вы увидите Сына Человеческого на облаке, по правую руку от Бога.
К а й я ф а. Значит, Ты утверждаешь, что Ты — Сын Человеческий?
Все поражены.
И и с у с. Я ЕСМЬ.
Писец (каким-то чиновничьим речитативом). О—о! О—о! Святотатство! Первосвященник разодрал одежды!
К а й я ф а. Какие нам нужны свидетельства? Вы слышали. Что скажете?
В с е. Повинен смерти.
К а й я ф а. Иисус сын Иосифов, собственными устами Ты совершил величайшее кощунство и должен умереть по приговору суда.
3. Двор синедриона.
Е в а н г е л и с т. Когда Иуда увидел, что Его осудили, он снова пришел к первосвященнику…
К а й я ф а. Итак, достопочтенные братья, учитывая спешку, можно признать, что все сошло неплохо. Насчет одного пункта я не совсем уверен, но — все хорошо, что хорошо кончается. Теперь — Пилат, и тогда…
И у д а (за дверью). Пустите меня!
А н н а. Что там еще?
И у д а. Я должен видеть первосвященника!
К а й я ф а. Опять этот Искариот… Что ж, впустите его. (Старейшинам.) Хочет больше денег.
А н н а. Не давай.
К а й я ф а. Конечно. Ну, дорогой мой, в чем дело?
И у д а. Я согрешил. Я предал невинную кровь.
К а й я ф а. Ну–ну–ну–ну! Ты расстроен, это естественно…
И у д а (перебивает). Иисус невиновен. Он не изменил Себе. Он не изменил Израилю. Он не участвовал в заговоре, не угрожал Риму…
К а й я ф а. Его судили не за это, а за богохульство.
1–й с т а р е й ш и н а. И совершенно законно приговорили к смерти.
Ш а д р а х. Суд не интересуют Его отношения с Римом.
И у д а. Сведения давал я.
А н н а. Ты Его опознал там, в саду, — вот и все.
К а й я ф а. Мы очень обязаны тебе за сотрудничество.
И у д а. Книжники и фарисеи, лицемеры! Как хорошо Он вас знал! Слушайте, гробницы повапленные! Я совершил такую подлость, что ад и тот устыдился. У последнего вора есть верность, и пес верен ему. Мой Учитель — невиновен, а я следил за Ним! Невиновен, а я обвинил Его! Невиновен, а я Его предал!
К а й я ф а. Мы тебя не звали, ты пришел сам, если не ошибаюсь — из благороднейших побуждений.
И у д а. Я пришел, потому что я Его ненавидел."Ненавидящий брата своего — человекоубийца". Я убил Помазанника Божия. Да, Он должен был пострадать — а почему? Потому что в мире слишком много таких, как я. Я полюбил страдание — для Него! Я не мог вынести, что Он невинен… что Он больше меня. Я ненавидел Его… теперь я себя ненавижу. Знаете вы, что такое адский огонь? Невыносимый свет невинности Божьей. В нем видишь, каков ты сам. Страшно увидеть себя хотя бы на мгновенье.
К а й я ф а. Причем тут мы? Твоя совесть, твое дело…
И у д а. Причем? Ты — первосвященник. Каждый день, каждый месяц, каждый год ты совершаешь жертвоприношение. Год за годом в день искупленья ты входишь в Святая святых и проливаешь кровь за грехи Израиля. Чем ты поможешь мне? Смоет ли мой мерзкий грех кровь волов и козлов? Ты, запятнанный вместе со мной до самых уст, можешь ли принести за нас обоих жертву без пятна и порока? Нет такого священника, нет такой жертвы… Милостив ли Бог? Простит ли Он? Что толку! Вот Он — простил бы. Если бы я подполз к кресту и попросил, Он простил бы меня и я вечно терзался бы Его прощением… Как очищусь я перед собой? Я себе ужасен. Поверьте, от невинности Божьей спасения нет! Взойду на Небо, Он там… сойду ли в преисподнюю, и там Он. Кайяфа, предстоятель Израиля, что же мне делать?
К а й я ф а. Мы не можем слушать всякий бред. Ты заработал, мы заплатили.
И у д а (спокойно). Больше ничего не скажешь, соучастник? (Кричит.) Вот твои деньги! На них — проклятье Каина (швыряет серебреники). Я иду, куда мне следует.
К а й я ф а. Держите его! Он сошел с ума.
Стражники. Стой! (Преграждают путь пиками.)
И у д а (прорываясь). Руки прочь! Я нечист… Нечист…
Проклят… проклят… (Голос затихает вдали.) Евангелист. И он ушел, и повесился.:'
Сцена III
Первый суд у Пилата
1. У Пилата
Е в а н г е л и с т. Потом они повели Его к Понтию Пилату. Была ночь, часа три.
Ф л а в и й. Ты одет, господин мой? Эти евреи хотят, чтоб ты утвердил приговор.
П и л а т (зевая). А, чтоб их… Иди сюда, Флавий, помоги… Ну и должность! Заря не занялась, а ты облачайся в полную форму! Надеюсь, все бумаги принесли?
Ф л а в и й. Да. Пустить их в преторию?
П и л а т. О, нет! Я к ним выйду. Здесь они, видишь ли, осквернятся и не смогут совершать все эти проклятые обряды… Писца разбудил?
Ф л а в и й. Да, вот он.
П и л а т. А! Здравствуй, Марк. Вид у тебя… Пьешь много.
Марк (робко хихикает). Господин мой…
П и л а т. Ладно. Скажи, чтоб вели арестованного… Да, Флавий, узнал ты что-нибудь насчет… как его… Баруха?
Ф л а в и й. Узнал. Он весьма известен. У него банда в горах. Но что-то с ними случилось, как раз в тот день, когда этот Иисус пришел в Иерусалим.
П и л а т. Видимо, донос неверен. (Читает протокол.) О, боги! Что это? Кощунство, колдовство, нарушение субботы — сколько понаписано! Надеюсь, они в этом разбираются. (Топот двух солдат.) Да, войдите.
С е р ж а н т. Заключенный здесь, господин мой.
П и л а т. Хорошо. Посмотрим, посмотрим… М–да, приятная внешность. И взгляд прямой. Да, да, да… Жаль Его казнить. Нам бы такой пригодился… Приговор есть?
Марк. Да, господин мой.
П и л а т. Надеюсь, все по форме. Так, так…"Иисус сын Иосифов… из Назарета… плотник… 33 года… обвинен синедрионом… 14 нисана… кощунство… так, так, так… смертная казнь". Хорошо. Дай перо. (Стук в дверь.) Вой–ди–те!
Раб. Прости, господин мой, — записка от госпожи Клавдии. Велела передать немедленно, где бы ты ни был.
П и л а т (другим тоном). Спасибо!.. Что же она?.. О, Флавий! Погляди.
Ф л а в и й."Не делай ничего этому человеку. Мне снился страшный сон".
П и л а т. Она так спешила, воск процарапан."Ничего не делай…"Что же мне делать?
Ф л а в и й. Пилат, госпожа моя — женщина. Женщины любят красивых проповедников.
П и л а т. Флавий, рабом ты родился, по–рабски и судишь. Молчи побольше, как Он, и когда-нибудь тебя примут за благородного. Где приговор? Мне как раз пришло в голову… Так я и думал. Обвинен за собственные слова, под клятвой. А свидетели? Марк, ты в этом разбираешься. Как там у них, по Закону?
Марк. Прецеденты есть, но вообще… Нет, так нельзя.
П и л а т. И с этим Барухом как-то странно. Зачем такая спешка? Мне это все не нравится. Что-то они крутят… Марк!
Марк. Господин мой? '? Пилат. Я не подпишу. Кайяфа здесь?
Марк. Да, со старейшинами.
П и л а т. Прекрасно. Мы к ним выйдем… Пусть этот Иисус подождет…
2. Во дворе
1–й с т а р е й ш и н а. Что он возится! Подписал — и ладно. Надеюсь, у нас все чисто?
К а й я ф а. Надеюсь и я.
1–й с т а р е й ш и н а. А, идет!
Ш а д р а х. Не вижу приговора. Боюсь, не случилось ли самое худшее.
В с е. Доброе утро, господин мой!
П и л а т (резко). Здрасьте. В чем вы Его обвиняете?
Ш а д р а х (тихо). Так. Случилось.
К а й я ф а. Если бы Он ничего не сделал, мы бы Его к тебе не вели.
П и л а т. Насколько я понимаю, это ваши внутренние дела. Поступайте по вашему Закону. Рим тут ни при чем.
К а й я ф а. По нашему Закону Он приговорен к смерти. А вот по римскому закону мы не имеем права совершить казнь.
П и л а т. Что Он сделал?
К а й я ф а. Выдавал Себя за Мессию.
П и л а т. Ну и что?
К а й я ф а. То есть — за Царя Израильского.
П и л а т. В протоколе об этом ничего нет. Я понял так, что Его судили за кощунство.
К а й я ф а (сдерживаясь). Для нас это кощунство, для Рима — измена.
П и л а т. Понятно. Значит, еще одно обвинение… Я допрошу Его сам. Посмотрим, что там такое. Марк!
Марк. Послать за переводчиком, господин мой?
П и л а т (со вздохом). Видимо, да… Постой, может, и не надо. (Они уже вышли к Иисусу). Скажи, ты латынь знаешь?
Нет, конечно. А греческий?
И и с у с. Немного знаю.
П и л а т. Хорошо. Ну, начнем. Кем Ты Себя считаешь? Царем Иудейским?
И и с у с. Ты спрашиваешь сам или они подсказали?
П и л а т (презрительно). Я — не еврей. Тебя привели Твои священники. Что Ты сделал? Что это за история с царем?
И и с у с. Мое Царство — не здешнее, не земное. Тогда Я пришел бы с войском и оружием, а так — Мое Царство не стоит ни на силе, ни на власти. Оно вообще не от мира.
П и л а т. Но все-таки Ты — какой-то царь?
И и с у с. Да, ты прав, Я — царь. Ты произнес это слово, не Я, но в одном смысле оно верно.
П и л а т. А Ты как Себя назвал бы?
И и с у с. Я родился и пришел в мир чтобы свидетельствовать об истине. Всякий, в ком есть истина, узнает Мой голос.
П и л а т. Об истине? Что такое истина?.. Знаешь, Флавий, по–моему, Он ни в чем не виноват. Чудак, да и все. Напоминает моего греческого учителя. Они там вечно толковали об истине, о мире идей…
Ф л а в и й. Да–да, о метафизике.
П и л а т. Скучная штука!.. Это не записывай, Марк. Все, что по–латыни, — не для записи. Что ж, скажем Кайя–фе -дело пустое. Поскорей бы избавиться и позавтракать… (Во дворе.) Ну, почтеннейший, вот Он. Я Его допросил и не нашел за Ним вины. Оснований нет, подписать не могу.
К а й я ф а. Посмотри, господин мой, там еще много обвинений.
1–й старейшина (поспешно). Кроме всего прочего, Он портил чужую собственность! Стадо свиней, смоковница, товары храмовых торговцев…
2–й с т а р е й ш и н а. А Закон? А общественная нравственность? Суббота, клятва… подстрекал детей уйти от родителей, водился с отбросами общества, пытался подорвать авторитет синедриона…
3–й с т а р е й ш и н а. Он или колдун или шарлатан! Исцеления, видите ли, воскрешения какие-то, храм Он может отстроить…
4–й с т а р е й ш и н а. Политически опасен. Призывает создать независимое иудейское государство. Когда Его спросили, давать ли подать, ответил уклончиво.
П и л а т (благодушно). Ну, друг, Ты совершил все, что только есть! Отвечать будешь?
И и с у с. Нет.
П и л а т. Видишь, Флавий, какие бывают люди? Достоин, немногословен… Ему бы римлянином быть!.. Достопочтенный Кайяфа, я не могу утвердить приговор, вынесенный в такой спешке. Его бы я освободил, с предупреждением, конечно…
К а й я ф а. Нельзя оставлять Его на свободе. Он подстрекает к бунту по всей стране, от Галилеи до Иерусалима.
П и л а т. Галилеи? Ах, да! Он же галилеянин, из Назарета. Тогда Он вообще — не по моему ведомству. Сержант! Ведите Его к тетрарху. Передайте, что я прошу прощения, нечаянно залез в его область… Прости и ты, Кайяфа, скорее всего — я вообще не вправе это подписывать. Всего хорошего! (Уходя). Да, Флавий, так если бы у меня хватило вчера Соображения… (Уходят, смеясь).
К а й я ф а (в бешенстве). Ну, знаете! Такого… Сержант. Эй, ты! Пошли к Ироду, слыхал? Живей, живей! Ведите Его, ребята… (Иисуса уводят).
Сцена IV
Суд у Ирода
Е в а н г е л и с т. Когда Ирод увидел Иисуса, он задал Ему много вопросов, но Иисус не отвечал. Тогда над Ним стали глумиться…
Ирод. Раб, принеси вина! Лисий, ты написал это письмо Пилату?
Лисий. Написал, господин мой.
Ирод. Надеюсь, лести хватает? Он тщеславен. Припиши:"Премного обязан тебе, господин мой, за то, что ты прислал ко мне Иисуса сына Иосифова. Я давно хотел Его увидеть, ибо много слышал о Нем. Увы, я был разочарован. Я спрашивал Его, как только мог — к сожалению, до завтрака мой бедный разум не слишком силен, — но Он угрюмо молчал, не доставив мне даже того удовольствия, какое доставлял Его родич, обезглавленный в прошлом году. Тот всегда мог предоставить пламенную проповедь…"Успеваешь за мной?
Лисий. Да, господин мой.
Ирод. Хорошо…"Поскольку Его обвиняют в колдовстве, я предложил Ему совершить для нас чудо–другое — но нет! Качает головой, смотрит большими глазами. Что же до этих претензий на царство…"Почему ты строишь гримасы?
Лисий. Прости, господин мой. О–ой! Твоя обезьяна рвет мне волосы.
Ирод. Умница! Пусть позабавится, Лисий… На чем мы остановились?
Лисий (едва выговаривая)…. Царство…
Ирод. А, да!"…я ничего против не имею. А вот Император может и возразить. Словом, отсылаю Его к тебе, поскольку это все-таки твое дело. Вырос Он в Назарете, но родился в Вифлееме — кстати, именно там, где должен родиться Мессия. По–видимому, эта случайность подействовала на Его слабый разум и породила эти фантазии. Прошу тебя, не снимай пурпурных одежд, которые я на Него надел. Мы долго ссорились с тобой по пустякам, пусть Он примирит нас". Все. Перепиши получше, прибавь цветистых слов… Дай мне обезьянку… Ну–ну, иди к хозяину, сейчас угощу… Вот, вот!.. Почему в этой мерзкой жизни ничего не случается?!
Сцена V
Второй суд у Пилата
1. У претории.
Теперь есть и фон — гул толпы..
1–й с т а р е й ш и н а. Сколько можно? Вроде опять недоволен. Пошел совещаться с писцом.
К а й я ф а Что с ним такое? Вчера все было в порядке.
Ш а д р а х. Сердится…
1–й с т а р е й ш и н а. И толпа собралась, все узнают.
Ш а д р а х. Вероятно. Вообще-то, я думаю, они пришли просить, чтобы кого-то отпустили, как положено на Пасху.
К а й я ф а. Что?! Ах ты, забыл!
Ш а д р а х. Зато Пилат помнит. А нет — этот пройдоха–писец напомнит ему.
1–й с т а р е й ш и н а. Попросят Иисуса, нам конец! Надо послать к ним кого-нибудь… Пусть требуют… Так, так… Дисмас… Гестас… Не то, мелкая сошка… Нет ли поважнее?
Ш а д р а х. Варавва довольно популярен.
К а й я ф а. Именно! То, что нужно! Отпетый злодей, ярый националист… Они это любят. Кого же мы пошлем?
Ш а д р а х. Не беспокойся, я нанял хорошего сотрудника. Вон он!
К а й я ф а. Ну, Шадрах, ну, молодец! Обо всем подумаешь.
1–й с т а р е й ш и н а. Тиш–ш! Идет.
П и л а т. Господин мой Кайяфа и члены синедриона! Вы привели ко мне Иисуса из Назарета, обвинив Его в подстрекательстве. Я допросил Его и при вас, и наедине, и не нашел подтверждений. Тогда я послал Его к Ироду) тетрарху Галилеи, который сообщает мне, что никакие действия Иисуса в этой провинции не содержат ничего, требующего смертной казни. Самое большое, что я могу признать — некоторая… скажем так, наглость. Тем самым я велел слегка наказать Его, чтобы научить благопристойности. Сержант! Выведи Его и выпори.
С е р ж а н т. Слушаюсь, господин мой.
К а й я ф а. Нам этого мало.
П и л а т. Зато по справедливости — достаточно. И по вашему обычаю… Марк, поговори с народом, ты знаешь их треклятый язык.
Марк. Слушайте, вы, евреи! Сегодня у вас праздник, можете кого-нибудь освободить.
Т о л п а. Да! Да! Верно! Наше право! Мы затем и пришли!
Марк. Правитель — здесь и проследит, чтобы все выполнили.
Т о л п а. Да здравствует правитель!
Марк. Тихо! Он говорит.
П и л а т. Иудеи! Я пришел, чтобы, по обычаю, отпустить вам одного из узников. Конечно, выберете вы, но сегодня привели человека…
Нанятый сотрудник. Варавву! Вот кого! Вар–рав–ву!
Т о л п а. Верно! Варавву! Варавву!
П и л а т. Подождите! (Толпа затихает; видимо — он поднял руку). Может быть, не все знают, но у меня есть другой узник, приговоренный к смерти. Его зовут Иисус из Назарета.
Т о л п а. Что?.. Кто?.. Иисус?.. Ерунда!.. Нет, нет… Вчера взяли!.. За что?.. Подстрекательство… Богохульство… Колдовство… Я в этом не разбираюсь…
П и л а т. Они не поняли, Марк. Скажи им по–еврейски.
Марк. Синедрион приговорил к смерти Иисуса сына Иосифова.
Т о л п а. Иисуса?.. Какой стыд!.. Что Он сделал?.. Отпусти Его!.. А Варавву?.. Иисуса!.. Варавву!.. Иисуса!. — Варавву!..
Сотрудник. Варавву! Варавву! Что ж это вы, Варавву бросили? Он — истинный иудей! Свой человек!
Т о л п а. Свой… Свой… Молодец…
Г о л о с. Он убийца!
Сотрудник. Он — Патриот! (Крики одобрения.) Он боролся за Израиль (Крики) И будет бороться! (Крики.) Он не юлит! Он не скажет платить кесарю! (Крики.) Он не водится со сборщиками на–ло–гов! (Рев.)
Марк. Тихо, вы!
П и л а т. Кого же вы хотите освободить? Разбойника Варавву или Иисуса, которого вы называете Помазанником?
Т о л п а. Ва–рав–ву!
П и л а т. Что же мне делать с Иисусом?
Т о л п а. Что хочешь! Он нам не нужен! Ва–рав–ву!
П и л а т. Иисус ни в чем не виновен. Он никому не принес вреда.
Т о л п а. Ладно!.. Чего там!.. На–ше пра–во! (Крики.) Иисус нам не нужен! (Крики.) На крест Его!.. Распни!.. Распни!..
П и л а т (сердито). Ну что за народ!
Т о л п а. Распни! Распни! Распни–и-и!
Ф л а в и й. Пилат, Пилат, не надо! Будет мятеж.
П и л а т (пылко). Пусть! Справедливость — важнее. Тихо, вы! (Толпа затихла.) Почему Его надо распять? Что Он сделал? (Неясные крики.)
Сотрудник. Спроси первосвященника! (Тишина.)
К а й я ф а. По нашему Закону Он должен умереть, ибо называет Себя Сыном Божьим.
П и л а т. Сыном Бога?
Сотрудник. Нужен вам этот святотатец?
Т о л п а. Нет! Нет!
П и л а т. В чем тут дело?.. Сын богов?.. Моя жена видит вещие сны… Он воскрешает мертвых… Сержант! Приведи Его, я хочу разобраться.
2. В претории.
С о т н и к. Восемнадцать… (Свист бича.) Девятнадцать… Двадцать… Все. Сознание потерял?
1–й с о л д а т. Нет, господин мой. Дрожит…
С о т н и к. Накиньте кто-нибудь плащ… Мы не хотим, чтоб Он умер.
2–й с о л д а т. Вот, Ирод прислал с Ним…
3–й с о л д а т. Однако! Гляди, золотом вышито!..
1–й с о л д а т. На, Царь Иудейский! Вот Твое царское одеяние. Окажи мне честь… Да стой Ты! Публий, дай Ему в бок!
С о т н и к. Отставить! Он хорошо держится. Бывало, когда вас пороли… Пусть сядет.
3–й с о л д а т. Трон для Царя! Люций! Эй, Публий! Что вы там делаете?
4–й с о л д а т. Да корону… Ч–черт, шипы! Палец уколол.
2–й с о л д а т. Давай! Ну вот, голубчик. Царь Иудейский! Такой им и нужен, этой швали. (Смех.)
Сотник (вступает в игру). А скипетр? Возьмите мою трость.
1–й с о л д а т. Спасибо. Радуйся, Царь Иудейский!
2–й с о л д а т. Что угодно Твоему Величеству?
3–й с о л д а т. Не велишь ли пойти войной на кесаря?
(Хохот.)
4–й с о л д а т. Или принять царицу Савскую?
1–й с о л д а т. Эй, ребята! Музыку для Царя!
Несите вино, плетите венки
Лалаге, лалаге,
Венец для тебя, венец для меня,
Лалаге, лалаге,
Венец лавровый, венец из роз…
С е р ж а н т. Господин мой!
С о т н и к. Тих–хо! Что тебе?
С е р ж а н т. Пилат Его требует, быстро.
С о т н и к. Хорошо. Ну, ребята, пошутили — и хватит. Поднимите Его, если Он может идти.
2–й солдат (помягче). Как, можешь?
И и с у с. Могу.
С о т н и к. Молодец… Ведите.
3. То в претории, то — перед ней.
П и л а т. Ты знаешь, Флавий, я не особенно благочестив. Но есть легенды… Говорят, боги ходили когда-то по земле…
Ф л а в и й. Пилат, одумайся! Они ведут Его… Похож Он на богов?
П и л а т. Честное слово, не знаю. У Него такое лицо…
Ф л а в и й. Оно — в крови. У богов — не кровь, а что-то иное. Ну, подумай! (Марку.) В жизни не видел, чтоб он так терялся…
П и л а т. Подойди ко мне, Иисус Христос… Я велю Тебе… Я прошу сказать, кто Ты и откуда. Не ответишь? Ты что, не понял? Я властен и казнить Тебя, и помиловать.
И и с у с. У тебя не было бы власти, если бы ты не получил ее свыше. Бог поставил тебя судить и решать. Тот, кто выдал Меня тебе, чтоб ты совершил неправду… его грех больше.
П и л а т. Неужели Тебя никто не тронет? Знаешь Ты, зачем Ты здесь? Выйдем к ним.
Они выходят, их встречает рев.
Т о л п а. Вот Он! Вот Он! А–а-а–а!
Марк. Тихо!
П и л а т. Вот этот человек.
Т о л п а. Распять! Распять Его!
П и л а т. Распять вашего царя?
"С о т р у д н и к". У нас нет царя!
Т о л п а. А–а-а–а! Распни! Распни!
П и л а т. Тихо! (Шум затихает.) Ты слышишь, Кайяфа?"У нас нет царя". Согласны с этим вы, священники? Записывай, Марк! Кесарю будет интересно. Говори, Кайяфа.
К а й я ф а (медленно). У нас нет царя…
П и л а т (угрожающе). Та–ак…
К а й я ф а (яростно)…. кроме кесаря!
П и л а т (со злобной радостью). Кесарь будет рад это услышать.
Ш а д р а х. Претензии на царский сан — измена кесарю.
1–й с т а р е й ш и н а. Если ты Его отпустишь, ты -соучастник. Слышали, солдаты? А вы, в толпе? Сколько среди вас римских граждан?
Крики. — Измена! — Да здравствует кесарь! —
Ф л а в и й. Пилат, ты в себе? Одумайся. Они донесут в Рим.
П и л а т. Послушайте! Поймите! Я с Ним говорил…
Т о л п а (в опьянении). Распни! Распни! Распни! А–а-а–а!
П и л а т (Марку). Принеси воды… (Кричит.) Слушайте, вы, идиоты! Рим ничего против Него не имеет! Хотите послать Его на крест — отвечайте сами. А теперь — смотрите! (Плеск воды.)Вы все — свидетели. Я умываю руки. Я неповинен в крови невинного. Кровь Его — на вас.
С о т р у д н и к. Ничего! Мы согласны! Кровь Его — на нас и на детях наших!
Рев и крики. По мере того как Пилат уходит, они затихают.
11. Царь скорбей
Действующие лица
Евангелист
Кайяфa
Никодим
Иоси Аримафейский
Старейшина
Шадрах
Иисус
Иоанн
Мария
Мария Клеопова
Мария Магдалина
Б ар у х
Г е с т а с, Д и с м а с — разбойники
Симон Киринеянин
Сотник (М а р ц е л л)
[4]А д ъ ю т а н т (Б а с с)
П р о к л
Кай Понтий Пилат
Клавдия Прокула, его жена
Феба, Кальпурния, Флавий — их слуги
Главк
Валтазар, царь Эфиопии
1–й, 2–й, 3–й и 4–й солдаты первой"четверки"
1–й, 2–й, 3–й и 4–й солдаты второй"четверки"
1–й и 2–й иудеи
1–я и 2–я иудеянки
Грубый голос
1–й и 2–й мальчики
Толпа
Замечания
Иисус. По–моему, лучше всего ничего не прибавлять к Семи Словам. Для актера это трудно, ему придется каждый раз достигать эффекта"с нуля". Я постаралась облегчить ему жизнь, подводя к каждой реплике, а"Элои"и"свершилось"торжественно вводит Евангелист.
Иоанн. Исключительно важные слова — в сцене II, 5, после"Элои, элои…"Состояние его вполне определяют слова в сцене I, 5:"Сердце мое умерло, вчера, в саду".
Мария - сдержанна, достойна, сильна — и спокойна тем неестественным спокойствием, которое иногда сопровождает предельную боль. Говорит без пафоса, даже без чувств; первый монолог произносит, принимая неизбежное, во втором — пророчествует. Вместе с Иоанном они -два столпа, окаймляющих дикое горе Магдалины (должно получиться что-то вроде тех картин, где Пресвятая Дева и Иоанн стоят по обе стороны креста, а растрепанная Магдалина бьется у подножья). Точно так же в конце — Pieta.
Мария Магдалина - конечно, она совершенно искренна, но все же немного драматизирует свое горе, она вообще видит жизнь театрально. В сцене с сотником (прежние их отношения нас не касаются) она на минуты перевоплощается в прежнюю плясунью, сознательно воскрешая прошлое ради настоящего. В конце она просто бьется в рыданиях, пока ее не утешила Мария.
К а й я ф а. Это, можно сказать, его апология. Наконец он вполне честен, мало того — он говорит как истинный пророк, увидев и главную слабость иудейства, и тщетность своих дел. Слова эти по–своему перекликаются с тем, что говорит Ирод Великий в первой пьесе. Здесь, и только здесь, мы можем Кайяфе сочувствовать.
Слуги Пилата (собственно — домочадцы):
Флавий - как мы уже знаем, вольноотпущенник.
Обе девицы - наверное, рабыни, но приближенные к хозяевам, фамильярные, избалованные. Подражают манерам знати.
Главк - возможно, тоже вольноотпущенник, но не гнушается обществом"горничных". Образован, суетен, бессердечен, просто невыносим.
Симон Киринеянин. Иногда считают, что он — африканец, и это привлекательно, но я все-таки решила не предварять того эффекта, который должен вызвать Валтазар. Поэтому он у меня иудей, но живет в другой стране, а сюда пришел на Пасху. Может быть, именно он — паломник в"Царском пути".
Хилиарх - молодой патриций, отбывающий воинскую повинность. Я употребляю здесь античное слово, поскольку слово"полковник", которому оно примерно соответствует, вызывает представление о солидном немолодом человеке, а это — милый мальчишка, вроде наших выпускников Итона, вполне резонно смущающийся приказывать Проклу, которому лет 60. Он слишком неопытен, чтобы найтись, когда ветеран огорчился, и потому прикрывается дисциплиной, а потом с облегчением переходит к спортивным делам.
Разбойники:
Г е с т а с - просто зверь бранящийся (насколько возможно в пьесе). Презирает все добродетели, особенно те, что потоньше.
Д и с м а с - похож скорее на удалого и условного разбойника XVIII века. Я огорчила всех комментаторов, приписав слова, которые обычно переводят:"Господи, помяни меня…", не благочестию, а милосердию, жалости. Быть не может, чтобы работник, ничем не связанный с Иисусом и уж точно (если он о Нем слышал) не следовавший Его советам, вдруг так впечатлился, что сам постиг истину даже не о Мессианском царстве, а о том духовном Царстве, которое еще толком не поняли ученики. Примерно так говорят, чтоб порадовать человека, который возомнил себя Наполеоном. Это — простая доброта, та самая, о которой говорил Иисус (как бы"утешив безвредного безумца, вы утешили Меня"). Получилось буквально!
Внезапная перемена, видение своих грехов — неоднозначны. Он ошеломлен, но ясно одно: слова Иисуса словно окатили его прохладной водой.
Клавдия - рассказывает сон просто и прямо, не"разыгрывая"его. Самое страшное в нем то, что он совсем не страшен. Слова капитана ("Ты не помнишь?.."и т. д.) Клавдия пересказывает своим голосом, мягко, нежно, без угрозы, да и вообще это — констатация факта, напоминание, и только (вроде:"Ты не помнишь? Вильгельм Завоеватель пришел в 1066 году"). Голоса, повторяющие отрывок из"Символа веры", — просты и бесстрашны (некоторые — поют, как во время мессы). Все само собой разумеется и тем особенно ее пугает. Боится она уже не за Иисуса, а за любимого мужа. Это его безусловно отвергли и боги, и люди.
Сцена I
1. Путь на Голгофу.
Е в а н г е л и с т. Когда Пилат отдал Иисуса солдатам, они сняли с Него багряницу, и надели Его одежду, и повели на Распятие.
Гул уличной толпы.
1–й м а л ь ч и к. Самуил! Веньямйн! Идите скорей, кого-то распинать ведут!
2–й м а л ь ч и к. У–у! Вон там?
1–й м а л ь ч и к. Ага. Я тухлых яиц принес, будем швырять.
2–й м а л ь ч и к. Эй, вы! Сюда!
Ш а д р а х. Прочь отсюда, мальчишки!
С т а р е й ш и н а. Привет тебе, достойный Шадрах. Какая погода, а? Приятно жить на свете.
Шадрах. Да… (Язвительно.) Старым, немощным людям приятно, когда убивают молодых и сильных. Любим мы ощущать себя выше других…
С т а р е й ш и н а. Особенно — если другие хвастались, что они выше смерти.
Ш а д р а х. Конечно. Смерти боимся мы все. Опасно считать, что она ничего не значит или ее просто нет.
С т а р е й ш и н а. Что ж, вот Ему случай доказать Свои взгляды.
Ш а д р а х. А ты и рассердился! Представь, Он сходит с креста и говорит:"Убить Меня вы не в силах. Я сломал адамову кару, смерти больше нет". Да ты бы взбесился, честное слово!
Старейшина (не без тревоги). Ну, ну, что это ты!
Ш а д р а х. Шучу, шучу. Иисус умрет, умрешь и ты -подумать, как утешительно!.. Погляди-ка на толпу! Евреи, римляне — все сбежались. Пойдем вперед.
2.
Ф е б а. Смотри-ка, и Главк тут!
Главк. Феба! И красотка Кальпурния! Да хранит вас Венера со всеми ее голубями! Привет, Флавий! Куда вы идете?
Ф л а в и й. Посмотреть на казнь. А ты?
Главк. Надоело. Одно и то же, одно и то же… Вот звери или гладиаторы — дело другое! Что, Клавдия вас отпустила?
К а л ь п у р н и я. Клавдия прихворнула, видела дурной сон.
Ф е б а. Беспокоится из-за этого пророка. Послала нас, чтобы ей потом сказали, как Он умер. Пилат разрешил Флавию нас проводить.
Ф л а в и й. Пилат чего-то не в духе.
Ф е б а. Ворчал–ворчал, ударил раба, потому что в мед муха попала. Тут Клавдия пошла к себе, плачет, молится Аполлону.
Главк. Надо было задернуть вчера занавески. При полной луне спать нельзя, Пана увидишь.
Ф л а в и й. Может, Пилат его увидел, он — в панике. Говорят, этот Иисус называл Себя Сыном Бога! Пилат Его спросил, как и что, — а Он молчит.
Ф е б а. Сыном Бога?
Главк. Знаете, я передумал. Пойду с вами. Все-таки, распятый Бог…
3.
И о а н н. Мария, Ты пойдешь дальше?
М а р и я. К подножью креста, Иоанн.
И о а н н. Магдалина, поговори с Ней! Не надо Ей туда идти!
М а р и я М а г д а л и н а. Пощади Себя! Иоанн — мужчина, я… я много перевидала. Другое дело — Ты.
М а р и я. Да, ты права, другое. Вы все — Его друзья, Я — мать, Я Его выносила…
М а р и я М а г д а л и н а. Мария Клеопова, попробуй ты!
М а р и я К л е о п о в а. Сестра, Ты не выдержишь!
М а р и я. Разве ты забыла слова Симеона? Тридцать три года назад он сказал Мне:"Это дитя разделит Израиль, имя Его станет соблазном, а Тебе меч пронзит душу". Так и вышло… Гляди! Там, вон там — облачко пыли. Кто идет к месту казни по каменистой тропе?
М а р и я М а г д а л и н а. Наш Учитель!
И о а н н. Наш Друг.
М а р и я К л е о п о в а. Святой Израилев.
М а р и я. Мой Сын. Когда Он был маленький, Я мыла Его и кормила, одевала в детские одежды, расчесывала кудри. Он плакал — и Я утешала Его, Он падал — Я целовала, где Он ушибся, а вечером пела Ему, чтобы Он уснул. Сейчас Он едва идет по пыли, в волосах у Него — колючки, скоро Ему вобьют гвозди в живое тело, все потемнеет перед Ним, и Я ничем не смогу помочь. Ничего. Выносишь лучшее, что есть в мире, родишь, а потом — смотри, смотри…
М а р и я М а г д а л и н а. Как Ты можешь говорить так спокойно?
М а р и я. Пока ждешь беды, душа мятется. Когда она придет, все тихо, больше нечего делать. Все ясно, все четко в своей правде… Теперь Я знаю, кто — Он, кто — Я. Я- вот Я, просто Мария, Господь наш — Истина, а Иисус — да, вот Он, но это не все… Мы не увидим бессмертной истины, пока она не родится во плоти. Рождение — расторжение плоти, вот нам и кажется, что истина и жизнь расторгнуты, разделены. Но это не так. Я родила Того, Кто идет там. Он, Иисус, умрет сегодня — Он, ваш Учитель, Мой Сын, Истина Божья. Вот что бывает на самом деле. С начала времен только это и бывает воистину. Когда вы это поймете, вам откроется смысл пророчеств, да и всей истории.
4.
1–й и у д е й. А те двое кто?
Б а р у х. Разбойники, Дисмас и Гестас.
2–й и у д е й. Видишь, каков этот мир! Разбойник и праведник вместе идут к смерти.
1–я и у д е я н к а. Да, Иисус — хороший человек.
1–й и у д е й. Он — богохульник. Правильно Его засудили. Такие опасней разбойников.
Б а р у х. Дисмас и Гестас осуждены не за разбой, а за бунт против Рима. Иисус осужден не за богохульство, а за бунт против Рима. Мудрые дураки из синедриона работают на кесаря.
2–й и у д е й. Кто ты, почему говоришь так смело? (Тихо.) Не Барух ли Зилот?
Б а р у х (тихо). Замкни эту мысль в своем сердце и выброси ключ. (Толпа все ближе; Барух говорит вслух.) Эй, гляди, идут! Качаются под римским крестом — нечего сказать, бремя для иудейской спины! (Шум — громче.) Смотри, что написано:"Гестас, вор и мятежник". Против кого, а? Против Кайяфы?
1–й и у д е й. Против порядка.
1–я и у д е я н к а. Какой страшный!
2–я и у д е я н к а. А так — ничего! Люблю удалых мужчин!
Т о л п а. Вор!.. Разбойник!.. Вот тебе!.. Так… Так… Камнем… Ура, в самый рот попал! (Хохот, улюлюканье.)
Гестас. Будьте вы прокляты! Разрази вас дьявол! Попались бы вы мне в руки!..
1–й солдат (бесстрастно). Иди, иди.
Гестас. Зубы выбили!
1–й с о л д а т. На что тебе зубы? (Смех.) Иди!
Б а р у х. Иди, Гестас! Впрямь, на что тебе зубы? Плюнуть и так можно! (Смех.) Читай:"Дисмас, вор и мятежник". Мятежник, друзья мои, все против Рима… Эй, ты, конокрад! Чего тащишь?
Дисмас. Деревянную кобылу об одной ноге. (Смех.)
Голос из толпы. Чего ж кобыла на тебе, а не ты на кобыле?
Д и с м а с. Подожди, приду — влезу на нее, погляжу на вас, гадов, сверху!
2–й и у д е й. А ты шутник!
2–я и у д е я н к а. Смелый какой! Люблю смелых. Держи, вот тебе цветок!
Д и с м а с. Благодарим. Нам бы лучше пива… (Смех.)
2–й с о л д а т. Эй, пошевеливайся!
Д и с м а с. Прости, красотка, спешу, у меня свидание. Гони, возница! К черту кесаря!
2–й с о л д а т. Заткнись!
Д и с м а с. А что? Можно считать, меня нету. Что хочу, ТО И Кричу! (Поет.)
К черту Тиберия
и его империю!
Толпа скорее растеряна.
Б а р у х. Дожили! Спаси нас Господи, только мертвый и может свободно говорить… А вот и главный преступник, и все грехи с Ним:"Иисус Назареянин, Царь Иудейский". Поняли шутку, а?
1–й и у д е й. Шутку? Да это оскорбление!
Б а р у х. Ничего другого иудеи и не заслужили.
Т о л п а. Радуйся! Да здравствует безумный Мессия!.. Дурак!.. Плотник!.. У–лю–лю!..
1–я и у д е я н к а. Бедный, как Он замучился! Еле идет.
2–я и у д е я н к а. А, слабак! По мне, так шути, когда на казнь идешь.
Т о л п а. Эй, Царь! Снизойди к нам, окажи такую честь! (Смех.) Скажи слово!.. Напророчь чего-нибудь!.. Эй, ребята, подбодри Его!.. Осанна! У–лю–лю–у!.. Осанна!.. Пальмы, пальмы безумному царю! Куда осла дел, а?
(Хохот, улюлюканье.)
1–я и у д е я н к а. Какой стыд! Нельзя же так! 2–я и у д е я н к а. А недавно-то, фу–ты, ну–ты! Едет, красуется!
1–я и у д е я н к а. Он покачнулся. Сейчас упадет. 1–й и у д е й. Сжал зубы, идет дальше.
Сотник (кричит, он — немного впереди). Нельзя побыстрее?
3–й с о л д а т. Если надо, попробуем! Только Он упадет. (Иисусу.) Иди Ты, иди…
1–я и у д е я н к а. Головой трясет, бедный…
Б а р у х. Чтобы глаза пот не заливал.
2–я и у д е я н к а. Терпеть не могу слабых… Ну, ну! Постыдился бы!
Б а р у х. Придержи язык, стерва. Ничего ты не понимаешь. Нести невыносимое, терпеть невозможное — вот это сила. Осанна Сыну Человеческому! Осанна Царю Израиля!
5.
И о а н н. Мария, держись, они идут.
М а р и я. Я выдержу, Иоанн.
И о а н н. Приготовься. Посмотри на разбойников, чтобы знать, какие бывают люди, когда идут на крест.
М а р и я. Помоги вам Бог, бедные!
М а р и я М а г д а л и н а. Трое… А где же Учитель?.. Иоанн! Не может быть!
М а р и я. Иисус!
М а р и я К л е о п о в а. Не ответил. Не взглянул на Тебя.
И о а н н. Он не может, Мария Клеопова. Если Он повернет голову, Он упадет.
М а р и я. Сестра, Нам с Сыном слова не нужны.
М а р и я М а г д а л и н а. Быть не может! (Рыдает, причитая.) Где Его быстрые ноги? Где сильные руки? Где краса Израиля, Его лик? Где голос, вызвавший Лазаря из мертвых? Посыпьте голову пеплом, угас свет миру!
И о а н н. Не надо…
М а р и я М а г д а л и н а. Тебе не стыдно стоять и смотреть? Где твое сердце, Иоанн Зеведеев?
И о а н н. Сердце мое умерло, вчера, в саду.
М а р и я. Магдалина, доченька, встань! Надо быть сильными ради Него.
Т о л п а. Эй, Спаситель!.. Сын Давидов!..
Голос (глумливо). Человек, рожденный на Царство! (Хохот.)
М а р и я М а г д а л и н а. Израиль, Израиль! Где милость? Где жалость? Кто поможет?
И о а н н. Вон, гляди. Женщина вытирает Ему платком лоб.
М а р и я. Какая добрая! Я должна сказать ей… Сестра, спасибо тебе, тебя не забудут в Царстве.
6.
Т о л п а. Ха–ха!.. В каком это царстве?.. Тоже с ума сошла!.. (Впереди — какой-то шум.) Что там?.. Упал… Пус–ти…Дай поглядеть…
Сотник (орет). Что там еще?
3–й с о л д а т. Он упал, сотник.
С о т н и к. Поднимите.
Т о л п а. Плесните водой… Дайте попить… Бичом его, бичом!
С о т н и к. Куда лезете?
Грубый голос. Эй, колдун! Возьми крест и иди!
(Хохот.)
4–й с о л д а т. Ничего не получится, сотник. Совсем спекся.
С о т н и к. Ты уверен? Посмотрим, посмотрим… Да Публий, ты прав. Подожди немного.
3–й с о л д а т. Секли слишком сильно, я так думаю.
С о т н и к. М–м-м… То-то и плохо с терпеливыми. Думаешь, ничего, держатся — а он р–раз! — и на тебя же упадет.
4–й с о л д а т. Вроде очухался.
С о т н и к. Хорошо. Умер бы здесь, с нас бы и спросили. По закону распинать их надо живыми… (Тихо.) Вот бедняги!
Симон Киринеянин (кричит). Плохой закон! Жестокий! У нас до римлян таких законов не было.
Толпа явно сочувствует.
С о т н и к. Тихо!
С и м о н. Навидался я ваших законов в Африке! Пришел домой на Пасху — и тут опять, ведут!
С о т н и к. Поговорил и хватит! Ну, народец! Камнями бьют, жгут, душат — а крови пролить нельзя! Лицемеры вы!.. Может идти? Постой… Тихо, тихо… руку Ему дай, Он как слепой.
3–й с о л д а т. Чего-то Он руками водит!
4–й с о л д а т. Креста не дождется.
3–й с о л д а т. Ну уж, знаете!.. (Солдаты смеются, но не злобно.) Сотник. Никогда таких не видел! Идет, как овца на заклание.
3–й с о л д а т. Ладно, не спеши. Успеем. (Опять смеются.)
С о т н и к. Крест Он нести не может. Надо кого-нибудь найти… покрепче… Эй, где этот, который орал? Да, ты! Как зовут?
С и м о н. Симон. Я — из Киринеи.
С о т н и к. Давай неси! Донесешь до места — сил не будет кричать. Ну, пошевеливайся!
С и м о н. А, чтоб тебя!.. (Вдруг меняет тон.) Хорошо, понесу.
С о т н и к. Жалел Его? Вот и помоги. Эй, теперь будет полегче!.. Справишься? Идти можешь? Хорошо. Пошли.
7.
И о а н н. Мария, Мать Иисуса, дай мне руку. Мы почти пришли, здесь — крутой каменистый склон.
М а р и я. Ты помогаешь Мне, а кто поможет Ему?
М а р и я К л е о п о в а. Сестра, сейчас Он не падает. Поднял голову.
И о а н н. И народ поутих. Может, устыдились… или пожалели. Смотри, женщины плачут.
Женщины. Бедный, бедный!.. Так хорошо говорил!.. Исцелял больных!.. Кормил голодных!.. Детей привечал!.. Тридцать три года, ты подумай!.. А красивый, как царь Давид!.. Иисус, Иисус! Скажи нам что-нибудь! Утешь нас!
И и с у с. Дочери Иерусалима, не плачьте обо Мне, плачьте о себе и о детях ваших. Приходят дни, когда скажут:"Счастлива не рожавшая, которой не о ком заботиться, не за кого бояться!".
Женщины. Разве это утешение?! Пожалей нас! Иисус, смилуйся! Господи, помилуй!
С о т н и к. Ну, хватит! Можешь говорить, значит, можешь идти. Пошли, ребята!
Идут дальше.
Сцена II
Голгофа.
1. У подножья Креста.
Е в а н г е л и с т. Когда пришли на Голгофу, распяли и Его, и разбойников, по правую руку от Него, и по левую.
1–й с о л д а т. Ну, с разбойниками — все…
2–й с о л д а т. Гестас этот… да… Пальцы пришлось перебить, никак кулаки не разжимал.
3–й с о л д а т. Да уж, можно сказать, боролся. Какой фонарь Тебе поставил! (Смеются.)
1–й солдат (мстительно). Ничего, поплатится. Мы его растянули, как тетиву.
2–й с о л д а т. Ладно, третьим займемся… Раздел ты Его?
3–й с о л д а т. Да. Прошу.
4–й с о л д а т. Ну, этот драться не будет.
3–й с о л д а т. Кто Его знает! Мирру с уксусом не пьет…
1–й с о л д а т. Почему это?
3–й с о л д а т. Не хочу, говорит, чтоб разум помутился.
1–й с о л д а т. Бежать задумал?
4–й с о л д а т. Да нет, чудачит. (Иисусу.) Давай пей, легче будет. Не хочешь? Ну, дело Твое… Чудак Ты, однако. Ну, начали!
1–й солдат (сердито). Дай Ему по ногам!
2–й с о л д а т. Незачем. Сам валится… Эй, держи Ему ноги!
1–й солдат (Иисусу). Ноги-то вытяни. Тоже, царь нашелся…
1–й с о л д а т. Дай-ка молоточек.
И и с у с. Отец, прости им. Они не знают, что делают.
Резко вздыхает от боли. Стук молотка.
2. У первосвященника
Н и к о д и м. Спокойна ли твоя совесть, господин мой Кайяфа?
К а й я ф а. Да, Никодим. А что?
Н и к о д и м. Спорить с тобой об Иисусе я не буду. Меня поразило одно. Я был готов поверить, что Он — мудрец, великий пророк, может быть — Мессия, но Он назвал Себя Сыном Божьим — нет, не в переносном смысле, в прямом! Божий Сын, правая рука Всевышнего. Это -или страшное кощунство, или невыносимая истина.
К а й я ф а. Хочешь ли ты сказать, что это — истина?
Н и к о д и м. Может, и хочу, но не смею. Подумай, если так — что же мы сделали? Судили и убили Бога!
К а й я ф а. Ну вот! Стоит договорить до конца — и видишь, как это бессмысленно. Бог — Один, Бог — Духовен. Что ж, по–твоему, на земле — целое стадо богов, слабых, как мы, люди? Поистине, вспомнишь мерзкие языческие сказки! Боги, полубоги… Так ты думаешь?
Н и к о д и м. Конечно, нет.
К а й я ф а. Тогда в чем дело? Чем вы недовольны с Иосифом?
Иосиф Аримафейский. Тут главное не"что", а"как". Лизать ноги Риму, да еще на людях? Признавать главенство кесаря?
Н и к о д и м. Стоило ли пугать Пилата? Риму ты грозил Римом.
И о с и ф. Им палец покажи, они руку отхватят! Нет, перед Римом надо захлопнуть дверь! Иначе иудеям — конец!
К а й я ф а. Иосиф и Никодим, разрешите вам кое-что сказать. Иудеям и так конец. Прошло время малых наций. Сейчас — пора империй. Мы только и делали, что хлопали дверью, огораживали свой сад. Как же, мы — избранный народ, иной, особый, Божий! Но дверь открылась. Кто ее открыл?
Н и к о д и м. Гиркан обратился к Риму, когда сыновья Александра не могли столковаться.
К а й я ф а. Вот именно. Так получили мы великого Ирода, римского ставленника, который тридцать лет держал нас железной рукой. Он умер — и что же? Опять раздоры, страна поделена, римлянин правит Иудеей. При Ироде мы были едины, теперь у нас — три провинции. Каждый раз, что мы поссоримся, Рим откусывает часть, скоро ничего не останется… Хорошо, я убил Иисуса, но вместо одного самозванца встанет пятьдесят… Рано или поздно зилоты поднимут меч на кесаря, Иерусалим охватит кольцо огня и железа, шаг легионов отдастся в сердце святилища. Вот и я стал пророком.
Иосиф (потрясен). Что же нам делать?
К а й я ф а. Принять неизбежное. Приспособиться к Риму. С нашим народом плохо то, что мы никак не научимся гражданской жизни. Мы не умеем править и не умеем подчиняться. Какой же может быть порядок? Согласимся же с будущим, пока еще можно, иначе в мире не будет уголка, куда вправе ступить еврей.
И о с и ф. Как странно… Ты повторяешь Его пророчества. Правда, Он скорее расширил бы Израиль, включил в него весь мир. Он говорил:"Придут с Востока и с Запада и возлягут в Царстве Божьем". Самаряне, римляне, греки — Он никого не отталкивал. Может быть, Он видел то, что ты видишь? Может быть, Он распахивал дверь, но у Него не Израиль терялся в Риме, а Рим — в Израиле?
Н и к о д и м. Нет! Израиль не знается с язычниками. Только безумный…
К а й я ф а (сухо). Именно, безумный. Мы, государственные люди, не вправе попускать безумия или, скажем так, мечтаний. Они опасны. Безопасность, порядок, мир — от Рима, и цену диктует он.
Иосиф (мрачно). Что ж, путь Иисуса мы отклонили. Вероятно, примем твой.
К а й я ф а. Меня вы тоже отвергнете… Что ж, враг мой Иисус, и я проживу впустую.
3. У Креста.
Шум толпы, голоса..
Голоса. Кто обещал разрушить храм?.. Храм вроде цел. Ты вот крест разрушь! Что Тебе стоит! Ну-ка, ну-ка, чудотворец! Яви Свою силу!
М а р и я М а г д а л и н а. Что Он вам сделал?
Голоса. Мессией Себя называл? Называл. А Царем? То-то! Сын Давидов!.. Больше Соломона!.. Израиль не берет Царей из плотницкой!.. Да, да, и из тюрьмы!.. Эй, Царь Иудейский, хорош у Тебя трон?
М а р и я М а г д а л и н а. Он ввел бы вас в Царство Божье, а вы увенчали Его тернием!
Голоса. Где это Царство?.. Других спасал, а Себя спасти не может!.. Эй, Ты, целитель, исцели Свои раны!.. Если Ты Божий Сын, сойди!
М а р и я М а г д а л и н а. Он укрепил ваши руки, утвердил ваши ноги, а вы Его руки и ноги прибили к кресту!
Голоса. Есть хочешь?.. Пить хочешь?.. Где небесный хлеб?.. Где живая вода?.. Вынь-ка рыбку!.. Не можешь? (Смех.) Хлеб и рыба!.. Хлеб и рыба!..
М а р и я М а г д а л и н а. Он кормил и поил вас, а вы Его поите уксусом!
Голоса. Шарлатан!.. Колдун!.. Ах, расхвастался!..
М а р и я М а г д а л и н а. Иоанн, подойдем поближе! Все ж Ему будет лучше, когда Он нас увидит.
И о а н н. Не знаю, пропустят ли солдаты. Что ж, спросим.
С о т н и к. Отойдите! Отойдите! Эй, ты, отойди, прохода нет!
И о а н н. Пропусти нас, сотник! Мы — друзья Иисуса Назареянина.
С о т н и к. Тогда уведи ты этих женщин. Нечего им тут делать.
М а р и я. Господин мой, Я — Его мать. Пусти Меня к Нему, прошу тебя.
С о т н и к. Прости, госпожа, нельзя. (Кричит.) ЭЙ,
Корв, да отгони ты их! (Тише.) А ты, госпожа, иди домой.
М а р и я М а г д а л и н а. Марцелл, ты меня не узнаешь?
С о т н и к. Нет. В жизни не видел.
М а р и я М а г д а л и н а. Значит, изменилась с горя. Мария! И ты, Мария! Быстро! Распустите мне волосы! Погляди, Марцелл, у кого еще в Иерусалиме такая рыжая грива?
С о т н и к. Магдалина!
С о л д а т ы. Мария! Рыжая Мария! Где ты пропадала?
М а р и я М а г д а л и н а. Ради моих песен, ради моих плясок, ради моей красоты — пусти меня, Марцелл!
Марцелл. Красота — для живых. Зачем она Ему? Он сейчас умрет.
М а р и я М а г д а л и н а. Я жива только Им, а вы Его убили. (Солдаты смеются.) Смейтесь… думайте, что хотите… только дайте мне пройти!
1–й с о л д а т. А чем заплатишь?
2–й с о л д а т. Спой, как бывало, а?
С о л д а т ы. Верно! Верно! Спой! Мы посмеемся, мы и поплачем. Спой, Магдалина!
М а р и я М а г д а л и н а (растерянно). Я все перезабыла… Нет, нет… Постойте, сейчас… Что вам спеть:"Розы Сарона"?"Красотку Дину"?"Что загрустил, солдат"?
С о л д а т ы."Солдата"!"Солдата"! Вы, тихо!
Солдаты и толпа притихают.
Мария Магдалина.
Что загрустил, солдат?
Дома цветы цветут
Дома ручей журчит,
Дома девушка ждет.
Дальше — вместе с солдатами.
Эй, пошагай, пошагай, пошагай!
Скоро — отбой, скоро — домой,
Там ни побудки, ни крика"Стой!",
Там настоящий рай, br>Истинный рай, радостный край
, Дверь не запирай,
Свету и ветру лицо подставляй,
С девушкой гуляй…
Нет, не могу…
С о т н и к. Ладно, Мария… Пустим ее, ребята… и мамашу с другом… Вот так, хватит… О–той–ди!.. Что там, Публий?
4–й с о л д а т. Да вот одежка…
С о т н и к. Верно, берите себе добычу. Всем, по справедливости.
С о л д а т ы. Сандалий — три пары… Не получается! Нам бы еще Варавву, ха–ха! Кому плащ? Мне!.. Мне!.. Не хапай, делим поровну. Давай, по шву! Рубаха… Гестас, морда, она у тебя вся дырявая!
Гестас. Жаль, не ядовитая, римский пес.
1–й с о л д а т. Ну, ты, потише.
Солдат. А вот это — вещь! Назареянин-то поприличней.
4–й с о л д а т. Прямо рвать жалко. Да и швов нету…
2–й с о л д а т. Тогда разыграем.
3–й с о л д а т. Кости есть?
1–й с о л д а т. Да, вот.
2–й с о л д а т. Ну, помоги Венера… (Бросает кости, смех.) Тьфу ты! Давай, Публий! (Стук костей.)
3–й солдат (напевает)."Эй, пошагай, пошагай, пошагай…"
М а р и я. Иисус, Сынок, Я тут — Мария, Твоя Матерь. Потерпи, потерпи, скоро будет легче!
М а р и я М а г д а л и н а. Иисус, Раввуни, я тут — Мария, грешница. Я поцелую Тебе ноги, как тогда… вот так, чтобы не было больно.
И о а н н. Иисус, Господь мой, я тут, Иоанн Зеведеев, Твой ученик. Мы бросили Тебя. Мы отказались от чаши, справа и слева — не мы, а они, разбойники.
Г е с т а с. Да ладно вы там! И без вас плохо! Хнычут, хнычут… Скажи, чтоб заткнулись, слышишь?
Д и с м а с. Оставь ты их, Гестас. Что тебе, жалко? Мы-то с тобой заслужили, а этот бедняга — не виноват. У–ух, сил нет, больно!
Гестас. Допрыгался, Царь? Ах–ах–ах, Он — Мессия! Врагов прощать, да? Я бы им горло перегрыз, Тебе первому!
Д и с м а с. Да чокнутый Он! Мессия — и ладно, может, Ему так полегче… Как, терпишь, друг? Вроде бы, да. Ничего, скоро пройдет. Это, знаешь, вроде как сон. Придешь к ним на облаке, то-то удивятся!
Гестас. Х–ха!
Д и с м а с. Улыбнулся! Любит, чтобы с Ним так говорили… (Подсмеиваясь над безобидным безумцем.) Меня-то не забудешь, когда в Царство придешь?
И и с у с. Истинно, истинно говорю тебе, сегодня будешь со Мной в раю.
Д и с м а с (после долгой паузы). Да Ты не сумасшедший! Ты… Я плохой, плохой… очень плохой… не смотри на меня так! Ты и не знаешь, какой я… нет, знаешь. Ты все знаешь. У Иордана… я оттуда… вода, прохладная вода… Далеко… но Ты меня не бросишь… Не бросай меня, не бросай, смотри на меня! Нет, прости, Тебе больно… а я о себе думаю… Пусть мне будет больно, я заслужил… отдай мне Свою боль… Вижу, Ты взял мою! Как-то взял… ноги
Не горят… вода, Иордан… (Речь его переходит в тихий бред.)
4. Римская казарма.
X и л и а р х. Ну, Басе, что у тебя? Новый приказ?
А д ъ ю т а н т. Нет, господин мой. Роспись спортивных соревнований.
Х и л и а р х. А! Я посмотрю.
А д ъ ю т а н т. Да, господин мой, а не пора сменить их на Голгофе?
Х и л и а р х. Э? Да, конечно! Сколько они там?
А д ъ ю т а н т. С шести часов утра.
Х и л и а р х. Хм–м… Сотник у нас есть? Кого пошлем?
А д ъ ю т а н т. Есть, господин мой, — старый Прокл.
Х и л и а р х. Прокл?
А д ъ ю т а н т. Из Капернаума. Прислали сюда, на праздники. Очень надежный человек.
Х и л и а р х. Ладно. Пошли его ко мне.
А д ъ ю т а н т. Слушаюсь. (В дверях.) Прокла к хилиарху! (Вернулся.) Борцы у нас хорошие. Я бы поставил на Тигра Бальба.
Х и л и а р х. Форсу много, а стиля нет. Помпилий уложит его в шесть раундов… Вижу, тяжеловес у тебя — Флавоний. Я бы… А, Прокл! Возьми четверых, иди к крестам, смени Марцелла. И смотри, чтобы сторонники Иисуса чего не натворили!
Прокл (теряя воинскую выправку). Господин мой… Я… Я.. — (Берет себя в руки.) Слушаюсь.
X и л и а р х. Что с тобой?
П р о к л. Прости, господин мой. Я Его знаю.
X и л и а р х. Кого, Иисуса?
П р о к л. Да. Он мне помог, слугу вылечил.
X и л и а р х. Понятно… Что же делать, а? Больше послать некого.
П р о к л. Я иду, господин мой.
X и л и а р х. Ты давно служишь, да?
П р о к л. Да, господин, сорок лет. Семь лет — в страже у Ирода. Пятнадцать — в Германии. Теперь десять лет на сверхсрочной, в Галилее.
X и л и а р х. Молодец… Что ж, не повезло тебе, но служба — это служба.
П р о к л. Да, господин мой. Прости, что забылся.
Х и л и а р х. И еще! Тела надо снять засветло, у них там начнется суббота. Если не умрут, прими меры… Иди. (Прокл уходит.) Не люблю я, Басе, ветеранов. Это подумать, сорок лет! Он мне в дедушки годится.
А д ъ ю т а н т. Так точно… Удивительное дело! Этот ихний Царь, как Его, пронял такого старого хрыча!
Х и л и а р х. Да, удивительно… О чем мы говорили? А, в тяжелом весе…
5. У креста.
К а л ь п у р н и я. Который час, Флавий?
Ф л а в и й. Скоро полдень, я думаю.
Кальпурния (зевает). Ка–ак долго!..
Главк. Так полагается.
Ф е б а. Эти грубые крестьяне ничего не чувствуют… не то, что мы… Сколько это длится обычно?
Главк. Бывает, дней до трех.
К а л ь п у р н и я. Ну, вот еще! Будем мы столько ждать!
Главк. Твой столько не вытянет. Часа три от силы.
Ф л а в и й. Значит, Бог умрет?
Главк. Он умирает. Гляди, нос обтянулся, виски запали, кожа — как пергамент. Гиппократ еще говорил — перед смертью.
Ф е б а. Ничего не рассмотреть… Темно как-то…
К а л ь п у р н и я. Все поблекло… словно затмение.
Ф л а в и й. Вот уж некстати!
Главк. Может, боги рассердились.. Флавий. Пойдем-ка домой. Что могли, то видели. Солдаты на небо смотрят…
Перестук костей.
1–й с о л д а т. Публий, с тебя–пять монет…. Что это с погодой? Очков на костях не видно.
2–й с о л д а т. Прямо хоть не играй! Сколько тут торчать? Есть хочется.
4–й с о л д а т. Дождь пойдет, что ли?
1–й с о л д а т. Хорошо бы… А то дышать нечем. Ну и страна, ну и погодка!
2–й с о л д а т. Все ж нам — полегче. Гестас, и тот сомлел. Как этот, Царь? Умер?
3–й с о л д а т. Вот–вот кончится. Поскорей бы…
М а р и я М а г д а л и н а (шепотом). Иоанн, Иоанн, у Него лицо другое! Или это от темноты?
И о а н н. Нет, оно и впрямь изменилось.
М а р и я. Мой Сын умирает.
М а р и я М а г д а л и н а. Весь мир умирает. Он забрал с Собой свет. Иисус, Иисус, Ты не вернешься?
М а р и я. Тише, Он хочет что-то сказать.
И и с у с. Мама!
М а р и я. Да, родной?
И и с у с. Пусть Иоанн будет Тебе сыном. Иоанн, Она тебе — Мать.
И о а н н. Хорошо, Учитель. Не беспокойся, я позабочусь о Марии.
М а р и я. А Я его буду любить как сына.
М а р и я М а г д а л и н а. Он умирает! Я не верила, что Он умрет… а Он… Он… (Пауза.)
И о а н н. Все темней и темней… Толпа расходится… Скоро останемся только мы да солдаты, любовь — и долг.
Молчание. Потом, все ближе, шаг марширующих солдат.
П р о к л. Сто–ой!
Марцелл выходит навстречу; смена караула.
М а р ц е л л. Прокл?
П р о к л. Я самый.
Марцелл. Рад тебя видеть… На–ле–во! Ша–гом марш!
Первая"четверка"уходит, шаги затихают вдалеке.
Е в а н г е л и с т. И было темно по всей стране до девятого часа. А в девятом часу Иисус закричал… Иисус. Элои, элои, лама савахфани!
1–й с о л д а т. Что это?
2–й с о л д а т. Я прямо подпрыгнул!
3–й с о л д а т. Да этот, Царь.
4–й с о л д а т. Я думал, Он умер.
П р о к л. Что Он сказал?
1–й с о л д а т. Не знаю, сотник. Это по–еврейски.
2–й с о л д а т. Илию на помощь позвал.
П р о к л. Илию?
2–й с о л д а т. Это у них такой герой, вроде полубога. Спроси вон того, он из ихних.
П р о к л. Что сказал твой Учитель?
И о а н н."Боже Мой, Боже Мой, почему Ты Меня оставил?"Как же это? Они ведь едины!
П р о к л (расстроен). Если что-нибудь можно сделать… не нарушая долга…
И и с у с. Я хочу пить.
П р о к л. У нас есть вода?
2–й с о л д а т. Да ладно, Ему Илия поможет.
1–й с о л д а т. Уксус есть.
П р о к л. Еще лучше… Намочи губку, поднеси к губам.
1–й с о л д а т. Не дотянусь.
П р о к л. На тебе трость… Темно, ничего не разглядеть… Сосет?.
1–й с о л д а т. Не знаю… Умирает.
6. У Пилата.
П и л а т. Клавдия, Клавдия, что ж тебе приснилось?
К л а в д и я. Я плыла на корабле по Эгейскому морю. Сперва было тихо, светло, потом — стемнело, поднялся ветер… (Ветер и волны.) Откуда-то с востока раздался странный крик.
Тонкие жалобные голоса: Пан хо мегас тетнеке… Пан хо мегас тетнеке…
К л а в д и я. Я спросила капитана:"Что там кричат?" — и он ответил:"Великий Пан умер". Я опять спросила:"Как может бог умереть?" — и он отвечал:"Ты не помнишь? Они распяли Его. Он пострадал при Понтии Пилате…"И все, кто со мною плыл, повернулись ко мне, повторяя:"При Понтии Пилате…"
Голоса на все лады — тихо, громко, нараспев:…при Понгийстем Пилате… sub Pontio Pilato… under Pontius Pilate… sous Ponce Pilate… unter Pontius Pilatus… — детские голоса, взрослые, обрывки литургии.
… Твое имя, муж мой, твое имя — пострадал при тебе!
П и л а т. Да не попустят боги…
К л а в д и я. Сейчас — как в моем сне, тьма в полдень… Что это?
П и л а т. Ничего. Отойди от окна, тебе показалось.
7. У креста.
Е в а н г е л и с т. Когда Ему дали уксус, Иисус громко закричал…
И и с у с. Свершилось! (Тихо.) Отец, в руки Твои отдаю дух Мой.
Е в а н г е л и с т. И голова у Него упала, Он умер. (Грохот.) А земля треснула, завеса в храме разорвалась от верху до низа. Увидев все это, сотник и солдаты испугались.
Снова — грохот; постепенно он затихает. Тишина.
8. У креста.
В а л т а з а р. Сотник!
П р о к л. Да, господин мой?
В а л т а з а р. Кого тут казнят?
П р о к л. А ты не знаешь? Да, вижу, ты чужеземец… Двое — разбойники, а третий — Иисус, Его называют Царем Иудейским.
В а л т а з а р. Иисус, Царь Иудейский. Значит, звезды верно вели меня. Я увидел Его, как предсказывал сон — на холме, на высоком дереве… Кажется, сотник, я тебя узнал, хотя прошло тридцать лет с лишним.
П р о к л. Вот как, господин мой? А где ж ты меня видел?
В а л т а з а р. При дворе Ирода.
П р о к л. Помню. Ты — Валтазар, царь Эфиопии.
В а л т а з а р. Да. А Он — тот Младенец, который родился, чтобы стать Царем Иудеи.
П р о к л (очень удивлен). Неужели? Ирод велел мне Его убить, а я отказался. Все-таки они Его убили — а я здесь, при Нем… Он называл Себя Сыном Божьим. Я думаю, так оно и есть.
В а л т а з а р. Царь иудеев; Царь мира; Царь Небес. Так написано, так будет.
П р о к л. Когда Он умер, вдруг стемнело. Это очень странно…
1–й с о л д а т. Прости, сотник.
П р о к л. Что там?
1–й с о л д а т. Один иудей, такой Иосиф, с приказом от правителя. Ему разрешили похоронить этого Иисуса. Ты сказал, надо управиться засветло, мы перебили разбойникам ноги, а Он уже умер, мы Его и не тронули.
П р о к л. Правильно.
1–й с о л д а т. Только, сотник, там эта девица плачет, крест обняла…
П р о к л. Сейчас, иду… Добрый вечер, господин мой. Насколько я понимаю, вы пришли за телом. Это хорошо… Прости, моя дорогая! Ты же не хочешь, чтобы Он здесь остался? Мы Его снимем, а этот добрый человек за всем присмотрит.
М а р и я М а г д а л и н а. Уходите! Не трогайте Его! Он жив! Иисус! Учитель! Скажи им, что Ты не умер!
И о а н н. Мария, Мария!
П р о к л. Вы уверены, что Он умер?
2–й с о л д а т. Да, сотник. Ткнем копьем, на всякий случай…
П р о к л (сердито). Зачем это?
М а р и я М а г д а л и н а. Что ты сделал? Он жив! Смотри, кровь течет!
П р о к л. Бедная ты, бедная! Если Он был бы жив, она бы била фонтаном, а тут — ползет, сворачивается. Наверное, когда Он закричал, у него разорвалось сердце… Прости, госпожа моя, надо Его снять. Сделай с ней что-нибудь!
М а р и я. Магдалина, миленькая, оставь! Ну–ну!.. Сотник, ты осторожно снимешь Моего Сына?
П р о к л. Да, госпожа моя. Ты — сильная женщина.
И о а н н. Мария, знаешь, Он мне как-то сказал:"Сын Человеческий только гостит в доме смерти. На третий день Он встанет".
И о с и ф. Так и сказал?
И о а н н. Да, господин мой. Не знаю, как это понять.
П р о к л. Осторожней, осторожней… Под колени, под плечи… Саван готов?
М а р и я. Дайте Мне Его на руки… А вот и царь Вал–тазар. В эти руки ты вложил мирру. Эту голову увенчал Мельхиор, теперь на ней — венец Царя скорбей. Третьего дара еще нет.
И о а н н. Какой это дар?
М а р и я. Ладан.
Е в а
12. Царь приходит к Своему народу
Действующие лица
Евангелист
Иисус
Иаков
Иоанн
П е т р
Андрей
Филипп
Нафанаил
Матфей
Фома
Саломея
К л е о п а
Мария, его жена
Мария Магдалина
К а й я ф а
Шадр ах
Н и к о д и м
Иосиф Аримафейский
1–й, 2–й, 3–й и 4–й старейшины
Е л и у й, начальник храмовой стражи
И о и л ь, левит
Цветочница
Е в н и к а
Кай Понтий Пилат
Клавдия Прокула, его жена
Флавий
Римский стражник
Гавриил, Рафаил- Архангелы
Раб
Ликторы
Замечания
Здесь трудно то, что, как-никак, девять раз надо показать что-то"сверхъестественное", и без нудности, без мелодрамы, без пасхальной открытки. Я постаралась выявить некую странность, которую мы ощущаем в евангельском рассказе: он и совершенно невероятен, и по–домашнему прост. Христос появляется и исчезает, Его не узнают, и тем не менее Он ни в малой мере не окутан"сверхъестественной атмосферой"Он даже нарочно ее снимает, когда ест, пьет, дает Себя потрогать. Только на Галилейском озере, видимо — перед Вознесением,"странного" — больше, чем"обычного".
А вот ангелы должны внушать хотя бы благоговение; женщины"были в страхе и наклонили лица свои к земле"(Лк 24. 5), а"стерегущие"пришли в трепет и стали как мертвые"(Мф 28. 4).
"Механизм"Воскресения. Хотя ни вера, ни нравственность не вынуждают нас точно понять, что же произошло, актеру лучше держать в уме связную картину. Могила открыта, пелены — не тронуты. Как это связано?
1. По–видимому, ангел отвалил камень не для того, чтобы выпустить Христа. Слава Богу, Он проходил сквозь двери; что ж Ему какой-то центнер? Дверь открыта, чтобы стража и ученики заметили, что Тело исчезло.
2. Однако пелены лежат как бы для обозрения. Можно предположить, что ангел открывал пустую могилу. Тело (предполагаем дальше), распавшись на молекулы (?), прошло сквозь пелены и камень, а потом собралось, что сопровождали какие-то процессы, воспринимавшиеся как землетрясение.
Во всяком случае, примерно такой ход событий предполагается здесь. Ощутив что-то в воздухе, стражники касаются камня, он дрожит, их отбрасывает волна.
Предположение: а может быть, Воскресшее Тело вообще не обязано нести все материальные элементы? Где надо, Оно берет их из"подручных материалов", для свидетельства.
Все странности этого ряда оттеняются сугубо земными сценами (синедрион, улица перед домом Пилата). Замечу еще: я предположила, что у сыновей Зеведеевых есть какое-то жилье в Иерусалиме. Кроме того, мне кажется, что (кроме Иоанна и Петра) ученики бежали после казни в Вифанию, к Лазарю, Марфе и Марии.
Иисус. Я сохраняю градацию в вопросах к Петру (по–гречески она ощущается) - два первых явственно отличаются от третьего; соответственно, нарушив симметрию, изменила я и ответы Петра, он все больше горюет."Друг Мне…" — поскольку в греческом"phileis"(Темпл и переводит:"Друг ли ты Мне?"), но я предположила и попыталась выразить, что"phileis"больше здесь, чем"agapas". В нем есть равенство, а в"agapas"(здесь) - оттенок чего-то вроде"Предан ли ты Мне?".
Ученики. Я попыталась изобразить разные степени веры, скорби, отчаяния и т. д. Общее правило — чем больше у тебя доверия, тем меньше нужны тебе сверхъестественные свидетельства.
Иоанн - верит полностью, сомнений у него вообще нет. Замечательно, что именно Фома, один на все Евангелия, называет Христа Богом, причем — не в экстазе, а просто, словно говорит:"дважды два — четыре".
Жены–мироносицы - держатся тем, что хлопочут, получая от этого какое-то печальное удовлетворение. Роды и смерть — естественная среда для женщин, тут они могут что-то сделать, а мужчины сидят и, в лучшем случае, смотрят.
Саломея - хорошая, разумная женщина, все же -немного властная.
Мария Клеопова - мягче. Предположение, что она и Клеопа встретили Христа на дороге, высказал епископ Рипон, мне оно очень понравилось, а кроме того, тогда не надо вводить новых персонажей. Может быть, она пришла в Иерусалим к Деве Марии, своей родственнице, а уж Клеопа пришел за ней, чтобы проводить ее домой, в Эммаус.
Сцена I
Гроб Господень.
Е в а н г е л и с т. В первый день недели, рано утром, ко гробу пришли Мария Магдалина, Мария Клеопова и Саломея, мать Иоанна с Иаковом. Они принесли благовония.
1. В доме Зеведея
Тихий стук в дверь.
И о а н н. Это ты, Магдалина?
М а р и я М а г д а л и н а. Я.
И о а н н. Заходи. Мать сейчас придет. Как Марфа, Лазарь?
М а р и я М а г д а л и н а. Ну, что говорить! Хорошо хоть, что вы живы. Они уж думали, вас с Петром взяли, и боялись, что все женщины одни в Иерусалиме. Марфа кричала на меня, и каялась, и бегала на кухню, что-нибудь мне приготовить.
И о а н н. Бедная наша, смешная Марфа!
М а р и я М а г д а л и н а. Мы не ели, и она раскричалась, что зря нарушила субботу. А Матфей и скажи:"Ничего, суббота для человека", — ну, тут мы чуть не умерли.
И о а н н. Да, знаю. Его слово — как нож в сердце. Вчера я нашел старые сандалии и спрятал их от Петра.
М а р и я М а г д а л и н а. Он тут?
И о а н н. Приполз, как раненый зверь. Не спит, не ест… (Пылко.) Это все я! Я же видел, что он боится, и бросил его там, у Анны. Господи! Неужели никому из нас нельзя доверять и на минуту?
М а р и я М а г д а л и н а. Бедный Петр! Не может себя простить.
И о а н н. Что там! Он говорит, он хуже чем… не могу выговорить! Совсем не могу… Даже повторить слова молитвы:"Прости, как мы прощаем", — нет, никак.. Ты слышала, что с ним?
М а р и я М а г д а л и н а. Слышала. Иоанн, что твоя ненависть, — он сам себя ненавидел! Это его и убило.
И о а н н (медленно). Если я ненавижу его, я его тоже убил. Господи, нет конца нашим грехам! Мы убиваем Учителя и друг друга.
М а р и я М а г д а л и н а. Иоанн, дорогой, разве это ненависть? Ты же не хочешь его обидеть! Конечно, ты не понимаешь ни отчаянья его, ни греха, но это — потому, что ты не был плохим. Только Учитель был хорошим -и понимал, каково плохому… Больше я таких людей не видела. Получалось так, словно Он — внутри тебя и чувствует все, что ты с собой творишь… Но Иуда вряд ли впускал Его, он слишком гордый. Я думаю, ему было трудней, чем Матфею, или мне, или этому бедному разбойнику. Мы знаем, что мы — плохие, нам незачем притворяться перед собой, а перед другими — тем более.
И о а н н. Хорошо смиренным, бедным, грешным…
М а р и я М а г д а л и н а…. словом — заблудшим овцам. Знаешь, когда Он это говорил, Он это и думал. Ты не бойся за Петра, он — не гордый, он — не повесится… А вот мягким с ним быть не надо. Учитель мягким не был — Он был прямым, суровым и не хотел, чтоб мы жалели себя. Петр должен видеть, что он сделал, чтобы больше не делать так.
И о а н н. Что значит"больше"? Учитель умер. Когда ты помазала Его у Симона, ты готовила Его к погребению, Он это знал. А, вот идет моя мать с другой Марией, несут благовония… Мама, здесь Мария Магдалина.
С а л о м е я. Здравствуй, дорогая.
М а р и я М а г д а л и н а. Саломея! Мария!
М а р и я К л е о п о в а. Благослови тебя Бог. Мария, Мать Учителя, шлет тебе привет.
М а р и я М а г д а л и н а. Как Она, бедная?
М а р и я К л е о п о в а. Совсем измучилась, но держится тихо, спокойно, препоручила Сына нашей любви и дала вот это.
М а р и я М а г д а л и н а. Что это? Какой красивый ларец! Золото, камни — прямо из царских сокровищ!
М а р и я К л е о п о в а. Так и есть. Царь Валтазар принес в нем когда-то мирру. Она ждала тридцать три года.
М а р и я М а г д а л и н а. Она ляжет у сердца, где солдат проколол копьем. Я принесла алоэ и кассию…
С а л о м е я. Вот пальмовое вино, вот гвоздика, бальзам из Гилеада…
М а р и я К л е о п о в а. Камфара, нард, сандаловое масло…
М а р и я М а г д а л и н а. Нам миска нужна.
С а л о м е я. Вот. Ножницы, гребенка… Полотенец хватит?
М а р и я К л е о п о в а. Я думаю, да. И полотна чистого. И свежих повязок…
М а р и я М а г д а л и н а. Это все есть там, в пещере, Иосиф принес. Мы одели Учителя в белые одежды, обернули голову платком. Самый знатный и богатый человек не дождется таких похорон!
И о а н н. Нехорошо вам идти одним. Может, я провожу вас?
С а л о м е я. Нет, сынок. Без тебя — вернее. Кто помешает трем женщинам? Да и вообще, это — не мужское дело.
И о а н н. Хорошо, мама… Луна взошла. Вы легко найдете дорогу.
М а р и я К л е о п о в а. Скоро взойдет и солнце. Петух вот–вот закричит.
И о а н н. Надо пойти к Петру.
М а р и я М а г д а л и н а. Да, Иоанн. Пойди. Сделай для него, что можешь.
И о а н н. Хорошо, Мария… (Отирает дверь.) Подождите… Все спокойно, на улице — ни души… Ну, с Богом! (Запирает засов.)
2. От сада до Иерусалима.
Поет петух. Три гулких удара. Потом издалека бегут какие-то люди.. Они все ближе, шаги их затихают. Кто-то настойчиво стучит в дверь, испуганно крича:"Господин мой! Господин мой Кайяфа!"
3. В саду.
М а р и я М а г д а л и н а. Саломея! Как ты думаешь, можно идти?
С а л о м е я. Да, дорогая. Наверное, больше толчков не будет.
М а р и я К л е о п о в а. Землетрясений я не боюсь. Стража пробежала, вот что плохо. Вроде бы оттуда, из сада…
С а л о м е я. Ничего. Их уже нет.
М а р и я К л е о п о в а. Может, еще какие-нибудь… Пойдем к заднему входу, где домик садовника.
М а р и я М а г д а л и н а. Да, да! Тогда мы не пройдем мимо… крестов.
М а р и я К л е о п о в а. И быстрее. Вон там, вдоль стены… Здесь должна быть калитка…
С а л о м е я. Есть… она открыта… никто не стоит…
М а р и я К л е о п о в а. Слава Богу! Тише!..
С а л о м е я. Теперь куда?
М а р и я М а г д а л и н а. Прямо, до колодца… Темно под оливами!
С а л о м е я. Сейчас мы из-под них выйдем. Кажется,
здесь никого нет.
М а р и я М а г д а л и н а. Если бы мы не вошли, я бы умерла. Пока что-то делаешь, не думаешь… Мы увидим Его лицо, поцелуем Его ноги и будем вспоминать, что наша любовь была с Ним до конца.
С а л о м е я (видит, что Магдалина теряет власть над собой). Да, дорогая. Но ты узнаешь, что легче представлять Его таким, как раньше. Милостив Бог, мы забываем оцепеневшее тело, восковое лицо… Память возвращает мертвых живыми. Вот и колодец.
М а р и я М а г д а л и н а. Теперь по тропинке, направо. Могила — в скале, между двумя кипарисами. Над входом — какое-то вьющееся… Саломея!
С а л о м е я. Что?
М а р и я М а г д а л и н а. Я забыла! Мы не войдем, там огромный камень. Кто его откатит?
М а р и я К л е о п о в а. Ах ты, надо было взять Иоанна!
М а р и я М а г д а л и н а. Его привалили четыре человека.
Саломея (твердо). Возвращаться нельзя. Попросим садовника, он скоро придет…
М а р и я М а г д а л и н а. Смотри! Камень кто-то откатил!
М а р и я К л е о п о в а. Значит, здесь до нас побывали.
С а л о м е я. Ты не ошиблась? Это здесь?
М а р и я М а г д а л и н а. Ну, что ты! Вот — кипарисы, виноград над входом…
С а л о м е я. Может, Иосиф…
М а р и я К л е о п о в а. Ну, конечно!
М а р и я М а г д а л и н а. Сбегаю посмотрю.
С а л о м е я. Иосиф, кому же еще! Хотел поглядеть, все ли в порядке. Хороший человек. Я так думаю, эту могилу он для себя приготовил. В жизни такой красивой не ви…
М а р и я М а г д а л и н а (кричит на бегу). Мария! Саломея! Его там нет!
С а л о м е я. Как это — нет? {одновременно} М а р и я К л е о п о ва. Koгo?
М а р и я М а г д а л и н а. Учителя! Да никого там нет! Его украли! Где Он? Надо Его найти! Раввуни, Раввуни, что они с Тобой сделали?
С а л о м е я. Мария, что ты! Не надо!
М а р и я М а г д а л и н а. Пустите! Я кликну Петра с Иоанном!
М а р и я К л е о п о в а. Подожди минутку!
М а р и я М а г д а л и н а (громко плача на бегу). Равву–ни, Раввуни, где Ты?
М а р и я К л е о п о в а. Ее не остановишь… Как это все странно, Саломея!..
С а л о м е я. Она плохо смотрела. Все плачет…
М а р и я К л е о п о в а. Сейчас сами увидим.
С а л о м е я. Да, могилу открыли.
М а р и я К л е о п о в а. И тела нет.
Саломея (задохнувшись от ужаса). Кладбищенские воры?
М а р и я К л е о п о в а. Саломея. Его украли! Что скажет Она, Мария? А Иоанн! Ой, смотри! Двое, в белом.
М а р и я К л е о п о в а. На воров не похожи.
С а л о м е я. Они похожи… страшно сказать!
Г а в р и и л. Не бойся.
М а р и я К л е о п о в а. Господа мои, ангелы вы или люди…
Р а ф а и л. Зачем искать живого среди мертвых?
С а л о м е я. Господин, мы…
Г а в р и и л. Я знаю. Вы ищете Иисуса Христа, Которого они распяли. Его здесь нет, Он воскрес.
С а л о м е я. Воскрес?
Р а ф а и л. Он предупреждал вас. Идите, скажите ученикам, что Он их ждет в Галилее, как прежде, в былые дни. Гавриил. Там вы увидите Его. Он просил это передать.
4. У Иоанна.
М а р и я М а г д а л и н а. Иоанн! Отопри мне! (Стучится.)
И о а н н. Сейчас! Сейчас! (Отодвигает засов.) Магдалина! А другие где? Ради Бога, что случилось?
М а р и я М а г д а л и н а. Его забрали из могилы, и мы не знаем, где Он!
И о а н н. Забрали?
М а р и я М а г д а л и н а. Идем, скорее!
И о а н н. Конечно. Я мигом. (Зовет.) Петр!:
М а р и я М а г д а л и н а. Беги, Иоанн, беги! (Зовет.) Петр!.. Петр!
5. Синедрион.
К а й я ф а. Старейшины синедриона, я созвал вас в такой ранний час, слишком уж важны эти новости. Капитан Елиуй и три левита сторожили с вечера пещеру… Капитан, будь добр, расскажи то, что рассказывал мне.
Е л и у й. Сменялись мы по двое. Примерно к первым петухам Иоиль и Саул лежали шагах в тридцати, у жаровни. Мы с Авениром стояли по обе стороны входа.
К а й я ф а. Ясно ли вы видели?
Е л и у й. Луна еще стояла над нами, а примерно в трех шагах мы врыли в землю факел.
К а й я ф а. Вы слышите, господа?.. Продолжай.
Е л и у й. Я как раз сказал Авениру, что пора сменять караул, когда земля покачнулась. Кто-то из спящих проснулся и закричал. Пошли толчки, один другого круче. И тут…
1–й с т а р е й ш и н а. Говори, говори!
Е л и у й. Нас откинуло в стороны. Пламя факела просто легло, будто из пещеры хлынул ветер.
2–й с т а р е й ш и н а. Пар какой-нибудь, из скалы…
Е л и у й. Иоиль скажет вам, что было дальше. Говори, Иоиль.
И о и л ь. Покатился камешек, словно из-под ноги. Что-то прошло между мной и жаровней, она погасла.
3–й с т а р е й ш и н а. Что-то? Какое оно, ты разглядел?
И о и л ь. Нет, не успел. А тень — увидел, как от человека.
1–й с т а р е й ш и н а. Ну и солдат, тени испугался!
И о и л ь. Удивился, господин мой. Потом кто-то закричал. Смотрю — Авенир с капитаном лежат на земле, Саул к ним бежит. Побежал и я, мы их подняли. Они не ушиблись, но оцепенели, от страха, что ли.
3–й с т а р е й ш и н а. А потом?
Е л и у й. Взяли мы факел, осмотрели камень, печати -все в порядке. Пока мы смотрели, сзади кто-то засмеялся.
1–й с т а р е й ш и н а. Они напились!
2–й с т а р е й ш и н а. Да им приснилось!
И о и л ь. Мы обернулись и увидели юношу.
Ш а д р а х. Того самого?
И о и л ь. Вроде бы другого.
2–й с т а р е й ш и н а. Рассмотрели?
И о и л ь. Да. Высокий, волосы чем-то перевязаны, туника, сандалии… Лицо и одежды — белее лунного света, бороды нет, приятный такой, улыбается. В жизни своей так не пугался.
1–й с т а р е й ш и н а. А что тут страшного?
И о и л ь. Сам не знаю. Мы просто онемели от страха. Вы говорите — тот самый! Не–ет…
Ш а д р а х. Что ты хочешь сказать?
И о и л ь. Который мимо прошел–он человек, а тут…
2–й с т а р е й ш и н а. Говорил с вами этот… хм… призрак?
Е л и у й. Нет, господин мой. Он вышел вперед и встал у гроба. Луна светила сзади, но тени не было. Потом — вот так, одной рукой — он откатил камень, сел и сидит, улыбается. Факел и луна освещали пещеру, там никого не было.
6. В саду.
И о а н н (задыхаясь от бега). Петр! Петр! Так и есть! Я заглянул туда… пусто… Только пелены лежат на плитах.
П е т р. Где женщины?
И о а н н. Не знаю! Наверное, вышли другим ходом… Иди сюда, Петр! Посмотри! Его нет.
П е т р. Кто Его мог забрать?
И о а н н. Забрал ли Его кто-нибудь?..
П е т р. Что ты сказал?
И о а н н. Сам не пойму.
П е т р. Сейчас, посмотрю-ка я получше…
И о а н н (шепчет про себя). Учитель, Учитель! Возможно ли?.. Третий день… Нет, не смею! Не смею и подумать!
П е т р. Иоанн! Тут что-то странно… Пелены лежат. Понял? Пе–ле–ны. Разве воры их оставят?
И о а н н. Сейчас, погляжу.
П е т р. Вот, где тело лежало… Пелены, перевязаны крест–накрест, сверху донизу… и покрывало для лица… точно, где голова… Кто все это разложил? Почему?!
И о а н н. Никто! Разве ты не видишь? Их не трогали! Смотри, пучок мирры в складке!
П е т р. Не трогали? Ты в себе? Как же тело… Иоанн. Он воскрес! Воскрес! Иисус, мой живой Господь!..
7. Там же.
Е в а н г е л и с т. Ученики вернулись к себе, а Мария Магдалина опять пришла в сад и плакала. Когда она плакала, она наклонилась к гробнице и увидела двух ангелов в белом, одного — у главы, другого — у ног, где раньше лежал Иисус.
Р а ф а и л. Гавриил, вестник Всевышнего, выполнил ли ты свое радостное дело?
Г а в р и и л. Рафаил, сын утешения, осталось совсем немного.
Р а ф а и л. Поняли нас эти женщины? Они очень испугались.
Г а в р и и л. И все-таки поняли больше, чем солдаты. А со временем — все поймут.
Р а ф а и л. Ученики нас не разглядели.
Г а в р и и л. Иоанну не нужны ангелы, он близок к жизни Бога.
Р а ф а и л. Слава Всевышнему!
Г а в р и и л. Во веки веков.
Р а ф а и л. Аминь.
Г а в р и и л. Взор Петра замутнен грехом и позором. Но Господь поговорит с ним.
Р а ф а и л. Ибо Он счастлив миловать.
Г а в р и и л. Аминь.
Р а ф а и л. А как быть вот с ней, она все плачет?
Г а в р и и л. Покажемся ей, но увидит ли?.. Любовь ее еще — к земной плоти… Женщина, что ты плачешь?
М а р и я М а г д а л и н а. Унесли Господа моего, и я не знаю, куда Его положили.
(Отворачивается, рыдая.)
Р а ф а и л. Отвернулась.
Г а в р и и л. Больше мы не станем с ней говорить. Приближается Тот, под Чьими стопами зацветает пустыня…
Ангелы (вместе, негромко). Элои, Элои, Элои…
Мария Магдалина все плачет
И и с у с. Дорогая Моя, почему ты плачешь?
М а р и я М а г д а л и н а. О, господин! Ты садовник? Скажи, что с Ним? Умоляю тебя, если ты Его спрятал… если нельзя Ему тут лежать… Скажи мне, скажи, я Его заберу. Пожалуйста… умоляю…
И и с у с. Мария!
М а р и я М а г д а л и н а (кричит). Раввуни!
И и с у с. Не держи Меня, Я еще не ушел к Отцу. До тех пор Мной нельзя владеть всецело… Иди, скажи Моим братьям: Я иду домой, к нашему Отцу, к нашему Богу.
Е в а н г е л и с т. Мария Магдалина пошла и сказала ученикам.
Сцена II
Иерусалим.
1. Синедрион
Е в а н г е л и с т. Первосвященники со старейшинами собрались и держали совет…
1–й с т а р е й ш и н а. Иосиф! Ты говоришь нам…
И о с и ф. Бог мне свидетель, я тут ни при чем.
2–й с т а р е й ш и н а. Так уж, прямо!
3–й с т а р е й ш и н а. Ты мог входить в гробницу…
4–й с т а р е й ш и н а. Собственно, она твоя…
И о с и ф. Вы сами опечатали камень и поставили стражу!
1–й с т а р е й ш и н а. А ты ее подкупил.
И о с и ф. Как ты смеешь?
3–й с т а р е й ш и н а. Ты ходил с Ним.
2–й с т а р е й ш и н а. Защищал Его.
1–й с т а р е й ш и н а. Поддерживал Его безумства.
И о с и ф. Это ложь! Я говорил, что Он пророк….
4–й с т а р е й ш и н а. И Мессия. Что, нет?
И о с и ф. Разве отсутствие тела это докажет?
3–й с т а р е й ш и н а. Ты поддерживал Его богохульства…
И о с и ф. Да нет же!
2–й с т а р е й ш и н а. А теперь подстроил чудо, чтобы посмеяться над Законом…
И о с и ф. Ничего подобного!
1–й с т а р е й ш и н а…. оскорбив Всевышнего мерзкой, смехотворной претензией.
И о с и ф. Какой? Ну, какой? Пророки не встают из мертвых! Мессии не воскресают! В чем вы меня обвиняете? Когда я говорил, что Иисус — Сын Божий?
Н и к о д и м (пронзительно кричит). Мы убили помазанника! Он встал, чтобы нам отомстить!
К а й я ф а. Брат мой Никодим!
Общий гул.
Н и к о д и м."Прокляните Мероз, — говорит Ангел Господень, — прокляните, прокляните жителей его за то, что не пришли на помощь Господу!"
[6] (Быстро причитает.) Как же не карать такой народ? Страшное и дивное дело случилось на этой земле… страшное и дивное… страшное.
2–й с т а р е й ш и н а. Ну, что это!
3–й с т а р е й ш и н а. Надо его остановить.
4–й с т а р е й ш и н а. Никодим, во Имя Божие…
Н и к о д и м (громко). Восстань, о Господи, на ложе Твоем, с ковчегом силы Твоей!.. И увидите Сына Человеческого… одесную… Он грядед… грядет… (Вскрикнув, теряет сознание.)
Ш а д р а х. Очень неприятно.
3–й с т а р е й ш и н а. Припадок, что ли.
К а й я ф а. Унесите его домой, вызовите врача. Скажите семье, что он лишился рассудка. Передайте соболезнования… Достопочтенные братья, забудем эту прискорбную сцену. Открытый скандал не даст ничего, равно как и обвинения… Если ты не лишился разума, Иосиф, ты нас поддержишь.
1–й с т а р е й ш и н а. Мы все обыщем!
К а й я ф а. Естественно. Но если окажется, что тело найти нельзя…
2–й с т а р е й ш и н а. Нельзя! Где-нибудь оно лежит.
К а й я ф а. Я сказал:"Если".
3–й с т а р е й ш и н а. Давайте запечатаем гробницу и сделаем вид, что так и было.
К а й я ф а. В общественном саду? Днем? А представь, что Пилат прикажет ее осмотреть.
2–й с т а р е й ш и н а (упоенный своей ловкостью). Подложим кого-нибудь другого!
К а й я ф а. А сперва — распнем. Проще держаться истины.
Ш а д р а х. Какой?
К а й я ф а. Ну, брат Шадрах! Тело — украли. Может быть, кто-то согласен с бедным больным Никодимом? Нет? Тогда вызовем стражников. Писец, попроси Елиуя зайти к нам. Кстати, братья мои, никакого спора не было. В протокол не заносим. Небольшой перерасход… скажем так, на нужды образования… А, капитан Елиуй!
Е л и у й. Господин мой?
К а й я ф а. Мы склонны верить твоему докладу. Стоит ли говорить, что сверхъестественное толкование — неприемлимо? Если такая версия распространится, кое-кто поставит под сомнение твой разум или твою верность… или и то, и другое. По–видимому, эти толчки и… м–м-м… испарения оглушили вас, а ученики Иисуса открыли могилу и забрали тело. Так называемые… м–м-м… призраки — члены шайки, которых вы приняли за… э–э-э… бесов.
Е л и у й. Господин мой, я только могу сказать…
К а й я ф а. Лучше вообще не говори. Чтобы не вводить в соблазн невежд и суеверов, советую тебе запомнить, что вы уснули на посту.
Е л и у й. Это позор!
К а й я ф а. Все лучше, чем иная возможность. Мы готовы… э–э… возместить… м–м.. нервное истощение и моральный ущерб.
Е л и у й. Благодарю, господин мой.
К а й я ф а. Естественно, при условии, что вы не будете… э… сплетничать.
Е л и у й. Прости, господин, тела распятых — римская собственность. Если дойдет до Пилата…
К а й я ф а. Тебе ничего не будет, мы договоримся. Все понял?
Е л и у й. Все, господин мой.
К а й я ф а. Прекрасно. Можешь идти. Достопочтенные братья… Иосиф, постой! Я не назвал левитам никаких имен. Просто — "ученики"… Но если распространятся слухи… Ясно тебе?
И о с и ф. Да… Кайяфа, скажи, что ты, по–твоему, сделал?
К а й я ф а. То, что нужно Израилю.
2. У Иоанна.
Е в а н г е л и с т. В тот же день, первый день недели, ученики собрались в Иерусалиме и заперли дверь, потому что боялись иудеев…
И о а н н. Значит, ты не веришь?
И а к о в. Все-таки, брат, все-таки… Я очень люблю Магдалину, но она… впечатлительна, и до того доплакалась…
И о а н н. А мама? Она-то — человек земной, спокойный. А Мария, жена Клеопы?
И а к о в. Что они видели? Какие-то люди в белом… И потом, Иоанн, они ведь женщины. Если бы мы с тобой и Петр…
А н д р е й. Петр что-то видел.
И а к о в. Что, Андрей?
А н д р е й. Я пришел, он лежит на полу и говорит:"Господь жив". Я спрашиваю:"Ты что, видел Его?" — а он отвечает:"Да"."Что Он тебе сказал?" — "Не спрашивай". Ну, положил я Петра на кровать, он сразу заснул, как ребенок. Так и спит. Фома сидит около него.
Ф и л и п п. Наверное, ему было видение. Господь наш умер.
И о а н н. Да, Филипп, я тоже так говорил, прости меня Боже… Разве мы не видели сына вдовы? А Лазаря? Что сказал наш Господь за тем пасхальным ужином?
Ф и л и п п. А все-таки умер.
М а т ф е й. Не знаю… Ах, если бы Он воскрес, какой бы я был счастливый! И все-таки — да, ангелы, Петр, но ты-то не видел ничего!
И о а н н. Я видел погребальные пелены.
М а т ф е й. Ну, хорошо. Но если б Он воскрес, к кому бы Он сразу отправился? Конечно, к тебе. Он тебя очень любил.
И о а н н. Он всех нас любил, Матфей.
М а т ф е й. Да, знаю. Но — по–разному. Ты — Его лучший друг. Когда Его убили, ты, наверное, страдал больше всех. Значит, если бы Он был жив, Он бы первым делом подумал:"А где Мой Иоанн?"
И о а н н. Он знает, что я — здесь.
М а т ф е й. Да, но это… не похоже на Него. С чего бы Магдалине и Петру увидеть Его раньше?
И о а н н. Наверное, им важнее… Важнее увидеть… Я и так знаю, что Он жив. Я сразу понял… был уверен… А кроме того…
М а т ф е й. Да?
И о а н н. Понимаешь, Петр важнее. На нем будет основана Церковь.
И а к о в. Ну, вот! Ты не обижайся, Андрей, но я никак не пойму, почему на Петре? Самый близкий — Иоанн.
И о а н н. Может быть, поэтому. Я думаю, Церковь нельзя ставить на личных друзьях, особых людях. Она должна быть… как это по–гречески? Кафолической.
Н а ф а н а и л. Что Церковь? Мы ждали Царства. Придет оно или нет? Если Он жив, Иоанн…
И о а н н. Он жив, Нафанаил.
Н а ф а н а и л. Хорошо; что же Он делает? Что должны делать мы? Ты знаешь, издан приказ. Всех, кто говорит о воскресении, посадят В тюрьму… (Стук в дверь.)
А н д р е й. За нами пришли. (Снова стук.)
И а к о в. Пойду взгляну, кто это.,
Ф и л и п п. Осторожно!
И а к о в (у дверей). Кто там?
К л е о п а (из-за двери). Мы с Марией.
И а к о в. О! А мы думали, за нами.
К л е о п а. Иаков… Иоанн… братцы! Мы Его видели!
Ученики. Видели?.. Когда?.. Где?., и т. п.
А н д р е й. Иаков, запри дверь (Иаков ее запирает.) Теперь — говорите.
К л е о п а. Шли мы в Эммаус… ну, в нашу деревню, миль за семь… говорили обо всем этом, и вдруг смотрим — рядом с нами кто-то идет.
И а к о в. Откуда он взялся?
К л е о п а. Жена, откуда он взялся?
М а р и я К л е о п о в а. Не знаю. Как будто все время был.
К л е о п а. Он спросил, о чем мы горюем. Я ответил:"Наверное, ты не здешний, если не знаешь, что случилось". Он говорит:"А что такое? С кем?" — "С Иисусом Назареянином. Он был пророк, творил чудеса, а священники и римляне Его распяли. Мы надеялись, что Он спасет Израиль, но они убили Его три дня назад. Сегодня несколько женщин — вот и моя жена — пошли на могилу, а тела — нету. Вроде бы ангелы им сказали, что Он жив".
А н д р е й. Клеопа! Это опасно. Наверное, там был шпион.
Клеопа. Как-то не подумал. Ну, я говорю, мы тоже пошли, могила пустая, но Его — не видели. Тогда этот человек…
Ф и л и п п. Какой он с виду?
М а р и я К л е о п о в а. Вот удивительно, мы и не посмотрели! Верно?
К л е о п а. Да, вроде бы… В общем, он сказал:"Какие вы глупые! Никак не поверите в то, что говорили проро-, ки! Разве вы не знали, что Мессия должен пострадать, гобы прославиться?"
М а р и я К л е о п о в а. И как начал с Моисея, по–том — пророков, что у них про Мессию. И родится Он странно, и будут его гнать, и узнает он горе, и руки–ноги пронзят… да! И приедет он на осле, как мирный Царь… и будет один вращать точило Божьего гнева… В общем, много чего! Так все растолковал…
К л е о п а. И еще, Он восстанет, словно росток из каменис–той почвы, и вернется, словно пастух — и словно царь, чтобы воссесть на престоле Давида и вывести свой народ из могилы. [Мы увидели, что все сходится, будто в хорошем рассказе.
М а р и я К л е о п о в а. Век бы слушали! Пришли на место, солнце уже село, мы пригласили Его зайти. Он зашел, я состряпала ужин, сели мы к столу…
К л е о п а. Он взял хлеб, благословил и преломил. Протянул нам, смотрим — на руках следы от гвоздей!
М а р и я К л е о п о в а. Тут мы взглянули на Него и узнали. Как будто до этой поры были слепы.
К л е о п а. Раз — и все, Он! Тогда Он ушел, только хлеб на столе остался.
Н а ф а н а и л. Наверное, призрак…
А н д р е й. Видение….
К л е о п а. Хлеб был разломлен.
М а р и я К л е о п о в а. Я сказала:"Муж, развене горело у нас сердце, когда Он говорил на дороге?"
К л е о п а. Мы побежали к вам, в Иерусалим… Значит, все так и есть!
М а т ф е й. Страшно, вот я что скажу! Это — не наш Учитель. Появляется и исчезает, вы его не узнали!..
Ф и л и п п. Ясное дело, призрак. Если не злой дух… Не нравится мне все это! Неровен час, придет сюда…
И и с у с. Мир вам!
Потрясенное молчание.
Ф и л и п п (испуганно). Пришел!
А н д р е й. Ой, Господи!
М а т ф е й. Помилуй нас!
И а к о в. Ангелы, защитите!
И и с у с. Дети, чего вы испугались? Почему усомнились? (Не без упрека.) Иоанн!
И о а н н (приходит в себя). Учитель, дорогой, прости, что мы так глупы! Все-таки Ты так внезапно появился, прошел сквозь двери… Мы и подумали, что это — призрак. Это правда Ты?
И и с у с. Потрогай Мою руку.
И о а н н. Руку?
И и с у с. У призрака нет костей и плоти.
И о а н н. Рука теплая… она пробита! Как они смели?! Я стоял, смотрел, у меня сердце разрывалось.
И и с у с. У Меня пробито и сердце. Не пугайтесь! Вы видите, Я жив.
А н д р е й. Слишком хорошо, даже не верится.
Ф и л и п п. Наш Учитель, наш Друг!
Н а ф а н а и л. Никак не поверить… Нет, верю.
И и с у с. Я бы хотел что-нибудь съесть. Что у вас найдется?
И а к о в (немного виновато). Рыбка осталась вареная… ну, хлеб, конечно.
И и с у с. Очень хорошо.
М а т ф е й. Совсем как тогда, в прежнее время!
И о а н н. Вот соты… совсем новые. Хорошо, что не почали… (Вдруг пугается.) Учитель!
И и с у с. Да, Иоанн!
И о а н н. Ты… Ты не уходишь?
И и с у с. Нет. Зачем Мне уходить?
И о а н н. Клеопа и Мария… ну, Ты с ними не ел… Учитель, побудь с нами!
И и с у с. Ты знаешь Меня, Иоанн?
И о а н н. Я Тебе верю. Делай, как хочешь… Спасибо, что Ты ешь! Учитель, где Ты был эти дни?
И и с у с. С заточенными душами.
И о а н н. Они Тебя знают? Неужели Ты им тоже — Господь?
И и с у с. Я — Пастырь Добрый. Я знаю овец, и они Меня знают. Всех овец, с тех пор, как начался мир — и навсегда.
3. Перед дворцом правителя.
Ц в е т о ч н и ц а. Купите цветочков! Кому весенних цветочков? Розы, лилии… венки… Кому венок? Розы… Да, госпожа моя?
Е в н и к а. Скажи, добрая женщина, почему такая толпа? Повозки, ликторы… Разве Пилат уезжает?
Ц в е т о ч н и ц а. Да, моя милочка. Подожди, увидишь… Цветочков не надо?
Е в н и к а. Возьму все лилии. Вот серебреник…
Ц в е т о ч н и ц а. Спасибо. Красивые-то, а?
Е в н и к а. Скорей, скорей! Двери открылись!
Ц в е т о ч н и ц а. Ну, вот! Бери.
Е в н и к а. Пропустите! Пропустите!
С т р а ж н и к. Что тебе, красотка?
Е в н и к а. Цветов принесла для жены правителя.
С т р а ж н и к. Это можно. Она сейчас выйдет. Стань у повозки, сама и дашь.
Раб (наверху лестницы). Дорогу правителю! Дорогу гос–поже Клавдии Прокуле!
П и л а т. Клавдия, дорогая, ты уверена, что вьщержишь?
К л а в д и я. Конечно, Кай. Я рада, что уезжаю.
П и л а т. Я тоже, клянусь Поллуксом! Противный город. Верно, Флавий?
Ф л а в и й. Мерзкая дыра.
Е в н и к а. Госпожа моя! Госпожа!
П и л а т. Что такое? В чем дело?
Ф л а в и й. Иди, иди! Госпоже не до тебя.
К л а в д и я. Да это моя подружка Евника! Надо с ней попрощаться… Это мне? Какая красота! Спасибо, дорогая.
Е в н и к а (шепчет). Госпожа моя, ты слышала?
К л а в д и я (шепчет). О чем?
Е в н и к а (шепчет). Он воскрес.
К л а в д и я. Милостивые боги! Аполлон, Аполлон!
Ф л а в и й. Тебе нехорошо, госпожа?
К л а в д и я. Нет, ничего. Голова закружилась… Спасибо, Евника. Пора ехать.
Ф л а в и й (вознице). Е–ез–жай!
Л и к т о р ы. Дорогу! Дорогу Клавдии Прокуле!..
(Колесница уезжает.)
Ц в е т о ч н и ц а. Кому цветочков? Розы Сарона! Лилии долин!..
4. У сыновей Зеведеевых.
Е в а н г е л и с т. Фома не был с учениками, когда приходил Иисус. Через восемь дней они опять собрались, уже с ним.
Фо м а. Говорите, что хотите, а я не увижу — не поверю. Да, пока не увижу следов от гвоздей… нет, что я! Пока не пощупаю… не вложу пальцы в эту рану, ничему не поверю.
М а т ф е й. Ну, Фома! Прямо кажется, что ты не хочешь верить.
Фо м а. Не хочу поверить в свои вымыслы. Вот увижу доказательства…
И о а н н. Фома, Он здесь!
И и с у с. Мир вам.
Ученики. И Тебе.
И и с у с. Иди сюда, Мой друг. Потрогай, пощупай. Сунь пальцы в рану. Не сомневайся больше, поверь.
Фо м а (твердо). Ты — мой Господь и Бог мой.
Главные слова наконец сказаны; их принимают в молчании.
И и с у с. Фома, ты поверил, потому что увидел. Блаженны не видевшие и поверившие.
П е т р (пораженный своей догадкой). Учитель, Когда я от Тебя отказался… когда мы сомневались… когда мы оставили, бросили, предали Тебя — мы все это сделали Богу?
И и с у с. Да, Петр.
И а к о в. Господи, когда над Тобой глумились… когда Тебя били… когда Тебя убили, все это сделали Богу?
И и с у с. Да, Иаков.
И о а н н. Друг мой, Ты терпел и унес в смерть наши грехи. Так поступает с нами Бог?
И и с у с. Да, Иоанн. С вами, для вас, внутри вас, когда вы доверитесь Мне. Вы — не слуги, а сыновья. Вы можете верить и не верить, принять Меня и отринуть, распять — и сораспяться, разделяя со Мной позор и скорбь, радость и славу. Те, кто умрут со Мной, со Мной воскреснут, ибо они едины со Мною, как Я — с Отцом.
И о а н н. Значит, вот что такое — древняя жертва, кровь невинного за грехи мира!
И и с у с. Подойдите ко Мне. Примите дыхание Божье. Как Отец послал Меня, так Я посылаю вас. Если снимете вину — она снята; если осудите — осуждена. Да будет с вами мир.
Сцена III
Галилейское море.
Е в а н г е л и с т. Потом Он снова показался им у Галилейского моря. Там были Симон Петр, Фома, Нафана–ил, Иоанн с Иаковом, еще двое. Петр сказал:"Пойду наловлю рыбы". Они отвечали:"И мы с тобой". Они сели в лодку и ничего не поймали за ночь.
И а к о в. Светлеет, а рыбы нет.
П е т р. Нехорошо… Погода вроде приличная… Ну, ладно. Хватит, пора домой.
И а к о в. На берегу кто-то стоит.
Фо м а. Наверное, хочет, чтобы мы его подвезли.
И и с у с (кричит издали). Эй, как улов?
П е т р (кричит). Пло–хо–ой!
И и с у с. А вы забросьте сети справа от лодки. Там целый косяк.
А н д р е й. Что это он?
Фо м а. Ему-то какое дело?
П е т р. Чего там, попробуем… Ну-ка, Андрей!.. Держи руль, Иоанн! Ки–дай! (Всплеск воды.) Так, так… Еще немного! Эй, Иоанн, не спи! Держи против ветра!
И а к о в. Сеть полна. Он был прав.
И о а н н. Это — Господь.
П е т р. Что? Ну, конечно! Рубашку не дадите? Так, опояшемся… Поплыву к берегу.
Фо м а. Петр, что ты делаешь?!.
И а к о в. Пусти его, Фома. (Всплеск воды.)
А н д р е й. Слишком тяжелая, не втащишь.
И а к о в. Лучше потащим так, привяжем к корме.
Е в а н г е л и с т. И они потащили, там было мелко, недалеко от берега.
И а к о в. Смотри, Иоанн: костер, одни угли, на них — рыба. А вон и хлеб…
И о а н н. Петр сидит, смотрит. (Негромко зовет.) Петр! Петр (не им, а Тому, Кто сидит у костра). Вот и они.
И и с у с. Принесите рыбы из той, что вы поймали.
П е т р (подходит к ним). Андрей, невод с вами?
А н д р е й. К корме привязан.
П е т р. Найдите мне рыбку получше…
И а к о в. Вот, пожалуйста… И ножик…
П е т р (возвращается к костру). Спасибо.
Н а ф а н а и л. Пойдем с ним?
И о а н н. Лучше рыбу пересчитаем. Крупная! (Небольшая пауза.)
Фо м а. Двенадцать… четырнадцать… шестнадцать…
Н а ф а н а и л. Печет их… и нашу и ту, что была… двадцать, двадцать один… Как ты думаешь, можно спросить, кто это?
И о а н н. Мы и так знаем…
И а к о в. Сто сорок.
А н д р е й. И тринадцать — сто пятьдесят три. Вся крупная.
И о а н н. На этот раз сеть цела.
И и с у с. Ловцы людей, идите, поешьте.
И о а н н. Солнце взошло. Ты видишь, кто это?
Е в а н г е л и с т. А когда они поели, Он сказал Петру…
И и с у с. Симон, сын Ионин, предан ли ты Мне?
П е т р. Да, Господи.
И и с у с. Паси Моих овец… Симон, сын Ионин, дружен ли ты со Мной больше, чем они?
П е т р. Да, Господи. Ты же знаешь.
И и с у с. Паси Моих ягнят… Симон, сын Ионин, ты вправду Мне друг?
П е т р. Конечно, Господи!
И и с у с. Корми Моих овец… Снова и снова скажу, когда ты был молод, то подпоясывался сам и шел, куда хотел. Когда ты состаришься, ты протянешь руки, и другой тебя подпояшет и поведет, куда не хочешь.
П е т р (догадавшись). Так же, как Тебя?
И и с у с. Иди за Мной!
П е т р. Да, Господи, куда Ты пойдешь. Смотри, Иоанн! А с ним что будет?
И и с у с. Если Я хочу, чтобы он Меня ждал, что тебе до этого? Ты иди за Мной. Пауза.
Е в а н г е л и с т. Через сорок дней Он повел их на Масличную гору и говорил с ними, и сказал…
И и с у с. Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Так было написано, что Христос пострадает и восстанет из мертвых, и вы — тому свидетели. Оставайтесь в Иерусалиме, пока не получите силы свыше, а уж тогда — идите, научите все народы, крестя их во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Вот, Я с вами до конца времен.
Е в а н г е л и с т. Он поднял руки, благословил их, стал от них отдаляться, и облако взяло Его. И когда они смотрели на небо, перед ними предстали два мужа в белой одежде…
Г а в р и и л. Мужи Галилейские! Что вы смотрите на небо? Иисус, Который туда вознесся, точно так же и придет.
Е в а н г е л и с т. Да будет так. Гряди, Господи Иисусе.
Пауза.
Это рассказано, чтобы вы верили, что Иисус — Мессия, Сын Божий. Он сделал еще много, но если писать обо всем, наверное,
Статьи и эссе
Прощение
Тема эта — очень трудная. Словом «прощать» называют многое, далеко не всегда хорошее. Одни говорят: «Как христианка, я ее прощаю, но разговаривать с ней… Увольте!» Другие резонно комментируют: «Прощать по-христиански, то есть не прощать вообще». Тут ничего хорошего нет, как и в тех случаях, когда
Ее вино спокойно пьют,
а вот простить — не могут.
Есть и ханжеский подвид — обидят человека, а он улыбнется и скажет: «Я буду за вас молиться». Конечно, он может сослаться и на этику, и на Библию, но так распалит в обидчике дурные страсти, что лучше бы просто послал его к черту. Есть и прощение обусловленное: «Прощу, если вы извинитесь и больше не будете». Тут слишком много законнической торговли, да и стоит припомнить, что все мы грешны, не нам ставить условия. Ставить их может только Бог. Поневоле вспомнишь, что у католиков, чтобы Он отпустил грехи, нужны исповедь, сокрушение и возмещение. Но если мы остановимся на том, что Бог прощает вот так, по закону, нам возразит поэт и пророк:
Разве Господь прощает только за плату? […]
Нет. Так прощают боги, не знающие пощады,
А Бог не взимает платы, не просит денег,
Прощая нас в вечной жертве.
Вот он, Завет Господень:
«Если прощаете вы, и Я прощу вас,
Останусь с вами».
(Блейк. «Иерусалим»)
Видимо, Богу не нужны заверения и возмещение. Если мы хотим, чтобы Он простил нас, мы должны прощать без условий, «до семижды семидесяти».
Все, что Новый Завет говорит о прощении, так удивительно и странно, что это никак нельзя свести к простым урокам доброты. «Что легче сказать, «Прощаются тебе грехи твои» или «Встань и ходи»? Но знайте, что Сын Человеческий имеет силу прощать грехи на земле». Ирония так глубока, что просто и не поймешь, с какой стороны взяться. Христос говорит: «Вы думаете, прощать легко? Не легче, чем поднять паралитика. Вы думаете, прощать слишком трудно? Да, но и это трудно, а ведь возможно!» Судя по Луке, все не только обрадовались, но и перепугались, хотя бы растерялись (см. Лк. 5.26).
Может быть, легче все понять, если мы сперва уберем одну ошибку. Прощение не уничтожает последствий зла. Новый Завет часто говорит о списанном долге; но если долг списан, деньги чудом не появятся. Если я вам должна, а вы подали в суд, убытки терплю я; если вы в суд не подали, их терпите вы. Если мой долг возместить нельзя и вы сердитесь, к одному злу прибавится другое. Если вы меня простили и я каюсь, мы делим убытки и получаем прибыль общей радости. В любом случае кто-то расплачивается.
Из этого следует хотя бы, что плодов прощения не уничтожает и даже не всегда отменяет наказание. Можно простить ребенка и спустить ему; можно наказать, а потом простить. И то, и другое приносит пользу. Но если мы не накажем его и не простим, ничего хорошего не выйдет. Прощая, мы восстанавливаем правильные отношения, при которых и мы, и обидчик искренне чувствуем и действуем так, словно ничего и не было. Когда прощенный ведет себя с простившим неприязненно и грубо, отношений этих просто нет. Да, Бог не требует раскаяния, прощая нас, и мы не вправе его требовать, но вот принять прощение, не покаявшись, просто нельзя. Потому Церковь и учит, что 1) раскаяться надо и 2) любой грех прощен в самом акте раскаяния. Никто не должен томиться в приемной, пока Бог освободится и соблаговолит даровать нам прощение, а заодно — и назидание. Как отец блудного сына, Он видит нас издали, бежит навстречу и мирится с нами. Раскаяние и примирение — одно и то же.
Если уж Бог не щадит Своего достоинства ради кающегося грешника, что говорить о нас! Но тут все сложнее. Богу не мешают Свои нераскаянные грехи.
А когда оба друг друга обидят, прощать очень трудно (как говорил Ларошфуко, трудно простить тех, кого мы обидели). Мне кажется, что-то получится, если мы запомним, что прощение не связано накрепко с возмещением убытков; цель его — свободные, хорошие отношения. Взаимные упреки к ней не приблизят, равно как и дотошное выяснение, кто обижен больше. Если оба раскаются одновременно, это и значит, что они друг друга простили.
Но разве нет непростительных грехов? Сейчас вопрос этот очень важен, и мы непременно должны в нем разобраться. Тут не помогут споры о том, кто начал первым и можно ли бросать бомбы на женщин и детей. Кроме того, никакое прощение не уничтожит последствий. Вопрос не в этом, он — вот в чем: когда война кончится, будет ли в наших душах что-то такое, из-за чего мы не сможем общаться по-человечески? Речь не о равенстве сил; вполне возможно, что придется принять превентивные меры, иначе все вспыхнет снова. Речь о том, существует ли зло, которое исключает навсегда человеческие отношения.
Если мы откроем Новый Завет, который кое-кто, с невольным сарказмом, называет «простым», мы увидим, как и всегда, дичайший парадокс. Самый явный из названных там грехов — намеренное убийство Бога; и он прощен, потому что убийцы «не ведают, что творят». Значит, человек невиновен, если не отличает добро от зла? Разве это — не самое страшное, не самое непростительное? Видимо, нет. Вот — различение, вот — меч, разрубающий то, чего мы не видим.
А может, и видим. У воинов, распинавших Христа, не было воображения, чтобы, выйдя за пределы «воинского долга», заглянуть в вечность. Но в их темные сердца мог просочиться свет. На какие-то его проблески они отвечали — один побежал за иссопом, другой сказал, что в казненном было что-то Божие. Прощение могло их пробить. Другим, весьма почтенным людям свет Его целительной силы бил в глаза, но они говорили: «Это — бес». Вот оно, последнее зло, которое прощения не примет.
Не знаю, нам ли судить ближних. Но представим, что этого зла в нас нет, мы-то примем прощение, «как ни в чем не бывало». Что же делать с теми, кто его не примет? С теми, кто испорчен, искажен, искалечен? Если где-то есть непростительное зло, оно здесь — не в убитых людях, разрушенных домах, умолкнувших храмах, огне, мече, чуме, лагерях и пытках, а в том, что целое поколение воспитали так, чтобы бес казался ему Богом. Быть может, виновным остается только жернов на шею; но что же делать с малыми сими?
Что легче, сказать: «Прощаются тебе грехи твои» или «Встань и ходи»? Сын Человеческий имеет силу прощать и говорит смятенным умам, голодным сердцам, онемевшим душам: «Встань, возьми постель, иди домой».
Прощать очень трудно, и нет на свете ни совершенно невинных, ни совершенно виновных. Мы, англичане, отходчивы, но иногда это значит, что мы забываем, не прощая, то есть — толком не понимая ни врага, ни себя. Теперь нам кажется, что мы не сможем простить. Если это правда, если мы решили, что человеческих отношений не будет, ничего хорошего мы ждать не вправе.
Христианская нравственность
Если не считать того, как раздражали многих мессианские претензии Христа и Его мятежная репутация, Ему вменяли только два нарушения нравственности. Во-первых, Он не всегда соблюдал субботу. Во-вторых, Он пил и ел с мытарями и блудницами, то есть (без покрова книжной речи, под которым всё как-то приличнее) — в плохой компании, с жучками самого низкого пошиба и проститутками, какие уж они есть.
Больше девятнадцати веков христианские Церкви не без успеха старались замять это неприятное впечатление. Они выгоняли Магдалину, основывали общества трезвости именем Того, Кто обратил в вино воду, и прибавляли кое-что от себя, обличая и проклиная танцы или театр. Субботу перенесли на воскресенье и, чувствуя, что запрета работать — как-то мало, запретили ещё и веселиться.
Не стоит спорить о том, совсем ли это по-евангельски. Ясно одно: на язык это подействовало очень странно. К примеру, удалось сузить значение таких слов, как «добродетель», «чистота» или «нравственность». Многие действительно верят, что христианская нравственность, в отличие от языческой, сводится только к трём пунктам: соблюдать воскресенье, не пить и — как тут скажешь? — ну, вести себя нравственно. Я не говорю, что Церкви бы с этим согласились; но впечатление у людей — такое, хотя, как ни странно, Христос производил другое впечатление.
Я не хочу сказать, что Церковь не должна усмирять наши плотские похоти или печься о дне, отведённом для Бога. Просто, настаивая на этом в ущерб всему остальному, она изменила своей миссии, мало того — подвела себя даже в «нравственной области». Дело в том, что она связалась с кесарем, а кесарь, использовав её для своих надобностей, взял и бросил, такая у него привычка. Столетия три он поддерживал порядок, стоящий на праве частной собственности, и много вкладывал в нравственность. Ему (то есть высокопоставленным и влиятельным людям) было выгодно, что Церковь взяла на себя обработку подданных. Пьяный рабочий — не рабочий, мот — плохой хозяин, так что полезно поощрять прилежание и трезвость. Что до воскресенья — пожалуйста, пусть соблюдают, лишь бы эта самая церковь не лезла в рабочие дни. Если работать без выходных, производительность падает, один день нужен, а уж какой — её дело.
Однако этот удобный альянс не продержался. Собственность перешла от частника к трестам и компаниям; можно прекрасно обойтись без личной совести и прочной семьи. Мотовство — полезно, что там, необходимо, больше купят. Словом, кесарь уже не согласен с Церковью, и беспутство в воскресный день не ужасает его. А что такого? Дело есть дело. Церковь, в полном ужасе, слабо протестует против измены, намекая, что «упадку нравственности» потворствует государство. Лёгкий путь — осуждать то, что вредно или безразлично кесарю — превратился в тропинку из «Зазеркалья»: только тебе покажется, что ты куда-то пришёл, она петляет и ты идёшь обратно.
Если же мы откроем Евангелие и посмотрим, что подчёркивает христианская нравственность, мы увидим, что это никак не совпадает с мнением высокопоставленных и влиятельных людей. Жалким созданьям, которые прекрасно знали, что они — никак не почтенны, Христос мягко говорит: «Больше не греши», приберегая оскорбления для экономных, правильных, набожных, которые очень нравились и кесарю и себе. А к насилию кроткого Христа побудило только одно: полная убеждённость в том, что «дело есть дело». Иерусалимские менялы были практичны и оборотисты, как все, кто связан с обменом одной валюты на другую.
Если бы Церковь осмелилась подчеркнуть то, что подчёркивал Христос, может быть, мы не считали бы, что и работу, и людей надо оценивать в понятиях экономики. Мы бы не так легко приняли, что производство товара — какого угодно: ненужного, опасного — вполне оправдано, только бы оно повышало прибыль и оплату; что делать можно что угодно, бессмысленное, душепагубное — только б тебе хорошо платили; что дело — любое, вредное обществу, вредное людям — вполне законно, только б не нарушить закон. Теперь, когда мы видим, какой кровавый хаос следует за хаосом экономическим, не прислушаться ли к голосу неразделённого и неиспорченного христианства? Конечно, нужно больше смелости, чтобы отогнать от церковных дверей ещё и богача (хотела бы я знать, отказали ли в причастии хоть одному банкиру на том основании, что он, как сказано в молитвеннике, «открыто ведёт дурную жизнь»?). Трусость и потворство утверждённому злу никогда не отвращали беды и не обеспечивали почтения.
В списке смертных грехов, признанных Церковью, есть один, который называют и ленью, и унынием. Слова эти неточны. Речь идёт не о том, что нам не хватает прыти, а о том, что все наши свойства медленно поглощает равнодушие, и мы ощущаем, что жизнь бессмысленна, бесцельна, не нужна. Собственно, именно это считают порождением демократии. Я бы сказала, что это — порождение алчности, а само оно порождает другие два смертных греха: сладострастие и чревоугодие. Мы хотим заграбастать как можно больше услад в этом мире, и, на следующем ходу, тело с душой оседают, сердце усыхает, силы куда-то уходят, равно как и цель; в общем, получается то, что джазисты межвоенных лет называли «расслабухой». Чтобы от неё исцелить, кесарь (у которого свои интересы) предписывает безрадостное распутство, а Церковь и почтенные люди называют это «безнравственностью». В наши дни оно совсем уж не похоже на те радости тела, которые греховны только тогда, когда ими злоупотребляют. Безнравственность наша — мрачна (почти насильственна), и значит это, что мы лечим симптомы, не болезнь.
Скажу честности ради, что сейчас Церкви наконец просыпаются. Христиане поумнее делают всё, чтобы выправить перекос и разорвать альянс с кесарем. Но вот опасность — вдруг люди, столько лет попускавшие, что меньшинство мучает очень многих, решат восстановить равновесие, поддержав «очень многих», тогда как надо изменить мерку, которою меряют теперь и богатые, и бедные, исчисляя цену жизни и работы? Если Церкви так ошибутся, они просто покинут умирающего кесаря и присягнут молодому. Распределить справедливей деньги — хорошо и нужно, но мы этого не достигнем и уж точно не удержим, пока считаем, что умение жить — добродетель, а всё на свете можно представить в понятиях прибыли и убытка.
Церкви резонно ужасаются, когда, восхваляя киноактрису, мы сообщаем, сколько у неё романов и разводов; они ужасаются меньше, когда, восхваляя человека, пьесу, картину, мы оцениваем их в долларах. Они возмущаются, когда «несчастные» торгуют своим телом; они спокойней, когда газетчики торгуют своей душой. Они шокированы, когда кутила изводит дорогую еду; они как-то терпят, когда продукты уничтожают из экономических соображений. Да, перекос есть; и пока мы его не выправим, баланс нашего мира будет писаться кровью.
Благодарение Киру
Киру, царю персидскому, я очень обязана. Познакомились мы рано, он жил в детском журнале, где печатались «Рассказы из Геродота» или что-то в этом роде. Была там картинка: маленький Кир у пастуха, в такой же самой тунике, как Тезей или Персей в «Героях» Чарльза Кингсли. Без всяких сомнений, он был «античный» — это ведь он победил того самого Креза, которому Солон сказал: «Не называй никого счастливым, пока он жив». Рассказ походил на сказку — «матери приснилось», «оракул предрёк», — но походил и на историю: царь велел своим воинам отвести Евфрат, чтобы идти в Вавилон по бывшему руслу. Словом, Кира я поместила в античность, к грекам и римлянам.
Там он и был, пока я не обнаружила, что ему удалось переброситься из Геродота прямо в Библию. Удивилась я так, как удивляются кощунству. «Мене, мене, текел, упарсим…» Так вот кто сокрушил стену, прервал Валтасаров пир под строгим, пророческим взглядом Даниила!
Но Даниил и Валтасар — не античные, они — церковные, как Адам, Авраам, Илия. Они по-библейски одеты, особенно Даниил. Бог — не Зевс, не Аполлон, вообще не олимпиец, а яростный старик с Синая — ворвался в античную историю, к посторонним людям. Я растерялась.
А тут еще Эсфирь. Она жила в «Историях из Ветхого Завета», где и помогла избранному народу, подольстившись к царю Агасферу
[7]. Вполне библейское имя, вроде Ахава или Ахаза. Но вдруг, в какой-то случайной фразе, я увидела: «Агасфер (зд.) — Ксеркс». Ксеркс! Да это же античность, это настоящая история! Против Ксеркса отчаянно и тщетно защищались Фермопилы. Тут не сказка, тут грохот и пыль воинского марша, тут чёткий рельеф и чистые краски Греции, над которой стоит античное, яркое, а не тусклое библейское солнце.
Казалось бы, связать эти миры мог Христос, но ведь Он — дело другое. О Нём говорят особым тоном, Он одевался, не по-библейски и не по-античному, а Ему дотошно, вплоть до сияния, подражали ученики. Если уж Он с чем-то связан, то с Римом, хотя Его упорно пытаются связать с ветхозаветным Израилем. Кстати, где-то в зазоре между Заветами сам Израиль странно меняется: вот он был хороший, вот — плохой! А вообще-то все они — библейские персонажи, и место им в Церкви, а не в истории. Они не «настоящие», как, скажем, король Альфред, тем более нельзя их сравнивать с нашими современниками.
Почти все дети, наверное, хранят такие миры в отдельных отсеках, самый замкнутый из которых — именно Библия. Кое-кто так и не вырастает — может быть, потому, что не заметил Кира с Ксерксом. Особенно инфантильны библеисты; возьмём, к примеру, спор о Евангелии от Иоанна.
В подробности вдаваться не буду, только скажу, что обычный критик никогда не привёл бы таких доводов. Недостатки евангелиста были бы достоинствами писателя, мало того — его хвалили бы, приводя те же самые примеры, за которые сейчас ругают.
Представим, например, что Христос не так давно умер, а настоящий писатель написал о Нём настоящую книгу. Как отзовётся на неё критик? Примерно так:
«Воспоминания об учителе. Джон Бар-Зеведей (изд. «Патмос», Ефес, такой-то год).
Читатели долго ждали этих мемуаров, хотя многое ходило в церковных кругах. Друзья почтенного священнослужителя неоднократно просили его записать то, что он видел и слышал в молодости. Теперь он это сделал при живом участии любимых учеников.
До сих пор печать не баловала нас сведениями о человеке, оказавшем неоспоримое влияние на всю нашу эпоху.
Небольшая анонимная подборка его притч и афоризмов мгновенно разошлась. К счастью, почти вся она вошла в очерк Дж. Марка и в более обширные труды Мэтью и Лукаса (который, к сожалению, не закончил второй части). Однако и Дж. Марк, и Лукас писали с чужих слов. Теперь перед нами труд близкого ученика, поистине изобилующий свежим материалом.
Со свойственным ему чутьём автор почти не повторяет того, что уже известно, кроме тех случаев, когда ему приходится располагать события в хронологическом порядке (признаемся, что в прежних очерках хронология явно хромает). Так, он ясно говорит нам, что за три последних года герой книги был в Иерусалиме по меньшей мере дважды; среди прочего, это позволяет прояснить детали, связанные с его арестом. Становится ясно и то, что синедрион допрашивал его два раза. Немало новых эпизодов. Теперь мы можем разобраться в нескольких загадочных делах, связанных с Вифанией, о которых ходили толки, возбуждавшие нездоровое любопытство. Однако, пока оставались в живых родные м-ра Лейзера, приходилось недоговаривать.
Самое интересное и важное в книге — беседы её героя в храме и личные наставления ученикам. Естественно, и по темам, и по стилю они отличаются от разговоров со смешанной аудиторией. Материал, приведённый автором, показывает нам и высочайший умственный уровень героя, и его поистине поразительные притязания. Комментируя соответствующие высказывания, автор проявляет недюжинную образованность и дарует нам незаменимые свидетельства очевидца.
Наконец, без всяких сомнений, он — прирождённый писатель, что, согласитесь, встречается редко. Он умеет передать беседу, не греша против точности и лаконичности. Его зарисовки (скажем, превосходная сценка у Силоамской купели, со слепым) — истинные шедевры неназойливого юмора, а трапеза в верхней комнате, визит вместе с С. Питером к пустой могиле и встреча у Тивериадского озера описаны с неподражаемой живостью».
Смотрите, как всё гладко на привычном газетном жаргоне! Тут мы легко принимаем неувязки, тут мы считаем: «Чем раньше, тем достоверней», что худо-бедно годится для фольклора, но не для биографии. Обычно первые записи принимают условно, дожидаясь, что взвешенные оценки появятся позже, когда многие уйдут за пределы огорчительных сплетен, утихнут страсти и боль, возникнут покой и ясность.
Какая жалость, что библейская критика возникла в то самое время, когда текст не столько разбирали, сколько разрушали, терзая Гомера, сводя Артура к каким-то «кельтским элементам», определяя ценность манускрипта механически, по совпадениям слов! Учёные приняли совет археолога Дидрена: «Сохраняйте, что можете; пореже чините; никогда не восстанавливайте». С Библией расправлялись яростней всего, очень уж надоела вера в полную боговдохновенность. И всё-таки корень бед, мне кажется, — в том, что рухнул догмат. Даже для христиан Христос — не совсем настоящий, и нереальность эта перекинулась на Его биографов: они — не «настоящие писатели», а евангелисты. Если кто-то с кем-то не согласен, он лжёт, или все они лгут, словно Христос говорил всё только один раз. Не мог же Он, как любой учитель, повторять, вбивать в голову! Те обращаются к людям, а Он — к библейским персонажам.
Не мог Он и делать того, что не описано. Дважды сказано, что Он плачет, ни разу — что Он улыбнулся; значит, Он вообще не улыбался. С таким же успехом можно вывести, что Он не благодарил. А вдруг обычные знаки вежливости потому и не упомянуты, что обычны? Слёзы, как-никак, «чрезвычайное происшествие». Конечно, теперь мы пишем иначе, и в нашей газете прочли бы:
«УЛЫБКА ПРОРОКА.
Известный пророк из Назарета приветливо улыбнулся, сообщая невысокому человеку, взобравшемуся на смоковницу, что зайдёт к нему пообедать».
Лука, однако, пишет: «Иисус […] увидел его и сказал ему: Закхей! Сойди скорее, ибо сегодня Мне надо быть у тебя. И он поспешно сошёл и принял Его с радостью». Вежливость подсказывает, что, притязая на гостеприимство, не стоит хмуриться, а принимают с радостью тех, кто хотя бы любезен. Но то настоящие люди!
«Полностью Человек, с человеческим разумом и человеческим телом»… Ах, хорошо бы Кир хоть время от времени переходил из Геродота в Библию, а то не сойдутся концы и не рассеется ересь!
Божественная комедия
Я дважды слышала, как два разных режиссера, ставивших разные пьесы, говорили так: "Ну, дорогие мои, скажу одно. У нас тут... м-м-м... Бог, Христос, всякие ангелы, но вы говорите нормально, как в обычной пьесе. Не тяните, не завывайте. Попроще, попроще!"
Труппа вдумчиво кивала, оживая духом. Все приготовились к "такой вот манере", но если сам режиссёр просит говорить нормально, им же лучше. Актёр - существо покладистое.
Заметьте, оба режиссёра знали, что без предупреждения не обойтись. Только упомяни Христа, и тон станет многозначительным, жест - важным, диалог едва поползет. "Вот я и думаю, - говорит режиссёр, - надо их предупредить, а то потом не сдвинешь".
Многие из нас так и не сдвинулись. Библию читают в церкви, где голос беспомощно борется с архаизмами, важностью, пышностью, безмолвием толпы, особой гулкостью храма. Чем красивее и внушительней её читают, тем нереальней она звучит. Нереальней всего речи Христа. Что ни слово - "крылатое выражение", взвешенное, веское, отягощённое всем богатством толкований и свершившихся пророчеств. Вот уж, поистине, никто не говорил, как этот Человек! Мы это чувствуем - но не в том смысле, который подразумевает Евангелие. Мы чувствуем так потому, что речь Его утратила всякое сходство с человеческой речью.
Английская цензура запрещает изображать Христа на сцене. Может быть, это очень разумно; но пьесы о Нем становятся уж совсем призрачными. Людей там, в сущности, нет - кто-то входит, уходит, мелькает. Если бы наш театр обрёл свободу средневекового действа, лучше всего было бы взять на главную роль хорошего, умного актёра. Тогда встало бы в фокус всё богословие. Сцена - идеальная проверка. Загадки и неувязки, которых не заметишь в чтении, бросятся в глаза, а могут и слиться в аристотелевом единстве. Если персонаж это выдержит, он выдержит что угодно.
Всем упрощениям придёт конец. Мы как -то да соединим "доброго Боженьку" и гнев Агнца. Мы не сможем разделить Бога и Человека водонепроницаемой перегородкой, ведь играет их один и тот же актёр. Мы скажем ему: "Если в первой сцене вы прямо с открытки, как вы будете срезать провокаторов, бранить фарисеев, выгонять из храма торговцев?
Слишком резкий перепад. Значит, надо заранее включить всё это в характер. Движения, движения побольше, каждую минуту вы меняетесь, в вас, так сказать - под коркой, зверский запас огня, энергии. Да люди бы просто за вами по пошли, если бы вы не были таким... ну, как это?., живым, заводным, что ли.
А вы не могли бы выжать ещё из этой, последней фразы? "Мёртвые воскресают, нищим несут благую весть"
[8]. Слышите? Он ведёт к тому что это самое большое чудо, но если вы как-то не подчеркнёте, они не заметят и не передадут Крестителю! Вот они. стоят, смотрят, удивляются чудесам и знамениям, а вы им и преподнесёте... Нет, мягче, может - чуть-чуть улыбнуться. А вы, ученики, подыграйте, вы ведь об этом и не думали. Так... Ученики ушли, перед вами - толпа, глупая, суетная... Таращится на знаменитостей. сама не знает, чего ей надо...- И тут как то всё меняется, вы опять кроткий, смиренный если только люди искрении и честны... Да, конечно, всё страшно сжато... очень трудно, очень.
Теперь- про верблюда и комара. Он шутит. А вы вес постарайтесь реагировать так, как будто не слышали этого тысячи раз, по воскресеньям. Сыграйте им - вот, старательно процеживаем, теперь - глотаем эту волосатую, горбатую махину... Толстый горожанин должен фыркнуть, женщина - захихикать... Нет, законник не смеётся, он шокирован, хотя чего и ждать от обжоры и выпивохи!
Да, да, вас очень огорчит богатый юноша... Навряд ли вы всё заранее знаете, тогда выйдет - притворство какое-то... У вас человеческий разум. Афанасиев Символ веры прямо говорит: "Полностью Человек, с человеческим разумом и человеческим телом". Так что играйте просто".
(Видите? Если мы воспримем Христа как реальную личность, мы тут же угодим в богословие - но на сцене не изобразишь споров о кенозисе или о монофизитстве. Придётся перевести их на язык жизни и действий - как выглядят две Природы, как мы их воспринимаем? Уже нельзя сказать: "Это - тайна", - и махнуть рукой. Иисус, о котором пишет Евангелие, не был ходячей загадкой. Он был личностью.)
"Конечно, вы всё время - Бог, но не так, как может показаться, когда читаешь сухие богословские книги. Это скорее... ну, представьте человека, который знает, что он - необычайно талантлив. Он исходит из этого в обычных действиях, но не думает об этом, не держит к сознании. Вот когда бросят вызов, когда заденут его верность этой реальности, она вынырнет из глубин, и Христос с совершенной убеждённостью произнесёт: Я ЕСМЬ"
[9].
Да, вес это очень приблизительно, но мы хоть капельку ближе к истинной жизни. Лучше ли, когда её вообще нет? Недавно оказалось, что в нашей христианской стране многие дети просто не знают, что было с Христом. Мы ахнули - но и подумали, как же воспримут Его историю эти непаханые души. Понравится она им? Тронет их? У них хотя бы нет предвзятых мнений. Так что ж, мы потрясём их или успешно сделаем такими же скучными начётчиками? Очень трудно опознать удачу, когда она приходит в одежде беды; но если мы заразим малых сих нашей сонной болезнью, лучше бы повесить нам жернов на шею. Нас пугает их неведение? Иногда оно полезно. Плохо ли посмотреть "Гамлета", ничего о нём не зная?
[Примечание. Когда я это написала, Би Би Си дало мне возможность поставить такой самый опыт. Судя по тому, как приняли пьесу, публика считает, что он нужен.]
Credo или хаос
[Эта статья была прочитана как проповедь, а затем напечатана в виде брошюры небольшим тиражом в 1940 г. -прим. пер.]
Происходит то, чего давно не было: мы ведем религиозную войну. Сражаются не приверженцы одной веры, а христиане и язычники. Да, христиане - не очень хорошие христиане, язычники не назвали себя поклонниками Одина, но факт остается фактом: христианство и язычество встали лицом к лицу, как не вставали со времен Карла Великого. Хотя в проповедях и речах мелькают слова "крестовый поход", мы их толком не поняли. Те, кто говорит, что дело - в политике или в экономике, плещутся на поверхности. Мало того: те, кто говорит, что мы сражаемся за свободу и справедливость, - лишь на полпути к истине. В сущности же, по сути, не на жизнь, а на смерть бьются две концепции бытия, то есть две догмы. Слово "догма" теперь не любят, потому я его и употребила. Недоверие к догме втянуло нас в эту борьбу. Духовная сила наших противников, надо признать - огромная, в том и состоит, что они пылко, фанатично, явно отстаивают догму, которая не перестает быть догмой, когда ее именуют идеологией. Мы же несколько столетий пытаемся удержать наши нравственные ценности, обусловленные догмами христианства, а от самих этих догм хотим освободиться. Правители Германии видят, что догма и нравственность нерасторжимы. Отказавшись от догмы, они отвергли и нравственность - и, со своей точки зрения, совершенно правы. Приняли они другие догмы, из которых никак не вывести уважения к личности или миру, милости или истине, свободе или вере; и резонно полагают, что все это им - ни к чему.
Нам трудно это понять. Нам все кажется, что "на самом деле" они знают, как важны такие вещи, и просто нарушают их. Что ж, это случается, мы сами то и дело нарушаем вполне известные нам нормы. Поэтому мы так долго думали, что стоит удовлетворить те или иные требования - и все будет хорошо, словно "у них" тот же этический стандарт. Медленно, со скрипом догадываемся мы, что они верны другому стандарту. Это куда страшнее - Германия считает добром то, что мы считаем злом. Она прямо отвергла те христианские догмы, на которых худо-бедно стоит наша цивилизация.
Сейчас я не буду обсуждать догмы Германии, да и России, которая, пусть иначе, отвергла то же самое. Как бы тяжко мы ни грешили (а Господь знает, сколько мы делали зла), так далеко мы не зашли. Одно дело - изменять нравственным ценностям, другое - творить зло и честно считать его добром. На богословском языке это - грех против Святого Духа, которому нет прощения по той простой причине, что совершают его, твердо веря в свою правоту. Пока мы знаем, что плохи, надежда для нас есть. Сейчас мы собой недовольны, это - знак хороший, лишь бы не впасть в то отчаяние, когда "никто не может делать".
Германию я упомянула лишь потому, что в схватке с нею очень уж явно проявилась ценность догмы. Догматический спор может долго идти где-то в глубине, и мы его не заметим, пока он не выйдет на поверхность. Когда все более или менее согласны, что считать добром, что - злом, кажется, что догма несущественна. Мы настолько к этому привыкли, что нас не пугает вопрос: "Если Бог мне не Отец, почему я должен верить, что люди мне братья?" Занятная точка зрения, подумаем мы, но это ведь так, игра ума, послеобеденные споры. А вот если кто-нибудь перенесет это в практику, содрогнутся самые основы нашей жизни. Корочка этики, казалось бы - такая прочная, треснет, и мы увидим, что лишь утлый мостик был переброшен через бездну, разделяющую догмы, несовместимые, как огонь и вода.
Здесь, в этом собрании, я могу положиться на то, что понятия о добре и зле у нас одинаковые. Как бы мы им ни изменяли, мы готовы, если бросят вызов, воскликнуть вместе с рыцарями Роланда: Paiens unt tort e Chretiens unt dreit
[10].
И вот я говорю: по меньшей мере, бессмысленно рассуждать о христианской нравственности, если мы не можем подкрепить ее христианским богословием. Неправда, что догма ничего не значит; она значит очень много. Опасно думать, что христианство лежит в области чувств.
Прежде всего, оно так, а не иначе объясняет жизнь и мироздание. Мы выдаем за него простые, прекраснодушные, приятные чаяния, тогда как перед нами - трудное, требовательное, необычайно реалистичное учение. Ни в коем случае нельзя считать, что все мы его, в общем, знаем. Нет; в этой христианской стране едва ли один из сотни отдаленно представляет, чему учит Церковь, когда говорит о Боге, о человеке, о Богочеловеке. Если вам кажется, что я преувеличила, спросите армейских капелланов. Кроме ничтожного (и спорного) процента разумных, зрячих христиан им приходится иметь дело с тремя типами людей. Есть честные язычники, чьи представления о христианстве сводятся к обрывкам библейских историй и суеверной чепухе. Есть невежественные христиане, сочетающие сентиментальность с расплывчато-гуманной этикой; чаще всего они - анонимные ариане.
[11] Наконец, есть более или менее обученные люди, которые знают все о разводе, или исповеди, или причащении под двумя видами, но перед атеистом в духе Маркса или агностиком в духе Уэллса почувствуют себя не лучше, чем мальчик с рогаткой - перед танком. В богословском отношении у нас царит полный хаос. Религиозная терпимость быстро переродилась в безумие и безнадежность. Радости от этого мало, и многие, особенно те, кто молод, ищут какой-нибудь веры, которой могли бы предаться целиком.
Вот бы Церкви этим и воспользоваться, такой удобной ситуации не было века два. Соперники ее - гуманизм, разумный эгоизм, механический прогресс - явно рухнули; противостояние науки оказалось мнимым; старый добрый принцип "все едино" совершенно дискредитирован. Личное благочестие уже не поможет. В опасности -все общество, вся его структура, и надо убедить думающих людей в том, что спасение теснейшим образом связано с догмами христианства.
Это трудно. Множество христиан - и миряне, и священство - от богословия отмахиваются. Нас долго убежда-" ли, что оно неважно, и мы не задумываемся над тем, есть ли какой-то смысл в "религии без богословия". Чего бы мне это ни стоило, я скажу: с христианскими Церквами так мало считаются не потому, что они фанатично держатся за догмы, а потому, что они от этих догм бежали. Авторитет сохранили одни католики, именно потому, что богословие лежит у них в основе учительства. Кому-то из нас оно не нравится, но не в том суть. Римская Церковь, в отличие от Англиканской, - сообщество, держащееся догмами. Поэтому с ней считаются, ее почитают.
Если мы хотим, чтобы общество стало христианским, мы должны христианству учить, а это совершенно невозможно сделать, обходя христианские догмы. Сейчас я предложу вам несколько догм, которые особенно важны в наше время; забытых или непонятых догм, на которых стоит все то, что спасает нас от хаоса.
Повторю, без догмы не обойтись, иначе христианство превратится в пустые, хотя и приятные мечтания.
Д-р Селби, возглавлявший когда-то Мэнсфилд-колледж, рассуждает в "Спектейторе" об армии и Церкви. Один из абзацев его статьи объяснит, почему нам не удается воздействовать на жизнь обычных людей.
"...Христианскому единству угрожает новый догматизм, в кальвинистской ли, в томистской ли форме. Беда в том, что догмы, как бы ни бьши они интересны богослову, не имеют никакого отношения к жизни и к мыслям обычного человека. Он совершенно теряется перед церковными ссорами и теми богословскими различиями, которые лежат в их основе".
Согласна, ссоры наши угрожают христианству, но не совсем поняла, что такое "новый догматизм". Может быть, у томистов или кальвинистов появились новые догмы, но, скорее, это значит, что они настаивают на старых. Тем самым, говоря, что догмы эти не имеют отношения к обычным людям, д-р Селби говорит и о том, что догма не нужна.
Если она не имеет отношения к жизни, к чему она, Господи, отношение имеет? Ведь речь в ней идет о самой природе жизни и мироздания. Раз уж священники считают ее игрой ума для ученых, стоит ли удивляться, что паства невежественна и растерянна? Собственно, сам д-р Селби тут же признает связь догмы с жизнью:
"...Мир настанет только тогда, когда мы применим на практике христианские принципы и ценности. Однако за ними должно стоять что-то еще, кроме противления языческому гуманизму".
"Что-то" и есть догма, именно догма, ведь между язычеством и христианством разница - в учении. Мы все лучше понимаем, что "христианские принципы" невозможны без Христа, держатся они только Его авторитетом. Отринув этот авторитет, тоталитарные страны вполне последовательно отринули и принципы. Если "обычный человек" должен верить в Христа, он вправе спросить, Кто этот Христос и какой властью Он все делал. Хорошо, мы решим, что Он нам нравится и надо бы жить по Его учению, - а в Германии решат, что Гитлер лучше, и ответить нам нечего.
Словом, неверно, что догма далека от "обычной жизни". Если Христос - только человек, дело до Него есть только Богу. Если Он - только Бог, к "обычной жизни" Он отношения не имеет. Нам исключительно, предельно важно верить в воплощение так, как учит догма. Иначе зачем нам вообще верить? Чему-чему, а "христианским принципам" такая вера не поможет.
"Обычному человеку" важен только Христос догмы. К несчастью, именно ее нам не открывают, предлагая взамен набор богословских терминов, которые никто не потрудился перевести на "обычный язык".
Доктор Селби считает, что, настаивая на догме, мы обижаем людей, и резонно напоминает о наших внутренних распрях. Разрешите сказать две вещи. Во-первых, незачем представлять христианство обтекаемым, милым, безобидным. Христос раздражал очень многих, и нелепо надеяться, что учение о Нем никого не заденет. Нам не скрыть, что кроткий и смиренный Иисус был исключительно упорен и пылок - так упорен, так пылок, что Его выгоняли из храма, побивали каменьями, травили, пока не предали позорной казни, чтобы не смущал людей. Каким бы ни был мир, который Он дает, мир этот не очень похож на вежливое равнодушие; и сам Он ясно сказал, что похож он на меч и огонь. Что ж удивляться, что ж расстраиваться, если христианская проповедь иногда вызывает сердитые письма или просто возражения?
Во-вторых, я все больше убеждаюсь, что христианские конфессии согласны в главном. Католик толкует Credo так же, как кальвинист, а возражают ему язычники да немногочисленные, хотя и шумные, люди, которые когда-то прочитали Робертсона или Спенсера и не могут их забыть. Вот и надо бы поскорее представить наши догмы так, чтобы их понял необученный язычник, для которого технический язык богословия - просто мертвая буква.
Разрешите теперь представить несколько догм, которые особенно плохо понимают, хотя, на мой взгляд, они очень важны. Их много; я выбрала семь "ключевых", а именно: Бог, человек, грех, суд, материя, труд и общество. Конечно, они между собой связаны, наше учение - не набор правил, а сложная разумная структура, но некоторые их стороны сейчас очень нужно понять.
1. Бог. Рискуя услышать, что я объясняю очевидное, скажу: если Церковь хочет как-то воздействовать на души, она должна проповедовать Христа и крест.
Христа она не очень проповедует, подменяя Его Иисусом. Я часто убеждаюсь, что обычные люди совсем не отождествляют Иисуса с Богом Творцом. Они резонно верят, что Отец сотворил мир, а Сьш спас род человеческий, но по отдельности, словно Они - просто отец и сын. Слова Никейского Символа веры легко прочитать "...единосущного Отцу, Им же [Отцом, не Сыном] все сотворено". На самом деле все правильно, и писателю, скажем, - понятно, но далеко не каждый творит в этом смысле; и многие твердо верят, что Тот, Кто взял грехи мира - не Тот, Кто создал мир, а скорее Его жертва. Опасно вьщелять одну сторону догмы за счет другой, но вряд ли кто спутает в наши дни Отца и Сына, а вот разделяют их так легко, что евангельская история становится бессмысленным рассказом о жестоком отце.
Догма воплощения открывает нам самую сущность мира только в том случае, если мы верим в творящую Божественность Христа. Здесь у христианства - огромное преимущество перед всякой другой религией: только оно знает ценность зла и страдания. "Христианская наука" сообщает нам, что зла, в сущности, нет; буддизм учит нас тому, чтобы мы отказались зло испытывать; а христианство говорит, что истинного совершенства мы достигнем, если прямо и действенно извлечем из реального зла реальное добро.
Не буду вдаваться в сложности и тонкости, связанные с природой зла и реальностью небытия, хотя современные физики, кажется, могли бы тут помочь. Сейчас самое важное - держать учение о реальности зла и ценности страданий в самом первом ряду наших догм. Говорить, что вера улучшает нас и утешает, а вообще-то на свете есть и зло, и страдание, - недостаточно, мало. Надо сказать, что Бог жив и действует изнутри зла и страданий, преображая их той силой, которая есть у всей Троицы прежде, чем создан мир.
2. Человек. Молодой и умный священник сказал мне, что, по его мнению, один из самых глубоких источников нашей христианской силы - невысокое мнение о человеке. Во многом он прав. Варварство и глупость особенно удивляют тех, кто очень хорошо думал о Homo sapiens, этом венце эволюции, и всерьез полагался на цивилизацию или просвещение. Вот им не только больно, им странно, что в тоталитарных странах так много страшной жестокости, а в демократических - столько себялюбия и своекорыстия. Самые прочные их убеждения рухнули, обвалились, из привычного мира выпало дно. Христианин горюет не меньше, но не удивляется - он и не возлагал на природу человеческую особых надежд. Он знает, что в самой сердцевине человека что-то сдвинуто, смещено и никаким законом этого не исправишь, поскольку закон создают люди, наделяя его своим несовершенством. Словом, мы будем неправы, если скажем: "Главное - знать, что хорошо, что плохо". Прав апостол Павел, сказавший: "Злое, которого не хочу, делаю". Вера в то, что наука и эволюция механически улучшают человека, гораздо пессимистичней христианства: если прогресс рухнет, опереться не на что. Гуманизм не дает нам никаких ресурсов, кроме нас же самих. Христианская догма о двойственности человека говорит, что и мы, и наши дела неслаженны и незавершенны, однако действительно связаны с вечным совершенством, которое - и в нас, и над нами. Если это принять, нынешние дела покажутся менее бессмысленными и менее безнадежными. Я сказала "нынешние", но этого мало. Один человек признался мне: "У меня маленький сын. Когда все это началось, я совсем растерялся - я думал, что он должен легче жить, чем мы. А потом я понял, что неправ. Борьба добра и зла будет для него такой, какой всегда бывала. Понял, и мне стало легче". Лорд Дэвид Сесил пишет: "Философия прогресса внушила нам на своем жаргоне, что дикость - позади, и мы толкуем о возврате к варварству. Но варварство - не позади, оно - под нами". И дальше, в той же статье: "Христианство убеждало людей не потому, что это - самый приятный взгляд на жизнь, а потому, что это взгляд самый верный". Я с ним согласна и просто ужасаюсь, когда христианство считают возвышенной, неземной, прекраснодушной религией, которая учит: "Будь хорошим - и будешь счастлив, хотя бы в другой жизни". Наоборот, оно реалистично до жесткости, если не до жестокости, и учит нас, что Царства Божия в этом мире достигнешь только непрестанным трудом, борьбой и трезвением. Оно учит, что мы вообще не можем стать ни хорошими, ни счастливыми, но можем обрести то, перед чем и счастье - как сор. Кажется, Бердяев сказал, что человеческую душу ничто не удержит от того, чтобы предпочесть счастью творчество.. Этим человек и похож на Христа, Который непрестанно страдает и творит в узах тварного мира.
3. Грех. Такое учение о человеке ведет к учению о грехе. Одно из самых удивительных обстоятельств нашего времени - то, что старая ненавистная доктрина грехопадения ободряет людей. Пытаясь освободить нас от бремени греха, новая философия стремилась как можно прочнее заковать человека в цепи детерминизма. Среда и наследственность, железы и подсознание, экономика и эволюция убеждали нас, что мы не отвечаем за свои беды и потому - не виновны. Зло, говорили нам, навязано извне, а не рождается внутри. Отсюда вытекает, как ни грустно, что, раз мы не отвечаем за зло, мы не можем ничего изменить. Эволюция и прогресс обещают послабления, но здесь и сейчас нам с вами надеяться не на что. Помню, одна моя тетка, воспитанная в традициях старомодного либерализма, отказывалась, читая литанию, именовать себя "жалкой грешницей". Если нас удастся убедить, что мы и есть жалкие грешники, что беда не где-то, а в нас, значит - мы, с помощью Божьей, можем что-то сделать, и эта весть покажется нам поистине радостной.
Конечно, учение о первородном грехе придется пересказать так, чтобы его поняли люди, воспитанные на биологии и психоанализе. Науки эти помогают понять природу и механизм внутреннего смещения и в руках Церкви могли бы стать мощным оружием. Как жаль, что она разрешила обратить их против нее!
4. Суд. Примерно то же относится к учению о суде. Термин "кара" так искажен, что его нельзя употреблять. Когда мы вернем учение о человеке, станет ясно, о чем здесь идет речь. В телесной сфере тиф или вши - суд над нечистоплотностью; и не потому, что Бог выгораживает милых, чистоплотных людей, а потому, что так устроен мир. Если государство грубо отказывает своим гражданам в свободе, прольется кровь, потому что для человека тирания хуже смерти. Если мы из алчности вырубаем леса, будет потоп, или сушь, или голод, потому что мы нарушили физический закон. Обычно говорят, что дела эти злы, так как они не окупаются; на самом деле они не окупаются потому, что злы. Т. С. Элиот сказал: "Грехи против природы предполагают грех против Бога, и плод их - неизбежная кара".
5. Материя. Тут мы подходим к христианскому учению о материальном мире и, вероятно, лучше всего объясним, что такое "сакраментализм". Обычный человек думает, что и материя и тело для нас - дурны. В этом отчасти повинен апостол Павел, гораздо больше - Августин, больше всех - Кальвин. Но, пока Церковь учит, что Христос был Человеком, и признает таинства евхаристии или брака, никто не вправе отрицать, что материя и тело для нее священны. По ее учению, весь материальный мир выражает и воплощает творческую силу Бога, как картина или книга выражает душу художника или писателя. Тем самым хорошее, творческое обращение с материей прекрасно и свято, злоупотребляя же ею, мы распинаем Тело Христа. Именно поэтому нельзя использовать человека и материю ради выгоды, нельзя извращать искусство, искажать разум. Если мы будем злоупотреблять ими и ничто нам не помешает, рано или поздно мы поймем, что нарушили непререкаемый закон, вызывая суд и кару. Здесь, как и везде, от закона не уйти. Выбор один - выполнять его добровольно, с помощью Божией, или против воли, по решению суда.
6. Труд. По-видимому, неверное отношение к материи связано с неверным отношением к работе. Немалая вина лежит на Церкви - с XVII века она исповедовала и проповедовала то, что можно назвать мнением прилежного подмастерья: "Работай получше, трать поменьше, и Бог тебя не оставит". Это - разумный эгоизм в самой вульгарной форме, очень выгодный монополисту и финансисту. Ничто так не повредило Церкви, как приспособление к экономической системе. Христианский взгляд на деньги пылко обсуждают сейчас, и вряд ли надо напоминать, что
нынешние события в России и в Центральной Европе были ответом финансовой системе, которая подчиняла человека экономике. Преобразования экономики ни к чему не приведут, пока человек - в плену у этой системы.
Вопрос этот очень важен, но еще важнее, как нужно относиться к труду в христианском обществе. К сожалению, кроме стихов в Книге Бытия, говорящих о том, что работа тяжела и карает нас за грех, ясного учения о труде в Библии нет. Однако оно все-таки есть и тесно связано с учениями о Боге Творце и об образе Божием. Мы связываем труд с выгодой, и это, на мой взгляд, приводит ко многим бедам. Получается так, что труд не выражает нашу творческую природу, а позволяет обрести досуг и деньги.
Один хороший хирург выразил это так: "Теперь никто не работает ради дела. Результаты - побочный продукт, цель - деньги или что-нибудь в этом роде. Мы лечим не для того, чтобы облегчить страдания, а для того, чтобы заработать. Юристы кого-то защищают не из любви к справедливости, а потому, что такая у них профессия. Поэтому многим нравится военная служба. Там впервые что-то делают не из выгоды - какая уж выгода! - а ради самого дела".
Словом, мы не ощущаем, что работа священна. Вспомним, что средневековая гильдия настаивала не только на долге хозяина по отношению к работнику, но и на долге работника по отношению к работе.
Нам необходимо христианское учение о труде, которое учитывало бы не только хорошие условия для работы, но и саму работу, ее ценность. Однако мы не вправе ждать сакраментального отношения к труду, пока люди вынуждены делать то, что их портит - мошенничать, например, или изготовлять уродливые, ненужные вещи.
7. Общество. Наконец, скажу несколько слов о христианском общественном учении - не о том, как перевести его на язык политики, но о самой его основе. Стоит оно на учении о Боге и о человеке и выводится только из догмы о месте человека в мироздании. Казалось бы, это ясно. Сейчас я остановлюсь на учении о законе. Уничтожить зло закон не может, ибо, как всякий плод наших действий, разделяет нашу греховность; кальвинисты говорили, что он "соприроден греху". Тем самым, следование закону, возведенное в абсолют, чревато судом и крахом. Закон необходим, но только как ограда от зла, внутри которой Божья благодать делает свое благое дело. К примеру, мы не установим мира или справедливости, так или иначе уничтожая тех, кто их нарушает. Закон стоит на запрете, он негативен, испорчен нашей внутренней противоречивостью. Если мы не поймем, что такое грех, мы не оградим мир от неоправданного доверия к закону, который не выгонит Вельзевула и выгнать не может.
Однако понять его надо, иначе мы не поймем и благодати. Закон выполнять все равно придется, выбор один - между судом и благодатью. Если мы не услышим Моисея и пророков, никто не убедит нас, даже если восстанет из мертвых.
Разум Творца. Главы из трактата
Предисловие
Книга эта - не апология христианства и не рассказ о моей вере. Перед вами - комментарий к определённым положениям христианского Credo, которые мы рассмотрим в свете одной, особой темы, рассуждая о том, действительно ли они верны.
Предупреждаю я не зря - почти все мыслят теперь так сбивчиво, что каждое утверждение кажется им личным мнением. Недавно, не без оснований рассердившись, что люди уже не знают самых основ христианской доктрины, я напечатала небольшую статью, где изложила эти основы так, что их понял бы ребенок. Каждая фраза начиналась словами: "Церковь считает...", "Церковь учит...", "Если Церковь права..." и тому подобное. От себя я сказала одно - быть может, учение это неверно, но скучным его не назовешь.
Все газеты, где были отзывы, приняли без спора, что я делюсь своими мнениями. Кто-то (Бог его знает, почему) назвал это даже "смелым исповеданием веры", словно, признавшись у нас в христианстве, немедленно подвергнешься гонениям. В одной статейке, которую могла прочитать вся империя, речь идет о том, что "свою, личную веру исповедует женщина, уверенная в своей правоте".
Мне кажется, не так уж важно, во что автор верит, во что - не верит. Важно, и до ужаса важно, что вроде бы образованные читатели явно не умеют читать. Я не претендовала на непогрешимость, а просто и прямо излагала официальную доктрину, оговорив, что никто не обязан ее принять. Там нет ни фразы, ни слова, из которых можно без передёргиваний вывести, во что верю я сама. Статью вполне мог написать образованный зороастриец.
Каждый учитель знает, что многие проваливаются на экзамене, потому что "не понимают вопроса". Ученики читают билет, но, судя по ответу, его не поняли. Дело не в том. что они слабоумны, а в том, что они неграмотны, то есть - не умеют читать. Преподаватели университетов жалуются, что очень трудно научить студентов, чтобы те правильно спрашивали. Это показывает, что юному разуму нелегко отличить суть предмета от его несущественных сторон; а письменные и устные споры показывают, как ни прискорбно, что многие так и не выросли. Наконец, третья трудность - в том, что, задав вопрос, обычно ни за что не слушают ответа. В предельной степени свойственно это тем, кто берет интервью для популярного журнала. Девяносто девять интервью из ста больше иди меньше, но искажают то, что вы ответили, да и вопросы ставят неверно. Искажают они не только мнения, но и факты, причем далеко не всегда дело в глупом недоразумении. Журналисту факты не нужны. Винить его мы не будем, поскольку, что бы он ни сделал, читатель все равно исказит их. А вот тех, кто не печатает разъяснений жертвы, винить надо. Жертва эта совершенно беспомощна, искажение - не оскорбление, если оно не уложится случайно в тесные рамки закона о клевете. Пресса и закон неподсудны, потому что людям безразлично, говорят им правду или; нет.
Образование, которое мы ухитряемся давать нашим гражданам, породило поколение умственных невежд, Формально они грамотны, то есть способны сложить К. О и Т в слово КОТ; но вывести хотя бы сравнительно ясное представление об этом животном они уже не могут. Формальная грамотность очень опасна - разум примет любую чушь о котах, какую вздумается напечатать безответственным людям. Те: кто просто неграмотен, ее не примут, они вспомнят кота. Особенно все это явно, когда речь идет о христианской доктрине. Благодаря неграмотному чтению масса народу пребывает во тьме, какой не было в Темные неправильно, факты и мнения перетолковывают, мнимые доводы принимают без спора, личные предпочтения считают обязательными, дисциплинарные ограничения, основанные на согласии, путают с непререкаемой догмой - и вот логическая и историческая структура христианской философии превращается в какой-то клубок самой нелепой мифологии и патологии.
Именно поэтому я предваряю очерк о творческом разуме вводной главой, где пытаюсь объяснить разницу между мнением и фактом, равно как и разницу между так называемыми "законами", основанными на том или на другом.
Христианская доктрина, среди прочего, дает нам документы, которые должны не выразить мнение, а сообщить факт. Одни утверждения связаны с историей, и о них мы говорить не будем. Другие связаны с богословием, иными словами - они претендуют на то, чтобы сообщить нам что-то о природе Бога и мироздания. Вот о некоторых из них и пойдет речь.
О каких же именно? О тех, которые призваны определить природу Бога как Творца. Первоначально они должны были защитить от ереси, то есть оградить факты от частных и неверных мнений. Никак нельзя считать их плодами безответственных умствований, фантазиями, возникшими в пустоте. Исторически все было совсем иначе. Они бы вообще не возникли, если б не практическая необходимость срочно выразить в точной формуле постигнутую опытом истину, чтобы ответить на недоразумения и критику.
Я постараюсь показать, что утверждения о Боге Творце - не произвольные домыслы, никак не связанные с нашей жизнью. Наоборот: верно это или неверно по отношению к Богу, опыт показывает нам. что это верно, когда речь идет о творческом разуме. Если применить это к человеку, мы получим точное описание нашего разума, когда он замышляет что-то и создает. Я не буду говорить о том, можно ли вывести отсюда, что человек создан по образу Божию или Бог по образу человеческому. Ответ зависит от того, что не входит в мое рассмотрение. Христиане считают, что троичная структура вообще присуща мирозданию и не благодаря зрительным представлениям, а по принципу единообразия соответствует природе Бога, в Котором все существует.
Так, повторю, считают христиане. Не я это выдумала, и никакие мои мнения не подтвердят этого и не опровергнут. Я только попытаюсь показать, что слова Символа веры о разуме Творца приложимы. как подсказывает мой опыт, к разуму творящего человека. Если все это верно, можно сделать важные, а то и тревожные выводы, касающиеся нашего общества и образования: но я не высказываю здесь мнения о том, верно ли это. Я пишу не "как христианка", а как профессиональный писатель. Надеюсь, никто не решит, по безграмотности, что я отрекаюсь от христианства. Эта книга вообще не говорит о моей личной вере по той простой причине, что я ни разу о ней не упоминаю.
Неравносторонние троицыНа Бога-Отца похож совершенный отец, столь же редкий, как то идеальнное зрение, которым поверяет пас окулист. На Бога-Творца похож совершенный творец. Конечно, их нет на свете, что вечно подчеркивают критики, склонные по самой своей профессии все разрушать и убивать. Несовершенство
земных творцов можно отчасти объяснить тем, что у того или иного из них перекосилась троица. Как и в Троице, лица в ней должны быть единосущными. Но это редко бывает, обычно она перекошена, иногда -до полного безобразия.
Я приводила слова Афанасиева Символа веры. Помню, в детстве мне казалось, что они явственно портят возвышенную и сияющую тайну. Зачем предупреждать, что "одни Отец, а не три", "один Сын, а не три", "один Дух Святой, а не три"? Даже как-то глупо! Нелегко представить Бога, единого в трех Лицах, но вряд ли найдется безумец, представляющий Его в девяти. "Три отца" - ну что же это такое?! Я просто краснела, повторяя несообразные слова, которых не выдумать и темному язычнику. Но знакомство со словесностью показало мне, что отцы Церкви знали больше, чем я, о природе человеческой. Один писатель за другим срывался на том. что идею заменит "веяние разума", как называл это Честерфилд; или на том, что идея восполнит недостаток энергии; или патом, что идея и есть книга, каких еще вам сил и энергий? Многие памятники учености - детища трех отцов; вороха чувствительной чуши -детища трех духов, водовороты диких эпизодов - детища трех сыновей. Я говорю не о том, что книги эти - плохие, что писатель намеренно халтурил или лгал. "Много есть путей. - писал Лыоис, - на которых блекнет словесность, и нечистые намерения - лишь один из них"
[12]. Неравносторонний писатель - не атеист, а еретик, приверженный в своем невежестве к унитарной доктрине. Конечно, и у него хоть как-то подключаются другие лица, иначе он просто не мог бы писать. Но пишет он неверно, потому что "неверно верит". Можно доставить себе законное и полезное развлечение, прикинув, у каких писателей преобладает отец, у каких сын, у каких - дух. Первые хотят впечатать идею прямо в сознание и чувства, искренне полагая, что этого хватит. Разновидностей много, от сушайшего начетчика до БлеЙка, ведущего неравную борьбу с величественными космогониями и нераскрытыми символами своих пророческих книг. Так и кажется, что им бы хотелось донести свою весть без сына, да и без духа. Эту же ересь исповедуют и очень знакомые нам. довольно смешные люди, которые "уже все придумали, только сесть и записать". Они честно верят, что энергии нужны лишь кресло и время; что сын блажен и бесстрастен, как отец.
К писателям второго рода можно отнести Суинберна, который очень искренне и очень красиво пишет ни о чем (иногда, не всегда). Дух в этих случаях дарует мнимую Пятидесятницу, потрясая чувства, по не воскрешая душу. Сюда же отнесем эвфуистов, чистых острословов, фокусников, жонглеров, мастеров изысканности и тех. кто (как Мередит в минуты слабости) облачает общие места в роскошные одежды, -словом, тех, чья манера выродилась в манерность. Здесь и поэты, поражающие взор шрифтами или эпитетами. Здесь, мне кажется, и странные, составные слова Джойса, в которых смысловые и звуковые ассоциации заходят так далеко, что уже не действуют на подсознание, и читатель упивается поисками загадок, словно свинья, вынюхивающая трюфели.
Анна Ливия Плюрабель - и женщины вообще, и река Лиффи (по-латыни - Ливия), и красота, состоящая из красот, как река - из струй. Когда две прачки, сами наполовину мифологические, говорят о ней, полоща на камнях белье, они вводят в беседу названия многих рек. У одной из прачек - вата в ушах, она почти не слышит, и искаженная речь дает нам Лету, Аар, Сток, индокитайскую Иравади.
Как тонко, думаем мы, как умно, как занятно! Да и познавательно, словно кроссворд, если б мы решились взять атлас. Можно посоревноваться, кто знает больше рек, хорошее упражнение для школьника. Но что же станет с настроением, которое должна бы вызывать Лета?
Писатель третьего рода полагает, что чувств его достаточно, чтобы вызвать в нас отклик, избежав и дисциплины воплощения, и той связности, к какой обязывает поверяющая идея. Он может писать, обливаясь слезами, а выйдет напышенно или плоско, пошло или нелепо. Актер, полагающийся только на свои эмоции, рыдающий, пылающий, каменеющий, парализует зрительный зал, больше ничего. Вечно спорят, надо ли "проживать" свою роль, надо ли чувствовать, чтобы "играть с чувством". Конечно, голая техника обратит игру в набор трюков, но, говорит Коклен, "не принимая искусства без природы, я не приму и природы без искусства". Вот что рассказывает он об Эдвине Буте, который, не забывай те. был одним из лучших трагиков своего времени.
Однажды он играл в "Le Roi s'amuse"
[13]. Роль была хороша, он ею наслаждался. На сей раз она его совсем захватила, он просто слился со своим героем. Настоящие слезы полились по его щекам, голос дрожал от рыданий, словом - он превзошел себя. Когда спектакль кончился, к нему подбежала дочь. Она, его лучший критик, спешила спросить, почему он играл так плохо
[14].
Коклен выводит отсюда, что "если мы хотим вызвать то или иное чувство, мы должны не испытывать его, а владеть собой". Заметьте, он не говорит, что нельзя помнить его, знать по опыту. Он просто хочет, чтобы актер не пытался вызвать чувство чувством - дух не может беседовать с духом без посредника. Тут нужна не только подконтрольная техника сына, но и контролирующий отец - цельная, спокойная, движущая все недвижная идея. Искусству не обойтись без твердой сердцевины или сдерживающих стен бесстрастия (выберите ту метафору, которая вам больше нравится). Иначе у духа не будет мерок, он не сможет поверить себя.
Конечно, хорошие писатели редко съезжают в одну сторону, но это бывает, и тогда кажется, что они себя пародируют. Однако все писатели - люди, у всех есть какой-то перекос, и можно разделить их. исходя из того, что у них преобладает. Скажем, у Блейка в самых ясных, светлых, чистых стихах есть та сосредоточенность, та спокойная отрешенность, которые связаны с отцом; в самых диких его поэмах есть что-то безлично-космическое. Быть может, поэтому Литтон Стрэчи назвал его "нечеловеческим". Довольно бессмысленный спор классиков и романтиков в немалой степени связан с несовместимостью тех, у кого преобладает отец, и тех, у кого преобладает дух
[15].
Бывает и так, что у слабых писателей одна строка или фраза вдруг становится в фокус и поражает точностью, словно в стереоскопе. Мне кажется, это значит, что, пусть ненадолго, троица стала равносторонней. Эффект такой, что мы просто не верим - неужели это он?! Исследователи елизаветинской драмы тут же говорят о "руке Шекспира". Однако так бывает, и лучший пример, по-моему, - прославленная строка:
Розово-алый город, древний, как время
[16].
Двенадцати слогов хватило для бессмертия, хотя во всей поэме и, насколько мне известно, во всем творчестве Бергона нет ни одной запоминающейся фразы.
Небольшой перекос - не смертный грех, природа наша несовершенна, и это - простительный, неизбежный плод ее врожденной слабости. Образ Божий сдвинут, иначе мы были бы богами. Дело плохо, когда писатель совсем или почти отбросит одн>' сторону троицы. Если нет отца, то есть замысла, выйдет что-то бессвязное, не будет того единства действия, о котором говорил Аристотель, или. что еще хуже, будет натужное, маниакальное единство темы. Нельзя сказать, что рыхлость или сбивчивость свидетельствует об отсутствии отца, форма - царство сына, и в некоторых жанрах (например в плутовском романе) идею надо воплощать именно так. Но если автор начал одно, а кончил другое, если он сам себе противоречит; если он, как бывает часто, завораживает, пока читаешь, и не оставляет ничего в памяти, - с идеей, с отцом что-то случилось. Некоторые кичатся тем. что не планируют заранее. Те, кто не лжет, - еретики, но обычно верить им не надо, лучше их проверить: книга непременно выкажет единство, которое не может быть случайным. "Тристрам Шенди", к примеру, подчеркнуто претендует на бессвязность, по его держат неброское единообразие стиля и методическое отсутствие метода, свидетельствующие о том, что отец и сын умело работали сообща. Истинную бессвязность мы найдем в несообразном наборе прекрасных кусочков, составляющем драмы Беддоза. Все прелестно, все даже сильно, а в "целом" ни прелести, ни силы нет. Он начинает - и бросает, оттачивает конец без начала, не связывает эпизодов, связывает пробелы, не объясняет действии, не изображает персонажей, не сообразует слог с характером, вечно приводит к нелепостям - словом, все распадается, если не считать связующей нитью прочной сосредоточенности па смерти. Энергия уходит неведомо куда, замыслом и не пахнет. Кендал описывает, как автор творил, и, читая его, понимаешь, в чем тут дело.
"Тогда [в молодости] он писал с исключительной легкостью. Не раз и не два брал он домой незаконченный акт, который издателю [самому Кендалу] очень понравился, и приносил назавтра совсем другое. Воображение его в изобилии порождало мысли и образы, хотя он совсем не думал [...] что прежний вариант плох".
Вот вам истинный фонтан энергии и немалая сила, которые не могут ничего, ибо не связаны с мощной идеей. Позже та легкость, которая помогала беспечно писать и беспечно выбрасывать, превращается в беспокойное недовольство, он раздраженно говорит: "Я часто подозреваю, что у меня нет призвания. Не стоит мне ждать удачи - прочитай акт у Шекспира [...] да что угодно, только бы автор глубоко, естественно, ясно все прочувствовал, а потом возьми эти записи и сразу увидишь, как они натужны, вымучены, пресны". И, наконец, после второй попытки самоубийства: "Среди прочего, я должен был стать хорошим поэтом. Но нет. жизнь слишком тосклива". Он так и не кончил ни одной поэмы, кроме ранней, "Трагедия невесты", не опубликовал задуманного сборника стихов и прозы. Творчество его - река, убегающая в песок. А ведь только идеи у него не было. Во всем остальном: в устремлении, в цельности - он обладал свойствами крупного поэта.
Примечательно, что он всегда хотел критики и всегда был готов изменить то, что кому-то не понравилось. Правда, чаще всего он так и не менял, но равносторонний поэт помыслить бы не мог о том, чтобы подладиться к чужому мнению. Те, кого держит идея, не уступают
критике. От имени отца они говорят как власть имеющие- Сравните нерешительность Беддоза с независимостью Блейка, творившего в упорном одиночестве, рьяно отвергая самые благожелательные советы. - и вы увидите, какая пропасть разделяет эти типы писателей.
Пример показателен. Жили они приблизительно в одно время (что значат какие-то двадцать лет!), не имели ничего общею с духом своей эпохи, были исключительно талантливы. Труднее найти такую пару, где у одного сын очень важен, у другого - вообще отсутствует. То, что мы читаем, принадлежит сыну, и если его нет, получится не писатель со слабостью, а просто слабый писатель. Выбрать легко, их немало, но никто их не помнит, и пример будет трудно узнать. Однако в жизни мы их часто видим и доверчиво думаем, что они (как обезьяна) сказали бы много, если бы захотели или если бы им никто не мешал. Это не так, они бы даже не начали, ведь в том-то и дело, что они не владеют речью. О них говорят "немой, бесславный Мильтон", и зря. у Мильтона как раз сын исключительно могуч. Словом "немой" мы хотим сказать, что эти несчастные, на свой лад, лелеют какую-то идею, но не могут ее выразить, ибо лишены созидатель ной энергии. Слово "бесславный" подходит к ним больше, чем кажется, - конечно, они не обретут "славы от человеков". но мало того: они не могут прославить идею, ибо отец прославляется только в сыне.
Если мы примем их за точку отсчета, мы заметим, что отличительный признак того, у кого плохо с сыном, - неудача. Они - несчастнейшие из людей, нетворческие творцы. Обычный человек, который их знает и побаивается, нашел для них определение - "художественная натура".
Как Беддоз, они считают себя неудачниками, но иначе, по другой причине. Он понимал, что сам виноват; у них виноваты другие, мир не признает их бесспорного таланта. Они-то знают: им есть, что выразить, и хотят по выразить - но не могут. Так они и томятся в темнице своей души.
Это опасно. Если энергия не найдет выхода в творчестве, она, того и гляди, взорвет темницу. Нетворческий творец - разрушитель, активный отрицатель. Когда сын - не Христос, он становится Антихристом, который готов вести мир назад, к хаосу.
Иногда удается загнать энергию обратно, в творчество. Сделать это могут (или должны) психиатры, которые и отворят темницу, восстанавливая психоанализом самый лад творения. Пока что мы видим, как тянется к хаосу и разрушению то сюрреалистическое искусство, которое берет вдохновение из сумасшедшего дома. Там держат насильно; и безумный, стиснутый мозг мечется, словно зверь, в клетке железной логики. Обычные люди резонно сетуют, что искусство это непонятно. Иначе и быть не может, сын - в неволе и может только перешептываться со своим заточенным духом. Но само творчество показывает, что он пытается бежать, и дай только Бог. чтобы он не сбежал к разрушителям. Совсем иначе, лучше и (слава Богу) обычней выглядят те случаи, когда сын просто слабоват. Их очень много, они есть у всех. Всякая погрешность выражения говорит об этой слабости, от штампов и ошибок до нелепого сюжета. Перечислить их невозможно, возьмем самые типичные. Особенно неприятен да и особенно важен тот случай, когда автор и материал не ладят друг с другом. Заметней всего это в театре, где материал уж очень материален и чрезвычайно упрям.
Мы говорим о странной разнице между "сценичными" и "несценичными" пьесами. Неудачу драматурга мы приписали тому, что он не любит ни зрителей, ни сцены. Теперь разберем, как это связано с перекосом троицы.
Варианта, мне кажется, два. Иногда недостает духа - драматург "не сидел в зале". Об этом поговорим позже, а сейчас займемся тем случаем, когда слабоват сын. Автор не движется по сцене вместе с действующими липами, а может, вообще о ней забыл. Некоторых драматургов декорации и актеры просто раздражают: без них нельзя, но лучше б их не было, так все портят! Что ж. декорации и актеры насквозь пропитаны тем же, чем материальный мир, с ними трудно, они то и дело сползают вниз, остановить их почти невозможно - и, наверное, не было драматурга от Эсхила до Ноэла Коуарда. который иногда, сгоряча, не хотел, чтобы они оказались в очень плохом месте. Такое единоборство с материалом входит в игру: по вряд ли написал хорошую пьесу тот. кто с ним только берёгся. Равносторонний драматург влюблен в актрису, а не в одну лишь героиню, он искренне привязан к гриму и к крашеному холсту.
И в искусстве, и в богословии надо постоянно повторять, что Сын трудится сразу на земле и на небе. Он связан и с Отцом, и с материей - не особой, тонкой, вроде эфира, а со всей, какая есть, с плотью и кровью, с краской и дранкой, со словами. Значит, драматург должен постоянно и одновременно работать с той же силой в двух планах. Представим, что он пишет рождественскую пьесу и вздумал (хотя я ему не советую, очень уж трудно) показать на сцене ангела. Очами души он видит поля под Вифлеемом, сам городок вдалеке, купол неба, звезду среди созвездий. В полях - пастухи и стада, настоящие овцы. "Вдруг (Ага! Значит, они удивились) предстал им ангел Господень, и слава Господа осияла их". Вот, пожалуйста, кто-то огромный, сияющий, может быть - с радужными крыльями, залитый неведомым светом. Прекрасно, видеть это нужно - но и ему, и режиссеру придется туго, если он надеется увидеть это и на сцене. Чтобы не испытать горького разочарования, он должен, видя все это, видеть и другое, а именно:
Деревянный помост, примерно 26 х 17 футов:
раскрашенную ткань наверху, и к ней набор падуг;
холщовые задники и световую дорожку; несколько деревянных станков;
нескольких овец - скажем, взятых напрокат (если хватит ума, он сразу же от них откажется, заменив блеянием за сценой);
трех актеров в соответствующих париках и костюмах;
еще одного актера, тяжелого (фунтов 168), материального, задрапированного обивочным атласом, который еще и держит крылья, деревянные, картонные (впечатляет, но весит больше) или кисейные (легко и прозрачно, но вихляется);
канат, на котором спустят несчастного лицедея, или какое-то приспособление, которое не увидишь ниоткуда, от оркестра до галерки;
весь сложный ансамбль осветительных приборов.
Я не хочу сказать, что он должен разбираться во всех механических тонкостях режиссерского ремесла (хотя это бы ему не помешало), но если он не знает, что можно сделать в театре, чего - нельзя, получится совсем не то, что он задумал. А вообще, чем больше он мыслит в понятиях плоти, материала, электричества, тем легче зрителям увидеть его невидимую мечту. Сын прославляется телесным совершенством; настаивая на том, что Он - Совершенный Человек, богословы предлагают нам не академическую абстракцию, а то: что с избытком подтверждает театральная жизнь.
И впрямь, мысля "в материале", драматург так располагает слова и действия, чтобы использовать всю силу театра и обойти все его слабости. Как ни странно поначалу, материальное видение ничуть не мешает идеальному. Они прекрасно уживаются и при этом не смешиваются. Сценический Вифлеем не вытесняет того Вифлеема, который мы себе представили; призрачные овцы не исчезнут с бескрайних пастбищ души.
Я это подчеркиваю потому, что все как-то странно заблуждаются. Драматурга спрашивают: "Вам не тяжело слышать, как портят ваш прекрасный текст?" Если портят - конечно, тяжело; но речь не об этом. Вопрошающий хочет сказать: "Вам не досадно, что обычные, земные люди прикасаются к вашей мечте?" Собственно, это значит, что драматург неверно выбрал занятие - человеку с такими чувствами не стоит писать для сцены. Конечно, бывает и так, но вряд ли лестно, что вас в этом заподозрили. Я бы сравнила это с гностицизмом. Гностики полагали, что ограниченное, материальное тело недостойно Сына. Драматурги, склонные к этой ереси, пишут порой очень странные, просто дикие вещи. Синджон Эрвин приводит пример, в который я бы не поверила, если бы не знала, что мы, люди, способны на любую глупость.
"Как-то я читал в рукописи пятиактную трагедию молодого автора, вообще писавшего стихи. Если бы не смена декораций, она уложилась бы в 20 минут.
Вот - весь второй акт:
Девичья спальня. Темно. Героиня лежит в постели. Она открывает глаза, сжимает и разжимает руки, мечется и наконец восклицает:
- О, Господи! Дай мне сил!
Занавес.
Видимо, автор считал, что метания эти займут много времени. Но на сцене время бежит быстрее, чем в жизни".
И дальше:
"Если бы и удалось затянуть действие паузами, ломаньем рук и закатыванием глаз, толку от этого не будет, ведь все происходит не только в постели, где не разыграешься, но еще и в темноте".
Вот! Автор вообще не видел сцены, иначе бы он заметил, что там ничего не разглядишь. Он не смотрел на свое творение человеческим взором - он смотрел Божьим взором творца, видящего во тьме. Когда не считаются с временем или материей, недостает сына, который являет видимое в невидимом, вневременное - во времени. Этот автор писал стихи. Критик не говорит, хороши ли они; поскольку других свидетельств нет, предположим, что да. Значит, на них у него хватило энергии. Материальное тело стиха состоит, в сущности, только из сказанных или написанных слов. А вот с махинами материи и времени, которые ворочают на сцене, он справиться не мог.
Позже мы увидим, что здесь плохо и с духом, автор "не сидел в зале". Что ж, этого следовало ожидать. Любая слабость сына неизбежно отзовется на духе. Если бы писателям или художникам пришлось спорить о Шюцие, они стали бы на западную точку зрения: опыт подсказывает им, что дух исходит от сына. У нашего драматурга была идея, он даже слишком сильно ее ощущал. Но передать - не мог, отклик при нем и оставался, зрители не сподобились Пятидесятницы.
Гностицизм - привычная ересь драматургов "для чтения", и форм у пего немало. Есть диалоги, которые легко читать, но актер на них язык сломает. Есть странные требования к режиссуре, когда от актера ждут, что он лицом и жестом выразит сложнейшие тонкости чувств или богатства смысла, которые не запихали бы во фразы Генри Джеймс вместе с Гиббоном. Собственно говоря, актер должен стать телепатом. Это безжалостно изобразил Шеридан:
Лорд Берли выходит вперед, качает головой и уходит.
С н и р. Он великолепен! А что он, простите, хотел сказать?
П у ф ф. Вы не поняли?
С н и р. Честное слово, нет!
П у ф ф. Качая головой, он сообщил нам, что если бы дело их было еще справедливей, а меры - еще разумней, без поддержки народа они все равно уступят страну злым вожделениям испанской монархии.
С к и р. А, черт! Он все это имел в виду?
П у ф ф. Абсолютно все, если качал головой так, как я его научил.
("Критик", акт III)
Не свободны от гностицизма пояснения Элизабет Баррет Браунинг в ее "Драме изгнания". Пример не совсем честный, вряд ли она думала, что пьесу поставят, но очень уж приятно его привести:
Звезды сверкают. Адам и Ева уходят в неприютный мир. Тишину нарушает такой звук, словно падают слезы ангела.
Какой же именно? - с неумолимым здравомыслием спрашивает Честертон. - Как вода из ведра, или струя из шланга, или вообще как водопад? Именно этот грубый вопрос обязан задать режиссер. "Лопнувшая струна" в "Вишневом саде" - тоже не подарок, но у Чехова хватило энергии назвать что-то конкретное.
Интересно подыскивать литературные параллели главным христологическим ересям. Вот, скажем, ариане: одна техника, никаких видений, например, во французских комедиях машинной вязки или в детективах, где нет ничего, кроме набора ключей. Вот манихеи, скажем - те, кто пишет назидательные романы, где тела нет, только муляж, выполняющий приказ идеи. Вот патрипасиане, втягивающие самый замысел в страдания и промахи письма. Это - авторы сериалов, придуманных "по ходу дела", это и те, у кого идея мечется, и нельзя предсказать, что выйдет. Хороший пример приводит Честертон, который - может быть, потому, что он очень ясно мыслит о Троице - особенно чуток ко всяким перекосам:
"ВозьмемIn Memoriam[...] Приведу мои любимые строки, которые выражают то. что едва ли выразила поэма:
Чтоб мы из праха вознесли / Тот голос, что пребудет с нами / Над побежденными годами / В трудах и радостях земли.
Поэма должна была стать этим голосом, победившим годы, и стала бы, если бы поэт твердо сказал: "Я не помню его лица. Я знаю, что он жив у Бога". Но ее раздумчивая длина как-то внушает читателю, что рану исцелило только время: что перед нами - тот, кто любил и все утратил, но про кого никак не скажешь "и снова научился жить". Это не так, и Теннисон не хочет этого сказать, просто ему не хватило воинственности, четкости, ясности, вот он и не смог вытянуть очень длинную поэму, не запутавшись, как котенок в клубке"
[17].
Казалось бы, тут слаб отец - но Честертон ощутил, что дело в сыне, и я думаю, что он прав. Время и место не позволяют увлечься такой охотой. Поговорим о третьем виде перекосов, о слабости духа.
Все, что связано с духом, очень трудно увидеть, а жаль, ведь такой перекос - хуже и безнадежней всего. Дух - посредник, в нем и через пего творят отец и сын, и если он слаб, это невосполнимо. Можно приблизительно сказать, что слабость отца - это недостаток мысли, слабость сына - это недостаток действия, если же слаб дух - недостает мудрости, не головной, а сердечной. Те, у кого плохо с духом, не глупы и не бездарны, но кое-чего они не знают и узнать не могут. Это типичная беда нелитературных литераторов и неартистичных артистов. Я говорю не о тех, кому не хватает образования или техники, и не противопоставляю их ученым и искусным. Нет, это - те, кто употребляет слова без вдохновенья. Их можно сравнить с людьми, которые не ладят с машинами: или ничего не выходит, или те ломаются.
Такой человек, ко всему прочему, не видит себя со стороны. Считается, что это и лучше, а то "погасишь огонь", но так бывает только с совсем захудалыми писателями. Творческая критика - постоянный ответ духа на свое творение. Чисто разрушительный ее подвид, как все разрушительное, - бесовский двойник божественного прообраза.
Именно этот порок висит, словно жернов, на шее у заунывных политиков и нудных честных священников. С уст их падают слова, лишенные животворящего духа. Они себя не слышат, тем более - ушами слушающих. В театре их творчества отец отделен, к нему не пробьешься, сын механически выполняет бессмысленные действия, а кресла пусты, да еще покрыты чехлами.
"Что вы читаете, милорд? - Слова, слова, слова".
Очень неприятно в таких людях то, что они вполне довольны. Они ходят, говорят и не ведают, что мертвы.
Как же иначе? Только живой различает жизнь и смерть.
И вот мы слышим сухие проповеди, безжизненные речи, перегруженные скелетами метафор и увядшими цветами риторики. Мы видим, как рвутся в бой какие-то мумии чувств, верхом, словно мертвый Сид, в саване под доспехом. Мы встречаем (это хоть смешно) сочетания разных образов, которые, к удивлению автора, режут непочтительный слух: "Ястребом кинулся он через Атлантику, без седла и без узды"
[18]. Неудачные слова: "Вода срывалась, обнажая зад (каких-то) скал..."
[19] Бессознательные кощунства: "Пусть завершит Господь тот тяжкий труд, который начал Бриггз, пока был тут"
[20]. Пышность и нудность, провалы и те злосчастные "строки", которые вызывают неуместный смех.
Все это, конечно, связано с самой сутью духа - с властью отличать добро от зла
[21]. Когда этой власти нет, нет и вдохновения. Нарушена связь с отцом, который и есть добро, а услышать себя нельзя никак, если не различаешь плюса и минуса, творения и хаоса.
notes
Примечания
1
Первоисточник электронной публикации - http://pharisai.at.ua/publ/16
2
Фрэнк Моррисон ("Кто отвалил камень") утверждает, на мой взгляд — доказательно, что Кайяфа ходил к Пилату и тот обещал ему приговор утвердить. Это объясняет все дальнейшие действия на суде.
3
Сноска отсутствует
4
Сноска отсутствует
5
Сноска отсутствует
6
Сноска отсутствует
7
Агасфер; в Синодальном переводе — Артаксеркс. Так именовались несколько персидских царей (евр. Арташаст), но в Библии — Агасфер (Ахашвераш); этим способом передано имя Ксеркс. Что до имени Агасфер (лат. Ahasuerus), оно позаимствовано позже для средневековой легенды о Вечном Жиде. — (прим. пер.).
8
Нищим несут благую весть (Мф 11.5). В Синодальном переводе - ошибка ("Нищие благовествуют") - прим. пер.
9
Я есмь (Ин. 8.58). Многие считают эти слова одним из доказательств того, что Иисус Христос признает Себя Богом. произнося Его таинственное имя, т.н. "тетраграмматон". - (прим. пер.)
10
Язычники не правы, а христиане правы (ст.-франц.)
11
Или адапционисты, сказать трудно - они не формулируют своих теорий.
12
Льюис К. С. Аллегория любви. (Русский перевод Н. Эппле готовится к печати. - Прим. пер.).
13
"Le roi s'amuse" - "Король забавляется". Это та самая пьеса Гюго, которая переделана в оперу "Риголетто"- (Прим. пер.).
14
Coquelin Constant. L'art du comedien. (Вспомним такую же сцену в романе Сомерсета Моэма "Театр", написанном позже, чем книга Дороти Сэйерс. - Прим. пер.).
15
Вроде бы незачем говорить, но приходится; дело тут не в теме и не в слоге, а в том, что все, буквально все можно свести к единой идее. Так у Блейка, у Евклида, у Аквината, у Баха, даже у Льюиса Кэрролла в "Алисе", но не у Мильтона и не у Донна, хотя отец у них очень силен.
16
Dean Burgon. Petra, 1845.
17
G. R. Chesterton. Victorian Age in Litterature. 1911. 1911.
18
Рамзей Макдональд. Речь от 16.2.1933.
19
Какой-то мелкий поэт XVIII века, кажется - о том, как плывет ковчег. Точно не помню, но сама фраза засела в памяти.
20
Джейн Кейв (издано в 1783 г.) Сохранил это сокровище Дж. Сквайр (Жизнь и словесность, статья "Джейн Кейв").
21
Конечно, в этом контексте речь идет о "художественном" добре и зле. Те, у кого плохо с духом, очень часто строги к чужой нравственности.
