Мы созданы по образу и подобию Божию. Образ — в духовном естестве нашем, в сознании, свободной деятельности и бессмертии; подобие — в отражении на себе Божественных совершенств. «Будите совершени», заповедует Господь, «якоже Отец ваш Небесный совершен есть» (ср.: Мф. 5, 48). В другом месте указывает Он и одну из черт всесовершенства Божия для подражания: «будите милосерди, якоже Отец ваш милосерд есть» (ср.: Лк. 6, 36). Милосердие, значит, поставлено во главе, дальнейшие же черты обязательного богоподобия: святость, праведность, мудрость и прочее — оставлены дополнить нам самим. Но Божие всесовершенство беспредельно; и чистый ум не силен обнять их даже в той мере, в какой они удобоподражаемы для нас, тем паче не по силам это нам после того, как очи ума нашего заволокло мглою, вследствие падения. Между тем, это бессилие ума не отнимает силы у обязательства к богоподобию, положенного в устроении самого духовного естества нашего. Посему Восстановитель падшего, «Сый сияние славы и образ ипостаси Бога Отца» (ср.: Евр.1,3), благоволивший явиться на земле, чрез воплощение, и устроить здесь дело нашего спасения, между другими потребностями восстановления удовлетворил и этой. Он олицетворил в Себе все совершенства Божий, как они могут быть усвояемы силами естества человеческого, в свойственной всем человекам жизни. После сего обязательное богоподобие и богоподражание исполняется христоподобием и христоподражанием.

«Подражателе мне бывайте», говорит апостол Павел, «якоже аз Христу» (ср.: 1 Кор. 11, 1). И Сам Господь заповедал: «иже хощет по Мне ити, да последует Мне» (ср.: Лк. 9, 23), поступая так, как Он поступал, и верно исполняя заповеди Его. Это пояснил Он, когда, заключая Свое земное пребывание, сказал: «образ дах вам, да якоже Аз сотворих, и вы творите такожде» (ср.: Ин. 13, 15). Хотя это касалось одного действия Господня; но это действие такого свойства, что обнимает всё. Стань только этому подражать, и во всем восподражаешь Господу, ибо здесь выражен дух жизни о Христе Иисусе.

Посему-то апостол Павел и болезновал преимущественно о том, чтобы во всех верующих воображался Христос (см.: Гал. 4, 19), чтобы они, истинно уверовав во Христа, образ Его носили в себе непрестанно и отображали образ сей в жизни, чтобы, в крещении облекшись во Христа, являли в себе Христа всякому видящему, ходя светло в обновленной жизни, по подобию светлости воскресшего Господа (см.: Рим. 6, 4). Мы — благоухание Христово, говорит за всех Апостолов святой Павел (см.: 2 Кор. 2, 15): но это не одних Апостолов преимущество, а долг всех христиан. Как благовонный цвет, разливая вокруг благоухание, дает всем знать о своем присутствии, так и всякий христианин, христоподражательно живя и настроиваясь внутренно, должен разливать вокруг себя благоухание Христовых совершенств, так, чтобы всякий, с появлением его, восчувствовал присутствие духа Христова.

Этому надлежало бы совершаться как бы естественно, потому что всякий, в крещении, по вере, благодатно принимает в себя духа жизни о Христе Иисусе. Дух жизни о Христе Иисусе, раскрываясь в делах, должен бы сам собою производить христоподражательную жизнь. Но жизнь человека не то, что жизнь растений. Здесь — бросит человек семя в землю, и оно уже само собою дает корень, стебель и зерно. Человек же отличается сознанием и свободою, и жизнь его не есть цепь явлений, одно из другого необходимо вытекающих, а ряд деяний, сознательно предпринимаемых и самодеятельно совершаемых. Он предначертывает себе образ жизни и потом выполняет его. И только в этом виде жизнь его есть жизнь истинно–человеческая, разумно–свободная. Христианину, христоподражателю по званию своему, нет нужды утомлять голову начертанием образа жизни своей. Он имеет пред собою образ жизни Господа Христа. Смотри на него всяк и живи по нему. Как живописец смотрит на оригинал и черту за чертою переносит на изготовленное полотно; так и христианину надобно смотреть на черты жизни Господа и переносить их в свою жизнь.

Истинная жизнь о Христе Иисусе изображена в Евангелии, в деяниях и словесах Господа нашего Иисуса Христа. Читай, внимай и учись жить по Христе, подражая делам Его и последуя учению Его. Святая Церковь руководит тебя к этому труду, предлагая каждодневно краткое чтение из Евангелия. На всякий день имеется посему не мало уроков, которые можешь извлечь то из того, что сделал Господь, то из того, что Он сказал. Проследи всё, и вообразится в тебе Христос умственно; за тобою останется потом отображать Его и в жизни.

Следующие размышления предлагаются как пособие к тому. Они — плод одной души; другие иное нечто могут усматривать в тех же сказаниях. Впрочем, не только многие, но и все в совокупности не исчерпают всего, что содержится в Евангелии. Почему размышления сии предлагаются не как законченное дело, а только как опыт, как возбудитель спящего во всяком своеличного любомудрия, чтобы всякий сам восходил к созерцанию Христа, как это ему именно нужно, и подражал Ему возможным для него, по строю и течению жизни его, образом.

Чтобы узнать, с какими расположениями надлежит приступать к чтению Евангелия и уразумению уроков его, нужно посмотреть, с какими расположениями святой Лука приступал к написанию Евангелия. Как он расположился к написанию, так и мы должны располагаться к изучению написанного.

1) «Изволися», говорит святой Лука, «и мне» (Лк. 1,3). Изволение — начало дела. Где нет изволения, там дела или совсем нейдут, или идут неуспешно, будучи совершаемы из-под неволи. Ты должен знать Евангелие, но приступи к исполнению сего долга, не как веревкой влекомый, а самоохотно, с теплым желанием и любовию; ибо есть ли на земле предмет выше того, о котором говорит Святое Евангелие? Бросаются на повести, наполненные пустыми мечтами, которые щекочут только вкус, не давая ничего существенного; а тут единая истина, и истина, столь для тебя драгоценная. «Бог явися во плоти», чтобы научить тебя, искупить и открыть тебе вход в Царство Свое Небесное. Если б и не касалось тебя это предивное событие, ты и тогда не удержался бы, чтоб не полюбопытствовать, как все это совершилось, как началось, шло и чем кончилось. Но когда все это сделано для тебя, то не иметь теплого усердия изучить такое утешительное сказание — значит обнаруживать бессмысленную мертвенность духа; ибо только мертвый не интересуется тем, что существенно касается его. Святой Лука уверяет, что в Евангелии содержатся события, которые известны были тогда всем между христианами. Все знали Святое Евангелие, и старый и малый, и знатный и не знатный, и занятый делами и имеющий много свободного времени. Отчего так? Оттого, что все любили им заниматься и беседу о том предпочитали всякому другому разведыванию. И не тогда только, но и во всякое время страх Божий и благочестие влекли христианина к Евангелию, чтоб питать им дух свой. И ныне так делают многие — многие, и в иночестве, и в духовенстве, и в дворянстве, и в среднем и низшем сословии. Не совестно ли будет, после этого, отставать от сонма истинных христиан? И добро бы труд был большой; не мудрость хитросплетенная предлагается, а простое сказание, понятное даже детям. Только глаза раскрой для чтения или ухо для слышания да прибавь немного внимания, и все уразумеешь. Почерпнется богатство видения неисчерпаемое, и вкусится сладость от того неописанная; 2) расположись же к этому занятию так, чтобы потом приступать к нему всегда с таким желанием, с каким голодный спешит к столу и жаждущий к прохладной воде. Не забудь же, однако же, при этом отстранить всякое совопросничество. Приступай в простоте сердца, с верою, что все, содержащееся в Евангелии, есть несомненная совершеннейшая истина. Это, говорит святой Лука, извествованные (преподанные с убедительными доказательствами и принятые с полным убеждением в истине) вещи (см.: Лк. 11); «ибо, говорит Феофилакт (Болгарский), относящееся до Христа не просто известно, по голословному преданию, но истинно, совершенно верно и вполне доказательно» (Толков. на Еванг. от Луки.1). Почему так? Потому что предали нам это те, которые с самого начала явления миру воплощенного Бога Слова были очевидцами и служителями Его. Святые Апостолы пересказывали верующим все, что видели в Господе и от Господа и что слышали из уст Его. Верующие принимали то открытою душою, и это было истинное Евангелие, написанное в сердцах. Писанное на хартии пришло после, когда святые Апостолы рассудили написанное в сердцах передать и письменами для безопаснейшего увековечения. Написали двое из двенадцати, и другие двое под их руководством. Писали и другие многие, но все те евангелия еще самыми Апостолами были отвергнуты, как не содержащие чистой истины. Чистая истина только в наших четырех Евангелиях. Так передали святые Апостолы Церкви, и так Церковь содержит доселе. Слышатся и ныне иные евангелия самоизмышленные: но как тогда Церковь не приняла ложных евангелий, так и теперь отвергает евангелия, духом века изобретаемые. Заключи и ты ухо свое от них и не желай знать другого евангелия, кроме того, которое читается в Церкви, и все, содержащееся в нем, принимай с верою, как принимает и понимает то Святая Церковь. Нельзя ставить здания на нетвердом грунте: нельзя и тебе созидать духовно, если позволить духу своему колебаться навеваемыми суемудрием, недоумениями и приискивать решения их. Предоставь этот внешний труд другим, сам же, входя внутрь и себя, и Евангелия и не развлекаясь сторонними соображениями, пей воду жизни духовной, сокрытую здесь; 3) пчела без труда находит цвет, но употребляет труд, чтоб извлечь из него медовые частицы. Нет труда для имеющего смысл и простое сердце понять, что говорит почти каждый текст Евангелия: но нельзя без труда извлечь все сокрытое в нем, усвоить то и ввести в жизнь. Евангелист приступил к написанию Евангелия по тщательном всего исследовании (см.: Лк. 1, 3). Ты же приступай к чтению и изучению Евангелия и обучению себя им с желанием тщательно вникать во все написанное. Не кое-как читай, чтоб только исполнить положенный на день урок пропитыванием из начала; но читай трудолюбие, чтоб усвоить читаемое, напитать тем душу свою. Лучше один или несколько стишков прочитать с пользою, нежели пробежать целые главы без назидания души. Общий закон здесь тот, чтоб занимать читаемым всю душу: а) «ум» — пониманием и разложением мыслей, сокрытых в понятом; б) «сердце» — возбуждением сочувствия к силе истин; и в) «волю» — готовностию следовать тем урокам, кои вытекают из них. Когда проведешь стишок по всему этому пути, переходи к другому и, с ним сделав то же, приступай к третьему и так далее. Насытится душа, — и довольно. Вот сущность и мера душевноспасительного чтения Святого Евангелия!

Без борьбы при этом обойтись нельзя; ибо ум у нас страдает то леностию и неподвижностию, то расхищением мыслей, сердце — дебелостию, воля — упорством. Внимательный, страхом Божиим проникнутый, легко одолевает сих домашних врагов. Пусть ум расхищается в легких мечтаниях и постоянно отбегает от серьезного труда: всякий раз возращай его и сажай опять за оставленное дело. Произвольно не вдавайся в мечты; невольные тотчас пресекай, как заметишь, не смущаясь тем, что они часты, и не утомляясь трудом собирания внимания. Пустомыслие — болезнь падшего ума. Молись, да исцелит его Господь.

Когда собрано внимание, добрые мысли сами собою будут роиться из читаемого и обдумываемого. Держи теперь под ними открытым сердце и понуждай его воспринимать их теплым чувством. Как искры из кремня, падая на горючее вещество, зажигают его, так и святые истины, падая на сердце, будут тогда внедряться в него, возбуждать сочувствие к себе и извлекать его из среды охлаждающих его личных чувств и тварных впечатлений. Когда истина принята сердцем и возлюблена, — она стала нашею, усвоена, и только с этого момента начинается душеспасительность чтения и размышления духовного. Самые светлые мысли бесплодны, пока не тронуто ими сердце. Одно слово, проникшее в сердце, дороже для жизни целого облака и не пустых мыслей, плавающего в голове без всяких воздействий на сердце.

Истина, усвоенная сердцем, всегда обращается к каждому тою стороною, какою она может быть приложима к его именно жизни. Таков уж закон, что все дела истины переходят всегда чрез сердце. Переводит их страх Божий, под действием которого воля принимает свои решения на дела, указываемые истинами, умом понятыми и сердцем усвоенными. Тут совершаются внутренние акты доброделания решением то и то сделать или постоянно делать; но надлежит этим внутренним порывам на дела богоугодные давать место и в действительной жизни, чтоб они не оставались пустоцветами. Постановлением и принятием правил для своего внешнего поведения и для устроения своей внутренней жизни, с решительностию тотчас же приступить и к исполнению их, даже в тот же день, завершается трудолюбное и разумное чтение Святого Евангелия; 4) плодом такого чтения будет уразумение того, как твердо все, что преподано нам в Евангелии о Лице Господа Иисуса Христа и о деле спасения, которое Он совершил. Читай, чтоб достигнуть того же, для чего написано Святое Евангелие: «да разумееши, о нихже научился еси словесех, утверждение» (Лк. 1, 4). В первоначальном обучении, в детстве, мы получаем, в общих очерках, познания о делах, чудесах, учении, страдании, смерти и воскресении Господа; но когда станешь изучать Евангелие показанным способом, то получишь о всем этом познание подробное и «полное». Когда соберем воедино сказания всех четырех евангелистов, приведем их в возможный порядок и последовательность, обсудим надлежащим образом; то для нас ясны станут все обстоятельства каждого евангельского события, — время, место, случай, и все, в целом, вообразится как одна стройная, величественная картина. Ясность и полность ведения разливает отраду; узнанная стройность целого сообщает твердость ведению; а все вместе созидает дух, способствуя ему свободно развиваться в свойственной ему сфере, как цвет пышно распускается под благотворными лучами солнца. Вместе с этою полнотою прибудет и «глубина» ведения Евангелия, или углубление его в сердце. Ибо, если на каждый день мы будем брать одно какое-либо событие или одну какую беседу Господа, останавливаться на нем одном, вникать в него всем своим вниманием, обнимать его со всех сторон, уразумевать его место в целом, возбуждая в то же время соответственные чувства и расположения, — словом, исчерпывать из него все существенное для нас и жизни нашей, — то какие дивные вещи откроются нам в самых простых по–видимому случаях и словах, какое сочувствие образуется от этого ко всему, что есть в Евангелии, даже такому, что, при обычном чтении, всегда проходилось без особого следа, — какое дорожание восчувствуется всякою, с первого раза не значительною, частностию! Это углубление в Евангелие перенесет Евангелие внутрь сердца, окружив его там глубоким убеждением, как все в нем возвышенно, Божественно, близко к нам и дорого сердцу нашему. Когда же это произойдет, тогда придет и «твердое», как жизнь, «убеждение», что все в Евангелии непреложно, истинно. Как прочно стоит дерево, глубоко пустившее корни в землю; так древо веры приобретает непоколебимость пред ветром каких-либо сомнений, когда все Евангелие принято сердцем и введено в жизнь. Вкусивший делом истинность истины не вместит недоумения в ней, хотя бы весь мир собрался возмущать его. На все у него будет один ответ: я знаю сердцем, что все так есть, как пишется в Евангелии. Как возможете вы уверить кого-либо, что такая пища горька, когда, вкушая ее, он ощущает, что она сладка? Так и здесь. На все кривые толки сердце будет говорить: тут все свято, все Божественно; ни делать так, ни говорить никто из людей не может. Это словеса и дела воистину Бога воплощенного. Да и написать о всем этом, соделанном и изреченном, так, как написано, никто не может, кроме того, кого руководит Дух Божий. Это писания не человеческие, а Божеские. Какое человеческое писание совмещает такое величие и простоту? Какое писание человеческое, предлагая истины, самые возвышенные, хранит безыскусственность в языке, оборотах речи и в сочетании целого и вместе с тем отличается силою и достоинством, неподражаемым для человеческих писаний? На челе Евангелия лежит печать непреложной истины и Божественного его происхождения. Не видится в нем ни искусства, ни увлечения. И самые слова и события, в нем содержимые, представляют характер светлости Божественной, возвещающей о Божестве Того, Кто творил одни и изрекал другие.

Таким образом, если хочешь как следует обучать себя Евангелием, то возгрей в себе усердие к сему занятию и продолжай его с верою и трудолюбным тщанием, и получишь плод — утверждение в истине всего, содержимого в Евангелии, и утверждение всех истин его в сердце и жизни.

Приступающий к написанию или изучению истории, первый прежде всего дает знать, а другой хочет знать, кто то лицо, о котором будет идти речь. Так и приступающему к уразумению Евангелия и обучению себя чрез него надобно наперед возыметь светлое понятие о Том, Чьи деяния и словеса изображены в Святом Евангелии. Святой Пророк, предзря явление Его, восклицал: род «же Его кто исповестъ? «(Ис. 53, 8). И народ, видевший Его, явившегося на земле, недоумевал, кто Он и откуда? Святое Евангелие решает недоумение, определительно сказывая, кто Он, откуда и как пришел? Евангелист Матфей, представляя родословие Его, дает разуметь, что Он есть потомок Давида и Авраама. Но святой Лука восходит далее по ряду святых патриархов и доходит до самого первозданного; не останавливаясь, однако ж, и на нем, он заходит за пределы тварей и возносится к Самому Богу, говоря, что Он — Божий (см.: Лк. 3, 38). Что значит это «Божий», объясняет святой Иоанн Богослов в своем выспреннем (высоком) богословии о Боге Слове. Божий Он не как прочие твари, но как Бог Слово, безначальное и единосущное, как Единородный Сын Божий, воплотившийся. И вот Кто Тот, о Ком благовествует Святое Евангелие! Бог во плоти, или в человеческом естестве, истинный Бог и истинный человек в одном Лице. Святой Матфей и Лука в своем родословии сказывают, как Он есть человек; а святой Иоанн учит, как Он есть Бог. Но как те не останавливаются на одном человечестве, а восходят к Божеству Его, заключая родословие показанием, что Он — Божий, так и этот не Божество только созерцает, но нисходит до явления Его в мир воплощением, открывая, как предвечное Слово, сущее у Отца, «плоть бысть и вселися в ны» (Ин. 1, 14). Те свидетельствуют, что Он не человек только, но и Бог; а этот наводит, что Он не Бог только, но и человек: все Он — один и Тот же есть, и Бог и человек. Исповедание сего составляет сущность верования о Лице Иисус Христове, чтобы ни человечество не поглощалось Божеством, ни Божества не отрицать ради человечества, но то и другое созерцать соединенным в одном лишь — Спасителе нашем. Исповедание сие — камень, на коем создана Господом Церковь Его Святая, которая потому, не колеблясь, отвергала все, противное сей норме верования. Отвергла она и Ария, — умалявшего в Спасителе Божество, и докетов (секта), не знавших человечества, и Нестория, не уразумевшего дивного сочетания Божества и человечества в едином Лице Иисус Христове. «Таков подобаше нам» Спаситель и Восстановитель падших! Соединяя в Себе и Божество и человечество, Он, как Бог Сын, единосущный Отцу, едино есть с Ним и, как Сын Человеческий, единоестественный человекам, едино есть с ними, — Он один и Тот же. И стал Он, таким образом, посредником, воссоединяющим в Себе падшее человечество с Богом. Все верующие, силою учрежденных Им таинств, становятся едино с Ним, а чрез Него и в Нем соединяются с Богом, в общении с Коим, живом и существенном, предназначено быть людям в самом творении. И осуществляется предопределенное сочетание во едино, или предопределенная целость всего сотворенного, расстроенная падением. Отпало. от Бога будто одно звено, но такое, на коем держалось все прочее. Пал один человек, но расстройство падением его введено во все творения, и вещественные и духовные, и целости стройной не стало. Святой Павел сказывает нам, как в Боге воплощенном снова возглавляется все, и земное и небесное, и вводится от века предуставленная гармония во все сущее (см.: Еф. 1, 10). Как мог бы Иисус Христос явить такое действие, если б Он не был Бог? Такова сила Его в целости всего сущего. В отношении собственно к нам, человекам, силу воссоединить падших нас с Богом, примирением нас с Ним, явил Он потому, что, как Бог беспредельный, беспредельно ценную принесши жертву Богу беспредельному, удовлетворил тем правде Его беспредельной и открыл, таким образом, чрез Себя всем доступ к Богу Отцу, в Коем истинная жизнь наша (см.: Еф. 2, 18). Мы или совсем перестали бы существовать вслед за падением, или если бы и существовали, то существовали бы, как омертвелые, не имея в себе истинной жизни. Но с минуты первого в раю обетования Он стал ходатаем нашим, и мы продолжали и продолжаем жить в силу сего ходатайствовавшего посредничества, в силу того, что от Него исходит к нам жизнь Божественная, оживотворяющая нас.

«Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословивший нас всяким благословением духовным в небесных о Христе! «(ср.: Еф. 1, 3). «Да веруем же, яко Иисус есть Христос» Сын Божий и Бог; ибо, только веруя таким образом, удостоимся мы возымети истинный живот во имя Его (см.: Ин. 20, 31). Таково предвечное определение Божие, что только верующий в Сына Божия, как Бога, может иметь живот (см.: Ин. 6, 40). Над тем же, кто не верует в Него, как Бога и Искупителя, простертым пребывает гнев Божий, сила коего — погибель вечная. Укроемся же под эту сень исповедания Божества Иисус Христова; ибо иначе не мимо идет гнев Божий. Кто исповедует сие, тот есть Божий; а кто не исповедует, — тот антихристов (см.: 1 Ин. 4, 3). Ныне много лиц, исполненных духа антихристова; закроем же слух от их речей тлетворных. Они величаются мудростию; на деле же обнаруживают только свое юродство; ибо видя не видят и слыша не слышат: одебелело (огрубело) сердце людей сих. Мы же «во свете Лица Бога воплощенного пойдем, чтобы о имени Его и возрадоваться во веки».

Самое возвышенное помышление, до которого может доходить человеческий ум, есть помышление о Боге. Оно возвышает собою и самый ум, а с умом и всю душу, и, наконец, все естество человека. И таково оно не потому, чтобы ум мог что-либо обнять в Боге, а по одному, так сказать, соприкосновению ума с Богом, по одному устремлению его в область Божества с отрешением от всего тварного. В Боге же все непостижимо — и естество Бо–жие, и Триипостасность, и свойства Божества, и Его действия. Первая здравая мысль ума о Боге есть сознание Его всесторонней непостижимости, при непоколебимом убеждении в Его бытии, всесовершенстве и все действии вообще в тварях и наипаче в человеке. Последнего он не может не исповедать, но как все это есть в Боге и в каких очертаниях, — постигнуть не силен. Постижение непостижимости во всем, даже исповедуемом о Боге, есть возвышеннейший акт ума, есть верное выражение его смиренного и благоговейного поклонения Богу.

Бог непостижим. Но так как без ведения о Боге нельзя быть человеку, который предназначен к богообщению, и притом так, чтоб восходил к этому сознательно и разумно; то Бог благоволил открыть ему о Себе, насколько он может понять, ибо и в открытом остается много непостижимого; открыто же только то, что и сколько он должен исповедовать для достижения своей последней цели. Благодарение Господу! Хоть и при этом все почти созерцается, как при слабом мерцании света, словно в тумане; но вся совокупность данного нам ведения такова, что достаточна руководить человека к его предназначению. Оно и в этом виде есть светило, сияющее в темном месте. Сущность всего откровенного нам о Боге и вещах Божественных излагает святой Иоанн Богослов в немногих стихах в начале своего Евангелия.

Он начинает с таинства Пресвятой Троицы, переходит к творению, указывает на первобытное состояние прародителей и их падение, на приготовление падших к принятию Избавителя и явление Предтечи. Далее изображает явление на земле Бога Слова в воплощении и то, как оно одними было не принято, а другими принято и какой плод имели и имеют принявшие Его, и заключает указанием на преимущество Откровения, данного Сыном Божиим над всеми предшествовавшими, или на завершение в Нем Божественных нам Откровений: ибо, после Сына Божия, кто еще совершеннейшее может преподать нам Откровение о Боге? Сущность всего этого Откровения и все содержание нашего исповедания можно выразить в следующих немногих словах: Бог, в Троице поклоняемый, спасает нас, падших, в Господе Иисусе Христе, воплотившемся Единородном Сыне Своем.

Бог истинный есть Бог, в Троице поклоняемый, и нет другого Бога, кроме Бога Триипостасного. Един есть истинный Бог, и Сей Бог есть Отец, Сын и Дух Святой. Все исповедание о Пресвятой Троице Святая Церковь изображает, словами святого Афанасия Великого, в следующих положениях: «вселенская вера состоит в том, чтобы нам чествовать Единого Бога в Троице и Троицу в Единице, не сливая ипостасей и не разделяя сущности.

Ибо иная ипостась Отца, иная ипостась Сына, иная — Духа Святого.

Но и Отца, и Сына, и Святого Духа Божество едино, слава равна и величие совечно. Каков Отец, Таков Сын, Таков и Дух Святой.

Отец несоздан, и Сын несоздан, несоздан и Дух Святой. Отец непостижим, и Сын непостижим, непостижим и Дух Святой. Отец вечен, и Сын вечен, вечен и Дух Святой.

Впрочем, не три вечные, но Един вечный; равно как не три несозданные, и не три непостижимые, но Един несозданный, Един непостижимый.

Подобно сему. Отец — Вседержитель, Сын — Вседержитель, Дух Святой — Вседержитель; впрочем, не три Вседержителя, но Един Вседержитель.

Так, Отец — Бог, Сын — Бог, Дух Святой — Бог; впрочем, не три Бога, но Бог Един.

А также Отец — Господь, Сын — Господь, Дух Святой — Господь; впрочем, не три Господа, но Господь Един.

Ибо как христианская истина побуждает нас каждую ипостась отдельно исповедовать Богом и Господом, так вселенское благочестие воспрещает нам говорить, что три Бога и три Господа.

Отец ни от кого не сотворен, не создан, не рожден. Сын от единого Отца не сотворен, не создан, но рожден. Дух Святой от Отца не сотворен, не создан, не рожден, но исходящ.

И в Сей Троице нет первого или последнего, нет большего или меньшего, но три ипостаси одна другой всецело совечны и равны; так что, по сказанному уже прежде, по всему должно воздавать поклонение Троице в Единице, и Единице в Троице.

Так должен разуметь о Святой Троице всякий, кто хощет спастись» (псалтырь с восследованием).

Воспроизведи в сознании это исповедание, приступая к уразумению учения святого Иоанна Богослова о Божестве Сына Божия, чтобы как-нибудь не пришло тебе на мысль, будто тут исключается Дух Святой. Все, что здесь говорится о Боге Сыне, может и должно быть приложено и к Богу Духу Святому. Святой Иоанн не поминает о Нем ради того, что вводит нас в созерцание преимущественно Единородного Сына Божия, о Коем все Евангелие. Бог Триипостасный неразделим в Себе при раздельности Лиц; но наша слабая мысль требует, чтобы ей истолковываема была сущность исповедания о каждом Лице отдельно, чтоб потом вознестись к созерцанию нераздельности Их в Едином Божестве.

«В начале» — в каком начале? В начале всякого начала. Какое ни придумал бы ты начало, — Слово уже было прежде этого начала; потому и не трудись придумывать начало Слову. Оно безначально, как безначален Отец и Дух Святой. Нельзя говорить, что сначала был Отец, потом родился Сын и исшел Дух Святой: но, как только есть Отец, есть и Сын, есть и Дух Святой. Как Отец безначален, безначальны и Они с Отцом, — безначально и рождение и исхождение. Сын безначально рождается, — Дух Святой безначально исходит. Таков образ бытия Бога истинного, что в Нем безначально есть Отец нерожденный и неисходящий, Сын рожденный и Дух Святой исходящий. Нерожденность, рожденность и исходность — личные свойства ипостасей Пресвятой Троицы выражают вечные, непостижимые отношения их между собою; но не дают мысли, будто был момент, когда Сын и Дух Святой начали быть. Подумаешь, может быть, не отрицается ли этим самое рождение Сына и исхождение Духа Святого? Отрицается то и другое, если ты разумеешь под ними акты, имевшие начало. Если допустишь это, то должен будешь допустить вместе с тем, что Бог не безначально Таков, как есть — Отец, Сын и Дух Святой, — а вступил в полноту Своего бытия отдельными актами самораскрытия. А если это допустить, то извратить тем понятие о Боге. Бог раскрывающийся не есть Бог. Истинный Бог безначально есть Троичен в Лицах, при Единстве естества, — Отец, Сын и Дух Святой неслиянно и нераздельно. Рождение и исхождение, конечно, суть лучшие термины для выражения отношения Лиц Пресвятой Троицы на языке человеческом и для человеков; верно, они лучше всяких других слов отвечают существу тех отношений, когда Дух Святой благоволил избрать их, а не другие. Но нельзя думать, чтобы они выражали их вполне, как есть, — тем паче нельзя прилагать их к Божеству совершенно в том смысле, в каком они употребляются, при выражении тварных отношений. Мы не можем даже определительно сказать, как различается рождение Сына от исхождения Духа Святого. Лучше всего, сознавая свое в сем отношении бессилие и неведение, всегда ограничиваться точным исповеданием преподанного нам словом Божиим и истолкованного Святой Церковию, что рождение и нерождение суть только тончайшие различительные черты ипостасей в Единстве Божества, настолько, однако ж, сильные, что преграждают всякое покушение к слиянию сих ипостасей.

Так святой Иоанн словами: «в начале бе Слово» — сказал, что Слово безначально «собезначально же Отцу и Духови». Но чтобы, слыша о безначальности, ты не думал, что безначальный, стало быть сам по себе, особым существом сущий, — особый, отдельный от Бога Отца, Бог, и чтобы не впал, таким образом, в двоебожие, а если то же рассуждение приложить и к Духу Святому, — то в требожие, — святой Иоанн прибавил: «и Слово бе к Богу», или было у Бога. Не отдельно есть Сын, а есть у Бога. Как между людьми говорят: сын не особым домом живет, а живет у отца, и у них все общее; так и о Слове говорит Иоанн: Оно «было у Отца», чтобы дать разуметь, что Они нераздельны и что у Них все обще: обще не одно творение и мироправление, которые начали быть, а прежде начала всякой твари было все общее, — общее, то есть, и Божеское естество; ибо, кроме Божества, тогда не было ничего. Итак: «Слово было у Бога» — значит было в общении одного и того же Божеского естества с Отцом. Ибо естество Божеское, говоря численно, едино есть, одно и то же и в Отце, и в Сыне, и в Духе Святом; потому Они и единосущны. Словами: «Слово было от Бога» — то же сказано, что сказано ниже другими словами: «Единородный Сын, в лоне Отчи» (ср.: Ин. 1, 18); или что Сам Господь сказал: «Аз и Отец едино есма» (Ин. 10, 30); и еще: «Аз во Отце, и Отец во Мне есть» (Ин. 14, 10); или что о Духе Святом наводит Апостол, что Он есть Дух, живущий в Боге и ведущий все Божие (см.: 1 Кор. 2, 11). Положением: «Слово было у Бога» — святой Иоанн утверждает нераздельность естества Сына с естеством Отца, а образом выражения наводит на неслиянность ипостасей, ибо, говоря: «Слово бе к Богу», — дает разуметь, что Оно относится к Отцу, как Лицо к Лицу, что Оно есть Слово ипостасное, а не какая-либо сила или свойство Божества.

Не довольствуясь, однако ж, сим указанием, из которого ты мог сам сделать наведение (умозаключение) об особности ипостаси Сына пред Лицом Отца, и опасаясь, что, могши сделать это, ты можешь и не сделать, он счел нужным прямо сказать: «Бог бе Слово». Оно есть не каковое либо свойство Божества, премудрость, например, или творческая и промыслительная сила, а Бог, Слово Бог. Все, что ты исповедуешь о Боге, приложимо и к Нему. В Нем все есть, что входит в понятие о Боге. Бог есть живой и самосущий; Таково и Слово, или Сын (Таков и Дух Святой). Бог безначален, неизменен, неизмерим; Таков и Сын (Таков и Дух Святой). Бог вездесущ, всеведущ, всемогущ, всеблаг, всеправеден; Таков и Сын (Таков и Дух Святой). Бог—Творец и Промыслитель; Таков и Сын (Таков и Дух Святой). При таком разумении Сына и Духа, кто дерзнет сливать их в единой ипостаси Отчей? Общее у них естество; оно одно и то же для всех, но ипостасность раздельна. Святой Иоанн будто провидел Павла Самосатского и Савеллия, которые не уразумели раздельности Лиц в Едином Боге. Первый говорил: что в душе нашей ум, воля и сердце; то в Божестве Отец, Сын и Дух Святой; это как бы разные силы Божеского единоличного естества. Второй учил, что Отец, Сын и Дух Святой — не Лица Пресвятой Троицы, а разные явления и откровения одного и Того же единоипостасного Бога. Такие, далекие от истины, мудрования предотвращал святой Иоанн одним речением: «Бог бе Слово» (наводим: и Дух Святой). Если Слово — Бог и Дух Святой — Бог, то они уже не силы Божеские безличные, а раздельные Лица в Божестве Едином; не явления или откровения Единого Бога, а раздельные ипостаси, раздельно открывающиеся, при нераздельности по естеству или с сохранением единосущности Божества.

По поводу таких понятий, Лица Пресвятой Троицы могли опять показаться слишком раздельными, — и иной от раздельности Лиц мог перейти к мысли и о раздельности естества. Посему святой Иоанн и прибавил: «Сей бе искони к Богу» (Ин. 1, 2), — давая тем разуметь, что Слово, при личной раздельности от Отца, как Бог, безначально пребывало в общении единого со Отцом естества. Здесь святой евангелист кротко совмещает в одном положении все прежние истины — о безначальности, ипостасности и единосущии, чтобы глубже напечатлеть сии понятия в умах и сердцах верующих. Можно, впрочем, думать, что святой Иоанн этим положением хотел предотвратить и еще одно неправомнение. Слыша, что «Слово было Бог», иной мог бы подумать: Бог-то Бог, но не безначальный, не Сам в Себе Бог, а по силе и значению Его в тварях. Так суемудрствовал Арий, и еще более после него ариане. У них Сын был Бог, но не несотворенный. Он у них первая сотворенная сущность, от которой потом все произошло и которою все правится. Все в тварях производится чрез Него; но Сам Он не единосущен Отцу, не есть едино с Ним, а произведен Богом Отцом из ничего. Против сего и поставил святой Иоанн или, точнее, Дух Святой, руководивший его, последнее слово: «Сей бе искони к Богу». Ариев Сын начало получил от Бога Отца, хотя прежде всякой другой твари; но истинный Сын Божий, Бог Слово, безначально был у Отца, в общении единого со Отцом Божеского естества, — или безначально был и есть единосущен Отцу. Поэтому нечестиво умствовать, будто Он получил начало и есть из ничего. Тогда Он не Бог, и кто кланяется Ему, будет кланяться не Богу, а твари и не будет потому истинным чтителем истинного Бога.

Так святой Иоанн в немногих словах совместил все богословие о таинстве Пресвятой Троицы. Вся забота у него, как видите, состояла в том, чтобы отвратить поводы разделять естество и сливать ипостаси. Для сего подбирал он слово за словом, сколько с сдержанностию от запутывающего многословия, столько и с достаточною полнотою, дабы дать всем разуметь, что Бога надлежит исповедать Триипостасным, «ниже сливающе ипостаси, ниже существо разделяюще».

Вот что есть Господь Спаситель наш в таинстве Пресвятой Троицы! Единородный Сын Божий, безначальный, Слово ипостасное, единосущное Отцу, и Бог.

Изобразив Божеское естество Слова, как оно есть в Пресвятой Троице, святой Иоанн указывает и на Его Творчество и переводит нас от созерцания безначального Троичного Божества к созерцанию того, как от Безначального получили начало все твари.

«Вся Тем быша». Этим то же сказано, что и у апостола Павла: «яко Тем создана быша всяческая, яже на небеси, и яже на земли, видимая и невидимая, аще престоли, аще господствия, аще начала, аще власти: всяческая Тем и о Нем создашася» (Кол. 1, 16). Или в другом месте: «Ты, Господи, землю основал еси, и дела руку Твоею суть небеса» (Евр. 1, 10). Или еще: «но нам един Господь Иисус Христос, Имже вся» (ср.: 1 Кор. 8, 6).

Творить, давать бытие может только Тот, Кто Сам, по естеству, есть Сый, — Бог безначальный и бесконечный. Но чтоб опять не подать повода отделять Его от Отца и Духа Святого, святой Иоанн, углубляя мысль о Божестве Слова, прибавляет: «и без Него ничтоже бысть, еже бысть». Ни одна тварь не получила бытия без Него, помимо Его, без участия Его (Святой Иларий в трактате о Троице). Сын Божий есть Творец не особо от других ипостасей Божества, но единодейственно с Ними. Бог Слово все сотворил в общении единого Божеского творческого естества со Отцом и Святым Духом. Действия Божества вовне суть действия трех ипостасей неразделимые. Посему Творец Отец, Творец Сын, Творец Дух Святой, а не три Творца, но един есть Творец, по единому творческому действию Божества. Изображая это в одном изречении, пророк Давид поет: «Словом Господним небеса утвердишася, и духом уст Его вся сила их» (Пс. 32, 6). Немощная мысль наша, созерцая в тварях всемогущество, готова относить его к Богу Отцу, созерцая премудрость, готова относить ее к Богу Сыну, созерцая жизненность, готова относить ее к Богу Духу: но здравое исповедание не смеет различать в деле творения особых актов Божеских ипостасей, а верует, что творение есть дело Бога, в Троице поклоняемого, нераздельное. Сын и Дух Святой не содействователи Отца в творении, а единодействователи с Ним нераздельные. Единым актом Отца и Сына и Святого Духа совершилось творение всего. Посему в творении нет следов, которые отражали бы особые действия ипостасей: но есть резкий след, указывающий на Триипостасность. Это повсюдная, чрез все степени тварей проходящая, тройственность. Три мировые силы: свет, теплота, тяжесть; три планетные: электричество, магнетизм, химизм; три стихийные седалища этих сил: воздух, вода, земля — и три отдела тел неорганического царства; три отправления в растениях и три их главные отдела; три отправления в животных организмах, поверх трех растительных; три части в человеке: дух, душа и тело, и по три отправления в каждой; и об Ангелах ведомо, что у них есть три главные степени, из которых каждая опять делится на три. Эта тройственность не есть ли свидетельство Триипостасности Бога Творца?

Что подвигло Бога на творение? Бог Триипостасный, как полнота бытия и совершенств, все доволен Сам в Себе и всеблажен, никакой ни в чем нужды не может Он иметь, потому что все имеет. Если же Он подвигся на сотворение мира и всего, что в нем, то совершил это не по какой-либо необходимости, а по совершенно свободному изволению Своему, «по благоволению хотения Своего» (Еф.1, 5). О понуждении вовне здесь и речи быть не может. Если же была бы какая необходимость внутренняя, в роде какой-либо потребности Божеского естества, так, чтобы Творчество было неотъемлемым существенным свойством Божества, тогда акт творения надо было бы признать безначально или присно действующим в Боге, а творение совечным и собезначальным Богу, чего нельзя допустить.

Сотворением сего необъятного для нас мира ничего не прибавилось к Божественной полноте и ничего от нее не убавилось. Между тем, однако ж, мир не чужой Богу, а Свой Ему. Благоволение благости, давшее начало миру, лежит в основе и продолжения бытия Его. Выражением этого есть всевозможное облаженствование тварей, которое составляет основную идею строя мира и основной тон движения явлений миробытия, с физической и нравственной его стороны. В этом цель промыслительных действий Божиих, которую указывает вера и к ясновидению которой, хоть и безуспешно пока, стремится ум, не теряя, однако ж, надежды на успех. Для этого надо сквозь видимое прозреть в невидимое; видимое же останавливает и преграждает путь зрению, — оттого все и темно. Только одна вера крепко верит, что наконец все явится в свете полного совершенства и блаженства.

Она же, сочетавая этот чаемый конец с началом, видит предначертание всего сущего и бывающего в первоначальном плане мира. Когда и как в вечном предначерталось все временное и потом осуществилось, это — тайна Божия. Но оно было предначертано, и что теперь есть и бывает, — есть и бывает по тому предначертанию. В этом и премудрость Божия. Премудрость же Божия сама говорит о себе у Премудрого: «Господь стяжа мя начало путей Своих в дела Своя: прежде век основа мя, в начале, прежде ниже землю сотворити»; и потом прибавляет: «егда готовяше небо, с Ним бех, егда крепка творяше основания земли, бех при Нем устрояя. Аз бех, о нейже радовашеся, егда веселяшеся, вселенную совершив» (ср.: Притч. 8, 22—23, 27, 29—31). Таким образом, и начало, и продолжение, и совершение творения — все по премудрому предначертанию, прежде век положенному. Когда, окончив творение, Бог сказал: се «вся добра зело» (ср.: Быт. 1, 31) — это значило, что все вполне соответствует премудрому плану и намерениям Божиим. Положить эту печать одобрения на все бывающее или на движение миробытия еще не пришло время. Только всевидящее око Божие видит, как все направляется к тому, чтобы в конце всего движения изречено было: се «вся добра зело», чтобы всеми было это узрено и исповедано, — и это будет. Как бы хотелось уму все это постигнуть и определенно выразить! Но это не дано ему. На языке человеческом и слов нет для выражения того. И Откровение молчит, малое нечто сказывая из этой сокровенности тайн Божиих. Прими же то вседушно и, довольствуясь тем теперь, ожидай полнейшего разъяснения в будущем.

Сообразив все известное нам о начале мира и от начала мира доселе, можем удостоверительно сказать, что вещественный мир предназначен быть поприщем развития разумно–свободных тварей, подлежа и преобразованию, вместе с возведением их на высшие степени совершенства. Разумно–свободные же твари предназначены ко богоподобному совершенству и, вследствие того, к живому богообщению и всестороннему блаженству; но так, что это предназначение должно быть достигаемо чрез борьбу с испытаниями на пути к этой цели. Ограниченной разумно–свободности иначе нельзя установиться в начале богоугодного добра, как опытами борения с тем, что может уклонять от них. Борьба — средство; но как она стоит напереди, то становится целию ближайшею, за которою видится дальнейшая, последняя. И можно сказать, что эта борьба служила нормою для устроения мира и мироправления. Все направлено к тому, чтоб разумно–свободные твари могли устаивать в борьбе с противностями. Не в том воля Божия, чтобы не было противностей для тварной свободы, а в том, чтобы она могла устаивать против них, как бы они сильны ни были. И вот по всему пространству мира идет борьба, в текущий период миробытия. И первозданные, вскоре по сотворении, встречаются с борьбою, а в мире духов она была прежде того. С тех пор доселе и отселе до конца мира все будет борьба. Заключительный акт ее предуказывается в следующих словах: «побеждающему дам сести со Мною, побеждающему дам венец» (ср.: Апок. 3, 21; 2, 10) — и прочее и прочее. Борись же, не мечтая о покое, пока есть в тебе дыхание жизни, взирая на великое мздовоздаяние.

Прародители наши, как только введены были в жизнь и начали действовать, тотчас встретили брань и борьбу. Они не устояли; но, если б и устояли, брань не прекратилась бы, а сопровождала бы их шаг за шагом, — сопровождала бы и их потомство. По падении изменился только образ брани, и в пособие борющимся потребовались чрезвычайные Божий действия и учреждения; существо же жизни или задача жизни человека осталась одна и та же: борись. Борись тем охотнее и ревностнее, что, для успеха тебе в этой брани, Сын Божий воплотился и пострадал. По Апостолу, еще прежде сложения мира избран ты к этому, потому что избран к святости и непорочности, не мыслимые без борьбы (см.: Еф. 1, 4—5).

Так, все у тебя от Господа: и сотворен ты Им, и искуплен, и всыновлен, и к вечному блаженству призван, и способами снабжен к достижению его. Возлюби же Его и предайся Ему всей душою твоею, всеми помышлениями твоими и всем сердцем твоим и работай Ему, не щадя живота.

«В Том живот бе, и живот бе свет человеком» (Ин. 1, 4). Если слова: «живот» и «свет» — относить только к человекам, то есть так: «в Том живот бе человеком, и живот сей бе свет человеком»; то в тексте этом будет мысль лишь о том, что Бог Слово есть только для людей. Но строй речи заставляет различать мысли, содержащиеся в этих двух положениях стиха. Не для чего было бы повторять слово: «живот» — во втором положении, если бы в первом живот не имел других, кроме человека, предметов, оживляемых им. Тогда сказано было бы: «в Том бе живот и свет человеком». А коль скоро говорится раздельно: «в Том живот бе, и живот бе свет человеком», то необходимо разуметь разные предметы; таким образом, в первом будет: в Боге Слове живот всяческих, бытие и жизнь всей твари, а во втором: в Нем свет человекам.

«В Том живот бе». Живот здесь в Нем не в том смысле, что Сын живот имеет в Себе, как и Отец (см.: Ин. 5, 26), ибо об этом уже сказал святой евангелист, когда исповедал Его Богом, — и не в том, что все существующее и живущее от Него получило бытие и жизнь; ибо и об этом только что сказано в предыдущем стихе: «вся Тем быша», — но в том, что все, получившее от Него бытие, Им содержится, и хранится, и управляется. Бытие и жизнь всего в Нем имеет основание, вседержительную и всесохранительную силу. Так говорит святой Златоуст: «сказав же о сотворении всего Сыном, теперь переходит к изображению Его промышления о всем, говоря: «в Том живот бе». Святой Иоанн говорит здесь то же, что и апостол Павел; по словам его, Господь Спаситель всё носит «глаголом силы Своея» (Евр. 1, 3), и «всяческая в Нем состоятся» (Кол. 1, 17). То же говорится и о Боге Отце, что Он «всему дает живот и дыхание и вся» и что о «Нем живем, движемся и есмы» (ср.: Деян. 17, 25, 28). И Дух Святой есть Дух животворящий, все созидающий и обновляющий (см.: Пс. 103, 30)! Промыслительные действия Божеские суть нераздельные действия Бога в Троице. Промысл не есть ни исключительное, ни преимущественное действие одной ипостаси, а есть дело Единого Бога Триипостасного. Отец не более Промыслитель, как и Сын, и Дух Святой; и Сын не менее, как Отец и Дух Святой; и Дух Святой — не менее, как Отец и Сын. Вседержитель Отец, Вседержитель Сын, Вседержитель Дух Святой: но не три Вседержителя, а один Вседержитель. Святой Иоанн пишет здесь о Боге Слове и говорит о Нем в стихе сем, как о Промыслителе, не исключая, однако ж, Бога Отца и Бога Духа Святого, как пред сим говорил о Творчестве Его, не исключая Творчества Отца и Духа. Слова, там сказанные: «без Него ничтоже бысть», — можно подразумевать и здесь так: без Него ничто не имеет живота, то есть без участия Его ничто не имеет жизни, движения и бытия. Все в Нем состоится или Им носится, но не исключительно, а в общении единого Божеского вседержительства и промышления с Отцом и Святым Духом.

Божие промыслительное вседержительство выражается в том, что Господь все сущее хранит, всему содействует и всем управляет, или все направляет к предназначенному концу. Законы, по которым все совершается, сокрыты в воле Божией; они непостижимы для нас и не могут быть постигнуты, если бы даже и открыты были, по необъятности всего существующего и по необъятному протяжению движения в бывающем. Поэтому не трудись и исследовать: не твое дело. Твое дело — одно: со девать спасение души. Все же прочее в руках Божиих — верных и крепких. Что все Бог содержит, твердо веруй этому, и ты будешь воздавать таким образом Божеское поклонение всемогущему, премудрому и всеблагому вседержительству Бога.

Тварь, не имеющая в себе бытия, а к бытию воззванная из ничего, и продолжать бытие сама собою не может, а висит над бездною ничтожества, в каждое мгновение готового поглотить ее. Держит ее над этою бездною всемогущая воля Триипостасного Бога, вызвавшая ее к бытию. Восхотел Бог — и явились твари; и продолжают быть твари потому, что Бог хочет, чтоб они продолжали существовать. Продолжение бытия тварей есть непрерывное их творение. Воля Божия о продолжении бытия тварей есть основа их жизни: на ней утверждается все.

Действие Божие в тварях не ограничивается одним хранением их бытия. Господь сказал: «Отец Мой доселе делает, и Аз делаю» (Ин. 5, 17), означая тем ближайшее попечение Божие о тварях и не прекращающиеся действия Божий в них, в устроении их благобытия. Прекрасно устроен мир, стройно сочетаны части его, и в необъятном целом, и в частях, и всюду положены простые, но мощные законы, все держащие в чине, по воле Божией. Бог хранит этот чин, и мир течет туда, куда направлен. Но среди сего, истекающего из воли Божией, неизменного, однажды навсегда установленного порядка миробытия, и составляющих его тварей, благоволит Бог являть и особые Свои действия, непосредственные, не в силах и законах мира имеющие источник, а в непосредственной воле Божией. Потребность этого привтечения непосредственных действий Божиих, в среду явлений мира, вызывается ограниченною свободою разумных тварей. Если б все было механизмом в мире, то достаточно было бы одних неизменных законов; но так как в мире есть круг свободных действий, то для упорядочения их необходимо свободное же и воздействие на них. Духовный мир, состоя из разумно–свободных, но ограниченных существ, может принимать направления ложные и превратные. Если цель вещественного мира в духовном; то очевидно, что в даровании свободы положена возможность уклонению и от таких намерений Божиих, кои обнимают весь мир. Поэтому в тот момент, как положил Бог быть разумно–свободным тварям, положил вместе с тем быть и особенным, промыслительным Своим действиям, коими благоволит Он входить в течение событий мира, для указания свободным тварям должных путей, для возвращения их на эти пути, в случаях уклонения от них, или для поставления их в такие пределы, в которых они не могли бы действовать разрушительно для других. Бог мог устроить мир и так, чтоб он уже сам собою тек к своему концу, по данным ему силам, законам и порядкам, подобно тому, как если бы кто устроил часы, которых ни заводить, ни чинить не нужно. И тогда благость Его являлась бы в хранении всего, как оно устроено первоначально — в одобрительном воззрении на то, как все течет целесообразно, и в благоволении любви к тварям, соответственно их степеням. Но Он благоволил устроить иначе, потому что тогда надлежало бы из всей целости творений исключить твари разумно–свободные, верхние звенья в цепи тварей, венец творения. Избрав, таким образом, лучшее и допустив возможность возмущения порядка нравственного, а ради него и физического, Бог пребывает не покоющимся созерцателем светлого течения миробытия, а благопопечительным вседействователем, в направлении тварей к последним их целям. На это была Его святая и премудрая воля. Твари свободные, шаг за шагом, идут к предопределенному их совершенству, падая и восставая, уклоняясь с путей правых и снова на них вступая, отдаляясь от Бога и опять к Нему прилепляясь. И между тем как мир течет по заведенному порядку, — в эту, всегда почти нестройную, область привходят Божеские непосредственные действия, в просвещение, укрепление и учреждение спасительных порядков, привлекая, когда нужно, в служение сим нравственным целям и явления в мире физическом. Разумные твари — в борьбе, под Божиим покровом, помощию и воеводством. Посему, как только явился человек на свет, Сам Бог непосредственно, прежде чем встретился он с борьбою, делает распоряжение об образе предлежащей ему жизни и об угрожающих опасностях. По падении, опять Бог определяет характер не светлой жизни виновных и указывает основания благонадежия на чаяние лучших дней. За тем ряд Божеских непосредственных действий не прекращался уже в человечестве.

Вседержительные действия Бога Слова в совокупности тварей суть только живот: о «Нем бо живут, движутся и суть». В разумных же тварях действия эти суть не живот только, но и свет, — не хранит только Господь жизнь их и бытие, но просвещает их, наставляет, руководит. В прочих тварях Он действует всемогуществом Своим: повелит, — и все направляется по воле Его; разумных же тварей просвещает, предоставляя сознанию волю Свою, чтоб они сами свободно шли потом по ее указанию. Дал Он им свободу и не насилует ее, но, предписывая заповеди, как закон, оставляет на свободное решение каждого следовать им или не следовать. Убеждает их, представляет крайнюю необходимость следовать воле Своей, изображает горькие последствия преслушания, даже внешние события так сочетывает, чтобы направить свободу на путь воли Своей, но воли ничьей не связывает. Внутренно внушает ли что Господь, Ангела ли посылает, слово ли дает в уста избранных, — смысл Его велений людям всегда один: вот предлежит тебе огнь и вода; к чему хочешь, туда и простирай руку твою. Затем так делает Господь, что от всякого ожидает самоохотного служения Себе, в исполнении воли Своей. Основание такому порядку действования положил Бог в устройстве самой духовной природы человека.

Силы вещественные суть темные силы; жизнь растений и животных похожа на мерцание света при звездах и луне. Человеческой же духовной жизни образ — ясное сияние солнца. Ей дано внутреннее самоосвещение, с освещением и всех соприкосновенностей, и именно в самосознании человек, сознавая себя, сознает и Верховного Творца своего и Владыку, чувствуя при том всестороннюю свою от Него зависимость и долг служить Ему всеми силами существа своего, в надежде состоять чрез то в вечном благоволении Его, — сознает и свои внешние отношения к подобным себе и ко всем тварям, — сознает и то, как он должен держать себя, и то, держит ли себя как должно. В этом внутренний свет человека, излиянный в него в сотворении его по образу и подобию Божию. Господь, действуя вседержительством Своим и храня духовное естество человека, хранит этот свет и есть, по тому самому, уже свет для него. Но Он есть свет более еще потому, что ко всем лучам естественного света духа человеческого благоволит приливать и Своего Божественного Света, воздействием которого своеличныи свет человека и становится собственно светом, — верным, определенным и все определяющим, все предметы являющим в их точных очертаниях. Это привтечение света духовного в человека (и все духовные твари, высшие его), столь для него необходимо, что, по Откровению, не видим, чтоб и минуту пробыл без него воззванный к бытию человек. Впервые открыв глаза, он видел уже пред собою Бога, разъяснившего ему, что он есть и как ему следует жить и действовать. Эти определения Божий положили печать на устремления сознания духа человеческого, которые сами по себе оставались бы неопределенными и, следовательно, тускло–светлыми. Из этой определенности они потом не выходили; но хранились и хранятся в человечестве доселе, и будут храниться вовеки. Лучи этого света суть: «страх» Божий, — с чувством всесторонней зависимости и долга служить Богу; «совесть», — с уверенностию быть благоугодным Богу чрез исполнение ее требований; «недовольство» ничем тварным, — с надеждою всесторонне–удовлетворительного благобытия в вечности.

Живущий по этим указаниям Божественного Света пребывает в богоподобии, для коего создан, и состоит, потому, в ближайшем отношении к Сыну Божию, Который есть «сияние славы Отца и образ ипостаси Его». Вседержительное Слово Бог и есть «свет человеком», — свет, просвещающий ведением истин о Боге и делах Божиих, — свет, указывающий совести, что добро и что зло, и воодушевляющий на творение одного и удаление от другого, — свет, отрадою исполняющий сердце непорочное от чувства благоволения Божия и чаяния всестороннего облаженствования в Нем. От века Он есть для людей истина, путь и живот. Приемлющий этот свет стоит у своей цели и, исполняясь светом, бывает всеблажен. Таково было райское состояние первосозданных. Оно было светло, по ясности богозрения и боговедения, по чистоте совести и невозмутимости всех отношений, по великой отраде жизни непорочной и вседовольной. Падение все это расстроило. На духовную сферу человека пал мрак.

Этим кратким положением святой Иоанн очерчивает состояние человечества до явления Господа Спасителя в мире. Произошла тьма с падением, но не подавила света: он во тьме светил и светит. Оставался еще естественный свет, но уже не в той светлости, какую имел прежде, и характера не мог уже держать того же, какой был у него в первоначальном устроении. Сознание и совесть внушали, что прежний образ духовных отношений человека не мог иметь теперь места; требовались новые порядки и учреждения. Что именно нужно было, не придумал бы человек. Сам Бог явился и устроил все. Внешний чин жизни изменен, в соответствие внутреннему настроению, в худший и стал как бы епитимиею кающемуся. Для упорядочения духовного расстройства и разогнания внутреннего омрачения дано сознанию и совести обетование спасения в семени жены, с соответствующими учреждениями. С словом обетования сего засветился свет во тьме падения, который не погасал уже, но все разливался шире и шире и становился светлее и светлее, чрез непрерывные притоки новых лучей Откровения Божия.

Сначала все человечество одинаково причастно было сему свету. До рассеяния людей по лицу земли, Божий откровения и руководительные правила сообщались всем нераздельно. С рассеянием их, прекратилась всеобщность откровений. Но рассеявшиеся роды взяли с собою все, открытое Богом дотоле, и жили при свете того до явления Господа, а многие и доселе живут. Свет этот не сохранился у них в полноте и чистоте; но затмился облаками, измышленных потом самыми народами, суеверных дополнений к первоначальному Откровению. Впрочем, и затмившись, не совсем, однако ж, погас. Мерцания его видны в основных верованиях, общих всем народам.

Чтобы совсем не погас на земле свет, возжженный обетованием спасения, Господь благоволил избрать особый народ, в котором и продолжал хранить это обетование в силе и умножать свет его обстоятельными откровениями о всем, касающемся исполнения его. Указаниями такими полны пророческие писания, которые святой Петр верно наименовал светилом, сияющим в темном месте. «Имамы», говорит он, «известнейшее пророческое слово, емуже внимающе, яко светилу, сияющу в темнем месте, добре творите, дондеже день озарит и денница возсияет в сердцах ваших» (ср.: 2 Пет. 1, 19). Эти слова дают лучшее истолкование того, что значит у святого Иоанна свет, во тьме светившийся, и как он светил. Светился свет во тьме падения, и светило сияло в темном месте изгнания падших, в народе израильском чрез пророческое слово, а у прочих народов посредством естественного света и тех откровений, какие взяли они с собою при рассеянии по земле — и какие, под конец, стали переходить к ним от Израиля. Свет этот сосредоточивался в лице Спасителя и от Него исходил, все просвещая. Он и всегда есть свет для впадших во тьму духовную и держимых ею.

Что свет светился во тьме, это дело Божие. В чем же дело людей? В том, чтоб принять свет и пользоваться светением его. Так ли было? «Омраченные смыслы» не поняли его; темные стремления противодействовали ему; темные противились силы ему и всячески покушались погасить его. Но это не доброе отношение потемненных к свету не отнимало силы светения у света и возможность просвещения им тех, которые искали света и готовы были принять его и пользоваться им спасительно. Тьма не объяла света… И у Израиля, и у других народов были жаждавшие света и чаявшие его свыше. Они тотчас открылись, как только обозначились значения времени пришествия Господня, и особенно когда Предтеча возвестил, что вскоре явится и само солнце правды — Христос Господь. Потом, проповедь святых Апостолов собрала их всех, рассеянных по лицу земли, и образовала из них Церковь святых, которая, в свою очередь, стала светилом, сияющим в темном месте мира сего, не сама о себе, но силою Господа, возглавившего все.

Грех, прившедши, приносит с собою тьму в душу, омрачая ее сознание и совесть и приводя в смятение и нестроение все ее действия. Отходит сознание Божества, или не то что отходит, а отгоняется; вместе с тем, и страх Божий если не исчезает, то слабеет до бессилия определять волю. Неопределенным и невнятным становится голос совести, и дела начинают вестись как попало; человек идет ощупью, как ночью. Вкус развивается к вещам не удовлетворяющим, а только раздражающим разнообразные потребности, взаимно себе поперечащие и непрестанно мятущие сердце; как в вихре пыли или метели держит это человека. Эта тьма нестроения и смятения мыслей, чувств и желаний, начавшись с падением, не перестает быть на земле и покрывает всех живущих во грехе. Но и свет Божий, зародившись в этой тьме, с первыми словами обетования спасения, не меркнет в греховной страде. Надежда спасения всегда живет в сердце грешника, пока не ниспадает он в нечаяние и из него в отчаяние. Как бы кто ни был грешен, все думает, что еще не все пропало, есть еще исход и возможность поправиться. Это чаяние поддерживает и намерение исправления. Хоть исполнение его и откладывается день ото дня, но мысль о том совсем не исчезает, а приходит и отходит. И вот свет, светящий во тьме греховной, — надежда спасения, и мысль— ныне, завтра бросить грех. К этому слабому свету приливаются иногда усиливающие его лучи от остатков первоначального света, положенного в естество человека и никогда не замирающего. То «страх Божий» посетит, от случайного или намеренного сознания неумытной (беспристрастный, нелицеприятный) правды и неописанной благости Божией; то «совесть» раздражится и возвысит голос свой, ясно представляя безобразие дел и карая их неподкупным судом своим; то припадет «безвкусие» и «отвращение» к суетам и утехам, питавшим грех, в связи с чувством ненадежности опор, на которых почивает утешная жизнь, или повеет отрадою жизни свободной от всех этих уз, много требующих и ничего не дающих. Тогда в душе оказывается много света, и достаточно освещается вся ее мрачность, причиненная грехом. При всем том, свет этот не более того света, какой светил во тьме падения язычникам. Его указания неопределенны. Он только обличает неправое, не определяя точно правого и не указывая исхода из бедственного состояния греховного. Эту определенность получает он, когда придет к нему слово евангельское, как свет, доставшийся на долю язычникам, получал определенность от слова пророческого. Слово евангельское, живое и действенное, завершает освещение внутреннее и прогоняет тьму греховную окончательно. Внимающие первому свету добре творят; но только под условием, если им одним не довольствуются, а только принимают его, как возбудителя к усердному взысканию и того, чтоб и день Христов озарил, и денница спасительной во Христе веры воссияла в сердцах их. То — приготовительное действие, а принятие слова евангельского — совершительное. То — предтеча, а это — Сам Христос.

«Быстъ человек послан от Бога, имя ему Иоанн» (Ин. 1, 6). Выше было сказано, что свет обетования светил в потемненном человечестве, поддерживаемый и расширяемый промыслительным распоряжением Самого Господа. При всем том, это был свет, дававший слабое освещение Божественного порядка вещей. При последнем напоре мрака и размножении ложных светений, состояния духовного, пред явлением Господа, нельзя не назвать примрачным. К тому же за 500 лет до Рождества Христова и пророчества прекратились. Среди такой примрачности явление вдруг света ослепило бы всех, даже способных принять его. И вот Ему предпосылается Иоанн, как пред солнцем денница, светящая заимствованным светом, чтобы постепенностию успособить принятие и истинного света.

«Сей прииде во свидетелство, да свидетелствует о Свете» (Ин. 1, 7). Пророки издали указывали обетованного: но так как Израиль воспитан был на Пророках, то надлежало быть ближайшему Пророку, ближайшему указателю, который дал бы осязательное удостоверение, что вот Тот, Кто обетован и Кого все чают. Это было необходимо ради великости дела и ради великой опасности от неузнания. Не узнав не указанного, могли строить извинения: теперь нет извинения. Иоанн — зеркало, собравшее, все лучи пророческого света и устремившее их на Христа Спасителя. Идти против может только упорство и слепота. Сколь важно было в цепи свидетельств Божиих свидетельство Иоанново, это показал Сам Господь, Который неоднократно обращал речь Свою на Иоанна, особенно когда, в последней беседе к иудеям в храме, хотел вразумить ослепленных; и ничего не могли сказать против того ведцы (знатоки) закона ветхозаветного.

«Да вси веру имут чрез него» (ср.: Ин. 1, 7). Ближайшее указание Обетованного было тем более необходимо, что Обетованный имел явиться под очень большим покровом смирения. Имевшие очи здравые, как Симеон и другие, могли и сами увидеть Его и уразуметь. Ослепленным нечего было говорить: они остались в ослеплении и при свидетельстве Иоанна. Но большая часть душ незрелых и слабо–зорких, сами не могши узнать Обетованного, могли пойти вслед Его по несомненному указанию и удостовериться окончательно в истине уже чрез общение с Ним. Для них Иоанн был необходимым руководителем. Из этого класса были даже и Апостолы, за ними и все другие. К классу первому относятся избранники, очень не многие.

«Не бе той сеет, но да свидетелствует о Свете» (Ин. 1, 8). Когда подходила кончина лета, были и во Израиле чающие избавления, и между язычниками немало было жаждавших истинного просвещения, как это засвидетельствовали они принятием ветхозаветного Откровения. Поэтому, когда явился посланный Иоанн, предощущавшие близость духовного оживления встрепенулись и потекли к Иоанну, в надежде в нем встретить чаемое избавление от тьмы и утешительное просвещение Божиим Светом. Но он не был тем, чем сочли его в поспешности; не был он светом, но только послан пред Ним, как предвестник и Предтеча Его. Как служитель истины, от Бога истинного посланный, он сам засвидетельствовал о сем не обинуясь и от себя всех препровождал к свету истинному. Души, жаждавшие света, были то же, что невесты; и он, как друг женихов, препровождал их к Сему Жениху. Богу угодно было учредить такой порядок явления истинного света, чтоб был Предтеча, указатель Его. И в этом порядке — свидетельство истины; в этом — свидетельство, что Иоанн от Бога; и поелику он от Бога, то от Бога и свидетельствованный от Него. Ложь не могла иметь такого порядка. Ни ложный мессия не мог выдержать Предтечи, без подозрений и смущений; ни ложный предтеча не мог устоять в своем ложном предтечестве, не присвоив себе высшего титла. В том и истина, что Предтеча, столь высокий, смиренно отклоняет от себя высшее титло, говоря, что Тот, Кого все ждут, не он, а идет вслед за ним Тот, Кого он укажет и Кого действительно указал.

Таково значение Иоанна в экономии (домостроительстве) устроения спасительного пути для нас, бедных!

Но порядок этот, начавшись однажды, не прекращается. Иоанн, посланный от Бога во свидетельство, не сходил со сцены и не сойдет до скончания века. Истинный свет в Господе. Но никто не приходит к нему без свидетелей. Иоанна сменили Апостолы, а за ними пастыри и учители, — и в Церкви всегда есть свидетельство, указывающее неложный свет в Господе. Встревожится ли совестию душа и взыщет примирителя, — пастырь указывает Его ей на Кресте и в Таинстве Покаяния примиряет ее с Богом и умиротворяет в себе. Изнеможет ли в борьбе и взыщет подкрепления, — пастырь указывает ей источник живительных сил в таинстве Тела и Крови Господа и напояет ее ими, сочетав с Господом чрез Причащение. Скольким нужно бывает указание и истолкование истины! Пастырь указывает им эту истину в голосе Церкви, который есть отзвук гласа Самого Главы ее, и усмиряет мятущиеся и мятущие сомнения. Пастырь — невестоводитель душ; потому-то горе пастырям, которые на себе останавливают души, к ним обращающиеся. Орган слова пастырского — глаголы пророческие и апостольские; и потому горе пастырям, измышляющим свои образы глаголов! И душам горе, которые, вместо этих указателей благодарованных, довольствуются или своеличными ненадежными усмотрениями, или указаниями самозванных руководителей!

Итак, Иоанн не был неточным светом. Правда, и он был светильник, горящий и светящий (см.: Ин. 5, 35), как и все богопросвещенные светила: но у всех их свет не был свой свет, а заимствованный; они не были источниками света… Источник света — вне и выше их. Как планеты отсылают наблюдателя к Солнцу для объяснения своей светлости; так — все богопросвещенные указывают начало своего света в Боге и в Господе Иисусе Христе. «Он» есть «Свет истинный», настоящий и единственный свет, «просвещающий всякаго человека грядущаго в мир» (ср.: Ин. 1, 9).

Таким образом, характеристическая черта истинного света есть «просвещение всех». Это не то значит, чтобы всякий уже и просвещен был, — нет, многие остаются не просвещенными от него, — а то, что если кто просвещен, то просвещен именно только Им. Кто же не Им просвещен, тот являет только призрак просвещения, как бы ни величали его просвещенным. Вне Господа Иисуса нет света, а все — мрак и тьма густая.

Просвещение, даруемое Иисусом Христом, есть просвещение духовное. Мрак духовный слагается из неведения Бога и Его благих о нас намерений, в связи с отсутствием страха, — из смятения совести и греховных нечистот с нерадением и беспечностию и из туг сердца, терзаемого страстями и ничем не удовлетворяемого с безвкусием духовным и бесчувствием. Господь, и только Господь отъемлет этот тройственный мрак и преисполняет душу всесторонним светом. От Него приходит страх Божий, возбуждаемый словом истины, Им преданной, о Боге и нашей от Него всесторонней зависимости; от Него — умиротворение совести, чрез отпущение грехов в силу смерти Его, и крепость противостоять всему, что может смущать совесть; от Него — и довольство сердца, Им одним насыщаемого. Он всякую слезу отирает, всякое бремя снимает и всякий покой подает, по обетованию Своему: «приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы» (Мф. 11, 28). Вот почему тот, кто только прилепится к Господу, становится светлым до того, что и сторонние могут видеть это в светлости взора и в отрадном состоянии духа, отражающемся в словах, делах и движениях. Внутреннее их преисполнено света. Они светлы вкушением благ принятых и упованием принять еще лучшие и большие, — светлы любовию и добротою, светлы благочестием и богобоязненностию сыновнею. И все это им дает Господь Иисус Христос, воплотившийся Сын Божий, научивший нас истине, пострадавший за нас, Духа благодати нам заслуживший и отверзший нам двери Небесного Царствия, куда и вошел уже как Предтеча, влеча и нас всех к Себе и всех ожидая. Самозванных светов много, но ни один из них не прогоняет нашей мрачности и не дает настоящей светлости. Да дарует Господь всем, взыскующим просвещения, напасть на истинный свет и не увлекаться этими призраками, не просвещающими, а все более и более омрачающими!

Вторая характеристическая черта истинного света есть «прикровенность. — В мире бе, и мир Тем бысть, и мир Его не позна» (Ин. 1, 10). Не так он светит, чтоб, хочешь или не хочешь, быть им просвещаемым. Сам в себе он всесветл, всеозаряющ, всепросветителен; но узревают Его свет и принимают от него светлость только свои ему, только те, кои раскрывают в себе соответствующие ему органы духа своего. Все в мире вещественном и человеческом идет своим чередом: и духовное просвещение совершается своими сокровенными путями, кои проходят невозмущенно среди всех треволнений и видоизменений внешних, как луч света сквозь воздух, возмущаемый ветром.

Так было всегда, так есть и так будет. Так учредить угодно было Господу, прежде всего по характеру света сего, который живоносен; пути же жизни или животворные действия и движения его всюду сокровенны от ока любопытных; а потом, и ради того, чтоб не метать бисера пред теми, кои могут потратить его, чтоб яркостию света не вязать свободы, а освещать только хотящих и ищущих и привлекать к себе только достойных и гожих, чтобы идущие к свету являли и некую самодеятельность и имели в том заслугу, что узнали свет истинный. Это похоже на притчи. В притчах закрыта истина; имеющий зародыш или предзрение истины понимает ее, а другой ничего в ней не разумеет: ибо склад ума его, правила жизни и вкусы сердца, весь запас опытов и понятий у него совсем другой. То же и здесь: для узнания и принятия истинного духовного света от Господа надо иметь свой орган духа готовым к тому. У кого этого нет, тот не узнает и не примет его. Как только имеющий уши слышать — слышит; так только имеющий очи видеть — видит.

Орган к принятию света истины есть дух, положенный в естестве нашем. Он есть у всех, и никакие силы истребить его не в состоянии. Подавить, заглушить, забить его можно, но истребить нельзя. Дух в нас — страх Божий или чувство Божества, с сознанием своей от Него зависимости, совесть и недовольство ничем тварным. Кто не поглощен миром, бережет совесть и хранит страх Божий, тот познает истинный свет в Господе тотчас, как только будет возвещено ему о нем. Грех подавляет наш дух, закрывает орган к познанию и принятию света — Господа: но сознание своей греховности снова раскрывает его и творит готовым к сретению Господа. Мытари, грешники и блудницы кающиеся — все потекли ко Господу, как только сретили Его, и все просветились. Такие познали Господа, а не такие не познали Его. Старшие в народе все почти не познали Его и сбивали народ с пути истины. «Еда кто от князь верова в Онь, но народ сей» (ср.: Ин. 7, 48—49). Народ ощущал силу Его и прилеплялся к Нему. Омрачили его потом на время: но как только свет воскресения озарил его, он опять пошел небоязненно вслед Его. Еще до вознесения более пятисот братий зрят Его на горе; по сошествии же Святого Духа тотчас прилепляются к Нему 3000; спустя немного — еще 5000, затем число таковых росло и росло, и свет Христов, просветив всех способных просвещаться во Израиле, скоро разлился за пределы его и засветил во всем мире. «Во всю землю изыде» (Рим. 10, 18) благовестие евангельское, и все способные просвещаться светом Христовым просвещались и просвещаются Им. Но во все времена это совершалось и совершается сокровенно, незримо, путями, ведомыми единому Богу. И между носящими имя Христово не все причастны свету Его. Внешнее причисление к стаду Христову не есть еще верное свидетельство о внутреннем озарении. Мирской дух и от христиан отгоняет истинный свет Христов.

«В мире бе, и мир Его не позна. В мире бе» творческою и промыслительною Своею деятельностию, особенно же приготовительными к явлению Своему распоряжениями. Все это было очень явно для имевших очи видеть, и, однако ж, не весь мир познал Его, познание Его не было общим достоянием, общею чертою всех и каждого, а только тех, кто уразумевал Его. Оттого, когда Он и к своим пришел, и свои Его не приняли, ибо не узнали Его. Не узнали же потому, что подчинились другим началам, развили другие потребности, заботясь об удовлетворении их, и стали питаться другими надеждами. Это сообщило им свой внутренний строй, по которому истинный свет становится для них недоступным.

И между своими Господь ходит, и из своих многие и многие не принимают Его. Причина тому — преобладающий дух мира; «мир Его не позна… «В слове: «мир» — указана и причина непонятия. Мир — люди, прилепившиеся к миру и мудрствующие о мирском и по–мирскому; а ничего так не омрачает ума, как страстная любовь к миру. Дух мира есть дух богозабвения, дух эгоизма, готового приносить в жертву себе все — самое благочестие, совесть и веру, и дух всесторонней утешности властию, видным положением, светским образованием, пышностию, услаждением чувства слуха, зрения, обоняния, вкуса и осязания и всяким сладким раздражением плоти. Это область мрачная. Как густая туча, отделяет она от души и скрывает свет Христов, и ни один луч его не проникает в нее, пока качествует (властвует) в ней этот дух.

Третья черта истинного света есть новое творение, возрождение духовное и вследствие того «чадство» Богу. «Елицы же прията Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его» (Ин. 1, 12). Падшим иного исхода не было, как или погибнуть, или, в силу восстания, стать на высшую степень чадства Богу. Благость Божия избрала последнее. Отчего не исполнен приговор: «смертию умрете» (ср.: Исх. 21, 16; Мф. 15, 4; Мк. 7, 10)? Оттого, что тогда уже заступился за нас Сын Божий, и сила Его заступления тогда же начала действовать. Но поелику Он, Заступник и Ходатай, есть Сын, то и все причастные Его заступлению возводятся в сыновство. Сын Божий стал Сыном Человеческим, а все сыны человеческие, едино с Ним верою соделывающиеся, бывают сынами Божиими. И это не по внешнему только признанию, а по внутреннему изменению. Они все пересозидаются снова, рождаются от Бога рождением духовным. Сокровенный свет Божией благодати, проникая внутрь, засеменяет там зачаток новой по Богу жизни и образует потом нового, потаенного в сердце человека, в неистлении кроткого и молчаливого духа. Зачатие и образование его не от человека, но от Бога; потому он — Божий, чадо Божие. Все верующие изменились дивным изменением и имеют «область чадами Божиими быти», не по внешнему титлу, а по внутреннему значению своему и строю.

Условие вступления в чадство Богу есть вера в Господа Иисуса Христа. Веровать во имя Его — значит сердцем исповедовать, что Он есть Единородный Сын Божий и Бог, воплотившийся во спасение нас, грешников, и себя сознавать грешником, погибающим и не могущим иначе избежать беды, навлеченной грехом, как чрез Господа Иисуса Христа. Верующий в Господа Иисуса Христа в сердце своем носит такое убеждение: я погубил себя грехом и спасаюсь только силою Господа, за меня распеншегося и благодатию Своею меня оживотворившего. Сознание беспомощности греховной и грешности погибельной приводит к Господу Спасителю и привлекает Его, ибо Он на то и пришел, чтоб грешников спасти.

Такие-то от Бога и рождаются. Как рождаются — ведомо Единому Богу. Новая во Христе жизнь — непостижимая тайна. Говоря о грядущих событиях, Господь говорил, что из двух мелющих одна поемлется, а другая оставляется; из двух идущих по полю один поемлется, а другой оставляется. Эта притча точь–в-точь исполняется в духовном рождении. Из среды грешников и грешниц исторгается тот или другая и становятся новыми; тогда как все другие оставляются идти своим ветхим чередом. Какими путями свет коснулся одних, а другие, тут же сущие, не ощущают его, — этого никто не может сказать не только из сторонних, но даже из тех самих, которых коснулся свет благодати Божией. Лучшее решение сему: «от Бога родишася» (Ин. 1, 13), не пытая, как и насколько тут участвовало самовластие и самодействие человеческое. Ни естественное рождение, ни положение в свете, ни степень образования, ни все другие сторонние влияния — ничего тут не значат. Всё от Бога… Духовное рождение возбуждается благодатию чрез слово Его и совершается чрез святые таинства. Слово Божие, внешне ли принятое и внутренно внятое или прямо внутрь изреченное и принятое, изливает свет и силу, возбуждает и укрепляет и в таинствах новотворит, как это было в начале, когда изрекал Бог слово, и все являлось сущим. Посему, все возрожденные чада Божий «порождены суть словом живаго Бога, пребывающаго во веки» (ср.: 1 Пет. 1, 23).

Как после этого далеки от истины те, у которых христианство есть только известный образ воззрения на все сущее и известный строй правил жизни!.. Ищите нового от Бога рождения, чтоб не именоваться только, но и стать чадами Богу, не в силу лишь благоволения Его, но в силу новой жизни, от Него принятой и живым общением с Ним поддерживаемой, возращаемой и совершаемой.