Представляем версию 183-го номера православного журнала «ФОМА».
ОГЛАВЛЕНИЕ
КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА
Владимир Легойда. Любовь выше смерти
ИНТЕРВЬЮ НОМЕРА
Борис Корчевников. Все несказанные «прости» мы несем вместе с собой
ВОПРОС НОМЕРА: Бедность – расплата за грехи?
Александр Ткаченко. Правда жизни без купюр
Патриарх Кирилл. Блудница и апостол: как столкнулись два мировоззрения
ВЕРА
Они были рядом
Архимандрит Дамаскин (Орловский). Преподобномученик Иона (Санков)
ЛЮДИ
Анна Бурмистрова: Я – фермер
СЕМЕЙНОЕ ЧТЕНИЕ
Александр Ткаченко. Города в Евангелии
ОТ ИЗДАТЕЛЯ
Представляем версию 183-го номера православного журнала "ФОМА"
для электронных книг и программ чтения книг в формате ePUB
на мобильных устройствах.
Номер издан с сокращениями.
ВНИМАНИЕ!
Полный выпуск этого номера доступен в приложении Журнал "ФОМА" в AppStore и GooglePlay, а также вы можете получить его оформив редакционную подписку на оригинальное бумажное издание.
ИД "ФОМА"
2018 г.
(С)
КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА
Владимир Легойда. Любовь выше смерти
ИНТЕРВЬЮ НОМЕРА
Борис Корчевников. Все несказанные «прости» мы несем вместе с собой
ВОПРОС НОМЕРА: Бедность – расплата за грехи?
Александр Ткаченко. Правда жизни без купюр
Патриарх Кирилл. Блудница и апостол: как столкнулись два мировоззрения
ВЕРА
Они были рядом
Архимандрит Дамаскин (Орловский). Преподобномученик Иона (Санков)
ЛЮДИ
Анна Бурмистрова: Я – фермер
СЕМЕЙНОЕ ЧТЕНИЕ
Александр Ткаченко. Города в Евангелии
ОТ ИЗДАТЕЛЯ
«Да, воистину любовь — высшее земное благо, и жаль того, кто ее не знает». Это пишет императрица Александра Федоровна своему мужу Николаю II.
Что это были за люди, что это была за семья? Увы, мало кто знает, хотя информации об этом сегодня много. Например, знаете ли вы, что Николай в отрочестве и юности учился очень много — каждый день, без выходных и каникул? Или что Александра Федоровна тоже с самой юности отличалась от всех других девочек тем, что не читала рыцарских романов, а увлекалась совершенно другими вещами — философией и богословием?
Художники сегодня обращаются к жизни Николая и Александры и создают свои образы, повинуясь движениям своей фантазии. Но свобода художника должна быть связана с его ответственностью. Ответственностью перед тем, что было на самом деле. Я вот выбрал совсем немного цитат из писем, которые сейчас, слава Богу, всем доступны. Давайте просто прочтем вместе.
Александра: «Молиться за тебя — моя отрада, когда мы разлучены. Не могу привыкнуть даже самый короткий срок быть без тебя в доме, хотя при мне наши пять сокровищ».
Николай: «Как мне благодарить тебя за два твоих милых письма и за ландыши? Я прижимаюсь к ним носом и часто целую — мне кажется, те места, которых касались твои милые губы…»
Александра: «Все мои молитвы и нежнейшие мысли следуют за тобой. Пусть Бог даст тебе мужество и силу, и терпение. Веры у тебя больше, чем когда-либо, и это то, что тебя поддерживает. Да, молитва и непосредственная вера в милосердие Бога одни дают мне силу все переносить».
Николай: «Как я благодарен тебе за твои милые письма! В моем одиночестве они — единственное мое утешение, и я с нетерпением жду их прибытия. В дни поста я каждый день бывал в церкви — либо утром, либо вечером…»
Николай: «Скучно и пусто одному. Мысленно всегда вместе. Крепко обнимаю».
Александра: «Мне так хотелось бы уменьшить для тебя эту тяжесть, помочь тебе выносить ее, погладить твой лоб, прижаться к тебе. Но когда мы вместе, а это случается так редко, мы не показываем друг другу то, что мы чувствуем. Каждый подбадривается ради другого и молча страдает».
Николай: «Моя возлюбленная душка женушка! Написанные тобой строки всегда так глубоки, и когда я читаю их, смысл их проникает в самое сердце, и глаза мои часто увлажняются. Тяжко разлучаться даже на несколько дней. <…> Возлюбленная моя, часто-часто целую тебя, потому что теперь я очень свободен и имею время подумать о моей женушке и семействе. Странно, но это так. Обнимаю тебя нежно и целую твое бесценное личико, а также всех дорогих детей…»
Александра: «Отныне нет больше разлуки. Наконец мы соединены, скованы для совместной жизни, и когда земной жизни придет конец, мы встретимся опять на другом свете, чтобы быть вечно вместе».
Земной конец этих людей был полон страданий. Таких страданий и мук, когда кажется, что не выдержит человеческое сердце. Но они приняли их со смирением, приняли по-христиански. Потому что знали: «любовь есть высшее благо», потому что знали, что «отныне не будет разлуки». И они вместе навечно. Друг с другом и с Богом, Которому они так молились друг за друга, и за всю страну — и Которому теперь молятся о нас.
Владимир Легойда
Видеоверсию этой колонки смотрите на телеканале «Царьград» (tsargrad.ru)
Борис Корчевников, тележурналист, руководитель телеканала «Спас»
«Знаете, ощущения человека, который только “крестик нацепил”, часто точнее и горячее, чем у того, кто уже давно в Церкви и привык… к Богу. Вот этой привычки я очень боюсь».
Это Борис Корчевников сказал в интервью «Фоме» 10 лет назад. Ему тогда было 25 лет. Но вся страна уже знала его как Синицына из сериала «Кадетство». Сегодня Борис — руководитель крупного православного телеканала и известный телеведущий. Изменилось ли что-то в его чувстве жизни и чувстве веры за эти 10 лет? Об этом наш разговор.
— Борис Вячеславович, 10 лет назад Вы давали нам интервью вскоре после съемок «Кадетства». Что Вам лично дало участие в этом сериале?
— Очень многое. Я в Церковь пришел в этот самый период! Сейчас я вспоминаю то время и понимаю — «Кадетство» случилось со мной именно для того, чтобы вырвать меня из среды, в которой я жил. Уже потом я узнал, что Господь очень часто, приводя человека к Себе, вырывает его из его окружения, отлучает от всех его прежних привычек и помещает в совершенно незнакомые обстоятельства. Ты получаешь возможность пересмотреть свою жизнь, ты словно оказываешься на новой почве, и твоя вера пускает корни.
Я чуть ли не по минутам помню те удивительные события, одно за другим, которые привели меня на съемки. В 20-х числах мая я получаю предложение сняться в этом сериале, через два дня приезжаю пробоваться на свою роль. Вам знакомо чувство, когда Господь словно берет тебя за руку и ведет в нужном направлении? Я тогда испытал это. Я пришел на кастинг, а там — огромная очередь из ребят. Я репортер НТВ, я никакая не киношная знаменитость — и вдруг ко мне подходит ассистент по актерам, берет за руку и говорит: «Пошли!» Она провела меня к режиссеру, на следующий день были пробы, и еще через день вечером меня утвердили на роль Синицына.
В этот вечер я как раз зашел в церковь к отцу Кириллу, настоятелю храма Святой Троицы в Листах. Мы только недавно подружились с этим монахом, и я начал к нему похаживать. Я сидел у него после вечерней службы, когда у меня зазвонил телефон: «Мы вас утвердили». Я был абсолютно счастлив. Вскоре после этого произошло мое первое причастие.
Каким-то чудесным образом меня освободили на работе, на НТВ, разрешили уехать на несколько месяцев на съемки, они проходили в Твери. Я сказал, что вернусь — и вернулся потом. Правда, съемки «Кадетства» продлились не несколько месяцев, а полтора года.
Вы спрашиваете, что я извлек для себя из участия в этом сериале, и мне сразу вспоминается не съемочная площадка, не какие-то актерские навыки, которые я там приобрел. Мне вспоминается съемная квартира, в которой я жил. Там я был обставлен разными духовными книгами — прекрасно помню, как читал митрополита Сурожского Антония, книги о покаянии, о христианской любви… Читал одно за другим все, что попадалось мне в руки в церковных лавках. Я открывал для себя целый огромный мир. А вокруг меня была тишина — чтобы я смог в этот новый мир всмотреться, вчитаться. Вот главное, что происходило со мной тогда.
В следующий свой приезд в Москву я снова был в храме у отца Кирилла и снова причастился — только теперь это было первое в жизни осознанное причастие. Я испытал тогда невероятное чувство — что жизнь начинается с чистого листа. Произошло полное обнуление всего прежнего, оно отпало, как хвост ящерицы. А вокруг все новое, и нет ничего, что могло бы втянуть меня в прежнюю жизнь!
— Изменилось ли что-то с тех пор в Вашем восприятии веры?
— Я тогда думал, что духовный рост — это то, что неизбежно связано с блаженством, счастьем переживания Бога — чувствами, известными, как говорят, любому «неофиту». Сейчас — наверное, так честнее — я думаю, что он связан с падениями и болью от ощущения, что ты от Бога отдаляешься. Тогда мне нравилось больше. Намного больше.
Вначале мне казалось, что я не буду больше переживать отчаяние — ведь я Бога узнал! А потом было все: и чувство потери Бога, и ужас от собственных грехов, которые обрушивались с какой-то невероятной силой. Обиднее всего то, что у тебя уже нет оправданий, ты знаешь, что это — грех. И все равно идешь на него…
Тогда я мог говорить о Боге бесконечно, потому что просто растворялся в этой радости переживания Бога. Сейчас я бы хотел о Боге молчать. Потому что слишком часто я Его терял. И слишком часто ощущал себя недостойным того, чтобы о Нем говорить.
— Это связано с попытками изменить чье-то отношение к вере?
— Я столько обжегся на этих разговорах в самые первые свои годы в Церкви! Я так рвался ответить на все, на каждый вздох против Церкви, против Бога… И только потом понял, что отвечать иногда надо даже и не словом. А просто молчанием. Ведь иногда можно так промолчать, что человек услышит сам себя и увидит свое заблуждение лучше, нежели чем если ты начнешь ему что-то объяснять и доказывать.
— Были ли за это время какие-то встречи, события, поездки, которые сильно на Вас повлияли?
— Конечно, это поездки в Дивеево. Место, которое снова возвращает мне ту первоначальную радость. Для меня тот первый период — это камертон, по которому я сверяю свою жизнь. Я не люблю слово «неофит», его используют, когда немножко свысока говорят о человеке: мол, ладно, он неофит, посмотрим еще, что потом из него будет.
МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО НЕОФИТСТВО — ЭТО САМОЕ СЧАСТЛИВОЕ ВРЕМЯ, А НЕОФИТ — ОН… КАК СВЯТОЙ! ОН НАСТОЛЬКО БЛИЗКО К БОГУ, ОН НАСТОЛЬКО ОБОЖЖЕН ЕГО ПРАВДОЙ… А ПОТОМ ЗАЧАСТУЮ ОН ВСЕ ЭТО ПОСТЕПЕННО РАСТРАЧИВАЕТ.
Но всякий раз в Дивееве я переживаю свое неофитство заново. Еще был Иерусалим, уже не туристический, а паломнический. И тоже всякий раз, когда я там оказываюсь, я испытываю громадную радость неофитства. А пределом этого переживания для меня стал Афон. Ничто с этим не сравнится. Для меня паломничества в эти три места — это самые фантастические загранпоездки из всех возможных. Потому что в них ты оказываешься всегда за границами этого мира. В этих местах все другое: другие встречи, другие разговоры и самое главное — там другая тишина. Причем тишина — это не отсутствие звуков, это какая-то информация о главном! Всякий раз из такой «загранкомандировки» я пытаюсь привести капельку тишины в тот мир, где я живу. И всякий раз я ее разливаю. Чаще всего, еще на обратном пути. Думаю, это всем знакомо.
— Вы долгое время вели ток-шоу «Прямой эфир» на России-1. И многие люди, верующие в том числе, испытывали некий диссонанс, зная Вас и наблюдая за тем, что происходит в студии. Сам формат этой передачи в психологическом плане довольно жестокий. А как Вы сами относитесь к такому типу передач?
— На нашем телевидении, которое завязано на рейтингах, этот жанр можно считать реакцией на запрос аудитории. Почему-то раньше этого запроса на предельную открытость, обнаженность конкретной судьбы не было: для наших родителей, наших дедушек это были табуированные темы. И это очень интересный вопрос, в какой момент такая печать была снята?
Это, правда, какая-то снятая нравственная печать… Я подозреваю, что заинтересованность жизнью других всегда сидела в невысоком слое человеческого любопытства. И в советское время наверняка судачили о том, как живет семья Александрова и Орловой, что там творится у Рыбникова и Ларионовой. А Михаилу Ромму, например, задавали вопрос, почему он в кино всегда снимает свою жену. И он отвечал: «Потому что я ее люблю».
Но в какой момент эти табуированные кухонные темы вышли на арену? Заметьте, любое ток-шоу даже по своему виду напоминает именно арену. Я не хочу быть брюзгой, но в этом есть что-то от Колизея. Там тоже в центре были страсти, и публика тоже голосовала, только итоги были еще более страшные, потому что она не просто отдавала предпочтение той или иной стороне, а решала жизнь и судьбу героев. В каком-то смысле в ток-шоу происходит нечто похожее.
И в то же время мне кажется, что арена страстей — это модель любого человеческого сердца. Я не священник и не знаю, что батюшкам приходится выслушивать на исповеди, но могу представить на примере своих исповедей. Исповедь — это тоже излияние страстей. И я всегда думаю: священник же может любить человека, который рассказывает ему о себе какие-то страшные вещи, и может совершенно по-другому смотреть на эти самые низкие страсти, которые перед ним обнажают, обращаясь за помощью.
Для меня это главный и живой пример того, как можно подходить к работе в таком страстном, горячем и очень живом формате. Ведь к нам на программу приходят не куклы, а живые люди, и чаще всего они приносят с собой свое живое горе. А значит, их можно любить живой действенной любовью — и по возможности помогать. И в этот момент ты уже не думаешь: Колизей, не Колизей… Перед тобой только тяжелая драма живых людей, которую они принесли тебе в студию.
Я много раз себя ловил на том, что сам бы не смог вот так прийти и открыто разбираться с тем, в чем пытаются на глазах у публики разобраться мои герои. Мне по темпераменту комфортнее спрашивать. И я всякий раз думал: это просто люди, которые могут. Почему — не знаю, но я им очень благодарен за эту открытость. Они впустили нас в свое сердце — и я старался не вести себя там как слон в посудной лавке. А бережно, с любовью, с благоговением относиться к своим героям.
— А у Вас не появилось разочарования в людях и в том образе жизни, который открывался Вам в этой программе?
— Нет. У меня перед глазами всегда встает фраза митрополита Сурожского Антония, которую я прочитал еще во время съемок «Кадетства»: «Каждый человек — это икона, которую нужно отреставрировать, чтобы увидеть Лик Божий». В этом ток-шоу я в каждом человеке старался видеть икону. Получалось или нет — не мне судить. Но все же, когда было чувство, что удалось хоть чуть-чуть произвести такую реставрацию… какое тут разочарование? Это настоящая радость от того, что работа сделана не вхолостую.
— Примерно тогда же, когда Вы пришли на «Спас», на России-1 Вы взялись за проект «Судьба человека». Это просто совпадение, или Вы намеренно перешли к сугубо позитивной передаче?
— Она не то чтобы сугубо позитивная: в ней часто те же человеческие драмы — ведь не бывает судьбы без драм. Просто немножко другой тип ведения, другие приемы раскрытия героя. Да, это уже не арена. Это камерный, личный разговор. Но на то, что это совпало с моим приходом на «Спас», я могу сказать только — слава Богу! Здесь, думаю, было больше водительство Божие, чем мои конкретные планы.
— Есть ли в общении с героями этой программы какая-то ключевая для Вас тема или вопрос, который хочется задать не столько для зрителя, сколько для себя самого?
— Да, есть, конечно. Это тема встречи. Для меня это самая важная вещь, потому что в каждой судьбе есть главные встречи, которые изменили все. Есть встречи с человеком, есть встречи с Богом, есть расставания, и это обратная сторона встречи. И я, всякий раз спрашивая героя об этом, примеряю эти встречи на себя, думаю о том, как они могли бы изменить мою жизнь.
Вторая тема, в которую я всегда всматриваюсь, — это смерть. И в моем понимании смерть, возможно, — это главная встреча. Многие герои моей программы были свидетелями ухода своих близких. И это самая главная тайна в жизни человека. Она не бывает одинаковой и не может не быть интересной. Не думайте, что это жестоко, но, если получается, мне, правда, очень хочется узнать у человека, как он пережил потерю и нашел в себе силы понять, что его близкий потерян не надолго. Ведь люди, которые посмотрели в лицо смерти, почти все, как ни парадоксально, свидетельствуют, что смерти нет.
— Были ли какие-то открытия, которые Вы для себя сделали за время этой программы?
— Я в очередной раз удивляюсь тому, насколько все судьбы разные. И в то же время ты не можешь отделаться от мысли, что в человеческой жизни действуют одни и те же законы — духовные законы, которые тверже любых материальных. За предательство платишь тем, что тебя предадут, за измену получишь жесткий ответ. Нездоровье неслучайно: это результат поступков, либо испытание для выхода на новый человеческий уровень. Ты оставил женщину, которую любил и которая любила тебя, и ушел к другой — она оставит тебя так же. И наоборот: ты пострадал от кого-то, значит, ты получишь какой-то невероятный «подарок от судьбы», как говорят люди светские. На самом деле — от Бога.
Многие могут возмутиться, что я описываю Провидение как какую-то «небесную математику». Не буду спорить. Я не про богословие. Я исключительно про то, что лично чувствую как ведущий, что я вывожу из судеб своих героев. А я вижу, что в детях, в их здоровье, в их судьбах, не всегда, но очень часто, отражаются поступки и нравственное состояние их родителей.
Платим ли мы за грехи отцов? Не знаю. Но совершенно точно мы несем в себе поступки наших родителей, какие-то не сказанные «прости»…
— Вы уже год руководите телеканалом «Спас». Как это получилось? Вы вообще предполагали, что займете такую должность?
— Нет, я не предполагал, не ждал. Когда-то, еще очень-очень давно, возникали такие мысли, но это были мечты — «а вот бы…» Ну что сказать? Помечтал и пошел дальше. Потом началась другая жизнь, другая работа. А когда я получил предложение руководить «Спасом», первое, что я ответил: «Я не справлюсь». У меня ведь нет этих умений и компетенций. Но обстоятельства складывались так, что у меня было время все оценить, всмотреться в ситуацию на канале со всех сторон. Слава Богу, у меня было много времени на принятие решения.
— Православный канал — это телевидение «не для всех». Здесь совершенно другая специфика, и наверняка действуют совсем другие законы…
— И да, и нет. Главный закон телевидения — сначала должно быть интересно! Если не цепляешь эмоционально, то и смыслы до зрителя не дойдут. Когда Бог вошел в мою жизнь, мне сразу стало интересно жить. Поэтому мне кажется, что Православие — это самое интересное, что может быть. Кроме того, Православие очень эмоционально.
МНЕ ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ, ЧТОБЫ «СПАС» ТРАНСЛИРОВАЛ ЭТУ ЭМОЦИОНАЛЬНОСТЬ И ВНУТРЕННИЙ ДРАЙВ ХРИСТИАНСКОЙ ЖИЗНИ.
И передавал все те смыслы, от которых так интересно.
У кельи Паисия Святогорца на Афоне. Фото из личного архива
Я помню эти часы, которые я проводил с книгами в первые месяцы своего вхождения в Церковь. Я читал, читал, захлебывался, потом останавливался, молчал, всматривался, вдумывался в какую-то мысль. Я просыпался среди ночи и говорил: «Господи, какая невероятная вселенная открывается! Это такая глубина — как я этого не знал, не замечал? Господи, как это много сейчас изменит!»
— Разве эту радость и эти очень личные переживания можно передать по ТВ?
— Уверен — да. Это же транслируется через людей, через ведущих, которые сейчас каждый день в кадре. Это можно транслировать абсолютно в любом формате, даже в таком жестком, как программа «Не верю! Разговор с атеистом» или в ток-шоу «Спас. Прямой эфир», в котором мы обсуждаем актуальные события через призму Евангелия. Канал передает эту радость. А будет передавать еще больше.
— Но аудитория Вашего канала — это по большей части люди, которые уже в Церкви, уже верят. Что нового может дать им «Спас»?
— «Спас» — это знакомство с родителями. Для тех, кто с ними еще не знаком, для жениха и невесты, это всегда интересно и ново.
ТЫ МОЖЕШЬ ЖИТЬ С РОДИТЕЛЯМИ ВСЮ ЖИЗНЬ И НЕ ЗНАТЬ ИХ. ВОТ МЫ И ГОВОРИМ: БОГ — ЭТО НАШ РОДИТЕЛЬ, ЭТО НАШ ОТЕЦ, И МЫ С НИМ КАЖДЫЙ ДЕНЬ ЗНАКОМИМСЯ. КАК ДЕТИ МОГУТ КАЖДЫЙ ДЕНЬ ЗНАКОМИТЬСЯ СО СВОЕЙ МАМОЙ. ПРАВДА! КАЖДЫЙ РАЗ ПО-РАЗНОМУ, ПО-НОВОМУ ЕЕ ОТКРЫВАТЬ. ВОТ Я СВОЮ МАМУ И ЗНАЮ, И НЕ ЗНАЮ, ПРОЖИВ С НЕЙ ВСЮ ЖИЗНЬ.
Бог — это открытие всегда, и для верующих, и для неверующих. Абсолютно одинаковой силы открытие. Бог — это Тот, с Кем всегда можно заново знакомиться. Даже будучи давно знаком, ты узнаешь Его заново. И мы абсолютно одинаково обращаемся что к верующим, что к людям, считающим себя неверующими.
— Я посмотрела в Интернете комментарии зрителей к программе «Не верю! Разговор с атеистом». Многие люди, которые считают себя воцерковленными, недоумевают: зачем на «Спасе» нужна такая программа, зачем на «нашу территорию» приглашают человека, который транслирует совершенно чуждые нам идеи...
— «Наша территория» — это… Да нет у нас ничего «нашего»! Нам территорию Христос определил довольно четко: идите и научите все народы, крестя их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Этим он сказал: вы никогда не будете «на своей территории». Вы всегда будете среди так называемых «чужих». Вот что мы делаем в программе «Не верю! Разговор с атеистом». Никакой «нашей территории» нет, попытка присвоить себе, огородить свою территорию — это вызов Христу. Он нас послал за другим, мне кажется.
— В одном из интервью Вы говорили, насколько важна для Вас программа «Не верю!» и как хочется вести диалог с оппонентами Церкви…
— Очень важна. С тех пор как я понял, что я, оказывается, далеко не святой — а именно так я думал в первое время в Церкви, — я понял и то, что многое могу почерпнуть для себя у людей, которые Бога не знают, но о чем-то Его спрашивают, что-то от Него требуют. Я, например, если мне в социальных сетях пишут неверующие люди, обязательно вступаю в переписку, потому что мне интересна природа неверия. Для меня Бог — это такой абсолютный факт, это так понятно и близко, что я пытаюсь выяснить, отчего же для других людей это не так.
— А Вы для себя определили какое-то главное заблуждение людей, считающих себя атеистами?
— К сожалению, в наше время все чаще приходится сталкиваться с атеизмом как результатом просто нежелания подумать, задать себе самому какие-то серьезные вопросы — с поверхностным атеизмом. Полагаю, что советский научный атеизм был куда глубже и интересней.
Недавно мне написали: «Неужели Вы во все это верите: в Церковь, в религию?» Я отвечаю: «Я не верю, я — знаю. А почему Вы не верите и не знаете?» И мне так хотелось получить аргументированный ответ! Но мне написали: «Да когда же вы прозреете?» Вот и вся дискуссия. Чаще всего в разговорах с атеистами мы сталкиваемся с набором штампов, с очень поверхностным знанием темы.
— Ну, о Владимире Познере, который недавно был гостем программы, такого не скажешь.
— Конечно. Там интересно: насколько я понял, неверие Владимира Владимировича в этой программе было во многом основано на глубинном человеческом запросе на справедливость. У него внутри вопрошание к Богу: «Если Ты есть, где же справедливость в мире?». И конкретные факты, действительно, вопиющей несправедливости. Только я думаю, что эта несправедливость — от человека, а не от Бога. Я знаю, что человек свободен и Бог говорит человеку «да будет воля Твоя» чаще, чем человек говорит это Богу. А в словах Владимира Познера в нашем эфире мне услышалось отношение к Богу, как чему-то, что способно парализовать волю человека.
Как мне кажется, здесь Владимир Владимирович отказывает человеку в том, что он ответственен и самостоятелен абсолютно во всем, в том числе и в изъявлении собственной воли. Познер спрашивает Бога о справедливости, которой он в мире не видит. Христиане тоже справедливости в мире не видят. Но Познер из этого делает вывод, что Бога нет. А мы делаем вывод, что человек искажает Божий замысел о мире, и поэтому мир так несправедлив. Но в целом это же прекрасно, что программа рождает такую дискуссию — может быть, самую главную из всех возможных.
— А у Вас подобных вопросов о несправедливости никогда не возникало?
— Нет. Меня обожгло в момент моего воцерковления. Обожгло именно понимание стройности мира, сотворенного Богом. И с тех пор вопросы «почему так много зла» и «почему так много несправедливости» не заставляют мою веру колебаться. Евангелие дает ответы на эти вопросы. Забыл их? Открой Евангелие.
Беседовала Дарья Баринова
на e-mail: vopros@foma.ru
Недавно один мой знакомый, вполне себе церковный человек, с полной уверенностью сказал мне, что материальное богатство — это благословение Господне. Мол, кому Бог дает, того, значит, любит,а бедно живут те, кто грешит. Я, с одной стороны, очень доверяю своему знакомому в плане осведомленности в церковном учении, но, с другой стороны, была просто поражена такой логике. Не знаю, как с учением Церкви, а вот с духом христианства такой бухгалтерский подход, мне кажется, как-то не вяжется. Или я ошибаюсь? Помогите разобраться.
Светлана, Самара
Как размер доходов характеризует вашу душу
На вопрос читателя отвечает психолог Александр Ткаченко
Бедные люди по понятным причинам всегда относились к богатым без особых симпатий. В этом легко убедиться, посмотрев в любом фольклорном словаре пословицы и поговорки на тему бедности и богатства. В них богатый обманывает бедного, нещадно его эксплуатирует, отнимает у него за долги последнюю копейку. В общем, ведет себя безобразно и никак не может служить назидательным примером христианского благочестия. Бедняк же, как пострадавший, вызывает в этих сюжетах симпатию и выглядит вполне нравственно. Можно объяснить это тем фактом, что бедных во все времена и в любом народе было значительно больше, чем богатых, а людям свойственно оправдывать свою социальную группу и обвинять чужую. Но если посмотреть текст Евангелия, то картина будет примерно та же: богач из притчи идет в ад, бедняк Лазарь наследует блаженство, и вообще путь в Царство Божие для обладателей большого имения подобен попыткам наивного верблюда протиснуться в игольное ушко.
В результате такого совпадения народной рефлексии и целого ряда мест из Евангелия, может возникнуть мысль о заведомой безнравственности богатых людей и столь же заведомой святости бедняков. Что, в общем-то, совпадает и с собственным эмоциональным опытом очень многих жителей нашей планеты. Ведь не зря же говорят: «От трудов праведных не наживешь палат каменных». Поэтому мысль о том, что материальное богатство — благословение Божие, может прозвучать как резкий диссонанс этому по-своему стройному и ясному представлению о бедности как необходимом условии богоугодного жития. Однако не стоит торопиться с выводами.
Этимология слова «Бог» восходит к индоевропейскому bhágas — податель благ, господин. Ну а «богатый», соответственно, — тот, кто эти блага получил. Все, что является благом для человека, он получает только от Бога и только по воле Божьей, поскольку сам человек приходит в этот мир ни с чем и уходит из него тоже с пустыми руками. И материальные богатства среди этих подаваемых Богом благ отнюдь не были исключением.
Древние люди понимали это очень хорошо: не будет к тебе благоволения Божьего — твои сады засохнут, поля сожрет саранча, скот угонят разбойники. И все твое богатство в одночасье пойдет прахом, а сам ты окажешься нищим, которого ждет долговая яма за кредиты, которые тебе нечем будет возвращать. Кому же не благоволит Бог? Конечно, грешнику. Поэтому, если хочешь быть здоровым и богатым, а не бедным и больным, старайся жить так, чтобы угодить Богу. Логика вполне очевидная, и в Библии ей можно найти множество убедительных подтверждений. В целом их смысл сводится к следующему утверждению: Если какому человеку Бог дал богатство и имущество, и дал ему власть пользоваться от них и брать свою долю и наслаждаться от трудов своих, то это дар Божий (Еккл 5:18).
Среди жителей Израиля это было традиционное понимание отношений Бога и человека. Ведь важнейшая часть истории иудейского народа — исход из египетского рабства — была связана для них как раз с материальным процветанием, обещанным им не кем-нибудь, а Самим Богом: И сказал Господь [Моисею]: Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его от приставников его; Я знаю скорби его и иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей [и ввести его] в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед (Исх 3:7–8). Будь верен Богу Израиля — и твоя праведность будет вознаграждена многочисленным потомством, обильными стадами, плодородной землей и ее щедрым урожаем.
Хотя, конечно, бывает и такое, что Бог посылает испытания Своим верным слугам. Благочестивый человек может впасть в бедствие, его имение может быть отнято злодеями, доброе имя опозорено. Он вообще может потерять все, включая семью и здоровье, как праведный Иов. Но в итоге правда все равно восторжествует, праведник снова станет богатым и счастливым, а захваченные злодеями имения будут у них отняты вместе с жизнью, и временно полученное ими богатство не принесет им в итоге никакой радости.
Обо всем этом пел любимый народом Израиля вдохновенный царь и пророк Давид в своих знаменитых псалмах: Малое у праведника — лучше богатства многих нечестивых, ибо мышцы нечестивых сокрушатся, а праведников подкрепляет Господь. Господь знает дни непорочных, и достояние их пребудет вовек: не будут они постыжены во время лютое и во дни голода будут сыты; а нечестивые погибнут, и враги Господни, как тук агнцев, исчезнут, в дыме исчезнут. ...Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным и потомков его просящими хлеба: он всякий день милует и взаймы дает, и потомство его в благословение будет. Уклоняйся от зла, и делай добро, и будешь жить вовек: ибо Господь любит правду и не оставляет святых Своих (Пс 36:16–20, 25–28).
Казалось бы, вопрос исчерпан. Всякий день творить милостыню и давать другим взаймы может лишь тот, у кого есть некий избыток, то есть — богатство. Представить себе нищего праведника было для иудеев делом очень сомнительным. Так было до тех пор, пока в Израиле не зазвучала все громче и громче странная проповедь нового Учителя из провинциальной полуязыческой Галилеи.
Каждый седьмой стих Нового Завета говорит о материальном благосостоянии человека. Но земное богатство в этой новой проповеди вдруг оказалось скорее тяготой, нежели счастьем для его обладателя. Богатство может обольстить (Мф 13:22; Мк 4:18–19) оно является тернием и не позволяет слову Божию укорениться в сердце человека (Лк 8:14). Наконец, Иисус буквально наводит ужас на Своих учеников фразой, вполне обычной для любого современного церковного человека: И, посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам Своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять говорит им в ответ: дети! как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! (Мк 10:23–24). Что же ужаснуло апостолов в этих привычных для нас словах?
Вот как объясняет это святитель Лука (Войно-Ясенецкий): «Всем нам, христианам, надо усвоить должное отношение к богатству, заповеданное Господом. Даже апостолы, те, кто ближе всех людей был к Богу, услышав Его слова, ужаснулись и спросили в изумлении: Кто же может спастись, если и богатым это невозможно (см. Мк 10:26)? Почему они так удивились? Они были евреи, а евреи тогда считали, что богатство — это Божие благословение. В израильском народе на богатых смотрели с великим почтением и думали, что, если человек получил благословение от Бога богатством, значит, он близок к Нему. Но Господь ответил: Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие (Мк 10:25).
Так же отрицательно говорит о богатых и апостол Иаков: Послушайте, братия мои возлюбленные: не бедных ли мира избрал Бог быть богатыми верою и наследниками царствия, которое Он обещал любящим Его? А вы презрели бедного. Не богатые ли притесняют вас, и не они ли влекут вас в суды? Не они ли бесславят доброе имя, которым вы называетесь (Иак 2:5-7)? О пресыщении богатством еще более ясно сказал Иисус Христос в Нагорной проповеди: Горе вам, богатые! Ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! Ибо взалчете (Лк 6:24–25). Взалчут и будут страдать неизбывным голодом, потому что богатство — это страшное бремя, огромный груз, который тянет книзу, не позволяя поднять глаза к небу. Ибо разве не знаете, что богатый — раб своих сокровищ, а …где сокровище ваше, там и сердце ваше будет (Лк 12:34). И сердца богачей заперты в сундуках с деньгами, вместе с молью».
На первый взгляд может показаться, будто евангельская проповедь — это революция, это полное опровержение ветхозаветных представлений о богатстве как о благословении Божьем. Однако Иисус Христос не опровергал эту мысль. Точно так же, как и во многих других случаях, Его слова были не нарушением, а восполнением закона Моисеева, раскрытием во всей полноте того, что закон давал прикровенно. В древности материальные блага были самым наглядным и доступным для восприятия признаком благоволения Божия. Но ко времени воплощения Христова человеческое общество изрядно «повзрослело» и стало способно к более тонкому пониманию отношений между Богом и человеком. Земное богатство как знак милости Божьей отходит на второй план, уступая место небывалой ранее возможности — уже здесь, на земле открыть для себя Царство Небесное.
Богатство по-прежнему рассматривается в Новом Завете как благословение Божье, но при этом постоянно подчеркивается, что к пользованию этим благословением следует подходить очень ответственно. Если решишь, будто Бог дал тебе богатство лишь для твоего собственного удовольствия, развлечения и упоения своим высоким социальным статусом, то помни: Господин этого богатства непременно спросит с тебя, как ты пользовался вверенным тебе капиталом. Наиболее ярко это предупреждение звучит в притче о неверном управителе (Лк 16:1–9).
Если перевести ее содержание на язык современных реалий, получится следующая картина: нерадивому менеджеру, разбазарившему хозяйский капитал, становится известно о предстоящем увольнении. Он списывает должникам хозяина огромную часть долга, чтобы обеспечить себе их благосклонное расположение после того, как будет уволен. Хозяин узнает об этой махинации, но, вместо того чтобы наказать мошенника, почему-то хвалит его за сообразительность.
Так что же в действиях управляющего оказалось достойным хозяйской похвалы? Ведь, списывая долги, он тем самым лишь подтвердил свою репутацию расточителя чужого имения. Получается, что хозяин за одни и те же действия вначале собирается лишить вороватого менеджера должности, а потом хвалит и поощряет? В общем, вместо поучительности — сплошные загадки.
Однако все эти недоразумения совсем легко разрешаются, если на мгновение отвлечься от сюжета притчи и задаться одним-единственным вопросом: а за что вообще, в принципе, хозяин может хвалить слугу? Ответ очевиден: за исполнение воли хозяина. Но если хозяин из притчи похвалил управителя за раздачу его имущества должникам, значит, именно этого действия он и ждал от слуги. Управляющему было поручено распределять имение хозяина между неимущими, но вместо этого он пожадничал и стал тратить его на свои нужды. Такое поведение хозяин счел расточительством.
Блаженный Феофилакт Болгарский толкует притчу о неверном управителе так: «Господь желает здесь научить нас хорошо распоряжаться вверенным нам богатством. И, во-первых, мы научаемся тому, что мы не господа имения, ибо ничего собственного не имеем, но что мы управители чужого, вверенного нам Владыкой, с тем чтобы мы располагали имением хорошо и так, как Он повелевает. Если мы поступаем в управлении богатством не по мысли Владыки, но вверенное нам расточаем на свои прихоти, то мы такие управители, на которых сделан донос. Ибо воля Владыки такова, чтобы вверенное нам мы употребляли на нужды ближних, а не на собственные удовольствия».
Иначе говоря, управитель был поставлен раздавать, а не присваивать. Поэтому когда он стал списывать чужие долги за счет хозяйского имения, то вовсе не обманывал хозяина, а просто вернулся к исполнению своих прямых обязанностей. То есть начал употреблять вверенное ему на нужды других людей. И заслужил от хозяина похвалу.
Определить всех состоятельных людей как безусловных праведников, а всех бедняков — как грешников было бы очевидной глупостью, противоречащей элементарному житейскому опыту каждого из нас. Но греховный образ жизни действительно может стать для человека причиной потери бизнеса, работы, имущества, здоровья, да и самой жизни тоже. А твердое следование Божьим заповедям может оказаться надежной опорой для человека во всех сферах его деятельности, в том числе и в вопросах материального благополучия.
Наверное, правильнее всего будет всегда помнить слова Спасителя о том, что …жизнь человека не зависит от изобилия его имения. И богатство, и бедность, и всевозможные промежуточные состояния между этими двумя крайними вариантами — все это никак не определяет наше духовное состояние, пока рассматривается лишь в социальных или экономических аспектах. Уповать на собственную бедность как на гарант своего спасения столь же наивно, как и кичиться посланным от Бога имением. Погубить свою душу можно как в нищете, так и в роскоши. Потому что и то, и другое не является нашим достоянием. Как ни странно прозвучит, но нищета и бедность — тоже дар Божий. Господь Своим промыслом ставит каждого из нас в условия наилучшие с точки зрения приобретения того состояния души, которое делает человека способным принять Царство Божие.
Но каждый человек может либо воспользоваться полученным даром по назначению, либо пренебречь им. Богач может духовно сломаться под бременем своего богатства точно так же, как и бедняк может не выдержать груза своей нищеты и сжечь свою душу обидой, завистью и злобой на весь мир. Жизнь человека не зависит от изобилия его имения.
Любимый ученик Христа апостол Иоанн Богослов писал: …весь мир лежит во зле (1 Ин 5:19). Как ни горько это признавать, но за две тысячи лет мир в этом смысле мало изменился. Ужасающая бедность одних людей по-прежнему соседствует в нем с наглой, вопиющей роскошью других.
Обладая громадным состоянием, богатые люди сегодня порой распоряжаются им безумно с евангельской точки зрения. Они демонстративно растрачивают его на собственные прихоти и развлечения в то время, когда множество людей рядом с ними испытывают острую нужду в самом необходимом. И, конечно, такое распоряжение благословением Божьим никак нельзя назвать угодным Богу. Даже обильные пожертвования на храмы и монастыри могут оказаться бессмысленными для вечной участи состоятельного человека, если, подобно богачу из евангельской притчи, он очерствеет сердцем и просто будет инвестировать деньги в свое посмертное будущее. При таком подходе есть огромный риск услышать после смерти нечто подобное фразе из невеселого анекдота про стоящего у райских врат «очень добродетельного» богача: «Вам в ад. А о пожертвованиях не волнуйтесь, деньги вернем».
Но и у бедных тоже есть свои немалые риски — озлобиться на чужую черствость, впасть в зависть к богатству других, превратить свое сердце в комок ненависти ко всем, кто преуспел более, чем они.
И в этом смысле нищета тоже может рассматриваться как богатство, дар Божий, врученный тому, для кого она наиболее полезна с точки зрения его спасения. Но распорядиться этими дарами каждый из нас может по-разному. И олигарх, и небогатый человек в равной степени способны употребить полученное от Бога имение как для своего спасения, так и для своей погибели. И единственная «бухгалтерия», которая здесь будет иметь смысл и значение, — это не сопоставление зарплат, прибылей и цифр на банковских счетах, а постоянная память о простой вещи, которую почему-то бывает очень трудно удержать в сознании: мы не хозяева всему, чем обладаем. Все это лишь дано нам в управление Богом на время нашей земной жизни. И чем больше из этого чужого имения мы раздадим нуждающимся, тем меньше шансов будет у нас услышать от Бога слова обличения на Страшном суде.
Причем речь здесь не только о деньгах или имуществе. Все наши способности и таланты, красоту и ловкость тела, силу ума и благородство душевных качеств мы легкомысленно привыкли считать своим достоянием и думаем, что можем распоряжаться им по своему усмотрению.
Но ведь все перечисленное выше — тоже не наше. Все это — тоже наше имение, полученное от Господа. По прошествии не такого уж долгого времени Он спросит каждого из нас, как мы распорядились этим вверенным нам богатством. Расточили ли мы его ради собственного удовольствия или, подобно опомнившемуся управителю из притчи, все-таки успели раздать тем, кто нуждался в нашей помощи?
Не от нашего богатства или бедности, а от ответа на этот вопрос и будет зависеть участь каждого из нас в вечности.
Аппликации Марии Сосниной
как столкнулись два мировоззрения
Во время вечери в доме Симона прокаженного к Спасителю подошла женщина и, возлив на Него драгоценное миро, отерла волосами, вызвав недоумение учеников и особенно Иуды (Мф 26:6–16).
Христос и грешница. Художник Андрей Миронов. 2016
Миро стоило больших денег — может быть, всё, что женщина скопила за свою жизнь, она отдала на это помазание. И совершенно неслучайно, что именно в этот момент, когда происходило это особое, исполненное огромного внутреннего смысла действие, вознегодовал Иуда.
Тот самый Иуда, который носил ящик, в который складывались общие для всех апостолов деньги. Как повествует Евангелие, был он нечист на руку и похищал эти общие средства. Человек, порабощенный страстью сребролюбия, не мог спокойно пережить то, что видел, — как женщина блудная, грешная отдает последнее, как она совершает бессмысленный, с его точки зрения, поступок. И вот, не зная, как этому воспротивиться, он говорит, что, мол, впустую такая трата, что эти деньги можно было бы раздать нищим. Но не о нищих думал он, а о самом себе, ибо был вор, как говорит Священное Писание.
В каком-то смысле отношение человека к деньгам во многом определяет образ его жизни. Отношение к деньгам не есть нечто нравственно и духовно нейтральное — это отношение как бы высвечивает саму сущность человека. Так, блудница пожертвовала всем ради Господа — неизвестно, оставались ли у нее вообще какие-то средства. А Иуда похищает то, что ему не принадлежит…
Помазавшая тело Спасителя жила в особом внутреннем мире. Внешне она, конечно, была женщиной грешной, но внутри нее происходила огромная борьба. Она осознала свою греховность, свою неправедность и, желая очистить себя от тяжкого груза греха, принесла Спасителю эту жертву.
А Иуда был в числе праведных. Он один из двенадцати апостолов. Он тот, кто каждый день слышал слова Господа. Он тот, кто был свидетелем Его чудотворений. Он жил не просто в атмосфере особой духовной жизни — он жил рядом с Богом воплотившимся, Который не скрывал Своей великой чудодейственной силы, силы Своего слова, силы Своего действия. Какие деньги, какое сребролюбие, какое воровство могли быть рядом не просто со святыней, не просто с храмом, а с Самим Богом воплотившимся! А значит, Иуда был настолько помрачен страстью, что не видел совершаемого Спасителем, не понимал и не слышал Его голоса. Страсть затмила все, и не было уже никакой надежды на спасение.
Все это проявляется в последнем действии Иуды. Вознегодовав на женщину, осознав, что между ним и ею, между ним, с одной стороны, и его Учителем и апостолами, с другой, — бездна, что они принадлежат к разным, несовместимым мирам, он принимает решение предать Спасителя. Иуда идет и продает Его за 30 сребреников, что составляло малую часть того, что женщина пожертвовала Спасителю, возливая на Него драгоценное миро. Два мира, два образа жизни, два мировоззрения столкнулись здесь.
Почему же страсть сребролюбия является показателем уровня духовной жизни человека? А потому что сребролюбие порабощает человека. Страсть наживы лишает людей разума, лишает чести, лишает способности исполнять долг. Все подчиняется тому, чтобы иметь деньги и тратить их; может быть, даже не тратить, а только иметь. Сребролюбие действительно порабощает душу людей.
Как замечательно сказал об этом святитель Иоанн Златоуст: нам должно иметь такое отношение к деньгам, которое было бы подобно отношению господина, — дабы управлять, а не быть управляемым. Действительно, господствовать над всем мы призваны Самим Господом, Который поставил человека во главу творения, сделал его хозяином райского сада, вверил ему весь мир, чтобы он им управлял. Если же человек становится рабом, в том числе рабом материальных ценностей, он лишается свободы. Богатым кажется, что через деньги они обретают свободу — могут путешествовать, могут исполнять любую свою прихоть, могут заниматься чем хотят. Нередко богатые так и отвечают на вопрос, зачем им деньги: «для того чтобы чувствовать себя свободными», — одновременно становясь рабами этих самых денег.
Неслучайно именно сребролюбие сопутствовало предательству. Не блуд — блудница покаялась! — а сребролюбие. Нам иногда кажется, что блуд — самый страшный грех. Действительно, страшный грех; однако сребролюбие — грех не менее страшный, потому что и то, и другое порабощает человека, и то, и другое разрушает его сознание и разрушает ориентиры в его жизни. Но власть сребролюбия, как видим из этого евангельского текста, становится подчас страшнее власти блуда.
Патриарх Кирилл
Из слова после Литургии Преждеосвященных Даров в Храме Христа Спасителя, 1 мая 2013 года. Заголовок дан редакцией
100 лет назад, в ночь с 16 на 17 июля, в Екатеринбурге, в подвале Ипатьевского дома, расстрелян последний российский император Николай II. Вместе с ним расстреляны еще десять человек — члены семьи, слуги и приближенные. «Фома» много писал о последнем императоре и его супруге. Эту публикацию мы решили посвятить остальным убитым той страшной ночью.
Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение — драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками… Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно.
Так пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему быть полезным». Это слова из лекции, которую доктор Боткин читал в Императорской военно-медицинской академии. Он учил студентов «неизмеримо сердечному отношению» к своим пациентам. И сам пронес это учение по жизни — до самой мученической кончины.
В роду Боткиных было много творческих личностей — врачей, художников, писателей. Сам Евгений Боткин, получив серьезное музыкальное образование, все же пошел по стопам своего отца, знаменитого лейб-медика Сергея Боткина. Он окончил Императорскую военно-медицинскую академию и начал свой профессиональный путь в больнице для бедных. Потом уехал в Германию, где стажировался у ведущих врачей, а потом вернулся в свою больницу.
На Русско-японскую войну он ушел добровольцем и стал заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста. Но, несмотря на высокую должность, большую часть времени проводил на фронте. Известен даже случай, когда в одном из полевых лазаретов Боткин оказал помощь раненому ротному фельдшеру, взял его медицинскую сумку и вместо него отправился на передовую.
«Я удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и не потому только, что мы столько проигрываем и столько теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога», — писал Боткин.
После окончания войны он выпустил книгу «Свет и тени Русско-японской войны». Книгу прочла императрица Александра Федоровна и на вопрос, кого бы она хотела видеть на должности придворного врача, ответила: «Боткина. Того, который воевал». И осенью 1908 года семья доктора Боткина переехала в Царское Село, а сам Евгений Сергеевич был назначен почетным лейб-медиком императорской семьи.
Евгений Боткин и император Николай II
Особого его внимания требовала тяжелая болезнь цесаревича Алексея.
Бывало, дни и ночи он проводил у постели мальчика — лечил, подбадривал, беседовал с ним. Алеша очень полюбил своего доктора и писал ему в письмах: «Я вас люблю всем своим маленьким сердцем».
В 1910 году от Боткина ушла жена, и с тех пор он целиком посвятил себя царской семье, к которой привязался всей душой. Когда в 1917 году дети государя один за другим заболели корью, доктор вместе с Александрой Федоровной сутками не отходил от их постелей. А потом проявил еще один свой талант: стал заниматься с цесаревичем русской литературой и сумел очаровать Алешу лирикой Лермонтова. Обоим эти занятия доставляли невероятное удовольствие.
Евгений Боткин с великими княжнами Анастасией и Марией
Когда для императорской семьи наступило время испытаний, доктор Боткин решил разделить с ней ее участь. Вместе с ней он отправился в ссылку — сначала в Тобольск, а затем и в Екатеринбург.
В Тобольске Боткин жил отдельно от остальных, не на правах узника: квартира, в которой поселили его с детьми, никогда не подвергалась досмотру. Сам он мог свободно передвигаться по городу, и любой желающий мог записаться к нему на прием.
«Крестьянские пациенты, — вспоминал он, — постоянно пытались платить, но я, разумеется, никогда ничего с них не брал. Тогда они, пока я был занят в избе с больным, спешили платить моему извозчику. Это удивительное внимание, к которому мы в больших городах совершенно не привыкли, бывало иногда в высокой степени уместным, так как в иные периоды я не в состоянии был навещать больных вследствие отсутствия денег и быстро возрастающей дороговизны извозчиков. Поэтому в наших обоюдных интересах я широко пользовался другим местным обычаем и просил тех, у кого есть, пусть присылают за мной лошадь. Таким образом, улицы Тобольска видели меня едущим и в широких архиерейских санях, и на прекрасных купеческих рысаках, но еще чаще потонувшим в сене на самых обыкновенных розвальнях».
Об отъезде отца из Тобольска в Екатеринбург вспоминает его дочь Татьяна:
«Был теплый весенний день, и я смотрела, как он осторожно на каблуках переходил грязную улицу в своем штатском пальто и в фетровой шляпе. Мой отец носил форму: генеральское пальто и погоны с вензелями государя и в Тобольске всё время, даже с приходом большевиков, когда ходили уже вообще без погон, пока, наконец, отрядный комитет не заявил, что они, собственно говоря, ничего против не имеют, но красногвардейцы несколько раз спрашивали, что тут за генерал ходит, поэтому, во избежание недоразумений, попросили моего отца снять погоны. На это он им ответил, что погон не снимет, но если это событие действительно грозит какими-нибудь неприятностями, просто переоденется в штатское».
Александра Федоровна, Ольга, Татьяна и Евгений Боткин в Царскосельском лазарете. 1916
В доме Ипатьева Боткин делал все, чтобы облегчить участь императорской семьи. Он добровольно взял на себя роль ходатая по всем, даже незначительным вопросам, став посредником между узниками и комендантом «дома особого назначения», будущим непосредственным руководителем расстрела царской семьи Яковом Юровским: просил вывести семью на прогулку, позвать священника, «часики подчинить»...
Сам Юровский потом вспоминал: «Доктор Боткин был верный друг семьи. Во всех случаях по тем или иным нуждам семьи он выступал ходатаем. Он был душой и телом предан семье и переживал вместе с семьей Романовых тяжесть их жизни».
Последний в своей жизни день рождения доктор встретил в доме Ипатьева: 27 мая ему исполнилось 53 года. Вскоре он написал из заточения своему младшему брату: «Бог помог мне оказаться полезным… Обращались ко мне всё больше хронические больные, уже лечившиеся и перелечившиеся, иногда, конечно, и совсем безнадежные. Это давало мне возможность вести им запись, и время мое было расписано за неделю и за две вперед по часам, так как больше шести-семи, в экстренных случаях, восьми больных в день я не в состоянии был навестить: все ведь это были случаи, в которых нужно было очень подробно разобраться и над которыми приходилось очень и очень подумать. К кому только меня не звали, кроме больных по моей специальности?! К сумасшедшим, просили лечить от запоя, возили в тюрьму пользовать клептомана… Я никому не отказывал, если только просившие не хотели принять в соображение, что та или другая болезнь совершенно выходит за пределы моих знаний. Я отказывался только идти к только что заболевшим, если, разумеется, не требовалось немедленная помощь…»
В ночь расстрела охрана разбудила Боткина и велела поднять обитателей Ипатьевского дома. Сказали, что их собираются перевести в другое место, потому что в городе неспокойно. Все узники спустились в подвал. Когда Юровский объявил о расстреле, доктор, по свидетельствам некоторых очевидцев, успел глухим голосом спросить: «Так нас никуда не повезут?»
В 2000 году Русская православная церковь канонизировала императора и его семью. А спустя 16 лет был канонизирован и доктор Евгений Боткин. Церковь вспоминает и его как праведного страстотерпца.
Анну Демидову выбрала себе в горничные сама императрица. Когда девушка училась в Санкт-Петербурге, плоды ее рукоделия занимали первые места на ученических художественных выставках. На одной из них талант девушки оценила и Александра Федоровна. Ко всему прочему, Анна прекрасно играла на фортепиано, знала несколько иностранных языков и была хорошо эрудированна. Императрица предложила ей место камер-юнгферы — комнатной девушки. И Нюта, как ласково называли ее в царской семье, служила Романовым до самого конца.
В обязанности комнатной девушки входил уход за гардеробом императрицы, а это несколько десятков дубовых и ясеневых шкафов с нарядами и аксессуарами. В распоряжении Анны были даже электроутюги — одно из технических чудес того времени. Но главной ее задачей было обучение царских дочерей вышиванию, вязанию и прочему рукоделию.
Своей семьи Анна иметь не могла — комнатные девушки, по правилам, должны были оставаться незамужними. Ее заменила императорская семья. Нюта была очень привязана ко всем царским детям, но особые, материнские чувства испытывала к младшей, княжне Анастасии, — и та отвечала ей взаимностью. Сохранилась даже открытка с изображением Божией Матери, которую Анастасия отправила ей из Парижа в 1906 году: «Дорогая Нюта! Поздравляю тебя с праздниками и желаю провести их по возможности с веселием. Хотя пишу немного поздно, но лучше поздно, чем никогда».
За долголетнюю беспорочную службу Анне Демидовой было пожаловано потомственное дворянство.
* * *
«Мы с самого начала предлагали им покинуть Романовых. Часть ушла, а те, кто остался, заявили, что желают разделить участь монарха. Пусть и разделяют…»
Я. М. Юровский, комендант Ипатьевского дома, руководивший расстрелом царской семьи
* * *
В 1917 году она в числе других верных слуг отправилась с царской семьей в Тобольск. В это время камер-юнгфера начинает вести дневник:
«Четверг, 3-го августа. Хорошо спала в первый раз после долгого времени. Последние две недели, когда узнала, что нас намереваются “куда-то” отправить, жила нервно, мало спала, волновалась неизвестностью, куда нас отправят. Это было тяжелое время. Только уже дорогой мы узнали, что мы “на дальний север держим путь”, и как подумаешь только — “Тобольск”, сжимается сердце. Сегодня на одной из остановок (конечно, мы не выходили) кто-то на станции спросил нашего вагонного проводника: “Кто едет?” Проводник серьезно ответил: “Американская миссия”, так как на поезде надпись — “Американская миссия Красного Креста”. “А отчего же никто не показывается и не выходит из вагонов?” “А потому что все очень больны и еле живы”».
Анне горько было видеть, что ждало их на месте ссылки. «О, ужас! Дом почти пустой, без стульев, столов, умывальников, без кровати и т. д. Зимние рамы не выставлены с лета и грязны, всюду мусор, стены грязны. Словом, дом совсем не был подготовлен. Теперь идет чистка… Ситцу спросили, — говорят, нигде нет. Даже чернил нельзя достать».
В Екатеринбурге Нюта помогала государыне отправлять письма ее постоянным корреспондентам и обучала княжон рукоделию, которое сводилось к штопке и починке постельного белья.
В роковую ночь Анну Степановну разбудил доктор Боткин и сказал ей об угрозе нападения на дом. Она в свою очередь разбудила княжон, а те — Александру и Николая. Несмотря на предупреждение Юровского не брать с собой никаких вещей, узники все же прихватили разные мелочи — на случай возможной дороги. Анна Демидова несла две большие подушки. Одну она подложила под спину больного цесаревича, которого усадили на стул. А вторая подушка осталась у нее в руках.
* * *
«Демидова была лет 42, высокая, полная, блондинка, лицо красноватое, нос прямой и небольшой, глаза голубые…»
из показаний Е. С. Кобылинского, главы охраны царской семьи в Тобольске
* * *
Воспоминания участника расстрела М. А. Медведева: «Редеет пелена дыма и пыли. Яков Михайлович предлагает мне с Ермаковым, как представителям ВЧК и Красной армии, засвидетельствовать смерть каждого члена царской семьи. Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, женский, радостный крик:
— Слава Богу! Меня Бог спас!
Шатаясь, поднимается уцелевшая горничная: она прикрывалась подушками, в пуху которых увязли пули. У латышей уже расстреляны все патроны, тогда двое с винтовками подходят к ней через лежащие тела и штыками прикалывают горничную».
Другой участник убийства, А. Г. Кабанов, описывает гибель Анны Степановны с еще более тяжелыми подробностями: «Фрейлина лежала на полу еще живая. Когда я вбежал в помещение казни, я крикнул, чтобы немедленно прекратили стрельбу, а живых докончили штыками. <…> Один из товарищей в грудь фрейлины стал вонзать штык американской винтовки “Винчестер”, штык вроде кинжала, но тупой и грудь не пронзил, а фрейлина ухватилась обеими руками за штык и стала кричать…»
По другим свидетельствам, Анна Демидова «все бегала и защищалась подушками», «металась вдоль левой стены» — именно поэтому следы пуль видны в разных местах этой стены и даже в косяке входной двери. По материалам следственного производства, на теле Анны оказалось 32 раны.
В 1915 году в день именин великой княжны Ольги 14 ноября государыня писала Николаю II: «Да ниспошлются нашим детям милости Бога, — я с мучительным страхом думаю об их будущем, — оно так неизвестно. Жизнь — загадка, будущее скрыто завесой, и когда я смотрю на нашу большую Ольгу, мое сердце полно волнения, и я спрашиваю, какая судьба ей готовится, что ее ожидает?»
Старшую дочь Романовых ожидало совсем не то будущее, которое прочили ей близкие: по мнению многих, Николай II именно ее готовил в престолонаследницы. Но Ольга разделила участь своей семьи. По свидетельствам очевидцев, в отличие от остальных сестер, она умерла сразу...
В день рождения «Богом посланной дочки», 3 ноября 1895 года Николай II оставил в своем дневнике такую запись: «Вечно памятный для меня день, в течение которого я много выстрадал!» Именно с Ольгой у государя была особенно тесная связь. Когда великой княжне исполнилось восемь лет, она все чаще начала появляться с императором на людях. Со временем она стала для него собеседником, с которым он любил подолгу разговаривать. А когда Николаю II приходила важная телеграмма, он нередко вызывал в кабинет старшую дочь и обсуждал с ней текущие дела.
Волевая натура и хрустальная душа — вот черты, которые, по мнению учителей и знакомых, сочетались в характере Ольги. У великой княжны были способности к искусствам: она играла на рояле, пела, хорошо рисовала. Она не любила роскоши. «Одевалась очень скромно и в этом отношении постоянно одергивала других сестер», — вспоминали потом о ней.
С самого детства Ольге легко давалась учеба. «Учение было для нее шуткой, почему она иногда ленилась», — писала о ней подруга императрицы Анна Вырубова. Учитель французского языка Пьер Жильяр считал ее своей лучшей ученицей: «Старшая, Ольга Николаевна, обладала очень живым умом. У нее было много рассудительности и в то же время непосредственности. Она была очень самостоятельного характера и обладала быстрой и забавной находчивостью в ответах... Я вспоминаю между прочим, как на одном из наших первых уроков грамматики, когда я объяснял ей спряжения и употребление вспомогательных глаголов, она прервала меня вдруг восклицанием: “Ах, я поняла, вспомогательные глаголы — это прислуга глаголов; только один несчастный глагол ‘иметь’ должен сам себе прислуживать!”... Вначале мне было не так легко с нею, но после первых стычек между нами установились самые искренние и сердечные отношения».
* * *
«Временами, когда она улыбалась, можно было почувствовать, что улыбка была лишь на поверхности и что в глубине души она не улыбалась, а печалилась».
К. М. Битнер, учительница царских детей в Тобольске
* * *
Ольга увлекалась историей. Любимой ее героиней была Екатерина Великая: имея неограниченный доступ к огромной отцовской библиотеке, княжна обожала читать ее мемуары. Когда после совершеннолетия Ольги родители стали задумываться о ее замужестве, Ольга и слышать не хотела о перспективе выйти замуж за иностранного принца и уехать за границу. «Я русская и хочу остаться русской!» — категорично заявляла она. Мечтой ее было «выйти замуж, жить всегда в сельской местности зимой и летом, всегда общаться с хорошими людьми, и никаких официальных обязанностей». «Русская девушка с большой душой», — говорили о старшей дочери императора.
Первая мировая война перевернула жизнь великой княжны Ольги. Вместе с матерью и сестрой Татьяной она стала сестрой милосердия. С тех пор рабочий день 19-летней Ольги и 17-летней Татьяны начинался в 9 часов утра. «Татьяна с Ольгой уже улетели в лазарет», — писала Александра Федоровна.
Постоянно видеть на операционном столе солдат с ранами различной тяжести хрупким девушкам было непросто. Анна Вырубова, которая также была сестрой милосердия, писала о раненых так: «На них была не одежда, а окровавленные тряпки. Они были с ног до головы покрыты грязью, многие из них уже сами не знали, живы ли они; они кричали от ужасной боли». И две сестры-царевны раздевали их, обмывали изуродованные тела, чистили глазные впадины, а по вечерам сами обрабатывали инструменты.
Живя в Царском Селе, Ольга любила бывать в церкви Знамения Божией Матери на Кузьминской улице. Уже находясь под арестом, в одном из писем она писала, как порой ей хочется зайти в любимый храм. По просьбе отца Ольга написала из заключения письмо поэту Сергею Бехтееву: «Отец просил передать всем тем, кто ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за него, так как он всех простил и за всех молится, чтобы не мстили за себя и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь».
Когда в подвале дома Ипатьева Яков Юровский объявил о смертном приговоре, Ольга Николаевна вместе с матерью и доктором Боткиным перекрестилась. По свидетельствам организаторов расстрела, она умерла одной из первых, вместе с отцом и братом.
Во время Первой мировой войны Татьяну сделали почетной председательницей Комитета по оказанию временной помощи пострадавшим от военных бедствий. Как-то на заседании один из членов комитета обратился к ней: «С позволения Вашего Высочества…» Татьяна удивленно посмотрела на него. А когда он снова сел рядом с ней, слегка толкнула его локтем и прошептала: «Вы что, с ума сошли — так со мной разговаривать?» Татьяна ненавидела подобные церемонии и формальности. Куда больше ей нравилось быть простой сестрой милосердия и день за днем трудиться в лазарете.
В детстве Татьяне, в отличие от Ольги, не так просто давалась учеба, зато в рукоделии она превосходила старшую сестру. Она своими руками шила блузы себе и сестрам, вышивала, вязала. Современники отмечали, что из всех детей именно Татьяна больше других внешне и внутренне похожа на Александру Федоровну. И если Ольга была любимой собеседницей отца, то Татьяна стала такой собеседницей для матери.
«Если только императрица делала разницу между дочерьми, — писал учитель Пьер Жильяр, — то ее любимицей была Татьяна Николаевна. Не то чтобы ее сестры любили мать меньше ее, но Татьяна Николаевна умела окружать ее постоянной заботливостью и никогда не позволяла себе показать, что она не в духе».
Но и Николай II горячо любил вторую дочь — он тоже видел в ней черты своей супруги. Сестры даже шутили, что если надо обратиться к государю с какой-то просьбой, то «Татьяна должна попросить papá, чтобы он нам это разрешил». Но в других случаях сестры называли Татьяну «гувернанткой» — за то, что она была сдержанней их, всегда останавливала их и напоминала им наставления матери.
Николай II и Александра Федоровна. 1910-е годы
Впрочем, «абсолютно лишенная самолюбия, она всегда была готова отказаться от своих планов, если появлялась возможность погулять с отцом, почитать матери, сделать то, о чем ее просили. Именно Татьяна Николаевна нянчилась с младшими, помогала устраивать дела во дворце, чтобы официальные церемонии согласовывались с личными планами семьи. У нее был практический ум императрицы и детальный подход ко всему», — писала о Татьяне фрейлина императрицы баронесса Буксгевден.
В Первую мировую войну все, кто видел ее в военном госпитале, утверждали: Татьяна — «прирожденная сестра милосердия». В лазарет она ездила ежедневно и после записывала в специальном дневнике имена, звания и названия частей, где служили те люди, которым она помогала в этот день.
* * *
«У нее были красивые, правильные черты лица, Она была похожа на cвоих царственных красавиц родственниц, чьи фамильные портреты украшали дворец».
Баронесса С. К. Буксгевден
* * *
«Если бы, будучи художницей, я захотела нарисовать портрет сестры милосердия, какой она представляется в моем идеале, мне бы нужно было только написать портрет великой княжны Татьяны Николаевны; мне даже не надо было бы писать его, а только указать на фотографию ее, висевшую всегда над моей постелью, и сказать: “Вот сестра милосердия”», — писала медицинская сестра С. Я. Офросимова.
Для императрицы Татьяна была не только дочерью, но и другом, «самым близким человеком». Именно в переписке с ней в последние годы Александра Федоровна делилась своими мучительными размышлениями о той клевете, которую распускают против нее. А вот как ласково обращалась к матери в переписке Татьяна: «Моя дорогая мама, мой ангел, сегодня вечером я чувствовала себя такой несчастной, милая мама, оттого, что ты была такой печальной. Я прошу у тебя прощения за то, что как раз сейчас, когда тебе так грустно и одиноко без папы, мы так непослушны. Я даю тебе слово, что буду делать все, чего ты хочешь, и всегда буду слушаться тебя, любимая. 1000 поцелуев от твоей Татьяны» (16 июня 1915 года).
Со временем зрелость характера Татьяны стала все более отчетливо проявляться в отношениях с сестрами и даже с Ольгой. Это было заметно и в мелочах: «Обе младшие и Ольга ворчат на погоду, — рассказывает в письме Александра Федоровна, — всего четыре градуса, они утверждают, будто видно дыхание, поэтому они играют в мяч, чтобы согреться, или играют на рояле, Татьяна спокойно шьет».
Татьяна Романова в Тобольске. 1917
В ссылке в Тобольске полковник Кобылинский заметил, что в отсутствие родителей все всегда ориентировались на вторую сестру: «Как Татьяна Николаевна». «Она ведала за болезнью Матери, распорядками в доме, заботилась об Алексее Николаевиче и всегда сопровождала государя на его прогулках». А Клавдия Битнер, ставшая в Тобольске учительницей царских детей, считала даже, что если бы семья лишилась Александры Федоровны, то Татьяна стала бы для нее такой же «крышей».
Была в личности Татьяны Николаевны и общая черта с императором: как и отец, она зачастую скрывала свои чувства от других, держала их исключительно при себе. Особенно заметной ее замкнутость стала в последние месяцы заточения. «Было невозможно угадать ее мысли, — вспоминал учитель английского языка Чарльз Сидней Гиббс, — даже если ее мнение было более категоричным, чем у сестер».
После объявления о расстреле Татьяна вместе с двумя младшими сестрами лишилась чувств. Когда пелена дыма после первых выстрелов рассеялась, по свидетельствам исполнителей приказа, Татьяна была среди тех, кого пули лишь ранили. Оставшихся в живых «пристреливали, прикалывали штыками, добивали прикладами».
Прогуливаясь по парку, она неизменно заводила разговоры с солдатами охраны. Для бесед с ними она всегда находила общие темы: дети, отношения с родными, погода… Она помнила имена их жен и детей и даже у кого сколько земли. «Машка» — так за простоту, добродушие и веселость прозвали великую княжну Марию сестры и брат.
Окружение царской семьи считало Марию самой красивой из сестер. По мнению подруги императрицы Юлии фон Ден, третья дочь «была поразительно красива: типично романовские темно-синие глаза, опушенные длинными ресницами, густые темно-каштановые волосы». А одна из фрейлин Александры Федоровны писала о Марии: «Ее смело можно назвать русской красавицей. Высокая, полная, с соболиными бровями, с ярким румянцем на открытом русском лице, она особенно мила русскому сердцу. Смотришь на нее и невольно представляешь ее одетой в русский боярский сарафан; вокруг ее рук чудятся белоснежные кисейные рукава, на высоко вздымающейся груди — самоцветные камни, а над высоким белым челом — кокошник с самокатным жемчугом. Ее глаза освещают все лицо особенным, лучистым блеском; … длинные ресницы бросают тень на яркий румянец ее нежных щек. Она весела и жива, но еще не проснулась для жизни; в ней, верно, таятся необъятные силы настоящей русской женщины».
Игумен Серафим (Кузнецов), знавший царскую семью, приводит в своих воспоминаниях один интересный случай: «Во время царского юбилейного путешествия в 1913 году в одном из посещаемых государем монастырей Владимирской епархии Мария Николаевна заметила больную старицу схимонахиню, сидящую в кресле далеко в стороне; во время молебна она, видимо, попросила отца подойти к этой страдалице и утешить ее. Кончился молебен. Государь пошел из храма, но неожиданно для всех сворачивает с дороги в сторону и подходит к больной схимонахине, которая от нечаянной радости заплакала. Государь поговорил с больной, ободрил и просил от нее благословения и молитв… По примеру отца поступили и дети. Старица от духовного восторга умильно плакала слезами радости; виновница сего Мария Николаевна торжествовала, что имела возможность порадовать больную страдалицу скорбей беспросветных. Так эта юная царевна с жизнерадостным лицом и любвеобильным сердцем всюду вносила радость, мир и утешение, являясь для всех ангелом утешения».
Мария любила церковные службы. В первую очередь, в Феодоровском соборе в Царском Селе, куда часто ходила вся семья. В ссылке она продолжает о нем думать: «Вспоминаем с грустью наш Феодоровский собор… как мы все говели в нижнем пещерном храме. Там всегда бывало какое-то чудное настроение». Оказавшись в Тобольске, Мария пожелала побывать в местном соборе и приложиться к мощам Иоанна Тобольского.
* * *
«Великая княжна Мария Николаевна была самая красивая, типично русская, добродушная, веселая, с ровным характером, приветливая девушка. Она любила и умела поговорить с каждым, в особенности с простым человеком».
Генерал М. К. Дитерихс, принимавший участие в расследовании дела о расстреле Романовых.
Когда Марии было 17 лет, в нее влюбился один из балканских принцев. Но брак не состоялся: правда, в отличие от Ольги, которая сама не пожелала оставить Россию, замуж Марию не пустила государыня, сказав, что ее дочь «еще не переросла своей детской».
Когда больному Алексею Николаевичу куда-нибудь было нужно, он звал: «Машка, неси меня». И она легко поднимала его на руки и несла, потому что была очень сильной — в шутку могла поднять даже своего учителя английского языка. Может быть, именно эта сила и придавала княжне особое мужество. «Никогда не забуду ночь, — писала Анна Вырубова, — когда немногие верные полки (Сводный, конвой Его Величества, Гвардейский экипаж и артиллерия) окружили дворец, так как бунтующие солдаты с пулеметами, грозя все разнести, толпами шли по улицам ко дворцу. Императрица вечером сидела у моей постели. Тихонько, завернувшись в белый платок, она вышла с Марией Николаевной к полкам, которые уже готовились покинуть дворец. И может быть, и они ушли бы в эту ночь, если бы не государыня и ее храбрая дочь, которые со спокойствием до двенадцати часов обходили солдат, ободряя их словами и лаской, забывая при этом смертельную опасность, которой подвергались».
Ипатьевский дом во время пребывания там Романовых обнесли высоким забором. 1918
Даже во время ареста Мария Николаевна сумела расположить к себе всех окружающих, не исключая и комиссара Временного правительства при Отряде особого назначения Панкратова, охранявшего Николая II и его семью в Тобольске, и даже большевика Яковлева, организовавшего перевозку царской семьи из Тобольска в Екатеринбург. Клавдия Битнер, учительница царских детей в Тобольске, вспоминала о Марии: «Она любила и умела поговорить с каждым, в особенности — с простым народом, солдатами… Ее очень любил, прямо обожал комиссар В. С. Панкратов. К ней, вероятно, хорошо относился и Яковлев… Девочки потом смеялись, получив от нее письмо из Екатеринбурга, в котором она, вероятно, писала им что-нибудь про Яковлева: “Маше везет на комиссаров”. Она была душою семьи».
Известно, что красноармейцы, охранявшие узников в доме инженера Ипатьева, чаще всего были грубы и резки с императором и его близкими. Однако Марии и здесь удалось расположить охрану к себе: охранники-рабочие учили ее готовить лепешки из муки без дрожжей, а один из красноармейцев даже попытался тайно пронести в дом Ипатьева именинный пирог для Марии.
По воспоминаниям организаторов расстрела, Мария была жива после первого залпа. Она кинулась к запертой двери и безуспешно пыталась открыть ее. Увидев это, революционер Ермаков застрелил княжну.
Однажды в раннем детстве Анастасия залезла под стол на званом приеме в Кронштадте и стала щипать всех присутствующих гостей за ноги. За что, конечно, получила строгий выговор отца, хотя выговоры ее никогда не останавливали. В этом вся она: «маленькая», «кубышка», как звали ее дома за невысокий рост и полную фигуру, и «швыбзик» — за жизнерадостный характер и любовь к шуткам и шалостям.
Многие, в том числе и родственники, считали, что из последней дочери императора получилась бы отличная комедийная актриса: она любила пародировать и передразнивать окружающих, и близкие отмечали в ней большой талант. Учитель французского языка Пьер Жильяр писал об Анастасии: «Она была баловница — недостаток, от которого она исправилась с годами. Очень ленивая, как это бывает иногда с очень способными детьми, она обладала прекрасным произношением французского языка и разыгрывала маленькие театральные сцены с настоящим талантом.
Младшая царская дочь обожала играть во всевозможные игры и могла целыми днями бегать по дворцу, играя в прятки. В ней было что-то мальчишеское, именно поэтому с ней так любил играть брат Алексей.
Конечно, Анастасия не только шалила, но и, к примеру, много читала: среди ее любимых авторов были Мольер, Шарлотта Бронте и Чарльз Диккенс. А еще она замечательно играла на рояле и часто исполняла в четыре руки с матерью пьесы Грига и Шопена.
* * *
«Она была так весела и так умела разогнать морщины у всякого, кто был не в духе, что некоторые из окружающих стали, вспоминая прозвище, данное ее матери при английском дворе, звать ее «Солнечный луч»»
П. Жильяр, учитель французского языка
* * *
В годы Первой мировой войны женщины из царской семьи шили для солдат рубашки, вязали носки и рукавицы. Анастасия, которой в то время не было и тринадцати лет, тоже принимала в этом участие. Вместе с сестрой Марией они навещали раненых солдат в госпитале, старались отвлечь их от тяжелых мыслей и боли, давали концерты, беседовали с ними, писали по их просьбам письма родным, читали вслух.
* * *
«Сегодня я сидела рядом с нашим солдатом и учила его читать, ему это очень нравится. Он стал учиться читать и писать здесь, в госпитале. Двое несчастных умерли, а еще вчера мы сидели рядом с ними»
Анастасия в годы Первой мировой войны
* * *
В ссылке «бесшабашный и неистовый темперамент Анастасии оказался бесценным для остальных членов семьи», ведь она «могла развеять мрачность любого». В действительности же ее веселое и шаловливое поведение свидетельствовало, как писал сын лейб-медика Евгения Боткина Глеб, о ее «героических усилиях» поддержать семью и помочь всем «оставаться веселыми и в хорошем настроении».
Она писала сестре Марии, когда ту с родителями уже перевезли в Екатеринбург, а Ольга, Татьяна, Анастасия и Алексей еще оставались в Тобольске: «Мы по очереди завтракаем с Алексеем и заставляем его есть, хотя бывают дни, когда он ест и сам, без всяких уговоров. Наши мысли все время о вас, дорогие мои. Ужасно грустно и пусто. Я просто не знаю, что на меня находит. Конечно, у нас есть крестильные крестики, и мы получили ваши новости. Итак, Бог помогает и поможет нам. Мы замечательно украсили иконостас на Пасху, весь в еловых ветках, как тут принято, и в цветах тоже. Мы сфотографировались, я надеюсь, что фотографии получатся… Мы качались на качелях, и как я смеялась, когда упала, такое приземление, честно!.. У меня целый вагон новостей, которые хочется рассказать вам… У нас была такая погода! Просто хочется закричать, такая хорошая. Как ни странно, я загорела больше остальных, настоящий аррраб!.. Мы прямо сейчас сидим все вместе, как всегда, но нам не хватает вашего присутствия в комнате… Мне жаль, что письмо такое сумбурное, но вы знаете, как порхают мои мысли, и я не могу все это записать, поэтому набрасываю на бумагу все, что приходит в голову. Мне так сильно хочется увидеть вас, ужасно грустно. Я выхожу и гуляю, а потом возвращаюсь. Скучно и дома, и на улице. Я качалась, выглянуло солнце, но было холодно, и моя рука едва пишет».
«Анастасия Николаевна своей искренностью утешала своих родителей, которым мало приходилось видеть эти благородные качества в окружающих людях», — вспоминает игумен Серафим (Кузнецов). Она нежно любила свою мать и всегда искала случай помочь императрице, бегом выполняя ее поручения, когда из-за болезни Александра Федоровна не могла ходить. «Анастасия — это мои ноги», — говорила о младшей дочери государыня.
Анастасия, Татьяна, Ольга и Мария после перенесенного тифа. 1917
В Тобольске узников охраняли стрелки бывших гвардейских полков, а в Екатеринбурге — красногвардейцы, набранные из бывших заводских рабочих, многие из которых прошли через каторгу и тюрьмы. Они относились к царской семье гораздо жестче. Один из охранников однажды выстрелил в Анастасию, когда та подошла к окну подышать свежим воздухом, но по счастливой случайности пуля пролетела мимо. Охранник заявил, что девушка якобы пыталась подавать какие-то знаки.
Есть свидетельства, что, даже когда царская семья со своими спутниками спустилась в роковой подвал и застыла в ожидании, Анастасия, чтобы приободрить всех, воскликнула: «Жаль, что нет фотографа — он мог бы нас всех вместе снять!» Она захватила с собой в подвал Джимми — собачку породы пекинес, с которой никогда не расставалась, повсюду нося ее на руках, так как та из-за своих коротких лапок не могла преодолеть лестницы.
Говорили, что эта собачка лаяла и защищала царскую семью в подвале Ипатьевского дома до тех пор, пока ее саму не пристрелили. После первого залпа великая княжна Анастасия уцелела. Позже свидетели показали, что из всех царских дочерей она дольше всех боролась со смертью.
За год до рождения цесаревича Алексея, во время торжеств по случаю прославления святого Серафима Саровского в Дивееве Николай и Александра особо молились о даровании им сына. И вскоре «результат долгих часов, проведенных в молитве», «символ Божьего благословения» появился на свет. Это событие многие считают «апофеозом семейного счастья» Романовых. Но ликовала не только семья императора — ликовала вся страна, ведь родился долгожданный наследник престола.
Однако радость родителей вскоре сменилась глубокой печалью: выяснилось, что Алексей унаследовал серьезное и неизлечимое заболевание — гемофилию (нарушение свертываемости крови). Оно передается по женской линии, но страдают им чаще всего мужчины. В роду Александры Федоровны гемофилией болел ее дядя принц Леопольд, от нее умер ее маленький брат, тем же недугом страдали все сыновья ее сестры, принцессы Прусской.
За свою недолгую жизнь цесаревич Алексей не раз оказывался на грани смерти. Он рос живым и подвижным ребенком, часто шалил со своей сестрой Анастасией, и ему нужен был постоянный присмотр, ведь любой ушиб оборачивался внутренним кровотечением, большими опухолями и сильными болями. Во время торжеств, посвященных 300-летию дома Романовых, наследника лишь проносили на руках по парадным залам. В свою комнату он возвращался в состоянии полного изнеможения — даже краткие появления на церемониях серьезно вредили здоровью цесаревича. Но родители считали его присутствие на торжествах необходимым.
«Алексей Николаевич был центром этой тесно сплоченной семьи, — свидетельствовали приближенные, — на нем сосредотачивались все привязанности, все надежды. Сестры его обожали, и он был радостью своих родителей. Когда он был здоров, весь дворец казался как бы преображенным; это был луч солнца, освещавший и вещи, и окружающих».
Алексей надеялся, что поправится: ведь он должен стать настоящим царем в своей любимой стране, а потому должен быть здоровым и мужественным.
* * *
«Когда я буду царем, не будет бедных и несчастных, я хочу, чтобы все были счастливы».
Из воспоминаний о цесаревиче Алексее С. Офросимовой
* * *
Цесаревич во всем старался подражать отцу. Он очень гордился тем, что его отец был верховным главнокомандующим. Император брал Алексея с собой в Ставку, чтобы показать солдатам. Престолонаследник всегда был одет в простую солдатскую форму — и это солдатам очень нравилось. Николай II подходил к ним, расспрашивал о подробностях боев, а Алексей, по протоколу обязанный держаться позади царя, ловил каждое слово этих людей, побывавших на волосок от смерти. За посещение госпиталей вблизи линии фронта Алексею Николаевичу даже присвоили звание ефрейтора и наградили Георгиевской медалью.
Цесаревич Алексей во время военного парада. Царское Село, 1910-е
Глядя на комнаты цесаревича, мало кто догадался бы, что здесь живет и воспитывается будущий русский царь — настолько простой была их обстановка. А любимой едой Алексея, как он сам говорил, были «щи, каша и черный хлеб, который едят все мои солдаты». Для него было счастьем играть с сыновьями своих матросов и быть среди простых солдат.
Флигель-адъютант Николая II А. А. Мордвинов писал, что у Алексея «было то, что мы, русские, привыкли называть “золотым сердцем”. Он легко привязывался к людям, любил их, старался всеми силами помочь, в особенности тем, кто ему казался несправедливо обижен. Он, без всякого сомнения, обещал обладать в будущем твердым, независимым характером. Так же, как и его отец и сестры, он чрезвычайно любил природу своей родины и все русское. Алексей Николаевич обещал быть не только хорошим, но и выдающимся русским монархом».
Религиозную часть воспитания и обучения Алексея взяла на себя императрица. Она познакомила его с жизнью и учением Христа, она приучила Алексея молиться, и без молитвы мальчик не засыпал и не начинал нового дня. «Закон Божий должен быть в сердце ребенка», — говорила государыня. Весной 1915 года она писала мужу во время болезни Алексея, что больше всего тот беспокоится, сможет ли быть на службе в Великий Четверг.
«В душе этого ребенка не заложено ни одной порочной черты; душа его — самая добрая почва для всех добрых семян; если суметь их насадить и взрастить, то русская земля получит не только прекрасного и умного государя, но и прекрасного человека», — так говорил о сыне последнего российского императора один из самых близких к нему учителей.
Клавдия Битнер, приходившая заниматься с цесаревичем в Тобольске, вспоминала: «Это был милый, хороший мальчик. Он был умненький, наблюдательный, восприимчивый, очень ласковый, веселый и жизнерадостный, несмотря на свое часто тяжелое, болезненное состояние. Он был способным от природы, но был немножко с ленцой. Если он хотел выучить что-либо, он говорил: “Погодите, я выучу”. И если действительно выучивал, то это уже у него оставалось и сидело крепко. <…> Он был терпелив, очень аккуратен, дисциплинирован и требователен к себе и другим. Он был добр, как и отец, в смысле присутствия у него в сердце невозможности причинить напрасно зло. Он был бережлив.
* * *
Как-то однажды, когда он был болен, ему подали кушанье, общее со всей семьей, которого он не стал есть потому, что не любил этого блюда. Я возмутилась: как это не могут приготовить ребенку отдельного кушанья, когда он болен?! Я что-то такое сказала. Он мне ответил: “Ну, вот еще. Из-за меня одного не надо тратиться”.
К. М. Битнер, учительница царских детей в Тобольске
* * *
Я не знаю, думал ли он о власти. У меня был с ним разговор об этом. Я ему сказала: “А если вы будете царствовать?”. Он мне ответил: “Нет, это кончено навсегда”. Я ему сказала: “Ну, а если опять будет, если вы будете царствовать?”. Он ответил мне: “Тогда надо устроить так, чтобы я знал больше, что делается кругом”. Я как-то его спросила, что бы тогда он сделал со мной. Он мне сказал, что он построил бы большой госпиталь, назначил бы меня заведовать им, но сам приезжал бы и “допрашивал” обо всем — все ли в порядке. Я уверена, что при нем был бы порядок».
Однажды зимой в Тобольске Николай и другие взрослые соорудили для детей снежную горку. Алеша проводил возле нее целые дни — рыл туннели, использовал горку как крепость, ежедневно сам поливал ее водой — это стало его любимым и единственным развлечением.
В своем дневнике царевич записывал, кто из солдат стоял у них в карауле. Из этих записок видно, что в феврале 1918 года большинство «хороших солдат» сменились другими, «плохими». Эти солдаты и отняли у Алеши последнюю радость: однажды ночью они разрушили снежную горку. Огорчение мальчика из-за этого бессмысленного поступка было безгранично. Для чего нужно было это делать? Отвечали, что «из соображений безопасности». Якобы Николай II «поднимается на горку, чтобы провожать уходящих охранников и смотреть им вслед».
После того как солдаты испортили горку, Алексей стал кататься по лестнице в деревянной лодке на полозьях и вскоре получил ушиб, вызвавший сильное внутреннее кровоизлияние. У мальчика отнялись обе ноги. В Тобольске не было никаких средств для лечения, и он сильно исхудал, как писал один из его учителей. Со временем его состояние несколько улучшилось, но до самой мученической кончины он так и не выздоровел.
В ночь расстрела, когда всех отвели в подвал, Николай держал сына на руках. Александра Федоровна попросила стул. Принесли два стула, на один из них посадили больного Алешу. Однако сидеть ровно он не мог, и отцу пришлось поддерживать его. Когда семье был объявлен приговор, Юровский выстрелил сначала в царя, а затем сразу — в наследника. Через месяц Алексею должно было исполниться 14 лет.
Он всю жизнь был холостяком и потому все душевное тепло отдал царским детям. И когда стало известно о высылке семьи императора в Тобольск, он не раздумывая последовал за ней в добровольное изгнание.
Алексей Егорович Трупп (на самом деле его звали Алоиз Лаурус Труппус) сделал головокружительную карьеру. Простой латышский крестьянин стал одним из тех, кому Романовы доверяли больше всего.
Католик по вероисповеданию, начальное образование он получил в церковноприходской школе в Витебской губернии. Затем он отправился в армию вместо своего брата — и там статного высокого юношу зачислили в лейб-гвардии Семеновский полк, один из самых престижных армейских полков.
Еще в правление императора Александра III Труппа заметила императрица Мария Федоровна и взяла его на должность лакея первого разряда. Так что Алексей Егорович застал и начало правления последнего императора, и рождение всех его детей.
Так как Трупп состоял в придворном штате, ему не часто удавалось навещать родные места. Однако он следил за жизнью родного края и не забывал своих родных и земляков, периодически помогая им материально. Он жертвовал деньги на местный костел, помог родственникам, когда наводнение уничтожило их урожай. А когда навестить любимые места все же удавалось, он, по воспоминаниям современников, непременно угощал конфетами всю местную малышню.
Алексей Трупп с великой княжной Татьяной
Трупп не раздумывая отправился вслед за царской семьей в Тобольск, а потом сопровождал цесаревича Алексея и великих княжон Ольгу, Татьяну и Анастасию из Тобольска в Екатеринбург. А там заменил в доме Ипатьева камердинера Чемодурова, заболевшего и отправленного в тюремную больницу.
* * *
«Труппу было лет шестьдесят, высокий, среднего телосложения. Волос на голове у него почти не было, усы и бороду брил. Цвет лица у него был розовый, нос прямой, глаза, кажется, серые. Носил он серые брюки и серую тужурку, прежнюю форму, только без прежних пуговиц, черное пальто и черную фуражку».
Характеристика на Труппа в материалах следственного производства
«Решил отпустить моего старика Чемодурова для отдыха и вместо него взять на время Труппа», — писал Николай II. Однако получилось не на время, а навсегда.
Несмотря на то, что Трупп был католиком, во время православных богослужений в «доме особого назначения» он не просто на них присутствовал, но и помогал — был пономарем, выносил свечу, разжигал и подносил кадило.
Перед расстрелом Трупп и повар Харитонов отошли в угол комнаты и встали у стенки. «Женский визг и стоны… у стены оседает лакей», — расскажет потом один из убийц.
Отец шестерых детей и любящий супруг, когда он уезжал из Тобольска в Екатеринбург и кто-то посоветовал ему оставить свои золотые часы семье, царский повар ответил, что при любых обстоятельствах надо вести себя так, как если бы все было к лучшему, а оставленные часы огорчат родных. «Вернусь — с часами, а не вернусь — зачем пугать их раньше времени?»
Отец Ивана, титулярный советник, определил 12-летнего сына на службу при дворе на должность поваренного ученика. Через несколько лет он стал поваром 2-го разряда, прошел службу на флоте, а потом для совершенствования мастерства был отправлен на стажировку в Париж, где обучался в одной из престижных кулинарных школ по специальности «суповник». И в 1901 году Иван Харитонов стал поваром 1-го разряда.
«Уха из ершей, расстегаи, форелька гатчинская итальвень, пельмени и вареники, жаркое утка, салат, мороженое ваниль»; «суп потрох, пирожки, котлеты бараньи и пожарские с гарниром, кисель малиновый»; «солянка рыбная, расстегаи, ветчина холодная, жаркое цыплята, салат, желе мандариновое», — вот примеры меню будничных обедов императорской семьи. Профессия придворного повара была очень почетной и непростой: необходимо было знать кулинарные традиции разных стран, ведь нередко за столом присутствовали иностранные гости; нужно было разбираться и в православной постной кухне и владеть различными техниками сервировки стола. Харитонов сам придумывал новые необычные рецепты, например, суп-пюре из свежих огурцов.
Харитонов сопровождал государя в Ставку и на фронт, был с ним практически во всех заграничных поездках, видел Италию, Германию, Великобританию… И отовсюду слал своим близким открытки с видами, а потом обязательно приезжал с подарками для детей: однажды к восторгу сыновей привез им из Германии исторический трофей — германский шишак (шлем с острием).
Иван Михайлович был счастливым мужем и отцом, но в ссылку за императором отправился без раздумий. В Тобольске круг его обязанностей стал гораздо шире — из «суповника» он превратился в повара-универсала. А так как продуктов не хватало, ему нередко приходилось ходить по богатым домам, прося взаймы для царской семьи. Но расплачиваться было нечем, и ему часто отказывали. Либо требовали записывать любую мелочь, поэтому в хозяйственной книге Харитонова появлялись записи: от купца такого-то получено столько-то ведер молока, от мастерового такого-то — столько-то гвоздей и так далее. А вот простой народ и монахи и близлежащих монастырей сами несли все, что могли: сметану, яйца, молоко… «Щи кислые, жареный поросенок с рисом»; «борщ, макароны, картофель, котлеты рисовые, хлеб», — такие обеды устраивал Иван Михайлович императору в те дни.
Один из последних групповых снимков: Николай II с детьми —Алексеем, Ольгой, Татьяной, Марией и Анастасией. Тобольск, 1917
Когда в мае 1918 года Харитонов вместе с цесаревичем и княжнами Ольгой, Татьяной и Анастасией уезжал из Тобольска в Екатеринбург, ему разрешили проститься с семьей. Его жена Евгения Харитонова вспоминала: пристань, где стоял готовый к отправке пароход «Русь», была почти пустой. Цесаревич Алексей глядел из окна каюты и беспрестанно махал рукой. А на берегу стояла дочь доктора Боткина Татьяна, а неподалеку — она со своей десятилетней дочкой Катей, которая тоже махала рукой наследнику. На этой пристани Иван Михайлович в последний раз видел жену и дочь.
Когда он прибыл в «дом особого назначения», то первым делом отремонтировал там сломанную плиту. 18 (4) июня Николай II сделал в дневнике запись: «Харитонов готовит нам еду… Дочери учатся у него готовить и по вечерам месят муку, а по утрам пекут хлеб. Недурно!»
Энтузиазм повара так увлек великих княжон, что те с самого первого дня взялись помогать ему не только в выпечке хлеба, но и в других делах.
* * *
«Был при них (Царской Семье) повар. Ему было лет сорок, он был низенький, худощавый, несколько плешивый. Волосы на голове были черного цвета, усы маленькие, черные, бороду брил. Носил он черный пиджак и брюки, заправленные в сапоги».
О Харитонове — в материалах следственного производства
А он изо всех сил старался угодить узникам. Комендант Ипатьевского дома Юровский вспоминал: «Ко мне обращался повар Харитонов с заявлением, что он никак из четверти фунта мяса не может готовить блюд. Я ему отвечал, что нужно привыкать жить не по-царски, а как приходится жить: по-арестантски».
Но даже когда с провизией возникали проблемы, Иван Михайлович стремился и из простейших продуктов готовить что-то особенное. Известен случай, как он привел узников в восторг своим макаронным пирогом и компотом из сухофруктов. Серьезно помогали царской семье монахи, приносившие продукты из местного монастыря. Правда, вскоре охрана запретила передавать все, кроме молока.
…Когда в страшную ночь с 16 на 17 июля раздались выстрелы, Иван Михайлович повалился на колени. При расследовании в «доме особого назначения» не нашли его золотых часов — вероятно, он уже давно их продал или сменял на продукты для своего императора.
Подготовили Дарья Баринова и Анастасия Занегина
Преподобномученик Иона (Санков)
20.07.1873 – 4.07.1938
В конце 1937 года сотрудники НКВД допросили руководителей сельсовета и колхоза в Алпатьеве как свидетелей, «обязанных» давать нужные показания из-за страха потерять должность, а вместе с ними и «штатных» свидетелей, дававших необходимые следователям показания за мзду. Те показали, что в 1937 году был поставлен вопрос о закрытии Казанского храма и передаче здания под школу, для чего было созвано собрание. Священник оповестил о нем всех верующих, которые, явившись на собрание в значительном количестве, воспрепятствовали принятию решения о закрытии храма. Свидетели также показали, что отец Иона ежедневно беседует с верующими, особенно со вдовами, которые приходят к нему в сторожку при церкви, где он живет, жаловаться и просить совета. Они показали, будто священник говорил про урожай: в прошлом году был плохой урожай, и это было для колхозников плохо, а в этом году — хороший урожай, и это тоже для колхозников плохо, так как все равно урожай будет погублен и колхозникам ничего не останется. Кто-то спросил священника, почему он сидит вечерами впотьмах, не зажигает света. Отец Иона на это с улыбкой ответил: из-за того, что керосина дают только одну бутылку на год.
Это свидетельство было сочтено клеветой — не могло быть такого, чтобы у советской власти недоставало керосина…
* * *
Преподобномученик Иона родился 20 июля 1873 года в селе Солчино Зарайского уезда Рязанской губернии в семье купца Андрея Никитовича Санкова, занимавшегося в Москве хлебной торговлей, и в крещении был наречен Иоанном. В 1884 году, когда Ивану исполнилось одиннадцать лет, тяжело заболела его мать, и по совету врачей она вместе с сыном уехала в село Солчино, где у них был дом и небольшой участок земли. Здесь он окончил два класса школы; после смерти матери он возвратился в Москву к отцу. В Москве Иван закончил свое образование и стал помогать отцу в торговом деле. Однако сердце благочестивого юноши не было расположено к желанию земных стяжаний. Стародавней традицией семьи было оказывать всяческую поддержку тому из детей, кто избирал монашество, считалось, что в этом случае она приобретает сугубого о всех молитвенника. Иван сообщил, что имеет намерение уйти на Афон и там принять монашество, на что отец с радостью согласился.
В 1893 году, когда Ивану исполнилось двадцать лет, он поступил послушником в Свято-Пантелеимонов монастырь на Афоне. В этой славной обители завершилось, по его словам, его духовное образование, здесь он был пострижен в мантию с именем Иона и рукоположен во иеромонаха.
1 марта 1914 года иеромонах Иона был командирован на подворье Пантелеимонова монастыря в Константинополь в Турции, где прослужил до начала войны 1914 года, когда все русские подданные были из Турции высланы. Отец Иона выехал вместе с другими служащими русского консульства. По прибытии в Россию он был определен на подворье Пантелеимонова монастыря в Одессе, а после закрытия подворья в 1923 году перешел служить в Благовещенскую церковь. В 1927 году, когда власти закрыли и эту церковь, он стал служить в храме Всех святых на кладбище, но и этот храм был вскоре закрыт.
В 1930 году отец Иона получил из родных мест письмо, в котором его знакомые писали, что у них в селе Алпатьеве, находящемся в нескольких километрах от Солчина, скончался священник, и было бы неплохо, если бы он переехал к ним. Отец Иона тут же собрался и отправился на родину, и был назначен служить в Казанский храм в селе Алпатьеве, где прослужил до ареста.
* * *
За некоторое время до ареста отца Ионы в Алпатьеве сотрудники НКВД приступили к допросам свидетелей. Одна из женщин показала, что хотя она сама разговоров между священником и верующими не слышала, так как верующие, не доверяя ей, при ее приближении сразу прекращали беседу, но она знает, что исключительно из-за агитации священника хозяйка дома, где она снимает комнату, заставляет своих детей молиться Богу.
Другая свидетельница показала, будто однажды отец Иона обратился к прихожанам с проповедью, в которой ругал местные власти за их решение закрыть храм и призывал верующих записываться в двадцатку и таким образом не допустить закрытия храма. Он приходил и к ней в дом, пытаясь уговорить ее мужа вступить в члены церковного совета. Придя, он критиковал советскую власть, говоря, что за храм надо платить тысячу рублей налога, а народ в церковь не ходит, и скоро ее могут закрыть; тогда народ затужит, но только поздно будет — советская власть храма уже не откроет. Свидетельница показала, что хотя отец Иона и записал ее в члены двадцатки, но она в ней не состоит и своей подписи не признает, а это священник всё делает против власти, чтобы только не закрыли церковь.
24 февраля 1938 года отец Иона был арестован и заключен в тюрьму в городе Коломне. Ему предъявили постановление на арест и предложили его подписать, но отец Иона отказался подписывать. В тот же день следователь допросил его.
— Среди вашей переписки, — сказал следователь, — найдена записка следующего содержания: «Говорил о предстоящем пришествии антихриста, сперва коллективного, а затем воплощенного в отдельном лице». Скажите, кто это говорил и как понимать содержание вашей записки?
Чтобы не входить со следователем в ненужную дискуссию и в результате не быть обвиненным в контрреволюционной деятельности, отец Иона, понимая, что следователь Священного Писания не знает и навряд ли будет его просить найти это место в книге, сказал:
— Эта записка написана мной, выписана из Библии, но что эти слова значат, разъяснить и я не могу — сам заинтересовался этими словами и выписал их.
— Вас обвиняют в контрреволюционной агитации среди населения и распространении контрреволюционной клеветы о руководителях партии и правительства, а также в высказывании недовольства против существующего строя, — заявил следователь.
— Контрреволюционной агитацией и распространением контрреволюционной клеветы против существующего строя я не занимался и виновным себя не признаю, — ответил отец Иона.
По окончании допроса следователь снова допросил свидетелей. Один из них показал, что слышал, как священник разговаривал с церковной старостой в присутствии других верующих. Староста тогда сказала, что вот скоро выборы и хорошо было бы, чтобы от верующих была своя кандидатура, но отец Иона ее рассуждения прервал, сказав, что организация наша не зарегистрирована и от нас никакой кандидатуры не примут. На это староста заметила, что если наши люди не будут выбраны, то церковь могут закрыть. Свидетель также показал, что отец Иона будто бы говорил: «Конституция — это только бумага, а в реальности никакого равенства нет. С одних налог берут тридцать рублей, а со священника две тысячи, а в конституции указано, что все равны, — и тут как хочешь, так и понимай, кто тут равный. Налог наложили только для того, чтобы закрыть церковь. Это вы должны понимать, а раз так, то необходимо собрать деньги и не допустить закрытия церкви».
Затем следователь снова приступил к допросу священника, который к этому времени уже третий месяц находился в тюрьме.
— Признаете ли вы себя виновным в том, что среди колхозников села Алпатьева вели контрреволюционную агитацию против существующего строя, распространяли гнусную контрреволюционную клевету о руководителях партии и правительства? В июле 1937 года вы организовали женщин выступить против закрытия церкви. Подтверждаете ли вы это? — спросил его следователь.
— В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Не было с моей стороны и никакой агитации среди женщин в июле 1937 года.
7 июня 1938 года тройка УНКВД по Московской области приговорила иеромонаха Иону к расстрелу. Он был переведен в Таганскую тюрьму в Москве, и 13 июня тюремный фотограф изготовил его фотографию для палача. Иеромонах Иона (Санков) был расстрелян 4 июля 1938 года и погребен в общей безвестной могиле на полигоне Бутово под Москвой.
Игумен Дамаскин (Орловский),
ответственный секретарь Церковно-общественного совета при Патриархе Московском и всея Руси по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской, руководитель фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви», www.fond.ru
Как жить на земле в XXI веке
Анна Бурмистрова с 2011 года руководит экологической фермой «Благословение» в Орловской области. Сейчас там образцовое хозяйство, а в 2011 это была разоренная ферма, которую пришлось поднимать практически с нуля.
Но Анна не просто директор, а еще и блогер. На сайте фермы она ведет блог о том, что получается и что нет. «Фома» собрал самое интересное из ее записей о непростой, но удивительной попытке жизни на земле в XXI веке.
Люди приезжают в новые места, начинают новое дело, трудятся, встречаются и женятся, рождаются дети, отстраивается инфраструктура, появляются сады, школы, клубы, больницы. Потом развитие деревни постепенно останавливается, прилавки начинают ломиться от заграничного дешевого товара в ярких обертках. А работать на земле тяжело. Многие тянутся в город, но всё же пока еще остается костяк работяг в деревне. Продолжают рождаться дети, пусть не в каждом доме, но пять-шесть первоклассников набирается каждый год.
А теперь представим, что детского сада нет. Не смертельно, правда? Ребенок растет, и вот уже назрела потребность в школе. Ближайшая школа — на расстоянии 10 километров. Все еще терпимо. Но в мозгу засела мысль: копить-набирать, продать дом и переехать ближе к школе. Какой уж тут труд, если знаешь, что ребенок по морозу (по грязи, по жаре, в половодье — каждому сезону свой вариант) добирается грызть гранит науки. Но эта мысль пока несмелая, робкая, я бы сказала, потому что всё держит на месте: работа, хозяйство, общее дело, соседи, коллектив.
А вот теперь следующий удар: школу расформировали как нерентабельную, но вы не волнуетесь, дети не останутся без образования, будет автобус, и будут возить на нем в школу за 40 километров от деревни. Неделя прошла нормально, дети привыкли к новым стенам, учителям, одноклассникам. Автобус сломался, но не беда, пропустим школу, потом наверстаем. Думаю, несложно представить, каков график простоев пазика, помнящего нынешних родителей детьми. И вот уже полетели из села первые ласточки-переселенцы — поближе к цивилизации. И мысль растет, крепчает — бежать, уезжать. Всё чаще за семейным ужином обсуждаются планы побега. Пустеют соседние дома… Они не просто стоят пустые, они потенциально опасны. Знаете, как стервятники прилетают на поле боя, на запах крови, так и падальщики из числа людей интуитивно чуют опустение: срывают крыши — сдать на металл, выносят остатки утвари — цветмет, уносят годные пиломатериалы. И вот некогда красивая деревенская улочка становится мемориалом безысходности и опустения.
Если раньше мысль о побеге только зрела в мозгу, то сейчас она бьет молотом по вискам. Жена кричит мужу, что только такие неудачники, как они, остались в заброшенной деревне. Муж начинает пенять жене, что лучше бы в свое время работать, а не детей рожать. Оба сходятся в мысли, что надо всеми силами выучить детей — и в город, к лучшей жизни.
ВЫ ЗАДУМЫВАЛИСЬ НАД ТЕМ, КТО СЕЙЧАС СКУЧАЕТ ПО ЗЕМЛЕ И ПО ДЕРЕВНЕ? ЛЮДИ НЕ МОЛОЖЕ 30 ЛЕТ, ПОТОМУ ЧТО ОНИ ПОМНЯТ ДЕРЕВНЮ СИЛЬНОЙ, БОГАТОЙ И РАБОТЯЩЕЙ.
Нынешняя деревенская молодежь настолько наелась безысходности большой ложкой, что ничего заманчивого в родных полях не видит…
Часто в жизни бывает так, что неизгладимое впечатление оставляют какие-то мелочи. Не помнишь всей мизансцены, а какой-то стоп-кадр врезался в память. Некая реперная точка, какие используют землемеры для привязки конкретного участка к карте. Наверное, в моменты, про которые говорят, что вся жизнь пролетела перед глазами, и будешь вспоминать эти «реперные точки».
Старший сын Дмитрий и собака Самсон
Вот пример. Мои первые роды. Лежу я после, не слышу никаких жизнеутверждающих звуков младенца — и забрасываю безмолвные спины врачей вопросами: «Почему не кричит? Жив? Что с ним?» В ответ молчание. И вдруг самая строгая акушерка говорит: «Ой, а ямочки-то на щечках какие!» И я выдохнула — не нужно ни диагнозов, ни медицинских пояснений, если человек, ответственный за детскую жизнь, восхищается такой мелочью!
Я ПОНЯЛА, ЧТО МОЙ РЕБЕНОК БУДЕТ ЖИТЬ, КОГДА УСЛЫШАЛА ПРО ЯМОЧКИ. А ВОТ ПОНИМАНИЕ, ЧТО ФЕРМА БУДЕТ ЖИТЬ, КО МНЕ ПРИШЛО, КОГДА Я УВИДЕЛА ВЕНИК! САМЫЙ ОБЫЧНЫЙ ДОМАШНИЙ ВЕНИК.
Итак, добро пожаловать в прошлое. Получив ключи от фермы, мы открыли дверь дрожащими руками и пошли осматривать владения. Новое красивое здание с планировкой, претендующей на некие изыски, и всюду таблички «Посторонним вход воспрещен!»
Это не просто таблички, это маяки! Один из важнейших атрибутов начальничества, если хотите. Вторым атрибутом является начальственное тронное кресло. Так вот, став руководителем неважно чего, сразу нужно расставить акценты! Во-первых, кресло, чтобы все понимали, кто тут главный. Во-вторых, таблички, чтобы закрепить владения и указать посторонним на то, что они тут прав не имеют. К табличкам требования строже, чем к креслу. Это кресло может быть любым из многообразия форм, а табличка строго должна быть писана золотом на красном. Ее цель — угрожающе и предупреждающе кричать, что здесь есть царь, и целыми днями легким росчерком пера он расставляет запятые в «казнить нельзя помиловать». И вроде уже не важно, что в царстве два худых ведра и деятельность, видимая только на бумаге.
План работ наметили, таблички демонтировали, работы по благоустройству начали. Следующий важный шаг — работники. И вот тут-то всё и завертелось: нескончаемая череда лиц и калейдоскоп имен. Я не скажу, что попадались какие-то особенные пьяницы, бездельники, дебоширы и нечистые на руку. Нет, люди приходили обычные и, наверное, работниками они были бы средними. Но мы горели фермой, нам нужны были соратники, энтузиасты. Ферма стала долгожданным любимым дитём, которое не оставишь равнодушным нянькам. Приезжала я среди ночи и видела на ферме выпивающих дядечек, играющих в дурака. На мои возмущения они искренне недоумевали: «А что такое? Так все работают!»
Но только я поняла, что мое критиканство табличек и кресел — не что иное, как грех тщеславия, и подавила в себе видимые его ростки, как начала впадать в грех уныния… Мне казалось, что нет конца и края этой проблеме, что взрослое поколение селян развращено колхозами времен распада, а молодежь рождена с желанием бежать. Помните, как у чеховских сестер: «В Москву! В Москву!» А дома хоть трава не расти, дом — это же временно. Страшно было до тошноты, что живут на ферме живые существа, и обречены они на гибель от недогляда, и всё тщетно.
И вот в один прекрасный ноябрьский день я зашла почитать журнал о сданной смене и в комнате персонала увидела веник. Нет, не так — ВЕНИК! То, что работники принесли веник, стало для меня потрясением, как для завзятого холостяка приход приглашенной на чай девушки с зубной щеткой, комнатными тапками и геранью в горшке. Только для него — кошмар, а для меня — наоборот! Люди пришли работать не на день, не на два, не просто отсидеться, а собираются мало того что за птицей смотреть, так еще и приводить в порядок свое рабочее место!
Именно веник заставил меня понять, что все не зря, за все слава Богу!
Если при прочтении моих заметок у читателя сложилось впечатление, что все мы тут благостно прыгаем с кочки на кочку, радостно напевая и восхваляя каждое дыхание жизни, то это не так. Если воображение рисует крепкого мужика с бородой в вышитой косоворотке, который после дня праведных трудов выпил чарку и играет на гуслях, напевая лиричный эпос, то спешу вас разуверить: всё выглядит иначе. Как? По-разному.
ЗНАЕТЕ, ЧТО СТРАШНО? СТРАШНО, КОГДА ПРИХОДИТ МАТЬ 20-30-ЛЕТНЕГО СЫНА И ГОВОРИТ: «НЕ УВОЛЬНЯЙТЕ ЕГО, ПОЖАЛУЙСТА, Я ЕГО ЗАКОДИРУЮ!» ЧТО Ж ЗА СТРАСТЬ ТАКАЯ, КОТОРАЯ СТАВИТ НА КОЛЕНИ ВСЮ СЕМЬЮ?
Неужели так пусто внутри и не на что опереться снаружи, что пробирается эта сорная потребность внутрь человека и выталкивает вон все нравственные всходы? Какой вывод? Не знаю. Мне, матери сыновей, страшно, когда спрашиваю себя, кого я явила миру? Я не могу добавить им силы воли и характера, жестко контролировать окружение и информационные потоки, но кое-что всё же я могу… Сеять нравственное и доброе в поле, пока еще готовое принять семена. Если не засеем мы, родители, бо́льшую его часть, то зарастет она сором, нанесенным извне.
А за ферму страшно. Страшно доверить, оставить смену человеку, который через пару часов уже совершенно другой, выпивка тащит из глубин другую сущность. Какая уж тут работа! Хотите пример? Долго решали мы, какой генератор купить на ферму: с мощностью, производительностью и потребляемым горючим сразу определились, а вот переплачивать ли за автоматику серьезные деньги? Можно и без автоматики! В случае отключения электричества надо выключить вручную автоматы в щитке, дернуть генератор за веревочку — и потекло электричество по токоносным артериям фермы. Абсолютно никакой проблемы! 40-50 тысяч рублей экономии! Но давайте представим, что ночь глубокая, инкубаторы полные, а дежурный видит пьяные сны. Выходит, что человеку верить нельзя и спасет только автоматика. А теперь представим такие финансовые перестраховки во всех вопросах! О какой рентабельности мы сможем говорить?
Вот именно поэтому мы смотрим в глаза этой несчастной матери и говорим немилосердное «нет»! Одно дело, когда человек приходит сам и просит помочь, поддержать его на пути к спасению. Всегда подадим руку, понесем какие-то потери, подстрахуем его надежным напарником смены (в начальный период восстановления), нагрузим работой в светские праздники, чтобы был подальше от безделья и дружков-собутыльников. Будем содействовать семье, вести беседы, ненавязчиво дадим нужную литературу почитать, позовем с собой в семейные походы… Почему? Да потому что сам человек осознал и стремится спастись. Образно говоря, он просит у нас напиться чая, имея при этом кружку в руках. И совсем другое дело, когда за человека просят его плачущие близкие. Они — жертвы его страстей и нас увлекают в круг жертв. Можете кинуть в меня камень, но я не верю, что человек, перед которым стоят на коленях мать, жена и дети и умоляют бросить пить, послушает начальника, по сути — чужого человека. Используя ту же метафору, скажу, что он просит напиться чая, а мы льем ему кипяток на голые руки. Нет у него чашки, в которую можно чай налить. И как кипяток обжигает кожу, так и мы взращиваем его иллюзии, что он здоров и способен трудиться, тем самым спонсируя порок... Как-то зло получилось, но уж такая я, какая есть, хоть не пью.
Об этих птицах знают все. Так уж повелось, что много поверий о семейном счастье связано именно с аистами.
На нашу ферму каждую весну прилетают аисты, точнее — глава их семейства. Садится он на водонапорную башню и деловито осматривается. Все хорошо: и обширные поля с мелкими грызунами, и водоемы-болота на расстоянии вытянутого крыла, и тучи насекомых, но есть кое-что, что заставляет аиста каждый год искать другое место… Точнее, кое-кто. Это страусы, шумные и суетливые, они пугают аистов, а ведь тем надо беспокоиться не только о себе, но и о безопасности потомства.
Младший сын Анны Данила
Но я рада, что аисты не поселились рядом. С одной стороны, конечно, печально, что нет возможности наблюдать за жизнью таких интересных соседей, а с другой — аисты очень прожорливы, велик соблазн для них лакомиться нашими птенцами.
Если вы никогда не видели гнездо аистов, то посмотрите на их идиллию на ближайшей от фермы водонапорной башне.
Поразительно, что яйца снесены только в середине мая, а уже такие большие птенцы в начале июня. Ну и расскажу вам страшную тайну: хоть аистов и назначили символами семейного счастья и деторождения, есть одно «но». Дело в том, что исследователи обнаружили, что при большом количестве выведенных птенцов родители контролируют их численность и выталкивают неугодных из гнезда. То есть вы поняли, да? Нам носят младенцев, а сами боятся дополнительной нагрузки по прокорму… Ну что ж, и на солнце есть пятна.
Зная эту особенность, мой ребенок каждый раз неустанно шерстит траву у подножия башни. Неужели аистенка не спасем?! Наверное, он может стать первым в истории младенцем, который принес в семью аиста.
* * *
А вообще, должна вам признаться, деревня — это иной мир. В деревне всё еще есть старики, которые запрещают своим родным подводить удобства и облегчать быт, потому что сократится количество движения, которое, как известно, — жизнь. Некогда болеть, если печь не топлена. Проблемы в деревне совсем в другой плоскости, они естественнее и больше касаются вечных вопросов. Я сейчас расскажу историю нашего работника. Реальна ли она для городского человека?
Вот Сергей. Он дояр. Говорит, что здоровье отличное, учился хорошо и хотел стать летчиком. А потом на каникулах пошел помогать маме на ферму доить коров, и понравилось, затянуло! Зачем тратить силы и время на достижение неведомого, если здесь и сейчас всё здорово! Места родные, природа красивейшая, работа любимая, семья здоровая и крепкая.
Представляете? Я — нет, я уже мечтаю, что сын станет доктором или летчиком, когда будет свободен от хоккея и чтения британской классики в оригинале. Нет у меня легкости и мира в душе, да и родным достается. А Сергей в ладу с самим собой. «Жигули»? Отличная машина! Мобильник? Ну иногда, далеким родным позвонить. Магазин? Нечасто, так-то всё в хозяйстве. А главное, ему легко измерить свою полезность каждый день. Живые души, которые от него зависят, довольны они или нет — это и есть мерило.
Деревня — это философия, к которой нужно прийти.
Полную летопись фермерской жизни Анны Бурмистровой можно прочесть в ее новой книге «Дневник фермера. Деревенский бизнес-план наивной горожанки», которая доступна в книжной лавочке журнала «Фома»: lavka.foma.ru
Этот город расположен в Иудейских горах на высоте около 800 метров над уровнем моря. Название его на языке местных народов — Бет-Лехем, что означает буквально — дом хлеба. Откуда же такое странное название? Быть может, когда-то здесь выпекали хлеб для всего Израиля? Или выращивали так много пшеницы, что ею можно было торговать с другими городами? Но пшеница в горах растет плохо, да и хлеба в Вифлееме всегда было не больше, чем во всех остальных городах.
На самом деле название это относится к очень древним временам, когда городом владели племена хананеев. У этих племен был свой бог плодородия, которого они называли Лехем — хлеб, главная пища человека. В честь этого божества хананеи выстроили храм, который назывался «жилище Лехема», или Бет-Лехем. А уже по названию храма получил имя и сам город. Это было более 3500 тысяч лет назад. Потом Бог отдал эту землю народу Израиля. Хананеи были изгнаны из города, но название его осталось прежним — дом хлеба, или — Вифлеем.
Его часто называют — город Давидов. Именно здесь родился самый знаменитый и самый любимый народом царь Израиля — пророк Давид. Его духовные стихи — псалмы — до сих пор звучат во всех христианских церквях мира. Именно Давид смог объединить разрозненные земли Израиля в единое могучее царство.
Но все же не благодаря царю Давиду весь мир знает сегодня название этого небольшого городка. Вифлеем известен прежде всего как место Рождества Христова. Именно здесь родился Иисус Христос.
Правда, семья Иисуса жила в то время совсем в другом месте — в городке с названием Назарет. Как же получилось, что родился Он в Вифлееме?
Дело в том, что в те времена Израиль захватили римляне и силой присоединили к своей империи. Эта империя была огромной. Она включала в себя все страны на побережье Средиземного моря, а в Западной Европе ее границы проходили по Рейну и Дунаю, и даже на Британских островах стояли римские легионы.
Чтобы лучше знать, сколько у него подданных, римский император Август решил провести поголовную перепись всех жителей захваченных земель. Для облегчения работы переписчиков каждый человек, где бы он ни жил, обязан был явиться к назначенному сроку в то место, откуда происходил его род.
Семья, в которой должен был родиться Иисус Христос, состояла из Его матери — Девы Марии, и ее мужа — старца Иосифа. Следуя повелениям римских властей, Иосиф должен был отправиться именно в Вифлеем, так как он происходил из потомков царя Давида. Иосиф должен был записаться там вместе с обрученной ему Девой Марией, которая была тогда беременна. Иосиф посадил Марию на ослика, взял припасы в дорогу, и отправился в Вифлеем.
Как раз в тот день, когда они вошли в город Давидов, Марии пришло время родить. Но ни в одном постоялом дворе не было свободных мест, потому что множество людей так же пришли в маленький Вифлеем из других городов для переписи. Иосифу и Марии пришлось заночевать в пещерке, где местные жители содержали домашний скот. Другого убежища для них в Вифлееме не нашлось.
Жители города часто строили свои дома над такими горными пещерками так, чтобы дом стоял на скале, а пещера была как бы первым его этажом, в котором жили овцы, волы, ослики. О самом рождении младенца Иисуса Евангелие говорит очень кратко: Когда же они были там, наступило время родить Ей; и родила Сына своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице.
Но что же такое ясли? Сегодня мы привыкли к тому, что это слово означает детский сад для самых маленьких. Но такое значение оно приобрело именно благодаря истории Рождества Христова. На самом деле ясли — решетчатая кормушка для скота, в которую лошадям и коровам клали сено, чтобы они сквозь прутья решетки ели его постепенно, не разбрасывали сено по полу и не затаптывали его копытами. С виду ясли действительно похожи на детскую кроватку.
Когда иудейский царь Ирод узнал, что в Вифлееме должен родиться будущий Спаситель, он испугался: а вдруг Спаситель захочет отнять у него царский трон? Тогда Ирод решился на страшное преступление. Он приказал своим слугам отправиться в Вифлеем и убить там всех маленьких детей в возрасте до двух лет. Но младенца Иисуса там уже не было. Ангел Божий явился во сне Иосифу и предупредил его о том, что Ирод хочет убить сына Марии. Иосиф тут же ночью собрал все необходимое, посадил на ослика Марию с младенцем и бежал прочь от Вифлеема в далекую страну Египет. И жил там, пока не получил от Ангела известие, что Ирод умер. После этого Иосиф, Мария и Иисус вернулись в Израиль и стали жить в городке, из которого когда-то ушли на перепись. Городок назывался Назарет.
Этот город расположен на севере Израиля в провинции Галилея. Удивительно, но упоминания о нем есть лишь в Евангелиях. Другие, более древние книги Библии этого названия не содержат. Объяснение тут может быть очень простое: Назарет был очень маленьким городком или даже деревней. И если бы в нем не происходили евангельские события, перевернувшие всю мировую историю, он остался бы таким же безвестным, как множество других мелких израильских поселений.
Название города тоже представляет собой некую загадку. Дело в том, что слово Назарет происходит от еврейского слова «нецер» — ветвь, отросток. Так называли себя потомки царя Давида. В те времена потомки царя совсем не обязательно сами становились царями. Так, Иосиф, муж девы Марии, был обычным плотником и работал на стройках. Но он был самый настоящий потомок царя и пророка Давида. Видимо, когда-то родственники Иосифа и основали Назарет, указав в названии, что здесь живут нецер — веточки от корня великого царя Давида.
Именно здесь произошло Благовещение — событие, с которого началась история земной жизни Иисуса Христа. Вот как это было. В Назарете жили праведные супруги — Иоаким (тоже потомок Давида) и его жена Анна. Они дожили до преклонных лет, но детей у них не было. Каждый день в своих молитвах супруги просили Бога послать им дитя и обещали отдать ребенка на служение Богу в Иерусалимский храм. Бог услышал эти молитвы и даровал им прекрасную дочь, которую они назвали Марией.
В возрасте трех лет родители, как и было обещано, отвезли ее в Иерусалим. С тех пор маленькая Мария жила при храме. Там она училась грамоте, молилась, занималась рукоделием. Когда Марии исполнилось 14 лет, воспитание ее при храме окончилось. Родители ее к тому времени уже умерли. Поэтому священники поручили хранить Марию праведному старцу Иосифу. Он был родственником Марии и работал плотником в Назарете. Иосиф берег Марию как свою дочь, хотя считался ее мужем.
И вот наступил великий день. От Бога в Назарет был послан ангел Гавриил. Он явился Марии и сказал: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобой, благословенна Ты между женами!» Марию смутили такие слова. Ангел успокоил ее: «Не бойся, ибо Ты обрела благодать у Бога. Ты родишь Сына и назовешь Его Иисусом. Он наречется Сыном Божиим». Дева Мария сначала растерялась. Но уже через мгновение ответила словами, в которых выражала согласие стать матерью Сына Божия: «Я — раба Господня, и да будет Мне по слову Твоему». Именно после этого ответа Дух Святой снизошел на Марию и она забеременела. Так в маленьком, никому не известном городке Назарете началась новая эпоха в истории человечества.
Правда, родился Иисус не в Назарете, а в Вифлееме, куда Иосиф вместе с беременной Марией вынужден был отправиться для участия в римской переписи. А после несколько лет жил с родителями в Египте, спасаясь от царя Ирода. Лишь после смерти кровожадного царя святое семейство смогло вернуться в Назарет. Здесь и рос Иисус. Здесь прошли Его детство и юность. Здесь Он постепенно мужал, учился плотницкому ремеслу, помогал Иосифу в работе на стройках. Правда, в самом Назарете у Иосифа вряд ли были какие-то серьезные строительные заказы.
Зато совсем рядом, буквально в пяти километрах располагался большой и богатый город Сепфорис — столица всей Галилейской провинции. Там было много прекрасных зданий, шла обширная торговля, жили богатые люди. Видимо, там и плотничал Иосиф со своим молодым помощником.
Сам же Назарет в глазах жителей Галилеи был совсем незначительным и жалким. Один из будущих апостолов — Нафанаил — узнав, что Иисус пришел из Назарета, сказал с пренебрежением: «Может ли из Назарета быть что-то доброе?» Но даже самая ничтожная точка на карте становится важнее всех столиц мира, если Бог выбирает ее для Своих дел.
***
На свете сегодня построено великое множество городов. Есть огромные мегаполисы, в которых живут десятки миллионов людей. Есть прекрасные старинные города, поражающие туристов своей изысканной планировкой и архитектурой. Есть веселые города-курорты, в которые люди специально приезжают отдохнуть и повеселиться.
И все же самыми важными городами в истории человечества неизменно остаются Вифлеем, Назарет и Иерусалим.
Три древних города. Три разных названия, которые были даны им в незапамятные времена. Но в каждом из них — скрытое указание на Сына Божия.
Вифлеем — «Дом хлеба», место рождения Иисуса, называвшего Себя Хлебом Небесным.
Назарет — «Веточка», селение, где Иисус — ветвь от корня Давидова — вырос и возмужал.
Иерусалим — «Город мира», в котором ценой смерти Сына Божьего произошло примирение людей с Богом.
Рисунки Галины Воронецкой
«Фома» — православный журнал для сомневающихся — был основан в 1996 году и прошел путь от черно-белого альманаха до ежемесячного культурно-просветительского издания. Наша основная миссия — рассказ о православной вере и Церкви в жизни современного человека и общества. Мы стремимся обращаться лично к каждому читателю и быть интересными разным людям независимо от их религиозных, политических и иных взглядов.
«Фома» не является официальным изданием Русской Православной Церкви.
В тоже время мы активно сотрудничаем с представителями духовенства и различными церковными структурами. Журналу присвоен гриф «Одобрено Синодальным информационным отделом Русской Православной Церкви».
Если Вам понравилась эта книга — поддержите нас!