Пророк, предвидя некогда особенное посещение Божие народу Израильскому и замечая неспособность сего народа к достойному сретению грядущего Господа, торжественно взывал в слух всех: уготовися срести Бога твоего, Израилю (Ам. 4; 12, по евр. подлиннику). Не знаем заподлинно, какое посещение Божие имел при сем в виду пророк Иудейский, но в чем бы ни состояло оно и как бы ни было велико и благотворно, никак не может сравниться с тем беспримерным посещением, коим посетил всех нас Господь, сошед на землю и приняв на Себя плоть нашу. Посему Святая Церковь, видя приближение великого празднества в память сего необыкновенного посещения, и не видя в нас, чадах своих, духовной чистоты и благолепия, необходимых для сретения великого Посетителя душ и сердец, подобно пророку, начала возглашать к нам: Христос с небес, срящите! Возглашение, достойное всего нашего внимания, ибо если пришествие царя земного всегда предваряется распоряжениями к встрече его; то кольми паче пришествие Царя Небесного! Цари земные, как бы ни были могущественны и мудры, не могут видеть всего, могут не видеть многого - худого и отвратительного. Царь Небесный узрит все; пред Ним - вся же нага и объявлена (Евр. 4; 13); Он испытует самые глубины сердец. Посему, готовясь к сретению Его, надобно не сокрыть только худое, не повалить только безобразное, а истребить и уничтожить. Для слабости нашей это дело немалое, еще большее - для нашего пристрастия к миру, к самым нечистотам нашим. Посему и времени на приготовление дается немало: целых четыредесять дней! За столько времени Моисей успел принять на Синае из уст Божиих весь закон (Исх. 24; 18); мы ли не успеем принять нужных для каждого из нас заповедей? За столько времени Илия мог измерить неоднократно стопами своими всю землю Израилеву - от Дана до Вирсавии (3 Цар. 19; 8); мы ли не возможем перейти черту, отделяющую нас от жизни благой и христианской? За столько времени Спаситель победил все искушения сатаны в пустыне (Мф. 4; 1-11); для нас ли, при помощи благодати Его, невозможно будет победить несколько прихотей или привычек? Нет, братие, Церковь надеется что мы в лучшем состоянии (Евр. 6; 9). Как ни велики в другое время рассеянность наша и миролюбие, но теперь, с приближением великого праздника, она уповает, что мы, подобно рассеянным воинам, соберемся под ее знамена, станем на страже спасения, устремим мысли и желания к Вифлеему и начнем приготовлять душу и сердце к достойному сретению грядущего с небес Господа. Чтобы облегчить для нас сие святое дело, Церковь матернею рукою сама сложила с нас половину тяжести, заповедав пост. Она знает, что чрево есть главный враг наш, и потому заранее посадила на цепь сего льстивого, но ужасного зверя. Если, начав духовное шествие к Вифлеему так благовременно, не успеем явиться с пастырями у яслей; если, и при руководстве поста, совратимся с пути истинного к Ироду и его клевретам, то это будет уже не ее, а наша вина, -это знак, что мы сами в заговоре с врагом нашего Спасителя, что мы -живи уловлени от Него в свою его волю (2 Тим. 2; 26). 

   Итак, уготовися срести Бога твоего, Израилю! Воспрянь, душа верующая, и осмотри, что в твоей жизни есть нечистого и недостойного, и попекись заблаговременно все это исправить и истребить. Если ли в тебе какая-либо скверна плотская, - очисти ее ради чистоты Святаго святых; есть ли какой-либо раздор, брань или ненависть, - погаси ее из любви к грядущему Начальнику мира; есть ли надмение или гордость и презорство, - подави и это в честь смиренного Отрочати Вифлеемского. Уготовися и осмотрись каждый, ибо Господь грядет ко всем! Обозри все - душу и тело, ум и сердце, ибо Господь будет везде, узрит все: нет ли в уме мыслей неправых о вере, ее заповедях и обетованиях; нет ли в воле наклонностей худых, приверженности к миру и его благам суетным; нет ли в воображении образов нечистых и срамных, в памяти - деяний студных и примеров губительных, в сердце - похотей вреждающих (вреждение -порча). Не верь в сем отношении собственному суду и разумению; возьми светильник слова Божия и пройди с ним всю область твоего существа. Надобно, чтобы ты весь был чист, ибо ты весь омыт некогда благодатью Духа; надобно, чтобы ты весь сиял златом любви к Богу и ближним, ибо ты куплен дорогою ценою - Кровью Сына Божия! Впрочем, Родившийся, вместо твоих даров, обогатит тебя Своими; только не приноси к яслям Его с собою мира и его похотей, а явись с сердцем сокрушенным и духом смиренным. 

   Точно, подумает кто-либо, надлежало бы много готовиться к наступающему празднеству, если бы в продолжение его действительно Сам Спаситель наш благоволил сойти к нам на землю и посетить нас. Но Он, раз сошедши на землю, теперь всегда на небе. Наступающее празднество состоит из одного воспоминания бывшего некогда Рождения по плоти Господа, много ли нужно для воспоминания? 

   Много ли, мало ли, не будем спорить о том, возлюбленный! Но, конечно, не столько, чтобы вовсе не думать о наступающем празднике, то есть о том, для чего родился Спаситель наш и что нам должно делать вследствие Его Божественного Рождения; конечно, не столько, чтобы ограничить всю деятельность свою перед праздником покупкой роскошных снедей, приготовлением новых одежд и украшений; не столь мало, чтобы ради праздника заняться изобретением одних увеселений и забав, часто вовсе богопротивных, и всегда суетных и опасных для души. Такое приготовление может послужить не к воспоминанию Рождества Спасителя, а разве к увековечению памяти плотоугодия Иродова. 

   Ты хочешь ограничиться в наступающий праздник одним воспоминанием Рождества Христова? - Приготовься же, хотя к воспоминанию; прочти со вниманием или прослушай повествования евангелистов о Рождении Спасителя твоего, и размысли о всех обстоятельствах сего преславного события. Приготовься! Ибо, как много между нами таких, кои т в состоянии отпраздновать Рождение своего Спасителя даже одним: основательным воспоминанием! Кои, если бы иудей или магометанин спросил у них, как родился Спаситель твой, в честь Коего празднуешь, не в состоянии дать ответа! Самое распространение света наук между всеми сословиями не спасает многих от сего грубого и постыдного неведения. Увы, мы нередко знаем до подробности, где и как родился и воспитывался Аристотель, Виргилий, Конфуций, а не знаем, что было с нашим Спасителем!.. 

   Между тем, и одно воспоминание Рождения Спасителя, если только оно будет происходить надлежащим образом, поведет необходимо ко многому, истинно спасительному. Ибо, рассудите сами, можно ли воспомянуть ясли и нищету Спасителя и не устыдиться своей роскоши, своих убранств, на кои истощаются труды и пот подручных нам? Можно ли воспомянуть смирение Божественного Отрочати, и не содрогнуться от своей гордости, надмения и тщеславия, для коих у нас часто нет никаких пределов? Можно ли воспомянуть бегство в Египет от жестокого Ирода, и не почувствовать нового мужества к перенесению несправедливостей мира? Сыны Израиля, сидя на реках Вавилонских, находили некогда все побуждения жить свято между язычниками, когда воспоминали о своем Сионе (Пс. 136; 1): христианин ли не найдет побуждений к чистой и святой жизни, воспоминая о своем Спасителе? 

   Итак, думающий ограничиться в наступающий праздник одним воспоминанием Рождества Христова, - ограничься, если можешь, пределами памяти (Отрочати Вифлеемскому не впервые будет почивать на малом пространстве); но уступив Ему сию малость, дай всю свободу над нею: пусть память твоя вся займется Им и Его смирением, - и ты увидишь, как она сама не вместит Его, передаст уму, потом сердцу, и как вся душа твоя обратится в храмину Вифлеемскую. 

   Но, братие, я оставил бы в заблуждении вас и себя, если бы допустил, что празднества в честь нашего Господа состоят из одного воспоминания событий, с Ним последовавших. Как ни нужно и как ни плодоносно может быть такое воспоминание, но оно только начало дела, одно приготовление к празднованию. Истинное же празднование всякого празднества Христова должно состоять из действительного повторения над нами того, что было с нашим Спасителем. Не время теперь объяснять подробно сию великую истину и показывать, каким именно образом Спаситель наш может и должен в нас духовно зачинаться, рождаться, крещаться, преображаться, умирать за нас и воскресать в нас и для нас. Если угодно будет Господу, мы побеседуем о каждом из сих предметов в свое время. Теперь же, сообразно нашей цели, довольно указать в Священном Писании на те места, из коих неоспоримо видно, что Иисус Христос должен родиться не в одном Вифлееме, айв сердцах наших. Это, во-первых, обещает Он Сам, когда говорит:любяй Мя возлюблен будет Отцем Моим... и к нему приидема и обитель у него сотворима (Ин. 14; 21,23). Ту же истину многократно и многообразно засвидетельствовали Его святые апостолы. Так, Павел, желая ефесским ученикам своим соделаться истинными христианами, молит для сего Бога о том, чтобы Иисус Христос вселился верою в сердцах их (Еф. 3; 17). Подобным образом болезновал он и о галатских христианах, дондеже вообразится в них Христос (Гал. 4; 19). И о себе самом, как примере и образце, коему должно подражать, говорил, что живет не к тому он, но живет в нем Христос (Гал. 2; 20). После сего сомневаться в действительном вселении Спасителя в сердцах наших, значило бы сомневаться в самом Евангелии и вере. 

   Если же так, то судите сами, братие, какое приготовление нужно для нас к наступающему празднику. И можно ли почесть его слишком рано-временным или великим. - Ах, Царь Небесный грядет к нам с престола славы, из недр Отца, а мы будем рассчитывать, чтобы не сделать лишнего шага во сретение Ему! Он хочет прийти и вселиться в нас, управлять нами и усвоить Себе на веки; а мы будем ограничиваться воспоминанием Его, или одними поклонениями Ему, как поступаем при встрече с каким-либо великим знакомцем? - Нет, братие, не за тем Господь и Спаситель наш сошел на землю; такой союз с Ним не возведет нас на небо. Для сего надобно соединиться с Ним всем существом своим, надобно дать Ему вселиться в уме и сердце нашем, необходимо начать жить Его пресвятой жизнью. Он принял плоть нашу, а мы должны принять и Пресвятую Плоть и Всесвятый Дух Его, принять и хранить навсегда. Только такое соединение с нашим Господом доставит нам тот мир и то благоволение, тот свет и ту жизнь, кои потеряны нами в Адаме первом, и возвращаются теперь от лица Адама Второго. 

   Итак, уготовися срести Бога твоего, духовный Израилю! Благоукрасися, умный Вифлееме! Отверзися, сердечный Эдеме! Господь близ (Флп. 4; 5), звезда над главою, Дева и волхвы на пути! Не замедли и ты, душа верующая! - Может быть, это последнее в отношении к тебе явление твоего Спасителя на земле, и ты уже не узришь Его более во яслех. Аминь. 

   Желая наилучшим образом приготовить нас к достойному сретению празднества в честь Рождества Христова, Святая Церковь между прочими средствами к тому употребляет и святое упоминание святых лиц. Настоящая неделя в круге церковном потому и называется Неделею святых праотец, а следующая - Неделею святых отец, что первая посвящена воспоминанию святых праотцов Христовых по плоти, а вторая - воспоминанию прочих святых мужей, живших до пришествия Христова. В том и другом отношении воспоминание и весьма приличное, и весьма полезное. Ибо когда приличнее остановить благоговейное внимание на святых предках Христовых по плоти, как не пред явлением во плоти их великого Потомка? Когда благовременнее воскресить в памяти и всех великих мужей в Ветхого Завета, живших надеждою на пришествие Искупителя и приуготовлявших себя и в себе все человечество к сретению Его, как не теперь, когда мы сами как бы ожидаем пришествия во плоти Господа и приуготовляемся к тому, чтобы достойно встретить Его? 

   Ветхозаветные праведники чаще всего, без сомнения, переносились мыслью в наши времена - благодати и истины (Ин. 1; 17); а мы, хотя изредка, должны переставлять себя мысленно в их состояние - природы, закона и сеней, дабы и таким образом питать и поддерживать всеобщий союз веры и любви во Христе, Который есть Един вчера и днесь и Тойже, и во веки (Евр. 13; 8). И бедные сами по себе жилища становятся способными к принятию великих царей, когда их украсят изящными изображениями: так и бедное жилище нашей души благоприятнее будет для Посетителя душ и сердец, если воображение и память наша наполнятся и украсятся мысленными образами святых Божиих человеков. Придя под кров нашей души, Царь славы, если не на чем другом, то на сих образах остановит Свой любвеобильный взор. А, может быть, из сего святого воспоминания произойдет в какой-либо душе и большее: наполнившись образами святых мужей и пленившись благолепием их, возможно, почувствует она при сем желание извергнуть из себя нечистые образы мира, доселе ее занимавшие, и возревнует о восстановлении в самой себе образа Божия. 

   Итак, вместо всякого поучения, в настоящую и следующую недели, мы займемся, братие, с вами воспоминанием святых мужей и жен Ветхого Завета. Дело само по себе весьма легкое и приятное для духа; одно неудобство - краткость времени для воспоминания и великое число воспоминаемых лиц. Много ли времени уделяется на слушание церковных учений? Едва четыредесятая часть дня, тогда как на зрелищах проводятся порой едва не целые дни и ночи. Между тем, число ветхозаветных праведников так велико, что у самого апостола Павла недостало времени повествовать о них подробно (Евр. 11; 32). Для устранения сего неудобства мы разделим, во-первых, свое собеседование на две части; теперь воспомянем святых мужей, а в следующую неделю - святых жен ветхозаветных; во-вторых, при воспоминании тех и других укажем вам преимущественно на важнейших, а в их жизни - на то, что составляло основание их добродетели и отличало их от всех прочих; в-третьих, пригласим вас самих дополнить домашним размышлением то, что будет здесь сказано кратко. Чуждое ли дело для слушателя, - размышлять о том, что ему говорят здесь? Напротив, это всегдашний долг ваш, от неисполнения коего поучения теряют силу и не успевают укорениться в умах. Итак, братие, соединимся общими силами и пойдем единодушно к цели, которая у всех нас всегда одна и та же - вечное спасение грешных душ наших. Но, прежде нежели начнем рассматривать звезды, возведем мысли свои к Самому Солнцу правды, Христу Царю и Богу нашему, и помолимся Ему, да пошлет свет Свой и в ум проповедающего, и в сердца слушающих. 

   Первый из праотцов Христовых и святых мужей Ветхого Завета есть Адам, праотец по плоти и всем нам. Через него вошли грех и смерть в мир; но им же принято и первое обетование жизни и спасения; он же есть первый пример покаяния и оправдания во Христе. Но многие из нас, памятуя грех праотца, весьма худо помнят его покаяние. И для чего воспоминают грех? Для нечестивого ропота на свою участь, для извинения своих преступлений, а иногда для жалкого и безумного глумления. Нет, братие, не такого воспоминания достоин наш общий отец по плоти. Велико было падение его; но если избранный из всех не устоял в испытании, то кто не пал бы на его месте из нас, неизбранных? Притом, как бы ни был велик грех Адамов, он, после того как мы искуплены Сыном Божиим, не вредит нам. Во Христе мы гораздо более приобрели, нежели сколько потеряли в Адаме: теперь, если мы погибаем, то совершенно от себя самих! Адам первый подает нам пример, как должно восставать от падения. Раз вкусил он от плода запрещенного, и девятьсот лет провел в слезах и раскаянии! Сколько раз он, может быть, плакал о нас и грехах наших, между тем как мы сами, вместо того, чтобы плакать о грехах своих, нередко хвалимся ими! Будем проводить жизнь подобно Адаму кающемуся - и пламенное оружие не воспрепятствует нам войти в рай, им потерянный. 

   Второй, после Адама, праведник древнего мира есть Авель - первый мертвец в роде человеческом и первый мученик, а посему и первый наследник возвращаемого рая. Крайне прискорбно, что первая смерть последовала от руки братней, но крайне утешительно, что первая смерть была святая, мученическая. Диавол не мог радоваться той персти, в которую обратил тело человека; а проклятая в делах человека земля с радостью прияла сию святую персть в начало освящения своего. Невинная кровь Авеля, по уверению апостола, соделалась преобразованием всеос-вящающей Крови Сына Божия (Евр. 11; 4). 

   Третий дивный муж был Енох. О нем говорится в Писании, что он ходил с Богом (Быт. 5; 22, по евр. подлиннику); то есть, занимаясь постоянно богомыслием, приблизился к Богу до того, что вступил в некоторый род особенного, постоянного сообщения с Богом, подобного, может быть, тому, в коем по временам бывал в раю до падения первый человек. Таким образом, Енох вне рая покаянием и верою достиг того, что потеряно в раю легкомыслием и непослушанием. Поскольку сей праведник крайне мало думал о всем настоящем и земном, то, как бы взамен сего, ему открыто было будущее, самое отдаленное и в полноте необыкновенной. По свидетельству апостола Иуды, Енох провидел ясно даже конец великой борьбы семени змия с Семенем Жены - славное пришествие Господа на суд со тьмами Ангелов (Иуд. 1; 15). Ходя таким образом всегда с Богом, Енох неприметно преступил черту, отделяющую временное от вечного, и зашел так далеко, что нельзя уже было возвратиться назад - в сию жизнь. Вследствие сего он был, по свидетельству Писания, преложен с плотию на небо (Быт. 5; 24). Событие, показавшее всему миру, что страшное определение Божие: земля еси, и в землю отъидеши (Быт. 3; 19), не есть уже определение, не отменяемое ни для кого; что для смертных потомков Адамовых существует другое определение - любви, в силу коего достойные из них имеют право говорить самой смерти:где твое жало? И самому аду: где твоя победа? (Ос. 13; 14; 1 Кор. 15; 55). 

   Последний, особенно примечательный, праведник первого мира и первый праведник второго мира есть Ной. Ему достался жребий быть проповедником правды для погрязавших в нечестии современников, и он сто двадцать лет проповедовал роду строптивому и грешному; не видел плода от проповеди, но проповедовал, ибо это был его долг. То же постоянство и терпение показал Ной и в строении ковчега. Когда все современники его ели, пили, женились и выходили замуж (Мф. 24; 37-38), не думая о будущем, - Ной строил ковчег! Вероятно, многие глумились над трудом праведника, почитая его буиим (глупым), но, он - строил ковчег! Зато пришло время, когда все заплакали, многие начали проклинать день рождения, а Ной был безмятежен в своем ковчеге. Так и всегда оканчивается жизнь праведников и жизнь миролюбцев: великие бедствия и особенно смерть являют в полной мере, какая разница между ними, и что значат у Бога те и другие. 

   Но чудное дело: среди всемирного потопа Ной был невредим, спасая в своем ковчеге и своем лице целый мир, а на суше едва не погряз сам! Я разумею известный несчастный случай с невоздержанием праведника, подавший повод сыну Ноеву, Хаму, не оказать уважения к спящему отцу, а на отца навлекший горькую необходимость изречь проклятие на сына (Быт. 9; 20-27). Так нужна духовная бдительность над собою и для тех, кои стояли уже на высоте Арарата! 

   После Ноя до Авраама нельзя прейти молчанием Евера, от коего народ Еврейский получил свое имя. В его время произошло столпотворение Вавилонское, - плод гордых замыслов, за кои строители подверглись смешению языков, и род человеческий, дотоле единый, разделился на различные народы. Все уклонились во единомыслии лукавства (Прем. 10; 5), и пошли строить столп; а Евер со своим племенем остался дома, - и тем заслужил всему потомству своему особенную милость Божию. Поучительный пример того, как много значит добрый родоначальник, и как хорошо иногда не делать того, что все делают и одобряют! 

   Но, с распространением идолопоклонства по лицу всей земли едва не оскудело благочестие в самом племени Еверовом; надлежало осветить тьму, - и на тверди Церкви явилось яркое светило веры - Авраам. Сам апостол Павел не щадил похвал, когда говорил о вере Авраама, и назвал его отцом верующих! (Рим. 4; 11). Величайшее титло, но им вполне заслуженное! В жизни Авраама везде и все вера: ему повелевают оставить дом, родную страну и идти в землю, для него вовсе не известную, -он идет! Повелевают вознести на жертву единородного сына, в коем все его надежды, даже все обетования Божий, - он возносит. Если бы повелено было Аврааму сойти во ад самому, он, не размышляя, сошел бы и в ад. Воля Божия была для Авраама - все, а своя воля ничего не значила. Будущее было для него все, а все настоящее - ничего! Приметьте сие, души верующие: это ваш отец! 

   Каков корень, таковы и отрасли. Исаак - пример сыновнего послушания до смерти жертвенной, Иаков - пример братнего незлобия и терпения; но любезнее всех Иосиф. В жизни его, проданного собственными братьями, страдающего за правду и чистоту совести, но потом увенчанного славою, соделавшегося спасителем Египта и самых братьев своих, -в этой чудной жизни уже ясно отразился образ того уничижения и того прославления Господа нашего, коими спасен весь мир. С какой стороны ни нападала на юного ратоборца бесстыдная жена? Но целомудренный ум умел соблюсти целомудренным и тело. Како сотворю глагол злый сей и согрешу пред Богом? - говорил искушаемый праведник (Быт. 39; 9), и среди пещи был неопалим! Весьма также трогательны и поучительны слова Иосифа к братьям своим, когда они по смерти отца, боясь его мщения, просили его милости. Не бойтеся, - отвечал Иосиф, -Божий бо есмь аз: вы совещасте на мя злая, Бог же совеща о мне и о вас во благая, дабы... препиталися бы людие мнози (Быт. 50; 19-20). 

   При воспоминании о страданиях и великодушии сам собою приходит на мысль Иов, который, впрочем, и жил, вероятно, не много спустя после сих времен. Много труда было над ним диаволу; истощены все стрелы ада, подвигнуты земля и небо; но Иов остался непоколебим в уповании на Промысл. Господь даде, Господь отъят... буди имя Господне благословено (Иов. 1; 21), - говорил он, сидя на гноище; и гноище было престолом царским для того, кто говорил таким образом. Друзья внушали ему другое, жена еще худшее: рцы глагол некий ко Господу и умри (Иов. 2; 9). Но праведник не слушал ни друзей, ни жены, твердо веруя, что на небесисвидетель его, вернее их, что присносущен есть, иже имать искупити его и воскресити кожу его, терпящую сия (Иов. 19; 25). И она воскресла! Праведник увидел благая Господня еще на земли живых; Господь благослови последняя Иовля паче, неже прежняя(Иов. 42; 12); а Святая Церковь почтила память его тем, что в назидание наше доселе возглашает страдания Иова во дни, посвященные воспоминанию страданий Христовых. 

   Иовом заключаются времена патриархальные, времена закона естественного и частых богоявлений; после того Церковь сосредоточилась в народе еврейском под законом Моисеевым. 

   Здесь примечателен, во-первых, сам Моисей, бог Фараона (Исх. 7; 1), вождь евреев, пророк, законодатель и чудотворец, распоряжавшийся всем, но не оставивший детям своим ничего, кроме имени и дел своих. Вера его в невидимое и Божественное была так велика, что он лучше согласился всю жизнь страдать с народом Божиим в пустыне, нежели называться сыном дочериФараоновой и иметь временную сладость греха (Евр. 11; 24-25). А любовь к ближним и народу своему у Моисея была так пламенна, что однажды, когда Господь во гневе хотел погубить народ Еврейский и воздвигнуть Себе новый - от Моисея, Моисей молился ко Господу, и просил об изглаждении из книги живота собственного его имени, только бы остался в живых народ, им предводимый (Исх. 32; 10, 32). За таковую веру и любовь и Господь приблизил к Себе Моисея так, как не приближал никого из пророков, беседовал с ним как с другом, лицом к лицу (Чис. 12; 6-8), явил ему особенным образом славу Свою, отчего лицо самого Моисея просияло таким светом, что на него нельзя было взирать. Но, - кто бы мог ожидать после сего? - и сей светоносный друг Божий, удостоившийся потом быть соучастником славы Самого Спасителя на Фаворе, и он не мог ввести народ Божий в землю обетованную, должен был умереть вне оной - в пустыне!.. За что такое лишение? - За то, что при чудесном изведении воды из камня, Моисей говорил к народу с Аароном языком сомнения: едва из камене сего изведем вам воду (Чис. 20; 10-12), и ударил в камень жезломне раз, а дважды. Господь почел это умалением Своего Имени, и Моисей не вошел в Ханаан! 

   Предавайтесь после сего сомнения, вы, кои не хотите идти царским путем веры: камень пред вами, но Ханаан за вами; вам не жить в земле обетования, она принадлежит тем, кои веруют, не видя (Ин. 20; 29). Моисей очевидный свидетель, как много взыскивается с тех, коим дано много. Господь Бог наш есть Бог ревнитель!.. (Исх. 20; 5). 

   Финеес, сын Елеазара, сына Аарона в то же время служит примером того, как Господь прославляет прославляющих Его. Он дерзнул стать за закон тогда, когда самые князья Израилевы раболепствовали беззаконию, и поразил всенародно преступление, когда другие не смели и говорить против него (Чис. 25; 7-13). За сей подвиг ревнителю предоставлено Самим Богом право потомственного первосвященства, и имя Финееса сделалось именем всех истинных ревнителей по славе Бога Израилева. ^Преемником Моисея в пророчествах (Сир. 46; 1) был Иисус Навин. Пред ним иссяк Иордан и пали стены Иерихонские; по его гласу остановилось солнце прямо Гаваону... и един день бысть яко два (Нав. 10; 12. Сир. 46; 5), он один с Халевом, из всех вышедших из Египта, вошел в землю обетованную и ввел туда народ Израильский. Великое преимущество сие заслужено верою и верностью. Когда все соглядатаи земли обетованной возвратились с ужасом от исполинов, там обитавших, и смущали народ, Иисус и Халев показали в себе и внушали другим один страх - Божий, убеждая всех и каждого без всякого сомнения идти, куда велит Бог. За сие самое они одни и перешли Иордан, да видят, по выражению Сираха, вси сынове Израилевы, яко добро ходити вслед Господа (Сир. 46; 10-13). 

   Времена судей Израилевых были славны многими великими мужами; укажем на двух: Гедеона и Сампсона. 

   Гедеону за победу его над бесчисленными врагами народ поднес венец царский: какой дар привлекательнее сего для сердца человеческого? Но у героя веры был пред умными очами другой, лучший венец; не возобладаю аз вами, - отвечал он, - и не возобладает сын мой вами: Господь да владеет вами (Суд. 8; 23). Не так поступают герои мира! У них ныне освободитель отечества, а завтра притеснитель свободы того же отечества; творят бесчисленные чудеса храбрости, но не могут сотворить одного чуда - самоотвержения, не могут потому, что его производят не ум и мудрость, не сила и отчаяние, а вера и святое упование. 

   Сампсон славен силой тела и - бессилием духа. Как тяжело видеть победителя Филистимлян в узах Дал иды! Слепота и рабство духа неминуемо следуют за владычеством чувственности; но покаяние и молитва исправляют самые тяжкие падения. Покаявшийся Сампсон поразил смертью своею более врагов, нежели сколько поражено им при жизни (Суд. 16; 30). 

   Ряд судей заключил собою Самуил, пророк от юности, помазавший Евреям в царя сначала Саула, а потом Давида. Из его жизни поучительно особенно его прощание с народом, при сложении с себя звания судии. Отвещайте намя, - говорил он при сем всему народу, - еда у кого телца взях, или осля, или кого от вас насилствовах, или кого утесних, или от руку некоего приях мзду... извещайте на мя, и возвраъцу вам. И реша к Самуилу, - свидетельствует святой историк, - вси людие: не обидел еси нас, Ниже насилствовал еси нам, ниже утеснил еси нас, ниже взял еси от руки чиея что (1 Цар. 12; 3-4). Сами чувствуете, братие, как бы хорошо в мире было, если бы каждый судия и правитель мог оканчивать свое поприще так, как окончил оное возлюбленный Господом своим Самуил! (Сир. 46; 16). 

   Из благочестивых царей Израилевых вместо всех один - Давид. Но я не знаю, как изобразить вам его кратко. В Давиде целый рай добродетелей. Вы сами непрестанно слышите в церкви красные песни сего прекраснейшего из"царей: скажите, какой чистой и возвышенной мысли, какого благого чувства, каких побуждений к терпению, каких утешений нет в этих песнях? Судите же после сего, какое богатство духовное было в самом сердце Давида? Но и в сем раю появлялось иногда терние! Ужасно было падение Давида: но праведник, аще падет, не разбиется. Давид восстал выше, нежели каким пал. Диавол и теперь, думаю, каждый раз содрогается, когда слышит покаянную молитву Давидову: Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое! Часто повторяет сию молитву Церковь, но еще чаще должны повторять ее те из нас, кои имеют нужду в покаянии Давидовом. 

   После Давида, братие, вы, вероятно, желали бы слышать что-либо о Соломоне. И я хотел бы с радостью вспомянуть перед питомцами мудрости о мудрейшем из царей, песням, паремиям, притчам и сказаниям (Сир. 47; 19) коего удивлялись целые страны и народы. Но, увы, мудрость не соблюла того, кто не был верен ей до смерти! (Откр. 2; 10). Знавший все, от кедра... до иссопа (3 Цар. 4; 33), забыл Бога отцов своих! Да ведаем, как сильна в падшем человеке наклонность к чувственности, когда не берут против нее мер вовремя, и не сражаются с нею до крови; и как слаб бедный разум наш, когда выйдет из пределов веры и страха Божия и начнет мудрствовать по стихиям мира (Кол. 2; 8). 

   Времена царей Израилевых были вместе и временами пороков: нечестие одних поощряло и усугубляло ревность других. Велик лик пророков, божественны видения, чудны дела и жизнь! 

   Кто не удивлялся и не благоговел, слыша подвиги Илии? Не напрасно изображают его с мечом; вся жизнь Илии была меч для нечестия, а слово яко свеща горящая (Сир. 48; 1). Гонящий и гонимый: гонящий идолов и гонимый идолопоклонниками - он не мог, наконец, найти на земле по себе места и взят огненным вихрем на небо (4 Цар. 2; 11). Дивный огонь сей открылся с неба; но первый и главный источник его был в сердце Илии, столь долго и сильно пламеневшем святой ревностью по славе Бога Израилева. 

   Не менее чуден Елисей, дерзнувший просить и возмогший вместить сугубый дар даже против того, который обитал в Илии (4 Цар. 2; 9). Многочисленные чудеса Елисея показывают, что и у людей Божиих, как у Самого Бога, не изнемогает никакой глагол (Сир. 48; 14). Елисей не взят на небо, подобно Илии (ибо что было бы с землею, если бы лишить ее святой персти всех праведников?), но и в утробе земной показал себя небесным, оживив своими костями мертвого (4 Цар. 3; 21). 

   Жизнь пророков, оставивших нам свои писания, менее известна: но уста их не менее свидетельствуют о величии духа, на них почивавшего. 

   Что яснее и величественнее предсказаний Исайи? Это - евангелист Ветхого Завета. Произнося свои пророчества, он, кажется, стоял в духе у самых яслей и Креста. Вы не раз будете слышать его в продолжение наступающих праздников. 

   У Иеремии столько же слез и воздыханий, сколько слов. Это - пророк покаяния. Кто хочет возбудить в себе печаль по Бозе, тому должно читать его плач над развалинами Иерусалима, который изображает всякую душу грешную. 

   Иезекииль исполнен символов. Некоторые из них так ясны и разительны, что и разумный отрок видит смысл и силу пророчества, несмотря на глубину его; а некоторые так многознаменательны и таинственны, что могут быть понимаемы вполне разве одними Ангелами. Из Иезекииля взято дивное пророчество, читаемое в Великую Субботу на утрене, где, под образом оживления сухих костей на поле, предсказано воскресение мертвых (Иез. 37; 1-28). 

   Немало символов и у Даниила, предсказавшего седминами своими самое время явления Мессии (Дан. 9; 24-27). Но, не видения и символы должны остановить нас в сем муже желаний (Дан. 10; 11), а то редкое обстоятельство, что он был не только великий пророк и чудотворец, но вместе с тем и глава всех мудрецов Вавилонских, - царедворец и правитель областей. Как умел он совместить столь разнообразные должности? Тем, что всегда отдавал каждому свое: Божие - Богови, кесарево - кесареви. Нужно ли было успокоить царя изъяснением пророчественного сна, виденного, но забытого, - Даниил отложил сон и пищу, дабы испросить у Бога откровение тайны (Дан. 2; 18). Потребовалось ли стать за честь Самого Бога Истинного, против безрассудного повеления царева, - Даниил отложил всю приязнь царскую и все почести, самую любовь к жизни из любви к истине. Свидетели - львы, к коим Даниил был брошен на снедь за то, что не хотел на несколько дней (только на несколько дней!) оставить своей обычной молитвы (Дан. 14; 31). 

   Вспоминая Даниила, нельзя забыть трех отроков Вавилонских, его содругов по трудам правительственным, а паче по вере. Отроки сии весьма известны всем по их ревности к славе Бога Израилева, за которую были ввержены в печь огненную, и по тому чуду, коим спасены от смерти. Но редкие из нас знают и помнят то чудесно-благотворное действие, какое оказал над сими отроками пост; а память о сем для наших времен всего нужнее, когда в отношении к постам Церкви господствует едва не всеобщее пренебрежение. Не так думали и поступали святые отроки. Не желая нарушить закона отеческого касательно пищи, они, несмотря на плен свой, отказались от роскошных яств, коими хотели питать их при дворе царя Вавилонского. Приставник их опасался, чтобы вследствие сего, лица их перед царем не оказались унылыми, и не навлекли на него казни. Но по прошествии десяти дней опыта, явишася лица их блага и крепка плотию паче отроков, ядущих от трапезы царевы (Дан. 1; 15). То есть пост оказал действие вовсе противное тому, коего так много боятся миролюбцы! Произвел даже то, чего наиболее ищут они! Роскошь, напротив, расслабляя дух, по необходимости, рано или поздно, отнимает бодрость у самого тела и сокращает жизнь, как то показывают бесчисленные примеры. 

   При возвращении из плена Вавилонского особенными орудиями Промысла Божия для Церкви были Неемия и Ездра, оба - образцы истинной любви к Отечеству. Нельзя любить более народа и страны своей, как любили они; тело их было в Вавилоне, а дух привитал на развалинах Иерусалима. Чесо ради лице твое прискорбно есть, а неси болезнуяй? -спросил Неемию однажды царь Персидский. Како не быти прискорбну лицу моему, - отвечал Неемия, - понеже град, дом гробов отец моих опусте, и врата его сожжена суть огнем (Неем. 2; 2-3). Следствием сих слов было возвращение многих Иудеев из плена и восстановление стен Иерусалимских. 

   Ездра, кроме подобной же ревности по Иерусалиму и кроме благодеяний своим соплеменникам, коих он очистил, между прочим, от примеси язычества (1 Езд. 10; 10-18), достоин вечной, всемирной памяти за то, что собрал рассеянные пленением священные книги Ветхого Завета и привел их в настоящий вид. 

   После времен Ездры до пришествия Христова у Иудеев уже не было пророков в собственном смысле сего слова, но по временам продолжали являться мужи дивные и святые. 

   Таковы Маккавеи, спасшие Отечество от ига Антиохова и восстановившие поклонение Богу Истинному. Подвигами Маккавеев наполнены две книги, носящие их имя; и христианские герои не имеют нужды в лучших образцах любви к Отечеству и мужества против врагов. 

   Таков Елеазар, девятидесятилетний старец, некий от первенствующих книжников. Мучители умоляли его, по крайней мере,притворить себе аки ядуща поведенная от царя, но противные закону Моисееву, мяса: да сие соделав избавится от смерти (2 Мак. 6; 18, 21-22); но богомудрый старец не восхотел притворством искупить, или паче осквернить последних дней своих, - и вместо преступной снеди вкусил смерть мученическую. 

   Таковы, наконец, Захария, отец Предтечи, праведный Иосиф, коему обручена была Святая Дева, и Симеон Богоприимец. Но сии мужи, будучи часто упоминаемы в Евангелии, весьма известны всем нам и, можно сказать, сами проповедуют за себя и призывают к подражанию своим добродетелям. 

   Время положить конец воспоминанию и слову, и выйти из облака свидетелей (Евр. 12; 1). Так, апостол Павел в Послании к Евреям называет сонм святых мужей ветхозаветных; и я не знаю, как лучше и яснее можно было бы выразить их нравственное отношение к нам. Подлинно, это свидетели верные, неподкупные, неумолкающие, свидетели за нас или против нас! Желаете знать, о чем свидетельствуют они? О том, что все видимое и настоящее временно и ничтожно, вечно же и решительно важно для всех нас одно невидимое и будущее; о том, что взыскующим горнего града надобно жить как странникам и пришельцам на земли, не по обычаям века сего, а по духу и требованиям века онаго; о том, что всякому истинно верующему должно уготовить душу свою во искушение и быть верным и мужественным до смерти; о том, наконец, что спасение всех и каждого не в ином ком, как в обетованном Избавителе мира. О сем свидетельствуют все праведники Ветхого Завета, свидетельствуют и словом, а наипаче жизнью. 

   Но, братие мои, многие ли из нас приемлют сие свидетельство (Ин. 5; 31-34) и внимают ему? Многие ли даже знают о нем? Лик ветхозаветных праведников ежегодно два раза является в церковном богослужении перед празднеством Рождества Христова, но его примечают только служители алтарей, и разве небольшое число ревностных посетителей храмов. Для всех прочих это Божественное облако свидетелей является и сокрывается так же, как мимолетящие облака в воздухе. Так мало сообразуемся мы с попечительностью Церкви Божией о нашем спасении! Она изобретает разные для сего средства, ежегодно представляет их пред очи наши, а мы - и не думаем о них! Не подобает, - скажем и мы словами апостола, - не подобает, братие моя возлюбленная, сим тако бывати! (Иак. 3; 10). Церковь ежегодно две последние недели перед праздником Рождества Христова посвящает воспоминанию святых мужей Ветхого Завета; то же должно делать и нам. Двух недель достаточно для того, чтобы изучить, не только чтобы воспомянуть их жизнь. Некоторые не могут читать сами Священного Писания: пусть сделают это могущие - и для себя, и для других. Это будет вместо злата и ливана для грядущего с небес Господа. Только было бы благое желание соответствовать намерению Церкви, а за желанием не замедлит явиться и благое дело. Когда мы захотим узнать о чем-либо из житейских вещей, то всегда узнаем; почему не быть тому же и в отношении вещей духовных? Аминь. 

   Наше время отличается, между прочим, великой наклонностью к занятию прошедшим, так что самые бедные повествования о нем находят себе обширный круг читателей. Наклонность сама в себе похвальная, могущая служить основанием ко многому, истинно доброму и полезному. Ибо прошедшее, хорошо понимаемое, содержит в себе весьма много уроков для настоящего. Только, к сожалению, наклонность сия - заниматься прошедшим - обращается у нас большей частью вокруг предметов, явно вредящих уму и сердцу. Те, напротив, предметы из области прошедшего, кои всегда способнее по существу своему просвещать ум и питать душу, продолжают оставаться едва не в совершенном забвении. Говоря сие, я имею в виду Священную Историю. Много ли обращается на нее внимания? Часто ли занимаемся мы ее святыми лицами и событиями? Самое распространение просвещения между всеми сословиями не спасает в сем отношении от жалкого неведения. Многие могут пересказать со всей подробностью, как основался Рим, кто и когда царствовал в Египте, или Вавилоне; а спросите их: как основана на земле Церковь Христова, кто более других потрудился для Царства Божия? И они будут отвечать - молчанием! 

   Таким образом, мы и с сей стороны делаем не бесполезное дело, когда, сообразно указанию Церкви, занимаемся воспоминанием святых лиц Ветхого Завета. Может быть, через это некоторые из нас узнают, как Священная История наша богата великими людьми и великими деяниями всякого рода, а узнав это, почувствуют охоту ближе ознакомиться с сими лицам, и с тою Божественною Книгой, которая содержит их историю. 

   Ныне, сообразно обещанию нашему, мы должны привести себе на память жизнь и деяния святых жен Ветхого Завета, дабы и жены имели свои собственные образцы добродетелей. Притом мы желали бы примером святых жен Ветхого Завета внушить женам Нового особенно ту важную и благотворную мысль, что жена может быть виновницею спасения не только своего, но и многих; и все это может делать она, нисколько не выходя из своего круга, в котором поставлена рукою премудрого Творца. 

   Мысль сия, как, может быть, ни покажется некоторым с первого взгляда неудобоисполнимою, приходит сама собою на ум при взоре на первую и последнюю жену Ветхого Завета. Ибо кто первая и кто последняя? Первая - Ева, последняя - Мария. Ева, послушав змия, породила грех и смерть; Мария, вняв гласу Архангела, породила правду и бессмертие. От жены проклятие, и от Жены благословение! Не явное ли указание на то, чем может и чем должна быть жена? Может быть, и чаще всего бывает, поводом ко греху, источником соблазнов, виновницей скорби и бедствий. А должна и может быть, если захочет, стражем невинности своей и других, распространительницей святых нравов, мира и благоденствия. Как Ева породила грех и смерть? Неуместным любопытством и легковерием, привязанностью к красивому виду плода запрещенного, желанием действовать без мужа и руководить им самим. Не такие ли пороки, братие, кои и доселе наиболее обладают женским полом и наиболее через него вредят человечеству? Чувственность и без того сильно действует в падшем человеке, а когда жена поставляет главным делом своим прельщать, то чувственность становится неукротимой. Отсюда сколько греха! Сколько потерянных раев невинности! Взаимные отношения людей и без того подвержены многим недоумениям, встречам и борьбе; но они совершенно перепутываются, обращаются в неиссякаемый источник распрей и вражды, когда еще жены вмешиваются притом в дела мужей и хотят господствовать над их поведением и отношениями. Отсюда сколько зла, расторгнутых связей, превращений порядка дел, даже бедствий общественных! 

   Что заставляет жену выходить, подобно Еве, из своего круга? Желание оказывать как можно более своего влияния, давать наибольшее упражнение своей деятельности и талантам. Но всего этого, как мы сказали, наилучшим образом может достигнуть жена, не выходя из своего круга. Пример тому Мария. Какая из жен была скромнее Ее, неизвестнее для мира в свое время? Что было теснее Ее круга личной деятельности? И однако ж Мария соделалась источником благословения для всего человечества. Чем? Тем, что за Свое смирение, чистоту, преданность Промыслу удостоилась родить и воспитать Спасителя миру. - Вот образец для жен! 

   Рождение и воспитание чад в страхе Божием есть такое средство, коим каждая жена может действовать во спасение не только свое, но и других - целых семейств и обществ. И, во-первых, рождением. Это у истинно христианской жены не одно плотское действие: она зачинает не от одной плоти и крови. Для сего у христиан брак и есть Таинство; для сего супруги при венчании и приемлют благодать освящения. Рожденные в страхе Божием чада бывают святы и приносят с собою на свет благословение миру. Второе, неисчислимое по своим плодам, средство у матерей действовать ко благу человечества - есть христианское воспитание детей. Мать долгое время составляет для младенца целый мир: в ее очах он видит в первый раз рай или ад, Отца Небесного или духов злобы. Не много может сообщить мать младенцу, но это немногое пойдет на всю жизнь. Язык ее более состоит из действий, нежели слов, но он тем вразумительнее и незабвеннее. Образ благочестивой матери остается у некоторых последней святыней, когда все святое потеряно, и все еще охраняет их от последнего ниспадения в бездну нечестия или отчаяния. 

   Вы не осудите меня, братие, за это предварительное размышление, зная, как нужен и важен предмет, о коем я говорил сейчас. Обратимся теперь ближе к нашему делу. 

   Итак, Ева, последовав внушению змия, была первой виноницей бедствий для рода человеческого. Событие плачевное, долженствующее служить для всех жен источником всегдашнего смирения. Впрочем, грехопадение Евы так богато вознаграждено благочестием и подвигами Марии, что мужеский пол нисколько в сем отношении не имеет права сетовать на пол женокий. Вознаграждено и покаянием самой Евы. Не напрасно она и по падении названа матерью всех живущих (Быт. 3; 20). Распространение через нее на все потомство жизни плотской не заставило бы Адама наречь ее сим высоким именем. Без сомнения, мать всех живущих подала всем живущим пример жизни не по плоти только, но и по духу. Не ее ли покаяния плодом был Авель? 

   Болезни деторождения, доставшиеся в наследие от Евы всем женам, должны при каждом возобновлении своем приводить им на память происхождение греха и бедствий и праведный суд Божий на грешников; а это должно располагать их к благодушнейшему перенесению этих болезней, как наказания от руки Божией. Что налагает Сам Бог, то не может быть вредно, как бы ни было прискорбно и трудно. Это - жертва очистительная за грех! И коль скоро жена переносит болезни деторождения в духе веры, покаяния и смирения, то она тем самым покрывает множество грехов и своих, и своего мужа. 

   После Евы в Священном Писании не упоминается по имени ни об одной святой жене до Сарры, жены Авраамовой. Это, однако же, не значит того, чтобы в продолжение столького времени не было святых жен. Жены великих патриархов, например Ноя, не могли быть женами грешными. Матери великих святых, например Авраама, без сомнения, и сами отличались чистотою. Но Священное Писание умалчивает о святых женах сего времени, вероятно, потому, что они не участвовали непосредственно в судьбе Церкви, подобно последующим. 

   Первая из таковых Сарра, жена Авраама. Как супруга отца верующих, она разделяла с ним все несчастия, коими Бог испытывал, очищал и укреплял его веру, и во всех случаях явила себя достойною великого жребия, показав, как должна вести себя жена великого и святого мужа. Случай дважды отторгал Сарру от своего супруга, и она подвергалась опасности сделаться женою царя то Египетского (Быт. 12; 15), то Герарского (Быт. 20; 2); но всякий раз возвращалась тою же, какою была взята. Подвергшись непредвиденному соперничеству Агари, Сарра вышла победительницей, не выступая из прав жены, подчиненной мужу. Была искушена и тем, от чего наиболее страдает чувствительность жены - неплодством, но умела победить его силою веры, показав в этом случае своим примером, что у жен, кроме чувственных, нерешительных и неверных, есть духовное, самое верное средство, к препобеждению немощей естества: вера и молитва. 

   Не менее примечательны в Сарре ее скромность и повиновение мужу. Сам Господь назвал ее вместо Сары Саррою, то есть, госпожею множества, - в знак того, что от нее произойдут цари и народы (Быт. 17; 15-16). Немало было и других причин к возвеличению себя. Но Сарра оставалась покорной женой Авраама, господина того зовущи (1 Пет. 3; 6), как замечает апостол. Замечание весьма нужное для тех жен, кои, отличаясь какими-либо особенными качествами, или сделав что-либо очень полезное в кругу семейном, или вступив в какие-либо благоприятные связи, потом вследствие сего теряют уважение к мужу, не знают своему влиянию никаких мер, и ставят себя главою дома, коею, по апостолу, всегда должен быть муж (Еф. 5; 23). Такая жена, как бы ни казалась себе и другим разумною, и как бы, по видимому, ни успевала в своих делах, не будет госпожею множества, не составит прочного счастья для своего дома и рода: ибо Господь гордым противится! (Иак. 4, 6). 

   Подобно Сарре, и еще очевиднейший подвиг в разрешении неплодства посредством веры и молитвы, совершила потом, во времена судей, Анна - мать пророка Самуила. Что Самуил был сын ее молитв, об этом прямо говорит Священная История (1 Цар. 1; 17); но мы не погрешим против сей Истории, если скажем, что ее же молитвы явились причиною, того, что сей сын был - не кто другой, а Самуил! Надобно только прочесть в книге Царств, как молилась сия святая жена о разрешении ее неплодства, - и тотчас видишь, что таких необыкновенных молитв и плод не мог быть обыкновенным (1 Цар. 1; 10-16). 

   Но не будем опережать порядка времен. Невестка Сарры, жена Исаака, Ревекка, дивна своим вниманием к путям Промысла касательно судьбы своих детей. Нося во чреве двух близнецов, она почувствовала в себе борьбу их, - и через откровение узнала, что от нее произойдут два родоначальника, из коих больший поработает меньшему. Послушная горнему указанию, святая жена не остановилась на этом. Видя подтверждение его в характере детей, она благоразумной хитростью исправила погрешность мужа и, вопреки пристрастию его к старшему сыну, умела низвести благословение первородства на младшего - достойного. Поступок в прямом своем значении неудобоприкладный к нашим нравам, ибо у нас нет патриархального благословения для первородных, но по духу своему весьма поучительный для матерей. Кто не знает, как нужно заранее узнавать природные наклонности, а вместе с тем и природное предназначение детей? От этого зависит нередко судьба семейств и целых поколений. Но никто не может сделать сего лучше матери. Ее дело посему самому следить за свойством детей; ее же дело и направлять, когда нужно, по примеру Ревекки, волю отца касательно предназначения детей к тому или другому роду жизни и занятий. Матери в этом отношении могут быть истолковательницами путей Промысла. Только важное дело сие должно быть совершаемо матерями не по собственному какому-либо пристрастию, не по желанию властвовать в доме и распоряжаться судьбою детей, а, подобно Ревекке, в духе веры и чистой любви к детям: иначе лучше предоставить все сие дело одному отцу. 

   В Сарре, Анне, Ревекке видны добродетели более семейные, хотя и они имели влияние на отдаленное потомство, даже на судьбу самой Церкви. Хотите ли, братие, видеть жен, действующих в круге жизни общественной, куда вводятся они иногда Самим Богом для показания, что в Его деснице и слабая жена становится креплынею мужей? Примером таковых жен во времена Моисея была сестра его Мариам, во времена судей - Деввора, во времена царей Израилевых - Олда и Юдифь. 

   Мариам предводила ликом израильтянок, когда они воспевали благодарственную песнь Богу за чудесный переход Чермного моря.Взя же Мариам пророчица, - так пишется в книге Исхода, - тимпан в руце свои, и изыдоша вся жены вслед ея со тимпаны и лики: преднача же им Мариам, глаголющи: поим Господеви, славно бо прославися! (Исх. 15; 20-21). 

   Таким образом, прекрасный дар, который украшает многих из нынешних жен, - петь и играть на инструментах, - сестра Моисея умела употребить на прекраснейшее дело всенародного прославления имени Божия! Что препятствует женам употреблять - в своем кругу - сей дар подобным образом и ныне? Менее ли древних израильтян Отечество наше видело над собою благодеяний Божиих? Менее ли для души и чувства будет пищи, для дружеских собраний воодушевления, если вместо бездушных и душетленных песен, приводящих в страсть и поющую и слушающих, предметом домашнего пения и игр на инструментах сделаются гимны духовные, прославление чудес и благодеяний Божиих? Знаю, что, говоря таким образом, я покажусь для некоторых странным; но пусть сами вникнут получше в дело - и увидят, как изящные искусства далеко уклонились у нас от истинной цели, и какой отсюда вред для нравственности, даже для самых искусств, ибо истинное искусство, подобно истинному знанию, живет и питается не землею, а небом. 

   Вероятно, Мариам помогала Моисею не одним ликоначальством над женами в общественных собраниях, ибо Писание называет ее пророчицею (Исх. 15; 20). Несмотря на это, Промысл показал в Мариам, как жена, и в звании пророчицы, не должна выступать из своего круга и восхищать себе не принадлежащего. Однажды Мариам дерзнула вместе с братом Аароном возглаголать на Моисея, пререкая правам его на особенную честь пред народом (Чис. 12; 1-16). Проступок по видимому был не великий, ибо происходил более от недоразумения, нежели от злости, притом общий сестре и брату, но Аарону, предварившему суд покаянием, вместо наказания был один строгий упрек, а Мариам, умедлившая раскаяться, подпала ужасной семидневной проказе. Да не забывают сего те, впрочем благи жены, кои, участвуя каким-либо особенным образом в устроении блага Церкви, дерзают потом усваивать себе право располагать ее судьбою, и в случае разногласия их мнений с ходом дел, позволяют себе глаголать, подобно Мариам, на самых Моисеев. Такое самозабвение и посягательство сами по себе суть уже признак духовной нечистоты и проказы, от коей надобно очиститься строгим покаянием. Делай и трудись для Церкви, но не думай господствовать над домом Божиим, у коего есть свои, Богом данные, приставники. 

   Девворе суждено было свыше быть судьею и матерью (Суд. 5; 7) всего Израиля; и она исполнила верно свое великое предназначение. Но смирение и скромность жены не оставляли Деввору и в звании народо-правительницы. Узрев в Вараке способность быть защитником Отечества, она тотчас хотела на него возложить тяжесть народодержавства; только малодушие его принудило скромную жену выйти с ним на поле брани. Величественная песнь, воспетая Девворою после победы, доселе свидетельствует, как среди земного величия далека была она от земной гордости (Суд. 5; 1-32). 

   Третья из ветхозаветных жен, действовавших в круге общественном, есть Олда, или Олдана. Она представляет разительный пример, как жена, несмотря на слабость пола своего, может сосредоточить в себе все, что есть лушего в целом Отечестве, и служить посредницей между землею и небом (2 Пар. 34; 22-28). Деввора была такой, когда у Израиля не было ни царя, ни судии; а Олда жила в такое время, когда у Израиля был царь и притом - Иосия, был первосвященник и притом - Хелкия (4 Цар. 22; 8); и однако же и этот царь, и сей первосвященник ходили к Олде за откровением воли Божией! Так у Бога нашего и в этом отношении нет приятия лиц: кто святее, муж ли, жена ли, тот и ближе к Нему. Неприятна была воля Божия, которую Олде надлежало возвестить; но дивная жена небоязненно возвестила ее и царю, и первосвященнику. 

   Что касается Юдифи, то величие ее так необыкновенно, что о ней скорее надобно упомянуть для удивления, нежели для подражания. Решившись употребить телесную красоту свою на защиту отечественного города, Юдифь простерла самоотвержение до последних пределов, так что одна черта отделяла ее от опасности греха. Руководясь верою, она умела пройти невредимо над бездной и, не повредив себе, спасти Отечество; но обыкновенная добродетель могла бы в этом случае сто раз пасть сама. Посему-то я и называю геройство Юдифи достойным более удивления, нежели подражания. Кто хочет более ознакомиться с сей необыкновенной женой и ее безпримерным поступком, тот пусть прочтет самую книгу, носящую ее имя: там увидит он, между прочим, с какой радостью поспешила Юдифь в свой мирный домашний круг тотчас по окончании необыкновенного подвига, и как мало занимала ее телесная красота после того как ею спасено Отечество (Иудифь 16; 22). Из частных жен, от Моисея до плена Вавилонского, преимущественного внимания заслуживают Руфь, праматерь Давида, и вдовица Сарептская, у коей жил Илия пророк. В целой всемирной истории трудно отыскать пример любви семейной трогательнее того, какой представляет Руфь. Свекровь ее Ноемминь, желая блага овдовевшей невестке, хотела, чтобы она осталась в своем племени и не возвращалась с нею в Иудею, из коей выгнал их на время голод. Что же Руфь? Не срящи мене то, - отвечала она, - еже оставити тебе или обратитися мне от тебе, но идеже идеши ты, и аз пойду, и идеже водворишися ты, водворюся и аз: людие твои людие мои, и Бог твой Бог мой; и идеже аще умреши, умру и тамо погребуся (Руфь 1; 16-17). Таким прекрасным словам и чувствам соответствовала и вся жизнь Руфи, за что она из язычницы удостоилась соделаться праматерью Давида, а через него - и Самого Спасителя мира. 

   О вдовице Сарептской дал свидетельство Сам Господь, когда сказал, что многи вдовицы беша во дни Илиины во Израили... и ни ко единей их послан бысть Илиа, токмо в Сарепту Сидонскую к жене вдовице (Лк. 4; 25-26). Великое предпочтение заслужила она, между прочим, тем, что, несмотря на свою крайнюю бедность, имела столько веры, что решилась пропитать во время глада пророка. За это чванец елея и горсть муки пшеничной не оскудели у ней во все время глада, - и над нею уже начинало исполняться то, что потом замечал в себе Павел: яко нищи, а многи богатяще (2 Кор. 6; 10). А ныне, братие, о многих людях надобно сказать, к сожалению, противное: вся, по видимому, имуще, а ничтоже содержаще (см.: 2 Кор. 6, 10). Это те, иже убо иматъ богатство мира сего, лежаща на лета долга, при виде брата требующа затворяют утробу свою (1 Ин. 3; 17), богатеют в себя, а не в Бога (Лк. 12; 21), приобретают таким образом по видимому весь мир, а теряют - душу! (Мф. 16; 26). Думают, обыкновенно, что у них все еще мало; боятся, благотворя другим, обидеть себя: а того не помнят, что иже дает убогим, не оскудеет! (Притч. 28; 27). 

   И времена плена Вавилонского, как ни несчастны были для Евреев, украшались, однако же, не одними великими мужами, а и святыми женами, так что самые язычники говорили: кто презрит людий сих, иже имут у себе жен таковых! (Иудифь 10; 19). Тогда для Еврея главная добродетель была сохранить в чуждой земле верность Богу отцов. Есфирь не только сохранила ее, но и жертвовала для нее жизнью. Промысл дал ее в жену Артаксерксу, царю Персидскому, а он, наущенный врагами Иудеев, дал повеление избить сей народ по всему царству. Никто дотоле не знал, что Есфирь - Иудеянка; тут еще более было причин скрыть свое происхождение. А Есфирь здесь-то и открыла его, - с явной опасностью жизни, только бы спасти народ свой, - и спасла! Святое дерзновение царственной жены подвигло на милость сердце царево, и погибель, приготовленная народу Божию, пала на главы врагов его, а поступок Есфири сделался предметом ежегодного торжества для всего народа израильского (Есф. 9; 19-31). 

   Сусанна прославилась мужеством другого рода - борьбой за свое целомудрие. Что нужнее сея добродетели для жен? - Без целомудрия жена есть сосуд погублен (Пс. 30; 13). В целомудрии самое существо жены. Сусанна, несмотря на нечистоту нравов у язычников, между коими жила, твердо знала это, и еще тверже хранила. Обольстители поставили ее в крайность - избрать утехи любви преступной, или - смерть! Юная израильтянка немедленно избрала - смерть! Но Господь не попустил потерять жизни той, которая готова была отдать ее за свою невинность. 

   Прекрасным воспоминанием целомудренной Сусанны можно бы заключить и все воспоминание ветхозаветных жен, если бы не представлялось еще одно лицо из времен Маккавейских, коего пример особенно нужен для жен Нового Завета. В самом деле, братие, женам христианским мало иметь обыкновенные добродетели: верность Богу, отечеству, супругу, скромность, благоразумие и чистоту; от них, как и от мужей, как и от всех последователей Христовых, требуется еще, чтобы они, когда потребует долг, умели оставлять все, - супруга, детей и весь мир для Бога. Пример этой-то высокой добродетели видим в чудной жене времен Маккавейских. Свирепый Антиох умучил пред ее очами семерых детей ее, принуждая их к идолопоклонству. Какое зрелище для сердца матери! Между тем, она, вместо слез или жалоб, или потери чувств, как это последовало бы с матерью обыкновенной, самакоегождо их увещаваше на мучение отеческим гласом (2 Мак. 7; 21). Наконец остался один. Сами мучители остановились; сам царь просил ее, да будет юноше советница на спасение (2 Мак. 7; 25). И обезчадствованная матерь обещала советовать: что же усоветовала? Сыне, - воскликнула она, - помилуй мя носившую тя во чреве девять месяцей и млеком питавшую тя лета три... молю тя, чадо, да воззриши на небо и землю, и вся, яже в них, видящь уразумееши, яко от не сущих сотвори сия Бог, и человечь род тако быстъ: не убойся плоторастерзателя сего, но достоин быв братии твоея, восприими смерть, да в милости с братиею твоею восприиму тя (Мк. 7; 27-39). Мученический венец не замедлил после сих слов сойти на главу сына и матери. 

   Сойдет, сойдет драгоценный венец сей и на главу всякой матери, которая там, где нужно, в состоянии будет отказаться, ради Бога и Его Святого Закона, от любви плотской к детям. Ибо не среди одних гонений можно приносить такую жертву. Редкая матерь не встречает случаев, где любовь к детям борется с любовью к Богу. Да не предпочитает временного блага детей вечному, да будет готова видеть их лучше мертвыми плотию, нежели умершими духом, - и она поступит по чину жены Маккавейской! 

   Обратимся теперь ко всему сонму святых жен ветхозаветных. Что видим во всех их? Все они, по выражению апостола, во-первых,свидетельствованы быша ...верою (Евр. 11; 2-3); жили не столько плотью, сколько духом, не сколько в видимом и настоящем, сколько в невидимом и будущем. Любили супругов, детей, Отечество, но главным предметом любви их был Бог и обетованный Избавитель мира. Из сей-то небесной любви проистекало в них все великое, чем они прославились на весь мир. 

   Во-вторых, все святые жены были весьма свободны от суетных обычаев женских, украшая себя, по апостолу, не плетением влас и убором головы, не обложением злата и лепотою риз, а кротким и молчаливым духом, потаеным сердца человеком (1 Пет. 3; 3-4), то есть сердечными совершенствами. Ничего не может быть почтеннее жены, украшенной таким образом: она украшает собою самую бедность. Напротив, никакое злато и роскошь не могут прикрыть гордого и строптивого нрава; никакая вода драгоценных камней не заменит чистоты целомудренного взора и сердца. 

   В-третьих, все святые жены оказывали глубокое повиновение своим мужам. Сама Сарра, как мы видели, послушаше Авраама, господина того зовущи (1 Пет. 3; 6). Муж глава жене, данная Самим Богом: посему искать главенства на земле, значит для жены - идти вопреки явной воле Божией. На земле, говорю, ибо на небе есть Жена, честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим. 

   Все святые жены любили домашний кров. Даже те из них, кои рукою Промысла изводимы были на поприще общественного действования, с радостью спешили в семейный круг, когда оканчивали свое дело. 

   Открыть ли вам, братие, наконец последнюю черту, коею апостол Павел довершает изображение характера всех святых ветхозаветных как мужей, так и жен? Она состоит в том, что все они умерли, не прияша обетования, Богу, - прибавляет Апостол в изъяснение, - лучшее что о нас предзревшу да не без нас совершенство приимут (Евр. 11; 39-40). 

   Когда доходишь чтением до сего места у Апостола, то не знаешь иногда, что думать о нем. Ибо лучшее, без всякого сомнения, должно принадлежать лучшим; а мы, братие, что значим в сравнении с ветхозаветными праведниками? 

   Самые лучшие из нас не суть ли яко дети в сравнении с такими мужами, каков Авраам, Иов и другие? Посему, едва ли нам дано лучшее не потому, что мы - худшие! Им суждено жить во мраке сеней и гаданий потому, что они сами были якоже светила в мире(Флп. 2; 15), способны прогонять современную им тьму; а мы поставлены среди полудня благодати, дабы хотя обилием внешнего света рассеяна была наша внутренняя тьма. Но, как бы то ни было, а по внешности, состояние наше далеко превосходит состояние ветхозаветных праведников: младенец теперь видит то, чего желали видеть и не видели все патриархи и пророки. 

   Что же, братие, производит в нас это обилие света благодатного? Чувствуем ли мы свое высокое преимущество быть членами Церкви новозаветной и пользуемся ли им как должно? Так ли твердо веруем в Пришедшего, как они веровали в Грядущего? Так ли сильно любим Видимого, как они любили Невидимого? У Господа нет лицеприятия; кому много дано, с того много и взыскивается. Чего же не взыщут с нас, если мы, пользуясь всеми дарами благодати, рождаясь, можно сказать, и умирая у подножия яслей и Креста, не будем уметь найти в них своего спасения! Божественное облако свидетелей, как Апостол называет лик ветхозаветных святых, свидетельствующее теперь для нас, не будет ли свидетельствовать тогда против нас? Лот скажет: я среди Содома мог сохранить чистоту нравов, а они среди собратий по вере, под сенью Церкви и ее пастырей, не могли остаться верными Закону Божию. Иов скажет: я на гноище и в ранах нашел в себе столько сил, чтобы благословлять имя Господне, а они, проводя жизнь большей частью в тишине и мире, не умели быть преданными воле Божией и не роптать на Промысл. Иосиф и Сусанна будут обличать тех, кои погубили свое целомудрие; Руфь будет свидетельствовать против юношей и юнот, непокорных родителям. Сарра станет против жен, неверных своим мужьям. Каждый грешник найдет против себя свидетеля, и каждая грешница - свою обличительницу. 

   Да сохранит Господь всех нас от такового свидетельства и обличения, молитвами этих же самых свидетелей и обличителей! А для сего память их, не на час только или на день, а навсегда, да будет со всеми нами! Аминь. 

   При всем желании продолжать наши собеседования с вами, возлюбленные братие, мы едва было не умолкли на весь наступающий праздник. Причиною сего была немощь - не телесная, а духовная; а причиною немощи - величие торжества, необъятность чудес и знамений Вифлеемских, глубина и неисследимость преславной Тайны явления во плоти Сына Божия. Чем более размышляли мы о сей Тайне, тем менее находили в себе способности изобразить ее в подобающем виде. Ум озарялся светом; память предоставляла пророчество за пророчеством, событие за событием; воображение преисполнялось святых образов; сердце воспламенялось любовью к Предвечному Младенцу, почивающему в яслях; но слово оставляло нас, и уста запечатлевались; мы были способны только благоговеть и удивляться, а не беседовать. Так текло время; и если бы можно было нам ограничиваться самими собою, то желалось бы навсегда остаться в этом безмолвном изумлении чудесам и тайнам любви вечной. 

   Но потом мы встретились с мыслью, что при всей духовной скудости нашей, на нас лежит священный долг делиться с вами, при подобных случаях, и мыслями, и чувствами нашими. Из самих яслей Вифлеемских, казалось, исходил некий тайный глас вразумления. Служитель и провозвестник Евангелия, хотя и недостойный, - так, казалось, слышал я, - почто медлишь возвестить славу Спасителя твоего, и хочешь пребыть безгласным, когда все вещает о Нем? Если не можешь возвыситься до благовестил о самой Тайне Воплощения и идти с мудрыми волхвами за звездою выспреннего богословия; то гряди смиренно вослед пастырей в вертеп, к яслям; изобрази своим слушателям, что там совершается; повтори вслух провещанное евангелистами. Довлеет и то, чтобы всяк слышащий возблагоговел пред Тем, Кто, оставив славу, юже от века имел у Отца, является ради нас со всеми немощами младенчества. А, возблагоговев, да научится, подобно Спасителю своему, отвергать суетную славу мира, любить простоту и смирение, полагать за братию душу свою. 

   Повинуясь сему гласу, мы исходим пред вас, братие, с одним Святым Евангелием: в нем наши будущие беседы; здесь все наше и ваше поучение. Следуя со смирением и в простоте духа за евангелистами, пойдем, куда поведут нас; будем видеть, что покажут нам, слышать, что возвестят, слагая, подобно Пресвятой Деве, виденное и слышанное в сердце своем, то есть, обращая его для себя посредством благоговейного размышления в пищу для души и сердца. Таким образом сама собою составится, как надеемся, при помощи благодати Божией, неоскудная трапеза духовная на грядущие дни праздничные. 

   Душе света и истины, силы и могущества, дивным посредством коего Слово стало плотию! (Ин. 1; 14). Сотвори, да плоть теперь станет для нас словом, да обратятся события Вифлеемские в живые уроки духа для нас, обложенных плотью; да, оживотворенные верою, возможем восприять внутрь себя, в самые сердца наши, предвечное Слово, почивающее в яслях Вифлеемских, и соделаемся способными принимать от Него те Божественные глаголы, кои Оно Само всегда готово простирать ко внутреннему человеку нашему. 

   Иисус Христово рождество еще бе, - так начинает святой Матфей благовестие о рождении Спасителя: - обрученней бо бывши Матери Его Марии Иосифови, прежде даже не снитися има, обретеся имущи во чреве от Духа Свята (Мф. 1; 18). Итак, Пресвятая Дева была обручена в то время, когда благоволил зачаться и родиться от Нее по плоти Единородный Сын Божий. Зачем нужно было обручение Той, Которая не знала и не хотела никогда знать мужа? (Лк. 1; 44). Затем, ответствуют святые отцы, что для преславной тайны воплощения Сына Божия нужен был до времени покров и завеса: ибо безсеменное зачатие, возвещенное Святой Деве Архангелом, открытое Духом Святым отчасти праведной Елисавете, оставалось недоведомым для всех прочих. После сего, что было бы со Святою Девою, если б Она оказалась имущей во чреве, не быв обручена мужу? Чем бы показалась Она Иудеям, если пред самим святым Обручником Ее, как увидим, явится яко бракоокрадованная? - "Аще бы сие (то есть плодоношение без мужа) от начала было Иудеям явно, - любомудрствует святой Златоуст, - то камение вергли бы на Деву, и акибы преступницу осудили ю. Аще бо о прочих, их же многажды указания имеяху в Ветхом Законе, явственно безстудствоваху: то чесого не рекли бы, сие (безсеменное зачатие) услышавше; ибо имеяху все прошедшее способствующее им время, николиже что тако приносившее. Аще бо по толиких знамениях еще Его сына Иосифа нарицаху; то како бы прежде знамений веровали, яко от Девы родися?" 

   Итак, чтобы устроить для Святой Девы защиту не только от Иудеев, но и от самого закона, который угрожал побиением камнями деве, плодоносящей без мужа, - премудрость Божия предрасположила обстоятельства так, что Святая Дева, во время рождения Божественного Младенца, находилась в состоянии обручения. Евангелисты не сказывают, как произошло это необыкновенное обручение; но Святое Предание сохранило для нас сведение о сем событии, столь важном не только в жизни Богоматери, но и в деле нашего спасения. 

   Хотите ли выслушать с благоговением, что говорит Предание? Когда Святая Дева, - так повествуют древние отцы Церкви, - после введения Своего во храм достигла совершенных лет, то первосвященники объявили Ей, что в настоящем Ее возрасте уже невозможно Ей более оставаться при храме, и что, следуя общему обыкновению, Она должна избрать себе супруга. Но Мария объявила решительно, что Она, посвященная родителями и Сама посвятив Себя Богу, не может принадлежать никому из людей. Первосвященники изумились такому, безпримерному в Ветхом Завете, обету девства (ибо в то время, вызываемые благословением многоча-дия и надеждою рождения обетованного Мессии, все девы Израиля почитали за величайшее несчастье остаться навсегда вне супружеского состояния); но, уважая святую решимость Отроковицы, Коей чистота нрава и жизни была им совершенно известна, не дерзнули принуждать Ее к оставлению святого обета. И как святых родителей Марии уже не было в живых; то, дабы доставить Ей вне храма необходимое пристанище, почли за лучшее найти такого человека, который решился бы принять имя Ее супруга, не пользуясь его правами. После усердной молитвы к Богу, да Сам укажет такого мужа, священники, быв вразумлены особенным знамением свыше, вручили Пресвятую Деву одному благочестивому старцу от рода Давидова, именем Иосиф, который, обручившись с Нею по закону, пота Ее с собою из храма в Назарет, где находилось его жилище. - Так изъясняется преданием таинственное обручение Пресвятой Девы! 

   Уже судя по такому обручению, праведный Иосиф всего менее мог ожидать - увидеть обрученную себе Деву непраздною. И вот, Она, однако же, обретеся имущи во чреве! Можете представить, что должно было произойти при сем в душе святаго старца! - Святая Церковь нисколько не преувеличивает дела, когда говорит, что он в это время имяше бурю помышлений сумнительных. Может быть, сто раз он не верил своим очам; начинал думать и бросал мысль; обращался к земле и небу за разрешением сомнения - и не находил его. Наконец, волнующаяся мысль нашла пристанище: но, Боже мой, какое пристанище? "Бракоокрадованную помышляше Ю", - как выражает Святая Церковь. Ничего не могло быть мучительнее сей мысли для чистой души святого старца; но другой мысли не было. Что делать? Куда обратиться? Можно бы вопросить Саму Деву и потребовать изъяснения: но что вопрошать? - мыслил кроткий старец. Зачем смущать и терзать вопросами Ту, Которая и без того должна страдать от Своего положения? Так, самая кротость и доброта Иосифа служили ему во искушение. Равным образом, можно было ожидать, что Сама Плодоносящая раскроет и объяснит Свое состояние; ибо не могла Она не заметить смущения в хранителе Своего девства, не могла не страдать душою, видя его страждущим; но и Она молчала! Почему? Потому, что дело Ее было тайною не столько Ее, сколько Божиею: а как открыть тайну Цареву без воли Царя? Молчала потому, что молчал Сам Господь. Ему, - помышляла Она, - известно наше положение, наше смущение и страдание; если найдет нужным, то Сам поднимет завесу, снимет с нас тяжелый крест; не найдет - будем нести его! Отец не оставит Своего Сына, а Сын - Матери. 

   Но что Провидение? Где Архангел, благовествовавший радость? Зачем он не поспешит удалить от Святейшего святых подозрение, столь ужасное? Возблагоговеем, братие мои, пред величием Премудрости Божией: се един из самых дивных путей ее! Мы видели, почему нужно было опустить завесу обручения над безсеменным зачатием неискусобрачной Богоневесты: во свете откровения, коим теперь пользуемся, нетрудно приметить, для чего на сей завесе, как некоему призраку, допущено было появиться на время и мрачному подозрению в бракоокрадовании. Такое уничижение Сына и Матери не только не противоречило великой цели явления во плоти Сына Божия, но, можно сказать, было самым естественным ее проявлением и вместе началом Его великого служения спасению рода человеческого. Ибо для чего Сын Божий оставил престол славы, и подобно последнему из сынов человеческих вселился во утробу Приснодевы? Для того ли, чтобы, явившись на земле, принять от всего рода человеческого честь и поклонение, подобно тому, как оные приемлются от ликов ангельских? Нет, Сын Божий является на земли не яко Господь и Владыка, а яко Искупитель и Посредник; является во плоти для того, чтобы соделаться жертвою за грехи и неправды наши, претерпеть казнь, нами заслуженную, и таким образом оправдать нас и примирить с правосудием небесным. 

   Что же удивительного, если, сообразно цели пришествия Своего на землю, Он, еще во утробе Матерней, соделывается предметом мрачных подозрений, вступая, таким образом, еще до рождения на лествицу искупительных страданий и уничижения, коею Он будет идти до самого конца Своей жизни? И для служителей преславной тайны - Марии и Иосифа, настоящее тяжкое положение их было, конечно, не без великого плода духовного. Святая Дева соделывается теперь Матерью Бога Слова; святой Иосиф должен будет вскоре нарещись отцом Его. Какая великая честь и слава для обоих! А вместе с тем какая великая опасность для смирения, сего основания всех добродетелей. Ублажат Мя вси роди (Лк. 1; 48), паки могло представиться в уме Марии, и в соображении Иосифа, и не всегда в такой чистоте, в какой представилось среди святого восторга, при свидании с праведной Елисаветою. И вот, против сей опасности превозношения рукою Самого Промысла, сотворившего такое величие (Лк. 1; 49), воздвигается мрачная, но крепкая ограда - подозрение в бракоокрадовании. Не до помыслов уже о земной какой-либо почести было теперь Той, Которая, за мнимое несоблюдение чести, не могла без смущения взирать даже на хранителя Своего девства, и подвергалась опасности строгого осуждения по самому закону. Не до самомнения и величаний будет и Святому старцу, когда он, вразумленный свыше о происходящем, вспомнит, какими мрачными очами взирал он на Того, Кто благоволил восприять от нареченного отца Свое имя. Между тем, Святая чета, страдая от тяжкого искушения, тем самым приобщалась уже страданиям Искупителя мира; и в то время, как Он возрастал во утробе Матерней плотью, Она возрастала духом, выравниваясь таким образом внутренно с высотою Своего внешнего положения. В Святом старце, кроме того, тяжкое обстоятельство подозрения послужило, как сейчас увидим, случаем к обнаружению пред очами всего мира чрезвычайной доброты его души у необыкновенной кротости сердца. 

   Два пути было теперь для Иосифа выйти из мучительного состояния и положить конец своим душевным страданиям. Он имел, во-первых, все право обличить непраздную Отроковицу всенародно, предав Ее строгости закона Моисеева на подобные случаи; но такая строгость была совершенно противна и кроткому нраву старца, и тому уважению, которое, при всех его подозрениях, продолжала внушать к Себе Святая Дева равноангельным нравом и житием Своим. С другой стороны, Иосиф мог оставить все дело без внимания, и продолжать в молчании носить имя супруга Той, Которая, по его мнению, была бракоокрадованною; но такой образ действий был противен совести, решительно отвращавшейся от всякого потворства нечистоте и от всякого соучастия неправде. Что же делает, наконец, святая и кроткая душа? Иосиф же, — замечает евангелист (Мф. 1; 19),- праведен сый, то есть, столько же добр и милосерд, как и правдив и чист, не хотя Ея обличити, восхоте тай пустити Ю: решился, то есть, разойтись с Девою тайно, без оглашений, не вредя Ее чести и безопасности, на каковой поступок самый закон давал ему полное право. 

   Благодарим тебя, святой старче, за твое снисхождение; но в нем уже нет более нужды: довольно терзалось твое сердце недоумениями, приготовься услышать весть, которая стократно вознаградит тебя за все! 

   Сия же ему помыслившу, се, Ангел Господень во сне явися ему, глаголя: Иосифе, сыне Давидов, не убойся прияти Мариам жены твоея; рождшее бо ся в Ней, от Духа есть Свята: родит же Сына, и наречеши имя Ему Иисус; Той бо спасет люди Своя от грех их. Сие же все бысть, да сбудется реченное от Господа пророком, глаголющим: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог (Мф. 1; 20-23). 

   Приметьте, братие, силу выражения евангельского - сия же... помыслившу; то есть тотчас, как только мысль о тайном отпущении от себя Обрученной утвердилась в душе старца. Значит, Провидение, хотя закрывалось десятью завесами, с бдительностью следило за всеми движениями души Иосифовой; и вот, как только настала минута к действию, завесы тотчас все падают: сия же... помыслившу, се, Ангел Господень... явися - может быть, тот самый, который благовествовал и Марии Ее безсеменное зачатие, то есть Гавриил; ибо такие тайны вверяются не многим. Во сне явися: потому что благопокорливая душа старца, как замечает святой Златоуст, не имела нужды в более чудесном явлении Ангела наяву; с другой стороны, разительное согласие сновидения с обстоятельствами, равно как и приятое во сне от Ангела откровение, достаточно будут ручаться за свое происхождение свыше. Ибо, что говорит Ангел? Говорит о таких предметах, кои не могли быть доведомы никому из смертных, то есть о внутренних, тайных помыслах его души: не убойся прияти... жены твоея: рождшее бо ся в Ней от Духа есть Свята. Открывает, далее, будущее, известное единому Богу: родит же Сына... Той бо спасет люди от грех... наречеши имя ему Иисус. Самое название Иосифа сыном Давидовым употреблено не без особенной силы. Иосиф был бедный древодел; а его именуют теперь не только потомком, даже сыном Давидовым, и посему ближайшим наследником всего величия Давидова. Для чего? Дабы таким образом вдруг поставить его на высоту настоящего его положения, с коей он низпал было так глубоко своим мрачным подозрением. Иосифе, сыне Давидов, - выражение дружеское, и в то же время вразумляющее. Потомок Давида, - как бы так вещал Ангел, - почто ты малодушно поникаешь под бременем собственного своего величия? Почто не приведешь себе на память древней, неотъемлемой славы дому твоего, и смущаешься, когда подобает токмо радоваться? Род Давида, к коему принадлежишь ты, унижен и усечен до корени; но не из него ли должен произойти Царь славный, Спаситель всего мира? И не от Девы ли должен родиться Он? Довольно предавался ты мрачным мыслям, терзался, страдал: узнай истину и возрадуйся! Рождшееся - что так смущает тебя - не от человек есть, а от Духа Свята. Отроковица точно родит Сына, и ты, хотя не отец Его, будешь иметь честь нарещи Ему, по праву отцов, имя - Иисус. Сие, а не другое наименование приличествует Рожденному; потому что Он спасет весь род человеческий от греха и смерти вечной. Чрезвычайные вещи совершаются в дому твоем, и однако же такие, кои давно были предсказаны в слух всего Израиля пророками.Сие же бысть, да сбудется реченное от Господа пророком глаголющим: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог. 

   Такое указание на пророчество, по мнению святого Златоуста, могло служить для Иосифа вместо руководственной нити, даже на тот случай, если б он не удержал в памяти всех подробностей своего сновидения. Но можно ли было забыть такой сон? И вот, Иосиф, по свидетельству евангелиста, восстав от сна, сотвори, якоже повеле ему Ангел, и прият жену свою, то есть прият паки сердцем и душою, решившись было пред сим удалить Ее из своего дома; ибо, что он не удалял еще Ее, - видно уже из того, что Ангел явился немедленно, как образовалась в душе старца мысль об удалении. 

   Открыл ли при сем Святой старец прежние, мучительные недоумения свои Пресвятой Деве? И открытие могло послужить к общей радости и утешению о пройденном искушении, и неоткрытие не могло уже вредить миру и тишине сердечной; ибо одно сияющее радостью лицо Иосифа и усугубившиеся нежные попечения об Отроковице могли дать знать Ей, что хранитель Ее девства введен в тайну, доселе для него недоведомую. 

   Думаю, что и нам не нужно много слов для обращения себе в урок того, что мы видели. Тем, кои избираются на особенное служение тайнам Божественным, на совершение великих предопределений небесных, и для сего удостоиваются особенных откровений и, так сказать, содружества с небом, - свойственно представлять себе, что они находятся под особенным охранением свыше, и посему иметь особенное упование и дерзновение. Так, Богом избранные души, кто бы вы ни были, Провидение блюдет вас яко зеницу ока. Если с чьей, то с вашей главы не падет ни одного волоса без воли Отца Небесного. Но не мните, чтобы по тому самому вы были свободны от искушений. Вас-то, напротив, наипаче и ожидают они во множестве; для вас-то, яко сосудов златых, и уготовляется очищение огнем седмерицею. Пример - все великие и богоизбранные исполнители советов Божиих. Посморите на жизнь их! После их добродетели, чем исполнена она, как не искушениями и встречами самыми тяжкими? Что всего дороже, самая честь и невинность ваша, как показывает пример Пречистой Матери Господа, может подлежать подозрениям самым мрачным. Вы можете сделаться предметом тяжких сомнений даже для тех, коих уважением всего более дорожите, кои суть ваши сродники, ваши благотворители, други и любимцы души вашей. 

   Какой совет преподать вам на сей случай? Что приличествует вам в этом мучительном положении? Совершенное ли молчание, по примеру Марии и Иосифа? Может приличествовать и сие бесценное молчание, если вы возросли духовно в меру их веры, преданности и упования. По крайней мере, не спешите преждевременными изъяснениями и воплями слагать с себя креста, на вас возложенного, не освятившись им в душе своей, не облобызав его всем сердцем, не почувствовав его живоносной силы. Всегда будьте внимательны не столько к своей - малой чести, сколько к путям Божиим, ожидая во всяком случае более свыше - от Господа, управляющего всеми событиями и назирающего все пути наши, нежели снизу - от себя самих, от своего благоразумия и дальновидности. Что вся земная слава и честь для тех, кои возлюбили славу Божию, стремятся к почести вышнего звания! Только бы наше бесчестие не было заслужено нами, не вредило делу Божию и не наносило соблазна ближним; а то пусть проносят имянаше яко зло (Лк. 6; 22. Мф. 5; 11): это един из видов блаженства, указанных для нас Спасителем нашим. Настанет великий день откровений, когда обнаружатся все тайны, когда пред лицом Ангелов и всего мира явится: кто и что был каждый из нас. Аминь. 

   Что, если бы мудрости человеческой самой предоставлено было начертать план явления на земли великого Посредника между землею и небом? Не потщилась ли бы она удалить от колыбели Божественного Отрочати всякое неудобство и бедность? Не почла ли бы за долг окружить происхождение Его на свет знамениями и чудесами, славою и велелепием? Но Премудрость Божия поступила другим, противным образом. И мы увидим знамения и чудеса, но только те, кои были, так сказать, неизбежны при столь чрезвычайном событии, каково явление во плоти Сына Божия; первее же всего увидим бедный вертеп и ясли, пелены и слезы; все прочее - звезда и восточные мудрецы с дарами, самые хвалебные хоры Ангелов суть токмо, - смеем сказать, - второстепенные черты в сей Божественной картине. Памятуя сие, мы должны, братие мои, искать в рассматриваемых нами событиях величия не внешнего, земного и чувственного, а внутреннего, духовного, того величия, которое состоит в отвержении всего великого и славного по суду и понятиям мира суетного. Божественное величие сие откроется здесь в таком избытке, что самое пламенное воображение не в состоянии объять его всецело. 

   Уже приближалось время, определенное законом естества, в которое имел произойти на свет Творец естества. Но святая чета обитала в Назарете, месте жительства Иосифова; а обетованному Спасителю мира надлежало родиться в Вифлееме, ибо пророк, за пять веков, вслух всего народа Иудейского изрек: и ты, Вифлееме, доме Ефрафов, ничим же меньши еси во владыках Иудовых; из тебе бо... изыдет Вождь, Иже упасет паству моя Израиля. Славному пророчеству сему необходимо надлежало исполниться; но как? - Сказать Иосифу, чтобы он с Пресвятою Девою шел теперь в Вифлеем? - Это было бы всего удобнее; но такое исполнение пророчества было бы не столько исполнение, сколько приспособление к пророчеству: так может действовать человеческая мудрость, а не Божественная; и Провидение избрало другой путь, его достойный. Иудея имела в это время и своего царя, Ирода; но, подобно многим другим странам, зависела от верховной власти Рима. И вот, Римскому кесарю Августу пришло на мысль - велеть сделать перепись всей подвластной ему вселенной. Без сомнения, владыка Рима имел для сего свои причины и побуждения, - может быть, очень умные и основательные, может быть, очень неумные и неосновательные; как бы то ни было, только поведением Августа о переписи открывалась вся удобность к тому, чтобы древнее пророчество о рождении обетованного Избавителя в Вифлееме могло исполниться теперь во всей силе, без малейшего нарушения свободы человеческой. 

   Благоговея перед сим распоряжением Премудрости Божией, не оставим, однако же, братие мои, вместе с тем приметить здесь и новую, поучительную черту самоуничижения будущего Искупителя человеков. Ибо что должно последовать в отношении к Нему вследствие переписи римской? Имя Иисуса, сладчайшее и достопокланяемое имя, перед величием коего, по свидетельству апостола, преклоняется всякое колено небесных, земных и преисподних (Флп. 2; 10), будет от самого рождения записано в число подданных кесаря, наряду с именем последнего из сынов Израилевых. Гордый владыка Рима не удостоит, конечно, и взглянуть на списки имен, присланные из Иудеи, но те, кои были приставлены к делу о переписи, не раз могли читать в них, что в Вифлееме, у одного из потомков Давидовых, именем Иосиф, промыслом древодела, есть осмодневный сын, именем Иисус... Да послужит сие к утешению тех, кои всю жизнь не имеют другого названия, кроме слуги и раба: это первое из титл, кои принял по рождении Сам Сын Божий. А те, кои при самом рождении обременены титулами и отличиями, да научатся из примера Спасителя своего - не полагать в них своего величия, а искать его в бескорыстном служении Богу и ближним. 

   Поелику у Евреев был обычай вести народные переписи по коленам, племенам и родам; а всякое колено, племя и род имели свои определенные города и места праотеческие, то повеление кесаря о переписи привело в движение всю Иудею. Идяху, - говорит евангелист, - вси написатися, кождо во свой град (Лк. 2; 3). Святому Иосифу поэтому надлежало отправиться в Вифлеем, фамильный город Давида, коего он был потомком. Мария, яко жена, кои не подлежали переписи, могла, по-видимому, оставаться дома; сего требовало самое положение Ее, но Она была, по свидетельству Предания, последняя в Своем роде, не имела ни братьев, ни сестер; а таковые, яко наследницы имени и всего рода отеческого, подлежали переписям наравне с мужами. Таким образом, и Марии, несмотря на Ее состояние, надлежало оставить мирный кров домашний и идти в Вифлеем, чтобы записать Свое имя в список подданных кесаря. Взыде же и Иосиф от Галилеи, из града Назарета, во Иудею, во град Давидов, иже нарицается Вифлеем, зане быти ему от дому и отечества Давидова, написатися с Мариею обрученою ему женою, сущею непраздною (Лк. 2; 4-5). 

   Сущею непраздною, то есть, как бы так говорил Евангелист, хотя Она была не праздна, хотя посему Ей лучше бы оставаться дома, так как путешествие в Вифлеем сопряжено было для Нее с крайним неудобством и трудностями. Может быть, Святой старец утешал себя на сем пути мыслью, что пребывание его в Вифлееме не будет продолжительно, и он, воздав кесарево кесареви, успеет возвратиться в дом для воздаяния Богови, яже Божие. Но скоро ли могла дойти очередь в переписи до бедного древодела Назаретского, который, хотя и вместе с нареченною Женою Своею происходил по прямой линии от Давида, не имел другого отличия, кроме старческих власов, и внутренней, единому Богу доведомой, чистоты души и сердца. Посему, егда быста тамо, исполнишася дние родити Ей (Лк. 2; 6). 

   Исполнишася дние. Как бы уже ни одним днем не могло быть отсрочено то, что не одним, а многими днями отсрочивается иногда для прочих сынов человеческих! С такой точностью начинает исполнять все законы природы человеческой Тот, Кто грядет вознаградить и искупить Своею правдою нарушение всех законов всеми человеками. Закон общества хочет, чтобы имя Его, еще не рожденного, внесено было в перепись Римскую; и се, Он в Вифлееме, вместе с нареченным отцом и Матерью непраздною! Закон природы требует, чтобы младенцы, зачатые во утробе, происходили на свет по девятимесячном плодоношении; и се, Он исходит на свет тотчас, егда... исполнишася дние родити! 

   По крайней мере, Матерь Сына Божия будет иметь теперь в Вифлееме все спокойствие и удобство, так необходимые в то время,егда... исполнишася дние родити! Какой-нибудь из старейшин Иудейских поспешит предоставить свои чертоги в убежище Матери обетованного Мессии? Тем паче какой-либо священник Вифлеемский будет молить о том, чтобы его дом освятился и прославился рождением великого Царя? Нет, о сем рождении не должны ведать ни старейшины, ни священники, никто, кроме Матери и нареченного отца. Значит, оно произойдет там, куда пристают все путешественники? Ах, Святой старец и Мария рады были бы и такому месту, как оно ни шумно теперь и ни беспокойно; но Иосиф обошел уже все подобные места в Вифлееме, и ни в одном из них не нашлось пристанища: все занято и наполнено народом! Кто же примет под кров свой Деву и старца? Кто даст место рождения Сыну Божию? Никто: не бе им места во обители (Лк. 2; 7). Явится, по крайней мере, какой-либо Ангел и укажет путь, хотя к вертепу и яслям, ибо и подобные места неизвестны тем, кои не были жителями Вифлеема, а пришли в него случайно. Нет, и Ангелы возвестят, прославят Рожденного, но не окажут видимой услуги при рождении Того, Кто Сам пришел послужить всем. 

   Ужели же в таких чрезвычайных обстоятельствах святая чета будет предоставлена самой себе?.. Да, братие, она была предоставлена самой себе, - да разумеем, до какой чрезвычайной степени простирается самоотвержение Сына Божия, при самом явлении Его в нашей бедной плоти и, следовательно, до чего может простираться испытание тех, кои желают быть подобны Ему в уничижении и страданиях, дабы войти потом вместе с Ним и в славу Его. 

   Старче святый и праведный! остается снова действовать тебе одному: собери последние силы свои и поищи еще необходимого для Девы пристанища, хотя окрест Вифлеема: между тварями разумными нет его; может быть, найдется между неразумными... В самом деле, недалеко от Вифлеема, среди каменных скал, его окружающих, находилась одна пещера, в коей пастыри со стадами своими имели приют от бури и непогод. Для сей же цели внутри пещеры изсечено было в стене углубление, служившее вместо яслей для животных. В сию-то пещеру, - и то, вероятно, после долгих и трудных исканий старца, - уклонилась теперь Святая чета для пристанища! В сих-то яслях благоволил возлечь Тот, Который имеет престол небо и подножие землю, и на Коего не могут взирать Херувимы и Серафимы! 

   О, братие мои, прекратим всякое слово, оставим на время всякое размышление; станем в духе у этих яслей и повергнемся всем существом своим пред Тем, Кто возлежит в них!.. Слава, вечная слава беспримерному снисхождению Твоему, Божественный Человеколюбец! Бедные пелены Твои драгоценнее для нас всех царских украшений Давида и Соломона; ясли, в коих возлежишь Ты, стократ священнее храма Иерусалимского. Ибо что там теперь в этом храме? Одни праздные символы Твоего пришествия и Твоего великого служения; а здесь, в этой пещере и в этих яслях - спасение всего мира. Чем более сокрываешь Ты Свое величие под кровом смирения; тем более мы чувствуем безприкладную Твою любовь к нам и желание подражать Тебе и Твоему Божественному младенчеству. Да померкнут пред нами все обманчивые светила суетного величия земного, да не будет нам высшей похвалы, как точию хвалиться яслями и Крестом Твоим; да соделаемся кротки, смиренны, нищи духом, ничтоже имуще в мире, якоже был Ты, от начала до конца Твоего пребывания между нами. 

   Не взирая на всю скудость и стесненность положения святой четы с Божественным Младенцем в пещере Вифлеемской, тот, однако же, уклонился бы от истины, братие мои, кто бы подумал, что такое положение было чем-либо неприлично для Спасителя мира в настоящих обстоятельствах. Нет, судя именно по этим обстоятельствам, оно было самое лучшее, и показывало, как Провидение Отца Небесного, при всей сокровенности его, невидимо бдело над судьбою возлюбленного Сына. Ибо положим, что для Святой четы перед временем рождения и нашлось бы какое-либо свободное место в гостиницах Вифлеемских; взамен сей выгоды сколько бы было неприятности от шума народного, от любопытства людей праздных, от молвы и соглядатайства! Здесь, напротив, за городом, в вертепе Святая Дева и Святой старец были одни, среди полной свободы, совершенно удалены от мятежа человеческа, в невидимом присутствии Отца Небесного. Таким образом, завеса неизвестности, долженствовавшая быть простертой над колыбелью Сына Божия, останется во всей неприкосновенности и будет скрывать Божественное лицо Его, доколе Он, проведя тридесять лет в Назарете, не изыдет в Свое время, окруженный знамениями и чудесами, на великое дело служения роду человеческому. Тщетно посему Ирод будет напрягать все силы, истощать все средства, чтобы дойти до следов Божественного Отрочати, почивающего в яслях вертепных; удостоившиеся созерцать сие Отроча и поклониться Ему - пастыри и волхвы не изменят тайне, а жители Вифлеема, хотя бы и нашлись между ними способные быть орудием кровожадного тирана, не в состоянии будут указать искомое. 

   С другой стороны, деторождение Той, Которая зачала и родила не от семени человеческого, а от Духа Святаго, без сомнения, не было подобно рождению прочих матерей, зачинающих в беззакониях и рождающих во грехах, - не сопряжено с трудностями и болезнями и, следовательно, не имело обыкновенной в подобных случаях необходимости в помощи чуждой. Евангелист, не без особенной силы и намерения, говорит в сем случае о Пресвятой Деве, что Она - роди Сына своего Первенца и повит Его, и положи Его в яслех (Лк. 2; 7). Это значит, что Святая Дева Сама приняла на Свои пречистые руки Божественного Младенца; Сама повила Его пеленами и положила в яслех; и Сама же, без сомнения, первая тотчас поверглась на колена пред Тем, Который удостоил Ее чести быть Своею Матерью. Таким образом, говорю, рождение Спасителя нашего, не взирая на крайнюю степень смирения, простоты и бедности, окружено было всей чистотою, безмолвием и приличием, подобающим Явлению во плоти Святейшего святых. 

   Между тем, как явственно, братие мои, отражается цель вочеловечения Сына Божия во всем, что окружает теперь рождение Его! Сын Божий, как заметили мы, облекается в бренное естество наше и является, яко един от сынов человеческих, для двух преимущественно причин: дабы, приняв на Себя грехи наши, удовлетворить за них правде Божией, и дабы в Своем лице и жизни преподать нам пример смирения, чистоты и терпения. Но воззрите на убогий вертеп и ясли, воззрите на Предвечное Отроча, повитое, страждущее, плачущее! Что это все, как не жертва за грехи наши? Для чего уста Премудрости и Разума связаны немотою младенческой, как не в вознаграждение гордости нашего разума, ненаказанности и буйства наших помыслов, предерзости и нечистоты нашего языка? Для чего руки Всемогущества (ибо Отроча есть вместе и Бог Предвечный) повиты пеленами, как не в наказание за наше своеволие, наши необузданные желания, нашу вражду и противоборство уставам небесным? Что значит эта бедность, окружающая теперь Царя славы, сии страдания, встречающие Его от утробы Матерней, как не возмездие за те нечистые чувственные удовольствия, в кои сыны века сего, или паче все мы любим погружать себя? Отроча Божественное плачет, якоже прочие младенцы, но Его слезы имеют другой источник: Оно болезнует о грехах наших; это - начало Его ходатайственной молитвы за нас пред престолом Правды вечной, начало самое естественное для Него и вместе самое поучительное для нас, долженствующее поразить грешника стыдом и ужасом, сокрушить его греховное нечувствие и ожесточение. 

   Да, братие мои, тогда как мы обыкновенно начинаем свои поучения к вам словами, Спаситель наш предначал в яслях проповедь Свою ко всем нам не словами, а делами и слезами. Он является Младенцем, да научит всех нас простоте и безлестию младенческому; является бедным и ничтоже имущим, да заставит полюбить бедность и нищету духовную; является плачущим и злостраждущим, да воодушевит к перенесению искушений и гонений от мира. Ах, если б мы были чисты и святы, яко Ангелы или яко первый человек в раю, Сын Божий являлся бы нам тогда в славе и величии небесном. Даже и теперь, если бы Он пришел к нам для принятия от нас славы и поклонения, мы узрели бы Его (как узрим некогда) седящим на престоле, окруженным Ангелами и Архангелами. Но Он приходит искупить, оправдать, уврачевать, освятить нас; и потому является яко ходатай, яко жертва за всех, - и яко пример для всех, — является Младенцем, возлежащим в яслях. 

   Возблагоговеем убо пред сими яслями, яко бесценным символом и залогом нашего спасения; поспешим приобщиться в духе веры священнодействию Вифлеемскому и жертве, за нас там приносимой; усвоим себе навсегда великий пример смирения, нам оттуда подаваемый. Нищие и худородные мира, станьте небоязненно у яслей Вифлеемских, и восприимите от Возлежащего в них дух мужества и терпения! Не радость ли, что ваше состояние видимо подобно состоянию Спасителя вашего, что вам нет нужды делать никаких перемен в нем? Ибо те же рубища и нищета, те же слезы и страдания, то же изгнание от мира. Надобно только усвоить себе добровольно тяжелый жребий свой на земле, полюбить свою нищету и худородность, быть таковыми же в духе, каковы по плоти, то есть смиренномудрыми, не привязанными ни к чему земному, преданными во всем воле Божией, выну (всегда) стремящимися к почести вышнего звания. Тогда ваш жребий лучше всех жребиев в мире, ибо вы, по самому положению своему, на пути царском, близ рая, у лог Спасителя и Господа вашего. 

   Но как стать у яслей Вифлеемских сильным века сего, богатым сокровищами земными, тем людям, кои осуждены, так сказать, от самого рождения своего жить среди изобилия и утех чувственных? Как, - говорю, - стать ныне всем таковым у яслей Вифлеемских и не почувствовать стыда и смущения? Ибо, если пред царем земным, когда он облечен печальными одеждами, явиться в ризах светлых, с роскошью и великолепием, было бы непростительной дерзостью; то можно ли без смущения воззреть на нищету Иисусову тем, кои, если воздыхают иногда и стонут, то единственно от чрезмерного множества благ земных и пресыщения ими? Но, братие мои, есть и для вас средство примириться с яслями Вифлеемскими и с нищетою Спасителя вашего. Он является ничтоже имущим, отнюдь не для того, чтобы обнажить вас от стяжаний и сокровищ ваших; напротив, Он готов к тому, что вы имеете, придать еще большее, ибо для всех, и бедных и богатых, приносит с Собою целое Царство Небесное. Чего же Он хочет от вас? Хочет того самого, что необходимо для спасения душ ваших: да, наслаждаясь благами земными, не забываете благ небесных и наслаждаетесь первыми с умеренностью и благодарением к Подателю их; да не прилепляете ни к чему на земле сердца вашего и, обладая многим, сами не будете обладаемы ничем; да употребляете стяжания ваши не на удовлетворение только собственных нужд и желаний, а и на дела веры и человеколюбия, на помощь страждущим братиям вашим; да будете, наконец, подобно мудрым волхвам, готовы, по гласу свыше, оставить все, дабы идти в Вифлеем и повергнуть к подножию Отрочати ваше злато, ваш ливан и смирну. Поступая таким образом, можно и среди величия земного иметь нищету духовную и, не оставляя порфиры и виссона, с благодушием явиться пред ясли Вифлеемские для принятия мира и благодати от Того, Кто богат сый, нас ради обнища, да мы все, и богатые и бедные, обогатимся Его нищетою. Аминь. 

   Сим торжественным приглашением начались ныне радостные песнопения в честь и славу настоящего празднества. Святая Церковь твердо памятует древнее изречение Ангела, что тайну цареву добро хранити, дела же Божия открывати славно (Тов. 12; 7): и поскольку тайна воплощения, ныне воспоминаемая, есть величайшее из дел Божиих, то приглашает всех и каждого к исповеданию ее, обещая за то, как бы в награду, усугубление духовной радости: "приидите, возрадуемся Господеви, настоящую тайну сказующе!" 

   Кто не захочет радоваться? - Но как сказать тайну? Ту тайну, которая, по апостолу, была "от века сокровена в Самом Боге, и ныне хотя явися", но только святым Его (см.: 1 Кор. 2; 7), кои суть сами тайна для нас грешных? Как нарещи ту тайну, в которую некогда желали приникнуть -только приникнуть - самые Ангелы (1 Пет. 1; 12), и которую, может быть, л доселе, подобно нам, желают скорее слышать друг от друга, нежели исповедать всем и каждому? 

   Подлинно, братие, если смотреть при сем на собственную немощь, на слабость нашего ума, на косность нашего языка, то удобнее, всего удобнее любити - молчание. Но, к счастью нашему, мы призываемся к исповеданию такой тайны, которая, несмотря на великость ее, уже многократно и многообразно возвещена была пророками, сказуема и внушаема апостолами, изъясняема и проповедуема отцами и учителями Церкви и, можно сказать, непрестанно, разными гласами и в разных видах, доселе возвещается самой Церковью. Вослед таких вождей можно идти с уверенностью и не знающим хорошо пути; за хором таких гласов можно петь во славу Божию и не совершенно искусным в пении. 

   Итак, братие, "приидите, возрадуемся Господеви, настоящую тайну сказующе!" Сказующе вопреки лжеименному разуму, взимающемуся на разум Божий, - вопреки лицемерной плоти, страшащейся самого снисхождения к человекам любви Божественной, - вопреки грехолюбивому миру, ищущему в самых тайнах Божиих защиты своему нечестию! 

   Лжеименный разум твердит, что явление во плоти Бога есть событие, выходящее из всех пределов разума, несообразное с его началами, и потому могущее более производить, нежели разрешать недоумения; а мы скажем, что это тайна, хотя великая и непостижимая, но вместе светлая и просвещающая, способная руководить бедный ум наш в самых трудных и мрачных его путях и изысканиях. 

   Долупреклонная плоть и грехолюбивый мир готовы самое низшествие Сына Божия обратить в покров своей нечистоты, в предлог к нераскаянности и коснению во грехах; а мы скажем и возвестим, что в этом событии есть все, чем только может пробуждаться чувство покаяния, питаться вера и благочестие, что это - тайна святая и освящающая. 

   Первое скажем ныне, а второе, если угодно будет Господу, скажем завтра. 

   Желая вопреки лжеименному разуму, думающему видеть в тайне воплощения Сына Божия один непроницаемый мрак, показать, что это тайна светлая и всепросвещающая, - мы, однако же, весьма далеки, братие, от того, чтобы не допускать в сей тайне никакого мрака, и усиливаться обратить оную из предмета веры в предмет совершенного ведения. Если человек когда-либо и достигнет такой степени совершенства в познании тайн Божественных; то это должно произойти не здесь, где мы, по выражению апостола, верою... ходим, а не видением (2 Кор. 5; 7), а там, где, по словам того же апостола, мы познаем Бога так, как теперь сами познаны Богом (см.: 1 Кор. 13; 12). В этой жизни тайны спасения нашего по необходимости превышают наше разумение, - подобно как высокие истины превышают понятия детей, хотя и преподаются им и приемлются от них верою. Посягательство на всеведение в этом отношении, кроме того, что не дает обещанного и того, к чему стремится, вредит вере уже тем, что обессиливает тайны спасения, обращая их поверхностными разъяснениями из живых и величественных событий в хладные и мертвые умозрения. Сей-то недуг любознательной пытливости имел в виду святой Павел, когда отвергал пытливость слова, чтобы не упразднить ею креста Христова (1 Кор. 1; 17). Сию же самую крайность должны теперь обойти и мы, и указать для обхода вам, дабы не упразднить яслей Христовых, не лишить их того Божественного при-мрака, коим они отделены от земли. Для сего будем твердо помнить, что воплощение Сына Божия есть, по апостолу, велия... тайна (1 Тим. 3; 16); велия уже по неизмеримости Существа, Которое при сем навсегда соединилось с человечеством; велия по способу сего соединения, коего никакой ум вполне проникнуть не может; велия по своим действиям, простирающимся на все человечество, на весь мир и на всю вечность; велия, наконец, по тем чудесам, кои предшествовали сему событию, предуготовляли, окружали его и за ним последовали. 

   Но, воздав таким образом подобающую честь великой тайне воплощения Сына Божия, мы к ее же славе, вопреки лжемудрованиям разума, утверждаем, что тайна сия, при всем величии и глубине ее, есть тайна не только светлая для ума чистого, но и просвещающая мудрость человеческую на всех путях ее. 

   В самом деле, братие, что мы обыкновенно называем ясным и понятным? Не то ли, что всегда и удобно можно отличить от всего прочего? Не то ли, что каждый легко может себе представить и передать другому? Не то ли, наконец, что может быть низведено в круг понятий самых простых людей, изображено на языке даже детей? Но возведите теперь умственные взоры ваши на тайну воплощения Сына Божия: при всем величии ее, не такова ли точно сия преславная тайна? Кто не в состоянии вдруг отличить ее от всех других тайн? Понять, о чем идет дело? Пересказать другому, в какого Спасителя он верует? Посему-то, хотя первые провозвестники тайны воплощения, за недостатком людей, были Ангелы, но после Ангелов первые возвестили ее миру пастыри Вифлеемские (Лк. 2; 17), люди по самому состоянию своему не знакомые ни с каким образованием. И после мир слышал тайну воплощения долгое время, большей частью, из уст людей самых простых, коих сия тайна делала уже мудрыми и способными вразумлять или посрамлять юродивую мудрость человеческую. Если бы сия мудрость, вторгшись потом со своими хитросплетениями в ограду самой Церкви, не вздумала разрешать тайн спасения не на их, а на свои начала, - не стала вместо Христовых яслей и креста, созидать своего Вифлеема и своей Голгофы; то святая тайна воплощения и теперь для всех исповедующих имя Христово оставалась бы в прежней Евангельской простоте, очевидности и благолепии. Свидетели и порука за сие - дети; будучи наставляемы в простоте Евангельской, не пересказывают ли они учение о воплощении Сына Божия с большей удобностью, нежели умозрения земной мудрости о предметах самых обыкновенных? Слушая их простые, но ясные и точные ответы на вопросы о самых высоких тайнах спасения, невольно вспоминаешь слова Псалмопевца: явление словес Твоих просвещает и вразумляет младенцы (Пс. 118; 130), и невольно приходишь к мысли: почему мудрость стихийная, вместо спора с мудростью небесной, не начнет сама лучше подражать сей последней - не только в избрании истин, но и в изложении их, в той ясности и удобопонятности, с коей предлагаются они в Евангелии? 

   Что же значат после сего упреки, делаемые тайне воплощения в неудобопонятности? То, что делающие их не понимают, чего хотят. Они домогаются знать не только ту простую и святую истину, что в лице Иисуса Христа Божество соединилось с человечеством, так что составляют единое лицо - чему учит Писание и Церковь, и что вразумительно для каждого, - но и то, как именно произошло сие Божественное соединение; то есть хотят не только иметь понятие о тайне воплощения, но и проникнуть в нее. Но проникнуть в тайну - значит уничтожить ее. По какому же праву посягают таким образом на тайны Божий? Проник ли ум человеческий доселе хотя в тайны природы, нас окружающей? Даже в тайны собственного нашего бытия? Напротив, они все доселе, несмотря на непрестанные усилия разума человеческого, остаются под семью печатями. Так, все знаем, что светила небесные держатся силою тяготения, но никто не может сказать, что это за сила и в чем существо ее? Всякий видит, что на земле все живет светом от солнца, но никто не знает, откуда сей свет в самом солнце, и что он такое? У всех душа соединена с телом, но спросите какого угодно философа о способе сего соединения, и ни один не скажет сей тайны. Как же после этого сметь и думать проникнуть в тайны Божий? Тем паче в такую величайшую тайну, каково явление во плоти Сына Божия? Довольно, что сия тайна состоит из понятий самых известных, что каждый видит ее начало, цель и дух, что самые простолюдины и дети свободно могут передавать ее друг другу. После сего не признавать этой тайны светлой, значит искать мрака там, где его нет. 

   Но это тайна, как мы сказали, не только светлая, но и проливающая свет на все предметы умозрения человеческого. 

   Так, братие, я не боюсь утверждать сего и желал бы, чтобы все любители мудрости услышали это, и обратили с сей стороны внимание на великую тайну воплощения, проповедуемую христианством, ибо в ней содержится всеми искомый и никем из нехристианских любомудров доселе не обретенный, ключ к решению самых возвышенных вопросов любомудрия. Чтобы доказать сию важную истину, я не буду, братие, предлагать вам слишком отвлеченных понятий, отложу в сторону школьные мнения и распри, остановлю ваше внимание единственно на том, что само по себе должно занимать внимание всех и каждого. Это - Бог и Его отношения к нам; человек и его предназначение; мир и его судьба. Утверждаю, что все сии предметы становятся ясными и удобовразумительны-ми только при свете звезды Вифлеемской. 

   И, во-первых, существо Божие и Его отношения к нам. Поскольку Творец Премудрый весьма много открыл Себя в сотворении мира и человека, и еще более открывает в управлении того и другого, то неудивительно, братие, что безпристрастный разум на основании этих откровений в продолжение веков успел составить довольно немалое учение о Боге и Его совершенствах, о Его существе и действиях на мир. Но до чего, как известно, простирались в сем отношении самые крайние успехи разума? До того, что он, низпровергнув многих богов, утвердил единожды и навсегда понятие единого Бога, как существа духовного и всесовершенного. Идти далее не позволял сам разум со своим учением о единстве Божием. Между тем, неизъяснимое чувство побуждало идти далее. Ибо единство бытия Божественного, столь досточтимое в сравнении с многобожием, будучи само по себе взято, не представляет еще умственному взору никакого определенного образа бытия. В самом деле -рассуждал бедный разум - Бог есть ум всесовершенный; что же познавал Он, когда не было ничего, кроме Бога? Бог есть любовь чистейшая; что же было предметом сея любви до происхождения на свет тварей? Бог есть полнота бытия и могущества: в чем же проявлялось то и другое от вечности? Сказать - думали философы, - что познавал от вечности и любил Самого Себя, значит не разрешить, а только отклонить вопрос. Чем же, наконец, вздумали разрешить его? Тем, что самое единство бытия Божия, за которое разум так достохвально подвизался некогда против многобожия, умыслили раздробить святотатственно на разные виды множественности и противоположностей, дабы иметь таким образом хотя какое-либо очертание Божества. Для произведения сего неестественного очертания взяли мир, отняли у него начало и начали различными способами вводить его в состав Божественной природы, включать в самое сознание Божие, как необходимое его условие, думая через то пояснить себе образ жизни Божественной. Пояснение мрачное и жалкое! Ибо что происходит из него? Мир обожается, но Бог нисходит в ряд тварей: вместо недоведомой, но достаточной жизни Божественной, является ложный призрак полубога; Творец приходит в зависимость от каждой твари как необходимой для полноты Его бытия; Беспредельный начинает вместе с миром подлежать развитиям, постепенностям, даже усовершенствованиям. Но, - что всего хуже и богопротивнее, - поелику мир теперь подлежит несовершенствам и вещественным и нравственным, то надлежало и эти недостатки включить как-нибудь в образ бытия Божественного. И они включены, как неизбежное условие жизни и совершенств Божественных, коего начало скрывается якобы во глубине самой Божественной природы!.. 

   В такой неисходимый мрак и в такие совершенно недостойные Бога понятия заходит, братие, мудрость человеческая, когда берется рассуждать о Боге и существе Его. А все это потому, что доселе хочет лучше мудрствовать по стихиям мира, нежели по Христу (Кол. 2; 8), ибо в христианстве, в тайне воплощения Сына Божия, им проповедуемой, содержится именно то, чего недостает разуму, и чего ищет он для дополнения своих понятий о Боге. В самом деле, если для полноты бытия, силы и совершенств Божественных необходимо постоянное и всецелое проявление их в чем-либо, то на что лучше того чудного и непостижимого проявления, коим Бог Отец всецело проявил Себя от вечности рождением Бога Сына и происхождением Бога Духа? - И может ли сравниться с этим предполагаемое проявление существа Божия через произведение от вечности мира, по необходимости ограниченное в разных отношениях, не полное, не всецелое, и никак не равное всесовершенному Существу, Себя проявляющему? 

   Если для блаженства жизни Божественной предполагается необходимым в Боге общение с кем-либо света, любви, свободы, действий, то какое общение полнее и блаженнее того, которое существует от вечности между тремя Лицами Пресвятой Троицы, из коих каждое обладает умом, свободой, действием, и все вместе составляют единую жизнь - всеблаженную, и единое чистейшее действие? Таким образом, тайной воплощения Сына Божия решаются сами собой главнейшие недоумения разума касательно образа бытия Божия. Притом и единство существа Божия удерживается во всей силе, и его одиночество устраняется совершенно; и заключенность в самой себе свободы и любви творческой исчезает, и подчиненность ее бытию тварей отвергается; образ бытия Божия выходит из мрака и является в раздельных чертах, но без смешения с образом мира, без внесения в него черт тварных, его обезображивающих. 

   Такому приращению познаний наших о Боге и надлежало быть необходимым следствием воплощения Сына Божия, ибо Его пришествие в мир не могло совершиться без того, чтобы при сем не разверзлось, так сказать, самое внутреннее святилище Божества, и не обнаружился сокровенный образ жизни Божественной. Не к сей ли всепросвещающей тайне должны быть по сему самому направлены взоры всех любомудров, силящихся познать существо Божие? В лице Сына Божия можно видеть Бога так, как Он невидим нигде в целом мире (см.: Ин. 14; 9). 

   Подобное сему должно сказать и об отношении, в коем Бог, как Творец, находится к Своей твари, и особенно к существам разумным: воплощением Сына Божия, этот многотрудный предмет любомудрия поясняется в самой высшей степени. И, во-первых, верующий в сию тайну не может уже спрашивать: промышляет ли Бог о Своих тварях? Не может сомневаться нисколько и в том, что Промысл Божий простирается на все в мире, не ограничиваясь попечением всеобщим, что Ему подлежат и все свободные действия человеческие. Напротив, христианин видит самый предел, до коего может простираться близость Творца к твари, и особенно к человеку; тайна воплощения дает ему разуметь, что, несмотря на безмерность расстояния между нами и Богом, Творцу нашему угодно нисходить до нашей малости, вступать с нами в сообщения самые непосредственные и действительные, не только приобщать нас Своей жизни Божественной, но и приобщаться нашего образа бытия. Сколько мыслей самых возвышенных возникает при сем в уме о предназначении человека! И как опять благополучно устраняются недоумения разума, касательно отношения разумных тварей к их Творцу! Ибо, припомните, чем ограничивал разум эти отношения? Или повелевал человеку довольствоваться одним нравственным уподоблением Божеству, без надежды действительного соединения со своим первообразом; или внушал стремиться к тому, чтобы вовсе потерять, наконец, свое личное бытие в слиянии с Бесконечным. Две крайности равно жалкие, между коими учением о воплощении Сына Божия указуется золотая середина; ибо из сего учения явно видно, что разумные существа могут не уподобляться только своему Творцу, но и преискренне соединяться с Ним; но видно вместе и то, что они должны приходить в это соединение, не теряя своего личного образа бытия, не переставая быть тем, что суть по своей природе! 

   Но, что всего важнее, воплощением Сына Божия обнаружено перед всем миром, а особенно перед человеками, так сказать, самое сердце Божие. Для нас теперь нет уже нужды спрашивать, что именно мыслит о нас Бог и Господь наш, и в каком Он расположении к нам, кои явно уклонились от цели нашего бытия и Его святых уставов? Примет ли Он нас паки в какое-либо непосредственноеобщение (1 Ин. 1; 3) с Собою и поможет ли нашей бедности, или предоставит нас самим себе? Будет ли в отношении к нам любвеобильным врачом, или только взыскательным владыкою? Когда явился для спасения нашего в нашей плоти Сам Сын Божий, то самое явление Его уже отвечает нам за все. Смотря на ясли и Крест; невозможно и сомневаться в том, что Бог наш любы есть (1 Ин. 4; 8), что Он правосуден, но еще более милосерд, что мы не погибнем, что о нас пекутся, как нельзя более. После сего не нужно никаких умозрений и теодицей: Сын вместо Отца! Видевый Его (Ин. 14; 9) видел весь Промысл, всю правду, и наипаче всю любовь Божию. При сем остается только взывать с благодарностью: слава Тебе, показавшему нам свет! 

   Из того, что говорили мы о благотворном действии тайны воплощения на уяснение наших понятий о Боге и Его отношении к миру и человеку, уже можно заключать, братие, как благодетелен свет сея тайны должен быть и в отношении к остальному разумению собственной природы нашей, ибо человек, как образ Божий, необходимо представляется яснее и понятнее, чем более познают и разумеют его великий Подлинник. Но для умножения нашей духовной радости от света звезды Вифлеемской, посмотрим раздельнее, как рассеивается им мрак, покрывающий нашу падшую природу. 

   Что особенно темного для бедного разума нашего в нашей бедной природе? То, что она не похожа сама на себя и находится в каком-то роковом противоречии со всем миром и с собою; то, что природа наша не представляет в себе определенного, стройного целого, а какие-то члены разъединенные, некие жалкие отрывки и беспорядочные остатки великого прошедшего; то, что в ней господствует постоянное, но не естественное смешение добра со злом, величия с уничижением, болезней со здравием, богоподобия с отвержением. Когда началось это злополучное состояние и пройдет ли оно когда-нибудь? Что значит в таком положении здешняя жизнь, и что будет с нами за гробом? Чего требуется от нынешнего, недужного по всем отношениям человека, и на что ему надеяться по исполнении сего требования? Все эти - чрезвычайной важности - вопросы невольно представлялись уму каждого мыслящего человека, но умы всех мыслителей вместе не в состоянии были дать точного ответа ни на один из них. Сам Сократ, умерший из уважения к нравственному достоинству своей природы, в навечерие своей смерти не знал, что сказать совершенно верного о ее последствии. Но воплощением Сына Божия сами собою прояснились все темные стороны в природе нашей, и человек познал, кто он был, что есть и чем быть должен. 

   Чтобы видеть сие, братие, нет нужды обращаться к умствованиям затруднительным: довольно самых простых размышлений. Внемлите! Если Сам Сын Божий оставляет престол Отца, нисходит на землю и приемлет образ наш, дабы возвести нас в первое достояние, то значит, прежде всего, что мы все находимся в величайшем несчастии (иначе для чего бы употреблять для восстановления нас такое беспримерное средство?); значит, что нашему злополучию не могли помочь ни мы сами, ни силы высшие нас, никто, кроме Самого Бога (иначе для чего бы не избрать другого, меньшего, ходатая?). После сего понятно и то, отчего мы видим столько зла и бедствий в роде человеческом, почему все лучшее в нас представляется остатком прошедшего: иначе и быть не может с теми, кои потеряли свое место в чине творения, отпали от Бога и жизни вечной, предались суете и тлению. Далее, если для избавления нас от бедствий Сын Божий избрал не другое средство, как то, чтобы принять на Себя плоть нашу и соделаться во всем подобным нам человеком, то значит, в естестве нашем, несмотря на повреждение его грехом, есть способность быть паки уврачеванным и восстановленным; значит, самая плоть наша может снова облечься благолепием и нетлением: иначе к чему бы Избавителю нашему соединяться с неисцельным, для чего бы принимать на Себя то, что должно быть предоставлено конечному разрушению? Наконец, если Сын Божий, явившийся для нашего спасения во плоти, грядет совершить сие спасение не другим чем, как смирением, терпением, смертью крестною, то после сего нет нужды спрашивать и о том, чем мы пали, и как должны восставать? Взирая на ясли и Крест, самый недальновидный чувствует, что небо потеряно преслушанием и гордостью, и не иначе может быть возвращено, как смирением, терпением и самоотвержением. 

   Еще больший свет разливается над природой человеческой, если начать рассматривать самую жизнь и деяния воплотившегося Господа. Святейшее человечество Его есть образец всего человечества, и в том, как раскрывались совершенства Его, как оно действовало на мир, каким могуществом обладало над всеми стихиями, над силами видимыми и невидимыми, - во всем этом для имеющего очи видеть прознаменована судьба и слава, ожидающая всех сынов Божиих. Но это предмет, выходящий за пределы обыкновенного разумения: довольно упомянуть о нем для способных к размышлению. Нам время коснуться, хотя слегка, третьей части нашего собеседования и сказать что-либо о том, как светом звезды Вифлеемской озаряется весь мир. 

   Не наше дело, братие, повторять пред вами те заблуждения, коим разум подвергся и доселе, к сожалению, подвергается, силясь определить сам по себе существо вещей мира видимого и цель бытия его; но наше дело сказать и возвестить вслух, что в Таинствах, исповедуемых верою христианской, содержится довольно света для прояснения и того мрака, который по падении человека, яко царя земли, простерся над всей землей. Тайна воплощения, и в этом отношении, есть самая светоносная, ибо Сын Божий пришел спасти не род только человеческий, но вместе с ним, по выражению апостола, возглавить! всяческая... яже на небесех и яоюе на земли (Еф. 1; 10). Без всякого преувеличения можно сказать, что в сем одном выражении: возглавить - содержится более указаний к уразумению прошедшей и будущей судьбы видимого мира, нас окружающего, нежели во многих умозрениях и, так называемых, теодицеях Промысла. Ибо, что наипаче служит камнем преткновения для умозрения в отношении к миру? То же, что и в отношении к человеку: видимое смешение безпорядков с совершенствами, суеты и ничтожества с благолепием и жизнью. Но верою в восстановление всего мира Сыном Божиим показывается, что источник сего злополучного состояния тварей тот же самый, что и наших собственных бедствий: отпадение человека, а в лице его и всего покоренного ему мира, от Бога. Сей же верою предполагается, что и будущая судьба тварей будет зависеть от восстановления человека воплощением Сына Божия, когда с человеком, яко царем своим, и вся тварь свободится, - по выражению апостола, - от работы истления в свободу славы чад Божиих(Рим. 8; 21). Таким образом, во свете учения о воплощении Сына Божия судьба мира, столько темная сама по себе, представляется ясной, и становится понятным, чем должен быть мир, почему он не таков, каков должен быть, и каким образом соделается тем, чем ему надобно быть, судя по понятию о совершенствах его Творца. 

   Найдет, кто захочет, в тайне воплощения разрешение важных вопросов и о самом существе и предназначении тварей видимых. Из сей тайны видно, что существо тварей видимых, при всей кажущейся грубости его, не заключает само в себе ничего нечистого и недостойного Бога: иначе Сын Божий не соединился бы ипостасно с естеством человеческим, коего существенная принадлежность есть бытие телесное. Подобным образом, вера в таинство воплощения решительно и навсегда устраняет недоумение: не прекратится ли когда-либо существование мира видимого и не уступит ли место бытию одного мира духовного? Не прекратится и не может прекратиться, коль скоро тело человеческое принято навсегда Сыном Божиим. 

   Но предаваясь течению подобных умозаключений, мы, братие, легко можем выйти за пределы общенародного собеседования: предоставим это учебной кафедре; а с сего святого места обратим, в заключение беседы нашей, еще несколько слов против лжеименного разума. 

   Чего не делают люди, преданные любомудрию, для составления своих умозрений о Боге, человеке и мире? Куда не обращаются за материалами для сего и за пособиями? В чем не силятся открыть следов к тайнам бытия? Труд не предосудительный, хотя большей частью, как показывает опыт, бесплодный. Зачем же бы среди этих усилий и опытов забывать то, что первее всего надлежало иметь в виду: учение веры христианской, ее достопоклоняемые Таинства и обетования? Что потеряло бы любомудрие, если бы пошло по стопам веры? Напротив, все, что до сих пор есть в нем лучшего, не заимствовано ли, явно или тайно, из Евангелия? Равно как все, что есть в нем самого худшего, не то ли самое, в чем любомудрие дерзнуло противоречить Евангелию? А когда так, то не явный ли это знак, что и последнего достижения истины надобно искать не иначе, как только при пособии веры? 

   Но это совет для маловерных; для нас, кои от юности ходим во свете веры, кои насаждены и утверждены при источнике слова Божия, для нас, кои не ;,наем и не слышим в сем святилище наук другого любомудрия, кроме христианского, мудрствующего не по стихиям мира, а по Христу (Кол. 2; 8) - для нас ныне одна радость. Приидите, возрадуемся Господеви! Возрадуемся тому, что Он снизшел к нам и не устыдился воспринять на Себя нашей нищеты; возрадуемся тому, что этим нисшествием озарен для нас весь мир, что во свете его мы можем стократ яснее видеть нашего Творца и Его отношения к нам, нашу природу и ее судьбу временную и вечную; возрадуемся, наконец, тому, что самая радость, возвещенная Ангелами при рождении Спасителя мира, есть только начало радостей нескончаемых и неизглаголанных. Аминь. 

   В сих кратких словах, братие, заключается вся высота и глубина преславного Таинства, торжествуемого ныне Святой Церковью.Слово плоть бысть: второе Лицо Пресвятой Троицы, Божественное Слово, рожденное прежде всех век из сущности Бога Отца, соединилось ныне с человеческим естеством в лице Спасителя нашего, и соединилось, как учит Святая Церковь, нераздельно, неслиянно и непреложно. 

   Нераздельно: поелику Божество и человечество, соединившиеся в Иисусе Христе, никогда не перестанут составлять одного лица; Он вечно пребудет тем, чем соделался ныне, - Богом и человеком. 

   Неслиянно: поелику Божество и человечество не сливались при сем в одно какое-либо естество новое, но продолжают составлять два отличные естества, соединенные только в одном лице Богочеловека. 

   Непреложно: ибо ни человечество не преложилось в Божество, ни Божество не пременилось в человечество; то и другое естество сохранило все свойства, без коих быть не может. Вследствие такового единственного и чудного соединения Божества с человечеством, Иисус Христос есть истинный Бог, во всем равный Отцу и Духу Святому, и вместе есть истинный человек, во всем подобный нам, кроме греха. Слово - плоть бысть! 

   Углубляться в сию тайну своенравным разумением, исследовать, каким образом беспредельное Божество могло принять навсегда образ бренного человечества, значило бы, братие, уничижать высочайшую тайну воплощения и усвоять слабому разуму человеческому такую способность и силу, коих он никогда не имел. Еще апостол Павел явление Бога во плоти назвал тайной, превышающей все наше разумение. Велия благочестия тайна: Богявися во плоти! (1 Тим. 3; 16). Если же для Павла, который был восхищен до третьего неба и слышал глаголы, коих на языке человеческом невозможно пересказать (2 Кор. 12; 4), явление Бога во плоти было великой тайною: то для нас, кои, может быть, гораздо далее от Павла по вере, нежели он был от третьего неба по месту, - для нас воплощение Сына Божия всегда было и пребудет величайшим из Таинств. 

   Впрочем, братие, мы не должны отвращать внимания нашего от Таинства воплощения потому, что оно непостижимо. Вера в соединение Божества с человечеством в лице Спасителя нашего служит основанием нашего спасения; с нею нераздельно соединены все догматы христианские; от нее должны получать силу и жизнь обязанности наши; в ней источник упований самых утешительных; а посему христианин не только может, но и обязан для блага души своей постоянно содержать в уме своем ту великую истину, что Спаситель его есть Бог и вместе человек. Слово Божие требует только, чтоб мы размышляли о сей истине как должно, не увлекаясь безрассудной пытливостью разума, не поставляя его мерою Премудрости Божией. 

   Сообразуясь с этим предостережением, дерзнем, братие, и мы в благоговении возвести умственные очи наши на преславную тайну воплощения Сына Божия, дабы видеть, что в ней даруется нам, и что ею требуется от нас. 

   Пророк Давид, созерцая некогда духом будущее пришествие Сына Божия во плоти, призывал все народы служить Ему, но служить со страхом, и радоваться пред Ним, но радоваться с трепетом. Работайте Господеви со страхом ирадуйтеся Ему со трепетом!(Пс. 2; 11). Чем более размышляешь о сем изречении Давидовом, тем более видишь, что оно взято как бы из самого существа преславного события, ныне нами воспоминаемого. Таинство воплощения действительно содержит в себе все, что только может одушевлять нас и питать нашу надежду; но в то же время в нем заключается все, что может пробуждать беспечных и устрашать недостойных. 

   Искупитель наш есть Бог Всемогущий; итак, христианин, тебе нечего опасаться врагов твоего спасения, врагов истины и добродетели. Хотя бы все тираны мира, все силы ада ополчились против тебя, ты, доколе не изменишь своему Спасителю, совершенно безопасен: ибо тебя никто не может похитить из рук Его - Всемогущего! - Он, если то нужно, потрясет не токмо землею, но и небом (Евр. 12; 26), но не оставит души твоей во аде, не даст преподобному Своему видети истления (Пс. 15; 10). Искупитель наш есть Бог Премудрый; итак, христианин, ты совершенно свободен от прискорбного опасения, что правила веры и жизни, коим научило тебя Евангелие, не могут доставить тебе жизни вечной; ты выше тех мучительных сомнений, коим подвержены были самые лучшие из людей, доходивших до познания о Боге умом собственным. Сам Единородный Сын, сый в лоне Отчи (Ин. 1; 18), исповедал тебе Бога: в таком исповедании, по необходимости, все истина, все свет и жизнь! 

   Искупитель наш есть Бог, верный во всех словах Своих; итак, христианин, верь, твердо верь славным и величественным обетованиям Его, как бы они ни казались превышающими твою нынешнюю нищету и самое разумение твое: скорее прейдет небо и земля, нежели останется без исполнения хотя одно слово Его. Он обещал побеждающего посадить с Собою на престоле славы; - и ты, если постраждешь, яко добр воин Иисус Христов, за правду (2 Тим. 2; 3), будешь, непременно будешь сидеть некогда с Ним на сем престоле, хотя бы во всю жизнь твою не имел, где подклонить главы, хотя бы все почитали тебя за отребье мира. 

   Что побуждало апостолов переносить все труды и опасности, крайнюю нищету и презрение мира, самые муки и смерть? То, ответствует за всех апостол Павел, что я знаю, в Кого уверовал, и уверен, что Он — Спаситель мой, будучи Богом, силен сохранить залог мой до славного пришествия Своего (2 Тим. 1; 12). Что заставляло мучеников презирать все могущество царей и владык земных, всю лютость мучителей, не только не убегать, даже искать смерти? То, что Спаситель, ради Коего они приносили себя в жертву, не слабый человек, коего власть не может простираться за пределы сей жизни, но Бог правосудный и Всемогущий, Который не может забыти подвига любви, подъятого во имя Его (Евр. 6; 10), не может оставить победителей без венца победного. Что, братие, и ныне услаждает многострадальную жизнь тех, кои, взыскуя небесного отечества, скитаются в пустынях, горах, вертепах и пропастях земных? То, что они, подобно Моисею, невидимаго... видя (Евр. 11; 27) для плоти и крови Спасителя, и уверены, что Он, как Сердцеведец, видит все их слезы, слышит все их вздохи и, как Всемогущий, устрояет для них обители в светлом дому Отца Небесного. "Отними истину Божества Иисуса Христа, -говорит Афанасий Великий, - и падет апостольство, мученичество, подвижничество". Так! ибо и апостолы, и мученики, и подвижники текли и текут не вослед человека, а вослед Единородного Сына Божия. Так! ибо все ревнители благочестия почерпали и почерпают утешение в той истине, что Спаситель, в Коего они веруют, есть Бог истинный, Который всегда спасти может приходящих чрез Него к Богу (Евр. 7; 25). 

   Истина утешительная! Но, братие, как мало и сколь немногих из нас утешает она! Входит ли кто-нибудь в родство с сильными земли, успевает ли кто-нибудь заслужить внимание высших его: какая после того радость и торжество! Весь мир кажется ему ниже его! А радостнейшая весть, что Бог, Сам Бог благоволил ныне вступить со всеми нами в родство самое ближайшее, сия весть не трогает сердец, колеблющихся до основания при самом легком звуке чести! В самом деле, припомним, братие, несчастные случаи, встречавшиеся с нами на стропотном пути жизни: утешалось ли, хотя сколько-нибудь, сердце наше той мыслью, что Присносущен есть, Иже пришел искупити нас? (Иов. 19; 25). Увы! едва ли большая часть из нас не ходили в сие время, подобно Израильтянам, за утешением к богам иным; - а единый истинный Бог, а Спаситель наш, Который для того и явился во плоти, дабы исцелить всех сокрушенных сердцем, доставить покой всем труждающимся и обремененным, а о Нем мы и не думали! Так мало радует нас, Господи, Твое пришествие к нам! Мы веруем, что Божество Твое не изменилось через соединение с человечеством: но на небе созерцание Его служит неизреченным источником радостей для тьмы тем Ангелов, а не земле Оно не может утешить малого числа людей!.. Где причина столь несчастной разности? Нигде, братие, кроме наших грехов. Давно сказано и возвещено, что несть радоватися нечестивым (Ис. 48; 22), - несть и никогда не будет! Посему, доколе мы не очистим сердца своего от скверн греховных, не обратимся всем сердцем к нашему Спасителю и не начнем жить Его жизнью, дотоле Божественные совершенства Его не могут произвести в нас радости, ибо мы в таком случае не Его, и Он не наш. И что было бы при сем пользы от радости? Она только усугубила бы нашу духовную беспечность. В сем состоянии удаления от Спасителя нашего для нас потребна не радость, а страх. Итак, да возвестится он от лица воплотившегося Господа тем, кои произвольно лишают себя радости! 

   Апостол Павел, изобразив некогда в утешение бедствовавших Евреев достопокланяемые совершенства Мессии, в Коего они уверовали, и показзв, что Он есть Творец видимых и невидимых, носящий всяческая глаголом силы Своея (Евр. 1; 3), потом, в предостережение их от беспечности и ложной надежды, присовокупил следующие слова: итак, братие, обратите все внимание на Иисуса Христа; ибо, если через Ангелов возвещенное слово (каков закон Моисеев) было твердо, и всякое преступление и непослушание получало праведное воздаяние: то как мы избежим наказания, если вознерадим о толиком спасении, которое, быв сначала проповедано Господом, слышавшими от Него нам твердо доказано? (Евр. 2; 2-3). 

   Остановим, братие, и мы внимание наше на сей мысли апостола; ибо в ней содержится все, что может побудить нас соделывать свое спасение со страхом. Искупитель наш есть Бог, благословенный во веки (Рим. 9; 5): итак, какого повиновения Его заповедям, какой верности Его слову не потребно со стороны искупленных Им? Как Бог Всемогущий, Он даровал нам Своею Божественною силою все потребное для жизни и благочестия (2 Пет. 1; 3); как Бог всеблагий, Он послал в сердца наши Духа Святаго со всеми благодатными дарами; как Бог премудрый, Он дал к созиданию нашему апостолов, учителей, пастырей: как же нам должно быть осторожными, верными, деятельными, чтобы оправдать столь благой совет Божий о нас! Для нас уже нет столь высокой добродетели, нет столь трудного подвига благочестия, к совершению коих мы не были бы обязаны. Нет уже для нас и столь опасного искушения, столь упорного навыка ко злу, коих нельзя было бы нам победить. С нами Бог, а посему нам уже должно быть всегда с Богом. С нами Бог, а посему нам должно быть праведными и благими, как Он благ и праведен. Что же будет с нами, если мы будем поступать (как и поступаем) напротив? Что будет с нами, если беззаконною жизнью соделаем для себя бесплодным воплощением Бога, если своими злыми делами вторично распнем Сына Божия? "Муки вечные, - восклицает при сей мысли один благочестивый писатель, - вы мне кажетесь велики, когда я представляю себе слабость греховной природы человеческой, но вы мне кажетесь малы, когда воспоминаю, что грешник, осужденный на вечные мучения, попрал Предвечного Сына Божия". 

   Так, братие, ад со всеми его ужасами мал в сравнении с преступлением христианина, который своими грехами поругал Сына Божия, воплотившегося для его спасения. Емуже дано много, много и взыщется от того: чего же не взыщется от нас, если мы погубим сей дар? Если вопль крови Авелевой был столь силен, что немедленно воззвал Бога к отмщению, то какого отмщения не должен призвать на главу грешников вопль Крови Сына Божия? Страшны были казни тех, кои не оказали должного уважения лицу Моисея: Дафан и Авирон снедены огнем, племя Корея пожерто землею, Мариам поражена проказою. Но Моисей, по учению апостола Павла, был только слуга в дому Божием (Евр. 3; 5). Тьмы тем Моисеев ничто в сравнении с единым Сыном Божиим. Если же, - заключает апостол, - отвергшийся закона Моисеева... без милосердия наказывался смертью; то сколь тягчайшему, думаете, мучению повинен будет тот, кто своими грехами попирает Сына Божия, и ругается над Духом благодати! (Евр. 10; 28-29). 

   О братие святая, - дерзнем и мы сказать вам словами апостола, - обратите все внимание ваше на Спасителя вашего! Он Спаситель, но вместе и Судия наш; Искупитель верующих, но в то же время и Отмститель неверным. Итак, созерцая Божество Его, надобно служить Ему, но служить со страхом, - должно радоваться пред Ним, но радоваться с трепетом: Аще Бог... Своего Сына ради нас не пощаде, ...како убо не и с Ним вся нам барствует? (Рим. 8; 31-32). После Сына у Бога нет больших даров, а какие есть, те все наши. Посему радуйтеся, - говорит апостол, -и паки реку: радуйтеся (Флп. 4; 4). Но, радуйтеся с трепетом! Почтим Сына (Пс. 2; 12), ныне нам даруемого, почтим и облобызаем - верным исполнением повелений Его, ревностным подражанием примеру Его; почтим, чтоб Он не прогневался на презрителей славы Его, и мы не погибли в пути нашем. Блаженны все, уповающие на Него! (Пс. 2; 12). Сугубо несчастны все прогневляющие Его своими грехами! 

   Искупитель, пришедший спасти нас, будучи Богом, есть вместе и человек, во всем, кроме греха, нам подобный. Слово плоть бысть!- Опять, братие, радость и страх! 

   И, во-первых, — радость. - Мал бех в братии моей, и юнший в дому отца моего. Братия моя добры и велицы: и не благоволи в них Господь (Пс. 151; 1,7),- так воспевал некогда Давид, сравнивая свое прежнее -бедственное и уничиженное состояние со славою царскою, которой Господь возвеличил его над Израилем. Радостная песнь сия, братие, должна быть ныне хвалебной песнию всего рода человеческого. Человек есть меньший между братиями своими - существами разумными, кои окружают Престол Божий; он есть юнейший, в сравнении с ними, в дому Отца Небесного - по времени своего сотворения, и еще юнее - по совершенствам. Братия его - существа бесплотные - добри и велицы, прекрасны и могущественны. В каких чертах не описует нам слово Божие совершенства сих старейших братий наших? Они бестелесны, бессмертны, безгрешны, всегда крепки, всегда легки в исполнении воли Божией. Человек же, хотя был некогда умален малым чим от Ангел (Пс. 8; 6), но своими грехами столько умалил себя пред ними, что Ангелы при всей любви своей к нему, не могли узнавать в нем своего собрата. Несмотря на все это, что видим теперь? Братия наши - существа бесплотные - добри и велицы, но - не благоволи в них Господь! Он не благоволил принять на Себя естества ни Архангелов, ни Ангелов, а приемлет естество (кто бы мог думать?) слабого, смертного, греховного человека! 

   После сего можно ли нам не исполняться радости, видя, что бедное естество наше удостоилось чести соединиться в лице Искупителя нашего с Самим Божеством так, что в Нем обитает теперь вся полнота Божества телесно! (Кол. 2; 9). Как нам не радоваться, видя, что на славном и превознесенном Престоле Божества, куда мы грешные без страха не смели и очей возвести, возседит ныне во всем Подобный нам, кроме греха? Бедная плоть, жилище греха и смерти, при всей слабости твоей и наклонности ко греху, я не могу теперь уже взирать на тебя с отвращением, которого ты сама по себе заслуживаешь. Нет, ты освятилась, когда Святейший святых соединился с тобою. В Адаме естество мое ниспало, в Искупителе - превознесено. В прославленном человечестве Господа моего я имею несомненный залог, что и мое бедное человечество некогда прославится, что и мое смертное облечется бессмертием. Где Глава, там будут и члены; где Первенец, там явятся и меньшие братия; где Предтеча - Иисус, там соберутся и Его последователи. Наше бо житие, - писал некогда апостол Павел к Филиппийцам, - на небесех есть, отонудуже и Спасителя нашегождем (Флп. 3; 20). Почему усвояется жительство на небесах тем, кои еще жили на земли? Потому, - как рассуждает тот же апостол в другом месте, - что там, на небе, живет Господь Иисус, а в Нем живем уже и все мы. Что же, Божественный Апостоле, что будет следствием сего чудного сожительства нашего со Христом? То, - ответствует он, — что Господь уничиженное тело наше не толькопреобразит, дабы оно было сообразно Его преславному телу (Флп. 3; 21), но и посадит всех нас на том Престоле, на коем Он восседит теперь Сам (Откр. 3; 21). 

   Столь величественные виды открываются нам, братие, в будущем оттого, что Божественный Искупитель наш есть подобный нам человек! Но, в то же время, человечество Его содержит в себе все, что нужно к воодушевлению нас и среди настоящих наших бедствий. Чтобы яснее и раздельнее видеть это, припомним одну из целей, для которых, по учению апостола Павла, Бог Отец благоволил, чтобы возлюбленный Сын Его соделался подобным нам человеком. Он должен был во всем уподобиться братии, то есть, всем нам, между прочим, потому и для того, да милостив будет и верен Первосвященник в тех, яже к Богу, во еже очистити грехи людския: В немже бо пострада, Сам искушен быв, может и искушаемым помощи (Евр. 2; 17, 18). То есть Премудрость и любовь Божия как бы опасались, чтобы Ходатай наш не был немилосерд к нам, если Сам не испытает наших искушений, и для того определили Ему принять плоть нашу!.. Можно ли было больше и сильнее сего утешить и ободрить слабость нашу? О, теперь смело каждый из нас может вопиять к своему Спасителю о помощи. Он Сам искушен был по всяческим (Евр. 4; 15), знает все немощи нашего естества, ведает, как тяжело слабому духу возноситься над плотью, как трудно поврежденной природе нашей сражаться с грехом. Он Сам был озлобляем, гоним, не имел где подклонить главы; Сам вопиял о помощи, когда был оставлен Отцом на кресте. После сего возможно ли, чтобы Он не услышал и не послал утешения тем, кои будут вопиять к Нему? Чтобы забыл, так сказать, цель собственных искушений, собственных страданий? И Ангелы, которые сами никогда не страдали, милостивы: Он должен быть еще милостивее. И Ангелы, кои сами никогда не просили о помощи, готовы помогать: Он должен быть еще готовее. После сего нет никакой причины роптать нам на немощи наши и страшиться искушений: мы слабы, но Спаситель наш есть Бог крепкий; а мы имеем в Нем не такого Первосвященника, Который не может страдать с нами в немощах наших, но Который, подобно нам, испытал все, кроме греха. Посему, заключает Апостол, и должны смело приступать к престолу благодати, дабы получить милость и обрести благодатьвсякий раз, когда только будет нужна помощь (Евр. 4; 16). 

   В одном только случае, братие, это благодатное дерзновение и упование нисколько не могут принадлежать нам: если только наши деяния и жизнь не будут соответствовать правилам Евангелия. В таком случае самое Пресвятое Тело Господа и самая Пречистая Кровь Его, приемлемые в Таинстве Причащения, послужат для каждого из нас не во исцеление души и тела, а в суде и осуждение, тем тягчайшее, чем выше Жертва, принесенная в искупление. 

   В самом деле, нераскаянный грешник, что ты речешь на суде будущем в свое оправдание? Если бы тебя судил Бог, а не Богочеловек, ты мог бы, хотя незаконно, указать на слабость плоти, тебе прирожденной, сказать, что Закон Господень свят и неумолим, а ты плотям есмь, продан под грех (Рим. 7; 14). Но ты будешь судим Имеющим подобное тебе естество, должен будешь дать ответ пред Богочеловеком. Что речешь в свое оправдание? "Я, - скажет Он тебе, - победил мир и его искушения один; все отягощали и никто не облегчал креста Моего. Я победил мир не для Своего, а для твоего спасения, победил с твоею плотью, осудил грех во плоти (Рим. 8; 1, 3), победил не в легкой борьбе, а на кресте, будучи оставлен Отцом Моим. Вот что совершил Я для тебя во плоти! Ты что сделал? Не умел победить мира, уже побежденного Мною, победить не для Моего, а для своего спасения, победить с Моею всемощною благодатью. Се, следы тернового венца на главе Моей, которая, так же как и твоя, была чувствительна; вот место, в которое пронзило Меня копье; вот язвы от гвоздей на руках и ногах, кои, подобно твоим, не могли не ощущать мучений! Ты что сделал? Покажи хотя одну язву, которую бы ты претерпел за правду, покажи хотя один волос, коего ты лишился бы за Меня. Но тебя не только не гнали за правду, еще отвращали от зла, поощряли к добру советами, повелением, наградами, страхом. И ты, влекомый на небо и подобными тебе людьми и Моей благодатью, попустил врагу увлечь себя в ад? Раб ленивый и лукавый, погибель твоя от тебя!" 

   "Когда так - может помыслить при сем кто-либо, - когда нераскаянный христианин будет судим гораздо строже язычника и подвергнется большему наказанию, потому что уничижил заслуги Сына Божия, то пришествие Спасителя в мир послужит к большему осуждению значительной части рода человеческого, ибо известно, что званных много, а избранных мало". Так, братие, это истина, постоянно возвещаемая словом Божиим; и может быть (до чего не простирается безумие грешника?), может быть, некоторые, при размышлении о сей ужасной для грешников истине, доходят до ужаснейшего желания, чтобы Сын Божий не являлся во плоти для их спасения, дабы им не подвергнуться тем большему осуждению за грехи, коих они не намерены оставить. Но что из сего? Как мы не могли низвести Христа Спасителя с неба, так не можем и возвести Его от нас на небо. Бог Отец единожды и навсегда послал Сына Своего к нам, -и нераскается! (Пс. 109; 4). Он вечно будет Спасителем кающихся, и Отмстителем нераскаянных; вечно будет лежатьна падение и восстание многим (Лк. 2; 34). Падайте, если угодно, претыкайтесь о Него: но те, кои верно следуют гласу Его, всегда будут находить в Нем Христа -Божию силу и Божию премудрость (1 Кор. 1; 24). 

   Но почему и вам, бедствующие грехами братие, не найти этого для себя в нашем Спасителе? Вы удалились от Него непрестанными неверностями вашими святому закону Его, но Он всегда близок к вам Своим милосердием, - се, и оставил девяносто девять овец, и пришел взыскать и спасти вас заблуждших! Вы лежите долу, поверженные чувственностью, а Он разве на престоле? Не в яслях ли, дабы вам можно было приступать к Нему всегда и везде? О братие, вместо сомнений, ропота и упорства, уразумейте лучшеСвятителя и Посланника исповедания нашего, поймите Его любовь к вам, Его кротость и снисхождение ко всем грешникам, и вы сами скажете: таков бо нам подобаше (Евр. 7; 26) Спаситель! Сами возблагодарите Господа за то, что Он посетил ныне нас, во тьме и сени смертной седящих. 

   Но, Господи, Господи! видно, для нас нужен не только свет, но и исцеление очей, не только необходимо врачевство, но и отверзение уст для принятия его. Тебе возможно и сие, ибо для Тебя вся возможна суть! Помажи же всеисцеляющим коллурием(Откр. 3; 18) Твоим болезнующие, покрытые прахом сует очи наши, да видим свет Твой, воссиявший ныне из Вифлеема; отверзи уста наши для принятия хлеба животного, нисшедшего ныне с небесе. Иначе, без Твоего благодатного содействия, мы и у источника жизни не престанем истаевать от жажды, и в доме хлеба умрем от глада! Аминь. 

   Когда на земле происходит что-нибудь новое и чрезвычайное, то обыкновенно все спрашивают, что оно значит, что надобно при сем делать и что ожидать? Сошествие на землю Сына Божия, явление во плоти Бога, есть, братие, такое чрезвычайное событие, более коего ни прежде не было, ни после не будет, в сравнении с коим все прочие события почти ничего не значат. Что же оно само значит? Для чего Сын Божий нисшел на землю? Что принес с Собою? Как нам Его встретить, и что должно при сем делать? 

   На все сии - несказанной важности - вопросы премудро отвечает Церковь в одном из своих песнопений. 

   Странное Рождество видевше, устранимся мира, ум на небеса преложше: сего бо ради высокий Бог на земли явися, да нас привлечет к высоте (Акафист Пресвятой Богородице, кондак 8). 

   Итак, цель нисшествия на землю Бога - привлечь всех сущих долу на небо, цель самая высокая! Обязанность тех, кои, влекомые, захотят в самом деле взойти на высоту есть устраниться мира и всех сует его -обязанность необходимая! Средство выполнить сию обязанность и достигнуть цели, есть, по указанию Церкви, преложение ума и мыслей на небо - средство и близкое для каждого, и верное, и самое легкое! 

   Передадим, братие, сии истины не столько уму, для коего они более или менее известны, а сердцу нашему, которое так часто забывает их. 

   Сего ради высокий Бог на земле явися, да нас к высоте привлечет. Точно сего ради! Иначе что Его Самого могло привлечь с неба на землю? Если бы Он искал славы, то пошел бы к Ангелам; а у нас что найдет, кроме яслей и креста? Только наша бедность привлекла Его. И кого она не тронет? Есть ли зло, которое во всех видах не свирепствовало бы над бедным родом человеческим? Что не вредит нам? Земля питается нашей плотью, воды текут нередко нашей кровью, воздух дышит нашим тлением. Существа высшие прервали союз с нами и сокрылись; существа низшие или враждуют против нас, или стонут под одним с нами игом суеты. Песчинка, лежащая у края моря, долговечнее царств; мимолетящее облако постояннее судьбы многих счастливцев. Самый свет нашей мудрости не много разнится от света блуждающих огней, кои не столько освещают путь, сколько падением своим приводят в ужас путников. Самая красота добродетели нашей подобна румянцу на лице мертвого. 

   А помочь злу? А исправить повреждение? Для этого нет на земле ни в ком и нигде средства. Видели мудрецов: они или плакали, или смеялись над бедствиями человечества, а бедствия остались. Встречали законодателей: они ставили преграды против потока зла; преграды одна за другой пали, а ужасный поток растет и ширится. Радовались появлению друзей человечества: они освещали всеобщий мрак некоторыми лучами отрады, но, по кратком мерцании, тьма воцарялась снова. Все было испытано, и все осталось тщетным! Воззрел, и не бе помощника: призвах, и никтоже заступи (Ис. 63; 5), - так мог сказать о себе весь род человеческий. 

   Не было помогающего на земле, но был на небе! Ни ходатай, ни Ангел, но Сам Бог и Господь явися во плоти, да нас к высоте привлечет. Кто создал нас, Тот Самый пришел и воссоздать нас. И поелику пришел Тот, Кто превыше всех, то и цель пришествия выше всего. Для нас довольно было быть восстановленными в первое достояние, но для Него мало! Восстановив, Он хочет потом нас возвести на высоту, к такому совершенству, коего мы прежде не имели. И как возвести? Не призывая только, как находящихся в отдалении, не руководя только, как заблуждших, но привлекая силою, как упорных, кои, без сильного побуждения сами не захотят идти и на небо. 

   Много требовалось для этого влечения, и много сделано! Чем же влечет нас Избавитель наш? Влечет всех силою совести, влечет заповедями и угрозами Закона, влечет обетованиями Евангелия, влечет примером Своим и избранных Своих, влечет служением Церкви и ее Таинствами, влечет Телом и Кровию Своею, влечет невидимой благодатью Духа. Христианин, можно сказать, весь в узах любви Божией, от колыбели до гроба. Немало и сделано уже посредством сего влечения. Сколько уже душ на высоте! Какой добродетели человеческой нет уже на небе! Есть там многочисленные сонмы пророков и учителей, мучеников и подвижников, воздержников и девственников. Все чисты, все светлы, все блаженны; и все таковы потому, что Господь славы и блаженства был на земле, повлек их за Собою на небо и даровал им способность сделаться подобными Ему. Но среди нашей бедности и смертности мы не видим и не можем видеть теперь всех великих и благотворных следствий явления во плоти Сына Божия. Это во всей полноте познается тогда, когда наступит конец мира и всем благодатным распоряжениям Божиим, когда приидет время откровения чад Божиих, час мздовоздаяния и славы. Тогда-то, братие, узрим, из какой бездны мы извлечены, на какую высоту возведены, от чего спасены и чего мы удостоены. 

   Но мы ли, братие, точно ли мы извлечены из бездны и преставлены на высоту? Спасение мира может ли принадлежать нам? Ибо оно принадлежит только тем, кои, чувствуя влечение свыше, предаются ему всецело и навсегда, влекомые устраняются, как можно более мира и его сует, постоянно пекутся об очищении себя от всякой скверны плоти и духа. Это - необходимое условие спасения; явленного в Сыне Божием; без сего Сам Господь не может и не возможет спасти нас. Развращенное, нераскаянное сердце есть такая тяжесть, которой и Всемогущество Его не может поднять на высоту. Будем ли жаловаться на сие? Сетовать о том, что нам невозможно взять с собою на небо земли, внести в рай и наших идолов? Но это было бы сетование о невозможном. Таким образом из самого неба сделался бы ад. Если бы чудом милосердия грешник неочищенный и преставлен был в рай, то не нашел бы там ничего райского. Новость предметов и места изумила бы его на время; но сердце и чувственность вскоре потребовали бы сродной себе пищи, а ее нет там и быть не может. Голод и жажда, отсюда происшедшие, составили бы адское мучение среди самого рая. 

   Ужасная для грешных, но отрадная для праведных, истина сия дает себя чувствовать с силою уже и здесь, на земле. И здесь: что для благочестивого составляет наслаждение, например, молитва, пост, хождение во храм, посещение темниц и прочее, то в человеке чувственном производит тягость и скуку. И наоборот, в чем грешник находит отраду для бедной души своей, то для человека добродетельного составляет нередко предмет отвращения. Но таковая противоположность вкуса и наслаждений еще с большей силою должна открыться за гробом. Там каждый сам из себя уже образует или рай, - если имел в себе семена рая на земле, или ад, - если дал место в себе пламени адскому, еще будучи в теле. Посему-то, братие, все священные писатели, все пророки и апостолы ничего так часто и так сильно не внушают людям, как стараться об очищении своего духа и тела. Без этого снисшествие на землю Сына Божия и все средства благодатные не принесут пользы; без этого самые блага небесные не доставили бы отрады бедной душе грешника, подобно как слепой или глухой наследник нисколько не получает удовольствия от того, что в наследстве, ему доставшемся, есть прекрасные места и виды природы, или доб-рогласные музыкальные инструменты. 

   Странное убо рождество Спасителя нашего видевше, устранимся, братие, мира: будем жить в нем так, как жил Господь наш, как жили все святые Божий человеки, не увлекаясь соблазнами его, не совращаясь примерами его, не прилагая сердца к благам его, возносясь мыслью над всем дольным и временным, или, по выражению Церкви, ум на небеса преложше. 

   Такое преложение ума и мыслей на небо есть самое первое, весьма удобное и надежное средство преложиться некогда туда и всем существом своим. С чего начинается обыкновенно наше развращение? С худых мыслей. С мыслей дожно начаться и наше исправление. Непрестанные мысли о земном и плотском губят нас; частое размышление о небесном и духовном может спасти нас. Что легче мысли? Между тем, часто повторяемая, мысль много значит. Как телесное зрение наше принимает даже цвет тех предметов, на кои мы долго смотрим, так бывает и с очами сердца. Начни чаще мыслить о Боге и Его совершенствах, о душе и ее предназначении, о вечности, о совести, о безобразии греха и красотах добродетели - из благих мыслей скоро появятся благие желания; эти желания, по крайней мере некоторые, перейдут в действия; из повторяемых действий образуется навык к добру; а там, - от действия благодати Божией, явится и сердце новое и новая жизнь. 

   Что же касается самого образа деятельного восхождения на высоту, то он указан нам самым снисхождением к нам Сына Божия: что Его низвело, то нас возведет. Его низвела на землю преданность воле Отца: се, иду, - вещал Он Отцу, - сотворити волю Твою, Боже (Евр. 10; 7). Для нас сия преданность есть первая и прямая стезя на небо. - Он нисшел к нам по великой любви Своей к бедному роду человеческому; мы взойдем к Нему по любви нашей к Нему и земным братиям нашим. Дела милосердия всего более приближают нас ко Всемилосердому. Он явился на земле облеченный всеми видами смирения. Если и мы облечемся в сию одежду, будем почитать себя окаянными грешниками и полагать надежду на одну милость Божию; то сим смирением и мы - стяжем высокая. Что Его низвело, то нас возведет! Будем только всегда верно следовать по стопам Его - и мы непременно приидем на небо, к Нему, нашему Спасителю и Господу. Аминь. 

   Христос раждается, славите! Христос с небес, срящите! Христос на земли, возноситеся! 

   Сей священной песнию блаженный Дамаскин предначал свои бессмертные песнопения во славу настоящего праздника. Сей же величественной песнию и Святая Церковь предначинает, за несколько недель до праздника, свои предпразднственные гимны в честь Божественного Жениха своего и Господа. Песнь высокая по духу, глубокая по чувству и крайне назидательная по смыслу. В ней с такой же краткостью, как и силою, выражено и величие настоящего праздника, и как должно проводить его по-христиански. Первее всего святой песнопевец приглашает всех и каждого к радости и славословию: Христос раждается, славите! 

   И действительно, это первое чувство, которое само собою наполняет всю душу христианина, коль скоро он хотя мало понимает силу и цель преславного Таинства воплощения Сына Божия. Как не радоваться, представляя Божественное величие Рождающегося и крайне благотворную цель, для коей Он рождается, помышляя, что с явлением Бога в плоти, падшее естество наше не только восстановляется на первую степень чести и блаженства, потерянную в Эдеме, но, в лице Богочеловека, возносится превышевсякаго начала и власти, обожается на всю вечность! Как не благодарить, воспоминая при сем, чего стоило Таинство воплощения нашему Спасителю, что Он для сего оставил небо и престол славы, принял образ человека, благоволил вселиться с нами на нашей бедной земле, терпеть все, что мы терпим, претерпеть и то, чего даже мы не терпим! А радуясь и благодаря, как, вместе с сонмами бесплотных духов, окружающих ясли Предвечного Младенца, не воспеть славу в высших Богу! О, да соберутся у сих яслей все сыны падшего Адама, да составят единый хвалебный хор и да возгласят славу своего Искупителя! - Слава, вечная слава, Богу Отцу, Который, по неизреченному милосердию Своему к нам, многочастне и многообразие действуя для спасения нашего, наконец,в последние дни сии, благоволил послать для сего и Единородного Сына любве Своея, раждаемаго от Жены, бываема под законом, да подзаконный искупит, да всыновление восприимем! - Слава, вечная слава, Богу Духу Святому, Который, также многочастне и многообразие изливаясь в дарах Своих на оскудевшее духом человечество, наконец, чрезвычайным наитием Своим благоволил образовать в утробе Девы чистейшую плоть для вечного соединения с Богом Словом, дабы через Сего нового, Божественного Посредника пролияться потом на все человечество еще в больших, высших дарах! 

   Слава Божеству нашего Искупителя, которое и по соединении Его с нашим человечеством не престало быть тем, чем было от вечности! Слава человечеству нашего Ходатая, которое, по соединении Его с Божеством, соделалось предметом поклонения для Архангелов и Ангелов! Христос раждается, славите! 

   Славьте, священники, ибо рождается великий Первосвященник, Который единем бо приношением совершит навсегда Имосвящаемых (Евр. 10; 14). Славьте, мирские, ибо Он всех нас сотворит ...цари и иереи Богу (Откр. 5; 10). Славьте, мудрые, ибо Он бысть нам от Бога премудрость... правда... освящение и избавление (1 Кор. 1; 30). Славьте, буии, ибо Он буяя изберет, дабыбуйством проповеди спасти верующих (1 Кор. 1; 21). Славьте, старцы, ибо Отроча младо есть Бог Превечный и Отец будущего века. Славьте, отроки, ибо кто не будет, яко отроча, не может войти в Его Царство. Славьте, младенцы, ибо Он из уст младенец совершает Себе хвалу. Славьте, девы, ибо Он рождается от Девы. Славьте, вдовицы, ибо Он, принесенный во храм, будет проповедан вдовицею. Да славит и величает Его вся тварь, ибо Он грядет снять проклятие со всей твари и несет благословение всему миру! 

   Славьте: разделяйте от сердца с Церковью те священные гимны, коими она славит своего рождающегося Владыку и Господа; возглашайте и сами во славу Его, кто и как может. Славьте: беседуйте о Нем в своих домах и собраниях, на трапезах и ложах, со знаемыми и незнаемыми, а паче с присными и домашними. Славьте: вразумляйте тех, коим неизвестна или непонятна Его любовь к человечеству, Его ясли и Крест. Славьте: и устами, и письменами, а паче жизнью и своими нравами, стараясь сообразовать их с теми правилами, кои преподаны из Вифлеема. Славьте, не стыдитесь пелен и яслей: в них наша слава и спасение! 

   Христос с небес, срящите! 

   И Ангели славословят и действуют - проповедуют о рождении пастырям, успокаивают в сновидении Иосифа, отвращают опасность от Божественного Отрочати; тем паче людям неприлично среди славословия оставаться в бездействии. Христос грядет к нам с небес: надобно показать, что и мы не удаляемся от Него на земле, готовы к принятию Его. Ибо хотя для Него не нужно с нашей стороны ничего, так как Он Сам грядет возвеличить и обогатить всех нас; но чтобы блага, Им для нас принесенные, могли обратиться в нашу собственность, для сего необходима в нас готовность к принятию и, так сказать, место для помещения их; а для сего нужно упразднить себя от всего, что занято в нас миром с его благами, и что никак несовместно с дарами, с богатством Христовым. А скоро ли это может быть? И может ли быть без решимости на то и усилий? 

   Итак, души, желающие достойно встретить грядущего Господа, уготовьтесь во сретение Его! Отвлеките, во-первых, сколько можно, мысли и чувства ваши от земных забот и попечений и устремите их к своему Спасителю; остановите, утвердите и ум и сердце ваше в Его беспредельной любви к вам, на Его смирении, нищете и страданиях, для вас подъемлемых. Решитесь посвятить Ему не одни какие-либо дары и приношения, - в чем бы они ни состояли и как бы велики ни были, - а самих себя, свою душу и сердце, да будет Он Владыкою всей вашей жизни, началом и концом всех ваших предприятий и трудов. Срящите Его, употребляя для благодатного соединения с Ним все средства, кои для того именно открыты Им Самим в слове Его, и предложены Церковью в ее святых Таинствах. Срящите усердно, не жалея для Посетителя душ никаких жертв, не отвращаясь для соединения с Ним ни от каких трудностей, сражаясь для сего со всеми препятствиями, воздвигаемыми от мира, плоти и диавола. 

   Исходя таким образом во сретение Божественного Жениха, вы можете быть уверены, что и Он не мимоидет храмины сердца вашего, обновить ее и украсит самым Своим посещением, и, подобно как в дому Зак-хея, изречет вам мир и спасение. 

   Христос на земли, возноситеся! 

   По-видимому, когда Христос на земле, то лучше оставаться на земле же: ибо где Христос, Господь неба, там и небо. Посему и Ангелы оставляют ныне небо, и являются на земле, дабы воспевать славу в вышних Богу. Но Христос на земле не для того, чтобы оставаться на земле и сделать ее Своим жилищем, а с тем именно, чтобы Своим явлением на земле указать путь всем земнородным на небо и даровать средства возноситься туда. После сего продолжать прилепляться к земле и медлить на ней - значит, пренебрегая целью Его явления на земле, нерадеть о собственном спасении. 

   И что бы такое было на земле и в земле, что бы не располагало оставить землю? Не земля ли вместо роз и пшеницы возвращает терние и волчцы? Не на земле ли страсти и пороки, угнетения и неправды, бедность и печали? Не земля ли служит гробом для всего живущего? 

   Если уже любить землю, то ту, которая обещана в наследие кротким, землю новую, на коей живет одна правда! С такой земли можно не хотеть возноситься выше, но на такую землю надобно еще прежде вознестися, ибо сия обетованная земля далеко выше самого нынешнего неба, которое, подобно настоящей земле, осуждено прейти с шумом. 

   Как возноситься от земли? Конечно, не земными средствами; все, что от земли, по необходимости само стремится и устремляет к земле. Кто сошел на землю, дабы возвести всех земнородных на небо, Тот даст и средства к тому; Он Сам есть уже вместо всех средств к сему, ибо Он не останется на земле, паки вознесется на небо, откуда пришел, и силен вознести с Собою все, что только присоединится к Нему и отдаст себя в Его распоряжение! Итак, желающий вознестись на небо, имись (возьмись) всем существом своим за своего Спасителя, - и ты вместе с Ним будешь на небе. - Как вознестись от земли? Сначала вознесением мыслей и чувств на небо. Что легче сего и доступнее для каждого? Но одно это уже много значит. Душа там, о чем мыслит; тем паче там, где любит. Полюби небо, и ты будешь жить на небе. Ибо идеже сокровище, ту и сердце; а где сердце, там и человек. - Можно возноситься от земли, погребая себя в земле: пример - Иоанн многострадальный. Как он, закопанный в земле, - высоко над землею!.. Можно, напротив, парить к облакам, за облака, мыслью, даже телом; а, между тем, быть глубоко -зарытым в земле, так что разве одно всемогущее (Ин. 11; 43): Лазаре, гряди вон! - может извести таковых из земной утробы. 

   Будем жить на земле, не прилепляясь ни к чему земному и тленному, имея постоянно в виду вечное и небесное, перенося туда свои надежды и свое сокровище, находясь во всегдашней готовности перейти из юдоли изгнания в отечество, когда бы ни позвали нас туда, - и над нами исполнится то, чего желает нам, и к чему приглашает нас священный песнопевец, восклицая: Христос на земли, возноситеся! Аминь. 

   Сообразно великой цели явления на земле Сына Божия, пречистое рождение Его по плоти совершилось, как мы видели, братие, в месте самом безвестном, во время наибезмолвное; только Пресвятая Матерь и праведный Иосиф были служителями тайны и свидетелями чудесе, но происходившее в Вифлееме, по самому существу своему, было так важно, что не могло не отразиться во всей вселенной; самая тайна, требуя сокровенности, в то же время требовала и засвидетельствования: надлежало всему миру узнать, что днесь действительно родился не ожидаемый только Иудеями Избавитель от их врагов, а Искупитель и Спас всего мира. Сообразно сему, мы увидим теперь движение во всех частях вселенной: мир ангельский поспешит явиться чудесно в окрестностях Вифлеема с торжественным славословием в честь Предвечного Младенца; мир языческий, в лице волхвов водимый таинственной звездой, принесет Ему дары и поклонится яко Богу; мир Иудейский разделится надвое, дабы одной - лучшей своей частью, в лице пастырей, -возрадоваться радостью велиею о рождении обетованного Избавителя, а другой - худшей, в лице Ирода и книжников, - потрястися страхом преступника, ищущего убежать от грядущего Судии, и новым злодеянием отдалить суд и наказание. 

   События величественные, чудесные и поучительные! Величественные, ибо здесь действуют не одни человеки, а и существа премирные; действует Сам Всемогущий, вводя в мир Единородного Сына Своего и как бы представляя Его вниманию тех, для спасения коих Он послан. События чудесные, ибо чрезвычайное величие покрыто здесь завесой чрезвычайной простоты и смирения; все притом, что ни совершается, происходит вопреки соображениям мудрости человеческой. События поучительные, ибо пастыри, волхвы, Ирод и книжники изображают собою все человечество и его различные отношения к Спасителю мира, так что под этими лицами каждый из нас может и должен усматривать самого себя и всех прочих людей, усматривать и научаться, что ему должно делать, да улучит благую часть волхвов и пастырей, и чего должно избегать, да не постигнет его ужасная судьба Ирода и его клевретов. 

   Посему, намереваясь продолжать наши собеседования с вами, мы почитаем за долг, братие мои, пригласить вас снова ко вниманию и бодрости духовной. Ибо до сего времени мы все были ограждены постом, а теперь, с наступлением шума праздничного, мир не преминет окружить нас своей суетой и соблазнами. Того и смотри, что начнешь путь со святыми волхвами, а кончишь его во дворе Ирода, не дойдя до Вифлеема; или, и дойдя и поклонившись Божественному Отрочати, не последуешь горнему указанию - идти оттуда другим, новым путем - правды и истины, а возвратишься к детоубийце и предашь ему тайну своего Спасителя и своего спасения. Вооружимся же против этих опасностей мыслию чистой и трезвой и, призвав на помощь благодать Рожденного, прежде всего остановим внимание наше на тех лицах, кои имели счастье встретить и почтить Его при рождении. 

   Много ли было таковых и кто они? Увы, и о Первом пришествии Господа можно сказать почти то же самое, что, по указанию притчи Евангельской, последует при Втором, ибо, когда настало время прийти Жениху душ и сердец, то и теперь - воздремашася вся и спаху! (Мф. 25; 5). -Из Вифлеема в вертепе и при яслях не видно никого; из Иерусалима -никого, из прочих градов Иудиных- никого! Кто же встретит восходящее Солнце правды и насладится первыми лучами Его? Те, кои не спят. Кто не спит? Пастыри Вифлеемские, люди, кои, по-видимому, далее всех прочих были от храма и всего святого. И пастырие беху в тойже стране, бдяще и стрегуще стражу мощную о стаде своем (Лк. 2; 8). Предметом их бдения были, как очевидно, бессловесные; но, бодрствуя над ними, пастыри сии тем паче не оставляли без стражи своего стада словесного -мыслей и чувств своих, нравов и поступков; потому и удостоились того, чтобы им первым поклониться рожденному Царю Израилеву. Тогда как для сокращения времени, они воспоминали, может быть, прошедшую славу Отечества, и пересказывали друг другу, кто что знал, о будущем его величии, изображенном у пророков, - се, Ангел Господень ста в них, и слава Господня осия их! (Лк. 2; 9). Такое явление, среди мрака полуночного, в нагорных высотах, окружающих Вифлеем, должно было представлять зрелище самое величественное. Но бедным пастырям было не до зрелища: убояшася, - говорит евангелист, - страхом велиим (Лк. 2; 9). К земным шумным явлениям, и даже опасностям, они давно привыкли; но представившееся теперь явно выходило за пределы всего земного. Чистая душа была близка к небесному; но слабая плоть трепетала: убояшася страхом велиим, не зная, что подумать о чудесном явлении, и представляя, может быть, (если страх позволил представлять что-либо) древнее грозное изречение: не бо узрит человек лице Мое, и жив будет (Исх. 33; 20). Посему, прежде радостной вести надлежало изгнать страх, что немедленно и сделано Божественным вестником. И рече им Ангел: не бойтеся: се бо, благовествую вам радость велию, яже будет всем людем (Лк. 2; 10). Не бойтеся: я вестник не суда и казней, а веселия и радости, такой радости, которая возвещается только теперь вам одним, а должна со временем исполнить веселием всех и каждого. Какая же это радость? -яко родися вам днесь Спас, иже есть Христос Господь, во граде Давидове (Лк. 2; 11). То есть, родися обетованный Мессия, Которого в Иудее, около сего времени, ожидали все, от мала до велика, и Коего потому одно имя способно было успокоить и возвеселить каждого истинного Израильтянина. Родися во граде Давидове, а не в вертепе; ибо Ангел среди славы Господней, его окружающей, не обнаруживает до времени всего уничижения Новорожденного. Вертеп сей, впрочем, был так близок к Вифлеему, что, можно сказать, составлял с ним одно и то же место. Но как нам найти во граде, наполненном множеством народа, Рожденного и Родившую? - могли бы спросить пастыри, если бы вначале страх, а потом избыток радости не препятствовали говорить. Ангел предупреждает сей вопрос, благовествуя: и се вам знамение: обрящете Младенца повита, и лежаща в яслех! (Лк. 2; 12). Вы, - как бы так продолжал он, - восхощете, без сомнения, видеть Рожденного, дабы поклониться Ему и насладиться Его лицезрением, - и Он, не взирая на бедность и простоту вашу, готов, принять вас: только смотрите - Его не вдруг можно найти всякому, а надобно искать, не там притом искать, где, по обыкновенному понятию, можно было бы предполагать присутствие Царя Израилева: не ищите Его ни в синагоге Вифлеемской, ни в палатах богачей, а в вертепе и в яслях, тех яслях, кои давно знакомы вам, если не устроены вашими руками. Не воображайте также, чтобы Он в этом убежище окружен был грозными знамениями, как на Синае, или воинством сил небесных, как в видениях пророков; окрест Его нет теперь никакой славы и величия: Дева-Матерь и старец-хранитель - Его свита! Пелены младенческие и ясли вертепные - Его символ! И се вам знамение: обрящете Младенца повита, лежаща в яслех. Знамение простое и вам сродное, но вместе верное и неложное, знамение и для ваших очей, и для вашего сердца. 

   После сих слов Ангела надлежало ожидать, что видение кончится; ибо все, что было нужно, сделано и сказано: но вместо сего, едва только небесный вестник окончил свое благовествование, внезапу - как замечает евангелист, - то есть, вдруг и неожиданно,бысть со Ангелом множество вой небесных, хвалящих Бога, и глаголющих: слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение! (Лк. 2; 13-14). Явление многозначащее уже по самой наружности своей, ибо зачем такое множество небесных воинств, когда достаточно было одного мирного вестника? К чему такой многогласный хор хвалебный, когда уже кончено самое благовестив? Не явно ли после сего, что это - следствие необычайной радости и восторга в самом мире ангельском, и как бы нечто подобное тому, что бывает между людьми, кои, когда чем-либо чрезвычайно обрадованы и хотят обрадовать других, то идут для сего не один, а многие, даже все, участвующие в радости? И что делает пред пастырями это множество вой небесных? Возвещает им что-либо новое? Ничего. Подтверждает слова своего собрата? Нет, да в этом не было и нужды. Явившимся небожителям до пастырей даже как бы нет никакого дела; они здесь сами для себя; исполнены восторга, не вмещают его в себе, и потому поют и восклицают:слава в вышних Богу, и на земли мир во человецех благоволение! (Лк. 2; 14). 

   Славословие сие показывает, впрочем, и причину, произведшую такое радостное и необыкновенное движение в мире ангельском. Чистые и святые духи радуются тому, что теперь с вочеловечением Сына Божия возвращена будет слава Создателю всяческих, похищаемая у Него преслушанием и неправдами человеческими; что отселе, с пришествием на землю великого Посредника и Примирителя, воцарится на ней мир, которого недоставало земле с тех пор, как она подверглась проклятию за непослушание своего Владыки, - что над родом человеческим, в лице новой Божественной Главы его, почиет теперь вечная милость и вечное благоволение. Все это зрят чистые и блаженные духи во всей силе, - и радуются и торжествуют, ибо для них нет большего блаженства, как видеть славу Творца своего восстановленной во всей силе, как быть свидетелями спасения погибавшего во грехах рода человеческого. 

   Не было ли при сем и еще для небожителей какой-либо, ближайшей для них самих, причины к радости? Не открылись ли, с воплощением Сына Божия и с искуплением человека, возможность и надежда к вознаграждению в их собственном круге того, чего лишился он через отпадение денницы? Не обрели ль небесные воинства в новорожденном Отрочати Вифлеемском Главы и Вождя для себя самих? Вопросы важные, занимавшие собою уже многих из древних отцов и учителей Церкви. Кто хочет иметь полный ответ на них, тому советуем обратиться к их богомудрым писаниям: там найдется искомое, найдется еще большее. А для нас, с сего священного места, довольно будет сказать словами Апостола, что как создана быша всяческая Сыном Божиим, яже на небеси и яже на земли; так всяческая в Нем и о Нем и состоятся; что Отец благоволи в Нем, по воплощении, всему исполнению вселитися, и темвозглавите и примирити всяческая к Себе... аще земная, аще ли небесная (Кол. 1; 16-20), и что потому о имени Иисусове всяко колено должно преклоняться небесных и земных и преисподних (Флп. 2; 10). 

   Явление такого множества Ангелов с их хвалебным ликом должно было служить для пастырей новым побуждением увидеть скорее Божественное Отроча, Которое, почивая, как говорил небесный вестник, в яслях, тем не менее рождением Своим приводит в восторг весь мир ангельский; равно как это же самое славное явление служило для пастырей к устранению соблазна, который легко мог родиться при виде обетованного Спасителя миру, лежащего в яслях, среди бедности и уединения. 

   Посему, яко отидоша... на небо Ангелы, и человецы пастырие реша друг ко другу: прейдем до Вифлеема, и видим глагол сей бывший, егоже Господь сказа нам (Лк. 2; 15). Естественное рассуждение простых людей, кои представляются возбуждающими друг друга к совершению того, на что каждый давно готов от души. Доколе небожители продолжали воспевать хвалебный гимн, состоявший, может быть, не из одних слов, приводимых Евангелистом, дотоле пастырям некогда было думать о пути - взор занят был чудным видением, а слух - небесным сладкогласием; но когда то и другое кончилось, пастыри всею мыслию входят в цель Божественного откровения, и тотчас решаются идти туда, где источник чудес. Решимость, по видимому, ничего не стоящая; но тот не будет думать таким образом, кто вспомнит, что пастырям должно было, среди ночи и гор пустынных, оставить свои стада, кои были для них дороже, нежели для какого-либо из нынешних богачей целый корабль, нагруженный драгоценностями. 

   И приидоша, поспешшеся, и обретоша Мариам же и Иосифа, и Младенца лежаща во яслех (Лк. 2; 16). Как там, при явлении Ангелов, было все величественно, так здесь встретила пастырей одна простота и убожество. Но после видения и благовестил Ангельского, Божественное Отроча, среди убожества, Его окружающего, должно было казаться еще святее и любезнее. Видевше же сказаша о глаголе глаголаннем им о Отрочати Сем (Лк. 2; 17). Как бы в вознаграждение того, чего по внешности недоставало теперь новорожденному Царю Израилеву, пастыри спешат рассказать все виденное ими и слышанное от Ангелов. Такой рассказ служил в отраду и для Матери и для старца, кои в столь важные минуты, по видимому, были оставлены на произвол случая. Мариам, - говорит евангелист, - соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердцы Своем (Лк. 2; 19), то есть соображая с ними, что Сама уже видела и испытала, и вместе с тем извлекая из них руководство на будущее время, которое, судя по прошедшему и настоящему, заставляло ожидать новых, чрезвычайных противоположностей в судьбе Божественного Младенца. 

   Разделив приятое свыше откровение с хранителями Отрочати, пастыри не усомнились потом разделять его и с другими, кого почитали достойным того, и всех, как замечает Евангелист, приводили в изумление своими словами. Дивишася вси о глаголанных от пастырей к ним (Лк. 2; 18). Дивились, конечно, и тому, что в видении пастырей было величественного, как то: явлению Ангелов и их дивному славословию, но еще более тому, что в нем было уничиженного, как то: вертепу и яслям, в коих возлежал обетованный Мессия. 

   И возвратишася пастырие, славяще и хваляще Бога о всех, яже слышаша и видеша, якоже глаголано бысть к ним (Лк. 2; 20). Так заключает святой Лука повествование о пастырях Вифлеемских. Заключение самое простое, но в то же время исполненное великой похвалы для пастырей. Что они славят и благодарят Бога за чрезвычайное откровение и честь, им предоставленную, - это естественно и необходимо; но они славят и благодарят о всех, яже слышаша и видеша, то есть, не только за Ангелов и их хвалебные гимны, но и за вертеп и ясли, за пелены и слезы Младенческие. Значит, уничиженное состояние Мессии, столь противоположное всеобщим ожиданиям и мечтательности тогдашних Иудеев, думавших увидать в Нем царя славного, нисколько не соблазнило их, и, значит, они правильнее и чище мыслили о Его лице, нежели целый синедрион Иудейский: уже это делает немалую честь уму и сердцу пастырей. Но в них приметна еще другая значительная добродетель. Удостоенные явления Ангельского и того, чтоб им первым поклониться Мессии, пастыри не думают возыметь через то какое-либо право на постоянную близость к Нему, не получают нисколько отвращения к своему бедному и низкому званию, не заискивают милости будущего Царя у Его Матери и хранителя, не обещают и не просят ничего, не изъявляют никакого желания: сделав свое дело, поклонившись Отрочати, насладившись и освятившись Его лицезрением, спокойно возвращаются к своим стадам, дабы паки стрещи их по-прежнему, и стоять на своем месте, или лучше сказать, весь век ходить за стадами с одного места на другое, доколе Господь не воззовет их на вечное успокоение в Вифлеем небесный. И да не помыслит кто-либо, что это происходило в пастырях от грубости и неразумия, встречающихся в людях подобного состояния: нет, это - следствие истинной простоты сердца и духа, зрелый плод преданности в волю Божию, любо-мудрого довольства своим жребием, свободы от привязанности к благам земным, постоянного устремления мыслей по примеру древних праотцов, к горнему граду, емуже художник и содетель Бог. Без такого расположения духа и святого образа мыслей, бедность состояния сих пастырей не только не приблизила бы их к Божественному Отрочати, и не удостоила бы благовестия Ангельского, но и соделала бы, может быть, предателями тайны, врагами Того, Кто пришел облаженствовать всех, а Сам не имеет теперь, где преклонить главу. 

   После сего нетрудно уразуметь, кого изображают собою пастыри, -они изображают простоту и бедность тех людей, кои, среди самой низкой доли, в поте лица, совершают дело звания своего, не участвуя нисколько в шумных движениях жизни общественной. Мало ли таких людей? Всегда и везде - большая часть. Многие самим состоянием своим удалены притом от непосредственного занятия делами набожности, не умеют читать, живут вдали от церкви, привязаны к своему месту и не могут оставить его: таковы воины, домашние слуги, хранители уединенных мест сельских, пастыри стад и прочие. Всем таковым людям может иногда приходить скорбная мысль, что они далеки от спасения, потому что далеки от церкви и не могут присутствовать при Богослужении, даже иногда в самые великие праздники. Но души, таким образом скорбящие, воззрите на пастырей Вифлеемских, кои, подобно вам, редко бывали в храме, не имели в руках священных книг пророческих, не слышали наравне с другими наставлений учителей Израилевых, проводили большую часть времени среди уединения сельского со своими стадами, и, однако же, Ангел с радостной вестью о рождении Спасителя мира не обратился ни к кому другому, кроме их. 

   Не утешение ли это и не поучение ли для вас? Будьте довольны своим жребием, как он ни мал и низок, провождайте жизнь в чистоте и правде, стойте бодрственно на страже своей совести - и вы уподобитесь пастырям Вифлеемским. Что мешает вам начинать и оканчивать каждый день молитвой? Садиться за трапезу и восставать от нее с молитвой? Полагать в начало каждого дела имя Божие и крест Христов? Вот ваше богослужение! Что мешает вам быть честными, не лгать, не клеветать, не сквернословить, оказывать милосердие, если не людям, то животным, наблюдать чистоту души, если не тела? Простота, кротость, смирение, терпение -сии боголюбезнейшие добродетели принадлежат вам по самому званию вашему; и вот ваша нравственность! Следуйте этим путем - и вы удостоитесь некогда поклониться Божественному Младенцу, уже не лежащему в яслях, а седящему на престоле славы. Аминь. 

   Не без причины, братие мои, три дара у яслей Христовых. Могло быть более, могло быть менее, но явилось три. В знамение ли это Пресвятой Троицы в Существе Божием; или в символ будущего тройственного служения Христова - пророческого, священнического и царского; или, наконец, яко выражение трех частей существа человеческого, то есть, духа, души и тела? Исследование о сем предоставляется вашей вере и вашему разумению. Наша же мысль всецело останавливается при этом на дароносящих волхвах. Сии странники Востока представляли собою у яслей Христовых, можно сказать, все человечество; и дары их изобразуют символически все, что может быть приносимо Спасителю нашему от нас, Его последователей. Златом в этом отношении означаются дары вещественные; Ливаном - дары духовные, невещественные; а смирна выражает дары, так сказать, духовно-вещественные. 

   Есть посему люди, кои приносят Господу злато; есть, кои приносят ливан, есть, кои приносят смирну; есть, наконец, кои приносят по нескольку даров вместе. Кто сии люди? Размышление о сем откроет нам, чем и каждый из нас может послужить, подобно волхвам, Господу и Спасителю своему. 

   Кто убо приносит Господу злато? Приносят те, кои жертвуют во славу Божию и на пользу ближних чем-либо от трудов и стяжаний своих. Тобою, например, создан, обновлен или украшен храм Божий: ты принес этим Господу своему злато. Дар твой приятен Ему; ибо хотя Он теперь на престоле славы; но, вместе с тем, для спасения нашего продолжает доселе являться и в яслях. Ясли сии на жертвеннике церковном, где Он, можно сказать, при каждой литургии как бы снова рождается, дабы снова же принести Себя за грехи наши в жертву правде Божией. И как часто Он терпит в сих яслях нужду! Тут потребны для Него и одеяние и покров, и свет и теплота. Посему, если ты делаешь что-либо на пользу Церкви, то приношение твое так же благоприятно Господу, как и дар волхвов, принесших Ему злато. 

   Подобным образом тобою оказана помощь бедствующему человечеству, устроено что-либо на пользу больных, сирых, странных, беспомощных: ты принес тем Господу злато, ибо Он столько любвеобилен, что нужды и страдания верующих во имя Его почитает собственными Своими нуждами и страданиями; посему и за помощь им воздаст, как за помощь Себе Самому. Понеже сотеористе единому сих братии Моих меньших, Мне сотеористе (Мф. 25; 40), - так скажет Он на Страшном Суде Своем тем, кои были милостивы к бедным. 

   Много ли приносится такового злата Господу? Ах, если сравнить приносимое с тем, что иждивается по требованию страстей, на удовлетворение не только нужд, самых прихотей наших, с тем даже, что явно отдается в жертву плоти и миру, то окажется малейшая часть. Храм Божий, например, стоит день и ночь перед очами нашими в развалинах и просит себе помощи; мы скорее выстроим для себя великолепный приют для наших коней и колесниц, нежели обратим на него внимание. Бедняк дрожит перед нами от стужи, глада и недуга: мы или откажем ему с суровостью, или дадим ничтожную лепту; и в тот же день пол имения готовы погубить в безумной игре, или показать расточительную щедрость на каком-либо зрелище. 

   Такова наша благодарность Тому, Кто, богат сый, для нашего спасения ныне обнища, да мы нищетою Его обогатимся (2 Кор. 8; 9). 

   Кто приносит Господу ливан? Те, кои употребляют в славу Его и на пользу ближних свои способности, познания и искусства, очевидно, составляющие собою нечто такое, чего нельзя купить никаким златом. Все это дар Божий человеку; но это же все может и должно быть и даром Богу от человека, даром невещественным, высшим злата и сребра. 

   Этот драгоценный ливан приносит Господу градоправитель, когда управление его одушевлено духом Христовым, направлено не к одной только справедливости гражданской и спокойствию внешнему, а и к поддержанию и усилению в народе благих нравов и добродетелей христианских. Такое градоуправление, как благоуханный ливан пред Господом и человеки. Приносит Господу ливан пастырь Церкви, когда бодрственно стоит на страже душ и сердец против заблуждений и соблазнов века, неленостно возвещает пути Господни, наставляет заблудших, утешает отчаянных, назидает всех. Приносит Господу ливан мать семейства, когда, не полагаясь на приставников наемных, не увлекаясь рассеянием и забавами, сама посвящает время и способности свои на воспитание в страхе Божием своих детей, на приучение их к воздержанию, кротости, молитве и человеколюбию. Благоухание сего Ливана, наполняя собою весь дом, разносится потом всюду с теми, кои воспитаны в нем в благочестии. Приносит Господу ливан художник, когда вместо того, чтобы, следуя духу времени, поблажать своим художественным страстям человеческим и доставлять им новую пищу нечистыми вымыслами, старается все произведения и изобретения свои обратить в орудие здравого вкуса христианского, в средство к распространению - с изящным и прекрасным - истинного и доброго. И сей ливан облагоухает собою многих. Вообще, поскольку нет человека, который бы не имел на что-либо способности; то нет человека, который бы не мог принести Господу Ливана, употреблением своей способности во славу Божию и истинное благо ближних. 

   Третьим даром Господу от волхвов была смирна, - дар последний, потому высший не только злата, но и ливана. Что это за дар и почему он так важен? Смирна так же, как и ливан, издает благовоние; но отличительное свойство ее в том, что она весьма горька; посему и выражает собою наши бедствия и горести, слезы и страдания. Теперь понятно, кто приносит Господу в дар смирну. Приносит тот, кто терпит бедствия в жизни и страдает невинно, не позволяет себе ни уныния безотрадного, ни ропота малодушного, ни воплей бесполезных; кто при перенесении бедствий одушевляется не гордым презрением к людям, не отчаянным подавлением в себе всякого чувства человеческого, но живым упованием на Бога жива, мыслию, что он через свои страдания очищается от грехов, усовершается в добродетели и, что еще отраднее, уподобляется Спасителю своему, за него на кресте умершему. Таковое в духе веры и любви перенесение напастей и скорбей века есть также дар Господу, и притом драгоценнее злата, благоуханнее ливана. 

   Да услышат сие все злостраждующие, да уразумеют преимущество своего, по-видимому, горького, но на самом деле, если употребим в дело веру и Крест Христов, не несладкого положения, и да поспешат принести Господу в дар свою смирну. Счастливцы века сего не могут этого сделать: у них нет горькой нужды и недостатков, нет смирны. Многие из обладающих Ливаном, то есть отличными дарованиями, также не могут сделать сего: у них нет тяжких искушений, нет смирны. Она у вас, бескровные страстотерпцы Божии; вы, кои без всякой вины своей: одни по жребию рождения, другие по превратности обстоятельств, третьи по злобе человеческой, иные по бренности телесного состава нашего - едва не каждый день встречаете и оканчиваете воздыханиями, и кои, может быть, и нынешнее утро встретили праздник Христов слезами. Зрящие на вас окаевают ваше тяжкое положение; вы сами, может быть, падаете иногда под тяжестью земного испытания, а мы, именем Спасителя нашего, приветствуем вас, с сим драгоценным подобием Креста Его! Блюдите драгоценную смирну, доставшуюся в удел вам; не меняйте ее ни на какой ливан, тем паче ни на какое злато, и не отнимайте у нее благоухания жалобами и ропотом малодушным. Что жаловаться? Господь и без того все видит: каждая слеза ваша у Него изочтена, каждый вздох взвешен; и в свое время за все примется сторицею. Аминь. 

   Рассматривая историю рода человеческого до пришествия в мир Сына Божия, и видя, как все Божественные распоряжения на приготовление людей к принятию обетованного Искупителя ограничивались одним народом Иудейским, почти невольно приходишь к мысли: что же происходило в это время с прочими народами? Ужели они в столь важном деле, каково принятие или непринятие обетованного всему миру Избавителя, предоставлены были себе самим? Если так, то где безпристрастие и милосердие небесное, в коем равно имеют нужду и все бедные сыны Адамовы! И что сделали Иудеи, чтобы заслужить право быть единственным предметом особенных попечений и любви? Или Иудеев Бог токмо, а не и языков? (Рим. 3; 29). 

   Ей - и языков! - ответствует слышанная вами Евангельская история о волхвах. Ибо что мы видим в ней? Видим, что язычники не только знали об обетованном Избавителе, не только ожидали с верою Его пришествия, но, что особенно примечательно, первее многих Иудеев удостоились поклониться Ему, по Его пришествии, и послужить для Него своими дарами, даже соделались провозвестниками Его рождения для всего Иерусалима, для самих первосвященников Иудейских. Так Промысл оправдал пути Свои, когда пришло время оправдать их! Так показал Он, что у Отца Небесного никто не забыт в великом семействе Его, -все призрены, препитаны, наставлены! И да не помыслит кто-либо, что волхвы составляли одно исключение в судьбе язычников; напротив, они были, как возглашается в песнопениях церковных, только начатком Церкви от язык. И действительно, вера христианская, проповедуемая апостолами, нигде так быстро не распространялась, так прочно не утверждалась, не приносила таких обильных и зрелых плодов, как между язычниками. И все это, без сомнения, оттого, что обширная нива сия, по видимому оставленная столько времени без внимания, на самом деле никогда не была оставлена Небесным Делателем, и, хотя втайне, удобрена, совершенно приготовлена для сеяния Евангельского. Иудеи, напротив, при всем том, что были ограждены множеством обрядов и почивали на законе Моисеове и Пророках, как теперь окажутся не так способными к приятию обетованного Мессии, так и впоследствии покажут великое невнимание и упорство, до того обуяют в предрассудках, что Спаситель мира будет вознесен ими на Крест. 

   А если так, подумает кто-либо, то Провидение не достигло Своей цели, употребив напрасно столько особенных попечений об Иудеях. Нет, возлюбленный, достигло того, что было необходимо. Ибо, что было необходимо? Не то ли, чтобы у Иудеев сохранились словеса и обетования Божий, вверенные им на сохранение для блага всего рода человеческого? Но все это сохранилось, как нельзя лучше. Народ Иудейский в этом отношении был, как малый, искусственный вертоград, в коем растения в продолжение зимы блюдутся на будущую весну. Доколе зима, такой вертоград весьма полезен и необходим, но с наступлением весны и лета в нем нет более нужды: что еще остается в нем, то растет уже хуже того, что стоит на свободном воздухе. 

   Подобное тому произошло и с народом иудейским. Когда вместо того, чтобы по пришествии весны Нового Завета, выйти из ограды сеней и обрядов, оставить средостения законов и учреждений Моисеевых и перейти на свободный воздух и солнце Евангельское, народ сей захотел упорно остаться в искусственной теплице, оставленной Самим Домовладыкой, то что удивительного, если, поступая таким образом, вопреки распоряжен ю Небесного Вертоградаря и собственного благополучия, Иудеи соделались древом дивиим (диким) и бесплодным? Те, напротив, из Иудеев, кои покорны были экономии Божественного домостроительства, и дали себя вывести из теплицы зимней на солнце летнее, смотри как роскошно расцвели, какой богатый принесли плод для всего мира! Ибо откуда Иоанны, Иаковы, Павлы, Матфеи, как не из Иудеев? Кто пронес Евангелие по всему миру и положил за него душу свою, как не Иудеи? Даже и впоследствии, если многие из Иудеев не уверовали; даже и теперь, если многие из них продолжают упорствовать, то, сожалея о сем, не должно, однако, забывать, что ослепление, как утверждает святой Павел, от части Израилевы, бысть, то есть, не навсегда, а на время. Докуда? - Дондеже исполнение языков внидет. А потом что? А потом весь Израиль спасется(Рим. 11; 25, 26). После сего куда и на кого ни смотреть, - на язычников или на Иудеев, - только надобно смотреть прямо, а не поверхностно, - везде найдешь причины благоговеть пред путями Премудрости Божией, которая, если и допустила, по выражению Апостола, всем: и язычникам и Иудеям быть затворенными в противление, то именно для того, дабы всех, наконец, помиловать (Рим. 11; 32), да премножество милости Божией будет, а не от нас, - да не похвалится всяка плоть пред Богом! (1 Кор. 1; 29). 

   После сих размышлений, кои, надеемся, не будут излишни для многих из нас, обратимся к событиям и послушаем святого Матфея, как он, -один из всех евангелистов - повествует о поклонении волхвов. Повествует один, ибо евангелисты в этом отношении подобны певцам, стоящим на противоположных странах: что возгласил один лик, о том умалчивает другой; редко повторяют они то же самое; и, если повторяют, то или более кратко, или поясняя и дополняя, что сказано другим. Посему-то, после того как святой Лука рассказал нам о самом рождении Предвечного Младенца и как Он возвещен пастырям и видим был от них, святой Матфей будет благовествовать теперь о других, новых поклонниках Отрочати - волхвах восточных. 

   Иисусу жерождшуся в Вифлееме Иудейстем... се, волсви от восток приидоша во Иерусалим (Мф. 2; 1). Прежде всего определяется у евангелиста время события, ибо волхвы, как шедшие из дальней страны, могли прийти прежде события, могли прийти и спустя долго после; но пришли именно около того времени, как родился Сын Божий, дабы сие чрезвычайное событие не оставалось надолго неизвестным для Иерусалима. Такое соответствие в пришествии волхвов со временем рождения Спасителя показывает, что в пути их все было предопределено свыше, и что он начался за немало времени до рождения, может быть, за столько же, за сколько начинается у нас пост перед праздником Рождества Христова, который составляет для нас также некоторого рода духовное путешествие в Вифлеем. 

   Но что это за люди, называемые в Евангелии волхвами? По употреблению сего слова в нашем языке можно подумать, что они занимались какими-либо тайными и непозволительными знаниями, состояли даже в союзе с темными силами. Ибо волхв у нас почти то же, что чародей. Но не было бы ничего несправедливее в настоящем случае, как иметь подобную мысль. Ибо греческое слово маг, употребленное в Евангелии, означает вообще человека мудрого, преданного наукам, особенно исследованию природы, каковы астрономы, врачи, ботаники, физики и прочие. Подобные сим люди были и волхвы Евангельские, как показывает, между прочим, и то, что они занимались наблюдением звезд. Кроме того, древнее предание свидетельствует, что мудрецы сии принадлежали к классу людей возвышенному, были вожди народа и обладатели земель: почему на святых иконах и изображаются они с венцами на главах. 

   Но все это не так важно для нас, как то, что вот, среди тьмы идолопоклонства, в стране неверия, нашлись люди, кои так усердно чаяли Утехи Израиля, что при первом знаке с неба, оставив все, предприняли дальний и трудный путь для поклонения Тому Царю, Который лежал в яслях и, следовательно, не мог награждать за поклонение Ему ничем. Явно, что волхвами руководствовало убеждение глубокое, мысль высокая, чувство святое. Откуда все это в язычниках? Оттуда же, откуда все доброе было и в Иудеях - свыше, от Бога. Припомним, что Евреи целыми коленами были отведены за Евфрат, и большая часть их осталась там и по возвращении Иудеев из плена Вавилонского; что между находившимися в плену были и Пророки; что последние не ограничивали наставлений своих одними своими соотечественниками, а возвещали и слово прощения, и словеса обетовании и язычникам; что Даниил особенно, - этот муж желаний и видений, как называет его слово Божие, был поставлен от Навуходоносора даже главой всех мудрецов Вавилонских. Такая глава не могла не сообщить того, что было в ней, всему телу, то есть, всему сословию мудрецов Вавилонских; особенно Даниил не мог оставить своих учеников в неведении о том великом и Божественном Лице, провозвещение Коего составляло сущность всех его пророчеств. Посему ничто не препятствует, а, напротив, все располагает думать, что настоящие волхвы суть священные останки Церкви, собранной от язык Даниилом на Востоке. 

   Таким предположением нимало, впрочем, не уменьшается нравственное достоинство волхвов Евангельских. Ибо, во первых, они сами не могли слышать Даниила, а если что и прияли из высшей мудрости, то от учеников его, притом из четвертых или пятых уст; во-вторых, как легко было свету истины, если какой и принят, сто раз затмиться и угаснуть среди густой тьмы идолопоклонства! Как трудно было семенам жизни не заглохнуть среди тернов всякого рода страстей, кои господствовали у язычников! Правда, что волхвы занимались науками; но много ли науки и в наше время помогают вере? Увы, несчастная доля земной мудрости - не приближать, а отводить многих от веры!.. Но в волхвах восточных видим совершенно другое. Они, чем были просвещеннее, тем усерднее к вере и предметам святым, что могло происходить только от мысли чистой и сердца доброго. За сию-то доброту и чистоту, без сомнения, и удостоились они быть первыми, призванными в Вифлееме на поклонение Спасителю мира. Призванными, говорю, ибо хотя они и ожидали рождения Царя Израилева; но не пошли бы, вероятно, без особенного призвания - свыше, даже услышав о Его рождении. Видехом бо, - говорят они, - звезду Его на востоце, и приидохом; значит, если б не видали, то и не пошли бы. 

   Почему звезда, а не другое что, употреблена на призвание волхвов? Потому, без сомнения, что волхвы сами занимались наблюдением звезд; и вот, Промысл действует на них через то самое, к чему они привыкли. Впрочем, действия этой звезды так удивительны, ход ее так необыкновенен, даже противоположен ходу всех известных светил, что невольно располагает, во след за святым Златоустом, видеть под сей звездой разумную силу, которая, по повелению Божию, приняла на сей раз вид небесного светила, дабы руководить восточных мудрецов в Вифлеем. В самом деле, смотрите, что делается с этой чудной звездой! Показавшись на востоке волхвам, когда они были еще дома, звезда потом сокрылась и не была видима: ибо, придя в Иерусалим, они говорят о явлении ее, как о прошедшем: видехом звезду Его на востоце. Но по выходе из Иерусалима, звезда снова является и идет пред волхвами - идяше перед ними, чего не бывает и не может быть со звездой вещественной. А когда волхвы приблизились к Вифлеему, то звезда ста верху, идеже бе Отроча. Как это может быть с обыкновенной звездой? Как она станет верху, идеже бе Отроча? и как укажет место Его пребывания? Это может сделать только светило небольшое, состоящее из силы разумной, или ею непосредственно управляемое. Но почему же, спросит кто-либо, умная сила, если она была и действовала в звезде, не действовала на волхвов прямо, явившись им в виде человека, и не сделалась их руководителем, как, например, Архангел путешествовал некогда с Товитом? Потому, без сомнения, что к такому явлению волхвы не были приготовлены, что в таком виде оно для них не было нужно и не оказало бы на них столь благотворного действия. 

   Промысл Божий, - рассуждает святой Златоуст, - в откровениях Своих людям сообразуется с их нравами, действует на них через то, что им свойственнее, как это вообще есть черта мудрости - поступать таким образом. Посему волхвы, яко наблюдатели тайн и порядка природы, между прочим, и светил небесных, призываются звездою. 

   Но как могли они узнать от звезды, что родился Царь не другой какой, а Иудейский? Ибо положим, что они ожидали рождения сего Царя; положим, что звезда была необыкновенная - по величине и свету; но все же она не имела уст, чтобы сказать им это. "Не звезды единой сие мне дело видится быти, - ответствует святой Златоуст, - но и Бога, в начале душу их подвигшего, еже и при Кире сотвори, устрояя его, да отпустит Иудеев". Звезда, как должно думать, временем явления и положением своим (у наблюдателей звезд то и другое распределено было по народам и странам) навела мысль на то, что теперь в Иудее рождается провозвещенный Пророками Мессия; а остальное, то есть твердая уверенность в этой мысли и решимость, оставив все, идти на поклонение Новорожденному, произведены благодатью, всегда присущей душам чистым. Во всем этом уже видно особенное предраспоряжение свыше, но еще большее в том, что последует. 

   Под руководством звезды волхвы могли прийти прямо в Вифлеем. Этим была бы устранена всякая опасность для них, даже для Самого Отрочати, от Ирода; если бы они не заходили в Иерусалим. Но от кого же бы Иерусалим узнал тогда о рождении Царя своего? А должно же ему было узнать так, чтобы он не мог после сказать: я не знаю, не слыхал, мне не возвещено; и однако же так, чтобы знание сие нисколько не повредило тайне Вифлеемской. Все это сделают волхвы своим появлением в Иерусалиме; а в Иерусалим зайдут они потому, что звезда, явившись им на востоке и подняв их, так сказать, со своих мест, - потом, - может быть, вскоре по начатии пути, - сокроется из виду. А без нее куда идти? Естественно было обратиться в столицу, где обыкновенно обитают и, следовательно, рождаются цари и правители народов. 

   И се, волсви... приидоша в Иерусалим, глаголюще: где есть рождейся Царь Иудейский; видехом бо звезду Его на востоце и приидохом поклонитися Ему. - Язык недоумения, извинения и ободрения самих себя. Всего этого требовали обстоятельства. Ибо волхвы должны были прийти в немалое недоумение и смущение, когда вступили в пределы Иудеи, и ничего не слышат о рождении Царя Иудейского; еще в большее - когда достигли Иерусалима, и никто - ни слова о том. Ибо если бы заговорил о сем хотя один, то им можно бы и не спрашивать. Но когда все молчали, естественно, нужно было обратиться к расспросам; и вот они вопрошают всех, кого прилунилось: где есть рождейся Царь Иудейский? Укажите нам то место, которому надлежало быть известным для всех без вопросов. Мы не напрасно спрашиваем о том, чего, по-видимому, никто из вас самих не знает, а по причинам самым важным; нас вызвало к вам на любопытство, не какие-либо земные виды, а знамение свыше: видехом бо звезду Его на востоце. Как после сего нам было не придти? Итак, где ваш новый Царь? Нас влечет к Нему не выгода какая-либо, или политика, а глубокое, душевное уважение и вера: приидохом поклонитися Ему - воздать честь, которая подобает от всех Лицу, столь великому и священному. 

   Но, мудрецы востока, знаете ли вы, кто сидит теперь на престоле Иудейском? Подумали ль вы, чего могут стоить слова ваши рожденному Отрочати, даже вам самим? Волхвы или не знают сего, или не хотят о том и думать; то и другое могло быть в них. Как иностранцы, они, во-первых, могли не знать политических отношений, в коих находилась Иудея; но если бы и знали о незаконном владычестве и жестокостях Ирода, то в них, как людях необыкновенных и совершенно преданных водительству горнему и испытавших уже на себе его действие, могло достать мужества обнаружить свои мысли, делать свое дело, несмотря ни на какие последствия, свидетельствовать истину пред цари и не стыдиться, не бояться. Промысл Божий, впрочем, давно все предустроил так, что дерзновение и проповедь волхвов, послужив ко вразумлению и постыжению Иерусалима касательно рождения Мессии, нисколько не навлечет опасности на самих проповедников, как это увидим в следующем нашем собеседовании. 

   Чем же заключим настоящее? Заключим, чем начали, - размышлением о путях Премудрости Божией, но уже не в отношении только к Иудеям и язычникам, а в отношении и к нам самим. Наслаждаясь непрестанно полдневным светом веры христианской, пользуясь (если только действительно пользуемся) всеми благодатными средствами, кои предоставляет она для просвещения и освящения нашего, и видя в то же время, как еще большая часть рода человеческого остается доселе во тьме язычества или магометанства, без Евангелия и Креста, без духа и силы животворящей, некоторые содрогаются от сей разительной противоположности, приходят к мрачным мыслям касательно мироправления Божественного, унывают и думают, якобы Промысл Божий не оказывает желаемого попечения о сих братиях наших по человечеству. 

   Не осуждаем вашей чувствительности, вашего участия в судьбе человечества: вы, кои имеете подобные мысли и, может быть, страдаете от них. Но не будьте скоры в суждениях о путях Премудрости Божественной, кои отстоят от путей наших, как небо от земли; не позволяйте себе думать, чтобы нам можно быть когда-либо человеколюбивее Того, Кто не пощадил Самого Единородного Сына Своего, но за всех нас предал Его на мучение и смерть. А Сей Единородный Сын может ли забыть тех, за кого взошел на Крест? Как Он совершает Свое дело, то есть, дело спасения нашего, и там, где мы вовсе не предполагаем того; пример и доказательство - волхвы. Если бы Евангельская история не вывела сих язычников из мрака, их скрывавшего, и не представила пред очи наши, кто бы мог подумать, что в Персии и Аравии ожидали так прилежно пришествия Того, о рождении Кое го не знали в самом Иерусалиме? Первоверховный апостол Христов не напрасно возвестил, что во всяцем языце бояйся Бога и делаяй правду приятен Ему есть (Деян. 10; 35); а пример волхвов показывает, что такие люди действительно могут быть во всяком языце. 

   Как восполняется в сем случае естественная праведность человеческая, необходимой для оправдания всякого человека пред Судом Божиим, правдою Христовою; как возвещается и становится известным там Христос; как дивии ветви, без видимого нам пособия человеческого, прицепляются к сей животворящей лозе: все это - тайна Провидения! А когда тайна Провидения, то, без сомнения, и тайна милосердия. Если она сокрыта от нас, то конечно потому, что не могла быть открыта с пользой для нас; и сокрыта притом не навсегда, а до времени. Настанет великий и святой день откровений, в который как все наши деяния обнажатся пред лицом всего мира, так пред лицом всех людей станут явными все пути Божий о спасении рода человеческого. Теперь же вместо бесплодного сожаления об участи людей, не озаренных светом веры христианской, долг истинного христианина состоит в том, чтобы, предоставляя судьбу их милосердию и Премудрости Божественной и употребляя со своей стороны для вразумления их и слово назидания и пример благой жизни, назидать собственное спасение со страхом и трепетом. Ибо, кого не приведет в ужас пример Иудеев, кои, пользуясь всеми самыми чрезвычайными средствами к освящению себя, оказались однако же, так мало способными к принятию Обетованного Искупителя? Что было с Иудеями, то может быть и с нами, христианами: Царство Божие, столь близкое к каждому из нас, может, наконец, пройти мимо нас, как прошло мимо Иудеев. Итак, блюдемся, чтобы когда Второе приидет Господь во славе Своей, язычники и неверующие не предварили и нас христиан у Его престола, как предварили Иудеев у яслей. И если бы только предварили! Может постигнуть нас еще худшее. Ибо не напрасно Сам Спаситель изрек, что в сие решительное время, мнози от восток и запад приидут и возлягут... во Царствии Небесном: сынове же царствия, каковыми именуем себя теперь мы, христиане,изгнани будут во тму кромешнюю (Мф. 8; 11-12). О сем-то паче всего должно подумать нам при воспоминании о святых волхвах. Аминь. 

   У пророка Исайи в жалобной речи от лица Божия против неверия и упорства Иудеев, между прочим, говорится так: позна вол стяжавшаго его, и осел ясли господина своего: Израиль же Мене не позна, и людие Мои неразумеша (Ис. 1; 3). Древнее предание утверждает, что пророческое изображение сие буквально исполнилось во время рождения по плоти Господа нашего; потому что при яслях Его, вместе с Матерью и праведным Иосифом, находились якобы и два животных: вол и осел, послуживших им при путешествии из Назарета в Вифлеем и теперь дыханием своим согревавшие воздух в пещере Вифлеемской, слишком суровый для новорожденного Отрочати. Трогательная картина бедности и смирения, и вместе новое, резкое обличение народа Израильского! Ибо положим, что он не знал о месте и времени рождения своего Спасителя и потому не мог, хотя бы и хотел, послужить Ему при сем, как должно: но вот теперь он узнает это от волхвов, узнает так, что весь Иерусалим, начиная от царя, придет в движение. Что же произведет весть, столь радостная? -Произведет, по-видимому, многое, и вместе с тем - ничего существенного. Ирод соберет первосвященников и книжников и предложит им вопрос: где Христос раждается? Первосвященники и книжники пересмотрят всех пророков и скажут, что Он рождается в Вифлееме Иудейском. А потом? - потом волхвы, как одни пришли в Иерусалим, так одни пойдут и в Вифлеем, и найдут там Божественного Младенца так же с одною Матерью и Иосифом, как нашли их прежде бывшие там пастыри. А потом? Потом Матерь и старец поймут Отроча и будут ночью спасаться бегством в Египет от меча Иродова. Таким образом, Пророк и теперь, стоя у яслей Вифлеемских, еще с большей силою мог бы повторить древнюю жалобу свою: позна вол стяжавшаго его и осел ясли господина своего: Израиль же Мене не позна, и людие Мои не разумеша! 

   Что виною сего ужасного ослепления Иудеев? Недостаток света? Но волхвы издалека, из чужой страны, где господствовало идолопоклонство, пришли на поклонение Царю Иудейскому. Положим, что они возбуждены явлением звезды; а у Иудеев разве не было пророческих писаний, кои стоят всякой звезды? Притом и звезда сияла не для одних волхвов; на нее мог смотреть всякий. Самое появление восточных мудрецов в Иерусалиме было уже вместо проповеди и великого знамени для Иерусалимлян, ибо показывало, что весь мир начинает приходить в движение. Как же бы Иудеям остаться недвижимыми? Как не устремиться всем в Вифлеем? Не пойти, не узнать, не разыскать, хотя бы то было сопряжено с трудом и опасностью, ибо дело спасения стоит всякого труда и всякой опасности? Но ничего подобного не увидим в Иудеях. Отчего? От преступного равнодушия и холодности, оттого, что всякий любил больше свой временный покой, нежели свое вечное спасение. Ибо ничего нет тяжелее и неподвижнее души, преданной миру, оплотяневшей и пригвожденной к утехам земным: она за малыми и ничтожными вещами гоняется как дитя: плачет, когда у нее отнимут безделку, а на самое большое и важное не смотрит или отвращается, подобно как дети прячутся, когда им показать что-либо величественное. Так было и с Иудеями. Пресправедливо выражается святой Павел, когда говорит, что они почивали на законе. Точно обряды Моисеевы были для них как мягкая подушка: исполняя их машинально, принимая обрезание, принося уреченные жертвы, давая десятину, совершая омовения, Иудеи думали, что таким образом делают все, что нужно, и что им после того ничего не остается, как войти в будущее Царство Мессии, и думая так, засыпали в беспечности. Мысль, что для входа в сие Царство необходима истина и правда или, по крайней мере, искреннее и нераскаянное покаяние во грехах, что это славное Царствие, и прийдя, может обойти их, яко недостойных, и достаться язычникам, -такая мысль не приходила никому и в голову. А на деле вышло другое: презираемые язычники оказались гораздо способнее к Царствию Божию; с радостью приняли то, что по неразумию отвергнуто Иудеями, и таким образом восхитили, так сказать, благодатное наследие у природных сынов и наследников. 

   Но посмотрим на самые события. Слышав же Ирод царь, смутися, и весь Иерусалим с ним (Мф. 2; 3). Ирод вдруг узнал о пришествии волхвов, ибо подозрительный характер, по свидетельству Иудейского историка, заставлял его стеречь все входы и исходы своего царства. Не смущаться же ему от вопроса волхвов о рождении Царя Иудейского было невозможно. Ибо Ирод, хотя назывался царем Иудейским, но был царь незаконный, иноплеменник, воцаренный римлянами, и ничем не искупивший своего самозванства, кроме крайних жестокостей, простиравшихся до того, что он, по одному подозрению, предавал смерти, даже собственных детей своих. Такому тирану без трепета нельзя было и помыслить о появлении на свет великого Потомка Давидова, Коего будущее владычество он, без сомнения, представлял себе не иначе, как в чувственном виде, то есть, что Мессия свергнет его с престола и потребует от него отчета во всех жестокостях и безумии. 

   "Но чесо ради, - вопрошает святой Златоуст, - смутися Иерусалим; ибо Спаса и Благодетеля и Освободителя исперва быти Христа пророцы предвозвестиша? Подобаше убо им и хвалитися яко у них родися Царь, и Перекую к ним привлече страну; и будут имети всех подручных себе". Действительно, если бы Иерусалимляне имели здравое понятие о Мессии и, вместе с тем, любовь к Нему, то весть о рождении Мессии должна бы их крайне обрадовать, как исполнение давних, вековых ожиданий, как начало благодатного Царства Божия на земле и славы народа Израильского. Но сего не было в Иерусалимлянах; а, между тем, каждый, по случаю вести о рождении Мессии, тотчас представлял себе новые гонения от того же Ирода, и смущался духом. Смущались многие и тем, что имели совесть нечистую, жизнь не Израильскую, нравы языческие; а с такими качествами как предстать Мессии? Как явиться в Его Царство? Но как бы то ни было, только Провидение, очевидно, достигло в сем случае своей цели, дав знать через волхвов всему Иерусалиму и, следовательно, всей Иудее, что час события пророчеств настал, что давно ожидаемый Избавитель пришел, что Ветхий Завет оканчивается, и начинается Новый. 

   Слышав же... царь смутися, и весь Иерусалим с ним. У смущенного таким образом Ирода, вероятно, первая мысль была - для истребления ужасной вести истребить самих вестников. Но когда безчеловечие внушало такую мысль, привычная хитрость и лукавство (ибо Ирод столько же был лукав, как и жесток) удерживали и внушали другое. "Что пользы, -думал тиран, - если я убью теперь волхвов? Весть, от них разнесшаяся, этим не уничтожится, а скорее усилится. А что всего важнее - новорожденный Младенец таким образом уцелеет, ибо теперь еще неизвестно, где Он и кто. Лучше воспользоваться этим случаем другим образом: велеть собрать первосвященников и книжников, узнать от них, где, по мнению этих суеверных Иудеев, должно родиться их Христу; потом отправить волхвов к Нему, и через них узнать, где находится мой будущий соперник: тогда ничто не спасет Его от моей мести; тогда, если окажется нужным, и волхвы заплатят мне за свои вести и опасное волнение, произведенное приходом их в народе". Все это казалось Ироду, без сомнения, верхом мудрости и умения действовать сообразно обстоятельствам, а между тем, все это послужит ни к чему другому, как только к исполнению намерений Провидения - привести в известность у всего народа Иудейского рождения Царя его. 

   И собрав вся первосвященники и книжники людския, вопрошаше от них: где Христос раждается? (Мф. 2; 4). Лучше не мог в настоящем случае поступить Ирод, если б был на самом деле усердным чтителем Бога Израилева и обетованного Мессии; ибо, во-первых, уже то весьма много служит к чести Новорожденного, что вот целое сословие людей, первых в государстве, самых освященных и самых ученых, вместе с царем занимается не только лицом Его, даже местом рождения; а во-вторых, немалая важность и в том, что все первосвященники и книжники, по прилежном сличении пророчеств, скажут громко и твердо именно то самое, что сбылось теперь на деле, то есть, что Христос, как должен был родиться, так и действительно родился в Вифлееме Иудейском. Лучшего и полнейшего засвидетельствования истины в этом случае нельзя и представить; и мы обязаны им тому же самому Ироду, то есть коварству его, или лучше сказать, Промыслу, запявшему его в сем коварстве. 

   Но что первосвященники и книжники? Они же рекоша ему: в Вифлееме Иудейстем (Мф. 2; 5). "Смотри, - замечает при этом один учитель Церкви, - как первосвященники Иудейские, несмотря на свою худость нравственную, соответствуют цели знания своего, указывая народу, что находится в законе и пророках. Посему-то и Спаситель в свое время скажет: вся убо, елика ащерекут вам блюсти, соблюдайте и творите: по делом же их не творите (Мф. 23; 3). Ибо дела точно не соответствовали словам; как, например, и теперь первосвященники укажут путь в Вифлеем, а сами останутся в Иерусалиме, подобно тем бездушным знакам, стоящим на больших путях, кои всем и всегда указывают дорогу, а сами - ни с места. 

   Первосвященникам и нельзя, впрочем, было не знать, или не сказать теперь истины; потому что она давно изображена была в Писании преясно. Тако бо писано есть пророком: и ты, Вифлееме, земле Иудова, ни чим же менши еси во владыках Иудовых: из тебе бо изыдет Вождь, Иже упасет люди Моя Израиля (Мф. 2; 5-6). Некоторые из позднейших Иудеев начали относить пророчество сие не к Мессии, а к Зоровавелю, под предводительством коего Евреи возвратились некогда из плена Вавилонского; но таковые лжетолкователи постыждаются свидетельством предков своих, целого синедриона, относящего, как видите, пророчество сие к Мессии. Притом Зоровавель, хотя принадлежит к племени Давидову, но родился не в Вифлееме: да о нем нельзя сказать и того, что пророк далее говорит о Вожде, имеющем выйти из Вифлеема, то есть; что исходи же Его из начала от дний века (Мих. 5; 2). 

   Услышав о решении синедриона Иудейского, волхвы немало должны были удивиться, как сии люди, имея в руках такие пророчества, позволяющие все определять по ним, не знали доселе, что Христос действительно родился. Но их могло удивить теперь и многое другое в Иерусалиме, если б у них была охота и время судить поступки других, а не заниматься своим делом. Одно из двух могли подумать волхвы, смотря на Иерусалимлян: или что Провидение имеет особенную причину скрывать от Евреев рождение Божественного Отрочати, или что Евреи крайне небрежны в сем важном деле; а вероятно, подумали они и то и другое, ибо то и другое было на самом деле. Один Ирод до времени мог представляться волхвам в самом благоприятном свете. Ибо что, казалось, может быть чище и благороднее его поступков? Будучи царем над Евреями, он не только не гневается, по-видимому, за весть о рождении Царя Иудейского, не только не скрывает сей вести, а еще собрал целый совет народный для беспристрастного исследования о месте Его рождения. Уже это служило ему к похвале в глазах волхвов; а еще более то, как он поступил с ними далее. Ибо что делает Ирод? 

   Тогда Ирод тай призва волхвы, и испытоваше от них время явлъшияся звезды (Мф. 2; 7). Что Ирод призывает волхвов тайно, и что с таким прилежанием выпытывает время явления чудесной звезды - это могло родить подозрение насчет его искренности и намерения, но чтобы проникнуть в эту бездну коварства, надлежало иметь не такой простой и добрый взгляд, какой был у волхвов. С другой стороны, все это легко было толковать в сторону самую добрую, почесть следствием благоразумия Ирода, не хотящего до времени волновать народа своим открытым сношением с чужестранцами, желающего точнее узнать все обстоятельства события, для него, по-видимому, столь вожделенного. Тем паче волхвам легко было утвердиться в этих последних мыслях, когда Ирод, отобрав от них нужные сведения, не только не возвратил их назад, не только не удержал в Иерусалиме и не лишил свободы, не только не показал никакого вида неудовольствия, а обласкал по-царски и сам послал их в Вифлеем и, послав, сказал: шедше испытайте известно о Отрочати: егда же обрящете, возвестите ми, да и аз шед поклонюся Ему (Мф. 2; 8). Слова хитрые: род извинения и тайного неприметного наказа. "Видите сами, - как бы так говорил Ирод волхвам, - что это дело чрезвычайно необыкновенное, что на всем этом событии лежит печать тайны. Вам, на востоке, сказано, а мы все, в Иерусалиме, ничего доселе не знали. Из пророков видно, что Мессия должен родиться в Вифлееме; но где именно и как? - это не указано. Да может быть, и не угодно Промыслу, чтобы кто-либо до времени знал это. Вы воззваны к Рожденному самим небом: итак, идите пока одни, дабы не произвести безвременно молвы и шума; но, узнав все точнее, возвратитесь и скажите нам. Тогда, если это окажется согласным с положением Рожденного, я первый - явно или тайно, как будет для Него лучше, - поспешу явиться для воздания чести, Ему подобающей: да и аз, шед, поклонюся Ему". Шед, то есть отвергнув всякую пышность, без колесниц и телохранителей, без всякой свиты, в виде простого странника и богомольца. 

   Так, казалось, все обдумано было хитростью Ирода. Но сие-то самое коварство и послужит к запятию его жестокости. Волхвы, безбедно, даже с честью выйдут теперь из Иерусалима. Им известно уже, где Христос рождается; остается только поспешить к цели своих желаний. И вот они на пути. Но когда одни недоумения кончились, другие должны были явиться. В Вифлееме не один дом: куда обратиться? Надобно опять искать и спрашивать, подобно тому, как спрашивали в Иерусалиме. Но для Иерусалима вопрос о рождении Царя Иудейского был нужен, ибо служил провозвестием о Мессии; для Вифлеема - не нужен. Самое время было крайне дорого: притаившаяся на время жестокость Ирода могла вдруг пробудиться и пасть бедою над Вифлеемом преждевременно, когда в нем еще заключено было Спасение всего мира. Притом терпение волхвов уже довольно испытано; время вознаградить их за веру и безпокойства. Все это исчислено, взвешено Промыслом, и - перед волхвами опять небесный вождь. И се, звезда, юже видешапрежде на востоце, идяше пред ними (Мф. 2; 9). Можете судить о радости при этом святых путешественников, когда они паки увидели первого своего руководителя, который притом предстал им теперь уже не в прежнем, неопределенном своем виде, - только являясь на востоке, - а взявшись, так сказать, прямо и непосредственно вести их: и се, звезда... идяше пред ними! 

   И возрадовашася радостию велиею... видевше звезду. Возрадовались: ибо увидели, что путь их не напрасен; возрадовались, потому что из рук человеческих опять видимо перешли в руки Божий, паки вступили в непосредственное сношение с самим небом. В Иерусалиме, как ни льстили им, как ни хитрили пред ними, но доброе, исполненное истинной любви к Рожденному, сердце волхвов не могло не тяготиться внутренно, не чувствовать, что они не на своем месте, - не желать прежней свободы, прежнего указания свыше. И вот, чудная звезда паки пред ними! Краткий путь до Вифлеема теперь по тому самому пройден еще скорее; так что Ирод не мог собраться с новыми мыслями, а волхвы, следуя за звездою, уже были у конца своего пути и своих желаний. Пришедшизвезда, ста верху, идеже бе Отроча (Мф. 2; 9), то есть, вероятно, так опустилась с высоты, что можно было, по падающим вниз лучам ее, без труда узнать искомое место. 

   Какое это место? Евангелист Матфей называет его храминою: и пришедши в храмину. Значит, Святая Мария и Иосиф оставили уже теперь вертеп и нашли себе пристанище в каком-либо доме в самом Вифлееме, о чем, без сомнения, и не преминул позаботиться святой старец, сокрушавшийся и о том, что нельзя было сделать сего прежде, во время самого рождения. А может быть, Божественное Отроча и доселе оставалось в вертепе и яслях, и святой Матфей называет храминою этот же самый вертеп, ибо словохрамина употребляется в Писании о всяком обиталище, даже о гнездах птиц. Но как бы то ни было, если и переменилось место, то все прочее осталось то же: прежняя простота и бедность, прежнее безмолвие и уединение; так что, если бы волхвы водились внешним блеском, то и теперь было чем сто раз соблазниться в положении новорожденного Царя Израилева. Ибо как они нашли Его? - Пришедше в храмину видеша Отроча с Мариею, Материю Его (Мф. 2; 11). Вот вся свита великого Царя, предвозвещенного пророками и звездою! Даже Иосифа, по-видимому, теперь не было, за отсутствием, конечно, ради необходимых вещей и, может быть, по тайному распоряжению Промысла, дабы не представилось волхвам, что он есть отец Отрочати. Впрочем, о волхвах можно сказать, что они были выше всего видимого, ибо, несмотря на бедность, окружающую Отроча и Матерь, они, как только увидели Его, падше поклонишася Ему; то есть, оказали такой знак почтения, какой приличен лицу Божественному. Почему оказали такое почтение? По ясному ли прозрению в тайну Его Божества? Но такого прозрения не вдруг достигли самые апостолы; такого прозрения не обнаружено ясно в Писаниях даже некоторых пророков. Что же повергло волхвов к подножию Младенца? Повергло чистое сердце, коему обещано зрение Бога, и которое теперь, предваряя ясное убеждение ума, невольно преклонялось пред Словом, ставшим плотию, подобно тому, как Иоанн, еще во чреве матери, взыгрался радостью, от одного приближения (по месту) к Сему Божественному Отрочати, находившемуся также во чреве Матернем. 

   И отверзше сокровища своя, принесоша Ему дары: злато и ливан и смирну. Три дара, как бы во знамение Божества триипостасного и для означения трех видов ходатайственного служения Богочеловека: злато яко Царю и Главе рода человеческого; ливан яко Первосвященнику и Учителю; смирну, яко Человеку и Ходатаю, имеющему смертью Своею разрушить державу смерти. Принесены злато, ливан и смирна, яко лучшее из всего, что было на Востоке, чем славилось отечество волхвов. Впрочем и здесь, по замечанию святого Златоуста, видно возвышенное направление их мыслей: они не приносят ни одной из тех чувственных жертв, коими выражалось у самих Евреев почтение Богу истинному, а дары бескровные, прознаменуя сим и как бы предначиная богослужение Нового Завета и наши жертвы духовные. Посему тот же святой Златоуст называет волхвов "первенцами церковными". Явиться пред нового Царя с дарами требовало и усердие и обыкновение тогдашнего времени; а между тем, дары никогда не были так нужны и вовремя, как теперь. Ибо положение Святой Девы и Иосифа было самое стесненное. Даже из того, что имели в Назарете, не могли они взять многого, надеясь скоро возвратиться; а теперь предстояло, как увидим, бегство в Египет. С чем бы отправились в эту чуждую страну без помощи, полученной от волхвов? Таким образом, дары их, можно сказать, были даром свыше - на путь. Кому? Тому, Кто пришел обогатить нас всех Своею безприкладною нищетою! Тому, Кто Сам дает всем жизнь, дыхание и вся! Когда подумаешь о сем, братие, то теряешься мыслию в бездне снисхождения Божественного и тех уничижений, кои претерпел за нас Спаситель наш. А мы все еще не можем бросить самолюбия и гордости житейской, не научимся любить, подобно Ему, простоты и смирения; все еще преданы роскоши безумной и преступным утехам чувственности! 

   Теперь оставалось одно затруднение: как и куда возвратиться волхвам? По естественному ходу дел, они, без сомнения, пошли бы теперь паки в Иерусалим - к Ироду, чтобы сдержать свое обещание, и поделиться с ним и со всем Иерусалимом той радостью и святым восторгом, коими исполнена была душа их. Но это было бы сопряжено с крайней опасностью для Отрочати и для них самих. Кто же вразумит святых странников? Звезда уже не могла сделать сего; употреблено другое средство. Весть приемше во сне не возвратитися ко Ироду, иным путем отыдоша во страну свою (Мф. 2; 12). Весть приемше во сне: значит, в Вифлееме проведено ими не несколько только часов, а день или два. Можно ли било скоро оставить то место, куда шли так долго и с таким усердием, не насладиться многократным лицезрением Божественного Отрочати, не расспросить о всем Его Матерь, не узнать всех обстоятельств рождения, столь чудного? Весть приемше во сне; подобно тому, как это было, и еще будет не раз, с Иосифом. Не сказано, однако же, что^ы в этом сне говорил волхвам Ангел: могло быть довольно вразумления безличного, тайного озарения мысли, но такого, что волхвы не могли не почесть его за глас Божий, коему надобно последовать неуклонно. 

   Хотите ли знать, что потом было с волхвами - дома? Евангелие не сказывает сего, ибо изводит их на среду и занимается ими не более того, сколько им дано было участвовать в великом событии Вифлеемском. Но Святое Предание как в других случаях, так и в сем, дополняя сказание Евангельское, говорит, что волхвы не удовольствовались тем, что совершили путешествие в Иудею; во всю жизнь продолжали следовать за звездою, возвещали всем то, что сами сподобились видеть, и таким образом, подвизавшись подвигом добрым на земле, удостоились вечной славы на небеси. Нетленные телеса их перенесены впоследствии с Востока в Константинополь, и соделались сами предметом благоговейного поклонения для верующих. 

   Все это, без сомнения, поучительно, но для нас поучительнее всего в волхвах - их святое путешествие, как пример веры, любви, преданности и терпения. Таким образом, у яслей Христовых два рода людей - пастыри и волхвы, то есть, люди самые простые и люди самые образованные. 

   Для чего так? Да разумеем, что Господь и Спаситель наш приемлет всех и каждого: приятна Ему и простота безкнижная, когда она соединена с верным исполнением своего звания, с чистотой совести и жизни; не отриновенна у Него и мудрость человеческая, когда она умеет подчинять себя озарению свыше и употреблять свои познания во славу Божию и на пользу ближних. Так было теперь, в самом начале; так будет и после: в сан апостольский изберутся большей частью рыбари, взят будет и Павел, наставленный во всей мудрости Иудейской. Посему, пастырь ли кто Вифлеемский, то есть человек простой и некнижный, да не скучает своей простотой: у Спасителя достанет света и премудрости, дабы Евангелием и озарением от Духа, заменить для него все пособия наук и искусств человеческих, вразумить его во всем, что нужно для его спасения. Волхв ли кто восточный, то есть, человек знакомый с науками, обладающий многими познаниями, - да не полагается на свою мудрость, да ищет света горнего, да последует ему со смирением волхвов, будучи уверен, что, если он захочет принести рожденному Отрочати дары своих способностей и познаний, то они и ныне будут приняты Им с той же благосклонностью, хотя Сам по Себе Он и не имеет в них нужды. Аминь. 

   Мы видели, братие мои, что волхвы вследствие вести, приятой во сне, отошли из Вифлеема в свое отечество другим путем, а не через Иерусалим, как предполагалось ими сделать по просьбе Ирода. Не знаем, открыта ли им была причина сего распоряжения, но причина была важная. В мрачной душе Ирода при первой вести о рождении Царя Иудейского, тотчас возникло ужасное намерение истребить будущего соперника своего, каким представлял Его себе сей кровожадный деспот. Принадлежа к числу Иудеев по одному имени, не имея в душе никакой веры, тем паче веры в пророков и их предсказания, Ирод по тому самому нисколько не разделял святых ожиданий народа Божия касательно пришествия Мессии, не имел к Его Лицу никакого благорасположения; напротив, видя в Нем возникающую отрасль племени Давидова, коему по всем правам принадлежал престол царский, он почитал Мс .сию таким опасным врагом для себя и своего дома, против коего должно употребить все средства. Самым надежным казалось - лишить Его жизни; и вот, Ирод ожидает теперь только возврата волхвов и вести от них о том, кто именно и где это Отроча, дабы дать повеление умертвить Его. Надлежало потому и премудрости Божией взять меры против сего безумия; и они взяты, через удаление, на время, как увидим сейчас, Божественного Отрочати не только из Вифлеема, но и из всех пределов владычества Иродова. 

   Отшедишм же им (волхвам), се, Ангел Господень во снеявися Иосифу, глаголя: состав, пойми Отроча и Матерь Его, и бежи во Египет, и буди тамо, дондеже реку ти: хощет бо Ирод искати Отрочате, да погубит Е (Мф. 2; 13). 

   Не такого печального сновидения мог ожидать святой старец, после того, что непосредственно видел и слышал он пред сим наяву. Ибо что видел и слышал? Видел пастырей, оставивших среди нощи самые стада свои, дабы поспешить на поклонение Новорожденному, и восточных мудрецов с дарами пред Ним; слышал о чудесной звезде, о хвалебных хорах Ангелов, о намерении Ирода прийти и поклониться Отрочати. После таких радостных событий и известий можно было возлечь на одр ночной с уверенностью, что все трудности и искушения кончились, что теперь будет продолжаться ряд явлений самых утешительных. Иное было в будущем, и притом самоближайшем! Отшедшым же волхвам, се, Ангел Господень во сне явися: - то есть в первую, вероятно, ночь после волхвов; ибо медлить было нельзя: злоба Ирода не дремала. Не уснут, -говорит Премудрый, - нечестивые, аще не сотворят зла. Но что явившийся Ангел? Востав, - говорит, - пойми Отроча и Матерь, и беги во Египет. Востав, то есть, нимало не медля, в эту же самую ночь, сей же час. Пойми Отроча и Матерь; разбуди, если то нужно, возьми за руку, веди, хотя бы и не хотелось идти - в такой путь, в такой час. Отроча и Матерь; первее всего Отроча - главную драгоценность, а с Ним и Матерь; Матерь, а не жену твою, как я прежде называл Ее при первом явлении моем, ибо теперь тебе все известно; ты знаешь, что у Сего Отрочати нет отца, у этой Жены нет мужа. Пойми и бежи, как бегут из дома, в коем пожар, как спасаются от зверя или неприятеля - с возможной скоростью и усилием. И буди тамо, дондеже реку ти. Не навсегда останетесь вы в Египте, а на время, пока пройдет буря: тогда я опять явлюсь тебе, и скажу, что делать; ибо вы под особенным Промыслом, вас не может постигнуть никакое зло; с вами везде сила Вышнего; посему нет причины унывать и отчаиваться. 

   Несмотря на такое предостережение и вместе успокоение, если бы Иосиф захотел на сей раз слушать плоти и крови, то много бы, по замечанию святого Златоуста, нашлось для него причин к смущению и противоречию. Ты мог бы, святой старец, сказать Ангелу: ты сам прежде говорил, что Рожденный спасет люди Своя; а теперь что выходит? Он не спасает и Себя Самого; нам должно для спасения Его жизни оставить родину, переселиться в иноплеменную страну, - и как переселиться? Вдруг, не приготовясь, без всяких средств, предавшись опасному бегству, ночью. Где же исполнение того, что обещано? Но Иосиф ничего подобного не говорил и не думал. Почему? Потому, - отвечает тот же святой Златоуст, - что был муж верен: вера и верность горнему водительству, преданность и послушание были главными свойствами души Иосифовой; а свойства сии происходили оттого, что в сей душе не было никаких земных видов и привязанностей, господствовала одна чистая любовь, которая, по свидетельству святого Павла, всему веру емлет, вся уповает, вся терпит... николиже отпадает (1 Кор. 13; 7-8). В сем отношении Иосиф весьма похож на Авраама, так что если бы Авраам был теперь при Святой Деве, то действовал бы так же, как действует Иосиф. Что же он делает? То, что повелено. Иосиф же востав, поят Отроча и Матерь Его нощию, и отыде во Египет (Мф. 2; 14). Слова простые, но выражающие глубокую преданность и вместе действие самое умилительное. 

   Представьте святого старца, вдруг востающего среди мрачной ночи с бедного ложа; представьте, как он, преисполненный тем, что слышал от Ангела, слабыми стопами подходит с благоговением к спящей Отроковице и Младенцу, и тихо возбуждает Ее от сна; как потом объявляет смиренно о крайней необходимости сей же час оставить не только дом, но и отечество, и отправиться не медля в Египет; как потом Святая Двоица немедленно собирается в путь, укладывает небольшое число необходимых вещей; как Матерь приемлет на руки спавшее Отроча и помещает Его вместе с Собою на бедном животном; как старец следует возле них дрожащими стопами; и все это ночью! Скажите, кто бы из нас без крайней нужды мог решиться на такой путь? Ибо путь из Вифлеема в Египет и ныне крайне труден и опасен: надобно идти по горам и дебрям, по местам безводным, среди сыпучих песков, при непрестанной опасности от зверей и разбойников. И этим-то путем, ночью, бежит теперь Спаситель мира, возлежа яко Младенец на персях Матери! 

   Но почему, спросит кто-либо, избран местом убежища Египет, а не другая какая-либо земля? Потому что со стороны Вифлеема Египет был ближайшей из лучше населенных, смежных стран; потому что в Египте было множество Иудеев, среди коих Иосиф и Мария удобнее могли найти себе пристанище; потому, наконец, что Египет духовно образует собою плачевное состояние греха и смерти, из коего Сын Божий пришел извести род человеческий, как некогда Моисей извел народ Израильский из Египта. Кроме сего евангелист присовокупляет, что через бегство в Египет должно было прийти в исполнение древнее пророчество о Мессии, в коем от лица Божия говорится: из Египта воззвах Сына Моего. Читая сие место у пророка, иной может подумать, что здесь под словом Сын разумеется не Мессия, а самый народ Израильский, изведенный некогда из Египта: ибо о нем у пророка идет речь прежде и после сих слов, как то и стараются толковать это место древние и нынешние Иудеи. Но мы не имеем нужды много спорить с ними при сем случае и защищать Евангелиста, относящего означенные слова не к народу Израильскому, а к Спасителю. Ибо что нужды, если пророк говорит, по-видимому, о народе Израильском? Обетованный Искупитель не есть ли глава и представитель сего народа? В судьбе Израиля не могла ли быть предызображена судьба Мессии? "Кого, - продолжает святой Златоуст, - можно назвать вернее Сыном Божиим? Того ли, кто поклонялся тельцу, служил Веельфегору и приносил детей в жертву бесам, или Того, Кто по естеству Сын и чтит Родившего? Посему евангелист, яко орган того же Духа Божия, Коим провещали пророки, не напрасно видит теперь в бегстве Спасителя в Египет исполнение того, что было предобразовано пребыванием некогда в сем же Египте народа Израильского".

   Каким образом достигли Отроча и Матерь Египта, где вселились, что произошло там с Ними, или с Египтом от них, долго ли продолжалось пребывание, - о всем этом Евангелист ни слова, ибо цель его сказания не та, чтобы обнять и перечислить все деяния Сына Божия и все, что с Ним происходило (таким образом, как замечает святой Иоанн, целый мир не вместил бы пишемых книг - Ин. 21; 25), а чтобы из соделанного Им и из происшедшего с Ним показать, что Он точно есть обетованный Избавитель мира и Спаситель всех человеков. 

   Дополняя умолченное Евангелистом, древнее предание говорит, что когда Божественный Младенец с Пречистою Матерью Своею вступил в первый Египетский город - Илиополь; то все идолы и истуканы его пали, подобно тому, как пал некогда истукан Дагона от ковчега Завета, внесенного во храм его, и что сего чудесного падения и посрамления идолов некоторые из жрецов Египетских уже давно ожидали, предваренные пророчеством Иеремии, бывшего некогда в Египте. То же предание указует доселе место жительства святого семейства, источник, из коего оно утоляло жажду, и остатки древа, под коим находило убежище от зноя дневного. Эти-то обстоятельства, без сомнения, имел в виду святой Златоуст, когда в слух своих слушателей говорил, что Господь всю страну Египетскую Своим пришествием освяти. 

   Следы и плоды сего священнотаинственного освящения во множестве открылись в Египте вскоре по вознесении Господа, с первой проповедью апостолов. Египет, усвоив себе, по выражению святого Златоуста, Искупителя в то время, когда принял и соблюдал Его в бегстве от Ирода, не оказался и перед апостолами чуждым и не знающим Его. Нигде вера христианская не пустила так скоро корней и не распространилась с такой силой, как в Египте. Там образовалось первое христианское училище, давшее и наставников и защитников христианству на все ужасное время гонений от язычников; там возникли первые сонмы святых пустынножителей, остающихся доселе образцами жизни подвижнической; из Египта вышло множество исповедников и мучеников. Спустя четыре века по рождении Спасителя, Египет был еще так богат верою и добродетелями христианскими, что святой Златоуст мог сравнивать его с небом, наполненным всякого рода светилами. Теперь другое - светильник Церкви Александрийской давно, давно померк и едва не сдвигнут вовсе с места своего: но ходяй посреде седми светилников златых (Откр. 2; 1) не забудет места Своего убежища от гонения Иродова, и, спасшись в Египте Сам, не даст ему погибнуть во тьме прелести Магометовой. Имеющий очи видеть может уже замечать там зарю будущего дня Боговедения. 

   И бе тамо, - продолжает евангелист, - да умертвия Иродова. Ибо можно было возвратиться назад и ранее, например, тотчас после того, как окончилось бешенство Ирода над Вифлеемом и его младенцами. Но Промысл не дозволил сего, дабы совершенно освободить не только Отроча от нового какого-либо преследования, но и Матерь со старцем от нового страха и опасений за Него. Ирод, впрочем, недолго мог быть причиною странствования Мессии за пределами Своего земного Отечества: дни его были уже изочтены, хотя он, как увидим завтра, и успел ко многим злодеяниям прибавить еще одно ужасное деяние. 

   Оставляя теперь Спасителя нашего в Египте, извлечем, братие, из бегства Его в сию страну то наставление, которое само собою следует к нашему руководству на путях жизни. И с нами в разных видах может встретиться подобное тому, что было с нашим Спасителем, то есть опасности и гонения. Как нам поступать в таком случае? Так же, как поступал Он - не вдаваться в опасность, уклоняться от нее, сколько возможно, не ожидать для нашего спасения каких-либо чрезвычайных средств свыше, а пользоваться теми, кои находятся в руках наших. Ибо у Сына ли Божия не было чудес и знамений для Своего спасения от Ирода? Он и теперь мог представить, если бы восхотел, в защиту Свою более, нежели дванадесять легионов (Мф. 26; 53), но вместо Ангелов употребляет старца и Матерь; бежит, подобно последнему из сынов человеческих, в Египет, и таким образом спасает Себя. Так должно поступать и нам, пользуясь для своей безопасности естественными средствами, а не искушать Господа ожиданием в нашу защиту чудес и знамений, кои никогда не расточаются без крайней нужды. 

   Кроме того, взирая на Божественного Младенца, спасающегося бегством в Египет, и помышляя, с какими трудностями было сопряжено это путешествие и для Него и для Матери со старцем, мы должны восприять дух мужества и терпения и прогонять от себя обольстительную мысль, якобы, после того, как мы начали дело своего спасения и вступили на путь истины и правды, мы уже не должны подлежать напастям и огорчениям. Нет, кто хочет работать и служить Господеви, тот именно, по словам древнего мудреца, должен уготовить душу свою во искушение. 

   Истинный христианин есть всегдашний воин и подвижник. Его ожидает великая награда и покой, ожидает то, чего око не видело, ухо не слышало и что не восходило на самое сердце человеческое; но где ожидает? Не здесь, на земле, а там, на небе. Здесь жемноги скорби праведным; здесь в терпении надобно стяжевать душу свою. Имея в виду все сие, и мы терпением да течем на предлежагций нам подвиг спасения, взирая, яко на образец, на Самого Начальника и Совершителя веры, Господа Иисуса, Иже вместо предлежащей Ему радости и покоя, претерпе бегство в Египет, о срамоте нерадив (Евр. 12; 1-2) и тако, пройдя всю лествицу уничижения и страданий, седе одесную престола величествия на высоких (Евр. 8; 11), юже высоту да сподобимся узреть за наши малые страдания и мы все - Его всемощною благодатью. Аминь. 

   Немало уже, братие мои, представили мы вниманию вашему печальных событий; хотя излагаем пред вами повесть о рождении Того, Кто принес с Собою спасение и радость всему миру; немало уже, может быть, благодарных слез пролито над яслями Спасителя своего теми из вас, кои следуют за Евангельским повествованием о рождении Его не с хладным любопытством соглядатаев, а с верою и любовью, приемля к собственному сердцу все, что ни претерпевает Он в самые первые дни бытия Своего на бедной земле нашей. Но ныне нам должно занять внимание ваше именно тем, что в Евангельской повести есть самого печального и душевозмутительного: мы увидим уже на лицемерие, а кровавое неистовство Ирода, не смущение только Иерусалимлян, а плач и отчаяние Вифлеемлян, увидим потоки крови и слез, и чьей крови? Невинных младенцев, безжалостно избиваемых в колыбели. Чьих слез? Отцов и матерей, коих обезчадил безумный меч Ирода. 

   Поистине, если что может возмутить чувство, привести в недоумение рассудок, то подобное зрелище. Но оно не возмутит и не повергнет нас в уныние, если будем взирать на него не с какого-либо холма Вифлеемского, а со святой высоты горнего Сиона. Ибо если вся земная жизнь Богочеловека была не что иное, как единое великое жертвоприношение Самого Себя за грехи всего рода человеческого, которое, начавшись в яслях Вифлеемских, окончилось только на Голгофе; то что удивительного, если при сей великой, всепримиряющей жертве, дается в самом начале место и другим малым, но чистым жертвам, каковы были младенцы Вифлеемские? 

   Тогда Ирод видев, яко поруган быстъ от волхвов, разгневася зело и послав изби вся дети сущыя в Вифлееме и во всех пределех его, от двою лету и нижайше, по времени, еже известно испыта от волхвов (Мф. 2; 16). 

   Тогда, то есть, когда протекло время, в которое волхвы, по расчету Ирода, должны были непременно возвратиться в Иерусалим, и когда, вероятно, вследствие донесения из Вифлеема, он узнал, что волхвы уже отправились в отечество свое - иным путем. Такой поступок со стороны волхвов, вместо произведения гнева, мог бы образумить Ирода, дать знать ему, что судьба Отрочати под особенным Промыслом Всевышнего, и что, следовательно, он покушается на невозможное, замышляя отнять у Него жизнь. Ибо почему не возвратились волхвы? Явно потому, что проникли в его душу и кровавый замысел. А кто мог сказать им о сем, кроме Ведущего все тайны сердец? Детоубийца, без сомнения, никому не открывал ужасного намерения, посему, если волхвы узнали о нем, то свыше, как то и было на самом деле. А мысль о том должна была остановить Ирода и заставить бросить безумное намерение. Но он не только не делает сего, а отсюда же берет случай к новому, ужасному неистовству, ибо "душа бесчувственная и неизлечимая, - как замечает святой Златоуст, - не принимает никакого врачевания, Богом даруемого". 

   Простой и самый разумный поступок волхвов кажется Ироду обидой нестерпимой и поруганием: он представляет себя обманутым, презренным, поруганным. Чем более он хитрил прежде с волхвами и притворялся, тем для него чувствительнее неудача. Возможно ли? Его перехитрили, его, Ирода!.. Посему в нем начинает действовать теперь уже не одна кровавая, но холодная политика тирана, а и оскорбленное самолюбие хитреца, слывшего непобедимым в кознях. Что же он делает? Бросает личину, которую носил доселе, и прямо берется за находящийся в его руках меч. "Волхвы ушли от меня, - думает сам с собою кипящий от стыда и злости тиран, - но не уйдет Отроча, ибо у меня в руках ключ к Его жизни, оставленный этими же волхвами; я знаю, хотя неопределенно, Его местопребывание. Они сказывали, что звезда явилась им в такое-то время; значит, Младенец должен быть такого-то возраста: пусть будет более; и мы возьмем выше, чтобы не пропустить жертвы. Чего жалеть? Взять меру двух лет, и приказать избить всех детей Вифлеемских, кои принадлежат к сему возрасту. Но Он, может быть, находится не в самом Вифлееме? Да, это может быть: надобно, и с сей стороны, расширить меру - пусть смерть младенцев простирается и на все окрестности Вифлеемские. Где дело идет о моем престоле и безопасности моего владычества, там нечего щадить лишней сотни жертв". И послав, изби вся дети, сущыя в Вифлееме и во всех пределех его. Изби вся дети: то есть, сделано точно так, как задумано и повелено. 

   Жестокость взяла все меры, чтобы не уцелела ни одна из обреченных жертв, как и действительно не уцелела, кроме Той великой Жертвы, Которая в свое время будет принесена на кресте за всех, а теперь, ради всех же, спасена Промыслом через удаление в Египет. Такая жестокость, чтобы не встревожить слишком чувство народное, без сомнения, произведена была самым скрытным образом: могли внезапно отобрать детей ниже двухлетнего возраста под каким-либо благовидным предлогом, на известное только время, даже с выгодой для родителей, и потом внезапно совершить злодеяние. Можете представить, братие мои, что было с сердцем отцов и матерей, когда они узнали ужасную тайну! Евангелист не напрасно говорит, что тогда сбыстся реченное Иеремием пророком, глаголющим: глас в Раме слышан бысть, плачь и рыдание и вопль мног: Рахиль плачущися чад своих, и не хотяше утешитися, яко не суть (Мф. 2; 18). Подлинно, если когда Рахили нежной, яко праматери народа Израильского, довлело восстать из гроба и начать снова плакать и рыдать об участи чад своих, то теперь. У пророка она представляется восставшей из гроба и провождающей со слезами Израильтян, ведомых из отечества через Раму, место ее погребения, в плен Вавилонский. Теперь плена не было; но тягче всякого плена лежало на выи Израиля железное иго владычества Иродова; и верно, не одна матерь Вифлеемская, оплакивая дитя свое, повторяла те слова, кои у пророка исходят из уст плачущей Рахили. 

   А между тем, евангелист, относя к настоящему плачевному случаю пророчество Иеремиино, тем самым успокаивает наше чувство, как бы говоря так: не смущайся много слышимым и не жалей о матерях и младенцах. Если последние лишатся жизни, а первые утешения, то не потому, чтобы в этом мире все предоставлено было злобе и безумию таких извергов, каков был Ирод, и чтобы судьбою каждого из нас не управляла Божия Премудрость: нет, Ирод неистовствует и убивает детей по допущению свыше. В сем случае, как и во всех других, все было давно предвидено и определено, ибо давно было предсказано. И поскольку за этим кровавым зрелищем назирало око Существа всемогущего и всеблагого: то оно допущено не иначе, как по причинам самым премудрым и для целей самых благих. 

   И какие же бы это были причины и цели? - спросит кто-либо. Не лучше ли было бы устранить вовсе это детоубийство? Не предавать невинных младенцев в жертву безумия Иродова? Не искуплять их смертью жизни Искупителя всего мира? Не соединять Его рождения в Вифлееме с таким горьким воспоминанием для Вифлеемлян? 

   Не будем отнимать, братие, важности у сих вопросов: они останавливали некогда на себе внимание и такого учителя Церкви, каков был святой Златоуст, и заставляли его входить в размышление о таинственных путях Божиих касательно судьбы человеческой на земле. Следуя за этим светильником вселенной, и нам нетрудно будет внести свет во мрак наших недоумений. 

   Допущено заклание невинных младенцев: что же было сделать? Удержать Ирода за руку? Но что же, была бы тогда свобода человеческая? В таком случае, пожалуй, можно желать, чтобы удерживаема была рука и всякого злодея. Но тогда превратился бы весь порядок вещей и действий; злодеяния, может быть, исчезли бы, но и добродетель потеряла бы всю цену; ибо сделалась бы не плодом чистого произвола, а следствием необходимости. Или бы сказать каждой из матерей избиенных младенцев, подобно как сказано было Иосифу: пойми отроча твое и бежи из Вифлеема? Но таким образом, во-первых, все пришло бы в Вифлееме в движение, и тайна рождения Мессии обнаружилась бы перед всеми. Притом не у всех была такая вера и послушание, как у Иосифа: иной не поверил бы Ангелу, явившемуся и не во сне. И вот, Провидение попущает вещам идти своим обыкновенным порядком, уготовляя в то же время праведную казнь тому, который злодействует так неистово, и воздаяние сторицею тем, кои страждут так невинно. 

   "Но можно ли при всем том, - скажешь, - не пожалеть об участи младенцев?" Конечно, такая участь жалка: надобно, однако же, возлюбленный, знать хорошо, о чем жалеешь. Чего лишились младенцы? Жизни временной. А много ли значит эта жизнь и что она такое? Мы полагаем в ней все и готовы отдать за нее все: самую совесть. А посмотрите, как взирали на эту суетную, мятежную и многоболезненную жизнь святые Божий человеки. Кто мя избавит от тела смерти сея? (Рим. 7; 24) -вопиет Павел. Увы мне, яко пришелствие мое продолжися! (Пс. 119; 5) — восклицает святой Давид. О чем воздыхали Давид и Павел, то дано теперь младенцам: лишение ли это, или паче награда? Младенцы не остались жить на этом свете; а что ожидало их на нем в те времена? Ожидали, во-первых, величайшие искушения душевные. Ибо это были времена крайнего оскудения веры и любви. Придя в возраст, обуянные тлетворным духом своего времени, они легко могли присоединиться к врагам Мессии, и вместе с другими участвовать в безумном крике перед Пилатом: кровь Его на нас и на чадех наших! 

   Ожидали убиенных и величайшие беды вещественные, ибо наступали времена смятений, междоусобных браней, ужасной последней войны Иудеев с Римлянами, так что Спаситель не без причины сказал на пути к Голгофе плакавшим о Нем женам: себе плачите и чад ваших: зане дние грядут, в няже рекут: блажены... утробы, яже неродиша, и сосцы, иже не доиша (Лк. 23; 28-29). Это именно блаженство (печальное, но блаженство) досталось теперь матерям Вифлеемским. Укрывшись от меча Иродова, младенцы, возмужав, могли многократно сделаться жертвою меча потомства Ирода, или жестоких прокураторов Римских. Что же было лучше - претерпеть смерть мученическую в невинном возрасте, не чувствуя ее ужасов, не испытав жизни и ее удовольствий, или узнав их, достигнув полного возраста и сил, обязавшись семейными отношениями, и что в сем случае важнее всего, очернив свою и душу и тело грехами и страстями? Не оставим без внимания и еще одного замечания святого Златоуста, что Промысл Божий не поступил бы тако предвосхищенным быти младенцем; аще бо они велицы нецыи имели быти и велие нечто исправити имущие. 

   Не было, наконец, ничего неприличного и для Божественного Отрочати допустить, чтобы рождение Его в Вифлееме сопровождено было мученической смертью младенцев Вифлеемских, Ему совозрастных. Это награда Вифлеему, что из него вдруг выйдет столько мучеников, что из него набрана почетная стража для Царя славы. Вифлеем не дал Ему пристанища ни в одной даже из общественных обителей своих; а Он первые места в небесных обителях Своих предоставляет Вифлеемлянам! Возрастные не способны были принять венцов; и вот - они даны их детям! 

   Но довольно уже мы занимались судьбою сих детей; время паки обратиться к Предвечному Младенцу. Умершу же Ироду, се, Ангел Господень во сне явися Иосифу во Египте, глаголя: востав пойми Отроча и Матерь Его и иди в землю Израилеву, изомроша бо ищущий души Отрочате (Мф. 2; 20). 

   Умершу же Ироду - по сему, самому обыкновенному выражению, можно подумать, что и смерть Иродова была обыкновенная. Между тем, она была самая мучительная и ужасная. Рука Божия так видимо отяготела над тираном, что он сам несколько раз покушался прервать свои дни насильственно. Пожираемый вживе червями, Ирод видимо от временных мук переходил к вечным. И евангелисту, казалось, весьма бы прилично было указать на такую смерть, как на казнь за гонение Божественного Отрочати и за избиение младенцев Вифлеемских; но он ни слова о сем, ибо таково свойство Богодухновенных писателей, что они бесстрастны как зеркало; говорят ни более, ни менее, как что им внушается от Духа Святаго. Поелику же сему всемогущему Духу неприличен язык укоризн человеческих, то и святые писатели не укоряют никого: сказывают только, что сделал Ирод, Пилат, Иуда, Каиафа; но суд и осуждение их предоставляют Тому, Кто будет в свое время судить всех. 

   Умершу же Ироду. Смерть сия последовала весьма скоро по преселении Святого Семейства во Египет, ибо Спаситель родился в последний год Иродова владычества. А как со смертию Ирода прекратилась причина странствования, то вот и является паки Ангел с вестию о том, и с повелением возвратиться в землю Израилеву. Востав, пойми Отроча и Матерь Его и иди в землю Израилеву. Иди уже, а не бежи, как говорено было прежде: ибо не было никакой нужды спешить. Изомроша бо, прибавляется, ищущии души Отрочате; хотя умер один Ирод, как один он собственно искал и души Его. Но здесь имеются в виду и клевреты Ирода, кои все как бы умерли с ним, ибо потеряли силу и престали служить его безумию и злобе. 

   Он же востав, поят Отроча и Матерь Его и прииде в землю Израилеву. Слышав же, яко Архелай царствует во Иудеи вместо Ирода отца своего, убояся тамо ити: весть же приемь во сне, отыде в пределы Га-лилейския и пришед вселися во граде, нарицаемем Назарет: яко да сбудется реченное Пророки, яко Назорей наречется (Мф. 2; 21-23). 

   Читая сие место, некоторые вопрошают: для чего здесь двукратное явление Ангела и двукратное вразумление Иосифа? Если сообразно пророчествам надлежало Спасителю обитать в Назарете, то почему бы не сказать небесному вестнику при явлении своем прямо: пойми Отроча и иди в Назарет? Таким образом был бы устранен для Иосифа повод к недоумениям и страху, а вместе с сим и причина к новому явлению Ангела для его вразумления. Так спрашивают некоторые, и даже готовы обратить это обстоятельство в предосуждение сказаний Евангельских. А мы со своей стороны спросили бы таковых, знают ли они тогдашнее состояние души Иосифовой? Уверены ли, что для нее не нужен был в каком-либо отношении самый этот страх? Не служило ли недоумение, отсюда происшедшее, к усилению и обнаружению какого-либо благого качества в Иосифе? Ибо Провидение, бодрствуя над судьбою Божественного Младенца, в то же время разными образами упражняло веру и смирение Его Матери и Иосифа. Для сего попускались, как мы видели, на них разные искушения; к сему же могли служить недоумения и нерешительность насчет избрания будущего местопребывания. 

   Слышав, яко Архелай царствует. Один из сынов Ирода, старший, и подобно ему весьма наклонный к жестокостям. Еще не быв утвержден на престоле от кесаря Римского, Архелай, во время праздника Пасхи, предал смерти более трех тысяч Иудеев за одну их нерасположенность к нему. Слух о таких поступках не мог вселять доверия: убояся тамо ити. "Но чего, - спросит кто-либо, - бояться Тому, Коего все входы и исходы ограждались Провидением? Не знак ли это малодушия и недоверия? Нет. Что Иосиф был великодушен и верен, за это ручается все прочее; но он видел, что Промыслу не угодно употреблять чудес и знамений без крайней нужды. Посему, хотя он и не мог бояться того, чтобы Архелай или подобный тиран пресек нить жизни Божественного Младенца; но мог -и справедливо - опасаться, что новая какая-либо опасность опять будет стоить великих трудностей и скорбей для Младенца и Матери. Почему и убояся тамо ити: весть же приемъ во сне, отиде в пределы Галилейския (Мф. 2; 22), кои принадлежали не жестокому Архелаю, а кроткому брату его, Ироду Антипе; ибо кесарь разделил царство Ирода на четыре части, по числу сынов его, наименовав их потому не царями, а четверовластни-ками, или тетрархами, как они и называются в Евангелии. 

   И пришед, вселися во граде, нарицаемем Назарет (Мф. 2; 23). В том же месте, где обитала Святая Дева во время первых дней обручения Иосифу и где последовало Ей благовестие от Архангела. У Иосифа было там, конечно, готовое, родовое жилище, что, при бедном положении Святого Семейства, значило немало. В сем-то презренном и ничтожном, во мнении народа, городке (почему и говорили: от Назарета может ли что добро быти? - Ин. 1; 46).) суждено проводить земную жизнь Спасителю человеков до времени явления Его миру! Как бы в оправдание сего, евангелист присовокупляет, что Назарет, а не другое место избрано для жительства,да сбудется реченное пророки, яко Назорей наречется (Мф. 2; 23). Сим предсказанием отнимается у Назарета все, что было презренного в глазах Иудеев, ибо где пророчество, там и слава. Реченное пророки, а не пророком; потому не ищи сего пророчества прямо у какого-либо пророка, в определенном месте, буквально: такого пророчества не найдешь ни в одной Священной Книге. Но коль скоро обратишь внимание на дух и силу слов; то у каждого пророка сыщешь не одно место, где будущий Мессия представляется униженным по всему, следовательно, и по месту обитания, где даже употреблено самое это слово. Пророчества вообще как картины: каждое из них имеет свое определенное значение и цель; но, кроме того, из совокупления разных пророчеств, как из сочетания разных картин, происходят новые образы, кои также имелись в виду у святых писателей, тем паче у Святаго Духа, их Собою исполнявшего. 

   Не руководствуясь этим правилом, ты не увидишь многого в пророках и, пожалуй, найдешь повод к нареканию на писателей Нового Завета, якобы они видели в пророках то, чего в них нет, как и поступают люди неопытные и маломыслящие, выдавая себя за дальновидных. Яко Назорей наречется - не в виде почетного наименования, приличного Лицу столь сильному, как Мессия, а в виде поношения, как, и действительно, Иудеи в упрек называли Спасителя Назарянином, и даже доныне называют. Аминь. 

   Событие, о коем повествует Евангелист и коим намерены мы занять ныне внимание ваше, братие, совершилось прежде того, о чем беседовали мы с вами в прошедший раз, ибо бегство в Египет произошло не только после обрезания по закону Божественного Отрочати, но, вероятно, и после принесения Его, вчетыредесятый день, во храм. Но нам не хотелось прерывать повествования Евангельского, и той связи, которая находится между поклонением волхвов и бегством в Египет. А с другой стороны, когда приличнее настоящее сказание Евангелиста обратить в предмет размышления, как не в настоящий день, посвященный Церковью воспоминанию обрезания Господня? Благоговейное размышление о сем Таинстве подаст нам кроме сего самый лучший урок при вступлении нашем в новый год, показав на примере Спасителя, для чего христианин должен употреблять время, с каждым новым годом, как бы снова даруемое ему благодатью Божиею. 

   И егда исполнишася осмъ дний, да обрежут Его, и нарекоша имя Ему Иисус, нареченное Ангелом прежде даже не зачатся во чреве. Прежде всего скажем, что такое было у Евреев обрезание и для чего наблюдалось. Обрезание в Церкви ветхозаветной был священный обряд и вместе Таинство, посредством коего каждый новорожденный Израильтянин вводим был в завет с Богом, яко Верховным Правителем народа Еврейского. Установителем обрезания был Сам Бог, повелевший совершить его в первый раз Аврааму над собою и семейством своим; состояло же оно в обрезании крайней плоти у всякого младенца мужеского пола, и совершалось в осьмой день по рождении, как бы в день полноты бытия человеческого на земли, если судить применительно к дням творения мира. Вследствие обрезания - Бог Авраама, Исаака и Иакова становился Богом и обрезанного младенца, с чем вместе усвоялись последнему все обетования, данные праотцам народа Еврейского; равно как и обрезанный принимал на себя обязанность исполнять все, что было предписано сему народу от лица Божия, через Моисея и пророков, - все обряды и постановления, как нравственные, так и гражданские. Посему обрезание вскоре содела-лось народным, отличительным признаком Еврея, символом его союза с Богом, доказательством его прав и свидетельством обязанностей. Неучастие в обрезании было равносильно отречению от Иудейства. Сам Бог угрожал за сие не только лишением всех прав, но и самой жизни: погубится душа та от рода своего: яко завет Мой разори (Быт. 17; 14). 

   Поскольку обрезание было так важно и учреждено Самим Богом, а между тем составляло обряд кровавый и болезненный, то избрано в знамение завета, конечно, не без важных причин и целей. Каких именно? Не сказано ни Аврааму, ни Моисею, как бы для того, чтобы народ Израильский приучить к совершенному повиновению и безусловной преданности в волю Божию. Но самая сущность Таинства достаточно указывает на цель его. И, во-первых, при обрезании, очевидно, предполагается в каждом рождающемся природная нечистота, которая должна быть отвергнута, даже с пожертвованием тела и крови; следовательно, выражается вообще падшее, греховное состояние природы человеческой и необходимость в ее исправлении и очищении. Во-вторых, обрезанием обнаруживается готовность человека и решимость сражаться с испорченностью своей природы, а особенно распинать плоть свою с ее страстями и похотями. В-третьих, обрезанием свидетельствовалась вера в грядущего Искупителя всех грехов и Очистителя всех нечистот человеческих, Который имел крестом Своим умертвить и отсечь все зло, гнездящееся в падшей природе нашей. Обрезанный посредством пролияния, в духе веры, своей крови, входил, священнотаинственне, в участие в крови Сына Божия, единственного Источника всякой чистоты и исцеления. Посему обрезание и называется печатью правды веры. Поелику же духовные причины и цели не исключают и вещественных побуждений, то обрезание могло быть избрано в знамение завета и по его благотворным действиям на самое телесное благосостояние народа Еврейского. 

   Все сии причины и цели явно не касались достопоклоняемого лица Мессии, Сына Божия. Обрезание не было нужно для Него, ни как символ завета с Богом, ибо Сын всегда едино со Отцем; ни как знамение нечистоты природной и нужды в очищении, ибо Он родился от Духа Святаго, не сотворил ни единого греха, и явился во плоти не для того, чтобы достигнуть очищения Самому, а чтобы Собою очистить всех и каждого. Для чего же теперь приемлет Сын Божий обрезание, подобно последнему из сынов Израилевых? Для того, что Он принял на Себя не только естество наше, но и все грехи и неправды нашего естества, усвоил Себе последнее совершенно и навсегда, а грехи и нечистоты на время, для ответственности за них и для того, чтобы изгладить их Своею правдою и Своими страданиями. Апостол Павел премудро заметил, что Сын Божий, сообразно сей цели вочеловечения Своего, явился даже в подобии плоти греха, то есть, не в такой плоти, какую мы имели бы, оставшись безгрешными и невинными, а в подобной той, которую имеем теперь, по нашем падении. Явившись в сей плоти яко Ходатай и Искупитель, Сын Божий по тому самому подлежал уже всем обрядам и очистительным средствам, кои были предписаны в законе Моисеевом для нечистых сынов человеческих. Для сего именно Он приемлет теперь и обрезание, обрезуя в Себе нечистоту естества человеческого, подобно как для сего же Он будет принесен во храм и искуплен, яко первенец, двумя птенцами голубиными; для сего же приимет крещение от Иоанна, хотя оно совершалось во отпущение грехов, коих в Нем Самом не было нисколько. Поелику же Сын Божий будет принимать все сии обряды и Таинства не для Себя собственно, а за нас; и поелику однократным, личным приятием их, Он заменит многократное принятие их от всех сынов человеческих: то, приемля обряды ветхозаветные, Спаситель сим самым будет упразднять их, яко уже ненужные, и освобождать от них всех Своих последователей. Посему-то именно в Новом Завете нет более ни обрезания осмидневного, ни жертвоприношения в четыредесятый день, ни крещения Иоаннова, ни Пасхи Израильской: все это окончилось на лице Спасителя нашего; и сие-то самое выражает святой Павел, когда говорит, что Бог Отец послал Сына Своего, бываема под законом(обрядовым), да подзаконный искупит, да всыновление восприимем (Гал. 4; 4-5); то есть, да будем яко возрастные дети свободны от обрядового закона, бывшего пестуном для малолетних. 

   Егда исполнишася осмъ дний. По сему выражению можно подумать, что обрезание Господа совершилось в девятый день, между тем, оно совершилось в осьмой, как и всегда совершалось. Ибо народные образы выражения бывают различны у разных народов: особенно Еврейские нередко очень отличны от наших. Мы замечаем сие для того, чтобы показать, как неразумно некоторые из простолюдинов берутся иногда толковать Писание и, не понимая хорошо священного языка, а посему и смысла священных книг, выводят из слов и выражений то, чего в них нет вовсе, сами впадают и других ввергают в заблуждения самые грубые. 

   Поелику обрезание совершилось в осьмой день; то, вероятно, совершилось, не в вертепе уже, а в Вифлееме. Для совершения его в таком случае мог быть призван какой-либо священник; в противном же случае мог совершить его и сам Иосиф, яко глава семейства, имея на то полное право. Таким образом, если до сих пор нужна была тайна, то она оставалась во всей силе. 

   Если в рождении по плоти видно великое снисхождение и истоща-ние Сына Божия, то в обрезании еще более, ибо в рождении принято Им на Себя естество наше, которое есть произведение Его же святой и всемогущей десницы, а в обрезании Сын Божий благоволил претерпеть то, что не следует само по себе из естества человеческого, а есть следствие нашей нечистоты и греховности, коих в Нем Самом не было вовсе. Обрезание Господа есть видимое начало Его крестной жертвы, ибо все прочие виды уничижения и страданий, кои будет претерпевать Он за нас во всю жизнь, составляли собою жертву безкровную, а здесь - железо и кровь, видимое предвестие гвоздей и венца тернового. 

   Инарекоша имя Ему Иисус, нареченное Ангелом прежде даже не зачатся во чреве. Как обрезанием показано, в каком состоянии застал нас Господь, и что нужно было сделать для исцеления нашего от проказы греховной; так в наречении имени Его указано, что Он принес с Собою для нас, и чего мы можем ожидать от Него. Ибо что означает имя Иисуса? Спасение. Какое? Всякое: духовное и телесное, временное и вечное, видимое и невидимое. От каких зол не страдает падший род человеческий! Страдает от тьмы в уме, от злости в воле, от нечистоты и томления в сердце, от болезней и смерти в теле. Все сии виды зла будут уничтожены Сыном Божиим; от всех их Он спасает совершенно и навсегда. Для сего именно нарекается Ему имя Иисуса, или Спасителя; ибо Он приемлет его не так, как нередко принимаются имена у нас, чтобы только носить имя, а с тем, чтобы осуществить его на самом деле. Посему и дано сие имя не как-либо случайно, по желанию, например, Матери или святого Иосифа, а свыше, от Ангела, еще до зачатия Его во чреве: нареченное Ангелом прежде даже не зачатся во чреве. И Ангел, без сомнения, не сам измыслил его, а принял с благоговением от Самого Владыки Ангелов, из Него же, - как замечает апостол, - всяко отечество на небесех и на земли именуется(Еф. 3; 15). Посему-то и несть бо иного имени под небесем... о немже подобает спастися (Деян. 4; 12), кроме имени Господа Иисуса; посему-то пред сим достопоклоняемым именем и должно преклоняться всяко колено поклонится небесных и земных и преисподних, и всяк язык исповестъ, яко Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп. 2; 10-11). 

   Мы хорошо делаем, братие мои, что, по чувству благоговения, не даем сего имени никому. Кто из христиан осмелится носить имя Иисуса? Но крайне худо то, что сие всесвятое и сладчайшее имя из области благоговения преходит у многих в область невнимания и забвения. Ибо нет ли таких христиан, кои стыдятся произносить это имя, особенно при некоторых случаях? И почему стыдятся? Чтобы не показаться людьми необразованными!.. До того дошла наша лжеименная образованность! А она же велит с чувством произносить имя Сократов и Платонов, имя всякого человека, вышедшего своими деяниями из круга людей обыкновенных!.. Что же значат все великие имена в мире пред единым именем Иисуса? Ибо еще повторим - верно и всякого приятия достойно слово апостола, яко несть бо иного имени под небесем... о немже всем нам подобает спастися, кроме сего Божественного имени. А когда в нем наше спасение, то как нам не любить его и не благоговеть пред ним? Любя, как не повторять его часто и с услаждением? Благоговея пред ним, как не дорожить им, и не внушать к нему почтения во всяком, на кого только нам возможно действовать? Древние христиане так умели усвоять себе сладчайшее имя Спасителя, что после мученической кончины святого Игнатия оно нашлось видимо отпечатленным в его сердце. Если такое совершенство превыше нашей слабости, то, по крайней мере, не будем походить на язычников, не ведущих имени Иисусова. Нареченное Ангелом, прежде даже не зачатся во чреве. Так, до зачатия во чреве наречено имя от Ангела и Иоанну Крестителю (Лк. 1; 13). Так же наречено было некогда Самим Богом имя Исааку, когда он еще находился во чреслах отчих. Подобно тому давались предварительно имена свыше и другим. Для чего? Дабы усилить предсказание о рождении наименованием имеющего родиться, как уже рожденного, и дабы выразить именем истинный его характер и жизнь. Ибо мы даем имя наугад, как случится, по соображениям внешним, не имея в виду качеств того, кому даем, ибо не можем и знать их; посему у нас имена большей частью не соответствуют лицу и делу; да мы не обращаем на это и внимания: но свыше, с неба все видно; там заранее совершенно известно, каков будет рождающийся, и что будет с ним. Сообразно тому дается и имя; а данное таким образом, оно совершенно выражает человека, его характер и жизнь. Теперь это с некоторыми только, но в будущей жизни будет со всеми; там наши здешние имена исчезнут; каждый получит, как говорит Тайновидец, имя новое, егоже никтоже весть, токмо приемляй (Откр. 2; 17). Это новое имя, без сомнения, будет выражать совершенно человека, так что по имени будет и лицо. Имеющий в виду сию истину, и теперь, если прилунится избирать ему имя, то он будет избирать такое, которое было по его душе и сердцу, и выражало бы то, к чему он стремится преимущественно, то есть (Ибо к чему иначе стремиться человеку?) какую-либо добродетель. 

   Но время уже нам от давно прошедшего события обратиться к настоящему дню, который в сравнении с другими днями также носит особенное и немалое имя - нового года. Как начало нового года - настоящий день требует нового урока, - такого притом, который бы стоило помнить весь год. - Где взять нам подобный урок для себя и вас? Возьмем в лице и примере Спасителя нашего, - в том, что с Ним ныне происходит, в Его пречистом обрезании и сладчайшем имени, на Нем нареченном. Видите, чем начал жизнь и действия Свои Тот, Который есть самая чистота и святость? Обрезанием. Не тем ли паче нам, нечистым и оскверненным грехами, должно употреблять время, нам даруемое, на совершение в нас духовного обрезания, то есть на отсечение всех богопротивных помыслов и предрассудков, на искоренение всех душетленных страстей и пожеланий, на изглаждение всех духовных и плотских скверн? В противном случае лучше было бы сократиться нашей жизни, нежели продолжаться во грехах и беззакониях. Если же она, по милосердию Господа, продолжена еще, то это знак, что там, горе, ожидают нашего покаяния, ожидают давно, с тех пор, как мы уклонились с пути правды и истины. Войдем же в дух и цель нового года; поймем истинную и единственную пользу, которую мы можем извлечь из времени, не на время только, а на целую вечность; перестанем искать спасения там, где никогда нельзя найти его, и обратимся к Тому, Кто затем и послан, для того и пришел во плоти, для того пролил уже ныне Кровь Свою, дабы спасти всех нас. Не раз уже, а многократно в настоящий день представал Он нам с сей искупительной Кровью, со Своим трогательным примером и со спасением для нас. Се паки предстал и ныне, предстал для некоторых, по всей вероятности, в последний раз. Не закроем же паки очей, не отвратим слуха по-прежнему; возьмем и мы нож самоотвержения христианского и, в духе веры о всесильном имени Иисуса, начнем обрезывать все, что в нас обрящется плотского и противного Закону Божию. Таким образом новый год воистину соделается для нас новым летом благодати, и мы будем совершать праздники Христовы не яко чуждые, но как собственные, коих значение отпечатлено в нашем сердце и жизни. Аминь. 

   Прошедшей беседою нашей с вами, братие мои, могло бы окончиться чтение повествований Евангельских о рождении Спасителя нашего, ибо все, что сказуют нам евангелисты о сем преславном событии, и важнейшая часть о нем же преданий церковных, изведены нами на среду и представлены вниманию вашему. Но простите, если мы, подобно земледельцам, хотим воспоминанием оградить посеянное и, собрав воедино все главные впечатления, предать их на сохранение уму и сердцу вашему. Может быть, и для вас, подобно путникам при окончании своего поприща, приятно будет обратить взор назад, еще раз вгзлянуть на пройденное, привести на память, что было слышано, и извлечь из того для себя запас на путь дальнейший. Ибо, хотя мы с окончанием настоящих празднеств не будем продолжать чтений Евангельских, а обратимся к другому роду собеседований, но вы не оставите, без сомнения, следовать чистой мыслью за деяниями Господа, и по примеру того, как поступали мы с вами в продолжение настоящих дней, сами будете при празднествах в честь Его, рассматривать событие празднуемое, углубляться в его смысл и цель, и таким образом извлекать из каждого празднества духовную пищу для своего ума и сердца. 

   Что же мы видели и чему научились? Видели тяжкие искушения, коим Пресвятая Матерь Господа со святым Иосифом подвергались перед рождением Господа, во время рождения и после того, до самого возвращения из Египта. И научились не страшиться искушений, не почитать их чем-либо чуждым для тех, кои работают Господеви, но взирать на страдания и лишения, как на неизбежных спутников жизни истинно благочестивой, которая, состоя в самоотвержении и борьбе с плотью и кровью, потому самому питается и поддерживается верою и упованием благ грядущих, а не блаженством и утехами в настоящем. 

   Видели мы Божественное Отроча от самого явления на свет, и еще прежде, окруженное всеми видами земных уничижений, смиренно вписывающим достопокланяемое имя Свое в число подданных кесаря, не имущим где подклонить главу, возлежащим в вертепе и яслях; и поучились: богатые и знатные - не ставить за великое ни своей славы, ни своего богатства, а, напротив, взирать на них с опасением, яко на искушения и опасные соблазны для долу преклонной природы нашей; бедные и худородные - не малодушествовать от своего худородства и убожества, а, напротив, пользоваться ими, яко естественными проводниками к той драгоценной нищете духа, коей обещано царствие. 

   Видели мы смиренных пастырей Вифлеемских, по гласу Ангела текущих в Вифлеем, и первыми наслаждающихся лицезрением Спасителя мира; и уразумели, что никакое состояние недалеко от спасения, что раб верный, где бы ни стоял, нигде не будет забыт Домовладыкою, и что посему долг каждого истинного христианина думать не о том, какова стража, на коей стоит он, велика или мала, а о том, чтобы с верностью и без дремания стоять на сей страже, предоставляя временную и вечную судьбу свою Господу. 

   Видели мудрецов восточных с их познаниями и дарами у ног новорожденного Царя Израилева; и поняли, что Начальник и Совершитель веры нашей нисколько не отвергает познаний человеческих, когда они не выходят из пределов веры и смирения и не посягают безрассудно на тайны Его премудрости; что Он, напротив, Сам любит обнаруживать Себя в знамениях пред теми, кои, не полагаясь на свою мудрость, возводят очи горе и ожидают озарения свыше. 

   Видели младенцев Вифлеемских, яко первые весенние цветы, внезапно пожатых мечом Ирода; и с благоговением приметили, что земная жизнь наша не имеет сама по себе цены безусловной; что лишение ее не зло, коль скоро происходит по воле Божией, как, напротив, и продолжение ее не составляет благословения, когда самая жизнь не употребляется на дела благие. 

   Видели безумство и жестокость Ирода, отъемлющего бесчеловечно жизнь у невинных младенцев и покушающегося на убиение Самого Сына Божия; и с ужасом познали, в какую бездну зла и ожесточения повергают человека неверие и страсти; как еще в сей жизни, переходя от беззакония к беззаконию, при нераскаянности, можно ниспасть до состояния духов отверженных. 

   Видели, как жители Иерусалима и весь народ Еврейский, живя под сенью закона Моисеева и питаясь всегда словами пророческими, не умели возрасти в надлежащую меру веры и любви к обетованному Избавителю, не уразумели времени своего посещения, упустили драгоценный случай встретить восходящее Солнце правды; и восприяли правило – не полагаться на то, что мы - христиане, не почивать беспечно на обрядах и Таинствах, а показывать веру свою от дел, обнаруживать свое христианство нравами благими и жизнью чистою, без чего и мы, подобно Иудеям, будем отринуты в то время, егда паки Господь приидет. 

   Вот что мы видели, и не могли не видеть; ибо все это лежит, так сказать, на самой поверхности у яслей Спасителя нашего. Если бы кто решился остаться у сих яслей более, обратить внимание на все, их окружающее, тот, без сомнения, нашел еще более предметов и для удивления, и для поучения. Такому и мы можем указать, прежде всего, на чудное сочетание в лице Богочеловека величия с уничижением, вследствие чего постоянно виден в Нем и Сын Божий, славословимый Ангелами, возвещаемый звездою на востоке, поклоняемый мудрецами, и Сын Человеческий, почивающий в яслях, спасающийся бегством в Египет. Может указать на удивительное согласие пророчеств с исполнением, без всякого нарушения свободы человеческой. Каждый действует по своему произволу. Иосиф, например, поспешает в Вифлеем, а волхвы - в Иерусалим; и каждый, между тем, своим действием выполняет то, что предусмотрено и предвозвещено за несколько веков, выполняет, нисколько не думая о том. Бешенство самого Ирода давно предсказано и уже оплакано у пророка. Можем указать на примечательное отношение к рождению Спасителя мира самых главных современных событий в тогдашнем мире человеческом. Все, например, совокупилось тогда под единоначальством Августа кесаря, как бы в знамение того, как замечается в одном песнопении церковном, что с явлением Вождя и Главы с неба должно престатьмногоначалие человеков. Храм бога брани в Риме, бывший столь долгое время отверстым, в это именно время был заключен, как бы в доказательство того, что действительно, как воспевали Ангелы, явился на земли мир. Но что всего важнее, - душа верующая, которая знает, что Сын Божий для того вселился во утробу Девы, дабы потом верою вселиться в душу и сердце каждого последователя Своего, нигде не найдет лучшего поучения о том, как человек со своей стороны должен послужить сему благодатному вселению, кроме примера Сей же Пресвятой Девы. Характер Ее и святого Иосифа есть наилучший образец для душ, вожделевающих таинственного соединения с Господом. 

   Размышляйте убо, братие мои, сами поучайтесь, питайтесь духом, наслаждайтесь сердцем! Ибо что может быть благотворнее для христианина, как следовать чистой мыслью и чувством по всем следам жизни и деяний Господа и Спасителя своего? Тем паче, когда Он явился среди нас, жил и действовал яко един от нас, именно для того, дабы подать нам пример, да последуем стопам Его. А мы, оканчивая наши собеседования с вами о рождении по плоти Господа нашего, чувствуем нужду повергнуться в духе пред Божественным Младенцем, и возблагодарить Его благость за то, что она допустила нас, недостойных, принести к яслям Его убогое размышление наше о чудесах, сопровождавших Его рождение. Тот, Кто имеет слугами Ангелов и Архангелов, Кто воздвигает пророков и апостолов, Коего небеса поведают славу и вся Церковь гласит хвалу, не имеет нужды в нашем слабом слове и проповеди. Но мы, вещая о Нем, тем самым освящаем мысли и уста свои. О, если бы, как теперь предстояли мы с вами яслям и пеленам Господа нашего, дано было некогда вместе с вами же предстать и престолу славы Его! Тогда вместо всякого слова, мы пали бы к подножию Его, и гласом святых старцев, виденных Тайновидцем, воскликнули бы: Достоин еси Господи прияти славу и честь и силу, яко приял еси на Себя естество наше и искупил еси Богови нас кровию Своею!.. (Откр. 4; 2, 5, 9, 12). Аминь.