В течение пяти веков своего существования Соловецкая обитель, служа для всего северного края нашего отечества разсадником веры и благочестия, воспитала много истинных рабов Божиих. Одни обрели спасение в трудах послушания и иночества, другие оставили по себе память просветительною деятельностью среди северных инородцев; третьи угодили Господу подвижничеством в пустынном уединении наконец, были и такие, которые, подражая основателям Соловецким, преподобным Зосиме и Савватию, сами положили начало, под охраною и влиянием Соловецкой обители, иноческим обществам, существующим до сего времени. Не говорим уже о безчисленном сонме иноков, которые, взяв свой крест, последовали за Божественным Крестоносцем и достигли блаженной вечности, не знаемые миром, в совершенном смирении и полной безвестности. Между тем, до настоящего времени не было сделано ни малейшей попытки собрать и соединить отрывочные сказания о Соловецких подвижниках, наиболее замечательных. Эти сказания, записанные ближайшими свидетелями и современниками лиц и событий, или даже рукою самих подвижников, продолжали переходить из рода в род, составляя как бы некоторое духовное наследство, дорогое для тех, которые поставили задачею своей жизни – подражать подвигам предков.

Наша цель – представить благосклонному вниманию читателя то, что сохранилось в письменных памятниках об особенно замечательных Соловецких отцах. Наше повествование, начинаясь с основателей и первоначальников Соловецкаго иночества, продолжается чрез ряд веков до настоящего времени. Святое семя иночества, насажденное подвижническою рукою преподобных Зосимы и Савватия на дикий и необитаемый остров студеного моря, не переставало приносить плоды до ближайшей к нам современности. Надеемся, что оно, при благословении Божием, останется также плодоносно и на будущее время.

Иноческая жизнь, и по назначению и по свойству своему, есть внутренняя, сокровенная. Хотя внешние события, совершавшиеся с какою-либо обителью, и привлекают, главным образом, внимание повествователей; но для истории монашества они имеют значение второстепенное, так как главною целью подвижнической жизни служит спасение души. Не борьба с внешними врагами, не успехи материальной и промышленной жизни, не деятельность исключительно среди мира для целей земных–назначение иноков, а борьба с внутренними врагами спасения, совершающаяся в тайной храмине души, успехи жизни нравственной, деятельность в высшей степени духовная–вот призвание инока. Подвиги на этом поприще большею часть остаются известны одному всевидящему Богу.

В первые времена христианства, когда иночество, быстро развившись в пустынях Египта, поразило свет противоположностью правилам мирской жизни, многие собирали сведения о подвижниках и описывали их образ жизни. Из этих описаний составились Патерики, Лавсаики, Луг духовный. Посетители отшельников были люди благочестивые, искавшие назидания и записывавшие поучительные изречения и подвиги благочестия древних отцов.

В настоящее время монашеская жизнь есть уже явление обыкновенное. Многие не считают подвигом того, что люди, отказываясь от связей семейных и гражданских, от удовольствий мира, заключаются в стены какой-либо обители; не ставят в особую заслугу того, что инок проводит большую часть дня в церковной службе и молитвах. Подчиненный строгому монастырскому уставу относительно пищи и безпрекословного повиновения настоятелю, смиренно проходящий свое звание без особых подвигов, инок часто сходит в могилу неведомым никому. Посетители обителей говорят о зданиях и местоположении, личных впечатлениях своих, иногда о порядке службы, но духовная жизнь иноков для них закрыта. Сами иноки, частью по смирению, а частью по многосложным послушаниям, не ведут летописей своих обителей. Они не предают памяти потомства подвижнической жизни своих собратий, и таким образом черты особенных доблестей, проявляющиеся в обителях, остаются незамеченными. Если бы в каждой обители составляли сведения о замечательных иноках и эти сведения сохранялись при монастырском архиве, тогда список подвижников был бы полнее и у многих исправились бы неточные понятия о монашестве.

Если мы проследим жизнь Соловецкого инока от поступления его в монастырь до кончины, то увидим, что и обыкновенная жизнь его есть подвиг.

Только искренняя, твердая решимость всецело служить Богу для спасения души своей может побудить кого-либо искать пристанища на пустынном Соловецком острове. Этот остров отделен от обитаемых мест, по меньшей мере, на сорок верст волнами Белаго моря, прекращающего своими льдами на восемь месяцев сообщение с берегом. Скудная растительность его, восьми–месячная темная зима с туманами и постоянною сыростью, не особенно привлекательны для жизни, кроме выгоды уединения и удаления от мира. Казалось бы после этого, одной решимости жить на таком острове достаточно было бы для доказательства искреннего желания монашеской жизни: однако никто не принимается прямо в число послушников. Всякий, приходящий в обитель, живет первоначально в качестве годового богомольца, каких бывает постоянно не менее 300 человек, помещающихся вне монастыря в трех зданиях, или и внутри монастыря, смотря по нужде и удобству в разных мастерских. В течение года ищущий монашества, трудясь в послушаниях, имеет довольно времени размыслить – способен ли он к монастырской жизни, узнать братство, в среде которого желает подвизаться, и усмотреть для себя духовного отца, которому мог бы довериться в духовной жизни. Если, по прошествии года, намерение его остается неизменным, то монастырское начальство еще внимательнее наблюдает за ним и лишь чрез несколько лет приписывает к разряду послушников. Никому из приходящих не делается предпочтения; все наравне пользуются одинаковою пищею, в отдельной от иноков палате, одинаковую имеют одежду, помещаются в общих каморах, и, по распоряжению нарядников, все наравне выходят на труды. Обращается внимание только на крепость телесных сил, и малосильным назначаются занятия легчайшие. Среди этих послушаний, с одной стороны, скоро обнаруживаются люди своевольные и легкомысленные, а потому и неспособные к иноческой жизни; а с другой – труды, непроизвольные и не всегда приятные, приучают дух к смиренномудрию, покорности и терпению. Все подвижники, проходившие с пользою поприще новоначалия, с умилением вспоминают об этом времени. Не скоро труженик удостаивается получить особую келью; еще более проходит времени до облечения его в рясофор. Он достигает этого долговременными подвигами благочестия и не легкими трудами, и потому принимает с радостью и веселеем. Редкий удостаивается пострижения в мантию ранее 10 лет по вступлении в монастырь. День пострижения бывает днем духовного торжества для постригаемого и для всех, потому что можно ли не радоваться инокам, видя сопричисление к их сонму истинного раба Божия! Можно ли не веселиться и самому постригаемому, достигающему, после многолетних усилий, исполнения своих искренних желаний! Сердце и стороннего зрителя не может не умилиться при трогательном обряде пострижения, в котором будущий инок, отрицаясь мира и всех его страстей, в трогательных обетах девства, нестяжания и послушания, восприемлет на себя благое иго Христово. Как новорожденное дитя в таинстве крещения поручается восприемнику для наставления его в истинах веры и благочестия, так и новопостриженный инок торжественно пред алтарем, от святого Евангелия, как бы от руки Христовой, предается, как сын, духовному отцу, имеющему научить его подвижничеству.

Тихо и безмятежно, год за годом, течет жизнь инока, по избранному им крестному пути, до последнего предела, общего всем людям. Со дня пострижения начинается обязательное выполнение обетов, данных при пострижении, к которым намеревавшийся быть иноком приучал себя с самого вступления в монастырь. Особенно обет послушания настоятелю и братству управляет всеми мыслями, всеми душевными и телесными силами Соловецкого инока до конца его жизни; так что большая часть здешних иноков, исполняя многочисленные послушания, находят покой только на болезненном одре или в могиле. Священный сан и разные монастырские должности принимаются иноками не по желанию, а единственно по обету послушания. Простившись навсегда с миром, редкие из них выезжают на материк, исключая тех случаев, когда нужда и польза общежития заставляют кого-либо оставить монастырь на некоторое время.

Пострижение в великую схиму принимают только престарелые, изнемогшие от трудов или заболевающие к смерти; но и схимники, находясь в тесном затворе, по усердию, занимаются каким-либо делом: иной, вооружась очками, действует иглой; другой вяжет новую сеть или расплетает старую; немощнейший щиплет старые веревки на конопатку судов.

С той минуты, как утром, среди ночной тишины, раздастся в обители звук колокола, призывающий на утреннее молитвословие, вседневная жизнь Соловецкого инока представляет постоянную смену молитвы и труда.

Величественна ночь в монастыре, замкнутом со всех сторон тяжелыми запорами. Повсюду безмолвие, глубокий мрак, среди которого, как заветная звезда, мерцает слабый свет неугасимой лампады, горящей высоко пред образом Богоматери, пробитым выстрелами неприятеля. Но вот ночь преполовилась: среди повсюдной тишины, за час до благовеста к утрени, раздается на ограде и по коридорам беглый звон будильнаго колокольчика, как глас архангельской трубы, имеющей в последний день мира возбудить умерших. Со звоном колокольчика еще не начинается движение в монастыре, потому что иноки, вставая теперь с одра, после кратковременного отдыха от трудов прошедшего дня, выполняют свое келейное правило и посвящают Богу самые начатки помышлений и чувствований наступающего дня. Утреннее богослужение обыкновенно начинается в три часа, а в праздники в два и в час пополуночи. Незадолго до благовеста с разных сторон показываются иноки, направляясь преимущественно к храму преподобных Зосимы и Савватия, так как, по существующему обычаю, каждый считает для себя долгом, прежде всего, поклониться, чудотворным мощам св. Угодников и испросить их благословения и помощи на дневное поприще жизни. Труждающиеся братия, большею частию, остаются для слушания полунощницы в храме Преподобных; но настоятель и все священнослужители, кроме больничных, обязываются находиться при всех службах в соборе. От утреннего богослужения не освобождается никто; поэтому будильник в начале полунощницы, помолившись пред местными иконами и приняв благословение настоятеля, оглядывает сперва клиросы и потом обходит всю церковь для поверки, все ли находятся у службы; заметив отсутствующих, отправляется к ним для вторичного возбуждения и о не пришедших после сего к богослужению, по окончании полунощницы, доносит настоятелю, с объяснением причины отсутствия. По пропетии тропаря на «Бог Господь», заведующий пекарскою и кухонною службами, сделав, по обычаю, поклонение пред местными иконами, принимает у настоятеля благословение на приготовление пищи, и потом, с огнем от лампады у храмового образа, отходит на кухню для возжения очагов, на которых изготовляется пища. С началом чтения кафизм, иноки, послушники и богомольцы также уходят из церкви для занятий в урочных послушаниях, в которых и проводят целый день; остаются в храме для продолжения молитвы только священно–церковно–служители, старейшие иноки и больничные. Впрочем, старшим из монашествующих позволяется бывать у ранней литургии, если не делается чрез то опущений на послушаниях. Служение, в соборном храме совершается продолжительнее, нежели в других церквах; здесь все стихиры и седальны поются протяжно по диктовке канонарха, и читаются во время утрени два или три поучения: после седальнов по кафизмах, читается в простые дни толкование дневнаго Евангелия из благовестника блаженного Феофилакта Болгарскаго; в великий пост поучения из Ефрема Сирина, в сырную и страстную седмицы – из сборника; в праздники – из разных св. отцев; на каноне по 6–й песни предлагаются чтения из пролога, или синаксари, когда они положены. Лествичник вычитается на часах великопостных. Утреня в простые дни продолжается около трех часов; после нея в великий пост отправляется в притворе лития по усопшим братиям. После утрени, последовательно одна за другою, совершаются от трех до пяти ранних литургий, так что любителю церковных молитвословий можно пребывать в храмах от полуночи до полудня. Поздняя литургия бывает в девять часов и на ней присутствуют настоятель и все священнослужители без изъятия. Как на утрени и вечерни, так в особенности на литургии, производится с ревностнейшим усердием и благоговением неопустительное поминовение почивших отец и братий и всех благотворителей обители, которых имена вписаны в синодики. Это поминовение совершается иеромонахами и благоговейнейшими иноками. В соборном храме, эту благочестивую обязанность отправляют четыре старца; в прочих монастырских и скитских церквах по одному. В конце литургии иеромонах окропляет богоявленскою водою приготовленные в трапезах столы, а в поварне всю пищу; равным образом освящает в хлебне и просФорне тесто или муку, назначенныя к печению для будущаго дня. После поздней литургии, в совокупности с обедом, совершается ежедневно чин о панагии. В предшествии канонарха, громко читающаго 144–й псалом, чинно идут из собора в трапезу впереди клиросные, за ними несется иеромонахом на высоком блюде уготованная в честь Пресвятой Богородицы большая просфора; настоятель, с последующею за ним братиею, заключает это торжественное шествие. Пред обедом всею братиею поется Господня молитва «Отче наш», и затем настоятель, или, в отсутствии его, чередной иеромонах, благословляет предложенное ястие и питие. Прежде вкушения пищи, раздробленная на мелкия части половина Богородичной просфоры разносится по столам всей братии. Братский обед всегда состоит из четырех перемен, между которыми в мясоястие, по простым дням, первенствует соленая треска – кушанье, хотя и не очень любимое непривычными, но для обитателей помория составляющее приятнейшую, указанную самим Промыслом, основу питания и здравия. В летнее время в море ловится достаточное количество сельдей, из которых приготовляется уха; в декабре и январе добывается из под льда навага; но многочисленные озера островов доставляют очень мало рыбы, и потому, чаще всего, на братском столе появляется похлебка из сушеной трески с мукою; обед заключается кашей с молоком; в праздники предлагается и белый хлеб. Постная пища составляется из грибов, ягод и овощей, растущих на островах. Трапезование иноков имеет некоторую торжественность, действующую на ум и сердце. Трапеза находится при соборном храме Успения Пресвятой Богородицы, все стены и своды ее украшены изображениями страстей Господних, Евангельских блаженств и ликами преподобных отцов в колоссальном виде; до 400 иноков и послушников восседают за длинными столами; повсюду царствует глубокая тишина, прерываемая звучным голосом чтеца, излагающего добродетели и подвиги дневного святого, или трогательные увещания сладкоречиваго Ефрема Сирина, возбуждающие к воздержанию и покаянию. По окончании обеда совершается возношение панагии, по чину, изложенному в уставе, с пением священных песней. После трапезы иноки опять расходятся на труды по послушаниям. Вино на трапезе никогда не предлагается инокам; только в праздничные дни для старейшей братии разрешается употребление винной порции, по благословению настоятеля в келарской комнате; в храмовые и высокоторжественные праздники такое угощение происходит в кельях настоятеля. Холодный климат, продолжительность зимы, сырые туманы, бурные морские ветры, соленая пища и непрестанные труды, изнурительно действующие на тело, достаточно извиняют подобное снисхождение к человеческой немощи.

В четыре часа пополудни совершается одна за другою две ранние вечерни; благовест к поздней вечерни бывает в шесть, а зимою в пять часов, по окончании занятий на всех послушаниях, и потому в вечернем богослужении принимают участие все трудившиеся днем иноки и богомольцы. На повечерии, по обычаю общежительных монастырей, вычитываются каноны: Сладчайшему Иисусу, Божией Матери и Ангелу Хранителю, с акафистом Спасителю или Богородице. Вслед за повечерием бывает в трапезе ужин, на котором предлагаются три перемены, и потом, не выходя из трапезы, братия слушают «молитвы на сон грядущим» с помянником. Всякое богослужение совершается с должным благоговением и без малейшей поспешности, почему даже в простые дни на все церковныя службы приходится 7–8 часов.

Иноческое правило, совершаемое в некоторых обителях в храме, в Соловецком монастыре читается, как и на Афоне, каждым иноком в келье. Здесь в вечерних молитвах участвуют с иноками и годовые богомольцы, а в летнее время и все приезжающие поклонники: на них нельзя возлагать бремени, обязательного собственно для иноков. Кроме поклонов и упражнения в умственной молитве, каждый инок и послушник обязаны ежедневно прочитать известное число кафизм, с поминанием на «славах» живых и умерших братий и сродников; некоторые имеют в обычае неопустительно читать по несколько зачал из Евангелия и Апостола и разные каноны и акафисты. Число, мера и время келейных молитвенных упражнений зависит, при усердии к Богу подвижника, от воли и назначения духовного его отца.

Многочисленны виды послушаний, в которых, вместе с духовными занятиями, упражняются Соловецкие иноки. Отличное от других обителей положение Соловецкого монастыря на уединенном и безплодном острове, в среде малолюдного и непроизводительного помория, вдали от торговых городов, заставляет иноков собственными руками приготовлять потребное для жизни. Здесь не сеют и не жнут, но, вместо того, нужда породила иные множайшие и более трудные занятия. Мы перечислим монастырские послушания, чтобы дать ближайшее понятие о деятельности и жизни обители. Первое послушание – должность настоятеля, которым бывает всегда архимандрит, избираемый Святейшим Синодом, большею частью из настоятелей или братства иных монастырей, засвидетельствовавший уже себя лично в достоинстве и способностях к прохождению вверяемой должности. Настоятель есть отец, глава и руководитель своей многочисленной семьи, составившейся из лиц, хотя и чуждых друг другу, различных по званию, характеру, возрасту, состоянию и образованию, но вверивших себя, ради Бога, собственного спасения, его отеческому руководству, и положивших себе за правило творить не свою волю, но волю своего отца. В руках настоятеля находятся все части управления; все от него зависит; малое и великое делается по его велению и указанию; к нему обращаются все за вразумлением и наставлением во всех родах монастырской деятельности, и все его слова и внушения приемлются всеми с детскою доверчивостью, без пытливости и разсуждения. Поэтому и сам настоятель должен иметь в себе дух сильный и высокий, обладать преимущественно пред всеми знанием священного и отеческого писания и иноческих законоположений и уставов, быть искуснейшим в житии монашеском и украшаться благоразумием и опытностью. Труден и тяжел жребий настоятельского служения. Неудивительно, что многие, вкусившие сладость келейного безмолвия и подначальной жизни, со страхом взирают на высоту этого звания и всеми мерами уклоняются от такого тяжелого и многоскорбного креста.

За настоятельскою должностью следуют послушания – наместника, казначея, благочинного, ризничего и духовника. Во все эти должности настоятель, по совету братии, избирает преимущественно старших иеромонахов, более благоразумных и трезвенных, после чего они утверждаются в своих должностях указами Московской Святейшего Синода конторы. Эти должностные лица, вместе с настоятелем, составляют монастырский собор, носят звание соборных старцев и имеют Официальные заседания. В этом соборе, под ведением настоятеля, разсматриваются и решаются все главнейшие дела монастырского управления.

Наместник есть главный помощник настоятеля, заботящийся о благоустройстве обители по всем отраслям управления.

Казначей имеет в ведении и распоряжении денежные суммы и все хозяйственные предметы и материалы.

Благочинный смотрит за братиею и богомольцами в церкви, трапезе и по кельям.

Ризничий заведывает всем церковным имуществом, смотрит за чистотою и благообразием в храмах и наблюдает за своевременным и благоговейным отправлением всех церковных служб.

Духовник обязан исповедовать братию во время постов. Он есть духовный врач и наставник, поучающий своих чад духовной жизни; поэтому келья его открыта днем и ночью для всех, имеющих нужду в наставлении и вразумлении в случае недоумений, мысленной брани и различных соблазнов, встречающихся в жизни всякого подвижника. В летнее время для исповеди поклонников дается ему помощник.

Следующее за тем послушание – чреда священнослужения, отправляется иеромонахами и иеродиаконами и продолжается шесть недель. Все иеромонахи и иеродиаконы, кроме занимающихся письмоводством, живописью, позолотою и т. п., освобождаясь от общих послушаний, обязываются неопустительно ходить в церковь ко всем службам, а в кельях с прилежанием и ревностью заниматься чтением божественного писания и душеполезных книг. Только по временам иеромонахи и иеродиаконы посылаются настоятелем на рыбную ловлю, уборку сена в окрестностях монастыря и сбор ягод и грибов.

Далее нужно указать на послушание уставщика, которым всегда бывает иеромонах или иеродиакон, знающий в совершенстве церковный устав и столповое знаменное пение. На каждом клиросе первонствует головщик, или зачинщик пения. За ними следуют певцы, между коими на половину бывают иеромонахи и иеродиаконы, имеющие способность к пению, чтецы, канонархи, пономархи, будильник.

Кроме этих, собственно церковных послушаний, есть много должностей и занятий монастырских, таковы: библиотекарь, правитель дел в учрежденном соборе, письмоводители, звонари, закупщики, эконом и нарядники, келарь, рухольный, амбарный, шкипера и механики (аттестованные по экзамену), живописцы, литографы, серебряных и золотых дел мастера, позолотчики, резчики, гранильщики и полировщики камней, часовщики, свечники, красильщики сукон и холстов, медники, слесаря, просфорники, хлебники, переплетчики, пакетчики, столяры, дрожечники, тележники, санники, колесники, купоры, плотники, маляры, стекольщики, рыболовы, кузнецы, портные, сапожники, кожевники, шорники, канатчики, прядильщики, сетники, валяльщики, каменосечцы, каменщики, кирпичники, печники, штукатуры, матросы, кочегары, мельники, солодовники, салотопники, пильщики, огородники, гостинщики, трапезники, повара, квасовары, прачешники, звероловы, смолокуры, угольники, дрововозы, конюхи, скотники, пастухи и прочие, исправляющие простые и черныя работы. Соловецкое общежитие своими средствами удовлетворяет большей части своих потребностей. Каждое отдельное занятие называется послушанием. В каждом послушании старший и более опытный именуется старостою, который и управляет порученным ему делом и делателями, подлежа сам надзору и ответственности пред наместником и экономом. Иные послушания исполняются многими лицами, например в портной и чеботарной до 70 человек; до 60 человек в мореходстве на пароходах, шкунах и ладъях; 30 мальчиков зимой занимаются прядением пеньки для рыболовных сетей и неводов; до 40 человек, особенно в летнее время, упражняются в рыболовстве; по 10 иногда горнов действует в кузнице. Не говорим о сенокосе, на котором между всеми, вблизи монастыря, является и настоятель. Главное внимание обращается на то, чтобы никто не оставался без дела и, особенно, чтобы никто не делал чего либо самовольно. В рукодельных послушаниях существует благочестивое обыкновение – при каждом начатии дела с молитвою обращаться к Богу, и потом, если дело совершается вместе с другими, каждый обращается к старшему со словом: «благослови, отче» – и, получив ответ: «Бог благословит», ограждается крестным знамением и принимается за дело, совершая его с молитвою в уме, как бы пред очами Самого Бога и под Его всесильным руководством и помощью.

Блаженны иноки, которые, по уставу общежития, отрекшись от своей воли, в безпрекословной покорности, с евангельским самоотвержением, проходят поприще своей жизни в непрестанном труде и всегдашней молитве. За все свои подвиги они не ждут себе награды на земле. Умирает инок – и три удара в большой колокол возвещают братии о смерти сомолитвенника; останки, окутанные в мантию, переносят в церковь, где до отпевания читается Псалтирь или Евангелие, если умерший имеет сан священства. По отпевании, дав последнее целование, несут усопшего на кладбище и опускают в могилу с большим на колокольне трезвоном, которым выражается радость Церкви, что преставленный, скончав течение, идет на место покоя. Возвратившись в храм и совершив над кутиею последнюю литию, предстоятель и все иноки полагают 12 поклонов с молитвою: «упокой, Господи, душу усопшого раба Твоего» и этот канон должен совершать каждый инок 40 дней, с молитвою о преставльшемся. Имя почившего вписывается во все церковные синодики для вечного поминовения, а равным образом и каждый брат вносит в свое поминанье для чтения при келейном правиле. Над каждою могилою водружается большой деревянный крест в ознаменование того, что почивший, от рождения и до кончины, нес крест свой, был истинным последователем Божественнаго Крестоносца и пришел от жизни земной в жизнь нескончаемую в уповании на крестные заслуги своего Искупителя и Спасителя.

Подвижничество (общий взгляд)

Во главе Соловецкого подвижничества сияют, подобно лучезарным звездам, преподобные отцы Савватий, Зосима и Герман. Они основатели и благоустроители своей обители; они первые жители необитаемого Соловецкого острова, разлившие яркий свет веры и благочестия на весь северный край нашего отечества. Подвиги их неизгладимо начертаны в истории Соловецкой обители и память их свято чтится Православною Церковью. Пример подвижнической жизни Соловецких первоначальников привлек к ним многих последователей, искавших иноческого безмолвия на отдаленном севере, среди неблагоприятных условий жизни, наиболее способствовавших подвижничеству. Иночество процвело на Соловецком острове, и обитель преподобных Савватия, Зосимы и Германа воспитала многих подвижников, достойных памяти потомства. Влияние этих замечательных мужей было весьма благотворно для окружавшей их среды, а жизнь их остается поучительною для всех. Кроме подвижников, просиявших в Соловецкой обители, в ней приняли монашество и духовно возросли приснопамятные иерархи Российской Церкви – патриархи Иоасаф I и Никон, митрополиты – Исидор новгородский, Иларион псковский, Игнатий тобольский, Рафаил астраханский, Иов новгородский; архиепископы – Маркелл вологодский и Варсонофий архангелогородский. Патриарх Никон, оставивший в нашей церковной истории неизгладимую память, пострижен в иночество преподобным Елеазаром, основателем Анзерскаго скита, который и был первым местом строгих подвигов его. Здесь, в течение четырех лет, Никон созревал для будущих великих дел церковного управления и научался терпению, которое было необходимо ему при последующей превратности судьбы его. Таким образом духовное влияние Соловецкой обители, не ограничиваясь ближайшими пределами, распространялось на все наше отечество.

Первым местом иноческих подвигов преподобного Савватия был Кирилло–Белоезерский монастырь. Проводя жизнь свою в посте, бдении и молитвах, он служил назидательным примером для всех иноков. Послушание игумену и братии и прилежное исполнение монастырских служб приобрело ему уважение и любовь со стороны знавших его. Но, не терпя славы человеческой, смиренный инок замыслил удалиться из монастыря в уединенное место. Дошел до него слух, что на озере Нево (ныне Ладожское), на острове Валаам, есть пустынный монастырь Преображения Господня, в котором иноки, приобретая нужное для жизни трудами рук своих, отличаются особенною строгостью своих подвигов. Савватий просил игумена и братию отпустить его туда, куда влекло его желание сердца, и получив благословение их, переместился в Валаамский монастырь. Но смиренная душа его и здесь не обрела себе покоя: скоро он своими подвигами превзошел всех, и опять слава и удивление со стороны сподвижников его были уделом добродетельного инока.

Савватий начал искать еще более уединенного места. Возвеселилась пустыннолюбивая душа его, когда он узнал, что на далеком севере, в море, есть необитаемый Соловецкий остров, отстоящий от берега на значительное пространство. Настоятель и братия, любя Преподобного, не хотели лишиться сожительства его и усердно просили не оставлять их. Савватий, пожив с ними еще несколько времени, не мог преодолеть тайного влечения своего духа и, помолившись Богу, ночью удалился из монастыря и направил свой путь к Соловецкому острову.

Достигнув морского берега, Преподобный получил от местных жителей подробные сведения о цели своего путешествия. Остров, говорили ему, отстоит от берега далеко, и путь к нему по бурному морю весьма опасен; в окружности около ста верст и имеет рыбные озера, пресную воду, горы, леса, но необитаем именно по причине неудобства сообщения с берегом; изредка посещают его рыбаки и, кончив свое дело, опять оставляют. Такие рассказы более и более воспламеняли дух Савватия: Преподобный видел, что именно там – на Соловецком острове – он достигнет желаемого безмолвия и уединения. Поняв намерение инока, прибрежные жители представляли ему неудобства жизни на пустынном острове: «чем ты будешь там питаться и одеваться! как ты будешь жить в таком отдалении от людей!» Но старец всю надежду полагал на Господа. Скоро Промысл Божий указал ему и будущего сожителя на Соловецком острове. Пришедши к реке Выге, Савватий нашел инока Германа, проживавшего при часовне, который подтвердил все, слышанное старцем от прибрежных жителей. Тогда они оба уговорились плыть на остров, и для этого заготовили лодку, съестные припасы и орудия, необходимые для жизни в пустом месте. Плавание их было спокойное: Господь видимо благословлял намерение иноков. С какою радостью они увидели необитаемый остров, с каким восторгом вышли на берег! С версту от берега, они нашли близ озера место, которое показалось им удобным для жительства. Здесь они водрузили крест, поставили келию и поселились. Приобретая себе скудное пропитание трудами рук своих, они пребывали в постоянной молитве и славословии Господа.

К утешению пустынников, Господь особенным знамением показал будущее предназначение Соловецкого острова. Прибрежные жители стали завидовать Преподобным, считая себя наследственными владельцами всего прибрежья и островов Белаго моря. И вот, по общему совету, один рыбак, с женою и со всем домом, приплыл на остров и поселился недалеко от кельи иноков. Преподобные Савватий и Герман не прерывали порядка своей жизни. Раз, в воскресный день, рано утром, окончив келейное правило, о. Савватий с кадильницею вышел из кельи покадить крест, водруженный по прибытии на остров, и услышал громкий плач как бы лица, подвергаемого биению. В ужасе, думая, что это мечтание, Преподобный возвратился в келью и рассказал своему сожителю о слышанном вопле. Герман, выйдя из кельи, также услышал стоны и крики и, достигши места, откуда они раздавались, нашел женщину в слезах, которая рассказала ему следующее: «когда я шла на озеро к своему мужу, встретили меня два светлые юноши; схватив меня, они били меня прутьями, говоря: уходите с этого места; вам нельзя здесь жить, потому что, по воле Божией, оно предназначено для проживания иноков. После этого юноши сделались невидимы». Герман, возвратившись в келью, передал Савватию все слышанное от женщины, и оба прославили Бога. Между тем рыбак, устрашенный видением, взяв жену и имение свое, отплыл обратно в село, где прежде жил. С этого времени никто из мирских людей не дерзал селиться на острове.

Несколько лет протекло уединенной жизни Преподобных на пустынном острове. Душа преподобного Савватия нашла себе здесь покой и безмолвие, к которым стремилась с такою твердостью и постоянством. Когда Герман отплыл на реку Онегу, для приобретения жизненных потребностей, то о. Савватий остался на острове совершенно один – пред лицом всевидящего Бога, Который зрел его терпение, молитвенные труды, духовные подвиги. Утешаемый посещением св. ангелов, Преподобный упражнялся в непрестанном богомыслии, и с каждым днем более и более созревал для вечности.

Предчувствуя приближение своей кончины, прп. Савватий пожелал причаститься св. Таин, и для сего, сев в небольшую лодку, поплыл к берегу. После двухдневного плавания, он вышел на сушу и направился к часовне на реке Выге, где в то время находился игумен Нафанаил, прибывший для посещения православных христиан. По устроению Божию, игумен, идучи к одному больному для Причащения, встретил Соловецкого пустынника на пути к Выге – и эта встреча много обрадовала того и другого: Савватий утешался, что нашел искомое, а Нафанаил с весельем смотрел на седины и постническое лицо Преподобного, о котором так много слышал. «Прошу тебя, отец, говорил прп. Савватий, отними грехи, которые исповедую тебе, властью, данною тебе от Бога, и сподоби меня причащения св. Таин – давно я уже желаю усладить свою душу этою Божественною пищею. Напитай меня ею теперь. Христос Бог указал мне тебя для очищения согрешений, сделанных мною во всю жизнь мою – словом, делом и помышлением». Нафанаил отвечал: «Бог простит тебе, брат» и, помолчав, в удивлении, со слезами произнес: «О, если бы я имел грехи твои, Преподобный!» Савватий продолжал: «конец жизни моей приблизился, прошу тебя, немедля сподоби меня Божественного причащения». Игумен предлагал Преподобному идти к часовне и пождать там до утра, пока он возвратится от больного. «Отец, говорил Савватий, не откладывай до завтра, мы не знаем, будем ли еще живы сегодня, а что будет дальше, как нам знать?» Нафанаил, исполняя желание Преподобного, причастил его и, братски облобызав, просил подождать в часовне своего возвращения. Долго и усердно Преподобный молился, благодаря Бога за причащение и все милости Его, и потом, войдя в келью, стал приготовляться к отшествию из этой жизни.

В то время пристал к берегу, близ часовни, плывший с товаром новгородский купец Иоанн. Он нашел в келье преподобного Савватия, который, вступив в беседу с купцом, поучал его нищелюбию, милосердию и другим добрым делам. Иоанн предлагал старцу на нужды от своего имения, но Преподобный ничего не хотел взять и сказал ему: «сын мой, останься здесь до утра, – увидишь милость Божию и благополучно отправишься в путь». Иоанн не хотел ждать другого дня, стал собираться в дорогу; но вдруг поднялась буря, которая развела сильное волнение в реке и море; купец, хотя против воли, заночевал. На другой день ветер стих, и Иоанн пришел в келью принять от преподобного Савватия напутственное благословение. Толкнув несколько раз с молитвою в дверь, он не получил ответа, и когда затем вошел в келью, то увидел Преподобнаго сидящим в монашеском одеянии и кадильницу стоящую близ него. Иоанн сказал: «прости меня, раб Божий, что я вошел к тебе; прошу, дай мне благословение, чтобы мне благополучно идти в свой путь». Но ответа не было. Думая, что Преподобный спит, Иоанн подошел к нему, коснулся рукою, и только тогда понял, что святая душа его уже воспарила к Отцу Небесному. В то время возвратился от больного игумен Нафанаил и, увидев Преподобного скончавшимся, со слезами лобызал честное тело его. Оба они, Нафанаил и Иоанн, с удивлением припоминали, как один преподал ему св. Тайны на пути, по указанию Промысла Божия, и как другой – тем же Промыслом Божиим – был удостоен слышать предсмертные наставления преподобного Савватия. Кончина его произошла 27 сентября 1435 г. Те же – игумен Нафанаил и купец Иоанн – совершив по чину церковному отпевание Преподобного, предали честное тело его погребению. Мощи преподобного Савватия были перенесены в Соловецкий монастырь при прп. игумене Зосиме и положены в землю за алтарем Успенского собора, где и почивали до 1566 года. В этом году, 8 августа, они, вместе с мощами прп. Зосимы, перенесены в придел, устроенный во имя сих Чудотворцев. На московском соборе, бывшем при митрополите Макарии, в 1547 году, установлено на ряду с другими отечественными святыми совершать память преподобного Савватия 27 сентября. В настоящее время св. мощи его покоятся в Зосимо–Савватиевской церкви, в богато украшенной раке.

Спустя один год по смерти преподобного Савватия, продолжателем подвигов его на пустынном Соловецком острове явился преподобный Зосима. Если преподобный Савватий был Соловецким первоначальником, первым иноком, пожившим на острове в подвигах поста и молитвы, то преподобного Зосиму должно признать основателем Соловецкой обители и первым благоустроителем ее.

Преподобный Зосима происходил из новгородской области, села Толвуя, близ озера Онеги. Родители его, Гавриил и Варвара, воспитали своего сына в благочестии и добрых нравах. С молодых лет Зосима был смирен, тих и кроток и, научившись грамоте, особенно любил чтение божественных книг. По достижении совершеннолетия, он не хотел вступить в брак и, покоряясь тайному влечению, ушел из родительского дома, надел черное платье и поселился в одном пустынном месте. Здесь прп. Зосима, вдали от людей, как отшельник, предался молитве, посту и богомыслию. Скоро Промысл Божий указал ему путь жизни. Познакомившись с иноком Германом, жившим с преподобным Савватием на Соловецком острове, прп. Зосима слышал от него, как этот остров, со своими лесами и озерами, пригоден для монашеской и пустынной жизни. В юном отшельнике появилось желание быть преемником подвигов преподобного Савватия, и он просил о. Германа проводить его на Соловки. В это время родители прп. Зосимы умерли. Похоронив их и раздав имение их бедным, о. Зосима с Германом отправились к Соловецкому острову. Путешествие их было благополучно, и они пристали к острову, близ пресноводного озера. Здесь, поставив себе из древесных ветвей кущу, пустынники совершили всенощное бдение, моля Господа благословить намерение их. Господь утешил их пророчественным видением: утром преподобный Зосима, выйдя из кущи, увидел необыкновенный свет, осиявающий всю окрестность, и на востоке, на воздухе, прекрасную и великую церковь. Удивленный этим видением, пустынник поспешил в кущу. О. Герман, заметив перемену в лице своего сожителя, спросил его, не видел ли он чего-либо необыкновеннаго? Прп. Зосима разсказал ему все, что видел. При этом о. Герман, вспомнив о чудесном прогнании мирян с острова еще при Савватии и о пророчестве, что здесь будут жить иноки, сказал прп. Зосима: «не ужасайся и будь внимателен; мне кажется, что чрез тебя Господь соберет множество монахов». Разсказ о. Германа о событии при Савватии утешил прп. Зосиму, и они решились строить монастырь. Помолившись Богу, пустынники принялись рубить лес для построек, поставили ограду и кельи. Своими руками они добывали себе пропитание, возделывая и засевая землю. Но эти телесные труды нисколько не ослабляли молитвенных подвигов их.

Впрочем, пустынники должны были перенести много испытаний, прежде чем увидели свою обитель населенною иноками. О. Герман отправился на приморский берег и замедлил там некоторое время. Когда он хотел отплыть на остров, то уже не мог следовать туда, по причине бурной осенней погоды; ужасный ветер поднял в море сильное волнение и нагнал множество льду, так что всякое сообщение с Соловецким островом было пресечено. Таким образом о. Герман зазимовал на берегу, а прп. Зосима один остался на острове. Одному Богу, ведущему сокровенное и тайное, известны труды и подвиги, понесенные преподобным Зосимою в эту зиму. Его укрепляла непоколебимая надежда на Бога, к Которому он был привержен «от ложесн, от чрева матери своея» (Пс.70:6). Много он принял искушений и от ненавистника всякаго добра, духа злого, который старался устрашить его различными привидениями. Мужественный воин Христов ограждался крестом и молитвою, как непреоборимым оружием, и усилия вражии оставались тщетными.

К духовной брани присоединились заботы о пропитании в месте, столь отдаленном от человеческих жилищ. Зима была продолжительная и суровая; припасы, заготовленные летом, истощились. Преподобный недоумевал, чем ему прокормиться до лета; от времени до времени смущала его мысль – умереть голодною смертью. О. Зосима не поддавался унынию и утешался упованием на Промысл Божий, столько раз уже благодеявший ему. Скоро Господь помог Своему подвижнику. К Зосиме пришли два незнакомца и вручили ему запас хлеба, муки и масла, говоря: «возьми, отец, и употребляй, а мы, если Господь повелит, придем к тебе». Преподобный в изумлении не спросил, откуда они, а незнакомцы ушли и более не возвращались. Ясно было, что это посещение Божие, и что Промысл Божий хранил своего избранника.

По окончании зимы, Герман приплыл с рыбаком Марком, пожелавшим разделить с преподобными уединение, а также привез достаточное количество пищи и мрежи для рыбной ловли. Вскоре Марк принял монашеское пострижение и был первым учеником Преподобных. Примеру его последовали многие прибрежные жители, которые, приплывая на остров, строили себе кельи подле келий прп. Зосимы и Германа, и снискивали пропитание трудами рук своих. Преподобный Зосима, видя умножение учеников, построил небольшую деревянную церковь в честь Преображения Господня, на том месте, где было ему пророчественное видение храма в воздухе, к церкви приделал небольшую трапезу и открыл общежитие. Таким образом основалась Соловецкая обитель, до ныне сохраняемая милостию Божиею, не смотря на все пережитые ею испытания.

Устроив монастырь, прп. Зосима послал одного инока в Новгород, к архиепископу Ионе, с просьбою о назначении игумена и за благословением на освящение храма. Архиепископ определил Соловецким игуменом иеромонаха Павла, который, по прибытии в Соловки, освятил церковь Преображения Господня. Но этот игумен, не вынося трудностей пустынной жизни, скоро возвратился в Новгород. То же случилось и с преемником его – игуменом Феодосием. Тогда братия Соловецкого монастыря положили на общем совете – не брать себе игуменов из других монастырей, а избирать из среды своей. Приводя в исполнение свое решение, они отправили к новгородскому архиепископу посланных, с просьбою, чтобы он призвал отца их – Зосиму и рукоположил его в священство и игуменство, хотя бы и не без сопротивления со стороны смиренного старца. Архиерей так и сделал: вызвав к себе письмом Преподобного, убедил его принять священство и игуменство. Получив для своей обители богатые жертвы граждан, состоящие из денег, одежд, сосудов, съестных припасов, Преподобный с честию был отпущен владыкою в Соловки. С радостью братия приветствовали возвращение своего уважаемого и любимого настоятеля. Знамение благодати Божией еще более усилило общее почтение к прп. игумену. Когда он совершал в своей обители первую литургию, то лицо его светилось, как лицо ангела, и церковь исполнилась особенного благовония. Преподобный, по окончании богослужения, благословил просфорою некоторых купцов, бывших в то время в обители, а они, войдя из церкви, по неосторожности, обронили ее. Проходя мимо, инок Макарий заметил пса, который старался схватить что-то и не мог, по причине поднимавшегося пламени. Приблизившись, Макарий увидел, что эта просфора, потерянная купцами. Подняв ее, инок принес к преподобному игумену и, к немалому удивлению всех, рассказал свое видение.

С умножением братий, прежняя деревянная церковь оказалась тесною. Прп. Зосима построил новую, больших размеров, в честь Успения Божией Матери, а также поставил много келий и распространил монастырь. Кроме того, в благословение увеличивающейся обители своей, он решился перенести мощи преподобного Савватия, скончавшегося на реке Выге и погребенного при тамошней часовне. В этом намерении Преподобный окончательно утвердился посланием иноков Кирилло–Белоезерскаго монастыря. «Мы слышали – писали иноки – от пришельцев из вашей страны о Соловецком острове, что он издревле был необитаем, по причине неудобства морского пути, а теперь на этом острове, по воле Божией и ходатайству Пресвятой Богородицы, вашим старанием сооружен монастырь честнаго Преображения Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, собралось множество братии и все устроилось прекрасно. Только вы лишены одного блага, – именно забыт вами прп. Савватий, прежде вас живший на этом месте, скончавшийся в посте и труде, – подобно древним преподобным отцам, – совершенный в добродетели. Он всею душою возлюбил Христа, удалился от мира и получил блаженную кончину. Некоторые иноки нашего монастыря, будучи в Новгороде, слышали повествование боголюбивого Иоанна, как он на реке Выге сподобился видеть преподобного Савватия и получить от него духовное наставление, и, по кончине, похоронил его с игуменом Нафанаилом. Разсказал Иоанн нашим братиям, как Бог, по молитвам преподобного Савватия, чудесно сохранил его с братом Феодором от потопления в море. Мы слышали, что у гроба его совершились и другия знамения и чудеса. Он угодник Божий, и мы свидетели добродетельной жизни его, потому что этот блаженный отец довольно пожил с нами в Кирилловском монастыре. Поэтому мы даем вам духовный совет, – не лишайтесь такого дара, поспешите перенести к себе преподобного и блаженного Савватия, чтобы мощи его находились там, где он потрудился много лет». Такое послание, как нельзя более, согласовалось с желанием самого прп. Зосимы и Соловецкой братии. Приготовив корабль, они отправились с попутным ветром на поморское прибрежье. Достигнув реки Выги и откопав гроб прп. Савватия, они нашли мощи нетленными, невредимою и самую одежду, – в воздухе разлилось необычайное благоухание. С пением священных песней, Соловецкие иноки перенесли св. раку на корабль и с попутным ветром благополучно достигли своей обители. Первоначально честные мощи были положены в земле, за алтарем Успенского собора, и над ними устроена часовня. Многие болящие, приходя сюда с верою, получали исцеление по молитвам Преподобного. Сам о. Зосима каждую ночь горячо молился в этой часовне, и часто утренняя заря заставала его на молитве. Купец Иоанн, бывший при погребении Савватия, и с братом своим Феодором, имея к нему особенную любовь, написал образ Преподобного и с щедрым подаянием вручил его игумену Зосиме. С благоговением, приняв и лобызав изображение первоначальника Соловецкого, о. Зосима поставил его в надгробной часовне и обратился к Преподобному с следующими словами: «хотя ты и окончил временную жизнь телом, но не отступай от нас духом, руководствуй нас ко Христу Богу, наставляя соблюдать заповеди Господни, носить крест свой и последовать нашему Владыке. Имея дерзновение ко Христу и Пречистой Богоматери, будь молитвенником и ходатаем о нас недостойных, жительствующих в этой обители, которою ты начальствуешь; будь помощником и заступником пред Богом нашему братству, чтобы мы, по твоим молитвам, пребыли невредимыми от злых духов и людей, прославляя св. Троицу, Отца, Сына и св. Духа».

Поселение иноков на пустынном острове, основание и распространение Соловецкой обители возбудили зависть корыстолюбивых и недоброжелательных людей. Многие из Корельских жителей, а также поселенцев боярских и служителей, вельможных господ, приплывали к острову, ловили в озерах рыбу, а монастырю ловить не позволяли, называя себя хозяевами и владельцами Соловецких островов. В жару спора они обижали прп. Зосиму и всех иноков досадными словами и делали им всякие неприятности: даже грозили разорить обитель и выгнать оттуда монахов. Преподобный игумен решился отправиться к новгородскому архиепископу Феофилу и просить у него помощи и защиты. Прибыв в Новгород, прп. Зосима был благосклонно принят архиепископом, который советовал ему изложить свои нужды пред главными боярами, управлявшими городом. Прп. Зосима обошел их домы и просил не допустить обители своей до разорения: все знатные люди обещали ему свою помощь. Но между всеми новгородскими боярами, в то время отличалась богатством и влиянием на дела Марфа Борецкая: ея то поселенцы и рабы особенно часто причиняли разные обиды Соловецкому монастырю. Заслышав о Соловецком игумене и предубежденная против него наговорами своих домашних, она повелела с безчестием отогнать его от своего дома. С терпением и кротостью принял прп. Зосима это безчестие и пророчески сказал своим ученикам: «настанет время, когда жители этого дома не будут ходить по своему двору; двери дома затворятся и уже не отворятся: этот двор опустеет». Видя доброе расположение бояр к Соловецкой обители, архиепископ созвал их к себе, вновь изложил им обиды монастырю от пришлых людей и убедил помочь монастырю. Игумен получил от доброхотных дателей много пожертвований на нужды обители церковными сосудами, св. одеждами, золотом, серебром, хлебом. Скоро и сама Марфа раскаялась, что оскорбила Преподобного и желая загладить причиненную ему обиду, пригласила его к себе на обед. О. Зосима, по своему незлобию, принял это приглашение, и когда вошел в дом боярыни, то был с честию встречен самою хозяйкою и всем семейством ея и посажен на почетном месте. Все ели и пили с знаками живейшего удовольствия, а Преподобный сидел молча и, по обыкновению, мало вкушал от предлагаемой пищи. Взглянув на гостей, он в изумлении опустил глаза; взглянув в другой и третий раз, он видел то же самое, именно: шесть главнейших бояр сидящими без голов. Поняв, что означает это видение, Преподобный вздохнул и прослезился, и уже не мог вкушать ничего из снедей, как ни просили его собеседники. После обеда Марфа, испросив у прп. Зосимы прощение за прежнее оскорбление, дала монастырю во владение землю, утвердив это пожертвование грамотою. Когда Преподобный вышел из дома ее, то ученик его, Даниил, спрашивал его о причине скорби и слёз во время обеда; о. Зосима объяснил ему свое видение, заметив, что эти шесть бояр будут со временем обезглавлены, и просил никому не говорить об этом. Немного спустя по возвращении Преподобного в обитель, исполнилось и пророчество его о запустении дома Борецкой, и видение во время обеда. Смирив Новгород силою оружия, великий князь Иоанн III повелел казнить тех шесть бояр, которых преподобный Зосима видел обезглавленными, а Марфу Борецкую отправить в ссылку. Имение ее было разграблено, дом и двор запустели.

Преподобный Зосима, достигнув маститой старости и предчувствуя приближение кончины, стал приготовляться к переходу в вечность. Он устроил себе гроб и часто со слезами смотрел на него, памятуя свою смерть. Когда постигла его болезнь, то, призвав братию, говорил им: «вот я отхожу из этой временной жизни, а вас предаю всемилостивому Богу и Пречистой Богородице; скажите, кого желаете иметь игуменом вместо меня!» При этом случае выразилась общая любовь учеников к своему учителю. Все со слезами говорили умирающему игумену своему: «мы хотели бы, отец наш, с тобою быть погребенными, но это не во власти нашей; пусть же Тот, Кто возвестил тебе отшествие из этой жизни, Христос Бог наш, пусть он даст нам чрез тебя наставника, который управлял бы нами ко спасению; да почиют над нами благословение и молитвы твои, – позаботившись о нас в этой жизни, не оставляй нас сирыми по отшествии твоему к Богу». Преподобный отвечал: «я сказал вам, дети, что предаю вас в руки Господа и Пречистой Богородицы, а так как вы относительно игумена возложили свое упование на Бога, Пречистую Богоматерь и мое смирение, то да будет вам игуменом Арсений, – он способен к управлению монастырем и братиею», – этими словами прп. Зосима вручил игуменство благочестивому иноку Арсению. «Вот я поставляю тебя, брат, строителем и управителем св. обители этой, и всей братии, собранной любовью к Богу. Берегись, чтобы не утратилось что либо из монастырских законоположений, как то: относительно соборной церковной службы, ястия и пития в трапезе, и других монастырских обычаев, уставленных мною; пусть все это будет целым и ненарушимым. Господь да направит стопы ваши к деланию заповедей Своих, молитвами Пречистой госпожи Владычицы нашей Девы Богородицы и всех святых, а также и угодника Своего прп. Савватия. Господь наш Иисус Христос да защитит вас от всех вражеских наветов и утвердит в божественной любви. Я, хотя и разлучаюсь от вас телом, отдавая долг природе, но духом пребуду с вами неотступно. Вы узнаете, что я обрел благодать пред Богом, когда, по моем отшествии, обитель распространится, соберется множество братии, это место процветет духовно, и в телесных потребностях не будет иметь скудости». Сказав все это братии, он целовал их в последний раз, всех благословил, с воздеянием рук молился о монастыре, своей духовной пастве и о себе, наконец перекрестился и произнес: «мир вам!» После этого, подняв патухающие глаза вверх, проговорил: «Владыко Человеколюбче, сподоби меня стать одесную Тебя, когда Ты придешь во славе судить живых и мертвых и воздать каждому по делам», затем, преподобный Зосима лег на одр и предал душу свою Господу, для Которого трудился всю свою жизнь. Это было 17 апреля 1478 г. Совершив отпевание, иноки похоронили своего игумена в гробе, который он сам приготовил, за алтарем Преображенского собора, а впоследствии устроили над его могилою часовню, в которой поставили св. иконы. Все верующие, притекая сюда с молитвою, получали, по молитвам Преподобного, облегчение скорби и исцеление болезней. Московский собор, бывший при митрополите Макарии в 1547 году, положил, на ряду с другими отечественными святыми, совершать память преподобного Зосимы в день его кончины 17 апреля. 8 августа 1566 года св. мощи его, вместе с мощами преп. Савватия, перенесены в придел, устроенный в честь сих Чудотворцев. В настоящее время мощи преподобного Зосимы находятся, в богато украшенной раке, в Зосимо–Савватиевской церкви.

Прп. Герман был родом из города Тотьмы. Родители его были люди простые и благочестивые, почему Герман в юности своей не был научен даже и начаткам образования и на всю жизнь остался неграмотным; но ум и сердце его без школы и книг были воспитаны в строгих правилах христианской нравственности и благочестия. С юных лет, стремясь к Богоугождению и спасению, он, по достижении зрелого возраста, посвятил себя всецело на служение Богу в иноческой жизни. Молва о чрезвычайном удобстве Соловецкаго острова для пустынного подвижничества привлекла его на Беломорский берег, и с рыболовами летом, вероятно 1428 года, он посетил место своих будущих подвигов. Хотя Соловецкий остров вполне соответствовал влечениям его души и представлялся ему совершенно удобным для глубокого безмолвия, однако же он не решился остаться там на жительство один. По окончании лета, Герман возвратился с рыболовами на Поморский берег и поселившись на реке Выге при часовне, подвизался в молитве и посте.

Но, узнав и полюбив Соловецкий остров, прп. Герман сделался проводником и сожителем первым обитателям его – преподобным Савватию и Зосиме. Удалившись из Валаамского монастыря и отыскивая более уединенное место, инок Савватий, объятый огнем божественной любви и смиренномудрия, устремился к Белому морю, с непреодолимым желанием достигнуть Соловецкаго острова. На реке Выге он встретился с прп. Германом, от которого еще более услышал об удобстве Соловецкаго острова для пустынножительства. Заготовив ладью, съестные припасы и орудия для возделывания земли, иноки поплыли на остров и поселились в келье с версту от берега. Здесь они были утешены особенным знамением, предвещавшим будущее предназначение острова. На острове поселился рыбак с женою. В один воскресный день, рано утром, прп. Савватий услышал плач и стоны, и когда прп. Герман пошел к месту, откуда они слышались, то увидел женщину в слезах, которая и рассказала ему, что два светлые юноши били ее, повелевая оставить остров, определенный, по воле Божией, для жительства иноков. После этого рыбак с женою отплыл с острова.

Несколько лет продолжалось это пустынное сожительство преподобных Германа и Савватия. Оно кончилось вместе с смертью прп. Савватия, которая случилась в отсутствие преп. Германа на реку Онегу за припасами, и случилась не на острове, а на реке Выге, куда прп. Савватий приплыл, в предчувствии кончины, для причащения св. Таин. По смерти прп. Савватия, Герман нашел другого ревнителя пустынной жизни в юном отшельнике Зосиме, которого пленил своим повествованием о Соловецком острове. Пустынники прибыли в 1436 году на остров и поселились близ пресноводного озера. Прп. Зосима поставил себе келью, а в полверсте от него Герман устроил для себя кущу. С этого времени прп. Герман делается постоянным обитателем острова, участником молитвенных подвигов прп. Зосимы и ревностным помощником его в основании монастыря. Будучи человеком не книжным, но убежденный в том, что жизнь великих подвижников весьма назидательна, Герман впоследствии велел записать клирикам для памяти все, что он видел при жизни преп. Савватия, о происшествии своём с ним на острове и о разных событиях из жизни блаженных отцов. Таких записок составлялось не мало: ими воспользовался ученик прп. Германа, Досифей, при составлении жития преподобных Зосимы и Савватия.

Более 50 лет прп. Герман прожил на холодном острове, стараясь как можно более быть полезным для обители. И при жизни прп. Зосимы, и по смерти его, он по нуждам монастыря не раз путешествовал на твердую землю. Святая любовь не взирала ни на опасности плавания по обманчивому морю, ни на другие неудобства пути, не легкие особенно для дряхлой старости. Самая смерть застигла его на службе обители. При игумене Арсении, преемнике св. Зосимы, прп. Герман, был послан в Новгород по делам монастыря, в обители св. Антония Римлянина почувствовал близость кончины и, после исповеди и причащения св. Таин, мирно предал дух свой Богу. Ученики его везли тело почившего в Соловецкий монастырь, но за распутицею оставили его на берегу реки Свири у часовни деревни Хавроньиной. Чрез пять лет, при игумене Исаии, братия решились перевезти гроб прп. Германа в Соловецкую обитель. Посланные, откопав в земле и открыв гроб его нашли мощи нетленными. Гроб, встреченный в обители с великою честию, сначала был поставлен близ алтаря, по правую сторону церкви св. Николая, рядом с мощами преп. Савватия, потом над местом погребения прп. Германа устроена часовня, а в 1860 году каменная церковь во имя его.

Предание сохранило память о явлении прп. Германа пресвитеру Григорию на старой Тотьме; почему в 1602 году этим пресвитером был составлен древний тропарь Преподобному и написан образ, где Преподобный представлен вместе с св. Зосимою и Савватием. Притекавшие к сей иконе получали исцеления в тяжких болезнях. Церковная память прп. Германа, с 1692 года, совершается местно в Соловецкой обители 30–го июля, по благословенной грамоте московскаго и всея России патриарха Иоакима.

Преподобный Елисей жил и подвизался в Соловецкой обители во времена, близкие к преподобному Зосиме, и, быть может, был его сподвижником. О совершившемся над Елиссеем чуде преподобнаго Зосимы повествует игумен Вассиан, который был настоятелем в обители спустя не более 40 лет после кончины преподобнаго Зосимы, и повествует как о давно бывшем и слышанном им от древнего старца, бывшего современником преподобного Елисея. Из жизни подвижника только и известен один предсмертный его подвиг, в котором ясно выразилось великое благочестие старца и помощь горняя, осенившая его по заступлению преп. Зосимы.

Четыре брата: Елисей, Даниил, Филарет и Савватий по благословенно своего настоятеля ловили рыбу на реке Выг у порога Золотца, в 60 верстах от монастыря. Однажды, когда все они исправляли рыболовные сети, Даниил по откровению ли Божию или по каким-либо внешним признакам вдруг начал говорить Елисею: «Напрасно, брат, ты трудишься в исправлении этих сетей: не будешь ловить ими рыбу; к тебе приблизилась смерть, и ловля твоя окончилась». От этих слов ужас и страх объяли Елисея; он начал скорбеть и тужить не потому чтобы боялся смерти, а оттого, что не был еще пострижен в великий ангельский образ (схиму). На месте же том не было священноинока, который бы совершил пострижение. Уныние возросло в его душе до изнеможения телесных сил. Сердобольные братия утешали его, убеждая положиться на волю Господа, Который всюду и всех назирает всевидящим оком, видит и их нужду и силен исполнить всякое желание, когда призывают Его от всей души и чистым сердцем. В заключение, видя в старце умножающиеся скорби и болезнь тела, предложили ему, чтоб он, став пред невидимое присутствие Божие и прочитав «Достойно есть» с крестным знамением, сам возложил на себя схиму, призывая в помощь и содействие молитвы и благословение преподобных Зосимы и Савватия. Совет был принят и исполнен.

Настала ночь; больной положен был в постель; упокоились подле него и утомленные братия; но когда они встали от краткого сна, то больного уже не было с ними в келье. Отправились на поиск и встретили его идущим к ним на встречу из лесу и без схимы. На вопрос о случившемся он объявил: «Множество бесов пришли к нам в келью, напали на меня с яростью, силою увлекли от вас, сорвали с меня схиму, но преподобный Зосима отъял меня у них». Схима была найдена заброшенной на дерево.

Братия решили везти преподобного Елисея в Суму (60 верст), где при монастырском подворье находился иеромонах. Положили больного в судно и пустились вниз по реке Выг. Эта река весьма неудобна к плаванию по сильной быстроте и множеству подводных каменных порогов; братия часто приходили в смятение от опасностей, но преподобный Елисей ободрял их, говоря: «Не бойтесь, здесь с нами отец наш Зосима». Без вреда проплыли они опасную реку, вышли в море и достигли пристанища в реке Вирме. Больной между тем более и более изнемогал и не переставал сокрушаться о лишении схимы.

Опять настала ночь. На Вирме братия переменили судно, взяли в помощь себе несколько человек для дальнейшего плавания. Когда они находились на середине Сумской губы, началась великая буря, волны уподобились горам, на судне разорвался парус, сломалась мачта, весла выбило волнами из рук гребцов; к тому же налегла такая тьма, что путешественники едва видели друг друга. Все были в отчаянии, наемники роптали и укоряли иноков; но болящий не малoдyшecтвoвaл, его успокаивало дивное видение из иного мира. «Не бойтесь и не скорбите, братия, говорил он, едва дыша от изнеможения; я вижу нашего отца Зосиму с нами на судне, – он помогает нам; все это случилось с нами по действию диавола, желающего погубить мою душу, но Бог, по молитвам преподобного Зосимы, истребит супостата».

Вскоре ветер начал утихать, волны улеглись, на море водворилась тишина. Путешественники очутились близ сумского пристанища, которого не надеялись видеть, отдавшись на волю волнам, во тьме ночной, без паруса и весел. Пристав к берегу, они с ужасом увидели, что больной скончался, и радость их мгновенно превратилась в плач. С горькими слезами они взывали к преподобному Зосиме: «Преподобный отец наш, надеясь на твои молитвы, какой мы вынесли труд, какую вытерпели в море беду, – и вот теперь все это напрасно: что надеялись получить, не получили!» Но, спустя некоторое время, в усопшем обнаружилось движение, отворились его уста и он начал говорить.

На подворье преподобный Елисей был пострижен в великий ангельский образ и сподобился причастия Божественных Таин Тела и Крови Христовых; затем, прославил Бога и, простившись со всеми, почил о Господе. Тело его погребено было за алтарем церкви Святителя Николая с южной стороны.

Проходили годы, многими было забыто и имя его. Спустя более столетия, гроб с мощами подвижника обнаружился на поверхности земли, и вскоре последовали явления преподобного и исцеления больных. В 1668 году в Сумской острог был послан царский стольник Александр Севастьянович Хитрово, который после исследования поставил над гробом преподобного небольшую часовню. Второе исследование о преподобном Елисее происходило в 1710 году, по указу архиепископа Холмогорского Рафаила, при Соловецком архимандрите Фирсе.

По свидетельству «Соловецкого патерика» (М., 1906), гробница преподобного Елисея находится под алтарем новой деревянной церкви; над ней поставлена новая деревянная рака с изображением на верхней доске лика преподобного. Служат ему молебны и панихиды. После каждой литургии прихожане долгом почитают сходить на поклонение преподобному. Отправляясь на море для промыслов, испрашивают благословения и молитв. У мощей преподобного совершаются исцеления.

Уроженец Ростова, Феодорит ушел из дома своих родителей в Соловецкий монастырь, и через год, 14–ти лет, приняв пострижение, был поручен на послушание престарелому и весьма мудрому пресвитеру Зосиме. Феодорит прослужил при обители пятнадцать лет, и, навыкнув всякой духовной мудрости, укрепился в подвигах добродетели.

Тогда он был рукоположен новгородским архиепископом в иеродиакона, и, пробыв один год у своего старца, испросил у него дозволение посетить другие монастыри. Прежде всего, он направил свой путь к преподобному Александру Свирскому, который принял его любезно, назвав при встрече по имени; потом, обойдя другие монастыри, поселился в Кирилло–Белоезерском, где нашел старца Сергия и других святых мужей.

Пробыв года два в Кирилловской обители, он углубился в пустыни, окружающие этот монастырь, и здесь нашел Порфирия, бывшего игумена Сергиева монастыря, Артемия, Иоасафа и других пустынников высокой жизни, уже состарившихся в иноческих подвигах.

Феодорит, прожив здесь около четырех лет, получил от своего Соловецкого наставника письмо, в котором он, предчувствуя кончину, призывал своего ученика к себе. Ни отдаленность расстояния, ни трудности пути не удержали Феодорита: он поспешил к своему учителю, чтобы обнять многолетнего старца, облобызать его священные седины, и год служил ему в его немощах и недугах, до блаженной его кончины.

После этого Феодорит решился принять на себя подвиг апостольский: он отправился на устье Колы, в землю диких лопарей. С языком их он успел познакомиться в Соловецком монастыре, потому что, по свидетельству жития преподобных Зосимы и Савватия, многие соседи инородцы: Ижора, Чудь, Лопье, Каяне и Мурмане приходили в обитель преподобных и, принимая святое крещение, делались монахами.

Лопари были самые грубые идолопоклонники, кланялись истуканам, боготворили ночных нетопырей, гадов, и разных пресмыкающихся, ели нечистое и скверное, не знали жизни городской и селениями, а жили отдельными семьями. Но это были простые сердца, на которых семя слова Божия могло принести добрые плоды. Феодорит перевел некоторые славянские молитвы на язык лопарей и обучил их истинам веры. Помощником ему в христианском просвещении лопарей был старец Митрофан.

Двадцать лет Феодорит трудился в этом святом деле. В Новгороде он был рукоположен в иеромонаха, некоторое время был духовником митрополита и, возвратившись к лопарям, основал там монастырь, который, впрочем, принужден был вскоре оставить по ненависти иноков, не желавших строгих правил устава его. Между лопарями было уже две тысячи крещеных.

Удалившись в новгородскую область, и потом, вызванный в Москву, он был поставлен архимандритом Суздальского Спасо–Евфимиева монастыря. Блаженный Феодорит в сане архимандрита 5 лет настоятельствовал в Суздальской Спасо–Евфимиевой обители (до 1554 года), но, по клевете еретиков, единомысленных с Башкиным, старец–труженик подвергся двухлетнему заточению в Кирилло–Белоезерском монастыре.

Освобожденный из заточения, он некоторое время жил в Ярославском монастыре, откуда был вызван в Москву и в 1558 году отправлен царем Иоанном Васильевичем Грозным в Царьград с вопросом к патриарху о короновании. Возвратившись из Греции, Феодорит принес царю ответное послание патриарха, и за эту услугу ему была назначена награда, состоящая из 300 сребренников и собольей шубы, крытой аксамитом (парчой). Но Феодорит пожелал принять только 25 сребренников, и когда царь прислал ему и шубу, то инок продал шубу, деньги раздал бедным, а сам удалился на покой в Прилуцкий монастырь, Вологодской губернии.

Отсюда он два раза посещал просвещенных им лопарей и, наконец, после многотрудных подвигов и скорбей, почил мирно сном смерти на месте своего пострижения в Соловецком монастыре и погребен близ южной стены Преображенского собора. Над могилой его доселе сохранилась белая плита со следующей надписью: «Лета 7079 (1571) августа 17 дня преставися раб Божий священноархимандрит Суздальский Евфимиева монастыря, священноинок Феодорит, Соловецкий постриженник». Церковь за подвижническую жизнь и просветительские труды дала ему титло «блаженного».

Святитель Филипп (Колычев) родился 11 февраля (ст. ст.) 1507 года в семье московского боярина Стефана, ближнего человека Великого Князя Василия Иоанновича. Имя его в Святом Крещении было Феодор. В училище, куда отрок был отдан для «книжного учения», он особенно полюбил духовное чтение и «в ранних летах выказывал особенное благочестие».

В правление Великой Княгини Елены Феодор поступил на службу к великокняжескому двору. Положение его было блестящим. Малолетний Иоанн IV принял его в круг своих приближенных. Но не было сердце Феодора привязано к мирским почестям и славе. В 1537 году, 5–го июля (ст. стиля), в третье воскресение по Пятидесятнице, «он пришел в храм, и на литургии услышал Евангельский глас: «никто не может служить двум господам, ибо или одного он будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а другому нерадеть» (Мф.6:24).

Слова эти, и прежде неоднократно слышанные Феодором, благодатно подействовали на него, и он решился навсегда уйти от мира и всех соблазнов его. Ему известно было о дальней Соловецкой обители и о подвигах ее основателей, преподобных Савватия, Зосимы и Германа.

Втайне от всех, переодевшись в простую одежду, он скрылся из Москвы и направил свой путь на Север.

У Онежского озера, в деревне Хижи (хижины), он прожил некоторое время у благочестивого селянина Субботы. Феодор делил с ним труды и заботы по хозяйству, отчего внешность его изменилась, и «нелегко было узнать прежнего царедворца в сельском пастухе». Приближалась осень, и Феодор покинул гостеприимного хозяина, желая достичь Соловецкого острова до наступления зимы.

Игумен Алексий и братия с любовью приняли нового послушника. Более полутора лет проходил он нелегкие послушания. Феодор приводил иноков «в удивление тою решительностию, с какой старался подражать им, отсекая от себя мирския страсти». Настоятель и братия, видя «благое произволение его», сочли его достойным иноческого чина. Феодор был пострижен и наречен Филиппом.

Новоначальный инок был отдан на послушание иеромонаху Ионе, опытному подвижнику, который в юности своей был собеседником преподобного Александра Свирского, тогда уже прославленного в лике святых. «Иона радовался о своем ученике и пророчески говорил о нем братии «этот будет настоятелем в святой нашей обители».

Инок Филипп выполнял различные тяжелые послушания: смотрел за монастырской кузницей, трудился в хлебне, где он охотно носил воду и дрова. В Спасо–Преображенском сборном храме обители был образ Богоматери «Хлебный», явившийся Филиппу, когда он проходил послушание в хлебне.

Будущему игумену дали послушание при храме, в качестве екклесиарха, и здесь усердное исполнение своих обязанностей снискало ему всеобщее уважение и любовь. Но даже тень славы человеческой смущала инока Филиппа, и он удалился из монастыря в пустынь, ныне называемою Филипповской. Много лет прошло в уединении и сокрытых от посторонних глаз подвигах. Когда он возвратился в обитель, игумен Алексий приблизил его к себе, сделав помощником по разным частям управления. В 1548 году игумен пожелал передать управление монастырем Филиппу. Неоднократно Филипп отказывался от звания настоятеля, но игумен Алексий, в душе своей похваляя смирение избранного им преемника, созвал братию, и, сказав о своей старости и немощах, спросил: «кого по нем изволят они в настоятели?» Братия согласно назвали Филиппа достойнейшим из всех. Тогда, не смея прекословить общему решению, инок Филипп отправился с несколькими братиями в Новгород к архиепископу Феодосию, который рукоположил его во пресвитера и вручил ему игуменский жезл. Престарелый игумен Алексий со всею братией торжественно встретил Филиппа на пристани с крестным ходом, ввел в храм и поставил на свое место. 17 августа (ст. ст.) 1548 года игумен Филипп соборно совершил первую литургию. Силы игумена Алексия стали восстанавливаться, и игумен Филипп упросил его продолжать правление, обещая полное послушание. Алексий вторично принял жезл правления и еще полтора года был настоятелем. Филипп удалился в свою любимую пустынь, и еще более строгой, чем прежде, была жизнь его.

Игуменство святителя Филиппа продолжалось 18 лет, считая со дня поставления и до призвания на Всероссийскую митрополию. Соловецкий патерик так повествует о деятельности святого игумена: «На всем легла печать мудрой прозорливости его, не только для тогдашняго, но и для будущего благоустройства обители». Время его настоятельства «…напечатлелось в Соловецкой обители неизгладимыми чертами: там, по истине, если бы умолкли люди, возопили бы самые камни».

Монастырское хозяйство в то время, когда инок Филипп стал игуменом, требовало немалых трудов. Еще оставались последствия сильного пожара, произошедшего в 1538 году. Игумен Филипп увеличил число соляных варниц на морском берегу шестью новыми. Царь Иоанн Васильевич разрешил в 1548 году продавать безпошлинно 10 000 пудов соли (вместо 6 тысяч) и на вырученную сумму также безпошлинно делать закупки. В монастыре готовились к большому строительству: был поставлен кирпичный завод, проводились дороги, было проведено лесоустройство с тем, чтобы беспорядочные рубки не истощали лес. Множество озер острова, общим числом 52, были соединены каналами и сведены к монастырю, у восточной стены которого игумен Филипп благословил копать большое озеро, ныне называемое Святым. За счет системы каналов монастырь был не только обеспечен запасом питьевой воды, но и стены его получили дополнительную защиту с восточной стороны. В то время еще не было тех стен и башен, которые привычны для нашего взора, и поэтому для обороны монастыря озеро имело важное значение. В самом монастыре игумен благословил построить двух- и трехэтажные корпуса для братских келлий. В гавани Большого Заяцкого острова он построил каменную пристань с палатою о поварнею.

При столь нелегких трудах игумен Филипп не усомнился приступить к строительству соборного храма в честь Успения Божией Матери. В храме также предполагалось возвести придел в честь Усекновения главы Иоанна Предтечи и присоединить к храму просторную трапезную палату. Надеясь на помощь Государя, игумен Филипп обратился за помощью в Москву. Иоанн IV был особенно щедр к Соловецкой обители в то время и пожаловал монастырю в 1550 году Колежемскую волость, а в следующем году деревню Сороцкую (Сорока, ныне Беломорск), где при Троицкой церкви был погребен первоначально преподобный Савватий.

Успенский собор был возведен искусными новгородскими зодчими. В 1557 году, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, игумен Филипп освятил новый храм.

Вскоре после освящения Успенского собора Игумен Филипп объявил братии о своем намерении построить еще более великолепный храм в честь Преображения Господня. Часть иноков высказывала опасение, что нет достаточных средств.

Уповая на помощь Божию, игумен Филипп приступил к строительству. Спасо–Преображенский собор был заложен в 1558 году. «С особенною любовию занимался Филипп сооружением этого храма; все делалось под неусыпным надзором его: своими руками он участвовал в работах, примером своим возбуждая ревность в работавших».

Царь пожертвовал 1000 рублей на новый храм, а в 1559 году разрешил безпошлинный провоз соли и безпошлинную закупку разных припасов. Строительство не было завершено при игумене Филиппе, но он успел приготовить утварь, сосуды, образа, ризы, кадила, серебряные подсвечники, цветные стекла для окон, и под папертью, с северной стороны, ископал себе могилу.

Близилось время, когда игумен Филипп должен был навсегда покинуть Соловецкую обитель и взойти к высокому служению митрополита Всея Руси. Не только в самой обители проявились благие плоды его трудов. В монастырских волостях он входил во все нужды крестьян, вплоть до того, что из монастыря отпускали дрова для варки соли в деревнях. Игумен сам указывал, какие работы когда проводить, и какими семенами засевать поля. Наиболее вредные пороки – пьянство и игра в зернь – были им запрещены, под угрозою изгнания из монастырских волостей.

Более всего игумен Филипп уделял внимание духовной жизни братии. «Переходя от подвига к подвигу, возвышаясь от добродетели к добродетели, он действовал на сердца примером гораздо более, чем словами, – силою любви несравненно более, чем силою власти». Четверо подвижников, подвизавшихся в обители во времена игуменства святителя Филиппа, прославлены Церковью – преподобные Вассиан и Иона Пертоминские и миряне Иоанн и Лонгин Яренгские.

Внимание Иоанна Грозного к обители было связано и с тем, что он благоволил лично игумену Филиппу. Царь неоднократно призывал его в Москву. В 1566 году игумен Филипп был вызван особой грамотой «духовного ради совета». Игумену шел уже 60–й год.

Свой путь в столицу он направил через Новгород. Граждане города просили его быть заступником перед царем, зная о гневе Грозного. Царь объявил игумену Филиппу, что по его державной воле и соборному избранию ему должно быть митрополитом. Игумен просил Грозного не разлучать его с пустынной обителью. Иоанн был непреклонен и поручил архиереям и боярам уговорить Филиппа. Соловецкий игумен согласился принять этот сан лишь с условием, что будет уничтожена опричнина.

При дворе Иоанна Филиппа встретили враждебно. Грозный не выказывал еще гнева, но в особой грамоте повелел «архиепископам и епископам сказать Филиппу, чтобы он отложил свое требование, не вступался бы в дела двора и опричнины». Игумен Филипп был вынужден уступить царской воле.

Святитель Филипп был посвящен в митрополита Московского и Всея Руси 25 июля (ст. ст.) 1566 года. Сам царь казался растроганным миролюбивой речью митрополита.

Приняв на себя бремя правления, святитель Филипп «как бы не отлучался духом от своей возлюбленной пустыни». Он постоянно помнил о соловецкой братии и с радостью принимал приезжавших из монастыря. На дворе митрополии он выстроил храм в честь Соловецких Чудотворцев. В 1568 году им было отдано распоряжение об окончании озера, которое не было закончено в его бытность в Соловках.

«Не напрасно душа святого Филиппа тосковала по мирной Соловецкой обители: над главою митрополита собиралась грозная туча. В январе 1567 года царь переехал из Кремля в свой укрепленный дворец среди опричников и был уже совершенно в руках у этих извергов. Среди общего безмолвия, все ожидали, что раздастся единственный спасительный голос Филиппа».

Митрополит обратился к епископам, но «единодушия между ними не оказалось». Святитель Филипп не устрашился и без помощников вступить в подвиг. Сначала наедине, потом в собраниях он стал обличать царя. «Государь царь! – мужественно говорил Святитель – различай лукаваго от правдиваго; принимай добрых советников, а не ласкателей. Грешно не возбранять согрешающим, но зачем разделять единство державы! Ты поставлен от Бога судить людей Божиих в правду, а не представлять из себя мучителя. Обличи тех, кто неправо говорит пред тобою…».

После таких встреч царь бывал мрачен и задумчив. Малюта Скуратов и Василий Грязной умели пользоваться таким настроением и еще более разжигали его гнев на праведные слова.

Святитель Филипп с твердостию утешал и ободрял скорбных. «Се секира лежит при корени, но не страшитесь, помня, что не земныя блага, а небесныя обещает нам Бог. А я радуюсь, что могу пострадать за вас: вы – мой ответ пред Богом, вы – венец мой от Господа.» В средокрестное воскресенье, 21 марта (ст. ст.) 1569 года, когда митрополит стоял на своем святительском месте в Успенском соборе, Иоанн с опричниками, одетые в черные рясы поверх кафтанов и высокие черные шапки, вошел на службу. Царь трижды наклонял голову, желая получить благословение от архипастыря, но святитель Филипп не отводил глаза от образа. Свита заговорила вслух: «Владыко святый! Царь Иван Васильевич всея России требует твоего благословения.» Святитель Филипп обратился к царю с обличительной речью. «Сколько страждут православные! У татар и язычников есть закон и правда, а у нас нет их; всюду находим милосердие, а в России и к невинным нет жалости.» «Иоанн шептал угрозы, стучал жезлом о плиты помоста, и, грозя рукою, произнес: «Филипп, смеешь ты противиться нашей державе! Посмотрим, велика ли твоя крепость.» Погибель митрополита была решена, но Иоанн не спешил наложить на него руки. Была открыта дорога клеветникам. Сам же царь избегал встречи с митрополитом. Святитель Филипп переехал из Кремля на Никольскую улицу, в Никольский монастырь. 28 июля (ст. стиля) произошло событие, которое дало Грозному повод начать следствие. Святитель Филипп служил в Новодевичьем монастыре и совершал крестный ход в присутствии царя. Когда крестный ход достиг святых врат и митрополит перед чтением Евангелия повернулся к народу, чтобы преподать: «мир всем», он вдруг увидел одного из опричников, стоящего в татарской тафье. Святитель указал царю на кощунствующего, но пока царь обернулся, тот уже успел обнажить голову. Тогда Иоанн назвал митрополита обманщиком и мятежником. Митрополичьих бояр взяли под стражу и пытали.» Пытки бояр не дали результатов, и обвинить святителя было не в чем. Тогда в Соловки был послан недоброжелатель митрополита, епископ Пафнутий с архимандритом Феодосием, князем Василием Темкиным, дьяком Пивовым и военным конвоем. Посланные расточали сначала деньги, а потом прибегли к угрозам, желая склонить соловецких иноков на лжесвидетельство. Тогда Пафнутий прельстил игумена Паисия, и тот, в свою очередь прельстив нескольких монахов, направился вместе с посланцами в Москву, желая возвести клевету на святого.

Иоанн повелел боярам и епископам собраться в Успенском соборе для открытого суда над митрополитом. После чтения доносов святитель Филипп, не считая нужным оправдываться, обратился к Грозному с такими словами: «Царь! ты напрасно думаешь, что я боюсь тебя или смерти. От юности находясь в пустыне, я сохранил доселе честь и целомудрие… Я умираю, желая лучше оставить по себе память невинного мученика, нежели человека, о котором могли бы сказать, что он, оставаясь митрополитом, терпел неправосудие и нечестие.» Святитель начал слагать с себя знаки своего достоинства, но Иоанн остановил его, сказав, что ему должно ждать соборного определения, и просил его через три дня, 8–го ноября (ст. стиля) служить литургию в Успенском соборе. Во время этой службы в храм вошел Алексей Басманов с опричниками, и, прервав богослужение, стал читать обвинительный свиток. Опричники кинулись на святителя и стали срывать с него облачение.

Святителя Филиппа, насильно одетого в рваную монашескую рясу, били метлами по спине, посадили на дровни и повезли из Кремля. Народ, видя бесчестье митрополита, перегородил Никольскую улицу. Святитель Филипп говорил: «Дети! Все, что мог, я сделал; если бы не любовь к вам, и одного дня не остался бы я здесь; уповайте на Бога!» Праведника взяли под стражу, поместив в Богоявленский монастырь. На следующий день его с поруганием привезли в митрополию, где его встретил царь с епископами и опричниками. Здесь же он встретил своего преемника в соловецком игуменстве Паисия, оклеветавшего его. Святитель Филипп последний раз публично обличил царя.

По знаку царя святого ввергли в темницу. Он был в оковах; связка соломы служила ему постелью. В то время возраст его был 62 года.

Неделю узнику не давали пищи, надеясь уморить его голодом. Когда к нему вошли посланные от царя, то увидели его стоящим на молитве и свободным от оков. Грозный воскликнул, узнав об этом: «Чары!» Запретив разглашать об этом, он велел затворить вместе с узником изморенного голодом медведя. Утром царь пришел сам и увидел, что святой молится, а зверь, не трогая его, спокойно лежит в углу.

Царь определил местом заключения митрополита монастырь св. Николы стараго. На содержание его было отведено четыре алтына в день. Весь род Колычевых подвергся пыткам и казням. До десяти родичей митрополита погибли в застенках один за другим. Святителю принесли голову племянника его, сына младшего брата святого, воеводы Бориса. Грозный велел представить ее со словами: «вот голова твоего сродника: не помогли ему твои чары.» «Святитель Филипп с благоговением принял жестокий дар, положил окровавленную голову пред собою, сделал перед нею земной поклон, со слезами поцеловал ее и сказал: «блажени, их же избрал и приял еси, Господи, память их в род и род,» – возвратил посланному.» Народ постоянно собирался около Никольской обители. Иоанн велел перевести узника из Москвы в Тверской Отрочь монастырь. Дорогою святой терпел издевательства приставника, холод и голод.

В декабре 1569 года Грозный пошел со своей дружиной на Новгород. Путь его лежал через Тверь. Не доехав до города, царь послал к святителю Малюту Скуратова, как бы за благословением.

Малюта вошел в келью и, смиренно кланяясь, сказал: «Владыко святый, подай благословение Царю идти в Новгород.» Святитель Филипп, зная, для чего он прислан, не потерял обычного спокойствия. Он отвечал Малюте: «делай то, зачем ты пришел, а не кощунствуй.» Затем, обратясь к иконе, святой начал молиться. Опричник, схватив подушку, зажал ей уста святого и задушил его. Потом Скуратов выбежал из кельи, укоряя приставников и настоятеля, говоря, что митрополит скончался от чрезмерного жара в келье. Все были в ужасе. Малюта велел рыть глубокую могилу за алтарем соборной церкви и при себе опустить туда тело. Это произошло 23–го декабря (ст. ст.) 1569 года.

В 1591 году, при царе Феодоре Иоанновиче, мощи святителя Филиппа были перенесены в Соловецкий монастырь. В этой могиле, приготовленной им самим, мощи его покоились 55 лет.

«Северный край России, с самаго перенесения мощей святителя Филиппа на Соловки, прибегал к заступничеству его пред Богом. В минеи 1636 года мы уже находим службу ему, ту самую, которою и ныне прославляем Угодника Божия 9–го января и 3–го июля. В 1646 году, при царе Алексее Михайловиче, поведено торжественно открыть святые мощи, а в начале 1652 года определено перенести в Московский Успенский собор.»

Преподобные Иоанн и Лонгин трудились в Соловецком монастыре под руководством святого игумена Филиппа, проводя жизнь в строгом посте и молитве. Постоянным правилом жизни их было изречение св. Апостола: «Все, что делаете, делайте от души, как для Господа, а не для человеков» (Кол.3:23). Хотя они были люди не книжные, но, наставленные в первоначальных истинах христианства, из созерцания величественной природы почерпали важные уроки для своего простого ума и чистого сердца. Они видели необозримое море и возносились мыслью к Творцу, положившему предел морю; звездное небо обращало взоры их к Богу, назначившему всему стройный порядок. Таким образом, эти простые люди в тиши обители смиренно восходили от совершенства к совершенству, пока Господу угодно было призвать их к Свету невечернему.

Возвращаясь в 1561 году в обитель на судах, нагруженных строительными материалами, они были застигнуты сильной бурей и потонули. Святые тела их были обретены нетленными на Корельском берегу, за 120 верст от обители Соловецкой, и положены в селении Яренге.

Скоро слава чудес, совершающихся при мощах праведников, привлекла к ним нескольких иноков, которые построили себе кельи. Таким образом, возник в Яренге монастырь.

В 1622 году в этом монастыре, расположенном вблизи селения на берегу моря, была деревянная церковь св. Николая Чудотворца, а также кельи с трапезою и часовня. Церковь была достаточно снабжена иконами, книгами, свечами, колоколами, попечением старца Варлаама, Трифона и Ермолая Теловых. Богослужение отправлял иеромонах Матфей.

В 1625 году инок Илья Телов сообщил патриарху Филарету о чудесах, совершающихся при мощах праведников. Вследствие этого, новгородским митрополитом Макарием предписано игумену Корельского Никольского монастыря Герасиму с боярским сыном митрополичьего Софийского дома Солоновым произвести подробное исследование о времени обретения мощей и о чудесах преподобных Иоанна и Лонгина. Сведения, показанные в донесении инока Ильи, оказались справедливыми, причем также обнаружилось, что чудотворения совершались в течение 60 лет. Самые замечательные исцеления того времени – Mapии, три года страдавшей от беснования; молодого поселянина, бывшего в падучей болезни, и поселянина Евфимия, полгода страдавшего желудком и вызванного в Яренгу явлением преподобных Иоанна и Лонгина.

В 1635 году Яренгский монастырь со всеми землями и угодьями селения Яренги по ходатайству патриарха Иоасафа грамотой царя Михаила Феодоровича отдан был в ведение Соловецкого монастыря. Новгородский митрополит Афоний, напоминая архимандриту Рафаилу, управляющему Соловецким монастырем, что, по прошению патриарха Иоасафа, царь пожаловал Яренгу на краю моря, где лежат мощи новоявленных Чудотворцев Иоанна и Лонгина, предписывал построить и освятить новый храм во имя Соловецких Чудотворцев Зосимы и Савватия потому, что «Яренгские Чудотворцы Иоанн и Лонгин труждалися в древния лета в Соловецком монастыре». «Как тот храм совершится», прибавлял митрополит, «и мощи новоявленных Чудотворцев Иоанна и Лонгина в новый храм перенесешь, и в котором месте те мощи положишь, и ты бы о том отписал».

Новый деревянный храм был построен и освящен преемником архимандрита Рафаила, переведенного в 1636 году в Новгородский Хутынский монастырь, игуменом Варфоломеем. 2 июля 1638 года перенесены в этот храм мощи праведников и положены – Иоанн на правой, а Лонгин на левой стороне. Яренгский монастырь состоял под управлением Соловецкого до своего закрытия, при составлении духовных штатов в 1764 году. По свидетельству «Соловецкого патерика» (М., 1906), святые мощи преподобных Иоанна и Лонгина почивают в приходской церкви селения Яренги.

Преподобные Вассиан и Иона были современниками святого игумена Филиппа, впоследствии митрополита Московского и всея России, и наставлялись в духовно–подвижнической жизни под его руководством. Святой игумен Филипп особенно старался поддержать в иноках дух трудолюбия и послушания, показывая в себе самом пример всех добродетелей.

Воздвигая в обители каменные храмы, игумен нуждался в разных строительных материалах, которые привозили с приморского берега на монастырских судах. В 1561 году плыли в монастырь из устья реки Двины пятнадцать судов; но поднялась сильная буря, – и эти суда были разбросаны и потоплены. При этом многие из бывших на них людей утонули, и в числе их преподобные Вассиан и Иона.

Морские волны выбросили тела подвижников на восточной стороне Унской губы. Поселяне, плывя на рыбную ловлю по Унской губе и приблизившись к месту, где лежали тела преподобных, увидели множество воронов, носящихся в воздухе над ними и как бы отгоняемых невидимой силой. Тела были нетленны и невредимы. Рыбаки хотели отвезти их в свое селение и с честью похоронить около приходской церкви. Но когда они, положив тела в ладью, поплыли к своему селению, мгла и мрак окружили их, так что они потеряли дорогу и опять пристали к тому месту, где были найдены тела подвижников. В ночном видении явились им преподобные Вассиан и Иона и сказали: «Положите нас на пустом месте, в бору, под большой сосной, а в свое селение не возите; взяв нас из воды, неужели вы желаете опять положить нас в воду? Когда Богу угодно будет, он и на этом месте устроит храм». Тогда рыбаки припомнили, что, действительно, селение их стоит на сыром месте, и, согласно желанию преподобных, похоронили тела их в бору под сосной, а над могилой поставили деревянный крест.

В 1599 году приплыл в Унскую губу старец Троице–Сергиева монастыря Мамант и был задержан там четыре дня сильным ветром. Когда он спал, явились ему в сонном видении два мужа и на вопрос: «Откуда они и как имена их?» назвались один Вассианом, а другой Ионой, рассказали о своем потоплении, указали место погребения и просили поставить над могилой часовню. 12–го июня старец поставил над мощами преподобных часовню и устроил в ней крест. Затем начался попутный ветер, и он отправился в путь.

Чудеса и явления преподобных прославили место погребения их во всей северной стороне, так что прохожие и мореходцы, приставая к берегу, считали своим долгом помолиться в часовне и оставить там жертву своего усердия – деньги и свечи.

Пришел в селение при Унской губе старец. Жители рассказали ему о преподобных Вассиане и Ионе и советовали поселиться при часовне. Старец последовал их совету и, помолившись Богу, устроил невдалеке от часовни небольшую келью. Вскоре рядом с ним поселились старец Савватий, Дионисий, а с течением времени к ним присоединились иеромонах Ефрем и мирянин Козьма с сыном. Пустынники решили устроить над мощами преподобных храм и стали рубить деревья. Неожиданное обстоятельство значительно помогло им: к берегу принесло ветром две ладьи, плывшие в Соловецкий монастырь. Богомольцы, вышедши на берег и увидев приготовления к постройке, со всем усердием принялись за дело.

На месте часовни была устроена деревянная церковь и приготовлено все необходимое для ее освящения и совершения богослужения. Иеромонах Ефрем отправился в Вологду к архиепископу с просьбой об антиминсе и книгах для нового храма. Получив все необходимое, он уже возвращался в новую обитель, но на дороге был захвачен и убит поляками, опустошавшими Русскую землю в смутное время самозванства. Все церковные вещи были разграблены. Такая же судьба постигла и Козьму с сыном: они собирали на храм в окрестностях Онежского озера и в Каргопольском уезде были убиты литовцами. Другие пустынники покинули свои кельи; остался в пустыне один Савватий.

Церковь стояла неосвященной пять лет. Наконец, к гробам преподобных пришел иеромонах Иаков. Он позаботился об освящении храма в честь Преображения Господня и устроил над местом погребения преподобных Вассиана и Ионы раку. Скоро к нему собрались пустынножители. Новая обитель была названа Пертоминским монастырем преподобных Вассиана и Ионы.

Петр I, застигнутый бурей на пути из Соловецкой обители в Архангельск, нашел убежище в Пертоминском монастыре. Пробыв здесь три дня, он своими руками устроил огромный деревянный крест, с надписью на русском и голландском языках: «Сей крест поставил капитан Петр в лето 1694». Крест был поставлен на берегу и впоследствии перенесен в кафедральный собор г. Архангельска.

По свидетельству «Соловецкого патерика» (М., 1906), мощи преподобных Вассиана и Ионы почивают под спудом в каменном храме Успения Божией Матери, освященном в 1691 году.

При игумене Антонии (1605–1612) Василий Кенозерец, любивший уединяться в пустынные места острова, рассказал своему духовному отцу Иосифу встречу с чудным пустынником Андреем: «Случилось мне однажды, – говорил Он, – зайти далеко от монастыря, так что я, потеряв дорогу, блуждал без пищи и пития. Вдруг вдали показалась мне как бы тень человека. Я устремился за нею, – тень скрылась в дебри; я продолжал бежать и, увидев малую тропинку, по ней дошел до густой чащи, в которой был узкий проход для одного человека. Проникнув этим проходом, я увидел гору и на ней следы босого человека. В горе виделось малое отверстие. Сотворив молитву, я вошел в темную пещеру. Перекрестившись, я простер руки и осязал человека, в испуге сотворил молитву, на которую житель пещеры ответил: «Аминь». Я пал к его ногам. «Зачем ты пришел сюда и чего тебе нужно?» – спросил незнакомец. «Прости меня, отец святой; я заблудился и пришел сюда; молю тебя, сжалься надо мною и укажи мне путь к обители». Отшельник провел меня в другую пещеру, в которой с южной стороны было окно, освещавшее внутреннее помещение. Тогда я рассмотрел незнакомца: он был наг, с малой бородой, тело его было черно.

В пещере поставлены четыре сошки; на них положены две доски и два корытца, в одном вода, в другом моченая трава. Пустынник дал мне отведать травы и напоил водой. Вкусив предложенную пищу, я ощутил в себе бодрость и крепость сил. Тогда я спросил старца поведать мне житие его. «Я был трудником Соловецкого монастыря; имя мне Андрей, – так начал свою повесть пустынник, – пришедши в Соловецкую обитель, я трудился в Сосновой, вываривая соль. Игуменом в то время был Варлаам (1571- 1581), впоследствии ростовский митрополит.

Вскоре мысль о грехах пробудилась во мне; породилось желание, оставить все, подвизаться для Бога. Ни мало не отлагая, я пошел в пустыню, нашел это место, выкопал пещеру и поселился в ней. Томился я голодом и жаждой; питался ягодами и грибами, много раз терпел наваждения бесовские, биения, ругательства, болезни; боролся с помыслами, как с лютыми зверями. Не раз раскаивался, что ушел в пустыню, считая бесплодным свое отшельничество. Неоднократно даже оставлял пещеру, чтобы идти в мир. Но раздавался гром небесный, проливался дождь, и я принужден был возвратиться в пещеру. Здесь тихая прохлада успокаивала меня. Иногда поднимался я из пещеры зимою; но страшный мороз, от которого сокрушались мои кости, не давал мне возможности отойти на пять шагов. Три года продолжалась эта тяжелая борьба.

После трехлетних искушений для меня настало спокойствие, и прекратились все неприязненные нападения. Тогда явился ко мне некто святообразный и сказал: «Мужайся; не оставляй пути к Богу, указанного тебе». Он дал мне эту траву, говоря: «Питайся ею, и пей воду из этого озера». И вот я 38 лет питаюсь этой травой».

Выслушав этот рассказ, я упал к ногам старца, прося его молитв. Пустынник Андрей вывел меня из пещеры, указав путь к обители и, благословив, сказал: «Иди с миром и никому не говори слышанного от меня, пока я жив». Я пошел, и мне показалось, что до монастыря было не более полуверсты. Спустя некоторое время, Василий с другим учеником Иосифа – Дамианом отправились отыскивать пещеру Андрея; но, проходив целую неделю, не нашли ни дебри, ни горы, ни пещеры.

Повесть Василия глубоко запала в душу Дамиана. Он желал отшельнической жизни; жаждал беседы с подвижниками пустыни, ведомыми одному Богу, а потому в пустынных местах острова провел сорок дней в поисках пустыннолюбца. Наконец силы его изнемогли, и Он, едва дышащий, лег под дерево. Здесь нашли его соловецкие иноки, положили на носилки и, принесши к монастырскому подворью, призвали духовного отца. «Что с тобой, Дамиан?» – спрашивал духовник. «Прости меня, отец; с тех пор, как я вышел из монастыря, не видал хлеба, а питался только травой». Тогда дали ему хлеба, и Дамиан оправился. Опять пробудилось в нем желание отыскать отшельников. После усердной молитвы к Богу и преподобным Зосиме и Савватию, он вышел из обители и в этот раз нашел многих пустынников, подвизавшихся на Соловецком и Анзерском островах. Это были: старец Ефрем черный и мирянин Никифор Новгородец, потом Алексий калужанин, Иосиф и Тихон москвитянин, Феодул рязанец, Порфирий, Трифон, Иосиф младый, Севастиан и многие другие. Сердечной любовью прилепился к ним Дамиан, начал часто посещать их. Когда умирал кто-либо из них, то он своими руками совершал погребение.

Во время таких трудов встретил его однажды пустынник Никифор. «Посещай, Дамиан, чтобы и сам ты был посещен от Бога», – сказал отшельник и скрылся. Дамиан нашел в пустыне Тимофея, который, во время смуты самозванцев, оставив в Алексине дом родительский, приплыл из Архангельска на остров в малой лодке, выстроил себе хижину и поселился в ней. Подобно Андрею, он питался травой.

Дамиан пожелал подражать примеру отшельников, выстроил себе уединенную келью и удалился туда на безмолвие. Но здесь посетило его тяжкое искушение. Однажды служивший Дамиану брат, придя навестить его, сотворив молитву, не получил ответа. Инок отворил дверь и нашел Дамиана едва живым, всего распухшим. Пустынника перевезли в монастырскую больницу, где он пробыл полгода, под надзором опытных старцев. Но лишь только Дамиан оправился, решился искать иного места для уединенной жизни. На малой лодке он пустился в море и поселился на Онеге. Здесь звероловы тяжело избили его; но, оправившись, пустынник пошел отсюда за озеро Бодло и вблизи острова на Юрьевой горе водрузил крест и поставил себе келью, где провел семь лет. Дамиан начал строить здесь храм во имя Святой Троицы и, положив основание обители, скончался ноября 27 дня 1633 года.

Кроме этих пустынников в диком лесу Соловецкого острова, предание называет многих других подвижников, искавших спасения в самом строгом безмолвии. Таков был Адриан, живший близ озера в самой середине острова, в двух верстах от кельи, выстроенной игуменом Иринархом, и проводивший строгую подвижническую жизнь; здесь он скончался и погребен в пустыне.

Мирянин Савва, бывший в числе труждающихся в обители, удалился в леса на Соловецком острове и подвизался одиннадцать лет, ведомый только единому Богу. По смерти же, в игуменство Рафаила, он был погребен близ Дамианской кельи (1633–1636). Подле Саввинской кельи отшельничал монах Нестор, день и ночь подвизаясь в молитве и посте. По смерти он также погребен близ Дамиановой пустыни.

Никифор, сын новгородского иерея, пришел в обитель еще в молодых годах. Он молил настоятеля постричь его, но юность и красота его заставили отклонить такое желание. Отказ только усилил в юноше рвение к иноческой жизни. С приезжими из Новгорода он получил от своих родителей письмо, в котором звали его скорее воротиться домой. «Скажите родителям, – отвечал он подателям письма, – что они более не увидят меня в этой жизни: мы свидимся там, за гробом».

Никифор продолжал трудиться для монастыря с другими, соблюдая строгий пост; для сна он никогда не ложился, но сидя отдыхал немного. В часы досуга он любил читать житие Марка Фраческого: образ этого пустынножителя глубоко впечатлился в нем и влек его к отшельнической жизни. Однажды, при всех, Никифор вскочил со стула, осенил себя крестным знамением, снял пояс, сандалии, в одной серой свитке побежал в лес и пробыл в пустыне на Соловецком острове 12 лет в посте, молитве и коленопреклонениях. Тогда один пустынник постриг его в иночество. Проведя три года в иноческих подвигах, он скончался в неделю цветоносную.

Были отшельники, коих имена ведомы одному Богу. Соловецкий инок, по нуждам обители ходя по острову, от усталости хотел отдохнуть подле одной крутой горы. Собираясь прилечь на землю, он перекрестился и вслух произнес Иисусову молитву. Вдруг с высоты горы из расселины он слышит: «Аминь». Не веря своему слуху, он в другой и в третий раз произносит молитву и опять слышит то же: «Аминь».

— Кто ты, – в изумлении спрашивает инок, – человек или дух?

— Я грешный человек, – отвечает невидимый, – и плачу о грехах.

— Как имя твое и как ты пришел сюда?

— Имя мое, и как я пришел сюда, знает один Бог.

— Один ли ты здесь?

— Подле меня живут два старца; был и третий, но отошел к Господу, и мы похоронили его.

— Чем же вы питаетесь?

— Вспомни, брат, слова Господа: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих, он питает и греет внутреннего человека. Вспомни, как в прежнее время преподобные мужи и жены обитали в горах, вертепах и пропастях земных. Создатель Бог питал их, и ныне, не един ли и тот же Бог? Если хочешь узнать, чем Владыка питает бренное мое тело, возьми это.

С этими словами он сбросил кусок чего-то, инок взял и ел. Это был белый мох, стертый с брусникой.

«Вот чем питает меня Владыка мой», – сказал отшельник. Инок начал молить его, чтобы он сказал, сколько лет на этом месте и как проводил время.

«Я здесь десять или более лет, – отвечал отшельник. – В первый год пребывания много и тяжко я страдал от страхования бесовского. Бесы, являясь в виде разбойников, устрашали меня: били нещадно, тащили из кельи, требовали, чтобы я удалился с острова, или ушел в обитель. Измучив меня, оставляли едва живым. Тогда приходили ко мне два святолепных мужа, имея просфору в руках. Они говорили: «Встань, брат, и, осенив себя крестным знамением, сотвори молитву Иисусову; не бойся козней вражьих, мужайся и крепись и Бог поможет тебе: вкуси этой просфоры, мы будем тебя посещать». Лишь только вкушал я просфору, тотчас чувствовал себя здоровым и радостным.

В первый год, когда особенно нападали на меня демоны, старцы часто посещали меня, вносили меня в хижину и укрепляли. На другой год нападения демонов стали слабее, а теперь, благодатью Христовой, я безопасен от всех наветов вражьих. Но старцы иногда посещают меня и приносят просфору и хлеб».

Когда инок прощался, пустынник просил его принести в назначенный день ладана. Инок обещал, но не успел исполнить в определенное время, а потом уже не нашел пустынника. На другой год инок опять пришел на то место, где беседовал с пустынником, и, утрудившись, лег отдохнуть. В сонном видении явился ему отшельник и, сказав: «Теперь ты напрасно пришел», дал ему просфору.

Число искавших пустынной жизни становилось более и более, и они, подвизаясь без руководства духовных отцов, опытных во внутренней брани, могли впадать в искушение. Для желающих уединения в то время устроился приют скитской жизни под руководством преподобного Елеазара Анзерского.

Никифор, сын новгородского иерея, пришел в обитель еще в молодых годах. Он молил настоятеля постричь его, но юность и красота его заставили отклонить такое желание. Отказ только усилил в юноше рвение к иноческой жизни. С приезжими из Новгорода он получил от своих родителей письмо, в котором звали его скорее воротиться домой. «Скажите родителям, – отвечал он подателям письма, – что они более не увидят меня в этой жизни: мы свидимся там, за гробом».

Никифор продолжал трудиться для монастыря с другими, соблюдая строгий пост; для сна он никогда не ложился, но сидя отдыхал немного. В часы досуга он любил читать житие Марка Фраческого: образ этого пустынножителя глубоко впечатлился в нем и влек его к отшельнической жизни. Однажды, при всех, Никифор вскочил со стула, осенил себя крестным знамением, снял пояс, сандалии, в одной серой свитке побежал в лес и пробыл в пустыне на Соловецком острове 12 лет в посте, молитве и коленопреклонениях. Тогда один пустынник постриг его в иночество. Проведя три года в иноческих подвигах, он скончался в неделю цветоносную.

Были отшельники, коих имена ведомы одному Богу. Соловецкий инок, по нуждам обители ходя по острову, от усталости хотел отдохнуть подле одной крутой горы. Собираясь прилечь на землю, он перекрестился и вслух произнес Иисусову молитву. Вдруг с высоты горы из расселины он слышит: «Аминь». Не веря своему слуху, он в другой и в третий раз произносит молитву и опять слышит то же: «Аминь».

— Кто ты, – в изумлении спрашивает инок, – человек или дух?

— Я грешный человек, – отвечает невидимый, – и плачу о грехах.

— Как имя твое и как ты пришел сюда?

— Имя мое, и как я пришел сюда, знает один Бог.

— Один ли ты здесь?

— Подле меня живут два старца; был и третий, но отошел к Господу, и мы похоронили его.

— Чем же вы питаетесь?

— Вспомни, брат, слова Господа: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих, он питает и греет внутреннего человека. Вспомни, как в прежнее время преподобные мужи и жены обитали в горах, вертепах и пропастях земных. Создатель Бог питал их, и ныне, не един ли и тот же Бог? Если хочешь узнать, чем Владыка питает бренное мое тело, возьми это.

С этими словами он сбросил кусок чего-то, инок взял и ел. Это был белый мох, стертый с брусникой.

«Вот чем питает меня Владыка мой», – сказал отшельник. Инок начал молить его, чтобы он сказал, сколько лет на этом месте и как проводил время.

«Я здесь десять или более лет, – отвечал отшельник. – В первый год пребывания много и тяжко я страдал от страхования бесовского. Бесы, являясь в виде разбойников, устрашали меня: били нещадно, тащили из кельи, требовали, чтобы я удалился с острова, или ушел в обитель. Измучив меня, оставляли едва живым. Тогда приходили ко мне два святолепных мужа, имея просфору в руках. Они говорили: «Встань, брат, и, осенив себя крестным знамением, сотвори молитву Иисусову; не бойся козней вражьих, мужайся и крепись и Бог поможет тебе: вкуси этой просфоры, мы будем тебя посещать». Лишь только вкушал я просфору, тотчас чувствовал себя здоровым и радостным.

В первый год, когда особенно нападали на меня демоны, старцы часто посещали меня, вносили меня в хижину и укрепляли. На другой год нападения демонов стали слабее, а теперь, благодатью Христовой, я безопасен от всех наветов вражьих. Но старцы иногда посещают меня и приносят просфору и хлеб».

Когда инок прощался, пустынник просил его принести в назначенный день ладана. Инок обещал, но не успел исполнить в определенное время, а потом уже не нашел пустынника. На другой год инок опять пришел на то место, где беседовал с пустынником, и, утрудившись, лег отдохнуть. В сонном видении явился ему отшельник и, сказав: «Теперь ты напрасно пришел», дал ему просфору.

Число искавших пустынной жизни становилось более и более, и они, подвизаясь без руководства духовных отцов, опытных во внутренней брани, могли впадать в искушение. Для желающих уединения в то время устроился приют скитской жизни под руководством преподобного Елеазара Анзерского.

Преподобный Иринарх принял постриг в Соловецкой обители. В своей жизни он старался следовать первоначальникам соловецким, преподобным Зосиме и Савватию. По смерти игумена Антония он был поставлен в 1614 году настоятелем.

Смиренный и кроткий подвижник пребывал в постоянном богомыслии. Монашеская жизнь его соединялась со служением отечеству. Много трудов он положил на укрепление обороны Беломорья, заботясь о защите монастыря и северных рубежей России. По воле царя Михаила Феодоровича число воинских людей, находившихся на содержании монастыря, было увеличено до 1040 человек. В Сумском и Кемском острогах были сделаны новые оборонительные сооружения. Во время игуменства преподобного Иринарха у восточной стены монастыря в 1621 году был построен пристенок с двумя башнями – Поваренной и Квасоваренной.

Царь, зная, что преподобный заботится о духовной жизни братии, особой грамотой от 1621 года предписывал хранить строгость жизни в монастыре. Царь писал: «не допускайте исполнять свою волю тем, которые захотят жить слабо, уклоняться к мирским делам или держать (хмельное) питие, выходить из монастыря и творить молвы; строго надзирайте, чтобы братия и послушники жили по правилам святых отцов, а не по своим похотям, и усердно бы ходили в церковь. Пусть новоначальные будут в полном послушании у вас, богомольцев наших, игумена и известных старцев…»

Под духовным руководством преподобного Иринарха в обители возрастали многие подвижники, и в их числе – преподобный Елеазар, основатель Анзерского скита. Место для скита было определено самим преподобным Иринархом, который прибыл вместе с преподобным Елеазаром на Анзер. Игумен Иринарх не только благословил инока Елеазара устроить скит на Анзере, он сам предоставил ему средства для устроения скита и писал о нем патриарху Филарету. Патриарх прислал грамоту на строительство храма, от царской семьи была пожертвована утварь.

Последние два года своей жизни преподобный Иринарх провел в совершенном безмолвии, испросив себе увольнение от должности настоятеля. Он преставился 17 июля (ст. стиля) 1628 года. Его честные мощи были положены братией за алтарем Спасо–Преображенского собора с северной стороны, и над ними поставлена часовня.

Преподобный Елеазар, находясь на Анзере, провидел приближение последнего часа земной жизни преподобного Иринарха, и спешил переправиться на Большой Соловецкий остров. В это время преподобный Иринарх, видя очами сердца своего друга и сподвижника, сказал, что духовный брат его Елеазар плывет сейчас морем, но он не успеет проститься с ним. Преподобный Елеазар прибыл на остров уже после кончины преподобного Иринарха.

До наших дней сохранилась часовня во имя преподобного Иринарха. Она находится в подклете Свято – Троицкого собора.

Соловецкий патерик повествует о том, что инокам обители являлся преподобный Иринарх. Так, в 1636 году, при игумене Варфоломее, Маркелл, впоследствии игумен Соловецкий и архиепископ Вологодский, находясь вне монастыря на послушании, увидел во сне, будто он стоит в Спасо–Преображенском соборе обители у западной стены, а перед ним у царских врат поднимается лестница, достигающая большой главы. Преподобный Иринарх, сойдя по этой лестнице, направился к игумену Варфоломею, взял посох из рук его и, сказав: «довольно, брат, не твое это дело», велел Маркеллу подойти и взять посох.

Многие из жителей Двинской страны, Варзуги, Сумского острога получали помощь от преподобного Иринарха, избавлявшего их от опасностей зимнего моря и непогоды.

Преподобный Елеазар почитается благоустроителем пустынной жизни на Соловецких островах. До него отшельники проводили жизнь уединенную на избранных местах, а со времени основания им скита собрались к нему, так что Троицко–Анзерский скит сделался разсадником, в котором воспитывались любители пустынной жизни.

Прп. Елеазар родился в городе Козельске, Калужской губернии, в конце XVI века. Родители его, по фамилии Севрюковы, были купеческого звания и отличались особенным благочестием. В молодых годах обнаружилась в Елеазаре склонность к иноческой жизни. Набожные родители не хотели препятствовать доброму намерению сына и дали ему свое благословение. Прибыв в Соловецкий монастырь, Елеазар был принят в число братства прп. игуменом Иринархом, и с усердием и ревностью занялся резным делом в Преображенском соборе. Строгим постом, постоянством в молитве, глубоким внимание к самому себе, послушник приобрел уважение братии и любовь игумена и был пострижен в монашество.

Не ища славы человеческой и стремясь к большим подвигам, Елеазар, по благословению преподобного Иринарха, оставил обитель и удалился на Анзерский остров, отделенный от Соловецкого на север проливом в 4 версты. В то время этот остров был необитаем, только изредка приставали к нему беломорские суда и монастырские промышленники, занимавшееся рыбною и звериною ловлею. Среди острова возвышается чрезвычайно крутая гора, называемая теперь Голгофою. С вершины ее в ясный летний день открывается величественный вид на необъятное пространство морских вод, на немалую часть островов Соловецкого и Муксальмского, берега твердой земли, остров Жижгин. Весь Анзерский остров, с его холмами, покрытыми густым сосновым и березовым лесом, с его озерами разной величины, находится как бы под ногами.

Елеазар, плененный местоположением, поселился около озера, называемого «Круглым». Первым делом его было водрузить деревянный, сделанный им самим, крест, близ которого он устроил убогую хижину. Жизнь, в соседстве одних только зверей и морских птиц, сначала была для пустынника весьма тяжела. Много раз он испытывал диавольския страхования. Так, демоны представлялись ему то в образе знакомых людей, то в образе воинов, пеших и конных, иногда с оружием; они яростно устремлялись на Елеазара, как бы намереваясь убить, и говорили: «зачем сюда пришел? Это наше место и никто до сего времени не приходил сюда». «Не ваше», – говорил им пустынник, «но Христа Бога моего, и Богу угодно, чтобы я здесь жил». Потом читал: «да воскреснет Бог» – и этою молитвою прогонял незваных посетителей. Иногда они являлись в различных страшных образах, со скрежетом зубов и воплем; бывало и так, что вдруг над кельей его раздастся как будто гром или выстрел из многих орудий. Но Бог утешил подвижника радостным видением: в одно время, когда он сидел в своей келье, явилась пред ним Пресвятая Богородица и сказала: «мужайся и крепись, Господь с тобою, напиши на стенах кельи: Христос с нами уставися». Подав ему трость и четки, Царица Небесная сделалась невидима. В другой раз он слышал пение: «вознесу тя, Господи Боже мой, яко подъял мя еси и не возвеселил еси врагов моих о мне», и присовокупил: «буди имя Господне благословенно отныне и до века».

Для снискания себе пропитания, а также для управления в труде, пустынник занимался деланием деревянных чашек, которые ставил у морской пристани: мореплаватели, находя эти чашки, охотно брали с собою, оставляя взамен их хлеб и другие съестные припасы. Чрез несколько времени, в 1616 году, инок Елеазар встретился в пустыне с таким же подвижником, Соловецким иеромонахом Фирсом, и принял от него пострижение в схиму. С принятием схимы, пустынник увеличил свои подвиги, и перешел на другое место жительства, к морской губе, называемой ныне Троицкою, вдающейся в остров на две версты. Здесь он нашел ветхую часовню, которую перестроил своими руками. Келейным занятием его было по прежнему приготовление деревянных чашек.

Мало по малу молва об Анзерском пустыннике, распространилась по Беломорскому берегу и к нему собралось несколько ревнителей безмолвия и уединения. Елеазар не решился удалиться от людей, ищущих, подобно ему, душевного спасения, и составить из них небольшое братство пустынножителей.

Прп. Елеазар ввел для сподвижников древний порядок пустынной жизни. Каждый пустынник имел особую келью, не в дальнем разстоянии от других, пребывал в ней в посте и молитве, занимаясь каким либо рукодельем для своего пропитания, никого не принимал к себе и сам не ходил, кроме собрания на общую молитву. Общая молитва совершалась или в часовни, или в келье прп. Елеазара: свечера отправляли вечерню, читали псалтирь, пели каноны Господу Иисусу и Пресвятой Богородице, исповедывали свои помышления и грехи наставнику; утром служили литию, утреню, часы, и затем подвижники уходили на безмолвие в свои кельи. Прп. Елеазар был примером подвижничества для всех учеников: умерщвляя свое тело постом, бдениями и коленопреклонениями, он имел на себе железныя вериги, рубил дрова, носил воду. Время, свободное от этих трудов, он употреблял на переписку полезных книг: «от многого божественного писания», сказано о нем во вкладной скитской книге, «различные повести собра, и три книги Цветника своею рукою написа уставом, также и чин монашеского келейного правила в писании добре истолкова; братии своей патерик о уставе и благочинии скитском положи, и старчество и иные книги своею рукою написа». Как преподобный умел побеждать свои пожелания, показывает следующее повествование жизнеописателя его: случалось, что ему приходило на мысль вкусить рыбы; он приготовлял ее, ставил пред собою и, не дотрагиваясь, укорял себя в невоздержании. Нетронутая пища, оставаясь в келье, разлагалась, тогда подвижник говорил себе: «ешь теперь, если хочешь»

Не терпя таких подвижников самоотвержения, враг искуситель усиливал свою злобу на Преподобнаго. Соловецкий игумен Иринарх, глубоко уважая Елеазара, нередко и сам посещал его для духовной беседы, и приглашал чрез слугу к себе в монастырь. Однажды является этот слуга с лошадью, заложенною в сани; подскочив к окну кельи, он передал от игумена поклон и приглашение приехать в монастырь. Елеазар начал собираться в путь и раньше обыкновеннаго совершил утреннее молитвенное правило. Заметив, что посланный часто уходит из кельи во время службы, он спросил его: «зачем так часто отлучаешься из кельи?» – «Лошадь посматриваю, не смирно стоит», был ответ. По окончании молитвы, Елеазар хотел пред отъездом вкусить пищи и угостить приезжаго, и пред вкушением, по обычаю, стал читать молитву Господню, но лишь только произнес: «и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого», мнимый слуга мгновенно исчез. С ужасом подвижник взглянул в окно, но на дворе не оказалось даже и следов приезжаго. Тогда он понял, что это было искушение от диавола, и возблагодарил Господа Бога, не допустившего посмяться над ним врагу. Иногда враг человеческого рода воздвигал на Преподобного злых людей. Так, однажды он положил на сердце некоторым береговым жителям ограбить подвижника, внушив им мысль, будто у него большие богатства. Эти люди приплыли к острову и приблизились к бедной келье старца, который, предугадывая намерение их, обратился с молитвою о защите к Богу. Злодеи, не успев ничего сделать, как бы обезумели и стали несмысленно кружиться около кельи. Сжалившись над ними, преподобный Елеазар вышел к ним и спросил: «зачем, дети, вы пришли и чего хотите?» Но несчастные не отвечали и продолжали кружиться. Тогда подвижник молил Бога о разрешении пришельцев от невидимых уз и молитва его была услышана; очнувшись, злодеи пришли в себя и с раскаянием просили у старца прощения. Преподобный простил их, и наставив никогда не желать чужой собственности, отпустил домой.

Как ни убегал подвижник славы человеческой, но он сделался известен даже царствующему дому. Игумен Иринарх, в царствование Михаила Феодоровича, находясь в Москве по делам монастыря, был принят родительницею царя, великою старицею Марфою Ивановною. В беседе с ним старица спросила: «правда-ли, что на Анзерском острове проживают отшельники?» Когда игумен отвечал утвердительно, старица подала ему мысль об устройстве для них храма и пожертвовала для этой цели 100 рублей. Сами Анзерские пустынники давно желали устроить себе храм Божий, но, не имея достаточных средств, не знали, как приступить к делу. Теперь они видели, что Промысл Божий печется о них, внушив такую мысль родительнице царя. Другое обстоятельство еще более помогло Анзерским пустынникам исполнить свое желание в скором времени. Один старец, Александр Булатников, впоследствии преемник знаменитаго келаря Троицко–Сергиевой лавры, Авраамия Палицына, уважаемый царем и всею его фамилиею, знал лично прп. Елеазара. Он, вместе С игуменом Иринархом, извещал патрирха Филарета об устроении Анзерскаго скита и неимении у пустынников храма. Грамотою 18–го марта 1620 года патриарх предписывал Соловецкому игумену Иринарху послать в скит плотников и срубить храм в клетку, во имя Св. Троицы с приделом прп. Михаила Малеина, обещаясь прислать от себя образа, сосуды, облачения, книги и все, что необходимо для богослужения. С своей стороны царь, грамотою 20–го января 1621 года, повелевал Анзерским пустынникам иметь содержание от Соловецкого монастыря, не вмешиваясь в управление монастырскими угодьями, быть в послушании у Соловецкаго настоятеля и соборных старцев, самоволия и безчиния не делать, мирских людей к себе не принимать, всячески удаляясь молвы и смятения.

С построением храма, Анзерские пустынники хотя не оставляли своих келий, но чаще стали собираться для общей молитвы. Иеромонах Варлаам совершал для них богослужение и, в качестве «строителя» скита, пользовался некоторою властью над скитянами. Сам Елеазар избежал начальствования и оставался духовным руководителем и советником братства. Но вскоре, в 1624 году, вероятно по воле царя или патриарха, он должен был принять на себя бремя правления, которое отягчилось для него потерею покровителя и друга – Соловецкого игумена Иринарха. Каких духовных даров достигли оба подвижника, обнаружилось в cледующем обстоятельстве: когда наступил для Иринарха смертный час, Елеазар, будучи в своем скиту, сказал братии: «друг мой собеседник о Господе игумен Иринарх сегодня умирает, мне надобно поспешить в обитель, но уже не застану его в живых». Иринарх же, на одре смертном, пред Соловецкою братиею произнес: «брат мой духовный Елеазар, сегодня отправляется из своего скита в нашу обитель и желает прибыть прежде моей кончины, но, по воле Божией, уже не увидит меня в живых».

При новом Соловецком игумене Макарии, грамотою 7–го Февраля 1628 года, число братства в Анзерском ските определено в 12 человек и на это число повелено отпускать, чрез Соловецкий монастырь, из доходов Двинской области на одежду по 2 руб. на человека, на содержание по три четверти ржаной муки, по осьмине овса, солоду, по полуосьмине круп и толокна, на церковные расходы – пуд воску, три ведра красного вина, 10 фунтов ладона, на просфоры – по четверти пшеничной муки, и кроме того 5 руб. на дрова. Благодаря такой заботливости царя Михаила Феодоровича, материальное положение Анзерских пустынников было обезпечено. Милостивое расположение царя к Анзерскому скиту увеличилось еще более со времени счастливаго события в царском семействе. В беседе с Александром Булатниковым, царь выразил ему свою скорбь, что не имеет по себе наследника, прибавив: «кто бы мог помолиться, чтобы Господь разрешил наше неплодие?». «Есть, государь», – отвечал старец, «в твоей державе один подвижник, котораго молитву, верую, услышит Господь Бог», и разсказал о жизни и подвигах преподобнаго Елеазара. Благочестивый царь обрадовался этой вести и послал просить пустынника в Москву. Прп. Елеазар отправился. В первой же беседе с ним царь открыл цель приглашения его. Подвижник, утешая царя, сказал: «по вере вашей Господь Бог не оставит вас без наследника престола». Государь принял эти слова за предсказание и оставил старца в Чудовом монастыре в ожидании. Скоро Господь утешил царя, даровав ему сына Алексия (1629). Рождение царевича принесло царскому дому радость и торжество. Не был забыт при этом и Анзерский пустынник, пребывавший в Чудовом монастыре. Царь, призвав к себе Елеазара, предлагал ему почести и чины духовные, но смиренный подвижник отказался от лестных предложений, намереваясь окончить жизнь свою в пустынном уединении.

Уважая Анзерскаго строителя, царь хотел упрочить существованье скита его, и грамотою 31–го июля 1633 года объявил Анзерский скит независимым от монастыря и разрешил пустынникам избирать строителей из своей среды, иметь братии 12 человек и 2 мирян для рубки дров, провинившихся не посылать в Соловецкий монастырь для исправления, но смирять их по своему усмотрению. Соловецкому игумену предписывалось не вступаться в управление скитом, не посылать туда строителей, не делать пустынникам никакого притеснения и не препятствовать желающим из Соловецкой братии переходить в скит. А Двинскому воеводе особою царскою грамотою, того же 31–го июля 1633 года, было повелено, под опасением опалы, высылать в Анзерский скит, своевременно и сполна, назначенное содержание на казенных подводах и судах, помимо Соловецкаго монастыря. Впрочем, зависть и недоброжелательство злых людей причиняли скитянам не мало скорбей и безпокойств. 13–го июля 1634 года приезжали к острову злоумышленники с явною целью грабежа, но в то время приплыли к устью губы поморския ладьи, и воры, устрашившись, бежали. По жалобе, прп. Елеазара, царь грамотою 31–го января 1638 года, повелевал Сумскому воеводе охранять скит от разбойников и недоброжелателей.

В это время скитское братство увеличилось несколькими замечательными лицами. В 1634 году вступил в скит Никодим, который сделался любимым учеником прп. Елеазара и, по смерти его, занял место строителя. Сюда пришел, по стремлению к строгому подвижничеству, московский священник Никита. Скоро он принял монашеское пострижение с именем Никона. Пламенная душа Никона созревала в Анзерской пустыне в подвигах поста и молитвы для будущих трудов церковнаго управления в звании новгородскаго митрополита и потом всероссийскаго патриарха. Никон каждый день прочитывал псалтирь, каноны Господу Иисусу и Божией Матери, и клал 1000 поклонов. Но недолго этот новый подвижник служил назидательным примером для скитскаго братства: Промысл Божий видимо вел его к высшему служению и Никон переехал в Кожеезерскую пустынь.

Прежняя церковь сделалась тесною для умножающейся братии, и прп. Елеазар решился построить каменный храм Знамения Пресвятыя Богородицы, мерою в 5 сажень. Средств, сбереженных временем, оказывалось почти достаточно; но в крайнем случае, имелась в виду, благотворительность некоторых из поморских жителей. Пустынники повергли пред царем новую просьбу о разрешении устроить каменный храм и вскоре получили разрешение. Благочестивый царь, приняв живое участие в деле, начинающемся к славе Божией, предписал двинскому воеводе, князю Львову, отпустить из таможенных сборов на это строение двести рублей, с тем, чтобы Анзерские пустынники молились Богу за упокой души родителя его, патриарха Филарета. Мало того, царь повелел Львову послать в скит строителей с рабочими людьми, опытными в каменном деле. Соловецкому же игумену Варфоломею, в грамоте 12–го января 1638 года, было приказано дать с монастырскаго завода для предполагаемаго строения кирпич и известь, с платою из сумм, принадлежащих Анзерскому скиту т. е. пожалованных царем и имеющихся в соборе.

Но доброму намерению не суждено было исполниться в скором времени. Соловецкому игумену Варфоломею не нравилось дело, задуманное Елеазаром, а потому он донес в Москву, что Анзерский строитель начинает церковное строение не по средствам и в монастыре нет в готовности материалов. Хотя Варфоломей в следующем году оставил настоятельство, но строение каменной церкви замедлилось на неопределенное время. Преподобному Елеазару пришлось испытать много неприятностей и огорчений. Несмотря на это, он не унывал и не оставлял своего намерения. Чрез восемь лет новый случай помог ему приступить к начатому делу. Алексей Михайлович, вступив на престол по кончине родителя своего, вспомнил об Анзерском пустыннике, предсказавшем некогда рождение его, и пожелал видеть его. Преподобный, не смотря на старческую дряхлость, отправился в столицу и был милостиво принят государем. Царь вручил ему подтвердительную ручную грамоту 11–го Февраля 1646 года, а Соловецкому игумену Илии повелел по предположенной мере выстроить в скиту каменную церковь и донести в приказ большого дворца боярину князю Львову, во что обойдется строение. Теперь, казалось, все препятствия были устранены; тем не менее игумен Илия не приступал к постройке, пока не получил подтверждения о царской воле от двинскаго воеводы, князя Ромодановскаго. Между тем, негодуя на Елеазара, он успел выдержать его некоторое время в Соловецком монастыре в заключении.

Наконец, подвижник имел утешение не только видеть успешное строение храма, но и лично заправлял постройкою, участвуя во всех трудах братии. Так, когда раннею весною не было доставлено из Соловецкого монастыря достаточное количество кирпича и рабочие оставались без дела, прп. Елеазар, не смотря на лед, носившийся в море, сам с несколькими людьми отправился на судне в монастырь. Нагрузив ладью кирпичом и известью, пловцы на обратном пути были затерты льдом. Опасность была великая, но Преподобный, не теряя присутствия духа и упования на Бога, взялся за руль и спас всех от явной гибели. При усердных трудах Елеазара и его сподвижников, скитский каменный храм, с трапезою и кельями для пустынников, устроился, но освящен был уже по кончине строителя.

В то время, когда Анзерский пустынник изнемогал под бременем забот и лет, прежний его сподвижник, Никон митрополит новгородский, а впоследствии всероссийский патриарх, был ему помощником и утешителем. Помня Анзерский скит, в котором принял пострижение, Никон почти каждую свою грамоту Соловецким властям заканчивал припискою: «да пожалуйте Бога ради и нашего ради прошения, Анзерских старцев жалуйте и берегите»; или: «да поберегите Анзерских старцев, строителя и братию, а мы, елика сила наша будет, рады вам помогать». Всякую просьбу бывшего своего наставника, Елеазара, Никон старался исполнять с точностью. Так, в грамоте Соловецкому архимандриту Илии, 1651 года, митрополит писал: «бил челом Живоначальныя Троицы Анзерския пустыни строитель старец Елеазар с братиею, чтоб к ним в Анзерскую пустыню из Соловецкого монастыря отпустить велел больничного старца Кирика; и как к тебе сия наша грамота придет и ты бы в Анзерскую пустыню больничнаго старца Кирика отпустил». Сделавшись же патриархом, Никон еще с большею любовию благотворил Анзерскому скиту. Грамотою 29–го апреля 1655 года он извещал, что, по ходатайству его, государь повелел увеличить жалованье Анзерскому скиту и давать по пуду ладону, по три пуда воска, по 5 ведер церковнаго вина, по четыре четверти пшеничной муки на просфоры, строителю и братии прибавить по рублю, отпускать денежную выдачу и вновь прибывшим пяти инокам. Вместе с тем патриарх и от себя препроводил милостыню Елеазару два рубля, и 11 человекам братии, каждому по рублю. В другой раз патриарх послал в скит серебряные оклады на иконы, 250 рублей деньгами, 11 осетров для братии и белугу для Елеазара, прося молитв соборных и келейных.

Среди разнообразных забот о благоустроении своего скита прп. Елеазаръ приближался к кончине и созревал для вечности. Опыты своей духовной жизни он изложил в рукописи и сохранил их на память ищущим спасения.

«В одно время стою я пред образом Христа Спасителя и со слезами молюсь, говоря: Владыко Христе, Царь и Создатель мой! Что воздам за Твою ко мне милость? Ничто же благо сотворих пред Тобою», – и вижу, как бы голубь прикоснулся к моему лицу и, сказав: «Богу принесу слезы твоя», стал невидим. После сего возрадовалась душа моя».

Когда скончался у нас брат Тихон, другой брат, также Тихон, взял себе две книги, принадлежавшия умершему. Настало время вечерней молитвы. Братии собралось в церковь только еще четыре человека. Вдруг я заметил над главами иноков некую силу Божию в виде голубине, но у Тихона этого не было. Много дивился я, не понимая тайны. Но вскоре провинившийся подошел ко мне, и, с умилением каясь в проступке, испросил себе прощение».

«Когда меня угнетали многие скорби, так что я близок был к мысли оставить Анзерский скит, мне неоднократно слышался неведомый голос: «не бойся, Господь с тобою», или: «в терпении вашем стяжите души ваши» (Лк.21:9), или: «вы, сильнии, немощи немощных носите» (Рим.15:1). Таким явлениям я не верил, чтобы не впасть в прелесть вражию. Но неверие мое исчезло при следующем явлении: стою я в келии и смотрю в окно; в это время внезапно представилось мне, будто на полуденной стороне разразился страшный гром и послышались Евангельския слова укоризны: «о, роде неверный и развращенный, доколе буду с вами, доколе терплю вы?» (Мф.17:17).

В то же скорбное для меня время, было мне следующее видение: стою я будто в какой то прекрасной долине. Некто подошел ко мне и, указав на небо, сказал: посмотри! Взглянув, я увидел по всему небу необыкновенно светлый луч, подобный радуге. Немного спустя, незнакомец снова сказал: «подними еще взор свой к небу». Я повиновался и узрел среди неизреченного света образ Господа Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы, Иоанна Предтечи и двух Апостолов. Наконец, неведомый мне светоносный юноша в третий раз произнес: «воззри еще к небу!» Я опять поднял взор и на этот раз увидел Нерукотворенный образ Христа Спасителя, величины необычной. Затем, незнакомец, упрекнув меня в малодушии и недостатке терпения ради Того, Кто все претерпел за нас, стал невидим».

«Однажды, по своему обыкновению, я совершил в келии краткую молитву Иисусову и полагал поклоны, а потом, стал читать молитву ко Пресвятой Богородице, говоря: «Пресвятая Госпожа Владычице, Богородице, спаси меня грешного!» и вот внезапно является предо мною Пресвятая Богородица, в сиянии небесной славы, имея три светлые звезды – одну на главе и две на раменах. Царица Небесная произнесла: «Елеазар, не переставай призывать Меня в своих молитвах, и Я буду помогать тебе до исхода души твоей».

«В великом посту, в один недельный день, во время литургии я сподобился видеть Царицу Небесную стоявшею умиленно против своего образа, около леваго клироса, лицем на церковь. Когда мы с обоих клиросов вышли на средину и стали петь: «о Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь», Владычица сошла с своего места и стояла пред нами, пока мы кончили пение.

В другое время, в церкви св. Троицы, Царица Небесная явилась мне в том виде, как Она изображена на Смоленской иконе, держа на левой руке Предвечнаго Младенца, и сказала: «Елеазар, храните заповеди Христовы и устройте во имя мое храм». С этими словами видение кончилось».

В той же церкви однажды явился мне апостол Павел, с образом Знамения Божией Матери в десной руке, и сказал: «Елеазар, когда приходите в храм, покланяйтесь образу Христа Спасителя со страхом и трепетом; скажи о сем братии».

«Некогда пришел мне помысл: что я творю угодное Богу моему и что значат мои труды и моления? Потом я, встав, помолился с особенным усердием: «Владыко, Боже Отче Вседержителю, вразуми меня, как прославлять пресвятое имя Твое!» Поcле этой молитвы я услышал небесный голос: «всякий день молись, говоря: Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благословение… Господи, прибежище был еси нам в род и род… Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам».

Повесть свою о чудесных явлениях Преподобный утвердил своею подписью так: «грешного старца Елеазара».

13–го Января 1656 года Анзерский скит лишился своего основателя и строителя Елеазара. Кончине его предшествовала краткая и легкая болезнь старости и изнурения. На смертном одре старец еще беседовал с своими учениками, увещавая их жить добродетельно, не изменять устава и благочестивых обычаев скита, и обещая им благодатную помощь Божию. Наконец, подвижник наименовал своим преемником в попечении о братии своего ученика и сподвижника – Никодима и, причастившись св. Христовых Таин, мирно предал дух свой Богу.

Явления и чудесная помощь страждущим показывали, что преподобный Елеазар обрел благодать у Господа. Один инок Онуфрий некогда впал в такое уныние, что ослабел телом и лишился разсудка. В минуту самых тяжких страданий явился ему Преподобный, сотворил за него молитву и мгновенно исцелил немощного.

Анзерский иеромонах Измаил впал однажды в тяжкую болезнь, не мог выходить из келии и слег. В сильном изнеможении он как то заснул и ему представилось, что преподобный Елеазар выходит из своей часовни и приближается к келье больного. Страдалец проснулся и, забыв о своей болезни, встал с одра и спешно подошел к окну, чтобы удостовериться в явлении, но никого не увидел. С этих пор он почувствовал себя совершенно здоровым.

Того же скита инок Макарий, искусный в живописи, задумал написать изображение преподобнаго Елеазара, но не знал, какой вид имел Преподобный. Скучая об этом, инок, после вечерняго правила, лег на одр и уснул. Вдруг он видит пред собою преподобного Елеазара, который говорить: «ты, брат, желал меня видеть, и вот я теперь стою пред тобою». Инок в страхе проснулся и увидел уже на яву Преподобнаго. Тогда Макарий пал на колена и поклонился явившемуся, который стал невидим. Припомнив черты лица его, инок изобразил его кистию.

В одно время Анзерскому строителю Исаии, мужу добродетельному, нужно было отправиться в Соловецкий монастырь. Хотя и было время зимнее, но пролив, разделяющий острова Соловецкий и Анзерский, был свободен от льдин: строитель поплыл на небольшой лодке с одним из братии. На обратном пути они были застигнуты массою льда, принесеннаго ветром с моря. Огромныя льдины, окружив лодку, понесли ее в открытое море. Путники в ужасе выскочили из лодки на льдины и пустились поспешно к берегу, между тем Исаия оступился и едва не погиб. В это время явился ему преподобный Елеазар и спас его от смерти. До Анзерскаго берега, куда путники пробирались, было еще не близко, а движущейся лед уносил их в противоположную сторону; к большей беде наступила ночь. В изнеможении несчастные обратились к Господу с усердною молитвою об избавлении от опасности и стали призывать на помощь прп. Елеазара. И вот, при тусклом свете луны, они увидали, что на другом конце льдины стоит прп. Елеазар и заправляет ею к Анзерскому берегу. Обрадованные иноки хотели приблизиться к Преподобному и поклониться ему, но он стал невидим. Между тем льдина очутилась у самаго берега Анзерскаго острова – и путники вышли на берег благополучно.

Чтобы иметь более полное понятие о том, как понимал иночество преподобный Елеазар, и как он руководил других в подвигах иноческой жизни, мы признаем полезным сделать извлечение из его наставления новоначальным инокам. В этом наставлении Преподобный сначала предлагает общее поучение о вере и нравственности, а также о покаянии. Потом обращает внимание инока на данные им обеты и приводит чин малаго пострижения, где с особенною подробностью останавливается на поручении новоначальнаго монаха в послушание старцу. Далее, излагаются подробныя правила о ночных искушениях и приводятся разные мнения, касающиеся соблюдения чистоты телесной. За сим, даются наставления в случай страхования ночного. Есть у преподобнаго Елеазара и особое наставление о келейном пребывании с братом. Остальная часть устава состоит из выписки поучений инокам св. Ефрема, Исаака Сирина и некоторых других.

Наставление преподобного Елеазара знакомить нас с правилами и обычаями иноческой жизни в его время. Так, ищущий иночества, пишется в наставлении, приходит в общежительство, припадает к ногам игумена и молит его и о Христе братию, чтобы его причли к избранному стаду. Игумен повелевает ему остаться в монастыре и трудиться, Бога ради, с прочими трудниками и наблюдает его усердие и веру. Усмотрев благое в нем произволение, по совету с братиею, игумен назначает день пострижения. С радостию о Господе принимает послушник это слово. Его отводят в особую келью и повелевают без сна проводить всю ночь. Игумен избирает из братии старца, который мог бы наставлять новоначального инока. Избранный старец молит игумена, чтобы не возлагал на него такого тяжкого бремени, признавая себя самого нуждающимся в наставлении и руководстве. Игумен делает ему замечание за ослушание и старец повинуется. Он берет благословение у игумена, говоря: «святыми твоими молитвами Господь да спасет и сохранить нас от козней диавола и наставит на истинный путь». Тогда вводят готовящегося к пострижению в церковь, совлекают с него мирское одеяние и екклисиарх возлагает на него свитку. Пред царскими дверями ставят аналой, на который кладут Евангелие и ножницы и новоначальнаго приводят с левой стороны. Тогда игумен или священник по уставу постригает, и по окончании обряда помещают постриженнаго по левую сторону царских дверей с Евангелием, и братия, целуя Евангелие, спрашивают нового инока о его имени по ангельскому образу; он называет свое имя. Братия говорит: «спасай душу и моли Бога за государя царя». Инок отвечает: «Бог спасает и помилует». Тогда берут у инока из рук Евангелие. Игумен призывает старца и, взяв новоначальнаго инока за правую руку, передает его в послушание старцу, с словами: «се, приемлеши, брате, в послушание себе брата от святаго Евангелия чиста; не токмо греси его заглажены, но имя мирское его заглажено и написано имя его на небесех ангельскаго образа. Какова его емлеши чиста, такова его чиста постави и пред Богом и учи его молитве Иисусовой, смиренно, послушанию и всему благочинию монастырскому; а ты, брат, имей старца в Христов образ, живи у него в послушании до кончины своей, ни в чем не прекословя, и всегда имей в уме пострижение, как обещался Богу. Если будешь добр, от Бога восприемлешь милость, а от нас благословение, старца же своего молитвенником о себе к Богу. Если станешь жить не по монастырскому чину, то вотще наше обещание, и получишь все монастырская наказания, как бывает с прочими безчинниками». После наставления старец с новоначальным принимает благословение от игумена и идет к Чудотворцам, и там, сотворив с ним обычное начало и отпуст, ведет его в свою келью, где говорит: «Достойно есть» и, совершив все по келейному чину, читает с иноком часы и кадит образа. После этого учит его Иисусовой молитве и наставляет от божественнаго писания внимать иночеству, соблюдать душу свою чистою пред Богом, повиноваться настоятелю иметь духовную любовь ко всем; показывает ему, где в келии совершать правило, где стоять и т. п. При звуке благовеста старец ведет инока в собор к месту новоначальных и, принимая благословение у настоятеля, спрашивает, где стоять новому иноку. Начало полагает вместе с ним, часто надзирает за ним, или стоит вместе с ним, указывая ему соборный чин до подробностей. После литургии идет с ним в трапезу, ставит его среди новоначальных и по указанию келаря, сажает за стол и дает ему часть просфоры; внушает сидеть в молчании с молитвою, пить и есть, что поставят, умеренно, не иначе, как с благословения старца. Он учит инока, идя из собора и в собор, на монастыре не стоять, ни с кем не говорить, не глядеть на что либо, а идти своею дорогою и клубок иметь на голове низко опущенным. Возвратившись в келию, обучает его келейному чину и дозволяет отдохнуть. Старец берет у казначея нужное одеяние и совершает вместе С новоначальным молитвы, поклоны и все келейное правило, пока навыкнет. Для умеющаго грамоте полагается келейное правило такое: Канон Иисусу, канон Богородице, Ангелу хранителю, Чудотворцам, повечерница, полунощница, из Псалтири по четыре кафизмы на день, часы, 300 поклонов земных, 600 молитв Иисусовых: «Господи, Иисусе, Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного», и 100 молитв Богородице: «Владычица моя, Богородица, помилуй мя грешного», также молитвы за царя и его дом, за воинство, за митрополита, за игумена, отца духовнаго, отца келейнаго, за келейную и за всю братию, за посланных на службу и труждающихся, в немощи лежащих и милостыню творящих, и зло творящих и милующих, за сродников и всех православных.

Начало этого правила полагается так: «Боже, очисти грехи мои и помилуй мя» (поклон). «Создавый мя грешнаго, помилуй мя» (поклон). «Без числа согреших, Господи, прости мя» (поклон). «Достойно есть. Слава и ныне. Господи помилуй» (трижды). «Господи благослови. Господи Иисусе Христе Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери, и святаго Ангела хранителя и преподобных и Богоносных отец наших Зосимы и Савватия и всех святых, помилуй нас, аминь». «Слава Тебе Боже наш, слава Тебе всяческих ради» (трижды). «Боже очисти мя грешного и помилуй мя, яко николиже благо сотворих пред Тобою, но избави мя от лукаваго, да будет во мне воля Твоя, и отверзу уста моя недостойная и восхвалю имя Твое святое Отца и Сына и Святаго Духа, и ныне и присно и во веки веков, аминь». Потом: «Царю Небесный, трисвятое, по Отче наш, Господи помилуй, 12 раз; Придите поклонимся. Псалом 50. Верую во единаго Бога».

Неумеющим грамоте правило полагается на каждый день: 3000 молитв Иисусовых, 300 Богородице и 300 поклонов и заздравное поминовение за Царя и прочих. Старец, прежде всего, должен озаботиться неумеющаго грамоте научить молитве Иисусовой и делать отпуст, и читать: «Достойно есть». Вообще же, он должен иметь попечение о порученном ему иноке, как о своей душе, наблюдать за жизнью его, наставлять и ни в чем не дозволять делать опущения, потому что, кто чему научится в новоначалии, в том и пребудет. Без дозволения старца не должно ничего ни принимать, ни давать кому либо, ни учиться, ни говорить с кем либо. Когда Господь сподобит идти ко святому Причащению, то братия прощаются друг с другом в келии, потом приходят к Чудотворцам, кладут по обычаю начало, прощаются у Чудотворцев и целуют мощи их. На литурии пономарь поставляет аналой и на нем образ Богородицы; братия прощаются с игуменом по одному, потом целуют образ Спасителя и икону Пречистой, делая пред целованием два поклона, а третий после целования, и подходят к святым Тайнам по два. Когда выйдет игумен из царских дверей с Причастием, кладут три земных поклона и причащаются с открытою головою. После причащения в клобуках принимают просфору, умывают уста и руки над чашею и отирают полотенцем.

Касательно погребения инока в наставлении сказано, что вся братия должна присутствовать при нем, если не препятствует крайняя необходимость. Начало полагается обыкновенно: целуют усопшаго в уста и прикладываются к образу, который положен на нем. После погребения кладут пятнадцать поклонов, говоря следующие стихи: «помяни Господи душу раба Твоего нашего инока (имя), иже в житии сем, яко человек, согреши; Ты же яко Человеколюбец помилуй и прости его, и вечныя избави муки и небесному царствию причастника быти сподоби и душам нашим сотвори полезная. Отреши (разреши) Господи душу раба Твоего инока (имя), да славою воскресения Твоего во всех светлостех живет всегда и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».

Жизнь инока есть всегдашний пост и молитва; но время св. Четыредесятницы издавна отличалось усугублением подвигов. Пред наступлением великаго поста, в неделю сыропустную, после утрени, настоятель говорил братии следующее поучение: «господие священницы, и старцы, и вся братия, молим ваше преподобие; наступает Божия Четыредесятница – святый Великий Пост; должно нам готовиться к духовным подвигам поста, отложив мрачныя и темныя душевредныя греховныя дела, и облекшись во оружие света; и тако уготовавшись, идти к спасительным подвигам поста и воздержания. Господь наш и Бог сам постился 40 дней, не имея греха, но нам подавая образ; а мы грешные какими безчисленными грехами повинны пред Богом? Нужно нам немедленно подвизаться, воздерживаться от всего не добраго, молить всемилостиваго Бога о своих согрешениях и заботиться о своих душах. И вы, Бога ради, честные отцы и братия, святый, Великий пост проводите в чистоте, воздержании и подвигах, отцам духовным исповедуйте искренно свои согрешения и молитеся всещедрому Богу, соборно и келейно, о многолетнем здравии и душевном спасении Государя нашего благовернаго и христолюбиваго Царя и великаго князя (имя) всея России Самодержца и Его благовернаго Царицы и великой княгини (имя), Их благоверных чад (имя), князей и боляр Их и всех православных христиан, чтобы Господь Бог даровал, полезное Государю, нашему Царю, и всей державе Его. Да и о своих согрешениях молитеся Богу, чтобы нас всемилостивый Бог, имиже хощет судьбами, избавил от вечных мучений. А кто в нас на кого вражду или гнев имеет, Бога ради в том прощение учините, потому что прощение грехов прибретаем прощением братий наших. Если же мы не простим, то и сами прощения не получим: «ею же бо мерою мерим, тако и нам возмерится (Лк.6:58). К соборному пению потщитеся ходить к началу и слушать со вниманием. Да и нас грешных во святых своих молитвах помяните, а мы вас благословляем». Братия обыкновенно отвечала: «сколько возможно будет, честный отче, должны, по повелению твоему, молитвами святых поступать так», и все, кланялись настоятелю.

По смерти Елеазара 21 год управлял Анзерским скитом ученик его Никодим, в духе своего учителя. Денежное и ружное жалованье, о котором извещал скитян патриарх Никон в 1655 году, подтверждено царскою грамотою 1662 года. Какое влияние на судьбу Анзерскаго скита имели смуты, возникшия в Соловецком монастыре по поводу исправления богослужебных книг, мы сведений не имеем, кроме краткой заметки во вкладной книге Анзерскаго скита, сделанной в 1710 году: «егда у противных в Соловецком острове учинися в вере смущение и устройся от них монастырю запорное укрепление, в тоже время бысть и Анзерскому скиту от начальствующих тогда велее разорение и конечное сотворися ему запустение. Живущие же ту пустынники до единаго со отока разогнаны, бежали, и храмы Божии обраны, токмо стены едины в них осташа, и всем церковным утварям и записным книгам, от всяких людей врознь рознесенным сущим и растерянным бывшим, и по многому времени егда возмогоша из Соловецкаго монастыря от церковных вещей и письменных крепостей несколько возвратити».

На это отобрание церковного имущества Анзерскаго скита последовало уже после усмирения Соловецкаго бунта. Причиною его было, вероятно, покаяние монаха Митрофана, бежавшаго из Соловецкаго монастыря во время осады. Он сказал, что вино и рыбу для Соловецкаго монастыря во время его осады доставлял Анзерский скит. В самый год смерти Никодима (1667 г.), по указу патриарха Иоасафа, отобраны были в Анзерском ските иконы, церковные сосуды, книги, ризы, жалованныя грамоты и денег 494 рубля. Но, по просьбе строителя Романа, царь Феодор Алексеевич велел все отобранное возвратить и продолжать ружное и денежное жалованье на скит. В 1685 г. в бытность свою в Москве, Роман награжден многими царскими вкладами для Анзерской обители.

До этого времени скит был независим от Соловецкого монастыря и такая независимость его не раз была подтверждаема царскими грамотами. Но в 1682 году указом архиепископа холмогорского Афанасия скит был отдан в ведение Соловецкого архимандрита и ему велено иметь строжайшее наблюдете за пустынниками и распоряжаться во всем по усмотрению. В 1698 году архиепископ Афанасий учредил в ските должность казначея по причине обветшания скитской колокольни и келейных зданий, а царь Петр I повелел, с 1700 года, вместо ружнаго и денежнаго жалованья на 17 монашествующих и церковныя потребности, выдавать по окончании каждаго года 145 рублей 26 алтын и 4 деньги. Видно, что скит не был в цветущем положении. Составитель жития преподобнаго Елеазара, около 1705 года, жалуется, что память об основателе скита почти изгладилась, и гробница его мало посещается. Неизвестно, чем бы кончилось такое положение скита, если бы не явился муж, который возстановил пустынную жизнь в Анзерском ските, оживил память об основателе его и положил начало новому приюту пустынников на горе Гогофе. Это был Иов, в схиме Иисус, в миру московский священник Иоанн Иоаннов, царский духовник, о котором мы скажем ниже.

При строителе Спиридоне был построен новый деревянный храм и поправлен каменный Троицкий; но успехи духовной жизни за это время неизвестны. В 1757 г., при рытии фундамента для устройства часовни в память преподобнаго Елеазара, в числе, четырех гробов найден один, у котораго верхняя доска и колода целы; тело нетленно, только одежды истлели; от гроба исходило благоухание.

Анзерские иноки заключили, что это – гроб преподобнаго основателя скита Елеазара, и донесли архиепископу архангелогородскому Варсонофию. Преосвященный указом 16 августа 1758 года предписал Анзерскому строителю Мельхиседеку с братиею гроб основателя скита поставить в новую могилу в самой часовне; эту могилу покрыть брусьями или каменным сводом и поставить над нею присланную от преосвященнаго раку, которую окружить железными решетками и покрыть покровами; при переложении мощей петь молебны о прп. Елеазаре. Впоследствии, вместо деревянной часовни, устроенной над могилою Преподобнаго в 1757 году, построена каменная, а в нынешнем столетии прежняя обветшавшая рака заменена новою, сделанною из меди и посеребренною.

В 1762 году Иоасаф, епископ архангелогородский, посещая паству свою, был и в Анзерском ските. Он произвел строителя Мельхиседека в игумена и желал навсегда утвердить за Анзерскими настоятелями это звание. Иоасаф установил ежедневное чтение акафиста Божией Матери пред чудотворною иконою Знамения Ея, а в праздничные дни – отправление молебна пред Чудотворною иконою Св. Троицы. В 1764 г. Анзерекий скит приписан к Соловецкому монастырю, с назначением в нем строителя и 12 монашествующих. Теперь отходят туда, с благословения настоятеля, ищущие безмолвия Соловецкие иноки. Отправляя вседневную службу по уставу и чиноположению церковному, они каждодневно исполняют особенное монашеское правило: по вечерни три канона – Иисусу Сладчайшему, Божией Матери, Ангелу Хранителю, и акафист, также молитвы на сон грядущий и помянники с поклонами о Соловецких благотворителях и вкладчиках. Кроме этого, каждый инок имеет и келейное правило с поклонами и молитвою Иисусовою.

Иов родился в Москве при царе Михаиле Феодоровиче в 1635 г., и назван Иоанном. О родителях его и первоначальном воспитании ничего не известно, – кроме того, что отец его именовался также Иоанном. По преданию, он происходил из духовного звания и, будучи воспитан в правилах доброй нравственности и благочестия по достижению совершеннолетия, рукоположен в Иерея. С принятием священства, врожденная в душе Иоанна ревность к добродетельной жизни выказалась в полном свете. Он ежедневно совершал божественную службу и часто также становился на клирос и пел по киевскому напеву. Пение его, по природной способности, было сладостно и умилительно. Трогательное и благоговейное священнослужение о. Иоанна привлекла в его церковь многих посетителей, которые, после службы, спешили посетить его дом, чтобы принять от него благословение и ближе познакомиться с ним. Впрочем, далекий от славолюбия, он не охотно принимал эти посещения и часто не удовлетворял любопытству видеть его в доме.

О. Иоанн, более и более усовершаясь в добродетели, исполнял, кроме священнического, иноческое, молитвенное правило и, находясь в мире, как бы уже проводил жизнь монашескую. Он часто налагал на себя пост и уединение, затворяясь в своей опочивальне, где в коленопреклоненной молитве к Богу проводил ночи до разсвета. Во время ночной молитвы, Иоанн обыкновенно со слезами взывал: помилуй мя, Господи, пощади мя Господи, и проч. Утром неохотно прерывал он уединение, прежде обычного выхода своего в церковь. Случалось, что упрошенные какими либо посетителями, прислужники Иоанна извещали его до начала церковного богослужения о гостях, пришедших с желанием принять благословение и наставление. Вынужденный усиленными просьбами, хотя и выходил он к посетителям, но с лицом унылым, тогда как в другое время о. Иоанн принимал приходивших к нему с искреннею пастырскою любовью, и в простоте сердца беседовал с ними. Утверждая всех в христианских добродетелях, он умел применить свой разговор к положению, званию и состоянию каждого. С старцами говорил об упражнении во всегдашнем богомыслии, с молодыми об опасности страстей и прихотей, с отцами о воспитании детей в страхе Божием и т. п. Вся наставления он основывал на священном писании и подтверждал примерами из церковной истории и жизни святых. Он любил посещать своих друзей и знакомых, иногда неожиданно приходил в чей либо дом незванный, но его всегда с радостию принимали и с удовольствием слушали поучения его. Впрочем, внезапное посещение им кого либо всегда имело какую либо благодетельную цель. Как скоро, например, он узнавал, что в известном семействе возникли распри и несогласие, тотчас спешил туда и старался возстановить мир. Как миротворец, он и сам, если когда доводилось ему нечаянно оскорбить кого, немедленно сознавался в своем поступке и просил прощения у оскорбленного.

Для более успешного действования на поприще пастырском, для блага вверенных попечению его душ, о. Иоанн употреблял, смотря по возможности, разная глубоко обдуманные предосторожности. Так он являлся иногда в кругу простолюдинов в образе частнаго лица, скрывая свой сан под мирскою одеждою. Это обстоятельство облегчало ему беседу особенно с бедными людьми, из которой он узнавал о домашних нуждах их и оказывал им посильную помощь. Много он утешался, если в таком виде, никто не узнавал его. Помогая нуждающимся вещественно, Иоанн вместе с тем узнавал их чувства и мысли, и давал приличное наставление.

Ворота в дом милостивого Иоанна всегда были открыты для меньшей братии. Нередко он поставлял трапезу нищим и сам с любовью садился между убогими, питая их вещественно и духовно. Разставаясь с этими дорогими сердцу гостями, о. Иоанн наделял каждого чем мог. Обращались к нему за помощью и другие лица разных сословий, и не напрасно. Лишился ли кто имущества от пожара, о. Иоанн ссужал его деньгами на первоначальное обзаведение. Был ли кто болезнью или несчастием доведен до нищеты, получал от него милостыню, достаточную для обезпечения содержания на немалое время. Бедные поселяне в неурожаи заимствовались от о. Иоанна хлебными семенами для засева полей и хозяйственными вещами, какия находились в его доме, или даже находили у него готовое пропитание для своих бедствующих от голода семейств. Сострадательный о. Иоанн большую часть своих доходов употреблял на милостыню, довольствуясь для себя малыми остатками. Часто он по милосердию ходатайствовал и пред лицами правительственными, ему большею частью знакомыми, за обиженных и страждущих несправедливо, и ходатайство его не осталось без успеха.

Молва о богоугодных подвигах о. Иоанна скоро распространилась между жителями столицы. Посетители отовсюду стекались к нему в дом. Но скучая этими посещениями, он несколько времени не принимал никого, а благотворить бедным продолжал чрез верных прислужников.

Хотя о. Иоанн убегал славы человеческой и искал уединения, но «не может град укрытися верху горы стоя» (Мф.4:14). Промысл Божий судил о. Иоанну явиться на более высокой степени служешя Богу и людям. Весть о добродетельной жизни о. Иоанна дошла до слуха Петра I. По повелению государя, о. Иоанн сначала был призван для священнослужения в придворной церкви, а вскоре затем определен духовником государя и членов царствующего дома. Примерным благочестием о. Иоанн заслужил расположение всех высочайших особ. Пользуясь царским благоволением, о. Иоанн имел еще более средств удовлетворять сердобольным наклонностям своего сердца и был по прежнему щедродательным отцом сирот, благовременным питателем алчущих, усердным утешителем огорченных, скорым помощником и заступником всех бедствующих.

Особенным состраданием его пользовались заключенные в темницах за преступления и долги. При посещении их, с целью скрыть себя, он, не доезжая до места заключения их, оставлял колесницу свою и подходил к ним пешком. По входе к узникам, отечески и с любовию приветствовал их, садился с ними, с участием разспрашивал о причине заключения, и, изведывая при этом у каждого совесть, утешал надеждою на Господа. Разставаясь с своими собеседниками, о. Иоанн награждал их посильною милостынею. Содержащимся за долги нередко давал деньги на уплату долга. А в день светлого Христова Воскресения, в день Рождества Христова и в неделю мясопустную, посещая узников, он каждого лобызал с обыкновенным христианским приветствием, и угощал их заранее приготовленною пищею. Скоро городская молва стала следить за этими подвигами о. Иоанна, и тогда он начал посещать темницы преимущественно в ночное время. Когда же стали доходить до его слуха разные людские пересуды о нем, подозрительные и неблагоприятные отзывы и т. п., он решился вовсе прекратить на некоторое время посещение темниц, не переставая, впрочем, благотворить чрез честных и добросовестных людей.

Таким образом, о. Иоанн снова заключился в своем доме, с намерением посвятить остаток своей жизни преимущественно богомыслию. Кроме церковных служб, он никуда не выходил и никого не принимал к себе, даже и близких. Если кто нуждался в совете или наставлении о. Иоанна, должен был обращаться к нему письменно, и тогда получал удовлетворительный ответь также на бумаге; от такой переписки он никогда не отказывался. В трудах и подвигах христианских, незаметно и безболезненно, достиг о. Иоанн до преклонных лет. Однажды он почувствовал разстройство в здоровье, и затем стали приключаться с ним болезненные припадки и обмороки. Он слег в постель и до того ослабел, что в течение трех месяцев лежал без движения. Но Господь, посетивший его болезною, за благодушное терпение вскоре опять возвратил ему прежнее здоровье. Эта болезнь была как бы предвестием другого горя и другой беды, постигших праведного старца.

По выздоровлении, старец оставил свое уединение и стал допускать к себе всякого приходящего, кто бы он ни был. Посетителей опять стало являться много; в беседах с ними он проводил целые дни и ночи, поучая страху Божию и благочестию. Разставаясь с посетителями, он прощался с воздыханием и особенною какою то печалью, как будто бы не имел надежды видеться более ни с кем. В самом деле, час испытания Иоанна, почти приблизившегося уже к концу жизни, настал неожиданно. Не только невинного ни в чем, но еще украшенного высокими христианскими добродетелями старца, враги его обвинили в сношениях с вором Гришкою Талицким, о чем и донесли Петру I. Государь, поверив этому лживому доносу клеветников, разгневался и немедленно повелел шестидесятилетнего старца отослать при грамоте Холмогорскому архиепископу Афанасию для пострижения в монашество в Соловецком монастыре. Выслушав это и видя в нем как бы призвание Промысла Божия, о. Иоанн с полною готовностью отправился в назначенный путь. Это было в 1701 году. 13 марта старец прибыл в Холмогоры к преосвященному Афанасию, с царскою о себе грамотою. Добрый архипастырь, приняв его братски, препроводил в Соловецкий монастырь с грамотою от себя, в которой писал, чтобы Иоанна постригли и отдали на послушание опытному старцу. С духом кротости и упования на Промысл Божий о. Иоанн предстал пред настоятелем обители, архимандритом Фирсом, который предложил ему пострижение в монашество, согласно воле Государя. «Промыслитель Христос Бог», – отвечал о. Иоанн, – «привел меня к твоей святыне, произволяя спастись мне тобою; поэтому, что ты мне недостойному повелишь, то и сотворю», и поклонился своему новому пастырю. «Благословен Бог укрепляющий тебя на подвиги; вот для тебя место спасения», – сказал архимандрит. Старец еще раз поклонился архимандриту до земли, прося удостоить пострижения. Апреля 3 смиренный старец был пострижен в монашество в соборном храме архимандритом Фирсом наречением ему в монашестве имени «Иов», о чем и донесено было Государю.

Новый инок для научения отдан был старцу монаху Ионе. Предав себя всецело в волю своего старца, он, по мере своих сил, начал трудиться с твердым желанием угождать во всем Господу Богу, и постом, ночным бдением, покорностию и смиренным послушанием изумлял всю братию. Инок, с которым новый труженик жил в одной келье, свидетельствовал, что этот сокровенный раб Христов, кроме хлеба и воды, не вкушал ничего, – и братия прозвали о. Иова постником. На первое время послали о. Иова на послушание в братскую поварню. Ревностный инок охотно трудился в этом послушании; являлся на работу прежде других; своими руками рубил дрова, и на старческих раменах носил их по высоким лестницам в поварню. С таким же усердием исправлял он и другия трудныя работы. Из поварской, в коей потрудился не мало, о. Иов скоро был переведен на другое послушание, именно в братскую трапезу. И это дело он проходил с таким же примерным усердием и смирением, как и прежде.

Но исконный враг людей, желающий погибели душ человеческих, видя подвиги избранных Божиих, не дремлет и старается всячески отвлечь их от спасительного пути. Так, во время смиренного прохождения о. Иовом сказанных послушаний, не однажды являлся ему ненавистник добра – искуситель, в образе известнаго ему в мире врача, и говорил, как бы с состраданием: «возлюбленный! следует тебе поберечь здоровье свое, чтобы, изнуривши плоть трудом и воздержанием, не ослабеть под игом, которое ты взял на себя Христа ради. Бог не желает трудов или поста выше сил, а ищет сердца чистаго и смиреннаго. Ты, при старости своей, работаешь черноризцам как купленный раб, не привыкши прежде к таким трудам. Не следует тебе так трудиться и потому, что ты священноинок. Довольно с тебя и того, что, оставив славу и честь в мире, ты пришел в убожество и принял на себя тяжкие труды ради пищи. Я даже удивляюсь, как ты можешь принимать суровую пищу после сладких брашен. Блюдись, чтобы недуги твои не умножились сверх меры – тогда и я не возьмусь помочь тебе, и ты прежде времени умрешь. Если совета моего не послушаешь, то мне будет очень жаль». «Хорошо не щадить плоти, чтобы она не возставляла брани, – отвечал о. Иов мнимому своему знакомцу, – впрочем, хотя бы плоть и изнемогала, но сила Божия в немощах совершается. Св. Апостол сказал более: «недостойны страсти нынешнего времени к хотящей славе явиться в нас». Пост есть мать целомудрия, – ты внимай себе с подобными». Услышав такой ответ, враг тотчас исчез.

Среди этих подвигов, дух о. Иова более и более утверждался в иночестве. В преизбытке святой ревности, он вспомнил слово св. Апостола: «никто же, воин, бывая обязуется куплями житейскими, да воеводе угоден будет» (2 Тим. 2, 4), оставшееся у него имение раздал нищим и монастырской братии, а сам вовсе обнищал, чтобы еще безпрепятственнее служить обнищавшему нас ради Христу. После многих испытаний в трудах жизни иноческой, настоятель обители и братия, признав новаго постриженника совершенным инокомъ единогласно освободили его от монастырских послушаний и разрешили пребывать в келье одному и внимать своему спасению. Безмолвствуя в тишине своей кельи, о. Иов занимался непрестанно Иисусовою молитвою, чтением св. Евангелия, Апостола, Псалтири, жития преподобных Зосимы и Савватия и рукоделием. Пищи он принимал мало от общей братской трапезы, а особо для себя не приготовлял ничего.

Слава о Соловецком подвижнике разнеслась повсюду и проникла опять до слуха Государя. Петр I, удостоверясь в клевете на бывшаго духовника своего, хотел возвратить его к царскому двору на прежнее служение; но согбенный под бременем лет и трудов Иов просил позволить ему остаться в Соловках. Желание еще большего безмолвия с этого времени совершенно овладело им. В 1702 году, по благословению архимандрита Фирса, он переселился на жительство в Анзерский скит.

В ските старец опять предался подвигам иноческим с новым рвением. Считая себя среди скитской братии только лишь пришедшим послушником, он всем служил и особенно старался помогать немощным. При этом церковных служб и келейнаго правила он никогда не опускал.

Вскоре по прибытии Иова в скит, скончался Анзерский строитель. Холмогорский архиепископ Варнава, знавший благочестивую и подвижническую жизнь о. Иова, предложил Соловецкому архимандриту Фирсу почтить должностью строителя Анзерскаго скита священноинока Иова. Вызванный в Соловецкую обитель, Иов, по выслушании от настоятеля воли архипастыря, из послушашя принял это назначение. Вместе с тем он просил, чтобы удостоили его пострижения в схиму, но в этой просьбе настоятель ему отказал. По принятии благословения от настоятеля на строительскую должность, он отправился в скит. Спустя несколько времени, архимандрит Фирс опять вызвал о. Иова в обитель, вместе с некоторыми из братии Анзерскаго скита. Окончательно благословляя на должность, архимандрит сказал новому строителю: «предаю тебе Анзерстй скит Святыя Троицы, осторожно блюди его, как все устроено, так и да будет, устава церковнаго не изменяй, но твори все по правилам св. отец». Старец, простившись с архимандритом и Соловецкими старцами – своими сожителями, отправился опять в скит. Здесь, созвав в соборную церковь братию, Иов с коленопреклонением совершил молебен Святой Троице, затем и преподобному Елеазару, как первоначальнику и покровителю скита, и потом, приветствуя братию, предложил им следующее поучение: «Молю вас, братия мои возлюбленные, поспешим к наследию царства небеснаго постом и молитвою, позаботимся о спасении душ наших; оставим все дурное и путь лукавый, т. е. любодеяния, татьбу, клевету, празднословие, ссоры, пьянство, объядение и братоненавидение, уклонимся и возгнушаемся этим, братия, чтобы не осквернить душ своих, но пойдем по пути Господнему, ведущему нас в отечество небесное. Взыщем Бога рыданием и слезами, пощением, бдением, покорностию воле Его и послушашем, да обрящем милость у Господа. Возненавидим прелестный мир, вспоминая слова Господа: «Аще кто грядет ко мне и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад, и братий, и сестер, еще же и душу свою – не может Мой быти ученик (Лк.14:26). Мы, братия отрекшись мира, отречемся и всех худых дел его». Никто же, говорит Господь, возложь руку свою на рало, и зря вспять, управлен есть в царствии Божии (Лк.9. 62). Как убежим безконечной муки, проводя жизнь свою в лености? Нам, братия, нарекшимся иноками, прилично каждый день плакать и каяться о грехах своих. Покаяние есть путь, приводящий к царству небесному; покаяние есть ключ царства небесного, без которого никому нельзя войти туда. Укрепимся на пути царства небесного; сюда не приближаются лукавые. Это шествие хотя ныне и прискорбно, но за то после будет радостно». Скитяне, выслушав это поучение, поклонились о. Иову и разошлись по кельям.

На новом поприще служения о. Иов, вспомянув слова Господни: «ему же дано будет много, много и взыщется от него» (Лк.12:48), усугубил труды и подвиги. Он непрестанно творил молитву Иисусову, а телом трудился; первым являлся к церковной службе и послушаниям, и уходил последним.

Иов хотел сохранить память об основателе и о всех благотворителях Анзерскаго скита. Известно, что первым составителем жития Елеазара был Макарий, сподвижник Иова. Этот инок, восхвалив Иова во вкладной книге Анзерскаго скита, как мужа чуднаго, «иже пребываше в телеси своем на земли, яко безплотный ангел», прибавляет: «той же благий Иов весь страха Божия и Духа Святаго исполнен бысть и ревностию своею разжеся в Бозе о душах приснопоминаемых за святою божественною проскомидиею, и трудолюбно попечеся изыскати разнесенное и во едино восхоте собрати расточенное, и богомудренно памятством своим возстави издавна забвенное. Ово от алтарных дискосов и священных потирей сребреных, ово от воздвизательных и запрестольных крестов Христовых, от начертанных на них летописей, паче же от святых книг церковных подписаний, иже благочестивые великие цари и святейший господин Никон, патриарх московский, своею рукою подписывали, такожде и инии раби Божии данныя им святыя иконы и всякия книги своими руками закрепляху, к тому же и от многолетных старец издревле живущих ту, он правым слышашем уверися, что от кого и кия разные вклады от них во храмы Святыя Троицы поданы. И елико от всех сих возмог уведети и со многим тщанием вместе совокупи погибшее, и минувших и настоящих тех боголюбивых вкладчиков имена их в сию книгу вписати повеле и всегда за здравие их поминати утверди, а отшедшим ко Господу усопшим душам приносимою безкровною жертвою Христовою свободную пользу благоразумно учини».

Братство в ските незаметно стало умножаться, так что в короткое время собралось до 30 человек. Скитский устав в главных чертах был такой. Всякого приходящего принимать, не разсматривая, богат ли он или беден и нищий, только с предупреждением о трудности иноческих подвигов. Новоначальный должен ходить в своей одежде, доколи не привыкнет к монашеской жизни. По облечении в рясу, с новоначальным продолжали строгое испытание во всех послушаниях; затем, когда он оказывался достойным, был принимаем в монашество пострижением в мантию, а более достойные были постригаемы и в схиму. Всех вообще, а особенно новоначальных иноков, о. Иов поучал смиренному послушанию Богу и начальству, без чего, говорил, нет спасения; послушание – первая из всех добродетелей. Сверх церковного и келейного правила, скитяне занимались телесными трудами. В ночное время старец имел обычай обходить братские кельи, напоминая о ночном бдении. Если слышал кого молящимся, с радостью отходил от кельи, а кого заставал в беседе, стукнув в дверь, отходил с печалью в душе, и утром призывал того брата и наедине обличал. Он сам в келье ночью молился с коленопреклонением, иногда до утренняго благовеста, и первый являлся в церковь на утреннее славословие.

Наружное поведение инока, по понятию старца, должно быть такое: ходить руки держа на персях; при встрече один другому должен кланяться в пояс лице иметь умиленное, глаза приветливые, речь ласковую, любовь по Бозе нелицемерную, послушание одному к другому безпрекословное; приниматься за дело всегда с благословения старшаго, а при ошибке какой либо от нерадения, просить прощения и стараться исправиться.

Скитяне, желавшие жития еще более безмолвного, по благословению о. Иова, уходили в пустынные кельи. Старец имел их под своим руководством, часто посещал их, побуждал к пустынным подвигам и давал рукоделие. По дару прозорливости, он иногда обличал пустынножителей в погрешностях прежде, чем они каялись ему.

Вспомнив однажды, что Господь наш Иисус Христос, умыв на Тайной вечери ноги Своих учеников, сказал им «и вы творите такожде» (Ин.13:15), о. Иов начал с горьким рыданием укорять себя: «окаянный, как высоко возведен ты! имеешь сугубый сан священнический и строительский, а нет у тебя смирения в подражание Христу Спасителю». С этого времени он стал посещать больных, сам служил им, обмывал и обвязывал своими руками раны их, у иных больныя части мазалъ св. елеем, и нередко исцелял их. Этого подвига любви и заботливости о ближних не оставлял он до самой кончины своей.

В 1710 году старец Иов был вызван Соловецким настоятелем, архимандритом Фирсом, в обитель, и за строгую подвижническую жизнь удостоен пострижения в схиму с именем Иисуса, в память Иисуса Навина, израильского вождя.

Иеросхимонах Иисус нередко удалялся на безмолвие в пустынные места, а еще чаще ходил к пустынножителям для духовной беседы, поручая в свое отсутствие смотрение за скитом своим ученикам, схимонаху Матфею и монаху Макарию. Так, в одно время, именно 18–го июня, в среду, старец восхотел посетить одного уважаемого им пустынника, иеродиакона Паисия, жившего от Анзерскаго скита в 6–ти верстах, при высокой горе, называемой ныне Голгофою, прославленной пребыванием на ней преподобнаго Елеазара. После беседы строитель пожелал пробыть с пустынножителем несколько времени, и о. Паисий дал ему особую келью.

Однажды Иисус, по обычаю своему, стал с вечера на молитву, которую и продолжал до самой полночи, читая псалмы с коленопреклонением. Утрудившись, он сел, и в тонком сне вдруг увидел в келье своей необыкновенный свет и в сиянии небесной славы Пресвятую Богородицу и с Нею преподобного Елеазара Анзерскаго. В благоговейном страхе, встав с места, он поклонился видению до земли. При этом услышал голос Царицы Небесной: «эта гора отныне называется второю Голгофою; на ней будет устроена великая каменная церковь распятия Сына Моего и Господа, и учредится скит для тебя с двумя учениками, схимонахом Матфием и монахом Макарием, скит назовется Распятским, соберется к тебе множество монахов и прославится имя Божие. Я сама буду посещать гору и пребуду с вами во веки». С этими словами видение кончилось. Но в то же время послышался с высоты другой голос: «освяти гору Голгофу и поставь на ней крест!» Благочестивый старец много удивлялся виденному и слышанному и разсказал все иеродиакону Паисию. Паисий все слышанное от Иисуса вырезал на кресте, сделанном руками строителя.

29–го июня, в праздник св. Апостолов Петра и Павла, иеросхимонах Иисус, исполняя волю Божию, с учениками Матфием и Макарием отправился из Анзерскаго скита на гору Голгофу, там оставил воду и, окропив ею гору, водрузил в землю приготовленный крест с надписью, и вслед за этим поставил молитвенную храмину для всенощного бдения. По освящении горы и водружении креста, пустынники совершили благодарственный с коленопреклонением молебен Господу Богу и Пресвятой Богородице. С этого времени строитель начал заботиться об учреждении новой киновии на Голгофской горе. В 1713 году он отправился с учеником своим Макарием к холмогорскому архиепископу Варнаве просить благословения на устройство церкви и скита на горе Голгофе. Этот архипастырь, грамотою от 15 июля 1713 года, благословил соорудить две каменные церкви, одну на самой Голгофе – Распятия Господня, другую под горою, на самом месте явления Пресвятой Богородицы, в честь Успения Ея. Тою же грамотою разрешено устроить и скит, с наименованием его Распятским, а горы – Голгофою. Блаженный старец на первых порах обрадовался такой милости архипастыря, но после, встретив разныя препятствия и недостатки в постройке каменных церквей, со скорбью вынужден был вновь просить архиепископа о позволении построить, вместо двух каменных церквей, одну деревянную с трапезою на вершине горы. Преосвященный Варнава опять, грамотою от 18–го сентября 1714 года, благословил построить на горе малую деревянную церковь в честь Усекновения честныя главы св. пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.

По получении последней грамоты, старец сдал навсегда строительство Анзерскаго скита и с некоторыми учениками перешел для жительства на гору Голгофу. Поселившись на ней, он начал устраивать скит. Вскоре ученики Иисуса соорудили на Голгофе деревянную церковь, которая, к общему утешению, освящена была архимандритом Фирсом в честь Распятия Господня, согласно грамоте преосвященного, от 15–го мая 1715 года.

Петр I, узнав о явлении блаженному старцу Пресвятой Богородицы и новоустраиваемом Распятском ските на Голгофе, по особенному расположению к бывшему духовнику, много помог ему своими щедротами. Так, в скором времени последовало повеление об отпуске каждогодно из архангельских государственных хлебных магазинов хлеба на продовольствие братии Голгофскаго скита. А в 1714 году, при самом начале устройства скита, для церкви Голгофской от царевны, великой княжны Марии Алексеевны, поступило пожертвование многих драгоценнейших утварей, одежды и книг, с клеймами, именно в Голгофский скит. Особенно же дорогою жертвою была местная святая икона Успения Божией Матери, в серебряной ризе, с позолоченными полями, и в ней вкладной ящик со многими св. мощами. Царица Параскева Феодоровна (вдовствующая супруга царя Иоанна Алексеевича), кроме других пожертвований, пожаловала на строение церковное на горе Голгофе сто рублей, а князь Меньшиков дал сто червонцев. Много было и других благотворителей. Но особенно попечение о строении Голгофо–Распятскаго скита имела уже известная благодеянием скиту царевна Мария Алексеевна. Вот письмо ея по этому предмету к архимандриту Фирсу.

«Пречестныя обители Соловецких Чудотворцев отцу архимандриту с братиею усердствуем, да благодать Божия, милость, мир и любовь, при всегдашнем благоденствии, да умножаются. Писано прежде сего к пречестности вашей, дабы старательство имели о всяких припасах, как о кирпиче, так и о других надлежащих нуждах в Свято–Распятский Анзерский скит, к хотящей быть Распятия Господня каменной церкви, и ныне просим: да попечение имеете к оному Богом избранному и прославляемому месту, а наипаче о кирпиче прилежное попечение потребно. Хотя ныне препона строению оному церковному учинилась за переменою вице–губернатора Алексея Курбатова, но обаче всемилостивый Господь, вся по желанию на прославление имени Его святаго волю боящихся Его сотворит и молитву их услышит и пошлет ктиторов к оной св. церкви, ихже Сам весть; точию пречестность ваша прикажите заранее кирпич делать и деньги у пречестнаго отца Иисуса на оный и прочие припасы берите. Повторяя, просим и повелеваем, дабы прилежное попечение и радение о оных нуждах имели, за которое радение всемилостивый Господь да воздаст вам. И мы остаемся должны. Прочее же пречестности вашей святым молитвам себя предаем. Ц. Мария с царствующаго града Москвы, 1715 года марта 15–го дня».

В 1718 году на новоустроенный скит напали разбойники и, бив нещадно братию, разогнали ее и увезли с собою имущество церковное и скитское, которое и после не было отыскано. В этотъ час скорби, блаженный старец безвыходно находился в келье и молился Господу Богу о сохранении братии. Разбежавшиеся пустынники опять собрались в скит к своему духовному отцу. Старец упрекнул их в малодушии, и иноки тогда же дали обещание: лучше умереть, а не выходить из скита, какие бы скорби ни последовали.

Скит увеличивался вновь приходившими для подвижнической жизни под руководством мудраго наставника. Отказа никому не было; все принимаемы были с любовию. Только всякий, желавший поступить в скит, должен был устроить своими руками келью для себя, в чем иногда помогал и сам старец, сколько мог. Скоро братии считалось до 20 человек, кроме пустынников, которые жили в уединенных местах, под ведением отца Иисуса, и приходили в скит каждый воскресный день, для присутствия при церковном богослужении и исповеди пред старцем. Жизнь всех этих подвижников протекала в подвигах духовных и трудах телесных. Сам престарелый строитель, в пример другим, нередко рубил дрова, носил на гору воду для поварни, в пекарне растворял тесто для хлеба. Однажды в праздник Успения Божией Матери пришел к старцу келарь скита и сказал: «Отче! некому в поварню воду носить». Старец встал и начал сам носить воду с озера из под горы; но братия, увидав труженика, выбежали и наносили воды до избытка. Тот же келарь чрез несколько времени пришел опять к блаженному старцу с жалобою: «повели отче, одному из братии, праздному, приготовить дров для поварни». – «Я праздный, пойду и приготовлю», отвечал блаженный. А между тем это было время обеда. Старец благословил идти к обеду, а сам взял топор и начал рубить дрова. По окончании обеда взялась и братия за приготовление дров для своего же употребления. В келье блаженный старец Иисус, в часы досуга, постоянно занимался рукоделием. Если случалось выручить за свой труд несколько денег, он делил эти деньги на три части: одну на нужды церковныя, другую на нужды братии, и третью на милостыню нищим. В запасе на будущий день у доблестнаго старца не оставалось ни денег, ни чего либо другого; имения, кроме некоторых духовных книг, также не было никакого. Из одежды он довольствовался только двумя свитками, власяною, жесткою, на теле, и другою, худшею, которая покрывала первую. На укоризны в таком простом образе жизни старец не обращал никакого внимания. Был и такой обычай у старца: как скоро кто из братии подвергался болезни, он, оставив свою келью даже незапертою, приходил к больному и служил ему до тех пор, пока тот не выздоравливал.

Но кто может исчислить все духовные подвиги блаженного трудника? Они вполне известны только одному Богу, для Котораго и были совершаемы. На повседневных церковных службах Иисус присутствовал, по прежнему, без упущения, приходя прежде других; а в келейной молитве с коленопреклонением проводил целыя ночи. При наступлении св. четыредесятницы, обыкновенно, затворялся в келье и, пребывая весь великий пост в этом уединении, упражнялся в непрестанной молитве. Из этого затвора он выходил не прежде, как пред самым праздником светлого Христова Воскресения.

Для учеников своих Преподобный составил скитский устав, в котором особенно замечательно следующее: «если кто соизволит жить со мною и после меня в ските, то не должен употреблять в пищу: коровьяго масла, молока и рыбы, особенно же не пить вина. Общая трапеза должна состоять из огородных овощей, с употреблешем в меру постнаго масла. В кельях собственных вещей не иметь; женскаго пола не принимать и отроков в послушании не держать… Кроме единственнаго церковнаго правила, в кельях каждому читать по пяти кафизм из Псалтири с 500 молитв Иисусовых и 300 поклонов».

За богоугодную жизнь старец был удостоен особенных откровений. Некоторые ученики его скорбели и роптали на трудность носить на гору воду с озера, отстоящаго от скита на версту. Тогда старец, став на молитву с вечера, прилежно и со слезами молился до самой полночи. В молитве он просил Господа Бога и Пресвятую Богородицу, да помогут они в такой нужде братии его. В полночь, он пришел в молитвенный восторгъи увидвл в келье неизреченный свет: ему явилась Пресвятая Богородица в сиянии небесной славы, с преподобным Елеазаром Анзерским и двумя Ангелами. Старец пал пред Владычицею на землю. Она сказала ему: «встань! услышана твоя молитва; завтра возьми учеников твоих и ископай на горе кладезь (указывая при этом и самое место); здесь будет вода на потребу тебе и братии». Пришед в себя, блаженный старец разсказал своим ученикам об этом явлении. С наступлением дня старец поспешил с ними выйти на указанное место; начали копать колодезь, и действительно докопались до изобильного источника воды. Все признали это явление за знак особеннаго Промысла Божия о ските и радовались, прославляя Бога и Пресвятую Богородицу единогласною песнию: «дивна дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси». Когда же источник был вполне устроен, то старец с братию совершил божественную литургию и по литургии благодарственное Господу Богу молебствие с коленопреклонением, и затем крестный ход на новый источник. По освящении воды в источнике, он окропил ею святый храм, братския кельи и вершину горы, с пением стиха Святому Духу: «Днесь благодать Святаго Духа нас собра; и вси вземше крест Твой«… А по окончании священнодействия, не упустил блаженный старец учеников своих утешить поучением, приличным случаю. Вот о чем он говорил: «Не скорбите, братая, не малодушествуйте; но уповайте всегда на Бога. Господь, всесильным Своим словом, извел из бездны источники воды сладкия для всех живущих на земле верных и неверных; нас ли, рабов Его, оставит, не пропитает? Вспомним обещание Его: «мать исчадие свое скорее забудет, нежели Аз вас!» К старцу в одну ночь пришли разбойники с намерением обокрасть его, не зная, что у него нечего было похищать. Притаившись в сокровенном месте кельи, они ждали, чтобы старец ушел в церковь к утреннему богослужению. Старец еще не спал, а стоял на обычном правиле и слышал приход их, или, лучше, прозрел намерение их. Тогда в своей молитве к Богу он присовокупил: «Боже, пошли сон рабам Твоим, утрудившимся в суетном угождении врагу». Молитва была услышана и незванные посетители спали у кельи старца безпросыпно пять дней и пять ночей, пока сам старец, пришедши с братиею, не разбудил их словами: «доколе стережете всуе? – подите в домы свои». Пробудившись, они встали; но идти не могли; потому что не мало времени пробыли без пищи. Старец накормил их и отпустил. Услышав впоследствии, что эти самые люди привлечены к ответственности за такой поступок, он послал просьбу об избавлении их от суда. А между тем поспешил продать последния книги, какия были у него, и деньги раздал нищим, из опасения, чтобы опять кто не впал в подобную беду. Злые люди, освободившись от суда, пришли в Голгофский скит, и, испросив прощение и благословение у старца, трудились целое лето на пользу братии. В другое время воры пришли в бывший у старца огород с овощами. Наполнив свои влагалища овощами, они возложили их на себя, с намерением унести, но не могли и с места сойти, и так простояли два дня и две ночи неподвижно, под тяжелым бременем. Потом начали кричать: «отче святый, пусти нас с места». На голос пришли некоторые из братии, но не могли свести их с места. На вопрос иноков: «когда вы сюда пришли?» – они отвечали: «два дня и две ночи стоим здесь». – «Мы всегда ходили сюда, почему же не видели вас?» — «Да и мы, если бы видели вас, давно уже со слезами просили бы прощения у вашего старца». Пришел и сам старец и сказал ворам: «вы всю жизнь, пребывая в праздности, без трудов крадете чужие труды, поэтому стойте здесь в праздности все годы вашей жизни». Со слезами воры умоляли отпустить их, обещаясь впредь не делать ничего подобнаго. Старец сказал: «если хотите руками трудиться и от труда вашего других питать, то отпущу». Они с клятвою дали обещание исполнить его веление. Тогда он сказал: «благословен Бог, укрепляющий вас: потрудитесь год в этой обители на братию». После этого разрешил их от невидимых уз своею молитвою, и они действительно трудились год в скиту.

Один из скитской братии, быв борим блудною страстию, пришел к Преподобному просить помощи, с намерением исполнить все, что старец повелит. Старец, поучив его жизни воздержной, прикоснулся своим жезлом к телу брата; тотчас же плотская страсть исчезла, и инок никогда более не страдал ею.

Годы протекали за годами, и многопотрудившийся старец, испытавший в своей жизни столько превратностей, приближался к концу своего земного поприща. Светильник жизни стал видимо догорать в нем; с преклонными летами появилось изнеможение сил, и Преподобный заблаговременно стал готовиться к переселению в жизнь нескончаемую. Теперь он обратил внимание собственно на одного себя, хотя не прекращал обычной заботы и о пользе ближних. Часто с умилением и слезами он воспевал сам себе: «душе моя, душе моя! что спиши? конец приближается, и имаши смутитися». Старец часто ходил к изготовленной им самим могиле, и на ней, размышляя о смерти и суде Божием, проливал слезы и глубоко вздыхал.

Господь верному рабу Своему не только открыл приближающуюся кончину, но определил и самый день ея. Блаженный старец, задолго до смерти, объявил братии, что кончина его последует в воскресный день до восхода солнца. Лежа на одре болезни, старец призвал учеников и, между прочим, сказал им: «я отхожу от вас к вечной жизни; а вы пребывайте богоугодно, каждый в своей, Богом предъизбранной, службе, безвыходно из скита, ради любви братской по Бозе».

Но вскоре к тяжелой болезни старца присоединилась другая тягчайшая горячка. Совершенно изнемогая под бременем ея, он только повторял себе: «воля Господня да будет о мне; – что угодно Господу, да сотворит», и потом погружался в молитву. Угасающий подвижник три дня и три ночи лежал недвижим, и едва было заметно его дыхание, так что братия, рыдая, ожидали только скорой кончины его. Но к общей радости и удивлению, по истечении трех дней, старец получил неожиданное облегчение, встал с одра и обратился к братии с словами: «время жизни моей оканчивается; о чем мне и Господь возвестил! Вы изберите из среды вас себе наставника вместо меня; я его поставлю и благословлю». После этого, спустя день, блаженный старец благословил преемником себе избраннаго братиею старшаго ученика своего Макария и вручил ему братию и попечение о ней. Макарий, поклонившись умирающему отцу своему до земли, дал обещание соблюдать все отеческие заповеди его.

Почувствовав облегчение от болезни, Иеросхимонах Иисус поспешил в последний раз совершить Божественную литургию и причастил своих учеников св. Христовых Таин. После литурии он опять почувствовал изнеможение и возлег на болезненный одр, с котораго уже не вставал. В эти предсмертныя минуты он весь исполнен был необыкновенной радости, которая доказывала его готовность к переходу в вечность. Забота об устроении в ските каменной церкви не оставляла блаженнаго старца на смертном одре. В 1719 году он упросил Анзерскаго строителя Германа, за достаточное количество денег, заготовить кирпич и другие материалы, которых уже не мало было приготовлено. Но эти приготовления остановились по причине перевода Германа в другой монастырь. На одре смертном Иисус просил Анзерскаго строителя Спиридона о продолжении этого дела и вручил ему 236 рублей, 1 алтын и 2 деньги. Этого достаточно было для совершения дела. Будучи уже при смерти, сверх этих денег, он отдал иеромонаху Филарету, монаху Проклу и послушнику Онисиму 100 червонных и 38 руб. на ту же постройку. Иисус дожил до воскреснаго дня, в который тогда пришлась неделя православия. Рано утром призвав к себе всех учеников, он последний раз облобызал и благословил каждаго, а ученики свидетельствовали преданность свою старцу горькими слезами. Простившись со всеми, иеросхимонах Иисус сказал: «отхожу ко Владыке моему Господу Иисусу Христу, а вам оставляю путеводителем к царствию небесному о. Макария; от него не отставайте на пути добродетелей. Еще заповедаю вам: тела моего по смерти не омывайте, одежду на нем не переменяйте, а в которой теперь нахожусь, в ней положите во гробе; погребете сотворите сами, без мирских людей.» Когда плачущие иноки спросили: «отче святый, как мы останемся в сиротстве без тебя: желали бы и мы умереть с тобою, ибо ты нас вел ко Христу за собою, а ныне далеко оставляешь» – старец сказал: «утешьтесь, мои возлюбленные, ибо я хотя телом разлучаюсь, но духом пребуду навсегда с вами», и с этими словами отпустил их в кельи. Из числа учеников один служивший старцу в болезни, вышедши от старца, остановился и не пошел в свою келью. Он тайно, чрез скважину, посмотрел на больного и увидел, что, проводив из кельи иноков, старец встал с одра, преклонился на колена посреди кельи, молился со слезами Богу и Пресвятой Богородице, призывая и святых угодников, и в молитве этой часто поминал устроенную им св. киновию и братию. После молитвы он лег на одр и перекрестился. Чрез несколько минут опять встал с одра и на коленях молился Господу с воздетыми руками так: «Господи Боже мой! благодарю Тебя, что призрел на смирение мое и сподобил меня скончаться в православной вере в Тебя в исповедании и в исполнении заповедей Твоих! Приими, Владыко Преблагий, в мире, дух мой, а Твоих рабов, которых во едино стадо чрез меня грешного собрал, сохрани…» Непродолжительна была эта молитва добродтельнаго подвижника, и он лег на одре. В эти минуты на лице умирающаго образовалась видимая перемена: с устремленным к небу взором лице его сияло необъяснимым спокойствием и радостию. Он пребывал уже недвижим в молчании и как будто с кем душевно беседовал. Вдруг молчание свое старец прервал восклицанием: «Благословен Бог отцев наших! если так, то уже не боюсь, но в радости отхожу от мира сего!» С этими словами в келье явился необыкновенный свет, разлилось великое благоухание и слышен был пресладкий глас многих, неизвестно где поющих, псаломскую песнь: Яко пройду в место селения дивна даже до дому Божия, во гласе радования и исповедания, шуму празднующих (Пс.41:5). В эту минуту, блаженный на одре своем совершенно обратился лицем вверх, ноги простер, руки положил на персях крестообразно, и душа его отлетала в обители небесныя, куда постоянно стремилась во все течение своего земного странствования.

Честна пред Господом смерть преподобных Его (Пс.115:6). Это слово Господне исполнилось над иеросхимонахом Иисусом, которого Господь сподобил преставиться в преклонных летах, тихо и мирно, после подвигов благочестия, в неделю православия, утром, до восхода солнца – 6–го марта 1720 года, так, как предсказал о том старец задолго до своей кончины.

Ученики, возвратившись от старца в кельи, вдруг услышали приятное духовное пение и, полагая, что началось в церкви утреннее богослужение, поспешили в церковь, – но, к удивлению, нашли ее запертою. В недоумении они начали прислушиваться к пению: казалось, что оно происходило в келье умирающаго. Все туда устремились и нашли Преподобнаго на одре уже мирно предавшего душу свою Господу. Плач учеников его был неописанный; они много сетовали о разлуке с своим отцем, но еще более о том, что не сподобились видеть самую кончину его. Положив честное тело подвижника в гробе, они оставили его в келье до погребения.

Кончина блаженного старца не была оглашена учениками его, однако ж узнали о ней иноки Соловецкого монастыря и Анзерскаго скита, и в короткое время Голгофский скит наполнился посетителями, которые принесли с собою ладану, восковых свечей, деревяннаго масла и т. п. Все желали, чтобы приношения их были употреблены при самом погребении. Пришедшие иноки и миряне, окружив келью, ожидали погребения старца; но немногие сподобились быть при этом. Сильный дождь вынудил собравшихся разойтись; а между тем ученики, воспользовавшись этим случаем, исполнили заповедь старца и совершили погребение без мирских людей. Отпевание происходило в церкви; чрез три дня по преставлении, т. е. в среду на второй неделе св. Четыредесятницы, после преждеосвященной литургии. Совершали священнодействие иеромонахи Иакинф Филарет и Прокл с иеродиаконами в присутствии всей скитской братии и пустынножителей, которые поспешили на провожание своего отца. Когда оставалось отдать последнее целование почившему старцу, было прочитано найденное в келье в запечатанном конверте духовное завещание братии. В завещании Преподобный, прежде всего, воздает хвалу Господу Богу за все Его благодеяния к себе в продолжение долголетней жизни своей; затем, выразив всю свою надежду на воскресение и жизнь вечную, утешает учеников, прощается с ними, благодарив всех еще живых благодетелей, и, наконец, объявляет, что имения никакого не осталось. Скитские иноки на своих руках вынесли из церкви утружденное тело старца и положили в каменном склепе, приготовленном на самой горе, глубиною не более одного аршина. Поверх склепа они поставили деревянную, хорошо отделанную гробницу, на которой сделали приличную надпись, а на самую гробницу положили еще деревянную доску с словами: «Здесь скончался 1720 года, марта 6–го дня, Преподобный Иов (в схиме Иисус), строитель прежде бывший Анзерский, а потом Голгофский, рожденный 1635 года. В монашество поступил 1701 года. В Анзерский скит перешел на безмолвие 1702 года. Строительство Анзерское принял 1706 года. В схиму постригся в 1710 году. На гору Голгофу пришел жить строителем 1714 года. Показавший образ добродетелей – словом и житием, любовию и духом, верою и чистотою сердечною. От рождения жития его было 85 лет». «1720 года марта 9–го дня погребен здесь». С самого дня погребения, усердствующие во множестве начали отправлять на могиле его паннихиды; так что чрез несколько времени, усердием учеников блаженнаго старца, над гробницею поставлена часовня и на надгробной доске изображен лик Преподобного.

По смерти блаженного старца все дела о дальнейшем устроении Голгофо–Распятскаго скита приняли другой ход. Анзерский строитель объявил, будто покойный приказывал духовному отцу при кончине своей, чтобы оставленныя им деньги, равно и заготовленные материалы, отдать в Анзерский скит на сооружение придельной теплой церкви во имя Рождества Пресвятыя Богородицы. Хотя деньги и были употреблены по желанию строителя, но выстроенный придельный храм вскоре сгорел со всею ризницею и имуществом. Ученики старца, не видя себе ни откуда защиты, в 1721 году вынуждены были выйти из скита в Соловецкий монастырь и Анзерский скит. На Голгофе остались только два любителя безмолвия – иноки Геннадий и Сергий. От этих последних обитателей скита начальством Соловецкаго монастыря отобрано скитское и церковное имущество и передано в Анзерский скит. Наконец, указом Святейшаго Синода, от 23–го июля 1723 года (за № 496), Голгофо–Распятский скит, как малолюдный, соединен с Анзерским Троицким скитом.

Но гора «Голгофа» – священное место, прославленное явлением Пресвятой Богородицы, не осталось пустым. Иноки, любители пустынной жизни, один по другом, а иногда по два, по три и более, не переставали обитать в упадшем на время ските.

В 1764 году, при учреждении духовных штатов, Голгофо–Распятский скит приписан к Соловецкому монастырю, и с этого времени Соловецкие настоятели взяли скит в свое попечение. В 1768 году, по указу Святейшаго Синода, были возвращены в Распятский скит все вывезенныя из него и хранившияся в Архангельске, в архиерейском доме, драгоценные вещи, большею частию дары царственных особ прежнего времени, Евангелие, потиры, кадила, облачения и проч.

До 1826 года в Голгофо–Распятском ските жили Соловецкие иноки, искавшие особенной строгости жизни, безмолвия и отшельничества. Деревянный храм, построенный Иисусом, пришел в совершенную ветхость. Но в 1826 году скит приведен в благоустройство тщанием настоятеля Соловецкаго монастыря, архимандрита Досифея. С разрешения Святейшаго Синода, в Голгофском ските выстроена и освящена 13–го сентября 1830 года новая каменная церковь Распятия Господа Иисуса Христа и при ней теплый придел Успения Пресвятой Богородицы. В этом приделе, на левой стороне, находится гробница блаженного старца, иеросхимонаха Иисуса. Деревянная церковь, выстроенная им, перенесена под гору, на то место, где было первое явление Пресвятой Богородицы блаженному старцу, т. е. на место кельи пустынножителя, иеродиакона Паисия. С этого времени постоянно назначается в ските Иеромонах из Соловецкаго братства, опытный в иноческой жизни, в качестве строителя, и десять или более под его ведение иноков; последние посылаются всегда из особенно расположенных к воздержной и безмолвной жизни, по собственному желанию.

Скитский устав основателя старца Иисуса относительно церковного и келейного правила и постной трапезы доселе исполняется в точности, исключая того, что возобновителем скита, архимандритом Досифеем, по немощи братии благословлено на трепезе вкушать рыбу в те дни, в которые разрешает это Церковь.

В Голгофо–Распятском ските производится непрерывное чтение Псалтири, в теплом Успенском приделе, у самой гробницы основателя. Оно не прерывается ни днем, ни ночью, кроме того часа, в который совершается божественная служба в этом храме. Во все остальное время, чрез каждые два часа, в ските слышатся три удара на колокольне в небольшой колокол, – этим извещается смена чтеца–инока. Цель этого чтения та, чтобы непрестанно славословить имя Божие и поминать живых и умерших благотворителей. Так, на каждой славе Псалтири возносится молитва о здравии благочестивейшаго Самодержца России и Его Августейшаго дома, Святейшаго Синода, всей братии Соловецкаго монастыря, братии скитской, благодетелей и посетителей обители и всех православных христиан. К этому присоединяется моление и об усошних, – о вечном их покое, с надеждою на воскресение по вере в воскресшего Господа.

В летнее время тысячи богомольцев стремятся из Соловецкой обители на Голгофу не смотря на опасности, неизбежныя при переправе на Анзерский остров чрез бурный морской проток. Умилительно видеть, как эти странники с благоговением повергаются пред гробницею блаженнаго старца, с каким усердием служат паннихиды об упокоении души этого великаго труженика, с присоединением и имен усопших своих родных и близких.

Современные Преподобному старцу иноки изображают внешний вид его так: он был среднего роста, телосложения благообразного; имел лице широкое, гладкое; на ланитах приметен был румянец. Глаза светлые и проницательные, взгляд приятный; волосы на голове украшены снего–светлою сединою, кудрявые, благолепно разстилались по плечам; уста и нос умиренные; борода густая, одного цвета с волосами на голове; длина ея доходила до трех дланей и в конце раздвоялась.

Доселе шла повесть о Соловецких подвижниках, живших во времена давно минувшие, о которых память сохранилась до настоящего времени. Но место, освященное добродетелями и подвигами Преподобных Зосимы и Савваия и их ревностных подражателей, и в наше время имело истинных рабов Божиих, ревновавших о своем спасении и неуклонно шествовавших по стезям, по которым прошли их древние отцы. Было бы не согласно с истиною сказать, что ныне не те времена, чтоб угождать Богу, что истинных подвижников, подобных древним святым, ныне нет на свете и быть не может. Время не поставляет непреодолимого препятствия искренно желающим спасения: дело спасения зависит от нашего собственного изволения и решимости; благодать Божия, укреплявшая древних подвижников, и ныне одна и та же; она и теперь одинакова и неистощима для людей, и неизменяема, как неизменяем в существе своем Бог. В уверение, с одной стороны, в том, что и ныне есть угождающее Богу, а с другой, в пример спасающимся, предлагаем повесть о некоторых подвижниках нынешнего века, которые на глазах наших проходили и скончали поприще земной жизни в строгих подвигах христианского благочестия.

Феофан был родом из малороссийских земледельцев. Двенадцати лет он лишился своих родителей и остался сиротою, вместе с малолетним братом и сестрою. Шестнадцати лет Феофан принялся за земледелие. Однажды, когда он трудился в поле, божественный свет озарил его душу; особенное умиление наполнило его сердце: в тот же час он распряг волов своих, оставил землю, плуг и, даже не простясь с братом и сестрою, увлекаемый любовию ко Христу, пошел из родной стороны. По прибытии в Киево–Печерскую лавру, он был принят в число послушников. Здесь он в разных трудах провел семнадцать лет и определен был на служение подвижнику Досифею, проживавшему в затворе уже третье десятилетие. Досифей никуда не выходил из своей кельи и никого не принимал к себе; желавшие получить от него благословение и наставление могли беседовать с ним чрез окно его кельи. Особый дар слова в нем соединялся с прозорливостию. Он обличал тайныя прегрешения и возбуждал к покаянию; предостерегал от будущих бед и искушений. Замечали, что когда он давал просфору или жезл, то этим означалось выздоровление и благоденствие, а когда ладан, то этим предвещалась смерть. У этого подвижника Феофан учился иноческой жизни. Скоро в нем возгорелось желание посетить святыя места, ознаменованныя событиями земной жизни Господа Иисуса Христа. Когда Феофан просил у своего старца благословения на дальний путь, то получил ответ: «нет тебе пути ни в Иерусалим, ни в Святую Гору; тебе предлежит в свое время другой путь; а теперь, если желаешь, ступай в Молдавию; это будет тебе на пользу». Он велел Феофану идти на Подол (нижнюю часть города Киева), и, отыскав там двух молдавских иноков, привести их к нему. Один из этих иноков был Софроний, друг и сопостник великого Паисия, бывший после архимандритом. Исполнив все поручения, данныя ему Паисием, он сбирался отправиться в обратный путь, как Досифей призвал его и просил взять с собою его ученика. Молдавские иноки охотно взяли с собою Феофана и пользовались его услугами в пути. Не легок показался Феофану путь этот от притеснений со стороны Турок и разных лишений, так что он раскаявался в том, что покинул Киев. Близ Нямецкой обители встретил путников Паисий и приветствовал Феофана следующими словами: «Чадо Феофане! не вотще бысть к нам путь твой; он уготовил тебе мзду свою». Любезно принятый, Феофан сначала жил в Нямецком монастыре; потом ходил в другия обители, осматривая их местоположение, изучая чиноположение и уставы монашеские, нравы и обычаи иноческого жития. Весьма поучительным показался ему пример жизни этих иноков. Нестяжание их было полное: в кельях, кроме иконы, книги и орудий для рукоделья, не было ничего. Иноки особенно отличались смирением, устраняясь гордости и тщеславия; ненависти и взаимных обидь они не знали; если случалось кому либо, по неосторожности или горячности, оскорбить другого, такой спешил примириться с оскорбленным. Кто не хотел простить согрешившаго брата, был изгоняем из монастыря. Походка у иноков была скромная и благочинная: глаза опущены в землю; при встрече один другого предупреждать поклоном; в церкви стояли на назначенном для каждаго месте; празднословия не допускали не только в церкви, но ни в монастыре, ни вне, его. С аввою Паисием жило тогда до семи сот братий, и когда они собирались на послушание по сто и по полутороста человек, то один из братий читал книгу, или разсказывал какую либо душеполезную повесть. Если же кто начинал праздный разговор, немедленно его останавливали. В кельях одни писали книги, другие пряли волну, иные шили клобуки и камилавки, выделывали ложки, кресты, или занимались разными рукоделиями. Все были под надзором духовников и наставников; никто самовольно не дерзал даже съесть какой либо плод, которых так много в той стране; только с благословением и все вместе они вкушали произведения земли во славу Божию.

По сердцу пришлась Феофану эта жизнь и он просил Паисия оставить его в Молдавии. «Иди теперь в Россию», сказал Паисий, «и еще не много послужи старцу, имеющему скоро скончаться, и, по благословению его, иди спасаться, куда он тебе укажет». И напутствуя его своим благословением, прибавил: «чадо, Бог и Пречистая да соблюдут тебя на всяком пути; верую, что Бог не даст тебе искуситься более меры и сподобит части избранных Своих, ради молитвы преподобных отец Антония и Феодосия, Печерских чудотворцев, и старца твоего Досифея; да будет на тебе от нашего смирения благословение Божие. Скажи благоговейному старцу твоему благодарность и не забывай наше убожество». Снабженный на дорогу всем потребным, Феофан благополучно прибыл в Киев. Досифей провел последние годы своей жизни в Китаевской пустыне. Почувствовав приближение кончины, пустынник сказал своему ученику: «возлюбленное чадо мое, ты много послужил мне; теперь я отхожу в путь отцев моих; когда погребешь меня, не оставайся здесь, но иди на север: там в обители Соловецкой ты найдешь спасение». Феофан отвечал: «отче, я обещался проводить жизнь при пещерах преподобных Антония и Феодосия». «Чадо», сказал старец, «пред Богом равны здесь Антоний и Феодосий, там Зосима и Савватий; они имеют у Бога одинаковую благодать ходатайствовать о духовных чадах своих. Вижу, что Божественный промысл указует тебе место на север, и верую, что строит все по желанию твоему, на пользу и спасение души твоей, и поможет тебе понести скорби пустынного жития. Не противься определению Вышнего; но пребывая там, внимай себе, и блюдись от лютого зверя, ищущего поглотить тебя. Если же и найдет искушение, не унывай, – но мужественно старайся исправить себя». Таково было предсмертное наставление Досифея своему ученику. После 30–ти летняго затворничества, он скончался в 1778 г. на 53 году жизни. После сделалось известным, что затворник Досифей была девица Дария из Рязанских дворян Тяпиных. С двух до девяти лет своей жизни она провела в келье бабушки своей, монахини московскаго Вознесенскаго монастыря Порфирии. Когда Порфирия приняла схиму, то Дарию опять взяли в дом, где она пробыла до 15–ти летнего возраста. Из монастыря она вышла совершенною монахинею: в среду и пяток ничего не ела; мяса, молока и яиц совсем не употребляла; не только игр, но и всякаго общения с людьми удалялась; наконец, отправясь в рощу с своими сестрами, как бы для прогулки, скрылась. Напрасны были поиски родителей. Спустя три года сестра Дарии с матерью отправилась в лавру преподобнаго Сергия, и там в юном монахе, зажигающем свечи, приметила удивительное сходство с своею пропавшею сестрою. Она просила одного иеромонаха привести этого инока к себе. Иеромонах передал приглашение; но юного инока уже не стало в обители преподобнаго Сергия. Спустя двадцать лет, эта сестра была в Киева, беседовала с затворником Досифеем, но он не показал лица своего, и дал совет не допытываться, если кто из родных скрылся ради Господа. Когда сестра в другой раз прибыла в Киев, Досифея уже не было в живых.

Инок Феофан сначала не исполнил завета своего старца и остался жить в Киеве. Ископав себе пещеру, он думал поселиться в ней, но ему не дозволили; потом он удалился в пустыню подле лавры, но и здесь запретили ему жить. Видя неблаговоление Божие за ослушание старцу, он оставил Киев и направил путь свой в отдаленную Соловецкую обитель. Он прибыл в обитель при архимандрите Иерониме и проходил разныя послушания, начав с просфорни. Здесь он нашел инока Климента, проводившего подвижническую жизнь. Климент говорил телу своему: «я смиряю тебя сухоядением, алчбою и жаждою, что бы ты было покорно и удобнее текло своим путем, неся возложенное иго». В беседах Феофана с Климентом иногда речь заходила о пустынножителях прежде бывших на Соловецком острове, как они, ведомые только единому Богу, жили в алчбе и жажде, питаясь мохом и разными плодами; терпели всякую тесноту, мороз и различныя страхования от врагов спасения. Но подвижники Христовы, вооружась верою и молитвою, мужественно преодолевали все. Эти беседы воспламенили в Клименте желание безмолвного жития и он просил у своего старца благословения идти в пустыню. Старец, по испытании, видя его непреклонное желание и зная его терпение, с молитвою отпустил его в уединение. Как олень спешит к источникам водным, так он устремился внутрь острова в необитаемыя места. Там под горою он нашел удобное место, где, выкопав пещеру, начал жить в посте и молитве.

Феофан заботился о своем бывшем сожителе и посылал ему необходимое. Но скоро местопребывание его было открыто одним из монастырских служителей, который донес о пустыннике архимандриту Иерониму. Архимандрит распорядился привести его в монастырь и возвратить в просфорню. Но любитель безмолвия не имел покоя, снедаемый желанием жить в пустыне. С наступлением весны Климент опять получил от старца дозволение идти в пустыню. Феофан сначала скорбел, потеряв сожителя; потом тайно ушел из монастыря и в самых отдаленных местах острова отыскивал своего друга Климента. Не найдя его, он близ так называемого Ягодного озера, в десяти верстах от монастыря, устроил себе землянку, в которой и поселился. Пустынник ночью пел Псалтирь и клал поклоны, а днем занимался трудами и собирал мох и корни для пищи. Давнее желание его пустынножительства теперь было удовлетворено; душа его чувствовала себя в пустыне, как совершенно в сродной стихии. Диавол страшил Феофана разными видениями: иногда, казалось ему, являлись дикие звери, или прилетали во множестве хищныя птицы и поднимали крик; иногда представлялось как бы конное войско врагов, иногда даже страдал он от биения. Тогда повергался он пред Богом, прося помощи и заступления, – и Господь спасал его.

Не оставляла Феофана надежда, отыскать где либо Климента или найти других отшельников, – с этою целью он обходил соседние горы и удолия. Однажды он отыскал двух пустынников, семь лет обитавших в одной келье. Проведя у них ночь, он узнал чин их моления: встав в полночь, один делал поклоны, а другой, воздев руки, молился о себе и о брате своем; потом первый остановился на его место, а второй брат творил поклоны. В другой раз, ходя по острову, он встретился с посланными отыскивать его самаго: с ними он пришел в монастырь. Вскоре Феофан был послан в Суму для надзора за Соловецким подворьем. Жизнь среди мира изменила духовное настроение Феофана; три года с половиною он пробыл в Сумах в попечениях житейских и потом был послан в Архангельск для закупок. Преемник Иеронима, архимандрит Герасим, назначил его экономом обители. Здесь чрез звонаря обители он получает раз приветствие от своего прежняго сподвижника. «Разве жив еще Климент?» с некоторым страхом спросил Феофан. «Жив», отвечал звонарь, и разсказал ему свою встречу с Климентом. Будучи в Анзерском скиту и посетив Голгофскую гору, звонарь на обратном пути свернул с дороги, собирая ягоды, сбился с пути, два дня блуждал по острову, и на третий, увидев дым в горе, обрадовался такому открытию. Подойдя к горе, он нашел малое отверстие, а за тем и самую дверь в келью, в которую и вошел по обычной молитве. Здесь он увидел пустынника стоящего на молитве, поклонился ему, сел и, по его приглашению, разсказал о себе. Тогда пустынник узнал в звонаре давнего знакомца своего и сказал, что он Климент, сотрудник Феофана в просфорне. На вопрос звонаря, как он попал сюда и как жил все это время, Климент повествовал:

«Выйдя из монастыря, я пошел к морю; здесь на берегу нашел три бревна, сделал плот, и на нем пустился в море, взывая: Господи Иисусе Христе, Боже мой! Ты ведаешь мое намерение; желая служить Тебе единому, бегаю людей. Если Тебе угодно спасти мою душу на этом острове: удержи меня здесь; а если предназначил мне иное место, веди туда. Молю Тебя, Владыко, не лиши меня Твоего Промысла; но да будет во всем Твоя святая воля». Молясь так, я начал удаляться от берега, гребя попавшимся деревом; подул попутный ветер и я скоро пристал к Анзерскому острову. Отыскивая на берегу место, удобное для жительства, я пришел сюда, выстроил здесь хижину и шестой год в безмолвии работаю Богу». «Скажи, чем ты питаешься», спросил звонарь, «и не безпокоят ли тебя нечистые духи?» Пустынник указал ему на корень одного растения, из которого приготовлял себе пищу, а о бесовских нападениях разсказывал, что, в начале своего прибытия на остров, он много терпел от нечистых духов. Иногда они приходили в виде рыболовов и гнали пустынника прочь, иногда в виде диких зверей устремлялись на него, готовясь как бы растерзать». «Но скажи», спросил пустынник, «ив ли мой отец Феофан, и что с ним?» «Жив, и теперь закупщик», отвечал звонарь. Услышав это, Климент ударил себя в грудь, упал на землю и, рыдая, говорил: «увы мне грешному! Слышу не то, что хотел бы; скажи ему, Господа ради, что он погибает; передай ему скорбь мою. Где его прежняя подвижническая жизнь? Где ревность к добродетели и желание пустынной жизни? Находясь среди мира и его соблазнов, он более и более погрязает в житейских заботах. Вот те три пустынника, которых видел казначей Иоанн, совершили свой подвиг и с миром скончались о Господе, и я похоронил их своими руками».

В беседе с Климентом звонарь провел всю ночь, а утром, испросив у пустынника напутственное благословение и узнав дорогу в скит, возвратился домой.

Разсказ звонаря глубоко потряс Феофана. Друг его подвизается, а он погружен в житейская попечения и не имеет времени подумать о душе. Чувство скорби и покаяния объяло его сердце и он искал средства исправить свою жизнь. Скоро Господь открыл ему путь покаяния. Новый архимандрит Герасим, ревностно желавший водворить порядок в обители, делал Феофану, надзиравшему за монастырскими работами, строгия внушения. Феофан решился оставить Соловецкий монастырь, взял малый карбаз и хлеба, и пустился в море, с намерением поселиться в поморье. Сначала дул тихий ветер, но потом поднялась сильная буря. Видя пред собою смерть, Феофан возопил: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня! Ты ведаешь, что я вдался волнам этим ради Тебя. Молю Твое милосердие, дай мне время на покаяние; ибо вижу, что волны готовы поглотить меня, бездна водная да не сведет в ад душу мою, не готовую предстать на страшный суд». Волны так были сильны, что не возможно было ни держать паруса, ни грести веслами. Феофан лежал среди лодки, каждую минуту ожидая смерти. Так его носило по морю десять дней; наконец он был выкинуть на берег, где слезно благодарил Бога за спасение от очевидной гибели. На вопрос земледельца – о чем он плачет? Феофан высказал ему желание поселиться где нибудь в уединенной пустыне и просил его, как туземца, указать удобное место. Селянин отвел его в густой лес к хижине, в которой пришлец и поселился.

Господь очищает и возводит к высшему совершенству избранных своих разными путями, сообразно с их духовным состоянием. Доселе в Феофане было много добрых порывов, много благочестивых желаний, но не было полного отвержения своей воли и покорности воле Божией; не было непреклонной решимости к подвижничеству. Поэтому, Господь вразумляет его скорбями и искушениями, чтобы укрепить его доброе желание. Некоторые люди нашли Феофана в хижине, в которой он поселился, и привели его в Кемь, где заключили под стражу, думая при удобном случае, отправить в Соловецкий монастырь. Увидев, что сторож его заснул, Феофан тихо вышел из места своего заключения и побежал в лес. Дорогою он наткнулся на проходивших людей и просил их указать ему такое пустынное место, где бы никто его не нашел. Сжалясь над ним, эти люди накинули на него ветхое рубище, дали ему пищи и отвезли по реке вверх верст за 30 и более, где и указали ему шалаш звероловов. Но спокойствие пустынника здесь было нарушено. Поморские звероловы нашли его здесь, и, узнав, что это Феофан, бывший Соловецкий закупщик, подумали, что он бежал из монастыря с деньгами и хотели отнять у него предполагаемое богатство. Когда же Феофан стал уверять, что у него нет никаких денег, звероловы сожгли его келью, били его, пытали на огне; потом, привязав веревкою, протаскивали Феофана подо льдом на озере из одной проруби в другую, и грозили или отвезти его в монастырь, или совсем утопить в озере. Не добившись желаемаго, они оставили пустынника полумертвым. Придя в чувство, Феофан благодарил Бога за претерпенныя страдания, признавая себя достойным и большаго наказания за свои грехи. Увидев хижину свою сожженною, хлебный запас и рабочия орудия, данныя от христолюбцев, разграбленными, он слезно молился Богу: «Ты зришь, Господи, страдания мои, видишь беду мою: я не имею чем питаться и прикрыть наготу мою; молю Твое милосердие, помоги мне. Я умру здесь, если есть на то воля Божия; но Господь силен укрепить немощь мою». Оправившись, он пошел на другое место, достал огня, собрал дров, и с великим трудом выкопал себе пещеру. Не имея ни хлеба, ни орудия для копания каких нибудь корней, он собирал гнилое дерево и мох, варил их в воде в берестяной посуде, и там питался. Но от такой пищи пустынник совершенно ослабел и ежечасно ожидал себе смерти. Впоследствии он сам разсказывал, что сильный голод заставлял его употреблять такую пищу; но желудок отказывался принимать ее. Когда он проглатывал ее, чувствовал тяжкую боль, так что много раз падал на землю и, как бы прощаясь с жизнию, говорил: «Господи, приими в мире дух мой». Потом, ощущая в себе некоторую теплоту, вставал и просил Бога о укреплении своей немощи. В таких страданиях Феофан дожил до лета; тогда он наготовил себе кореньев, моху, разных ягод и пять лет питался такою пищею. Соседние поселяне, узнав о пустыннике, иногда приносили ему необходимое. Когда же Феофан начал сеять рожь и ячмень на избранном им удобном небольшом месте, то не только ему самому доставало на прокормление, но иногда оставалось и для других. Молитвенное правило его было 2400 поклонов в сутки. Многие поморяне, особенно живущие в Кеми, имели к Феофану великое усердие и любили его, как своего духовнаго отца. Феофан прожил здесь 24 года. Местныя власти с подозрением смотрели на то, что Феофан учит народ, и угрожали ему изгнанием. Действительно, вскоре прибыл Соловецкий иеромонах Иосиф и взяв пустынника, привез в Соловецкий монастырь. Это было в 1817 г., при архимандрите Паисии. Старец прибыл ночью и, придя к утрени в церковь преподобных Зосимы и Савватия, приложился к их мощам и стал с умилением слушать службу. Странен был вид пустынника: он был малого роста; весь почерневший от дыму; на голове ветхая камилавка; вся его одежда изорвана. Из Соловецкой обители Феофан скоро был отпущен на Анзерский остров, в Голгофский скит. Сюда приходили к нему поморяне, жалуясь на то, что он оставил их, и готовы были опять увезти к себе старца. Феофан с угрозою отгонял этих соблазнителей. Старцу в это время было 73 года; он не имел сил ни воды, ни дров взнести себе на гору; поэтому, осенью поставили ему келью под горою, где, он и поселился. И здесь он перенес много болезней, много вытерпел от людской досады, от нечистых духов искушений и напастей. Порою раздавался около его кельи звук бубнов, тимпанов, хлопанье в ладоши, обхождение вокруг кельи, и ударение в стены и окна. Когда он начинал молитвенное правило, особенно увеличивались нападения бесов: но подвижник стоял на молитве. Телесные потребности его удовлетворялись часто от монастыря, часто от приношений богомольцев. Он не отказывал в совете братиям, приходящим из монастыря. «Ища вечных благ», говорил он инокам, «думаем ли мы получить спасение, не оставляя своих страстей? Невозможно работать двум господам, Богу и мамоне» (Мф.6:24). Обливаясь слезами, он прибавлял: «воззрите на сладчайшего Владыку Иисуса Христа! Совершая наше спасение, сколько Он претерпел мучений, биений, оплеваний, заушений, наконец, и распятие на кресте? И тогда, как Он, во истощании сил телесных, просил пить, говоря: жажду! — что Он принял? Неблагодарные Иудеи даже не дали капли воды, а поднесли оцет с желчию смешен, и, взяв губу на трость, этим утоляли жажду Спасителя (Ин.10:28, 29). А мы сладостраствуем! Подвижники Христовы не искали утешений, как например преподобный Парамон, мучимый огневицею, не дал телу своему никакого утешения. А мы без нужды безвременно едим и пьем, не считая этого для себя предосудительным. Разве нет у нас общей трапезы? На ней мы до сыта едим и пьем: что же еще потребно? Но мы, придя в келью, вместо того, чтобы творить молитву и читать книги, и, после краткаго отдохновения, заняться в молчании другими богоугодными делами, проводим время в праздности, угождая плоти и удовлетворяя сластолюбию без всякой нужды: призовем брата или двух и празднословим, кто что видел или слышал о ком либо; иной начинает поносить кого либо, а товарищи из угождения поддакивают; иной высказывает свои мечты того купить, там то побывать, и, таким образом, кийждо суетная глаголет ко искреннему своему, развращая один другого. Это ли любовь братская, духовная? Увы, нетолько не духовная, но и душевредная. Лучше будем слезы источать из глаз наших».

Иным инокам он давал такие наставления: «если мы вышли из мира, ради спасения души и для взыскания вечных благ, то спасение не возможно без подвига и терпения, без горести и искушений, без алчбы и жажды. Мы же всегда ищем сладкаго; за несладкое ропщем; едим и пьем без меры; небрежем о заповеданном правиле. Это не истинный путь; не вкусившему горького нельзя знать и сладкого. Явно, что мы забыли, за чем вышли из мира; лучше бы нам жить там, нежели, придя в монастырь и приняв иноческий образ, делать мирское; лучше бы нам не познавать пути истины, нежели, познав, совратиться с него; лучше бы не давать обетов, нежели, произнеся, не исполнять их и подвергнуться грозному истязанию. Если бы я так, как теперь, принимал страшные обеты иночества в то время, когда постригался, то никак не принял бы полного иноческого пострижения, боясь тяжкого ответа. С меня довольно было бы остаться в рясе и, делая дела, приличныя рясе, получить хотя малое воздаяние, не опасаясь подвергнуться великому осуждению. А ныне вижу: хлопочут, как бы поскорее получить мантию; но принявший пострижение дал обещание, пребывая несходно в монастыре, работать Богу в нищете, алчбе и в повиновении. Мы скоро это забываем и живем в небрежении, худшем прежняго. Не будем же таковыми; каждый из нас пусть старается положить благое начало к деланию добродетелей; поелику и мзда от Бога готовится по мире трудов. Послужим Господу в жизни сей во смирении и кротости; Он Сам говорит: на кого воззрю, токмо на кроткого, и молчаливого, трепещущего словес Моих (Ис.66:2). Правила, данные от отцов духовных, исполняйте без опущения; держитесь отеческих преданий и не нарушайте монастырских уставов. При встрече с братом, предваряйте его поклоном; в келью другого без нужды не ходите, возложенное послушание исполняйте со смирением; праздности всячески избегайте. В церкви Божьей стойте со вниманием и усердием; подвизайтесь ради сладчайшаго Иисуса от всей души и отриньте мирския пристрастия. Тогда Господь просвятит очи вашего сердца, и вы, уразумев сети бесовские, оставите злые страсти и, угодив Господу нашему Иисусу Христу, сподобитесь быть причтенными с первоначальниками нашими, отцами Зосимою и Савватием, в царствии небесном, которое да получим все мы благодатию Христовою».

Два брата просили Феофана воспринять их от пострижения. Старец согласился, учил их иноческой жизни, и молился за них. Однажды во время молитвы, нечистый дух, явившись ему, сказал: «ты, злой старик, молишься об учениках; но не всегда они будут таковы, как при тебе; будет и наше время». «Бог не попустит этого», отвечал Феофан. В другой раз, когда он молился за этих учеников, Диавол сказал ему: «ты свое делаешь а я свое; одного двумя стрелами поразил, другому шепчу на ухо». Старец опечалился и, призвав учеников своих, нашел в них некоторые малые прегрешения; научив и вразумив их, отпустил. При архимандрите Паисии, в обители произошло некоторое нестроение. Ученики спросили Феофана: «сколько времени продолжится это смущение и кто будет архимандритом?» Старец отвечал: «враг Диавол испросил на время искусить обитель и живущих в ней; искушаемые же оказались нетерпеливыми. Поэтому, обитель потерпит поношение, но вскоре, молитвами Преподобных, это пройдет, и обитель еще более прославится. В обители будут два настоятеля подобные Зосиме и Савватию, которые в смирении духа и в простоте сердца управят ею, подвизаясь о спасении ближних: тогда многие преуспеют в добродетелях».

Испытывая одного из учеников своих, Феофан спросил его: «как ты слагаешь персты для крестного знамения?» Тот, показав ему троеперстное сложение, сказал: «так, отче, как Православная церковь учить. Во всей России, послушные сыны Церкви, слагают персты для крестного знамения также, как и я». Феофан сказал: будучи в пустыне, я грубым людям не воспрещал знаменоваться двумя перстами, только бы они ходили в церковь; но ты берегись последователей раскола. Когда я жил в Киеве, то во всей Малороссии не видел ни одного, кто бы молился двуперстным сложением. Был я и в Молдавии, в Немецком монастыре, у аввы Паисия; там было более 700 братий из разных стран – молдаван, сербов, болгаров, венгерцев, греков, армян, евреев, турок, великороссиян и малороссиян: и все они молились троеперстным сложением, о двуперстии же там и не слышно».

Некогда Феофан пришел в Соловецкий монастырь, чтобы поклониться мощам Преподобных и навестить своих учеников. Придя в церковь к утрени, старец стал в углу и смотрел, как иноки прикладываются к св. мощам. И вот духовными очами, он видит, что преп. Зосима и Савватий как бы сидят при своих раках и одних благословляют, а от других отвращаются. Поэтому, старец заповедал ученикам – ежедневно с благоговением прикладываться к ракам Угодников.

Своими наставлениями старец внушал ученикам внимание к себе на каждом шагу и самообладание. В ободрение страшившихся трудности подвигов спасения, говорил: «есть и в нынешнее время никому неведомые пустынножители, истинные иноки и рабы Христовы».

Не редко приходили к старцу на Голгофу и миряне, прося его наставлений. Он учил их трудиться без лености, не роптать, ходить на молитву в святую церковь.

История всех подвижников показывает, что чем более успевали они порабощать свое тело и отрешались от пристрастия к миру, тем сильнее враг спасения воздвигал на них борьбу. Однажды, как Феофан утром совершал молитвенное правило, явились два беса с грозным видом. «Видите», кричали они, «не хочет старик исправиться; раскидаем келью и убьем живущего в ней», Старцу показалось, что они стали ломать келью, выбили окна, разбили двери, и кричать: «теперь не уйдет от нас». Старец испугался, пал на землю, прося у Бога помощи и заступления; и бесы скоро исчезли. Помолившись, старец встал и увидел, что келья его цела и невредима. Господь утешал подвижника среди этой борьбы благодатными посещениями. Вскоре после сего, в сонном видении, ему явилась Жена, Сияющая благолепием, с двумя светозарными мужами и ободряла его, убеждая не малодушествовать и не бояться бесовских нападений. Еще видение продолжалось, как явилось полчище бесов с угрозою погубить пустынника. Но узрев Явившуюся, бесы содрогнулись и возопили: «горе нам! Покрывающая его пришла сюда: если бы не Она, – мы давно погубили бы этого инока»; сказав это, они исчезли. Это сонное видение утешило старца надеждою на помощь Богоматери. Каждый день он клал сто поклонов, произнося Богородичную молитву.

Памятны наставления, какие давал Феофан своим ученикам, убеждая их быть истинными иноками. «Чада мои о Господе», говорил он, «возлюбите Господа от всей души своей; служите Ему со страхом и любовью; исполняйте Божественные заповеди Его; умерщвляйте тело воздержанием и трудом; обеты, данные при пострижении, усердно соблюдайте; пристрастия к миру и его удовольствиям убегайте; слабости телесные отсекайте, не чреву, но Богу работая; да будет ваше исшествие из мира ради сладчайшего Иисуса; возлюбите единого Бога, и все вас полюбят; почитайте братию, и вас будут почитать. Считайте себя недостойнее всех, чтобы Господь возвысил вас над страстями. Отжените от себя гордость: ибо Господь гордым противится, смиренным же дает благодать (Притч.3:34). Прошу вас, чада мои, когда молитесь, будьте внимательны, чтобы молитва, возносимая для умилостивления Господа, не обратилась вам в грех. Блюдите, чтобы в то время, когда считаете себя совершающими молитву, не быть вам далеко от молитвы, и не трудиться без приобретения, устами поя псалмы, а умом бродя по разным местам. Совершайте молитву со страхом Божиим; ибо молитва есть беседа с Богом; –потому, произнося слова молитвы, всем умом своим взирайте к Богу. Собираясь в церковь, стойте в ней, как пред лицем Божиим, языком совершая псалмопение, а умом внимая слышимому. Помните, с Кем беседуете. В келье же ни как не оставайтесь праздными; ибо праздность вредит и усердным, а тем более вам юным. Юный, оставаясь в келье, праздным, не избежит лености и разслабления; в это время лукавый влагает множество помыслов, а праздный не в силах противиться им и падает, исполняя волю врага. Святые отцы говорят, что сидящий в келье, праздно борется с тьмою бесов, и постоянно бывает побеждаем. А тот, кто исполняет послушание, или занимается рукоделием, борется с одним бесом и легко одолевает его. Вспомните повесть о великом отшельнике, жившем со своим учеником. Бесы говорили, что к старцу не могут приблизиться, а ученика никогда не застают праздным, так как он постоянно строит и разрушает. Старца соблюдала благодать Божия, а ученик строил стену из камней и разорял ее, избегая праздности; трудясь так, он избавлялся духовнаго врага. Вы, чада мои, к келье, занимайтесь молитвою и трезвитесь умом, последуя псалмопевцу: предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть (Пс.15:8); и: очи мои выну ко Господу, яко Той исторжет от сети нози мои (Пс.24:15). Слава Создателю моему, я творю умом молитву Иисусову без принуждения. Подвизайтесь и вы в юности, вселите в сердца ваши сладчайшаго Иисуса, да, стяжав ныне Утешителя Духа, возможете возвеселиться в старости своей. Если вы послушаете меня, то узрите свет Божественный, который и наставить вас на всякое доброе дело. И еще говорю вам; если сохраните мои заповеди, и послушаетесь моих увещаний, то неотлучны от меня будете там, где уготовано и мне быть. Если преслушаете мои слова, то я не виновен, потому что все вам сказал».

Не за долго до кончины Феофана, злые люди, ища у старца денег, били его, сорвали волосы на голове и бороде, горящею головнею опалили все его тело, и, оставив едва живым, ушли, Феофан три дня лежал полумертвый, изнемогая от голода и холода, и до конца своей жизни уже не мог совершенно оправиться. Странным для приходящих казался этот престарелый отшельник – без бороды, без волос на голове, с пришибленным хребтом, с избитым телом.

Но близок был конец его жизни. Однажды свет осиял его келью и ему явился иеросхимонах Иисус Голгофский: «радуйся, брат», сказал он, «скоро наступить твой конец». Он имел еще некое видение, возвещавшее ему смерть, но с уверенностью говорил, что доживет до лета. Старца не страшила мысль о близкой смерти: он желал ея; но порою смущало его представление о строгости суда Божия и высот иноческих обетов. Он успокаивался упованием на милосердие Божие к кающимся грешникам скорбя о слабой жизни некоторых из братии, безпокоился и о своих учениках, как бы они не соблазнились худыми примерами. С утешением он видел во сне двух почивших пустынников, подвизавшихся на Муксальмском острове. Имена их: Антоний и Феодосий. «Мир тебе о Господе, возлюбленный брат наш», сказали они старцу. «Не скорби о братии, живущей в обители; в нынешнее время много прельщений и нападений: спасаяйся, да спасет свою душу. И в учениках твоих нет еще ничего подвижнического; они подобны прочим». Феофан, призвав своих учеников, велел им усугубить пост и молитву.

В тяжком положении Феофан провел зиму и был взят весною в Соловецкий монастырь. У него открылась горячка и всякая пища казалась ему горькою.

К болезненному одру его стекалось много посетителей, что возмущало его покой. Пред наступление Петрова поста, когда угасали последние остатки жизни в Феофане, он был перенесен в келью своего ученика Антония. Три дня пролежал в келье старец и, по желанию своему, был приобщен св. Таин. Обратясь к ученику своему Антонию, он сказал: «вот, чадо, наступает час моей кончины, час более всех дней моей жизни тяжелый и страшный, в который откроется сокровенное, котораго трепетали и праведные; болезнь более всех болезней, время полное ужаса и страха». Старец стал озираться, как бы страшась кого то, потом, просил ученика своего покадить в келье ладаном. Феофан разстался с жизнию и предал дух свой Богу 1819 года июля 26–го дня, 75 лет от роду. Прах его похоронили внутри обители, близ часовни преподобного Германа, с восточной стороны. В настоящее время могила его находится в церкви преподобнаго Германа, пред иконостасом, против местного образа Божией Матери, у царских врат.

Старец Наум, по происхождению корел, родился в Кемском уезде, Архангельской губернии, близ Каменного озера, в селении того же имени, около 300 верст от Соловецкого монастыря. Родители его, Пахомий и Мавра, были простые и бедные поселяне. Они скончались, оставив Наума в раннем детстве. Сиротство сделалось для него лучшим наставником, предохранившим его от увлечений, свойственных юности, приучившим к терпнию и труду, утвердившим в правилах христианской нравственности и вложившим в его чистую душу любовь к Богу. Призвание к иноческой жизни он не раз получал в сонном видении. «Мне часто являлись в сновидениях», разсказывал он впоследствии, «добрые старцы в монашеском одеянии, которые звали меня куда то с собою; я не видал еще в то время иноков, но, побыв в монастыре, узнал, к какому чину принадлежали являвшиеся мне таинственные посетители, и куда они меня приглашали».

Промысл Божий руководил отрока Наума к предназначенному ему жребию. Один достаточный корел, по фамилии Немчинкин, содержал на Соловецком острове в аренде звероловную тоню, у Реболдской пристани, в 15 верстах от монастыря, и здесь ежегодно летом занимался ловлею морских зверей, возвращаясь на зиму домой. Этот человек возъимел сострадание к бездомному своему соплеменнику, принял Наума к себе на пропитание и, летом 1791 года, привез на Соловецкий остров. В то время Науму было 14 лет от рождешя. С полным усердием он трудился целое лето в пользу своего благодетеля; но, при наступлении зимы, не захотел возвратиться с ним на родину, пленившись красотою и безмолвием обители и сгорая желанием остаться навсегда между иночествующими. Наум был принят в монастырь в качестве богомольца, и с величайшею охотою начал трудиться в простых послушаниях, на него возлагаемых. Впрочем, летом он опять поступил на звериный промысел к своему благодетелю Немчинкину, который заплатил за него государственные подати, а на зиму возвратился в монастырь. Такие переходы с монастырского послушания на частный промысл он долженъ был делать и в последующее годы, доколе монастырское начальство, убедившись в его способности к иноческой жизни, приняло на себя плату за него государственных повинностей. С этого времени спокойно и без тревог потекла жизнь смиренного юноши в монастырской тиши.

В летнее время Науму, как опытному в звероловстве, поручали ловлю морских зверей в Сосновой губе, на север от монастыря. Разсказывают, что если попадалось ему много зверей, то, соединяя заботу о выгодах обители с чувствами своего доброго сердца, он нескольких животных отпускал опять на волю. По зимам он трудился в монастырском кожевенном заводе, употребляя свободное время на изучение русской грамоты, которою не занимался в детстве.

Много лет он провел в этих трудных послушаниях, как бы незамеченный никем, без всякаго вознаграждения и поощрения, не имея даже особой кельи для упокоения и молитвы. В 1801 году он целое лето жил на Секирной горе, сторожа приход английских кораблей, по случаю разрыва с Англиею. Но никогда слово недовольства и ропота не сходило с его уст, потому что он сам не замечал за собою никаких заслуг, достойных внимания. Главными чертами его характера были всегдашнее спокойствие духа, кротость и незлобие.

Для опытных подвижников он уже казался человеком высокой жизни. Так старец Феофан, 25 лет проживший в пустыне, по прибытии в монастырь, спрашивал: «кто у вас Наум? покажите мне его: он строить себе прекрасную палату». Оба подвижника виделись между собою, но беседы их остались тайною для других.

1819 года, чрез 28 лет по вступлении в монастырь, Науму дозволено было архимандритом Павлом ношение рясы. Радовался труженик этому своему видимому причислению к иноческому чину. В то время он был при просфорне. Когда же при архимандрите Макарии было учреждено при Анзерском ските постоянное чтение Псалтири, Наум был определен к этому послушанию, с назначением, кроме того, в должность псаломщика и с поручением ему некоторых обязанностей по скитскому хозяйству. Здесь он получил уже уголок, где каждую ночь, пред ликом Божией Матери, совершал свои молитвословия и коленопреклонения. Две только книги он имел у себя: Псалтирь, по которой отправлял молитвословия, и Лествицу преподобного Иоанна Лествичника, по которой учился подвижничеству.

Мирно и покойно потекла было жизнь Наума в среде малаго стада на пустынном острове. Но вскоре постигло его искушение, которое, впрочем, послужило к его славе. При новом настоятеле было усмотрено, что Наум проживает в монастыре, не имея увольнительного свидетельства от своего сельского общества; решено было выслать его на место жительства. В уповании на промысл Божий, без малейшего прекословия, Наум покорился своей участи; посадили его в карбас и отправили с попутчиками поморцами. Противный ветер принудил плавателей остановиться у Заяцкого острова. Проходит день, другой, неделя; ветер не сменяется; еще неделя – ветер тот же. Смущенные корабельщики признали причиною такого неблагополучия присутствие с ними Наума, и решились отвезти его обратно в монастырь. Таким образом, он опять возвратился на Соловецкий остров, а поморцы, с переменившимся ветром отправились домой. Такое событие, удивив всех, послужило явным знаком покровительства Божия изгнаннику, который и был отпущен опят в свой скит.

Снова тихо и спокойно потекла жизнь подвижника в Анзерской пустыне. Разделяя с братиею все труды, он соединял с ними добровольные подвиги иноческого самоотвержения. По прежнему он любил уединяться для безмолвного богомыслия и слезных молитв; по ночам, по возможности сокращал время телеснаго успокоения; никогда не мылся в бане; от рождения не пил ни вина, ни пива, ни чаю, не носил теплого платья, не имел даже срачицы, довольствуясь одним рубищным подрясником и ветхою рясою, которых, конечно, не взял бы и нищий, если бы нашел брошенные на дороге. Он имел обыкновение не только летом купаться в морской воде, но весьма часто и зимою, обнаженный, опускался в снег, или в ледяную прорубь, не опасаясь подвергнуться болезни.

Молитвенные подвиги до того умягчили сердце подвижника, что он постоянно проливал слезы умиления, особенно в церкви, во время поучений. «Ты плачешь, о. Наум; что же я не могу плакать?» говорил ему один молодой инок. «Придет время, придет», отвечал Наум, едва сдерживая слезы.

Впрочем, в это время Наум еще не пользовался полным вниманием со стороны своих собратий, избегая и сам поводов к человеческому почтению, и воспитывая в себе чувство смиренномудрия. Однажды вечером привезли в скит с рыболовной тони два карбаса сельдей, и все вышли для чистки и соления рыбы. Наум является последним, так что, оскорбленный такою медленностью, распорядитель упрекнул его в лености и пригрозил изгнанием из монастыря. «Ты прежде меня выедешь», отвечал с улыбкою Наум, и, принявшись за дело, начистил гораздо более рыбы, чем другие. Через год распорядитель действительно навсегда оставил Соловецкий монастырь.

В 1826 году Соловецким настоятелем определен архимандрит Новгородскаго Кирилловскаго монастыря Досифей. Он был Соловецкий постриженник; во дни новоначалия трудился вместе с Наумом в звериной и рыбной ловле и обучал его тогда русской грамоте. Новый настоятель, прибыв в скит, едва узнал в хилом и изнеможденном старце, одетом в рубище, бывшего своего сотрудника, 36 лет безропотно трудившегося на пользу обители. Призвав его в монастырь, архимандрит Досифей уволил его от обязательных трудов и поручил ему чтение синодика в церкви преподобных Зосимы и Савватя и возжение лампад в часовнях преподобных Германа и Иринарха. 27 лет, до самой кончины, как неугасимая свеча, простоял Наум на определенной ему службе при гробах св. Чудотворцев Соловецких, не изменив и здесь образа своей жизни, не смотря на преклонныя лета свои. Церковь Преподобных никогда не отопляется и зимою, а Наум, во время самых сильных морозов, никогда не надевал теплой одежды и по прежнему носил только подрясник и рясу. Иногда с чувством сострадания замечали ему: «батюшка, вед ты застыл;» но он с улыбкою отвечал: ничего; за то не дремлется». Будучи свободным от общих послушаний, Наум, однакоже, в остающееся от богослужения и келейных молитв время, не позволял себе быть в праздности. Зимою он занимался заготовлением дров и деланием для сетей деревянных поплавков. Этими поплавками постоянно была наполнена его келья, так что едва оставалось место для прохода. Для летних трудов он имел в разных местах пять неболыних, им самим устроенных, огородов, из которых ближайший был под окнами кельи, а дальше в разстоянии версты от монастыря. Здесь, как неутомимый муравей, он трудился ежедневно; сеял ячмень и овес; сажал разныя овощи. Но редко он вкушал от плода рук своих, раздавая все братии и презжавшим корелам. Постоянными сожителями его был петух и кот; из них первый заменял ему часы и, конечно, служил символом бодрствования и духовнаго трезвения. Сон Наума был очень короткий: днем он никогда не спал; ночью же за час до утренняго пения будил своих соседей звоном в колокольчик, повешенный в корридоре. Постелею служила ему простая доска в полторы четверти шириною, а изголовьем – полено. Пребывая в постоянных трудах, Наум не держал продолжительных постов, но воздержание его можно назвать постоянным постничеством. Не имея в келье ничего съестного, он в трапезу ходил ежедневно к обеду и ужину, но пищи употреблял весьма немного. Когда же предлагался белый хлеб, то от своей части, вкусив немного, онъ разделял соседям своим, выражая этим свое братолюбие; принять такую частичку редкие не вменяли за счастье.

Так подвизался Наум, мирно приближаясь к концу своей жизни. Промысл Божий, посылающий благочестивым людям, для очищения их добродетели, разныя искушения, испытал и этого раба Божия вторичным изгнанием. В 1834 году производилась ревизская перепись, и правительство потребовало поверки увольнительных документов всех проживающихъ в обители. Увольнительное свидетельство Наума хотя имелось в монастыре, но в то время не нашлось между прочими документами. Монастырскому начальству не захотелось входить в переписку с правительством по делу о старце, более 40 летъ подвизавшемся преподобно. И вот на страстной неделе, в велишй четверг, взяли Наума и посадили в карбас для отправления в город Кемь, к уезду котораго он принадлежал по рождению. Прибыв в Кемь, он однако же вовсе не думал заботиться о деле, для котораго сюда прибыл, а, выйдя на берег, отправился в церковь к вечерней службе и, переночевав в одном доме, по звону колокола, опять поспешил на церковную молитву; так и в следующее дни. А по прошествии Светлаго праздника обратился к труду, для приобретения себе пропитания. Хотя монастырские друзья его собрали складчиною для него до 20 рублей, поручив деньги проводнику, но Наум не хотел пользоваться чужим достоянием; также и не хлопотал о приобретении себе увольнения. Некоторые граждане и купцы кемские, знавшие о его благочестии, сами приняли участие в его положении и приобрели для него формальный акт, свидетельствующий о давнем увольнении его в Соловецкий монастырь для поступления в монашество. Чрез две недели бургомистр ратуши привез его обратно в монастырь. 9–го мая, сверхъ всякаго чаяния, братия опять увидали в монастыре Наума; радости и лабзаниям не было конца. Так возвратился Наум в любимую свою келью и снова обратился к прежнимъ занятиям. По прежнему неопустительно он ходил в церковь к богослужению и никто не запомнил, чтобы он когда либо оставил одну какую службу. Бывало только, что он иногда не поспевал к началу утрени, и в такомъ случае, называя себя ленивым и нерадивым, обыкновенно говорил: «заспался я сегодня и не слыхал благовеста, хотя в самомъ деле за часъ до утрени будил других от сна. Бывало также, замедлив на дальних огородах, приходил поздно и к вечернему богослужению. Если кто нибудь в таком случае, шутя, замечал ему, – «ну, так что ж?» отвечал он с улыбкою на такой дружеский упрек, «и ты небольшую в сравнении со мною получишь мзду; ибо Владыка и последних награждает наравне с первыми».

При всем старании старца укрыться от людей и быть незнаемым, его посещали многие великие и малые мира. Два архиерея – олонецкий Игнатий и архангельский Варлаам, в бытность свою в Соловецком монастыре, посещали его келью. Преосвященный Игнатий, обратив внимаше на поленницу обделанных поплавков, сказал старцу: «вот ты, отец, труждаешься неутомимо, а я провожу жизнь в лености и бездеятельности», на что Наум отвечал: «нет, владыко святый, твои труды весьма велики и богоугодны; и меня особенно радует то, что ты начал учить наших священников корельскому языку, чтобы они могли учить наших земляков на корельском наречии; русский язык редкие из них понимают. Это хорошо; до тебя этого не было». Во время такой беседы зашумел сидевший за дровами петух, и преосв. Игнатий спросил: «для чего у тебя петух?». «С ним жить, владыко, очень полезно: как он запоет ночью, вот и вспомнишь Петра Апостола, как он гласом петела пробудился к плачу о своем грехе…». Преосвященный весьма полюбил старца и приходил к нему в другой раз для прощания. Преосвященный Варлаам питал особое расположение к старцу и посылал к нему просфоры и письма, прося молитвенной помощи в управлении вверенною ему паствою.

Наум не имел дара слова, но простые и краткие наставления его, взятия с опыта, исполненные силы и духа, производили глубокое впечатление на того, кто искренно искал у него совета. «Келья – та же пустыня», говаривал Наум сетующим о пустынном безмолвии. В самом дел, живя в многолюдстве, он, кроме своей, не бывал ни в одной братской келье; любя одинаково всех, не питал ни к кому особеннаго пристрастия; и постоянно погруженный в заботу о своем спасении, ко всему казался равнодушным. При таком настроении, действительно, и среди людей можно быть, как в пустыне.

«Читай Псалтирь, одну Псалтирь», советовал он ученым и неученым, и не похвалял читающих много книг. Видно, что он был вполне проникнут учениемъ о Псалтири великих отцев Церкви, как изложено в предисловии к церковному изданию книги псалмов.

Находящимся в послушаниях и не имеющим возможности бывать при церковных службах, Наум говорил, что «с памятью о Боге усердное отправление всякого труда равно церковной молитве; то и другое равно благоугодно Богу и нам полезно». Наемных людей, живущих за монастырем, и от утра до ночи занятых работами, он увтещавал, вставъ от сна, полагать с молитвою к Богу какое либо число поклонов. Вероятно, и сам старец поступал так в первые три года монастырской жизни. Всем вообще инокам и мирянам, спрашивавшим у него, как спастись, обыкновенно говаривал: «спрашивай у своей совести, слушайся ея, и она наставит тебя на путь спасения».

С любезностью приветствуя новопостриженных, он увещевал их с внешним пострижешем власов отложить все пожелания и страсти тела и души, – «очи удалять от празднословия и клеветы, чрево от невоздержания; руки от худых дел, а ноги чтобы знали два пути – в церковь и к послушанию, и особенно оберегать ум и сердце от греховных помыслов, и таким образом всецело прославлять Бога в душах и телесах наших».

Наум считал иноческую жизнь выше мирской, и первую называл царством, а последнюю состоянием рабства. «У монахов два царства: они царствуют здесь, и по смерти надеются царствовать», так восклицал он, при виде иноков, свободных от многопопечительности мирской и от всяких соблазнов и поводов к греху, в тихом пристанище служащих Богу в подвигах молитвы.

Испытав в жизни своей скорбь и тесноту, Наум обладал особенною способностью утешать изнемогающих под бременем напастей и искушений. «Не скорби, брат; бедами и искушениями мы идем в царство небесное». Скорби он уподоблял буре, которая временно шумит, но скоро сменяется тишиною и спокойствием.

Поучительны были его наставления боримым плотскою похотью. В назидание им Наум разсказывал, какою ценою безстрастие досталось ему самому: «раз привели ко мне женщину, желавшую поговорить со мною; не долго была моя беседа с посетительницею, но страстный помысл напал на меня и не давал мне покоя ни днем, ни ночью, и при том не день или два, а целых три месяца мучился я в борьбе с лютою страстью. Чего не делал я? Не помогали и купания снеговые. Однажды, после вечернего правила, вышел я за ограду полежать в снегу. На беду заперли за мною ворота; что делать? Я побежал кругом ограды к другим, третьим монастырским воротам; везде заперто. Побежал в кожевню, но там никто не живет. Я был в одном подряснике и холод знобил меня до костей; едва дождался утра и чуть жив добрался до кельи; но страсть не утихала. Когда настал Филиппов пост, я пошел к духовнику, со слезами исповедал ему свое горе и принял епитимью; тогда только, благодатью Божиею, обрел я желаемый покой».

Очистив дух свой молитвою и постом, Наум удостоился видений и обладал даром прозорливости. Однажды пред утренею он шел с фонарем к часовне Преподобного Германа для возжения лампады и сподобился видеть самого Угодника идущим в мантии и клобуке от соборного храма в свою часовню; вслед за ним вошел Наум, но уже никого не видел. Поняв кого видел своими глазами, он всех увещевал ежедневно приходить к гробам св. Чудотворцев и целовать их раки. Из многих опытов прозрения Наума представим вниманию читателей некоторые.

В 1847 году весна была необычно холодна, в июне от полярных ветров море кругом Соловецких островов все еще было покрыто сплошным наносным льдом, и богомольцы, в другое время прибывающие в монастырь в начале мая, еще не появились. Однажды – это было 9 июня – архимандрит Димитрий, во время молебна Преподобным, стоя подле рак Угодников, в печали о боголюбцах плакал. Наум, по обязанности своей, читал канон Угодникам. Заметив слезы настоятеля, он спросил его тихо: «о чем, брат, плачешь?» «Как же не плакать», отвечал архимандрит, «видно за мои грехи Бог не дает тепла, и богомольцы страдают в море, истомятся, быть может, и воротятся домой, не побывав у Преподобных». «Полно, брат, малодушествовать», возразил Наум, и, указав в каноне Преподобным слова в 3–й песни: утешите напасти и бед смущение, продолжал: «видишь, им дана благодать помогать и спасать страждущих в бедах; они и пекутся о своих поклонниках, которые с верою и любовию стремятся к их святым мощам; и вот увидишь, что завтра же будут здесь все богомольцы». Потом прибавил: «каково-то в Анзерах? как будто тесно; гостиница не велика и келий мало; пожалуй, и хлеба не хватит; напрасно зимою не послали муки побольше.» С изумлением слушал архимандрит слова старца, которые однако же в точности исполнились. Богомольцы в числе не менее двух тысяч, отправившиеся из Архангельска в море на карбасах и встреченные на пути льдами, с большим трудом добрались до Анзерскаго острова; там в двух скитах гостиницы, кельи и все помещения переполнились гостями; встретилось и другое неприятное обстоятельство: народ на половину был без хлеба; скудные скитские запасы на прокормление неимущих истратились в два дня, а в монастырь послать за хлебом не было возможности. Тогда нашелся один смельчак, который с багром в руках, перескакивая с одной льдины на другую, перебрался на Соловецкий остров и принес в монастырь весть о печальном состоянии богомольцев. Эта весть получена вечером в тот день, в который происходила беседа Наума с настоятелем. Немедленно подана была из монастыря помощь, и на другой день богомольцы прибыли в монастырь.

По существующему обыкновению, жертвуемый береговыми жителями молодой рогатый скот отпускается в остров на вольное кормление, в продолжение всего лета. Однажды летом Наум приходит к наместнику и с настойчивостью просит, чтобы немедленно озаботился осмотром быков, пасущихся на острове. «Заботимся мы», говорил он, «о своем телесном спокойствии; надо позаботиться и о скоте; пустили молодых быков без всякого присмотра; легко случиться может, забредут куда либо и погибнут». Просьба старца осталась, однако, неисполненною. Спустя неделю, наместник, встретившись с Наумом, спросил: «что же, нужно пересчитать быков?» Покачав головою, старец отвечал: «теперь поздно». Что же оказалось? В одну из береговых изб, в 15 верстах от монастыря, в которой монастырские работники имеют пристанище во время уборки сена, зашли семь лучших молодых быков, и, поворачиваясь внутри, затворили за собой дверь и здесь от голода и жажды погибли.

В 1848 году монастырское начальство распорядилось поместить годовой запас купленной ржи, вместо амбаров, стоящих за монастырем, в одну из каменных башен, находящуюся в смежности с мельницей. Науму такое распоряжение весьма не нравилось. Когда же оно приведено было в исполнение, то он предлагал деревянный потолок башни заменить кирпичным сводом. «Бог весть», говорил он, «иногда сквозь доски польется ручьем вода на рожь, и она негодна будет на муку, а разве для солода». Думали, что старец заботится о предохранении ржи от дождя; но крыша и потолок башни находились в исправном состоянии, и потому, с этой стороны не виделось никакой опасности для хлебного склада. Но в том же году, в одну зимнюю ночь, вне монастыря, подле той самой башни загорелся лесопильный завод, а потом и шатер над башней и потолок над рожью; и вот, при тушении пожара, потекла вода ручьями на рожь, так что несколько сот четвертей ее нужно было обратить в солод.

Одна благочестивая архангельская купчиха, вдова пожилых лет, имевшая взрослых сына и дочь, пришла к Науму для благословения и назидания. Купчиха поклонилась ему до земли. «Богу должно кланяться, а не корельцу», сказал ей старец, и, отложив из висевшего над дверьми кельи снопа три ячменные колоса с зерном, подал ей, говоря: «вот тебе благословение; теперь их побереги, а после, когда будет нужно, сей, и от плода их корми своих дочерей». Неприятно было слышать такое наставление благочестивой вдове, не имевшей намерения вступать в супружество; однако же старческое слово оправдалось. Чрез 20 лет эта вдова поступила в монашество и впоследствии состояла игуменьей в Шенкурском монастыре, где от возделывания земли пропитывала духовных дщерей.

Наум не дожил до бывшего бомбардирования монастыря Англичанами, за два года пред тем переселившись в жизнь иную; но он предвидел опасности и беды, угрожавшие обители, и предсказывал их в неясных намеках.

Еще в 30–х годах, когда строились за монастырем деревянные гостиницы на возвышенных холмах, Наум замечал, что лучше бы было строить их под горою; тогда не задела бы их буря, не коснулась бы молния. Одна из этих гостиниц более всех зданий пострадала во время бомбардирования, быв прострелена ядрами, как решето. В 1848 году, когда Россия, вспомоществуя Австрии, вступила в брань с Венгрией, Наум не переставал твердить о войне с Англичанами. Вероятно, и самые дальновидные политики в то время не гадали еще о восточной войне.

За год до смерти особенно усилились его попечения о сохранении монастыря от какой то великой опасности. Он начал нередко выходить на крепостную стену, даже в ночное время, и встречающимся говаривал: «как бы хорошо было, если б заложить все эти окна (амбразуры) толстыми кирпичами, а по стене, вместо деревянной крыши, сделать каменную сводом, и покрыть дерном. Бог весть, что случиться может?»» говорил он в пояснение своих опасений; вдруг взволнуются стихии, загремят громы, посыплется град, налетят молнии – далеко ли тут от беды?» О сбережении хлеба он говорил: «хорошо бы хлеб схоронить в лес; выкопать там большую яму, ссыпать в нее хлеб и закрыть досками и дерном». После бомбардирования, в ожидании нового от неприятеля нападения, действительно, согласно с советом старца, хлеб свезен был в лес, и одна половина его положена в амбар, а другая в яме.

О сохранении рогатого скота, содержимого за монастырским проливом на Муксальмском острове, в 9 верстах от монастыря, он говорил: «лучше бы вам коров перевести на здешний остров, сделав для того из бревен большой плот, а для помещения их устроить широкую из досок загородку». «Для чего же», возражали ему слышавшие, – «там коровам гораздо привольнее и покойнее». «Ну, да после и опять туда же перевезли бы их», отвечал старец. Действительно, по предречении Наума, во время опасности скот былъ перевезен с Муксальмы на большом плоту на Соловецкий остров и помещен в загородке.

«Завистливо смотрят эти Англичане на наших быков», говорил он одному иноку. Эти слова относили к тому, что Англичане, по торговым делам плавающие мимо Соловецких островов, могут видеть пасущийся по берегам скот. Но недавние события показали, что слова старца имели смысл предречения. Во время войны, Англичане, действительно, желали пользоваться монастырскими быками, и отправили в монастырь парламентера с требованием скота; получив же отказ, послали настоятелю пулю, думая подействовать на него угрозою.

Месяца за три пред смертью, идучи от вечерни, Наум остановился на паперти Преображенского собора, и, обратившись лицом на запад, долго смотрел вверх, как бы пораженный каким то ужасным созерцанием, и со слезами сказал: «очень жарко здесь будет».

Свои предречения о будущих опасностях Наум, обыкновенно, заключал благоговейною преданностью воле Божьей и несомненною надеждою на Его милосердие: «Бог милостив, и Угодники Божии сохранят свою обитель от беды и погибели».

Сохранилось в памяти потомства несколько случаев, показывающих, что Наум имел прозрение дел человеческих, в тайне совершаемых, и нередко обличал согрешающих, желая тем обратить их на путь покаяния и исправления. Однажды у двух братьев в разных кельях, после вечерни, было по собеседнику; между прочим празднословием речь клонилась к осуждению настоятеля, будто слабо управляет монастырем и проч. На другой день подходит Наум к одному из иноков и говорит: «о чем вчера вечером была у тебя беседа? Что архимандрит у нас слаб? Управлять не умеет? Мы с тобой лучше управили бы монастырем? А знаешь ли, что несть власть, аще не от Бога?» и проч. Изумленный обличением, брат просил прощения. «Бог простит», отвечал Наум, и подошел к другому иноку, в том же виновному, и стал говорить ему тоже. Но этот инок, имея пылкий нрав, оскорбился обличением старца и с горячностью стал доказывать справедливость своих мнений о настоятеле, высказанных им вечером. «Ну, так увидим», сказал Наум, «как будущий настоятель сломит твои рога». Не прожив года при новом настоятеле, этот инок был выслан из монастыря за строптивый характер.

Один из монашествующих разсказывал о себе следующий случай. «В бытность свою послушником, я похитил у одного богомольца несколько чаю и остался вне всякого подозрения; но оказалось, что, кроме Бога, есть и люди, знающие о моем проступке. Вскоре встретился я с Наумом, который, обращаясь ко мне с веселым видом, ласково заметил: «а что брат, ныне попиваешь чаек, и теперь у тебя его вдоволь, да спокойно ли у тебя на сердце?» Сказав это, старец медленно отошел от меня».

Два молодых послушника в церкви Преподобных, во время служения молебнов, скрылись в алтаре за иконостасом и пустословили. Вдруг вбегает Наум и, отыскав за иконостасом празднословцев, говорит им: «что вы делаете? смотрите, какой чад идет отсюда; вы закоптите весь иконостас; вот вас Преподобные!» Многочисленые опыты вразумления и вспомоществования Наума страждущим душевными недугами; но не мало он помогал и в немощах телесных. Монах И., по ремеслу сапожник, страдал глазною болезнью, так что не в силах был чем либо заниматься. Наум пользовал болящий глаз маслом от лампады; зрение исправилось, и до самой смерти этот инок не переставал отправлять послушание.

Послушник М. (впоследствии иеромонах), во дни новоначалия, исправляя послушание на скитском дворе, был сильно избит дикою коровою; поднятый в безчувственном состоянии, с разбитою головою, ранами на лице и повреждениями на теле, он был отправлен для врачевания в монастырь. В то время, как происходило это несчастие с братом, Наум начал говорить: «как осторожно надо обходиться с коровами; оне по своему безсмыслию изувечат и того, кто за ними ходит и их питает». Послушник М., почитавши Наума, по прибытии в монастырь, прежде врачевания, пошел к нему, и лишь только вступил в коридор, где находилась келья старца, как сам старец вышел к нему навстречу и с веселым видом принял его. Не допустив послушника высказаться о несчастии, Наум тотчас спросил: «что, брат, веруешь ли, что Богу все возможно, что Он может исцелить и твои недуги?» На утвердительный ответ опять спросил: «твердо ли и всем ли сердцем веруешь, что для Бога нет ничего невозможнаго?» После вторичного подтверждения, Наум налил в деревянный ковш воды и, перекрестив, подал, говоря: «пей во имя Отца и Сына и Святаго Духа.» Послушник выпил. «Пей и еще». Послушник с решимостью отказался от третьего приема, говоря: «не могу более пить». Тогда старец вылил третий ковш на голову его, сказав: «во имя Святыя Троицы будь здрав». Вода с головы полилась на шею и по всему телу, и с тем вместе страждущий почувствовал себя совершенно здоровым; раны на голове вскоре зажили, и, чрез несколько дней, послушник снова возвратился к своему делу.

В заключение повести о проявлении благодати Божией, действовавшей в Науме, представим сказание о событии, в котором видна сила его молитв о требующих его помощи.

Соловецкий иеромонах Г., ездивший на богомолье, возвращался в монастырь с поморцами на судне, нанятом в Архангельске; но противные ветры задерживали плавание и много дней плаватели стояли без движения в устьях Двины. Между тем приближался в монастыре праздник преподобного Савватия (27 Сентября) и иеромонах Г. весьма оскорбел душою, что не может прибыть в монастырь к памяти св. Угодника. Вечером за день до праздника, стоя на палубе и обратившись лицом к монастырю, он начал молиться: «святые Чудотворцы, Зосима и Савватий, призрите на меня, раба своего, и благопоспешите мне своею помощью достигнуть мне вашей обители к дню праздника». При этом он вспомнил о Науме, и, мысленно обращаясь к нему, сказал со слезами: «ты ежедневно находишься в храме св. Угодников и читаешь пред их святыми мощами канон; умоли их, чтобы услышали мое желание и удостоили меня торжествовать с вами светлый день их праздника».

Прошла ночь, и утром вдруг он слышит, что кормчий велит поднять паруса. Попутным ветром они скоро переплыли 300–верстное пространство, и вечером того дня иеромонах Г. высадился с морского судна на Соловецкий берег, в 15 верстах от монастыря. Не думая о покое, он пешком поспешил в монастырь и прибыл сюда к самой литургии». «Вот, брат», сказалъ ему Наум, здороваясь в церкви пред литургией, «в самый раз попал домой: в праздник, да и к литургии». «Да», ответствовал Г., «молитвами Угодников Божиих». «Это правда», сказал старец, «но меня зачем поминал? Вспомни Архангельское устье, как ты там молился? Я земля и пепел, а какие от меня молитвы? Однако ж об этом никому не говори, покуда не умру; а теперь иди и молись Богу и Его Угодникам».

Как догорающая свеча, исполненный дней, Наум приближался к концу земного странствования. За два года до смерти он опасно заболел, и несколько дней не выходил из кельи. «Бог даст», говорил он, «еще поправлюсь». Действительно, он скоро поправился на этот раз и по прежнему обратился к трудам. Как бы предсказывая свою кончину, он сказалъ архимандриту Димитрию: «ты прежде меня умрешь», хотя архимандрит был моложе Наума десятью годами. 1852 года, в августе, когда архимандрит отправлялся в Архангельск, Наум, провожая его, шел до самой пристани, к удивлению всей братии. Целуясь в последний раз с своим настоятелем, в скорбном расположении духа он сказал: «прости, далекий тебе предлежит путь»; и смотря на отплывшее судно, проговорил вслух окружающим: «нужно бы взять с собой своих досок; в дороге может случиться и нужда в них», намекая, как после стало понятным, на потребность в гробе. Чрез две недели архимандрит Димитрий скончался в Архангельске и тело его было привезено в монастырь для погребения. На место его был назначен Югской пустыни архимандрит Варфоломей; но как зима прекратила сообщение с берегом, то осталось для иноков неизвестным, что Варфоломей отказался от настоятельства. Любопытствуя знать, где Варфоломей – в Югской пустыне, или уже в Архангельске, братия спрашивали Наума. Но старец отвечал: «давно живет в Архангельске, – такой высокий ростом». Это предсказание оправдалось назначением в Соловецкий монастырь, по причине отказа Варфоломея, настоятелем архимандрита Александра; в то время бывшего протоиереем Соломбальского собора.

1853 год был последним в жизни Наума. Впрочем, он до последних дней ходил в церковь, не оставлял своих трудов, и, судя по его бодрости, даже нельзя было предполагать близость его кончины. Дня за четыре до смерти братия заметили болезненное изнеможение его, но сам больной, едва передвигая ноги, ходил в церковь. За два дня пред смертью, пришедши к вечерне, он с большим трудом мог зажечь свечу пред иконою Божией Матери, заметив подошедшему на помощь ему иноку: «в последний раз сам зажгу». После этого он не был уже в церкви.

Хотя и были приставлены к нему два послушника, но он сам служил своим малым потребам. За сутки до кончины, около полудня, он вышел к озеру, и, опустившись в воду по грудь, долго стоял, не имея сил выйти на берег, пока проходивший мимо монах вывел его из озера и привел в келью. В тот же день вечером совершено над ним святое Елеопомазание, а утром на другой день после ранней литургии он причащен Св. Таин.

В последние минуты жизни он тихо и невнятно творил молитву, едва двигая устами и дрожащими перстами правой руки быстро перебирая четки. Многие иноки приходили к нему для прощания и безмолвно кланялись ему, не нарушая последнего его молитвенного подвига.

В два часа по полудни большой колокол возвестил братии о преставлении старейшего их собрата, 62 года с неослабною ревностью трудившегося для своего спасения. Старец Наум скончался 1853 года июня в 10–й день. Все братия собрались помолиться о упокоении души его; было довольно и приезжих богомольцев. 12 июня заупокойная литургия и отпевание, за небытностию архимандрита, совершены были наместником монастыря с братиею. Пред отпеванием произнесено было надгробное слово, во время которого проповедник и братия не могли удержаться от слез. По желанию всей братии могила устроена внутри монастыря, за алтарем Преображенского собора, близ усыпальницы Преподобного Зосимы, – почесть, которой удостоиваются одни настоятели. На могиле его положена каменная плита, на которой начертаны слова: «блажени мертвии, умирающие о Господе!.. Ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих».

Был ли пострижен Наум, неизвестно. Архимандрит Досифей, встретившись с ним однажды, спросил: «желаешь ли пострижения в мантию? Я намереваюсь представить Св. Синоду о разрешении на твое пострижение». «А разве я не монах? А это что на мне?» возразил Наум, указывая на клобук и рясу. После этого Досифей, а за ним и другие настоятели не думали о представлении его к пострижению. Впрочем, все полагали, что он пострижен кем либо келейно, и потому по смерти положили его в гроб в мантии.

Матфей был из купцов города Вологды и родился в 1777 году. Сорока пяти лет он поступил в Соловецкий монастырь. Но еще живя в мире, он проводил благочестивую жизнь, хранил себя в девстве, и целомудрии, любил принимать странников и с любопытством разспрашивал их о св. обителях и монастырском подвижничестве. Занимаясь торговлею, он не пропускал ни одной службы церковной; с первым ударом колокола запирая свою лавку отправлялся в церковь. О честности его, чуждой малейшего лихоимства, знали даже отдаленные деревенские жители, и с терпением ожидали его выхода из церкви для покупки у него необходимых предметов. «Вот придет Матфей из церкви, и у него купим сходнее и без обману», – говорили простолюдины.

Много лет он состоял церковным старостою и в это время изучил в совершенстве церковный устав, так что каждую службу по постной и цветной триодям твердо знал на память. По вступлении в монастырь сперва проходил должность пономаря, потом, как опытный в торговых делах, был сделан закупщиком, а по принятии священства был определен в должность казначея, которую и проходил 10 лет. От юности приучив себя к воздержанию, он во всю жизнь не употреблял вина и чаю, не мылся в бане, и вкушал пищу однажды в день, и всегда в трапезе. Никогда не случалось, чтобы он опустил какую либо и малую церковную службу, даже и в преклонной старости; приходил в церковь всегда к началу и никогда не выходил до окончания; во время чтения кафизм никогда не садился, несмотря на монастырский обычай. От продолжительных стояний церковных и келейных ноги его опухали и раны на них не заживлялись. По этой причине он не мог носить и сапогов, а ходил в широких башмаках но никогда не лечил ног и никому не говорил о своей болезни. В келье своей постоянно занимался душеспасительным чтением и списыванием того, что казалось достойным внимания и памяти. Многие десятки книг аскетического содержания, в то время еще не изданных печатно, он списал своею рукою и полууставным почерком. Этими книгами доселе пользуются ищущие спасения. Исполняя в точности келейное правило, он имел обычай полунощное время посвящать на чтение Евангелия. Постоянно проникнутый благочестивыми чувствами, он имел умиленный вид, стоял при церковных службах с поникшею головою, внимая чтению и пению.

Матфей был строгим ревнителем церковных законоположений и убеждал поющих и читающих совершать службы со всею точностью и должным благоприличием.

Все настоятели обращались к нему с уважением и пользовались его опытностью и благоразумием; а братия смотрели на него, как на образец подвижничества. 1849 года он постригся в схиму, и с того времени оставил священнослужение; причащался Св. Таин в ряду с прочею братиею пред алтарем; даже не благословлял никого по священнически. Любя протяжное столповое пение, он ходил на службы в собор, не тяготясь, но радуясь их продолжительности. За несколько лет до кончины у него закрылся один глаз, вследствие чего, не имея возможности заниматься списыванием книг, во избежание праздности, стал вязать шерстяные четки для братии и богомольцев. Во всю жизнь не пользуясь братскими услугами, он молил Бога, чтобы и при кончине своей не безпокоить кого либо, – и желание его исполнилось. За два дня до смерти, он был еще на утреннем пении в соборе, но от крайнего изнеможения вышел из церкви до окончания службы. На другой день братия пришли в келью для совершения над ним таинства Елеопомазания. «Меня уже соборовали», сказал старец, видя в келье приготовление к Елеопомазанию. «Кто же тебя соборовал?» «Вот недавно приходили из собора иеромонахи молодые и благообразные, и меня соборовали». «И мы особоруем; ведь это таинство повторяется», – возражали ему братия, и совершили над ним Елеопомазание. Старец мог еще стоять на ногах. Приготовляясь на утро к принятию Св. Таин, он не допустил ученику своему, монаху Палладию, остаться на ночь в его келье, желая сам, и без свидетелей, прочесть последование ко св. Причащению; но утром найден лежащим в епитрахили пред налоем. С благоговением стоя на ногах, он причастился Божественных Таин, и чрез несколько часов почил с миром о Господе, 1857 года, сентября 25 дня, имея от рождения 82 года.

Георгий родился и сначала жил в городе Карачеве, Орловской губернии, имея жену и детей. Овдовев, он удалился в пустынь, в брянских лесах, к старцу высокой жизни Арсению, пришедшему с Афона. Вскоре оба пустынника перешли в Псковский уезд, к Никандровой обители. Здесь Георгий принял от своего старца монашество, с именем Герасима. Похоронив своего наставника, Герасим один подвизался в посте и молитве. В воздаяние за всецелую преданность Богу, он сподобился над собою видеть дивные опыты Божественного Промысла, подающего потребное тем, которые ищут только царствия Божия. Раз случилось у него оскудение в хлебе, и, пробыв без пищи 12 дней, Герасим хотел идти в селение за пищею; но утром следующего дня, в преддверии своей кельи, неожиданно нашел ячменный хлеб, великий и теплый, которого было достаточно ему на пропитание на долгое время. Распалась от ветхости срачица его, и, не имея другой, пустынник долгое время оставался нагим; но в один день вдруг очутилось пред кельей полотно, которого было довольно ему на устроение одежды. Много он терпел напасти от бесов, старавшихся разными привидениями поколебать его терпение, но молитвою Иисусовою и чтением псалмов он прогонял демонскую силу; а умиленным чтением акафиста Пресвятой Богородице удалял от себя уныние и отчаяние. Два раза он выходил из своей пустыни и странствовал по святым местам России, – был в Киеве, Почаеве, Тихвине, даже оставался жить в двух монастырях (Арзамасском и Дымском), но, не находя покоя духу своему, снова возвращался в пустынь, томимый жаждою полного безмолвия. В 1823 году Герасим прибыл в Соловецкий монастырь при архимандрите Макарии, и, как муж духовный, опытный в подвигах отшельнической жизни, получил благословение на пустынное житие. Сначала он, около 5 лет, жил в 10 верстах от монастыря в земной пещере, питаясь в сутки горстью сухарей и непрестанно упражняясь в молитвенном труде. Потом, по желанию братии пользоваться его беседами и по преклонности лет, он был переведен ближе к монастырю в новоустроенную келью. Когда же чрез два года эта келья сгорела: он поселился с учеником своим Памфилом в Филипповской пустыне, где ныне устроена церковь Живоносного Источника. Учитель и ученик подвизались вместе, восходя от силы в силу духовного совершенства посредством молитвы, и упражняясь в делании малых сосудов для соленых сельдей. В 1845 году, по причине изнеможения сил и притупления зрения, Герасим переведен в монастырскую больницу. Как младенца водили его к богослужению, которого он никак не хотел оставлять. В то время было ему более 100 лет; но память ему не изменяла, и приятно было беседовать с ним, как с пришельцем из иного мира, касавшимся воспоминаниями своими царствования императрицы Елизаветы Петровны. Глубоко назидательны были его беседы о подвижничестве, дышавшие редкою простотою и состоявшие в кратких изречениях, в которых давало себя чувствовать какое то особенное духовное помазание. В последнее время старец казался совершенным младенцем; не заботился о том, в рубашке ли он, или нагой, и, забывая о временах дня, спрашивал вечером, отошла ли утреня, а утром, звонили ли к вечерне; но молитвенное расположение не оставляло его никогда. Случалось, что в беседе с братиею, среди разсказа, он вдруг останавливался и начинал произносить молитву Иисусу. 1848 года, октября 28 дня, Герасим почил о Господе, имея от рождения 108 лет.

Старец Герасим воспитал в своем ученике Памфиле инока, превозшедшого даже своего учителя духовным преуспеянием. Памфил, по занятию своему в монастыри, был бочар и колесник. Вверив себя в безусловное послушание своему старцу, он во всю жизнь свято исполнял завет послушания и ничего, до малейшей вещи, не делал без благословения наставника. Но преткновения и погрешности неизбежны в жизни каждого человека. Однажды он получил из рухольной палаты для опоясывания кожаный ремень с железною пряжкою, не взяв на то позволения у старца. Старец оскорбился самоволием ученика, и, заметив в нем довольство и радость о приобретенной вещи, взял у него ремень, а для опоясывания дал ему толстую веревку; послушный ученик опоясывался веревкою до самой смерти, лет 20–ть. Многие годы Памфил прожил с Герасимом в пустыне, занимаясь деланием бочонков, и если когда не успевал исполнить назначенного старцем урока, то лишаем был в тот день и обеда. Велики были его молитвенные подвиги. Просветив молитвою мысленные очи, он и телесными очами сподобился видеть сверхъестественные явления. Неоднократно он видел явление церкви на том месте, где ныне поставлена церковь Живоносного Источника, и сообщал о том тогда же своему старцу. Иногда в темную ночь он видел необыкновенный свет, озарявший окрестность их пустыни. Но ему запрещали обращать внимание на такие явления, чтобы не подпасть обольщению духовной гордости. Не напрасны были эти мудрые предостережения. В одну ночь, стоя на молитве, он поражен был страшным видением, и от насилия ли бесовского, или от одного страха, лишился чувств, и на утро найден был безчувственно лежащим на полу. «Я видел тогда», говорил Памфил впоследствии, «стоящего пред окном человека с огненными глазами, дышащего пламенем; он просился на ночлег; потом вся келья наполнилась черными воронами, которые с громким карканьем летали и кружились вокруг меня». С этого времени у него закрылся один глаз и искривилось лице. Оставив пустыню, Памфил теперь большею частью жил в монастыре, занимаясь обычным рукоделием; в слезных молитвах он проводил иногда целые ночи, рыданиями пробуждая близ живущих: в полночь отправлялся в братскую трапезу и там продолжал молиться до утрени пред образом Тихвинской Божией Матери. Всегда молчаливый и молитвенно сосредоточенный, Памфил имел расположение духовное и почтение к одной юродивой женщине, по имени Христине, которая часто посещала монастырь. В одно время он пошел на пристань, сказывая встречавшимся на пути: «Христина едет, иду ее встречать». Но и Христина, находясь еще далеко от монастыря, объявила соплавателем, что на встречу им выйдет монах. С взаимным уважением встретились друзья на берегу и лобызали друг друга в рамена. До самой своей кончины он не преставал обращаться к своему старцу, поверяя ему тайны своей совести и прося наставлений в затруднительных случаях. Вся его жизнь была непрерывным подвигом молитвы и труда, от которого он успокоился сном смерти, прежде старца своего, в 1845 году, сентября 8 дня. По смерти лице его совершенно исправилось от искривления, и в удивление всем сделалось благообразным и радостным.

Вся монастырская жизнь Зосимы, происходившего из чудского племени, протекла в неутомимых трудах, строгом воздержании и примерном нестяжании. Живя в монастыре, он не держал никогда в руках денег и не принимал кружечного награждения, которое в небольшом количестве дается инокам для необходимых келейных нужд. Голгофский строитель, желая искусить твердость его обета – не прикасаться к деньгам, – велел однажды положить горсть медных и серебряных монет на тропинке, по которой нужно было Зосиме идти в скит к праздничному бдению. Увидев деньги, Зосима бросился в сторону и завяз в болоте, по которому пролегала тропинка. Он готов был почесть этот случай за искушение бесовское, желая лучше измараться в грязи, чем дотронуться до ненавистного металла. Тогда вышли из засады двое искусителей и объяснили, в чем дело. «Не знал я этого», отвечал простосердечный Зосима, «иначе побросал бы ваши деньги в болото». В келье нестяжательного инока не было ничего излишнего; кроме мантии и клобука у него было только две одежды, – зимняя, простой полушубок, и летняя – серый кафтан. Таким образом, уходя из кельи, Зосима уносил с собою все свое именье, подобясь птице, при перемене места, не оставляющей за собою ничего. Во всю 47–летнюю жизнь в обители, летом он трудился в звериной и рыбной ловле на тонях Троицкой и Кирилловской, а зимою занимался вязанием сетей. Ночи нередко он проводил в слезной молитве. Зная о его ночном бодрствовании, братия просили его будить их в известный час, и он исполнял эти просьбы с удовольствием и неопустительно, хотя и не было у него в келье часов. Пред смертью, заболев, он отрекался от схимы, чтобы по выздоровлении имел возможность обратиться к обычным трудам в пользу обители. Кончина его последовала на другой год, после известного бомбардирования монастыря Англичанами, когда иноки все еще не были безопасны от вторичного нападения врагов. Умирающий старец, увещевал остающихся в живых братий не предаваться малодушию, при виде опасности, уверяя, что по молитвам Преподобных, Бог не попустить более оскорбить святое место. Оставшееся после него имущество состояло в одном только поясе. Схимонах Зосима почил 1855 года, июня 23 дня.

Иероним, в мире Иерофей Лукин, сначала состоял в гражданской службе с 1782 по 1795 год; потом поступил в Новгородский Хутынь монастырь, где в 1799 году пострижен в монашество. В иеромонаха он рукоположен в 1808 году в Московском Новоспасском монастыре, после чего служил при Московском Синодальном доме. Во время нашествия Французов Иероним трудился при отправлении из Москвы патриаршей ризницы и, выехав с нею, не имел времени сохранить свое имущество. По окончании войны он перешел в Черноморскую Николаевскую пустынь Екатеринославской епархии, а чрез четыре года переместился в Новгородскую епархию. Будучи близко знаком с Фотием, впоследствии Юрьевским архимандритом, а в то время законоучителем кадетскаго корпуса, Иероним узнал от него о распространении в обществе масонства и противных православию учений, и решился донести правительству. За это донесете он послан был в Петропавловскую крепость, из которой 1830 года переведен под строгий надзор в Соловецкую обитель. Иероним со слезами принял объявление о выводе его из Петропавловскаго каземата. «О чем ты плачешь», спросил его комендант. «Поверьте», отвечал узник, «я не нашел лучше сего места для иноческаго подвига». Хотя Иероним и не учился в школах, но, при обширном уме, он сам образовал себя духовным чтением и беседами с духовными старцами, с которыми приходилось ему встречаться на жизненном пути. Он имел увлекательный дар слова и редкую силу убедительности; советы его были особенно полезны для боримых помыслами и смущаемых совестью. Наставления его, основанные на опыте, были истинным врачевством духовным. В последнее время он вел дневную запись своих мыслей, представляющую много любопытных психологических данных. Иеросхимонах Иероним почил с миром о Господе в Анзерском ските 1847 года, сентября 23 дня, 82 лет.

   Извлечения из рукописей старца Иеронима, представляемые вниманию читателя, познакомят с направлением духа и образцом речи его.

О священстве. В древние времена монахи проводили жизнь безмолвную и уединенную; поэтому, в патериках редко упоминается о священноиноках. Ныне же в обителях священноиноки умножились для отправления священнослужения, и иные скучают о лишении прежнего безмолвия. Об этом я неоднократно беседовал с искусными отцами, и слышал от них следующее: монахи, оставшиеся в безмолвии и уединении, получали утешение душам своим от молитвы Иисусовой, совершаемой умом в сердце, и то при искусных и не прелестных наставниках; потому что некоторые упражняясь в этой молитве, по неискусству и самочинию, подпали прелести диавола и болели иногда неисцельно. Монахам же, пребывающим в священстве, нет никакой прелести: потому что освящение от Христовых Таин непрелестно и действенно для приемлющего с верою. Те же отцы говорили мне, что награда, даруемая от Бога иноку, усердно пребывающему в священстве, несказанна. Потому, говорили отцы, не скорбите, что не безмолвствуете, подобно прежним пустынножителям; но благодарите Бога, сподобившего вас священства. Цель их и ваша одна и та же: нравственное совершенство. Те полагали восхождения в сердцах своих; вы же полагаете в церквах Божиих. Они шли от силы в силу, – от силы деяния в силу видения. И вам предлежит тот же путь идти от силы веры в силу видения умнаго. Писано: «пойдут от силы в силу и явится Бог богов в Сионе» (Пс.83:8). У тех Сион в сердце; у вас в церкви на престоле. Здесь умным оком узришь в священнодйствии всю Святую Троицу: Отца – приемлющого св. дары, Сына приносимого, и Духа Святого – Содетеля и Совершителя их. И так, друг, когда стоишь у престола в священнодействии, не пари мыслию к облакам, взыскуя Бога. Он пред тобою есть и будет во веки. Такого боговидения сподобишься, когда вменив в уметы все земное, будешь жить на земле небесною жизнию. Вот тебе, священноинок, награда на земле, о будущей же по этой суди.

О добротолюбии. Какой человек сыщется, могущий научить нас собеседованию с Иисусом в своем сердце так, как учит Добротолюбие? Едва ли кто из самых великих мудрецов века сего может взяться за это дело. Без Бога жить скучно. Христос сказал: «без Мене не можете творити ничесоже» (Ин.15:5). Следовательно, Он объявил нам Свою волю: быть нам с Ним неразлучно. Поэтому св. отцы оставили нам в Добротолюбии наставления, как соединяться с Богом умом в сердце. Хотя в некоторых монастырских библиотеках есть выписки из тех же св. отец, сделанные прежде издания Добротолюбия, но они очень кратки. До издания Добротолюбия, желавшие учиться Иисусовой молитве ходили в Молдавии в Нямецкий монастырь к истинному учителю Иисусовой молитвы, старцу Паисию Величковскому, и там получали наставления, и согласно с ними жили в России. Таковых людей я видал. Ныне же, по издании Добротолюбия, для желающих заниматься умною молитвою открылся удобный случай, потому что все козни диавола в этой книге объяснены. Сердечная молитва есть дар Божий, а не человеческая хитрость. Обращаясь с искусными молитвенниками, я насмотрелся, как они занимаются этим деланием; совершенно верую и чистосердечно возвещаю, что это делание душеполезно, но только требует совершенного безмолвия. И те люди лишаются этого делания, которые вдаются в какое либо хлопотливое занятие. Во первых, как мне говорили искусные старцы, надобно устами творить молитву по четкам, например хоть сотню раз наедине в келье, так чтобы и мысль наша внимательно прислушивалась к словам молитвы, чрез что будет впечатлеваться молитва в памяти. Надобно тогда беречься от всякого помысла и мечтания; если же без помысла не возможешь исполнить сотни, то опять начни и постарайся исполнить ее без помыслов. Это наша азбука; с нея мы начинаемъ все, говорили старцы. И если кто навыкнет, может и более ста раз творить молитву, не внимая помыслам. Я послушал этих старцев и уже слишком сорок лет учусь умной молитве, и благодарю Господа моего Иисуса Христа за навык.

Упражняющийся в Иисусовой молитве не пренебрежет церковною службою. Он прежде всех спешить в церковь и последний исходит. Одни самочинники пренебрегают церковную службу. Я лучше хочу сказать в церкви одно: «Господи помилуй», нежели прочитать в келье на воздух всю Псалтирь.

О схиме. Мантия есть предобручение схимы. Следовательно, каждому монаху, имеющему мантию, прилично принимать схиму. Но ныне истинное понятие о схиме почти совсем исчезло. Многие монахи не принимаюсь схимы, боясь великого правила относительно пищи, пития и поклонов. Но такую недостаточность понятий должно исправлять с разсуждением. Схима есть отложение ветхой жизни, то есть состоит в том, что один инок одним умом своим, в безмолвии, в сердце своем, упражняется в молитве Иисусовой. Схимник должен употреблять пищу и питие легкие, а не грубые, чтобы не получить болезни; он может или должен и поклоны класть, сколько ему Бог поможет, а не счетом или назначенным числом. Если схимник не довольно сведущ в писании, должен упражняться в чтении божественных и отеческих книг, но не приводить чрез это ум в разсеяние. Когда же Бог даст подвижнику молитву духовную, духовно в сердце совершаемую, тогда уже не оставлять ее, доколе сама собою не престанет, и молиться ею со смирением, отнюдь ничем в то время не занимаясь. Схимник есть истинный и буквальный исполнитель заповеди – любить Бога всем сердцем, умом, крепостию, всею мыслию, всею душою. Схимник может быть уподоблен серафиму, по горячности любви к Богу. Ныне понуждают схимника заниматься совсем не свойственным делом (продавать свечи, собирать с кошельком деньги, молиться и служить молебны, стоять на определенном месте на показ мирянам). Мастеру золотых и бриллиантовых дел дают в руки железные клещи и молоток и заставляют ковать гвозди. Схимник есть вместилище Духа Святаго, приятелище многих духовных дарований, столп православия, живая как бы копия с Господа Иисуса по человечеству. Да не помыслит кто, что я по пристрастии так высоко сужу о схиме, – это истина.

Благодать Духа, вселившаяся в сердце, умудрит его более всякой науки. Если же кто после внешнего образования подклонит свою выю благодати Духа, такой может сделаться премудрейшим между премудрыми, какими были Апостол Павел, Иоанн Златоуст, Василий Великий.

О молитве. Многие, пребывая в страстях, тщатся стяжать благодать от Иисусовой молитвы. Если в какой бочке держали деготь, согласится ли кто, и по испразднении дегтя, влить в нее благовонное масло? Так и сердце, в котором гнездились или гнездятся еще страсти, скоро ли примет в себя благодать Святого Духа? Поэтому, постараемся прежде очистить сердце от дегтя страстей, и потом уже можем надеяться получить лучшее.

Прежде молитвы Иисусовой, подобает испросить у Бога прощение прегрешений и умертвить в себе ярость и похоть. Тогда сам Бог будет тебе учителем в молитве сердечной. Сердечная молитва есть дар Божий, подаваемый возлюбленным рабам Божиим; сподобляется сего один из тысячей. Мнится мне, что одна молитва Иисусова, без делания заповедей, быть не может. Как некоторые думают, что они молитвенники, и учат других молитве Иисусовой, ни мало не заботясь об исполнении заповедей Господнихъ?… Еще: и всесвятое Его имя (Иисус) должно часто произносить устами. Хорошо строить храмину с основания, а не с крыши. Писано есть: мельзи млеко, и будет масло. То есть: поговори молитву Иисусову устами подольше, заговорить и сердце. Возлюби количество и придет качество; то есть: после долгого и многолетнего пребывания в устной молитве, стяжешь сердечную. Кто же сначала учит, или учится творить молитву в сердце, тот, видно, и устами творить ее не умеет. Божия благодать приходить не заметно. Иногда благодать дается подвижнику в начале подвига, а иногда под конец жития.

В Соловецкой и Анзерской книжницах, есть много письменных сборников. Из них видно, что и здесь были прежде молитвенники Иисусовы. Теперь же эти сборники спокойно лежат в библиотеках.

Не мни кто либо, чтобы ныне не было сподобившихся дара умной молитвы. В Гороховском Николаевском монастыре, жил монах о. Амвросий, бывший учеником Паисия Молдавскаго. Амвросий, не далеко от монастыря, в селении, имел друга, художеством иконописца, именем Афанасия. Однажды Амвросий ночевал у Афанасия, расположившись для сна на дворе, Афанасий ночью, выйдя на двор, увидел Амвросия стоящим на коленях и молящимся, и лице его сияло необыкновенным светом. Афанасий ужаснулся; когда же заметил это Амвросий, закричал: «не верь, не верь: это прелесть»; потом не велел сказывать виденного никому. Это слышал я от самого Афанасия. У Амвросия в том же монастыре был также сподвижник и ученик Паисиев, имевший не меньшую благодать, именем Афанасий.

Излишним считаю говорить о богоугодной жизни схимонаха Василиска Валаамскаго. Василиск был представлен митрополиту Гавриилу, желавшему видеть его.

Я знал в Москве простого мужа Гр. Фед – ча, по прозванию Гончара. Он был знаком митрополиту Платону и пользовался его расположением. Однажды между разговорами о спасении, Гончар сказал Владыке: «научи меня молиться». Платон велел ему творить молитву Иисусову. Послушал Гончар, начал творить молитву и потом просил у Платона дальнейших наставлений. Владыка послал его в Пешношский монастырь к иеромонаху Самуилу. Пошел к нему Гончар, посоветовался, и возвратился домой в крайнем молчании; оставил всю домашнюю заботу; устроил себе в доме укромный чуланец; поставил в оном образ с лампадкою и начал безмолвствовать. В церковь же ходил всегда и был до смерти церковным старостою. За смирение и мидосердие к нищим, Бог явил ему его кончину.

В Отенском Новгородском монастыре был известный мне любитель безмолвия и сердечного трезвения, монах Патермуфий. Он жил в Отне, пока народу ходило туда мало; когда же провели туда новую широкую дорогу от Новгорода, Патермуфий бежал, и начал жизнь юродственную. Митрополиъ Гавриил, уважая его, позволил пребывать, где захочет. И жил он в Новгороде и Петербурге, где попало, и часто по ночам при церквах молился. Ходил в чем попало; я видал его сидящим на распутиях с несколькими в руках копейками, как бы милостынею; но что ему давали, все раздавал нищим. Иногда видал в Хутынском Ореховском саду, сидящего суток трое и сильно искусанного комарами. Он тридцать лет ни с кем не говорил. Все священное и отеческое писание знал вполне; имел дар прозорливости и разсуждения. Кто с верою спрашивал о чем, отвечал минами, и верно. Скончался и погребен в Невской лавре.

Знаю и ныне богоугодных подвижников, в трезвении сердечном занимающихся Иисусовою молитвою; но Испытующий сердца и утробы и считая множество звезд, знает и видит их лучше меня.

Овдовев, Никодим поместил единственную дочь в девичий монастырь и пришел в Соловецкую обитель. Здесь он с ревностью и усердием трудился во многих послушаниях, долгое время состоял главным управителем просфорной и потом определен пономарем в больничной церкви. Но душа его горела желанием пустынного безмолвия. Пробыв некоторое время в пономарской службе в первый день четыредесятницы, рано утром, он скрылся из монастыря. Скоро узнали о месте его пребывания, но архимандрит Дмитрий, ради всеобщего говения, не позволил тревожить его в пустынном пребывании. Чрез неделю же, призвав в монастырь, за самовольный поступок, сперва подверг его церковной епитимии, так что Никодим целую неделю в веригах в церкви клал земные поклоны, а потом, удовлетворяя его стремлению к пустынному житию, с благословением отпустил на безмолвие. Келья Никодима находилась в четырех верстах от монастыря, между горами в глубокой лесной лощине. Близ кельи был выкопан им колодезь и разведен огород для посадки овощей. Со всем усердием он подвизался здесь в посте и молитве, носил вериги, питался сухим хлебом, смягченным водою; вареную пищу употреблял только в праздники; масла на его трапезе никогда не бывало. В великий пост, усугубляя молитвенное правило, Никодим прочитывал все четыре Евангелия каждодневно. Кроме поклонов, для утруждения своего тела, он подолгу стоял на молитве с простертыми руками, в образ креста Иисусова, и сему подвигу наставлял своего сподвижника, жившего в другой пустыни. Для всегдашней памяти о смерти, у него пред кельею был устроен гроб. Всех приходящих принимал с ласкою и добродушием, и, по заповеди страннолюбия, угощал картофелем и ягодами. Прожив в пустыне 17 лет, Никодим сделался болен от простуды и привезен в монастырь, где, по приятии схимы, с хританским напутствием, окончил свою подвижническую жизнь в 1854 году, ноября 3 дня.

Схимонах Иоанн из вольноотпущенных поселян Псковской губернии. Честно и усердно служил он земному своему господину и сопутствовал ему всюду в трудную эпоху войн России с Наполеоном I. Получив свободу, как должную дань верной и усердной службы, он всецело посвятил себя на служение Богу в подвигах иноческих. 1827 года он поступил в Соловецкий монастырь, имея от роду 52 года, и как искусный портной, долгое время нес послушание закройщика, а потом рухольного. В 1842 году он принял пострижение в схиму, и с этого времени более 20 лет жил в Филипповой пустыни в строгом воздержании безмолвии и молитве Всю дневную службу он исправлял по чину церковному, с приложением иноческого правила, состоящего из трех кафизм Псалтири и 300 земных поклонов; никогда не оставлял и занятия иглою для пользы братской; в монастырь приходил в некоторые праздники для приобщения святым Тайнам. Многие и различные испытывал он от бесов в ночных молитвах мечты и страхования. Был искренним другом пустынножителя Никодима, и не редко посещали они друг друга для взаимного подкрепления в подвигах. Последние годы жизни он жил в монастырской больнице, но и вне пустыни он не оставил пустынного образа жизни, так что не только где либо на монастыре, но и в своем коридоре между собратьями редко его можно было встретить; к церковному же богослужению, не смотря на преклонную старость, ходил неопустительно почти до самой кончины. Спокойно и почти безболезненно он приближался к своему скончанию, постепенно и едва заметно угасая, как угасает лампада, в коей истощился дотла горючий материал. Схимонах Иоанн скончался о Господе 1870 года, 26 мая, имея 95 лет от рождения.

Феодор служил сначала в воинском звании в Преображенском полку. Но сердце его сгорало желанием послужить Царю Небесному в иноческом чине. Однажды, увидев Государя, он в простоте сердца высказал ему свое искреннее желание быть Соловецким монахом. Государь, выслушав его просьбу, не сказал ни слова и продолжал путь. Чрез два дня адъютант, вручив Феодору от Государя 25 рублей на дорогу в Соловецкий монастырь, велел явиться в полковую канцелярию за получением увольнения от службы. Можно представить, какою радостью исполнилось сердце его при таком неожиданном исходе дела! С полным рвением спешил Феодор к Соловецкому острову, где с любовью был принят и вскоре удостоен пострижения с именем Филиппа. Но жизнь монастырская, в многолюдном обществе, не вполне соответствовала его пламенным стремлениям; поэтому Филипп, испросив благословение начальства, поселился в пустыни, где предался со всею строгостью подвигам отшельничества. Пост и ночные бдения были его постоянными занятиями; хлеб, приготовляемый им, состоял из смеси толченой брусники с мукою. Сначала Филипп жил на Заяцком острове, при церкви св. Апостола Андрея Первозванного, в месте диком и угрюмом; потом перешел на Анзерский остров в пустынь преподобного Елеазара. Много, особенно в Заяцкой пустыни, он претерпел нападений от нечистых духов. В одну темную ночь, когда он стоял на молитве, вдруг сильные и частые удары посыпались в окно. Встревожившись такою нечаянностию, пустынник вышел с молитвою из кельи, думая встретить кого-либо из приставших к берегу, но никого не находил. Неоднократно он слышал, как со скрипом отворялась запертая дверь и кто-то входил в сени, поднимался по лестнице на вышку, ходил там, стучал и возвращался вниз. Сначала пустынник обращал внимание на такие случаи; но, познав бесовскую прелесть, впоследствии без смущения продолжал молитвенное занятие. Однажды в Анзерской пустыни, во время ночной молитвы, он также услышал стук на верху своей кельи и, вышедши за дверь, увидел там незнакомого человека, который на вопрос его: «кто ты и что делаешь?», отвечал: «я монастырский работник и тешу топорище». «Да тут ли место?», сказал ему пустынник: «Христос с тобой», и с этими словами видение исчезло. Достигши глубокой старости, Феодор вышел из пустыни в Анзерский скит, где и почил с миром.

Схимонах Адам был истинное чудо простоты и незлобия, каким Господь обетовал небесное царство. Никогда не видали его гневающимся и ни за кем он не замечал погрешностей и пороков. Его занятие было рыболовное, а в келье вязание сетей. Когда оказывался недостаток рыбы для братии, то Адам горевал и скорбел; и как бы в наказание лишал себя пищи. Никак не оставлял церковных служб, и в церкви никогда не садился. Не зная читать и писать, он питал ум и сердце молитвою Иисусовою, любил слушать жизнеописания святых и старался, по возможности, подражать им. Адам скончался в 1859 году, 86 лет. Во время новоначалия он имел своим наставником родного своего дядю – схимонаха Андрея, строгого подвижника, которого едва помнят нынешние иноки. В последние минуты жизни сатана окружил одр этого Андрея своим полчищем, дыша злобою и неистовством, чтобы смутить и поколебать подвижника в уповании на милость Божию. «О, как их окаянных много набралось сюда», восклицал старец, видя келью наполненною темными посетителями; но в то же время сподобился горней помощи и заступления, и духи злобы исчезли. «А, побежали, испугались Царицы Небесной», проговорил он с радостью. После этого дрожащим голосом он себе пропел надгробную песнь: «Со святыми упокой… надгробное рыдание» и с победною песню «аллилуа» испустил дыхание.

Не можем не указать и на эти две светлые звезды иноческого подвижничества. Первый из этих подвижников происходит из духовного звания, и после многих послушаний провел не малое время в пустыни; но потом счел для себя полезным жить безмолвно в монастыре. Он имел правилом не вкушать пищи в продолжение трех дней недели; хранил совершеннейшее безмолвие, скрывая свои подвиги от всех и зная одну церковь, которая была от его кельи в трех шагах. Второй, по пострижении в схиму, жил много лет в Голгофо–Распятском ските, неусыпно упражняясь в молитве и труде, имел дар слез, и в ночное время его рыдание слышалось в соседних кельях; церковного богослужения никогда не оставлял, и при сильных ветрах, иногда по глубокому снегу, ползком пробирался к храму. Умирая, в монастырской больнице, он увидел при одре своем Ангелов. «Вот стоят два Ангела», сказал он бывшему тут духовнику, и на вопрос: «что они делают?» отвечал: «о чем то разговаривают между собою». Оба сии подвижника скончались в глубокой старости.

Монах Михаил отличался трудолюбием, смирением и молчаливостью. Все время монастырской жизни, в продолжение 24 лет, он простоял с молотом, пред кузнечным горном, в должности начальника ковачей, и, проходя свое послушание с неослабным усердием и терпением, очистил душу свою, как злато в горниле, от всякой нечистоты, и сделал себя сосудом, благоугодным Богу. Сначала, не имея кельи около десяти лет, он помещался в кузнице подле горна, в небольшой загородке, где невозможно было и протянуться. Получив же келью, он не имел в ней не только что либо лишнего, но и необходимого, так что ложем ему служила простая доска без изголовья. Михаил всегда хранил строгое безмолвие, хотя ежедневно находился в обществе со многими. Подчиненным своим он не любил делать замечаний и внушений, но всех и каждого обязывал к исполнению долга своим постоянным усердием к делу. Не имея ни с кем особенной дружбы, он ни у кого не бывал в келье; по смирению своему, никогда не участвовал в трапезе с братиею и довольствовался тем, что ему дадут трапезные прислужники, а в случае отказа не требовал ничего, питаясь одним хлебом. Не имея возможности бывать в простые дни у литургии, Михаил никогда не оставлял утреннего богослужения, а также и вечером, с первым звуком колокола, оставляя молот, бегом поспешал к вечерни и становился не в рядах братии, а в толпе тружеников по обету. От постничества и тяжелого труда он был весьма сух, в келье тайно держал вериги, в коих вероятно совершал ночные моления. За год до смерти Михаил пожелал было постричься в схиму или удалиться в пустынь, чтобы запастись в напутствие к вечности молитвенными подвигами, но за молодостью было ему отказано, и это решение начальства он принял, как изволение Божие. «Видно нет к тому звания Божия», говорил Михаил, оставаясь пред пылающим горном, где его вскоре постигло другое звание Божие: от трудов временных к покою нескончаемому. 1853 года, месяца июня 23 дня, он почил с миром, от рождения 48 лет.

Заключим сказание о совершенном подвижничестве воспоминанием о старце младенце, который жил на земле 78 лет, но собственно считал своей жизни только 38 дней. Иван Васильевич Сорокин, государственный крестьянин Калужской губернии, был рожден и воспитан в расколе. Бежав из отечества, он большую половину жизни провел за границею в Белоокриницком раскольническом убежище, где был пострижен в монашество с именем Ираклия. Когда он прибыл на родину для свидания с своими, его арестовали и препроводили в Соловецкий монастырь, под строжайший надзор, для увещаний и вразумлений в его заблуждениях. Десять лет он прожил в Соловецком острове, не трогаясь никакими убеждениями и, по–видимому, желая кончить жизнь в нераскаянии. Но всеблагий Бог, не хотящий смерти грешника, взыскал и это заблудшее овча, и привел в ограду св. Церкви. Долго отказываясь от чтения книг, писанных в обличение раскола, он как-то прочитал описание путешествия инока Парфения, обратившегося из раскола, и это чтение возбудило в нем некоторое сомнение в истинности своих убеждений. Он начал молиться Богу о вразумлении его. «В одно утро», так разсказывал он сам, «после келейной молитвы, в которой со слезами просил Бога: «скажи мне Господи путь, воньже пойду», я заснул и увидел во сне, будто нахожусь в каком-то великолепном чертоге, и слышу над собою голос: «иди в Церковь, потому что вне Церкви спастись нельзя». Я отвечал: «в Церкви находится много плевел и соблазнов». Голос говорил: «что тебе до этого? Ты будешь избраннее пшеницы». Я еще сказал: «есть в Австрии Церковь с епископом и священством». Голос отвечал: «Австрийская Церковь – не Церковь, потому что она отделилась от Восточной церкви, и нет в ней спасения». Этим окончился знаменательный сон, и вот Иван, от самого рождения ни разу не переступавший порога церковного, пришел в храм 5–го января, в навечерие Богоявления Господня.

Торжественность великой вечерни и литургии св. Василия Великого, величественный обряд освящения воды, с велегласным многолетствованием Императора, Синода и всех православных христиан, светлое освещение, множество благоговейных священнослужителей и стройное иноческое пение: все это сильно подействовало на душу заблуждающого, и тут же он утвердился в мысли, что в Православной церкви обитает истинная благодать, которой ослепленные напрасно ищут в Белоокриницкой лжеиерархии. С этого времени, Иван ежедневно начал ходить в церковь, со слезами раскаяваясь в своих заблуждениях, и 17 Апреля 1860 года, с разрешения Святейшего Синода, был присоединен к Православной церкви и включен в разряд старших послушников, с ношением рясы. Но и по присоединении к Церкви он не оставлял еще двоеперстия. Постоянно слыша об этом напоминания от восприемного отца, он с искреннею верою и упованием начал молить Бога, чтобы Он Сам подал ему извещение об истинности и древности употребляемого в Церкви троеперстия, и вот в одну ночь, стоя на молитве, Иван явственно услышал голос: «верь всему глаголемому тебе: тебе говорят правду»;. С неизреченною радостью, в тоже время, он сложил три перста и назнаменовал на себе ими крестное знамение. Теперь он сделался истинным сыном Церкви, и как будто этого ожидала благодать Божия, потому что чрез несколько дней Иван почил с миром (25 Мая), пребыв в числе, братства и в чину послушников 38 дней. В последние минуты жизни, сидевший у его одра восприемный его отец, опасаясь, чтобы враг не поколебал веры его в св. Церковь, тихо спросил: «не смущают ли тебя какие-нибудь помыслы?»; и услышал ответ: «нет, батюшка, я спокоен духом и благодарю Бога». Надобно заметить, что Иван, и в расколе пребывая, проводил жизнь сосредоточенную и девственную и от других раскольников отличался особенною кротостью и снисходительностью ко всем несоглашавшимся с его мнениями; увещания, предлагаемыя ему, он выслушивал с полным вниманием, за что, конечно, удостоился познать свои заблуждения и умереть в недрах Православной церкви.

«Хотя я и отхожу от вас телом, по закону естества смертного, но духом неотступно буду с вами», – так говорил на смертном одре ученикам своим преподобный Зосима.

«Знайте, если я обрету благодать у Бога, то, по моем отшествии, обитель еще более увеличится и соберется во имя Христово множество братии; это место наполнится общежитием духовным и не будет иметь скудости в телесных потребностях». И вот пять веков Соловецкая обитель существует молитвами преподобного основателя своего. Составляя убежище иноческой жизни, самою природою отделенное от мира, она воспитала многих подвижников и угодников Божиих, которых имена благоговейно чтутся, а жизнь служить назиданием для православных.

Ряд Соловецких подвижников еще не заключился и, по милости Божией, не заключится, пока будет стоят, среди волн моря и мира, духовная твердыня – Соловецкий монастырь.