2. Святой мученик Царевич Алексей

Вот лишь некоторые штрихи к его портрету. Все мемуаристы отмечают, что Царские дети, среди них и Царевич Алексей, были горячими патриотами: они любили Россию и всё русское. Царевич не гордился тем, что он На след ник Престола, и, как всякий отрок, играл с детьми простых людей, в частности приставленного к нему «дядьки» – матроса Деревеньки. Он говорил: «Когда я буду Царем, не будет бедных и несчастных. Я хочу, чтобы все были счастливы».

Его любимой пищей были щи, каша и черный хлеб, которые, как он говорил, «едят все мои солдаты». Ежедневно приносили ему пробу из солдатской кухни дворцовой охраны. Он все съедал и даже облизывал ложку, замечая: «Вот это вкусно, не то что наш обед!» Иногда, почти ничего не кушая за царским столом, он тихонько пробирался со своей собакой Джоем к окнам дворцовой кухни и, постучав в стекло, просил у поваров ломоть черного хлеба, который и делил тут же со своей собакой.

Когда он с Царской Семьей плавал на яхте «Штандарт», то всегда играл с юнгами. Как вспоминали, «он всегда привлекал всех мягкостью, ласковостью, внимательным отношением». Дома, в Царсксельском дворце, в свободное от занятий с учителями время, он ездил в саду в санках, запряженных осликом, строил снежные башни, летом пек картошку в костре, рубил сухие сучья, а весной вместе с Царем, любившим это занятие, колол лед. Во время войны 1914–1917 годов он часто посещал раненых в госпиталях, устроенных Царицей и его сестрами. Были госпитали и санитарные поезда его имени – он бывал и здесь. Он любил расспрашивать раненых о войне, очень внимательно слушал.

Он подолгу жил в Ставке Главно командующего, которым был сам Царь. Царевич жил с отцом в одной комнате и спал рядом с ним на походной кровати. Ему случалось быть на смотрах полков, идущих воевать, в походных лазаретах и даже в окопах, совсем близко от передовой. Как и отец, он носил военное обмундирование – шинель, фуражку, простые сапоги. Он имел и военное звание ефрейтора. Солдаты всегда встречали его с восторгом. Где бы ни появился среди войск Государь, рядом с ним всегда был стройненький маленький солдатик – Царевич Алексей.

Вместе с отцом он посещал церковные службы: как и все члены Семьи, он был верующим и верным Богу и Церкви православным человеком. Перед принятием Св. Причастия он поворачивался к молящимся и кланялся, доставая рукой до пола: «Простите меня!» В его комнате в Царском Селе было много икон и духовных книг. Конечно, были у него и игрушки, среди них такая роскошная и новая по тому времени, как железная дорога – пути, поезд с вагонами, станции, – работавшая от электричества. Государь или учитель русской литературы Петров часто читали детям вслух произведения русской литературной классики: Пушкина, Тургенева, Гончарова, Короленко, Чехова.

Одна близкая ко Двору женщина так описывает Царевича (это относится к 1916 году): «Все выразительнее и сосредоточеннее становилось его благородное лицо, детская округлость его щек исчезала, черты лица его становились тоньше и прекраснее, глаза все глубже и грустнее… Цесаревич становился юношей». Да, глаза его становились «грустнее», так как он как бы предчувствовал грядущие беды. Весной 1917 года изменники-генералы вместе с изменниками-министрами, давно уже развращенные пропагандой устроения «новой» России, республиканской на западный манер и без Царя, добились отречения Государя от Престола, а затем арестовали его и всю Семью с верными им слугами в их доме – Царскосельском дворце, выставив всюду враждебную им охрану. В России начало хозяйничать Временное правительство. В том же году летом оно сослало Царскую Семью в Тобольск, хотя у Царя было поместье Ливадия в Крыму. Этот поступок Временного правительства в лице его главы Керенского, предателя России, привел вскоре и к гибели святой Семьи в Екатеринбурге, так как осенью в результате переворота к власти пришли большевики. Царская Семья оказалась в лапах убийц.

В Царскосельском заключении, в Тобольске и Екатеринбурге Царевич Алексей вел себя с большим достоинством, не падая духом, – он даже учился там, а его преподавателями были Царица Мать и Царь Отец. Они твердо переносили все лишения и надругательства. В июне 1918 года Царевич болел, и, когда Семью повели в полуподвальное помещение на расстрел, Государь нес сына на руках. Палач выстрелил в Царевича несколько раз. Страшная весть об этом преступлении чекистов, совершенном по приказу из Кремля, всколыхнула Россию. Трудно было в это поверить. За что? Почему?.. Однако беззаконное дело было сделано, и ответственность за него легла на весь народ, так как он не уберег Государя и его Семью, а с нею и Царевича Алексея, своего будущего Царя.

В 1912 году во время болезни Царевич Алексей говорил: «Когда я умру, поставьте мне в парке маленький каменный памятник». Тогда он не умер, как не умер и при других приступах преследовавшей его тяжелой болезни (от каждого незначительного ушиба у него делалось внутреннее кровоизлияние). А после его смерти в Екатеринбурге не осталось не только памятника, но и могилы, так как убийцы пытались замести следы.

Чудным, светлым отроком был На след ник Цесаревич Алексей Николаевич! Он вместе с Царем и Царицей, с Сестрами своими открыл великую страницу в истории Русской Православной Церкви – время тысяч и тысяч новомучеников, пострадавших за Христа и восприявших блистающие венцы от Господа Бога.

В «Кратком житии святого мученика Цесаревича Алексия», приложенном к документам «О соборном прославлении новомучеников и исповедников Российских XX века» (13–16 августа 2000 года), говорится: «Убиение невинного отрока – Наследника Царского престола, завершившее историю русского Царства, обращает наш взор к убиению благоверного царевича Димитрия, причисленного Русской Православной Церковью к лику святых».

Тобольск

 

Спит Цесаревич… Нет

Света у дочерей…

У Государя свет

Виден из-под дверей.

 

 

Письма ли пишет он,

Молится ли он там,

В думу ли погружен, —

Комната эта храм.

 

 

И по России враг

В мраке грядущих лет

Не омрачит никак

Тот Государев свет.

 

Благословенная Оптина

Великий Князь Константин Константинович Романов в Оптиной пустыни в 1887 году

Настоятель Свято-Введенского монастыря Оптина пустынь, известного своими прозорливыми старцами, а также изданием святоотеческих писаний (начатого старцем Макарием), архимандрит Исаакий (Антимонов) 7 мая 1887 года получил письмо из Петербурга.

Писал генерал от артиллерии Павел Егорович Кеппен, управляющий двором Великой Княгини Александры Иосифовны, матери Великого Князя Константина Романова (К. Р.).

«Глубокочтимый отец, честнейший архимандрит Исаакий! Имею честь предуведомить Ваше Высоко преподобие, что в пятницу, 8 числа, государь Великий Князь Константин Константинович, если Господь благословит благополучный путь, изволит прибыть к вам в Св. Обитель. Его Императорское Высочество желал бы пробыть под святою сенью Обители до воскресенья утра и предполагает прибыть на лошадях со станции Чернь, а возвратиться через Калугу.

Влекомый в Обитель чувствами душевной потребности, государь Великий Князь желал бы совершить это посещение скромно и сколько возможно избежать обычных встреч и приемов.

Сопровождая государя Великого Князя, буду иметь счастье помолиться в Св. Оби те ли и принять благословение Вашего Высокопреподобия.

Поручая себя молитвам Вашим, прошу принять уверение в моем глубоком почтении и преданности.

Покорный слуга П. Кеппен

4 мая 1887 г.»

К. Р. ехал в Оптину пустынь как бы по следам Жуковского, Гоголя, Киреевского, Достоевского – именно тех больших русских писателей, которые стремились сюда за духовным утешением. Время царствования Императора Александра Третьего – время также и старческой деятельности ученика старца Макария (и одного из его помощников в издании книг для духовного окормления монахов и православных мирян) иеромонаха Амвросия (Гренкова), ставшего известным всей православной России. К нему в Скит Оптиной пустыни за словом утешения, наставления, за благословением и для исповеди стекалось неисчислимое множество людей.

Вот и К. Р., Великий Князь и русский лирический духовный поэт и просто человек, имевший очень значительные внутренние проблемы, постоянно боровшие его, собрался наконец поехать к старцу Амвросию. Грешный, как и все люди, К. Р. в борьбе с бесовскими приражениями приобрел монашескую привычку следить за своими помыслами, за действием «потаенного сердца человека», сокрушаться о своем духовном несовершенстве, считать себя недостойным всех тех благ и талантов, которые дал ему Господь.

Окончательное решение ехать в Оптину К. Р. принял после прочтения книги Константина Леонтьева «Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной пустыни», вышедшей вторым изданием в Москве в 1882 году. Леонтьев, один из своеобразнейших писателей своего времени, был духовным чадом старца Амвросия и подолгу жил в Оптиной, а в конце жизни принял от старца и монашеский постриг с именем Климент (в память иеромонаха, героя своей книги). Леонтьев в своей книге очень живо и с теплым чувством описал и Оптину, и Скит, много и умно, с глубоким пониманием рассказал о монашестве и особенно о старчестве – что это такое.

В день св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова, 8 мая, К. Р. прибыл в Оптину. Это был и канун другого праздника – перенесения мощей святителя и чудотворца Николая из Мир Ликийских в Бар. Как сообщается в житии ныне прославленного во святых старца Исаакия (Антимонова), «встреченный всею братией в Святых воротах Обители, Великий Князь проследовал в настоятельские покои, предложенные Его Высочеству о. настоятелем. Был вечер – канун праздника. Вы со кому гостю, по монастырскому обычаю, подан был ужин, к которому приглашался и настоятель. Но последний, по своей простоте, отказался от этой высокой чести, сказав, что он завтра служащий, а в таких случаях не имеет обыкновения ужинать. Так был всегда верен себе старец-игумен».

«Вот она, заветная цель моих стремлений! – пишет К. Р. в дневнике. – Наконец-то сподобил Господь побывать здесь, в этой святой Обители, где, как лампада перед иконой, теплится православная вера, поддерживая в нас дух родного русского благочестия».^[1]

К. Р. любил церковную службу (и часто в своем дневнике говорил об этом). И здесь, в Оптиной, он стоял во время всенощной, внимательно слушая слова молитв. Он пишет, что с дороги «немного раскис», но «в церкви стоял как следует, с полным вниманием, вытянувшись в струнку». «Бдение окончилось только после полночи, – пишет он. – На дворе совсем стемнело. По окончании богослужения архимандрит повел меня из церкви в свои келии. Двое монахов в черном с длинными свечами в руках шли впереди и светили».

В самый праздник святителя Николая К. Р. посетил «хибарку» старца Амвросия. «Я шел к старцу с волнением, – пишет К. Р. – И вот, переступив через порог небольшого домика с крытым балкончиком, я очутился в маленькой светлой комнате. Старец Амвросий привстал мне навстречу и благословил меня. Нас оставили вдвоем. Он среднего роста, худой, совершенно седой, с добрым лицом и умными пытливыми глазами. Он болен ногами; они у него в серых шерстяных носках; он то вложит ноги в башмаки, то снова их высунет. Ему трудно ходить. Его приветливый вид, опрятность и вся простая обстановка комнатки, книги на полках, цветы на окне, карточки, портреты и картины по стенам производят самое приятное впечатление. Старец скоро заговорил со мною о том, что жена у меня не православная и что мне надо стараться присоединить ее… Затем он говорил мне, что я бы должен сделать что могу, чтобы нижних чинов у нас не кормили скоромною пищею в постные дни… Многое я бы еще сказал, поверил ему, но у меня слов не хватило, я терялся в мыслях». На другой день К. Р. приходил в Скит проститься со старцем Амвросием.

Впоследствии К. Р. не раз вспоминал о беседе со старцем Амвросием, а также и соскитоначальником о. Анатолием (Зерцаловым). Он был на молебне в скитском храме св. Иоанна Предтечи и особенно запомнил там икону «Усекновения главы честного славного Пророка» (как называет ее К. Р. в своем письме). Вернувшись в Петербург, он послал в Оптинский Скит хорошей работы дорогую лампаду. «Я бы желал, – писал К. Р. архимандриту Исаакию, – чтобы эта лампада неугасимо теплилась перед святою Иконой, постоянно поддерживая духовное единение, установившееся между вашей обителью и мною со дня нашего первого знакомства» (10. IX. 1887).

Очень рад был К.Р. получить от старца Амвросия благословение для его сына Князя Иоанна – икону Усекновения главы св. Иоанна Предтечи, копию скитской, и при этом письмо. Старец писал: «Ваше Императорское Высочество, Благовернейший Государь, Великий Князь Константин Константинович! Радоваться Вам о Господе и здравствовати со Всем Августейшим Семейством от всей души желаю.

По немощи моей и болезненности после других я, меньший, приношу Вашему Императорскому Высочеству искреннейшее и признательнейшее благодарение за милостивую память и милостивое внимание к худости моей и за присланную в Скит наш лампаду к иконе Усекновения Главы Великого Пророка и Предтечи и Крестителя Господа Иоанна, главного по Боге и Богородице ходатая о спасении нашем. Сам Господь свидетельствует о нем в Евангелии: Болий в рожденных женами пророка Иоанна Крестителя никтоже есть. И потому более всех святых он имеет дерзновение к Рожденному от Девы Господу нашему Иисусу Христу ходатайствовать о спасении нашем. Сильные молитвы Предтечи и Крестителя Господня да сохраняют Августейшего сына Вашего Иоанна, как носящего имя, и Ваше Императорское Высочество и все Августейшее Ваше Семейство да ограждают от всех скорбных обстояний. В знамение видимого заступления сего Великого Заступника посылаю Вашему Императорскому Высочеству Его икону Усекновения Главы. Неугасимая же теплющаяся лампада пред иконою Великого Предтечи и Крестителя Господня да служит нам, скитским и оптинским обитателям, всегдашним напоминанием незабвенного Вашего пребывания в обители нашей и милостивого внимания к худости нашей.

Призывая на особу Вашего Высочества и на все Августейшее Семейство Ваше мир и благословение Божие, пребываю с глубокопочитанием и верноподданническим чувством Вашего Императорского Высочества недостойный Богомолец, многогрешный иеросхимонах Амвросий. 2-го ноября 1887 года. Предтечев Скит при ОП».

Получив письмо старца Амвросия, К.Р. пишет: «И письмо и благословение Ваши я всегда буду свято хранить как знак памяти о незабвенных днях, проведенных в Вашей святой Обители, и о беседах в келии у вас» (31. XII. 1887)^[2]. Одновременно была получена К. Р. от архимандрита Исаакия Казанская икона Божией Матери. «Приношу вам горячую и искреннюю благодарность за дорогую мне святую икону Казанской Пресвятой Богородицы, – в тот же день, что и старцу Амвросию, писал К. Р. архимандриту Исаакию. – Дар ваш я по гроб жизни буду хранить и как святыню и как ваше благословение, а детям завещаю по моему примеру беречь присланный вами образ. Благодарю и за добрые строки ваши и за поздравление к празднику Рождества Христова. Я с радостью вижу из ваших писем, что и вы вспоминаете еще дни, составившие мне такую светлую и глубокую память. Пребывание в Оптиной Пустыни я забыть не могу и искренне желал бы в течение жизни еще побывать в вашей святой Обители».

Конечно, К. Р. не мог забыть и того, как оптинцы провожали его – до первой почтовой станции (К. Р. ехал на Белёв). «Архимандрит о. Исаакий, – писал он в дневнике, – хотел проводить меня до первой почтовой станции. Мы ехали с ним вдвоем. В селах и деревнях навстречу выходили крестьяне с хлебом-солью, с иконами: везде радость, восторженные крики «ура», благословения, приветствия; любопытные, ликующие и ласковые лица. Перед каждой избой вместо флагов развевались пестрые бабьи платки. Часа через полтора доехали до почтовой станции. Нежно простились с архимандритом Исаакием и отцом Анатолием».

Перед Пасхой 1888 года К. Р. получил еще письмо от старца Амвросия. После обычного обращения старец пишет:

«Наступающий Светлый Праздник Воскресения Христа Спасителя как бы невольно побуждает меня поздравить Ваше Высочество с сим знаменательным и всерадостным христианским торжеством и пожелать Вам и Всему Августейшему Вашему Семейству встретить и провести радостные дни сии в мире, здравии и утешении духовном.

Пользуясь настоящим случаем, позволяю себе представить при сем на благоусмотрение Вашего Высочества общее праздничное поздравление мое, посланное многим православным для душевной пользы, а Вашему Высочеству с особенною целию, чтобы содержанием того письма напомнить Вашему Высочеству о личной нашей беседе относительно того, какой великий вред душевный приносится чрез то, что простых солдатиков без всякой надобности на службе кормят мясною пищею в постные дни. Солдатики эти (которых теперь по новому положению в каждом семействе два, а иногда три), приходя домой, продолжают нарушать пост уже по привычке, подавая сим дурной пример другим, а чрез это мало-помалу развращается всё Русское простое народонаселение; потому что свойство простого русского человека таково, что, если он решается волею или неволею нарушать пост, тогда он склонен бывает и на всякое другое зло. А за то и за другое неминуемо должно последовать наказание Божие.

Многие имеют обычай говорить, что нарушение заповеди о пище грех маловажный, забывая, что за одно вкушение запрещенного плода прародители наши были изгнаны из рая.

Всё это пишу Вашему Императорскому Высочеству для того, чтобы Вы в удобное время передали и объяснили кому следует, что нет никакой надобности кормить солдатиков в постные дни мясною пищею, потому что капусту и картофель и постное масло везде можно иметь для солдатиков, и эта растительная пища для них обычна и безгрешна. А кроме сего соблюдение постов во время мира подготовит войско к резким переменам пищи и во время войны, когда часто встречается неожиданный недостаток в ней.

Смиренно прошу Ваше Императорское Высочество простить меня великодушно и за дерзновение сказанного и вместе за невежество, что не принес Вашему Высочеству всеискреннейшего благодарения за милостивое и снисходительное внимание Ваше к моей худости.

Призывая на Ваше Высочество и на Августейшее Семейство Ваше мир и Божие благословение, пребываю с верноподданническою преданностию Вашего Императорского Высочества недостойный Богомолец многогрешный иеромонах Амвросий.

Г. Козельск. Оптина Пустынь.

Апреля 1888 года»^[3]

К. Р. отвечал 8 мая:

«Глубокочтимый отец Амвросий! Откликаюсь на ваше Пасхальное приветствие радостным ответом: воистину Христос воскресе! Примите мою благодарность за милое, доброе письмо и за общее поздравление, которое читал я с вниманием и искреннею признательностью. Слова ваши глубоко запали мне в душу; вы не можете сомневаться в том, что с вашим мнением я согласен совершенно. Рад бы я был, если б мог по вашему совету вывести из употребления в наших православных войсках принятие скоромной пищи в постные дни. Но такая благая мера, к сожалению, не в моей власти; я не только не могу провести ее, но даже лишен возможности повлиять своим мнением на тех, от коих эта мера зависела бы. В оправдание начальства скажу только, что, постановив скоромную пищу и упразднив постную, оно было движимо добрым намерением: думают, что пост мог бы вредно повлиять на состояние здоровья войск. Насколько такое мнение основательно – судить не мне. Нам остается уповать, что ваш взгляд восторжествует над нынешним нежелательным порядком вещей.

Сегодня минул год со дня, как я впервые посетил святую вашу Обитель, а завтра с любовью буду вспоминать часы, к сожалению слишком краткие, год тому назад проведенные в вашей келии. Помолитесь Господу, дабы Он привел меня снова видеть и слышать вас и молиться среди вашей святыни.

Очень прошу вас передать мою сердечную благодарность за поздравительные письма – архимандриту Исаакию и отцу Скитоначальнику. Будьте добры принять от меня вместе с ними недавно отпечатанную стихотворную мою работу; я начал трудиться над ней незадолго перед поездкой в вашу благословенную Пустынь, а окончил только через год, потратив много терпения и труда.

Прошу вас от всей души не оставлять меня дорогими вашими молитвами и не лишать высоко мною ценимого благословения.

Безгранично почитающий вас Константин».

В последующие годы побывают в Оптиной пустыни и сам К. Р., и его дети.

Из Оптиной пустыни К. Р. и П. Е. Кеппен ехали через Белёв, Лихвин и Калугу. Белёв – родной город В. А. Жуковского, построенный им в молодости дом стоит на крутом берегу Оки. Справа, очень близко, – мощные стены древнего Спасо-Преображенского монастыря. За ним – Крестовоздвиженский женский (окормляемый оптинскими старцами). В городе несколько церквей. Начальная школа, попечителем которой был И. В. Киреевский, главный помощник о. Макария в издании духовных книг, православный философ. Имение Киреевских, Долбино, в семи верстах отсюда. Была в Белёве одна особенная святыня – дом, где в 1826 году скончалась Императрица Елисавета Алексеевна, вдова Императора Александра I Благословенного, двоюродного деда К. Р. В этом доме, бывшем губернаторском, за счет казны был устроен вдовий дом и при нем церковь.

Петербургские синодальные «Церковные Ведомости» (1888, № 11) поместили «Корреспонденцию из города Белёва», где среди церковных событий рассказывается о приезде сюда К. Р.: «Великий Князь при посещении Елизаветинского храма здешнего вдовьего дома, устроенного в память и на месте кончины в Бозе почивающей Императрицы Елисаветы Алексеевны, обратил высокое внимание на скудное положение этого храма и в соучастии с Его Императорским Высочеством Великим Князем Сергием Александровичем пожертвовал в него полное священническое, диаконское и псаломщическое серебряное, с голубым бархатом крестов облачение и такие же одежда и покровы на Престол, жертвенник и аналогии. Пример Высоких Особ не замедлил вызвать подражание в местных жителях, от коих поступили пожертвования двух полных облачений и бронзовой люстры. Великий Князь также обратил внимание на скудное содержание священно-церковнослужителей вдовьего дома, и уже изыскиваются способы к улучшению положения бедствующего причта вдовьего дома».

«К. Р.» – Поэт Божией милостью

Великий Князь Константин Константинович Романов и его место в литературе второй половины XIX века

1

В июле 1886 года вышла в свет первая книга Августейшего поэта: «Стихотворения К. Р.», СПб. (дозволено цензурою 12 мая 1886 года), 223 страницы, тираж одна тысяча экземпляров. Сборник предназначался не для продажи, а для раздачи кому придется, в первую очередь родственникам и друзьям. 26 июля К. Р. записал в дневнике: «Из Государственной типографии прислали два первых экземпляра моих стихотворений, всю тысячу пришлют на днях». Вскоре он начал дарить книгу. Он послал ее литераторам – поэтам, писателям, критикам: Н. Н. Страхову, А. Н. Майкову, И. А. Гончарову, А. А. Фету, А. Н. Апухтину, послал и П. И. Чайковскому, и еще многим. Конечно, сборник попал в руки и газетно-журнальным критикам. К. Р. ожидал не похвал, а дельных замечаний.

Отклик Апухтина пришел на мызу Смерди в августе. К. Р. записал в дневнике 23. VIII: «Мой письменный столик стоит на том же месте, как в прошлом году; на нем в порядке расставлены вещи, которые я всюду вожу с собою… Налево четыре книжки: стихотворения Лермонтова, Пушкина, «Жемчужины русской поэзии» и «Но вый Завет». Серебряная чернильница кубиком, две свечи в медных подсвечниках, маленький барометр-анероид, печать с ручкой из пурпурина, часики, два портрета жены в складной рамке, катушка для пропускной бумаги с нефритовой ручкой. Тетради для записывания стихов и писем, вот эта книга для дневника и маленькая записная книжка в красном кожаном переплете… тоже для записывания стихов. Списываю письмо поэта Апухтина, которое получил в воскресенье.

 

Ваше Высочество!

Ваш благосклонный

Дар получил я вчера.

Он одиночество ночи бессонной

Мне услаждал до утра…

Верьте: не блеск и величие сана

Душу пленяют мою,

Чужды мне льстивые речи обмана,

Громких я од не пою.

В книге, как в зеркале, оком привычным

Вижу я отблески лиц:

Чем-то сердечным, простым, симпатичным

Веет от этих страниц.

Кажется, будто, на миг забывая

Света бездушного шум,

В них приютилася жизнь молодая,

Полная чувства и дум.

Жизнь эта всюду: в Венеции милой,

В грёзах любви золотой,

В теплых слезах над солдатской могилой,

В сходках семьи полковой…

Пусть вдохновенная песнь раздается

Чаще, как добрый пример!

В памяти чутких сердец не сотрется

Милая подпись К. Р.

Трудно мне кончить: слова этикета

Плохо вставляются в стих, —

Но как поэт Вы поймете поэта,

Если он кончит без них.

 

А. Апухтин Петербург, 16 августа 1886 г.

Эти стихи, – продолжает К. Р. дневниковую запись, – подействовали на меня отрадно, на меня повеяло от них теплом и лаской, я долго оставался под их обаянием».

Быстро отозвался на стихи К. Р. журнал князя В. П. Мещерского «Гражданин». 30 августа К. Р. пишет: «Прилагаю вырезку из «Гражданина» с разбором моих стихотворений, написанным кн. Мещерским. Отзыв благосклонный, но совершенно для меня неожиданный: я до сих пор воображал себя лириком, по крайней мере стихи в эпическом роде удавались мне редко и с большим трудом. Моего «Манфреда» обругали, может быть, отчасти и справедливо. Но неужели же мой стих тяжел в этом драматическом отрывке? А я было собрался писать целую поэму, в таком же драматическом роде, да и не бросаю это намерение. Надо будет еще более обратить внимание на стих, вкладывая его в уста совершенно противоположных личностей… Но описание природы, цветов и нашего севера осталось незамеченным».

Запись: «13-го [сентября] утром. Написал Чайковскому. Он обратился ко мне с просьбой исходатайствовать ему разрешение посвятить Государыне 12 недавно сочиненных им романсов. Он кончил свою новую, и, как он говорит, свою лучшую и последнюю оперу «Чародейку», и зимой будет оркестрировать ее. Ему бы хотелось посвятить эту оперу Государю, и он просит меня помочь ему в этом. Это поручение мне очень приятно. Я послал Чайковскому свой сборник. Может быть, он что-нибудь из него положит на музыку».

В сентябре Чайковский писал К. Р. о его стихах: «Многие из них проникнуты теплым, искренним чувством, так и просятся под музыку!» Но прошло более года до той поры, когда Чайковский исполнил тайное желание К. Р. В декабре 1887 года он сообщает ему: «Я написал недавно шесть романсов на тексты симпатичного и полного живого поэтического чувства поэта К*** Р***». К. Р. отвечал: «Вы не поверите, как я обрадовался вашему обещанию прислать новые, мне посвященные романсы и как я вам благодарен. Теперь по крайней мере шесть из моих стихотворений будут увековечены. Сгораю от нетерпения и любопытства узнать, какие именно вы выбрали» (11. XII. 1887). Эти шесть романсов были написаны на стихи: «Первое свидание», «О, дитя, под окошком твоим…», «Уж гасли в комнатах огни…», «Я вам не нравлюсь…», «Я сначала тебя не любила…» и «Растворил я окно…»^[4].

В начале октября 1886 года в газете «Новое время» появился разбор книги стихотворений К. Р., написанный Виктором Бурениным, критиком и поэтом, драматургом и фельетонистом. 4 октября К. Р. записывает: «В Павловск я поехал с 4-х часовым поездом. В вагоне читал фельетон Буренина и письмо Грота о моих стихотворениях. Буренин меня не обругал и отнесся к моей книжке, пожалуй, сочувственнее, чем к стихам Апухтина.

Стихотворение «Отцветает сирень» называет он виртуозным по форме». Ответ Я. К. Грота, который был не только филологом и лингвистом, но и поэтом, на посланную ему книжку, пришедший по почте, был гораздо дельнее. «Письмо Я. К. Грота доставило мне огромное удовольствие, – пишет К. Р. – Он с тщательным вниманием просмотрел всю мою книгу и отметил понравившиеся ему места и все замеченные им погрешности. Такого рода дельный разбор – не то что не имеющие для меня важного значения взгляды всяких писак и фельетонистов и дает мне новый толчок вперед. Я с удвоенным рвением, можно даже сказать ожесточением, начинаю работать над отделкой своих последних произведений, стараясь достигнуть большего совершенства. Я совершенно чистосердечно и искренно говорю о своих последних стихах, что гордости нет в моей душе, что для меня ничтожны отзывы толпы, когда самый этот дар для меня лучшая награда и я смотрю на него как на талант, с помощью которого я обязан приобрести другие таланты»^[5].

16 сентября было получено письмо от Ивана Александровича Гончарова. «Он благодарит за книгу моих стихов и разбирает их. Ему они кажутся искренними, и он в этом видит главный признак таланта; выше всего он ставит «Письмо из-за границы», «Из лагерных заметок» и «Умер». Это письмо очень меня обрадовало и доставило мне большое удовольствие; он исписал целых два с половиною больших листа. Я согласен с ним, что стихи, которые ему понравились, одни из удачнейших моих произведений. Но он ничего не говорит о коротеньких лирических произведениях, в которых я старался выразить свою любовь к нашему северу, к нашей скудной, но милой природе».

В конце октября Гончаров посетил К. Р. в Мраморном дворце. 3 ноября он писал ему: «Возвращаясь по набережной пешком домой, я много думал о замышляемом Вашим Высочеством грандиозном плане мистерии-поэмы, о которой Вы изволили сообщить мне несколько мыслей.

Если, думалось мне, план зреет в душе поэта, развивается, манит и увлекает в даль и в глубь беспредельно вечного сюжета – значит надо следовать влечению и – творить. Но как и что творить (думалось далее)? Творчеству в истории Спасителя почти нет простора. Все Его действия, слова, каждый взгляд и шаг начертаны и сжаты в строгих пределах Евангелия, и прибавить к этому, оставаясь в строгих границах христианского учения, нечего… Следовательно, художнику-поэту остается на долю дать волю кисти и лирическому пафосу, что и делали и делают живописцы и поэты разных наций… Всем этим я хочу только сказать, какие трудности ожидают Ваше Высочество в исполнении предпринятого Вами высокого замысла. Но как Вы проникнуты глубокою верою, убеждением, а искренность чувства дана Вам природою, то тем более славы Вам, когда Вы, силою этой веры и поэтического ясновидения – дадите новые и сильные образы чувства и картины – и только это, ибо ни психологу, ни мыслителю-художнику тут делать нечего.

Я отнюдь не желал бы колебать Вашей решимости или подсказывать свои сомнения в Ваших силах – нет. Читая томик, лежащий у меня под рукою, Ваших стихотворений, и между прочим переводов – я все более и более убеждаюсь в несомненных признаках серьезного дарования. Я только хотел сказать несколько своих мыслей по поводу избранного сюжета… Сам я, лично, побоялся бы религиозного сюжета, но кого сильно влечет в эту бездонную глубину – тому надо писать».

Позднее (в 1889 году) П. И. Чайковский, не зная о замысле К. Р., писал ему: «Ваше Высочество говорите, что не надеетесь написать что-нибудь крупное. Я же ввиду Вашей молодости совершенно уверен, что Вы их напишете несколько. Так как Вы имеете счастье обладать живым, теплым религиозным чувством (это отразилось во многих стихотворениях Ваших), то не выбрать ли Вам Евангельскую тему для Вашего ближайшего крупного произведения? А что, если бы, например, всю жизнь Иисуса Христа рассказать стихами? Нельзя себе представить более колоссального, но вместе с тем и более благодарного сюжета для эпопеи! Если же Вас пугает грандиозность задачи – то можно удовольствоваться одним из эпизодов жизни Иисуса Христа, например, хотя бы Страстями Господними. Мне кажется, что если с евангельской простотой и почти буквально придерживаясь текста, например евангелиста Матфея, изложить эту трогательнейшую из всех историй стихами, – то впечатление будет подавляющее!»

Удивительно, как близко подошел в своих советах Петр Ильич к уже возникшему у К. Р. замыслу.

Весной 1887 года К. Р. навестил Гончарова в его холостяцкой квартире. Старый писатель был простужен и почти не выходил на воздух. Гончарову было приятно участливое внимание Великого Князя. В ходе беседы он попросил его прислать ему новые стихи свои, не вошедшие в сборник. Это был ряд прекрасных стихотворений, написанных в течение 1886 года. К. Р. послал эти стихи Гончарову и получил ответ:

«Новые стихи отличаются типическими свойствами Вашей искренней, нежной, любящей натуры, – писал Гончаров. – Таких стихотворений есть несколько, между прочим – «Помнишь ли ты, как бродили мы по полю…» или молитва «Научи меня, Боже, любить…», потом «Благослови меня». «Пронеслись мимолетные грезы!..» – слишком лично субъективное стихотворение». Гончаров нашел, как строгий критик, несколько прозаических выражений в стихах, упрекнул автора в том, что он не всегда мотивирует свои чувства. Далее он отметил еще два понравившихся ему стихотворения: «Не ждал я, признаюсь, такого одобренья…» и «Колыбельная песенка», посвященная К. Р. своему сыну Иоанну (Иоанчику, как его звали в семье). О втором: «“Колыбельная песенка” – чудесно, грациозно, нежно. Печальный взгляд Божией Матери, обращенный к ребенку с предвидением жизненного горя, – прелесть. Это сравнение подсказало Вам Ваше родительское сердце». И далее: «Вы действительно рождены с огнем поэзии».

Книжку своих стихотворений К. Р. 2 декабря 1886 года послал А. А. Фету при следующем письме: «Многоуважаемый Афанасий Афанасьевич, пишу Вам, не имея, к моему искреннему сожалению, удовольствия быть лично с Вами знакомым. Мне привелось узнать стороной, что Вы удостоили снисходительного отзыва стихотворения К. Р., принадлежащие моему скромному, начинающему и весьма неопытному перу. Я глубоко ценю такой бесконечно лестный для меня отзыв как мнение одного из наших маститых стихотворцев пушкинской школы. Примите же от меня снисходительно прилагаемую книжку стихов и дайте мне надеяться, что Ваше дорогое сочувствие принесет мне счастье на избранном мною пути». В заключение письма К. Р. пригласил Фета посетить Мраморный дворец.

Фет отвечал: «Нынешней осенью я случайно напал в фельетоне «Нового Времени» на некоторые стихотворения, отличающиеся истинным поэтическим порывом и прирожденною потребностью красоты. Обрадованный неожиданной находкой, я поделился ею с вошедшим ко мне [В. С.] Соловьевым, спросивши: «Не правда ли, как хорошо?» «Не знаете ли, – спросил он, – чьe это?» И на отрицательный ответ мой он сам, взглянув в газету, по двум буквам К. Р., сообщил мне, что это стихи Вашего Высочества. Итак, я прежде был побежден поэтом, чем Великим Князем. Факт этот может быть удостоверен».

В своем письме к К. Р. от 27 декабря 1886 года Фет делится с ним своими представлениями о том, каким должно быть настоящее лирическое стихотворение. Оно, пишет Фет, «подобно розовому шипку: чем туже свернуто, тем больше носит в себе красоты и аромата». И далее: «Поэзия непременно требует новизны, и ничего для нее нет убийственнее повторения, а тем более самого себя. Хотя бы меня самого, под страхом казни, уличали в таких повторениях, я, и сознавшись в них, не могу их не порицать. Под новизною я подразумеваю не новые предметы, а новое их освещение волшебным фонарем искусства».

Очень ободряющие слова сказал автору по поводу «Стихотворений К. Р.» А. Н. Майков: «Впечатление Вашего сбор ника я не могу иначе характеризовать, как сказав, что оно – самое радостное. Удивительная искренность, чудная душевная чистота – и всё это в весенней обстановке юности – заставили бы полюбить поэта, если б не видали и не знали его».

На одобрительный отзыв Н. Н. Страхова, с которым всю жизнь по поводу почти каждого своего стихотворения советовался Фет (о чем Фет писал К. Р.), К. Р. ответил письмом, которое было как бы итогом всей переписки по поводу его стихотворного сборника. «Я читал и перечитывал ваши отзывы о моих стихотворениях, – писал К. Р., – и спешу выразить искреннюю благодарность за ваше сочувствие к моим первым опытам… В обществе, в котором я вращаюсь, мои стихи произвели впечатление; похвалы им я слышу со всех сторон; прекрасный пол особенно щедр на них. Это хотя и ласкает мое самолюбие, но нисколько меня не удовлетворяет. Мне нужно более осмысленное суждение, а не одна пустая похвала лиц, ничего в деле поэзии не понимающих. Я не хочу быть дилетантом в словесности; я смотрю на свое дарование как на талант, ниспосланный мне свыше, и не желал бы уподобиться неключимому рабу^[6]. Я убедился опытом, что только посредством неутомимого труда можно достигнуть чего-нибудь, и надеюсь с Божией помощью совершенствоваться, терпеливо стремясь к заветной цели… Писать я могу только, когда меня посещает вдохновение, этот сладостно-мучительный недуг. Когда оно нахлынет, я пишу, но всегда медленно и с большим трудом. Благодаря многим отзывам, слышанным мной о моих стихах с разных сторон, я теперь более зрело и строго отделываю то, что выливается из-под пера. Но нередко впадаешь в уныние и руки опускаются, когда хочется писать, и не можешь».

2

Корифеи русской лирической поэзии были уже старцами, хотя и продолжали творить, в иных случаях даже более молодо и свежо, чем в прежние годы: Фет уже в преклонные годы начал печатать выпуски своих чудесных «Вечерних огней»; Полонский издал «Вечерний звон» (как бы итоговый сборник). Не ослабевало поэтическое творчество Майкова. Все они, поочередно, празднуют в эти годы пятидесятилетие писательской деятельности, а К. Р. находился почти в начале своего поэтического пути. Тем не менее он был высоко оценен ими как поэт, и они стали посылать ему свои новые, еще не напечатанные, стихи, – и для отзыва, и просто, по обычаю своего узкого кружка, поделиться самым дорогим с собратом по перу. Они обменивались не только письмами, но и стихотворными посланиями.

Так, в феврале 1887 года К. Р. пишет обращенное к Майкову стихотворение: «В ответ на его письмо с новыми стихотворениями»:

 

Опять твое разда́лось пенье,

Опять звучит нам песнь твоя!

К ней, очарован, в восхищенье

Опять прислушиваюсь я.

Забыта вновь юдоль земная,

Я будто слышу твой призыв,

И, словно крылья расправляя,

Вмиг встрепенувшись и ожив,

Душа и просится и рвется

В те неземные высоты,

Откуда голос твой несется,

 Туда, откуда манишь ты,

О, пой нам! Пой не умолкая

С той высоты, чтоб и опять

Я в этой дивной песне рая

Мог вдохновенье почерпать.

 

На это последовал стихотворный ответ: «Е[го]. И[мператорскому]. В[ысочеству]. Великому Князю Константину Константиновичу»:

 

Зачем смущать меня под старость!

Уж на покой я собрался —

Убрал поля, срубил леса,

И если новая где зарость

От старых тянется корней,

То это – бедные побеги,

В которых нет уж прежних дней

Ни величавости, ни неги…

Даль безграничная кругом,

И, прежде крытое листвою,

Одно лишь небо надо мною

В безмолвном торжестве своем…

И вот – нежданно, к нелюдиму,

Ваш стих является ко мне

И дразнит старого, как в зиму

 Воспоминанье о весне.

 

Это было напечатано в «Русском Вест нике», № 3 за 1887 (С. 365). 10 апреля 1887 года отмечалось пятидесятилетие писательской деятельности Якова Петровича Полонского. Он был не только поэт, но и прозаик и уже в 1885 году выпустил десятитомное собрание сочинений. К. Р. приветствовал его по случаю юбилея стихами:

 

Незабвенных поэтов бессмертную лиру

Унаследовал ты, о, певец!

Ты ревниво и свято сберег ее миру

И стяжал себе славы венец.

В чутких струнах будила волшебные звуки

Вдохновенная песня твоя,

То врачуя сердец сокровенные муки,

То веселье и радость лия,

Лишь во имя того, что светло и правдиво,

Что волнует восторгами грудь,

Лишь во имя добра ты всю жизнь терпеливо

Свой тернистый прокладывал путь.

И за то, что завет тех певцов незабвенных

Ты исполнил, трудясь и любя,

Никогда в песнопеньях твоих вдохновенных

Не забудет Отчизна тебя.

 

Получив письмо К. Р. со стихами, посвященными Майкову, Фет откликнулся посланием «Его Императорскому Высочеству Великому Князю Константину Константиновичу»:

 

…Ужели жизнь опять приветна?

Ужель затихли безответно

И буря и недуга злость?

Какая весть благоволенья!

Какая свежесть вдохновенья!

Какой в глуши высокий гость!

Весной нежданной сладко веет,

В груди теплей, в глазах светлеет,

Я робко за тобой пою.

И сердце благодарно снова

За жар живительного слова,

За юность светлую твою.

 

Очень любопытна эта стихотворная переписка. Дружеские послания Фета, Майкова, Полонского, К. Р. непохожи на этот жанр первой трети XIX века, на стихотворную переписку Батюшкова, Жуковского, Пушкина, Вяземского и других поэтов «золотого» времени поэзии. У них это личный, с глазу на глаз разговор, непринужденный, не стесненный ни требованием жанра, ни временем. Это беседа не только поэтов, но друзей, объединенных множеством общих интересов, – в дружеских посланиях мелькали многочисленные реалии (имена, события, намеки…), понятные только им. Без комментариев при их издании не обойтись. Послания же поэтов 1880–1890-х годов отличаются краткостью, виртуозностью формы, находчивостью поэтических оборотов и всегда – не дружески-непринужденным тоном, а возвышенным и строгим. Никакие детали быта не входят в них. Нет и намеков, понятных только им. В каждом случае это лирическое стихотворение. К. Р. вошел в эту переписку на высоком уровне мастерства.

В 1880–1890-е годы Фет написал целый ряд стихотворных посланий к К. Р. (а также к его супруге и к сестре его Ольге Константиновне). Также и К. Р., который относился к Фету примерно так, как молодой Пушкин к маститому Жуковскому. Вот характерное послание Августейшего поэта к своему учителю:

 

Отважно пройдена дорога,

И цель достигнута тобой:

Ты, веря в доброе и в Бога,

Свершил высокий подвиг свой.

И ныне следом за тобою

Пуститься в путь дерзаю я;

Пусть путеводною звездою

Сияет вера мне твоя.

А ты, испытанный годами,

Не унывающий боец,

Ты – убеленный сединами,

Венчанный славою певец.

Меня, взращенного судьбою

В цветах, и счастье, и любви,

Своей дряхлеющей рукою

а трудный путь благослови.

 

В сонете «А. А. Фету. На пятидесятилетие его писательской деятельности 26-го января 1889» К. Р. поэтически-виртуозно выразил суть того впечатления, которое производит поэзия Фета (это уже не юбилейная любезность, а факт высокой поэзии):

 

Есть помыслы, желанья и стремленья,

И есть мечты в душевной глубине:

Не выразить словами их значенья,

Неведомы, таятся в нас оне.

Ты понял их: ты вылил в песнопенья

Те звуки, что в безгласной тишине

Пленяют нас, те смутные виденья,

Что грезятся лишь в мимолетном сне.

Могучей силой творческого духа

Постигнув все неслышное для уха,

Ты угадал незримое для глаз.

И сами мы тех сердца струн не знали,

Что в сладостном восторге трепетали,

Когда, чаруя, песнь твоя лилась.

 

Многому учился К. Р. у Фета, в том числе недоверию к себе, исканию профессиональных советчиков. Фет не считал себя мастером, не способным на ошибки, и не скрывал этого. 3 июля 1887 года к нему в Воробьевку, имение его, приехали Н. Н. Страхов и B. C. Соловьев. Фет пишет К. Р., что беседовал «с тонким знатоком поэзии B. C. Соловьевым, с одной стороны, и тончайшим критиком Н. Н. Страховым, который и на этот раз улучил время для просмотра сорока пяти моих стихотворений, предназначенных осенью к напечатанию отдельным, третьим, выпуском «Вечерних огней». При этом он так был строг, что вынудил во многих местах Соловьева заступиться за меня, грешного. Излишне прибавлять, как глубоко я им признателен» (6.VII.1887). Таким же образом Фет готовил и следующий выпуск – 4-й – «Вечерних огней». Он писал К. Р.: «Несмотря на обуявшую Страхова лень, я принудил его рассмотреть пятьдесят моих стихотворений… Стихотворений шесть мы окончательно вычеркнули, зато многие при помощи поправок получили определенность и ясность» (8.VIII. 1888).

Личное знакомство Фета и К. Р. произошло в Мраморном дворце, куда старый поэт приехал из своей Воробьевки 17 декабря 1887 года. «Это была наша первая встреча, – писал К. Р. – А до этого мы уже целый год переписывались, не видав друг друга». Со своей стороны К. Р. навестит Фета в его московском доме на Плющихе. Это будет позднее.

Посылая в январе 1888 года Великому Князю Константину Константиновичу третий выпуск своих «Вечерних огней», Фет сделал на нем надпись – посвящение К. Р.:

 

Трепетный факел, – с вечерним мерцанием

Сна непробудного чуя истому,

Немощен силой, но горд упованием

Вестнику света сдаю молодому.

 

К. Р. очень дорожил своим знакомством с Иваном Александровичем Гончаровым, встречами и перепиской с ним. И стихотворное посвящение ему, написанное К. Р., имеет несколько иной характер, чем послания к поэтам. Это очень четко и ладно скроенное благодарение, чеканные приветственные стихи, в своем роде шедевр:

 

Венчанный славою нетленной,

Бессмертных образов творец!

К тебе приблизиться смиренно

Дерзал неопытный певец.

Ты на него взглянул без гнева,

Своим величьем не гордясь,

И звукам робкого напева

Внимал задумчиво не раз.

Когда ж бывали песни спеты,

Его ты кротко поучал;

Ему художества заветы

И тайны вечные вещал.

И об одном лишь в умиленье

Он ныне просит у тебя:

Прими его благодаренье

Благословляя и любя!

 

«Стихотворение, обращенное ко мне, – писал Гончаров К. Р., – я анализирую не критикой ума, а сердцем, сладко над ним задумываюсь и глубоко, умиленно благодарю!»

В письмах к Гончарову К. Р. с доверчивостью человека, все сообщенное которым будет принято с искренним и добрым вниманием, рассказывает о подробностях своего быта (в письмах к Фету – иное…). Так, 24 июня 1887 года он пишет из Красного Села: «Полк перебрался сюда в половине мая, а свою маленькую семью я в то же время перевел в Павловск. Туда я ездил по воскресеньям и праздничным дням, а остальное время обучал роту строю, всяким тактическим хитростям и стрельбе. Эти занятия, как я не раз говорил вам, преисполнены поэзии, несмотря на их кажущуюся сухость…

Пошли беседы с фельдфебелем о цене на сено для артельной лошадки, о больных, о провинившихся, об отличившихся на стрельбе, о капусте и грибах. Опять сиюминутно является ко мне ротный писарь с рапортом, бумагами, списками и сведениями. Опять является артельщик с вечным нерешительным требованием: «Денег позвольте…» Я продолжаю писать; моя поэма «Севастиан-мученик» приходит к концу. Это мое первое длинное произведение».

Поэма К. Р. «Севастиан-мученик» будет окончена в Павловске 22 августа 1887 года. 10 июля К. Р. посылает Гончарову новое стихотворение. «Вы подаете мне мысль, – пишет он, – переложить на стихи слова Архангела Пресвятой Деве, приведенные в Евангелии от Луки. Представьте, что эта мысль и мне приходила уже давно, и я надеюсь, что когда-нибудь мне и удастся написать этот Ave Maria.

Вы так подкупаете меня снисходительным отзывом о моих стихотворных переложениях из Св. Писания, что я решаюсь представить на ваше обсуждение стихи, написанные мною нынче весной на Страстной Неделе. Я старался передать в них впечатления, производимые на нас умилительными молитвами служб Святых Страстей; как увидите, у меня перечислены главнейшие из этих молитв. Я пытался в кратких словах изложить сущность их содержания, но боюсь, что далеко не достиг трудной цели».

Ответ Гончарова К. Р. получил 20 июля, через неделю после того, как у него родился второй сын – Князь Гавриил. Гончаров тепло поздравил Великого Князя и его супругу с такой радостью, а основную часть письма посвятил отзыву о присланном стихотворении «На Страстной Неделе» и разговору о духовной поэзии.

Стихотворение «На Страстной Неделе» написано с большим искусством и ясно чувствуемой глубокой верой («Жених в полунощи грядет!..»). «Я прочел его с таким же умилением, – писал Гончаров, – с каким оно, очевидно, написано, или, вернее, излилось из души поэта, как изливались и самые оригиналы этих молитв из вдохновенных верою душ их авторов. Такие молитвы есть поэзия верующей души, поэзия возносящегося к Богу духа. Всякий – глубоко ли или младенчески верующий и пламенно молящийся – в момент молитвы есть и лирический поэт… Оно (стихотворение) дышит и молитвенным, чистым настроением, и сжато, и сильно. Счастливая мысль – совокупить в нескольких строках главные лучшие молитвы прекрасных, умилительных молитв Страстной Недели… Почти все наши поэты касались высоких граней духа, религиозного настроения, между прочим, величайшие из них: Пушкин и Лермонтов; тогда их лиры звучали «святою верою» («И дышит благодатная святая вера в них» и т. д.), но ненадолго. Тьма опять поглощала свет, т. е. земная жизнь брала свое».

15 сентября 1887 года К. Р. пишет Гончарову: «Со страхом и трепетом посылаю вам «Севастиана-мученика», надеясь, что вы не откажетесь искренно и не жалея моего самолюбия высказать ваше суждение».

Это была поэма в двух частях, посвященная «королеве эллинов Ольге Константиновне», которая, как видно из стихотворного «Посвящения», и внушила автору этот сюжет. Ольга Константиновна летом 1887 и летом следующего года отдыхала в Павловске и много общалась с братом. Поэма впервые была напечатана в «Русском Вестнике» (№ 5 за 1888 год).

По мастерству, по четкости языка и формы, свободе речи и сжатости ее, звучности рифм, по неабстрактной живописи деталей быта третьего века «Севастиан-мученик» одно из лучших произведений в этом роде. Очень жив и высок религиозный дух поэмы, веющий свежестью жизни, а не так называемым ароматом пыльных страниц истории. Удивительно, как воскресает (не скажешь иначе) древность под пером К. Р.! «Севастиан-мученик» – блестящая проба перед грядущим грандиозным «Царем Иудейским», о котором он размышлял более четверти века.

В 1889 году вышел «критический этюд» Евгения Гаршина «Три поэмы», где он рассматривает три замечательных произведения, напечатанных в 1888 году: поэмы «Брингильда» А. Н. Майкова, «Яромир и Предслава» графа А. А. Голенищева-Кутузова и «Севастиан-мученик» К. Р. «Молодою ясностью и свежестью преисполнено третье из разбираемых нами произведений, поэма «Севастиан-мученик», изящный плод поэтического досуга, которым располагает ее автор. Эта грациозная пьеса является блестящим образцом неувядаемости того же романтического направления, с которым тесно связаны лучшие традиции русского общества… Прекрасное содержание вылилось в прекрасную форму: безупречное изящество поэмы, с внешней стороны, придает произведению одаренного поэта особую привлекательную силу. Ему чрезвычайно удались описания, которые дышат у него лермонтовскою образностью и колоритностью, как, например, следующая в живописных штрихах набросанная картина:

 

Гаснет алый запад, догорая

В небесах малиновой зарёй;

Быстро тень надвинулась густая,

И звезда зажглася за звездой.

Уж померкло небо голубое,

Тихо всё… Уснул великий Рим;

И в немом, задумчивом покое

Ночь спустилася над ним.

 

Изящный в отделке своего стиха, наш молодой поэт обладает уже и мастерством психического анализа, блестящие зачатки которого он, несомненно, проявляет в своеобразной разработке агиографического сюжета, к которому он отнесся совершенно по-своему, хотя и не отступая от исторической правды и церковного предания… Вообще молодой автор такой серьезной по замыслу и такой законченной по исполнению поэтической пьесы, как поэма «Севастиан-мученик», автор, хорошо известный знатокам и любителям русской поэзии и по другим своим произведениям, выступает перед нами вполне созревшим представителем лучшего литературного течения в области русского творчества, течения, живо сказавшегося в трех произведениях, разбору которых посвящен настоящий этюд. Все эти три поэмы вместе являются блестящим доказательством здорового состояния русской поэзии в данный момент и залогом ее преуспеяния ни в каком ином направлении, как только в том, которое насаждено у нас отцами русской поэзии – Жуковским и Пушкиным».

Г. Нелюбин писал позже, в 1902 году: «В «Севастиане-мученике» К. Р. поднялся до кульминационной точки своего поэтического кругозора: это безусловно лучшее его произведение, вещь, которая сделала бы честь любому из признанных корифеев русской поэзии… Немудрено поэтому, что из всех произведений нашего поэта «Севастиан-мученик» пользуется наибольшей популярностью. Не смотря на довольно значительные размеры «Севастиана…», поэма К. Р. вошла в многие сборники и хрестоматии, а также вышла отдельным изданием».

Севастиан-мученик

Претерпевый же до конца, той спасется.

Мф. 24: 13

Посвящение

Королеве эллинов Ольге Константиновне

Тебе, тебе, мой ангел нежный,

Я посвящаю этот труд;

О, пусть любовно и прилежно

Твои глаза его прочтут.

Ты мне внушила эти строки,

Они тобой вдохновлены:

Пускай же будут в край далекий

Они к тебе унесены.

И если грудь заноет больно

Тоской по нашей стороне,

Пускай тогда они невольно

Тебе напомнят обо мне.

И пусть хоть тем тебе поможет

Тот, кто всегда и всюду твой,

Кто позабыть тебя не может

И чья душа полна тобой.

Часть первая

 

1

В Риме праздник. Рыщут колесницы,

Топот, стук колес по мостовой,

Ржанье, свист бича и крик возницы

В гул слилися. К форуму толпой

Повалил народ. Снуют носилки,

Пыль клубится облаком густым;

Фыркает, храпит и рвется пылкий

Конь под всадником лихим.

 

 

2

В честь богини зеленью, цветами

Убран был Венеры пышный храм;

От курильниц синими клубами

Возносился легкий фимиам.

В наготе божественного тела,

Фидия рукою создана,

В благовонном сумраке белела

Олимпийская жена.

 

 

3

Совершая жертвоприношенье,

Цезарь сам стоял пред алтарем,

И жрецы в немом благоговенье

С утварью теснилися кругом.

Все во прах повергнулись толпою.

Преклонился сам Максимиан, —

Не поник отважной головою

Лишь один Севастиан.

 

 

4

Засверкали цезаревы очи

И зловещим вспыхнули огнем,

Вне себя он стал мрачнее ночи

Искаженным яростью лицом:

«Ты ль не хочешь чтить моей святыни,

Возмущая наше торжество?

Ты ль, трибун мой, дерзкою гордыней

Оскорбляешь божество?»

 

 

5

И бесстрашно, твердо и спокойно

Отвечал ему Севастиан:

«Человеку, цезарь, недостойно

Почитать бездушный истукан.

Правды нет в твоей безумной вере,

Ваши боги – лживая мечта,

Не могу я кланяться Венере,

Исповедуя Христа!

 

 

6

Он – мой Бог! Его святою кровью

Грешный мир искуплен и спасен;

Лишь Ему с надеждой и любовью

Я молюсь коленопреклонен.

Небеса Он создал, создал землю,

Создал все, что дышит и живет.

Лишь Его велениям я внемлю,

Он мне помощь и оплот!

 

 

7

Неподвижно, в трепетном молчанье,

Царедворцы робкою толпой

Роковое слушали признанье,

Изумляясь дерзости такой.

Обезумел цезарь, злобы полный,

Ярый гнев уста его сковал,

И смятенным ликторам безмолвно

Он трибуна указал.

 

 

8

Вмиг вокруг него живой стеною

Их сомкнулись тесные ряды;

Повлекли они его с собою

В гору, в Палатинские сады.

Нумидийской цезаревой стражей

Сдали там с рук на руки его…

И покорно стал от злобы вражьей

Он конца ждать своего.

 

 

9

Гаснет алый запад, догорая

В небесах багряною зарей;

Быстро тень надвинулась густая,

И звезда зажглася за звездой.

Уж померкло небо голубое,

Тихо все… Уснул великий Рим;

И в немом, задумчивом покое

Ночь спустилася над ним.

 

 

10

Уж во власти тихого Морфея,

Под его чарующим крылом

Все, в дремоте сладкой цепенея,

Позабылось безмятежным сном.

Лишь, к стволу привязан кипариса,

Молодой трибун-христианин

Там, в саду цветущем Адониса,

В эту ночь не спит один.

 

 

11

А кругом, на храмы, на чертоги,

Налегла таинственная тьма;

Сторожат изваянные боги

Рощи Палатинского холма;

Сладко в них цветы благоухают,

Водометы плещут и журчат

И росою свежей орошают

Мрамор царственных палат.

 

 

12

Полночь дышит влажною прохладой…

У стены на каменном полу

Стража крепко спит под колоннадой.

Догорев, костер дымит в углу;

Пламя, вспыхнув, озарит порою

То карниз, то вазу, то плиту,

И, кружася, искры над золою

С треском гаснут на лету.

 

 

13

И задумчив узник одинокий,

Кротких глаз не сводит он с костра:

Скоро мрак рассеется глубокий,

Минет ночь, – недолго до утра.

Заблестит восток воспламененный,

Брызнут солнца первые лучи

И разбудят этот город сонный,

И проснутся палачи.

 

 

14

На него они наложат руки,

Истерзают молодую грудь,

И настанет час предсмертной муки,

И окончен будет жизни путь.

Словно искра, в мраке исчезая,

Там, над этим тлеющим костром,

Жизнь его, как утро, молодая

В миг один угаснет в нем.

 

 

15

Но ни жизни, полной юной силы,

Ни даров земных ему не жаль,

Не страшит его порог могилы;

Отчего ж его гнетет печаль?

Отчего заныла грудь тоскою?

Отчего смутилось сердце в нем?

Иль ослаб он бодрою душою

Пред мучительным концом?

 

 

16

Не его ли пламенным желаньем

Было встретить доблестный конец,

Радость вечную купить страданьем

И стяжать мучения венец?

Не мечтал ли дни он молодые

Положить к подножию Креста

И, как те избранники святые,

Пасть за Господа Христа?

 

 

17

Но они не ведали печали:

Не в тиши безмолвной и глухой,

Посреди арены умирали

Пред ликующей они толпой.

Нет, в душе их не было кручины,

Погибать отрадней было им:

В Колизее славной их кончины

Был свидетель целый Рим.

 

 

18

Может быть, звучали в утешенье

Им слова-напутствия друзей,

Их молитвы, их благословенья,

Может быть, меж сотнями очей

Взор они знакомый различали

Иль привет шептавшие уста;

Мужества, дивясь, им придавали

Сами недруги Христа.

 

 

19

А ему досталась доля злая

Позабытым здесь, в глуши немой,

Одиноко, в муках замирая,

Изнывать предсмертною тоской.

Никого в последнее мгновенье

Не увидит он, кто сердцу мил,

Кто б его из мира слез и тленья

Взором в вечность проводил.

 

 

20

А меж тем над спящею столицей,

Совершая путь обычный свой,

Безмятежно месяц бледнолицый

Уж плывет по выси голубой.

Просияла полночь; мрак редеет,

Всюду розлит серебристый свет,

И земля волшебным блеском рдеет

Небу чистому в ответ.

 

 

21

Там белеет храм Капитолийский,

Древний форум стелется под ним;

Здесь колонны, арки, обелиски

Облиты сияньем голубым;

Колизей возносится безмолвный,

А вдали извилистой каймой

Тибра мутные струятся волны

За Тарпейскою скалой.

 

 

22

И, любуясь дивною картиной,

Позабылся узник молодой;

Уж теперь не горем, не кручиной

Сердце полно – сладкой тишиной.

Приутихло жгучее страданье,

И в душе сомненье улеглось:

Этой ночи кроткое сиянье

Словно в грудь ему влилось.

 

 

23

Примиренный с темною судьбою,

Вспоминает он былые дни:

Беззаботной, ясной чередою

Пронеслись на севере они.

Видит он зеленые равнины,

Где блестят сквозь утренний туман

Альп далеких снежные вершины,

Видит свой Медиолан.

 

 

24

Видит дом родной с тенистым садом,

Рощи, гладь прозрачную озер

И себя, ребенком малым, рядом

С матерью; ее он видит взор,

На него так нежно устремленный…

Как у ней был счастлив он тогда,

Этим милым взором осененный,

В те беспечные года!

 

 

25

От нее услышал он впервые

Про Того, Кто в мир тоски и слез

Нам любви учения святые

И грехов прощение принес;

Кто под знойным небом Галилеи

Претерпел и скорбь, и нищету

И Кого Пилат и фарисеи

Пригвоздили ко кресту.

 

 

26

Но года промчалися стрелою…

Детства дней счастливых не вернуть!

Он расстался с домом и семьею,

Перед ним иной открылся путь:

Он, покорный долгу, в легионы

Под знамена бранные вступил

И свой меч, отвагой закаленный,

Вражьей кровью обагрил.

 

 

27

Бой кипел на западе далеком:

Там с врагами Рима воевал

Юный вождь. Ревнивым цезарь оком

На победный лавр его взирал.

Против франков, в войске Константина,

Острых стрел и копий не страшась,

Севастьян и с ним его дружина

Храбро билися не раз.

 

 

28

Но и в грозный час кровавой битвы,

Поминая матери завет,

Благодатной силою молитвы

Соблюдал он в сердце мир и свет.

Бодрый дух его не устрашали

Зной и стужа, раны и нужда;

Он сносил без жалоб, без печали

Тягость ратного труда.

 

 

29

И, властям всегда во всем послушный,

Он жалел подвластных и щадил;

С ними он, доступный, благодушный,

И печаль, и радости делил.

Кто был горем лютым, иль несчастьем,

Или злой невзгодой удручен,

Шел к нему, и всякого с участьем

Принимал центурион.

 

 

30

И за то с любовью беспримерной

Подчинялись воины ему,

Зная, что своей дружины верной

Он не даст в обиду никому,

И везде, из всех центурий стана,

И в бою, и в пору мирных дней

Отличалась сотня Севастьяна

Ратной доблестью своей.

 

 

31

И привязан был он к этой сотне

Всеми силами души своей;

В ней последним ратником охотней

Был бы он, чем первым из вождей

Всех когорт и легионов Рима.

Не желал он участи иной,

Не была душа его палима

Властолюбия мечтой.

 

 

32

В бранном стане, в Галлии далекой

Скромный дорог был ему удел,

И его на блеск и сан высокий

Променять бы он не захотел.

Почесть с властью, или роскошь с силой,

Или все сокровища земли

Никогда ему той сотни милой

Заменить бы не могли.

 

 

33

Что людьми зовется верхом счастья,

То считал тяжелым игом он.

Но увы! непрошеною властью

Слишком рано был он облечен!

О, какою горькою кручиной

Сердце в нем исполось, когда

С этой храброй, доблестной дружиной

Он расстался навсегда.

 

 

34

Никогда доселе сердцем юным

Ни тщеславен не был он, ни горд;

У преторианцев став трибуном,

Во главе блестящих их когорт.

Он остался воином смиренным,

Ни наград не ждавшим, ни похвал,

И, горя усердьем неизменным,

Честно долг свой исполнял.

 

 

35

Но душе его прямой и нежной

Чужд был этот гордый, пышный Рим,

Этот Рим порочный и мятежный,

С ханжеством, с безверием своим

Утопавший в неге сладострастной,

Пресыщенный праздной суетой,

Этот душный Рим с подобострастной

Развращенною толпой.

 

 

36

Здесь, в тревожной суетной столице,

Окружен неправдою и злом,

Как в глухой, удушливой темнице,

Изнывал он сердцем и умом.

Полн отваги, мужества и рвенья,

До конца готовый претерпеть,

Жаждал он скорей принять мученья

И за веру умереть.

 

 

37

И пришла пора освобожденья:

Только ночь прожить еще одну,

И настанет час успокоенья.

С упованьем глядя в вышину,

Он привет читает в блеске ночи:

Звезд лучи, пронизывая тьму,

С голубых небес, как Божьи очи,

Светят радостно ему.

 

 

38

Небо залито лазурью нежной,

Закатился месяц в облака;

Медленно, неслышно, безмятежно

Уплывает ночь. Вот ветерка

Предрассветная прохлада веет,

Край небес, светлея и горя,

Заалел с востока… Тьма редеет,

И зарделася заря.

 

 

39

Узник видит утра пробужденье,

Светом солнца обдало его,

И за день последнего мученья

Он прославил Бога своего.

Пробудились стражи. Обступили

Севастьяна шумною толпой,

Молодое тело обнажили;

Высоко над головой

 

 

40

Подняли беспомощные руки,

Притянули к дереву плотней…

Лютые принять готовый муки,

В ожиданье участи своей,

Он стоял живой пред ними целью

В алом блеске утренних лучей,

Не внимая дикому веселью

Нумидийских палачей.

 

 

41

В этот час предсмертного томленья

Все земное мученик забыл;

Полн восторга, в сладком упоенье,

В небесах мечтою он парил.

Перед ним отверзлись двери рая;

Озарен сияньем неземным,

Звал его, венец ему сплетая,

Лучезарный серафим.

 

 

42

И не видел узник нумидийца

С длинным луком, с стрелами его;

В забытьи не видел, как убийца

Долго, долго целился в него,

Тетива как дрогнула тугая,

Не видал, как спущена была

И примчалась, воздух рассекая,

Смертоносная стрела.

 

 

43

Лишь когда отточенное жало

Глубоко в нагую грудь впилось,

В ней от боли сердце задрожало,

И очнулся он от светлых грез.

Шумный говор, крики, взрывы смеха

Услыхал он, мукою томим:

Зверская, кровавая потеха

По душе пришлася им.

 

 

44

Чередуясь, каждый в нетерпенье

В грудь стрелу спешил ему послать,

Чтобы силу, ловкость и уменье

Над бессильной жертвой показать.

И стрела вонзалась за стрелою…

Он терпел с молитвой на устах;

Кровь из жгучих ран лилась струею,

И мутилося в глазах.

 

 

45

Уж сознанье гасло и бледнело,

И молитв мешалися слова;

На руках без чувств повисло тело,

И на грудь склонилась голова;

Подкосились слабые колени…

В область тьмы, забвения и сна

Погрузился дух… Земных мучений

Чашу он испил до дна.

 

 

46

А честное мученика тело,

Брошено руками палачей,

Скоро б, незарытое, истлело

Под огнем полуденных лучей,

Где-нибудь во рву иль яме смрадной,

Где бы хищный зверь, в ночную тьму,

Оглодал его, где б коршун жадный

Очи выклевал ему.

 

 

47

Уж его от дерева поспешно

Отвязать мучители хотят…

Той порою, плача неутешно,

Две жены прокрались тайно в сад.

Но мольбы напрасны; тщетно слезы

Изобильно льются из очей:

Им в ответ звучат одни угрозы

С бранью злобной палачей.

 

 

48

Жены им дрожащими руками

Сыплют деньги… Шумный спор возник,

Зазвенело злато… Меж стрелками

Завязалась драка; слышен крик…

А они страдальца тихо взяли,

Дорогой обвили пеленой

И, глубокой полные печали,

Унесли его с собой…

 

Часть вторая

 

1

Рим ликует. Зрителей без счета

Уж с утра стеклося в Колизей;

Христианам вновь грозит охота, —

Под ареной слышен вой зверей.

И до зрелищ жадный, в нетерпенье,

Ожидает цезаря народ…

Вдруг раздались клики в отдаленье:

«Тише, тише! Он идет!»

 

 

2

Распахнулась дверь. Цветов кошницы

Высоко держа над головой,

Дев прекрасных сходят вереницы

Меж колонн по лестнице крутой.

Из дворца идут они, как тени,

Устлан путь узорчатым ковром;

Их цветы на гладкие ступени

Пестрым сыплются дождем.

 

 

3

Движется дружина за дружиной:

Здесь и дак косматый, и сармат,

Здесь и скиф под шкурою звериной.

Блещут медь, железо и булат,

Рог и трубы воздух оглашают,

И проходят пращники, стрелки;

Серебром и золотом сияют

Стражи цезарской полки.

 

 

4

Свищут флейты, и гремят цевницы,

Скачет шут, и вертится плясун.

Вот певцов проходят вереницы

И под звуки сладкогласных струн

Воспевают в песне величавой

Вечный Рим с владыками его,

Их полки, увенчанные славой,

И знамен их торжество.

 

 

5

Звонких лир бряцанье заглушает

Грохот бубнов и кимвалов звон,

Горделиво цезарь выступает,

Облеченный в пурпур и виссон.

Скиптр eгo из драгоценной кости

И орлом украшен золотым;

Дорогой венец на длинной трости

Черный раб несет над ним.

 

 

6

Вдруг кимвалы стихли, смолкли бубны,

И застыл кифар и гуслей звук,

В отдаленье замер голос трубный,

Все кругом недвижно стало вдруг.

Цепенея в ужасе безмерном,

Цезарь глаз не сводит со стены,

И к стене той в страхе суеверном

Взоры всех устремлены.

 

 

7

Там в окне, над мраморного аркой,

Между двух порфировых колонн,

Полосою света залит яркой,

Полунаг, изранен, изможден,

Словно призрак иль жилец загробный,

Отстрадавший юноша предстал.

Красотой небесной, бесподобной

Ясный взор его сиял.

 

 

8

Волоса на плечи упадали

Золотистой шелковой волной,

Кроткий лик, исполненный печали,

Выражал величье и покой;

Бледны были впалые ланиты,

И прошла морщина вдоль чела:

Злая мука пытки пережитой

Как печать на нем легла.

 

 

9

Посреди молчанья гробового

Он, вздохнув, отверз уста свои;

Полилось восторженное слово,

Как потока вешние струи:

«Цезарь! О, возьми меня с собою!

В Колизее ждет тебя народ…

Христиан, замученных тобою,

Кровь на небо вопиет.

 

 

10

Уж песок арены зверь взрывает…

Медлишь ты, бледнеешь и дрожишь!

Иль тебя то зрелище пугает?

Что ж смущен ты, цезарь, и молчишь?

Содрогнешься ль ты перед страданьем?

Иль твой слух еще не приучен

К детским крикам, к воплям и стенаньям

Старцев, юношей и жен?

 

 

11

Мало ль их, смерть лютую приявших?

Мало ль их, истерзанных тобой?

Одного из тех перестрадавших

Ныне видишь ты перед собой.

Эта грудь – одна сплошная рана,

Вот моя кровавая броня!

Узнаешь ли ты Севастиана?

Узнаешь ли ты меня?

 

 

12

Но сильней любовь и милосердье

Жала стрел убийственных твоих:

Я уход, заботу и усердье

Близ твоих чертогов золотых,

Под одною кровлею с тобою

Находил у праведных людей;

И их доброй, ласковой семьею

От руки спасен твоей.

 

 

13

О, как тяжко было пробужденье

После казни той, когда я ждал,

Что очнуся в небе чрез мгновенье.

Осушив страдания фиал.

Но не мог расстаться я с землею,

Исцелела немощная плоть,

И ожившим, цезарь, пред тобою

Мне предстать судил Господь.

 

 

14

Страха чужд, тебе отдавшись в руки,

Я пришел принять двойной венец.

Претерпеть опять готов я муки

И отважно встретить свой конец.

Цезарь, там, я слышу… гибнут братья.

С ними смертью пасть хочу одной!

К ним иду я кинуться в объятья,

Цезарь! Я иду с тобой!»

 

 

15

Недвижимо, притаив дыханье,

Как волшебным скованные сном,

Тем словам, в томительном молчанье,

Все внимали трепетно кругом.

Он умолк, и как от грез очнулся

Цезарь, а за ним и весь народ;

Гордый дух в нем снова встрепенулся

И над страхом верх берет.

 

 

16

«Надо мной ты смеешь издеваться

или мнишь, что кары ты избег?

Червь со львом дерзает ли тягаться

Или с Зевсом смертный человек?

Испытай же гордой головою,

Что мне гнев громов небес грозней

И что казнь, придуманная мною,

Когтя львиного страшней!

 

 

17

Пусть потрачены те стрелы даром.

Но палач мой справится с тобой:

Под тяжелым палицы ударом

Размозжится жалкий череп твой.

И погибнешь – миру в назиданье —

Ты за то, что вел безумный спор

С тем, кто власть свою могучей дланью

Над вселенною простер!»

 

 

18

Он шагнул вперед; и всколыхалась

Словно море пестрая толпа.

В колоннадах снова песнь раздалась,

Свищут флейты, и гудит труба,

Плясуны вновь пляшут по ступеням,

Вновь грохочут бубны и кимвал,

И вдоль лестниц с кликами и пеньем

Лязг оружья зазвучал.

 

 

19

Но в последний раз борца Христова

С вышины послышались слова, —

И мгновенно все умолкло снова,

Как объято силой волшебства.

Над немой, смятенною толпою

Словно с неба слово то гремит

И ее, как Божьею грозою

Разражаяся, громит:

 

 

20

«Ты ужели страхом новой казни

Возмечтал слугу Христа смутить?

Воин твой, о, цезарь, чужд боязни,

Казнь одну успел он пережить, —

Верь! Приму вторую так же смело,

Умирая с радостью святой:

Погубить ты властен это тело,

Но не дух бессмертный мой.

 

 

21.

О, Господь, простивший иудеям,

На кресте их злобою распят,

Отпусти, прости моим злодеям:

И они не знают, что творят.

Пусть Христовой веры семенами

В глубине поляжем мы земли,

Чтоб побеги веры той с годами

Мощным деревом взошли.

 

 

22.

Верю я! Уж время недалеко:

Зла и лжи с земли сбегает тень,

Небеса зарделися с востока,

Близок, близок правды яркий день!

Уж вдали стекаются дружины,

Юный вождь свою сбирает рать,

И ничем его полет орлиный

Вы не можете сдержать.

 

 

23.

Константин – тот вождь непобедимый!

Он восстанет Божиим послом,

Он восстанет, Промыслом хранимый,

Укрепленный Господом Христом.

Вижу я: в руке его державной

Стяг, крестом увенчанный, горит,

И богов он ваших в битве славной

Этим стягом победит.

 

 

24.

Тьму неправды властно расторгая,

Словно солнце пламенной зарей,

Засияют истина святая

И любовь над грешною землей.

И тогда, в день радости и мира,

Осенятся знаменьем креста

И воспрянут все народы мира,

Славя Господа Христа!»

 

Павловск, 22 августа 1887

К. Р. в 1909–1910 годах

Часть зимы 1909–10 года К. Р. проводил с детьми в Осташеве, – ему хотелось более глубокого уединения, чем оно бывало в Павловске. «Жизнь здесь, среди тишины – наслаждение», – пишет он в январе. Сделанные в течение нескольких лет пробы для «Царя Иудейского» его не удовлетворяли. Много раз он начинал драму сначала. И опять в Осташеве – сначала: «Попытаюсь приступить сегодня к давно задуманной евангельской поэме», – пишет того же 1-го числа. 3 января: «В первые два дня наступившего года подвинул немного «Царя Иудейского». Но очень опасаюсь, что это будет слабое, неудачное произведение».

Погода была теплая: то легкий мороз, то метель… «Ходили на лыжах, – пишет К. Р. – И что был за вечер: на бледно-голубом небе сиял узкий серп нового месяца и горела вечерняя звезда. А внизу, везде, белый, белый снег».

«Последний вечер в дорогом Осташеве! Сегодня опять оттепель, с утра мело… Днем показывалось солнце, в 4-м часу оно уже было на закате, и с реки было видно, как отливали золотом окна нашего дома. Между облаков кое-где проглядывало бледно-голубое небо, а снег ослепительно-белый. Так красиво! После чая, когда уже темнело, прокатился с Татьяной в Колышкино в одиночных санях на коне Артиллеристе, а за кучера был Игорь. Он здесь ведает конюшенной частью. Молодой месяц светил с неба, и мы отбрасывали легкую тень на снег».

Однако академические дела звали в Петербург. С большой неохотой К. Р. покинул Осташево. 9 января он уже вел общее собрание в Академии наук. Дело было важное: мануфактур-советник купец Алексей Александрович Бахрушин, собиратель театральных и литературных достопамятностей, создавший в 1894 году свой театральный музей в Москве, жертвовал его Императорской Академии наук. Но дома – черновая тетрадь, перо…

«С Нового года я очень одушевлен своей Евангельской драмой, – пишет К. Р., – и она не выходит у меня из головы… Вечером в Павловске до поздней ночи с жаром и увлечением писал монолог Никодима, в котором переложил стихами слова Спасителя из третьей главы Евангелия от Иоанна». 15-го в Мраморном дворце: «Так хочется справиться со своей драмой, чтобы она была и порядочным художественным произведением, и в то же время сценической пьесой, т. е. смотрелась без скуки. Не имея опыта, руководствуюсь знатоком сцены Ростаном^[7], стараюсь приноровиться к «Принцессе Грёзе», конечно же не в содержании, а в чередовании выходов действующих лиц и в продолжительности речей».

14 февраля К. Р. был назначен на новую должность, нарочно придуманную для него, – Генерал-инспектора Воен но-учебных заведений. «В назначении меня Генерал-инспектором, – писал К. Р. сестре Ольге Константиновне, – не только нет каверзы, но, напротив, оно состоялось по моему почину. Еще в сентябре пришло в голову, что хорошо бы мне создать для себя такую должность: от меня отпадут приемы, ответственность за хозяйственные распоряжения, доклады, мешающие часто посещать заведения, даже петербургские, и мелкие текущие дела, а связь с училищами и корпусами останется. К тому же до сих пор, если я вводил что новое, то сам же и контролировал это, а контролировать лучше со стороны. Эта мысль понравилась: выработали новое положение, и вот назначение состоялось. Я доволен новым своим положением, но еще не сдал прежних обязанностей начальнику Главного управления, назначенному на эту должность генералу Забелину».

9 марта: «Вчера в последний раз принимал в Главном управлении. Свой кабинет переношу в Мраморный».

В мае К. Р. был назначен представителем Государя Императора на церковных торжествах перенесения мощей св. Ефросинии, княжны Полоцкой, из Киева в Полоцк, в ос но ванной ею Спасский монастырь. 16 мая в Полоцк прибыли Князья Олег и Игорь Константиновичи со своим воспитателем полковником Ермолинским и остановились в квартире директора кадетского корпуса. На другой день при ехал К. Р. 19 мая Князь Олег сдавал экзамен, – он оканчивал учение в корпусе и мечтал после этого поступить еще в Петербургский Александровский Лицей, в котором некогда учился Пушкин, любимый писатель Олега. 20 мая в корпусе происходило открытие бюста героя осады Порт-Артура Романа Исидоровича Кондратенко, генерал-адъютанта, руководившего обороной крепости и убитого осколком японского снаряда в 1904 году. На этом торжестве присутствовала Королева эллинов Ольга Константиновна, тетка Князя Олега.

20 мая, в жаркий день, за городом, неподалеку от железной дороги, в палатке, Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, Королева Ольга Константиновна, К. Р. и Киевский митрополит Флавиан ожидали появления крестного хода с мощами святой. «Мы прождали с полчаса, – писал К. Р. – Из пролета под насыпью железной дороги показалось шествие, развевались хоругви, блестели кресты и образа, слышалось пение: несли святые мощи. И вот жители Полоцка встретили останки своей княжны, отсутствовавшей более семи веков. Картина была торжественная и умилительная. По отслужении молебна на месте встречи крестный ход двинулся в Полоцк… Большие толпы народа, множество богомольцев, но везде образцовый порядок, ни толкотни, ни давки… Мощи внесли в соседний с корпусом, когда-то корпусной, а теперь городской Николаевский собор, и началась всенощная. Все время шло поклонение мощам. Богослужение было очень продолжительное».

22 мая: «К 4 часам в соборе все было готово к перенесению мощей в Спасо-Евфросиниевский женский монастырь. Прибыли в собор Элла, Оля и я с Игорем. Олег был в строю с кадетами. Помогал выносить мощи из собора, а далее шел за ними между Олей и Эллой… Близ часовни монастырем были устроены украшенные зеленью ворота с надписью: «Гряди, радость наша, преподобная мати Евфросиния». Тут и Оля, и Элла, и Игорь, и я тоже понесли раку, и так до внесения ее в монастырь и в церковь. Когда вносили в церковь, одна больная женщина легла на пол и мощи пронесли над нею. Говорят, она исцелилась».

23 мая: «Памяти преподобной Евфросинии. В 11 Оля за мною заехала и повезла меня в монастырь к обедне. По ее окончании мощи обнесли вокруг церкви и наконец водворили в Преображенском храме, выстроенном и обитаемом преподобною более 7 веков назад. Все были растроганы».

В июле, во время инспекционной поездки, К. Р. был в Москве. Побывал в Марфо-Мариинской обители у Великой Княгини Елисаветы Феодоровны. «Она приняла меня очень ласково, – пишет К. Р. 15-го. – От нее веет святостью без тени ханжества, столько простоты и искренности». К. Р. любовался видом Москвы с балкона ресторана Крынкина на Воробьевых горах. «Только мы там сели пить чай, как на хорах хор певчих в русских боярских кафтанах затянул песню на мои слова «Умер, бедняга…». Я не знал, что они поются. Пригласили управляющего хором, некоего Григория Николаевича, который меня узнал; он знал также, что «Умер…» – мои стихи». В Москве К. Р. узнал, что в Художественном театре Станиславского со 2-го августа начнутся репетиции «Гам лета» в его переводе. В главной роли будет выступать актер В. И. Качалов (Шверубович).

Из Москвы К. Р. 17 июля поехал в Осташево. Когда подъезжал к имению, то из леса навстречу ему появилась кавалькада, – это были Татьяна, Костя, Олег, Игорь, Георгий и два молодых конюха. До конца августа К. Р. трудился за письменным столом, отходя от него для прогулки одному или с семьей. Он готовил к своему переводу гетевской «Ифигении в Тавриде» вступительную статью, которая выросла в довольно внушительную и богатую фактами и мыслями работу, включающую следующие главы: Источники; Литературные влияния; «Гётц» и «Вертер»; Знакомство с герцогом Карлом-Августом; Приезд в Веймар; Веймарский двор; Первые годы Гете в Веймаре. Шарлотта фон Штейн; Театр в Веймаре; «Ифигения в Тавриде» в первоначальных обработках; Путешествие в Италию и последняя обработка «Ифигении»; Критика.

К. Р. пишет, что «Гете модернизировал миф об Ифи гении… Его Ифигения во всех отношениях выше греческой жрицы, – она не более не менее как христианская девушка высокого, благородного, нежного, любящего сердца». Кроме того, К. Р. готовил обширные примечания как к «Ифигении в Тавриде», так и для своего исправленного перевода трагедии Шиллера «Мессинская невеста, или Братья-враги».

«Предисловие подвинулось, – пишет К. Р. 31 июля, – о мифе об Ифигении и о том, как им пользовались трагики Древней Греции, а потом итальянские, французские и немецкие, уже готово. От этих источников перешел к самому Гете. Описание его наружности взял из Льюиса. Теперь надо будет сказать о произведениях, прославивших его имя до 1775 года, т. е. о Гётце фон Берлихингене и о Вертере. Далее пойдет краткий очерк Веймарского общества».

В августе 1910 года написал К. Р. уже упоминавшуюся нами элегию «Осташево». Это на первый взгляд традиционно и непритязательно, а на самом деле с тонким чувством красоты и меры написанная картина природы, развертывающаяся панорама ее. Она питает душу спокойствием и миром, как и должно питать душу православного поэта Божье творение. Строки семи октав, составляющих элегию, разворачиваются медленно, открывая новые и новые виды:

 

…Старинный дом над тихою рекой

И бело-розовый, в ней отраженный

Напротив сельский храм над крутизной.

Сад незатейливый, но благовонный,

Над цветом липы пчел гудящий рой;

И перед домом луг с двумя прудами,

И островки с густыми тополями…

 

Работал К. Р. не только за письменным столом, он умел обдумывать стихи и во время прогулок. «Пошел в наш парк, – пишет он, – и тут мне удалась вторая октава новой элегии»; «Катаясь более 2-х часов на байдарке, в уме исправлял готовую элегию»… То же происходило и в дальних походах, как, например, 21 августа, когда К. Р. с сыновьями поехали верхом, – конюх Чернышев показывал дорогу. Они хотели проехать к устью Рузы, впадающей в Москву-реку. «Погода была прекрасная, местность живописная, – пишет К. Р. – Поехали на Синюхово, Солодово, Шульгино, Курово, погост Лужки, откуда идет каменная дорога через Демитково, Леньково, Ракитино до самого уездного городишки Рузы. Там свернули с большой дороги на Старую Рузу вправо и ехали через деревни Теряево, Лебехино, Городилово и Воробьево. Переправились вброд через Рузу на ее правый берег у Окулова, в какой-нибудь версте от устья. На левом берегу Москвы-реки поели провизию, взятую с собою у деревни Тимофеевки. Назад ехали другой дорогой, правым берегом Рузы, но далеко от реки, деревнями Бараново, Ново-Николаево, Тишино, Жолобово, Никулькино. Через реку на наш берег перебрались у Толбухина. Выехали в 9 утра, вернулись в 7 вечера. Сделали около 90 верст».

В Павловск возвратились 31 августа. В сентябре и октябре снова разъезды по городам. С 28 октября до 3 ноября – в Москве, в декабре – в Полоцке и Киеве.

29 ноября К. Р. пишет: «Побывал у вдовы покойного вице-президента Академии наук, Леонида Николаевича Майкова, Александры Алексеевны, рожденной Трескиной. Она с незамужней пожилой сестрой Ольгой Алек сеевной живет уже не на Васильевском о-ве, а на Мал. Мастерской, 3. Давно не был у нее. Но мы переписывались. И теперь поехал к ней, чтобы просить подобно тому, как было при печатании «Гамлета» и последнего издания моих стихотворений, и впредь прочитывать корректуры будущего 4-го выпуска. Алфавитный указатель имен и библиографический для «Гамлета» она взяла на себя. Я спросил, не может ли она указать мне лицо, которому можно было бы поручить составление таких же указателей и к «Ифигении». Александра Алексеевна вызвалась сама это сделать».

Дети становились все старше. 20 декабря 1910 года исполнилось 20 лет Князю Кон стан тину Константиновичу младшему, од ному из будущих святых новомучеников. «Дожили до совершеннолетия нашего Кости, – пишет в этот день К. Р. – Поутру он приехал из города и вошел ко мне, держа за руку свою крестницу и любимицу Веру. Перед молебном дали ему подарки. На столе в нашей маленькой столовой, в окне красовался сладкий пирог с воткнутыми в него 20-ю восковыми свечами и 21-й свечой жизни. Поздравлять его съехалось человек 60. Это были все домашние, служащие и служившие, несколько измайловцев. Мы – семья – были в обыкновенной форме. Митя оказал особое внимание и оделся в измайловский мундир. В церкви соборне служили молебен архимандриты Михаил и Макарий, оба здешние священники, и иеромонах Сергий».

После Рождественских праздников К. Р. принял решение составить духовное завещание. «Лишь после этого, – пишет он 26 декабря, – можно будет отдаться исправлению «Мессинской невесты» и переводу «Макбета»».

И вот конец года. 30 декабря: «Утром ходил дважды гулять, перед кофе и завтраком. Маленький мороз, туман, шел снег немного. В кармане была у меня с собой бумажка со списанным стихотворением Мюссе, и я продолжал переводить. На второй прогулке встретился в Старой Сильвии с женой, и она, заметив, что я сочиняю, оставила меня продолжать прогулку одному. После завтрака записал перевод, уже законченный и, как мне кажется, удачный. 1910 год был благоприятен для моего творчества: в январе написал одно стихотворение, в феврале – два, в марте – одно, в мае – одно, в июне – одно, в августе – одно, в октябре – одно и в декабре – два, итого за весь год десять стихотворений. Такового обилия давно не бывало. Думаю, что приписать это надо значительному сокращению бумаг благодаря переименованию меня в Генерал-инспектора».

Осташево

 

Люблю тебя, приют уединенный!

Старинный дом над тихою рекой

И бело-розовый, в ней отраженный

Напротив сельский храм над крутизной.

Сад незатейливый, но благовонный,

Над цветом липы пчел гудящий рой;

И перед домом луг с двумя прудами,

И островки с густыми тополями.

 

 

Люблю забраться в лес, поглубже в тень;

Там, после солнцем залитого сада,

Засушным летом, в яркий знойный день

И тишина, и сумрак, и прохлада…

Люблю присесть на мхом обросший пень:

Среди зеленой тьмы что за отрада,

Когда в глаза сверкнет из-за дерев

Река, зеркальной гладью заблестев!

 

 

Под ельника мохнатыми ветвями

Таинственный, суровый полумрак.

Ковер опавшей хвои под ногами;

Она мягка и заглушает шаг.

А дальше манит белыми стволами

К себе веселый, светлый березняк

С кудрявою, сквозистою листвою

И сочною, росистою травою.

Схожу в овраг. Оттуда вверх ведет

Ступенями тропа на холм лесистый;

Над нею старых елей мрачный свод

Навис, непроницаемый, ветвистый,

И потайной пробился в чаще ход.

Там аромат обдаст меня смолистый.

В густой тени алеет мухомор,

И белый гриб украдкой дразнит взор.

 

 

Другой овраг. Вот мост желтеет новый.

С него взберусь опять на холм другой,

И прихожу, минуя бор сосновый,

К отвесному обрыву над рекой.

Мне видны здесь: отлив ее свинцовый,

Далекий бег и заворот крутой.

Простор, и гладь, и ширь, и зелень луга

Прибрежного напротив полукруга.

 

 

А вдалеке на берегу наш дом

С колоннами, классическим фронтоном,

Широкой лестницей перед крыльцом,

Двумя рядами окон и балконом.

Смеркается. Малиновым огнем

Река горит под алым небосклоном.

Уж огонек между колонн в окне

Из комнаты моей сияет мне.

 

 

Домой, где ждет пленительный, любимый

За письменным столом вседневный труд!

Домой, где мир царит невозмутимый,

Где тишина, и отдых, и уют!

Лишь маятник стучит неутомимый,

Твердя, что слишком скоро дни бегут…

О, как душа полна благодаренья

Судьбе за благодать уединенья!

 

К. Р. Осташево, 20 августа 1910

Жертва Богу

Жизнь и подвиг юного Князя Олега Константиновича Романова

Детские годы

Была поздняя осень. С моря неслись тучи, часто шли дожди и мокрый снег. Из окон Мраморного дворца, резиденции Великого Князя Константина Константиновича Романова, видна была широкая Нева, такая же темная, как и небо. В эту ненастную пору, 15 ноября 1892 года, у него родился сын, которого назвали Олегом. Крестили его 3 января 1893 года.

Восприемниками стали Императрица Мария Феодоровна и На след ник престола Цесаревич Николай Александрович. Отец младенца Константин Константинович был внуком Императора Николая Павловича. Позже, в 1912 году, Олег напишет отцу, что принадлежность к Царской Фамилии подвигает его на раздумья о том, как «сделать много добра Родине, не запятнать своего имени и быть во всех отношениях тем, чем должен быть русский князь». А еще через год Князь Олег запишет в дневнике как пример для подражания слова своего прадеда, Императора Николая I: «Мы должны высоко нести свой стяг, должны оправдать в глазах народа свое происхождение». Далее двадцатилетний Олег пишет: «Мне вспоминается крест, который мне подарили на совершеннолетие. Да, моя жизнь – не удовольствие, не развлечение, а крест». Вот как высоко понимал юноша из семьи, принадлежащей к Царствующему Дому Романовых, свое предназначение. «Боже, – записал он в дневнике 1914 года, – как мне хочется работать на благо России».

Отец князя Олега – Константин Константинович – был достойным представителем Дома Романовых, деятельным человеком. Должности его были самые хлопотные: он командовал Преображенским гвардейским пол ком, был президентом Императорской Академии наук, главным начальником военно-учебных заведений всей России и трудился на совесть. Был он также известным поэтом, печатавшим стихи под криптонимом «К. Р.» (Константин Романов). Его учителями и друзьями в литературе были Фет, Майков, Полонский. Имел он дружескую переписку и встречи с писателем Гончаровым, с композитором Чайковским. Князь также сочинял музыку – романсы и даже издавал их. Играл на фортепьяно, как опытный, много концертировавший музыкант. Понимал живопись и собирал картины. Особенно любил русских мастеров: Куинджи, Шишкина, Левитана. В Мраморном дворце и в летней резиденции – во дворце в Павловске – благодаря князю было собрано много редких и замечательных произведений искусства. И еще был он отец большого семейства: у него и жены его Великой Княгини Елизаветы Маврикиевны было шесть сыновей и три дочери, и родители сами много занимались их воспитанием. Великий Князь был истинно русским и православным человеком. В таком духе воспитывал он и детей своих.

Будучи маленькими, они, как и все дети, любили пошалить, порезвиться на природе, погулять в саду. В ненастное время детей не пускали погулять в сад. Им разрешалось играть во всех залах просторного дворца, смотреть в окна, и они многое замечали, не выходя на улицу.

Увидят они дворника, метущего листья или сгребающего лопатой снег, – и играют в дворника. Заметят на соседней крыше трубочиста – в трубочиста играют. Но самыми любимыми были у них игры в охотников. С игрушечными ружьями в руках они осторожно шли как бы по лесу по одному из темных залов, в разных местах которого припрятаны были игрушечные звери. Были у них игры и посложнее, например, в экспедицию Фритьофа Нансена на Северный полюс. Однако они занимались не только играми. Старшие дети жили отдельно от младших, имели других воспитателей и учителей, у младших была няня. Князя Олега первые месяцы нянчила старушка Варвара Михайловна, бывшая некогда няней его отца. Ее сменила Екатерина Федоровна Спиридонова – добрая и весьма образованная дама.

Первые уроки этой няни были простыми, но очень интересными. Она постоянно рассказывала ему о некоей вымышленной девочке Верочке. Как Верочка готовилась к Пасхе, что пекла и готовила, как ходила в церковь молиться, как переезжала весной на дачу, и что при этом брала с собой, и как проводила время там… Няня выдумывала всякие события и постепенно раскрывала перед Олегом мир, причем рассказы эти всегда были назидательны, учили добру, развивали любовь к Богу. Маленький князь любил эти рассказы, и душа его впитывала жадно все, о чем говорила ему эта добрая русская женщина. Летом вместе со всей семьей Олег переезжал в Павловск. С восторгом встречал он весть о переезде и там, в необозримом парке, на речке Славянке проводил блаженное лето в прогулках, играх, собирании цветов. Да и сам дворец здесь, в Павловске, хранивший множество реликвий Дома Романовых, предметов искусства, давал много доброго душам детей, видевших в этих комнатах и залах много прекрасного, гармоничного.

Константин Константинович сам рассказывал детям о разных картинах, гобеленах, вазах, скульптурах, которые были во дворце. Когда Олегу исполнилось шесть лет, няня его перешла к младшим детям, а для него был подобран штат учителей, так как настала пора учиться. К этому событию он пришел с некоторым знанием Закона Божия, пусть и в простом, приспособленном для детского понимания виде. Законоучителем тогда была для него все та же няня Екатерина Федоровна. И вот теперь настало время для изучения нескольких предметов: чтения и письма, арифметики – и различных начальных знаний. Чтение же было не только русское, но и церковнославянское. И, конечно, изучали Закон Божий. Это была маленькая школа для одного мальчика, но руководителем ее назначен был академик А. С. Лаппо-Данилевский, историк и археолог. Вот так серьезно относились к обучению детей в большой царской Семье, членами которой являлись Великие Князья. Занятий было много, за поведением следили строго. А еще ведь были и занятия музыкой. Олег начал играть на фортепьяно. Для развлечений оставалось все меньше времени.

Зимой 1899 года все дети в семье переболели коклюшем, а весной по предписанию врачей для укрепления здоровья их отправили в Швейцарию. Олег получил очень большое впечатление от этого путешествия. Он увидел альпийские горы с царствующим над ними, покрытым льдом Монбланом (что означает Белая гора), очень красивые озера, старинные крепости. Домой возвращались окрепшие, повеселевшие. Отдохнули после путешествия в Павловске, а осенью в Петербурге, в родном Мраморном дворце, приступили к учебным занятиям. В этом же году преподаватель русского языка для старших князей профессор Николай Карлович Кульман, филолог и историк русской литературы, начал свои «четверги» – литературные чтения. Допускались на них и младшие дети. Здесь в течение одного только 1900 года было прочитано вслух множество произведений русской классики, в частности «Записки охотника» Тургенева, «Детские годы Багрова-внука» Аксакова, сочинения Пушкина, Гоголя, Чехова, Короленко и других писателей. Чтения происходили в комнатах старшей сестры Олега – Татьяны. Дети собирались, рассаживались вокруг большого стола и радостно объявляли: «Мы слушаем! Мы слушаем!» В камине потрескивали дрова, было тепло, уютно. Профессор Кульман читал мастерски, дети слушали очень внимательно, часто не сдерживались и выражали свой восторг восклицаниями. Маленький Князь Олег казался всех серьезнее: слушал не шевелясь… Он как бы узнавал в прочитанном свой родной русский мир.

Константин Константинович, любивший русскую природу и воспевавший ее в стихах, давно желал повезти своих детей не в Павловск, не в Крым, где у него также было поместье, а в простую русскую деревню. И вот нашел он сдававшуюся внаем усадьбу в селе Нижние Прыски, находившемся близ Оптиной пустыни. Великий Князь побывал в 1887 году в этой обители и беседовал в скиту со старцем Амвросием, а в дальнейшем переписывался с ним и другими старцами. Ему хотелось, чтобы и дети его могли побывать в Оптиной пустыни – в монастыре и в скиту, помолиться на службах, посмотреть на монастырский быт. В мае 1901 года Великий Князь привез в Прыски всю семью. Дом был большой, удобный, с большим парком, неподалеку от него находились церковь Преображения Господня, лес, река Жиздра, крестьянские избы. Отсюда хорошо виден монастырь с белой стройной колокольней… Позади него стеной стоит вековой сосновый бор.

В первые же дни по прибытии в Нижние Прыски Великий Князь Константин Константинович повез детей в Оптину пустынь. В течение лета они побывали здесь несколько раз, ездили туда отец и сын верхом, мать с дочерьми в коляске. Детям дали некоторую свободу. Им сшили простые ситцевые рубашки. Даже изволили ходить босиком. Погода была на редкость благодатная. Дети познакомились с крестьянскими мальчиками, стали ходить с ними в лес, бывали в поле, на сенокосе, где трудились крестьяне. Они загорели, стали общительными. К ним очень по-доброму отнеслись в селе и взрослые и дети. Олег почувствовал себя здесь как дома. Он был счастлив: сколько нового, прекрасного!

Лучшими его друзьями стали деревенские отроки Гришка и Капитошка (как те себя отрекомендовали). Они были проводниками для всей княжеской семьи во время походов в лес и в плавании на лодках. Тогда на долгих привалах собирали они грибы, весело трещал костер на берегу реки. Можно было искупаться в теплой воде. Заходил Олег в крестьянские избы, видел простой и бедный быт, и он даже нравился ему: все простое – стол, посуда, лавки… В красном углу иконы. Олег начал учиться верховой езде. Случалось, падал с лошади, но верховая езда полюбилась ему на всю жизнь. Очень скоро он стал умелым ездоком.

Встречать Великого Князя в монастырях полагалось с особенной торжественностью и при колокольном звоне, но Великий Князь Константин Константинович попросил настоятеля не делать этого. Поэтому торжественных встреч не было, но в колокола все же звонили. Олег с удовольствием стоял на оптинских службах, видел монашеский постриг. Старец Иосиф благословлял его, как и всех членов семьи.

Несколько раз посетили они Шамординский монастырь. Игуменьей там была мать Евфросиния, слепая, но весьма деятельная (она ослепла еще при жизни старца Амвросия, но он не благословил ее оставлять настоятельство). В первое их посещение слепая игуменья попросила осторожно потрогать руками лица Великого Князя и его детей. Константин Константинович разрешил. Так она «увидела» их. В дальнейшем она приезжала погостить в Нижние Прыски. Олег и его братья помогали ей выбраться из тележки, подняться по лестнице и войти в дом.

Матушка Евфросиния была весьма мудрой старицей, поэтому беседа ее увлекала не только детей, но и их родителей. По ее совету Великая Княгиня Елизавета Маврикиевна завела на свои средства детские ясли в ближайших от Прысков деревнях. Крестьяне стали во время полевых работ относить в эти ясли своих младенцев, когда их не с кем было оставить дома.

В сентябре Великий Князь перевез семью в Петербург. Лето кончилось. Начался очередной год занятий. Князь Олег был очень внимателен на уроках. Один из преподавателей впоследствии рассказал: «Помню его сидящим за учебным столиком; взоры устремлены прямо в глаза учителю. Время от времени появляются у него на лбу весьма заметные складки: это Олег Константинович особенно усердно трудился над разрешением какого-нибудь вопроса. И вот он начинает волноваться… Учитель приходит на помощь. На полпути их мысли встречаются – и как бы само собой получается приятная развязка запутанного вопроса. Глазенки смеются от восторга, все личико сияет: сам выпутался!»

14 мая 1903 года Князь Олег был зачислен в списки кадетов в 1 класс Полоцкого корпуса. Экзамен же ему пришлось держать не там, а дома, так как он проболел всю весну воспалением легких. Решено было его учение проводить не в Полоцке, а в Петербурге. Он был очень рад, когда директор корпуса от имени кадет и педагогов прислал ему погоны. Он почувствовал себя воином, надел кадетскую форму и стал весьма дорожить ею.

Отрочество

С одиннадцати лет Олег уже очень серьезно относился к своей духовной жизни, к делу своего вечного спасения. Он вел дневник, в котором старался отметить свои недостатки. К одной из тетрадей он взял эпиграфом слова только что прославленного тогда преподобного Серафима, Саровского чудотворца. «Каждодневно выметай свою избу, да хорошим веником». Вот что, например, заметил за собой 31 октября 1903 года: «Привередничал. Подлизывался. Сердился… Плакал. Был недоволен, что не дают кофе». Спустя два года записи стали глубже. «У меня очень неприятная вещь: я почти не могу молиться, – пишет он в начале 1905 года. – Мне очень трудно. Я вдумываюсь, и очень трудно вдуматься, и повторяю одно слово или фразу несколько раз. Это у меня отнимает много времени, я раздражаюсь и устаю… В некоторых случаях бывает так тяжело. Душа у меня в грехах, я обдумал некоторые вещи во время болезни. Молиться надо: хорошо, что спохватился, а то было бы поздно».

Вот еще запись того времени: «Я слишком о себе высокого мнения. Гордым быть нехорошо. Я напишу тут, что я про себя думаю. Я умный, по душе хороший мальчик, но слишком о себе высокого мнения. У меня талант писать сочинения, талант к музыке, талант к рисованию. Иногда я сам себя обманываю, и даже часто. Я иногда закрываю себе руками правду. Я нервный, вспыльчивый, самолюбивый, часто бываю дерзок от вспыльчивости. Я эгоист. Я сердит иногда из-за совсем маленького пустяка. Хочется быть хорошим. У меня есть совесть. Она меня спасает. Я должен ее любить, слушаться, а между тем я часто ее заглушаю. Можно заглушить совесть навеки. Это очень легко. Но без совести человек пропал. Надо прислушиваться к ней».

22 мая 1905 года в дневник занесено следующее: «Я однажды лежал вечером в кровати и прочитал все заповеди Ветхого и Нового Заветов, подумал о моей жизни: могу ли я наследовать Царствие Небесное? И когда я прочитал вторую заповедь Ветхого Завета «Не сотвори себе кумира», то подумал, что верховая езда – мой кумир, я весь день думаю, будет ли верховая езда, а душу забываю. Я должен заботиться о своей душе. Я должен о ней думать и готовить к Страшному Суду. А я о ней так мало думаю. Можно думать и о верховой езде, но не надо этим злоупотреблять и забывать душу».

«Вспоминаю молитву Ефрема Сирина, – размышляет Князь Олег. – Если бы люди исполняли эту молитву! Мы молимся, чтобы Господь избавил нас от лености, а я что делаю? Лень идти на уроки и приготовлять их; лень скоро мыться, лень идти на отдых.

«Уныние» – сразу, как получу наказание, всегда уныние.

«Любоначалие» – всегда приятно покричать. Никогда Игоря не пускаю командовать.

«Целомудрие и смиренномудрие» – разве я целомудрен? Разве я смиренен? Разве я всегда добрый? Разве я всегда хороший? Разве я не бываю невежлив? Разве я не люблю поважничать?»

Очень близко к сердцу принимал Князь Олег события, связанные с русско-японской войной. Тогдашний воспитатель его вспоминал: «Военные неудачи русских войск с самого начала наполняли сердце Олега Константиновича такой искренней тревогой, что он временами терял свое спокойствие: не спал по ночам и бывал апатичен на занятиях. Лишь уменье владеть собой скрывало его душевное беспокойство от постороннего глаза, но тот, кто близко стоял к этому двенадцатилетнему горячему патриоту, видел, как тяжко он переживал неудачи своей дорогой Родины. «Бедный Государь, бедная Россия», – покачивая головой, говорил Его Высочество, когда дальневосточные телеграммы приносили нам известия одно печальнее другого».

«Сегодня за завтраком, – пишет в дневнике Князь Олег, – говорили, что в Порт-Артуре осталось только 10 000 войск, что Порт-Артур не выдержит. В 6 часов вечера я заперся в комнате и стал просить Всевышнего о помощи Порт-Артуру. Потом я взял молитвенник, хотел по нему прочитать молитвы и подумал: я открою, не ища, молитвы, какие попадутся, – те и прочту. Может быть, будут как раз те, которые на войну, – это воля Бога. Разворачиваю молитвенник – попадаются молитвы на войну».

Князь Олег не только молился, но и собирал для солдат посылки, в которые всегда клал и собственноручно изготовленные предметы. Иногда в ответ приходили солдатские письма. Воины благодарили его, делились своими чувствами, понемногу, кто как мог, описывали свои военные дела.

Каникулы 1904 года Князь Олег провел в подмосковном имении Осташево, расположенном на берегу реки Рузы: оно было только что приобретено Великим Князем Константином Константиновичем. Там был усадебный дом с обширным парком. Из окон открывался дивный вид на леса и крестьянские селения. Здесь, как и в Нижних Прысках возле Оптиной пустыни, началась для детей летняя деревенская жизнь, в которой был не только отдых, но и труд. Олег пишет матери: «Гребем, косим и возим сено. Познакомились со многими крестьянами и крестьянками. Одна баба мне сказала: «Дай Бог нам с вами лучше знаться, чем все время ругаться!» В письме из Осташева Князь Олег упоминает «пастушка Павлушу», «доброго дядю Егора», «смешную тетку Анисью» и много других лиц из деревенского мира, где к нему отнеслись с большой любовью. Крестьяне видели, что у него интерес к ним не поверхностный, а глубоко сердечный.

30 июля получена была телеграмма о рождении Наследника Цесаревича Алексия (будущего святого Царственного мученика). Князь Олег со всей семьей выехал в Петергоф на крестины, которые состоялись 11 августа. Это событие происходило в очень торжественной и праздничной обстановке. В храме князь Олег стоял рядом с Великой Княгиней Елисаветой Феодоровной (будущей преподобномученицей). В Петергофе Князь Олег простудился, а так как он недавно перенес воспаление легких, то его не пустили в Осташево и отправили в Крым на отдых, в царский дворец Ливадия. Пробыл он там всю зиму, живя по строгому режиму: уроки, физические упражнения, пешие прогулки в горах. Занимались с ним педагоги из ялтинской гимназии. Учился он с охотой, с обычным своим вниманием. В Крыму здоровье его укрепилось.

Был тогда один момент, когда ему стало очень тягостно. Пришло известие о падении Порт-Артура. Положив голову на обе руки, Олег горько заплакал. «Бедный, бедный Порт-Артур!» – повторял он и долго не мог успокоиться. Он записал в дневнике: «До чего мы дожили! Стессель сдал Порт-Артур. Не было возможности держаться… Да, много героев пало под Порт-Артуром. Кто во всем виноват? Русская халатность. Мы, русские, живем «на авось». Это «авось» нас делает виноватыми».

Смутная обстановка 1905 года также отразилась в дневнике князя: «В Петербурге был бунт, в Москве на окраинах города были беспорядки. 4-го убили дядю Сергея. Бедный! Мама пишет ужасные подробности и что мы в нем потеряли истинного друга… Бедный дядя! Когда же наконец люди не будут убивать друг друга, а жить дружно, мирно? Только тогда, когда любить станут Отчизну и друг друга. О, если бы это было!» Дядя – это Великий Князь Сергей Александрович, супруг Великой Княгини Елисаветы Феодоровны, с 1891 года бывший московским генерал-губернатором. Он был убит в Москве террористом.

И вот снова – милая деревня. В мае 1905 года князь Олег приехал в Осташево, где уже находилась вся семья. Была здесь и «тетя Оля» – сестра Великого Князя Константина Константиновича – королева Греции. Начались пикники в лесу, поездки по Рузе в лодках, разжигание костров. Один из участников этих прогулок вспоминал: «Длинной вереницей растянулись участники экскурсии по склону от дома к реке: у кого в руках узелок с провизией, у кого щепки, самоварная труба, различная посуда. На реке идет посадка в лодки и звонкие детские голоса говорят о переживаемом удовольствии. За спором и криком кто-нибудь угодит уже по колено в воду, другой уронит весло, третий не может найти себе места…» Этим летом среди других книг Олег читал биографический очерк Авенариуса «Юношеские годы Пушкина» и сочинения великого русской поэта. С этого времени вспыхнула в нем настоящая любовь к Пушкину. Князь Олег начал собирать все, что было написано о поэте, задумал и сам написать о нем. Подражая Пушкину, князь начал сочинять стихи.

Воспитатели юного князя в своих воспоминаниях неизменно отмечали его глубокую веру. Он любил бывать в храме, благоговейно выстаивал церковные службы и нередко принимал участие в Богослужении. «Это участие выражалось, – пишет современник, – в выносе свечи, аналоя, чтении шестопсалмия и Апостола. Его звонкий, отчетливый голос, выразительное и ясное произношение слов шестопсалмия невольно заставляли молящихся вслушиваться в эти прекрасные тексты и вдумываться в их глубокий смысл».

Князь Олег имел истинно христианскую добрую душу. Он всегда оказывал человеку посильную помощь. Был случай, когда в Павловске князь получил письмо из деревни Нижние Прыски от знакомого ему крестьянского отрока Капитона, который откровенно обрисовал князю бедственное положение своей семьи, полное отсутствие всяких средств и наступивший голод. Князь Олег так и встрепенулся! Стал собирать свои карманные сбережения, а некоторую сумму для этого случая отпустила ему контора Двора.

Помощь была отправлена на другой же день. Юный князь не забыл этого курносого Капитошки в картузе со сломанным козырьком. Отправив деньги и письмо, он всей душой почувствовал, что совершил настоящее богоугодное дело, и был счастлив.

Следующим летом опять была деревня, но несколько иного склада, другая. Великая Княгиня Елисавета Феодоровна пригласила семью Константина Константиновича в свое подмосковное имение Ильинское. Здесь, как и в Осташеве, были и усадебный дом, и парк, а вдоль Москвы-реки вытянулось большое село. Место очень красивое. На краю села Великая Княгиня устроила на свои средства лазарет для раненых солдат, которых во множестве привозили из Маньчжурии. Княгиня сама вместе с сестрами милосердия ухаживала за ними, присутствуя в лазарете ежедневно. Князь Олег, побывав там, стал каждый раз ходить туда с Елисаветой Феодоровной. Ему не хотелось проводить в лазарете время просто так, и он предложил свои услуги по уходу за ранеными. И со временем начал помогать хирургу при наложении повязок, подаче лекарств, измерении температуры. Поначалу окровавленные тампоны приводили его в ужас, князь едва не падал в обморок. Однако он крепился, не показывая и виду, что ему плохо. Стиснув зубы, Олег стал воспитывать себя, и скоро вид крови перестал действовать на его нервы. «Ведь я военный, – говорил он себе. – И уж чего-чего, а крови-то я не должен бояться».

Стараясь быть как можно более полезным для раненых, Князь Олег начал читать вслух рассказы и повести Гоголя, Тургенева, «Капитанскую дочку» Пушкина и другие хорошие сочинения. Часто расспрашивал он солдат о сражениях, в которых они были ранены. Те не скупились на воинственные детали, описывая ад кромешный со свистом пуль и разрывами снарядов. Глаза Олега загорались, «И ты не испугался?» – спрашивал он. «Нет!» – отвечал солдат. «Молодец, брат!» – восклицал юный Князь.

В день престольного праздника, 20 июля, в Ильинском (а село так называлось по храму святого пророка Илии) устроена была традиционная ярмарка. Множество палаток, балаганов и возов выстроилось по кругу у Москвы-реки. Весело завертелись расписные карусели, раздались бодрые призывы мороженщиков и квасников, петрушечников и продавцов конфет. Всюду сновали мальчишки… Великая Княгиня пришла сюда с Князем Олегом и его братьями, чтобы обойти ярмарку и показать им все подробности. Долго пришлось им ходить, так как были остановки: хотелось и слепых гусляров послушать, и на клоунов взглянуть, и посмотреть, что продают в лавках. Елисавета Феодоровна на этих ярмарках нарочно обходила все лавки и в каждой что-нибудь покупала, веля отнести в барский дом.

Князь Олег удивлялся разнообразию товаров. Разговаривал с торговцами, прибывшими сюда из ближних сел, из Ростова Великого, Костромы и Ярославля и, конечно, из Москвы. Он слушал их бойкие речи, наблюдал, как они обходятся с покупателями. Сколько такта и живости проявляли они! А ведь все это были простые мужики. У книжного киоска толпился народ. Тут продавались календари, копеечные жития святых, иконки, а также такие задорные книжки, как «Жених в чернилах, невеста во щах» – лубочные рассказики, писанные полуграмотным языком неведомо кем.

Вскоре Князю Олегу представилась возможность увидеть Россию и пошире. В июне 1908 года он со всей семьей совершил поездку по Волге от Твери до Нижнего Новгорода, а потом по железной дороге от Нижнего через Владимир и Суздаль в Москву. «Путешествие произвело на Князя Олега глубокое впечатление, – пишет современник. – Вся старая Русь глянула ему в глаза, пленив его воображение религиозностью и разнообразием. Учитель истории, сопровождавший высоких путешественников, рассказывал, что его поразила неистощимая любознательность и хорошая подготовка Князя Олега – как историческая, так и художественная. Все останавливало внимание юного путешественника: местные святыни, стенопись, резьба старинных иконостасов. Особенно тщательно был осмотрен Ростовский кремль, с его башнями и длинными переходами, с его обширным музеем, и романовские палаты в костромском Ипатьевском монастыре».

О старине Князь Олег расспрашивал учителя особенно во Владимире. Когда поезд солнечным утром стоял в виду города на возвышенном месте, он, с восторгом глядя на золоченые главы соборов и высокие валы, допытывался: «С какой стороны подступили татары Батыя? Где они пробили стену? Каковы были древние укрепления Владимира?» – Вопросы так и сыпались, учитель едва успевал отвечать.

Потом осматривали Успенский собор, поднимались на хоры, где пытались спастись от татар княжеская семья и некоторые знатные граждане и где они были задушены дымом от разведенных татарами внутри храма костров. Спустившись оттуда, Олег встал на колени у гроба великокняжеского семейства и долго молился в полумраке при мерцающей лампаде. Потом он подошел к раке Великого Князя Владимирского Георгия Всеволодовича и припал головой к ней. Очевидно, события древности так живо вообразились ему, что он как бы увидел в том времени и самого себя.

В 1909 году Князь Олег с братом Игорем в сопровождении генерала Ермолинского посетили Новгород, где осмотрели древние святыни, молились в храме святой Софии, побывали в древнем Юрьевском и Хутынском монастырях. Большое впечатление произвел на Князя Олега юрьевский скит Перынь, приютившийся на живописном тихом островке… Отсюда поехали в бывшее имение графа Аракчеева Грузино, расположенное на берегу Волхова, а затем в бывшее имение поэта Державина Званка, где, по завещанию его вдовы, был основан девичий монастырь.

Спустя месяц после этого Князья Олег и Игорь поехали с отцом на торжества, устроенные по случаю двухсотлетия Полтавского сражения. Во время этой поездки они перечитывали «Полтаву» Пушкина, выучивая отрывки наизусть. После полтавского праздника посетили Диканьку, связанную с именем любимого ими Гоголя. На обратном пути побывали в Троице-Сергиевой Лавре и Воскресенском монастыре (Новом Иерусалиме). В монастырях Князь Олег чувствовал себя монахом, старался вжиться в такое душевное состояние, когда для человека главным в жизни становится покаяние и молитва. Там он стремился по возможности уедининиться, усердно молился и прикладывался к иконам и святым мощам. Отрок долго стоял на коленях у раки преподобного Сергия. Отец терпеливо ждал, не тревожа его.

В 1910 году Князь Олег закончил седьмой класс Кадетского корпуса. Для того чтобы стать офицером, надо было ехать в Полоцк и уже непосредственно в стенах корпуса проучиться еще два года. Однако Князь, с той поры как увлекся Пушкиным, мечтал о поступлении в Лицей, который раньше был в Царском Селе, а потом переместился в Петербург. Князь подал прошение Государю, но в мае должен был все же поехать в Полоцк на выпускные экзамены. Он и сдал их блестяще, удивив всех преподавателей глубиной и разнообразием своих знаний, которые значительно превышали программу корпуса. К этой поездке относится одно замечательное событие, свидетелем которого стал Князь Олег. 2 мая состоялось перенесение мощей преподобной Евфросинии Полоцкой из Киева в Спасский монастырь города Полоцка. Это было грандиозное торжество, собравшее многие тысячи людей. Здесь среди богомольцев находились Великий Князь Константин Константинович и Великая Княгиня Елисавета Феодоровна. Князь Олег, узнав, что по молитвам к святой Евфросинии одна тяжко больная монахиня исцелилась, бросился в Спасский монастырь искать ее, чтобы расспросить о чуде, но, к своему сожалению, ее не застал. Здесь, в Полоцке, получил он известие о том, что Государь разрешил ему поступать в Лицей и носить лицейский мундир. Юный Князь был счастлив несказанно.

Августейший лицеист

Впервые среди воспитанников Лицея появился представитель Императорского Дома, хотя в свое время это учебное заведение задумано было Императором Александром I для того, чтобы в нем учились вместе с наиболее родовитыми дворянами его младшие братья Николай (впоследствии Император Николай I) и Михаил. В силу разных причин этого не случилось, так что Князь Олег оказался первым из Царствующего Дома Романовых, поступившим в гражданское училище. Перед началом учения в Лицее Князь Олег, снова с младшим братом Игорем и в сопровождении генерала Ермолинского, отправился в заграничное путешествие по маршруту: Одесса, Константинополь, София, Казанлык, гора Св. Николая, Плевна, опять София, Белград, Триест, Каттаро, Цетинье – и затем обратно в Россию через Мюнхен и Берлин. Маршрут этот говорит о многом: ведь тут в основном славянские земли и воспоминания о героической Балканской войне. И рядом с этим – православные святыни Царьграда. В этом путешествии он увидел переделанный в мечеть храм святой Софии. «Невольно переносишься в те времена величественной Византии, – пишет Князь Олег в дневнике, – когда тут шло торжественное Богослужение и пел громадный, великолепный хор… Стены варварски замазаны. Наверху, по четырем углам, висят большие зеленые щиты с золотыми надписями из Корана… направо и налево есть еще ходы с остатками фресок. Я снял с храма две фотографии. Он производит сильное впечатление». Зато никакого впечатления не оставило посещение султана, сделанное по требованию дипломатического этикета. «Кофе был отлично сварен» – вот и все, что отметил Князь Олег по этому поводу.

Далее была Болгария и места, политые русской кровью в войне за освобождение братьев-славян. Князь Олег, как всегда, много расспрашивал – и события Балканской войны оживали перед его глазами. Не все, что он встречал, ему нравилось. Так, увидев в одном месте «памятник» в виде пирамиды, составленной из черепов русских воинов, носивших на себе следы турецких пуль и сабель, он побледнел и с гневом, не смущаясь присутствием болгар, сказал: «Это безобразие! Героев надо похоронить. У нас бы так не сделали».

После поездки в Цетинье, столицу Черно го рии, Князь Олег простудился и домой возвращался полубольным. Эта простуда имела неприятные последствия. Воспалительный процесс долго не проходил, несмотря на помощь опытных врачей. Олега огорчало, что ему до выздоровления не разрешили посещать Лицей. А ему предстояло держать там вступительные экзамены. Потом предполагалось учиться дома, в Павловске, куда, впрочем, намечалось приглашать именно лицейских профессоров. Он должен был и зиму проводить в Павловске, так как Петербург признан был врачами в данное время вредным для его легких. Ему было обещано, что, как только пропадут хрипы в легких, ему разрешат ездить из Павловска в Лицей раз или два в неделю.

И вот пришло время: юный Князь надел лицейский мундир и поехал в Лицей. Экзамены сдал легко. Любознательность его не угасала. Он начал заниматься. Ни минуты не проходило у него впустую: всегда с книгой, за выписками, за конспектированием.

С 1910 года в Павловском дворце начались «субботники» – литературно-музыкальные вечера, на которые был приглашен и Великий Князь Константин Константинович. Участников набралось до сорока человек. Каждый что-нибудь декламировал, играл на фортепьяно или другом инструменте. Князь Олег прекрасно читал стихи Пушкина и почти профессионально играл на фортепьяно, не избегая самых сложных произведений. В одном из писем того времени он говорит: «Все, что касается музыки, народных песен, в особенности русской музыки и русской народной песни, меня очень интересует».

Один из участников «субботников» вспоминает: «Мы много говорили в тот вечер о музыке, и я убедился в том, что Князь Олег в душе – большой музыкант. Он любил в музыке не только самые звуки, вернее, последовательный ряд звуковых сочетаний; его привлекал самый процесс творчества, он искал идею того или иного произведения, и меня поразило его прекрасное знание музыкальной литературы… Как глубоко художественная натура, Князь Олег не мог позволить себе заниматься искусством кое-как, он называл такое отношение кощунством». «Когда я чувствую себя несчастным, – говорил князь Олег, – сажусь за рояль и обо всем забываю. Как жаль, что у меня столько всяких обязанностей, что я не могу отдаться музыке всецело!»

Эта художественность натуры Князя Олега выразилась и в рисовании. Он легко и быстро работал акварелью, запечатлевая то любимый осташевский или павловский пейзаж, то уголок собственного кабинета. Его учитель рисования вспоминал: «Головы, уголки зал, натюрморт были объектами его работ, но более всего Олег Константинович любил пейзаж: восторгался золотистыми красками осени, зеленовато-фиолетовым колоритом весны или солнечным светом зимних картин; любовался с вышки дворца красивым изгибом дорожки, реки, опушкою леса, обрывом или же уходящими далями».

Что же касается наук, то лицейские профессора отмечали, что знания и работоспособность Князя Олега Константиновича были обширны. Он никогда не ограничивался программой, а требовал более широких сведений, добывал книги и справочники, до предела разворачивая каждый вопрос.

Князю Олегу приятно было учиться в пушкинском Лицее. В преддверии его столетнего юбилея (он основан был в 1811 году) Олег стал думать, какой подарок сделать этому учебному заведению. И вот пришла очень счастливая мысль – факсимильно издать рукописи Пушкина, ту их часть, что хранилась в Лицее. Издать изысканно, красиво, передать текст, а также особенности цвета и бумаги рукописей с максимальной точностью. По просьбе князя Царский Двор отпустил ему на это средства. К работе над книгой он привлек пушкинистов В. И. Саитова и П. Е. Щеголева, а также своего учителя литературы профессора Н. К. Кульмана. Была выбрана типография «Голике и Вильборг», постоянно выполнявшая дворцовые заказы.

Когда Саитов прислал Олегу Константиновичу в подарок автограф Пушкина, Князь ответил: «Не знаю как выразить вам мою радость, восторг и самую горячую благодарность за ваш неоценимый подарок. Он удесятерит мою любовь к Пушкину».

Уже начав работу, Князь Олег решил не ограничиваться изданием только лицейских рукописей – он стал думать об издании факсимильным способом всех рукописей Пушкина. «Будь выполнен до конца этот замысел, – писал впоследствии Щеголев, – мы имели бы монументальное издание факсимиле подлинных рукописей поэта… Такой труд можно было бы сопоставить хотя бы с изданием факсимиле шекспировских рукописей или рукописей Леонардо да Винчи… Вышел только первый выпуск первой очереди – воспроизведение рукописей стихотворений Пушкина из Лицейского собрания. По этому выпуску можно судить, каким изысканно-образцовым должно было быть издание Князя Олега Константиновича. Оно удовлетворяет самым строгим требованиям и самым тонким вкусам».

7 января 1912 года Князь Олег преподнес экземпляр своего издания Государю Императору Николаю II. Около ста экземпляров было разослано членам Императорского Дома, сотрудникам и знакомым, а основная часть тиража была пожертвована Лицею.

Вскоре в печати появились положительные отзывы. Таким образом Олег Константинович выступил с успехом на издательском и редакторском поприще, да еще в таком трудном и редком случае.

В мае того же года Князь Олег вдвоем со своим учителем французского языка Бальи-Контом выехал во Францию. Это был второй приезд князя туда: семилетним ребенком он видел Париж, но мало что запомнил. Бальи-Конт показал ему «весь Париж» – магазины, антикварные лавки, публичные гуляния, сады, дворцы, памятные места и многое другое.

В Биаррице Князь Олег съехался с генералом Ермолинским, встречавшим его здесь, чтобы сопровождать в обратный путь. Это было у границ Испании. Они решили перейти Пиренеи – и вот перед ними открылась своеобразная, не похожая на Францию страна. Времени было мало, ехали быстро и поэтому лишь бегло взглянули на Севилью, Гренаду, Мадрид и Барселону. Добравшись до Португалии, осмотрели только Лиссабон. Из Испании Князь Олег пишет отцу: «У меня тоска по родине и Осташеву увеличивается с каждым днем».

14 июля он уже катил на тройке по проселочной дороге в Осташево. Это были прекрасные минуты его жизни, он испытывал настоящее блаженство, вдыхая свежий лесной воздух. В доме был у него свой уютно обставленный кабинет. В это лето он не только ходил по окрестностям, но и много сидел за письменным столом: он начал писать роман под названием «Влияния». В разных тетрадях он делал наброски, и не только к этому роману, но и к рассказам из сельской жизни и к стихам. Продолжал вести дневник. Во всех его писаниях явственно проглядывал незаурядный литературный талант.

15 ноября 1912 года в Мраморном дворце было отпраздновано совершеннолетие Князя Олега Константиновича. «День моего совершеннолетия – писал он отцу, – был одним из самых радостных дней моей жизни: твои и мамины подарки, чудный молебен, завтрак со всеми старыми и наличными служащими Мраморного и Павловского дворцов, икона, которой благословил меня митрополит Флавиан, икона от служащих, икона от прислуги, картина Шишкина, которую мне подарили братья… Телеграмма от Государя – все это меня так радовало и трогало, что и сказать трудно. Я получил много приветствий и милых поздравлений».

В связи с этим днем он пишет: «Вообще я довольно много думал, думаю и, дай Бог, всегда буду думать о том, как мне лучше достигнуть моей цели – сделать много добра Родине, не запятнать своего имени и быть во всех отношениях тем, чем должен быть русский князь. Я стараюсь всеми силами бороться со своими недостатками и их в себе подмечать».

В начале декабря Князь Олег вернулся в Осташево, куда привез множество книг и тетрадей с выписками. Он должен был здесь трудиться над выпускным лицейским сочинением «Феофан Прокопович как юрист». «Радуюсь и вместе с тем жалею, – пишет он из Осташева матери, – что вскоре оставлю Лицей, с которым так свыкся. Радуюсь потому, что пытка экзаменов и репетиций, пытка самая ужасная, пройдет. У меня все больше и больше укрепляется желание сдать государственные экзамены в Университете, только, конечно, не в этом году, а через несколько лет. Когда я кончу Лицей, то думаю серьезно заняться юридическими науками и добиться того, чтобы экзамены в Университете для меня ничего не значили. После них надо было бы добиться магистра и профессора… Иногда, кроме того, мне кажется, что я лучше бы сделал, если бы занялся исключительно литературой, что меня гораздо больше влечет. Тогда надо было бы сдавать экзамены по филологическому факультету. Это все планы и планы… Мне очень хочется работать и работать, но что делать, какая работа – вот вопросы, которые меня часто волнуют».

В конце февраля 1913 года начались выпускные экзамены в Лицее. Князь Олег опять обложился книгами и с шести часов утра сидел за письменным столом. Где-то уже к позднему вечеру он позволял себе выйти подышать свежим воздухом. В своем довольно обширном сочинении «Сцены из моей жизни» князь так описывает эту пору: «Наступила Страстная неделя Великого поста и неделя чудных Богослужений, время говения. На дворе весело сияло весеннее солнце, обращая снег в хрупкий лед. Везде журчали ручейки, поле чернело, появилось много проталин. По утрам однообразно гудели мерные удары великопостного колокола. Я опять начал «гореть» над ожиданием предстоящей исповеди, но теперь горел ровнее, спокойнее.

Жгучие вопросы, которые когда-то волновали, поулеглись, поуспокоились. Но зато появились другие вопросы, которые заставляли меня гореть вдвое-втрое сильнее обыкновенного. На Страстной предстояло сдать экзамен полицейского права. Сдан один из тех трудных экзаменов, которые мой друг называет «жупелами». Поспею ли приготовиться?..

Выучить в три дня 556 страниц – да это почти невозможно… А тут еще пришлось говение!.. Исповедоваться буду в среду, в день экзамена».

Перед экзаменом он пришел в храм. «Трое певчих, – писал он, – откашлявшись, начинают старательно выводить: «Да исправится…» Сперва это плохо удается… Стараешься не обращать на это внимания, вникнуть в слова молитвы, к которой так давно привык и которую так любишь! Я делаю земной поклон и долго остаюсь в этом положении. Я заметил, что так легче молиться… «Яко кадило пред Тобою, – поют певчие, – воздеяние руку моею…» Отчего-то мне вдруг рисуется кадило, которое на кольцах легкой, изящной цепочки повисло в воздухе… Из кадила густым туманом несется дым ладана, все выше и выше… но хочется, чтоб и моя молитва неслась так же непорочно, так же непосредственно к Престолу Всевышнего. «Положи, Господи, хранение устом моим…» – поют певчие, уже став на колени, а мне делается отчего-то так тепло, хорошо. На глаза навертываются слезы».

Олег Константинович окончил Лицей с серебряной медалью, а за выпускное сочинение об архиепископе Феофане Прокоповиче был награжден Пушкинской медалью, что князя особенно порадовало, так как эта награда давалась за художественные достоинства в сочинении.

Указами Государя Князь Олег Константинович был произведен в корнеты лейб-гвардии Гусарского полка и в титулярные советники, то есть получил сразу военный и гражданский чины. Но вслед за этими радостями Господь послал ему испытания. Только один раз успел он отдежурить по полку, как жестокий плеврит уложил его в постель. Он даже не смог присутствовать на лицейском торжественном акте. Князь Олег крепился изо всех сил и молился, чтобы не впасть в уныние, которое есть грех перед Господом.

Немного скрашивали его положение многочисленные поздравительные телеграммы, а также то, что Государь пожаловал ему знаки ордена святого Андрея Первозванного. В середине июня по настоянию врачей он выехал в Осташево.

В «Сценах из моей жизни» Князь Олег так описал свое приближение к Осташеву: «Ну, милые! – прикрикнул старый ямщик Иван на лошадей, и тройка понеслась… Галки, вороны, дотоле невозмутимо разгуливавшие по дороге, шумно отлетели в сторону.

Мужик, шедший навстречу, остановился, провожая глазами скачущих коней. Мелькнул направо трактир под названием «Стрельна» и еще несколько построек. За ними тянулась нарядная рощица, состоящая преимущественно из молодых берез, между стволами которых виднелась река – один из притоков Рузы. Но вот Иван стал придерживать лошадей.

Он осторожно завернул влево на бревенчатый мостик – экипаж два раза тряхнуло, и вслед за этим сразу прекратилось дребезжание коляски и звон копыт: мы очутились на проселочной дороге. Наступила невозмутимая тишина. В первый раз после упорной зимней работы и треволнений последних дней я вздохнул свободно. Вся грудь дышала и наслаждалась деревенским воздухом. «Вот, наконец, – думал я, – настала желанная минута. Трамваи, автомобили, телефоны – все, чем мы болеем в городе, все осталось позади. Ни гудков, ни звонков – ничего!

Экзамены, профессора, Лицей, полк, все волнения, все, все теперь позади, никто и ничто меня не догонит. Боже, как хорошо!..» Мы въезжали в наш лес. Налево стоял пограничный столб, мой старый приятель, увидеть который после долгой разлуки всегда так приятно. Я снял фуражку и перекрестился: «Слава Богу! Дома!»… Я бросился в свою комнату и оттуда на балкон, чтобы поскорее увидать мой любимый вид на реку. Вот она, вот она, красавица! Как тихо течет она между зелеными берегами, делая изгибы вправо и влево. А там, за ней, на холме, мирно спит деревня Жулино. Направо большой обрыв, покрытый елками, спускается к реке и как будто любуется своим отражением в ней. Дальше идут заливные луга, кое-где поросшие кустами, а там, за ними, виднеется лишь узенькая полоска Рузы, но уже не голубая, а темно-синяя на фоне подернутого дымкой леса. Тихо кругом, совсем тихо!»

Жертва Богу

В июне 1914 года Князь Олег был вызван из деревни в Петербург. Императорское Православное Палестинское общество, действительным членом которого он был, решило послать его в город Бари для быстрейшего решения некоторых дел, связанных с постройкой там русского храма и при нем странноприимного дома. 29 июня Князь выехал из Петербурга вдвоем с сыном генерала Ермолинского. Задержавшись ненадолго в Риме, они 3 июля прибыли в Бари. «Несмотря на страшную жару, – пишет современник, – и утомление от дороги, он немедленно внимательно осмотрел произведенные строительные работы, выслушал доклады архитектора и подрядчиков, а вечером назначил заседание строительной комиссии. В следующие дни Князь Олег работал с таким рвением, что не успевал пообедать, а на некоторых заседаниях строительной комиссии досиживал до четырех часов утра». Все вопросы наконец были приведены в ясность. Не забывал Князь и о молитве, понимая, что не будет никакого проку от его хлопот, если не поможет Господь, если за него не помолится у Престола Божия Матерь и святитель Николай Чудотворец. По утрам, когда бывала открыта нижняя церковь храма святителя Николая, Князь Олег вместе с богомольцами молился у раки великого чудотворца.

И вот Князь со своим спутником отправился в обратную дорогу. При проезде через Австрию они увидели картину полной мобилизации в войсках. Маршировали полки, тянулись орудия, гремела воинственная музыка. «Неужели война? – встревожился Олег. – Не с нами ли?» Скоро понял, что да – с Россией.

17 июля в Москве Олег Константинович доложил Барградскому комитету о результатах своей командировки, передал ему документы и отправился и Осташево, думая отдохнуть от путешествия, так как чувствовал большое утомление. Но не тут-то было… На следующий же день получил он телеграмму: «Мобилизация. Выезжай немедленно. Игорь».

19-го князь Олег прибыл в Петербург. Стал хлопотать о назначении в действующую армию, но его, по состоянию здоровья, не хотели оставлять в полку, который готовился в поход. И все же он добился назначения в полковой штаб. «Мы все, пять братьев, идем на войну со своими полками, – писал Олег. – Мне это страшно нравится, так как это показывает, что в трудную минуту Царская Семья держит себя на высоте положения. Пишу и подчеркиваю это, вовсе не желая хвастаться. Мне приятно, мне только радостно, что мы, Константиновичи, все впятером на войне». «20 июля, – пишет он в дневнике, – была нам объявлена Германией война. В тот же день приказано было собраться к трем с половиною часам в Зимнем дворце… Улицы все были запружены народом, который кричал при нашем проезде «Ура!» В Николаевском зале был отслужен молебен, прочитан манифест. «Ура» стояло страшное, я так кричал, что закашлялся. Во время молебна все присутствовавшие пели «Спаси, Господи…», а потом «Боже, Царя храни…». Когда Государь подъезжал к дворцу, вся толпа стала на колени… Все мы плакали от подъема чувств».

25 июля Гусарский полк прибыл к месту военных действий. Князь Олег, прикомандированный к штабу и обязанный заниматься бумагами, находил много случаев побывать под огнем. Так, 6 августа он участвовал в большом сражении под Каушеном. Вот где помогло ему его «чрезмерное», как ему казалось, увлечение верховой ездой! «Я очень доволен», – пишет он с фронта.

В начале августа наступление русских войск остановилось. В десятых числах сентября было предпринято новое. Русские подошли к германской границе. 11 сентября Князь Олег Константинович написал родителям письмо, которое стало последним. Вот оно почти полностью: «Не знаю, как и благодарить вас, наши милые, за все, что вы для нас делаете. Вы себе не можете представить, какая радость бывает у нас, когда привозят сюда посылки с теплыми вещами и с разной едой. Все моментально делится, потому что каждому стыдно забрать больше, чем другому. Офицеры трогательны… Мы живем надеждой, что на нашем фронте немцы скоро побегут, тогда дело пойдет к концу. Так хочется их разбить в пух и со спокойной совестью вернуться к вам. А иногда к вам очень тянет! Часто, сидя верхом, я вспоминаю вас и думаю, что вот теперь вы ужинаете, или что ты читаешь газету, или мама вышивает. Bсe это тут же поверяется взводному, который едет рядом. Взводный мечтает в это время о том, что Бог поможет разбить немцев, а потом скоро придет время, когда и он наконец увидит семью. Такие разговоры с солдатами происходят часто. Иногда очень хочется увидеть вас, побыть с вами! И теперь так сильно чувствую это и думаю и знаю, что вы так далеко, вспоминаете нас, стараетесь нам помочь.

Это очень нас всех ободряет… Были дни очень тяжелые. Одну ночь мы шли сплошь до утра, напролет. Солдаты засыпали на ходу. Я несколько раз совсем валился набок, но просыпался, к счастью, всегда вовремя. Самое неприятное – это дождь. Очень нужны бурки, которые греют больше, чем пальто… Все за это время сделались гораздо набожнее, чем раньше. К обедне или к всенощной ходят все. Церковь полна… Часто во время похода ложимся на землю, засыпаем минут на пять. Вдруг команда: «По коням!» Ничего не понимаешь, вскарабкиваешься на свою несчастную лошадь, которая, может быть, уже три дня не ела овса, и катишь дальше… Диана сделала подо мною около 1000 верст по Германии. Молитесь за нас! Да поможет Бог нашим войскам поскорее одержать победу!»

Несмотря на описанные трудности, Князь Олег стал и здоровее и бодрее. Это замечали его сослуживцы. Отношения у него с офицерами сложились самые дружеские. Он многим говорил, что хотел бы покинуть штаб ради фронтовой службы, ради непосредственных столкновений с врагом. Во время наступления кавалеристов Второй гвардейской дивизии гусарский эскадрон, в котором служил Олег Константинович, вместе с другим таким же эскадроном гусар был придан дивизии на помощь и находился впереди, в авангарде. Вдруг появился немецкий кавалерийский разъезд, и началась перестрелка. Князь Олег стал проситься у эскадронного командира графа Игнатьева отпустить его со взводом для захвата немцев. Разрешение было получено.

Взвод понесся в наступление. Князь Олег скакал впереди. В течение минуты вражеский разъезд был частью перестрелян, частью попал в плен, но какой-то немец успел прицелиться в Олега и выстрелить. Пуля попала в бедро. Князь упал с лошади. К нему быстро подскакали гусар граф Бобринский и два унтер-офицера. Раненого бережно перевезли в ближний хутор, перевязали.

Вскоре прибыли сюда братья Олега Князья Гавриил и Игорь. Олег обратился к Гавриилу со словами: «Перекрести меня!», что и было исполнено. Тогда его переправили в соседнее село, где был храм, вызвали священника, который и причастил раненого Святых Христовых Таин. Отсюда он доставлен был в Вильно, в военный госпиталь, где ему сделали операцию. После нее он чувствовал себя хорошо и сказал посетившему его генералу Адамовичу: «Я так счастлив, так счастлив! Это нужно было. Это поддержит дух. В войсках произведет хорошее впечатление, когда узнают, что пролита кровь Царского Дома». При этом он перекрестился. Однако на следующий день состояние Князя Олега резко ухудшилось, началось заражение крови. Он стал впадать в забытье, но всеми силами бодрился. Узнав, что прибыли его родители, он обрадовался и воскликнул: «Вот хорошо! Вот хорошо!» Но когда они вошли в палату, он уже умирал. Великий Князь Константин Константинович со слезами прикрепил к рубашке сына пожалованный ему Государем Георгиевский крест, и Князь Олег успел его поцеловать. Призван был священник, который начал читать отходную. Отец стоял на коленях у постели, а мать держала холодеющие руки сына… Тут были Князь Игорь и генерал Ермолинский, – и они стояли на коленях. В 8.20 утра 29 сентября 1914 года Князь Олег Константинович скончался.

Вспомнили, что недавно покойный выражал желание в случае смерти быть похороненным в Осташеве, на высоком берегу Рузы – там, где он любил стоять, глядя на прекрасный, разворачивающийся перед ним вид… Государь на запрос по этому поводу дал согласие. Второго октября архиепископ Тихон отслужил заупокойную Литургию в Романовской церкви Вильно. По пути из Вильно в Волоколамск экстренный поезд вынужден был останавливаться: на многих станциях находилось местное духовенство, собирался народ, служились панихиды. При прохождении траурного вагона крестьяне клали земные поклоны.

Третьего октября к 7 часам утра на Волоколамском вокзале ждали этот поезд Королева эллинов Ольга Константиновна (тетка покойного), Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, несколько Великих Князей с женами и разные депутации – военные и гражданские. Было много духовных лиц. На перроне был выстроен почетный караул.

Вокруг вокзала собралось множество простого народа. Вот наконец медленно подошел поезд. Из него вышли родители покойного. Братья Князя Олега и офицеры вынесли гроб. Началась лития. Потом под звуки гимна «Коль славен наш Господь в Сионе…», бытовавшего наряду с «Боже, Царя храни…», гроб поставили на орудийный лафет и повезли в Осташево.

Все осташевские жители и крестьяне окрестных деревень пришли на похороны. Несметное количество венков и цветов покрыло свежую могилу на высоком берегу Рузы. Позднее над могилой вырос храм-усыпальница. Анатолий Федорович Кони, известный юрист и писатель, бывавший в Осташеве при жизни Князя Олега, вспоминал: «Свидания с ним были полны особой прелести: богато одаренный от природы, он горел интересом к прошлому, отзывчивостью к настоящему, восторженной верой в будущее… Беседы наши – у меня в Петрограде и в Осташеве – часто касались нравственных начал в области правосудия, причем мнения и замечания моего юного совопросника обнаруживали не раз исключительную тонкость понимания… В любимом им Осташеве, видевшем расцвет этой жизни, на высоком холме спит он вечным сном. Его сторожат развесистые деревья, кругом расстилаются далекие нивы, блестит в своих извилинах река и приветно высится церковь – все, что так чтил и любил он».

Война продолжалась. Братья воевали. Не достала немецкая пуля ни одного из остальных Князей Константиновичей, но через четыре года после смерти Олега настигла их бесовская ярость безбожников. Князьям Иоанну, Константину и Игорю Господь уготовал мученическую кончину в Алапаевской шахте вместе с Великой Княгиней Елисаветой Феодоровной и другими мучениками. Князь Гавриил оказался в эмиграции и там написал книгу воспоминаний «В Мраморном дворце».

Сестра Татьяна стала монахинею и многие годы была игуменьей женского православного монастыря на Елеонской горе близ Иерусалима. Сюда в 1920 году были доставлены святые мощи преподобномучениц Великой Княгини Елисаветы Феодоровны и инокини Варвары.

Все они были настоящими русскими патриотами, искренними, верующими, добрыми людьми, достойными того, чтобы соотечественники ни в какие времена не забывали их служения Богу и Отчизне.

В 1915–1916 годах в Осташеве над могилой Князя Олега был построен Храм во имя благоверных князей Олега Брянского и Игоря Черниговского (преподобномученика), а также преподобного Серафима, Саровского чудотворца. Великий Князь Константин Константинович предполагал сделать этот храм усыпальницей для членов своей семьи. Но в 1915 году он скончался. Работы остановились. Храм не был ни расписан, ни освящен. В 1920 году мародеры вскрыли могилу Князя Олега, и тогда обнаружилось, что тело его осталось нетленным. Местные власти решили тайно перезахоронить его, и, по некоторым сведениям, он был похоронен на церковном кладбище деревни Жулино за рекой Рузой, впоследствии кладбище было застроено деревенскими домами. Могила Князя Олега Константиновича оказалась утраченной, место ее неизвестно. Ныне храм-усыпальница восстанавливается.

 

В одном из своих стихотворений Князь Олег писал:

Ручей скользит по камешкам кремнистым,

По свежим берегам, по рощицам тенистым…

Отрадно, в сырости пленительной ручья,

Мечтами унестись за трелью соловья…

Гроза прошла… а вместе с ней печаль,

И сладко на душе. Гляжу я смело вдаль,

И вновь зовет к себе Отчизна дорогая…

 

Жизнь и смерть Князя Олега Константиновича – прекрасный пример для молодых русских людей!

Четыре стихотворения

Князь Oлег Константинович Романов

1.

 

О, дай мне, Боже, вдохновенье,

Поэта пламенную кровь.

О, дай мне кротость и смиренье,

Восторги, песни и любовь.

О, дай мне смелый взгляд орлиный,

Свободных песен соловья.

О, дай полет мне лебединый,

Пророка вещие слова.

О, дай мне прежних мук забвенье

И тихий, грустный, зимний сон,

О, дай мне силу всепрощенья

И лиры струн печальный звон.

О, дай волнующую радость,

Любовь всем сердцем, всей душой…

Пошли мне ветреную младость,

Пошли мне в старости покой.

 

31 декабря 1908

2.

 

Остатки грозной Византии,

Постройки древних христиан,

Где пали гордые витии,

Где мудрый жил Юстиниан, —

Вы здесь, свидетели былого,

Стоите в грозной тишине

И точно хмуритесь сурово

На дряхлой греческой стене…

Воспряньте, греки и славяне!

Святыню вырвем у врагов,

И пусть царьградские христиане,

Разбив языческих богов,

Поднимут – крест Святой Софии,

И слава древней Византии

Да устрашит еретиков.

 

1910

3.

 

Гроза прошла… Как воздух свеж и чист!

Под каплей дождевой склонился скромный лист,

Не шелохнет и дремлет, упоенный,

В небесный дивный дар влюбленный.

Ручей скользит по камешкам кремнистым,

По свежим берегам, по рощицам тенистым…

Отрадно, в сырости пленительной ручья,

Мечтами унестись за трелью соловья…

Гроза прошла… а вместе с ней печаль,

И сладко на душе. Гляжу я смело вдаль,

И вновь зовет к себе Отчизна дорогая,

Отчизна бедная, несчастная, святая.

Готов забыть я все: страданье, горе, слезы

И страсти гадкие, любовь, и дружбу, грезы,

И самого себя. Себя ли?.. Да, себя,

О, Русь, страдалица святая, для Тебя.

 

1911

4.

 

Уж ночь надвинулась. Усадьба засыпает…

Мы все вокруг стола в столовой собрались,

Смыкаются глаза, но лень нам разойтись,

А сонный пес в углу старательно зевает.

В окно открытое повеяла из сада

Ночная, нежная к нам в комнату прохлада.

Колода новых карт лежит передо мною,

Шипит таинственно горячий самовар,

И вверх седой, прозрачною волною

Ползет и вьется теплый пар.

Баюкает меня рой милых впечатлений

И сон навеяла тень сонной старины,

И вспомнился мне пушкинский Евгений

В усадьбе Лариных средь той же тишины.

Такой же точно дом, такие же каморки,

Портреты на стенах, шкапы во всех углах,

Диваны, зеркала, фарфор, игрушки, горки

И мухи сонные на белых потолках.

 

Домниха, 1912–1913

На закате. К. Р. в 1914–1915 ГОДАХ

1

Вот продолжение событий 3 октября 1914 года: «Приехали в Осташево часа за полтора до прибытия гроба, – пишет К. Р. – Вышли ему навстречу на село. На площади, между часовенкой и памятником Александру Освободителю, служили литию. Гроб отвязали от лафета, осташевские крестьяне подняли его на руки и понесли по липовой аллее, направо на птичий двор, мимо окон Олега в сад и направо вдоль реки. Путь в начале парка, где ведет налево дорожка на холмик, возвышающийся над заливным берегом Рузы, под деревьями расположено «Натусино место». Так мы называли этот холмик, где есть скамейка: 9 лет назад, когда заболела Натуся, мы ждали тут телеграммы с известиями. Вместо крытого берестой круглого стола со скамейкой вырыли глубокую могилу, обделав ее деревянными досками. Здесь осташевский батюшка Малинин с нарочно прибывшими духовником Олега иеромонахом Сергием и павловским диаконом Александром отслужили последнюю литию. Георгиевский крест на подушке из материи георгиевских цветов держал Георгий. Осташевский батюшка перед опусканием гроба в могилу прочел по бумажке слово; оно было не мудрое, но чтение прерывалось такими искренними рыданиями батюшки, что нельзя было слушать без слез. Мы отцепили от крышки гроба защитную фуражку и шашку; кто-то из крестьян попросил поцеловать ее. Опустили гроб в могилу. Все по очереди стали сыпать горсть земли, и все было кончено».

5 октября: «Чудные октябрьские дни. С утра морозит, на траве иней, на реке сало, а днем на солнце тепло. Приехал по нашей просьбе всеми нами любимый инженер Сергей Николаевич Смирнов. Мы хотим, согласно желанию Олега, выстроить над его могилой церквушку во имя преподобных князя Олега и Серафима Саровского. Смирнов охотно за это берется». В тот же день К. Р. пишет Кони: «В тяжкие, горестные дни, последовавшие за 29-м сентября, когда не стало нашего сына Олега, «новопреставленного воина, за веру, Царя, Отечество на поле брани живот свой положившего», моя мысль не раз обращалась к вам в уверенности, что найдет вас плачущим и сочувствующим нашей незаменимой потере… Я не ошибся. По желанию, неоднократно выраженному нашим незабвенным усопшим, мы похоронили его в Осташеве… Господу угодно было взять у меня того из сыновей, который по умственному складу был наиболее мне близок. Да будет Его Господняя воля».

В декабре 1914 года К. Р. совершил свою последнюю инспекционную поездку по городам, – он был в кадетских корпусах Москвы (куда были эвакуированы также корпуса из Варшавы и Полоцка) и Орла. Время от времени появлялись в Петрограде, во время кратких отлучек с фронта, сыновья: Игорь Константинович, штабс-ротмистр лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка (флигель-адъютант), Константин – штабс-капитан лейб-гвардии Измайловского (тоже флигель-адъютант); появлялись и старшие – Иоанн и Гавриил, оба кавалерийские офицеры. К. Р. встречал их с большой нежностью, – все они могли быть убиты на войне, так как постоянно находились под обстрелом и в самых тяжелых переделках. Об Иоанне, штабс-ротмистре лейб-гвардии Конного полка, видевший его на фронте игумен Серафим (Кузнецов) писал, что «он был трогательно чуток и прост к солдатам». Измайловец Князь Константин Константинович, рискуя жизнью, спас полковое знамя, за что и получил Георгиевский крест. Удивлял своей храбростью товарищей Князь Игорь Константинович.

Приезжал и муж Татьяны Константиновны Князь Константин Александрович Багратион-Мухранский (прямой потомок грузинских царей), поручик лейб-гвардии Кавалергардского Императрицы Марии Феодоровны полка, – воевал же он будучи прикомандированным к 13-му лейб-гренадерскому Эриванскому полку. Во время этих приездов Государь приглашал К. Р., и детей его, и Князя Багратиона к обеду в Царское Село, где он по большей части жил. Изредка и сам Государь приезжал в Павловск к семейному обеду К. Р.

2

.

Осенью 1914 года Н. Н. Сергиевский добился разрешения министра внутренних дел об устройстве чтений – без декораций и костюмов – «Царя Иудейского» в Императорских театрах Петрограда. Артисты Малого и Александринского театров, согласившиеся участвовать в чтениях, были перед Рождеством Христовым приглашены К. Р. делать репетиции в Мраморном дворце. Это происходило в белом колонном зале под руководством самого К. Р. Здесь была устроена красиво задрапированная обширная сцена. Режиссером этих чтений стал Н. Н. Арбатов, музыку исполнял придворный оркестр под управлением А. К. Глазунова. Сбор от этих чтений предназначался для раненых воинов, находившихся в лазаретах Петрограда. К. Р. хотел было сам читать свою любимую роль Иосифа Аримафейского, но занемог и поручил ее актеру Р. Б. Аполлонскому.

«В самый Новый год, – пишет К.Р. Анатолию Федоровичу Кони, – началось у меня удушье и затруднение дыхания… Вместо обеда я попал в кровать, в которой меня продержали дней шесть» (24.I.1915). «Удушье и перебои сердца мучили меня ночью до 4-х утра, к утру прошло… С тех пор я проводил дни сидя на большом кресле в моей приемной и никуда не ходил дальше моей уборной… Меня часто посещала Императрица Мария Феодоровна. Раз посетил Государь» (2.II.1915).

Чтения «Царя Иудейского» все же не были разрешены. Тогда Н. Н. Сергиевский подготовил и устроил в Собрании Армии и Флота «Вечер поэзии К. Р.», где читались стихи К. Р. и пелись романсы на его слова, а также и романсы самого К. Р. на слова других поэтов. Вечер имел большой успех, но К. Р. не мог на нем быть. Решено было повторить всю программу для К. Р. у него во дворце. Но и с этим пришлось повременить. К. Р. пишет Кони 15 марта, что «испытал две неприятности: 6 марта потерю памяти, длившуюся целое утро, а 8 марта обморочное состояние с усиленным сердцебиением». И 25 апреля: «В ночь на 17-е у меня был сильный приступ удушья, длившийся часа три-четыре… Я глубоко верю, что и волос с головы нашей не спадет без Его воли, и, следовательно, верю, что эта всеблагая воля вовремя отрывает нас от здешних наших дел. Поэтому ходячее выражение «безвременная кончина» для меня звук пустой… Эта всеблагая воля лучше нас знает, когда должен последовать последний призыв».

В апреле К. Р. переехал из Мраморного дворца в Павловский. 30-го он пишет в дневнике: «Вчера для меня был праздник: в 4 ч. в Греческом зале состоялось повторение главнейших номеров устроенного Н. Н. Сергиевским в Собрании Армии и Флота «Вечера поэзии К. Р.» Мы пригласили двух старших царских дочек (Ольгу и Татьяну. – Примеч. сoст.), Зизи Нарышкину, Изу Буксгевден и всех наших домашних с женами и дочерьми. Всего гостей было человек 30 с небольшим. Греческую залу устроили красиво и уютно с помощью кресел, диванов, кушеток, столиков. Исполнителями были Ведринская, Тиме, Студенцов, Ходотов, Андреева-Дельмас, Райчев и др. Исполнялись мои стихи и романсы».

Настал май, самое любимое время К. Р. Когда позволяло здоровье, он выходил в парк, где наслаждался теплом и солнцем, птичьим пением, шелестом молодых листьев, запахом цветов… Один измайловский офицер, Алексей Сиверский, вспоминал: «Великий Князь Конс тан тин Константинович очень любил свой Павловский парк и в летнюю, а особенно в весеннюю, погоду любил уединяться в тишине аллеи… Рассказывают, что однажды, когда Великий Князь гулял в отдаленной части парка, он встретил простую девочку из близлежащей деревни, которая шла в Павловск с цветами для продажи. Увидев офицера, она подошла к Великому Князю и предложила ему купить небольшой букетик полевых цветов. Великий Князь Константин Константинович взял у девочки букет и дал за него рубль; девочка сперва растерялась, по потом заметила серьезно, что у нее еще нет сдачи и что букетик стоит всего десять копеек. Тогда высокий хозяин Павловска просил ее взять за букетик все, что он ей дал.

– А мне родители не позволяют брать больше, чем следует, – пролепетала девочка.

– Ты скажи им, что оттого больше взяла, что не хотела обидеть Великого Князя.

Девочка оцепенела от неожиданности, а Великий Князь Константин Константинович расспросил ее о ее семейном положении и, узнав, что родители ее бедные люди, просил ее ежедневно, пока будут цветы, носить их во дворец. Помощь Великого Князя была весьма существенна для бедной семьи…

Я несколько раз встречал покойного Великого Князя на прогулке, и меня всегда пленяло его лицо, задумчивое, строгое, но и приветливое».

В 1914 году в Царском Селе поселился в новопостроенном дворце Великий Князь Павел Александрович, которому, наконец, разрешено было Государем возвратиться вместе с супругой. В это время сын его – Князь Владимир Палей, окончивший Пажеский корпус, был произведен в корнеты лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка и в сентябре 1915 года отправился на фронт.

Весной 1915 года Владимир Палей часто бывал у К. Р., стихи которого очень любил. «Царь Иудейский» так его покорил, что он сразу после виденного им спектакля в январе 1914 года засел за перевод его на французский язык. Когда работа была окончена, он даже пожалел, что надо ставить точку, – так в этом труде горела высоким чувством душа! 10–11 апреля 1915 года он пишет стихотворение:

ПОСВЯЩАЕТСЯ К. Р.

(По окончании перевода «Царя Иудейского» на французский язык)

 

Труд окончен… Закрылась тетрадка,

И в руке замирает перо…

О, как было работать мне сладко

И как в сердце казалось светло!

Пролетели стихи вереницей,

Словно птицы весною в небесах,

И я слышал, склонясь над страницей,

Как поет твое сердце в стихах!

Глубока твоя вера, гуманна,

И красою небес ты пленим —

Оттого так нежна Иоанна,

Так понятно скорбит Никодим!

Я унесся с Твоим вдохновеньем,

С лучезарною грезой Твоей,

И с тревогою и с умиленьем

Я внимал звуку кротких речей.

Отдаваясь святому лиризму,

Я про немощь свою забывал

И на страсти смотрел я сквозь призму

 

 

Непорочных далеких начал.

Все, что лирой доселе не спето,

Все, что в сердце вкушало покой, —

Пробудил Ты рукою поэта,

Вдохновенной и мощной рукой.

О певец бесконечной природы,

О России родимой певец!

Да познают другие народы

Глубь восторженных русских сердец!

Пусть Твой стих, как виденье из рая,

Все хорошее в них воскресит,

О Поэт, и от края до края

Твоя слава как гром прогремит!

 

Труд окончен… Закрылась тетрадка, И в руке замирает перо… О, как было работать мне сладко И как в сердце казалось светло! Пролетели стихи вереницей, Словно птицы весною в небесах, И я слышал, склонясь над страницей, Как поет твое сердце в стихах! Глубока твоя вера, гуманна, И красою небес ты пленим – Оттого так нежна Иоанна, Так понятно скорбит Никодим! Я унесся с Твоим вдохновеньем, С лучезарною грезой Твоей, И с тревогою и с умиленьем Я внимал звуку кротких речей. Отдаваясь святому лиризму, Я про немощь свою забывал И на страсти смотрел я сквозь призму

Непорочных далеких начал. Все, что лирой доселе не спето, Все, что в сердце вкушало покой, – Пробудил Ты рукою поэта, Вдохновенной и мощной рукой. О певец бесконечной природы, О России родимой певец! Да познают другие народы Глубь восторженных русских сердец! Пусть Твой стих, как виденье из рая, Все хорошее в них воскресит, О Поэт, и от края до края Твоя слава как гром прогремит!

В апреле в Павловске Владимир Палей прочитал вслух часть перевода драмы К. Р. Его слушали сам К. Р., кто-то из его сыновей, приехавших с фронта, Великий Князь Павел Александрович с супругой и несколько других лиц. Об этом чтении вспоминает матушка Тамара (напомним, что это дочь К. Р. Татьяна), не запомнившая всех, кто был. «Как знаток французского языка, – пишет она, – был приглашен мосье Бальи-Конт, наш учитель, которого Отец просил внимательно отмечать недостатки. Он сидел за отдельным столиком с карандашами и с бумажками, освещенными лампочкой. Владимир Палей вдохновенно читал, сначала стесняясь, увлеченный прекрасным произведением. Все слушали, затаив дыхание. Мосье Бальи-Конт два раза что-то писал, вцепившись в свои бумажки, потом порвал все, откинулся на кресло, заслушиваясь. Когда все было прочтено, Отец спросил его: «Какие у вас замечания?»; мосье Бальи-Конт: «Я все порвал. Никакие замечания не могут устоять перед этим дословным переводом отменным французским языком». Тогда Отец обратился к переводчику своей драмы, обнял его: «Володя, я чувствую, что больше писать не буду, чувствую, что умираю. Тебе я передаю мою лиру». В своем дневнике в тот же вечер К. Р. записал: «Володя прочел 2-ю сцену III акта и весь IV. Передача мастерская… Местами я был растроган до слез»^[8].

На праздник Троицы приехал в Павловск сын К. Р. Константин с товарищем, офицером, потерявшим на войне руку. В домовой церкви была праздничная обедня, – все стояли с цветами, К. Р. с букетом роз. Погода стояла благодатная. Они гуляли по берегу Славянки. Но вот настал Духов день. «Нездоровилось, – пишет К. Р. (это было 11 мая). – За день было несколько приступов спазматических болей в груди, действующих удручающим образом на настроение».

19 мая был убит в бою под Львовом муж дочери К. Р. Татьяны князь Константин Багратион-Мухранский. Когда тело его привезли в Петроград, Княгиня Татьяна была на костылях, так как незадолго до этого выпала из коляски и повредила ногу. Однако, после первых панихид, она в сопровождении брата Игоря поехала с телом мужа в Грузию, в древнюю Мцхету, где в патриаршем соборе Светицховели (Животворящего Столпа) была усыпальница грузинских царей с древних времен. Князь Константин, как потомок их, должен был быть похоронен здесь.

Она попрощалась с отцом. «Он перекрестил меня, – вспоминала матушка Тамара, – смотря прямо в глаза, мы оба сознавали, что больше не увидимся и что он мне дает последнее благословение».

Во Мцхете Татьяна и Игорь получили теле грамму о кончине отца. Они выехали в Петербург по Военно-Грузинской дороге…

К. Р. скончался 2 июня. Как это произошло, вспоминает дочь К. Р. Вера Константиновна, которой тогда было 9 лет. «2-го (15-го по новому стилю) июня 1915 года в Павловске, в своем кабинете, отец сидел в кровати и раскладывал пасьянс^[9]. В спальной мать примеряла летнее платье, собираясь в деревню. Я сидела в отцовском кабинете на диванчике и читала «Хитролис»^[10]. Комната была очень большая, продолговатая, в три окна, в нижнем этаже Павловского дворца. Мы с отцом как раз поджидали его сестру Королеву эллинов Ольгу Константиновну. Тетя Оля, как мы ее называли, в эти дни развлекала отца чтением классиков. Меня же привлекали к этим чтениям, что бы приохотить к родной литературе. Время шло, но тетя Оля все не приходила из лазарета, где она работала хирургической сестрой. Вошел камердинер и доложил, что королева задерживается на операции и опоздает. Вскоре после его ухода я услышала, как отец стал задыхаться. Мне было тогда девять лет и я еще недостаточно отчетливо понимала характер болезни отца, но слышала о его припадках, а потому и поняла, в чем дело. В страхе, стремглав, бросилась я к матери, самостоятельно открыв тяжелейшую зеркальную дверь, и побежала чрез материнский будуар, через столовую и сени в спальню. «Папа не может дышать!» – в ужасе закричала я. Однако камердинер, видимо от испуга не понимая меня, нервно смеясь, топтался на месте и ничего не предпринимал. «Скорей, скорей, Аракчеев! – кричала я. – Папа плох!» От волнения я прыгала на месте и топала ногами. Но было уже поздно. Все кончилось».

«В своем горе мы тогда не заметили, – заключает свои воспоминания Вера Константиновна, – как милостиво было Провидение, призвав Отца в иной, лучший мир. К великому нашему счастью, он не увидел революции со всеми ее ужасами, так трагически коснувшимися именно нашей семьи».

Траурный манифест Государя гласил: «Божиею милостию Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем Нашим верным подданным: Всемогущему Богу угодно было отозвать к Себе любезнейшего Двоюродного Дядю Нашего Великого Князя Константина Константиновича.

Его Императорское Высочество скончался, после продолжительной и тяжкой болезни, во 2-й день июня, на 57 году от рождения. Покойный Великий Князь Константин Константинович посвятил свою жизнь отечественной науке и положил много труда и забот по высшему руководству делом военного образования юношества, давшего столь доблестный состав офицеров, геройские подвиги коих в настоящую войну навсегда запечатлеются в истории Русской Армии.

Оплакивая утрату любезнейшего Дяди нашего, Мы уверены, что все верноподданные Наши разделят скорбь, постигшую Императорский Дом Наш, и соединят молитвы свои с Нашими об упокоении души усопшего Великого Князя.

Дан в Царском Селе во 2-й день июня, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятнадцатое, Царствования же Нашего в двадцать первое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано: Николай».

Государь Император пишет в своем дневнике:

«2-го июня. Вторник. В 4.20 отправился в Аничков к Мама с Ольгой и Татьяной. Вернулся в 7 час. и принял Сазонова. После доклада вошел маленький Георгий Константинович и сообщил о кончине Кости. В 9 ¼ поехали в Павловск на первую панихиду. Там были: тетя Ольга, Мавра и Митя; из взрослых сыновей никого…

3-го июня. Среда…После обеда поехали в Павловск на панихиду. 5-го июня. Пятница…После обеда поехали на панихиду в Павловск. Было все семейство.

6-го июня. Суббота…К 2 час. прибыл с Ольгой, Татьяной и Марией в Павловск к панихиде. После нее гроб был перенесен вниз и поставлен на лафет. В 4 ч. отправились в город. Мама и остальная часть семейства ожидали прихода траурного поезда, который подошел через десять минут; шествие направилось мимо собора Семеновского полка по Гороховой, по набережной Фонтанки, чрез Марсово поле на Троицкий мост. В крепость пришли в 7.10. После панихиды вернулись в Царское Село в 8 ½ час.

8-го июня. Понедельник. В 10.10 отправился с Эллой, Ольгой, Татьяной и Марией в город прямо в Петропавловский собор. Заупокойная Литургия и отпевание продолжались два с половиной часа. Грустно было смотреть на тетю Ольгу, Мавру и в особенности на бедную Татьяну Константиновну, когда опускали тело Кости в могилу!»

Возвращавшиеся из Мцхеты Татьяна и Игорь приехали в Петроград почти к самым похоронам. Прямо с вокзала поспешили в Петропавловскую крепость. «Гроб стоял высоко, – писала она, – над несколькими ступенями, и почетный караул вокруг. Государь Император сделал замечание, почему духовенство не было в одинаковых облачениях. Старший брат Иоанн пригласил столько епископов, столько священников, всех, кого только знал, так что не хватило придворного облачения. Совершались Литургии и панихиды… Тело почившего Отца вскрывали и бальзамировали. Нашли язву в сердце. Вспомнили, что последнее время он говорил: «У меня так болит сердце, точно там рана…» Погребение в новой усыпальнице, с впечатлением холодности и неуютности. В 1911 году первой там была погребена Бабушка, Великая Княгиня Александра Иосифовна. Отец лежит рядом с ней. А Матушка, в беженстве скончавшаяся 11-го (24-го) марта 1927 года, письменно завещала, когда будет возможно, перенести ее в Россию и похоронить рядом с возлюбленным Супругом».

Война продолжалась. Сыновья К. Р. и Князь Владимир Палей были на фронте. В сборнике стихотворений Палея, вышедшем в 1916 году (первый экземпляр книги он получил буквально под бомбами, – при налете вражеских аэропланов на русские позиции), были стихи, посвященные К. Р. – кроме цитированного выше: «На смерть К. Р.» (написано 4 июня 1915 года) и «Тень Иосифа Аримафейского. Светлой памяти К. Р.» (в феврале 1916-го). Вот это, второе из названных, стихотворение:

 

Настал молчанья час, и вновь мечты бегут,

И снова луч возник невидимого света —

Благослови меня на плодотворный труд,

О тень прекрасная усопшего поэта…

В моей душе давно мерцает огонек,

Я, на пути моем видения разбросив,

Мечта давно зовет – но этот путь далек:

Благослови ж меня, молящийся Иосиф…

Тебя призвал Господь, ты улетел от нас,

И чужд теперь вдвойне житейскому ты пиру,

Но ты пришел ко мне в безмолвный этот час,

Держа еще в руках свою немую лиру.

Да, ты пришел ко мне напомнить мне о том,

Что только тот поэт, кто верит в жизнь иную,

Кто, видя скорбь и смерть в сияньи золотом,

Не оскверняет злом свою тропу земную.

И ты пришел ко мне, Иосиф христианин,

Иосиф ласковый, Иосиф вдохновенный,

Сказать, что нет конца кругу земных кручин,

Но что всего сильней поэт проникновенный.

И словно ветерок, гонящий прочь грозу,

Сомнения мои живительно рассеяв,

Сказал ты: «Примет Бог невольную слезу

Того, над кем толпа смеется фарисеев.

Ты песню не спеша докончи здесь свою,

И встречу я тогда тебя у райской двери…»

И я внимал тебе, и я теперь пою

Твоей правдивости, твоей глубокой вере…

О, дай мне те слова надежды и любви,

Перед которыми ничто людей страданья,

И лирою своей меня благослови,

Исчезнувший певец весны и упованья.

 

Царское Село. Февраль. 1916

Часть вторая

Торжествующий дух

Торжествующий дух

Сказание о Царственных мучениках, брошенных большевиками в старую шахту под Алапаевском в ночь на 5/18 июля 1918 года

1. У старой шахты

В истории человечества есть много великих событий, но ни крушение, ни возникновение государств или цивилизаций, ни знаменитые битвы народов, ни революции не сравнятся никогда с тем, что принес в мир Господь наш Иисус Христос, вочеловечившийся от Духа Свята и Марии Девы, преданный, распятый, погребенный и воскресший в третий день. Крест Голгофы светом жизни пронизал все будущие века. И тотчас после этой великой Жертвы начали восходить на свои кресты святые христианские мученики.

Они являлись из мира и совершали свой подвиг ради Христа. Это были апостолы, священнослужители, были и раскаявшиеся властители, и мучители христиан, и воины, были женщины и даже дети. Их сонмы, и многие имена не открыты нам. Список мучеников двадцатого века открывается именем русского Царя Николая Александровича, расстрелянного в Екатеринбурге вместе с его семьей: Царицей Александрой Феодоровной, На след ником Царевичем Алексеем, Царевнами Ольгой, Татьяной, Марией и Анастасией, а также с верными им людьми. Это было в ночь на 4/17 июля 1918 года. Россия была потрясена этим злодеянием.

А 5 июля, в следующую ночь, несколько узников, содержавшихся большевиками в Алапаевске (в 180 верстах от Екатеринбурга), были внезапно разбужены. Их посадили в телеги и повезли куда-то под конвоем отряда красноармейцев. Еще накануне им объявили, что их перевезут на Верхне-Синячихинский завод, так как белые делают попытки их освободить. Да, были слышны ночью выстрелы, разрыв гранаты. Позднее обнаружилось, что это сами большевики инсценировали нападение белых: стреляли, бегали, даже убили какого-то крестьянина и труп его подбросили к школе. Сказали, что это был один из нападавших. Для чего все это делалось? Чтобы замаскировать убийство узников, завезти их подальше. И так сделать, чтобы никогда не узнали ни о чем и трупов их не нашли бы… Кто же были эти узники? Я расскажу вам о них.

Их везли по Верхотурскому тракту. Ночь была холодная, темная. По сторонам дороги тянулся лес, в основном ели. Раздраженные и хмурые красноармейцы погоняли лошадей, но они, пробежав немного, опять переходили на шаг. Узники не ждали от этой поездки ничего хорошего и молились, каждый, кто как мог, про себя. Было очень тревожно. Верст через двенадцать свернули на лесную дорогу. Тьма стала еще гуще. Теперь уже лошадей вели под уздцы. По мрачной лесной чащобе проехали еще верст пять-шесть.

Вот наконец лес расступился, стало посветлее. Лошади остановились. Здесь были две шахтные ямы: чернели заросшие кустами бревенчатые невысокие срубы. Это был Нижне-Селимский железный рудник, давно заброшенный и отчасти затопленный водой. Красноармейцы, среди которых было несколько алапаевских рабочих, приказали узникам сойти с телег и затем, грубо толкая, поставили их кучкой возле одного из черных срубов. Четверо из конвоиров сбросили замшелые доски, и открылся квадратный черный зев, из которого жутко пахнуло сыростью. Над лесом бежали черные облака. Время от времени проглядывало тусклое пятно луны. Потревоженные вороны перелетали с одного дерева на другое… Все это было похоже на страшный сон.

Узники стояли молча, думая, что их сейчас будут расстреливать. Никто из них не дрогнул. Они молча пожимали друг другу руки и мысленно, а некоторые шепотом, молились, готовясь к переходу в вечность. Они, впрочем, были готовы к смерти с тех пор, как их из Екатеринбурга перевезли в Алапаевск и поместили под охраной в кирпичном здании школы на краю города, возле кладбища. Это были святая преподобномученица Великая Княгиня Елисавета Феодоровна и ее келейница – одна из сестер Марфо-Мариинской обители в Москве преподобномученица инокиня Варвара, Великий Князь Сергей Михайлович и его секретарь Федор Ремез, Князь Владимир Палей, а также трое братьев – Князья Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи Романовы, сыновья Великого Князя Константина Константиновича.

Они стояли возле провала шахты, сруб которой, уходивший вниз на шестьдесят метров, сгнил, перекосился так, что из стен торчали в разных направлениях длинные концы гнилых бревен. Дно было на несколько метров заполнено водой. Туча мошкары набросилась на приехавших. Большевики, хлопая себя по щекам, заматерились, поспешно сворачивая и зажигая махорочные цигарки. Раздались их крики: «Скорей! Скорей!..» Лязгнули затворы: в створы винтовок вгонялись патроны. В руках у некоторых появились револьверы. Кто-то крикнул: «Рябов, где ты?.. Ну, давай!» Узники теснее сплотились. Вот сейчас раздадутся выстрелы…

Елисавета Феодоровна была в белом монашеском одеянии. (В ее московской общине насельницы одевались как сестры милосердия). Так ее и арестовали в Москве. Едва успела она попрощаться с плачущими сестрами, которым страшно было оставаться без любимой настоятельницы, как без родной матери… Рядом с ней стоит инокиня Варвара, одетая так же, как и настоятельница. В Екатеринбурге ей предложили свободу, но она твердо заявила, что останется со своей настоятельницей и до конца разделит ее участь. Они еще не знали, что в прошедшую ночь убиты были в Екатеринбурге все члены Царской Семьи. Елисавета Феодоровна – старшая сестра Царицы. Около нее стоял Великий Князь Сергей Михайлович – двоюродный дядя расстрелянного Императора, генерал-инспектор артиллерии, молчаливый и скромный человек. Он оставался при Государе в военной ставке до тех пор, пока тот не был предан всеми своими соратниками. Секретарь, Федор, добровольно поехал е ним в ссылку и вот стоит с ним рядом у страшного остова шахты. Князь Владимир Палей – незаконный сын Великого Князя Павла Александровича, двадцатилетний офицер, участник войны, поэт, выпустивший два прижизненных сборника, находится вблизи своей тетки – Елисаветы Феодоровны. Перед арестом он много писал, очень торопился, так что его сестра, княжна Мария Павловна, упрекнула его, что он слишком спешит, не отделывает стихотворений как следует. Он ответил с печалью: «Я должен скорее высказать все то, что накопилось в моей душе, так как после двадцати одного года я уже ничего не смогу написать». Большевики предложили ему отречься от Семьи Романовых, но он резко оборвал разговор об этом. Через две недели последовал его арест.

Трое братьев Константиновичей – молодые офицеры гвардии, храбро воевавшие на германском фронте (четвертый их брат, Олег, скончался в 1914 году от раны, полученной в бою; пятый – Князь Гавриил, также воевал, а потом оказался в эмиграции). Иоанну тридцать два года, Константину двадцать семь, Игорю двадцать четыре. Они взялись за руки. Князь Иоанн тихо произносил: «В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой. Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми! Аминь!» Он говорил это от лица всех братьев. Тогда почти никто не знал, что незадолго до ареста он был рукоположен в сан диакона.

2. Братья Константиновичи и их отец, поэт К. Р

Всего несколько коротких минут оставалось жить узникам, окруженным, словно волками, своими убийцами, но многое пронеслось в их памяти, в их сердцах из прожитого.

Так, недавно, всего четыре года назад, перед уходом на фронт, пятеро братьев в Мраморном дворце, в Петербурге, где и был их дом, стояли на коленях перед родителями. Отец, Великий Князь Константин Константинович, генерал-инспектор военно-учебных заведений России и президент Императорской Академии наук, и мать, Великая Княгиня Елисавета Маврикиевна, благословили их иконой Спасителя и напутствовали словом, чтобы они, Князья царской крови, были на войне примером для всех.

В то время была здесь и тетка их, Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, в своем обычном иноческом одеянии. Всегда молчаливая, она в этот раз много говорила о войне как о крестовом походе за Русь православную.

– Все святые, в земле Российской просиявшие, будут молить Бога о даровании нам победы, – сказала она.

Эта удивительная женщина, которой Бог даровал редкую красоту, была родом из Германии. Дочь Гессен-Дармштадтского великого герцога Людвига IV и его супруги Алисы, дочери английской королевы Виктории, вышла замуж за Великого Князя Сергея Александровича, приехала в Россию, вскоре приняла Православие и всей душой полюбила свою вторую родину, которую теперь считала единственной. В 1905 году ее постигло горе – террористы убили в Кремле взрывом бомбы ее супруга. Она вела монашеский образ жизни и основала в Москве Марфо-Мариинскую обитель. Сестры обители, которых собралось более тридцати, ухаживали за больными и помогали бедным. Они бывали в самых мрачных трущобах, несли туда свет веры, надежды, тепло души, а кроме того и необходимое для жизни: пищу, одежду. Во время войны больница общины принимала раненых солдат.

После того как пятеро Константиновичей были благословлены родителями, Елисавета Феодоровна поехала с ни ми в Петропавловский собор (он был как раз напротив Мраморного дворца за Невой), где они причастились Святых и Животворящих Христовых Таин. Оттуда – на Смоленское кладбище, к часовне блаженной Ксении Петербургской. Братья, как и отец их, были глубоко верующими людьми, истинно русского склада души.

Старший из них, Князь Иоанн (дети Великих Князей получали право на титул только «князя», но не «великого»), родился в 1886 году. Оптинский старец Амвросий, прозревая его мученическую судьбу, прислал для него икону Усекновения главы святого Иоанна Предтечи, в честь которого он и получил свое имя. (Святой Предтеча по приказу царя Ирода был, как известно, обезглавлен в темнице.)

Окончив юнкерское кавалерийское училище, Князь Иоанн стал офицером. Позднее он женился на сербской королевне Елене Петровне. У них было двое детей. Служил он флигель-адъютантом Императора и штаб-ротмистром Конного лейб-гвардии полка. Он все получил от отца: теплую веру во Христа Спасителя, любовь к Родине, русскому народу, русской природе. Как и отец, он не придавал значения той роскоши, которой окружен был с детства. Он видел, как неустанно трудился его отец, имевший несколько должностей. С малых лет любил Князь Иоанн стихи отца. В них всегда звучал призыв к добру: там рисовались ярким поэтическим словом милые русскому сердцу картины северной природы, неяркой, но родной; там разлита была трепетная любовь к Богу. Он видел отца играющим на фортепьяно, и всегда что-нибудь задумчивое и прекрасное, чаще всего из пьес Чайковского, иногда и собственные сочинения. Видел его Иоанн среди любивших его солдат, в перерыве между учениями отдыхающим на шинели, разостланной на земле. Отец беседовал с солдатами, всех знал поименно. Видел часто отца и в храме, – делающим земные поклоны, благоговейно причащающимся… Великий пример был перед Князем Иоанном, как и перед его братьями. И они восприняли от отца все доброе.

Да, К. Р. любил храм Божий. В его дневнике встречаются записи о посещении церковных служб. Например: «За обедней я очень хорошо помолился» (23.03.1880). «Начали торжественное богослужение. Христос Воскресе! Как светло и легко становится на душе при звуках этого пения! Пасхальная служба так хороша, – невольно забываются все мирские горести, хочется радоваться и ликовать. Какой у нас славный обычай – христосование, – он отлично выражает общую радость и примирение в Воскресшем Господе» (20.04.1880). «Я говею, и каждый день по два раза бываю в церкви. Стоять на правом фланге роты, молиться вместе с солдатами, заодно с ними класть поклоны и благоговейно и безмолвно следить за церковною службою мне даже приятнее, чем слушать богослужение в нашей домашней церкви. И как хорошо умеют держать себя в церкви эти простые люди! Куда лучше офицеров, из которых большая часть вовсе в церковь не ходит, а когда придут, то обыкновенно смотрят по сторонам и разговаривают. Один соблазн» (23.11.1889). Братья Константиновичи, без сомнения, многое вспомнили… Как забыть заведенный в семье обычай? Дети с малолетства приучались приходить в кабинет отца за благословением на ночь. В Павловском дворце, где они жили с весны до осени, это была огромная комната, необыкновенно уютная, несмотря на роскошь драпировок и старинной мебели. Всюду были шкафы с книгами, на стенах портреты, в глубоких проемах окон – вольеры для множества разных птиц. Больше всего тут было снегирей. Щебет и свист их были слышны постоянно. К. Р. трудился за большим письменным столом. Чего на нем только не было! Можно было без конца рассматривать изящные статуэтки, подсвечники, портреты в рамках, разные памятки из Святой Земли, бювары, стаканы с карандашами, стопки книг и тетрадей… Нередко пушистый сибирский кот Омка (кличка от города Омска, где кадеты подарили К. Р. котенка) проходил через весь стол, ничего не задевая. Весь угол за столом был занят иконами, перед которыми горело несколько лампад. Справа была потайная дверь в виде шкафа с книгами, который легко поворачивался и открывал вход в уютную молельню, где уже и вовсе была ангельская тишина… Там часто уединялся Великий Князь.

Как же этого не вспомнить?

Для Князя Иоанна, когда он еще лежал в люльке, К. Р. написал «Колыбельную песенку». Она очень трогательна, и в ней есть нечто приоткрывающее будущее младенца. Там есть такие строки:

В тихом безмолвии ночи, С образа, в грусти святой, Божией Матери очи Кротко следят за тобой. Сколько участья во взоре Этих печальных очей! Словно им ведомо горе Будущей жизни твоей…

К. Р. переписывался в то время с нашим великим писателем, автором романа «Обломов» Иваном Александровичем Гончаровым, который когда-то, в детстве К. Р., преподавал ему литературу. Отвечая на присланные К. Р. стихи, где была и «Колыбельная песенка», Гончаров заметил: «Чудесно, грациозно, нежно. Печальный взгляд Божией Матери, обращенный к ребенку, с предвидением жизненного горя, – чудо… Это сравнение подсказало вам ваше родительское сердце».

Здесь можно вспомнить, что К. Р. писал стихи с юности, когда еще плавал на кораблях морским офицером. Он бывал даже в Америке. В русско-турецкую войну он воевал на Дунае и за подвиг получил Георгиевский крест. В год рождения Иоанна К. Р. издал свой первый стихотворный сборник (тут впервые авторство его было обозначено двумя буквами: К. Р.).

К. Р. не дожил до большевистского переворота – он скончался в Павловске в 1915 году. Вероятно, доживи он до этого времени – убили бы и его. Убили бы или в Петропавловской крепости, где расстреляли нескольких Великих Князей, или вот здесь, в сыром и темном ночном лесу, рядом с сыновьями, да и в любом другом месте. Сегодня мы читаем в дневнике К. Р. (при жизни он его никому не показывал): «Я желал бы принять мученическую смерть». Это было написано в 1880 году. Ему было всего двадцать два года тогда.

3. Еще минута… Еще воспоминания…

Алапаевск… Пустая, холодная школа. Четыре большие и две маленькие комнаты. Караульщиками были чаще всего служившие в Красной армии венгры и австрийцы, люди очень жестокие. Первое время узникам позволяли выходить, благоустраивать грязный и захламленный двор, разводить там огород. Этими трудами руководила Елисавета Феодоровна. Владимир Палей удивлялся тому, как хорошо она знает садовое и огородное дело. Для вечерней молитвы узники собирались в ее комнате, правило читали она или Князь Иоанн Константинович. Иногда им позволяли посещать находившийся рядом кладбищенский храм. Простые люди, видевшие их там, выражали им глубокое сочувствие. Заметив это, большевики ужесточили режим: вдруг отобрали почти все вещи и запретили выходить за ограду. Как и все прочие, Князь Иоанн понял, что близится роковая развязка. Он написал прощальное письмо жене и спрятал его в маленький медальон. Оно сохранилось.

Князь Владимир Палей писал тогда:

 

Немая ночь жутка. Мгновения ползут.

Не спится узнику… Душа полна страданья;

Далеких, милых, прожитых минут

Нахлынули в нее воспоминанья…

Мысль узника в мольбе уносит высоко…

То, что гнетет кругом, так мрачно

и так низко…

Родные, близкие так жутко далеко,

А недруги так жутко близко.

 

Много пережил Князь Владимир за свою короткую жизнь. Его отец, Великий Князь Павел Александрович, в 1891 году овдовел: его супруга, греческая принцесса Александра, скончалась, родив дочку. Спустя несколько лет он нарушил закон, действовавший в Царской Семье (все Великие Князья со своими семьями входили в большую Царскую Семью, возглавляемую Императором): жениться можно было только на особах царского (или королевского, герцогского) достоинства. Он женился на разведенной офицерской жене. В результате он был своим братом, Императором Александром Третьим, лишен всех прав и выслан из России. Сын его Владимир родился в Париже, там учился, там с отрочества выявились его блестящие способности. Россию он увидел впервые в 1913 году, когда Великий Князь был прощен и поселился в Царском Селе. В начале 1914 года Владимир поступил в Пажеский корпус. Когда началась война, он был переведен на ускоренные офицерские курсы, окончил их и сразу отбыл на фронт. Приезжая в краткий отпуск, он общался с К. Р., который высоко ценил его поэтический талант. Владимир блестяще перевел на французский язык стихотворную драму К. Р. о Христе «Царь Иудейский». Когда К. Р. скончался, Владимир Палей очень скорбел и написал несколько стихотворений, посвященных его памяти.

В свое время Елисавета Феодоровна, когда она была еще не вдовой, а женой Великого Князя Сергея Александровича, осудила поступок Великого Князя Павла Александровича и не признавала ни его второй жены, ни сына и не видела их никогда. Но вот настал 1905 год. Муж ее убит, разорван на части бомбой… Она одна со своим горем. Из Петербурга никто не приехал к ней с утешением кроме К. Р., а спустя некоторое время прибыл Павел Александрович из Парижа. Ему позволено было Государем приехать на похороны брата. Эти два Великих Князя разделили горе Елисаветы Феодоровны, были возле нее все дни, пока жизнь ее не вошла хотя и в другую, вдовью, колею, но все же установилась.

Князя Владимира, своего непризнанного племянника, Елисавета Феодоровна впервые увидела в Алапаевске. Господь свел их здесь. Она не упорствовала в своем непризнании и, увидев чистую христианскую душу юноши, подружилась с ним, приняла наконец как родного. Они шли теперь одним путем к гибели. Владимир льнул к ней, как к матери. Он и в Алапаевске писал стихи, но тетради его пропали.

Князь Константин Константинович младший (у него с отцом совпадали имя и отчество) был офицером лейб-гвардии Измайловского полка, в котором когда-то отец его начинал военную службу на суше после ухода из флота. Молодой Князь храбро воевал, деля с солдатами все опасности и трудности фронтовой жизни. Бывший на фронте военным священником игумен Серафим (Кузнецов) видел его в окопах и под пулями во время атаки на врага. В одном из боев, когда его часть потеряла много солдат убитыми, он дрался до последнего и спас полковое знамя, сорвав его с древка и спрятав на груди. За это он был награжден, как когда-то и его отец, Георгиевским крестом. Получив краткий отпуск, он не поехал домой, а отправился прямо в Калужскую губернию, в уже знакомую ему Оптину пустынь.

Вот запись из «Летописи Оптинского скита» от 2 апреля 1916 года: «Воскрешение Лазаря. Скит посетил князь Константин Константинович, сын почившего Великого Князя Константина Константиновича. Высокий гость уклонился от встречи и подобающего его положению приема и, бывши в монастыре, дер жал себя в полной неизвестности. Когда же это, по нынешним строгим условиям военного времени, коих обязана держаться гостиница, сделалось невозможно, то Князь убедительно просил сохранить его имя в тайне и относиться к нему так, как и ко всякому богомольцу. В скиту сделаны были все приготовления к торжественной встрече, но последняя была отменена ввиду указанных причин, и Князь был в скиту запросто: осмотрел скит, был в храме и у старцев. Смирение, благоговение, искренняя религиозность и простота – достойны удивления». Князь Константин Константинович беседовал со старцем Нектарием и был в скитской церкви на службе. Таким образом, Оптина благословила его на великий подвиг мученичества ради Христа.

Самым младшим из Константиновичей, оказавшихся в Алапаевске, был Князь Игорь. Он, подобно брату Иоанну, был флигель-адъютантом у Государя и имел чин штаб-ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка. Как и все его братья, Князь Игорь воевал не щадя своей жизни, не имея в сердце ни тени страха. Сколько он проделал тяжелых рейдов со своим полком, сколько раз ходил в атаку в общем строю кавалеристов! Между боями он встречался с братьями, был бодр и весел. Однажды Князь Игорь едва не погиб, но не от немецкой пули или сабли; пробираясь как-то со своим полком через топкие места, он попал в трясину и стал быстро погружаться в нее вместе с конем. Когда в трясине почти скрылась голова коня, он широким крестом перекрестил ее, а сам был спасен товарищами в последнюю минуту – уже только его голова и вытянутые вверх руки были видны на поверхности… Нет, он не погиб, не был и ранен ни в одном бою – Господь хранил его для славы другого рода.

Может быть, вспомнили братья у шахты своего брата Олега… Он незримо был здесь. Останься он тогда жив – стоял бы он здесь вместе с братьями, ожидая смерти. Он видел их с небес… Братья Константиновичи молились. Они стояли, возносясь душою к престолу Господню, и, еще живые, давали Ему отчет о себе: в секунды сжималась вся прошедшая жизнь каждого, чуть ли не всякий их день явился, мелькнув перед ними во всех подробностях светлого и греховного… А те, черные, на высоте воздуха, что готовятся испытывать их на мытарствах, ёжатся и жмурятся, уже зная, что приготовленная ими клевета не пройдет, что не за что будет зацепиться им, – нет, это не дети геенны… Если и были у них какие-то грехи, покроет Господь все Своею благостью за чистоту их душ, за искренность молитв, за то, что они сораспялись Ему.

Нет для них этой тысячеверстной тьмы – они осиянны светом, невидимым для убийц. Вот и ангелы святые – в их руках блистающие драгоценные венцы: не земные – небесные. Вот и сонм святых мучеников в белоснежных одеждах. Среди них царь Николай, царица Александра, царевич Алексей, царевны Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия. «Стойте крепко! – как бы слышатся их голоса. – Не бойтесь убивающих тело, но не могущих убить бессмертной души!»

4. Благоухание Оптиной пустыни

Хоть и долго это пишется на бумаге, но еще раз напомним, что бывают минуты, когда и еще больше событий из прошедшей жизни проносится в голове чуть ли не в секунды, – особенно в такие мгновения, какие переживали алапаевские узники перед смертью. Может, в сжатом виде мелькнула в сознании Константиновичей счастливая, освещенная солнцем картина лета 1901 года, когда они жили всей семьей близ Оптиной пустыни в селе Нижние Прыски… А как протекала эта жизнь?

Еще в мае 1887 года К. Р. посетил Оптину пустынь. Он остановился в покоях настоятеля, архимандрита Исаакия. Посещал службы, беседовал в скиту со старцем Амвросием. Но второй раз он выбрался туда не скоро – в 1901 году.

К этому времени у К. Р. было уже шестеро детей. Отроки учились в кадетских корпусах, дочь Татьяна воспитывалась дома. Летнее время семья проводила чаще всего в Павловске. Прогулки дети совершали в обширном парке у реки Славянки, некогда воспетой великим русским поэтом Василием Андреевичем Жуковским в знаменитой элегии, которая так и называется – «Славянка». Среди разных предметов, которые изучались детьми под руководством педагогов, было природоведение, и они очень его любили. Учителем у них был знаменитый натуралист профессор Дмитрий Никифорович Кайгородов, автор увлекательных книг о лесах, цветах, птицах. Летом он проводил свои уроки прямо среди природы.

Вот К. Р., да и дети его, давно мечтавшие пожить не во дворце, а в русской деревне, погулять не в парке, а в настоящем лесу, получили возможность свою мечту исполнить. Осташево еще не было куплено. Было имение в Крыму (Ореанда), но туда никому не хотелось. Однажды представился случай нанять удобный барский дом близ Оптиной, в Нижних Прысках. Дом был приведен в порядок. В начале лета выехали. Дети не уставали смотреть в окна поезда, за которыми пробегали поля и леса, деревни, села с церквями, речки… Из Козельска в Прыски ехали в конном экипаже.

Там началась жизнь, которой раньше они не видели. Им сшили ситцевые рубашки и штаны и позволили ходить босиком. Начались прогулки в лес, где они собирали грибы, разжигали костры. Они плавали на лодках по Жиздре, купались на песчаных отмелях, – вода была прозрачная… А еще катались верхом на лошадях. Почти везде детей сопровождали крестьянские отроки, с которыми они совершенно искренне подружились. Константиновичи бывали в деревенских избах, где их встречали очень радушно. Они впервые видели крестьянский быт. Тут узнали они, что сельские дети с родителями по праздникам бывают в монастырях – в Оптиной пустыни и в Шамординской обители.

Им рассказали, что в скиту при Оптиной живет прозорливый старец Иосиф, ученик старца Амвросия, а в Шамордине настоятельница – слепая игуменья Евфросиния, прозорливая старица.

Таких высоких гостей, как члены царской семьи, в монастырях принято было встречать с большой торжественностью, но К. Р. попросил настоятеля Оптиной пустыни игумена Ксенофонта не делать такой встречи, чтобы не смущать детей, которые желают здесь быть как простые паломники. Настоятель согласился, но все-таки встретил их колокольным звоном. В первый же раз побывали они в скиту, и их принял старец Иосиф, который внимательно и ласково побеседовал с ними.

Князь Иоанн увидел в скитском храме икону Усекновения главы святого Иоанна Крестителя, точно такую же, что находилась у него дома в Петербурге. К. Р. обратил его внимание на лампаду, горевшую перед этим образом. «Вот огонек, – сказал он, – не угасающий никогда, соединяющий нас, русских богомольцев, с молитвенниками этого сурового и благодатного скита… Тебе был всего год возраста, когда я прислал эту лампаду старцам Амвросию и Анатолию, а они благословили тебя вот такой иконой Усекновения главы Предтечи».

В скитском храме Князь Иоанн внимательно прислушивался к оптинскому напеву, – а у него был хороший слух. Он любил церковное пение, сам всегда старался попасть на клирос и попеть, а потом стал и регентовать. Оптинский напев он воспроизводил со своим хором позже на службах в дворцовом храме.

Профессор Кайгородов, живший в Нижних Прысках с семьей К. Р., совершавший с детьми увлекательные походы в лес и поле, когда-то учился в военной гимназии. И вот здесь, в Оптинском скиту, он вдруг встретил одного из своих гимназических друзей – Павла Плиханкова, рясофорного инока. Они беседовали в келье отца Павла, и Кайгородову очень понравилась та обстановка, которая окружала друга-инока. Строгая, чистая, ничего лишнего. Только иконы, книги, лампада…

Отец Павел (а это будущий оптинский преподобный старец Варсонофий) вел тогда скитскую летопись. Среди других событий отмечал он и все посещения монастыря семьей К. Р. Так, 10 июня в Казанском соборе происходил постриг в мантию трех иноков, и летописец отметил: «При постриге присутствовали Августейшие дети Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Константиновича».

Братья Константиновичи ездили в Оптину и Шамордино верхом, а дочь Татьяна с матерью – в экипаже. Иногда на службе в Оптиной бывало не только семейство К. Р., но и учителя детей. Много благодатных впечатлений почерпнули здесь дети К. Р., в том числе трое мучеников Константиновичей и Князь Олег.

Вскоре К. Р. купил имение Осташево в Волоколамском уезде. Как прекрасна была там жизнь – не только летняя, но часто и зимняя! Неужели все это навеки улетело и погасло с последним вздохом мучеников? Да нет – доброе не пропадает, а копится в небесной сокровищнице, – зло же низвергается в огонь неугасимый.

5. К вечной славе

Тать выходит на свой промысел ночью. Во тьме уральского леса, скрываясь от глаз простого народа, от людей, успевших полюбить царственных узников, совершили подручники чекистов свое черное дело. Но от народа не скроешься. Господь привел в этот лес одного крестьянина, шедшего издалека домой, и именно благочестивого. Он припозднился и решил заночевать в лесу близ Синячихинской дороги, у старых шахт. Помолившись, крестьянин лег на кучу ветвей, спрятав голову в сооруженный из них шалашик. Закрыв лицо от мошкары, он задремал, но вдруг услышал стук колес и голоса. Две или три повозки – он сразу не разглядел – свернули с дороги к шахте и остановились не более чем в ста метрах от него.

Осенив себя крестным знамением, крестьянин затаился, так как понял, что попал в опасное положение, и едва ли не смертельное. Вскоре он догадался, что большевики готовятся совершить тайный расстрел каких-то узников. Если его обнаружат, то убьют как нежелательного свидетеля.

Засветились огоньки цигарок, раздался гомон убийц, не скупившихся на матерное и черное слово. Вон и жертвы: плотной кучкой стоят, ожидая расправы. «Господи, прими дух их с миром!» – мысленно взмолился мужик, ожидая выстрелов. Но выстрелов не последовало – кроме одного. Произошло то, что могли сотворить лишь исчадия ада.

Порыв ветра пронесся по верхушкам деревьев, сухие сучья посыпались на землю. Гром прокатился по небесам, и упали крупные капли дождя… «Рябов! – истошно крикнул кто-то. – Ну, давай, давай!» Крестьянин приподнялся немного. Что это? Что они, изверги, делают?! Он услышал крики, стоны, глухие удары, потом одиночный выстрел…

Палачи били узников прикладами, кулаками, сапогами – по чему попало… Великий Князь Сергей Михайлович бросился на защиту Елисаветы Феодоровны, схватил одного из бандитов за горло и до хруста сжал его, – тот упал… Но другой выстрелил Князю в затылок из револьвера. Елисавете Феодоровне завязали глаза, заломили руки назад. Она стала громко молиться: «Господи! Прости им, не ведают, что творят!» Ее ударили без пощады несколько раз, приподняли и с размаху бросили в темную пасть шахтной ямы. За ней стали бросать и других, избитых до полусмерти, с разбитыми головами.

Крестьянин, скрывавшийся за кустами, схватился за голову, хотел было крикнуть что-то, но вовремя зажал себе рот. Он упал лицом в колючие ветки и сотрясся в беззвучных рыданиях.

Вот все как будто стихло. Палачи стояли у ямы, запыхавшиеся, как после бега… Поработали… И вдруг послышалось явственно из-под земли: «Спаси, Господи, люди Твоя…»

– А-а-а! – взревел Рябов в ярости и страхе, схватил гранату и бросил ее вниз, выдернув чеку. Раздался глухой взрыв. Пение смолкло. Но мгновение спустя тихо и печально возобновилось: «Иже херувимы…»

Палач бросил вторую гранату. Снова ухнуло под ногами, но пение продолжалось. Было брошено еще несколько гранат, но они в глубине шахты уже не взрывались. Двое из палачей упали на землю и стали кататься и кричать, как безумные… Остальные с бешеной руганью начали валить в шахту сучья, еловые лапы; как шапкой, накрыли отверстие и подожгли. Взвился столб огня, опаляя ветви соседних деревьев. Затрещало пламя. Страшные отсветы заплясали во тьме. Но вот налетел ветер, прибил тучу едкого дыма к земле. Лошади в повозках стали чихать и рваться из оглобель… Наконец быстро застучали колеса: убийцы неслись прочь, изо всех сил нахлестывая лошадей.

Огонь потрещал немного и угас. Крестьянин вышел из своей засады и сделал несколько шагов, шатаясь как пьяный. Душа его была страшно потрясена. И вдруг он услышал явственное пение, доносившееся откуда-то из-под земли: «Иже херувимы…» И тогда, не помня себя, бросился он бежать во тьму, не разбирая дороги…

Никто из узников не упал на дно и не утонул, как надеялись палачи, в грязной воде – Господь не допустил этого. Все на разной высоте попали на выступы перекосившихся стен. Из них только Великий Князь Сергий Михайлович брошен был мертвым. Его секретарь Федор Ремез погиб от взрыва первой гранаты. Остальные умирали не один день – в мучениях боли от ран и ушибов, голода и жажды…

Великая Княгиня Елисавета Феодоровна и Князь Иоанн Константинович упали на один выступ в пятнадцати метрах от поверхности. Превозмогая свои страдания, во тьме, слыша стоны, наполнявшие мрак шахты, Елисавета Феодоровна оторвала от своей одежды лоскут и на ощупь перевязала разбитую голову князю Иоанну. Она и здесь продолжала свой христианский подвиг милосердия.

Когда Белая армия пришла в эти места, преступление большевиков было открыто. Нашли и шахту в лесу. В начале октября 1918 года начались работы по извлечению из нее тел мучеников. Восьмого числа найдено было тело Федора Ремеза; 9-го – инокини Варвары и Князя Владимира Палея; 10-го – Князей Константина и Игоря Константиновичей, а также Великого Князя Сергея Михайловича. 11-го подняли тело Князя Иоанна Константиновича и затем – Великой Княгини Елисаветы Феодоровны. У нее на груди была икона Христа Спасителя, которой в 1891 году Император Александр Третий благословил ее при переходе в Православие, а в одном из карманов – крошечная шкатулка, в которой хранились палец ее супруга и прядь волос Царевича Алексея. Пальцы правой ее руки были сложены троеперстно, как и пальцы инокини Варвары и Князя Иоанна Константиновича.

«Тела мучеников, – писал очевидец, которым был игумен Серафим (Кузнецов), – были обмыты и одеты в чистое, но убогое погребальное одеяние, как бедные рабы Христовы»; затем их положили в деревянные простые гробы, внутри с футлярами из кровельного железа, и поставили в кладбищенскую церковь, где стали совершаться панихиды и неусыпное чтение Псалтири.

18 октября отслужена была заупокойная Всенощная, а 19-го – Литургия, после которой совершено было отпевание. Храм не смог вместить всех желавших присутствовать на службе, площадь перед ним была запружена народом. Потом началось прощание, и долго-долго шли люди к гробам святых мучеников, и многие плакали.

Спустя год, когда красные начали наступление на Алапаевск, игумен Серафим получил от тогдашнего Верховного правителя России адмирала Колчака распоряжение вывезти гробы мучеников в Читу, куда тот и доставил их с огромными трудностями. Там с помощью русских офицеров он перенес их в женский Покровский монастырь, где поместил, как в тайнике, в одной келье под полом.

Шесть месяцев игумен жил в этой келье с гробами, а потом с еще большими трудностями по охваченной разрухой железной дороге перевез их в Китай, в Пекин. Там они были поставлены в склепе Свято-Серафимовского храма Русской Духовной миссии. Два из них – со святыми мощами преподобномучениц Елисаветы и Варвары – игумен Серафим на средства, присланные ему сестрой Великой Княгини принцессой Викторией, отвез в Иерусалим.

Они помещены были в храме святой равноапостольной Марии Магдалины на Елеонской горе, где настоятельницей была, по стечению удивительных событий, матушка Мария – дочь К. Р. Татьяна. Перед Первой мировой войной она вышла замуж за потомка грузинских царей князя Константина Багратион-Мухранского. У нее родился сын, который назван был Теймуразом. А в 1914 году она овдовела – князь был убит в бою. В 1916 году она вместе со своим дядей, Великим Князем Дмитрием Константиновичем (братом К. Р.), посетила Оптину пустынь. Это было спустя две недели после того, как здесь побывал ее брат, Князь Константин Константинович. Их встретили очень тепло. Потом они поехали в Capoв и в другие святые русские места, словно предчувствуя, что настанет пора с Россией расстаться.

Святые мощи преподобномучениц Елиса ве ты Феодоровны и инокини Варвары до сего дня покоятся в том же храме на Елеонской горе. Когда-то этот храм построен был в память покойной Царицы Марии Александровны, супруги Царя Александра Второго. Председателем Палестинского общества, занимавшегося обустройством русских владений в Святой Земле, был сын Александра Второго Великий Князь Сергей Александрович, которому деятельно помогала его супруга, Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, будущая преподобномученица. Когда храм был построен, она выразила желание со временем, по своей кончине, упокоиться здесь… И Господь так чудесно исполнил ее желание.

А что же стало со святыми мощами братьев Константинови чей, Великого Князя Сергея Михайловича и его секретаря Федора Ремеза, а также Князя Владимира Палея? Они оставались в крипте Серафимовского храма в Пекине. В 1945 году на территории Китая, в Маньчжурии, шла война России с Японией, – как и во многих уголках Дальнего Востока. В Пекине все, что принадлежало Русской Духовной миссии, вместе с кладбищем и храмом, было передано советскому правительству под дипломатическое представительство. Все было уничтожено: и храм, и кладбище. Неизвестно, что стало со святыми мощами мучеников.

В службе Царственным страстотерпцам есть такая молитва: «О страстотерпице святая княгине Елисавето, егда тя живу во алапаевскую шахту ввергоша, купно со святыми мученики царския крове, яже беху князие Сергий, Иоанн, Константин, Игорь и Владимир, такожде мученица Варвара и святый мученик Феодор, изнемогающим же надолзе всем от ран, облегчала еси еле жива сущи страдания умирающих, воспевающе священные песнопения, яже слышаху мимоходящии. Сего ради молим тя, молися Христу Богу прегрешений оставление даровати празднующим любовию святую память твою».

Стихотворения

Князь Владимир Павлович Палей

1. О, свете Тихий…

 

О, Свете Тихий, Боже правый!

Ты ниспосли Свои лучи,

В покой таинственной оправы

Алмазы сердца заточи…

Измучен я немым страданьем,

Не знаю – чем душа полна?

Так пусть Тобой, Твоим сияньем

Навек исполнится она.

Во мне мерцает, догорая,

Недостижимая мечта, —

Возьми, возьми ее для рая,

Где все покой и красота!

И Ты, о, Пресвятая Дева!

Склонись над жизнью молодой,

И грусть чуть слышную напева

Возьми незримою рукой!

Храни ее! В ней все стремленья,

Все думы светлыя мои,

В ней дань земного умиленья,

В ней всех источников струи!

Храни ее над облаками,

В немой лазурной вышине,

И в час, когда беспечность с нами,

Отдай ее Ты снова мне!

И будет что-то неземное

Звучать с тех пор в стихе моем,

В нем все далекое, святое

Сольется с жизненным огнем.

В нем отзвук ангельской свирели

Скользнет как чистая слеза.

И буду знать я, что смотрели

Мне в сердца глубь Твои глаза.

 

Декабрь,1914

2. Настроение

 

Как на сердце вдруг стало тихо

Среди наскучившего дня…

Наверно, кто-то помолился

Душою чистой за меня.

 

 

Наверно, кто-то незнакомый,

Далекий, старый и простой,

Мой образ вспомнил промелькнувший

Своею тихою мечтой.

 

Январь, 1915

3. Сестры милосердия

 

Сестры милосердия, ангелы земные,

Добрые и кроткие, грустные немного,

Вы, бальзам пролившие на сердца больные,

Вы, подруги светлые, данные от Бога.

 

 

Вам – благословение, сестры душ усталых,

Розаны расветшие там, на поле битвы,

И в крестов сиянии ярко, ярко алых,

Тихо принимавшие раненых молитвы.

 

Крым. Июнь, 1915

4. Молитва

 

О, если я порой томим негодованьем

И если я порой так желчно говорю, —

Прости мне, Господи! Но скован я призваньем,

И страстью искренней я к Родине горю.

Я не могу глядеть спокойно, равнодушно,

На то, как дерзостно злорадствуют враги —

Меня терзает злость, мне тягостно, мне душно,

И в эти мне часы, о Боже, помоги.

 

 

Себе я не молю ни мира, ни блаженства —

Что бедный мой удел пред честью всей страны!

Я для нее хочу святого совершенства,

Покоя светлого и мощной тишины.

Мне не нужны теперь ни счастье,

 ни отрада…

Пусть будет лишь у нас, Всевидящий Творец,

И пастырь ввек един, и ввек едино стадо —

По слову Твоему да станет наконец!

 

Крым. Июль, 1915

5. Блаженны плачущие

(Лунная ночь в Крыму)

 

Ночь воистину эта – библейская ночь.

Не Енгедские ль дремлют здесь лозы?

Распростерлась вдали не Сиона ли дочь?

Кто принес мне Саронские розы?

 

 

Да! Воскресло былое воистину вновь,

В полумгле голубого тумана,

В моем сердце не та, не простая любовь,

Различаю хребты я Ливана…

 

 

Наконец из житейских я вырвался уз

И я знаю: сейчас предо мною

Средь немых кипарисов пройдет Иисус,

Окруженный несметной толпою.

 

 

И навек прекратятся страданья мои,

Возвратится души упованье —

Да польются небесные речи Твои,

Мой Учитель. Я весь – ожиданье.

 

 

И рыдать и томиться мне доле невмочь,

Преклонил я колени в молитве —

Если ночь эта вправду – библейская ночь,

Раввуни! приготовь меня к битве!

 

Крым. Август, 1915

(Князь Владимир Палей в сентябре 1915 года отправился на фронт, где храбро воевал.)

6. Молитва воина

 

Огради меня, Боже, от вражеской пули

И дай мне быть сильным душой…

В моем сердце порывы добра не заснули,

Я так молод еще, что хочу, не хочу ли —

Но всюду, во всем я с Тобой…

 

 

И спаси меня, Боже, от раны смертельной,

Как спас от житейского зла,

Чтобы шел я дорогой смиренной и дельной,

Чтоб пленялась душа красотой беспредельной

И творческой силой жила.

 

 

Но, коль Родины верным и преданным сыном

Паду я в жестоком бою —

Дай рабу Твоему умереть христианином,

И пускай, уже чуждый страстям и кручинам,

Прославит он волю Твою…

 

Действующая армия, cентябрь, 1915

7. У солдатского кладбища

 

Мягко разостланы дёрна квадратики

Набожной чьей-то рукой…

Спите, соколики, спите, солдатики,

Вам здесь простор и покой.

 

 

Небо над вами сияет безбрежностью,

Тихо мечтают поля,

Приняла вас с материнскою нежностью

Эта сырая земля.

 

 

Русь защищая, ребята бывалые,

Долго дрались вы с врагом…

Спите, родимые, спите, усталые,

Под деревянным крестом.

 

 

Жертвы борьбы с лицемерной державою

Вы – не покинутый прах!

Вечною памятью, вечною славою

В русских вы живы сердцах!

 

Действующая армия, деревня Речки, сентябрь, 1915

Часть третья

Житие Царевича-мученика Алексея Николаевича в документах

Составители: монах Лазарь (Афанасьев) и Сергей Лизунов

Глава 1

О рождении наследника и о первых годах его жизни

Пасхальные торжества 1903 года в Москве надолго остались в памяти жителей города. В этом году вторую столицу, которая по праву могла называться первой в числе святынь Русской Земли, посетил с паломничеством ее Державный Хозяин – Государь Император Николай Александрович вместе со своей супругой, Императрицей Александрой Феодоровной, детьми – Великими Княжнами Ольгой Николаевной, Татьяной Николаевной, Марией Николаевной и Анастасией Николаевной. С умилением молилась Царская Семья в кремлевских соборах, перед мощами святых угодников Божиих, – московских первосвятителей и благоверных князей, своих предков, испрашивая благословение на труды во благо России. Оторвавшись от забот петербургской жизни, Государь и Государыня приехали в Москву, чтобы спокойно поговеть, приготовиться к Светлому Празднику. Они привезли своих детей, желая напитать их души благочестием, познакомить с русской древностью, которую сами так любили. Москвичи устроили Их Величествам восторженную встречу. В те времена среди простого народа держалось почитание Помазанника Божия, и вот, когда Он пожаловал в столицу, толпы людей с радостью вышли встречать Его. Шел последний год перед японской войной, спокойствие страны еще не было поколеблено революциями и Государственной Думой, и царская власть крепко стояла на ногах. Россия уже девять лет ждала Наследника Престола, но у Царственной четы рождались только девочки, и титул Наследника Цесаревича по-прежнему сохранялся за братом Императора, Великим Князем Михаилом Александровичем. Отличавшийся простотой и детской верой Государь не хотел, чтобы рождение Его сына произошло без молитвенных трудов и особого благословения Божия. Давно уже Царская Семья просила об этом Бога – и вот теперь Император приехал в Москву поклониться вместе со своим народом мощам святителя Алексия, митрополита Московского, почивающим в кремлевском Чудовом монастыре, попросить у печальника за Русь, каким, как и его современник, преподобный Сергий Радонежский, был митрополит Алексий, помолиться перед престолом Божиим о даровании своей Родине и Церкви Христовой будущего заступника и покровителя. По-монашески смирялась Государыня, несла послушание в Вознесенском монастыре, – на кладбище этой обители погребали в старину Великих Княгинь. Жизнь Императорской Семьи в Кремле на Страстной седмице напоминала говение русских Царей XVII века, Михаила Феодоровича и Алексея Михайловича, – то же ежедневное хождение к вечерне и утрене с литургией, с обязательной исповедью у духовника и причащением в Великий четверг, скромные трапезы, в промежутках между службами поездки по храмам и монастырям. Словно в воздухе разлито было в эти дни единство Царя со своим народом, то, которое позже, в Сарове, на прославлении преподобного Серафима потрясет Его, и Он напишет об этом в своем дневнике. Сокровенные желания своего Государя услышал народ, народ воистину Божий, ибо он тогда тоже молился о рождении Наследника. В книге А. Ильменского «Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич Алексей Николаевич» приведено множество примеров благого рвения русских людей, вымоливших России Цесаревича. С особенной силой эта ревность о благе своего Монарха показала себя в первопрестольной столице на Страстной и на Светлой седмице 1903 года. В дневнике за 1902–1903 годы Государь так рассказывает о пребывании в Москве:

28-го Марта. Пятница. […] В 7 час. сели в поезд и отправились через Питер на Николаевскую линию. […]

29-го Марта. Суббота. Встали рано. В 10.20 приехали в Москву. Дядя Сергей^[11] и Элла^[12] с высшим начальством встретили на станции. Москва приветствовала нас тепло и таковою же погодою. Примерно стоял народ на улицах. На внутреннем дворе Большого дворца стоял почетный караул 12-го грен[адерского] Астраханского полка. Расположились в комнатах Папá и Мамá – все так напоминает пребывание в 1900 г. Завтракали восьмером, Мария Павловна и Дмитрий^[13]. Поехали в Александрию, где долго гуляли. Погода была дивная, 13° в тени. Находили голубые цветы. Москва-река прошла, и весь снег стаял. Пили чай дома. В 7 час. поехали к д. Сергею, были в их церкви у всенощной, обедали и провели вечер с ними и Эллой. Ночь стояла тоже чудная и лунная.

30-го Марта. Воскресение. Проснулись в 8 ½ дивным теплым утром; просто удивительная погода для конца марта! Съезд к выходу начался очень рано. В 10.40 тронулись через залы – взяли Ольгу^[14] с собою.

Выход на Красное Крыльцо произвел, как всегда, на меня потрясающее впечатление. Теплота была летняя. Митрополит служил обедню в Успенском соборе. Поклонившись мощам, пошли в Чудов монастырь, откуда вернулись в коляске к себе к часу. Завтракали восьмером. Принял Плеве, и в 3 часа отправились в Александрию. Погуляли на славу и даже тешились игрою в мячи с детьми д. Павла. Чай пили и обедали дома. Вечером погуляли на террасе, наслаждаясь воздухом и лунным освещением.

31-го Марта. Понедельник. Такой же чудный день, но с теплым ветром. Утром читал бумаги. Погулял на террасе. В 11 ½ пошли с детьми к преждеосвященной обедне в церковь Рождества Богородицы. Завтракали одни. Смотрели вещи из Строгановского училища, сделанные учениками. Затем отправились пешком в Архангельский собор, который подробно осмотрели, обойдя все гробницы Великих Князей. Вернулись обратно чрез Благовещенский собор, заходили в его ризницу, кот. осматривали еще три года назад, и поднялись на террасу. Погуляв там немного, спустились к себе. В 7 час. пошли к вечерне в маленькую церковь Воздвижения Креста. Обедали и провели вечер вчетвером.

1-го Апреля. Вторник. Утро было полуясное, но очень теплое. Днем пошел дождь. Принимал до 11 час. Ходили к обедне с детьми. В 2 ½ ч. поехали за Чудов монастырь, где осмотрели церковь во имя «чуда Архистратига Михаила» и спускались под нее. В подземелье видны еще следы двух существовавших церквей. После этого с интересом рассматривали богатую ризницу Чудова мон. Митрополит водил нас по своим помещениям. Поехали в Нескучное. Погулял под проливным дождем. Вернувшись домой, усиленно занялся бумагами, привезенными фельдъегерем. Ходили в ту же маленькую церковь (шитый Спас) и обедали вчетвером.

2-го Апреля. Среда. Погода стояла хорошая, в 5 час. начался дождь. Утром дочитывал дела и окончил все. В 11 ½ пошли к обедне со всеми детьми, чтобы приучить маленьких к обстановке и виду причастия. Завтракали одни. В 3 ¼ отправились с Эллой, Марией и Дмитрием по Кремлевской стене и обошли всю кругом. Прогулка вышла хорошая в 2 версты. Толпа народа все время сопровождала нас снаружи вдоль стены. Пришли домой к чаю. В 7 час. были у вечерни с Ольгой; до того она исповедалась в первый раз. Обедал в 8 час. и затем сами исповедовались в спальне. Пили чай с Янышевым^[15].

3-го Апреля. Четверток Великий. Утром сподобились причаститься Св. Таин Христовых в церкви Рождества Богородицы – все наличное семейство и многие из господ. К сожалению, после не был свободен так, как хотелось. Принимал: Драгомирова, Фредерикса^[16] и после завтрака гр. Шувалова. Читал много бумаг из Питера.

Погода стояла дождливая и прохладная. Погуляли в саду под Кремлем и зашли в церкви: Благовещения (Нечаянной Радости) и св. Константина и Елены. Вернувшись наверх, осмотрели Спаса на Бору с двумя верхними его приделами и церковь Лазаря, под теремами.

В 7 ч. пошли к 12 Евангелиям в ц. Спаса за золотою решеткою.

4-го Апреля. Пяток Великий. Хороший теплый день. Как всегда, утром читал много. Полез на крышу дворца под штандарт и любовался необыкновенно красивым видом на всю Москву. В 12 ч. пошли к выносу плащаницы в ц. Рожд[ества] Богор[одицы]. После завтрака начал разбор фарфоровых яиц. Поехали в Нескучное, где отлично погуляли с детьми. В 7 час. в ту же церковь. Д. Сергей, Тесес, Олсуфьев и я несли плащаницу. Вечером Аликс и Элла вышивали вместе с монахинями Вознесенского монастыря.

5-го Апреля. Великая Суббота. Занимался до 2 ½. В 3 часа утра пошли с д. Сергеем и Эллой в Успенский собор – патриаршим ходом. Митрополит служил утреню.

Вскоре после крестного хода с плащаницею вернулись к себе в 4 ¼. Ночь была тихая, теплая, заря только начиналась. Выпив чаю, легли в 5 ч. Встал в 9 ½. Погода начала хмуриться, и днем полил дождь. В 2 ½ поехали в Вознесенский женский монастырь поклониться плащанице. Осмотрели гробницы цариц и Великих Княгинь. Оттуда поехали к д. Сергею, где дети красили яйца. Читал внизу бумаги. Возвратились к себе в 5 ½ ч.

Д. Сергей и Элла обедали у нас. В 11 ¾ начался выход к Спасу за Золотою решеткою.

6-го Апреля. Светлое Христово Воскресение. Заутреня кончилась скоро. Там же, перед церковью, христосовался с генералами, военными и гражданскими чинами и дворцовыми гренадерами. Вернулись в Зеленую гостиную в 2 часа, где разгавливались.

Спали до 10 ч. Митрополит пришел с соборянами и викариями «славить». Затем наверху христосовались со всеми нашими людьми. Завтракали в час с детьми – приятно было не есть постного. Отвечал на телеграммы. В 3 ч. поехали в Александрию, где долго и хорошо прогуливались. Погода стояла дивная, при сильном южном ветре было 15° в тени. В 7 ½ поехали к д. Сергею и Элле к вечерне. После обеда вышли на балкон, громадная толпа занимала всю площадь перед домом. Она целый вечер стояла там и все время кричала ура! Трогательно. Приехали домой по Никитской, т. к. по Тверской проезда не было.

7-го Апреля. Понедельник. К удивлению, проснулись сырой дождливой погодой. В 10 час. пошли к обедне. После службы приехал Миша^[17]. В 11 ¼ час. началось христосование: с начальниками в Андреевской зале, с пажами и юнкерами воен. училищ в Александровской и с нижними чинами в Георгиевской зале. Обе мои роты Екатеринославского и Астраханского полков и пасхальные караулы Перловского и Сумского полков. Там же христосовался со старообрядцами, волостными старшинами Москов. губ. и рабочими – представителями касс взаимопомощи различных фабрик.

Завтракали в 12 ½. В Андреевской зале Аликс^[18] принимала поздравление дам, при кот. мы все присутствовали. Погода поправилась. Посетили митрополита Владимира^[19].

8-го Апреля. Вторник. Утро было очень дождливое. Читал. Ходили к Мише, осматривали его комнаты – бывшие мои. Принял кн. А. Н. Долгорукого и П. В. Жуковского^[20]. Последний завтракал с нами. В 3 ч. поехали с Мишей в Александрию. Погода прояснилась и сделалась отличною. После чая принял Плеве и Фредерикса. Обедали в 7 час. все вместе. Поехали в Большой театр на сборный спектакль в пользу Иверской общины сестер милосердия. Давали акт из «Евг. Онег.», две картины из бал. «Конек-горбунок» и маленькую оперу Кюи «Сын мандарина». Вернулись домой в 11 ¾.

9-го Апреля. Среда. Погода стояла отличная. Аликс, Миша и я прогулялись на крыше дворца. Принимал представляющихся новых придворных. Читал. В час дня поехали в Благородное собрание на завтрак Московского дворянства. Вся обстановка напоминала такое же пиршество три года тому назад. По окончании завтрака слушали пение некоторых певиц и Собинова.

Вернулись домой в 4 часа.

10-го Апреля. Четверг. Стояла отличная теплая погода. Погулял на террасе. От 11 ч. до времени завтрака принимал доклад Куропаткина^[21]. В 12 ½ предводители и депутаты Московского дворянства собрались, чтобы благодарить за посещение их собрания вчера.

В 3 ¼ отправились все в Алексеевский женский монастырь по направлению к Сокольникам. Заехали в приют детей, родители которых пострадали на Ходынке. Пили чай у Юсуповых в их красивом доме и вернулись к себе в 5 ¾.

11-го Апреля. Пятница. Чудный летний день. В 11 час. поехали на театральную площадь, на кот. были собраны все войска московского гарнизона. Назначил Мишу шефом 2-го грен. Ростовского полка и д. Сергея шефом 5 гренадер. Киевского полка. Войска представились отлично, и я остался весьма доволен видом людей и лошадей. Вернулись к себе в 12 ½ час.

Завтракали с начальством и разговаривали на балконе, где солнце здорово пекло. Отправились в Александрию, где было идеально хорошо. Пили чай на балконе. Вернулись в 6 ч.

12-го Апреля. Суббота. Жаркий день с сильнейшим ветром. Принял Куропаткина и простился с ним по случаю отъезда его на Дальний Восток. В 12 час. отправились по новой ВиндавоРыбинской жел. дор. в Новый Иерусалим. Поехали большим обществом и завтракали в вагоне. Подробно и долго осматривали холодный собор, построенный патриархом Никоном.

Входили в пещеру гроба Господня.

На меня, не бывавшего в Иерусалиме, вид ее произвел глубокое впечатление. Обойдя все в соборе, пошли в так называемый дворец, в кот. прежде останавливались императрицы. Оттуда прошли в очень полную библиотеку и музей. Вернулись на жел. дор. в 4 ½ ч., а в 6 ½ были в Кремле. Обедали и провели вечер у д. Сергея и Эллы.

13-го Апреля. Воскресение. Чудный летний день. В 11 час. пошли к обедне к Спасу за золотой решеткой. Пел Синодальный хор. Завтракали со всеми в Зеленой гостиной. Читал бумаги из Питера и к вечеру окончил все. В 2 ½ часа поехали в Александрию, где я отлично прогулялся. Зелень быстро увеличивается; цветов масса всюду. Пили чай на балконе. В первый раз на прогулку надел китель. Обедали вдвоем. В 9 ½ поехали к д. Сергею и Элле на концерт. Было очень хорошо. Ужинали и вернулись в 1 ½.

14-го Апреля. Понедельник. В 10 ½ ч. пошел с д. Сергеем в ка зармы 1-го и 2-го баталионов Екатеринославского полка. Осмотрев помещения рот, кухни, хлебопекарню и арестантскую, зашел в офицерское собрание. Вернувшись домой, переоделся и поехал в Спасские казармы, где расположены Ростовский полк и 1-й баталион Астраханского полка. Обошел все помещение последнего и нашел его расположение ниже всякой критики. Остальные баталионы Астраханцев разбросаны еще в трех частях города. Какое неудобство в строевом и хозяйственном отношениях? Второй раз выпил чаю в их офицерском собрании. Перед отъездом снялся группой с офицерами и вернулся домой в 1 ½. Завтракали вчетвером с детьми. Погода стояла теплая, но изменчивая, было несколько ливней. В 3 часа поехали в дворянский пансион-приют.

Здание его совершенно новое. Воспитательное начало в нем в связи с физическим образованием поставлено образцово. Выпив чашку чая от дворянства, поехали в тоже новое промышленное училище, построенное городом в память 25-летия царствования Анпапá^[22]. Оборудовано оно великолепно самыми новыми техническими средствами и обширными лабораториями. Осмотрели также построенное рядом городское училище и видели около 5 тысяч детей других начальных школ. Посетил с д. Сергеем гр. П. А. Шувалова, у которого пил чай, окруженный его семейством. Приехал домой в 6 ч.

15-го Апреля. Вторник. В 10 ½ час. поехал с д. Сергеем в Московское военное училище. Попал прямо к завтраку юнкеров. Очень был доволен их прекрасной выправкой. Послушал пение и игру на балалайках. Оттуда поехал в 1-й Московский кадетский корпус. В этом красивом здании (бывший Екатерининский дворец) были собраны и остальные корпуса – 2-й и 3-й. Вернулся домой в 12 ½ час. Принял депутацию артистов Малого театра, кот. поднесла чудный образ. Завтракали одни с детьми.

На пути в Александрию заехали поклониться чудотворной иконе Свят. Николая, что на Песках.

Хорошо погуляли, нарвали массу цветов. Погода стояла чудная, жаркая. Пили чай там на балконе. Вернулись домой в 5 ½. Читал. В 7 час. был большой обед наверху московским властям. Разговаривали до 9 ¾. Провели вечер у себя с д. Сергеем и Эллой.

16-го Апреля. Среда. Дивный жаркий день. В 10 ½ отправились вчетвером в Синодальную типографию, бывший Государев печатный двор. Осмотрели библиотеку и все мастерские. Затем посетили Василия Блаженного и обошли все девять находящихся в нем церквей. Удивительно странная архитектура с разными переходами и галереями. Оттуда поехали в Ново-Спасский монастырь, знакомый нам по 1900 году. Спустились в склеп первых бояр Романовых, кот. теперь украшен новою церковью и вообще содержится в значительно лучшем виде, чем прежде. Зашли и в собор, где осмотрели ризницу. Вернулись в Кремль к часу.

Е. П. Ермолова завтракала с нами. В 3 час. напоследок поехали в Страстной женский монастырь. Выпили чаю у настоятельницы. Заметил много красивых монахинь. Заехали к д. Сергею и пили чай. В 5 ч. вернулись домой. Все уже было уложено. Очень, очень грустно покидать милую Москву после тех отрадных дней, кот. Господь привел нам провести с ней. Все сады зеленеют, и ранняя весна вполне напоминает лето; тем досаднее уезжать. В 6 ½ покинули дворец. На дворе стояли училища, далее кадетские корпуса и затем войска шпалерами с одной стороны улиц до вокзала. Приложились к иконе Иверской Божией Матери, где митрополит благословил обоих образом. Сердечно провожала нас Москва. Простившись со всеми на станции в 7 час., тронулись в обратный путь. Дядя Сергей и Элла проводили нас до Клина. Обедали вместе с ними и спутниками нашими. Весь вечер читал бумаги. Ночь стояла тихая и теплая.

17-го Апреля. Четверг. В 10 ч. утра чудной погодой приехали в Царское Село […] Зашли поклониться Знаменской Божией Матери. […]

Дневник Государя Императора Николая Александровича. 1903 г. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 245^[23].

29 января 1903 года Святейшим Синодом объявлено о прославлении преподобного Серафима, Саровского чудотворца… Духовное торжество открытия честных мощей угодника Божия назначено было на 19 июля 1903 года. Сам Государь с Государыней и членами Царствующего Дома своего совершил благоговейное путешествие на это великое духовное торжество, собравшее сотни тысяч православного русского народа. Я сам был на этом торжестве, видел, как Государь пешком, благоговейным паломником ходил к целебному источнику и в дальнюю пустыньку старца Серафима, на своих царственных плечах нес гроб с честными останками новоявленного чудотворца и причащался вместе с супругою своею Св. Таин Христовых. Они исповедывались у смиренного старца иеросхимонаха Симеона и причащались 18 июля за ранней обедней, которую служил архимандрит Андрей (впоследствии епископ Уфимский), как простые смертные паломники, вместе с народом. Я сам среди этих паломников приобщался и видел, с каким благоговением царственные богомольцы приступали к Святому Таинству. Простота и религиозность их сильно повлияли на меня еще тогда… Государь на свои средства соорудил серебряную художественную раку для мощей преподобного Серафима, а Царица собственноручно вышила покров на гробницу и коврик с дорожками… Из Сарова царственные паломники выехали 20 июля в Дивеевский женский монастырь, это духовное детище пре подобного Серафима. Здесь они навестили старицу подвижницу Прасковью Ивановну, которая предсказала Царице рождение сына. Это посещение прозорливицы, совместно с пережитым в Сарове, произвело сильное духовное впечатление на Императрицу, усердно молившуюся в Сарове о даровании ей сына.

Игумен Серафим (Кузнецов). Православный Царь Мученик. Пекин, 1920.

15-го Июля. Вторник. В 7 ¼ тронулись в путь на богомолье в Саровскую пустынь. Едем с Мамá, Ольгой и Петей^[24]. Впереди нас едут Николаша, Петюша, Милица, Стана и Юрий^[25].

Дневник Государя Императора Николая Александровича. 1903 г. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 246.

16-го Июля. Среда. Утром в Москве к нам сели в поезд д. Сергей и Элла.

Там же.

17-го Июля. Четверг. В 6 час. въехали в Саровскую обитель. Ощущалось какое-то особое чувство при входе в Успенский собор и затем в церковь св. Зосимы и Савватия, где мы удостоились при

Там же.

18-го Июля. Пятница. Встали в 5 ½ и пошли к ранней обедне с Мамá. Причастились Св. Христовых Таин. Обедня окончилась в 7 час.

От 9 до 10 ½ час. осматривали церкви и спускались в пещеры под горою. В 11 ¼ пошли в Успенский собор к последней торжественной панихиде по старце Серафиме. В самый жар д. Сергей, Николаша, Петюша, Юрий и я отправились пешком в пустыньки вдоль Саровки, Мама, Аликс и другие поехали в экипажах. Дорога, идущая лесом, замечательно красива. Вернулись домой пешком; народ был трогателен и держался в удивительном порядке. В 6 ½ началась всенощная. Во время крестного хода при изнесении мощей из церкви св. Зосимы и Савватия мы несли гроб на носилках. Впечатление было потрясающее видеть, как народ и в особенности больные, калеки и несчастные относились к крестному ходу. Очень торжественная минута была, когда началось прославление и затем прикладывание к мощам. Ушли из собора после этого, простояв три часа за всенощной. […]

Там же.

19-го Июля. Суббота. Встали в 7 ½ и через час пошли к Мама и затем к обедне, которая длилась вместе с молебном с 9 час. до 12 ½ час. Так же умилителен, как вчера, был крестный ход с гробом, но с открытыми мощами; подъем духа громадный и от торжественности события, и от поразительного настроения народа. […] В 7 ½ обедали у Мама.

Затем по 2 и по 3 пошли к источнику, где с особым чувством выкупались из-под крана студеной воды. Вернулись благополучно, никто в темноте не узнавал. Слыхали о многих исцелениях сегодня и вчера. В Соборе во время обнесения св. мощей вокруг алтаря случилось также одно. Дивен Бог во святых Его. Велика неизреченная милость Его дорогой России, невыразимо утешительна очевидность нового проявления благодати Господней ко всем нам.

На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся во веки. Аминь!^[26]

Там же.

20-го Июля. Воскресение. В 8 час. вышли из своего дома и пошли к молебну в Успенский собор, где приложились к мощам Святого Серафима. С грустью покинули Саровскую пустынь и отправились в городок, где построены бараки для богомольцев. В часовне еписк. Иннокентий отслужил краткий молебен, и мы поехали дальше лесом. Погода была жаркая, и дул сильнейший попутный ветер, гнавший пыль с поля. В 10 ½ приехали в Дивеевский женский монастырь. В домовой церкви настоятельницы матери Марии отслушали обедню. Затем все сели завтракать, а Аликс и я отправились к Прасковье Ивановне (блаженной). Любопытное было свидание с нею. Затем мы оба поели, а Мама с другими посетили ее. Осмотрели церковь Преображения, где сохраняются вещи св. Серафима, его келию, типографию и живописную школу сестер. В 3 часа собрались в дальнейший путь. Жара была сильная. Ехали отлично и в 7 ч. ровно прибыли в Арзамас, сели в поезд и поехали обратно.

Там же.

Монахиня Дивеевской пустыни матушка Серафима (Булгакова, 1903–1991) писала о прибытии Государя в Дивеево 20 июля 1903 г.: «[…] поехали к Елене Ивановне Мотовиловой (†1910. – Сост.). Государю было известно, что она хранила переданное ей Н. А. Мотовиловым (1808–1879, «служка» прославляемого святого. – Сост.) письмо, написанное преподобным Серафимом и адресованное Государю Императору Николаю II. Это письмо преподобный Серафим написал, запечатал мягким хлебом, передал Николаю Александровичу Мотовилову со словами:

– Ты не доживешь, а жена твоя доживет, когда в Дивеево приедет вся Царская Фамилия и Царь придет к ней. Пусть она Ему передаст […]. Рассказывала Наталья Леонидовна Чичагова, дочь владыки Серафима Чичагова, написавшего «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря» (М., 1896. – Сост.), что Государь принял письмо, с благоговением положил его в грудной карман, сказав, что будет читать письмо после. […] Когда Государь прочитал письмо, уже вернувшись в игуменский корпус, Он горько заплакал. Придворные утешали Его, говоря, что хотя батюшка Серафим и святой, но может ошибаться, но Государь плакал безутешно. Содержание письма осталось никому не известно».

Протоиерей Стефан Ляшевский (†1986), из рукописной «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» (ч.2, 1903–1927), составленной по благо словению митрополита Серафима (Чичагова, 1856–1937), написанной в 1978-м:

«Во время прославления в Дивееве жила знаменитая на всю Россию Христа ради юродивая блаженная Паша Саровская. Государь был осведомлен не только о Дивееве, но и о Паше Саровской. Государь со всеми Великими Князьями и тремя митрополитами проследовали из Сарова в Дивеево.

В экипаже они все подъехали к келии блаженной Паши. Матушка игуменья, конечно, знала об этом предполагавшемся визите и приказала вынести из келии все стулья и постелить большой ковер. Их Величества, все князья и митрополиты едва смогли войти в эту келию. Параскева Ивановна сидела, как почти всегда, на кровати, смотрела на Государя, а потом сказала: «Пусть только Царь с Царицей останутся». Государь извиняюще посмотрел на всех и попросил оставить его и Государыню одних, – видимо, предстоял какой-то очень серьезный разговор.

Все вышли и сели в свои экипажи, ожидая выхода Их Величеств. Матушка игуменья выходила из келии последняя, но послушница оставалась. И вдруг матушка игуменья слышит, как Параскева Ивановна, обращаясь к Царствующим Особам, сказала: «Садитесь». Государь оглянулся и, увидев, что негде сесть, смутился, а блаженная говорит им: «Садитесь на пол». Вспомним, что Государь был арестован на станции Дно! Великое смирение – Государь и Государыня опустились на ковер, иначе бы они не устояли от ужаса, который им говорила Параскева Ивановна.

Она им сказала все, что потом исполнилось, т. е. гибель России, Династии, разгром Церкви и море крови. Беседа продолжалась очень долго, Их Величества ужасались, Государыня была близка к обмороку, наконец она сказала: «Я вам не верю, это не может быть!» Это ведь было за год до рождения Наследника, и они очень хотели иметь Наследника, и Параскева Ивановна достала с кровати кусок красной материи и говорит: «Это твоему сынишке на штанишки, и когда он родится, тогда поверишь тому, о чем я говорила вам».

С этого момента Государь начал считать себя обреченным на эти крестные муки и позже говорил не раз: «Нет такой жертвы, которую я бы не принес, чтобы спасти Россию».

[…] Со всеми серьезными вопросами Государь обращался к Прасковье Ивановне, посылал к ней Великих Князей. Евдокия Ивановна (келейница блаженной. – Сост.) говорила, что, не успевал один уехать, другой приезжал.

Пророчества Дому Романовых // Литературная учеба. 1993. Кн. 1. С. 106–108.

Вечером 26 января (8 февраля) 1904 г. Япония, без официального объявления войны, начала под Порт-Артуром^[27] военные действия. […]

Русско-японская война была – после перерыва в несколько десятков лет – первой большой войной с применением современного оружия – и дальнобойной артиллерии, броненосцев, минного флота. […] Известие о начале войны поразило, всколыхнуло Россию. Почти никто ее не ждал; огромное большинство русских людей имели самое смутное представление о Маньчжурии. Но всюду почувствовали: на Россию напали. В первый период войны это настроение преобладало: на Россию напали, и надо дать отпор врагу.

Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II. СПб., 1991.

26 января. Понедельник. [1904 г.] Утром у меня состоялось совещание по японскому вопросу; решено не начинать самим. […]

Вернувшись домой, получил от Алексеева телеграмму с известием, что этою ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявших на внешнем рейде «Цесаревич», «Ретвизан» и «Палладу»^[28] и причинили им пробоины. Это без объявления войны. Господь да будет нам в помощь!

Дневники Императора Николая II. М. ORBITA, 1991. С. 192–193.

30 июля. Пятница. [1904 г.] Незабвенный, великий для нас день, в кот[орый] так явно посетила нас милость Божья. В 1 ¼ дня у Аликс родился сын, кот. при молитве нарекли Алексеем. Все произошло замечательно скоро – для меня по крайней мере. Утром побывал, как всегда, у Мама, затем принял доклад Коковцова и раненного при Вафангоу арт[иллерийского] офицера Клепикова и пошел к Аликс, чтобы завтракать. Она уже была наверху, и полчаса спустя произошло это счастливое событие. Нет слов, чтобы уметь достаточно благодарить Бога за ниспосланное нам утешение в эту годину трудных испытаний! […]

Там же. С. 222.

Ее Величество Государыня Императрица Александра Феодоровна сего 30-го Июля, в 1 ч. 15 м. дня, благополучно разрешилась от бремени Сыном, Наследником Цесаревичем и Великим Князем, нареченным при св. молитве Алексеем. Состояние здоровья Ее Императорского Величества и Высоконоворожденного вполне удовлетворительно.

Подписали: Лейб-акушер проф. Дм[итрий] От, лейб-хирург Его Величества Гирш. Петергоф. 30 Июля 1904 г.

Газетная вырезка, вложенная в текст дневника Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп.

1. Ед. хр. 53.

1904 г. 30 Июля. Пятница. Св. апост. Силы, Силуана, Крискента, Епенета и Андроника. Свящ. – муч. Валентина еписк.; Прокула, Ефива и Аполлония. Св. Иоанна Воина. Муч. Полихрония, еписк. Вавилонск., Пармения и друг. Храмовый праздник 8 гренадерского Московского и 110 пехотного полков.

Листок из календаря, вложенный в дневник Великого Князя Константина Константиновича. // Там же.

В тяжелую годину русско-японской войны пронеслась по русской земле радостная весть о милости Божией к русскому народу и его Державному вождю.

30-го июля 1904 г. в 2 часа 30 мин. пополудни в Новом Дворце, в Александрии, у Их Императорских Величеств Государя Императора Николая Александровича и Государыни Императрицы Александры Феодоровны родился сын-первенец, нареченный в святой молитве Алексеем. В тот же день, в 5 час. дня, в церкви Собственной Ее Величества дачи «Александрия»^[29], был отслужен благодарственный молебен, к которому изволил приехать Его Императорское Величество Государь Император с Августейшими Дочерьми, сюда же прибыли все члены Императорской Фамилии, находящиеся в Петербурге и его окрестностях, около церкви собралась Государева Свита и чины охраны, которые принесли Его Величеству поздравления с Новорожденным Сыном-Наследником.

О рождении долгожданного и желанного Царского Сына было возвещено России в Высочайшем Манифесте… В самый день рождения Цесаревича Его Императорское Величество соизволил назначить Его шефом лейб-гвардии Финляндского полка, о чем полк, находившийся в то время на маневрах под Красным Селом, был извещен Высочайшей телеграммой. 31 июля Государь Император телеграммой на имя генерал-адъютанта Куропаткина изволил сообщить радостное событие действующей армии, причем Наследник Цесаревич назначался шефом 12-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. С великою радостью приняла русская армия весть о рождении надежды русского престола. Повсюду известие о рождении Цесаревича было встречено с восторгом. Всеподданнейшие поздравления со всех концов России неслись к царскому трону. […]

Явившись на свет светлым лучом в тяжелые для нашей Родины дни, Цесаревич сразу привлек к себе сердца миллионов подданных Своего Отца-Царя, каждый Его шаг, всякое событие или известие, касающееся Его, вызывали всеобщее нежное внимание.

Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич и Великий Князь Алексей Николаевич. СПб., 1911. С. 11–14, 18.

Пятница. 30 Июля. Приезжал в Мраморный^[30] греческий Ники и завтракал с Олей, женой^[31] и мною в Красной столовой. Он приехал, чтобы повидать бабушку^[32], и Мама приняла его очень ласково. В 2 ч. Павел Егорович^[33] сообщил великую радость: из Александрии дали знать, что Их Величествам Бог дал сына! Какое счастье! Десятый год ждала Россия Наследника и вот дождалась. Скоро стали с крепости палить из пушек, – салют в 301 выстрел.

Палиголик предупредил Мама о радостной вести. Она пришла в восторг, сильно заволновалась, плакала счастливыми слезами, громко кричала ура, поднимала руки к небу, крестилась, молилась, хотела ехать к Государю. Мы с трудом ее успокаивали. Решили с Олей ехать на молебен в Александрию. Жене надо очень остерегаться утомления и передвижений, она осталась в Мраморном. Город уже расцветился флагами. На вокзале говорили, что Наследник назван Алексеем. В Стрельне оделся в мундир, захватил Иоаннчика^[34] и поехали с Олей в Александрию.

Молебен только что отошел, когда мы подъехали к готической церкви; нельзя было поспеть ранее. Царь вышел из церкви и вместе с матерью и тремя старшими дочками, Ольгой, Татьяной и Марией обходил присутствовавших и принимал поздравления. Тут были вся семья, самые приближенные из придворных и Гл[авной] квартиры и офицеры Сводно-Гвардейского баталиона и собственного Его Величества Конвоя. Грюнвальда Государь поздравил генерал-адъютантом, а Порецкого – свиты генералмайором. Говорили, что роды продолжались только два часа и обошлись вполне благополучно, что младенец ростом 58 сантим. и весом 11 ф[унтов]. Заезжали в cotage^[35] к Императрице Матери и пили у нее чай; там были еще Владимир с женой и Ники с Еленой^[36]. В 7 ч. вернулся с Олей и Иоанчиком в Стрельну, а после обеда отвез Олю на железную дорогу, где ожидали ее […] Пав. Пав. Толстой, с которым она уехала в город […]

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. 1904 г. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 53.

ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ

Божиею Милостию, Мы, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая

объявляем всем верным Нашим подданным.

В 30-й день сего июля Любезнейшая Супруга Наша, Государыня Императрица Александра Феодоровна благополучно разрешилась от бремени рождением Нам Сына, нареченного Алексеем.

Приемля сие радостное событие, как знаменование благодати Божией, на Нас и Империю Нашу изливаемой, возносим вместе с верными Нашими подданными горячие молитвы ко Всевышнему о благополучном возрастании и преуспеянии Нашего Первородного Сына, призываемого быть Наследником Богом врученной Нам Державы и великого Нашего служения.

Манифестом от 28-го июня 1899 года произвели Мы любезнейшего Брата Нашего Великого Князя Михаила Александровича к наследованию нам до рождения у Нас Сына.

Отныне в силу Основных Государственных Законов Империи^[37], Сыну Нашему Алексею принадлежит высокое звание и титул Наследника Цесаревича со всеми сопряженными с ним правами.

Дан в Петергофе в 30-й день июля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четвертое, Царствования же Нашего десятое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

НИКОЛАЙ

По случаю благополучного разрешения от бремени Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны Его Императорским Высочеством Наследником Цесаревичем и Великим Князем Алексеем Николаевичем в субботу, 31-го Июля, в Казанском соборе будет совершено благодарственное Господу Богу молебствие, к которому назначено съезжаться к 11-ти часам утра. Его Императорское Высочество Главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа приказал: на Богослужении в соборе присутствовать генералам, штаб– и обер-офицерам, С-Петербургского гарнизона и от Красносельского лагерного сбора^[38] всем начальникам отдельных частей, высшим над ними начальствующим лицам, штаб– и обер-офицерам в следующем числе: от полков по 10, от артиллерийской бригады и отдельного батальона по 5. Во всех частях войск отслужить в этот день молебствие. Форма одежды для не участвующих в лагерных сборах – парадная и для участвующих в лагерных сборах – обыкновенная; генералам – в лентах.

Газетная вырезка, вложенная в дневник Великого Князя Констан тина Константиновича. 1904 г. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1.

Ед. хр. 53.

Дополнение к Высочайшему приказу, отданному Июля 30-го дня 1904 года

Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич Великий Князь Алексей Николаевич назначается Шефом: лейб-гвардии Финлянд ского, 51-го пехотного Литовского и 12го Восточно-Сибирского стрелкового полков, последним двум именоваться впредь полками Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича.

Вместе с тем Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич зачисляется во все полки и отдельные части гвардии, в коих Его Императорское Величество Государь Император изволит состоять Шефом, в Кавалергардский Ее Величества Государыни Марии Феодоровны, лейб-гвардии Кирасирский Ее Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны, лейб-гвардии Уланский Ее Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны и 13-й лейб-гренадерский Эриванский Его Величества полки…

Подписал: Военный Министр генерал-адъютант Сахаров.

Там же.

Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич Великий Князь Алексей Николаевич назначается Атаманом всех казачьих войск.[…]

Там же.

31 июля. Суббота. Аликс спала немного, но она и маленький чувствовали себя хорошо. […]

Дневники Императора Николая II. М. ORBITA, 1991. С. 222.

Воскресенье. 1 августа. К 5-ти часам ездили с женой к Императрице Матери и пили у нее чай. Она, такая радостная по случаю рождения Цесаревича, опять была озабочена и огорчена известиями о нашем флоте. Застали у нее Владимира, Михень^[39], греческого Ники. […] Был и отставной наследник Миша; он сияет от счастья, что больше не наследник. […] Объезд был назначен на 8-е, парад и производство на 9-е. Крестины 11-го.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. 1904 г. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 53.

ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ

Божиею Милостию, Мы, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая

в неуклонном попечении об охранении и утверждении спокойствия и благоденствия государства, Всевышним Промыслом Нам вверенного, следуя примеру Незабвенных Предшественников Наших, блаженныя памяти Императоров Николая I-го, Александра II-го и Александра III-го, признали Мы Священною обязанностию Нашею озаботиться пред указанием мер, имеющих быть принятыми в случаях необыкновенных. Ввиду сего и, приняв в уважение малолетство Наследника Нашего, Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича, Мы положили на основании коренных законов Империи и учреждения об Императорской Фамилии постановить и объявить во всеобщее сведение следующее:

1-е. На случай кончины Нашей прежде достижения Любезнейшим Сыном и Наследником Нашим определенного законом возраста для совершеннолетия Императоров, Правителем Государства и нераздельных с оным Царства Польского и Великого Княжества Финляндского, до совершеннолетия Его, назначается Нами Любезнейший Брат Наш Великий Князь Михаил Александрович.

2-е. В указанном случае опека над первородным Сыном и над прочими детьми Нашими, до совершеннолетия каждого из них, во всей той силе и пространстве, кои определены законом, должна принадлежать Любезнейшей Супруге Нашей Государыне Императрице Александре Феодоровне.

Постановлением и обнародованием таковой воли Нашей относи тельно управления Государством во время малолетства Наследника Нашего, Мы, в благоговейном уважении к законам Нашего Отечества, устраняя заранее всякое по сему предмету сомнение, молим Всевышне го, да благословит Нас в непрестанном попечении Нашем о вящем благоустройстве, могуществе и счастии Державы, от Бога Нам врученной.

Дан в Петергофе в 1-й день Августа, в лето от Рождества Христова 1904, Царствования же Нашего десятое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

НИКОЛАЙ

Манифесты Николая II, указы, церемониалы и сопроводительные отношения к ним, собранные Великим Князем Борисом Владимировичем. 1900–1913 гг. // ГАРФ. Ф. 654. Оп. 1. Ед. хр. 22.

3-го августа. Вторник. Погода была теплая. Аликс себя чувствовала очень хорошо, маленький Алексей тоже. Удивительно спокойный ребенок, почти никогда не плачет. […]

Дневники Императора Николая II. М. ORBITA, 1991. С. 222.

Среди грозы военной непогоды и бранных тревог светлым лучом всенародной радости пришла весть о рождении давно жданного Наследника Царского престола. Радость Царя – наша радость; и опять здесь для нас побуждение к молитве, – к молитве хвалы и благодарения Господу за сохранение Царского рода, за преемственность Царского престола, за охрану спокойствия нашей Родины в будущем. Но не эта одна молитва просится в душу. Благоговеть должно пред каждым рождением в мире человека, как пред великим и непостижимым таинством жизни; и пред каждым новорожденным стоит тревожный вопрос близких и родных: «Что убо отроча сие будет?» (Лк.1, 66. – Сост.). Но здесь близкие и родные – вся многомиллионная Россия; здесь с жизнью Первородного Царского Сына столько может быть связано для нас в будущем интересов, столько событий самых важных, самых глубоких и жизненных! […]

О, молись, Россия! Молись, чтоб эта радость, пришедшая к тебе во дни печали, разгоралась все ярче и ярче. Молись, чтоб этот новый отпрыск жизни в Царственной Семье, родившийся посреди ужасов и вестей о смерти, знаменовал бы собою жизнь для России и, воистину, принес бы ей в будущем жизнь полную, бодрую, достойную, блещущую всеми красами бытия и всеми силами и дарами духа!

Ведь он, этот Царственный Младенец, и сам как бы повит молитвою от дней зачатия и рождения. Два года назад, ровно два года, в памятные дни месяца июля Государю Императору угодно было воспомянуть молитвы и труды великого и чтимого всероссийского молитвенника старца Серафима Саровского; по Царскому благочестивому желанию было доведено до конца начатое в Святейшем Синоде дело о прославлении преподобного. Прошел после того год, и в июле же месяце прошлого года в Сарове сотни тысяч православных торжествовали прославление праведника, а с ними и во главе их Царь с Царицею.

Мы знаем, как принято было это событие в народе и как истолковано: народ верил и говорил единогласно и не сомневался в том, что Царь с Царицею прибегли к молитвам преподобного и просили себе сына […] И могло ли быть иначе при виде великого подъема народной веры, при виде многочисленных чудес у мощей угодника? Прошел и еще год, только что минуло торжество годовщины открытия мощей преподобного Серафима, на которое опять Царь наш отозвался чутким сердцем и одушевленным словом, – и вот, в исходе июля, как новый Самуил, «выпрошенный и вымоленный у Бога», в осенении молитв преподобного угодника, как дар веры и молитвы Царственной Четы, рождается ей первородный Сын, надежда и опора Царя и Царства. Воистину, от всех этих совпадений веет духом и образами Библии, и сердце загорается высоким религиозным настроением, и чудится перст Божьего Промысла, и на уста просится молитва […]

Сам Царь наш ныне призывает нас вместе с Ним вознести молитвы к Богу об Его первородном Сыне Наследнике. Возлюбленные братие и соотечественники! В торжественный сей час Господу помолимся! Помолимся, да возрастает и крепнет Царственный Младенец, «исполняяся премудрости», в любви у Бога и человеков! (Лк. 2: 40. – Сост.). Да будет Он, новый Самуил, истинным Самуилом нашей Родины, обтекая грады и веси ее судиею мира, благоволения и молитвы! Рожденный во дни испытания России, да возрастет Он в царственной красе и крепости, мужая с летами, и да воспрянет оживить надежды великого нашего народа! Аминь.

Слово новомученика протоиерея Иоанна Восторгова, сказанное в августе 1904 г. на молебне по прочтении

Высочайшего манифеста о рождении Наследника Цесаревича Алексея Николаевича. // Прот. Иоанн Восторгов. Собр. соч.: в 5 т. М., 1914. Т. 2. С. 408–410.

Авгус[та] 6. […] Сегодня в монастыре пред поздней Литургией было совершено благодарственное молебствие по случаю дарования Государю Императору сына – Наследника Престола Великого Князя Алексия Николаевича.

Летопись Скита Оптиной Пустыни. //ОР РГБ^[40]. Ф. 213. Оп. 1.

Ед. хр. 396.

Сердечно поздравляю вас с рождением Государя Наследника. Вчера отслужил торжественный молебен при стечении народа.

Письмо преподобного Варсонофия, старца Оптинского из Маньчжурии, со станции Муллин. Военный госпиталь. Авг. 1904. // ОР РГБ. Ф. 213. Оп. 1.

Император Николай II разделял предпочтение своих предков к очаровательному местечку, каким является Петергоф. Каждое лето он приезжал сюда со своими и поселялся на маленькой даче – Александрии, окруженной тенистым парком, который охраняет ее от нескромных взоров. […] Несмотря на ливрейного кучера, карету с придворными гербами и приказания, которые, наверное, были отданы на мой счет, я на своем опыте узнал, что в резиденцию Их Величеств нельзя проникнуть без затруднений. Я был остановлен у ограды парка, и потребовалось несколько минут переговоров, прежде чем мне разрешили въезд. На повороте аллеи я тотчас же заметил две небольшие кирпичные постройки, соединенные крытым мостом. Они были такие простые на вид, что я принял их за дворцовые службы. Только когда карета остановилась, я понял, что прибыл по назначению.

П. Жильяр^[41]. Император Николай II и его семья. Вена, 1921.

11-го августа. Среда. Знаменательный день крещения нашего сына. Утро было ясное и теплое. До 9 ½ перед домом по дороге у моря стали золотые кареты и по взводу Конвоя, Гусар и Атаманцев. Без пяти 10 шествие тронулось. […] Крестины начались в 11 час. Потом узнал, что маленький Алексей вел себя очень спокойно.

Дневники Императора Николая II. М. ORBITA, 1991. С. 224.

30 июля во время обеда [в 5 ч. дня] была [в Осташеве под Москвой] получена из Стрельны телеграмма Великого Князя о рождении Наследника Цесаревича Алексея Николаевича. От радости Князья^[42] не могли продолжать обеда. Давно жданное известие быстро разнеслось по усадьбе и деревне. То там, то здесь послышались крики «ура». На площадке перед парадным подъездом осташевского дома скоро собралась толпа служащих и местных жителей, обсуждавших важность события и ожидавших, видимо, подтверждения его. Тогда Князья вышли на крыльцо, и Князь Константин Константинович громко прочитал телеграмму. Едва смолк его голос, как раздалось общее ликующее «ура».

Низшие служащие при Князьях, как бы желая подчеркнуть важность переживаемой минуты, содействовали подъему чувств кто чем мог: двое из них открыли стрельбу из охотничьих ружей, другие двое заиграли на охотничьих рожках.

Быстро промелькнули несколько дней, проведенных в повышенном настроении, и утром 9 августа Князь Олег вместе со своими братьями выехал в Стрельну, чтобы присутствовать на крестинах Наследника Цесаревича. Вот как описывает это событие сам Князь Олег в дневнике 13 августа 1904 года: «Нас всех вызвали из Осташева на крестины Алексея. Крестины должны были быть 11 августа. Мы приехали 10-го, на рождение Папа. Переночевав в Стрельне и надев сшитые в одну ночь мундиры, мы отправились в Петергоф. Иоанн, Ганя и Таня^[43] участвовали в шествии. А. М[аксимов], Костя, Игорь и я пошли по комнатам дворца в церковь. Приходилось идти большими залами, наполненными народом. Там было много графов, графинь и т. д.

Прошли мимо караула, отдавшего нам честь, и, наконец, вошли в церковь. Тут я увидел впервые генерала Сахарова. Вдруг все смолкло. Входит шествие. Впереди Государь с Императрицей Марией Феодоровной. Мы выстроились: Костя, я, Игорь; А. М. – позади. Государь улыбнулся и поздоровался. Все было очень интересно. Наконец, – Княгиня Голицына с подвязанной к шее подушкой, а на подушке – Алексей. Началось богослужение. Сослужили: митрополит Антоний [Вадковский], отец Янышев и отец Иоанн Кронштадтский; были еще два архимандрита, два диакона и два псаломщика, все в золотых ризах. Государь был в форме атаманцев. Другие были в парадных мундирах. Все дамы в русских платьях. Татиана также в русском платье из розовой парчи, с розовыми сапожками. У Татианы, В. К. Марии Павловны, В. К. Елисаветы Феодоровны и у меня закружилась голова, и я стоял за решеткой. Потом вышел. Когда я был за решеткой, то сидел у Наследника Алексея Николаевича. Он очень миленький: все время играл пальцами. После крестин шествие пошло в покой Государя. Нам, т. е. Иоаннчику, Гаврилушке, Косте, Игорю и мне пришлось проходить по большой галерее, наполненной генералами. Идти было очень трудно из-за множества народа. […] Второй раз мы увидали, как везли Наследника. Через несколько времени поехали домой. Все было очень весело и интересно.

Князь Олег. Петроград., 1915; Репринт: Казань, 1995.

11 августа в церкви Большого Петергофского дворца совершилось крещение Новорожденного Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича. Восприемниками Августейшего новорожденного были: Государыня Императрица Мария Феодоровна, Император Германский, Король Великобританский, Король Датский, Великий Герцог Гессенский, Принцесса Виктория Великобританская, Великий Князь Алексей Александрович, Великая Княгиня Александра Иосифовна и Великий Князь Михаил Николаевич…

Армия и флот удостоились исключительной царской милости. В телеграмме Государя Императора генерал-адъютанту Куропаткину было выражено: «Сегодня, во время совершения Таинства Святаго Крещения Цесаревича Великого Князя Алексея Николаевича, Ее Величество и Я, в душевном попечении о Наших доблестных войсках и моряках на Дальнем Востоке, в сердце молитвенно призывали их быть восприемниками Новокрещеного Цесаревича, да сохранится у Него на всю жизнь особая духовная связь со всеми теми дорогими для нас и для всей России воинами, от высоких начальников до солдат и матросов, которые свою горячую любовь к Родине и Государю выразили самоотверженным подвигом, посреди лишений, страданий и смертельных опасностей».

Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич и Великий Князь Алексей Николаевич. СПб., 1911. С. 18.

Государь пожелал, дабы все войска действующей на поле брани армии были тоже в числе восприемников новорожденного Цесаревича, о чем и было дано знать на фронт. Во время крещения с младенцем произошел замечательный случай, обративший на себя внимание всех присутствующих. Когда новорожденного Цесаревича помазывали свя тым миром, он поднял свою ручку и простер свои пальчики, как бы благословляя присутствующих. В этом случае видели не простое совпадение, а что-то вещательное, объясняя всякий по-своему. Одни видели в этом хорошее предзнаменование, а другие наоборот. Государыня особенно была рада, что наконец-то Бог услышал ее молитву, даровал ей сына, приписывая эту милость Божию молитвам преподоб ного Серафима Саровского. […]

Царица отдалась всецело воспитанию детей, особенно воспитанию милого сына… В Царском Селе, Петергофе, на императорской яхте, царица всегда при сыне, как преданная рядовая няня.

Игумен Серафим (Кузнецов). Православный Царь Мученик. Пекин, 1920.

Мой возлюбленный милый Ангел, снова ты покидаешь свою старую женушку, но на этот раз с любимым маленьким сыном на руках, который утешит ее печальное сердце. О, Господь действительно благ, посылая нам этот солнечный луч сейчас, когда он так нужен всем, – только бы Он дал нам силы благополучно воспитать ребенка – и чтобы он был настоящим помощником и другом тебе, когда станет взрослым. […]

Авг. 1904 г. Петергоф

Письмо Государыни Императрицы Александры Феодоровны Государю Императору Николаю Александровичу: Перевод с английского // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 1148.

Крошечный Солнечный луч пришел в 9 ч. пить, поспал у меня на руках и пил опять в 11, и сейчас с женщиной в 1 ½.

Я уверена, тебе не хватает дорогого Baby, он такой милый, дей ствительно понимаешь, почему Бог послал нам его именно в этом году, и он пришел как настоящий Солнечный луч, умирить все сердца, поддержать дух – у Бога никто не забыт, воистину так. И теперь он есть у тебя, чтобы воспитать его, привить ему твои взгляды на жизнь, чтобы он смог тебе помогать, когда станет большим мальчиком.

Уверяю тебя, он растет на глазах каждый день.

15-го Авг. 1904 г. Петергоф

Там же.

8-го сентября. Среда. Аликс и я были очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея, которое продолжалось с перерывами до вечера из пуповины. Пришлось выписать Коровина и хирурга Федорова; около 7 час. они наложили повязку. Маленький был удивительно спокоен и весел! Как тяжело переживать такие минуты беспокойства! […]

Дневники Императора Николая II. М. ORBITA, 1991. С. 228.

9-го сентября. Четверг. Утром опять на повязке была кровь; с 12 час. до вечера ничего не было. Маленький спокойно провел день, почти не плакал и успокаивал нас своим здоровым видом! […]

Там же.

10-го сентября. Пятница. Сегодня целый день у Алексея не показывалась кровь; на сердце так и отлегла щемящая забота. […]

Там же.

11-го сентября. Суббота. Слава Богу, у дорогого Алексея кончилось кровотечение уже двое суток. Так и просветлело на душе! […]

Там же.

Зима 1903 года была очень веселая. Особенно памятны мне в этом году знаменитые балы при Дворе в костюмах времен Алексея Михайловича; первый бал был в Эрмитаже, второй в концертном зале Зимнего Дворца и третий у графа Шереметьева.

[…] Следующую зиму началась Японская война. […] По инициативе Государыни в залах Зимнего Дворца открыт был склад белья для раненых. […] Императрица почти ежедневно приходила в склад; обойдя длинный ряд зал, где за бесчисленными столами трудились дамы, она садилась где-нибудь работать.

Императрица была в ожидании Наследника. Помню ее высокую фигуру в темном бархатном платье, опушенном мехом, скрадывавшем ее полноту, и длинном жемчужном ожерелье. […]

Следующим летом родился Наследник. Государыня потом мне рассказывала, что это из всех ее детей были самые легкие роды. Императрица едва успела подняться из маленького кабинета по витой лестнице к себе в спальню, как родился Наследник. Сколько было радости, несмотря на всю тяжесть войны, кажется, не было того, чего Государь не сделал бы в память этого дорогого дня. Но почти с первых же дней родители заметили, что Алексей Николаевич унаследовал ужасную болезнь, гемофилию, которой страдали многие в семье Государыни; женщина не страдает этой болезнью, но она может передаваться от матери к сыну. Вся жизнь маленького Наследника, красивого, ласкового ребенка, была одним сплошным страданием, но вдвойне страдали родители, в особенности Государыня, которая не знала более покоя. Здоровье ее сильно пошатнулось, после всех переживаний войны, и у нее начались сильные сердечные припадки. Она бесконечно страдала, сознавая, что была невольной виновницей болезни сына. Дядя ее, сын королевы Виктории, Леопольд – болел той же болезнью, – маленький брат ее умер от нее же и также все сыновья ее сестры, Принцессы Прусской, страдали с детства кровоизлияниями.

Естественно, все, что доступно медицине, было сделано для Алексея Николаевича. Государыня кормила Его с помощью кормилицы (так как сама не имела довольно молока, как кормила она и всех своих детей). У Императрицы при детях была сперва няня-англичанка и три русские няни, ее помощницы. С появлением Наследника она рассталась с англичанкой и назначила его няней вторую няню, М. И. Вишнякову. Императрица ежедневно сама купала Наследника и так много времени уделяла детской, что при Дворе стали говорить, что Императрица не Царица, а только мать. Конечно, сначала не знали и не понимали серьезности положения Наследника. Человек всегда надеется на лучшее будущее, Их Величества скрывали болезнь Алексея Николаевича от всех, кроме самых близких родственников и друзей, закрывая глаза на возрастающую непопулярность Государыни. Она бесконечно страдала и была больна, а о ней говорили, что она холодна, горда и неприветлива. Таковой она осталась в глазах придворных и петербургского света даже тогда, когда узнали о ее горе.

Танеева А. А. (Вырубова)^[44]. Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись: издание «Русского Очага» в Париже. Париж, 1922. Кн. 4. С. 18–20.

К Наследнику была назначена русская няня Мария Ивановна Вишнякова (бывшая при нем до исполнения ему 7 лет), а через год, во время путешествия Царской Семьи на «Полярной Звезде», к нему был приставлен в качестве дядьки боцман Деревенько, который научил его ходить, а затем был взят и к нему во дворец. В помощь Деревенько были назначены матросы: в качестве второго дядьки – Нагорный и лакей – Седнев. Простые русские люди были, таким образом, ближайшими спутниками Наследника Престола в его детском мире. […]

Савченко П. Светлый Отрок. // Светлый Отрок: сборник статей о Царевиче-Мученике Алексее и других Царственных Мучениках. Репринтное издание. М.: «Диалог», 1990. С. 6.

Еда чуть не застряла в горле, но я проглотила ее ради него, и ради него же я буду бодрой, я не должна давать ему плохое молоко и делать его беспокойным.

Ботиночек и перчатка дорогого Baby согреют твое сердце, когда ты ложишься спать. Он отправляется на катанье.

15-го Сент. 1904 г. Петергоф

Письмо Государыни Императрицы Александры Феодо-ровны Государю Императору Николаю Александровичу: Перевод с английского. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 1148.

Мое любимое солнышко! Какую радость доставило мне твое письмо!

Мой старик положил его на стол в моей каюте, где я и нашел его после завтрака. И вечером, перед тем, как ложиться спать, какой милый сюрприз получить кое-что от нашего маленького!

Крошечный ботиночек и перчатка так приятно им пахли; и фотография, которую я никогда не видел, очаровательна. […]

Я бесконечно благодарю тебя, любимая, за такую предусмотрительность, которой я был очень тронут. Только у Женушки могла возникнуть такая мысль, доставить удовольствие Ники, когда его нет дома.

Очень тяжело было вчера уезжать, я должен был собрать всю свою волю, чтобы не разрыдаться. То, что ты показала нашего малыша Максимовичу, произвело огромное впечатление не только на него, но и на тех, кого он видел после этого… Фредерикса, Мосолова и т. д.

Теперь прощай, и да благословит тебя Бог, моя Радость и Любовь, и наших милых детей. Поцелуй моего Сына очень нежно за меня.

Сент. 16-ое 1904. В поезде

Письмо Государя Императора Николая Александровича Государыне Императрице Александре Феодоровне: Перевод с английского. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 106.

Любимый, дорогой Ники, пишу тебе карандашом, потому что я все еще в постели, милый Baby лежит у меня на коленях, проснулся и слушает свою музыкальную шкатулку – он спал этой ночью очень долго после моего кормления; я счастлива видеть – когда он кушал перед этим, он улыбался и ворковал. […]

Сент. 18-ое 1904. Петергоф

Письмо Государыни Императрицы Александры Феодоровиы Государю Императору Николаю Александровичу: Перевод с английского. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 1148.

С тех пор, что я Тебе послал первое письмо, мы переехали в Царское 25-го и в тот же вечер поехали в Ревель^[45] с маленьким «сокровищем». Понятно, что Аликс не хотела оставлять его тут… Прибыли в Ревель в 9 ч. утра в Воскресение и после встречи прямо на «Штандарте»^[46], который внутри порта у самой набережной. […] После обедни и завтрака на яхте я отправился на большие броненосцы. […] На другой день я начал объезжать миноносцы с 9 час. утра, Сисой Великий и Светлану^[47]. […] После раннего завтрака Аликс поехала со мною на «Суворова» и «Александра III»^[48]. С него она возвратилась на яхту, а я продолжал посещать суда и прощаться с офицерами и командами. […] Объехал все суда эскадры, кроме пароходов-транспортов. Их команды были собраны около Штандарта на берегу – сейчас же после этого поехали вдвоем в город и посетили собор и Domkirche^[49]. Затем пили чай и провели последние часы на яхте. […] В 8 ч. уехали из Ревеля и на следующее утро приехали в Царское.

29-го Сентября 1904 г. Царское Село

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2327.

В октябре 1904 года в Чудовом монастыре у мощей святителя Алексия была освящена икона с изображением святителя Алексия митрополита и святого Иоанна Воина. Образ был доставлен в известную кутузовскую избу и поставлен там в ознаменование рождения Цесаревича. 5 октября, в день тезоименитства Наследника, на хуторе Московского Никитского монастыря у станции Лобня был заложен храм преподобного Серафима Саровского при школе имени Цесаревича. Освящение этого первого подмосковного храма во имя преподобного Серафима состоялось 20 мая 1905 года. А первая в Москве Серафимовская церковь была освящена через несколько недель на Старой Божедомке попечительством о бедных. Она тоже стала зримым знаком радости москвичей по случаю рождения Цесаревича Алексея.

Рождение Наследника стало и причиной появления в Москве нового братства святителя Московского Алексия. В ноябре 1904 года в здании Саввинского подворья на Тверской была освящена школа. Цели Алексеевского братства были самыми благородными: «призрение и воспитание беспризорных и нравственно покинутых детей». Председателем братства стал епископ Можайский Серафим.

Козлов В. Ф. Москва Государя Николая II // Дворянское Собрание: историко-публицистический и литературно-художественный альманах. М.: Российское дворянское собрание, 1996. № 4. С. 53.

Вымолил русский народ Наследника Престола, а вот сохранить его – не сохранил! 30-го июля Православная Церковь чтит память св. мученика Иоанна Воина; в Евангелии, на этот день, читаем: «все, чего ни попросите в молитве с верою, получите». (Мф. 21: 22. – Сост.) Своими тяжкими грехами мы прогневали Господа, и Он наказал нас наказательно: на тот же день в I-м послании апостола Павла к Коринфянам, гл. 15-й, ст. 34-м читаем: «Отрезвитесь, как должно, и не грешите; ибо, к стыду вашему скажу: некоторые из вас не знают Бога». Да – забыли мы Бога. Уже на следующий после рождения Цесаревича год – 1905-й началась русская смута, завершившаяся революцией 1917 года.

Ходнев Д. Император Николай II – Державный Вождь Российской Армии: из воспоминаний рядового-офицера. // Государь Император Николай II Александрович: сборник памяти 100-летия со дня рождения. Нью-Йорк, 1968. С. 138.

Ко времени моего возвращения во дворец Наследнику было около шести месяцев. Рождение Наследника было очень счастливым событием и на время наполнило все сердца, несмотря на разочарования в связи с русско-японской войной.

Маленький Наследник занимает особое место в моих воспоминаниях. Вначале он был хорошеньким, хорошо физически развитым мальчиком, и мать с гордостью говорила, что и родила его легко. […] Болезнь Наслед ника была ужасным ударом для Государя и Государыни. Я не преувеличу, если скажу, что горе надорвало здоровье Императрицы, она никогда не могла избавиться от чувства ответственности за болезнь сына. Сам Государь за год состарился на много лет, и близко его наблюдавшие не могли не заметить, что тревожные мысли никогда не покидали его.

Я вспоминаю красивого, похожего на херувима ребенка с золотис тыми волосами и прелестными разумными глазами, но при малейшем ушибе его тело покрывалось синяками. Наследника оберегали как только могли, что далеко не всегда помогало; ребенок был подвижный, и после каждого ушиба он горько плакал ночи напролет.

Помню, как волновалась Государыня, когда ожидали какоголибо видного иностранного гостя, и как она старалась, чтобы Наследник выглядел здоровым. Вначале болезнь держали в секрете – все надеялись на выздоровление.

Однажды, накануне приезда кайзера, не помогли никакие предосторожности. Мальчик упал, и на лбу его появился большой синяк. Кайзер, конечно, сейчас же понял, что с ребенком, так как два или три сына его брата, принца Генриха, страдали тем же недугом.

Мы, приближенные Государыни, были погружены в глубокую печаль, наблюдая ее возраставшую грусть. И раньше она была застенчивой и сдержанной, даже казалось порою – несчастной. Теперь же все эти черты ее характера выступили еще ярче. Война с Японией и все ее мрачные последствия не могли облегчить забот Государыни. Ее здоровье ухудшалось, она постоянно чувствовала себя усталой и больной, и только огромным усилием воли ей удавалось скрывать свои недуги целые годы, чтобы о них не узнали в дворцовых кругах.

Первый год Императрица скрывала болезнь сына даже от меня. Я случайно узнала о ней. Однажды – это было в Царском Селе, мы с Государыней играли в четыре руки. Наследник сидел возле нас на складном стуле со столиком, какие обычно бывают у маленьких детей. Неожиданно кто-то пришел, и Императрица оставила меня с мальчиком. Я встала, чтобы взять его на руки, но он сначала расплакался, а потом стал кричать, как раненый зверек. Государыня прибежала с криком: «Оставьте его, оставьте, его нога застряла в стуле!» Я не могла понять, в чем дело. «Я сейчас объясню вам», – сказала Государыня. Понемногу ей удалось успокоить сына, но я заметила, что ножка Наследника посинела и опухла. Царица в слезах рассказала мне об ужасной болезни.

Неопубликованные воспоминания А. А. Вырубовой // Новый журнал. Нью-Йорк, 1978. Кн. 130. С. 116–118.

31 янв. [1905 г.] […] 6 месяцев и 7 дней, прорезался первый зуб, без всяких признаков.

Записная книжка с записями режима дня Великого Князя Алексея Николаевича. 1904–1905 гг. // ГАРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 2.

В конце февраля 1905 года моя мать получила телеграмму от Светлейшей Княгини Голицыной, гофмейстерины Государыни, которая просила отпустить меня на дежурство – заменить больную свитскую фрейлину, Княжну Орбелиани. Я сейчас же отправилась с матерью в Царское Село. […] Государыню я видела только раз, когда она позвала меня кататься с собою, о чем мне сообщил скороход по телефону. […] Первые впечатления ярко остаются в памяти, и я помню все вопросы Государыни о моих родных, – и ее рассказы о своих детях, в особенности о Наследнике, которому было тогда 7 месяцев.

Был пост, и по средам и пятницам в походной церкви Александровского дворца служили Преждеосвященные Литургии для Государыни. […] Подошла Страстная неделя, и мне объявили, что дежурство мое кончено. Императрица вызвала меня в детскую проститься. Застала я ее в угловой игральной комнате, окруженную детьми, на руках у нее был Наследник. Я была поражена его красотой – […] огромные синие глаза, белое кружевное платьице. Императрица дала мне его подержать на руки и тут же подарила мне медальон (серый камень в виде сердца, окруженный бриллиантами) на память о моем первом дежурстве и простилась со мной.

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне. // Русская Летопись: издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4. Париж, 1922. С. 21–23.

Летом, когда Дума закончила свое короткое существование, мы снова ушли в шхеры на 2 месяца на любимой яхте Их Величеств «Штандарт». Государь ежедневно гулял на берегу, два раза в неделю приезжал фельдъегерь с бумагами, и тогда он занимался весь день. Государыня съезжала также на берег и гуляла в лесу. Мы постоянно были вместе, читали, сидя на палубе, наблюдали, как резвились и играли дети, к каждому из них был приставлен матрос из команды дядькой.

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне. // Русская Летопись: издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4. Париж, 1922. С. 29.

Отеческая любовь Николая II была исключительной нежности. Он жил своими детьми и гордился ими. Никогда не забуду того, как Царь впервые показал мне своего Наследника: Цесаревичу было тогда всего лишь несколько месяцев.

Их Величества плавали в финских шхерах. Дверь каюты Наследника выходила прямо на палубу. Я шел мимо в тот момент, когда выходил Государь.

– Вы, кажется, еще не видели Цесаревича во всей его красе? Пойдемте, я вам его покажу. Мы вошли. Наследник полоскался в ванночке. Государь заметил:

– Пора ему кончать ванну. Увидим, оскандалится он или нет. Пожалуй, при вас кричать не будет.

Мальчика вынули из ванны и без особых затруднений обтерли. Тогда Царь снял с него простынку, поставил ножками на руку, другою держа его под мышками, и показал мне его во весь рост. Действительно, это был чудно сложенный ребенок. Затем Государь накинул на него простыню и отдал няне.

Мы вышли. Царь говорил со мною еще несколько минут о своем красавце сыне, спрашивая, заметил ли я пропорциональность ног и туловища и так называемые браслетки, то есть как бы ниткою обвязанные конечности – признак хорошего питания.

На следующий день Государь сказал Императрице в моем присутствии:

– А мы вчера с Мосоловым делали смотрины Цесаревичу. Александра Федоровна ничего не ответила, но я видел, что она осталась недовольна этою экспансивностью мужа.

Мосолов А. А., генерал. При дворе последнего Императора: записки начальника канцелярии министра двора. СПб., 1992. С. 78–79.

Моя милая, дорогая Мама.[…] Мысль о том, чтобы уехать на несколько дней, переменить обстановку и дать отдохнуть самому себе – давно меня занимала. Теперь, слава Богу, эта мысль осуществилась, и мы уже четвертый день на милой яхте, в знакомой Тебе обстановке, в Транзунде^[50].

Мы хотели уйти из Петергофа в субботу, но отложили уход из-за бури. В воскресенье погода поправилась, и мы воспользовались этим, чтобы проскочить в Транзунд. С нами пришла Стрела, Украина, Войсковая, Трухменец, Абрек^[51] и 4 миноносца. Застали здесь: брон. Слава, Александр II, Память Азова и Адм. Корнилов^[52], так что рейд очень оживился. Погода побаловала нас удивительным образом – дни стояли положительно летние, но, конечно, с холодными лунными ночами. Спутники наши: старшая Танеева и Шнейдер, Фредерикc, Алсуфьев, Бенкендорф, […] Гейден, Чагин, Нилов и Соллогуб.

Занятия – по утрам прогулка на островах или посещение судов – днем маленькие облавы на островах с матросами или рыбная ловля. Дети и мы наслаждаемся страшно. Ты не узнала бы нас всех, так мы загорели и поправились в несколько дней. Я счастлив, как малое дитя, этой свободе и отдыху, а в особенности жизни на воде. Я живу в каюте Папа, Аликс в моей старой, Ольга и Татьяна в каютах Ксении и Миши, а маленький в средней. Твой внук очень в духе, и, видно, все ему нравится; надеюсь, и он будет любить море. Он весьма дружен с гр. Толстым.

Хочется продлить еще на несколько дней пребывание на яхте. Прощай, моя дорогая Мама. Мы все Тебя нежно обнимаем. Христос с Тобой! Всем сердцем Твой Ники.

7-го сентября 1905 г. «Полярная Звезда»

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2328.

Милая, дорогая Мама, на этой неделе случилась драма в семействе по поводу несчастной свадьбы Кирилла^[53]. Ты, наверное, помнишь о моих разговорах с ним, а также о тех последствиях, которым он должен был подвергнуться, если он женится: 1) исключение из службы, 2) запрещение приезда в Россию, 3) лишение всех удельных денег и 4) потеря звания Великого Князя.

На прошлой неделе я узнал от Ники, что он женился 25 сентября в Gegemsee. В пятницу на охоте Ники мне сказал, что К. приезжает на следующий день!

Желая предупредить возможность появления Кирилла в нашем доме, я послал за Фредериксом и поручил ему отправиться в Царское и объявить Кириллу те 4 пункта и кроме того мое негодование за его приезд и приказание сейчас же выехать за границу.[…] Я имел с бедным отцом очень неприятный разговор. Как он ни заступался за своего сына, я стоял на своем, и мы расстались на том, что он попросит уйти со службы. В конце концов я на это согласился. Кирилл уехал в воскресенье, предварительно побывав в кают-компании гвардейского экипажа, как говорят, чтобы проститься с товарищами. […]

2) Морской приказ уже был, дни проходили, а бумага о лишении его титула Великого Князя все переделывалась, т. к. это был первый случай.

Вместе с тем меня брало сомнение, хорошо ли наказывать человека публично несколько раз подряд и в теперешнее время, когда вообще к семейству относятся недоброжелательно. После долгих размышлений […] я решил воспользоваться именинами Твоего маленького внука и телеграфировал дяде Владимиру, что я возвращаю Кириллу утраченное им звание. Само собой разумеется, все остальные виды наказания остаются в силе. Надеюсь, милая Мама, что Ты оправдываешь мой поступок и не находишь, что я действовал мягко. Сегодня, по-моему, был именно для оказания милости настоящий день.

5-го Октября 1905 г. Петергоф

Там же.

Маленький отлично ходит, но почти не говорит. Фотографии еще не снимали.[…]

1-го Декабря 1905 г. Царское Село

Там же.

3-го был очередной смотр Преображенцам. Погода была теплая, и Аликс взяла с собой маленького, кот. смотрел на парад со ступенек подъезда перед дворцом. Полк был очень рад видеть его.

8-го Дек. 1905 г. Царское Село

Там же.

3-го декабря, во время смотра лейб-гвардии Преображенскому полку, Царь обратился к полку со следующими словами:

«В память того, что сегодня Сын Мой Наследник Цесаревич присутствовал в первый раз на смотру преображенцев, зачисляю Его Императорское Высочество Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича в списки полка.

Господа офицеры, благодарю вас сердечно за вашу доблестную и примерную службу.

Преображенцы всегда были мне утешением, а в особенности в эти трудные дни.

И вам, братцы, сердечное спасибо за вашу славную, верную и преданную России и Мне службу.

Уверен, что и молодые преображенцы, когда они вступят в ряды полка, будут служить так же верно, как служили их деды и отцы.

Спасибо вам, братцы».

Правит[ельственный] Вестник. 1905 № 262. // Полное собрание речей Императора Николая II. 1894–1906. СПб., 1906. С. 65.

12-го декабря, на параде в Царском Селе, Царь осчастливил лейб-гвардии Финляндский полк следующими милостивыми словами:

«Верою и правдою почти сто лет служит лейб-гвардии Финляндский полк своим Царям и Родине.

Спасибо Вам, братцы, за вашу славную, преданную службу Мне и России.

Сегодня вы видели своего Шефа. Уверен, что будущие финляндцы будут так же верно служить Ему, как вы служили и служите теперь Мне.

Господа офицеры, сердечно благодарю вас также за вашу верную, примерную и трудную службу.

Еще раз спасибо вам всем, братцы».

Там же. № 269. С. 66.

23 декабря в Царскосельском дворце состоялся прием комиссии от Союза Русского Народа, состоявшей из 23 лиц. Председатель Дубровин прочел адрес, выслушав который, Государь просил передать царское спасибо подписавшим адрес. Затем Дубровин поднес Царю два знака Союза для него и для Наследника.

«Хорошо, – отвечал Государь, – благодарю вас».

Моск[овские] Вед[омости]. 1906 г. № 12. // Там же.

14-го января состоялся смотр лейб-гвардии Атаманскому Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полку. После обхода Государь Император передал Наследника Цесаревича командиру полка, ген. – майору Вершинину, который отнес Августейшего Шефа Государыне Императрице Александре Феодоровне. Вслед за тем Государю Императору благоугодно было обратиться к полку со следующими высокомилостивыми словами:

«Вот, братцы, ваш Шеф и Атаман. С этого дня я желаю, чтобы первая сотня именовалась сотнею Его Высочества. Господа офицеры, искренне благодарю вас за блестящий вид, в котором полк Мне сегодня представился, а также за вашу верную и славную службу.

И вам, казаки, сердечное спасибо за вашу постоянную тяжелую и преданную службу Родине и Мне. Убежден, что полк будет так же верно служить и Ему, как служит Мне и прежде служил своим Царям. Уверен, что молодые казаки проникнутся славными заветами донских казаков.

Еще раз спасибо вам, братцы. В вашем лице вместе с лейбказаками благодарю все войско донское.

В память сегодняшнего отличного смотра, которым вы Меня сильно порадовали, зачисляю вашего командира в Свою Свиту и назначаю полкового адъютанта флигель-адъютантом».

Правит[ельственный] Вестник 1906 № 12,13. // Полное собрание речей Императора Николая II. 1894–1906. СПб., 1906. С. 69.

Царская Семья проводила обыкновенно зиму в Царском Селе, красивом городке.[…] В парке, прорезанном маленькими искусственными озерами, возвышается полускрытая деревьями постройка […] Александровский дворец. Император Николай II сделал из него свою обычную резиденцию после трагических событий января 1905 года. Император и Императрица жили в одном из дворцовых флигелей, внизу, а их дети в следующем этаже, над ними. В среднем корпусе помещались парадные покои, а противоположный флигель был занят некоторыми лицами свиты. В этих рамках, которые вполне отвечали ее скромным вкусам, жила Царская Семья.

Там, в феврале 1906 года, я увидел в первый раз Цесаревича Алексея Николаевича, которому было тогда полтора года. Вот при каких обстоятельствах это произошло. В этот день я, по обыкновению, прибыл в Александровский дворец, куда мои обязанности призывали меня несколько раз в неделю. Я уже готовился кончить свой урок с Ольгой Николаевной, когда вошла Императрица с Великим Князем Наследником на руках. Она шла к нам с очевидным намерением показать мне сына, которого я еще не знал. На лице ее сияла радость матери, которая увидела, наконец, осуществление самой заветной своей мечты.

Чувствовалось, что она горда и счастлива красотой своего ребенка. И на самом деле, Цесаревич был в то время самым дивным ребенком, о каком только можно мечтать, с своими чудными белокурыми кудрями и большими серо-голубыми глазами, отененными длинными загнутыми ресницами. У него был свежий и розовый цвет лица здорового ребенка, и, когда он улыбался, на его круглых щечках вырисовывались две ямочки. Когда я подошел к нему, он посмотрел на меня серьезно и застенчиво и лишь с большим трудом решился протянуть мне свою маленькую ручку.

П. Жильяр. Император Николай II и его семья. Вена, 1921.

Царский комфорт как бы отсутствовал в семье. Царица во всем старалась […] устранить роскошь. Последнее особенно сказывалось в костюмах. И Царица, и дочери одевались чрезвычайно скромно. Носили платья из самой простой ткани, старались донашивать их. Бывший военный министр генерал А. Ф. Редигер (умер в 1920 г.) сообщает в своих записках (они не были изданы, не знаю, уцелели ли) интересные факты. В один из его докладов Государю ему пришлось ожидать, так как Государь задержался на прогулке. Сидя в Александровском дворце в Царском Селе у окна, выходившего в парк, и поджидая Государя, ген. Редигер наконец увидел возвращающегося пешком Государя с пятью девочками. В четырех ген. Редигер сразу узнал царских дочерей, но никак не мог догадаться, откуда же взялась пятая – меньшая. Когда вошел Государь и со свойственной ему любезностью извинился, что, увлекшись прогулкой с детьми, задержал министра, ген. Редигер не удержался, чтобы не спросить: что это за маленькая девочка, которую Государь вел за руку. – Ах, это Алексей Николаевич (Наследник), – смеясь, сказал Государь. – Он донашивает платья своих сестер, вот Вы и приняли его за девочку.

Шавельский о. Георгий. Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота. Нью-Йорк, 1954. Т. 1. С. 56.

Всегда и везде чарующе прост, добр и ласков был ко всем нам Государь Император!..

Могу ли я забыть совершенно неожиданное посещение нашего лагеря Государем, ночью с 25-го на 26-ое июня 1906 года. Его Величество возвращался от принца П. А. Ольденбургского, командира стрелков Императорской Фамилии. Царский открытый автомобиль, медленно шедший, был окружен толпою наших офицеров и солдат. Солдаты, выскочившие из палаток, были в шинелях, накинутых прямо на белье! Это было необычайное посещение нас Государем. Особой близостью, задушевностью веяло от этого ночного Его приезда; была какая-то особая интимность в этом неожиданном Его появлении, в Его задушевной с нами беседе и ласке!..

А 19-ое июля того же года, когда весь наш полк – и офицеры и солдаты, – были в «Александрии», в гостях у Царской Семьи, – «запросто», – как изволил сказать тогда Государь… Разве можно забыть слова Царя, обращенные к нам: «Я рад, господа офицеры, принять вас у себя – запросто; поблагодарить вас за вашу неизменно-ревностную и верную службу. Я уверен, что и впредь лейбгвардии Финляндский полк будет так же доблестно служить Мне и Родине. Еще раз, господа офицеры, сердечно благодарю вас! Спасибо и вам, братцы.»… Разве можно забыть, как Государыня Императрица изволила сама разливать чай и как офицеры были осчастливлены получить из рук Ее Величества чашку чая… Разве можно забыть, с какой нежностью и любовью смотрел Государь на Своего Сына – Наследника, нашего Шефа, когда Он резвился и бегал с Великими Княжнами, Своими сестрами…

И следующие слова Государя: «Алексей ищет в оркестре свой любимый музыкальный инструмент, «бум-бум», – турецкий барабан!» Увы, в нашем «егерском» – легком полку – его не было.

Как необычайно счастливы были солдаты, которым было дано царское угощение, которых обходил Государь и милостиво обращался к ним с разными вопросами.[…]

Ходнев Д. Император Николай II Державный Вождь Российской Армии (из воспоминаний рядового-офицера). В кн.: Государь Император Николай II Александрович. Сборник памяти 100-летия со дня рождения. Нью-Йорк, 1968. С. 144.

Воскресенье. 13 августа 1906 г. Ездили с женой, Татианой, Костей, Олегом и Игорем отдать визит сестре Императрицы, Виктории Баттенбергской, которая, побывав у Эллы в Ильинском^[54], вторую неделю гостит у Их Величеств в прибрежном дворце. Пока мы сидели у Виктории, всех нас позвали пить чай к Их Величествам. Туда в столовую пришли все четыре дочки, и тоже – к великой радости наших детей – и двухлетний Цесаревич. Обойдя кругом чайный стол и со всеми поздоровавшись, он забрался на колени к матери; подле нее сидел Игорь, и маленький Наследник охотно перешел к нему на колени, называя его как незнакомого «Новый». Потом мои мальчики и царские девочки весело с ним возились на полу. […] Наши были в восторге.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 56.

Император Александр III часто ходил в плавание в шхеры и подолгу имел пребывание как на «Царевне», так и на «Полярной Звезде»^[55]. Государь же Николай II до 1905 г. не ходил в шхеры и вообще в продолжительные плавания, так как дети были маленькие, и к тому же была война. Только осенью 1905 г. было известное свидание в финских шхерах Государя с Германским Императором. Свидание было на «Полярной Звезде», так как «Штандарт» менял как раз котлы. В том же году Государь пошел на той же «Полярной Звезде» и в плавание, уже со всей семьей. Про это первое довольно продолжительное плавание я могу сказать только со слов других. Но оно послужило как бы началом последующих ежегодных плаваний на «Штандарте», и вот, может быть, почему:

Государыня Александра Феодоровна до этого времени не знала Финляндии и ее шхер. И тихая красота, пустынные лесистые островки, прекрасная осенняя погода, оригинальная красочная расцветка природы – этих полян с травой, этих камней с пушистым и мягким мхом, смесь сосен и елей с березами, столь нежными и филигранными – все это, очевидно, произвело особое впечатление на Ее Величество, так как гармонировало с характером Государыни, любившей тихую скромную жизнь, имевшей чуткую поэтическую и художественную натуру и оценившей сразу всю особую прелесть шхер, их покой, тишину и отрезанность от нашего бурного и порой несносного мира.[…]

Государь же знал шхеры по плаваниям со своим отцом, с которым всегда плавала вся семья, хотя из остальных детей Александра III шхеры любила и ценила только Великая Княгиня Ольга Александровна, впрочем, тоже художественная и артистическая натура.

Вот, по-видимому, это первое плавание на «Полярной Звезде», после тяжелого года войны, рождения страстно ожидавшегося Наследника, и вселило в Государыню ту любовь, с которой Царская Семья в течение многих последующих годов проводила свой отдых в шхерах на «Штандарте». […]

В пять часов вечера 26 августа 1906 г. императорская яхта «Александрия» пришла под брейд-вымпелом Его Величества из Петергофа на малый Кронштадтский рейд с Их Величествами и августейшими детьми.

Для встречи Государя на яхте при приближении играли «встречу», какой-либо марш.[…] «Штандарт»[…] – наибольшая яхта в мире, если не считать пассажирских пароходов, превращенных в яхты. Судно, кроме верхней, имело две палубы – царскую и жилую. Царская палуба начиналась брашпильным отделением, где была машина для подъема якорей. И широкая белая переборка, отделявшая хронометрическую каюту. Затем начиналось офицерское отделение.[…]

Котельные кожухи выходили к машинному люку, кругом коего было свободное пространство.[…] Тут же, в конце машинного люка, собиралась походная судовая церковь. В этом месте помешалась судовая икона, подарок Государыни Императрицы, прекрасный образ «Хождение по водам Спасителя», копия коего была также и в командной палубе.[…]

Затем шли царские каюты. Начинались они вестибюлем с широкой лестницей с верхней палубы, из которого был вход в личную гостиную Их Величеств, довольно большую каюту с пианино, круглым диваном посредине и подвижной мебелью по бокам. В этом помещении Великие Княжны занимались уроками и игрой на фортепиано.[…] Вся отделка яхты была выдержана в строго английском вкусе, никакой позолоты, украшений или лепной работы, но эта простота, этот хороший вкус были и выглядели гораздо богаче всякой роскоши и блеска.[…]

Из этой гостиной по правому борту были двери в кабинет Ее Величества и, рядом, в кабинет Государя. Кабинет Ее Величества был обтянут обыкновенным блестящим чинсом-коленкором в цветах. Мебель палисандрового дерева была обита той же материей. У полупортика был письменный стол, по бокам диваны и трельяжи. На стенах висели семейные группы и картины, но ничего примечательного. Рядом с кабинетом была спальня Ее Величества, так как Государь имел отдельную, рядом со своим кабинетом.

В спальной была кровать берегового образца с вензелями Ее Величества, всем известными «А. Ф». Каюта была обита тоже чинсом в светлых тонах.

У полупортика был туалет, в другом углу зеркальный шкаф. Все изголовье кровати было увешано иконами, кои всегда оставались на яхте. Больше всего было изображений Божией Матери с младенцем и Серафима Саровского. На отделке парового отопления при плаваниях раскладывали еще массу образков и икон, и всегда горела лампада.

Далее была уборная и ванна. […] Из уборной узкий трап вел вниз, в каюты августейших детей, где они помещались, на свитской палубе, до 1912 года, когда каждая Великая Княжна получила отдельную каюту на царской палубе. До этого же года Княжны помещались по две.

Кабинет Его Величества был темно-зеленой кожи, а стены покрыты линолеумом или пергамидом серого цвета. Между двумя полупортиками помещался очень большой письменный стол, а рядом книжный шкаф-библиотека.[…] На стенах были картины русских морских сражений, и в последнее время это были находки-подношения кап. 2 ранга И. А. Виноградского (бывшего адъютанта генерал-адмирала Алексея Александровича), которого Государь очень любил за острый ум и как отличного морского офицера. Спальня Его Величества была в темных цветах, мебель красного дерева, а кровать тоже берегового образца, с вензелями, как Государев шифр.[…]

Из гостиной на корму шел коридор, в который выходили две каюты по правому борту, и сперва в них помещались фрейлины, а потом их переделали под каюты Великих Княжон Марии и Анастасии Николаевен.[…]

Из вестибюля по левому борту была дверь в нижнюю личную столовую Их Величеств, коей они никогда не пользовались, и скоро эту столовую разделили на две каюты для Великих Княжон Ольги и Татианы Николаевен.

Из гостиной по левому борту дверь вела в две каюты Наследника Алексея Николаевича. Первая была игральной комнатой в Его младенческие годы, а потом классной. Это была большая каюта, обитая чинсом в очень крупных цветах – хризантемах, и лишняя мебель была вынесена, чтобы дать место игрушкам, а впоследствии учебным пособиям. Рядом была спальня с кроватью, тоже берегового образца, но вензеля были Государыни Марии Феодоровиы. Однако Государыня Мария Феодоровна ни разу не плавала на «Штандарте», любя и предпочитая свою «Полярную Звезду». Наследник же спал на походной кроватке, сперва обыкновенной детской с высокими никелированными сетками и потом обыкновенной палаточной. Точно так же и Великие Княжны – сперва спали на походных кроватях, пока не получили каждая отдельную каюту. На большой же кровати спала сперва няня М. И. Вишнякова, а потом боцман Деревенько, когда Наследник бывал болен и часто доктор Деревенко, а впоследствии воспитатель швейцарец г-н Жильяр. За спальной была уборная и ванна. […] За этими каютами шли две каюты Великого Князя Михаила Александровича, бывшего Наследника, но, так как он никогда на яхте не плавал, ее занимала либо статс-дама Е. А. Нарышкина, или одна из фрейлин. Точно так же в ней помещалась при плаваниях сестра Государя Великая Княгиня Ольга Александровна. Все каюты были скорее очень скромно обставлены. Никакой роскоши, особого убранства, но очень уютно. […] Широкий трап из царской палубы вел в нижний коридор, в который выходили свитские каюты. По правому борту первые три каюты занимались в первые годы плаваний Великими Княжнами с состоящими при них девушками. Это были обыкновенные каюты, для Княжон довольно бедные, с ваннами в них же, что было одним из недостатков и промахов при постройке. Тут же были столики для туалетов и гардеробы, в общем это были не подходящие для августейших детей помещения, но Их Величества находили, что пока Княжны маленькие, им хорошо и тут. Впрочем, Княжны чрезвычайно любили свои каютки в эти годы их первых плаваний. Воспитание Княжон, несмотря на нежнейшую любовь родителей, было строгое.[…]

Верхняя палуба «Штандарта» быта очень открыта и не загромождена надстройками. С бака, с самого носа, и до юта открывалась отличная покатая перспектива, покрытая идеально пригнанными и, конечно, содержавшимися в чистоте палубными досками американского производства, которые между собой были залиты обыкновенным судовым варом – составом смолы с канифолью.[…] Командный мостик был построен над небольшой рубкой, за фок-мачтой, в которой была каюта для ведения вахтенного журнала на якоре и походная каюта командира, состоявшая из небольшого кабинета и спальни. На командном мостике была ходовая рубка, состоявшая из штурвального отделения и штурманской рубки. Здесь же находились ящики с сигнальными флагами, а крылья этого мостика заканчивались так называемыми «фонарями», как бы прикрытием из трех переборок с зеркальными стеклами, с диванчиками, что являлось прекрасной зашитой от ветра и непогоды. Эти фонари были любимым местопребыванием Их Величеств на ходу и особенно августейших детей. Над этим мостиком был еще очень легкий и ажурный мостик, специально для управления при входах на рейды и в гавани, и на нем же стоял вахтенный начальник на ходу, и был штурвал, соединявшийся с главным в штурвальной рубке.[…] Машинный люк был очень больших размеров, великолепной работы. Он был покрыт целой массой никелированных решеток, прикрытий зеркальных стекол и содержался в идеальной чистоте, что было гордостью наших инженеров и машинной команды. Таковыми же решетками были прикрыты и прочие все световые люки на яхте.

Дальше, на шканцах, почетном месте всякого военного судна, стояла царская рубка-столовая, которая также служила приемной в торжественных случаях. Передняя часть рубки состояла из двух помещений – маленького салона, из которого широкий трап вел в царскую палубу, в переднюю перед нижней гостиной, и приемного кабинета Государя. Впрочем, Государь в нем никогда не принимал, спускаясь с министрами и докладчиками для докладов в свой нижний кабинет. […] Остальная часть царской рубки была столовая на 70 человек. На поперечной переборке при входе в нее было громадное зеркало с жардиньерками для цветов, в котором отражалась вся эта длинная столовая с громадным столом посредине и проходившей через нее бизань-мачтой. На мачте был большой образ св. Георгия Победоносца и электрические часы. Мачта проходила через закусочный стол, который можно было присоединять к большому столу в случае больших и парадных обедов. В конце рубки стояло пианино. Стены рубки были обшиты панелями из белого клена, с голубым линолеумом, а между окон были жардиньерки для цветов. Рубка кроме окон имела верхний фонарь, или световой люк, во всю свою длину, дававший массу света и воздуха.[…] По бокам рубки стояли диваны, а кругом стола – стулья обыкновенного берегового фасона, обитые синим шагренем. […] На стенках рубки висели картины исключительно судов русского флота. […] Можно сказать, что таковой рубки мы не встречали ни на одной яхте других монархов, и она, по своему великолепию и простоте в то же время, была исключительна. […] Снаружи рубки расстанавливалась плетеная мебель, и был всегда растянут двойной тент.[…] Здесь по бокам рубки, смотря по ветру и солнцу, всегда сидели Их Величества и дети, а также свита.

Ют был больших размеров, царская рубка кончалась навесом, под которым помещались диваны, и стояла плетеная мебель. На этом юте постоянно играл в разные игры Наследник. Тут же находился кормовой шпиль для швартовки. Его можно было приспособлять как карусель: в него вставлялись четыре коромысла с плетеными креслами – это был подарок столярного цеха Балтийского судостроительного завода.[…]

Судно при постройке имело следующие шлюпки: с носу, по правому борту: капитанская гичка, шестерка, паровой катер № 3, 6-ти весельная баржа, царский паровой катер № 1 и 14-ти весельный офицерский катер № 1. По левому борту – вельбот двойка – любимая прогулочная шлюпка Государя, паровой катер № 4, 6-ти весельная баржа № 2, царский паровой катер № 2 и 14-ти весельный офицерский катер № 2. Офицерские 14-ти весельные катера бывали спасательными на ходу, то есть не заваливались вовнутрь. Но вскоре были заведены моторы, царский с закрытой рубкой, с 14-ти узловым ходом в 70 сил постройки Макса Орца в Киле и два […] открытых мотора, однотипных, весьма быстроходных и поместительных.

Саблин Н. В. Десять лет на императорской яхте «Штандарт». Посвящается священной памяти незабвенных хозяев // Морские Записки: ежемесячный журнал, издаваемый обществом Русских Морских Офицеров в Америке. Нью-Йорк, 1947. Т. V. № 1. С. 31–32; № 2. С. 31; № 1. С. 6–24.

Среда, 6 декабря 1906 г. В 4 ч. было назначено депутации от Алексеевского училища явиться к Их Величествам и Шефу в Александровском дворце. Их Величества приняли ее; был тут и очаровательный маленький Наследник. Ему особенно понравился фельдфебель Сопов.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 56.

Суббота. 9 декабря 1906 г. Художнику Кустодиеву.[…] Финляндским полком заказана картина, изображающая прошлогодний церковный парад в полку в Царскосельском манеже, когда Государь, обойдя строй, нес на руках Шефа полка, маленького Цесаревича. В толпе идущих с Государем находился и я.[…]

Там же.

Государь, как и вся Семья, был глубоко верующим. Он был Русским Православным Царем. Молитвою начинался, молитвою и кончался Его трудовой день. Перед каждым серьезным делом Он не спеша истово осенял себя крестным знамением, призывая себе в помощь Господа Бога. Смирение перед Господней волей было отличительной чертой глубоко верующего Царя. «Да будет воля Твоя», – с этой молитвой прошел Он весь свой крестный путь вплоть до мученической кончины. Помню, солдаты наши неоднократно обращали свое внимание на то, как усердно и истово молился Государь… Я вспоминаю обедню в воскресение 10-го декабря 1906 года в церкви Царскосельского дворца, когда я впервые увидел Государя молящимся. Я был поражен благочестием, смирением и усердием, с коими молился Царь. Было видно и чувствовалось, что Он действительно молится, забывая обо всем постороннем и как бы уходя от всего окружающего в мир иной… В последние годы Царская Семья почти не пропускала богослужений в Государевом Феодоровском соборе, где молилась постоянно, начиная с первого дня, как был отстроен и освящен этот удивительно красивый и так располагавший к молитве храм.

Прикладываясь ко св. кресту или принимая благословение пастыря, Государь и вся Семья постоянно со смирением лобызали священнику руку, хотя бы это был самый простой деревенский батюшка.

Все православные церковные правила и обычаи строго выполнялись Царской Семьей, – посты, исповедь, св. Причастие, христосование.

На Пасху Государю приходилось христосоваться со множеством православных людей всех рангов. Дворцовые караулы, несшие наряд в Светлую ночь, имели счастье в полном своем составе христосоваться с Государем, получая из Его рук пасхальные яйца.

Ходнев Д. Император Николай П Державный Вождь Российской Армии (из воспоминаний рядового-офицера). В кн. Государь Император Николай П Александрович. Сборник памяти 100-летия со дня рождения. Нью-Йорк, 1968. С. 134–135.

Понедельник, 11 Декабря. Царское Село. […] В большом Царскосельском дворце в картинной зале была прибивка знамен полков л. – гв. Финляндского и Волынского по случаю наступающего 12 декабря их столетних юбилеев. Государь и Императрица Александра Феодоровна привезли и маленького Цесаревича. Он был завит и одет в белую русскую, шитую серебром рубашечку и шароварчики, оставлявшие колени голыми. Маленький совсем не стеснялся и свободно расхаживал вокруг стола, на котором лежали знамена. Прибив первый гвоздь знамени Финляндского полка, Государь взял на руки Наследника, дал ему молоток, и малютка тоже вбивал гвоздь.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 56.

Вторник, 12 Декабря. Поехали с женой в Царское, в манеж на парад по случаю праздника и 100-летнего юбилея полков лейбгвардии Финляндского и Волынского… Несмотря на 15-градусный мороз, маленького Цесаревича привезли в манеж, и Государь нес его на руках, идя за о. Желобовским, кропившим строй св. водой.

Там же.

В январе 1907 года л. – гв. Атаманскому полку, все лето простоявшему на усмирении бунта латышей в Лифляндской губернии, был назначен Высочайший смотр в Царском Селе. Последние две недели перед смотром мы постоянно учились в Михайловском манеже, готовя полк к параду в конном строю. Лошади были прекрасно подобраны, вычищены, все заново подкованы, шинели прямо из полковой швальни.

Накануне смотра полк выступил походом из Петербурга и пришел на площадку перед Большим дворцом, где и сделал репетицию. Полк ходил идеально.

Вечером офицеры полка были приглашены к высочайшему столу. В одиннадцатом часу ночи, когда Государь, удостоивший милостивой беседы офицеров, уехал из дворца, Великий Князь Николай Николаевич, провожавший Государя, вернулся и передал командиру:

«Государь Император хочет показать полку Его Шефа, Наследника Цесаревича. Так как погода ненадежна, Его Величество приказал смотр произвести в пешем строю, в гарнизонном манеже».

Парада в пешем строю мы не репетировали, во всяком случае, готовясь к конному строю, мы потеряли «ногу». Заведующий хозяйством из экономии, чтобы не мять, поддел под шинели старые голубые мундиры и шаровары второго срока…

И вот с последним поездом сотенные каптенармусы и по 10 человек от каждой сотни помчались в Петербург, всю ночь грузили мундиры и в 4 часа утра с экстренным поездом отправили в Царское Село. В 4 часа люди были подняты, накормлены, и мы занялись пригонкой обмундирования для нашего парада. В семь часов утра мы были в Манеже и в сумраке зимнего дня репетировали, добиваясь «ноги».

В одиннадцать часов длинной голубой лентой вытянулся полк вдоль манежа.

Чисто вымытые, с завитыми кудрями, лица казаков были свежи и румяны. Первое возбуждение скрадывало усталость бессонной ночи. Наконец, распахнулись ворота.

Командир полка скомандовал: «…шай! На караул!»

Дрогнули шашки, вытянулись вперед, взметнулись малиновые кожаные темляки и замерли. Трубачи заиграли полковой марш. Государь взял на руки Наследника и медленно пошел с Ним вдоль фронта казаков.

Я стоял вдоль фланга своей 3-й сотни и оттуда заметил, что шашки в руках казаков 1-й и 2-й сотен качались. Досада сжала сердце: «Неужели устали? Этакие бабы!.. разморились». Государь подошел к флангу моей сотни и поздоровался с ней. Я пошел за Государем и смотрел в глаза казакам, наблюдая, чтобы у меня-то, в моей «штандартной» вымуштрованной сотне, не было шатания шашек.

Нагнулся наш серебряный штандарт с черным двуглавым орлом, и по лицу бородача, старообрядца красавца вахмистра, потекли непроизвольные слезы.

И по мере того, как Государь шел с Наследником вдоль фронта, плакали казаки и качались шашки в грубых, мозолистых руках, и остановить это качание я не мог и не хотел.

Краснов П. Н.^[56] Памяти Императорской Русской Армии // Русская Летопись: издание «Русского Очага» в Париже. Париж, 1923. Кн. 5. С. 26–28.

Суббота, 17 Февраля. Павловск. 18 Февраля 1907 г. Царское Село. Настала 175-я годовщина открытия 1-го кадетского корпуса. […] В царской ложе увидали обеих Императриц и малютку Цесаревича. Итак, корпусу было оказано самое полное внимание.[…] Перед тем, как идти за о. Желобовским, кропившим строй, Государь вошел в ложу, взял на руки Цесаревича и пронес его вдоль фронта. Я наблюдал за лицами офицеров и кадет; на многих выражались радость, восторг, растроганность.[…]

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 57.

Вчера праздновали 100-летний юбилей Константиновского артил. училища. Был отличный парад в манеже, затем обед юнкерам в большом зале, как прошлый раз 1-му кадетскому корпусу.

Мы завтракали с начальством и бывшими воспитанниками. Твой внук был тоже на параде.

15 Марта 1907 г. Царское Село

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2330.

Его Императорскому Высочеству Наследнику Цесаревичу.

Верую и веруем, что радость наша Цесаревич вырастет на радость Державных Родителей и всей земли Русской. Спаси Тебя и сохрани силы Небесных Воинств. Любящий Тебя грешн. ар[химандрит] Варнава.

Письмо архимандрита Варнавы (Накропина) Цесаревичу.// ГАРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 77.

Суббота, 17 Марта 1907 г. Переночевав в Мраморном, с 9-ти часовым поездом поехал в Царское Село на Высочайший смотр кадетским корпусам Николаевскому и Александра II. […] Императрица с Наследником и няней сидели в ложе. Кадеты оглушительно кричали ура.[…]

Их Величества собирались уезжать из манежа, а маленький Цесаревич вырвался от няни и вбежал из задней комнаты в ложу; завидев его, кадеты Александровского корпуса, стоявшие как раз против самой ложи, опять крикнули ура.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 57.

Его Императорскому Высочеству Наследнику Цесаревичу и Великому Князю Алексею Николаевичу.

Будущей отраде и Надежде Русского Народа, духом благословляю будущего Царя.

Христос Воскресе, Дорогой Наш Цесаревич. Храни Вас Господь и умудри. Простите меня за просьбу, т. к. беру смелость просить Вас попросить Ваших царственных сестер простить меня за позднее послание, но до Вознесения еще далеко, т. что вр[емя] Христосывания не прошло.

Грешн. ар. Варнава.

Письмо архимандрита Варнавы (Накропина) Цесаревичу.// ГАРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 77.

12-го Апреля. Четверг. В 10 ½ отправились втроем с Алексеем ко дворцу на смотр молодых матросов Гвардейского экипажа. Они были сведены в четыре роты и представились отлично, в особенности 4-я рота.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Oп. 1. Ед. хр. 252.

Суббота, 14 Апреля 1907 г. Павловск. В Царскосельском манеже Высочайший смотр 2-му кадетскому корпусу… После прохождения церемониальным маршем Государь взял на руки Цесаревича и пронес его вдоль фронта.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 57.

В первый раз в своей жизни я видел Государя в 1907 году в мае месяце… Это было во время второй Государственной Думы. […]

Нас было сравнительно немного тогда, членов Государственной Думы умеренных воззрений. Oтбop был сделан в первый же день провокационным с нашей стороны способом. Когда Голубев читал Указ об открытии Думы, при словах: «по указу Его Императорского Величества» – все «порядочные» люди встали. Все «мерзавцы» остались сидеть. Порядочных оказалось, кажется, 101, и сто первым был П. Б. Струве.

Сто человек удостоились Высочайшего приема, причем мы были приняты небольшими группами в три раза. Это был чудный весенний день, и все было так внове. И специальный поезд, поданный для членов Государственной Думы из Царского Села, и придворные экипажи и лакеи, более важные, чем самые могущественные вельможи, и товарищи по Думе во фраках, разряженные как на бал, и вообще вся эта атмосфера, которую испытывают, так сказать, монархисты по крови, – да еще провинциальные, когда они приближаются к Тому, Кому после Бога одному повинуются.[…]

Это было в одном из небольших флигелей дворца. В небольшом зале мы стояли овальным полукругом. Поставили нас какие-то придворные чины.[…] Прием был назначен на два часа. Ровно в два, соблюдая французскую поговорку «l’exactitude c’est la politesse des rois»^[57], кто-то вошел в зал, сказав:

– Государь Император…

Полуовальный кружок затих, и в зал вошел офицер средних лет, в котором нельзя было не узнать Государя (в форме стрелков – малино вая шелковая рубашка у ворота), и дама высокого роста – вся в белом, в большой белой шляпе, которая держала за руку прелестного мальчика, совершенно такого, каким мы знали его по последним портретам – в белой рубашечке и большой белой папахе. Государыню узнать было труднее. Она не похожа была на свои портреты. […]

Государь начал обход.[…] Рядом со мной стоял профессор Г. Е. Рейн, а потом – Пуришкевич.[…] Государь подвинулся к нему – так как он имел, видимо, привычку это делать, так сказать, скользя вбок, по паркету. […] Государь перешел к следующему – профессору Г. Е. Рейну и говорил с ним некоторое время. Георгий Ермолаевич отвечал браво, весело и как-то приятно. После этого Государь подо шел ко мне.

Наследник в это время рассматривал фуражку Г. Е. Рейна, которую он держал на опущенной руке как раз на высоте глаз ребенка. Он, видимо, сравнивал ее со своей белой папахой. Рейн наклонился, что-то объясняя ему. Государыня просветлела и улыбнулась, как улыбаются матери.[…] Обойдя всех, Государь вышел на середину полукруга и сказал краткую речь. […] Государь говорил негромко, но очень явственно и четко. Голос у него был низкий, довольно густой, а выговор чуть-чуть с налетом иностранных языков. Он мало выговаривал букву «ять», почему последнее слово звучало не как «крѣпла», а почти как – «крепла».[…]

Этот гвардейский акцент – единственное, что показалось мне, провинциалу, чужим. А остальное было близкое, но не величественное, а, наоборот, симпатичное своей застенчивостью.[…]

Странно, что и Государыня производила то же впечатление застенчивости. В ней чувствовалось, что за долгие годы Она все же не привыкла к этим «приемам». И неуверенность Ее была бóльшая, чем робость Ее собеседников.

Но кто был совершенно в себе уверен и в ком одном было больше «величественности», чем в его обоих царственных родителях, – это был маленький мальчик – Цесаревич. В белой рубашечке с белой папахой в руках ребенок был необычайно красив.

Шульгин В. В. Дни. Белград, 1925. С. 244–250.

2 Мая. Суббота. Около 11 час. отправился верхом в морском сюртуке на Дворцовую площадку, Аликс с Алексеем в шарабане. Произвел смотр молодым матросам Балтийского флота в числе 2200 чел. После церем[ониального] марша сделал одной роте учение. Люди имели отличный вид и обучены хорошо.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 252.

23-го Мая. Среда. Встал в 8 ¼. Алексей ворвался в это время и заставил меня поторопиться с мытьем и одеванием.

Там же.

31-го Мая. Вознесение. В день полкового праздника Орлов привез маленький мундир Уланского полка для Алексея.

Там же.

12-го Июня. Вторник. Покатались в море – Аликс со мною в одной шлюпке, Мари и Алексей с Деревенько […] в другой.

Там же.

13-го Июня. Среда. После прогулки представились у Фермы 5 каза ков при конвое Наместника в малиновых черкесках и белых бешметах. Алексей тоже смотрел их со мною.

Там же.

30-го Июля. Понедельник. По случаю своего рождения Алексей назначен шефом 43-го драгунского Тверского полка и 262-го резервного Сальянского п[олка] и зачислен в списки 13-го драг[унского] Алек сандрийского полка. Приняли депутацию Самарского дворянства. – Она поднесла ему красивый складень. […] Мама прибыла из Гатчины через ¾ часа. В 4 ½ начался объезд прямо из дворца. Алексей ехал с Мамой, сидя на коленях Аликс.

Там же.

Свадьба моя была 30 апреля 1907 г. в церкви Большого Царскосельского дворца.[…] В августе Их Величества пригласили нас сопровождать их на «Штандарте» во время путешествия по финским шхерам. Тут случилось несчастье, трудно объяснимое, так как на «Штандарте» всегда находились лоцмана. Был чудный солнечный день. В 4 часа все собрались в верхней рубке к дневному чаю, как вдруг мы почувствовали два сильных толчка; чайный сервиз задребезжал и посыпался со стола. Императрица вскрикнула. Мы все вскочили. Яхту начало кренить на правый борт; в одну минуту вся команда собралась на левый борт и стали заботиться об Их Величествах и детях. Государь успокаивал всех, говоря, что мы просто сели на камень. Матрос Деревенько кинулся с Наследником на нос корабля, боясь разрыва котлов, что легко могло случиться. Моментально у правого борта стали миноносцы, конвоирующие яхту, и детей с их няньками перевели на финский корабль. Государыня и я бросились в каюты и с поспешностью стали связывать все вещи в простыни, мы съехали с яхты последние, перейдя на транспортное судно «Азия». Детей уложили в большую каюту, Императрица с Наследником поместилась рядом, а Государь и свита в каютах наверху. Всюду была неимоверная грязь. Помню, как Государь принес Императрице и мне таз с водой, чтобы помыть руки… На следующий день пришла яхта «Александрия», на которую мы и перешли и жили две недели очень тесно, пока не пришла «Полярная Звезда». На яхте «Александрия» Государь спал в рубке на диване, дети в большой каюте, кроме Алексея Николаевича. Напротив – Государыня, около нее – Наследник с М. И. Вишняковой. Я спала рядом на диване. Наверху в двух маленьких каютах помещались княжна Оболенская и адмирал Нилов. Свита, в том числе и мой муж, остались на финском корабле. Бедный «Штандарт» лежал на боку. День и ночь работали машины, чтобы снять его со скалы.

Танеева АЛ. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4. Париж, 1922. С. 30–32.

Так отрадно было провести день именин Алексея на яхте среди моряков. […] Нилов с офицерами ему подарили мундирчик Гвардейского экипажа, который он надел на минуту после завтрака, но ни за что не хотел взять даже в руки треугольную шляпу.

10-го Окт. 1907 г. Петергоф

Письмо Государя Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2330.

Так как живете во славе и питаете славу Великого Самодержавца нашего Алексея Николаевича. Ах! Какое глубокое слово и неоцененная цифра. Не глубокий ли это привет о таком юноше. Показывай ему маленькие примеры Божьего назидания, во всех детских игрушках ищи назидания. Резвиться ему побольше давай: пущай резвится на все – как видел он невестой украшенной Божью славу и Твой пример глубоко, глубоко останется в душе его Духовного назидания, п[аче] ч[аяния] из дивных дивный, премудрый мудрец сей юноша. Наша мать слава есть на небесах. Наш отец – в вышнем чертоге. Будем надеяться, что там наслаждение без усталости и радость неописанная и за все это есть благо главное любви, а во-вторых храм и причащение. Коли бы во всем полюбить, не возгордиться, и будем здесь в славе, и на небесах в радости. Конечно, враг лезет, что мы у высоких и высоки, но это его коварность.[…]

12 ноября 1907 г.

Телеграмма Г. Е. Распутина М. И. Вишняковой // Град Китеж. 1993. № 1(13). С. 45.

Приветливое Царское Село все сияет под лучами зимнего солнца. Весь городок в снегу, а над ним ласково плывут низкие облака, и он точно смеется и радуется чему-то.[…] Меня ведут к большому дому с белыми колоннами, стоящему за высокой оградой. Вокруг него столпились замороженные зимой деревья. Этот белоснежный дом так велик и прекрасен, что я не могу на него наглядеться. Мне говорят, что это дворец, что в нем живет Царь нашей Русской земли и что сейчас я Его увижу. Мое сердце начинает биться быстро, быстро, до боли… Руки совсем заледенели в маленькой теплой муфте, нога делаются тяжелыми и словно прирастают к земле. Все мое маленькое существо дрожит при мысли, что исполнится самая заветная детская мечта: я увижу нашего Царя. Это волнение никем не внушено, оно само по себе волшебно рождается в детской душе, в которой уже родилась любовь к родине. Вот ворота широко раскрываются, и в них въезжает тройка, запряженная вороными конями, длинные волнистые хвосты лошадей почти касаются снежной дороги. Ими правит широкий кучер, одетый в синий казакин; у него длинная русская борода и много медалей на могучей груди. Сани пусты. Они подъезжают к дворцу и останавливаются у подъезда. Я напряженно жду… в висках стучат два молоточка, они отбивают секунды, которым нет конца… Вот на широких длинных ступенях показываются два лакея и останавливаются по бокам дверей, а третий спускается к саням. Еще минута, и в дверях показывается невысокая фигура казака, позади него идет маленький мальчик, одетый в морскую форму. Сердце сильно ударяется и замирает… Прежде чем мне сказали, кто этот казак, одетый в синюю черкеску с золотым позументом, я уже знаю, что это «Он» и что мальчик, спускающийся быстро по ступенькам, – наш Наследник. Вот Они сели в сани, вот Их покрыли синей полостью, вот лошади медленно едут к воротам; коренная гордо поднимает голову, пристяжные идут, танцуя, с выгнутыми вбок лебедиными шеями, под дугой звенит русский колокольчик свой свежий прозрачный звон; могучие статные фигуры полицейских, одетых в серое, вытягиваются, все руки одновременно прикладываются к козырьку и застывают. Тройка выехала за ворота и медленно проезжает мимо меня. Она проезжает так близко, что мое лицо опушается снегом от ее полозьев. Я вижу два лица: одно грустное и утомленное, другое – детское, смеющееся и розовое. Быстро промелькнули эти лица, но я охватила их очертания так четко, так ясно, что они на всю жизнь запечатлеваются в моей памяти. И сейчас мне светит тот же взгляд добрых синих глаз Царя, та же грустная улыбка, с которой Государь ответил мне на низкий поклон… Мне смеется то же прелестное личико Цесаревича, искрятся тем же детским любопытством большие лучистые глаза, и маленькая пухленькая ручка чинно прикладывается к матросской шапочке, на которой золотыми буквами написано: «Штандарт».

Офросимова С. Я. Царская Семья: из детских воспоминаний // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Париж, 1925. Кн. 7. С. 227–229.

Дорогой мой маленький Алексей, Мама тебя крепко и нежно целует. Ужасно хочу тебя видеть. Твоя старая собственная Мама.

31 декабря 1907 г.

Письмо Государыни Императрицы Александры Феодоровны Цесаревичу. // ГАРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 51.

2/15. Среда. Январь. Царское Село. [1908 г.] Сидела дома и играла со всеми и Алексеем с его шлюпкой, которая называется «Морячок».

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 18.

3-го января. Четверг. У бедного Алексея ночью заболело ухо – и он почти не спал. Днем боль унялась, и к вечеру он себя чувствовал бодрым и был весел.[…]

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 252.

5-го Января. Суббота. После чая долго сидел у Алексея, кот. был в отличном настроении духа.

Там же.

6-го Января. Крещение Господне. После чая долго сидел у Алексея.[…]

Там же.

6-го января 1908 года мы с Иоанчиком присягали в церкви Большого дворца в Петергофе.[…] Государь поздравил меня и Иоанчика флигель-адъютантами.[…] На следующий день мы с Иоанчиком[…] поехали к Государю – явиться по случаю назначения флигель-адъютантами.[…] Свита Государя была настолько велика, что дежурство каждого при особе Государя бывало не чаще, чем один раз в месяц.[…] Перед обедом […] приходил скороход и приглашал меня от имени Их Величеств к обеду. Обед бывал в будуаре у Императрицы. Бедная Государыня обыкновенно плохо себя чувствовала и обедала полулежа. Она бывала очень красиво одета в вечерний халат с кружевами и в чудесных жемчугах. […] Наследник в первые годы моих дежурств обедал у себя в детской и затем приходил вниз, к Императрице, в голубом халатике, он был очень мил и красив. Из его комнат к Императрице был проведен домашний телефон, по которому он иной раз говорил с Императрицей во время нашего обеда.

Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. СПб. – Дюссельдорф., 1993. С. 55–59.

13-го Февраля. Среда. […] В 2 ½ поехали в Большой дворец с Алексеем на прием 308 членов Государственной Думы. Сказал им несколько слов, затем вошла Аликс с Алексеем, и втроем мы обошли их. Они стояли группами по губерниям. В 3 часа уехали домой.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 252.

Бедный Алексей, играя с сестрами, неделю тому назад упал и ударился лицом об ножку стола. У него вскочила шишка под глазом и сделался огромный черный синяк, который теперь, к счастью, проходит.[…]

6-го марта 1908 г. Царское Село

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2330.

15-го Марта. Суббота. Долго работал с Алексеем и Деревенько у «сопки».

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 252.

Почти каждую субботу и воскресенье я ходила в церковь Сводного полка. Это была временная церковь, устроенная в небольшом зале, пока строился Феодоровский собор. Сюда приходила молиться только Царская Семья и некоторые приближенные лица, остальное место занимали солдаты Сводного Стрелкового и Конвойного Его Величества полков. Перед иконостасом находилось небольшое возвышение, на нем во время службы стояла вся Царская Семья. Вдоль стен висели старинные иконы древнерусского письма. Из темных и золотых окладов величаво вырисовывались лики святых. Церковка почти всегда находилась в полумраке, лишь у иконостаса ярко горели свечи, озаряя Царскую Семью. Вся церковь имела строгий, но приветливый лик. Нигде не молились так искренно и глубоко, как здесь, ни в какой иной церкви не охватывало душу такое светлое умиротворенное чувство. В эти молитвенные тихие часы Государь был особенно дорог и близок моей душе. Особенно памятна мне одна всенощная. Я стою в церкви впервые после перенесенной тяжелой болезни. Прислонившись к стене от слабости, я напряженно ожидаю приезда Государя. Голова кружится все сильнее, а время тянется все медленнее, и мне горько до слез, что в этот вечер, когда мне так сильно хочется видеть Царскую Семью, Она не приедет. Вдруг скрипнула боковая дверь и широко распахнулась… Струя свежего морозного воздуха ворвалась в церковь, поколебался свет лампад и свечей, на мгновение передо мной в раскрытую дверь мелькнула снежная дорога. По маленьким ступенькам быстро вошел Государь с Великой Княжной Ольгой Николаевной. Они проходят так близко от меня, что Государь задевает меня малиновым рукавом своей стрелковой рубашки. Он становится на своем обычном месте. Сегодня Он бледнее обыкновенного, на лице тревога, но через несколько минут сосредоточенной молитвы тревога исчезает, покоем и просветлением дышат умиротворенные черты Его лица.[…] В церкви становится все жарче, кадильный дым вьется клубами под низкими сводами. Крупные капли пота выступают на бледном лице Государя. Он подзывает к себе адъютанта и тихо просит открыть боковую дверь. Снова видна снежная дорога, на которую падают быстро кружащиеся снежинки. Морозный воздух охватывает меня, пронизывает насквозь ослабевшее после болезни тело. Моя мать, напуганная моей болезнью, с тревогой накидывает на меня шубку и озабоченно спрашивает: «не холодно ли мне». Государь оборачивается на мой кашель и замечает, как моя мать меня укутывает. Его глаза с лаской и участием останавливаются на мне, затем Он снова подзывает адъютанта, и я слышу тихо, но четко сказанные им слова: «Закройте дверь, этой девочке холодно». Его приказание исполняется. Мы стоим несколько минут, взволнованные и растроганные, и затем уходим из церкви, чтобы дать возможность Государю снова открыть дверь, дышать морозными притоками свежего воздуха и горячо молиться до конца долгой службы.

Офросимова С. Я. Царская Семья (из детских воспоминаний) // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Париж, 1925. Кн. 7. С. 230–232.

Ты спрашиваешь про маленького Алексея, слава Богу, шишки и синяки у него прошли без следа. Он весел и здоров, как и его сестры. Я с ними постоянно работаю в саду, мы очищаем дороги от последних остатков снега.[…] 25-го был отличный парад Конной Гвардии; все дети присутствовали с Аликс.

27-го Марта 1908 г. Ц[арское]С[ело]

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2330.

Пятница, 28 Марта. (В Павловске, 29 Марта). Являлся Государю. Он принял меня в малиновой стрелковой рубашке, расспрашивал о моей болезни, выразил удовольствие меня видеть. Я доложил, что при зачислении Цесаревича в списки воинских частей, в коих Государь изволит состоять Шефом, были обойдены почему-то военные училища Павловское и Александровское и 1-й кад[етский] корпус. Он пожелал, чтобы зачисление Наследника в списки обоих училищ было объявлено к Пасхе.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 59.

31 Марта. Понедельник. В 10 час. отправились на Дворцовую площадку – я верхом, Аликс с Алексеем в коляске, на смотр 2500 новобранцев Кронштадтского порта и учебной команды строевых квартирмейстеров. Вызвал 3 роты и учебную команду, проделавшие ротное учение очень хорошо. Церемон[иальным] маршем все проходили отлично. Остался очень доволен видом молодых матросов. Вернулись домой в 11 ½ ч.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 252.

Цесаревич был вначале здоровым и жизнерадостным ребенком. Его страшная наследственная болезнь, гемофилия, проявилась лишь впоследствии. Мне хорошо помнится, как он, 3–4 лет, приходил к столу, когда подавали десерт, и, поболтав около родителей, подбегал к гостям и непринужденно с ними разговаривал, не проявляя застенчивости. Бывало, часто залезая под стол, Цесаревич хватал сидящих за ноги и был в восторге, когда эти лица пугались. Раз даже он стащил у одной из фрейлин башмак, с которым явился около Отца. Государь Его выбранил и приказал тотчас же вернуть обувь, что Цесаревич исполнил, но опять-таки под столом… вдруг фрейлина вскрикнула… Оказалось, что ребенок положил ей в башмак землянику. Конечно, холодное и мокрое прикосновение к ноге ее испугало. Наследника отправили в свои аппартаменты и долгое время, когда бывали гости, не пускали в столовую, на что он очень жаловался. Больше под стол он не подлезал.[…]

Другой случай детской радости касается ручного соболя.

Я сидел у себя в канцелярии, изготовляя спешный доклад о придворных пожалованиях, и приказал никого не принимать. Входит старый курьер и докладывает:

– Осмелюсь доложить вашему превосходительству, что тут пришли старичок со старушкою прямо из Сибири, принесли в виде подношения Государю живого ручного соболя. Очень уж просят доложить, говорят, что не на что будет переночевать.

– А тебе жаль их стало?

– Точно так.

– Ну, давай их сюда.

Вошли весьма симпатичные на вид старичок со старушкой, и он говорит мне:

– По ремеслу я охотник, и удалось мне взять живым молодого соболя, приручив его; со старушкою и решили поднести его Царю. Соболь-то вышел редкостный. Собрали все, что было, денег: говорили мне, что хватит до Питера и обратно. Вот и поехали.

Показывает мне соболя, который тут же вскочил на мой письменный стол и стал обнюхивать представления к придворным чинам. Старик как-то свистнул, соболь – прыг прямо ему на руки, залез за пазуху и оттуда выглядывает. Я спросил, как они ко мне попали.

– Денег у нас хватило только до Москвы. Оттуда решили идти пешком, да какой-то добрый барин, дай Бог ему здоровья, купил нам билеты до Петербурга. Утром приехали и прямо пошли в Зимний дворец. Внутрь меня не пустили, а отправили к начальнику охраны. Тот велел отвести к вам. Ни копейки не осталось, а видеть Царя вот как хочется.

Я решил, что живой соболь может доставить большое удовольствие малым еще тогда Княжнам. Старику дал немного денег и поручил парочку добросердечному курьеру.

Пред тем я спросил старика, кто его в Сибири знает.

– Ходил к губернатору перед отъездом, да он говорит: «Иди, вряд ли тебя допустят. А писать мне о тебе не приходится».

Я послал телеграмму губернатору, чтобы проверить слова старика и узнать, надежен ли он. В те времена нужно было быть весьма осторожным. Через день получился удовлетворительный ответ, и я телефонировал княжне Орбелиани, рассказав ей о соболе. Час спустя узнаю, что Императрица приказала прислать обоих стариков в Зимний дворец, и поскорее, так как дети с нетерпением ждут соболя. Все с тем же курьером я приказал их отвести, а после представления вернуться ко мне.

Ждал я их долго. Оказывается, что они более часа оставались у детей, и все время была при этом Государыня. Долго рассказывали старик и старуха, как милостива была к ним Царица. Старик предложил было взять соболя с собою, пока для него не устроят клеточку, но дети отпускать зверя не хотели, и наконец Императрица приказала его оставить. Старик мечтал видеть Царя, без чего, сказал он, не может вернуться в Сибирь. Ответили, что дадут знать, когда он может видеть Государя.

– Боюсь только, как бы соболек мой не нашкодил во дворце: он ведь к хоромам не привык.

На другой день с утра я получил приказание прислать во дворец сибиряков к 6 часам вечера. Вернулись они с соболем после восьми. Вот рассказ старика:

– Так было. Соболек мой много нашкодил, поломал и погрыз. Когда я пришел, так он сразу ко мне за пазуху спрятался. Вошел Царь. Я со старухою Ему в ноги бросился. Соболек-то вылез и тоже, видно, понял, что пред Государем. Притаился и смотрит. Пошли мы с Царями в детскую, где приказали мне выпустить соболька. Дети стали с ним играть: при нас он не дичится. Царь приказал нам со старухою сесть на стулья и говорит:

– Ну, теперь расскажи все: как задумал сюда ехать, как ехал и как наконец к Царице попал? Я рассказал, а Царь все спрашивает о Сибири, об охоте там, о нашем житье-бытье. Затем Царица сказала, что детям пора обедать. Тогда Царь спрашивает, как обходиться с соболем. Когда я указал, Он порешил, что в комнатах у детей его оставить нельзя. Надо будет отдать его в охотничью слободку в Гатчине.

– Царь-батюшка, ведь его, Кормилец мой, жаль отдавать на руки незнакомому охотнику. Позарится на шкурку, да еще зарежет, а скажет, что околел. Знаю я охотников. Мало у них любви к зверю. Лишь бы шкурку получить.

– Нет, брат, я бы выбрал хорошего. Но, пожалуй, лучше будет тебе его отдать. Вези его домой, ходи за ним, пока жив будет, и считай, что исполняешь мое повеление. Смотри за ним как следует, так как это уже мой соболь. Теперь иди, скажи Мосолову, чтоб министр дал приказание, как тебя наградить за подарок. Смотри же, хорошо гляди за Моим соболем. С Богом и доброго пути!

На другой день был у Фредерикса всеподданнейший доклад, и Государь, не ожидая вопроса, сказал министру, что провел 2 часа в беседе со стариками и что это было для Него праздником: так интересно было Ему узнать быт сибирских охотников и сибирского крестьянства вообще. Приказал дать старику часы с императорским гербом, а старухе брошку, несколько сот рублей за соболя и широко оплатить дорогу назад в Сибирь.

Мосолов А. А., генерал. При дворе последнего Императора. Записки начальника канцелярии министра двора. Спб., 1992. С. 109, 111–113.

18-го Мая. Воскресение. В 2 ½ вышел гулять, затем долго катался с Алексеем в «Гатчинке»^[58] и учил его гребле.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 252.

22-го Мая. Вознесение. В 11 час. поехал с Ольгой и Алексеем на парад конно-гренадер и учение на заднем плацу: полки представились в блестящем виде.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 252.

Их Императорскому Высочеству, всем царевнам во главе с Цесаревичем. Моя просьба передать мой земной поклон державным Вашим Родителям от батюшки грешного архим[андрита] Варнавы.

Июня 27. 1908 г.

Письмо архимандрита Варнавы (Накропина) Цесаревичу.// ГАРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 77.

4-го Июля. Пятница. В 2 ½ поехали с Алексеем в Красное Село. На платформе был почетный караул от Уланского Ее Величества полка.[…] В 4 ½ начался объезд по улице от дома Николаши. Вернулись домой в 6 ¼.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 252.

9-го Июля. Среда. Депутация 14-го Туркестанского стр[елкового] бат[алиона] поднесла Алексею великолепного тигра, убитого охотниками баталиона в окрестностях Термеза.

Там же.

Ты совершенно прав, что славные детки, с которыми я здесь живу, меня очень утешают. Как только мы снова вступили на «Штандарт», Ан[астасия] Н[иколаев]на меня спросила: «А вы опять будете играть в булль^[59]?» – «Непременно», – говорю. «Вы не можете жить без булля?» – «Нет, – отвечаю я, – я и в Петергофе брал кольцо от салфетки и бросал на квадраты паркета», – продолжаю я. «Вам булль помогает жить?» – тогда серьезно спросила Ан. Н-на. Премилая она девочка…

Брат Ее обворожителен, как всегда; вчера я поцеловал Его в шейку сзади, а он улыбается и говорит: «Какую Вы гадость поцеловали», – и показывает на свою шейку, нежную и белую. Вчера Дрентельн видит, что Он идет со своим деревянным ружьем, и спрашивает: «Вы на какой пост идете?» – «К денежному ящику». – «А я на Великий пост», – шутит Дрентельн. «А я на Петровку», – отвечает Ал[ексей] Н[иколаеви]ч. На судах, которые часто переговариваются между собой флагами, есть один – красный с белым кружком, который означает «ясно вижу». Вот играет раз Деревенько с Ал. Н-чем и прячется от него за дверью, а тот увидал его и кричит ему: «Ясно вижу».

17. VII.1908.

Письмо Е. С. Боткина^[60] своим сыновьям. // Т. Мельник (рожденная Боткина). Воспоминания о Царской Семье. М., 1993. С. 108–109.

14 Июля. Понедельник. В 9 ½ отправился с Алексеем на все 5 боль ших судна и обошел офицеров, гардемарин и команды с ним на руках.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 252.

30-го Июля. Среда. Дорогому Алексею минуло 4 года. Утром явились депутации от Финляндского и Атаманского полков и несколько боевых генералов – его крестных отцов! В 10.20 поехал с Ольгой в церковь 1-й дивизии, куда вскоре приехала Аликс с Алексеем. Погода была очень жаркая с теплым ветром. Вернулись к себе в 11 ½. Мама и все семейство прибыло. В саду, в палатке закусили. Был большой завтрак с начальством. В 2 ½ уехали в Петергоф. Алексей спал всю дорогу в моторе. Гулял и купался в море – 17°. Читал и возился с телеграммами. Обедали вдвоем на балконе.

Там же.

Великий Самодержавный Государь!

Мы посланы к Тебе от Петергофского Отдела Союза Русского Народа, для которого Вера, Царь и Отечество составляют самое священное и дорогое в жизни.

Пославшие нас поручили нам передать Тебе, Государь, что они хранят в своем сердце Твои слова: «объединяйтесь, русские люди, я рассчитываю на вас» и до конца дней своих будут стоять за те святыни, кои завещала нам родная история.

Тебя, Помазанник Божий, они почитают, как Отца стомиллионного русского народа, и, как дети, будут служить Тебе верой и правдой до готовности отдать за Тебя свою жизнь.

Не отринь же, Государь, просьбы Твоих детей и верноподданных слуг: соизволь принять икону св. Алексия, митрополита Московского, для Твоего Наследника в память дорогого для России дня Его рождения в нашем городе Петергофе.

И да хранит Бог по молитвам святителя Алексия Тебя, Государь, Государынь Императриц, Наследника Цесаревича и весь Царствующий Дом на многие лета и да поможет он Тебе в Твоих Царственных трудах ко благу Русской земли.

Верноподданные Уполномоченные Петергофского отдела Союза Русского Народа:

Председатель отдела священник Алексей Ливанский. Почетный член архимандрит Михаил. Товарищи Председателя: Действительный статский советник Константин Панафидин. Купец Василий Комендантов. Член совета коллежский советник Николай Залевский. Член учредитель купец Михаил Уткин. Член отдела, ремесленник Дмитрий Кузьмин. Июля. 30 дня 1908 г. Город Петергоф. Адрес Петергофского отдела Союза Русского Народа

Государю Императору Николаю Александровичу в день рождения Цесаревича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 2. Ед. хр. 9.

17-го Августа. Воскресение. В 10 ½ поехали с Алексеем на церковный парад лейб-егерей. Во время молебна сильно полило. Проходил полк великолепно. Нога замечательно твердая. Остался очень доволен.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 253.

31 Августа. Воскресение. В 10 час. пошли к обедне. Кроме команд с других судов, к службе были позваны 12 гардемарин, плавающих на миноносцах. Аликс сняла их группой с Алексеем, потом их кормили в кают-компании.

Там же.

5-го Октября. Воскресение. По случаю именин Алексея назначил Нилова генерал-адъютантом. В 10 час. была обедня, затем обход команды и поздравления. Завтрак был большой—67 чел. Погода стояла тихая, но очень прохладная. Днем происходила гребля гондол и шлюпок отряда, кончая тузиками^[61]. Пили чай в кают-компании и видели кинематограф.[…] До 7 час. была красивая иллюминация и фейерверк с Тухольма. Ночью дошло до градуса мороза.

Там же.

Царское Село. Павловск. 26 Ноября 1908 г. Наши маленькие были позваны пить чай к Государевым детям. Ездил и Игорь.

Маленькая Анастасия была от него в восторге, не отходила от него, называла миленьким мальчиком и на прощанье подарила цветы. Наследник, который годом моложе Георгия^[62], весело с ним играл, обнявшись спускался с деревянной горы и, узнав, что Георгий собирается, когда будет большой, стать шофером, попросился к нему в помощники.[…] Дети вернулись очень довольные.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 60.

21-го Декабря. Воскресение. Депутация пермских […] заводов поднесла Алексею великолепную модель 1/10 величины 6 дюйм[ового] орудия Канэ.[…]

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 253.

Царское Село. 1 Января 1909. Четверг. В Новый год в Царском у Их Величеств была обедня в церкви Большого дворца. […] Младшие были на хорах. Не знаю, был ли там с ними Наследник: у него болит нога, поговаривают, что это воспаление коленного сустава, но наверно не знаю.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 60.

3/16. Суббота. Январь. После завтрака мы 5 взяли от мандарина зерно и сунули в горшок с землей и надеемся, что вырастет, как у Тети Ольги, маленькое дерево.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. // ГАРФ. Ф. 651. Оп.1. Ед. хр. 19.

12-го Января. Понедельник. После завтрака принял самоеда из Печорского края – он поднес модель юрты Алексею.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 253.

31-го Января. Суббота. В 2 ½ принял с Алексеем большую депутацию от Волынской губернии.

Там же.

Его Императорскому Высочеству Наследнику Цесаревичу и Великому Князю Алексею Николаевичу.

Ваше Императорское Высочество, Отрада и утешение Державных Родителей. Надежда Русского Народа. Духом осеняю Вас знамением св. креста. Присылаю Вам коломенскую пастилу, прося не отказать передать Державным Родителям. Храни Вас Господь. Молюсь о Вас. Грешный архим. Варнава.

Господи, суд Твой Цареви (даждь) и правду Твою Сыну Цареву.

Февраля. 9. 1909.

Письмо архимандрита Варнавы (Накропина) Цесаревичу.// ГАРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 77.

17-го Февраля. Вторник. В 2 ½ принял с Алексеем калмыков Астраханской губернии. Гулял и работал с ним на катке.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 253.

28-го Февраля. Суббота. В 2 ½ к нам пришли Григорий^[63], которого приняли со всеми детьми. Было так хорошо слушать его всею семьею. Около 4 час. он ушел наверх в детскую.

Там же.

Миленькие детки мои. Благословляю вас четками и молитесь по три поклона в день, а когда больше вырастите, то больше молитесь, когда и порезвитесь и подеретесь, но не сердитесь. Боженька так любит. Кому друг Бог, а кого Ангел хранит, а ведь Микола чудеса творит и три Святителя годятся. Они тоже чудотворцы.

Февраль 1909 г.

Телеграмма Г. Е. Распутина царским детям // Град Китеж. 1993. № 1 (13). С. 43.

5-го Марта. Четверг. Принял с Алексеем депутацию от Заамурского округа пограничной стражи, которая поднесла ему икону.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 253.

14 Марта. Суббота. Завтракали пораньше и в 2 часа отправились втроем с Алексеем на дворцовую площадку. […] На смотру представился баталион молодых матросов дивизии эскадренных миноносцев из Либавы и рота из Свеаборга. После церемониального марша было два ротных учения и несколько семафорщиков показали свое искусство. Остался очень доволен видом и выправкою молодых.

Там же.

Павловск. Вербное Воскресение. 22 Марта. Являлся в Царском Государю.[…] Он остался доволен смотром 1-му кадетскому корпусу 19 Марта. Говорил, что Наследник с нетерпением ждет кадетского мундира, который поднесет корпус, и особенно ружья.[…]

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 60.

Заутреню мы решили иметь у нас в походной церкви только с домашними, так как для Аликс было бы трудно выдержать длинную службу в Большом дворце.

26-го Марта 1909 г. Царское Село.

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2327.

Пасха праздновалась торжественно. Перед войной в Зимнем дворце бывала церковная служба, после которой устраивался торжественный прием. Когда царская семья находилась в Царском Селе или в Крыму, служба бывала в дворцовой церкви. Государь с Семьей начинали поститься за 6 недель до Пасхи. На Пасхальном столе были куличи, сырная пасха и, конечно, много крашеных яиц.

Неопубликованные воспоминания А. Вырубовой. // С. 136.

4 Апреля. Суббота. В 10 ½ отправился верхом с Мишей и Дмитрием на дворцовую площадку; Аликс с Ольгой и Алексеем в шарабане. Благовещенский парад Конной гвардии состоялся сегодня и прошел блестяще.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 253.

На громадной широкой площади у Екатерининского дворца длинные шпалеры войск стоят неподвижно, все головы обращены в одну и ту же сторону: к высоким дворцовым воротам. Вдоль дворца стоит много народу, с каждой минутой толпа растет; конная и пешая полиция еле сдерживает ее натиск. Но вот разом сабли вытягиваются наголо и ярко загораются на солнце. В воротах показываются два экипажа и медленно приближаются к войскам. Из тысячей грудей разом раздается «ура». Оно гремит с такою силой, что становится жутко; душу охватывает восторг перед этой боевой музыкой, перед силой русского «ура» и перед тем, кто сейчас медленно пройдет вдоль строя.

«Ура» гремит и затихает в одной части, но уже растет в другой и переливается, как по волнам, от одной роты к другой. Один из экипажей останавливается, из него выходит Государь и Наследник Цесаревич. Они медленно идут вдоль неподвижной линии войск. Иногда Государь останавливается и что-то говорит солдатам. Цесаревич тоже что-то спрашивает, но, не теряя времени даром, усиленно месит маленькими ножками по лужице, оставшейся после дождя. Ему очень нравится, что Государь не следит за ним и не замечает, с какою радостью Он топчется в этой весенней лужице, отражающей голубое небо. Но вот они снова медленно идут вдоль линии войск. Сзади них едут две кареты; в одной из них сидит Государыня, скорбная, как всегда.[…] За Государыней едут Княжны; они одеты во все белое и лишь на шляпах словно только сейчас распустились нежные розы. Княжны с нескрываемым любопытством следят за всем, что происходит вокруг них, наклоняясь друг к другу, о чем-то быстро шепчутся, наверное, поверяют друг другу свои впечатления. Наконец, Государь кончает обход и идет к дворцу на большие белые ступени. Он становится у бронзовых гигантов, поддерживающих верхушки высоких колонн. Цесаревич рядом с ним. Государыня и Великие Княжны выходят из экипажей и останавливаются около Государя и Цесаревича. «Ура» разом замирает. Звучит новый марш, стена войск разом по команде поворачивается и разделяется на колонны. Начинается блестящий церемониальный марш. На всю картину мирно марширующих солдат, на блестящих офицеров, на красивую свиту Государя, на Великих Княжон, стоящих в белоснежных одеждах, на пеструю толпу, на всю Царскую Семью ярко светит веселое весеннее солнце.

Офросимова С.Я. Царская Семья (из детских воспоминаний) // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Париж, 1925. Кн. 7. С. 232–233.

Павловск. Фомино Воскресение. 5 апреля. Я со всеми детьми, кроме Иоанчика, кот. дежурит по полку, ездил в Царское к Государевым детям. У них в Александровском дворце большие светлые комнаты. В самой большой у каждого из 4-х детей по своему письменному столику; везде большой порядок. Девочки миленькие, приветливые, а Наследник превеселый, бойкий шалун.[…] Наследник прелестно играл с моей Верой^[64].

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 60.

14-го Апреля. Вторник. После завтрака поехали с Алексеем на дворцовую площадку, где я произвел смотр учебной команде стр[оевых] квартирм[ейстеров] и молодым матросам 1-го Балтийского флотского экипажа.[…] Работал с Алексеем и Татьяной на льду.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 253.

Пятница. 17 Апреля. Павловск. В 3-м часу в Павловске мы с женой и Митей встречали гостей, съезжавшихся на детский спектакль […] приехали Государь и Императрица со всеми своими детьми. Кажется, для нас сделали исключение: никогда еще царских деток нигде не показывали в обществе.[…] Когда все было готово, Императрица с герцогом, Государь с женой и все мы – семья, направились в большую залу и заняли места в первом ряду. Наследник и его сестры влево от Императрицы. Началось очаровательное представление «Свадьбы солнца и весны» Поликс[ены] Соловьевой (Allegro)^[65]. […] 52 человека детей приняли участие в представлении.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 60.

28-го Апреля. Вторник. Принял с Алексеем депутацию 1-го кадетского корпуса, которая поднесла ему мундирчик, фуражку и шинель кадета. Он был очень доволен и за чаем надел его и все ходил по комнатам.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 254.

Вот дождались мы той радости веселого дня. Были и раньше проявления радости о рождении свыше. Весть была о рождении Спасителя, т[о] е[сть] было торжество, и теперь напоминается тем же словом: родился у нас на Руси Самодержец и Помазанник Христов.

Оля (Алексей) будет торжествовать у них, потому что Оля будет очень следить за примером, пот[ому] что не от сего создания, как не было такого Царя и не будет.

Взгляд его похож на Петра Великого, хотя и была премудрость у Петра, но дела его были плохие – сказать самые низкие. Сам Господь сказал: «Много вложу и много взыщу» – премудрость Его – познаем мы, а за дела судить будет Сам Бог. А ваш Оля не допускает до себя никаких разных смущений, если ему не покажешь пример. Вот мои конфекты, как знаете, так и кушайте. Алексея очень в душе имею, дай ему рости, кедр ливанский, и принести плод, чтобы вся Россия этой смокве радовалась. Как добрый хозяин, насладились одним его взглядом взора из конца в конец.

6-го мая 1909 г.

Телеграмма Г. Е. Распутина в день рождения Государя Императора Николая Александровича // Град Китеж, 1993. № 1(13). С. 43.

30-го Июля. Четверг. Дорогому Алексею минуло 5 лет, благослови его, Господи, здоровием и крепостию душевною! Во время чая он получил от нас подарки. В10½ поехали к обедне, причастили Алексея. Вернулись к себе и около 12 час. отправились на моторах в Красное. Был общий завтрак начальству. Отписывался от массы телеграмм. В 6 час. на военном поле происходил смотр гимнастики всем гвардейским учебным командам, Конно-Гренадерскому и С.-Петербургскому полкам.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 254.

16 Августа. Воскресение. В 2 часа повез Алексея в Красное Село. На военном поле вдоль шоссе были выстроены: 3-я гв[ардейская] Кон[ная] батарея, 3-й дивизион л. гв. 3-й арт[иллерийской] бриг[ады] и л. гв. Кексгольмский полк. Дальше у Тану перед своим лагерем стоял л. гв. Петербургский полк. Простился с ними перед их возвращением в Варшаву. На возвратном пути прошел также по фронту Финляндского полка; кот. давно не видал своего шефа.

Там же.

17 Августа. Понедельник. В 11 час. поехал с Алексеем на парад Егерского полка.[…] После относа знамени Алексей был отвезен домой.[…] Разговаривал с офицерами на балконе. Принял доклад Воеводского. Покатался с Алексеем в Гатчинке вокруг «Работника». В 6 час. принял Кривошеина^[66]. Вечером снова имели утешение видеть Григория.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 254.

25-го Августа. Вторник. Последний день в Петергофе простоял чудный, совершенно летний. Утром покатался в байдарке. Принял Су хомлинова^[67] и нескольких представляющихся. После завтрака в Большом дворце принял 188 капитанов Офицерской стр[елковой] школы. Вернулся домой в 4 ч. Поехал с Алексеем в Гатчинке и посетил «Работник». Осмотрел его и пил чай в кают-компании. В 6 час. в нижней столовой был отслужен напутственный молебен. Затем принял Сазонова^[68]. Уложил последние вещи. В 10 ½ простились с Петергофом и отправились на юг.

Там же.

26-го Августа. Среда. В Клину Элла села в поезд и проехала с нами до вечера, почти до Орла. В час дня были в Москве, принял власти и депутации. В Туле также. Перешли пешком мост через Оку. Днем жара доходила до 20° в вагонах.

Там же.

27-го Августа. Четверг. […] В 10 час. прибыли в Спасов скит^[69]. Спустился с детьми к собору и слушал с ними молебствие. Принял много депутаций и должностных лиц Харькова. Около 4 ч. на станции Лихачево принял депутации и власти Екатеринославской губернии. Проехав гор. Александровск, остановились и погуляли полчаса вдоль полотна, около Днепровских плавен. Жара продолжала быть изрядною.

Там же.

28-го Августа. Пятница. Стояли ночью пять часов на ст. Альма. Спал скверно из-за духоты. В 8 час. тронулись с горы и приехали в Севастополь в 10 час. Знакомый красивый вид и эффектный салют эскадры и крепости. На пристани почетный караул от 49-го Брестского полка и все начальство. Солнце палило во всю. С радостью прибыли на «Штандарт». После вагонов в каютах казалась благодать. Сандро^[70] встретил нас. Завтракали в час – без Аликс. В 4 часа начался смотр Черноморскому флоту. Отправился на гребном катере на крейс. «Память Меркурия», где подняли Штандарт. После осмотра его поехал на брон[еносец] «Ростислав» и «Синоп». Обошел остальные суда эскадры на паровом катере. Вернулся в 6 ч. к спуску флага. В 8 час. был обед военному и морскому начальству. Суда были хорошо иллюминованы, с фортов пущали фейерверк. […]

Там же.

29-го Августа. Суббота. День простоял серый. В 10 час. съехал на северную сторону и поехал на Братское кладбище. По всей дороге стояли части 13-й пехотной див., 13-й арт. бриг. и Севастопольской креп[остной] арт[иллерии] и креп[остного] полка. После панихиды спустился и пропустил войска церем. маршем. Проходили молодцами. В это время пошел живительный дождь. Заехал в церковь и школу под покровительством комитета Сандро. Вернулся на Яхту в 12 ½ час. Дети съезжали днем на берег. […] В 7 ч. пошли ко всенощной на юте. […]

Там же.

30-го Августа. Воскресение. […] В 10 ¾ пошел с детьми к обедне. Аликс пришла потом. Завтракал после обхода команды и пробы.

В 2 часа началась гонка на веслах со всей эскадры. Команды, взявшие призы, прибыли на яхту и я роздал унт. офицерам серебр. часы, а гребцам по серебр. рублю. Все остальные шлюпки собрались у правого борта и долго кричали ура! […]

Там же.

1-го Сентября. Вторник. Проснулся чудным утром и в 9 час. отправился на крейс. «Память Меркурия». Снялся с якоря и пошел всем отрядом в море. Броненосцы шли впереди и открыли огонь по пункту, начиная с 60 кабельт[овых] и кончая 40 кабельтовыми. Сзади было хорошо видно, как ложились снаряды. После стрельбы прошли мимо пунктов и вернулись на рейд в 11 ½ час.[…] Завтракали высшие морские чины. В 3 часа поехал на отряд подводного плавания и подробно осмотрел лодку «Карп». […]

Там же.

3 Сентября. Четверг. В 9 час. отправились на новом эскад[ренном] мин[оносце] «Лейтенант Шестаков» к Херсонесу. Два дивизиона миноносцев ставили на ходу мины заграждения. Затем на 18-ти узл[овом] ходу они стреляли минами на контргалсах по пункту на буксире. Погода стояла идеальной, и море было тихое. Вернулся на рейд в 11 ¾.

Там же.

4-го Сентября. Пятница. В 10 час. съехал на Графскую пристань с Дмитрием, Фредериксом и Дедюлиным^[71], сел в мотор и отправился на 4-й баст[ион]. Осмотрел там памятники, возобновленные на месте каждой батареи, люнета и опорного пункта. Прошел до здания панорамы, где в настоящее время находится картина Рубо – взятие Ахульго^[72]. Видел также памятник гр. Тотлебену – недавно освященный. Вернулся на Яхту в 16 ¼. Посетил с Алексеем крейсер «Память Меркурия». После завтрака роздал часы и сереб. рубли кондукторам, комендорам и минным унт. оф. за стрельбы в моем присутствии, также и гребцам моего катера. В 5 час. съехал на нем с Ольгой и Татьяной к морскому госпиталю, кот. обошел в подробности. Немного опоздал к заходу солнца. Спуск флага был из-за этого задержан. Окончил фельдъ-егеря. Обедало высшее начальство Севастополя.

Там же.

5-го Сентября. Суббота. […] Ровно в 11 час. снялись с (якоря) бочки и пошли в море при общем салюте с судов и батарей и радушном «ура» войск и массы народа, собравшихся на берегу. Конвоирами пошли «Алмаз», «Память Меркурия», «Кагул» и три миноносца. Сели завтракать, когда проходили Георгиевский монастырь. Освещение гор было очень красивое, над морем стояла мгла от жары. В 2 ¾ подошли к молу в Ялте, где была обычная встреча. Георгий^[73], Сандро и Эмир Бухарский перешли на яхту. Обойдя встречавших, вернулся на «Штандарт» и вместе с Аликс и Алексеем сошел на берег. Сели втроем в коляску и отправились по многолюдной набережной Ялты в Ливадию, куда прибыли в 4 часа. Ксения ожидала нас в доме. Пошел с детьми к молебну в нашу маленькую церковь.[…]

Там же.

Когда я с воспитательницей в апреле 1909 года приехал на лето к матери в Ялту […], было получено известие, что […] Их Величества с Семьей после семилетнего отсутствия намерены поселиться на лето в Ливадии, где шла большая подготовка к приему высоких гостей.[…] Тихо покачиваясь, стояли на рейде изящные светло-зеленые миноносцы, расцвеченные флагами. Белые фигурки матросов бегали по палубе, лихорадочно натирая до умопомрачительного блеска последние медные части. Набережная и весь прибрежный район были запружены бесконечной толпой народа. Белые туалеты дам смешивались со скромными нарядами семейных обывателей, элегантные штатские терялись в толпе татар в их золотом расшитых национальных костюмах. Всеобщее внимание привлекали татарки, закрытые вуалями, в маленьких шапочках, красные фески турок яркими пятнами алели на фоне пестрой толпы, которая шумела и волновалась.

По набережной то и дело проносились автомобили и вереницами ехали бесчисленные ландо, фаэтоны и экипажи. На молу зеленой полоской виднелись войска. Золотые орлы на Царской беседке ярко блестели под лучами южного солнца.

– Идет! Идет! – пронеслось в толпе.

И глаза всех устремились в безбрежную голубую даль. На высоте Тодорского маяка появился дым, и в море можно было различить Императорскую яхту «Штандарт» и за ней в кильватерной колонне два крейсера. […]

Красавец «Штандарт» медленно подходил к молу. Все затихло в напряженном ожидании. С молниеносной быстротой был спущен покрытый красной дорожкой трап.

Начальствующие лица поднялись наверх с рапортами.

Но вот, вот…

Государь в белом морском кителе, за ним Государыня в белом

платье, Наследник в матросском костюме и Великие Княжны Ольга, Татьяна и Анастасия медленно сходят с трапа. За ними следуют лица свиты.

– Смиррно!

– Слушай, на караул! Слышится команда, щелкнули винтовки. Музыка заиграла: «Боже, Царя храни!» Громовое «ура» раздалось по молу и волнами стало передаваться по всей набережной. […]

Под звуки церемониального марша рота молодцевато проходит перед Государем. Их Величества садятся в экипаж, который медленно трогается в гору. За ним следует экипаж Великих Княжон и экипажи свиты.

Кортеж открывают, очищая дорогу, несколько конных татар в расшитых золотом куртках на великолепных конях. […] Толпа вплотную идет с царскими экипажами. Нигде на пути всего следования не видно ни одного городового, ни одного полицейского чина. Здесь этого не нужно. Государь у себя дома.

Путь следования кортежа засыпается цветами. Величественное пение нашего родного гимна тысячной толпой сливается в один гул с перезвоном колоколов церквей. На всех лицах написано невыразимое счастие. А кортеж все удаляется. […]

И вскоре на высоком флагштоке в Ливадии взвился огромный императорский желтый штандарт, с черным орлом посредине. Их Величества въехали в свое имение Так в 1909-ом году Ялта встречала своего духовного повелителя и своего любимого Царя.

Марков С. В. Покинутая Царская Семья. Вена, 1928. С. 11–14.

6-го Сентября. Воскресение. […] В 11 час. пошел с детьми к обедне. Завтракал внизу со всеми. Играла отлично музыка Виленского полка. Сидел с Аликс на балконе до 3 час. Сделал с Дмитрием хорошую прогулку и берегом моря дошел до купальни. Выкупались в море с наслаждением, вода была совсем теплая и порядочные волны. Вернулись пешком домой в 5 ¼. После чая принял Фредерикса. Обедали втроем; читал вслух.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 254.

10-го Сентября. Четверг. В 9 ½ прямо спустился с Дмитрием к морю, чтобы посмотреть, как Алексей купается с Деревенько. После этого сами выкупались с наслаждением.

Там же.

1) […] Во время путешествия от Москвы до Севастополя мы сильно страдали от духоты в вагонах – было 28 градусов с пылью. Спать было трудно. Это, конечно, утомило бедную Аликс, которая и без того была слаба. Жизнь на «Штандарте» и отличный сухой воздух Севастополя ей начали помогать; поэтому мы решили остаться там 9 дней. Благодаря такому долгому пребыванию я успел сделать многое в Севастополе. Кроме смотра Черноморскому флоту и войскам гарнизона, я 2 раза ходил в море.[…] Меня трогало ура! которое команды судов кричали при всяком переезде с яхты, куда бы то ни было и в особенности когда они видели Алексея с сестрами, едущими погулять на даче главного командира. Его катер всегда проходил мимо всей эскадры, и он сам здоровался громко с каждым судном.[…]

В моторе ездил смотреть памятники обороны, отлично устроенные комитетом Сандро, а также очень красивую панораму Рубо – эпизод из старой кавказской войны – взятие нашими войсками аула Ахульго. Мы посылали туда и детей; на них это произвело тоже сильно впечатление.[…]

Каждое утро я купаюсь с детьми в море.

Такое наслаждение, в воде до сих пор 19° R.[…]

2) В эту минуту вошел Алексей после своей ванны и потребовал, чтобы я написал Тебе, что он крепко целует Бабушку! Он сильно загорел, как, впрочем, и сестры, и я тоже.

1-го Сентября 1909. Ливадия

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2327.

13-го Сентября. Воскресение. Утром сбежали вниз и выкупались чудесно – в воде было 18°. Вернулись по обыкновению с Алексеем на моторе. Был у обедни с детьми.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 254.

Осенью 1909 г. в первый раз была в Ливадии, любимом место пребывании Их Величеств на берегу Черного моря.

Дворец в 1909 г. имел вид большого деревянного здания с навесными балконами, так что в комнатах было всегда темно и сыро, особенно же сыро было внизу, в бывших покоях Императрицы Марии Александровны, со старинной шелковой мебелью и разными безделушками. Государь и дети ежедневно завтракали со свитой внизу, в большой белой столовой, единственной светлой комнате; Государыня завтракала наверху одна или с Алексеем Николаевичем.

Жизнь в Ливадии была простая. Мы гуляли, ездили верхом, купались в море. Государь обожал природу, совсем перерождался; часами мы гуляли в горах в лесу, брали с собой чай и на костре жарили собранные нами грибы. Государь ездил верхом и ежедневно играл в теннис.[…]

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4. Париж, 1922. С. 33.

5-го Октября. Понедельник. До обедни, по случаю именин Алексея, у дворца делал парад частям, квартирующим здесь. У обедни и завтрака было много народа.[…]. В 2 часа приехал поздравить добрый Эмир Бухарский.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 254.

20-го октября, в день кончины Императора Александра III была панихида в комнате, где он почил, в его маленьком дворце, все стояли вокруг его кресла, покрытого черным сукном.

Мы прожили до середины декабря; стало холодно, в горах выпал снег. Государь уехал в Италию, в Ракониджи к королю итальянскому. Это была первая при мне разлука Их Величеств. Простившись с Государем, Ее Величество целый вечер плакала, замкнув свою комнату. Никто, даже дети, не входили к ней. Но зато радости свидания не было границ. «К сожалению, нам всегда приходится расставаться и встречаться при других, – говорила она, – при свите и публике».

Осенью заболел Наследник. Все в дворце были подавлены страданиями бедного мальчика. Ничто не помогало ему, кроме ухода и забот его матери. Окружающие молились в маленькой дворцовой церкви. Иногда мы пели во время всенощной и обедни; Ее Величество, старшие Великие Княжны, я и двое певчих из придворной капеллы. Фрейлина Тютчева читала шестопсалмие.[…] Среди горестных переживаний болезни Алексея Николаевича приезжал с докладом дорогой отец.

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4. Париж, 1922. С. 34–36.

Baby был со мной, но его забрали в 4, т. к. он проснулся.[…] Он хотел остаться со мною, чтобы мне не было так одиноко, он подполз совсем близко ко мне и был такой ласковый. Встала после затрака и отправилась с Алексеем и Аней кататься по ферме.[…] Они вышли и рвали цветы. Baby был такой милый, и ему это нравилось, хотя он прихрамывал, потому что у него с некоторых пор побаливает нога.

Окт. 7-ое.[1909 г.]

Письмо Государыни Императрицы Александры Феодоровны Государю Императору Николаю Александровичу: пер. с англ. ГАРФ. // Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 1148.

Сейчас надо идти, делать для всех чай. – Дети пели и читали, Baby старался выучить ABC, чтобы написать тебе завтра письмо.

Окт. 10-ое 1909.

Там же.

Baby не написал, но просил меня сказать, что он тебя целует, хочет знать, когда ты возвращаешься и что делаешь.

Окт.11-ое 1909.

Там же.

22-го Октября отпраздновали 100-летний юбилей Литовского пехотного полка Алексея.

Был отличный парад в Орианде на площадке перед руинами и потом завтрак у нас.[…]

По случаю моего благополучного возвращения из путешествия, а также в память 15-летия перехода Аликс в Православие, мы говели 3 дня и 21-го Окт. причастились Св. Таин со всеми детьми! Так отрадно было это сделать в домашней обстановке, без петербургской суеты.

31-го Октября 1909 г. Ливадия

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2327.

Глава 2

Детство и отрочество

15-го Января. Пятница. Принял с Алексеем депутацию Сибирской полусотни л. гв. Сводно-Казачьего полка, от имени Сибирского войска поднесшие уменьшенные: 3 лин[ейную] винтовку, шашку и пику.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 255.^[74]

Вторник 26.1910 (Павловск, 29 Янв.). 26-го был назначен Государем в Царскосельском Александровском дворце прием депутаций от 1-го кадетского корпуса для поднесения Цесаревичу маленькой магазинной винтовки. Я телеграфировал Государю, испрашивая, могу ли прибыть вместе с депутацией и предупреждая, что ввиду ветряной оспы, уже проходящей у Кости, с которым я не виделся уже 5 дней, явлюсь только в случае разрешения по телефону. В ответ меня пригласили к завтраку. Государь вышел к завтраку в малиновой стрелковой рубашке с 4-мя дочерьми. Он сел между Татианой и Марией и указал мне место между последней и Ольгой, подле которой села Анастасия. Девочки не принимали участия в нашем разговоре, а перешептывались между собою. Государь говорил, что на днях возобновил посещения военно-учебных заведений, начав с 1-го корпуса, и хочет, чтобы никого не принаряжали, а при отъезде не провожали бегом до экипажей во избежание несчастных случаев. 6 лет прошло с тех пор, как он в последний раз приезжал в мои заведения. В смутные годы приездов в Петербург по возможности избегали. Депутация состояла из директора корпуса Григорьева, командиров рот Его Величества и 4-й, вице-фельдфебеля Череп-Спиридовича и 11-летнего, но крохотного ростом кадетика 1-го класса Фомичева. Он оказался совершенно одинакового роста с Цесаревичем[…].

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 62.

29-го Января. Пятница. Депутация 89-го пех[отного] Беломорского полка поднесла Алексею маленькую винтовку, мундир рядового, палатку и полное походное снаряжение уменьшенного размера.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 255.

16-го Февраля. Вторник. После завтрака смотрели в портретной зале, как итальянский скульптор Canonica лепит бюст Алексея.

Там же.

17-го Февраля. Среда. В 11 час. поехал с Алексеем в экзерциргауз на парад 1-му кадетскому корпусу по случаю его праздника. Алексей был в форме кадета. Корпус представился молодецки.

Там же.

22-го Февраля. Понедельник. Приняли вместе депутацию монарх[ической] нар[одной] партии Вятской губернии, кот[орая] поднесла Алексею много предметов кустарного производства.

Там же.

Вернувшись в Павловск к завтраку, в 3-м часу был в Царском в Александровском дворце, где Государю представлялась депутация от Новочеркасского казачьего юнкерского училища для поднесения Наследнику-Атаману альбома с видами училища. Перед приемом депутации, состоявшей из начальника училища Гусновского, сотенного командира Фарафанова и вахмистра Воротина, я был позван в кабинет к Государю. Он только что делал смотр молодым матросам и был во флотской форме, в больших сапогах, и Наследник, одетый на прогулку в темный суконный, опушенный серой мерлушкой тулуп.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 62.

13-го Марта. Суббота. Принял с Алексеем депутацию ЛейбЭриванцев и московских монархических партий.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 255.

26-го Марта. Пятница. Поработал недолго с Алексеем на льду.

Там же.

12-го Апреля. Понедельник. Гулял и катался с Алексеем на прудах почти три часа.

Там же.

14-го Апреля. Среда. Катался с Алексеем в «Гатчинке» и на велосипеде.

Там же.

15-го Апреля. Великий Четверток. В 6 ½ пошли к службе 12 Евангелий, на первой половине которой пожелал присутствовать Алексей.

Там же.

16-го Апреля. Великая Пятница. В 12 час. пошли к выносу Плащаницы. С этого дня Алексей начал завтракать с нами. Катался с ним на пруде.

Там же.

1-го Мая. Суббота. Катался с Алексеем на прудах до 5 час.

Сегодня хорошо отпраздновали 100-летний юбилей Гвардейского Экипажа.

В 11 час. поехали с Алексеем к большому дворцу. Вся церемония освящения знамени, присяга и самый церемониальный марш прошли гладко и торжественно.

Там же.

21-го Мая. Пятница. Около 10 час. отправился верхом на Софийский плац чудным летним утром. Алексей и Деревенько на велосипеде сопровождали меня до ворот парка.

Там же.

30-го Июля. Пятница. Нашему дорогому Алексею минуло 6 лет. В 10 ½ крестные его отцы здешнего округа и депутация его полков поздравляли с днем рождения. За обедней Алексей приобщился Св. Таин. На Ферме представились еще депутации от л. гв. Волынского и моего Московского полков; первая поднесла мундир и все снаряжение рядового, учебн. образца.

Там же.

12-го Августа. Четверг. В 2 ½ приняли в саду депутацию от 1-й Забайкальской Каз[ачьей] батареи; она поднесла Алексею мундир и строевую лошадь с снаряжением.

Там же.

Государь очень хорошо плавал и любил купаться. После продолжительной гребли на двойке в финских шхерах мы причаливали к какому-нибудь островку и купались. В этих редких, случайных встречах Государь проявлял необыкновенную простоту в обращении. Когда мы были в воде, Наследник Цесаревич, резвившийся на берегу, (он не купался) сбил мои вещи, аккуратно сложенные на скамейке, в песок. Я начал было выходить из воды, желая подобрать вещи, так как был ветер и их разбросало; Его Величество, обращаясь ко мне, сказал: «Оставьте эти вещи, Алексей их уронил, он и должен их собрать», и, обращаясь к Наследнику, заставил Его поднять мои вещи.

Помню также один совершенно исключительный случай, показывающий о необычайной деликатности Государя. Накануне я стоял «Собаку», то есть вахту от 12 до 4 час. ночи, и Его Величество, выйдя в 1-м часу на палубу, пожелал мне спокойной вахты. Утром Он обратился к вахтенному начальнику, прося его вызвать меня для прогулки на двойке, но потом, вспомнив, что я стоял «Собаку», сказал, что не надо меня будить. По возвращении с прогулки все сопровождавшие Государя приглашались к чаю – подавались чудная простокваша, молоко и фрукты.

Государь Сам обращал внимание на то, кто что ест, и приказывал Великим Княжнам угощать нас и Сам же нередко рассказывал с большим юмором воспоминания о своих посещениях, когда Он был еще Наследником, иностранных государств. […]

В обращении с матросами и нижними чинами чувствовалась Его неподдельная, искренняя любовь к простому русскому человеку. Это был поистине Отец своего народа.

Выписка из воспоминаний Н. Д. Семенова Тянь-Шанского (офицера Гвардейского Экипажа.) // Государь Император Николай II Александрович. Сборник памяти 100-летия со дня рождения. Нью-Йорк, 1968. С. 220.

15-го Августа. Воскресение. В 11 час. поехали к обедне. Завтракали в последний раз на ферме. В 1 ¾ пошел с Ольгой и Татьяной проводить Мама на «Александрии» до Кронштадта. Посидели вдвоем на «Полярной Звезде» в каюте и затем простились. Мама ушла в Данию в 5 час., а мы вернулись в Петергоф к 4 ½. Укладывался и читал. В 7 ½ простились со всеми провожающими и тронулись в заграничный путь. […]

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 255.

16-го Августа. Понедельник. В 10 ¾ принял с Ольгой депутацию от ее Елисаветградского гус[арского] полка в Ландворове. В 2 ½ пересели в заграничный поезд в Вержболове и покинули с грустью дорогую родину. Погода была ясная и теплая. Много читал Аликс вслух. В Пруссии везли спокойно и без толчков на станциях. […]

Там же.

17-го Августа. Вторник. День простоял чудный. В вагонах было порядочно жарко. Проезжали красивыми местами мимо Касселя. В 3 ½ прибыли в Фридберг^[75] и были встречены Ерни и Онор^[76]. Проехали в экипажах чрез местечко в замок. Место очень понравилось мне; чудный вид на все стороны. Наугейм^[77] совсем близко. Пили чай в тенистом саду, кот. разведен по обе стороны рва. Отлично устроились в нижнем этаже. Обедал в 8 час. со всеми. Аликс с Ольгой и Татьяной у себя. Разошлись рано.

Там же.

Днем в хорошую погоду мы отправляемся большим обществом с дамами и господами на 4 или 5 моторах на дальние прогулки. Окрестности здесь очень красивые и замков очень много; в некоторых живут родственники Onor. Если мы не успеваем возвратиться домой к чаю – обыкновенно мы останавливаемся в каком-нибудь городке или деревне и пьем кофе в саду перед рестораном. Дети очевидно радуются. Они также очень любят ездить в Наугейм и бегать по магазинам. Алексею это тоже нравится; он ездит туда на велосипеде с Деревенько и ест яблоки по дороге, крестьяне, работающие в поле, знают его и приходят к нему с фруктами и картофелем. Он подарил мне запонки из простых аметистов, кот. сам купил и любит, чтобы я их носил.[…]

8 сентября 1910 г. Burg Friedberg

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери, вдовствующей Императрице Марии Феодоровне.// ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2331.

5-го Октября. Вторник. День именин дорогого Алексея. Да возрастит его Господь молитвами угодника его святителя Алексия! Странно было проводить этот день здесь, на чужбине. Утром он получил от нас подарки.[…] В 12 час. был отслужен молебен в гостиной внизу. После завтрака поехали в Наугейм, где хорошо поиграли в теннис до 5 час. Погода была отличная, теплая. Окончил чтение и все ответы на телеграммы.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 256.

11-го Октября. Понедельник. Последнее утро в Фридберге прошло в сборах к переезду и в большом волнении детей. Погулял в саду с Алексеем. В 10 ¾ сели в наш поезд и через час остановились в Эгельбахе, где выгрузили всех детей и ручной багаж. В это время мы завтракали. Затем поехали дальше и вышли в Дармштадте. Сели в наш мотор и отправились в Rosenhohe. Осмотрели новый красивый мавзолей, устроенный Ерни для его родителей, брата и сестры, гробы кот. мы перенесли туда. Кроме нас были одни старые люди, служившие его отцу. Приехали прямо в Вольфсгартен в 2 ½ часа. Погода стояла прямо райская. Мы с детьми помещены в нашем прежнем домике. Я живо привел свои две комнатки в порядок и пошел с Ерни осматривать все старое и новое. После чая читал. Обедали в большой столовой, Аликс у себя из-за усталости.

Там же.

21-го Октября. Четверг. Холодным утром в 9 час. Аликс, Элла, дети и я поехали в Дармштадт к обедне. Они обе причастились Св. Таин. […] В 10 час. простился с моей душкой женой и отправился на ст[анцию] Langen с Ерни. Лил сильный дождь. Отправился в путь в 10.10. За Франкфуртом пошел снег. Пил чай с моими спутниками.

Там же.

22-го Октября. Пятница. Проснулся с тихой прохладной погодой. На ст. Магдебург был выстроен мой кирасирский Бранденбургский полк. Ровно в 10 ч. прибыл в Потсдам. Вильгельм^[78] с сыновьями встретил на станции.[…] Сидел у Вильгельма до 6 ч. и пил чай. В 8 час. был большой обед и долгие разговоры.

Там же.

Дорогой Папа. Прости, что я грязно пишу. Надеюсь, что ты скоро приедешь. Я тебя крепко очень целую. Алексей.

Октября 22. 1910.

Письмо Цесаревича Государю Императору Николаю Александровичу. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 1153.

24-го Октября. Воскресение. Прибыл в Egelsbach в 10.20 утра. Все дети встретили меня, с ними приехал в Вольфсгартен, с великою радостью обнял Аликс.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 256.

1-го Ноября. Понедельник. Настала отличная теплая погода. Влез за Ерни на водокачку в лесу, с кот. чудный вид. Писал Мама. После завтрака все снялись общей группой на лестнице во дворе. В 3 ½ покинули Вольфсгартен, простились со всеми в Egelsbach и тронулись в путь на родину. Ехали долго с открытыми окнами. Пили чай после Франкфурта. Читал много и вслух Аликс, и для себя. Спал с открытым окном.

Там же.

2-го Ноября. Вторник. Поезд шел хорошо, без тряски. С полдня в полях был виден снег и стало гораздо холоднее, приближаясь к России. Целый день читал. Переехали границу в 5 час. по нашему времени и перешли в Вержболове в большой поезд. […] Большая была радость снова попасть на дорогую родину. Фельдъегерь повез массу бумаг. Кончил почти все после обеда.

Там же.

3-го Ноября. Среда. Сегодня дорогой Ольге исполнилось 15 лет. Она получила подарки вчера вечером в пути. В 11 час. утра при катили в Царское Село. Миша, Николаша и Андрей встретили нас, также и все начальство и придворные. По дороге стояли казаки и ниж. чины Сводн[ого] полка. Сейчас по приезде пошли в поход[ную] церковь к молебну.[…]

Там же.

8-го Ноября. Понедельник. В 11 час. поехал с Алексеем в экзерциргауз на парад л. гв. Московского полка. Назначил Алексея шефом. Видно – радость была большая. Отвез его домой и затем завтракал с офицерами в Больш. дворце.

Там же.

Мне впервые пришлось видеть Цесаревича 8 декабря 1910 года, шестилетним ребенком, в Александровском Царскосельском дворце.[…] Во время этой аудиенции я благословил Цесаревича святым нательным серебряным крестиком, который по воле Государя надел на него. Этот крестик был мною получен 23 апреля в Иерусалиме, и в нем были вложены частицы св. мощей Иоанна Крестителя и великомученика Георгия Победоносца, а также частица от св. животворящего древа Креста Господня. Без благоговейного чувства не могу вспомнить этот момент, когда приходилось видеть его детский душевный восторг при получении этого священного подарка и как он, милый ребенок, сияющим побежал к своей маме поделиться своей радостью. Цесаревич этот св. крестик имел всегда при себе до самой своей мученической кончины, в скорби узничества находя в этой великой святыне утешение. Как мне передавали, Цесаревич попросил маму рассказать ему о жизни св. Иоанна Крестителя и великомученика Георгия, особенно почитая их память.[…]

Были мною привезены с священного Востока св. иконки в благословение и Великим Княжнам, и они приняли их с благоговейным чувством радостного умиления. Сколько было у них чистой, святой радости. Они благоговели пред ними, держа в детских своих комнатах, лично зажигая пред ними неугасимые лампады, молясь пред ними и ежедневно лобызая их утром и вечером. Когда мне стало известно, что Великие Княжны высказывали желание тоже иметь при себе помимо иконок по частице какой-либо святыни, то я соорудил всем, а также и Алексею Николаевичу небольшие дорожные иконки с изображением Ангела Хранителя и тех святых, имя которых носили, вложивши в каждую иконку по частице св. мощей, дарованных мне Вселенским Патриархом Иоакимом III. В иконки были вложены следующие святыни: Ольге Николаевне частица св. мощей великомученика Георгия, Татьяне Николаевне частица св. мощей великомученика Мины (память 11 ноября), Марии Николаевне частица св. мощей равноапостольной Марии Магдалины, Анастасии Николаевне частица св. мощей преподобномученицы Анастасии (память 22 декабря), Алексею Николаевичу – святителя Алексия, московского чудотворца.[…]

Цесаревич Алексей Николаевич был мальчиком редких дарований. Он более всех детей походил на отца, даже все обычаи и привычки унаследовал от него.[…]

Цесаревич всех радовал своим не по годам остроумием и смышленостью. Однажды, будучи еще ребенком, он играл со своим одногодком мальчиком, и ему нужно было его провести мимо часового, который не мог его пропустить по долгу службы. Тогда Цесаревич задумался в своем детском соображении, как бы это сделать. Наконец, после долгого размышления, подходит к часовому, приказывает ему внимательно смотреть на вершину высокого дерева до тех пор, пока он ему не даст своего приказа. Часовой, не поняв цели приказания, ослушаться не мог. В это время Алексей Николаевич провел стоявшего за углом мальчика мимо караульного поста, подошел к часовому и спросил, не заметил ли он кого на дереве, поблагодарил за точно выполненное приказание и был доволен, что достиг своей цели.

Игумен Серафим (Кузнецов). Православный Царь Мученик. Пекин, 1920.

25-го Декабря. Рождество Христово. Были у обедни и затем смотрели новую сложную, но интересную игрушку, присланную Вильгельмом – Алексею – электрическую железную дорогу.

В 2 часа поехал с ним и тремя старшими в манеж на елку Конвоя и Сводного полка. Вернулись домой в 3 ¼.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 256.

Суббота. 8 Января 1911 г. Павловск. Государь пожаловал 1 корпусу портрет Наследника во весь рост, масляными красками, в кадетском мундире.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 63.

23-го Марта. Среда. Принял с Алексеем депутацию Константиновского артил. училища, кот. поднесла ему мундир юнкера в красивом шкапчике. В 11 час. поехал со всеми детьми в манеж на парад Сводному пех. полку. Представился молодецки.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 256.

7-го Апреля. Четверток Великий. Сподобились причаститься Св. Таин всей семьей.[…]

Там же.

Страстная Суббота. 9-го Апреля. В 11 ¾ все собрались в комнате рядом с походной церковью и пошли к заутрене.[…]

Там же.

В 9 часов, в открытом платье с бриллиантами, которые Государыня всегда одевала к обеду, она подымалась наверх помолиться с Наследником.

Заботы о воспитании детей и мелкие домашние дрязги Императрица несла одна: «ведь Государь должен заботиться о целом государстве», – говорила она мне. Заботы о здоровье Алексея Николаевича они несли вместе. Дети буквально боготворили родителей. Одно из самых светлых воспоминаний– это уютные вечера, когда Государь бывал меньше занят и приходил читать вслух Толстого, Тургенева, Чехова и т. д. Любимым его автором был Гоголь. Государь читал необычайно хорошо, внятно, не торопясь, и это очень любил. Последние годы его забавляли рассказы Аверченко и Теффи, отвлекая на несколько минут его воображение от злободневных забот.[…]

Жизнь Их Величеств была безоблачным счастьем взаимной безграничной любви. За двенадцать лет я никогда не слыхала ни одного громкого слова между ними, ни разу не видела их даже сколько-нибудь раздраженными друг против друга. Государь называл Ее Величество «Sunny»(Солнышко). Приходя в Ее комнату, Он отдыхал и, Боже сохрани, какие-нибудь разговоры о политике или о делах.

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4. Париж, 1922. С. 43–44.

3-го Июня. Пятница. Отправился на кадетский плац с Ольгой, Татьяной и Алексеем – на смотр гимнастики некоторых гимназий и реальных училищ Харьковского уч[ебного] округа. Результаты весьма удовлетворительные. Там продувало, и от ворот Александрии вернулся с Алексеем пешком. В ковш перед домом был приведен маленький моторный катер для Алексея «Орленок». Прошелся на нем немного с ним.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

6-го Июня. Понедельник. Осматривал все новые переделки на Яхте. Завтракали в 12 ½. Только Алексей съезжал на свой остров с юнгами.

Там же.

[…] Я еще немного поиграл по приглашению очаровательного А[лексея] Н[иколаевича] в жмурки с ним, двумя юнгами и Деревенькой на юте. А. Н. очень веселился, раскраснелся и, уходя, ужасно мило спрашивал юнгов, что «правда, очень веселая игра?»

6. VI. 1911. «Штандарт»

Отрывок из письма Е.С. Боткина своим сыновьям. В кн. Мельник Т. (рожденная Боткина). Воспоминания о Царской Семье. М., 1993. С. 106.

Все были так добры к нашим маленьким, что я просто растроган. Государь подал им руку, Императрица поцеловала их смиренные головки, а о Великих Княжнах они Вам сами напишут.

Бесподобно было свидание Алексея Николаевича с Глебом^[79]. Сперва он и Тане^[80], и Глебу говорил «Вы» но скоро перешел на «ты». Одним из первых вопросов к Глебу был: «Как называется это отверстие?» – «Не знаю», – смущенно ответил Глеб. «А ты знаешь?» – обратился А. Н. к Тане. «Знаю, – полупортик». Дальше опять вопросы Глебу: «Чей это костыль?» – «Папулин», – тихо отвечает Глеб. «Чей?» – удивленный вопрос. «Папулин», – повторяет окончательно смущенный Глеб. Тогда я объяснил, что значит это странное слово. А. Н. еще несколько раз потом, среди другого разговора, повторял свой вопрос, заинтересованный забавным ответом и, вероятно, смущением Глеба, но тот уже отвечал смело. Сегодня очаровательный А. Н. опять заходил ко мне и опять спрашивал про костыль. Ответ: «мой» – мало заинтересовал его, он снова спросил, и я уже ответил «папулин». Вчера, когда я днем лежал одиноко и грустил об уехавших детках, вдруг в обычное время пришла развлекать меня Анастасия Николаевна и захотела все делать для меня, что делали мои детки, например, дать вымыть руки. Пришла и Мария Николаевна, и мы с ней играли в нулики и крестики, а сейчас забегала Ольга Николаевна, право, точно Ангел, залетом. Добрая Татьяна Николаевна навещает меня каждый день. Вообще меня все страшно балуют. […]

Отрывок из письма Е. С. Боткина. В кн. Мельник Т. (рожденная Боткина). Воспоминания о Царской Семье. М., 1993. С. 108–109.

30-го Июля. Суббота. Сегодня дорогому Алексею минуло 7 лет. Да благословит его Господь здоровьем и силою духа! День стоял жаркий, лучезарный. В 10 час. поехал с Алексеем в моторе к Большому дворцу и принял с ним депутации: Московского, Финляндского и 4-го стр[елкового] И[мператорской] Ф[амилии] полков, поднесшие ему офицерские мундиры, и затем депутации от войска Донского и калмыков, подарившие ему двух лошадей. Вернулся домой около 11 ч. и сейчас же поехал к обедне с Мишей и детьми. Завтракали дома. В 2 часа принял депутацию от Павлоградских гусар.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

Наследник Цесаревич имел очень мягкое и доброе сердце. Он был горячо привязан не только к близким ему лицам, но и к окружающим Его простым служащим. Никто из них не видел от Него заносчивости и резкого обращения. Он особенно скоро и горячо привязывался именно к простым людям. Любовь Его к дядьке Деревеньке была нежной, горячей и трогательной. Одним из самых больших Его удовольствий было играть с детьми дядьки и быть среди простых солдат. С интересом и глубоким вниманием вглядывался Он в жизнь простых людей, и часто у Него вырывалось восклицание: «Когда я буду Царем, не будет бедных и несчастных, я хочу, чтобы все были счастливы».

Все Его учителя говорили мне о выдающихся способностях Цесаревича; о его большом пытливом уме и о трудных вопросах, им задаваемых. Все восхищались благородством Его характера, добротою и отзывчивостью сердца. Один из самых близких к Нему учителей говорил мне в интимной искренней беседе: «В душе этого ребенка не заложено ни одной скверной или порочной черты; душа Его – самая добрая почва для всех добрых семян, если суметь их посадить и возрастить, то русская земля получит не только прекрасного и умного Государя, но и прекрасного человека».

На одной из станций, мимо которой проезжал царский поезд, возвращавшийся из Ливадии, к Государю подошел с просьбой один из железнодорожных чиновников. Он был обременен слишком большою семьей, и жалованья его не хватало на ее прокормление. Государь ласково выслушал его и сказал: «с этого дня ты будешь получать от меня еще тридцать рублей в месяц». Маленький Цесаревич, стоявший подле Государя и внимательно слушавший чиновника, положил свою пухленькую ручку на его рукав и сказал: «а от меня будешь получать сорок».

Любимой пищей Цесаревича были «щи и каша и черный хлеб, который едят все Мои солдаты», как Он всегда говорил. Ему каждый день приносили пробу щей и каши из солдатской кухни Сводного полка; Цесаревич съедал все и еще облизывал ложку. Сияя от удовольствия, Он говорил: «Вот это вкусно, не то, что наш обед». Иногда, почти ничего не кушая за царским столом, Он тихонько пробирался со своею собакой к зданиям царской кухни и, постучав в стекло окон, просил у поваров ломоть черного хлеба и втихомолку делил его со своей кудрявой любимицей.

Цесаревич не был гордым ребенком, хотя мысль, что Он будущий Царь, наполняла все Его существо сознанием своего высшего предназначения. Когда Он бывал в обществе знатных и приближенных к Государю лиц, у него появлялось сознание своей царственности.

Однажды Цесаревич вошел в кабинет Государя, который в это время беседовал с министром. При входе Наследника собеседник Государя не нашел нужным встать, а, лишь приподнявшись со стула, подал Цесаревичу руку. Наследник, оскорбленный, остановился перед ним и молча заложил руки за спину; этот жест не придавал Ему заносчивости, а лишь царственную выжидающую позу. Министр невольно встал и выпрямился во весь рост перед Цесаревичем. На это Цесаревич ответил вежливым пожатием руки. Сказав Государю что-то о своей прогулке, Он медленно вышел из кабинета. Государь долго глядел ему вслед и наконец с грустью и гордостью сказал: «Да, с Ним вам не так легко будет справиться, как со Мною».

Цесаревич, русский всей душой, любил русские сказки. Но у него не было Пушкинской няни, которая зимними вечерами рассказывала бы Ему сокровища русской народной поэзии… У Цесаревича было много книг и учителей. Он мог на блестяще изданных страницах прочесть об Иванушке-Дурачке, о БабеЯге, о Жар-Птице, о Коньке-Горбунке; Он мог бы учителей своих заставить рассказать себе, как темной ночью серый волк мчался с Аленушкой по дремучим лесам, как витязи за правдой-матушкой сбиралися в дальние края; но не учителей спросил Цесаревич об этом сказочном и правдивом царстве, созданном нашим народом, а обратился Он к незатейливым рассказчикам, у них захотел Он узнать родные сказки. С большими трудностями и волнениями, при помощи своего дядьки приводил Он вечерами в свою комнату солдат-сказочников из Сводного или Конвойного полков.

О них сообщали Цесаревичу Его простые друзья солдаты, всегда готовые столпиться вокруг сказочников послушать, как они «сказки сказывают». Солдата этого приводили, когда Цесаревич уже ложился спать, после того, как Государь и Государыня благословят Его на тихий спокойный сон; солдата вводили в Его опочивальню и из предосторожности сажали под кровать Цесаревича, так как в спальню каждую минуту могла войти Государыня, чтобы взглянуть тревожным и любящим взглядом на сына. Для Цесаревича в этих случаях было достаточно одной секунды, чтобы накрыться одеялом и притвориться крепко спящим. Целые часы проводил Он, свесившись головой с кровати, из-под которой Он узнал все русские сказки во всем их богатстве и глубине. Государыня узнала об этих ночных рассказах случайно, войдя в комнату, когда Цесаревич так увлекся приключениями Бовы-Королевича, что не слыхал Ее тихих шагов и все дальше и дальше сползал с постели к голове сказочника.

Офросимова С.Я. Царская Семья (из детских воспоминаний) // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Париж, 1925. Кн. 7. С. 233–236.

7-го Августа. Воскресение. В 10 час. отправились хорошим утром с Ольгой, Татьяной и Алексеем в Красное село на празднование 100-летнего юбилея Московского и Литовского полков. Это происходило впереди лагеря 2-й дивизии.

Алексей в первый раз надел офицерский мундир. Все прошло в полном порядке, парад был отличный, в зимней форме. В 12 ½ вернулся в свой дом, откуда отправил детей в Петергоф.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

21-го Августа отпраздновали первую свадьбу – Иоанчика и Елены Сербской. […] Мы взяли Алексея на эту свадьбу, он был доволен присутствовать в офицерской форме стрелков Императорской Фамилии, в которой он был похож на фигурку, сделанную Фаберже. Он шел с Анастасией сейчас за мною и нисколько не стеснялся непривычною обстановкою и присутствием стольких людей. […]

Сандро провел здесь 2 недели на ферме. Он с двумя маленькими всегда завтракал с нами.

Алексей проводил целые дни с ними и очень подружился с обоими.

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери, вдовствующей Императрице Марии Феодоровне.// ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2331.

21-го Августа. Воскресение. Был с детьми у обедни. В 2 ½ отправились во Дворец. Все 4 дочери в кокошниках, Алексей в офицерском мундире 4-го стр. Имп. Фам. полка. Присутствовали при одевании невесты. Ровно в 3 часа шествие тронулось в Церковь. Аликс просидела во время свадьбы Иоанчика и Елены в китайской комнате. Вернулись в белую залу в 4 ¼. Простились с молодыми и уехали к себе.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

Воскресение. 21 Августа. Петергоф. Свадьба была назначена в 3 ч. […] Голову невесты убирали перед золотым туалетом Анны Иоанновны в комнате между белой залой и Петровской. При этом присутствовали Их Величества. При туалете были еще мы с женой, Оля, Татиана; Наследник в форме подпоручика стрелков Импер. Фамилии при цепи с красной лентой – точно очаровательная игрушка – царские четыре дочки.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 63.

Суббота. 27 Августа. (28 Августа). Александрия. Императрица видимо чувствовала себя лучше, сама разливала всем чай и была оч[ень] приветлива. За чаем были три старшие дочки, а Анастасия и Алексей только присутствовали, не садясь.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 63.

Общий порядок дня Его Высочества распределяется так: утром Цесаревич совершает 2-х часовую прогулку, затем идет к Августейшим Родителям завтракать и спит, затем вновь следует прогулка пешком или в экипаже. После прогулки Его Высочество отправляется к Родителям, остальное время, до и после обеда, посвящается играм. Во время пребывания в Петергофе вдовствующей Государыни Императрицы Марии Феодоровны Цесаревич во время прогулок часто посещает свою Августейшую Бабку в Коттедже, где Ее Величество имеет пребывание.

Зимою Цесаревич иногда ездит на прогулку в русских пошевнях, а иногда прогулки совершаются верхом, на маленькой лошадке. На прогулке Его Высочество сопровождают няня, а также дядька Андрей Деревенько. Любимые игры Цесаревича – военные. С необыкновенною серьезностью он проделывает ружейные приемы. Ружье поднесено Его Высочеству Тульским оружейным заводом. В душе будущего Державного Вождя русской армии уже зреет любовь к солдату: с большим удовольствием Он сопровождает Государя-Родителя на парады. […]

Так растет и развивается юный Цесаревич, окруженный заботами Царственных Родителей и хранимый Богом, по молитвам Своего Небесного Покровителя, св. митрополита Алексия, и многих миллионов простых русских людей. Его рождение было исполнением горячего желания Царя и России. Он вырастает к великому подвигу царского служения, в Нем надежды на будущее России. По воле Их Величеств Цесаревич носит имя святого, имевшего великое значение в былых судьбах нашей Родины. Св. митрополит Московский Алексий был не только великим святителем русской Церкви, но и одним из больших людей в русской истории. Мудрый опекун и советник Великого Князя Московского Дмитрия Донского, «строитель» Государства Московского, страдалец за землю русскую в тяжелые дни татарщины, св. Алексий принадлежит к числу людей, на костях которых воздвиглось могущество России.[…]

Наследнику Цесаревичу исполнилось 7 лет, наступает пора учения и приготовления к великому служению. Простые русские люди, няня Вишнякова и матрос Андрей Деревенько уступят первое место наставникам, игры все больше будут сменяться учением. Да поможет же Царственному Отроку Его Небесный Покровитель своими молитвами у Престола Божия, да поможет, чтобы в Цесаревиче воспитались те великие силы духа и разума, которыми Он Сам при жизни послужил Св. Руси. Об этом и мы должны непрестанно возносить молитвы Всевышнему.

Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич и Великий Князь Алексей Николаевич. СПб., 1911. С. 18–30.

29-го Августа. Понедельник. Холодным серым утром в 11 часов приехали в Киев. На станции в числе встречавших были Андрей и Сергей^[81]; почетный караул от 129-го Бессарабского полка. На улицах встреча была самая сердечная и порядок полный. Стояли шпалерами войска и дети учеб. заведений. Мы ехали с Ольгой и Алексеем, остальные с Е. А. Нарышкиным. В Софийском соборе был краткий молебен, после кот. приехали во Дворец около 12 час. На дворе стали: почет[ный] кар[аул] от 130-го Херсонского п[олка], высшее военное начальство и соединенная депутация от монархических организаций. Завтракали одни с детьми.[…] Поехали, как утром, в Печерскую Лавру. Осмотрели новую трапезную и спустились к ближним пещерам, кот. я обошел с детьми. Затем осмотрели самую древнюю церковь Спаса на Бересте и вернулись домой в 4 ¾.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

30-го Августа. Вторник. В 10 ½ отправился с Ольгой, Татьяной и Мари в Михайловский монастырь, откуда по окончании обедни пошел за крестным ходом к памятнику Анпапа^[82]. После освящения его войска прошли церемон. маршем. К этому прибыла Аликс с Анастасией и Алексеем. Вернулись домой ровно в час.

Там же.

Милая дорогая Мама!

Наконец нахожу время написать тебе о нашем путешествии, которое было наполнено самыми разнообразными впечатлениями, и радостными, и грустными.

Начну по порядку. Последние недели в Петергофе были переполнены: встречи, официальные приемы, две свадьбы и маневры – все это проходило, как кинематограф. Тебе, наверное, писали и описали обе свадьбы^[83] – в Петергофе и в Павловске. Потом в Царском Селе я осматривал почти четыре часа подряд выставку в память 200-летия Царского, устроенную в парке около Большого дворца и вокруг озера. Наконец, в самый день нашего отъезда я был в Петербурге на спуске «Петропавловска»^[84], который был чрезвычайно эффектным и привел меня в такое умиление, что я чуть-чуть не разрыдался, как дитя.

В тот же вечер, 27 августа, мы поехали в Киев, куда прибыли 29-го утром. Встреча там была трогательная, порядок отличный. Сейчас же начались у меня приемы. Из Болгарии был прислан Борис для возложения венка от отца и народа на памятник Анпапа. Освящение состоялось 30 августа при хорошей погоде: мы приехали с холодом и дождем. […] Я порядочно уставал, но все шло так гладко, подъем духа поддерживал бодрость, как 1-го вечером в театре произошло пакостное покушение на Столыпина. Ольга и Татьяна были со мною тогда, и мы только что вышли из ложи во время второго антракта, так как в театре было очень жарко. В это время мы услышали два звука, похожие на стук падающего предмета; я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу.

Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, несколько дам кричало, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой.

Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь. Он тихо сел в кресло и начал расстегивать китель. Фредерикс и профессор Рейн помогали ему.

Ольга и Татьяна вошли за мною в ложу и увидели все, что произошло. Пока Столыпину помогали выйти из театра, в коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей; по-моему, к сожалению, полиция отбила его от публики и увела его в отдельное помещение для первого допроса. Все-таки он был сильно помят и с двумя выбитыми зубами. Потом театр опять наполнился, был гимн, и я уехал с дочками в 11 час. Ты можешь себе представить, с какими чувствами.

Аликс ничего не знала, и я ей рассказал о случившемся. […] На Татьяну оно произвело сильное впечатление, она много плакала, и обе плохо спали.

Бедный Столыпин сильно страдал в эту ночь, и ему часто впрыскивали морфий. […]

Вернулся в Киев 3 сентября, вечером, заехал в лечебницу, где лежал Столыпин, видел его жену, которая меня к нему не пустила. 4 сентября поехал в 1-ю Киевскую гимназию – она праздновала свой 100-летний юбилей. Осматривал с дочерьми военно-исторический и кустарный музей, а вечером пошел на пароходе «Головачев» в Чернигов. В реке было мало воды, ночью сидели на мели минут 10 и впоследствии всего этого пришли в Чернигов на полтора часа позже. Это небольшой городок, но так же красиво расположенный, как Киев. В нем два очень древних собора. Сделал смотр пехотному полку и 2000 потешных, был в дворянском собрании, осмотрел музей и обошел крестьян всей губернии. Поспел на пароход к заходу солнца и поплыл вниз по течению.

6 сентября в 9 час. утра вернулся в Киев. Тут на пристани узнал от Коковцова о кончине Столыпина. Поехал прямо туда, при мне была отслужена панихида. Бедная вдова стояла как истукан и не могла плакать; братья ее и Веселкина находились при ней.[…]

Приехали сюда 7 сентября.[…]

На следующий день, 8 сентября, сделал смотр Черноморскому флоту и посетил корабли: «Пантелеймон», «Иоанн Златоуст» и «Евстафий». Последние два совсем новые. Действительно, блестящий вид судов и веселые, молодцеватые лица команд привели меня в восторг, такая разница с тем, что было недавно. Слава Богу!

Всего на рейде стоит: 6 броненосцев, 2 крейсера, 20 больших миноносцев и 2 транспорта. В этом составе эскадра обошла все Черное море и также заграничные порты.[…]

Утром ездил с детьми к обедне на братское кладбище, которое теперь приведено в большой порядок благодаря комитету севастопольской обороны Сандро и его помощника ген. Зайончковского. […]

Я нахожусь в переписке с Коковцовым относительно будущего министерства внутренних дел. Надо, чтобы вновь назначаемый знал хорошо полицию, которая сейчас в ужасном состоянии. Этому условию отвечает государственный секретарь Макаров; он был товарищем при Столыпине и год тому назад составил законопроект о полиции. Я еще думаю о Хвостове, бывшем вологодским губернатором, теперь он в Нижнем. Не знаю, на ком остановиться. Теперь пора кончать.

Христос с тобою! Крепко обнимаю тебя, моя дорогая мама. Поклон всем.

Сердечно тебя любящий твой Ники. 10 сентября 1911 г. Севастополь

Письмо Государя Императора Николая Александровича матери, вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // Российский Императорский Дом. Дневники. Письма. Фотографии. М., 1992. С. 81–83.

13-го Сентября. Вторник. Севастополь. В 10 час. на яхту были привезены мальчики приюта-корабля имени Алексея; они проделали ружейные приемы, повороты и гимнастику. Одеты они как матросы и выглядят крепышами, так хорошо кормлены.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

14-го Сентября. Среда. Севастополь. Отправился на паров. катере «Кит» с Татьяной, Мари, Анастасией и Алексеем в море. Зашли в Карантинную бухту, подошли к Бельбеку и затем прошли в глубину Северной бухты мимо всей эскадры. После отличной прогулки вернулись в 4 ¼ на яхту.

Там же.

17-го Сентября. Суббота. Начали готовиться к съемке с якоря и в 1 ¼ вышли из Севастополя при громе салюта с батарей. Сели завтракать в 12 час. после Херсонеса. Из-за каждого мыса ветер становился сильнее и от Ай-Тодора волна пошла крупная. В 3 ¼ подошли великолепно к молу. Обойдя всех, вернулся на яхту, мол опустел, и нас повернули носом к морю. Прогулялся на нем с детьми и офицерами. Волны были очень большие, но яхта совсем не двигались. Остались жить на ней в Ялте несколько дней.

Там же.

20-го Сентября. Вторник. В два часа простились со всеми на «Штандарте» и торжественно проехали через Ялту в Ливадию. Странное чувство было увидеть на старом знакомом месте новый белый дом. Чудная рота Эриванского полка стояла в почет[ном] карауле. У подъезда встретили служащие Ливадии с хлебом-солью и Краснов^[85] со своими помощниками и десятниками по постройке дворца. Прошли в церковь к молебну и затем начали осмотр комнат. […] Сделал небольшую прогулку с Алексеем.

Там же.

В следующий раз, когда мы вернулись в Ливадию (1911), старый дворец уже не существовал, а на его месте был построен новый дворец архитектором Красновым, тем самым, который выстроил дома в имениях Великого Князя Георгия Михайловича и Великого Князя Николая Николаевича. В самом деле, построить в два года не только дворец, который был одним из самых красивых на южном берегу Крыма, но вместе с тем огромный свитский дом и службы – целый город, было почти волшебством. Отправляясь в Крым, Их Величества радовались увидеть новый дворец. […]

Когда мы проехали виноградники, глазам нашим представился новый дворец – белое здание в итальянском стиле – окруженный цветущими кустами на фоне синего моря. Их Величества прошли прямо в дворцовую церковь, где был отслужен молебен, и вслед за духовенством, которое кропило здания, последовали в свои помещения. Первые дни были посвящены устройству комнат и размещению оставшихся и привезенных вещей. Я много помогала Императрице развешивать образа, акварели, расставлять фотографии и т. д. Спальня Их Величеств выходила на большой балкон с видом на море: налево в угловой комнате был кабинет Императрицы, уютный, с окнами на Ялту, с светлой мебелью и массой цветов; направо от спальни находился кабинет Государя с зеленой кожаной мебелью и большим письменным столом посреди комнаты. Наверху находились также семейная столовая, комнаты Великих Княжон и Наследника и их нянь и большая белая зала. Внизу были приемная, гостиная, комнаты для гостей и огромная столовая, выходящая на мавританский дворик, где вокруг колодца были посажены розаны.

Императрица сорганизовала четыре больших базара в пользу туберкулезных в 1911, 1912, 1913 и 1914 гг.; они принесли массу денег. Она сама работала, рисовала и вышивала для базара, и, несмотря на свое некрепкое здоровье, весь день стояла у киоска, окруженная огромной толпой народа. Полиции было приказано пропускать всех, и люди давили друг друга, чтобы получить что-нибудь из рук Государыни или дотронуться до ее платья. Она не уставала продавать вещи, которые буквально вырывали из ее рук. Маленький Алексей Николаевич стоял возле нее на прилавке, протягивая ручки с вещами восторженной толпе. Императрица отправлялась в Ялту в шарабанчике с корзинами белых цветов, дети сопровождали ее пешком. Восторгу населения не было предела. Народ, в то время не тронутый революционной пропагандой, обожал Их Величества, и это никогда нельзя забыть.

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4, Париж, 1922. С. 38.

20-го Октября. Четверг. Исповедывались в разное время, младшие сначала, – Алексей в первый раз.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

21-го Октября. Пятница. В 9 ½ всею семьею пошли к обедне и причастились Св. Таин.

Там же.

Жизнь Алексея Николаевича была одна из самых трагичных в истории царских детей. Он был прелестный, ласковый мальчик, самый красивый из всех детей. Родители и его няня, Мария Вишнякова, в раннем детстве его очень баловали, исполняя его малейшие капризы. Это понятно, так как видеть постоянные страдания маленького было очень тяжело: ударится ли он головой или рукой о мебель, сейчас же появлялась огромная сильная опухоль, показывающая на внутреннее кровоизлияние, причинявшее ему страшные страдания. Пятишести лет он перешел в мужские руки, к дядьке Деревеньке. Этот его не так баловал, хотя был очень предан и обладал большим терпением. Слышу голосок Алексея Николаевича во время его заболевания: «Подними мне руку», или «Поверни ногу», или «Согрей мне ручки», и часто Деревенько успокаивал его. Когда он стал подрастать, родители объяснили Алексею Николаевичу его болезнь, прося быть осторожным. Но Наследник был очень живой, любил игры и забавы мальчиков, и часто бывало невозможно его удержать. «Подари мне велосипед», – просил он мать. «Алексей, ты знаешь, что тебе нельзя». – «Я хочу учиться играть в теннис, как сестры!»

– «Ты знаешь, что ты не смеешь играть». Иногда Алексей Николаевич плакал, повторяя: «Зачем я не такой, как все мальчики?» Частые страдания и невольное самопожертвование развили в характере Алексея Николаевича жалость и сострадание ко всем, кто был болен, а также удивительное уважение к матери и всем старшим.

Наследник принимал горячее участие, если и у прислуги стрясется какое-нибудь горе. Его Величество был тоже сострадателен, но деятельно это не выражал, тогда как Алексей Николаевич не успокаивался, пока сразу не поможет. Помню случай с поваренком, которому почему-то отказали от должности. Алексей Николаевич как-то узнал об этом и приставал весь день к родителям, пока они не приказали поваренка взять обратно. Он защищал и горой стоял за всех своих.

Алексей Николаевич отличался большими способностями, учился вроде Ольги Николаевны, любимой его игрой были солдатики, которых у него было огромное количество, он часами расставлял их на большом столе, устраивая войны, маневры и парады. Деревенько, или «Дина», как называл его Наследник, принимал участие во всех этих играх, равно как его сыновья, два маленьких мальчика, и сын доктора Деревенко, Коля. Последние годы приезжали маленькие кадеты играть с Наследником. Всем им объясняли осторожно обращаться с Алексеем Николаевичем. Императрица боялась за него и редко приглашала к нему его двоюродных братьев, резвых и грубых мальчиков. Конечно, на это сердились родные.

Вся царская семья любила животных.[…] У Алексея Николаевича был «спаниель-рой» и большой кот, подаренный генералом Воейковым. Кот этот спал на его кровати. У Татьяны Николаевны был маленький буль «Ортипо» и «Джимми» – кинг-чарлс, которого я ей подарила и которого нашли убитым в Екатеринбургском доме, где были заключены Их Величества.

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4. Париж, 1922. С. 52–54.

29-го Октября. Суббота. В 11 час. поехал в моторе с детьми в Ореанду на парад Виленскому полку по случаю освящения нового знамени и 100-летнего юбилея. Полк представился образцово. Сели завтракать около часа; все поместились в большой столовой – 140 приборов. После завтрака и разговоров снялся с Алексеем группой с офицерами.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

Милая Бабушка!

Поздравляю Тебя с днем Твоего рождения. Я уже начал учиться. Читаю и пишу каждый день. Складываю буквы, как Ты знаешь. У нас была гроза. Любящий Тебя внук Алексей.

9 ноября 1911 г. Ливадия

Письмо Цесаревича вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ОПИ ГИМ^[86]. Ф. 180. Оп. 1. Ед. хр. 361.

Во время пребывания Царской Семьи в Крыму, что обычно бывало осенью, офицеры Черноморского флота приглашались по очереди в Ливадию к Высочайшему завтраку.

В один из таких завтраков мой отец получил тоже приглашение. Приглашенные рассаживались за столом согласно заранее разложенным карточкам с указанием чина и фамилии.

Наследник Цесаревич, которому в то время (1911 г.) исполнилось 7 лет и который, как известно, обладал живым и игривым характером, увидя на приборе моего отца карточку с надписью: «Капитан II ранга», попросил у моего отца карандаш и зачеркнул им цифру II, заменив ее цифрой III (ранга), и подписал: «Алексей».

Эту милую шалость заметил Государь, который подошел к моему отцу и так же мило сказал: «Алексей, вероятно, хотел произвести Вас в следующий чин, а на самом деле вышло наоборот!»

К сожалению, эту историческую карточку не удалось сохранить и вывезти из Сов. России, и она очевидно пропала.

Записано со слов дочери капитана II ранга П.А.Геринга, А.П.Аладьиной. В кн.: Государь Император Николай II Александрович.

Сборник памяти 100-летия со дня рождения. Нью-Йорк, 1968. С. 207–208.

28-го Ноября. Понедельник. В 2 ½ пошли на игру. Алексей тоже учился играть в теннис во время отдыха партий.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

Тысячами народ и после 4 сентября, до самой поздней осени 1911 года, посещал Белгород для поклонения новопрославленному святому^[87]. Завершением же всего этого всенародного паломничества и светлых дней сентябрьского торжества было посещение Белгорода и поклонение мощам святителя и чудотворца Иоасафа Государя Императора и Государыни Императрицы со всеми их Августейшими Детьми. Его Императорским Высочеством Государем Наследником Цесаревичем Алексеем Николаевичем и Их Императорскими Высочествами Государынями и Великими Княжнами: Ольгою Николаевной, Татианой Николаевной, Марией Николаевной и Анастасией Николаевной^[88]. 16-го декабря 1911 г. в 5 час. вечера в Белгородском женском монастыре высокопреосвященнейшим Стефаном, архиепископом Курским и Обоянским, в присутствии военных и гражданских властей, по случаю выезда Царской Фамилии с юга, был отслужен молебен о благополучном путешествии Их Императорских Величеств и Высочеств; за молебном прекрасно, художественно и с глубоким сердечным чувством пел хор монахинь. С этого моления весь Белгород, можно сказать, исключительно отдался светлым ожиданиям. Утром 17-го декабря в Знаменской Церкви мужского Белгородского монастыря, преосвященным Иоанникием была отслужена Божественная Литургия, за которою на сугубой ектении, после прошений о путешествующих, была прочтена, за царскою обычною молитвою, и молитва о благополучном шествовании Их Величеств. С утренних часов многочисленные толпы народа уже стояли по улицам города, и с каждым часом эти толпы все более и более увеличивались. Среди народа также стали учащиеся в духовных и светских учебных заведениях г. Белгорода. У пяти храмов, находившихся на пути Высочайшего следования, стояло духовенство с причтами в облачениях. Город разукрасился флагами. Торжественный благовест возвестил прибытие царского поезда, в 2 часа 40 минут по местному времени. По прибытии императорского поезда, Их Величества с Августейшими Детьми прошли в вокзал первого класса, где Их Величествам представлялись собравшиеся там депутации, которые и были приняты милостиво; так же милостиво были приняты от игумении Белгородского Троицкого монастыря Леониды иконы и различные подношения работы монахинь, вызывавшие при том общее восхищение тонкостью своего исполнения. По приеме депутаций дворян, Союза Русского Народа, земства и др. Их Величества в двух открытых экипажах отправились в монастырь. При следовании Августейших Особ народ везде восторженно встречал самодержавного своего Государя и Его Семейство могучим криком «ура!» и пением «Боже, Царя храни». На всех колокольнях был праздничный трезвон, тысячепудовый монастырский колокол величественно покрывал все другие колокола, лил море звуков. Когда Государь и Государыня и Дети Их проезжали мимо храмов, священники осеняли Их крестом, диакона кадили; а прочий клир и народ воодушевленно пели: «Спаси, Господи, люди Твоя». Их Величества благоговейно осеняли себя крестным знамением.

Особенный восторг народа и у многих слезы умиления вызывались тем, что вместе с Его Августейшим родителем снимал шапочку и осенял Себя крестным знамением Государь Наследник. Много молитвенно-пламенных благожеланий и благословений воссылалось в эти минуты на юную главу Царственного Отрока! На площадке, против колокольни мужского монастыря, Высочайших паломников уже ожидали: высокопреосвященнейший архиепископ Стефан с крестом в руках, и преосвященные викарии Иоанникий и Никодим, и многочисленный сонм духовенства и братии монастыря; из белого духовенства во встрече участвовали: смотритель Белгородского училища и семинарских классов протоиерей П. Смольский, благочинный протоиерей В. Платонов, председатель отдела училищного совета прот. В. Солодовников и инспектор классов епархиального училища, священник протоиерей В. Лимаров; ключарь священник В. Одинцов из Курска и курский протодиакон В. Попов; пел стройно хор Бел городского мужского монастыря. Как только остановились экипажи и Их Величества изволили выйти, звон на монастырской колокольне прекратился. Архиепископ Стефан осенил Их Величества и Их Высочества крестом, и духовенство во главе с архипастырями, все в золотых облачениях, двинулись в храм с пением тропаря: «Спаси, Господи, люди Твоя», вместе с священнослужителями пела братия монастыря, стоявшая в мантиях с двух сторон прохода, устланного цветным сукном; впереди шли священники, за ними преосвященный викарий, потом в предшествии примикирия^[89] и диаконов с дикириями и трикириями, архиепископ с крестом в руках и Их Величества с Их Высочествами. В храме пение тропаря было повторено певчими, стоявшими на левом клиросе. Когда Их Величества и Их Высочества сняли теплую одежду и прошли на средину храма, архиепископ при ветствовал следующею речью: «Ваши Величества. Благочестивейший Самодержавнейший Государь, Благочестивейшая Государыня! Великое Отечество наше, Святая Русь, по глубокому верованию русского народа, строится, кроме царственных трудов и забот своих самодержцев, молитвами св. угодников Божиих. Святые братии наши хотя и достигли в обителях Отца Небесного упокоения от всех треволнений житейского моря, однако не остаются равнодушными к нашим земным нуждам и интересам. Как глава Церкви, Господь наш Иисус Христос, пережив во дни плоти Своей все искушения, кроме греха, отзывается теперь Своею всесильною помощью на все наши искушения, бедствия и страдания, так и члены Небесной Церкви, болевшие во дни земной жизни своей человеческими нуждами и скорбями, представительствуют теперь пред Ним, как за личные нужды с верою к Нему обращающихся, так тем более за нужды всего любезного им земного их Отечества, испрашивая ему благословения Отца Небесного, отвращая от него праведно движимый гаев Божий. За Твое царствование, благочестивейший Государь, Господь воздвиг на свещник такового молитвенного предстательства пред Ним святых Своих угодников: Феодосия, архиепископа Черниговского, Серафима Саровского и благоверную княгиню Анну Кашинскую. Теперь вновь Господь воздвиг усердного предстателя за Землю Русскую, за царствующий Дом в ней и за всех православных христиан – святителя Иоасафа, епископа Белгородского, здесь нетленно почивающего. А в знамение того, что его молитвы угодны Господу, Господь запечатлел их многочисленными чудесными исцелениями, в таких случаях, где совершенно бессильны были врачебная наука и врачи. Среди неусыпных царственных Твоих забот и трудов, одушевляемый общею с врученным Тебе православным народом глубокою верою в предстательство св. угодников Божиих, Ты, благочестивейший Государь, прибыл сюда, дабы возглавить собой тот великий сонм верующих людей, который притекал и притекает сюда, к многоцелебным мощам святителя Иоасафа, возглавить весь многомиллионный сонм великого православного русского народа, который в день прославления угодника Божия единым сердцем прославлял Бога за дарование нового Отечеству нашему предстателя и молитвенника на Небесах. Сердца этих многих миллионов православного народа теперь сливаются с сердцем Царским в общенародном подвиге благочестия. Подкрепляемые верою и благочестием Помазанника Божия, они забьются теперь новыми усердными молитвами к угоднику Божию, о Тебе, Царе своем, возлюбленном Отце Отечества, о Царице нашей – Матери Отечества, и о всем Твоем Царственном Семействе. Гряди же, благочестивейший Государь, и со смирением припади к священной раке новоявленного угодника Божия, и раскрой пред ним свое царственное сердце в усердной молитве за Себя, Свое Семейство и за врученное Тебе от Бога великое Отечество наше». После приветствия Их Величества Их Высочества приложились к св. кресту и приняли окропление св. водой, а затем все прошли к раке святителя и чудотворца Иоасафа, где среди множества теплившихся лампад находилась и лампада – дар Его Величества от всей Царской Семьи. Их Величества и Их Высочества, приложившись к святым мощам, изволили встать недалеко от головной части сени. Архиепископ встал в изголовие святых мощей, а преосвященные Иоанникий и Никодим слева – вдоль раки; за ними, у ступени, разместилось остальное духовенство. Был совершен молебен святителю и чудотворцу Иоасафу. Молитва святителю была прослушана всеми коленопреклоненно. Их Величества и Их Высочества молились коленопреклоненно во время молебна и после него снова приложились к святым мощам. После поклонения святым мощам Их Величествам и Их Высочествам были поднесены святые иконы святителя Иоасафа и просфоры. Государю Императору и Государыням Великим Княжнам святые иконы поднес архиепископ Стефан, а Государыне Императрице и Государю Наследнику преосвященный Иоанникий. При поднесении иконы Государю Императору архиепископ сказал следующую краткую речь: «В благословение Ваших царственных трудов и забот благоволите, Ваше Величество, принять сию икону святителя Иоасафа, освященную на его честных мощах. Молитвами святителя да благословит Господь царственные труды Ваши во славу Вашего Величества, к миру и благодеянию Церкви и Отечества». При поднесении св. иконы Великой Княжне Ольге Николаевне было сказано: «В благословение Вашего жизненного пути примите, Ваше Высочество, святую икону святителя Иоасафа, освященную на его честных мощах. Молитвами святителя да управит Господь жизненный путь Ваш в здравии, счастии и благоденствии на многие лета!» То же приблизительно говорил архиепископ прочим Великим Княжнам при благословении их иконами. При поднесении иконы Ее Величеству Преосвященный Иоанникий сказал следующее: «Ваше Императорское Величество, Благочестивейшая Государыня! Теплится у раки драгоценная лампада, усердный дар Царской Семьи. А на небе возносит святитель и чудотворец Иоасаф молитву Богу, Который апостолам Своим заповедал сохранять во всех путях – венценосных Царя, Царицу и дорогих Детей Их. Радуясь о посещении Царской Семьей места Божией славы, Белгородская Троицкая обитель всепреданнейше подносит Вашему Императорскому Величеству святый образ великого молитвенника святителя Иоасафа. Милосердый Господь по молитвенному предстательству его да благословит, укрепит и сохранит Вас на многие и многие лета!» При поднесении же святой иконы Его Высочеству: «Ваше Императорское Высочество! Премудрый Господь по молитвам великого угодника святителя и чудотворца Иоасафа призрит на всех на Вас с небесной высоты, благословит Вас и ниспошлет Вам Свою благодатную помощь для преуспеяния и всестороннего развития, для восхождения от силы в силу, от славы в славу. Радуясь о посещении Вами места Божия величия, Белгородская Троицкая обитель всепреданно подносит Вам образ святителя и чудотворца Иоасафа, освященный на честных мощах его 4 сентября истекающего года, в день светлого торжества Русской Церкви и дорогого нашего Отечества». Затем Их Величества с Августейшими Детьми спускались в сопровождении архиепископа и преосвященного Иоанникия в пещеру святителя. Преосвященный Никодим и духовенство прошли к шкафу с облачениями угодника.

Их Величества и Их Высочества в пещерке осматривали гроб святителя, в котором почивало его тело до прославления, и колено преклоненно молились пред Владимирскою иконою Божией Матери – келейною угодника Христова. Отсюда они прошествовали к облачениям, которые и рассматривали особенно внимательно. Как в пещерке, так и у облачений и в храме вообще объяснения давал преосвященный настоятель обители епископ Иоанникий. Их Величества милостиво расспрашивали о времени построения собора, придела над пещеркою, самой пещерки и т. д. По обозрении облачений преосвященный Никодим, председатель братства, испросил у Его Величества соизволения на поднесение памятных изданий братства о святителе Иоасафе и, по получении милостивого согласия, поднес от Знаменского Богородичного братства его новейшие труды: третий том «Документов и дел святителя Иоасафа» – труд членов братства – членов его церковно-археологической комиссии и «Сказание о жизни, подвигах и чудесах св. Иоасафа» – труд самого преосвященного (Их Величествам и Их Высочествам; Государю Императору, Государыне Императрице и Государю Наследнику оба эти издания, а Их Высочествам, Государыням Великим Княжнам «Сказание» о жизни святителя) – все в изящных кожаных и бархатных переплетах. По милостивом принятии этого подношения Их Величества с Августейшими Детьми, одевшись, тем же порядком вышли из собора, пробыв в храме около часу. При этом для членов братства особенно трогательно было видеть, как Государь Наследник, когда Его Родители и Сестры уже отдали книги свите, все еще до самого выхода из храма шел, держа в руке братские издания. В предшествии духовенства и архипастырей августейшие паломники прошествовали под колокольнею к экипажам. Владыка и преосвященные викарии провожали Их до самых экипажей, где Их Величества и Их Высочества поочередно милостиво распростились с архипастырями и сели: Государь Император и Государыня Императрица с Государем Наследником и Великой Княжной Ольгой Николаевной в один экипаж; а три Великие Княжны: Татьяна Николаевна, Мария Николаевна и Анастасия Николаевна в другой. Его высокопреосвященство осенял святым крестом вслед отбывших, пока они не скрылись из виду. Снова повторились народные приветствия, на которые Их Величества и Высочества милостиво отвечали. По отбытии Их Величеств с Августейшими Детьми архипастыри возвратились в храм и совершили, при множестве умиленного народа и успевшем вернуться с вокзала г[осподине] командующем военного округа Н. И. Иванове, молебствие о благополучном путешествии Их Величеств и всего Августейшего Семейства. На другой день – 18 декабря, в воскресенье, было совершенно три архиерейских Литургии. Архиепископ служил в Белгородской Николаевской церкви при епархиальном училище, преосвященный Иоанникий в обители – у святителя Иоасафа, с молениями о благополучном окончании путешествия Царской Семьи. Преосвященный же Никодим Литургию совершил в Знаменском соборе Курского Знаменского монастыря, причем после Литургии молебен, с прошениями на ектении и молитвами о благополучном путешествии Их Величеств, был совершен Божией Матери пред чудотворною Ее иконою Знамения – Курскою. Этим Высочайшим посещением Их Величеств, поклонением святым мощам святителя Иоасафа как бы завершились великие дни белгородских торжеств.[…] Под сенью, в виде старинных русских церковных шатровых куполов, в литой серебристой раке, почивают благоуханные нетленные мощи святителя Иоасафа. Тихо теплится пред ними царская лампада, окруженная лампадою Ее Высочества Великой Княгини Елисаветы Феодоровны и множеством других – этими приношениями лиц, которые пламенеют любовью и теплою верой к угоднику Христову, но не имеют возможности, как связанные узами плоти, пространства и времени, постоянно быть у святителя и в замену этого своего присутствия принесли такие лампады; эти лампады светом своего елея служат отображением постоянного духовного пламенения их устроителей любовию к угоднику Христову![…] И, как эти рака, сени и лампада, из рода в род будет переходить и сказание о царственном паломничестве к мощам новоявленного угодника Христова Их Императорских Величеств и Их Императорских Высочеств, которое и является по отношению к сентябрьским великим дням прославления святителя и чудотворца Иоасафа как бы завершением, царственным венцем их.

Никодим (Кононов), епископ Белоградский и Обоянский. Святитель и чудотворец Иоасаф, епископ Белоградский и Обоянский, и его причтение к лику святых Православной Русской Церкви. Харьков, 1916. С. 265–274. [Книга подарена Цесаревичу митрополитом Питиримом (Окновым), о чем свидетельствует вложенный в нее листок].

18-го Декабря. Воскресение. Приехали в Царское Село в 6.10.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

25-го Декабря. Рождество Христово. […] Были у обедни и молебна по случаю изгнания галлов и дванадесяти язык. В 2 часа с Ольгой и всеми детьми отправился в Манеж на елку Конвоя и Сводного полка. По обыкновению были песни и балалаечники.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 257.

При Алексее Николаевиче состояли тогда няня Мария Ивановна Вишнякова и дядька боцман Деревенько, но няня была скоро сменена, и на ее месте появился гувернер-швейцарец м-сье Жильяр, образованный и удивительно милый человек, которого сразу все полюбили, а Алексей Николаевич завязал с ним тесную дружбу и вскоре заговорил по-французски лучше своих сестер.

Мельник Т. (рожденная Боткина). Воспоминания о Царской Семье. М., 1993.

Четверг. 5 Января. Павловск. 1912 г. Который раз приезжали играть с Георгием и Верой маленький Наследник, Мария и Анастасия Николаевны. После чаю у Веры они приходят в мой кабинет и играют у нас. Мы с женой опасались, что им это скучно, что на приход к нам смотрят, как на скучную обязанность. Но оказывается, они это очень любят. Милейшие дети.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 63.

Вербное Воскресенье. 18 Марта. (Страстн. Понедельник.)[…]

Недавно, 14-го, жена завтракала у Их Величеств и возмущалась поведением Наследника, который однако почти на 2 года старше Веры: он сидел развалившись, плохо ел, облизывал тарелки, дергал других. Государь часто отворачивался, может быть, чтобы не иметь необходимости выговаривать, а Императрица журила старшую дочь Ольгу за то, что она, сидя рядом с братом, не унимала его. А Ольга не может с ним сладить.

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 63.

Я не стану говорить о тех условиях, среди которых росла Императрица, о тех влияниях, которыми определилось Ее развитие и которые повлияли на формирование Ее характера. Все это теперь достаточно известно. Своего будущего супруга Она увидела впервые среди блеска русского Двора, когда Ей было всего 14 лет, и нет никакого преувеличения сказать, что Она полюбила Его всеми силами своей резко определенной души, не знавшей компромиссов, и сохранила это чувство неприкосновенным до самого последнего своего вздоха. От своего окружения в Дармштадте Она никогда не скрывала своего юношеского увлечения и гордилась им и теми первыми лучами истинного счастья, которые заблистали в Дармштадте в первое свидание Ее с будущим Ее женихом перед помолвкою с ним. А в свою зрелую пору, уже на русском престоле, Она знала только одно это увлечение – своим мужем, как знала Она и безграничную любовь только к своим детям, которым Она отдавала всю свою нежность и все свои заботы. Это была в лучшем смысле слова безупречная жена и мать, показавшая редкий в наше время пример высочайшей добродетели.

Она вступила окончательно в русскую среду и впервые увидела ближе русскую жизнь среди глубоко трагических условий. Умирал в Ливадии в Крыму осенью 1894 г. Император Александр III. Она должна была по Его вызову срочно прибыть из Дармштадта для того, чтобы из Его рук получить благословение на брак с Наследником русского престола и принять от него два завета – любить своего мужа и свою новую родину. И Она свято выполнила эти заветы так, как Она понимала их. […] Она выработала себе три основных начала, которыми была проникнута вся Ее жизнь в России с октября 1894 года и до самого рокового дня 17 июля 1918 года, то есть в течение 24 лет. Она приняла православную веру со всею своею непосредственностью и со всею глубиною, свойственной Ее природе, и стала православною в самом законченном и абсолютном смысле слова.

Ее новое религиозное настроение, охватившее всю Ее душу, влекло Ее ко всему, что имело прямое или косвенное отношение к Церкви. Ее интересовало все, и в особенности исторические судьбы Православной Церкви. Она изучала во всех подробностях жизнь наиболее прославленных Церковью русских людей, их подвиги, их связь с наиболее известными моментами в жизни самой России, их участие в борьбе за русское национальное достоинство, за величие страны, среди выпавших на ее долю тяжелых условий пройденного ею исторического пути. Она близко изучила жизнь главнейших русских церковных центров – монастырей, которые были в Ее понимании не только местами единения верующих, но центрами тяготения к ним, как очагам просвещения и культуры русских людей, устремлявшихся к ним из самых отдаленных уголков необъятной страны. Она не упускала случая лично посещать наиболее известные церковные святыни, входила там в общение с духовенством, но, в особеннности, Ее влекло к себе проявление такого же молитвенного настроения, которое росло и крепло в ней самой, не столько в людях из интеллигентной среды, сколько в среде простого народа, который Она считала ближе к Богу и к истинному пониманию Его, нежели людей, затронутых культурой.

Это настроение Императрицы постепенно стало известным и в кругах населения, далеких от жизни двора.

Ей стали присылать старые иконы и различные предметы церковного обихода. Она все больше окружала себя ими и стала уделять еще больше времени изучению жизни русских церковных людей. По ее инициативе, на жертвуемые Ей суммы был выстроен в Царском Селе вблизи дворца, но в стороне от исторических дворцовых построек елизаветинского и екатерининского времени великолепный Феодоровский храм, сооруженный в чисто русском стиле, и оборудованный, и украшенный Ее личными заботами и исключительно по Ее прямому выбору… В нем Она устроила себе уединенную комнату, скрытую от взоров молящихся, но дававшую Ей возможность следить за всем ходом богослужения.

Туда и приходила Она чаще всего одна, в часы богослужения, а иногда и вне их, и там предавалась Она своему действительному молитвенному настроению вне всякого общения с внешним миром. Там крепла Ее вера во все чудесное, и туда удалялась Она каждый раз, когда Ею овладевали всякого рода сомнения или заботы и осложнения жизни западали в Ее душу. Близкие к Императрице часто говорили, что Она выходила из Ее уединения в молельне Феодоровского храма совершенно переродившеюся и даже какою-то просветленною, и не раз они слышали от нее, что Она испытывала в своем уединении какое-то необъяснимое для нее самой разрешение всех Ее сомнений, и самая жгучая печаль сменялась такою легкостью жить, что Она боялась только одного, как бы какое-нибудь неосторожное слово, сказанное даже самыми близкими и дорогими для нее людьми, не вернуло Ее к повседневной жизни с ее злобой и неправдой^[90].

Мне приходилось на эту тему не раз разговаривать с одним из самых близких к Императрице людей – Ее фрейлиной, графиней Анастасией Васильевной Гендриковой и притом именно между половиной февраля 1912 года и декабрем 1913 года.[…]

Продолжая эту беседу, графиня Гендрикова каждый раз переходила на другую тему – на то религиозное, мистическое настроение, которое все глубже и глубже проникает все существо Императрицы. По ее словам, излюбленной темой всех интимных разговоров, которые происходят в присутствии Великих Княжон, когда нет никого посторонних, служит всегда область молитвы и самые разнообразные проявления того отношения человека к Богу, которое должно быть положено в основание всей жизни человека, если только он понимает свое призвание жить, как Она всегда выражалась, в Боге и слепом повиновении Его воле.

У Императрицы, по словам Ее фрейлины, было несколько положений, к которым Она постоянно возвращалась и которые составляли, так сказать, символ Ее веры. Она всегда и при каждом случае говорила:

«Для Бога нет ничего невозможного. Я верю в то, что, кто чист своею душою, тот будет всегда услышан и тому не страшны никакие трудности и опасности жизни, так как они непреодолимы только для тех, кто мало и неглубоко верует». «Никто из нас не может знать, как и когда проявится к нам милость Божия, так же как и то, через кого будет проявлена она». «Мы мало знаем о необъятном количестве чудес, которое всегда, на каждом шагу, оказывается человеку Высшею силою, но мы должны искать и ждать ее чудес везде и всюду и принимать с кротостью и смирением всякое их проявление».

Я умышленно остановился на том, что передавала мне гр[афиня] Гендрикова, потому что едва ли кто-либо из непосредственного окружения Императрицы был так глубоко Ей предан, как это кроткое и в полном смысле слова прекрасное существо. Она мало выдвигалась на внешнюю близость к Императрице, но Она была одной из немногих близких Императрице и Ее детям, которая доказала это своим жертвенным подвигом, о котором, быть может, не все знают. […]

Второю особенностью мировоззрения Императрицы Александры Феодоровны, которую Она усвоила себе рядом с религиозностью и постепенно восприняла как чисто политический догмат, была Ее вера в незыблемость, несокрушимость и неизменность русского самодержавия, каким оно выросло на пространстве своего трехвекового существования. Она верила в то, что оно несокрушимо, потому что оно вошло в плоть и кровь народного сознания и неотделимо от самого существования России. Народ, по Ее убеждению, настолько соединен прочными узами со своим царем, что ему даже нет надобности проявлять чем-либо свое единение с царской властью, и это положение непонятно только тем, кто сам не проникнут святостью этого принципа. В незыблемой вере в народную любовь к Себе русский Государь должен черпать всю свою силу и все свое спокойствие, и сомневаться в верности народа своему Государю могут только те, кто не знает народа, кто стоит далеко от него или не видит очевидных на каждом шагу проявлений его преданности исконным началам монархии.

Коковцов В. Н.^[91] Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг. Книга 2. М., 1992. С. 283–285, 290.

18-го Марта. Вербное Воскресение. Простились с яхтой в 5 час. и проехали в Ливадию в коляске с Алексеем и Ольгой.[…] После чая пошел с Алексеем к морю и вернулся в темноте, он следовал молодцом!

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

24-го Марта. Суббота. В 11 ½ пошли к последней великопостной службе, кот. окончилась в час дня. После завтрака раскладывал фарфоровые и каменные яйца внизу в своем кабинете. Аликс с детьми и офицерами яхты красили яйца наверху.

Там же.

Май 14/27. Ливадия. «Штандарт». День Св. Духа. […] От 1 до 7 был базар, было очень и очень весело. Утром в 9 ч. Ольга и я поехали на мол, устраивать вещи для базара. Офицеры с яхты также помогали. Потом была в церкви на яхте.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1912 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 21.

18-го Мая. Пятница. Сделал отличную прогулку и покатался в двойке с Алексеем. С ним же принял в 12 ¼ Изъединова со всеми уездными предводит[елями] дворян[ства] Курской губ[ернии], кот. поднесли ему складень.[…]

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

28-го Мая. Понедельник.[…] В 2 часа приехали в Москву. […]

Там же.

29-го Мая. Вторник. В 11 час. начался выход в Успенский собор, как всегда в Москве с особенностями – речи в залах и поднесение икон и хлеб-соли. После молебствия пошли в Чудов мон[астырь] и из Николаевского дворца вернулись к себе, где был фамильный завтрак.[…]

Там же.

30-го Мая. Среда. В 10.40. поехал с Мишей к памятнику дорогого Папа^[92]; обошел войска и приблизился к Храму Спасителя, когда Мама подъехала. Вышли из него крестным ходом к палатке, куда Аликс прибыла с Алексеем. По окончании освящения памятника войска внизу прошли мимо церем. марш. Погода была отличная, жаркая и с ветерком, и вся церемония вышла очень торжественная и красивая. Вернулись домой в 12 ¼.[…]

В 2 часа вышел на двор Спаса на Бору с Алексеем к обеду волостным старшинам. Там же московское дворянство поднесло ему большой образ. Принял с детьми болгарскую и сербскую депутации и поехал с детьми в Марфо-Мариинскую обитель Эллы, кот. она подробно показала мне.

После чая у нее вернулись домой в 5 ¼.

Там же.

31-го Мая. Четверг. При большой жаре начал принимать с 10 час. внизу отдельных лиц и наверху массу депутаций с Алексеем вместе.[…]

Там же.

1-го Июня. Пятница. В 11 час. вышел к Киевскому гренадерскому полку, выстроенному фронтом к окнам наших комнат, и назначил Алексея шефом его вместо Эллы. […]

Там же.

Июнь 1/14. Пятница. Москва. Поезд.[…]Был парад гренад. Киевскому полку. Т[етя] Элла была раньше шефом, а сегодня Папа назначил Алексея. Потом поехали на станцию и уехали в Троицкую Сергиевскую Лавру. Завтракали в поезде. Т. Элла с нами. Там в монаст[ыре] был молебен. Потом у митрополита^[93] пили чай. Вернулись в поезд и поехали в Царское Село.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1912 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 21.

2-го Июня. Суббота.[…] Поезд пришел в Царское Село в 5 ½ утра. […]

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

7-го Июня. Четверг. Принял с Алексеем армянского католикоса Кеворка и выпуск правоведов. Покатался с Алексеем на прудах.

Там же.

Летом 1912 г. Их Величества ездили на два месяца в шхеры. Этим летом приезжала туда Императрица Мария Феодоровна. […] Помню, как вечером, проходя мимо двери Алексея Николаевича, я увидела Императрицу-Мать, сидящую на его кроватке. Она бережно чистила ему яблоко, и они весело болтали.

Танеева А А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4. Париж, 1922. С. 54–55.

В течение девяти дней, проведенных в балтийском порту, погода все время была прекрасная, что очень помогло удаче пребывания Императора Вильгельма. Он оставался три дня, и все прошло вполне удачно и просто.[…]

Мы обедали у него на яхте раз; он дал хорошие подарки детям и Алексею много игр в миниатюре.

30 Июня 1912 г. «Штандарт»

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2332.

20-го Июля. Пятница. Во время завтрака пришел кр[ейсер] «Аврора» с Григоровичем^[94]. В 2 ч. отправился осмотреть «Аврору», кот. 17-го вернулась из дальнего плавания. Нашел все в отличном виде, также и команду. Вернулся с Алексеем в 2 ½ на яхту.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

28-го Июля. Суббота. В 3 ¼ стали на бочку в Кронштадте. Грустно было покидать милый «Штандарт». В 5 ½ пришли в Петергоф на «Александрии» без встречи.

Там же.

Вскоре по окончании лагеря я дежурил у Государя в Петергофе. Как всегда, я завтракал и обедал у Их Величеств в Александрии, в их небольшом, скромно обставленном дворце, на самом берегу Финского залива. Вечером, около восьми часов, я ждал в самой столовой выхода Государя и Государыни; пришел маленький восьмилетний Наследник Алексей Николаевич, одетый в белую матросскую голландку. Он стал шалить и говорить глупости, сел на пол и почему-то снял свой башмак. Помнится, я его за это укорял. Алексей обратился к стоявшему в столовой лакею и, указав на меня, сказал: «Выведи его!» Мне послышалось, что идет Государь, и я сказал Алексею: «Папа идет!» Алексей испугался и стал проворно надевать башмак. Наследник был большой шалун. Государь его подтягивал и строго говорил ему: «Алексей!» Наследник его побаивался и слушался.

Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. СПб: Дюссельдорф, 1993. С. 111.

30-го Июля. Понедельник. Сегодня дорогому Алексею минуло 8 лет, да возрастит его Господь крепким духом и телом. В 9 час. он получил от нас подарки, и затем я отправился в Красное Село на военное поле. В общем параде приняло участие 50 тыс. человек. Приятно было видеть полки по 2500 чел. Запасные вовсе не портили строя и не сбивались с ноги. Пуанкаре^[95], франц[узские] морские офицеры и три командира прусских кавал[ерийских] полков присутствовали на параде. […]

После чая поехали втроем с Алексеем на Ферму, где приняли его крестных отцов из Красного Села и много полковых депутаций. Назначил Алексея шефом 14-го грен[адерского] Грузинского полка.[…]

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

30 Июля.

 

… А чувство, брошенное скрытно

Залогом жизни в нашу грудь,—

Всегда одно и первобытно,

Чем было, тем оно и будь.

 

К. Вяземский.

 

Стоим мы слепо пред судьбою.

Не нам сорвать с нее покров.

 

Тютчев.

Алексей.1912. [Подпись.]

Дума за думой. Памятная книга на каждый день. СПб., 1885.// ОР РГБ. Ф. 492. Оп. 1. Ед. хр. 23. С. 265^[96].

Представилась полусотня маленьких казаков Семиреченского войска, которые сделали поход из своих станиц до г. Верного^[97] и от него до железной дороги около Ташкента —1500 верст, причем ни один не заболел, и ни одна лошадь не захромала.

Вчера они пришли сюда, чтобы Аликс и дети их видели.

Они подарили одну лошадку Алексею. Проделав небольшое учение, они джигитовали совсем как большие. Весь Петергоф собрался, чтобы посмотреть на них.

8-го Августа 1912 г.

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2332.

16-го Августа. Четверг. В 2 ¼ отправились с Ольгой, Татьяной и Алексеем к Красному в расположение Уланского Ее Вел[ичества] полка. Тут произвели закладку новой лагерной церкви взамен сгоревшей от молнии этим летом.[…]

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

В конце августа Государь, Государыня с детьми и все лица Императорской Фамилии ездили в Бородино и Москву на торжества по случаю столетия Отечественной войны.[…]

25 августа прибыли на станцию Бородино Государь и Государыня с детьми.[…] Сразу же после приезда Государя мы все поехали на Бородинское поле сражения, на котором были выстроены войска, то есть представители частей, участвовавших в Бородинском сражении. Их было очень много.

Государь сел на лошадь и стал объезжать войска. Он был в форме Конной гвардии: Конная гвардия отличилась под Бородиным.[…] В тот же день был крестный ход, в котором несли чудотворный образ Смоленской Божьей Матери.[…] Государь со свитой шел за иконой, которую проносили перед войсками. Ее несли солдаты, меняясь по дороге, так как образ был очень тяжелый. Это та самая чудотворная икона, перед которой служили молебен накануне Бородинского сражения в 1812 году в присутствии Кутузова. На Бородинском поле был отслужен молебен, после которого Государю представляли столетних стариков-крестьян, современников Бородинского сражения. […]

26 августа, в самый день Бородинского сражения, состоялся большой парад войскам, прибывшим на торжество. После парада у Государя был семейный завтрак в маленьком доме, который назывался дворцом. […]

После завтрака мы снова сели на лошадей и поехали с Государем объезжать Бородинское поле. Очень многие воинские части поставили памятники своим предкам на тех местах, на которых они сражались в 1812 году. Представители этих частей стояли возле своих памятников.[…]

Французы тоже поставили на Бородинском поле памятник. Государь и мы остановились перед ним и, сойдя с лошадей, расписались в памятной книге.[…]

Объезд Бородинского поля продолжался несколько часов. Он закончился у царского поезда, стоявшего в лесу на насыпи. […] В тот же день вечером мы приехали в Москву.

Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. СПб.: Дюссельдорф. 1993. С. 112–113.

Дорогая моя Мама! Давно хотел я написать Тебе, но времени все не хватало. Сколько впечатлений пережито, и таких светлых, что становится трудно описать их. Конечно, самыми приятными днями было 25 и 26 августа в Бородине. Там все мы прониклись общим чувством благоговения к нашим предкам. Никакие описания сражений не дают той силы впечатления, которая проникает в сердце, когда сам находишься на этой земле, окрашенной кровью 58 тысяч наших героев, убитых и раненых в эти два дня Бородинского сражения. Некоторые старые редуты и батареи восстановлены совершенно точно саперами, Шевардино и Семеновские флеши. Присутствие на панихиде и торжественном молебствии знаменитой иконы Божией Матери Одигитрии, той самой, что была в сражении, и обнесение ее вдоль фронта войск – это такие минуты, которые редко переживаются в наши дни! В довершение всего удалось привезти несколько стариков, помнящих пришествие французов, но самое главное – между ними находился один участник сражения, бывший фельдфебель Войтинюк 122 лет.

Подумать только, говорить с человеком, который все помнит и рассказывает всякие подробности боя, показывает место, где был тогда ранен и т. д. Я им сказал стоять рядом с нами у палатки во время молебна и следовать за нами. Они все становились на колени сами и с помощью палок и сами вставали!

Французская депутация, прибывшая на торжества, тоже чрезвычайно заинтересовалась ветеранами и расспрашивала главного старика через одного из наших.

Парад в Бородине был очень оригинален потому, что на нем были представлены все части нашей армии и Гвардейский экипаж – участники боя – по роте или взводу с полка и батареи. Многие полки уже поставили, а другие ставят памятники своим предкам приблизительно на тех местах, на которых сражались и оказали отличие их собственные части.

Днем 26-го я объезжал все полки верхом и видел эти памятники – все это еще лучше восполняет сильное впечатление всего виденного и всего слышанного. Все мы покинули с грустью Бородино рано 27 августа и переехали в Москву, чтобы выполнить конец программы торжества. Все прошло также хорошо и в полном порядке, но было утомительно и менее интересно. Я уверен, что Тебе уже писали о пребывании в Москве, и поэтому ограничусь вкратце тем, что я там делал. 27-го, в день приезда, был обычный выход в Успенский собор; а в 4 часа дня нас принимало дворянство в доме Благородного собрания, где Самарин от имени всего русского дворянства поднес красивый старинного образца стяг (вроде хоругви).

28-го был большой парад на Ходынском поле, в котором приняло участие четыре армейских корпуса – 75000 человек. Тут случился невероятный случай – во время объезда из строя вышел солдат Софийского полка с прошением ко мне. Разные генералы ловили его, но он пробрался ко мне и остановился только, когда я крикнул на него. Я очень рассердился, и всему московскому военному начальству досталось от меня сильно.

Днем мы посетили городскую думу, а вечером дали обед всем военным. 29-го в храме Спасителя была отслужена архиерейская обедня и затем панихида по Императору Александру Павловичу и всем сподвижникам его.

На площади в Кремле был смотр всем воспитанникам московских средних и низших учебных заведений, а кругом стояло около 25000 мальчиков и девочек сельских школ.

Затем я посетил с детьми интересную выставку 1812 года в Историческом музее, где Софа Щербатова любезно предложила нам чаю. Отсюда поехали смотреть красивую и удачную панораму Рубо – Бородинское сражение.

30 августа, последний день в Москве. Пошли в Успенский собор к концу обедни и вышли за большим крестным ходом на Красную площадь, где был прочитан манифест и отслужен торжественный молебен. Толпа на площади была громадная, целое море голов – тишина и спокойствие полные.

Днем с детьми посетили дом губернского земства, где была устроена весьма интересная выставка кустарных изделий. Добрые люди поднесли столько вещей, что их привезли в Кремль на двух автомобилях. Вечером был обед всем должностным лицам Москвы и потомкам участников Отечественной войны, после чего мы уехали около 12 часов ночи.

На следующий день, 31 августа, приехали в Смоленск, где провели 4 приятных часа. Город хорошо расположен и имеет красивые гористые окрестности. Мы объехали все главные улицы, посетили древний Успенский собор, новый бульвар вдоль старых городских стен, исторический музей, устроенный княгинею Тенишевой, и дворянское собрание.

1 сентября мы поехали в Беловеж; в тот же вечер мне пришлось уехать на маневры недалеко от Варшавы. Я как раз приехал на последний день общего маневра и 3 сентября, на следующий день, сделал парад войскам, которых собралось 62000. Своим видом и великолепным состоянием варшавские войска привели меня в восторг. В тот же день я был к обеду дома.[…]

1 °Cентября 1912 г. Беловеж

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2332.

2-го Сентября 1912 г. Утром Наследник Цесаревич играли с ружьями и барабаном. В 11 ч. утром к обедне с Ее Императорским Величеством. В 12 ¼ возвратился. В 2 ч. дня ездили на моторах в лес беловежский и видели 20 ш[тук] зубров и 1-го дикого кабана, и мотор застрял в болоте, возврат[ились в] 4 ½ дня.[…]

Дневник А. Е. Деревенько. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 327.

Сентябрь 4/17. Вторник. Днем катались с Мама и Алексеем по лесу и собирали грибы.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1912 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 21.

7-го Сентября. Пятница. […] Бедный Алексей целый день промучился с ногой.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

8-го Сентября. Рождество Пресвятой Богородицы. […] У Алексея нога продолжала болеть; он пролежал целый день в нашей кровати.

Там же.

Сентябрь 12/25. Среда. Сидела у Мама в комнате и читала Алексею до обеда. У него уже несколько дней болит нога.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1912 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 21.

15-го Сентября 1912 г. Наследник Цесаревич утром играли в солдаты, темпер[атура] 37.2, вечером тем[пература] 37,3. […]

Дневник А. Е. Деревенько. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 327.

17-го Сентября. Понедельник. В 10 ½ прибыли на ст. Олень. Нас встретили: Скалон, два губернатора и две крестьянские депутации. В моторе приехали в Спалу^[98] чудным утром. Приятно было войти в уютный дом и в заново отделанные комнаты. Теперь с детьми мы занимаем весь верхний этаж.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

17-го Сентября 1912 г. Наследник Цесаревич утром встал в поезде… Температ. ут. 36.5. Приехали в 10 ч. 30 м. утр. на ст. Олень. Прибыли во Дворец в 11 ч. дня и писали азбуку. Днем гуляли на лошадке маленькой с 2-х до 4 ¼ веч. В 6 ч. урок русский с Петровым 30 м. […]

Дневник А. Е. Деревенько. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 327.

18-го Сентября 1912 г. Наследник Цесаревич утром гулял в экипаже маленьком с 10 ч. ут. до 12 ч. дн. Днем с 2 ч. катался в экипаже. Были у гриба^[99]. Вернулся в 4 ½ дня. Температ. утром 36,5. Вечером 36,2. […]

Там же.

21 Сентября 1912 г. Утром шел дождик. Гулять не ходили. Дома играли. Урок, Зак[он] Божий. […] В 6 ч. урок русский.

Там же.

22-го Сентября 1912. Утром кататься с 10 ч. до 12 – завтр[ак] у Ее Величества. После 2-х кататься к Грибу. Картошку пекли. Вернулся в 4 ч. ¼. Урок был в 6 ч.

Там же.

24-го Сентября 1912. Утром сидели дома, завтрак у Ее В[еличества], в 3 ч. ездил кататься на 35 м. с Ее Величеством, в 6 ч. Урок русский и с 10 до 11 Зак. Божий. […]

Там же.

Августейший имянинник, Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич и Великий Князь Алексей Николаевич со всею Августейшею Семьею проводит нынешнюю осень в имении Его Величества – Спале, Петроковской губернии. С октября пошел уже второй год, как Его Высочество приступил к правильным учебным занятиям, под руководством Августейшей Матери, Государыни Императрицы Александы Феодоровны. Ее Величество все свои досуги посвящает делу духовно-нравственного воспитания своего Августейшего Сына. Ближайшими исполнителями предначертанного Императрицей собственно в деле обучения избраны Ее Величеством три лица из числа преподавателей Августейших Дочерей Их Величеств: законоучитель – настоятель церкви при Крестовоздвиженской общине сестер милосердия, протоиерей о. Александр Васильев, преподаватель отечественного языка – бывший преподаватель Паж[еского] [корпуса] и тайный сов[етник] П. В. Петров и пре подаватель французского языка – П. А. Жильяр, бывший гувернер Его Императорского Высочества, Герцога Сергея Георгиевича Лейхтенбергского. Английский язык под личным руководством Государыни Императрицы.

Избранные Ее Величеством законоучитель и наставники сопровождают своего Августейшего ученика во всех почти путешествиях, совершаемых Августейшею Семьею весною и осенью, и только летние месяцы – июнь и июль – Наследник Цесаревич пользуется каникулярным отдыхом.

Начиная с ноября месяца учебные занятия обыкновенно ведутся в Царском Селе, весною – частью в Петергофе, частью в Крыму – в Ливадии. Осень 1911 года была проведена также в Крыму.

Где бы ни проводил время Его Высочество, везде по указаниям Ее Величества имеются оборудованные классные помещения и необходимые классные пособия.

Занятия Наследника ведутся по особо составленному расписанию^[100], которое утверждается Императрицею. По такому же расписанию распределяется и весь день Августейшего ученика, причем большое внимание уделяется и физическим упражнениям, преимущественно на свежем воздухе. За делами физического воспитания изволит следить и Августейший родитель – Государь Император^[101].

Его Высочество, проявляя живой интерес к занятиям, относится к ним с живым вниманием, постоянно задает вопросы, очень быстро соображает и особенно любит, когда Ему читают вслух или рассказывают^[102]. Обладая прекрасною памятью, Наследник Цесаревич быстро заучивает наизусть стихи и, что встречается не особенно часто, запоминает их на в[есьма] продолжительное время.

Игры и забавы

Будучи от природы очень живым и подвижным, Его Высочество с увлечением занимается упражнениями по сокольской системе и основательно изучил военно-подготовительные упражнения в пределах, положенных при обучении «потешных». Все ружейные приемы, упражнения с ружьем, рассыпной строй, основы службы разведывательной уже усвоены и производятся отчетливо и лихо. Для учебных занятий у Его Императорского Высочества нет сверстников. Для военно-подготовительных – имеются «потешные» из числа сыновей нижних чинов. Во время пребывания в Крыму Наследник Цесаревич три раза в неделю, а иногда и чаще, отправлялся в Массандру, где на особо устроенной площадке происходят гимнастические и военно-подготовительные упражнения взвода «потешных», в котором Его Высочество по ранжиру занимает 1-е место во втором полувзводе^[103].

Играм и забавам Его Высочество выделяет свободное время. Летом катание на шлюпке, купание и гребля сменяются более или менее дальними прогулками, собиранием ягод и грибов, зимою катанье с гор, игра в снежки, лепка снеговых баб, устройство украшений из снега – обычные забавы Его Высочества. В неблагоприятную погоду игры проводятся во дворце: Его Императорское Высочество играет «в солдаты» [нрзб.], постройки из кубиков и плашек и др. Бессменными участниками всех игр и забав Наследника Цесаревича бывают состоящие при Нем няня – Мария Ив. Вишнякова и дядька А. Е. Деревенько (Еремеич). Правильная смена учебных занятий и физических упражнений благотворно действуют на царственного] отрока, который развивается и крепнет на утешение и радость своим Августейшим родителям, заботливо охраняющим золотое детство своего единственного сына.

Представить Ее Величеству 26 Сентября 1912 г. Спала.

Отчет П. В. Петрова о ходе занятий и воспитании Наследника Цесаревича. // ГАРФ. Ф. 611. Oп. 1. Ед. хр. 6.

29-го Сентября 1912 г. Утром Наследник Цес[аревич] ездил кататься в 9 ½ утр[а] на шоссейной дороге до 11 ½ ч. С 11 ч. 30 м. Закон Божий до 12.30. С 2-х ч. дня кататься в маленьк[ом] экипаже к Грибу. Картошку печь, присутствовал Мусью Жильяр. Крепость копали в 4 ч. Вверху коз диких видели. Князь Туманов участвовал.

Дневник А. Е. Деревенько. // ГАРФ. Ф. 640. Oп. 1. Ед. хр. 327.

Октябрь 2/15. Воскресенье. У Алексея все время с Беловежа болит нога, а сегодня в особенности худо, плачет все время, так жалко маленького ангела.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1912 г. // ГАРФ. Ф.651. Оп. 1. Ед. хр. 21.

Октябрь 4/17. Четверг. Утром был урок. После был молебен перед Свитским домом, т. к. праздник Конвоя. У Алексея нога все еще болит, но он сегодня такой же.

Дай Бог, чтобы скорее было лучше.

Там же.

В начале сентября 1912 года Царская Семья отправилась в Беловежскую Пущу, где она пробыла две недели, потом в Спалу, в Польшу, для более продолжительного пребывания. Туда я приехал в конце сентября.[…] Немного спустя после моего приезда Императрица изъявила мне желание, чтобы я начал занятия с Алексеем Николаевичем. Я дал ему первый урок 2 октября в присутствии его матери. Ребенок, которому было в то время восемь с половиной лет, не знал ни слова по-французски, и я наткнулся вначале на серьезные трудности.

Моя преподавательская деятельность вскоре прервалась, потому что Алексей Николаевич, который с самого начала показался мне недомогающим, должен был лечь в постель. Когда мы приехали с моим коллегой, мы оба были поражены бледностью ребенка, а также тем, что его носили, как будто он не способен был ходить.[…]

Несколько дней спустя стали шепотом говорить, что его состояние внушает живейшее беспокойство и что из Петербурга вызваны профессора Раухфус и Федоров. Жизнь, однако, продолжалась по-прежнему; одна охота следовала за другой, и приглашенных было больше, чем когда-либо. […] Однажды вечером, после обеда, Великие Княжны Мария и Анастасия Николаевны разыграли в столовой, в присутствии Их Величеств, свиты и нескольких приглашенных, две небольшие сцены из пьесы Мольера «Мещанин во дворянстве». Исполняя обязанности суфлера, я спрятался за ширмы, заменявшие кулисы. Немного наклонившись, я мог наблюдать в первом ряду зрителей Императрицу оживленною и улыбающеюся в разговоре с своими соседями.

Когда представление кончилось, я вышел внутренней дверью в коридор перед комнатой Алексея Николаевича. До моего слуха ясно доносились его стоны. Внезапно я увидел перед собою Императрицу, которая приближалась бегом, придерживая в спешке обеими руками длинное платье, которое ей мешало. Я прижался к стене, она прошла рядом со мной, не заметив меня. Лицо ее было взволновано и отражало острое беспокойство. Я вернулся в залу; там царило оживление, лакеи в ливреях обносили блюда с прохладительными угощениями; все смеялись, шутили, вечер был в разгаре. Через несколько минут Императрица вернулась; она снова надела свою маску и старалась улыбаться тем, кто толпился перед нею.[…]

17 октября [по нов. ст.] прибыл наконец из Петербурга профессор Федоров… На следующий день были именины Алексея Николаевича. Этот день отмечен был только богослужением.[…]

П. Жильяр. Император Николай II и его семья. Вена, 1921.

5-го Октября. Пятница. Невеселые именины провели мы сегодня, бедный Алексей уже несколько дней страдает вторично от внутреннего кровоизлияния. Первый раз это случилось в Беловеже. Проф. Федоров вчера приехал. Слава Богу, сегодня он нашел известное улучшение. Была обедня и завтрак с домашними.[…] За обедом играли Гродненцы – балалаечники. Вечером поиграли в домино.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

6-го Октября. Суббота. Ходил ко всенощной. […] С Алексеем перемен нет – только сон стал спокойнее.[…]

Там же.

7-го Октября. Воскресение. Состояние Алексея без перемен, но в общем он был спокойнее и спал много днем.[…]

Там же.

8-го Октября. Понедельник. После чая часто заходил к Алексею, кот. провел день спокойно; только к вечеру жар дошел до 39,4°. Он много бредил и долго не мог заснуть.

Там же.

19 октября [по нов. ст.] жар еще усилился: 38,7° утром, 39° вечером. Императрица вызвала профессора Федорова среди обеда. В воскресенье, 20 октября, положение еще ухудшилось.[…] Наконец, на следующий день, когда температура дошла до 39,6° и сердце стало очень слабо, граф Фредерикс испросил разрешения Государя публиковать бюллетени о здоровье: первый бюллетень был в тот же вечер послан в Петербург.[…]

П. Жильяр. Император Николай II и его семья. Вена, 1921.

Бюллетень

2-го Октября у Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича после случайного ушиба в левой подвздошной области появилось кровоизлияние, вследствие которого стала подниматься температура, достигшая 6-го числа следующих цифр: утром – 38,8, днем – 38,9, вечером – 39,0; вчера 7-го она была утром – 38,4, днем – 38,8, вечером – 38,8; сегодня 8-го утром – 38,4, днем – 38,5, вечером – 39,4, Пульс все время был хорошего наполнения и колебался соответственно температуре между 130 и 140; сегодня вечером пульс 144 удовлетворительного наполнения. Дыхание нормально.

Подписали: почетный лейб-хирург профессор Федоров, лейб-медик Его Величества Е. Боткин, почетный лейб-медик С. Острогорский. 8-го Октября 1912 года. Спала.

ГАРФ. Ф. 611. Оп. 1. Ед. хр. 92.

В «Вечерн[ем] Времени» появился бюллетень о заболевании Цесаревича. Он единственный сын у Государя. Сохрани его Бог!

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 64.

Первое время Алексей Николаевич был на ногах, хотя жаловался на боли то в животе, то в спине. Он очень изменился, но доктор не мог точно определить, где произошло кровоизлияние. Как-то раз Государыня взяла его с собой кататься, я тоже была с ними. Во время прогулки Алексей Николаевич все время жаловался на внутреннюю боль, каждый толчок его мучил, лицо вытягивалось и бледнело. Государыня, испуганная, велела повернуть домой. Когда мы подъехали к дворцу, его уже вынесли почти без чувств. Последующие три недели он находился между жизнью и смертью, день и ночь кричал от боли, окружающим было тяжело слышать его постоянные стоны, так что иногда, проходя его комнату, мы затыкали уши. Государыня все это время не раздевалась и не ложилась и почти не отдыхала, часами просиживая у кровати своего маленького больного сына, который лежал на бочку с поднятой ножкой – без сознания. Ногу эту Алексей Николаевич потом долго не мог выпрямить. Крошечное восковое лицо с заостренным носиком было похоже на покойника, взгляд огромных глаз был бессмысленный и грустный. Как-то раз, войдя в комнату сына и услышав его отчаянные стоны, Государь выбежал из комнаты и, запершись у себя в кабинете, расплакался. Как-то раз Алексей Николаевич сказал своим родителям: «Когда я умру, поставьте мне в парке маленький каменный памятник».

На консультации они [врачи] объявили состояние здоровья Наследника безнадежным. Министр Двора уговорил Их Величества выпускать в газетах бюллетени о состоянии здоровья Наследника. Доктора очень опасались, что вследствие кровоизлияния начнет образовываться внутренний нарыв. Раз, сидя за завтраком, Государь получил записку от Государыни. Побледнев, Он знаком показал врачам встать из-за стола: Императрица писала, что страдания маленького Алексея Николаевича настолько сильны, что можно ожидать самого худшего.

Как-то вечером после обеда, когда мы поднялись наверх в гостиную Государыни, неожиданно в дверях появилась принцесса Ирина Прусская, приехавшая помочь и утешить сестру. Бледная и взволнованная, она попросила нас разойтись, так как состояние Алексея Николаевича было безнадежно. Я вернулась обратно во дворец в 11 ч. вечера; вошли Их Величества в полном отчаянии. Государыня повторяла, что Ей не верится, чтобы Господь их оставил. Они приказали мне послать телеграмму Распутину. Он ответил: «Болезнь не опасна, как это кажется. Пусть доктора Его не мучают». […]

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни.

Посвящается возлюбленной Государыне Александре Фео-доровне //Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4. Париж, 1922. С. 57–60.

Сегодня особено часто вспоминаю Вас и ясно представляю, что должны Вы были почувствовать, увидав в газетах мое имя под бюллетенем о состоянии здоровья нашего ненаглядного Алексея Николаевича… Я не в силах передать Вам, что я переживаю… Я ничего не в состоянии делать, кроме как ходить около Него… Ни о чем не в состоянии думать, кроме как о Нем, о его Родителях… Молитесь, мои детки… молитесь ежедневно, горячо за нашего драгоценного Наследника…

9. Х.1912. Спала

Письмо Е. С. Боткина своим детям. //Мельник Т. (рожденная Боткина). Воспоминания о Царской Семье. М., 1993. С. 109–110.

9-го Октября. Вторник. Оставался в комнате Алексея до 2 ч., когда он начал успокаиваться и засыпать – день провел в общем хорошо и часто спал, темп. опять 39,5. Утром недолго погулял с дочерьми.[…] Сидел у Алексея попеременно с Аликс.[…]

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

10-го Октября. Среда. Сегодня, слава Богу, наступило улучшение состояния здоровья дорогого Алексея, темп. опустилась до 38.2. После обедни, отслуженной законоучителем детей о. Васильевым, он принес Св. Дары к Алексею и причастил его. Такое было утешение для нас. После этого Алексей провел день совсем спокойно и бодро. Все воспряли духом. […] После чая отвечал на много сочувственных телеграмм.

Там же.

В Спале не было церкви, службы проходили в саду, в большой палатке, где ставили походный алтарь. Служил вновь избранный духовник Их Величеств отец Александр Васильев. После слов: «Со страхом Божиим и верою приступите» он пошел со Святыми Дарами во дворец к Наследнику; за ним последовали Их Величества и кто хотел из свиты. Служба о. Александра очень нравилась Их Величествам. К сожалению, во время революции о. Александр боялся служить во дворце, когда его вызывали Их Величества. Несчастный все же был расстрелян большевиками.

Выздоровление Алексея Николаевича шло очень медленно. Няня Его, Мария Вишнякова, сильно переутомилась. Сама Государыня так устала, что еле двигалась. Часто за выздоравливавшим мальчиком ухаживали Его сестры, им помогал г. Жильяр, который часами читал Ему и Его забавлял.

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Кн. 4. Париж, 1922. С. 57–60.

Утром 22 октября [по нов. ст.] температура у ребенка была 39,1°. Однако к полудню боли понемногу утихли, и доктора могли приступить к более полному обследованию больного, который до тех пор не позволял этого, вследствие невыносимых страданий, которые он претерпевал.

В три часа дня был отслужен молебен в лесу; на нем присутствовало множество соседних крестьян. С кануна этого дня стали служить по два раза в день молебны об исцелении Великого Князя Наследника. Так как в Спале не было храма, то с начала нашего пребывания в парке поставили палатку – походную церковь. Там теперь и утром и вечером служил священник.

Прошло еще несколько дней, в течение которых острая тревога сжимала все сердца. Наконец, наступил кризис и ребенок начал выздоравливать, но это выздоровление было медленное и, несмотря на все, чувствовалось, что беспокойство еще продолжается. Так как состояние больного требовало постоянного и очень опытного наблюдения, профессор Федоров выписал из Петербурга одного из своих молодых ассистентов, хирурга Владимира Деревенько (он носил ту же фамилию, что и боцман Деревенько)^[104], который с этого времени остался состоять при ребенке.[…]

П. Жильяр. Император Николай II и его семья. Вена, 1921.

12-го Октября. Пятница. Благодарение Богу, дорогому Алексею стало гораздо лучше, темп[ература] днем спустилась до 37,9 – его перенесли на диван, на кот. он отлично поспал. […] Отвечал на телеграммы и сидел с Алексеем.[…]

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

13–15 Октября. Павловск. Известия о Наследнике получше, – но все еще не совсем хороши и вызывают тревогу. Не выживи он, сан Наследника переходит к Мише и, если он не вступит в соответствующий брак, – Кириллу.[…]

Дневник Великого Князя Константина Константиновича. // ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 64.

Октябрь.[…]14. После обедни был молебен о здравии Государя Наследника Цесаревича Алексия Николаевича. Его Высочество опасно болен.

Летопись Скита Оптиной Пустыни. 1912 г. // ОР РГБ. Ф.

214. Оп. 1. Ед. хр. 396.

Ему лучше, нашему бесценному больному. Бог услышал горячие молитвы, столькими к Нему возносимые, и Наследнику положительно стало получше, слава Тебе, Господи. Но что это были за дни… Как годы легли они на душу… И сейчас она еще не может вполне расправить ся, – как долго бедному Наследнику еще нужно будет поправляться и столько еще случайностей может быть на пути.[…]

Спала. 14.Х. 1912.

Письмо Е. С. Боткина своим детям. В кн. Мельник Т. (рожденная Боткина). Воспоминания о Царской Семье. VI., 1993. С. 109–110.

19-го Октября. Пятница. Алексей много спал днем и был в веселом настроении. В 6 ½ был у всенощной.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

Нашему драгоценному больному, слава Богу, значительно лучше… Но писать я все-таки еще не успеваю: целый день около Него. По ночам тоже еще дежурим.[…]

Спала. 19.Х.1912.

Письмо Е. С. Боткина своим детям. В кн. Мельник Т. (рожденная Боткина). Воспоминания о Царской Семье. М., 1993. С. 109–110.

20-го Октября. Суббота. Вечером исповедались у нашего прекрасного законоучителя детей о. Александра Васильева.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

21-го Октября. Воскресение. В 9 час. пошли к обедне и причастились Св. Таин с многими из свиты, казаков и солдат. После службы батюшка принес Св. Дары к Алексею и приобщил его. Такая отрада для нас.

Там же.

Сообщение Министра Императорского Двора

Острый и тяжелый период болезни Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича миновал, и ныне является возможность дать общую картину заболевания Его Императорского Высочества по нижеследующим данным пользующих Августейшего больного врачей.

За время этого периода болезни со всех концов России продолжали и продолжают ныне поступать на Высочайшее Имя Их Величеств обращения, в которых различные слои общества в самых сердечных выражениях сообщают о молитвах, вознесенных ими о выздоровлении Наследника Цесаревича.

Это всеобщее проявление верноподданнических чувств любви и преданности глубоко тронуло Их Величества.

Государю Императору и Государыне Императрице Александре Феодоровне благоугодно было соизволить выразить от имени Их Величеств сердечную их благодарность всем, выказавшим душевное свое участие по случаю болезни Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича.

Министр Императорское Двора генерал-адъютант барон Фредерикс, 21-го Октября 1912 года. Спала.

В первых числах истекшего сентября месяца, на первых днях пребывания в Беловеже, Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич, прыгая в лодку, сделал очень широкий шаг.

Первое время после этого не наблюдалось никаких ни болезненных явлений, ни сколько-нибудь болезненных изменений в общем состоянии Его Высочества.

Этому случаю, однако, пришлось со всею вероятностию приписать появившуюся у Наследника Цесаревича, в ночь на 7-е Сентября, в левой подвздошной впадине боль и опухоль, которая и была тотчас же определена как забрюшинное кровеизлияние.

При необходимом покое и соответствующем лечении крове излияние это стало через три недели настолько незначительным, что почти вовсе не прощупывалось, и больной уже начал делать попытки становиться на ноги.

28-го сентября, желая сделать несколько самостоятельных шагов, Наследник Цесаревич, несмотря на самый бдительный надзор, вследствие неловкого движения, упал, чем, нужно думать, и объясняется новое кровеизлияние в ту же область, проявившееся в ночь на 2-е октября. На этот раз оно заняло гораздо большее пространство, а именно: всю левую подвздошную область и всю поясничную той же стороны, причем внутренняя граница его заходила несколько за среднюю линию живота.

Подобные забрюшинные кровеизлияния в виде последствия даже не очень сильной травмы встречаются, как видно из специальной литературы, чрезвычайно редко и представляют собою совершенно определенную, крайне тяжелую, клиническую форму (haematoma retroperitoneale). Частью под влиянием всасывания излившейся крови, частью вследствие развивающегося вокруг нее реактивного воспалительного процесса, такие гематомы, т. е. кровяные опухоли могут сопровождаться очень возвышенной температурой, каковая и наблюдалась у Его Высочества.

Естественным последствием таких обширных кровеизлияний является значительное малокровие, требующее иногда не малого времени для полного его излечения, а также может быть весьма длительное затруднение в свободном пользовании той ногой, со стороны которой была гематома, как вследствие бывшего пропитывания кровью сгибающей бедро мышцы (musculus ileopsoas) и окружающей клетчатки, так и от продолжительного давления опухоли на соответствующий нерв.

Подписали: лейб-педиатр Раухфус, почетный лейб-хирург профессор Федоров, лейб-медик Его Величества Ев. Боткин, почетный медик С.Острогорский. Октября 20-го дня 1912 года. Спала.

Сообщение Министра Императорского Двора о состоянии здоровья Наследника Цесаревича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 2145.

Милая дорогая Мама, пишу Тебе с сердцем, преисполненным благодарностью Господу Богу за милость Его к нам всем, дарованную началом выздоровления бедного дорогого Алексея! После моего последнего письма из Беловежа у него там несколько дней болела нога, как мы потом узнали, вследствие сильного и неловкого движения, сделанного им при вскакивании в шлюпку. Боткин тогда обнаружил у него кровоподтек и небольшую опухоль под животом у самого начала левой ноги. Так как опухоль в неделю рассосалась и Алексей себя чувствовал хорошо по приезде сюда – я тебе ничего не написал об этом. 2-го октября он начал жаловаться на сильную боль в том же месте и температура у него начала подыматься с каждым днем больше. Боткин объявил, что у него случилось серьезное кровоизлияние с левой стороны и что для Алексея нужен полный покой. Выписали сейчас же прекрасного хирурга Федорова, кот. мы давно уже знаем и который специально изучал такого рода случаи, и затем доброго Раухфуса. […] Кроме них раньше еще приехал наш детский доктор Острогорский. Должен сказать, что видеть сразу столько врачей всегда невесело, но все они показали себя такими хорошими, добрыми и трогательными по отношению к Алексею, что я буду всегда с благодарностью вспоминать о них.

Дни от 6-го до 10-го окт. были самые тяжелые. Несчастный маленький страдал ужасно, боли охватывали его спазмами и повторялись почти каждые четверть часа. От высокой темп[ературы] он бредил и днем, и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль.

Спать он почти не мог; плакать тоже, только стонал и говорил: «Господи, помилуй». Я с трудом оставался в комнате, но должен был сменить Аликс при нем, потому что она, понятно, уставала, проводя целые дни у его кровати. Она лучше меня выдерживала это испытание, пока Алексею было плохо, но зато теперь, когда, Слава Богу, опасность миновала, она чувствует последствия пережитого и на бедном сердце ее это сказалось.

Все-таки она бережет себя больше и проводит целые дни на кушетке в комнате Алексея.

10-го окт. мы решились причастить его утром, и сейчас же ему сделалось лучше, темп[ература] спала с 39,5 до 38,2, боли почти прошли, и он заснул первым спокойным сном.

Присутствие Irene^[105] было благотворно для нас обоих: она такая сердечная, рассудительная и ровная во всех обстоятельствах.

Все наши люди, казаки, солдаты и др. были такие трогательные; с первых же дней болезни Алексея они попросили священника Александра Васильева Крестовоздвиж[енской] общины, законоучителя наших детей, отслужить молебен о его здравии на открытом воздухе. Они просили его служить каждый день, пока Алексею не стало лучше.[…]

Приходила масса поляков-крестьян, и все плакали в то время, что он говорил им проповедь!

Сколько мы получили телеграмм, писем, образков с пожеланиями скорого выздоровления маленькому. А мне по-прежнему два раза в неделю привозили бумаги, да хотелось посидеть у его кроватки – вот все мое время и уходило, и писать Тебе, дорогая Мама, совершенно не мог.[…]

От всего любящего Тебя сердца благодарю Тебя за Твои милые телеграммы и письмо; каждое слово Твоего участия проникало глубоко в мою душу. Должен предупредить Тебя со слов докторов, что выздоровление Алексея будет медленное, он все еще ощущает боль в левом колене, кот. до сих пор не может разогнуть и лежит с подушками под этой ногой. Но это их не беспокоит, главное, чтобы внутреннее рассасывание продолжалось, а для этого нужен покой. Цвет лица у Него теперь хороший, а раньше был совсем как воск, и руки и нога также. Похудел он страшно, но зато и начали его питать доктора. […]

Спала, 21 Октября.

Сейчас все мы, многие из свиты, казаки и люди сподобились причаститься Св. Таин Христовых в походной церкви. После этого батюшка принес Св. Дары к Алексею и приобщил его. Сделалось такое душевное спокойствие! Слава Богу.

Вчера снег шел весь день, но за ночь почти стаял. В церкви стоять довольно холодно – все же это пустяки, когда сердце ликует и душа радуется! […] Алексей очень целует «милую Бабушку».

20–21 Октября 1912 г. Спала.

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2332.

Нашему драгоценному Наследнику, правда, и несомненно значительно лучше, но Он еще требует большого ухода, и я целый день около Него, за очень малыми исключениями (трапезы и т. п.), и каждую ночь дежурил – ту или другую половину. Теперь мне будут давать через две ночи в третью отдых. Сегодня дежурил первую половину, иззяб, как всегда, и совершенно не в силах был писать, а, благо, наш золотой больной спал, сам уселся в кресло и вздремнул…

Спала. 22.Х. 1912.

Письмо Е. С. Боткина своим детям. В кн. Мельник Т. (рожденная Боткина). Воспоминания о Царской Семье. М., 1993. С. 109–110.

22-го Октября. Понедельник. Был у обедни с детьми.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

30-го Октября. Вторник. Сидел с Алексеем, ел с ним пробу из Конвоя и читал ему вслух.

Там же.

Распутин появился при дворе вскоре после тяжкого заболевания гемофилией Наследника, во время пребывания Царской Семьи в Спале.[…]

Наследник был при смерти. Выздоровление казалось невозможным. Вся царская семья собиралась вместе и молилась о здравии болящего. Умилительно служил священник о. Александр.[…]

Императрице, которая была в большом горе, посоветовали просить помолиться некоего Распутина. Императрица послала ему телеграмму.[…] Действительно, день спустя здоровье Наследника стало улучшаться. Вскоре после этого Распутин получил доступ к Императрице. Это произошло в Царском Селе. О Распутине Государыне доложила Map. Иван. Вишнякова, служившая во дворце няней. При ее посредстве Распутин и был допущен во дворец. Посещения его не были такими частыми, как об этом говорят: так, за 3 месяца моего бессменного дежурства при Императрице, я видел у нее Распутина только дважды, причем посещение его продолжалось не более десяти минут.

Волков А. А.^[106] Около царской семьи. Париж, 1928. С. 45.

С первого же раза, когда Распутин появился у постели больного Наследника, облегчение последовало немедленно. Всем приближенным Царской Семьи хорошо известен случай в Спале, когда доктора не находили способа помочь сильно страдавшему и стонавшему от болей Алексею Николаевичу. Как только, по совету Вырубовой, была послана телеграмма Распутину и был получен на нее ответ, боли стали утихать, температура стала падать, и в скором времени Наследник поправился.

Воейков В. Н. С Царем и без Царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта Государя Императора Николая II. М. 1994.

2-го Ноября. Пятница. Алексея перенесли к Аликс, где он провел несколько часов, чему он был очень рад.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

4-го Ноября. Воскресение. Был у обедни. В 1 ½ Аликс отвезла Алексея с д-м Федоровым в моторе на станцию. Покинул Спалу через ¼ часа с дочками. По всей дороге стояли знакомые части, пришедшие из окрестных деревень. Алексей был очень доволен попасть в поезд и распевал песни. Поехали на Ивангород, Седлец.[…]

Там же.

Наконец, врачи решили перевезти Цесаревича в Царское Село[…], по желанию Их Величеств я поехала с ними. Дивный царский поезд, в котором теперь катаются Троцкий и Ленин, скорее был похож на уютный дом, чем на поезд. Помещение Государя, обшитое светлым ситцем, с кушетками, креслами, письменным столом, книгами и фотографиями на рамках, отделялось от кабинета Государя ванной. В кабинете Государя, обитом зеленой кожей, помещался большой письменный стол. Их Величества вешали иконы над диванами, где спали, что придавало чувство уютности. Вагон Алексея Николаевича был также обставлен всевозможными удобствами, фрейлины и я помещались в этом вагоне.[…] Только что отъехали от Спалы, Их Величества, посетив Алексея Николаевича, постучались ко мне и просидели целый час со мной.[…] Государыне обед подавали в ее помещении или у Алексея Николаевича. Он лежал слабенький, но веселый, играя и болтая с окружающими.

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается Возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Париж, 1922. Кн. 4. С. 60.

5-го Ноября. Понедельник. Все спали хорошо, кроме Аликс. Сидел у Алексея. Приехали в Царское Село в 7.10. Несмотря на оттепель, поехал домой в санях с дочками, Аликс с Алексеем в моторе за нами. В угловой гостиной был отслужен молебен.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

Состояние здоровья Алексея Николаевича требовало постоянного и очень специального медицинского ухода. Болезнь в Спале вызвала временное омертвение нервов левой ноги, которая отчасти утратила свою чувствительность и оставалась согнутой – ребенок не мог ее вытянуть. Потребовалось лечение массажем и применение ортопедического аппарата, который постепенно вернул ногу в нормальное состояние. […] Такое положение продолжалось до летних вакаций 1913 года.

П. Жильяр. Император Николай II и его семья. Вена, 1921.

Ваше Императорское Величество. Всемилостивейший обожаемый Государь!

Прежде всего прости мне те, должно быть, совсем безумные строки, которые я написала Тебе, посылая Святой Крест с мощами. Известие о болезни Государя Наследника точно обухом по голове хлопнуло меня… да и каждого русского… Если бы Ты мог видеть, как молилась вся Россия… Ты бы понял, что Господь послал Тебе и Государыне тяжкое испытание для того, чтобы всколыхнулось сердце народное, чтобы почувствовала Россия, как дорог ей Твой Сын и Твое горе как близко…

И я, старуха, как прочла первые бюллетени в «Новом Времени», стала на молитву и слышу… ясно слышу голос: «пошли свой крест Болящему»… Государь родной, дороже этого креста нет у меня ничего. Спас он мужа от смерти во время турецкой войны, с тех пор как я носила его на груди, легче житься мне стало. Верила я, что счастье мое от Креста того зависит. Но, видит Бог, ни секунды не колебалась. Мы все твердим: «готовы жизнь отдать за Царя». Вот он случай… Отдавай свое благополучие… если Господь хочет. А сердце так болело о бедном ребеночке. А тут еще муж – старый врач, опытный, так печально говорил: не знаю, что и написала Тебе. Одно знаю – торопилась послать выздоровление… И хоть верит душа моя, что достиг крест своей цели, хоть и первый лучший бюллетень появился в день, когда моя посылка должна была прийти, а все же… все же хотелось бы знать наверно, что получил Ты святой крест, что исполнил мою просьбу и отдал его Цесаревичу… На счастье…

И вот смею просить Тебя, великий Государь, окажи милости великие старухе. Прикажи хотя бы придворному ведомству напечатать в «Новом Времени», что «Святой Крест с мощами для Государя Наследника получен и милостиво принят».

Это ведь сделать нетрудно и ничьего внимания не возбудит. Мало ли таких посылок, думаю, было Тебе, Государь, в те дни скорбные. Мне же это будет великое утешение. А ежели захочешь Ты превысить меру милости своей, подари мне крестик взамену отданного Тебе. Самый простой, серебряный или деревянный крестик. Из Твоих рук будет он мне подателем счастья взамен отосланного Тебе. А сделать это не трудно. Крестик маленький можно завернуть в бумажку и положить в обыкновенный конверт да и послать по почте.[…] Любой Твой камердинер либо флигель-адъютант может это сделать. Я же буду так счастлива. И Твой крестик унесу с собой в могилу.

А Тебе еще должна передать мнение моего мужа. Он ведь ученик Боткина и непрактикующий старый врач, которому можно верить. Много я видала примеров медицинского и ясновидения с его стороны. Так вот, он удивлялся, как у такого молодого ребенка, здорового, крепкого и веселого, каким нам изображали Государя Цесаревича знающие его люди, могла случиться такая «гематома». Это болезнь редкая, доказывающая, что не все ладно в питании, и чтобы на это обстоятельство обратили внимание. Ибо иначе от простого «широкого шага», как сказано в бюллетени, такая страшная вещь произойти бы не могла.

Прости, Великий Государь, что пишу это. Но здоровие Твоего возлюбленного сына это наше счастье, наше будущее… А иногда, что вдали замечаешь, то, что вблизи ускользает.[…] А засим, великий Государь, разреши мне передать Тебе еще одну вещь, имеющую громадное значение для Тебя, великий Государь, как и для всей России.

Явился к нам в главный совет Дубровинского союза крестьянин-союзник и принес заявление другого крестьянина Киевской губернии Звенигородского уезда села Хижинцы Иосифа Антоновича Рябоконя. Этот неграмотный Рябоконь заявляет, что с 1901 года он посещаем видениями. Является ему святитель Николай Мирликийский и приказывает ему осведомить Святейший Синод и все власти о том, что он – святой Николай не желает больше лежать в Италии, а желает, чтобы его останки были привезены в Россию. Это краткая сущность пространного заявления. Сначала крестьянин не обратил внимания на видения, но святитель стал являться «грозен» и говорил, что «будут беды великие России, ежели оставит Она мои в мире плавающие мощи в Бари – в Италии». Согласись, великий Государь, что неграмотному мужику где было знать, что такое Бари, когда он и об Италии вряд ли слыхал. Но еще страшней слова в «мире плавающие». Я же не знала, но оказывается, что мощи св. Николая точно плавают в благоухающем масле вроде мира святаго. Откуда это мог знать несчастный Рябоконь?

С 906 года стали видения чаще и грозней. Наконец он осмелился на угрозу святителя, что «самому Тебе грозят беды великия, понеже не исполнишь моего повеления, не осведомишь все власти духовныя о моем желании» – крестьянин во сне осмелился возразить: «кто же поверит мне, бедному. Только осмеют». Видение же (крестьянин не знает, сонное ли это видение или иное, считая себя, грешного, недостойным явления святителя) – отвечало: «Поверят-то уже не твоя забота. Ты только доведи до сведения, что я приказываю»…

Припомнил Рябоконь, сколько горя вынесла Россия с 1901 года, и ужаснулся. А тут весть о болезни Государя Цесаревича. Подумал мужик: «это св. Николай гневается» и побежал в ближайший отдел Союза Русского народа. Там рассказал видение. А из отдела (сельского, захолустного) – прислали в губернский Киевский, оттуда сюда. У нас решили копию препроводить в Св. Синод и рассказать всем, кому возможно. Я же подумала про себя, что, быть может, Господь послал мне эту весть для Тебя и, ложась спать, молилась, да укажет Господь, должна ли Тебе писать об этом. И три ночи кряду видела я во сне св. Николая, как на образах его пишут, и трижды указывал он мне на дворец Твой в Царском Селе – (я ведь знаю его фасад) – а в третий день выговорил: «Напиши, что воля моя лежать в земле Русской, ибо враги Господни замышляют недоброе против останков моих. России же Господь посылает новую благодать… если исполнит волю Его и послушает меня».

Тогда я не сомневалась больше и вот пишу Тебе. Быть может, Ты прикажешь Св. Синоду расследовать это дело. Допросить этого Рябоконя. А там и купить мощи св. Николая. Один мой знакомый был в Бари недавно (привез мне даже медальк[у] оттуда) – и говорил, что Италия продаст мощи, которые не умеет ценить. Да там теперь кругом масонство взяло верх, и понятно желание святителя уйти из рук святотатцев изуверов, которые могут даже осквернить его нетленные останки. Св. Николай Твой заступник и покровитель. Его мощи в Россию перевезти – навеки прославить Твое имя, Государь. А какой будет и подъем благочестия… Сам Ты знаешь… Великий Государь, попытайся поговорить об этом с королем Итальянским. Осчастливь Россию, исполни желание святителя и… создай Заступника и Крепкого Хранителя себе и Сыну своему.[…]

Письмо Государю Императору Николаю Александровичу. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 2322.

Читай молитвы с Baby. He забывай Царю Небесн[ый] и Святая Троица, пом[илуй] нас и т. д.

Декабрь. 14. 1912.

Записка Государыни Императрицы Александры Феодоровны дочери, Великой Княжне Ольге Николаевне.: перевод с английского. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 71.

25-го Декабря. Рождество Христово. В 11 час. поехал со всеми детьми к обедне и молебнам; вернулись домой к часу. Из города приехала Ольга, с нею отправился с детьми в манеж на елку Конвоя и солдат Св[одного] полка. Алексей также присутствовал.

Дневник Государя Императора Николая Александровича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 258.

1 Января 1913 г. Вторник. Царское Село. Я с Алексеем молилась как всегда [в] 8 ч. Пошли спать в 10 ч.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 4.

21 Февраля. В 12 ч. ¼ поехали в Казанский собор на молебен. Папа с Алексеем в коляске, впереди сотня Конвоя. […] Дальше Мама и Бабушка в карете. Потом мы 4 и еще сотня Конвоя.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 4.

Во время коленопреклоненной молитвы я издали видела Государя и Наследника на коленях, все время смотревших наверх, после они рассказывали, что наблюдали за двумя голубями, которые кружились в куполе. Вслед за этим были выходы и приемы депутаций в Зимнем Дворце. Все дамы, по положению, были в русских нарядах. Точно так же были одеты Государыня и Великие Княжны. Несмотря на усталость, Государыня была поразительно красива в голубом бархатном платье с высоким воротником и фатой, осыпанном жемчугами и бриллиантами, на ней была голубая Андреевская лента, а у Великих Княжон красные, с Екатерининской бриллиантовой звездой. Залы дворца были переполнены. Царской семье пришлось стоять часами, пока им приносили поздравления. В конце приема Государыня так утомилась, что не могла даже улыбаться. Бедного Алексея Николаевича принесли на руках.

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается Возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Париж, 1922. Кн. 4. С. 60–61.

28 Февраля. Дети строили башню с Папа на катке. Была в церкви, Мама и Алексей тоже. […]

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 4.

1-го Марта. Мы 3 днем с Папа и Т. строили башню на катке. Так было хорошо. Алексей был тоже. Около 2 ч. приехала т. Ольга – с ней и Папа работала несколько времени на льду. Шел дождь, таяло, и лед трещал.[…] После прошли вокруг сада. Алексея везла Мери в кресле.[…] Вечером сидела с Мама и Алексеем.

Там же.

Дорогой Папа. Без тебя стало скучно. Я за тебя буду молиться. Поздравь от меня Дядю и Тётю и скорее возвращайся. Целую. Любящий Алексей.

Царское Село. 7 Мая 1913 г.

Письмо Цесаревича Государю Императору Николаю Александровичу. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 1153.

Дорогой Папа. Каждую минуту вспоминаю о тебе. Я знаю, где ты сейчас едешь. Будь здоров. Да хранит тебя Бог! Алексей.

Царское Село. 8 Мая 1913 г.

Там же.

Милый Папа, ты, вероятно, очень хотел бы скорей приехать, но не можешь. Я тебя жду с нетерпением. Будь здоров. Алексей.

Царское Село. 9 Мая 1913 г.

Там же.

Милый Папа. Желаю тебе счастливого обратного пути. Благодарю тебя за поклон. Любящий тебя Алексей.

Царское Село. 10 Мая 1913 г.

Там же.

Дорогой Папа. Мы без тебя играем в жмурки, в краски и в городки. Крепко люблю тебя и целую. Алексей.

Царское Село. 11 Мая 1913 г.

Там же.

Четверг. 16 Мая. В 1 ч. после завтрака пришли во Владимир.[…] На станции как всегда много народу. Караул от 9 Гренадерского Сибирского полка. Оттуда на моторах поехали в Успенский собор. Алексей вернулся к Мама, которая оставалась в поезде.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 4.

Пятница. 17 Мая. В 10 ч. прибыли на станцию в Нижнем Новгороде. Почетный караул от 37 пех. Екатеринбургского полка – оттуда поехали в Спасо-Преображенский собор. Войска стояли шпалерами, школы, гимназии, ротники тоже. По окончании молебна Мама и Алексей поехали в дворец, а мы вниз на могилу К.Минина, где была лития, а потом прямым ходом к месту закладки памятника Князю Пожарскому и К.Минину. После был церемониальный марш. Вернулись во дворец и завтракали.

Там же.

Воскресенье. 19 Мая. Около 10 ч. утра пришли в Кострому, остановились на пристани в 1 версте от Ипатьевского монастыря.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 4.

Мы все отправились по Волге в Кострому, живя в которой Михаил Федорович Романов был избран на царство. Лицам Императорской Фамилии было предоставлено два парохода в Костроме, они стояли вплотную один за другим, у самого берега.

Главным торжеством в Костроме было открытие памятника трехсотлетию царствования Дома Романовых. На площади перед памятником был выстроен 13-й гренадерский Эриванский полк, получивший вензеля царя Михаила Федоровича, и сотня казаков Терского Казачьего войска в черных черкесках с светло-серыми бешметами. Это было замечательно красиво. Командир Эриванского полка флигель-адъютант полковник Мдивани обратился к Великому Князю Александру Михайловичу с просьбой посодействовать тому, чтобы ему, Мдивани, было разрешено пронести на руках перед фронтом полка Наследника Алексея Николаевича, но Александр Михайлович отсоветовал ему это делать.

Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. СПб.: Дюссельдорф, 1993. С. 125.

Понедельник. 20 Мая. […] В 9 ½ поехали в Спас на Дебрях, интересную старую церковь.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Он. 1. Ед. хр. 4.

Понедельник. 20 Мая. В 10 поехали в собор, по дороге Папа вышел и здоровался с войсками. Из собора крестным ходом пошли на место закладки памятника, – был молебен. Храмы полные – солнце, тепло, немного ветрено, хорошо. Прошли церемониальным маршем Эриванцы, Пултусский и Гребенцы. Оттуда Папа поехал в сад Им. Губ. принимать волостных старшин и т. д., а мы 5 с Мама и т. Еllа в Богоявленский монастырь. – В церкви был маленький молебен, получили чудные подарки от монахинь и работы от школ. Игумения мать сумела угостить нас чаем, пасхой и т. д. и после Мама принимала дальше. Последним вошли М. Мдивани с милыми Эриванцами, с цветами.[…]

Там же.

Вторник. 21 Мая. В поезде близ Ярославля 12 ч. 20 м. ночи – в 9 утра. Пришли сюда… На пристани встречали почетный караул от 181-го пех. Астраханского полка. У Успенского собора, куда мы поехали, был молебен. Оттуда поехали в церковь Иоанна Предтечи – очень интересная старая церковь[нрзб]. В Преображенскую, где находится икона Спасителя, спасшая город от моровой язвы, потом в Спасский монастырь – смотрели и палаты Мих[аила] Феод[оровича], где он и пробыл 26 дней по воцарении. Оттуда в Ильинскую церковь, снова обозревали древности. Вернулись после 1 ч. и завтракали с многими людьми на «Царе Михаиле Феодоровиче». Мама с Алексеем вернулась обратно[…], в 5 ½ отправились в Толгский монастырь. Очень красиво.[…] Мама и Алексей тоже. Молебен, ризницы. Кедровая роща. Вернулись и обедали на средине реки немного дальше.

Там же.

Среда. 22 Мая… В 9 ч. снялись и в 10 пришли в Ростов.[…] Поехали мы в Успенский собор. Слушали звон колоколов. Ходили вокруг Кремля и обозревали по пути находящиеся церкви, в Белой палате, ризницу и т. д. Интересно. К завтраку вернулись.[…]

Мы снова с Папа все на моторах поехали в Яковлевский м[онастырь] Красиво. И в старую церковь св. Иоанна Предтечи. На р. Ильинке – в 1687 году построена. Утр. еще заходили в Благовещенскую церковь, где находится чудотворная икона Умиления.[…] У всенощной были в церкви Воскресения.

Там же.

Пятница. 24 Мая. В 3 ч. ½ приехали в Москву.

Там же.

Суббота. 25-го Мая. В 11 ч. был выход у Красного крыльца в Успенский собор. Много народу. Пошли в Чудов монастырь к св.[митрополиту] Алексию, – и был семейный завтрак.

Там же.

Весной 1913 года Романовский юбилей праздновался в Москве. Снова большинство членов Императорского Дома собралось в Первопрестольной.

Государь Император въезжал в Москву верхом.[…] Государыня ехала с Наследником, а Великая Княгиня Елисавета Феодоровна с Великими Княжнами.[…]

Войска стояли шпалерами. Тверская улица, по которой двигалось шествие, была посыпана желтым песком, а столбы украшены горшками с цветами, везде были вывешены флаги, с балконов […] спускались материи и стояли царские бюсты. Народ восторженно приветствовал царя.

Когда мы подъехали к часовне Иверской Божьей Матери, Государь сошел с лошади, чтобы приложиться к образу.[…]

Все ехавшие за Государем выстроились в одну шеренгу против часовни и затем снова последовали за ним. Проезжая Спасские ворота, мы, как полагается, сняли шапки. За воротами нас встретило духовенство. Сойдя с лошадей, мы пошли за ним в Успенский собор на молебен.

В Москве было много богослужений, завтраков и обедов.

Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. СПб.: Дюссельдорф, 1993. С. 123.

Московские торжества были очень красивы. Погода стояла чудная. Государь вошел в Кремль пешком, а перед ним шло духовенство с кадилами и иконами, как это было при первом Царе Михаиле Феодоровиче Романове. Государыня с Наследником ехали в открытом экипаже, приветствуемые народом. Гудели все московские колокола. Восторженные приветствия во все время пребывания Их Величеств повторялись каждый день. И казалось, ничто, ни время, ни обстоятельства не изменят эти чувства любви и преданности.

Танеева А. А. (Вырубова). Страницы из моей жизни. Посвящается Возлюбленной Государыне Александре Феодоровне // Русская Летопись. Издание «Русского Очага» в Париже. Париж, 1922. Кн. 4. С. 62.

Воскресенье. 26 Мая. В 11 ч. мы 4 с Папа поехали к обедне в Ново спасский м[онастырь]. Алексей приехал к концу и к литии внизу о наших предках. Мария Феодоровна и Григорий Ефимович были там.

Дневник Великой Княжны Ольга Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 4.

«Рейд Штандарт». Понедельник. 10 Июня. Слушали пение Алексея с мальчиками – смотрели как они играли.

Там же.

16-го июля. Вторник. […] У Алексея от усиленных движений руками во время игры – вечером заболело в правом локте. Он долго не мог заснуть и сильно страдал, бедный!

Дневники Императора Николая II. Московский филиал: «Орбита», 1991. С. 412.

17-го июля. Среда.[…] Погода была отличная. В 7 час. приехал Григорий, побыл недолго с Аликс и Алексеем, поговорил со мною и дочерьми и затем уехал. Скоро после его отъезда боль в руке у Алексея стала проходить, он сам успокоился и начал засыпать. […]

Дневники Императора Николая II. Московский филиал: «Орбита», 1991. С. 412.

18-го июля. Четверг. Алексей провел день лучше, боли уменьшились; он почти весь день лежал на своем балконе и Аликс вместе с ним. […]

Дневники Императора Николая II. Московский филиал: «Орбита», 1991. С. 412.

Суббота. 20 Июля. Завтракали с т. Эллой и после на балконе внизу с ней же и Мама, красили на балконе платки. Алексею, слава Богу, лучше. Он также был там.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 4.

30-го июля. Вторник. Утро было занятое; принимал с Алексеем его крестных отцов Маньчжурской армии и много полковых депутаций, а также от Уссурийского казачьего войска.

Дневники Императора Николая II. Московский филиал: «Орбита», 1991. С. 414.

Милая Мама дорогая. Я каждый день молюсь Боженьке. От всего сердщ. Крепко люблю и целую. Алексей.

Царское Село. 1913 г.

Письмо Цесаревича Государыне Императрице Александре Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 76.

При поднесении Стяга-Знамени Его Императорскому Высочеству Наследнику Цесаревичу Алексею Николаевичу.

 

О сколько чувств в душе! Как сильны ощущенья:

Их выразить нельзя, – нет подходящих слов;

А и молчать о них нет силы, нет терпенья, —

Наружу просится безмерная любовь!

Но «сердце Царское», как возвестил Сирах,

«В Деснице Вышнего всегда опочивает»,

Так нужны ли слова в искусственных речах

Где Сердцеведец Сам Царю провозвещает.

 

 

Ты, Отрок царственный, наш Ангел дорогой!

Прими от нас сей Стяг, склоненный пред Тобой.

Не руки, а любовь его изготовляла.

И сердце инокинь молитву воссылало

О счастии твоем к престолу Всех Царя

Чтоб дни твои текли, как утрення заря;

 

 

Чтоб был ты здрав, премудр, и светлою душою,

Сиял бы как звезда над мрачною землею!

На трепет и на страх отечества врагам,

На славу и хвалу всем подданным сынам!

 

Игумения Таисия. 1913 г. Июля 30-го дня.

Стихотворение игумении Таисии (Леушинской), посвященное преподнесению стяга Наследнику Цесаревичу. // ГАРФ. Ф. 601 Оп. 1. Ед. хр. 1968.

Понедельник. 5 Августа. В 10 ч. 35 м. мы 2 в форме поехали на плац. Сели на лошадей. Я на Регента, Т[атьяна] на Работника и дядя Николаша со мной поехал к моему полку. – Мартынов встретил меня с рапортом, и я галопом подъехала к трубачам, с каждым эскадроном поздоровалась, и на первом фланге встретила Папа и за ним еще раз объехала фронт. Так волновалась за заезд, но ничего вышло. Ужасно красивый и хороший парад был. Так хорошо прошли мои молодцы Елисаветградцы.[…] Мама сидела с Алексеем в коляске – у дома. В 3 ч. ½ оба полка пришли к нам в сад.[…] Песенники пели хорошие песни, и полк прошел мимо. Мы с Папа проводили полк до ворот. И там Папа его в последний раз мимо себя пропустил.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 4.

5-го августа 1913 года. Государь принимал в Петергофе парад 8-го Уланского Вознесенского и 3-го Гусарского Елисаветградского полков. Шефом Гусарского полка была Великая Княжна Ольга Николаевна, а Уланского – Татьяна Николаевна, – старшие дочери царя.

Ольга и Татьяна Николаевны приехали до Государя и сели амазонками на своих лошадей. Они были в форме своих полков, в чине полковника.[…] Наследник со своими младшими сестрами смотрел на парад из палатки.

Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. СПб.: Дюссельдорф. 1993. С. 130.

9-го августа. Пятница. Встал и оделся до ст. Альма. Сидел с Алексеем у окна и любовался видами до самого Севастополя, куда мы прибыли в 11 ¼ утра. Салют флота и крепости как всегда и обычная встреча на пристани с чудным почетным караулом от Брестского полка. На гребном катере прибыли на «Штандарт» к 12 час. Жара была большая, но легкая с приятным бризом. […]

Дневники Императора Николая II. Московский филиал: «Орбита», 1991. С. 416.

Проводя летние каникулы у матери, я видел Наследника, резвящегося в Ливадии со своими сестрами в парке и во время прогулок со своим гувернером Жильяром. Наследник был не по годам развитым мальчиком, очень серьезным и вдумчивым, и болезнь с ее неимоверными страданиями наложила на Него свой отпечаток. Будучи очень живым и экспансивным по натуре, он никак не мог примириться с необходимостью беречь себя, и во время игр часто падал и ушибался, и каждый раз эти ничтожные для других детей удары и синяки вызывали у Него сильнейшие приступы болезни.

Занимался Он охотно, и науки давались Ему легко, но языков Он не любил, хотя и учил и знал французский, а потом и английский языки… Немецкий ему не преподавали. Заметив манеру свиты и вообще двора говорить между собой по-французски, а в последнее время по-английски, ставшим модным языком, Наследник как-то сказал:

– Когда я буду царем, то при моем дворе будут говорить только по-русски. Вообще, Наследник еще в отроческие годы уже сознавал свое положение, и я помню, как мой отчим, вернувшись после завтрака во дворце, рассказывал, что когда все вышли из-за стола на внутренний мавританский дворик дворца, где Государь обыкновенно курил и разговаривал с приглашенными, Наследник задержался в столовой, и, сидя за столом, что-то усиленно измерял на нем спичкой. В этот момент к нему подошел генерал Сухомлинов и поздоровался с ним. В ответ на его: «Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество», он услышал озабоченное: «Здравствуйте», и Наследник, не обращая на него внимания, продолжал заниматься своим делом. Тогда генерал полушутя, полуобиженно заметил:

– Нехорошо, Ваше Императорское Высочество, меня, старика, так обижать!

Тогда Наследник встал, протянул руку генералу и после вторичного «Здравствуйте» нахмуренно прибавил:

– Но в следующий раз, когда я занят, прошу мне не мешать! Обладая отзывчивой душой и поразительно добрым сердцем, Наследник был чрезвычайно чуток к чужому горю. Как-то бегая около дворца, Он заметил дневального, который украдкой плакал на посту и не заметил, как к нему подошел Наследник. Вытянувшись, как каменное изваяние, бедняга совершенно растерялся, когда Наследник стал расспрашивать его о причинах его горя. Солдат вначале мялся, но потом услышал:

– Я тебе приказываю сказать, почему ты плакал!

Он объяснил Наследнику, что получил из дому письмо, в котором сообщалось, что у его родителей пала последняя корова. Тогда Наследник приказал ему вызвать дежурного. На свист дневального последний прибежал, как одурелый, думая, что случилось несчастие, и окончательно растерялся, когда увидел Наследника.

По приказанию последнего он заменил пост, и Наследник буквально за руку привел ошалевшего от неожиданности солдата во дворец, прямо к Государыне, тоже в первый момент не понявшей, в чем дело. Наследник, еще издалека, увидев Государыню, закричал ей:

– Мама, Мама, я привел тебе бедного солдатика! У него дома последняя коровка умерла, и ему надо помочь!

Когда все выяснилось, солдату, не помнившему себя от счастия, было выдано по приказанию Государя, насколько мне помнится, 300 рублей для пересылки родителям.

Марков С. В. Покинутая Царская Семья. Вена., 1928. С. 34–35.

Воскресение. 25 Августа. [Крым, Ливадия] […] У обедни стояла с Алексеем в молельне.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 4.

Я имел обыкновение каждое лето возвращаться в Швейцарию; в этом году Императрица дала мне знать, за несколько дней до моего отъезда, что она намерена по моем возвращении доверить мне обязанности наставника Алексея Николаевича. Это известие преисполнило меня одновременно радости и страха. Я был очень счастлив доверием, которое мне оказывали, но боялся ответственности, ложившейся на меня.[…]

Я вернулся в конце августа. Царская семья была в Крыму. Я зашел в канцелярию Ее Величества, чтобы ознакомиться с последними распоряжениями, и уехал в Ливадию, куда прибыл 3 сентября. Я нашел Алексея Николаевича побледневшим и похудевшим. Он еще очень плохо себя чувствовал. Его заставляли принимать очень горячие грязевые ванны, сильно его ослаблявшие и предписанные докторами. […]

Тогда у меня произошел длинный разговор с доктором Деревенко. Он мне сообщил, что Наследник Цесаревич болен гемофилией (кровоточивостью), наследственной болезнью, передающеюся из поколения в поколение через женщин детям мужского пола. Ей подвержены только мужчины. Он объяснил мне, что малейшая царапина могла повлечь за собой смерть ребенка, так как кровообращение гемофилика ненормально. Кроме того оболочка артерий и вен так хрупка, что всякий ушиб, усиленное движение или напряжение вызывают разрыв сосудов и приводят к роковому концу. Вот какова была ужасная болезнь, которой страдал Алексей Николаевич; постоянная угроза жизни висела над его головой: падение, кровотечение из носа, простой порез, все что для обыкновенного ребенка было бы пустяком, могло быть для него смертельно.

Его нужно было окружать особым уходом и заботами в первые годы его жизни и постоянной бдительностью стараться предупреждать всякую случайность. Вот почему к нему, по предписанию врачей, были приставлены в качестве телохранителей два матроса с императорской яхты: боцман Деревенько и его помощник Нагорный, которые по очереди должны были за ним следить.

Когда я приступил к моим новым обязанностям, мне было не так-то легко завязать первые отношения с ребенком. Я должен был говорить с ним по-русски, отказавшись от французского языка.[…]

Алексею Николаевичу было тогда 9 с половиной лет. Он был довольно крупен для своего возраста, имел тонкий, продолговатый овал лица с нежными чертами, чудные светло-каштановые волосы с бронзовыми переливами, большие сине-серые глаза, напоминавшие глаза его матери. Он вполне наслаждался жизнью, когда мог, как резвый и жизнерадостный мальчик. Вкусы его были очень скромны. Он совсем не кичился тем, что был Наследником Престола. Об этом он всего меньше помышлял. Его самым большим счастьем было играть с двумя сыновьями матроса Деревенько, которые оба были несколько моложе него.

У него была большая живость ума и суждения, и много вдумчивости. Он поражал иногда вопросами выше своего возраста, которые свидетельствовали о деликатной и чуткой душе. Я легко понимал, что те, которые не должны были, как я, внушать ему дисциплину, могли без задней мысли легко поддаваться его обаянию. В маленьком капризном существе, каким он казался вначале, я открыл ребенка с сердцем от природы любящим и чувствительным к страданиям, потому что сам он уже много страдал. Как только это убеждение вполне сложилось во мне, я стал бодро смотреть на будущее. Моя работа была бы легка, если бы не было окружавшей нас обстановки и условий среды.[…]

Вначале все шло хорошо… как вдруг стряслось несчастье, которого мы так боялись. В классной комнате ребенок взлез на скамейку, поскользнулся и упал, стукнувшись коленкой об ее угол. На следующий день он уже не мог ходить. Еще через день подкожное кровоизлияние усилилось, опухоль, образовавшаяся под коленом, быстро охватила нижнюю часть ноги. […] Императрица сидела у изголовья сына с начала заболевания, нагибалась к нему, ласкала его, окружала его своей любовью, стараясь тысячью мелких забот облегчить его страдания. Государь тоже приходил, как только у него была свободная минута. Он старался подбодрить ребенка, развлечь его, но боль была сильнее материнских ласк и отцовских рассказов, и прерванные стоны возобновлялись. Изредка отворялась дверь, и одна из Великих Княжон на цыпочках входила в комнату, целовала маленького брата и как бы вносила с собою струю свежести и здоровья. Ребенок открывал на минуту свои большие глаза, уже глубоко очерченные болезнью, и тотчас снова их закрывал.

Однажды утром я нашел мать у изголовья сына. Ночь была очень плохая. Доктор Деревенко был в беспокойстве, так как кровотечения еще не удалось остановить, и температура подымалась. Опухоль снова возросла, и боли были еще нестерпимее, чем накануне. Цесаревич, лежа в кроватке, жалобно стонал, прижавшись головой к руке матери, и его тонкое, бескровное личико было неузнаваемо. Изредка он прерывал свои стоны, чтобы прошептать только одно слово: «Мама…», в котором он выражал все свое страдание, все свое отчаянье. И мать целовала его волосы, лоб, глаза, как будто этой лаской она могла облегчить его страдания, вдохнуть ему немного жизни, которая его покидала.

П. Жильяр. Император Николай II и его семья. Вена, 1921.

Суббота. 5-го Октября. В 6 ч. ¼ пришел Григорий Ефимович и мы сидели все вместе. Была у всенощной в молельне. Алексей был в черкеске, получил форму Грузинского полка.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 5.

5-го октября. Суббота. Погода стала немного теплее. Алексей получил утром подарки в нашей спальне. Погулял. В 11 час. на площадке перед домом произошел церковный парад всем частям Ялтинского гарнизона, а затем производство корабельных гардемарин в мичманы. Завтракало около 160 чел. в столовой. Снимался с Алексеем группой с молодыми мичманами. […] После чая дома приняли Григория, который остался до 7 ¾. Эскадра зажгла красивую иллюминацию, что при полной луне и тихом море представляло замечательное зрелище.

Дневники Императора Николая II. Московский филиал: «Орбита», 1991. С. 426.

Вчера праздновали именины дорогого Алексея. Накануне пришла вся эскадра, утром был парад перед домом, потом производство гардемарин в мичманы и большой завтрак. Вечером эскадра зажгла чудную иллюминацию и благодаря тихой лунной ночи картина получилась очень красивая. В полночь эскадра ушла в Севастополь.

Ливадия. 6-го Октября 1913 г.

Письмо Государя Императора Николая Александровича Матери – вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 2332.

15-го ноября. Пятница. […] В 2 ½ принял с Алексеем монгольское посольство; оно поднесло мне орден Чингис-хана и нам подарки. […]

Дневники Императора Николая II. Московский филиал: «Орбита», 1991. С. 432.

Царское Село. Четверг. 19-го Декабря. В 6 ½ пришли в Царское. Молебен был у Ал[ексея] в новых комнатах.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 5.

Пятница. 20-го Декабря. Днем мы 4 с Папа пешком, а Мама с Ал. в каретке к Знамению, оттуда гулять. Прошли весь сад – много снегу. Встретили Ал. и Т. Д. в саночках.

Там же.

Глава 3

Война

Никому иному, как Распутину, было приписано улучшение в болезни Алексея Николаевича, наступившее после ужасного приступа гемофилии, описанного мною выше.[…] Наше пребывание в Крыму затянулось дольше обыкновенного из-за болезни Алексея Николаевича, и мы вернулись в Царскоe Село лишь в декабре. Мы провели там всю зиму 1913–1914 пода. Жизнь носила в Царском гораздо более семейный характер, чем в других местах пребывания Царской Семьи.[…] Уроки начинались в 9 часов с перерывом между 11 часами и полуднем. Мы выезжали на прогулку в карете, санях или автомобиле, затем занятия возобновлялись до завтрака, который происходил в час дня. После завтрака мы всегда проводили два часа на воздухе. Великие Княжны и Государь, когда бывал свободен, присоединялись к нам, и Алексей Николаевич веселился с сестрами, спускаясь с ледяной горы, которая была устроена на берегу небольшого искуственного озера. Он любил также играть со своим ослом Ванькой, которого запрягали в маленькие санки, или со своей собакой Джой, темно-коричневой болонкой на низких лапках с длинными, падающими почти до полу шелковистыми ушами. Ванька был бесподобное, умное и забавное животное. Когда Алексею Николаевичу захотели подарить осла, долго, но безрезультатно обращались ко всем барышникам в Петербурге; тогда цирк Чинизелли согласился уступить старого осла, который по дряхлости уже не годился для представлений. И вот таким образом Ванька появился при Дворе, вполне оценив, по-видимому, дворцовую конюшню. Он очень забавлял нас, так как знал много самых невероятных фокусов. Он с большой ловкостью выворачивал карманы в надежде найти в них сладости. Он находил особую прелесть в старых резиновых мячиках, которые небрежно жевал, закрыв один глаз, как старый янки. Эти два животных играли большую роль в жизни Алексея Николаевича, у которого было не очень много развлечений. Он страдал главным образом от отсутствия товарищей.

Оба сына матроса Деревенько, его обычные сотоварищи в играх, были гораздо моложе его и ни по образованию, ни по развитию ему не подходили. Правда, по воскресеньям и праздникам к нему приезжали двоюродные братья, но эти посещения были редки… Болезнь Алексея Николаевича крайне затрудняла выбор ему товарищей. К счастью, его сестры, как я уже говорил, любили играть с ним; они вносили в его жизнь веселье и молодость, без которых ему было бы очень трудно.

Во время дневных прогулок Государь, любивший много ходить, обыкновенно обходил парк с одной из дочерей, но ему случалось также присоединяться к нам, и с его помощью мы однажды построили огромную снеговую башню, которая приняла вид внушительной крепости и занимала нас в продолжение нескольких недель.

В 4 часа мы возвращались, и уроки возобновлялись до обеда, который подавался в семь часов для Алексея Николаевича и в восемь – для остальных членов семьи. Мы заканчивали день чтением вслух какой-нибудь любимой им книги.

Алексей Николаевич был центром этой тесно сплоченной семьи, на нем сосредоточивались все привязанности, все надежды. Сестры его обожали, и он был радостью своих родителей. Когда он был здоров, весь дворец казался как бы преображенным; это был луч солнца, освещавший и вещи, и окружающих. Счастливо одаренный от природы, он развивался бы вполне правильно и равномерно, если бы этому не препятствовал его недуг. Каждый кризис требовал недель, а иногда и месяцев покоя, а когда кровотечение бывало более обильно, то в результате наступало общее малокровие, и ему часто на долгое время запрещалась всякая напряженная работа. Таким образом, можно было использовать только промежутки между заболеваниями.[…]

Распутин никогда не поднимался в комнаты Великих Княжон и заходил к Алексею Николаевичу лишь в очень редких случаях. Очевидно, боялись моей встречи с ним, потому что комнаты, которые я занимал во дворце, были смежны с помещением Цесаревича. От приставленных к нему служащих я требовал отчета обо всех мелочах, касавшихся жизни Цесаревича, и таким образом эти встречи не могли состояться без моего ведома (я узнал таким образом, что с 1 января 1914 года до дня своей смерти – в декабре 1916 года – Распутин был у Алексея Николаевича всего три раза). Дети видели Распутина у своих родителей, но его посещения дворца были уже очень редки. Проходили часто недели, а иногда и месяц без того, чтобы его позвали.[…]

Зима прошла благополучно. После Ливадии не было больше тяжелых приступов болезни. Я отлично знал, что это только передышка, но видел в Алексее Николаевиче серьезное старанье сдерживать свою порывистую и живую натуру.[…]

Мне приходилось бороться с подобострастием прислуги… Я помню, как депутация крестьян одной из центральных губерний России пришла однажды поднести подарки Наследнику Цесаревичу. Трое мужчин, из которых она состояла, по приказу, отданному шепотом боцманом Деревенько, опустились на колени перед Алексеем Николаевичем, чтобы вручить ему свои подношения. Я заметил смущение ребенка, который багрово покраснел. Как только мы остались одни, я спросил его, приятно ли ему было видеть этих людей перед собою на коленях.

– Ах, нет! Но Деревенько говорит, что так полагается.

– Это вздор. Государь сам не любит, чтобы перед ним становились на колени. Зачем вы позволяете Деревенько так поступать?

– Не знаю… я не смею.

Я переговорил тогда с боцманом, и ребенок был в восторге, что его освободили от того, что было для него настоящей неприятностью.

П. Жильяр. Император Николай II и его семья. Вена, 1921.

[1914 г.]. Январь 1/14. Среда. […] Утром встал около 9 ч. в хорошем настроении духа, получил несколько [нрзб.] от Его и Ее Величеств и от сестер. Умылся. Оделся. Принял поздравления Ее и Его Величества. На воздух не выходил т. к. [нрзб.] и т[емпература] не вполне нормальна. Играл с детьми боцмана Деревенько. Массаж. Синий свет был и электрофорез (от 6–7). Лег в 9.30. Спал довольно хорошо.

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329^[107].

3/16. Пятница […] К 11.30. Его Высочеству приносил поздравления по случаю Нового года адмирал Нилов. С 2 ч. играл с детьми (Сергеем и Алексеем) Деревенько.[…] Очень шалил. С 6–7 синий свет и массаж (как и накануне). В 7 ч. обед с Августейшими сестрами. В 9.30 молитва с Августейшей Матерью и сон.

Там же.

6/19. Понедельник. Богоявление Господне.[…] Утром гулял в парке 1 час при 5° мороза. Завтракал у Ее Императорского Величества. С 2 ¼ уехал с Ее Императорским Величеством в Петербург, где посетил больную графиню Гендрикову, был у Августейшей Бабушки и в Казанском соборе с Августейшей Матерью. В 6.30 вернулся в Царское Село.

Там же.

7/20. Вторник. […] С 16 ч. 20 утра начались правильные занятия по русскому языку, Закону Божьему, арифметике, французскому, русскому и английскому языкам. В промежутках между занятиями Алексей Николаевич гуляет в парке, катается на салазках, играет и бегает.

Там же.

Часто слушая Ее Величество, невольно удивлялся, как быстро и основательно изучила Она свой русский язык, сколько силы воли должна была Государыня употребить на это. Ее Величество считала это весьма важным: Наследник Цесаревич до десятилетнего возраста не обучался иностранным языкам и именно для того, чтобы иметь чистый русский выговор.[…]

Шуленбург В. Э. Воспоминания об Императрице Александре Феодоровне. Париж., 1928. С. 5.

8/21. Среда. Катались в парке. Дежурил P. Jilliard^[108], гувернер Его Императорского Высочества. Уроки по арифметике по-видимому пришлись Алексею Николаевичу по вкусу. Нельзя того же сказать об уроке английского языка. Настроение духа бодрое, веселое и довольно боевое.

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

12/25. Воскресенье. Мучц. Татианы. Поздравлял свою Августейшую сестру. Прогулка. Уроков не было. В 11 ч. выехал в сопровождении д-ра Деревенко в церковь Сводного полка. Вернулся в 11.45. Завтракал у Ее Императорского Величества. Прогулка с 3–4 ½. Чай. Обед. Лег в 9.30.

Там же.

16/29. Четверг. Утром гулял. С 11–12. Днем принимал депутацию: Екатеринославских крестьян, поднесших икону. Прогулка на воздухе. Занятия.

Там же.

Февраль 2/15. Воскресенье. Сретение Господне. Встал в 9.20, спал хорошо. С 11–12 прогулка в экипаже. В 12 завтрак с Ее Императорским Величеством. С 3 часов дети Его Императорского Высочества Великого Князя Александра Михайловича Ростислав, Димитрий и Василий. Дети оставались до 7 почти часов. В 8 ч. обед. В 8.30 лег. Молился с Августейшей Родительницей.

Там же.

7/20. Пятница.[…] В 2 часа поехал в церковь Сводного полка, где присутствовал на бракосочетании лейтенанта Гвардейского Экипажа Павла Алексеевича Воронова с графиней Клейнмихель. В начале 4-го вернулся. С 5–6 урок французского языка. С 6–7 врачебные процедуры. В 7 ч. обед. В 8.30 лег, съел апельсин, выпил молоко, молился. Компресс на левую стопу.

Там же.

18/3 Вторник. [Второй день Великого Поста]. С 10–11 урок, до того довольно долго капризничал. С 11–11 ½играли, а в 11 ½ поехал в церковь с Августейшими Родителями. С 12 ½ завтрак. С 2–2 ½ отдыхал. С 2 ½–4 ½ на воздухе, строил снежную гору вместе с Ее Императорским Высочеством сестрой Анастасией Николаевной. С 4 ½–5 ½ урок. С 5 ½–6 электрофорез и массаж. С 6–7 урок. С 7–8 церковь, куда поехали вместе с Анастасией Николаевной. Лег в 8. 45.

Там же.

19/4. Среда. С 11 ½–12 ½ был в церкви Сводного Полка вместе с Августейшими Родителями и сестрами. С 6–7 обед, затем церковь (6 ч.) и ванна. Лег в 8. 30.

Там же.

20/5. Четверг. С 11.30–12.30 в церкви с Августейшими Родителями. С 2 ½ прогулка в парке, катание с горы с Анастасией Николаевной и детьми боцмана Деревенько.[…] С 7–8 церковь.

Там же.

21/6. Пятница. Утром урок русского языка, а затем небольшая прогулка в парке в санях. С 11 ½–12 ½ – церковь.[…] Уроков в 5 ч. не было. Исповедывался в 5.45.[…] В 7.20 поехал в церковь.[…] Весел, поет. Послушен. Огни потушены в 9.30.

Там же.

22/7. Суббота. [Чистая суббота]. Встал в 7.30 утра. В 8.45 в церкви, где приобщался Св. Тайнам вместе с Августейшими Родителями и сестрами. Вернулись в 10.20. Пил чай. Катался 1 ½ часа в парке и 1 ч. завтрак с Августейшими Родителями. С 2 ½ ч. до 4 ½ в парке катался, гуляли, помогал строить снеговую гору вместе с Его Императорским Величеством и Августейшими сестрами. Пил чай.

С 6 ч. (до 7) массаж и электризация. С 7–8 обед. Очень шалит и был мало послушен. Лег в 8.45. […] Молился с Августейшей Родительницей.

Там же.

25/10. Вторник. […] Встал в 8 ч. Хорошо умылся, пил чай 5 минут, играли в Аптеку от 1 ½ часа. Урок. Прогулка ½ часа. Урок. Представлялся посланник в Дании, барон Буксгевден.[…]

Там же.

Март 2/15. Воскресенье. […] Подносили подарки (Бородинское поле с олов[янными] фигурками русских и французских войск. Подарок было приказано отдать в 1-й Кадетский корпус.) Не отдыхал и с 2 до 4 часов гулял в парке. Вернулся в 4 часа, пил чай. В 6–7 – массаж. […] Молитва с Ее Императорским Величеством.

Там же.

11/24. Вторник. […] В 10 ч. представлялся генерал, наказный атаман Кубанской области. До завтрака 2 урока, а в промежутке прогулка на воздухе в парке, где играл с детьми боцм. Деревенько. Завтрак. После завтрака отдыхал всего 15 минут, т. к. нужно было ехать на освящение церкви 1-го Стр[елкового] полка. В час, переодевшись, поехал в парк, вернулся в 5 ч. и на урок опоздал на 20 минут. […] В 7–8 обед. Был у Авг. Род. до

8. 45. Очень устал. Молился с Августейшей Матерью.

Там же.

15/28. Суббота. […] В 3 часа встречал в парадных комнатах вместе с Августейшей Матерью Наследного Принца Румынского Фердинанда с супругой и сыном Карлом. […] Молился в 9 ч. с Августейшей Матерью.

Там же.

19/1. Среда. […] Встал в 8 часов утра. Хорошо поел… и спустился к Ее Императорскому Величеству поздороваться. В 10.20 урок. На урок опоздал, т. к. немного плакал и просился на парад л. гв. Драгунского полка. Но на парад не поехал, т. к. нога не вполне прошла. Завтрак и немного грязевых лепешек на ногу. […] Молился с Ее Императорским Величеством, Августейшей Матерью.

Там же.

20/2. Четверг. […] Настроение духа хорошее и спокойное. В 10.20 урок. С 11–12 прогулка в парке в санях и пешком с 12–12.40 урок. […] Утром в 11 ч. предст[авлялись] учителя Смольного института и командир дворц. гренадер; предст[авилось]10 крест[ьян] из Холмской губернии.

Там же.

25/7. Вторник. Благовещение Пресвятой Богородицы. […] Проснул. в 8.30. В 11.15 выехал в собор (Феодоровский), после службы обходил фронт вместе с Августейшим Отцом.

(Церковный праздник Его Величества Сводного полка). В 6.15 выехал на молебен в собор, а в 6.45 вместе с Авг. Род. выехал из Спб. в Крым в собственном] Его Императорского Величества поезде.

Там же.

26/8. Среда. […] Спал в собст. поезде хорошо. На остановке поезда выходил гулять с Отцом и Августейшими Сестрами. Завтракал с Авг. Матерью, а обедал с доктором и гувернером. Ел хорошо. Настроение духа хорошее. В 9.30 заснул. Молился с Августейшей Матерью.

Там же.

Под окном гуляет ненаглядный Алексей Николаевич. Сегодня Алексей Николаевич обходил вагоны с корзиночкой маленьких дутых яиц, которые он продавал в пользу бедных детей по поручению Великой Княгини Елизаветы Феодоровны, севшей к нам в поезд в Москве. Сегодня после завтрака я носил Алексею Николаевичу показывать свою замечательную пепельницу… Он был очень доволен и очень хвалил, но, т. к. я застал его за обычным дневным отдыхом, когда Жильяр ему что-то интересное рассказывал, я, заметив, что он хочет продолжать слушать, поспешил уходить. Когда я в дверях раскланивался, этот ненаглядный мальчик, очаровательно улыбаясь мне, сказал: «Аu revoir Monsieur, Je Vous aime ole tout mon petit coeur»^[109]. Это ли не очарование? Я в восторге ему ответил: «Vous e'tes adorable…»^[110]

26. III.1914. (По дороге в Севастополь).

Отрывок из письма Е. С. Боткина своим детям. В кн. Мельник Т. Воспоминания о Царской Семье и ее жизни до и после революции. М., 1993. С. 109.

27/9. Четверг. […] Проснулся в 8.30. На остановке выход. гулять на платформу вместе с Августейшим Отцом и сестрами. Завтрак. у Августейших Родителей, а обедал с Отцом и гувернером M-eur Jilliard'oм. Несколько устал. Ел плоховато. Жалуется на тошноту. Лег после завт. на ¼ часа. В 6.30 приехали на «Штандарт».

Дневник П. А.Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

30/12. Воскресение. Вход Господень в Иерусалим. В 12.30 «Штандарт» тронулся в Ялту, куда прибыл в 4 часа. В 4.30 в сопровождении Авг. Родителей, сестер и лиц Свиты отбыл в Ливадию. Молебен. Лег в 9.30.

Там же.

31/13. Понедельник. [Великий Понедельник]. […] Встал в 8.30 утра в хорошем настроении духа. Ездил к морю с детьми боц[мана] Деревенько. С 11.15–11.40 урок. До 12 ½ церковная служба с Август. Родителями и Сестрами в Ливадийской церкви. Завтрак с Авг. Матерью, отдых ½ часа. Поездка в Массандру с докт. Дерев[енко], M-eur Jilliard'ом, детьми боц. Деревень[ко] и сыном доктора Деревен[ко]. Шалил. Чай. Ванна, обед, в церкви 25 минут. Лег в 8.30. Молился с Августейшей Матерью.

Там же.

Апрель 1/14. Вторник. [Великий Вторник]. […] В 9.30 в экипаже спустился к морю вместе с детьми боц. Деревенько (Серг[еем] и Алексеем). У меня пров[ел] до 11.20, вернулся, минут 20 занимался с M-eur Jilliard'oм. Церковь до 12. 30. […] Вечером приезжали В[еликие] К[нязья] Конст[антин] и Димитр[ий] Констан т[иновичи]. С 8.45 у меня, молился с Ее Императорским Величеством и лег спать.

Там же.

2/15. Среда. [Великая Среда]. […] Встал в 8.30 утра. Умылся, оделся, поехал к морю, откуда вернулся в автомобиле вместе с Авг. Отцом. До завтрака в домовой церкви. […] После этого отдыхал ½ часа и поехал в Массандру. Туда же приех. Авг. Родители и сестры. В 6 ч. исповедь. […]

Там же.

3/16. Четверг. [Великий Четверток]. Утром встал в 7. 30. В 9 ч. служба. Причащался Святым Тайнам вместе с Августейшими Родителями и сестрами. С 11–12 на берегу моря. […] В 2.30–

4.30 Массандра. […] С 6–8 служба (чтение 12 Евангелий Страстей Господних). Лег в 8.45. Устал. Молился с Августейшей Матерью.

Там же.

4/13. Страстная Пятница. Встал в 8.30 утра. […] Пошел в церковь. […] В 7.30 в церковь. […] Молился с Августейшей Матерью.

Там же.

5/18. Страстная Суббота. Утром был на берегу моря. В 12.30 пошел в церковь, где простоял до 1.20. […]

Там же.

6/19. Пасха. Светлое Христово Воскресение. В 11 ч. вместе с Августейшими Родителями принимал поздравления Свиты и служащих. После завтрака ездил в Массандру на 2 ч. Играл.

Там же.

Христос Воскрес!

 

Христос Воскрес! Христос Воскрес!

О том заре на вольной воле

И песня жаворонка в поле

Звенела радостно с небес…

 

 

Услышал весть святую лес,

Дышавший трепетно под снегом,

И повторил своим побегам,

Что смерти нет, что Он Воскрес…

 

 

И весть о чуде из чудес

Они, согреты небесами,

Несли в земную глубь корнями:

«Христос Воистину Воскрес!»

 

Алексей.

Стихотворение, посланное Цесаревичем бабушке, вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 769.

7/20. Понедельник. В 2 ч. принимал вместе с Августейшими Георгием^[111] и сестрами, поздравления со Светлым Христовым Воскресением от войсковых частей. В 3 поехал в Массандру, где пробыл до 5 ч. […] Молился с Августейшей Родительницей. Насморк.

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

Воистину Воскрес!

Милая Бабушка. Очень благодарю тебя за солдат. Они мне очень нравятся. Я теперь делаю земляные укрепления. Погода у нас хорошая. Будь здорова. Да хранит тебя Бог! Алексей.

Ливадия. 14 Апреля 1914 г.

Письмо Цесаревича бабушке, вдовствующей императрице Марии Феодоровне. // ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Ед. хр. 769.

15/28. Вторник. […] Встал в 9.10. Удалось дать 2 урока (Закон Божий). С 11 ½–12 ½. Уроки. Урок Р[усского] языка. С 3 ½–4 ½ гулял в макинтоше… С 4–5 ½ с Августейшими Родителями и Сестрами присутствовал при Св. Таинстве Крещения новорожденной Наталии – дочери Ее Высочества Княжны Татьяны Константиновны (в браке с Князем Багратионом-Мухранским).

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

Воистину воскрес!

Милая тетя Ксения. Очень благодарю тебя за подарок. У меня уже начались занятия. Вчера я был с Папа на смотру юнкеров казачьего училища. Погода у нас стоит опять отличная. Только два дня была буря, шел дождь и град. Любящий тебя Алексей…

Мне ужасно жалко, что Никита^[112] болен. Но ему теперь, слава Богу, лучше. Поцелуй от меня всех.

Ливадия. 17 Апреля 1914 г.

Письмо Цесаревича Великой Княгине Ксении Александровне. // ГАРФ. Ф. 662. Оп. 1. Ед. хр. 217.

Весной 1914 года Императорская семья, как и в предыдущие годы, уехала в Крым. 13 апреля [по нов. ст.] в яркий, чудный день мы прибыли в Ливадию. Нас ослепило солнце, в лучах которого утопали скалистые утесы, возвышающиеся отвесно над морем, маленькие татарские деревушки, наполовину вросшие в обнаженные скаты гор, и ярко-белые мечети, которые своим блеском выделялись на фоне старых кипарисов, обрамляющих кладбища. […]

Здоровье Алексея Николаевича за последние месяцы значительно улучшилось, он вырос и приобрел здоровый вид, что вызвало общую радость.

8 мая, чтобы доставить удовольствие сыну, Государь решил воспользоваться днем, который обещал быть особенно хорошим, и подняться до Красного камня. Мы поехали в автомобиле: Государь, Наследник, один из офицеров со «Штандарта», и я. Боцман Деревенько, дежурный казак Государя следовали за нами в другом автомобиле. Мы поднялись мало-помалу чудными сосновыми лесами по откосам Гор Яйлы. Громадные меднокрасные стволы сосен, покрытые серым налетом, стройно и гордо поднимались к своим похожим на зеленые куполы верхушкам. Мы довольно быстро достигли цели нашей поездки: большого, господствующего над долиной утеса.[…]

День был так хорош, что Государь решил продолжать прогулку. Мы перевалили через северный склон Яйлы. Там были еще большие снежные поля, и Алексею Николаевичу доставило большое удовольствие скользить по снегу. Он бегал вокруг нас, играл, шалил, катался по снегу, падал и вновь подымался, чтобы снова упасть через минуту. Никогда, казалось, живость его природы и радость жизни не проявлялись в нем с такой силой. Государь с очевидной радостью следил за прыжками Алексея Николаевича; видно было, что он глубоко счастлив, видя, что его сыну вернулись, наконец, здоровье и силы, которых он так долго был лишен. Но страх возможного ушиба не покидал его, и он время от времени окликал ребенка, чтоб умерить его резвость. […]

П. Жильяр. Император Николай II и Его семья. Вена, 1921.

Май 1/14. Четверг. […] С 9.30–11 ч. уроки (Р[усский] Язык и Закон Божий) с 11–12 ½ вместе с Авг. сестрами готовит вещи к предполагаемому базару. […] С 5–5 ½ урок фр. языка. […] С 7–8 грязев[ая] ванна. […]

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

4/17. Воскресенье. […] Представлялась депутация от Уральского Казачьего войска, преподнесшая Его Императорскому Высочеству полное казачье снаряжение. До завтрака никуда не уезжал. После завтрака ездил в Массандру. В 7–8 электризация, массаж. […]

Там же.

10/23. Суббота.[…] В 8 ч. вечера поехал на «Штандарт», где ночевал, т. к. предстоял благотворительный базар на молу при участии Ее Императорского Величества и Великих Княжон. Заснул в 11 часов.

Там же.

11/24. Воскресенье.[…] Обновление Царьграда. Св. Мефодия и Кирилла.

Спал хорошо, но проснулся в 7 ч.[…] Помогал Августейшей Родител[ьнице] и сестрам продавать и считать. В 8 ч. вечера вернулся в Ливадию.

Там же.

20/2. Вторник. Никуда не выезжал, т. к. болела нога. Были Ее Высочество Княжна Татиана Конст[антиновна] с сыном.

Там же.

Мальчика надо было носить, как дома, так и на дворе, и Деревенько дали велосипед с сиденьем перед седлом для Наследника. На этом велосипеде матрос возил Наследника по парку в Царском Селе. Часто приходили играть с Наследником и дети Деревенько, и вся одежда Алексея обычно переходила к ним. Когда Наследник бывал болен и плакал по ночам, Деревенько сидел у его кроватки. Когда Наследнику исполнилось 6 или 7 лет, его воспитание было вверено учителю, а Деревенько оставался при нем как слуга. Первыми учителями были швейцарец мсье Жильяр и англичанин мистер Гиббс. Лучший выбор едва ли был возможен. Совершенно чудесным казалось, как изменился мальчик под влиянием этих двух людей, как улучшились его манеры и как хорошо он стал обращаться с людьми.

В то же время в пользование Наследника было выделено несколько комнат, спальная, классная комната и комната для игр. У Алексея была масса игрушек, но он предпочитал проводить время на свежем воздухе. Ему подарили пони, коляску и сани для езды по парку; все виды спорта были ему запрещены. […]

Как Алексей развивался физически? Рос он нормально, и, по всем признакам, должен был быть хорошо сложен. Черты его лица были благородны, его ноги и руки пропорциональны; только левая нога была не совсем ровной, но эта неровность, появившаяся после его болезни в Спале, через год перестала быть заметной. Императрица твердо верила в предсказания Распутина, что Наследник по достижении 16 лет будет совершенно здоров.

Неопубликованные воспоминания А. Вырубовой // Новый журнал. Нью-Йорк, 1978. Кн. 131. С. 185–186.

Июнь 1/14. Воскресенье. […] Отбыли в Одессу в 11 ч. ночи. В начале 10 ч. утр. прибыл с Августейш[ими] Родит[елями] и сестрами на Яхте «Штандарт» в Констанцу (Румыния). Был во Дворце. Был во Дворце Короля и на параде войск.

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

Воскрссенье. В море. Из Констанцы. 1 Июня. Около 10 ч. пришли в Констанцу к молу. Сделали визит королю и королеве и с ними поехали в собор. Войска стаяли шпалерами. Много народу. Вернувшись, Папа с королем куда-то поехали и потом на «Кагул». Завтрак у королевы в павильоне на молу, все семейство. Папа, Т. Мисси^[113], король… после пришли Ал[ексей] и маленький Николай, Илеана и Мирча^[114]. Посидели и вернулись. В 4 ½ чай у нас и семейством на юте и продолжение со свитой в столовой.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 5.

2/15. Понедельник. […] Прибыл в Одессу утром. Присутствовал на параде войскам на Лагерном поле. Из Одессы отбыли вечером в 11 ч. ночи.

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

2-го Июня. Понедельник. […] Пришли в Одессу. В 3 ч. Съехали на берег. Громадный прием. Сели в поезд и проехали до другой станции. Там тоже громадный Прием. Мама вернулась на Яхту, а мы 5 с Папа на моторе поехали через город на большое поле, где был парад 8-му корпусу. Потом вернулись на станцию. Вместо поезда поехали на моторе. В 7 ч были на Яхте. […] Большой обед. […] В 10 ½ была молитва в командной палубе. Потом немножко посидели с офицерами в кают-компании. В 11 ч. уехали в поезд и в 11 ¼ поезд ушел.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1914 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 317.

3/16. Вторник. […] Провел в поезде на пути из Одессы в Кишинев. В Кишинев прибыл в 9. 30 утра. Отправился вместе с Августейшими Родителями на парад и открытие памятника Императору Александру I. Из Киш. отбыли в 2 ч. дня.

Дневник. П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

3-го Июня. Вторник. […] Приехали утром в 9 ¾ в Кишинев. На станции был прием, потом поехали в экипажах в город, в собор. По дороге стояли войска Шпалерами. Были 8-й гус. Лубенской моей дивизии, с ними хор моих трубачей. […] Очень красивые. Из собора пошли крестным ходом на площадь, где было открытие памятника имп. Александру I. Оттуда поехали в гимназию, где был дворянский чай. […] Потом с балкона смотрели гимнастику детей. Потом в какой-то музей и в поезд. Очень тепло. Везде много народа. […] В 3 ч. приехали в Тирасполь, где было несколько полков.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1914 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 317.

4/17. Среда. […] Провел в поезде, на пути из Одессы и Кишинева в Царское Село.

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

5-го июня. Четверг. Царское Село. […] В 9 ч. 45 м. Приехали в Царское Село. […] Со станции поехали в полковую церковь на молебен. […]

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1914 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 317.

7/20. Суббота. […] В 11 часов на парад войск по случаю прибытия Его Императорского Величества Короля Саксонского. Завтракал с Августейшей Родительницей. Гулял очень много. Катался с Его Императорским Величеством на шлюпке. […]

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

9/22. Понедельник. […] Утром в 10 ч. ездил с Августейшими Отцом и сестрами на джигитовку казаков Собственного Его Императорского Величества Конвоя. На джигитовке присутствовал Его Императорское Величество Король Саксонский.

Там же.

Понедельник. 9-го Июня. […] В 10 ч. мы 5 поехали на Софийское поле. Папа и король были верхом. Было ротное учение роты 1-го стрелк. полка. Учение (не мое) лейб-казакам и Донской батарее. А под конец джигитовка Конвоя. Ужасно хорошо.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 5.

13-го Июня. Пятница. […] Петергоф. Утром в 10 ½ мы 5 с Изой^[115] поехали в школу нянь, где играли с детьми. […] В 2 ч. поехали поездом в Петергоф.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1914 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 317.

1-го Июля 1914. «Штандарт». Вторник. В 9 ¾ мы 5 с Папа и Мама поехали на «Александрию» и пошли в Кронштадт. Там пошли на «Петергофе» […] на берег, где было открытие дока «Цесаревича Алексея Николаевича». Потом, когда наполнили док водой, то впустили в него «Рюрика»^[116], чтобы нам показать. Все это было от 11 ч. – 1 ½. Оттуда поехали прямо на «Штандарт». […] В 3 ч. Снялись с бочки и ушли. За нами шли «Полярная Звезда», впереди «Войсковой», справа «Доброволец» […] слева «Эмир-Бухарский» и «Финн» […] У Алексея опять нога болит. Много плакал, под вечер развеселился. Пришли и стали на бочку на рейд «Штандарт» в 8 ч. 35 м.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1914 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 317.

14 июля [по нов. ст.] мы отправились в краткое плавание в финские шхеры. «Александрия» доставила нас из Петергофа в Кронштадт, где нас ожидал «Штандарт». В минуту посадки Наследник плохо рассчитал движение и ударился щиколоткой о конец трапа, к вечеру ребенок начал страдать, боли быстро усилились: все предвещало серьезный припадок.

Я проснулся на следующее утро среди финских шхер. Вид был прелестен: изумрудное море, оттененное на гребнях волн светлыми переливами, было усеяно островками из красного гранита; над ними высились сосны, стволы которых горели на солнце. Дальше, на втором плане, тянулся берег с длинными полосами желтого песка и темно-зелеными лесами, которые уходили в глубокую даль, теряясь в небе.

[…]

Я спустился к Алексею Николаевичу. Ночь была очень плохая. Императрица и доктор Боткин, бессильные успокоить его страдания, находились при больном.[…] 19 июля мы вернулись в Петергоф, где ожидали приезда президента французской республики; наше плаванье было только прервано, и мы должны были возобновить его при отъезде президента. Алексей Николаевич, которому уже два дня как стало лучше, не мог еще ходить, и его снесли с яхты на руках.[…]

Президент французской республики прогостил у Императора Николая II четыре дня, и это короткое пребывание было ознаменовано многими торжествами.[…] Алексей Николаевич пришел за мной и показал мне не без гордости ленту ордена Почетного Легиона, которую только что получил из рук президента. Мы вышли в парк, где вскоре к нам присоединился Государь.

П. Жильяр. Император Николай II и Его Семья. Вена, 1921.

1/19, Воскресенье. […] В 4.30 вернулись со «Штандарта» в Н[овый] Петергоф в собственный Его Императорского Величества дворец вместе со всей Августейшей Семьей.

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

9-го июля. Среда. В 11 час. принял депутацию от моего румынского 5 Рошиорского полка. Она привезла всю форму полка и несколько альбомов от короля. В 11 ½ Пуанкаре привез сам подарки для Аликс и детей. Поехал с ним во дворец; завтракали французские офицеры и румыны.

В 3 часа отправились поездом в Красное Село. На станции поч. кар. от Уланского Ее Вел. и у дворца на шоссе от 12 грен[адерского] Астраханского полков. В 4 часа начался объезд лагеря при чудной погоде. Аликс ехала с Пуанкаре, Мари и Анастасией. Войска выглядели замечательно бодрыми.

После зори вернулся с президентом. В 7 ¼ был большой обед у Николаши и Станы в шатре. В 9 ½ поехал с Пуанкаре, Ольгой и Татьяной в театр. Был хороший, недлинный спектакль.

Дневники Императора Николая II. М: ORBITA, 1991. С. 475.

Душка мой Алексей. Очень скучаю без тебя. Сестры тебе расскажут все, что мы видели. Надеюсь, будешь хорошо кушать и спать. Папа и я тебя крепко целуем и перекрестим. Самая собственная твоя Мама.

Красное Село. 9 июля 1914 г.

Письмо Государыни Императрицы Александры Феодоровны Цесаревичу. // ГАРФ. Ф. 682. Оп.1. Ед. хр. 52.

9/22. Среда. […] Много ездил на велосипеде, гулял и катался в экипаже. Настроение духа хорошее. Чувствует себя вполне хорошо. После завтрака ездил на море, доставал сети. Наловили много рыбы.

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

Милая Бабушка. Скоро день Твоего Ангела. Поздравляю Тебя с наступающим праздником. От души желаю Тебе здоровья и благополучия. Как Ты поживаешь? Я, слава Богу, здоров. У нас стояла страшная жара, но теперь стало прохладнее. 2 раза была сильная гроза. Через неделю мы идем в шхеры. Президент Пуанкаре подарил мне чудный письменный прибор. Сегодня все – Папа, Мама и сестры – в Красном Селе на параде. Будь здорова и пиши мне. Любящий Тебя Алексей.

Александрия. 10 июля 1914 г.

Письмо Цесаревича вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. ОПИ ГИМ^[117]. Ф. 180. Оп. 1. Ед. хр. 361.

10-го июля. Четверг. Поехал с Пуанкаре на смотр войскам, кот. начался с объезда в 10 час. Он ехал с Аликс, Марией и Анастасией. Прохождение кончилось в 12 ¼. Остался очень доволен. Завтрак был в Красносельской палатке. Днем сделалось очень жарко. Вернулись по жел. дор. в 3 часа. […] В 7 ½ переехали на новый брон[еносец] «France», на юте кот. был обед на 104 челов. Все прошло очень хорошо и в 10 час. мы простились с президентом и пошли в Петергоф, куда прибыли в 11 час. штилем и с темнотою. Читал.

Дневники Императора Николая II. М: ORBITA, 1991. С. 475.

10/23. Четверг. […] После завтрака играл в солдаты с детьми боцмана Д[еревенько] и катался на шлюпке.

Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329.

ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ

Божиею Милостию, Мы, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая

объявляем всем верным Нашим подданным:

Следуя историческим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно.

С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования.

Презрев уступчивый и миролюбивый ответ Сербского Правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.

Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия, вопреки нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди Великих Держав.

Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные.

В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага. С глубокою верою в правоту Нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысл, Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска наши Божие благословение.

Дан в Санкт-Петербурге, в двадцатый день июля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, Царствования же Нашего в двадцатое.

НИКОЛАЙ.

Манифесты Императора Николая II […] собранные Великим Князем Борисом Владимировичем. // Ф. 654. Оп. 1. Ед. хр. 22.

Как только была объявлена война, вспыхнул грандиозный патриотический подъем. […] По улицам Петербурга ходили толпы манифестантов с иконами и портретами Его и Ее Величеств, певшие «Спаси, Господи, люди Твоя» и «Боже, Царя храни». Все бегали радостные и взволнованные. Никто не со-мневался, что через три месяца наши победоносные войска будут в Берлине.

При таком настроении публики Государь приехал в Петербург читать в Зимнем Дворце манифест об объявлении войны. Когда Их Величества проходили по залам Зимнего Дворца, то возбужденная публика, забыв все этикеты, кидалась к ним, обступая их кольцом, целуя Им руки обоим и подол платья Императрицы, у которой по красивому одухотворенному лицу текли крупные, тихие слезы радости.

Когда Его Величество вышел на балкон, то вся толпа, запрудившая площадь Зимнего Дворца, так что еле можно было дышать, как один человек упала на колени, и все разом подхватили «Боже, Царя храни».

Всем, видевшим события 1917 и 1918 годов, трудно поверить, что это была все та же толпа тех же рабочих, солдат и чиновников.

Мельник Г. Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции. М., 1993. С. 32–33.

Его Императорскому Высочеству Наследнику Цесаревичу.

Лейб-гвардии Финляндский полк, благоговейно приняв напутственное благословени Вашего Императорского Высочества, готовый исполнить священный долг перед Государем и Родиной, горячо молился пред пожалованною иконою Спасителя и Чудотворной Иконой Божией Матери, принеся клятву положить жизнь свою за Державного Вождя и Россию. Финляндцы горят желанием вступить в бой с врагами и выполнить заветы доблестных предков.

Генерал Теплов. 27 Июля 1914 г. Петергоф.

Телеграмма из подшефного полка. // ГАРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 117.

Его Императорскому Высочеству Наследнику Цесаревичу. Объезжая сотни, я был осчастливлен получением Иконы, благословения полку от Вашего Императорского Высочества.

Бесконечно счастливые новым знаком милости, Атманцы молят Всевышнего о даровании Его Императорскому Величеству и Августейшей Вашей Семье здоровья и сил на труды в наступившей тяжкой године. Полк с нетерпением ждет минуты встречи с врагом, когда будет иметь возможность на деле доказать свою беспредельную любовь и преданность Государю и Родине.

Флигель-адъютант полковник Борис^[118]. 28 Июля 1914 г. Нарва.

Телеграмма из подшефного полка. // ГАРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 117.

Императорский телеграф в Петергофе, Дворце.

Телеграмма № 38517.

*31» слов.

Подана в Москве 1914 г. 5 ч. 22 м. по пд.

29 Июля.

Получена в Петергофе 1914 г. 6 ч. 36 м. по пд.

Наследнику Цесаревичу Алексею Николаевичу.

Дай Бог, чтоб Твой Небесный Покровитель Иоанн Воин помог нашему победоносному воинству. Наши дорогие Киевцы уже ушли. Молитвенно с тобой. Да хранит тебя Господь. Обнимаю крепко.

Элла.†

Телеграмма преподобномученицы Великой Княгини Елисаветы Феодоровны Цесаревичу. // ГАРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 66.

Чту день твой в духе величия, величаем красоту и премудрость, живи, наш юноша, [в] настоящую минуту врагам на страх.

Тюмень – Петербург. 30-го июля.

Телеграмма Г. Е. Распутина Цесаревичу // Град Китеж, 1993. № 1(13). С. 38.

30 июля была дневка. Служилась обедня и молебен по случаю дня рождения Наследника Алексея Николаевича: ему исполнилось десять лет. Служил наш полковой батюшка перед походным престолом. Во время литургии поднялся ветер и воздухи над Св. Дарами, стоявшими на походном жертвеннике, стали развеваться, стало страшно, как бы не упала Чаша. Я подошел к жертвеннику и придержал воздухи.

Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. СПб.: Дюссельдорф, 1993. С. 167.

31-го Июля. Четверг. […] Завтракали 5 с Папа, Мама… после смотрели на немецкий пулемет, который наши отняли. […]

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1914 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 317.

Милый Алексей. Да укрепит Тебя на жизненном подвиге св. вел. Георгий поборник веры и правды, и да поможет он Тебе быть опорой Твоим родителям и светлым лучом для нашего дорогого Отечества. Этот подарок мой к Твоему десятилетию принадлежал дяде Сергею – который всей душою служил Твоему дорогому Отцу – он наверно за Тебя молится и Ты вспомни его в Твоих молитвах.

Любящая Тебя Тетя Элла. Москва. 4-го Авг. 1914.

Письмо преподобномученицы Великой Княгини Елисаветы Феодоровны Цесаревичу. // Г АРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 65.

Вечером 3 августа Царская Семья села в Императорский поезд для следования в Москву. Поезд подошел к Императорскому павильону Александровского вокзала в Москве 4 августа в два часа дня. После приема рапортов почетного караула и высших начальствующих лиц в круглом зале павильона Царская Семья проследовала в экипаже по запруженным народом улицам, среди стоявших шпалерами войск. Публика заняла окна, балконы, крыши; висела на деревьях и фонарях. Настроение толпы было в высшей степени восторженное. Их Величества остановились на пути, чтобы приложиться к иконе Иверской Божией Матери, и через Красную площадь въехали в Святые ворота Кремля.

На следующий день состоялся в Кремлевском Дворце Высочайший выход… Царскую Семью приветствовал на Красном Крыльце собравшийся в Кремле народ, заполнивший сплошной массой всю площадь. […]

Так как накануне у Наследника Цесаревича был припадок гемофилии, в этот день Алексей Николаевич участвовал в шествии Их Величеств на руках у урядника Конвоя. К огромному огорчению, вызываемому у Августейших Родителей болезнью Наследника, присоединялось еще всегдашнее колебание в разрешении вопроса: что лучше – оставить Его дома или показаться народу на руках у казака?

После богослужения в Успенском соборе Царская Семья посетила Чудов монастырь и вернулась во Дворец по помосту, сопровождаемая восторженными приветствиями народа.

Воейков В. Н. С Царем и без Царя. Гельсингфорс, 1936.

Вторник. 5-го Августа. В 11 ч. был выход на Красное Крыльцо. Много народа. В Успенск[ом соборе] молебен. Пошли в Чудов монастырь и к д[яде] Сергею на могилу […] Ал[ексей] по городу в моторе ездил, немного ходил.

Дневник Великой Княжны Ольги Николаевны. // ГАРФ. Ф. 673. Оп. 1. Ед. хр. 5.

5 августа. Вторник. […] Был выход через залы. В Георгиевский з[ал]. Папа очень хорошо говорил. […] Потом с Красного Крыльца в Успенский Собор. Там был молебен, оттуда в Чудов монастырь. Масса народа на улицах, т. е. на площади. Завтракали 5 с Папа, Мама, Тетей. В 3 ч. поехали осматривать с Мама поезд, который идет на войну. […] Были у всенощной в Архангельском Соборе.

Дневник Великой Княжны Татьяны Николаевны. 1914 г. // ГАРФ. Ф. 651. Оп. 1. Ед. хр. 317.

Понедельник. 3 августа [нов. ст.] [1914]. Государь пришел сегодня утром к Алексею Николаевичу; он преобразился. Вчерашняя церемония дала повод грандиозной манифестации. Когда он появился на балконе Зимнего Дворца, огромная толпа народа, собравшаяся на площади, опустилась на колени и запела гимн. Восторг народа показал Царю, до какой степени эта война была народной…

Среда. 12 августа. Сегодня день рождения Алексея Николаевича – ему минуло десять лет. […]