Призвание

В 1855 году был заключен договор между Японией и Россией, вскоре было открыто русское консульство в японском порту Хакодате. В 1858 году консулом был назначен Иосиф Александрович Гошкевич. Он прибыл в Японию вместе с семьей и сотрудниками консульства, среди которых был и священник отец Василий Махов. Стараниями Гошкевича и отца Василия была устроена церковь при консульстве. Однако, отец Василий недолго пробыл в Японии – он был человеком слабого здоровья и уже в 1860 году вернулся в Россию. Тогда Гошкевич направил в Синод прошение прислать в Японию священника с высшим духовным образованием, который мог бы быть одновременно и настоятелем консульской церкви и миссионером.

Как ответ на прошение Гошкевича в Санкт-Петербургской Духовной Академии было вывешено объявление, предлагавшее кому-либо из выпускников отправиться в Японию в должности настоятеля посольской церкви.

Поначалу это объявление показалось Ивану Касаткину занятным и не более того. Куда более жаркий отклик оно нашло у его друзей, Михаила Горчакова и Николая Благоразумова – они одними из первых записались в число желающих, каковых набралось около двенадцати человек. Однако, все они собирались пополнить ряды белого духовенства и принять сан уже после вступления в брак.

Ивана Касаткина в этом списке не было – он не считал себя вправе оставить старого отца и младшего брата. По академической традиции он пошел ко всенощной. И вот, во время богослужения он вдруг почувствовал призыв Божий, решив, что должен ехать в Японию. Сразу же по окончании богослужения Иван Касаткин отправился к ректору академии, епископу Нектарию, и заявил ему о своем желании ехать в Японию, но не женатым священником, а монахом. Это решило вопрос о служении в Японии, поскольку традиционно в делах духовной миссии монахи имели предпочтение перед женатыми священниками.

Епископ Нектарий доложил митрополиту Исидору и Святейшему Синоду о том, что среди выпускников Академии нашелся тот, кто готов ехать в Японию в монашеском чине. Решение о постриге и рукоположении Ивана Касаткина было принято в кратчайшие сроки.

Практически сразу по окончании Академии, 21 июня 1860 года Иван Касаткин был пострижен в монахи с именем Николай. Епископ Нектарий, постригавший его в монахи, сказал в напутственной речи: «Не в монастыре ты должен совершить течение подвижнической жизни. Тебе должно оставить самую Родину, идти на служение Господу в страну далекую и неверную. С крестом подвижника ты должен взять посох странника, вместе с подвигом монашества тебе предлежат труды апостольские». [1, с. 10–11]

29 июня в день святых первоверховных апостолов Петра и Павла он был рукоположен во иеродиакона, а на следующий день, когда праздновался Собор двенадцати апостолов – во иеромонаха. Все это произошло так стремительно, что родные отца Николая просто не смогли приехать, дабы присутствовать на его постриге и посвящении.

После священнической хиротонии иеромонах Николай ненадолго отправился на родину, дабы проститься с отцом и братом. Всего лишь три дня провел он в своей семье. Затем, простившись с родными, отец Николай на долгие годы отправился в Японию. Несмотря на вынужденное расставание, святой заботился об отце до самой его смерти, ежемесячно отсылая ему часть жалованья. В благословение отец Николай взял с собой Смоленскую икону Божией Матери, которую хранил всю жизнь.

На пути в страну восходящего солнца

Дорога в Японию была долгой и трудной. В то время по всей России еще не было железнодорожного сообщения, так что до отдаленных уголков приходилось добираться на лошадях. Выехав в середине лета, отец Николай добрался до Николаевска-на-Амуре лишь поздней осенью, причем впоследствии он вспоминал, что едва не погиб на Амуре, так как лошади заплутали в ненастье.

В Николаевске-на-Амуре иеромонаху Николаю пришлось задержаться, поскольку навигация уже закончилось. Но и это время не прошло даром. Там он познакомился с архиепископом Камчатским Иннокентием (Вениаминовым) – легендарным миссионером, который по должности своей был его епархиальным архиереем. Владыка Иннокентий сразу же узрел в молодом иеромонахе и родственную душу, и человека с похожей судьбой. Так же как и отец Николай, владыка Иннокентий – тогда еще Иван Вениаминов – окончил семинарию одним из лучших. Но, будучи обременен семьей, он не смог продолжить образование. Однако, несколько лет спустя, уже будучи диаконом, он, также как и Иван Касаткин, почувствовал призыв Божий и отправился на Аляску проповедовать Православие коренным жителям Северной Америки. Там он провел более пятнадцати лет. Миссионерская деятельность отца Иоанна Вениаминова в Русской Америке была успешной – благодаря ему тысячи местных жителей приняли Православие. Для новообращенных христиан он строил храмы и школы при них. Кроме того он заботился не только о духовном, но и о телесном здоровье своей паствы – благодаря его нравственному влиянию алеуты и индейцы соглашались на прививки оспы, что остановило массовые эпидемии на Аляске. Впоследствии, приняв монашество с именем Иннокентия и будучи поставленным архиепископом Камчатским, он много потрудился на Камчатке, в Якутии, на Курилах и Чукотке.

Владыка Иннокентий очень внимательно отнесся к своему молодому коллеге, посоветовав ему начать изучение японского языка еще до приезда в Японию. Кроме того святитель Иннокентий позаботился и о материальных нуждах отца Николая. Видя его убогую рясу и понимая, что молодому человеку не на что купить новую, владыка Иннокентий купил хороший бархат, из которого и была сшита новая ряса для отца Николая. Владыка подарил ему и свой наперсный бронзовый крест, полученный за участие в Крымской кампании.

Отец Николай провел в Николаевске-на-Амуре около полугода – зиму и весну, изучая японский и китайский языки. Также общение с владыкой Иннокентием само по себе было школой миссионерства.

С открытием навигации в конце мая отец Николай стал собираться в Японию. Туда он, как будущий представитель Российского посольства, отправился на военном корабле. Впоследствии он вспоминал о своем путешествии: «Когда я ехал туда, я много мечтал о своей Японии. Она рисовалась в моем воображении как невеста, поджидающая моего прихода с букетом в руках. Вот пронесется в ее тьме весть о Христе, и все обновится… Тогда я был молод и не лишен воображения, которое рисовало мне толпы отовсюду стекающихся слушателей, а затем и последователей слова Божия, раз это последнее раздастся Японской стране». [1, с. 11] 14 июня 1861 года иеромонах Николай прибыл в японский порт Хакодате, где располагалось русское консульство.

Первые шаги в Японии

Реальность оказалась совсем не тем, что представлял в своих мечтах отец Николай. Из-за двухсотлетней изоляции и активной антихристианской пропаганды японцы относились к иностранцам, а особенно к христианским проповедникам, с большой подозрительностью. Вот как писал об этом впоследствии сам святой Николай: «Каково же было мое разочарование, когда я по прибытии в Японию встретил совершенно противоположное тому, о чем мечтал! Тогдашние японцы смотрели на иностранцев как на зверей, а на христианство – как на злодейскую секту, к которой могут принадлежать только отъявленные злодеи и чародеи» [19]. Иногда отец Николай сталкивался и с откровенными проявлениями злобы и ненависти – на улицах Хакодата его оскорбляли, иногда могли кинуть чем-нибудь вслед. Поначалу у него не складывались отношения даже с консулом Гошкевичем, ожидавшим увидеть в выпускнике Духовной Академии православного иезуита с вкрадчивыми манерами. Лишь со временем Гошкевич смог по достоинству оценить прямодушие и открытость молодого иеромонаха, его академические знания, талант блестящего собеседника.

Однако, отец Николай не впал в уныние от трудностей и не оправдавшихся ожиданий. Напротив он с удвоенной энергией начал изучать японский язык и культуру. Он ежедневно брал уроки японского языка. Как только отец Николай начал понимать разговорную речь, он, помимо обычных уроков и чтения книг по-японски, стал выходить в город для закрепления пройденного материала. Он стал посещать местные частные школы, школы фехтовальщиков и даже буддийские и синтоистские храмы, дабы лучше усвоить и разговорную речь и специальную терминологию.

Вот как вспоминал об этом времени один из жителей Хакодата Янагита Токичи – руководитель одной из частных школ: «Пришел как-то, в нашу школу проживавший в то время в Хакодате русский проповедник Николай. Ничего не говоря, зашел в класс и стал внимательно слушать, как ведется преподавание. С этого дня он стал появляться в школе ежедневно и слушал лекции наравне с другими воспитанниками. Посещение русским проповедником нашей школы породило в публике толки, что школа Янагита, якобы, занимается преподаванием христианских догматов, и я немедленно приказал директору школы Сузуки отказать проповеднику Николаю в посещении ее. Однако Сузуки доложил мне после, что проповедник Николай не подчинился распоряжению и продолжает без стеснения посещать занятия. Я был возмущен.

Случайно встретившись с англичанином Брайкстоном /один из преподавателей/, я посоветовался с ним, как мне поступить с Николаем. На это англичанин ответил: «Вот пустяки, вызовите его к себе и категорически заявите ему, чтобы он прекратил хождение в школу, а если он не послушает, то вытолкайте его в шею». Пойти на такую грубость я не решился, а решил повидать Николая и лично запретить ему посещение школы.

На следующий день, когда он показался в школе, я остановил его и заявил, что его посещения причиняют мне очень много неприятностей и что я требую прекратить это. Проповедник Николай возразил мне с улыбкой: «К чему такие строгости? Отказаться от посещения училища я не могу». Тогда я заявил: «Вот что, это дом мой, и я требую, чтобы Вы больше здесь не появлялись, в противном случае я вынужден буду применить против Вас силу». – «Ну, что же, если Вам доставит нравственное удовольствие побить меня, тогда бейте, пожалуйста, скорее; от посещения же этой школы я все-таки никогда не откажусь», – улыбаясь, сказал Николай.

При виде такой твердой решимости Николая я начал было уже сожалеть, что сразу же не расправился с ним, как советовал мне Брайкстон. Но так как теперь момент был уже упущен, то я решил воздействовать на Николая миролюбивым путем. Я объяснил ему, что его посещение нашей школы вводит многих в заблуждение; публика смотрит на нашу школу, как на место, где ведется проповедь христианства, и что все это мне страшно неприятно. Николай спокойно выслушал это и, указав на соседний пустырь, спросил меня: «Какого Вы мнения об этом участке?»

Должен заметить, что рядом с нашей школой жил некий Сиратори, занимавшийся приготовлением мисо. Пустырь был обнесен поломанным забором и, очевидно, никогда не убирался, т. к. был до крайности запущен; он являл собою полный контраст саду нашей школы, содержавшемуся в идеальной чистоте. Склад для мисо скорее был какой-то сарай, а не склад. На вопрос Николая я ответил, что участок действительно грязен. «Да, поистине, грязен», – сказал Николай.

«Всякому из нас тяжело смотреть, когда рядом с его чистым садом находится грязный, запущенный сад соседа. Некоторые берут на себя смелость и труд привести такой сад в чистый вид. Если Вы уразумели смысл моих слов, то Вы поймете, что нет никакого вреда в том, что я прихожу в Вашу школу и знакомлюсь с преподаванием в ней, тем более, что с моей стороны не было никаких попыток проповедовать в ней свою религию. Кроме этой школы, я посещаю также и буддийскую школу при храме секты «Синсиу» и ежедневно слушаю там проповеди, и во всех случаях, когда у меня возникают сомнения, я не стесняюсь расспрашивать. В этом и состоит все мое занятие. Пусть там говорят, что хотят, но это так. Вы не должны бранить меня за то, что я посещаю Вашу школу»…

Использовав все возможные средства воздействия на Николая, я, в конце концов, обратился к Брайкстону с просьбой написать мне на листе бумаги по-английски следующую фразу: «Русскому священнику вход воспрещается».

Эту надпись на следующий день я наклеил на школьные ворота.

Однако и эта мера оказалась бесполезной: Николай, придя в тот же день в школу и заметив надпись на воротах, сорвал ее, сунул себе в карман и как ни в чем не бывало вошел в школу. На следующий день он пришел опять, и так продолжалось долгое время. Мы с Брайкстоном были так поражены этой настойчивостью Николая, что больше уже не пытались запрещать ему посещение школы». [10]

Несмотря на внешние невозмутимость и добродушие, самого отца Николая одолевали многообразные искушения. Он неоднократно сомневался: правильным ли был его выбор, не ошибся ли он, приняв монашество и оставив Родину.

Но со временем усердие отца Николая дало свои плоды – за семь лет он не только изучил в совершенстве японский язык, но и стал одним из лучших знатоков японской истории и культуры. Теперь он был готов приступить к проповеди Православия в Японии.

Начало проповеди

Господь предоставил отцу Николаю случай для начала проповеди – случай, в котором он смог проявить лучшие свои качества монаха и миссионера.

Консульство регулярно посещал Такума Савабе; он давал уроки фехтования сыну консула Гошкевича. Сам Такума Савабе был очень колоритной и неординарной личностью – по рождению он принадлежал к самурайскому клану Тоса. Воспитанный в лучших самурайских традициях, Такума был фанатичным националистом, убежденным в том, что всех иностранцев и их пособников нужно уничтожить. Такума – превосходный фехтовальщик, мысли его не расходились с действиями. Все это привело молодого самурая в тайную самурайскую организацию, на счету которой был ряд убийств. После того как тайная организация попала в поле зрения властей, Такуме пришлось бежать в Хакодат. Здесь он женился на дочери местного синтоистского жреца Савабе и принял его фамилию. Вскоре старый жрец умер, и его должность в синтоистском храме занял зять.

По общему мнению, жизнь Такумы Савабе в Хакодате была прекрасна и безмятежна. Как жрец древнейшего в городе синтоистского храма он пользовался огромным уважением и получал от своей деятельности хороший доход. У него была прекрасная любящая жена и маленький сын. Кроме того он был известен, как великолепный фехтовальщик и имел множество учеников. Но непокой в душе не давал жрецу наслаждаться жизненным успехом – идеалы его юности требовали уничтожения всех иностранцев, в особенности же проповедников христианства.

Наибольшую ненависть вызывал у него священник консульской церкви отец Николай. Когда они встречались в доме Гошкевича, Савабе всегда с ненавистью смотрел на отца Николая. А однажды Савабе пришел в консульство, желая затеять ссору с христианским священником. Вот как описывает эту сцену сам святой: «Пришедши, он грубо начал: «Вы, варвары, приезжаете высматривать нашу страну; особенно такие, как ты, вредны; твоя вера злая». – «А вы знаете мою веру, что так отзываетесь о ней?», – спросил я. – «Ясно, не знаю». – «А не зная вещи, поносить ее разумно ли?» Это несколько остановило его, но он с прежней грубостью произнес: «Так что же за вера твоя? Говори». – «Изволь слушать». И стал говорить о Боге Едином, о Боге Творце вселенной, Боге Искупителе. По мере того, как я говорил, лицо моего слушателя прояснялось и он, не переставая внимательно слушать, одной рукой достал из-за пояса тушницу, другой – из рукава бумагу и стал записывать мою речь. Через час или полтора он был совсем не тот человек, который пришел. «Это совсем не то, что я думал», – сказал он, когда я окончил говорить. «Поговорите еще», – попросил он уже ласково. «Приходите», – пригласил я». [19]

С этого времени Такума Савабе ежедневно навещал отца Николая, дабы послушать что-либо новое о Православии. Через неделю он готов был уже принять крещение. Его не останавливало даже то, что придется оставить доходное место жреца, и, возможно, отправиться в тюрьму, так как обращение японцев в христианство было тогда запрещено законодательно. Отцу Николаю приходилось сдерживать горячий порыв новообращенного, уговаривая его подождать до того времени, когда он больше узнает и утвердится в вере.

Со своей стороны Такума Савабе прилагал все усилия, чтобы получше узнать о христианстве. Отец Николай дал ему Евангелие, напечатанное в Китае и тайно ввезенное в Японию, но нужно было соблюдать осторожность – в то время в Японии даже своим домашним было опасно открывать такую тайну. Савабе нашел следующий выход: «Открыто читать эту книгу /Евангелие/ я не мог, а читать хотелось. Вот я и выдумал читать ее в то время, когда совершал службы в своем мия /то есть в языческом храме/. Положишь, бывало, перед собой Евангелие вместо языческого служебника, да и читаешь, постукивая в обычный барабан. Никто и не думал, что я читаю иностранную «ересь»». [28]

Несмотря на всю опасность своего положения – за обращение в христианство полагалась смертная казнь, Такума не мог молчать; он рассказал о своей вере другу врачу

Ацунори Сакаи, увлеченному конфуцианством. Поначалу Ацунори только смеялся над новой верой, которую он считал варварской. Тогда Такума Савабе предложил ему пойти послушать христианского священника – отца Николая. Сакаи согласился и вскоре он также стал ревностным слушателем и почитателем русского миссионера. Через некоторое время к ним присоединился третий друг, еще один врач – Урано.

Все они уговаривали отца Николая крестить их, несмотря на официальный запрет. И вот в апреле 1868 года – три года спустя после начала проповеди – отец Николай крестил трех друзей. Крещение было тайным – оно было совершено в русском консульстве в комнате отца Николая. В крещении Савабе получил имя Павел, Сакаи – Иоанн и Урано – Иаков. После крещения все они ради сохранения тайны решили на время уехать из Хакодата.

Но, несмотря даже на меры предосторожности, Павел Савабе все таки был арестован и заключен в тюрьму. Лишь наступление эпохи Мэйдзи спасло его от казни. Тем не менее, на долю этого ревностного христианина выпало множество испытаний – его жена, узнав об обращении мужа, повредилась в рассудке и подожгла дом, а сын подросток, дабы прокормить себя и мать, вынужден был стать жрецом вместо отца.

Духовная миссия

Время, получившее название «эпоха Мэйдзи», было необычно и непривычно для Японии. Незадолго до этого на трон вступил новый император – юный Муцухи-то (Мэйдзи), и покачнулась казавшаяся незыблемой власть сёгуна – правителя Японии. Существующим положением в стране были недовольны все – от знати до простолюдинов. Павшая десятилетие назад самоизоляция Японии дала права иностранцам, но оставила японцев под гнетом старых традиций. В результате часть аристократии начала добиваться упразднения сёгуната и возвращение всей полноты власти императору, который мог бы провозгласить начало реформ. Это движение пользовалось большой поддержкой населения. И все же страна оказалась расколота на два лагеря, что привело к гражданской войне, получившей название «войны Босин». В результате этой войны сёгун отрекся от власти, молодой император провозгласил эпоху Мэйдзи – «просвещенного правления», и при поддержке знати и народа начал всесторонние реформы.

Перемены не могли не отразиться на судьбе отца Николая и его духовных чад – новообращенных японцев. Отныне они могли не скрывать свою веру, равно как и отец Николай получил возможность для открытой проповеди. Так что очень скоро число его слушателей увеличилось – его духовные чада приводили к нему своих знакомых – молодых самураев, которые были обескуражены крушением привычного строя и искали, где обрести смысл жизни. Постепенно к их кружку присоединялись новые слушатели. И вот несколько времени спустя японцы – Савабе и Сакаи – стали сами проводить катехизаторские беседы, отдавая все свое время проповеди христианства. Не прошло и года как отец Николай крестил еще нескольких японцев. Из Хакодата проповедь распространилась в Сендай, где временно обосновался Савабе. Однако два самых активных катехизатора, Савабе и Сакаи, остались практически без средств к существованию и отец Николай считал своим долгом поддержать их, но его собственных средств на помощь катехизаторам было недостаточно.

Тогда он решил отправиться в Россию, дабы хлопотать там об открытии Русской Духовной Миссии. Вот как писал об этом сам святой: «Все более и более увеличивалось число принимающих святое крещение и стала предвидеться возможность систематического распространения христианской веры в Японии. С этою именно целью, для получения на это официальных полномочий, я отправился на время в Россию и, получив там на это разрешение и благословение у Святейшего Синода, опять возвратился в Японию». [28]

Действительно, в конце 1869 года отец Николай, испросив отпуск, отправляется в Россию дабы ходатайствовать перед Святейшим Синодом о разрешении открыть в Японии Русскую Духовную Миссию. До Санкт-Петербурга он добрался лишь весной следующего года. Святейший Синод, уже подготовленный письмами отец Николая к своим наставникам – владыкам Иннокентию и Исидору, отнесся к прошению благосклонно. О нем сразу же было доложено императору.

6 апреля 1870 года Александр II высочайше утвердил определение Святейшего Синода об учреждении в Японии Русской Духовной Миссии в составе начальника миссии, трех иеромонахов-миссионеров и причетника. Половину намечаемых расходов брало на себя казначейство, другая половина была отнесена за счет типографского капитала духовного ведомства. Всего духовной миссии ассигновалось 6000 рублей в год и 10000 рублей единовременно. Миссионерские центры располагались в Токио, Киото, Нагасаки и Хакодате. Начальником миссии был назначен иеромонах Николай с возведением в сан архимандрита. Миссия подчинялась ведению Камчатского епископа. Обязанности миссионеров были изложены в «Инструкции для миссии», представленной иеромонахом Николаем и утвержденной Синодом.

Начало Японской Церкви

Архимандрит Николай вернулся в Японию в марте 1871 года. Его встретила небольшая христианская община и несколько человек, подготовленных к крещению в его отсутствие. Вот как рассказывал об этом впоследствии сам святой Николай: «Когда я снова прибыл в Хакодат, то нашел, что ревностный Савабе уже образовал у себя маленькую церковь: у него собралось из Сендая несколько молодых хорошо образованных «сизоку» (дворян); то были: ныне еще здравствующие о. Матфей Качета, о. Петр Сасачава, уже скончавшийся о. Яков Такая, о. Иоанн Оно, только что отшедший в другой мир Павел Цуда и некоторые другие; всех я нашел уже довольно наученными в вере и в душе христианами. Кто же им указал путь из Сендая в Хакодатэ и кто обратил их в христианство, если не Сам Господь таинственным действием Своей благодати?» [19]

Начальный этап жизни Японской Церкви напоминал собой жизнь первой апостольской общины, даже недоразумения, возникавшие между христианами, были полны веры и любви, в качестве примера можно привести рассказ самого отца Николая: «По моем приезде скоро меня навестил г-н Савабе и, между прочим, сообщил мне о странном, во время моего отсутствия из Японии, поведении г-на Сакая, который проводил все время в заботах о возможно большей выручке денег из своих занятий, тогда как остальные христиане старались, напротив, всем делиться со своими братьями. Услышав об этом, я хотел было обличить г-на Сакая, но с приходом последнего дело тотчас объяснилось. Явившись ко мне, г-н Сакай представил собранные им сто иен (около двухсот рублей), которые пожелал употребить на дела Церкви. Так разъяснилось недоумение г-на Савабе относительно странного, по-видимому, поведения г-на Сакаи.

Другой, подобный по своей видимой странности, случай произошел с г-ном Томи Петром. В одно время все заметили его внезапное исчезновение куда-то. Никто не знал, куда он скрылся… Но вот, спустя 11 дней после этого, однажды вечером, около одиннадцати часов, г-н Петр Томи является ко мне в сопровождении г-на Сакая. Вижу – худ до невероятности, кости сильно выдались на совершенно изменившемся в своем цвете лице; просто жалко было смотреть на него. На мои вопросы, где он был и почему так сильно исхудал, он ответил, что все это время он проводил в воздержании от сна и пищи и в молитве о скорейшем просвещении братьев-язычников тем светом истины, которого он сам недавно сподобился. Услышав обо всем этом, я был очень изумлен столь трогательным проявлением горячей верности по вере. Но все-таки я должен был заметить ему, что такое дело впредь нужно совершать согласно с установлениями Церкви, ибо иначе можно принести сильный вред своему здоровью». [1, с. 29]

Вскоре, в 1872 году отец Николай обрел деятельного помощника – в Хакодат прибыл иеромонах Анатолий (Тихай), кандидат Киевской Духовной Академии. Архимандрит Николай отзывался о нем так: «Лучших помощников я не желал бы!» Благодаря приезду отца Анатолия, архимандрит Николай смог расширить ареал своей проповеди. Он перебирается в Токио, оставив и консульскую церковь, и христианскую общину на отца Анатолия.

В Токио отец Николай поселился в районе Цукидзи. По сравнению с жизнью в консульстве, он оказался в довольно скудных условиях. В Токио отец Николай арендовал небольшую комнату на чердаке. Здесь же и проходили катехизаторские беседы – недостатка в слушателях не было. Напротив, из-за большого количества слушателей беседы приходилось проводить в две смены – утром и вечером.

Помимо непосредственно миссионерской проповеди, отцу Николаю, как начальнику Духовной Миссии, необходимо было позаботиться о многом. В частности, первоочередным делом было строительство православного храма в Токио. Об этом отец Николай неоднократно писал в Россию, и ему удалось заинтересовать этим делом адмирала Евфимия Васильевича Путятина, неоднократно бывавшего в Японии – он взял на себя сбор средств на строительство храма.

Между тем, из Хакодата пришли тревожные вести – там вновь были арестованы ревностные катехизаторы – Павел Савабе и Иоанн Сакаи. В данном случае преследовались не именно православные, а все христиане. В Сендае и Хакодате было арестовано около 120 человек; кроме того по приказу местного губернатора были уволены все чиновники-христиане. Дабы выручить своих духовных чад, архимандрит Николай обратился к правительственным чиновникам, Ивакуре Томоми и Кидо Такаёси. Просьба отца Николая была принята благосклонно и катехизаторов отпустили.

Однако, в связи с этим остро встал вопрос о том, как быть с теми неофитами в Токио, которых отец Николай подготовил к крещению. В случае крещения и они и сам отец Николай также могли подвергнуться гонениям. Решившись, отец Николай все таки крестил тайно двенадцать человек, которых посчитал наиболее надежными и готовыми к принятию святого крещения. Известие о крещении вышло за рамки христианской общины – отец Николай узнал об этом от знакомого жреца. Оказалось, что когда пришел донос, влиятельные представители местного духовенства из уважения к русскому священнику решили не давать делу хода.

Вскоре, 10 февраля 1873 года, вышел императорский указ, отменяющий все антихристианские законы. Теперь японские христиане могли не бояться произвола местных властей, ссылавшихся на старинные законы. Этот указ был очень важен и для Русской Духовной Миссии, которая получила возможность действовать в Японии официально.

На пожертвования, собранные адмиралом Путятиным в России, отец Николай покупает у графа Тода участок земли на холме в Суругадае. Некоторое время спустя там было устроено двухэтажное здание Миссии с домовой церковью. Большую часть помещений заняли школы: катехизаторская школа, школа русского языка, женская школа. Впоследствии к ним добавилась и семинария. Все школы включали в себя не только учебные классы, но и общежития для учащихся. Уровень преподавания в миссийских школах был очень высок – благодаря помощи Святейшего Синода отец Николай приглашал в Миссию преподавателей из России. В учебные заведения при Русской Духовной Миссии принимали не только христиан, но и язычников. Некоторые из них впоследствии приняли христианство, другие же остались язычниками, но навсегда сохранили благодарность Русской Миссии и ее руководителю.

После отмены антихристианских законов проповедь Православия в Японии была чрезвычайно успешной – не прошло и года, как число принявших крещение перевалило за тысячу. Отец Николай был счастлив служить «водворению Царствия Божия на земле». [1, с. 39] Но он не мог не задумываться и о внутреннем устроении Японской Церкви, каким оно будет. Несмотря на огромную любовь к Родине и к Русской Церкви, он не собирался слепо копировать русские церковные традиции синодального времени. Он решает обратиться к установлениям древней Церкви, стоявшей на соборных началах, когда миряне играли значительную роль в церковной жизни.

В 1874 году отец Николай созывает первый Поместный Собор Японской Церкви. Большинство присутствующих были миряне. Более того на соборы без права голоса допускались даже язычники. Однако, несмотря на такую открытость, отец Николай старался придерживаться иерархического начала. Поэтому он разделяет две части – большую, где могли присутствовать и высказываться все желающие, и малую, где собирались в основном священнослужители и представители приходов.

На первом же соборе были озвучены проблемы – в то время христианство распространилось уже по всей Японии, но храмы, где христиане могли бы приступить к Таинствам, имелись только в Хакодате – консульская церковь и в Токио – домовой храм Духовной Миссии. С большими трудами и лишениями христиане приобретали участки земли или небольшие строения, где можно было бы устроить храм, но в них некому было служить. Отец Николай неоднократно писал в Россию, прося прислать миссионеров, но приезжавшие из России священники по большей части были не готовы к миссионерскому служению – прожив год или два в Японии они, по разным причинам, возвращались в Россию.

Такое положение вещей очень огорчало отца Николая. Поэтому на следующем соборе он предлагает катехизаторам-японцам выдвинуть из своей среды кандидатов на рукоположение в священный сан. Все они были шокированы предложением своего духовного наставника, ибо считали себя новообращенными, не готовыми к священническому служению. Однако, отец Николай настаивал. Тогда были выдвинуты три кандидата: один решительно отказался, оставшиеся два дали свое согласие – это были первые японские православные – Павел Савабе и Иоанн Сакаи. Отец Николай благословил их выбор. Но сразу же встал вопрос о совершении хиротонии, поскольку в Японии не было православного епископа.

Отец Николай писал об этом Камчатскому архиерею, которому была подчинена Русская Духовная Миссия в Японии. Для совершения первой на японской земле православной хиротонии в Токио прибыл начальник Камчатской Миссии епископ Павел. Он рукоположил Павла Савабе во священника, а Иоанна Сакаи во диакона.

Епископская хиротония

Благодаря проповеди отца Николая и его учеников, число новообращенных постоянно росло. За десять лет с начала проповеди их число достигло нескольких тысяч. Молодая Японская Церковь нуждалась во многом: в книгах на доступном и понятном языке, в храмах, в утвари для богослужений, но главной нуждой был недостаток священнослужителей. Причем кандидаты на посвящение богословски образованные и утвержденные в вере были, но для рукоположения им приходилось ехать в Россию, что тяжким бременем ложилось на Миссию.

Поэтому в 1878 году отец Николай писал в Синод, что Японской Церкви нужен свой епископ. Святейший Синод с должным вниманием отнесся к его прошению – кандидатура будущего Предстоятеля Японской Церкви тщательно обсуждалась. В частности предлагалась кандидатура святителя Феофана Затворника, у которого уже был опыт служения за границей – он несколько лет возглавлял Русскую Миссию в Иерусалиме. Но святитель Феофан отказался покинуть свой затвор ради служения в Японии. Назывались кандидатуры и других архиереев, но все они или по состоянию здоровья, или по другим обстоятельствам не могли отправиться в Японию. Тогда было решено предложить возглавить Японскую Церковь самому архимандриту Николаю.

Он, будучи человеком великой веры и великого смирения, никогда не стремился к епископскому сану. Однако, когда из Синода была прислана телеграмма с предложением принять на себя епископское служение, он с верой и смирением, принимая волю Божию ответил:

«Если из России не может быть назначен епископ, я согласен». [1, с. 39]

После почти восьми лет отсутствия святой вновь увидел Россию. Его путешествие было и радостным и грустным одновременно. Он радовался, что снова увидел Родину, смог пообщаться с родными и друзьями, но духовный настрой общества вызвал огорчение. Отец Николай помнил, как сам он был студентом, какой духовный настрой, желание послужить Богу были у его соучеников. Студенты нового поколения были более практичны, они интересовались жалованием, содержанием, карьерными перспективами. Ехать в далекую страну без какой-либо перспективы все отказывались.

Общение с людьми, не принадлежащими к духовному сословию, также вызвали и радость и огорчение. Радость от готовности пожертвовать на проповедь христианства в языческой стране, огорчение – от всеобщего падения нравов. Отец Николай приходил в ужасное расстройство, видя, как люди добрые и щедрые внешне, совсем отступили от Церкви, от Божиих заповедей, от церковных постановлений. Он удивлялся массовому равнодушию к вере и вольнодумству, тому, что общество, пока еще только словесно, готово ниспровергнуть и Церковь и царство. Он предчувствовал многие беды для России и горячо молился о своей заблудшей Родине. Так что почти за два года пребывания в России отец Николай испытал не только радость, но и множество огорчений.

30 марта 1880 года, в воскресенье четвертой недели Великого Поста, в Троицком соборе Александро-Невской Лавры отец Николай был рукоположен во епископа, с наречением титула «Ревельского и Японского». Хиротонию совершил митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Исидор. При вручении жезла митрополит Исидор сказал новому епископу: «До конца жизни тебе служить взятому на себя делу, и не допусти, чтобы другой обладал твоим венцом». [34]

Епископ Николай провел в России еще некоторое время, занимаясь сбором пожертвований на миссию, – он планировал построить в Токио большой кафедральный собор. А в конце 1880 года первый Предстоятель Японской Церкви вернулся в Японию.

Устроение Церкви

Японская паства радостно приветствовала возвращение своего Предстоятеля. Отныне кандидатам в священнослужители не было нужды выезжать в Россию для рукоположения. Однако, по инициативе владыки Николая, лучшие выпускники семинарии и катехизаторской школы получили возможность ездить в Россию для получения дальнейшего богословского образования – их ждали в Духовных Академиях России. Благодаря этому, уже через несколько лет Японская Церковь практически перестала нуждаться в педагогах из России.

Другой не менее важно проблемой было упорядочение богослужения. Еще со времен служения в Хакодате святой Николай начал переводы богослужебных текстов. Ко времени епископской хиротонии святого тексты, составляющие основу богослужения, были переведены. Однако, все богатство православных богослужебных текстов было еще недоступно японским верующим. Так что, вернувшись в Японию, владыка Николай продолжил переводы богослужебных текстов. Кроме того он привез из России регента Дмитрия Львовского, который вместе с Яковом Тихаем, братом архимандрита Анатолия, переложил и аранжировал церковные песнопения для исполнения по-японски. Они заложили основу, на которой впоследствии была устроена духовно-музыкальная школа Духовной Миссии и миссийский хор.

Святитель Николай сознавал важность печатного слова в современном ему мире; поэтому вскоре по возвращении из России он инициирует выпуск собственного журнала Миссии, который получает название «Сэйкё Симпо» – то есть «Православный Вестник». Журнал выходил два раза в месяц. В нем публиковались статьи миссионерского характера, подробно разъясняющие православное вероучение и мировоззрение, а также обзоры жизни Японской Церкви и всего христианского мира. Несколько лет спустя, в 1883 году, начали выходить журналы «Синкай» – «Духовное море» и «Урансики» – «Изнанка парчи», выпускаемый женской школой при Миссии. Вообще все издания, как периодические, так и иная литература, публикуемая Духовной Миссией, были предметом особой заботы владыки Николая. Он внимательно следил за тем, чтобы все издания, выходившие под эгидой Духовной Миссии, были на должном уровне, как по содержанию, так и по форме.

Несмотря на то, что Японская Церковь была небогата, и зачастую верующим приходилось довольствоваться небольшими, переделанными из обычных домов, храмами, владыка Николай еще до своей епископской хиротонии задумал строительство грандиозного собора в Токио. Будучи в России, ему удалось собрать значительную сумму на строительство и заказать проект будущего храма. Однако, приступить к строительству храма удалось только в 1884 году. Храм строился семь лет. За это время каких только слухов ни ходило о строительстве в Русской Духовной Миссии! Некоторые говорили, что это сооружение строится для шпионажа за императором, другие предполагали даже, что это крепость, на которой будут установлены пушки для обстрела императорского дворца. Большинство ограничивалось лишь слухами, но отдельные горячие головы предлагали различные меры, дабы оградить императора от нападения Духовной Миссии. Подобные разговоры очень огорчали владыку Николая, принявшего Японию, как свою вторую родину и искренно полюбившего японский народ.

Но лишь в 1891 году, когда храм Воскресения Христова, наконец, был достроен, все скептики смогли убедиться, что это здание никак не навредило Японии, а напротив – украсило японскую столицу. На освящение Воскресенского храма в Японию прибыл наследник русского престола – цесаревич Николай – будущий святой страстотерпец. Но, к сожалению, он не смог принять участие в торжествах. В городе Оцу на него было совершено покушение – один из самураев-фанатиков пытался убить «варвара», но был обезврежен местными служителями правопорядка. Цесаревич Николай отделался легким ранением, но подобное происшествие грозило серьезными дипломатическими проблемами. Владыка Николай приложил все усилия, дабы погасить возможный конфликт – в значительной мере благодаря его влиянию дипломатические проблемы были улажены. Но цесаревич все-таки вернулся в Россию раньше задуманного срока, так что освящение собора прошло без него.

Торжественное освящение храма состоялось 24 февраля 1891 года. Отпраздновать это событие съехались представители большинства православных приходов. Впоследствии, еще во время земной жизни святителя, этот храм в народе прозвали «Николай-до» – то есть «храм Николая».

Болея душой о Миссии, владыка Николай неоднократно писал в Святейший Синод, прося прислать в Японию монахов-миссионеров. Но просьбы его по большей части оставались без внимания. Несколько человек приезжали в Японию, вдохновленные подвигом святого, но по прошествии времени все они возвратились в Россию, не понеся тягот миссионерского служения.

Особой скорбью в этом плане стала для владыки Николая смерть ближайшего сотрудника – архимандрита Анатолия (Тихая). Более двадцати лет прослужил этот миссионер в Японии, погубив свое здоровье. В конце концов, по просьбе всей Японской Церкви он отправился в Россию на лечение. Назад он уже не вернулся, скончавшись в 1893 году в Санкт-Петербурге.

Но даже потеря близкого друга и соратника не повергла владыку Николая в отчаяние. Он по-прежнему, возложив все упование на Бога, продолжал созидать Японскую Церковь.

Ангел Церкви

За время своего более чем тридцатилетнего служения в сане Предстоятеля святитель Николай стал воистину Ангелом Японской Церкви – вся его жизнь, все силы его души, все его помыслы принадлежали его пастве. В жизни святитель был подвижнически прост. Его часто видели в старой, залатанной рясе, в поношенном подряснике, с широким, вышитым ученицами духовного училища, поясом.

Святой не щадил себя. Он всегда вставал в 5 часов. В 6 к нему являлся с докладом секретарь. В 7 он возглавлял общую утреннюю молитву для учеников. После молитвы и до 12 часов владыка Николай читал лекции по богословским предметам в семинарии и катехизаторской школе. С часа дня до 5 пополудни он занимался административными делами. Владыка диктовал секретарю ответы на поступившую корреспонденцию. Кроме того он с секретарем разбирал поступившие отчеты – священники и катехизаторы по заведенной традиции ежемесячно предоставляли отчеты о состоянии дел, и делал соответствующие указания. В 6 часов вечера начинался «второй» рабочий день владыки Николая – вместе со своим неизменным сотрудником, Павлом Накаи, он занимался переводом Священного Писания и богослужебных книг. Работа эта продолжалась в течение четырех часов и оканчивалась в 10 часов вечера. Откладывалась она только в дни вечернего богослужения и праздников. В часы работы над переводами двери кельи владыки были закрыты. Так был распланирован почти каждый день святителя – исключения из общего правила составляли его поездки по епархии, которой была вся Япония.

Поездки по Японии святитель Николай предпринимал ежегодно. Обычно он объезжал общины со священником, в ведении которого они находятся. Местные христиане задолго до приезда владыки готовились ко встрече своего любимого «дайсимпы» (епископа) и устраивали ему по возможности торжественный прием. После первых приветствий вся процессия – прибывшие и встречающие – направлялась в заранее отведенное помещение, где после краткого молебствия святитель произносил поучение.

Затем он просматривал списки крещеных, вступивших в брак и умерших данной общины. Местные христиане беседовали с епископом: высказывали ему свои предложения, спрашивали его советов и указаний по разным недоуменным вопросам. Иногда к приезду святителя приурочивалась проповедь для язычников. В таких случаях заранее вывешивалось объявление о прибытии в общину «известного проповедника» – епископа Николая. В назначенный час собиралась публика и проповедь начиналась. Сначала проповедовал катехизатор, священник и, наконец, епископ. Речь владыки обыкновенно длилась не менее часа и всегда производила сильное впечатление. Очевидцы вспоминали, что, поучая, он весь горел и зажигал сердца слушателей. Говорил он просто и понятно для самого простого человека – о начальных словах молитвы Господней, о радости, что у нас есть небесный Отец, о молитве за еще непросвещенных христианством братьев.

В центре фотографии – владыка Николай. В одном из напутствий своим семинаристам владыка сказал: «Выходите с радостью, но отчасти и с печалью, после столь долгого пребывания здесь, выходите на радость, но еще больше на печаль мира, а главное на жизненный труд, который есть долг, назначенный от Бога всем живущим».

Иногда речь епископа прерывалась возражениями. Если можно было ответить на вопрос, не нарушая хода мысли, то, обычно, святитель так и делал. Если же нет, то вопрошающего просили подождать до конца проповеди. По окончании проповеди святитель всегда спрашивал, не хочет ли кто-либо из слушателей возразить или задать вопрос. Иногда завязывался целый диспут.

В каждой общине владыка Николай проводил по несколько дней. Он обходил все христианские дома и присутствовал на богослужении. При посещении святителем каждого прихода община собирала совет и здесь вместе с владыкой решали свои дела. По вечерам он записывал все впечатления прошедшего дня.

Для всех христианских общин посещения любимого архипастыря были праздником – радостной встречей с любящим отцом. Причем любовь владыки Николая не ограничивалась кругом его паствы – она простиралась и на язычников. Так, когда в 1891 году было большое землетрясение в трех провинциях (Тифу, Айчи и Мие), он собирал пожертвования от христиан других провинций, приезжих русских туристов и через своих помощников-японцев раздавал их всему пострадавшему населению.

Благодаря самоотверженным трудам святителя, с каждым годом все успешнее развивалось миссионерское дело в Японии, строились новые храмы, ежегодно присоединялось к Церкви до тысячи человек, но разразившаяся в 1904 году Русско-японская война поставила под удар само существование Японской Церкви.

Русско-японская война

Отношения России и Японии можно проследить с XVIII века – они никогда не были безоблачными. Первоначальные попытки России при Петре I, а затем при Екатерине II установить дипломатические отношения с Японией успехом не увенчались.

Следующая попытка, предпринятая при Александре I, закончилась серьезным конфликтом. Посланный в Японию камергер Николай Резанов вел себя достаточно вызывающе – он был грубо выдворен из Японии. После этого, он, обладая значительным влиянием и властью, решил мстить Японии, тем паче, что взаимные территориальные претензии относительно Курильских островов и острова Сахалина имели место быть уже тогда. Резанов приказал морским офицерам, служащим на его собственных кораблях, заняться каперством в отношении сахалинских японцев – в то время часть острова Сахалин принадлежала Японии. Приказ Резанова был исполнен командиром фрегата «Юнона» Хвостовым – он в 1806 году сжег японские хлебные склады у губы Анива. На следующий год каперская эпопея была Хвостовым продолжена. Он, по-прежнему командуя судном «Юнона», в сопровождении тендера «Авось» под начальством мичмана Давыдова отправился к острову Итуруп, где сжег два японских селения – Найбо и Сяна. Оттуда он направился к острову Матсмая, где захватил японские грузовые суда, которые были отведены в Охотск. На этом каперская эпопея была окончена – Хвостова и Давыдова отозвали в Санкт-Петербург, где отдали под суд за самовольные действия. Главный виновник – Резанов – к тому времени скончался.

Однако, Япония приняла собственные ответные действия. В 1811 году шлюп «Диана» под командованием капитана В. М. Головнина проводил гидрографическое описание Курильских островов. На острове Кунашир капитан Василий Головнин, два офицера и четверо матросов были захвачены в плен японским гарнизоном Кунашира и перевезены на остров Хоккайдо, где содержались в тюрьме близ города Мацумаэ.

Лишь благодаря решительным действиям капитана П. И. Рикорда удалось освободить российских моряков и немного успокоить взаимную неприязнь. В 1812 году бриг «Зотик» под командованием капитана Рикорда отправился к японским берегам. 8 сентября русские моряки задержали японское судно «Кандзэ-Мару» («Кансэ-Мару») с Такадая Кахэем – богатым и влиятельным японцем, который сообщил, что русские моряки живы и находятся в заключении. Тогда Рикорд принимает решение вернуться в Россию, взяв с собой Такадая Кахэема в качестве заложника. Переговоры с влиятельным японцем продолжались всю зиму – в конце концов, Рикорду удалось склонить Такадая Кахема к помощи в освобождении российских моряков. Такадая Кахем вернулся в Японию и обратился к сёгуну с просьбой отпустить подданных Российской империи. Еще год шли трехсторонние переговоры, результатом которых стало освобождение русских моряков и взаимная удовлетворенность сторон. Тем не менее, определенная предубежденность по отношению к русским у японцев осталась.

Впоследствии, в 1855 году между Россией и Японией был заключен Симодский трактат, благодаря которому равноапостольный святитель Николай и смог приехать в Японию. Согласно этому трактату для русских в Японии вводилась, по существу, консульская юрисдикция. Курильские острова к северу от острова Итуруп объявлялись владениями России, а Сахалин продолжал оставаться как совместное, нераздельное владение двух стран. Однако, несколько лет спустя вновь возникли территориальные споры из-за Курильских островов и острова Сахалин. Противоречия сторон были разрешены в 1875 году с подписанием Санкт-Петербургского договора, согласно которому Россия уступала Японии все Курильские острова в обмен на полноправное владение Сахалином.

К началу XX века противоречия между Японией и Россией вновь обострились. Император Николай II и его окружение считали очень важным усиление российского влияния на Дальнем Востоке – так называемая «Большая азиатская программа». Японское же правительство считало, что решающим на Дальнем Востоке должно быть именно японское влияние. В результате интересы Японии и России столкнулись в Маньчжурии и Корее.

Россия при поддержке европейских держав вступилась за Китай и Корею, которые по результатам японо-китайской войны не только попали в сферу влияния Японии, но и лишились части территорий, в частности Ляодунского полуострова в Маньчжурии. Однако, в результате русской интервенции в Маньчжурию Ляодунский полуостров отошел к России. Кроме того Россия претендовала на лесные концессии в Корее.

Все это привело к резкому обострению русско-японских отношений и не могло не сказаться на Русской Духовной Миссии в Японии. Против владыки Николая и его паствы выступили все крупные издания, формирующие общественное мнение. Вот как писала о Православии газета «Нихон»: «Православная церковь является злостным местом, откуда сыплются проклятия на голову Японии и где молятся о ее поражении. Она всегда была центральным агентством шпионов, состоящих на русской службе. Японцам ненавистен купол русского собора, который, возвышаясь над всем городом, как бы шлет презрение самому императорскому дворцу, ненавистен храмовый колокол, который каждое воскресное утро своим гвалтом докучает мирному сну жителей». [1, с. 54]

Газеты называли святителя «ротаном» – то есть русским шпионом. Православные христиане назывались в Японии «Никораи но яцу», то есть николаевские негодяи, или «Суругадаи но яцу», то есть суругадайские негодяи. Устраивались открытые провокации. В частности, известен случай, когда некий японец начал шантажировать святителя, требуя денег и предлагая, с одной стороны, доставить ему секретные сведения, а в случае отказа донести на владыку как на русского шпиона. Но святой сам обратился к властям с просьбой оградить его и Миссию от подобных провокаций.

Предчувствуя войну, святитель Николай молился о примирении России и Японии, так как от грядущего конфликта, по его мнению, произойдут только беды для обеих стран. Но, к сожалению, его молитвы не возымели действия и война между Японией и Россией все-таки разразилась.

В 1903 году спор из-за русских лесных концессий в Корее и продолжающейся русской оккупации Маньчжурии привел к резкому обострению русско-японских отношений. Япония требовала, чтобы Россия очистила Маньчжурию, но император Николай II счел эти требования неприемлемыми.

27 января (9 февраля) 1904 года Япония начала войну нападением японского флота на русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Арту-ра. Подданные России должны были покинуть Японию; в их числе был и равноапостольный Николай. Но православные японцы не хотели лишиться своего духовного отца – они просили святого остаться в Японии. И, несмотря на свою горячую любовь к России, епископ Николай принимает решение остаться со своей паствой. Посол России в Японии, барон Розен, уговаривал владыку вернуться на Родину, но святитель был непреклонен; он просил содействия, дабы ему было разрешено не покидать своей паствы.

Вот его собственные слова, обращенные к пасомым: «Я надеюсь, что объявление военных действий не принесет с собою никакой перемены в деятельности нашей церкви. Катехизаторы будут продолжать проповедовать Евангелие Спасителя, ученики – посещать школу миссии, а я сам отдамся всецело переводу наших богослужебных книг… Сегодня по обычаю я служу в соборе, но отныне впредь я уже не буду принимать участия в общественных богослужениях нашей церкви… Доселе я молился за процветание и мир Японской империи. Ныне же, раз война объявлена между Японией и моей родиной, я, как русский подданный, не могу молиться за победу Японии над моим собственным Отечеством. Я также имею обязательства к своей Родине и именно поэтому буду счастлив видеть, что вы исполняете долг в отношении к своей стране». [1, с. 54–55]

Кроме того, святителем было составлено Окружное послание, обращенное ко всей Японской Церкви: «Благочестивым христианам Святой Православной Церкви великой Японии.

Возлюбленные о Господе братия и сестры! Господу угодно было допустить разрыв между Россией и Японией. Да будет Его святая воля! Будем верить, что это допущено для благих целей и приведет к благому концу, потому что воля Божия всегда благая и премудрая. Итак, братия и сестры, исполните все, что требует от вас в этих обстоятельствах долг верноподданных. Молите Бога, чтобы Он даровал победу вашему императорскому войску, благодарите Бога за дарованные победы, жертвуйте на военные нужды; кому придется идти в сражения, не щадя своей жизни, сражайтесь не из ненависти к врагу, а из любви к вашим соотечественникам, помня слова Спасителя: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13). Словом, делайте все, что требует от вас любовь к отечеству. Любовь к отечеству есть святое чувство. Спаситель освятил это чувство Своим примером: из любви к Своему земному отечеству Он плакал о бедственной участи Иерусалима (Лк. 19, 41). Но кроме земного отечества у нас есть еще Отечество Небесное. К нему принадлежат люди без различия народностей, потому что все люди одинаково дети Отца Небесного и братья между собою. Это Отечество наше есть Церковь, которой мы одинаково члены и в которой дети Отца Небесного, действительно, составляют одну семью. Поэтому-то я не разлучаюсь с вами, братия и сестры, и остаюсь в вашей семье, как в своей семье. И будем исполнять вместе наш долг относительно нашего Небесного Отечества, какой кому надлежит. Я буду, как всегда, молиться за Церковь, заниматься церковными делами, переводить богослужение; вы, священники, усердно пасите порученное вам от Бога словесной ваше стадо; вы, проповедники, ревностно проповедуйте Евангелие еще не познавшим истинного Бога, Отца Небесного; все христиане, мирно ли живущие дома или идущие на войну, возрастайте и укрепляйтесь в вере и преуспевайте во всех христианских добродетелях. Все же мы вместе будем горячо молиться, чтобы Господь поскорее восстановил нарушенный мир. Да поможет вам во всем этом Сам Господь. Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любовь Бога и Отца и причастие Святого Духа буди со всеми вами. Аминь. Великой Японии Православной Церкви епископ Николай». [2, кн. 2, с. 190–191]

Владыка Николай сдержал свое слово. Как ни прискорбно ему было, он отказался от участия в богослужении. Кроме того он прекратил всяческую переписку с Россией и всецело посвятил себя переводческой работе.

Святой Николай горячо любил свою Родину – ее неудачи и поражения жгучей болью отзывались в его сердце. Впоследствии он рассказывал, что в период войны он совсем не читал газет, потому что они полны были ликованиями победителей и насмешками над Россией.

А вскоре в Японию стали пребывать партии русских военнопленных. Святитель Николай с согласия японского правительства образовал общество «Духовного утешения военнопленных». Для окормления пленных им были отобраны пять священников, в свое время окончившие Духовные Академии в России и владевшие русским языком. Японцы-священники совершали богослужение, напутствовали умирающих и больных и погребали усопших. Владыка Николай принял все меры к тому, чтобы облегчить тяжелую участь пленных русских. Материально и духовно помогал он им, тратя подчас последние гроши своих скудных средств. Кроме того он устраивал сборы в пользу раненых, снабжал их книгами, иконами, крестиками, сам неоднократно обращался к пленным со словами утешения. Вот как один из пленных офицеров, писал о святом: «Около 40 лет этот великий по своим убеждениям, твердый мыслью и светлый душой человек трудится на пользу Православия. Хотелось бы, чтобы об этом епископе узнали в русском обществе и оценили его поистине трогательное отношение к нам и заботы о нас». [34]

Русско-японская война завершилась Портсмутским миром, подписанным 23 августа (5 сентября) 1905 года. Портсмутский мирный договор состоял из 15 статей. Согласно договору Россия признавала Корею сферой японского влияния, уступала Японии арендные права на Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и Дальним, часть Южно-Маньчжурской железной дороги от Порт-Артура до Куаньчэнцзы и соглашалась в статье 12 на заключение конвенции по рыбной ловле вдоль русских берегов Японского, Охотского и Берингова морей. Согласно статье 9 этого договора Россия уступала Японии юг Сахалина. Договор закреплял только коммерческое использование маньчжурских дорог обеими сторонами.

Самоотверженность святого не могла не остаться незамеченной – японцы, поначалу взиравшие на него с ненавистью, проникались глубоким уважением к владыке. Профессор, японец М. Кониси, хорошо знавший святого Николая, писал: «Последняя война для преосвященного Николая была большим испытанием, но он сравнительно легко переносил его, ибо стоял выше войны. Наш народ ясно понимал такое его отношение к войне и стал еще больше благоговеть перед ним» [34]

Деятельность епископа Николая во время войны была высоко оценена не только в Японии, но и в России. Император Николай II писал святителю: «Вы явили перед всеми, что Православная Церковь Христова, чуждая мирского владычества и всякой племенной вражды, одинаково объемлет все племена и языки… Вы, по завету Христову, не оставили вверенного Вам стада, и благодать любви и веры дала Вам силу выдержать огненное испытание брани и посреди вражды бранной удержать мир, веру и молитву в созданной вашими трудами церкви». [1, с. 56]

Последние годы и кончина

Последнее десятилетие жизни святого также было посвящено служению. В это время случались и трудности, которые владыка Николай старался переносить с терпением, и радости, воодушевлявшие его.

После войны русское общество было настроено резко против всего японского – от этого пострадала и Японская Церковь, оставшаяся только на одних субсидиях Святейшего Синода, частные пожертвования на Русскую Духовную Миссию практически прекратились. Такое отношение очень огорчило святителя, тем паче что ему пришлось отправить множество катехизаторов на вольные хлеба – Церковь уже не могла платить им жалование. Вскоре из-за недостатка средств была закрыта и катехизаторская школа. Не хватало средств и на строительство новых храмов. Но, даже несмотря на эти трудности, число православных в Японии медленно, но росло.

24 марта 1906 года Святейший Синод возвел святителя Николая в сан архиепископа Токийского и всея Японии. В том же году было основано Киотоское викариатство. К сожалению, епископа Киотоского так и не было – после войны русские архиереи опасались ехать в Японию. Владыка Николай по-прежнему писал в Синод, прося назначить в Японию еще одного архиерея; это было тем более необходимо, что после войны в ведении святителя оказались Русские Миссии в Китае и Корее.

Помощника святитель дождался лишь в 1908 году – им стал епископ Сергий (Тихомиров). До назначения в Японию он был епископом Ямбургским и ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии. Несмотря на возможность хорошей карьеры в России, он согласился ехать в Японию.

Прибыв в Японию, епископ Сергий быстро вошел в доверие к святителю Николаю, который увидел, что Бог исполнил его многолетнюю молитву – он обрел долгожданного преемника. Новый Киотоский епископ быстро овладел японским языком и занялся активной миссионерской деятельностью. Наконец, владыка Николай смог со спокойной душей передать епископу Сергию пастырские поездки по Японии. Обострившиеся болезни уже не позволяли самому святителю совершать пастырские поездки.

Сам святой Николай отзывался о своем сотруднике так: «Теперь я могу спокойно умереть в уверенности, что дело миссии в добрых руках… Еще бы нам надо двух таких же ревностных миссионеров. Молим об этом Бога и обращаем взоры на Россию». [1, с. 56]

В июле 1911 года Японская Церковь отмечала пятидесятилетие служения своего Предстоятеля. Это событие по желанию японских христиан было приурочено к очередному Собору Японской Церкви. Со всей Японии в Токио съезжались священнослужители, катехизаторы, миряне. Все они поздравляли святителя, рассказывали ему о состоянии общин в разных уголках Японии.

Кроме того было прислано множество поздравлений, как со всей Японии, так и из России. В частности прислала поздравление святителю Санкт-Петербургская Духовная Академия: «Благоговейно преклоняясь перед дивным величием Вашего 50-летнего уже священнослужения, начавшегося в академическом храме Двенадцати Апостолов в самый годовой день священной их памяти, С.-Петербургская духовная академия приносит Вашему Высокопреосвященству, своему избраннейшему из избранных студентов и своему в течение двадцати уже лет почетному члену, радостное приветствие, испрашивая себе у Вас, истинный святитель Христов, молитвы и благословения на новую, открывающуюся пред нею жизнь». [34] Можно сказать, что это послание выражало мнение о святителе всей Русской Церкви.

Еще одно столь же значимое поздравление было прислано губернатором Токио Абе Коо, язычником. В своем послании он называл святителя «основателем православного христианства в нашей (Японской) стране и споспешником развития цивилизации в нашей стране» и желал ему – «маститому учителю Николаю» – «неисчислимых лет и блага». [19] И это было выражение взглядов всего японского общества.

К сожалению, торжества подкосили и без того слабое здоровье святителя. Нервное напряжение и переутомление обострили сердечную астму, которой страдал владыка. Силы его стали быстро таять. Но, несмотря на просьбы сотрудников, архиепископ Николай не оставлял своих обычных трудов. В результате, к концу года его здоровье было расстроено окончательно.

Весь декабрь 1911 года болезнь сильно мучила святителя. По ночам он не спал от страданий, но сидел в кресле, и только днем старался дополнить свой сон.

С января 1912 года болезнь приняла угрожающее течение. В последний раз архиепископ Николай служил в первый день Рождества Христова 1912 года. Затем владыку поместили в госпиталь. Здесь сильнодействующими средствами поддерживали жизнь святителя. Ежедневно служились утром литургии о его здравии, а вечером молебны. Сам святитель, несмотря на страдания от болезни, до последней минуты стремился еще и еще поработать над переводом священных книг. 5 февраля владыка, спешивший закончить свои дела, настоял на том, чтобы его доставили обратно на Суругадай, и вновь вернулся к переводческой работе.

Равноапостольный святитель Николай скончался 3 февраля 1912 года в 12 часов дня.

Похороны святого Николая стали своеобразным Торжеством Православия в Японии. Десятки тысяч японцев – христиан и язычников – провожали его, а перед гробом несли Смоленскую икону Божией Матери «Одигитрии», которую он благоговейно хранил всю жизнь. Венок на гроб святого прислал сам император Японии.

Преемник святителя – епископ Сергий (Тихомиров) – писал Святейшему Синоду: «Все, что есть в Японской Церкви доброго, до последнего христианина в храмах, до последнего кирпича в постройках, до последней буквы в переводах богослужебных книг, есть дело его христиански просвещенного ума, широкого сердца и твердой, как скала, воли, соделавших его избранным сосудом благодати Христовой». [34]

Почитание

Почитание равноапостольного Николая (Касаткина) началось еще при его жизни. Как писал протоиерей Иоанн Восторгов, посетивший Японию: «Не было человека в Японии, после императора, который пользовался бы в стране такою известностью. В столице Японии не нужно было спрашивать, где русская православная миссия, довольно было сказать одно слово «Николай», и буквально каждый рикша сразу знал, куда нужно было доставить гостя миссии. И православный храм назывался «Николай» и место миссии также «Николай», даже само Православие называлось именем «Николай». Путешествуя по стране в одежде русского священника, мы всегда и всюду встречали ласковые взоры, и в словах привета и разговора по поводу нас мы улавливали слухом среди непонятных слов и выражений незнакомого языка одно знакомое и дорогое: «Николай». [1, с. 4]

После кончины святого 3 февраля 1912 года его тело было погребено с особой торжественностью. Согласно воспоминаниям владыки Сергия (Тихомирова), православные со всей Японии собрались на погребение святого Николая. На деньги, пожертвованные А. П. Синельниковой, был куплен небольшой участок земли на кладбище Янака.

22 февраля и было совершено погребение святого архиерея. С утра на четырех престолах были отслужены четыре литургии об упокоении души архиепископа Николая. В 11 часов в соборе Воскресения Христова началось отпевание, совершавшееся, главным образом, по-японски. Среди множества венков, присланных на погребение святителя, выделялся венок, присланный самим японским императором. Согласно японским традициям, иностранцы редко удостаивались подобной чести. После отпевания гроб был обнесен вокруг собора и установлен на колесницу. Похоронная процессия растянулась на десять километров.

После кончины архиепископа Николая прошли годы, но Япония не забыла его – православного подвижника чтили и христиане и язычники. Пятьдесят восемь лет спустя, когда во время канонизации православные хотели перенести мощи равноапостольного святителя в собор, им это не разрешили, сказав, что святой Николай принадлежит всему японскому народу, независимо от вероисповедания, и останки его должны остаться на народном кладбище.

Мощи святого равноапостольного Николая по-прежнему находятся на кладбище Янака. Однако, представители Японской Православной Церкви, с разрешения властей, все-таки извлекли некоторые частицы мощей святого. В настоящее время эти частицы находятся: в Токийском

Воскресенском соборе, в храме Воскресения в Хакодате. В 2003 году митрополит Токийский Даниил передал частичку мощей равноапостольного святителя храму во имя святителя Николая Японского, построенного на его родине. 17 сентября 2008 года частица мощей святого была передана во Владивостокский Успенский храм. В первых числах февраля 2012 года епископ Сендайский Серафим передал частицу мощей святителя для будущего храма в Минске. Частица мощей святителя также находится в Никольском митрополичьем соборе Православной Церкви в Америке в Вашингтоне.

В каждом храме Японской Церкви за каждой литургией поется тропарь равноапостолу, в отпусте поминается его имя, а также имеется икона или фреска святого покровителя этой земли.

Первым храмом, освященным во имя равноапостольного Николая, стал правый придел Токийского Воскресенского собора. Освящение собора произошло в 1970 году.

Есть здесь и несколько храмов, освященных во имя просветителя Японии: часовня на территории Воскресенского собора в Токио, преобразованная в 2005 году в православный монастырь, один из приделов самого Токийского кафедрального собора, храм святителя Николая в Маэбаси.

В России, на Родине равноапостольного святителя Николая, после его прославления было написано множество изображающих его лик фресок и икон. Также в России уже освящено несколько храмов его имени, в частности, на родине святого, и нижний храм церкви в честь Собора Московских святых в Бибирево.

На месте родного дома святителя в Березе в 1998 году был поставлен поклонный крест и памятный камень. Музей святителя, созданный на основе материалов, которые собрали на его малой родине, был устроен в поселке Оленино Тверской области.

Миссионера чтут и во многих других странах. Так, святитель Николай в православной истории Китая связан с первым китайским иереем и святым, священномучеником Митрофаном, которого владыка Николай рукоположил во пресвитера в 1882 году. В Корее вспоминают его миссионерскую помощь и обучение корейских православных пастырей в Токийской духовной семинарии под началом святителя. В Финляндии и Болгарии написаны свои образы святого. В Йоханнесбурге (Южная Африка) в 1987 году было создано общество имени святителя Николая Японского, впоследствии ставшее приходом Александрийского Патриархата. Святитель почитается и в Америке, где издан исторический сборник, посвященный ему, а в 2004 году в Плимуте (штат Калифорния), образовался приход Американской Православной Церкви во имя равноапостольного Николая Японского.

Воспоминания

Епископ Сергий (Тихомиров)

Памяти высокопреосвященного Николая, архиепископа Японского

I

Кончина высокопреосвященного Николая, архиепископа Японского, была в России для многих большой неожиданностью: о болезни приснопамятного архиепископа в печати сведений почти не появлялось. Но печальная катастрофа казалась быстро надвигающейся для тех, кто имел случай более или менее часто быть в общении с покойным владыкою в последний год. Итак, с какого времени началась болезнь владыки, постепенно приведшая его к могиле?

Разумеется, точную дату сего печального события установить невозможно. Но с точностью можно сказать, когда сам владыка узнал о своей болезни. Так, еще 12 (25) декабря 1910 года вот что он писал в своем дневнике: «Опять усиливающаяся болезнь горла заставила позвать доктора Ясосима, который, выслушивая грудь мою неожиданно заявил: «Да у вас сердце расстроено, надо принимать меры». Что сердце у меня в последний год не в порядке, это я знаю давно. Но теперь не до того, а хоть бы кашель поскорее остановить, – надоел смерть».

Ровно через три дня тот же Ясосима прибыл к владыке с врачом-специалистом. Это было 15 (28) декабря 1910 года. Кроме докторов в комнату владыки набилось народу нужного и ненужного множество. Не желая дополнять собою количество любопытных, я предпочел после от самого владыки услышать, что нашли доктора… «Сердце слабовато. Но ничего особенного, для жизни опасного нет», – вот, что мне сказал владыка. А в своем дневнике записал следующее: «Доктор Ясосима привел с собою другого доктора, который внимательно осмотрел мою грудь и сказал, что сердце далеко не в порядке; надо не ходить скоро, не брать горячей ванны, не употреблять ничего горячительного: перца, горчицы, вина, что я и без того не делаю, и проч. Буду все соблюдать по возможности. Ужели от сердца придется умереть?.. Впрочем, меня на том свете давно ищут, и от какой бы ни было причины, а скоро придется отправиться»…

К сожалению, я не мог в начале болезни высокопреосвященного архиепископа Николая быть ему чем-нибудь полезным по той простой причине, что с 29 декабря 1910 года я уехал в путешествие по южным церквам Японии, из какового возвратился лишь через сто дней, 8 апреля 1911 года. Владыка вообще не любил писать о своем нездоровье. Однако, видимо, его болезнь временами ухудшалась настолько, что он изменял себе и кое-что о себе мне писал. Так, 26 февраля (11 марта) он сообщает мне: «Сегодня здесь какая халепа на дворе! Дождь со снегом и снег с дождем! Всю ночь тоже шел дождь, и не оттого ли мне ночью было очень скверно. Не мог спать ни на одном боку, ни на другом – удушье; всю ночь просидел и проходил. Жду доктора. Должно быть, грудная жаба, которая во всякую минуту может задушить… Прескверное состояние, когда чувствуешь, что дышать почти нечем; выходил наружу и открывал рот во всю ширину, глотая воздух до дна легких, как рыба, которая задыхается в воде, лишенной воздуха. Но, конечно, бороться с болезнью буду всеми средствами, какие дает медицина»… Вот он несколько ниже продолжает мне: «Во всяком случае вам полным хозяином придется быть скоро. На днях получил телеграмму, что мой брат помер, а я на три года старше его. Пора и мне, хотя очень хотелось бы докончить перевод главных богослужебных книг; а о Ветхом Завете, по-видимому, надо перестать думать, – это будет ваш труд»… А несколько ниже, уже совсем к грустном тоне, продолжает: «Если еще вместе поживем хотя бы и лет пять, я во всяком случае буду блекнуть и опускаться, как вянущий лист; и дело мое будет исключительно переводческое. А вы, возрастая из силы в силу, будете возращать Японскую Церковь; ваше дело будет прогрессивно жизненное – таков закон природы. Во всем же да будет воля Божия, которой покорно будем подчиняться».

Итак, смерть родного брата, протоиерея в городе Сызрани, поставила пред взором владыки яснее, чем когда-либо, вопрос о возможной скорой смерти. Не боялся никогда почивший смерти. Но жить ему хотелось. И жить не для простого прозябания, а «для того, чтобы побольше перевести богослужебных книг»… Впрочем, и в этом вопросе он покорно отдавался воле Божией. Даже больше: поскорбев мало, он видимо скоро опять приобретал благодушие и о том же предмете мог говорить в тоне, не показывающем скорби…

Перед праздником святой Пасхи, в Великий пяток, возвратился я в миссию. Прожил здесь десять дней, до понедельника на Фоминой. Но особых перемен в покойном архиепископе не нашел. Усердно он служил на святой Пасхе. Христосовался до шести часов утра с христианами в первый день. Ездил с визитами к русским резидентам Тоокёо, Екохама. В среду на Пасхе даже совершил крещение у офицера Н. В. Осипова 11 после сего у него обедал. Словом, жизнь шла, как и в прежние годы, без перемен. Поэтому совершенно успокоенным поехал и я в свое дальнейшее путешествие, на этот раз по 18 июня, то есть на два месяца.

Мне неизвестно с точностью, в чем проводил часы своего досуга покойный владыка во время моего отсутствия из Тоокёо после Пасхи. Кажется, не боясь ошибиться, могу сказать, что он составлял опись церковных вещей, доселе еще не занесенных в опись. А так как почивший архиепископ всегда все делал сам, не доверяя никому, то ему пришлось самому вынимать из шкафов и даже снимать со шкафов тяжелые ящики, их раскрывать, содержимое вынимать, переписывать. Потом опять все складывать и тяжелые ящики поднимать на свои места. Результат этой работы виден доселе каждому: на всех иконах, священных сосудах, священных облачениях – словом, на всех церковных предметах или наклеены, или пришиты, или пришпилены написанные собственноручно архиепископом ярлычки, с номером по описи. А в часы вечерние владыка составлял текст новой описи.

Но насколько блестящи были результаты его трудов для благоустройства соборной ризницы, настолько они были печальны для его здоровья… Позволяю опять привести по этому поводу его строчки из письма ко мне от 22 мая (4 июня) 1911 года: «Ходить не могу, встать почти не могу, – только сидеть и лежать могу. Занялся описью в ризнице, и постоянное снование по лестницам, нагибанье, поднимание нелегких вещей растревожили мою поясницу (надломленную малость еще в отрочестве несчастным падением с обледеневшей лестницы, причем поясницей упал на ребро камня) до того, что вот вчера не мог быть во всенощной, сегодня не служу литургию».

Весьма возможно, что владыка растревожил и старинную болезнь, поскольку дело идет о пояснице. Но, вне всякого сомнения, что снованье по лестницам, нагибанье, поднимание нелегких вещей причинили ему зла больше, чем могли бы причинить запрещенные перец, горчица и проч. А запретить почившему работать или, по крайней мере, убедить его работать поменьше – такой силы ни у кого не было.

Утомив себя на работе по составлению описи, высокопреосвященный Николай окончательно переутомился во время июльского очередного собора и приуроченного к нему пятидесятилетнего юбилея прибытия его в Японию. Не без тревоги все любившие владыку ждали этого времени. Но вот начали съезжаться со всех концов Японии иереи, катехизаторы. Их одних только было свыше 120 человек… А поусердствовали и многие провинциальные христиане.

И вот семидесятипятилетний старец ежедневно, с раннего утра до позднего вечера, сидел в своей комнате и выслушивал доклады иереев о состоянии их приходов, рассказы катехизаторов о проповеди в пределах их ведения или любезно беседовал с какой-либо бабушкою, прибывшей из далеких краев. Начался собор. А на нем разве мало дела, волнений? Празднование юбилея… В течение одного дня литургия, молебен, обед в отеле с почетными гостями, музыкальный вечер. Этим мы, молодые, закончили. Но семидесятипятилетний старец был приглашен на собрание бывших воспитанниц Суругадайской школы. И пошел. И не столько слушал, сколько говорил и поучал. Нужно было удивляться тому, как мог вынести владыка такой день.

А и «завтра» не обещало отдыха. Долгое, часа на четыре, чтение адресов. А вечером обед на миссийском дворе, с сотнями христиан. Но мне кажется, и этот день прошел бы для почившего сравнительно благополучно, если бы не заключительный момент. Воодушевленный речами, владыка встал, с необыкновенной энергией как-то вздернул головой и голосом, которого достало на всю широкую площадь, занятую обедавшими сотнями христиан, предложил спеть «Кими га ё» (японский гимн) в честь Его Величества Императора Японии, благодаря религиозной терпимости которого христианство получило возможность не только распростроняться, но и пользоваться если не покровительством, то, во всяком случае, полным благополучием. Нужно было видеть необыкновенное возбуждение владыки, его покрытое румянцем лицо. Нужно было слышать, как владыка не только запел первый гимн, но и пел его до конца. Нужно было видеть этот молодой огонь в столь немолодом уже организме. II тогда ясно было бы каждому, что сей момент не мог для расстроенного сердца владыки пройти бесследно. И результаты не замедлили сказаться.

Кончился собор. Разъехались иереи и катехизаторы по своим местам. Владыка остался один. После бывшего возбуждения реакция наступила быстро. И вот уже 14 (27) июля он заносит в свой дневник: «Прохворал весь день и почти ничего доброго не сделал. Доктор осмотрел и дал два лекарства, от простуды и астмы». Не улучшилось положение владыки и на следующий день…

Итак, вот результаты трудов в ризнице, хлопот во время собора и беспокойств во время юбилейных торжеств… Владыка наш не только заболел, но и ослабел.

Эта его слабость, его усталый вид невольно бросались и глаза всякому постороннему человеку. И не любил сего, более того, – терпеть не мог сего покойный владыка. Даже простая фраза вежливости: «Как ваше здоровье?» – его выводила из себя. Ему казалось сразу же, что его считают больным. И Боже упаси, бывало, спросить его: «Не устали ли Вы, владыко?» Владыка тогда гордо выпрямлялся и говорил: «Пятьдесят лет работал и не уставал. Не устаю и теперь. Если дело есть – позвольте: сейчас сделаю. Если нет, – до свиданья». Говорил так, сам едва двигаясь, сильно волнуясь и этим еще бокс ослабляя себя. А после приходит ко мне и жалуется, что его такими вопросами обижают: «Еще погодите хоронить», – ответил он в одном случае. Делать нечего, пришлось дать распоряжение, что если кто будет спрашивать владыку, то, прежде всего, направляли бы таковых ко мне (разумею посетителей русских). А я уже всех наставлял, чтобы не спрашивали владыку не только о болезни и усталости, но и о здоровье. И после сего недоразумения почти прекратились, и невольно обиженных не было.

Не терпя речей о болезни и усталости, сам владыка, впрочем, одному мне, постоянно говорил не только о болезни, но и о возможной смерти, и панихидах. И говорил так часто и в таких иногда формах, что нужно было иметь, с одной стороны, вполне благодушный характер, с другой – вполне верить в искреннюю любовь ко мне владыки, чтобы на сии разговоры не обижаться. Медленно поднимается владыка по двадцати двум ступеням в мою квартиру. Тяжело дыша, но улыбаясь, входит. Здоровается. «Погодите, дали отсрочку… Отложил умирать», – заявляет с первых слов. Но такие разговоры еще полгоря. Приходилось молча выслушивать и такие: «Скоро, скоро запоете панихиду. Недолго ждать». Впрочем, не скрою, что все же я как-то раз убедительно попросил владыку не говорить таких слов, по крайней мере, при посторонних. Мысль о смерти, о панихидах как-то не оставляла владыку в течение лета, до моего отъезда в путешествие по церквам. Но это не значит, что он непременно при этом скорбел. Нет, он даже в этот период слабости и болезней умел быть остроумно веселым: «Представляю себе… Входите в мою квартиру. А я мертвый. Вы бледнеете. «Кавамура, воды», – кричите. А после, поуспокоившись: «Кавамура, свечей». Поем «Со святыми!»… А вот в другом случае почивший представлял, как я над ним буду говорить надгробное слово: «Братия и сестры. Смотрите: долго жил, а все-таки умер. И почему умер? Потому что был гневлив, тороплив, удержу в работе не знал. Так смотрите же: будете ему подражать – обязательно и вы умрете», – все это говорилось с таким благодушием, что удивляться приходилось, как владыка может спокойно говорить о том предмете, о коем люди не привыкли и думать-то спокойно.

Однако лето пролетело быстро, и в десятых числах августа я снова уехал в путешествие, на этот раз до декабря месяца. Поехал сначала на японскую часть Сахалина, а потом в северо-восточные церкви. О дальнейшем ходе болезни владыки поэтому могу говорить лишь на основании его заметок в дневнике, отчасти – по письмам его ко мне.

Мысль о возможной кончине, видимо, не покидала владыку по моем отъезде в путешествие. «Ваш до «Со святыми» Арх. Николай», – так он подписался в письме ко мне от 15 (28) августа 1911 года. Да, несомненно, и болезни не покидали его, хотя в августе и сентябре он и не сделал о них в своем дневнике больших заметок. Но в одном из писем ко мне он не умолчал об астме и, по обычаю, в шутливом тоне писал мне 11 (24) сентября: «У меня астма раза два спрашивала: «А что, не отпеть ли нам «Со святыми?» Но я ей ответил: «Нельзя: и Кавамура нет, уехал из Осака чинить текущую крышу, и преосвященного нет», – она почесала в затылке, и успокоилась». Но ровно через неделю, 18 сентября (1 октября), в дневнике уже читаем: «Служить трудно. Поясница болит, слабость, усталость. Не дай Бог, чтоб сделалось хуже». К сожалению, владыке в скором времени сделалось хуже, и можно сказать, что весь русский октябрь он промучился: астма то усиливалась, то ослабевала, но совсем его не покидала…

Итак, вместо случайных припадков астмы, с октября началось длительное ее течение. И, сказать правду, – не было условий, которые астму задерживали бы. Наоборот, вся жизнь владыки складывалась как бы нарочито к усилению болезни. Доктор. Но его владыка вызывал лишь в крайних случаях.

Да и специальность-то его была – ушные болезни. Но владыка весьма доверился ему, как и Ясосима-буддист весьма уважал своего пациента. Докторские предписания. Известный режим. Но все это исполнялось владыкой постольку, поскольку не мешало «работе». А раз что-либо из предписанного режима не давало работать, – просто забывалось. Доктор предписывает не служить, не говорить. Словом, предписывает почти абсолютный отдых. А чем отвечает владыка? «Астма на днях чуть не задавила меня, три ночи не спал и ослабел так, что в прошлое воскресенье служить не мог, – едва ноги таскал. Теперь две ночи поспал и поправился. Этой мерзавке астме мешать нашим занятиям с Накаем мы ни на волос не позволяем; сидя можно дело делать, хотя и охая». Так мне писал покойный 19 октября (1 ноября). Удивительно ли после этого, что болезнь его иногда донимала так, что он находил возможным в письме подписаться: «Я еще жив, потому что не только вас, но и Кавамура нет – в Хакодатэ уехал» (письмо от 11/24 октября).

Но недолго продолжалось некое облегчение болезни. Правда, 2(15) ноября высокопреосвященный Николай в шутливом тоне сообщает мне письмом: «Я отложил умирать, – потому – Кавамура без Вас не может же пропеть панихиды»… Но уже с 3(16) вечера болезнь возобновилась и, без сомнения, в большей силе, чем в октябре: «В половине третьего часа ночи астма разбудила и не дала больше спать; встал и занимался делами. Освоившись с этой болезнью, жить можно; дал бы Бог подольше прожить, чтобы побольше перевести»…

Болезнь не покидала его весь месяц. Вероятно, не желая меня беспокоить во время путешествия, владыка мало мне писал о своей болезни в ноябре. Лишь после начала болезни, 3 ноября, он подписался мне в письме: «Весь ваш, еще живой, слуга и богомолец А.Ник.». 15(28) ноября он сообщил мне: «Здесь все благополучно. Только астма по временам весьма забижает меня. Прошлое воскресенье служить не мог, несмотря на то что с вечера готовился. Как ночь не поспишь (да еще подряд три ночи), так сильно ослабеваешь. Перевод, впрочем, идет без малейшего ущерба». Пишет мне владыка и утром 21 ноября: «Иду обедню служить, а вчера не мог, – астма целый день несносно мучила. Вас да хранит Бог от всех подобных дряней!»…

С одной стороны – болезнь, усиливающаяся болезнь. С другой – упорные отметки владыки: «Вечером работал… переводом занимался… перевод идет без малейшего ущерба». Нелегко было бы опытному доктору успокоить все усиливающуюся астму владыки. И, конечно, такая задача была совершенно не под силу специалисту ушному Ясосима. Да и сего-то звал владыка очень редко.

Что чувствовали лица, окружавшие владыку, можно судить хотя бы по такой сценке. Уже в начале декабря приезжаю в Сендай, направляясь в Тоокёо. Для служения со мной прибыл столь часто упоминаемый владыкою иподиакон Кавамура. «Ну как здоровье владыки?», – спрашиваю. Иподиакон Кавамура заплакал и ответил мне буквально так: «Если даже днем раньше прибудете в Тоокёо, будет хорошо». Опасное положение владыки все почувствовали. Но не мог об этом знать я. Заметки в письмах столь угрожающими не казались. А в Тоокёо я мог возвратиться лишь после Николина дня…

7 (20) декабря я возвратился в Тоокёо. Радость владыки была большая. Но и я поуспокоился, ибо владыка показался мне далеко не столь слабым… Однако он с удовольствием согласился отдохнуть до Рождества Христова, предоставив мне совершать все имеющие быть службы: обычно мы чередовались с ним в своих служениях. Жизнь потекла по-прежнему однообразно. Я приходил к нему утром и, не решаясь спросить о здоровье, лишь осведомлялся, спал ли владыка. К сожалению, ответ был один и тот же: «Спал, но сидя»… На койку владыка почти перестал и ложиться, ибо его сразу же начинало душить. Но в предобеденные часы он занимался, нисколько не изменяя своему обычаю. В 12 часов дня поднимался ко мне, и ежедневно мы вместе обедали… После обеда иногда владыка пытался отдохнуть – «дополнить ночь», как он выражался. В пятом часу дня, при условии ясной погоды, выходил было сначала со мной на прогулку по миссийскому двору, но скоро доктор это запретил… После сего владыка окончательно закрылся в своей квартире, поручив мне по возможности не пускать к нему посетителей: «Говорите, что умирает-де».

II

Владыка архиепископ Николай, действительно, выдержал себя и до праздника Христова Рождества не служил. Вечером под праздник на литию выходил я; но на величание вышел владыка архиепископ со мной. Во время канона помазывать елеем богомольцев попросил меня, но и сам не разоблачился, а лишь ушел в алтарь. И не сидел во время канона, а все время простоял пред престолом при открытых царских дверях. В самый день праздника высокопреосвященный Николай совершал литургию в сослужении со мной. Голос его был полный. Служил бодро. Не заметно было и признаков усталости. «Смотрю: идете пред началом литургии к кафедре. Черная борода. Полны сил. А я уже побелел. Я уже ослаб. Это два периода нашей церковной истории, уходящей и надвигающейся. Ну, дай вам Бог здесь прослужить не меньше, чем я», – таковым пожеланием напутствовал меня владыка в первый день Рождества.

Однако не все было в этот год так же, как в предшествующие. Вот кончается обедня. Владыка принимает быстро поздравлениябыв-ших у литургии русских и идет затем в особую комнату, где собрались воспитанники и воспитанницы миссийских школ. Поют тропарь, кондак празднику, произностися священником ектения. Учащиеся громко поздравляют владыку. Все это было и нынче, как прежде. Но раньше владыка непременно раздавал всем детям на гостинцы, каждому отдельно, каждого благословляя. Нынче на это сил уже не хватило. И он с грустью дал представителям той и другой школ определенную сумму. И воскресная школа… Сколько она доставляла радости владыке!.. Нынче владыка лишь посидел в комнате. А раздать на гостинцы и дать всем по мандарину просил меня. Сил было мало, хотя храбрости показывал много. И даже отправился на собрание, устроенное в небольшой комнате в честь воскресной школы. Посетителей было, кроме детей, сотни две. Дышать было нечем. Но почивший святитель не только отсидел на собрании до конца, но еще сказал детям речь, продолжавшуюся минут пятнадцать. Визиты русских, членов посольства и резидентов Тоокёо и Ёкохамы. А вечером служба. И все это владыка вынес, не показывая и вида, что ему нелегко. Или праздничное настроение заставило его забыть немощи?

На второй день Рождества Христова владыка, конечно, был у литургии. После нее принимал поздравителей. А после обеда и сам поехал с визитами…

На третий день Рождества Христова мы ежегодно с владыкой ездили к русским в Ёкохаму. Нынче он ехать отказался и, оставшись дома, с секретарем перечитывал поздравительные к празднику письма из церквей.

В ночь на 28 декабря астма у владыки возобновилась: «Ночь не спал, мучила астма. День вялый и бесполезный», – записал он на отрывном календаре. Однако вечером в женской школе была елка, которую вот уже в четвертый раз устраивал для обеих наших школ посол Н. А. Малевский-Малевич. Нынче на елку, несмотря на отсутствие устроителя ее, прибыло очень много русских гостей – шестнадцать человек. Владыка был необыкновенно этому рад и, забыв все предостережения доктора, много говорил с гостями. С шести часов до восьми часов пробыли гости и поспешили домой. Начальница школы позвала меня в сторону и просила как-нибудь устроить, чтобы и владыка, видимо, очень утомленный, возвратился домой.

Но как это устроить, когда владыка ежегодно сидел на елках до конца? После некоторых колебаний решаюсь: «Владыка, не вернемся ли и мы домой?», – говорю. «Если наскучило, возвращайтесь. А я посижу до конца». Итак, сорвалось. Начальница поняла результат без слов. Елка продолжается. Воспитанницы как-то необычно спешат в исполнении номеров. Наконец, объявляют, что, ввиду сложных приготовлений обстановки, придется подождать минут десять. Я, пользуясь случаем, еще раз позвал владыку домой: бесполезно. «И зачем я возвращусь? Чтобы скучать да охать? Все равно спать не смогу. А здесь хоть смотрю да слушаю». Ровно в девять часов вечера начальница объявила конец елки и попросила петь молитву. «Как, уже конец? Почему нынче так рано?», – заметил владыка. С оханьем он возвращался домой и в календаре занес: «Вечер. Елка в ж. ш. Много русских, гостей. Все очень красиво. А вернулся домой с усиленной астмой».

По моему глубокому убеждению, этот вечер и был роковым, после которого болезнь все развивалась и развивалась, без малых признаков улучшения…

Если 28 декабря было для владыки роковым, то выход его в холодный собор в день русского Нового года, кажется, окончательно свалил его в постель. И как я просил его не ходить! Вечером удалось уговорить, и ко всенощной он не пришел. Но когда я пришел к нему в Новый год утром, нашел владыку крайне расстроенным: «Все в церкви. Один я сижу дома. Скука смертная. Не могу выносить. Сегодня пойду в церковь», – говорит владыка. Я начинаю уговаривать его. Ссылаюсь на запрещение доктора. Но последняя ссылка, кажется, лишь испортила дело: «Я свободный человек… Сделаю как захочу… До свиданья». Но мне все еще хотелось верить, что владыка послушается голоса благоразумия. Однако во время малого входа он действительно пришел и прошел в алтарь. Стоял всю литургию. Тяжело дышал и охал. А литургия как нарочно была продолжительная, ибо было посвящение корейца в диаконы. Когда после литургии я зашел поздравить владыку с Новым годом, он сидел на кресле, протянул ноги на кровать и что-то просматривал: «Где справедливость? Сходил помолиться, и страдаю, как никогда», – говорит мне владыка. Чем мне было утешать его? Но я еще и еще просил владыку быть к докторским советам повнимательнее…

Так печально кончились для владыки архиепископа Николая Святки, по-видимому, при столь благоприятных обстоятельствах служением в первый день Рождества Христова начатые… Как уже сообщалось, владыка не любил говорить о своей болезни, не любил и расспросов о его здоровье. Но он в последний год жизни положительно не мог равнодушно слушать о смерти, особенно близких и знакомых лиц. Между тем умирает его брат, младший его по возрасту. Умирает Иркутский святитель, приснопамятный архиепископ Тихон, товарищ владыки по академии. Умирают другие архиереи, протоиереи… Все подобные события, довольно безразличные для здорового человека, весьма поражали больного владыку. И, конечно, уж не помогали лечению!..

Но едва ли не больше всего расстраивали неудачи по сбоуна построение церкви в Хакодатэ. Нужда в церкви настоятельная. Денег не было. Владыка начал просить, собирать. Кое-что было получено, но не было еще и половины желательной суммы. Снова письма. Письма знакомым и незнакомым. Письма незнатным и знатным. Письма состоятельным. Но девять из десяти писем оставлены были даже без ответа, хотя бы отрицательного. «Вот, прислал бы кто пожертвование на построение церкви в Хакодате, – это было бы для меня лучшим лекарством», – часто повторял владыка во время болезни. И действительно, нужно было видеть, как он ожил, когда его известили о пожертвовании в 3000 иен нашими щедрыми благотворителями из Москвы И. А. и К. Ф. Колесниковыми. Много радости доставила почившему владыке и телеграмма из Санкт-Петербурга от графини Е. В.Шуваловой о «новом» пожертвовании, полученная владыкой накануне смерти. Но в общем таких радостей было мало. Редкие же отказы и частое молчание в ответ на усиленные просьбы весьма опечаливали больного владыку…

III

Все видят, что владыка страдает, но лечится плохо. И почни никто не верит в его доктора. А уход за больным? Никакого! Сам даже подкидывает ночью уголь в чугунку. После долгих колебаний я решился поговорить с владыкой о необходимости подлечиться у хорошего доктора…

Однако когда положение владыки 7 января приняло угрожающий вид, я пошел к нему снова и настойчиво попросил владыку позвать доктора-иностранца, заявив ему, что если не позовет он, то позову я. Разговор был резкий. Не хочется его вспоминать. Я должен был уйти без положительного ответа. Однако оказалось, что владыка после разговора сразу же послал в посольство за хорошим доктором и через два часа поднялся в мою квартиру и, подавая письмо из посольства, сказал: «Успокойтесь; в три часа доктор будет, как желали. Только пользы-то не жду от него. Одна канитель».

7 января, в три часа дня, приехал на автомобиле доктор Блисс. В квартиру владыки опять сбежались нужные и ненужные люди. Долго свидетельствовал владыку доктор. Сердце нашел весьма нехорошим. На второй этаж подниматься воспретил. Приказал по возможности не двигаться. На улицу выходить воспретил. Сидеть советовал непременно с поднятыми на соседнее кресло ногами, чтобы облегчить работу слабого сердца. Взял все нужное для определения состояния почек и желудка. Прописал лекарство.

Владыка доктором, его тщательным осмотром был очень доволен. Только не мог понять, как можно советовать «не двигаться», когда ему придется работать и нагибаться в день по тысяче раз. Докторскую диету обещал владыка исполнять. Но от услуг сестры милосердия категорически отказался…

9-го числа доктор настойчиво звал владыку в госпиталь. Но владыка отказался: «Не могу же я оставить миссию без хозяина. Да и спешного дела много».

10 января появились скверные признаки. Владыку среди дня неожиданно начинало тошнить. Силы все слабели. Работать владыка не мог. Большую часть дня проводил вполудремоте: «С удовольствием бы поехал в госпиталь, если бы только знать, что будет польза. А что же кататься с места на место?», – все же сказал он под вечер.

11 (24) Января

Утром, в начале десятого часа, прибыл в миссию доктор Блисс и, осмотрев владыку, категорически заявил, что он только тогда может ручаться за некоторый успех лечения, когда владыка переедет в госпиталь под непосредственный надзор докторов и уход сестер милосердия. Владыка согласился…

Заказана карета, но еще не едет. Написан владыкою и мне передан чек. Кое-какие распоряжения мною выслушаны. Разговор не клеится. Владыка сидит грустный-грустный, облокотившись на правую руку. «Идите домой. Занимайтесь с учителем своим делом. Иначе и на вас я скуку нагоню», – беспокоится старец. Но вот в 11 часов прибыл доктор Хориуци из госпиталя святого Луки. С ним целая аптека. Подали и карету…

Тихо ехали, но через полчаса прибыли. «Снести владыку на второй этаж». Но здесь уж он не вытерпел: «Я не такой еще слабый… Поднимусь и сам». И поднялся. Но сразу сел на кресло и едва отдышался: «Вот устал-то!.. И времена же пришли»…

Владыке отвели перворазрядную комнату «Святой Троицы», как гласила английская надпись… Из окон прямо виднеется корпус католической миссии. Через улицу и рядом – миссия американская. Ведь Цукидзи – местность, где расположен госпиталь, – главным образом населена европейцами и американцами…

В больницу еще до нашего приезда прибыли священник отец Роман Циба, редактор Петр Исикава и секретарь Давид Фудзисава. Разобрали вещи владыки. Все разложили по ящикам; но ввиду утомления владыки и прозрачного намека доктора Блисса оставили больного в покое.

В больнице мы сняли еще одну комнату по соседству с владыкой, не говоря о сем ему, и установили в сей комнате дежурство из иерея (непременно) и из одного учителя или катехизатора. Обязанность дежурных была следить за малейшим ухудшением в болезни владыки…

На двери комнаты владыки повесили надпись: «Входить к больному и разговаривать с ним абсолютно воспрещается». К счастью, эта надпись не простиралась на меня.

Возвратившись домой, я составил телеграмму из 87 слов и послал ее почтой до Владивостока на имя В. К. Саблера.

Затем вызвал иереев и преподавателей семинарии и с ними решили начать ежедневные моления за владыку: в 6 часов утра литургия с прошениями о болящем и с молитвой за него, в 6 часов вечера всенощная и после нее молебен о болящем; петь должны воспитанники и воспитанницы, по классам, но посещение служб предоставлялось доброму произволению учащихся и христиан.

Уехал в Цукидзи владыка. Как будто солнышко красное удалилось из Суругадая. Все ходят пасмурные. На душе скверно… Тревожно проведен был этот вечер и следовавшая за ним ночь в Суругадае!

12(25) Января

Я прибыл в госпиталь в 9 часов утра. Владыка сидел около кровати на кресле, с опущенною головою. Голова и руки несколько тряслись. Бледный. Увидя меня, прямо начал жаловаться: «Всю ночь не спал; только промучился. Уложили меня вот на эту постель (на пружинах) и приказали не сходить с нее. Я не могу лежать, хочу встать – она (то есть сестра милосердия) не позволяет. Я силой хочу встать – так и она сильная: берет меня за плечи и обратно укладывает. Говорю: дай хоть книгу. Не дает. Прошу: позволь мне газету почитать, – не позволяет. Одни мучения. В Суругадае лучше: сам себе господин». Я пробую заступиться за сестру милосердия: вероятно-де, делает не больше того, что приказано докторами…

И действительно, владыка ни разу больше не спал на койке, проводя дни и ночи в кресле, обложенном подушками, причем второе, плетеное из камыша, кресло служило ему для ног.

«А ведь знаете, до чего вчера я устал! Три раза, вставая с кресла, упал на пол! Еще ладно, что ничего при падении не разбил из вещей. Да и теперь слабость страшная. С каждым днем сил все меньше и меньше становится», – говорит владыка…

И так как в десять часов я должен был быть в семинарии на проповедническом собрании, то до вечера простился с владыкой и возвратился домой, уговорившись приехать в пять часов вечера…

Жду я пяти часов. Занимаюсь с секретарем текущими делами. Вдруг вбегает старик-служитель и торопливо говорит: «По телефону из госпиталя вас просят прибыть как можно скорее. Владыке худо»… Я накинул рясу, схватил шляпу и почти бегом направился к воротам… Какой суетой все это казалось при мысли, что там, в Цукидзи, в смертной опасности мой старец!..

Я в больнице… Владыка сидит на кресле, свесив голову на правую сторону. Глаза совершенно открыты. Рот открыт. Дышит тяжело-тяжело. Как будто лицо несколько скошено…

С каким-то тупым сознанием, что опасность отсрочена, но не уничтожена, возвращался я в Суругадай, который тоже нельзя было оставить хотя бы и без временного хозяина; дело шло своим чередом и требовало моего присутствия постоянно.

Обрадовались в Суругадае, что все же для владыки непосредственной опасности нет. Я у телефона на ночь положил сторожа.

Конечно, сам всю ночь провел без сна, с постоянной мыслью: а вдруг да опять позовут туда. Но вызова не было.

13 (26) Января

С замиранием сердца подходил я к больнице утром на следующий день. «В каком-то положении владыка?», – думалось. Но вот встречает меня дежурный отец Роман. Владыка проснулся после вчерашнего сна с часу дня в шесть часов утра…

Захожу в комнату я. Владыка очень обрадовался. «А я вас заждался. Ходите, пожалуйста, почаще. Все один и один. Скучно…» – «Владыко, вчера я больше двух часов ждал Вас, но Вы крепко спали», – отвечаю я. Владыка заволновался: «Я? Спал? Да что Вы говорите? Да я уже забыл как спят! Самое большое, на пятнадцать минут забудешься. Это они Вам нарочно сказали, чтобы Вы меня не беспокоили. Только не слушайте Вы их, а прямо приходите ко мне».

Чувствую я, что владыка вчерашнего дня не сознает. Но в этом я скоро совершенно убеждаюсь…

Вижу, что у владыки лишь половина разговоров сознательных, половина же – бреду. Поспешил я оставить его одного и немедленно попросил свидания с главным доктором госпиталя.

Высокий. Черный. Не американского типа. Энергичное лицо. Это доктор Тейслер. С ним вместе вышел ко мне и низенький Блисс. Я передаю докторам свои наблюдения…

– Каково в общем состояние больного? Скоро ли можно надеться на его поправку?

– Ах, нет!.. Архиепископ ни в каком случае поправиться не может. Для этого нужно вложить в него и сердце новое, и почки новые…

– Но все же у вас, докторов, есть же хоть маленькая надежда на излечение? – допытываюсь я, желая так или иначе отделаться от висящего над головой тяжелого сознания безнадежности владыки…

– Итак, даже при благоприятных условиях только шесть педель? – с отчаянием еще раз спрашиваю я.

И в ответ американски-холодное, добивающее:

– Но в этом случае силы его будут постепенно падать. Одновременно болезнь будет забирать силу. Может случиться, что несколько предсмертных дней – и в бессознательное состояние впадет. Но мы постараемся, чтобы катастрофа не случилась внезапно…

Вот все, чем поделился со мной доктор. Не предвидя такого откровенно-жестокого приговора, я взял с собою к доктору и отца Романа. И вот теперь вдвоем мы вышли в приемную гостиную. Уселись на диван. И выплакались. Здесь же дали слово никому не говорить того, что услышали от докторов.

Но то, что мы хотели сделать секретом от христиан, не было секретным делом для докторов и для репортеров… Итак, всему Токио оповестили: «Николай при смерти».

Возвратившись в миссию, я послал сразу же товарищу и другу владыки сотруднику нашей миссии протоиерею Инженерного Замка в Санкт-Петербурге телеграмму такого содержания: «С Нового года астма усилилась. Владыка в госпитале. Положение критическое. Уведомьте владык», – разумел членов Святейшего Синода…

Днем у владыки посетители русские. Был советник посольства. Говорят, владыка поразил их своей бодростью. Когда же я пришел к нему вечером, он, ничего не вспоминая про утро, поздоровался, встал с кресла, прошелся по комнате и говорит: «А посмотрите-ка, еще не так плохо: ходить могу». Было время чая. Владыка надумал и сам напиться чаю, и меня напоить. И все ему хотелось делать самому…

Владыка был так хорош, что утренний разговор с доктором как-то поблек в моем сознании и, возвратясь в Суругадай, я горячо молил Господа о даровании выздоровления болящему архиепископу нашему Николаю.

14 (27) Января

Суббота. Я приехал к владыке утром. «Спали ли?», – спрашиваю. «Разумеется, спал. Только разве это настоящий сон! Усыпляют лекарствами… Да вот дня два-три посмотрю. Если лучше не будет, домой возвращусь».

Владыка скучный, задумчивый. Разговор не вяжется. О чем думал в эти часы больничного уединения старец? Можно было иногда догадываться только по отдельным фразам. «Некоторые желают знать минуту смерти. Желают, например, чтобы отец явился и сказал: помни такое-то число. Нет, я этого положительно не желал бы. Если умирать, так не зная, когда умрешь». Как, однако, судьба устроила вскоре совершенно обратное этим словам…

15 (28) Января

Воскресенье. Собор переполнен христианами. Я совершал литургию. Как сиротливо в соборе! Вот в левом приделе, бывало, стоит он коленопреклоненный и усердно молится во время Херувимской. Вот, бывало, на чтение Евангелия он непременно выйдет на клирос, чтобы не пропустить ни одного слова. Нет с нами нашего молитвенника и сомолитвенника! Вместо этого на ектениях поминаем «болящего архиепископа Николая», читаю молитву о даровании ему исцеления после сугубой ектений. Молебен. Вздохи христиан, при упоминании имени владыки широко крестящихся. Платки у многих воспитанниц женской школы приложены к глазам. Слышны всхлипывания. Ох, крепкие нужны нервы для того, чтоб в такой обстановке и самому не заплакать.

Но и после обедни не сразу я мог отправиться в больницу… Лишь в четвертом часу увиделся я с владыкой.

«Однако Вы сегодня поздно. Да ходите Вы почаще», – говорит владыка. Я ему объяснил, что меня задержало. Успокоился. «А Вы молебен за меня служили? Спасибо Вам за любовь. И христиане были? Очень меня трогает. Молитесь! Молитесь!.. Не услышит ли Господь вашей и христианской молитвы!»

Спрашиваю владыку о здоровье. И как он сразу переменился! «Ради Бога не раздражайте меня. Вы же знаете, что я первый ненавижу свою болезнь! Ведь разве это жизнь! Одна канитель! Ничего не могу делать. Только ешь да спишь. Разве это жизнь? Дайте мне исцеление! А если не можете, – к чему эти сочувствия!» Я только и мог сказать владыке, что сейчас исцелил бы его, если бы это в моей силе было. Но это в Божией власти. А в нашей силе лишь молиться Богу об исцелении Вашем. «Вот, пожалуйста, молитесь», – как-то необыкновенно мягко и просительно закончил владыка…

16 (29) Января

16-го числа прибыли христиане города Тоёхаси. Давно уже они дали обещание построить у себя в городе церковь. Но доселе сие обещание не было приведено в исполнение. Было собрано лишь 3000 иен денег. Услышав о болезни владыки и боясь остаться в его миссии не исполнившими своего обещания христианами, собрались христиане и решили: церковь построить; для этого собрать еще 3000 иен; об этом своем решении теперь же, пока еще жив владыка, доложить ему. Но как доложить? К больному никого из посетителей, за редкими исключениями для русских, не пускают. Христиане явились ко мне и просили во что бы то ни стало свидеться с владыкой. Я взялся устроить это так, чтобы для владыки было как можно меньше волнений. Рассказал ему все, что сам узнал от христиан. Показал ему план местности, где будут воздвигать храм. Владыка всем живо заинтересовался. И непременно просил показать ему тоёхасских христиан. А они уже ждали в приемной комнате. Вошли. Молча приняли благословение, со слезами на глазах. Но владыка забыл и мое наставление «не говорить, а слушать», и свое обещание «только благословить». Стоя, низко, по-японски, поклонился всем христианам. Смеялся смехом радости. Горячо благодарил христиан. «Вот это для меня настоящее лекарство», – говорил владыка. Необычайная подвижность, веселое оживленное лицо, смех, разговоры: когда начать, где строить, – как все это не гармонировало с приговором докторов! Не верил я своим глазам, видя такого владыку. Да и христиане ушли утешенными: «На этот раз еще, кажется, не конец, а лишь повестка: помни о конце! Но если еще болезнь повторится – тогда уже не выздороветь будет, тогда конец будет», – заявил владыка христианам Тоёхаси, прощаясь с ними. С надеждою, что на сей раз «еще не конец», вышли христиане из комнаты владыки, сердечно благодаря меня за доставленную радость видеть владыку…

Всю-то свою жизнь владыка собирал на церкви, строил церкви. За этим делом жила душа его. И теперь, во время болезни, когда угасали его силы, как вспыхивали они, когда кто-нибудь жертвовал на построение церкви! Наоборот, как его угнетала мысль: из десяти никто не только ничего не прислал, но ничего даже и не ответил. И малым для него утешением были мои ему слова: «Бог даст, добрые люди пришлют».

18 (31) Января

Расчетный за январь день. Лишь в одиннадцатом часу утра впервые я мог увидеть владыку. Когда я вошел в комнату, он сидел не в обычном кресле среди подушек, а на простом стуле, около комода, вблизи двери. Глубоко наклонившись, без малейшего оживления на лице, владыка о чем-то думал. «Наконец-то пришли! А я давно вас жду. Сегодня ведь расчетный день. Найдите у меня на столе, налево, под толстой книжкой, особый листок, и по нему сделайте дополнительные выдачи». Я говорю, что секретарь мне уже назвал всех, значащихся на сем листке, и я выдачи уже произвел. «Ну и прекрасно. А теперь садитесь. Да вот здесь садитесь. Только разговор этот оставьте между нами». Я в недоумении сажусь. Владыка неизменно безжизненно скучный.

– Слушайте: мне жить осталось две недели…

– Да что Вы, владыко? – пытаюсь возражать я. Но напрасно!

– Пожалуйста, не возражайте мне, а слушайте. Могу изволноваться, рассердиться, а это мне вредно. Считайте, как факт: мне жить осталось две недели. Ну, три недели. Если уж особая милость Божия будет, протянусь до Пасхи. И теперь весь разговор может быть лишь о том, как бы с большей пользой для дела использовать это время. Судите сами: Триодь цветная не докончена. А и остались-то пустяки, всего три листа. Экономический отчет еще не кончен. А уже время его и отсылать. Вам по хозяйству решительно ничего не показано. Есть письма, и важные, на которые еще ответ не послан… Опись церковная начата, но не докончена. Конечно, и завещание не написано. Всего-то сделать не успею! Это ясно. Тем усиленнее должен работать, чтобы хотя главное-то сделать. Итак, порассудимте.

– Владыка, да кто Вам сказал о двух-трех неделях? Разумеется, болезнь серьезная. Но ведь для Бога невозможного нет. Ведь Вы же так глубоко верите в милость и помощь Божию.

– Кто сказал? Да сам доктор мне сказал! Вот он сидел здесь. Смотрел мой пульс… Я его и спрашиваю: «Доктор, я смерти не боюсь,

но на мне лежит вся Церковь, а у меня масса церковного дела неоконченного». Перечислил я ему, как и вам сейчас, неоконченное дело. «Итак – говорю – скажите, нисколько не стесняясь, сколько я еще проживу?» А он долго смотрел мне в глаза, а потом так-то спокойно и ласково говорит: «Да как Вам сказать? Две недели. Три недели. Ну, может быть, болезнь протянется до двух месяцев». – «А поправиться невозможно?» – спрашиваю я. «Нет, – для этого Вам нужно вложить новое сердце». И начал он подробно мне описывать, где и что у меня разрушено. Оказывается, чуть не все разрушено.

– Владыка, дорогой… Будем молиться, и, Господь даст, ошибается доктор.

Владыка сразу оживился и говорит: «Да, сказать правду, – я наполовину только доктору поверил. А в глубине-то души молюсь святителю Николаю, святителю Иоасафу и преподобному Серафиму вымолить мне у Господа еще лет пять. Только пять лет. Ведь сколько я тогда успел бы перевести! Только одна у меня теперь и есть молитва, именно об этом. Помолитесь и Вы за меня. А теперь о деле: завтра же возвращаюсь в Суругадай…

– Как? Уже завтра? А доктор разрешит Вам сделать переезд? Вы его уже спрашивали? – удивляюсь я.

– Я свободный человек… Что хочу, то и делаю… Сказал: завтра. И уеду завтра. Не могу же я теперь здесь сидеть без дела. Только и знаю, что сплю…

Немалых усилий стоило мне получить разрешение на устройство звонков из квартиры владыки ко мне, потом к секретарю, слуге и сестре милосердия. Доселе их не было в миссии. «Прямо стыдно будет звонить. Сам не хочет-де позвать. А зовет звонком». И только мое указание на то, что и владыке ходить теперь будет уже трудно, да и слугам куда приятнее быть позванными по звонку, ибо они не любят, когда хозяин врывается в их интимную жизнь и обстановку, склонило владыку дать разрешение…

19 Января (1 Февраля)

Вчера вечером, после молебна о здравии владыки, сообщил собравшимся христианам, ученикам и ученицам о предстоящем возвращении владыки. Рады сторожа-придверники. Но все смущены, ибо чувствуют, что владыка возвращается не потому, что поправился, и опасаются за переезд из госпиталя до Суругадая…

Наконец, в одиннадцать часов дня, я поехал в больницу, решив карету, если понадобится, заказать из госпиталя. Владыка по обычаю сидел в кресле, обложенный подушками. Бледный, с желтизной на лице. Полудремал.

– Итак, сегодня переезжаем. Решенное дело? – спрашиваю я его.

– Погодите… Вот придет доктор. Посоветуемся с ним. Слабость сегодня страшная, – отвечает он мне.

Со мной пришел навестить владыку старик-иерей отец Борис Ямамура, которого владыка очень любил. Я сообщаю о сем владыке.

– И к чему эти беспокойства!.. Только расходуются, да церковное время тратят. Позовите его сюда.

Входит отец Борис, высокий, седой, настоящий патриарх. Берет благословение. Владыка усаживает его против себя.

– Зачем ты из такой дали приехал? Право, меня затрудняет даже такое проявление любви. Мне стыдно даже…

– Как же не приехать? Услышали, что Вы опасно больны. И все христиане просили меня нарочито съездить и справиться о вашем здоровье.

– Да что, отец Борис! Плохо дело! Вот святой Давид-то что сказал: семьдесят лет. И лишь только особо сильные – восемьдесят лет. А мне как раз половина. Пожил – и будет. Пора умирать.

– Зачем умирать? Да Вы еще поживите… Трогательно было видеть эту мирную беседу двух старцев, из коих и отец Борис скоро поспешил за владыкой: скончался весной сего года.

Простился владыка с отцом Борисом. Вскоре пришел доктор Блисс. «Как мы спали?», – спрашивает владыку. «Плохо, – отвечает владыка. – Да если бы мог спать, то, вероятно, и не болел бы. А могу ли я сегодня возвратиться в Суругадай?», – спрашивает владыка доктора. «Разумеется, удерживать мы не в силах. Только я не ручаюсь, что Вам сразу не сделается хуже»…

Доктор говорил с владыкой, конечно, на английском языке. И говорил как-то тихо, вкрадчиво, просительно. Наступило долгое молчание. Владыка о чем-то задумался. «Но позволите ли Вы мне здесь заниматься?», – спрашивает владыка. «Можно, – отвечает доктор, – только поменьше». – «Да я позову Накаи, и он, собственно, будет читать. Я же буду только слушать. Не буду утомляться», – владыка уже полупросяще говорит. «И столик могу здесь поставить?» Оказывается, владыке все разрешили, только бы не уезжал.

– В таком случае, – обращается ко мне владыка, – возвращайтесь домой; в моем кабинете, в шкафу, на второй полке найдете японскую рукопись цветной Триоди. У нас ведь все уже переведено. Нужно только проверить. Там же увидите и славянскую Триодь. Все это передайте Павлу Накаи, и пусть он немедленно едет сюда. А я, так и быть, пробуду здесь до понедельника (т. е. до 23 янв. ст. ст.).

Я сразу же возвратился домой. Позвал Накаи. Он обрадовался, как конь бранный, услышавший военную трубу. Накаи все взял с собою и пришел в госпиталь в три часа дня. Действительно, они занимались с владыкой полтора часа. Впрочем, на долю владыки приходилось только слушать. Читал же рукопись Накаи.

И утомили же эти полтора часа занятий владыку!..

21 Января (3 Февраля)

Пришел к владыке в двенадцатом часу дня. Он еще занимался с Накаи. Перед окном комнаты небольшой столик.

Нa нем японские рукописи, тушечница, кисти, перед владыкою – славянская Триодь. Накаи читает японский перевод. По другой тетради следит за читаемым владыка. Временами останавливаются, вставляют запятую. Владыка в золотых очках, бодрый. Кто бы мог сказать, что это приговоренный к смерти старец? При мне дочитывали молитвы, чтомые в день Святой Троицы на вечерне, именно молитву за усопших. Кончили. Владыка перекрестился несколько раз. «Слава Богу… Вот одно дело и кончил. Теперь хотя бы к печатанию приступать можно». Накаи Павла владыка отпустил. Рукописи и славянскую Триодь сам связал: «Снесите в миссию вы; ведь Накаи слабосильный. И уложите на старое место».

Согласно обещанию, я привел к владыке отца Петра Сасагава. На этот раз владыка принял его очень ласково, расспрашивал о стоянии церкви в Сендае. А когда отец Петр ушел, владыка и говорит мне: «Вот, подите же! Я постоянно говорил, что его забыли похоронить. А еще он меня похоронит!»…

22 Января (4 Февраля)

Воскресенье. В соборе, при большом стечении богомольцев, мы совершили молебен о здравии владыки. Владыка в этот день опять был очень слаб, – вероятно, поутомился над слушанием перевода цветной Триоди. «Напрасно прожил здесь три дня», – говорит. Но решимость завтра переехать в Суругадай полная. Весьма ворчал, узнав, что и звонки уже проведены, и электричество уже действует. «Не нравится мне такая поспешность. Здание только портите», – опять повторил он. Но дело было, к удовольствию всех христиан, уже сделано. Я весь день провел в подготовительных распоряжениях к переезду владыки.

23 Января (5 Февраля)

С утра затопили в квартире высокопреосвященного арихиепископа чугунку.

Еще раз проверили все звонки, попробовали электричество. Приготовили комнату для сестер милосердия. К часу дня к подъезду госпиталя заказали подать карету. Сделав все приготовления, я в одиннадцать часов утра отправился к владыке.

Он был уже совершенно готов к отъезду и лишь ждал обеда…

«Да… Все кончено. Конечно, дышать-то стало много легче. Но с каждым днем слабею и слабею. Однако, видите, еще ходить могу. Что ж?.. Будем молить Бога, чтобы Он дал мне еще годов пять жизни. А впрочем, – все в Его воле. Вот, ближайшие три-четыре дня ясно покажут: или в гору, или вскачь под гору».

Низко наклонился владыка. Глубоко задумался. «Нет! Уходили сивку крутые горки! Не знал удержу в ходьбе. На горы быстро поднимался. Всегда и всюду спешил. Вот и расплачивайся. Знал бы ранее, где упаду, соломки подостлал бы», – вслух размышляет владыка.

Собравшиеся в ожидательной комнате христиане и христианки пожелали принять благословение владыки. Он взял с комода принесенные ему цветы. Сам вышел первый раз в больнице на коридор и, благословляя каждого по очереди, и всем дал по цветку. Все со слезами целовали благословляющую руку и брали цветок на память. В числе одаренных цветком случайно оказался и газетный репортер. Не мог же он пропустить такого события, как переезд «Николая» из госпиталя в Суругадай! И, разумеется, наутро все это было подробно описано в газетах.

Лишь в половине второго подали карету. Сапог владыка одеть уже не мог, так отекли его ноги. Пришлось выходить и ехать в туфлях. Надел драповую рясу. Доктора хотели непременно перенести его до кареты, но владыка решительно отказался и, поддерживаемый мной и отцом Романом Циба, тихонечко спускался с лестницы. Сели в карету. Я закутал потеплее ноги владыки одеялом. Перекрестились и тронулись…

Много беспокоило владыку то, что больница не подала ему счета при отъезде. Но когда я ему сказал, что христиане просили подать счет им и что у них на этот предмет сейчас уже имеется больше двухсот рублей, владыка с большою любовью говорил о своих христианах: «Все же жалко их; хоть бы половину-то с меня», – не переставал он говорить…

Ровно в два часа пятнадцать минут мы остановились у подъезда миссии. Перед собором иереи, катехизаторы, христиане, служащие в миссии, их жены. Некоторые плачут. Всем хочется хоть немного посмотреть владыку. Владыка поднялся на три ступеньки подъезда, снял свою шляпу и, кланяясь всем, довольно громко сказал: «Вижу вашу любовь. Спасибо»…

Испросив разрешения продолжать ежедневные службы, я пошел домой, желая дать владыке отдохнуть. Просил и других сделать то же.

Три часа дня. Время чая. Подают мне самовар. «Владыка отдыхает?», – спрашиваю. «Нет, сразу же достал бумаги и стал писать», – отвечает слуга. Я обомлел от неожиданности…

Вечером владыка позвонил мне: «Ну-ка, провели электричество. Так учите-ка меня пользоваться им!» Я зажег лампу. Вместо прежнего красноватого света и полумрака ярко загорелась не очень сильная лампа. «Мило. Прекрасно. Спасибо вам. И стен не испортили. Только знаете, что я Вам скажу? С той-то керосинкой я сорок лет прожил, а эта лампа меня в гроб проводит». В этот вечер владыка пожелал лечь спать пораньше, ибо и переезд, и занятия поутомили его.

IV

24 Января (9 Февраля)

Утром пришел я к владыке часов в семь. В кабинете занимались приборкой слуги. Владыка пил чай в гостиной. Весь утомленный, скучный…

Зашел к владыке в четыре часа. Он весь день составлял экономический отчет. «Погодите еще. Занят. Приходите, когда стемнеет, – тогда и я заниматься не могу, и комнату у меня еще раз прибирают. Вот тогда и поболтаем». В начале шестого я пришел. Охая, перешел владыка в зал.

– Почему сегодня не было спевки в большой комнате? Ведь сегодня вторник? – спрашивает владыка.

– Чтобы не беспокоить Вас, по совету доктора, мы спевку устроили для одного хора в крещальне, для другого – в помещении воскресной школы, – отвечаю.

– Вот уж совершенно напрасно. Наоборот: пение мне доставило бы удовольствие. Спели бы, например, «На реках вавилонских». Я так люблю этот напев…

Я обещал сделать соответствующее распоряжение. Пользуясь случаем, прибавил я, что христиане полагают неприличным в дни печали по поводу болезни владыки совершать браки. И, например, предположенный и назначенный на этой неделе брак Петра Каминага и Елены Кимура, кажется, отлагается до после Пасхи.

– Это безобразие! Право же, я затрудняюсь. Моим именем будут некоторые получать стеснение… Пусть все забудут о моей болезни. Все должно идти, как будто меня здесь нет.

Опять я обещал передать мнение владыки и склонить кого нужно не откладывать брака.

– Да… Делать нечего. Приходится умирать. Останешься один. И как подумаешь об этом, так обидно, так досадно становится, что слезы невольно появляются. И поплачешь. Ведь уж не такая же я развалина! Жил же митрополит

Исидор до девяноста лет! Единственное успокоение в том, что умру не я первый. Все умирают. Это общий удел. И вы потом умрете. Ведь только подумать, сколько бы я мог перевести еще богослужебных книг. И вдруг, извольте видеть, приходится со всем расставаться…

С поникшею головою, с сердцем скорбным шел я к себе наверх. Из головы не выходят слова: «Слезы невольно появляются. И поплачешь». Да и вся-то беседа сегодня «около смерти и по поводу смерти». Пошел я прямо в церковь, где уже началась служба, и горячо молил Господа излить утешение на сердце страждущего отца нашего…

25 Января (7 Февраля)

Несмотря на такую мучительную, неспанную ночь, владыка сидел за отчетом до самого обеда. Зайдешь к нему, а он, наклонившись над бумажкой, шепчет про себя цифры: сложение и вычитание делал всегда на бумажках, не употребляя счетов.

После обеда к нему пришли христианки, предствавительницы разных общин, пять человек; от имени Женского общества они поднесли владыке плюшевое одеяло и вышитую подушку на диван. «Подушку попрошу преосвященного Сергия положить со мною во гроб», – сказал владыка. А одеялом был очень порадован и сразу же начал употреблять его, покрывая им свои ноги, что он делал в комнате почти всегда, во избежание повторения старинного ревматизма. Христианок он напоил чаем. А они сидели да плакали. Утешать их пришлось владыке. Но от утешений они еще более расплакались. «Чего плачете, – говорил владыка, – я всю свою жизнь отдал Японской Церкви. А теперь пришла пора отдать ей же и тело. Мое тело, видите, обратится в японскую землю. И пусть будет оно залогом, что моя душа всегда будет с Японскою Церковью. И там я за нее буду молиться. Чего же расплакались?»

Все эти депутатки после пришли ко мне. Подробно передали разговор с владыкой и опять много плакали.

Уже закатилось солнце. Вероятно, владыка сейчас прекратил уже занятия, думаю. Иду к нему. «Как раз вовремя. Пойдем, поговорим». Накинув одеяло поверх плеч, владыка со мной перешел в гостиную, где печь никогда не топилась и где на этот раз была температура погреба.

«Чувствую, что слабею… Ежедневно слабею. Силы мои оставляют меня. Хоть бы скорее кончалась эта трагедия. Ведь раз я не могу работать, какая же это жизнь! И на что мне это?» (показывая на тело).

«Говорят некоторые, что человек – только тело, что души у него нет. Нет, батенька, если бы человек состоял только из тела, то – не беспокойтесь – тело о себе позаботилось бы. Поберегло бы себя! Не допустило бы утомить себя до болезни. А так как кроме тела есть душа, да и сильнее она тела, – вот душа и работает, и волнуется, и меры, удержу не знает, на тело смотря как на помеху. Глядь – а тело-то и ослабело! Непорядок. Во всем должна быть гармония. Знал бы это в свое время – во всем бы меру соблюдал. А теперь и расплачивайся за свою неосторожность».

«Кстати, вам два слова о католиках. В Хакодате это было. Католические миссионеры приходили в гости в Русское консульство. Их кто-то и спрашивает, как они смотрят на успех Православия в Японии. Что же они ответили? «Да, сделано много; но все это есть личное дело Николая: все это есть, пока жив Николай. Не станет Николая – и дело рушится». Да разве у вас здесь «Николаево дело»? Тьфу! Тьфу! Не Николаево дело! Божье дело! Бог дело начал. Бог Церковь созидал. А мы лишь Его недостойные слуги. Что в нас есть такого, что бы не от Бога? «Что ты имеешь, чего бы не получил». Помните у апостола Павла? А что Бог именно мне или вам дал, гак в этом нашей заслуги ни на волосок! Разве есть какая-нибудь заслуга у сохи, которою крестьянин вспахал поле?… Так и здесь. Николай… Сергий… Роль наша не выше роли сохи. Вот крестьянин попахал-попахал, соха износилась. Он ее и бросил. Износился и я. И меня бросят. Новая соха пахать начнет. Так смотрите же, пашите! Честно пашите! Неустанно пашите! Пусть Божье дело растет! Пусть посрамятся католики. Дайте слово! Так смотрите же – не измените!»

«А все-таки приятно, что именно тобой Бог пахал. Значит, и ты не заржавел. Значит, за работой на Божьей ниве и твоя душа несколько очистилась. И за сие будем всегда Бога благодарить»…

26 Января (8 Февраля)

С раннего утра владыка сидел за отчетом. «Самый серьезный момент. Итоги подвожу. Пожалуйста, не спутайте меня! Сам спутаюсь», – говорил он, когда я временами заглядывал к нему. Сестра милосердия, по обычаю, сидела на стуле за его креслом и временами смотрела его пульс и мерила температуру. Вид у владыки бодрый, деловой. Никто не поверил бы, что это присужденный к скорой смерти старец. Но сестра неизменно провожала меня в коридор и, качая головой, говорила: «Силы Дай-Сюкео слабеют с каждым днем».

Днем была спевка. На этот раз по-старому, в комнате, почти соседней с владыкой. Спели нарочито для владыки «На реках вавилонских». Но исполнение владыке весьма не понравилось. Слишком-де тянули.

Но вот и опять вечер. Со стонами владыка перешел в гостинную. И опять полились разговоры, из коих, конечно, лишь некоторая часть записывается сюда.

«Отслужил я свои пятьдесят лет… Теперь Вы свою долю отслуживайте. Почти четыре года отслужили. Немного и осталось. Побольше сорока лет. Не смейтесь, быстро пролетит время! Так не сбежите отсюда? То-то, смотрите!»

«Забудьте, что там и были. Умрите для службы там. Знайте только Японскую Церковь. И главное: уважайте свое служение. Наше дело большое здесь!»

«Да, истинно Бог Вас сюда послал. И как раз вовремя. Церкви Вами почти все посещены. Служащих церкви почти всех Вы узнали. Всюду и все-то Вас полюбили. Вот, смотрите-ка, опять спрашивают, да когда же Вы приедете. Правда, хозяйства миссийского Вы не изучили. Но кое-что я Вам покажу. А впрочем, – все сами найдете! Невелика мудрость! И меня похороните. Да, верю, что Бог послал мне Вас на утешение».

Даже стыдно было слышать эти речи владыки, с коим мы так мирно, так дружно, ничего не деля, но во всем взаимно помогая, трудились некоторое время. Все же мне Бог такую радость дал в течение почти четырех лет.

Заговорили о душе. Глубоко верующий, с великим смирением о себе говоривший владыка – и здесь так низко оценивал себя! Отдавая каждую минуту делу Божиему, душеполезному, он говорил: «Все хозяйство и хозяйство! Некогда о душе-то и подумать. А, право, преинтересно, что и как там, на небе. Скоро все узнаю. И в этом отношении я много счастливее вас».

Снова заговорили о Церкви: «Что бы ни говорили, а учение Христово на добрую почву здесь падало. Я свои пятьдесят лет отслужил. Первый период кончил. Теперь Вы новый период жизни Церкви начинайте. Что уже есть – объединяйте. Расползлись, что раки, по разным концам страны и мира! Объединенное воодушевляйте. Ведь разве не помогал нашей немощи, нашей нищете и телесной и духовной Бог? И в сем наше утешение… Да добрыми обычаями Церковь украшайте. С меня достаточно было и того, что я хоть учение-то вливал».

«Кстати, строить церкви будете, примите за правило: не разрешать строить без алтаря и престола. И верьте, скоро ваши усилия увенчаются успехом. Вот уже строят настоящую церковь в Сюузендзи. Пусть такую же церковь, а не молитвенный дом строят потом и в Тоёхаси».

«Ради Бога, располагайте везде, чтобы христиане жертвовали на иереев, на катехизаторов, на молитвенные дома; истинно говорю: останемся когда-нибудь мы без гроша! Ведь кто сейчас заседает в Думе-то! На что угодно дадут! Только на Бога, на Церковь не дадут! Да и не все же нашей Церкви ходить на костылях! Уже не ребенок, чтобы в помочах нуждалась»…

28 Января (10 Февраля)

Когда я пришел к владыке с обычным утренним визитом, он подал мне большой пакет со словами: «Почитайте-ка». Это был пакет от нашей благотворительницы Ксении Федоровны Колесниковой. Пишет владыке, что она с мужем жертвует на построение церкви в Хакодате 3000 иен, и спрашивает лишь, чем лучше – деньгами или вещами. Посоветовались мы с владыкой. Без денег церкви не построить. Вещи же, в крайнем случае, плохонькие, можно всегда найти. Решили просить прислать 3000 иен деньгами.

Владыку эта жертва необыкновенно обрадовала. Так он скорбел, ничего почти не получая в последнее время на посторойку церкви в Хакодате. И вдруг сия жертва! «Бог доброго дела без помощи не оставляет никогда. Всегда какую-нибудь добрую душу к жертве расположит», – говорит владыка. Немедленно же он решил послать ответ по содержанию сего пакета…

30 Января (12 Февраля)

Отчеты сегодня к одиннадцати часам утра мною переписаны. Владыкой они просмотрены и подписаны. Подписаны не только твердо, но и красиво. Подписаны им и донесения в Священный Синод и Миссионерское общество. Готовы, наконец, и конверты.

– На семнадцать лет ведь я бумаги и конвертов заготовил! Но не пришлось мне ими попользоваться! Но нам надолго беспокойства не будет: всем этим вы обеспечены. А теперь учитесь приготовлять расписки к отсылке.

И началось настоящее обучение. Едва ли оно не было роковым для владыки! Владыка вынул ящик из стола, освободил его от вещей и поставил на стол. Затем, постоянно нагибаясь, владыка брал с койки расписки к какой-нибудь статье расхода и укладывал их в угол стола так, что две их стороны всегда получались, конечно, ровными. А ведь расписок сотни. В одной, например, пачке что-то свыше восьмисот. Столько, значит, раз наклонился и опять разогнулся владыка.

– Позвольте теперь мне, – говорю. – Я технику дела усвоил.

– Погодите… Смотрите и учитесь. Вот, всегда так же упаковывайте, – отвечает.

Расписки по статье уложены. – А теперь учитесь сшивать их. И вот сам владыка, несмотря ни на какие протесты, прижимает их рукой вместо пресса и за неимением машинки протыкает для длинной кнопки отверстие перочинным ножом.

Сколько нужно и здоровому-то человеку усилий, чтобы сделать такую работу! И, конечно, владыка ничего не смог, а лишь порезал палец. Пришлось залепить его пластырем. Доделал эту работу, равно и подобрал все прочие пачки документов я. Владыка же сидел, задыхаясь, и после каждой пачки выдавал мне шутливо аттестат: «коо», то есть высшая отметка. Это «обучение» меня искусству подбирать и сшивать расписки сделало то, что среди дня пришлось делать впрыскивание для успокоения его сердца. Но остановить владыку от такой работы ни у кого сил не было…

Когда я пришел к владыке в обычный час, то есть около шести часов вечера, его вид поразил меня. Сильная одышка, страшная усталость, необыкновенная слабость.

– Ну, опять начинается! Вот, так же скверно было, когда я уезжал в госпиталь! Но теперь, вероятно, уже конец. Не без причины же Блисс попросил у меня мою карточку. И так трогательно просил! Ясно, что от умирающего пациента на память. Да и в самом деле, хоть бы конец скорее! Невыносимые страдания. Серьезно говорю: страдаю. Смотрите, будете писать некролог, упомяните, что я пред смертью страдал.

Все это говорилось среди страданий, но с таким юмором, что я не удержался, чтобы не сказать:

– Владыка, да не охайте Вы так часто! Будьте духом пободрее. И не так велики будут страдания.

Но владыка, схватившись за грудь и смеясь, ответил:

– Ну и дожил! Умираешь, и то не верят. Вот что значит: не болел и долго жил.

Веселое под конец беседы настроение владыки так не вязалось с его действительно сильными в этот день страданиями!..

31 Января (13 Февраля)

После ранней литургии пришел к владыке около восьми часов утра. Он сидел в гостиной и пил чай. На мой вопрос, как он себя чувствует, сначала он ничего не отвечал, а потом, по обычаю, заявил: «Не спрашивайте, пожалуйста, меня о болезни. Вы знаете, что я первый ее ненавижу. Видите, придерживаясь за стулья хожу. Значит, плохо»…

В шестом часу, пока прибирали кабинет, владыка опять беседовал со мной в гостиной, сидя на диване.

«Ведь вот. Едва уже хожу. А хотелось бы прожить еще лет с десять. Только во вкус переводов вошел. Года через два принимайтесь и Вы. И, прежде всего, за канонник. Молитвы ко причащению, молитвы по причащении уже есть. Утренние и вечерние тоже есть. Акафист Пресвятой Богородице найдете там. Переведен.

Нет других канонов и акафистов. Но последние – одни слова, и для перевода нетрудные. А ирмосы есть уже в Ирмологии. Словом, для начала работа по силам».

«А страшно умирать! Ох, как страшно умирать! Этого тела не жалко – умер и ладно. Но ведь попадешь-то куда?! Обязательно в «дзигоку» /ад/, да еще на самое дно! Если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится?»

Я имел великое счастье принимать исповедь сего праведника. Исповедался он мне перед праздником Рождества Христова. И услышанные мною слова великого смирения сильно поразили меня: «Уж если Вы, владыка, так говорите о себе, то нам-то, грешнейшим паче всех человек, где придется быть? Однако и мы питаем надежду на милосердие Божие». Решили еще раз исповедаться взаимно, по обычаю, с наступлением дней Великого поста.

«Смотрю назад. Все в каком-то тумане. Что хорошего я сделал? Ничего! Искренне говорю: ничего! Молиться как следует не умею. Не трудился столько, сколько нужно было для пользы Церкви. Весь уходил в хозяйство».

«А похороните-то меня все-таки поближе к собору. Например, за парком Уено, в Янака. И от собора недалеко. И христиан там немало. В России, конечно, архиереев хоронят в соборах. А здесь. Где уж!.. Язычники скажут: город заразит».

Ну, да будет хныкать! Что-нибудь расскажите лучше. Вот, в Хакодате, бывало, скучно станет – прямо к псаломщику Сартову: расскажи что-нибудь».

Утром в этот же день владыка получил из Санкт-Петербурга телеграмму: «Молимся о здравии вашем. Саблер. Малевский». Владыка долго держал телеграмму в руках: «Как мило! Как трогательно! Но отвечать что же? Не писать же: умираю!»

1 (14) Февраля

По обычаю, к владыке пришел около восьми часов утра. Пил чай. Поздоровались. «Пожалуйста, и за меня помолитесь», – говорит, видимо, полагая, что я иду к литургии, владыка…

В три часа был доктор Хориуци из госпиталя. Нашел состояние сердца владыки очень худым. Сделал впрыскивания. Дал сестре наставления «на всякий случай». На вопрос, есть ли опасность, ответил, что непосредственной опасности нет, но что положение очень серьезное. До завтра ручается. А далее все возможно.

В пять часов вечера владыка прислал мне книжку сберегательной кассы. Я был у него сразу же после сего. Читает с интересом «Православный благовестник». Сознание ясное. «Ходят доктора. Только мне мешают. Хотя бы хуже было, что ли. А то какая-то неопределенность»…

Направляясь в церковь, зашел к владыке: «Весьма сегодня скверно. Помолитесь за меня»… Только и сказал, и, охая, поднял ноги на кровать. С восьми часов вечера владыка заснул, сидя в кресле.

2 (15) Февраля

За пятнадцать минут до службы зашел к владыке. В гостиной на столе стоит приготовленный стакан чаю. Владыка, со страдальческим выражением лица, стоит рядом со столом, положив руки на край стола. «Совсем ослаб! Моцирон, аруку кото га декимасен (то еесть «разумеется, ходить не могу»)», – заявляет владыка, тяжело дыша. «Варуи дес» (то есть «плох»), – говорит и сестра милосердия.

Я говорю владыке: «Иду служить литургию. Помолюсь горячо и за вас». – «А сколько же теперь времени?», – спрашивает владыка. «Без десяти минут девять часов», – отвечаю. Владыка перекрестился широким крестом и низко, до пояса, по-японски, мне поклонился. Я вышел из комнаты и телефоном непременно просил главного врача госпиталя прибыть в Суругадай сегодня.

По окончании литургии я опять зашел к владыке. «Душит, страшно душит», – жалуется, полулежа в кресле. Лежит распечатанная телеграмма. Я спрашиваю: «От кого?» – «Не читал. Прочитайте». Читаю: «Скорблю душою, узнал о вашей болезни; молю Бога о скором выздоровлении; радуюсь сообщить о новом пожертвовании. Графиня Шувалова». Владыка оживился. Перекрестился. «Слава Богу! А сколько?» Я отвечаю, что ничего не написано. Владыка еще раз перекрестился. И невольно мне вспомнились его слова: «Прислал бы кто-нибудь на церковь хакодатскую, прошли бы все боли».

Настроение владыки как-то быстро переменилось. Много мы говорили. Владыка наставлял меня после его смерти непременно исполнить следующее: а) катехизаторам после их проповедей в Церкви делать сразу же замечания, если таковые нужны, не откладывая в долгий ящик; б) и катехизаторов непременно приглашать на проповеднические собрания в семинарию; в) самому начинать проповеди в Суругадайском соборе, ибо я доселе проповедовал всюду, только не в Суругадайском соборе; г) следить, чтобы сторожа не опаздывали со звоном, иначе – штрафовать их (это под впечатлением сегодняшнего опоздания на пятнадцать минут); д) частные панихиды служить, лишь дав всем крест (это по поводу отслуженной сегодня в присутствии всех панихиды по одной учительнице женской школы). В седьмом часу простились. Меня владыка просил зайти к нему еще раз перед сном. И я зашел в восемь часов. Но владыка уже спал, лежа на кровати. В виду доброго вида, в коем я оставил владыку, прощаясь с ним, я решил впервые во время болезни выспаться. Ведь каждую ночь полудремал, в ожидании сначала телефона из больницы, потом – звонка из комнаты владыки. И, понятно, нервы совершенно истрепались. В девять часов я лег и сразу же заснул мертвым сном.

3 (16) февраля

Но не судил мне Бог выспаться в эту ночь. В самую полночь вдруг пять пронзительных звонков, один за другим, заставили меня буквально бежать в квартиру владыки. Это звала меня сестра милосердия. Оказалось, что владыка ночью почему-то сполз с койки и теперь лежал на полу, ногами к койке, головой к окну. У меня даже есть предположение, не упал ли он, хотя сестра и уверяет в противном. Правда, знаков ушиба не оказалось. Владыка лежал на полу с открытыми глазами, как будто что-то хотел говорить. Но ни одного звука раздельного я не услышал. Дыхание тяжелое. С большими усилиями мы с сестрой подняли владыку на койку. Но он опять делал ногами довольно резкие движения, делая, видимо, попытки встать. Я сел в ногах. Сестра около груди. Она сделала впрыскивание. После часа ожидания владыка постепенно закрыл глаза и, несомненно, заснул. Улучшился и пульс владыки, весьма испортившийся было вследствие падения на пол.

В шесть часов утра у комнаты владыки полная тишина. Видимо, спит. В семь часов сестра встала, но владыка продолжал еще спать. Зашел в девять часов – владыка еще не вставал. Наконец сестра известила меня, что владыка встал, сел на койку, полуоделся. Но после минутного размышления опять лег и спит. Совершенно же проснулся и встал владыка лишь в одиннадцать часов утра – случай с ним доселе небывалый. Сам вышел в коридор, где сам же умылся. Пока прибирали комнату (спальня-кабинет) он в гостиной выпил стакан чаю.

Прихожу к нему я в начале двенадцатого. Уже сидит у стола. Надеты золотые очки. При моем входе обернулся ко мне: «Здравствуйте. Видите, как худо! Едва дышу. Никогда не было так мучительно, как сегодня». Вид владыки был нехороший. И мне показалось даже, что он владеет языком не столь свободно, как обычно. Да и говорит низким тоном.

Пред владыкой чековая книжка. На мое имя оставшуюся сумму переписали без чека, так как проценты подсчитали лишь после. Владыка сегодня должен был написать чек на сумму переводимых им на меня денег, включая и проценты. Рука его не слушалась. И с правой рукой сделалось то же, что вчера было с левой. Однако кое-как и свою подпись, и сумму цифрами владыка написал. Это был последний его автограф. Я спросил владыку, не могу ли быть ему чем полезным, по он ответил мне: «Идите с Богом и занимайтесь своим делом! А и я в тишине позаймусь». Подписанный чек владыка передал секретарю, чековую книжку положил в несгораемый сундук: открыть его достало и сил, и памяти. Подали ему обедать, но он отказался: «Теперь не хочется. Немного после». И секретарю, и сестре он жаловался, что ему сегодня тяжело. В час дня владыке сделали впрыскивание, и он лег спать. Проснуться должен был в четыре часа дня.

В четыре часа меня вызывают звонком. Думаю: владыка проснулся. Но ошибаюсь. Владыка продолжал спокойно спать, а сестра свидетельствует его пульс и говорит, что он плох. Я остался в комнате владыки. Скоро пришли священники отец Роман Циба и отец Василий Усуй. Прибежал отец Петр Кано. Владыка продолжал спать. Иереи поражались, как тяжело он дышал. Но для меня-то нового ничего не было. Да и сам владыка всегда шутил: «Сплю, а в горле то флейта, то тромбон. Всякие духовные инструменты!» Сестра время от времени наклонялась над владыкой и громко спрашивала: «Дай-Сюкёо-сан! Оме замени Наримасита ка?» (то есть «Дай-Сюкео, проснулись ли?»). Но владыка не отвечал. Вот уже и час прошел после срока, а владыка не просыпается. Сестра уверяет, что еще каких-нибудь полчаса и владыка пробудится. Посторонние поэтому вышли. Остался на некоторое время один я. Постоянно свидетельствование пульс. Плох, но непосредственной опасности нет. Ждем с минуты на минуту доктора.

Однако вот уже и шесть часов. Ударили в колокол. Но и звон колокола на владыку впечатления, по-видимому, не произвел. Затрезвонили. Но владыка продолжает спать по-прежнему глубоким сном.

Пришел священник, отец Усуй. Боясь, что владыка проснется и рассердится, увидя постороннего, уселся в зале. Я сел в ногах владыки и читал акафист Божией Матери.

В шесть часов тридцать минут буквально вбежал давно ожидаемый доктор. Но не Блисс и не Тейслер, а ассистент последнего, Хориуци. Пульс очень слабый, нашел. Впрыскивание. Держа руку владыки, советуется с сестрой, какого лекарства сколько прислать. Уверяет, что сегодня опасности нет.

Однако опасность была ближе, чем предполагалось. Лицо доктора принимает испуганное выражение: «Кикен», – говорит, то есть «опасность». И начинает снова впрыскивания. А я стал в ногах владыки на колени. Позвал и отца Василия Усуй. Он по-японски, а я по-русски начали читать молитвы на исход души. Слышен недолгий и печальный стон владыки. Я продолжал молиться. Смотрю, преклонили свои колена и язычники – доктор и сестра. Молитва кончена. «Ровно в семь часов скончался», – заявляет доктор.

V

Итак, 3 февраля в семь часов вечера, а по-петербургски около двенадцати часов дня, не стало высокопреосвященного Николая, архиепископа Японского. Он мирно, без каких-либо предсмертных страданий, но после долгой и тяжелой болезни преставился ко Господу на 76-м году своей жизни, на 52-м году своего служения Церкви Божией, на 51-м году со времени своего прибытия в Японию. Горько заплакал я, стоя у постели владыки, только что покинувшего меня одиноким… Никого-то на службе и Церкви Японской, кто хотя отчасти мог бы понять мое горе! Уедешь, бывало, в путешествие… Где твой притягательный центр, куда летят и откуда получаются письма чуть не ежедневно? В Суругадае, в квартире владыки! Возвратишься на отдых в Тоокёо. С кем бесконечные разговоры о церковных японских делах? С кем побеседуешь и о делах личных, и о делах общерусских, особенно церковных? С владыкой! У кого был неисчерпаемый источник утешения на всякую потребу? У него же! Словом, последние четыре года на девяносто девять процентов моя жизнь переплелась с личностью владыки. И вот я стою у его ног. «Владыка, владыка!», – зову я. Но молчит он. А только сейчас вот дышал, хотя и тяжело дышал. Тайна смерти. Тайна великая воли Божией. Но сердцу от этого не было легче, и оно плакало.

В семь часов пятнадцать минут раздался с колокольни, удар за ударом, звон нашего колокола. Даже не предупрежденные о смысле двенадцати ударов (а они раздались в Японии по случаю смерти впервые) обитатели семинарии и женской школы с плачем прибежали в миссию, где им сообщили печальную весть. Начались минуты незабвенные, но душу раздиравшие… Открыта дверь в гостиную. Открыта дверь из кабинета. Входя чрез гостиную, лентой тянутся сначала воспитанницы, за ними воспитанники. Нет человека, который не вытирал бы слез… Все поклоняются владыке. Целуют еще совершенно теплую его руку. А он спокойно спит. Да, именно спит, – такое впечатление на всех производил его, совсем не похожий на мертвого, вид.

По положению, владыку отерли святым елеем, привезенным от святых мощей угодника Божия Иоасафа отцом протоиереем И. И. Булгаковым. Облачили владыку в полное архиерейское облачение из золотого глазета. Затруднились было найти какую-либо из его панагий: не знали, где он их хранил. Поэтому я принес свою перламутровую, от Гроба Господня, с изображением на ней Воскресения Христова. И не случайно владыка, построивший несколько Воскресенских церквей и во время болезни так часто бредивший «воскресением», лежит в могиле с символом воскресения на персях своих.

К десяти часам успели уже прибыть нарочито извещенные посольский отец протоиерей с семьей, семья Назаровых, семья Осиповых, Мендрины, – то есть те немногие русские, которые или живут в Тоокёо, или в этот вечер из Ёкохамы прибыли в Тоокёо. К этой же поре в женской школе уже приготовили легкий матрац из белой материи, с ватой, на который и положили тело высокопреосвященного святителя Божия, по перенесении его в крестовую церковь, находящуюся как раз над его квартирой и в соседстве с моей квартирой.

Начали первую панихиду уже близко к одиннадцати часам ночи. Необычный час. Переполненная до духоты церковь. Необыкновенное возбуждение осиротелых миссийских школ. Скорбь христиан…

По случаю кончины высокопреосвященного Николая мною сразу были посланы телеграммы высокопреосвященному митрополиту Антонию, обер-прокурору Святешего Синода В. К. Саблеру, протоиерею Инженерного замка в Санкт-Петербурге Ф. Н. Быстрову, товарищу и другу почившего и преосвященному Василию Можайскому, родственнику почившего. Телефоном непосредственно после смерти было извещено о печальном событии посольство. А во все провинциальные церковные общины посланы известительные телеграммы.

Наутро все газеты поместили заметки, посвященные высокопреосвященному архиепископу. Даже газеты, всегда враждебно писавшие о нем и нашей Церкви, на этот раз изменили себе и печатали панегирики. Многие газеты поместили портреты почившего святителя. А затем до самого дня погребения не прекращались заметки относительно панихид, полученных телеграмм, знаков сочувствия посетителей нашей миссии с выражением соболезнования…

Можно сказать, что 4 февраля уже вся Япония знала о смерти «Никорая». Потекли в миссию христиане города Тоокёо, выражали свое сочувствие инославные христиане: англикане, баптисты, методисты, армия спасения, евангелики и прочие многочисленные протестантские секты. Но замечательно: ни звуком сочувствия не обмолвилась замкнувшаяся самодовольно в себе церковь католическая, хотя и было основание отозваться – незадолго перед тем умер архиепископ католический, и от нашей Церкви было им послано сочувствие. Кто с поклоном, а кто с визитной карточкой спешили в миссию и не принявшие еще учения Христова…

Стали спешно съезжаться в Тоокёо отцы иереи; испросили позволение прибыть наши полунищие катехизаторы. И недостало сил отказать им в этом разрешении, хотя это и вызывало миссийские расходы: ведь все просились на последние проводы своего духовного отца!

Но вот, откликнулась и далекая матушка-Россия. Чудную телеграмму прислал Святейший Синод: «Святейший Синод, с глубокою скорбию известясь о кончине высокопреосвященного Николая, поручает Вашему преосвященству вступить во временное управление делами Православной Духовной миссии в Японии и предать тело почившего святителя честному погребению со всяким благолепием. Молитвами преставльшагося ко Господу архиепископа Николая да ниспошлет Господь милость Свою православным японским христианам в их тяжкой утрате. Митрополит Антоний». Такова телеграмма Святейшего Синода. Уже пославшее телеграмму учреждение заставляло к каждому слову отнестись с особым вниманием. Но тем с большею признательностью читали православные христиане сию телеграмму, что в ней нашли ответ на вопрос своего сердца. Слова: «молитвами преставльшагося ко Господу архиепископа Николая» произвели на всех неотразимое впечатление. Телеграмма эта, полученная в 12 часов дня 5 февраля, решила вопрос о лице, имеющем совершать погребение, и дала поэтому возможность с точностью назначить день погребения…

Тело высокопреосвященного архиепископа лежало в крестовой церкви. В субботу 4 февраля утром и вечером после всенощного бдения, в воскресенье после литургии и вечером, в понедельник 6 февраля утром и вечером здесь были совершены торжественные панихиды, всегда в переполненной церкви. Владыка лежал еще не в гробе, ибо гроб не был готов. Чудный обычай мне пришлось наблюдать в эти дни, впервые за время своей службы в Японии! Известная группа христиан, по взаимному соглашению, приходит к телу почившего с вечера и бодрствует до утра, слушая чтение Евангелия. Обычай этот есть и в обычной жизни, при погребении знакомых, и называется «чюуя». Трогательно было видеть старичков и старушек, в полудремоте, но около своего Дай-Сюкёо проводящих ночь. Умилительны были матери семейств, приходившие со своими грудными ребятками, здесь же располагавшимися с одеялами. Но мне не забыть одной ночи. Она тем сильнее поразила меня, что была почти неожиданна. Конечно, плохо спалось. Немного нападает забытье, очнешься: через стенку в церкви читают святое Евангелие. И с такою горечью в который уже раз почувствуешь, что все это не сон, а горькая действительность. Так было и в эту ночь. Потянуло к владыке. Пошел. Открываю дверь. И что же? Вокруг тела владыки сидят по-японски девочки нашей женской миссийской школы, человек сорок. У всех в руках святое Евангелие и зажженные свечи. Все с благоговением в последний раз поучаются от безмолвного владыки словесам Христовым. Я обомлел от неожиданности. Заплакал. И возвратился домой. Да, велика и искренна была любовь владыки к своим христианам, нежна была привязанность его к школам. И поняли это христиане. Почувствовали это своим сердцем ангельские души воспитанниц. Любовь к своему владыке привела их на всю ночь разделить с ним безмолвие смерти! Но говорил им владыка чрез Христово слово.

Во вторник, 7 числа, пред утренней панихидой, положили тело почившего святителя во гроб. Гроб был сделан из японского кипариса, из не гниющего дерева «хиноки». Употреблен самый лучший материал. Внутри обложен ватой, обит белым шелком. Снаружи отделан белым шелком и гасами. Но доски употреблены слишком толстые, и гроб сделан и длинный, и широкий, и высокий. Поэтому, только один гроб весил около шести пудов. По освящении гроба и переложении в него тела владыки, с малым крестным ходом, при перезвоне колоколов, гроб был перенесен в Воскресенский собор, где и поставили его посреди церкви, впереди архиерейской кафедры. Совершили сразу же панихиду. Вечером в этот же день и днем в среду, 8 февраля, здесь же, у гроба, были совершены панихиды. В это время любовь и усердие молодых людей создали прекрасный балдахин из зелени и цветов, который не только находился в соборе до погребения, но и после него был перенесен на кладбище и там заменил первый шатер над могилой владыки.

Немало хлопот было с вопросом о кладбище. Первоначально христиане предполагали купить большой участок на кладбище в Зоосигая, что-то около 600 квадратных саженей. На этот участок было дано согласие мною, ввиду того что в будущем около могилы святителя Божия можно бы широко развить и просветительное, и благотворительное дело. Однако постепенно на этот участок цену подняли так, что пришлось от него отказаться. Отвергнув прочие возможности, я предложил осуществить волю владыки и похоронить его в Янака. Но здесь не нашлось ни одного непроданного участка. Пришлось искать участок по соседству на городской земле. Нашли. Пришлось от Министерства внутренних дел просить разрешения городу продать этот участок нам. Разрешение получили. Город участок продал. Но он еще не в черте кладбища. Опять пришлось обращаться к Министерству внутренних дел за разрешением наш участок включить в кладбищинский. Разрешили. Только тогда можно было приступить к устройству склепа.

Участок, купленный нами в Янака на средства А. И. Синельниковой, небольшой. Но он вполне достаточный для того, чтобы на нем построить церковь формы корабля… Имея в виду со временем непременно устроить над могилой владыки церковь, и склеп я устроил так, чтобы он приходился как раз на средине будущей церкви.

От поверхности земли до верха склепа пять футов. Сняв землю на такую глубину и устроив пол церкви на одном уровне с верхом склепа, мы имели бы возможность малым чем быть отделенными от владыки и над его могилой возжечь и неугасимую лампаду, и установить неугасимый Псалтирь. Но это только внизу, в церкви святителя Николая Мирликийского, Чудотворца. Мне же хотелось бы построить еще церковь и вверху…

Разумеется, как бы было прекрасно, если бы владыка мог быть похоронен в созданном им соборе. Но мы живем в стране, где внутри больших городов не разрешается погребать решительно никого и где самих императоров погребают за городом, а попросту часто на открытом поле. Впрочем, не только нами были произведены соответствующие ходатайства, но просило о сем и Российское Императорское посольство. Но нарушить законы не представилось удобным. А, сказать правду, для миссии это было бы, пожалуй, и опасным.

Склеп сделан из толстого гранита на цементе. В склеп поставлен ящик, сделанный точно так же из японского кипариса, или «хиноки». Пространство между стенками склепа и ящиком засыпано углем. Для опускания гроба устроено приспособление с блоками на цепях. Все эти работы в среду 8 февраля были закончены, и погребение поэтому могло состояться без откладывания, чего молено было опасаться по позднему началу работ. Впрочем, работали и по ночам.

Накануне погребения, в среду 8 февраля, был совершен Парастас, а за ним – мною для прибывших русских панихида на славянском языке, после сего начались панихиды, кои служились группами иереев, по просьбе прибывших из провинции христиан, и служились всю ночь. Всю ночь у гроба провели (чюуя) на этот раз катехизаторы.

VI

В четверг, 9 февраля, было совершено погребение высокопреосвященного Николая, архиепископа Японского. В пять часов утра в приделе святых апостолов Петра и Павла совершена литургия соборно пятью иереями-японцами, при диаконе японце; пела группа катехизаторов. В семь часов утра в крестовой церкви совершил литургию протоиерей посольской церкви П. И. Булгаков, в сослужении двух иереев-японцев (за теснотой церкви только двух), при диаконе Д. К. Львовском, при пении русских воспитанников Духовной семинарии. В семь же часов утра в соборе, в главном приделе Воскресения Христова, совершена литургия мною в сослужении начальника Корейской Духовной миссии архимандрита Павла и девяти иереев-японцев, при пении миссийских школ. Непосредственно за окончанием архиерейской литургии начата была литургия в правом приделе Введения во храм Пресвятой Богородицы, совершенная также соборно пятью иереями-японцами, при одном диаконе, пели катехизаторы. Таким образом, литургия об упокоении души новопреставленного архиепископа Николая совершалась на всех четырех престолах, начиная с пяти часов утра, до десяти часов тридцати минут дня.

По окончании архиерейской литургии было предложено собравшимся христианам прощаться с владыкою. Непрерывною лентою тянулись сначала школы наши, а за ними христиане-японцы, русские, иностранцы. Прощание продолжалось до начала чина отпевания, то есть до одиннадцати часов утра. Погода хмурилась. Нет-нет, и перепадал дождик. Но во время отпевания поднялся ветер силы тайфуна. И хотя он весьма препятствовал процессии, но дождя все же не было.

Подъезжают к миссии кареты – это съезжаются послы, министры, знатные люди. Верхами на конях приехало несколько генералов. Миссийский двор переполнен народом. Не говорю уже о соборе. Полнехонько и на прилегающих улицах. Ровно в одиннадцать часов начался перезвон всех колоколов, непрерывно продолжавшийся два часа, во время отпевания. Ровно в одиннадцать часов я вышел на отпевание, имея в сослужении архимандрита отца Павла, протоиерея П.И. Булгакова и тридцать два японских иерея, при пяти диаконах. Епископ англиканской церкви Мак-Ким и другие представители инославных церквей стояли на правом клиросе и внизу его. Епископ английский Сесил, к сожалению, был в отлучке, на островах Огасаварадзима. Католики, конечно, отсутствовали…

Венок от Российского Посольства был возложен первым из всех. Были венки и от инославных миссионеров.

Пред самым отпеванием, через своего придворного, прислал венок из живых цветов Почетный Президент Русско-японского общества Импер. Принц Кан-Ин.

Но верхом почета, какой воздала Япония архиепископу Николаю, было то, что сам император Японии, ныне уже почивший, Мейдзи-Тен-ноо прислал на гроб владыки великолепный и громадный венок из живых цветов. И прислал не секретно! В условленный час, через полчаса по начале отпевания, прибыл придворный чиновник с венком. На уготовленном месте, на ковре его встретили А. И. Щербацкой, представитель России, и я, представитель Православной японской общины. Приняв венок и ответив на слова передачи благодарностью, мы возложили венок к возглавию святителя. Сам император Японии увенчал победными цветами главу святителя Божия! Внутри венка два иероглифа: «Он Си», то есть «Высочайший дар». И все японцы сии два иероглифа видели, читали и благоговейно пред венком склоняли свои головы!

Начав при смертных опасностях, закончил свою деятельность в Японии владыка Николай при одобрении с высоты Трона.

Отпевание совершалось по-японски. Но некоторые ектении произносились и аллилуарии и молитвы читались мною, архимандритом Павлом и протоиереем П. И. Булгаковым по-славянски. В два часа чин отпевания окончился. Последнее прощание священнослужителей, инославных представителей, некоторых из знатных лиц. И гробовая крышка навеки сокрыла от нас нашего дорогого святителя.

При начавшемся трезвоне обнесли гроб вокруг собора, установили его на колесницу и, выстроив процессию по выработанному церемониалу, отправились до кладбища Янака. Рвет неистово хоругви паши ветер. Пришлось их нести в опущенном положении. Идут воспитанницы, воспитанники. Все в однообразных костюмах. У всех в руках пальмовые ветви – символ веры в победу дела владыки в Японии. Иереи, диаконы – в священных облачениях. Многие катехизаторы – в стихарях. В полном облачении, с посохом в руках, епископ. Ордена владыки. Все принадлежности архиерейского сана, носившиеся владыкою. В заключение – колесница с дорогим гробом, представитель России в шитом золотом придворном мундире. И лента, бесконечная лента христиан!

Нужно ли говорить, какое подавляющее впечатление вся эта процессия производила на зрителей! А они во все время пути стояли шпалерами на улицах. И считать их нужно не тысячами и десятками тысяч, но непременно сотнями тысяч! Были сцены, трогательные до слез. Вот идем мимо женского учительского института. Тысяча девиц выстроена вдоль дороги. Проходит процессия – благоговейное внимание. Венок императора. Глубокий поклон. Колесница с гробом. До пояса поклон. И это не одна только школа! Все школы, расположенные при пути следования процессии – и мужские и женские, – выстраивались длинной шеренгой и провожали процессию не только любопытством, но и глубоким почтительным поклоном.

Венок императора Японии несли преподаватели семинарии, а роскошные ленты его придерживали во все время следования процессии младшие чины нашего посольства в парадных мундирах.

В три с половиной часа пополудни процессия прибыла на кладбище. Гроб поставили над могилой. Совершили последнюю литию и при пении «Вечная память» опустили гроб в могилу. Закрыли ящик кипарисовой крышкой, привинтили винтами и опять засыпали углем. Затем начали опускать на блоках же громадные плиты гранита – крышу склепа. В это время религиозная часть процессии ушла в соседнюю гостиницу, где и разоблачились все участники процессии. К вечеру могила была сделана уже совершенно и на бывшем пустом месте посажены камелии, кипарисы, пальмы, клены и другие растения – дар отдельных лиц и организаций.

Между литургией и отпеванием христианам роздано тысяча японских обедов, так называемых бентоо. За каждое бентоо заплачено по двадцать сен. Эти двести иен уплачены из жертвы А. П. Синельниковой.

А для язычников на ту же жертву было заказано 2000 прекрасных хлебов, в особых коробках, с памятными надписями. Каждый хлеб с коробкой обошелся в десять сен. Все язычники, посетители собора, в первые две недели после погребения владыки получали себе на память по сему хлебу. А как были благодарны и растроганы, можно судить по письмам, иногда приходившим из далекой провинции! И хотя бы по одной фотографии. Ее происхождение такое. Язычник, получивший хлеб, так был растроган, что долго не решался съесть его. В конце надумал: снял с хлеба фотографию. Себе оставил одну, мне с благодарностью прислал другую. И только тогда решился съесть подаренный хлеб!

Да, много здесь можно посеять добра! И не знаешь, когда и каким путем сеется оно! Но несомненно одно, что владыка архиепископ Николай в своей немощи из гроба проповедовал много сильнее, чем когда-либо при своей жизни. И вся процессия среди сотен тысяч язычников была самым блестящим проповедническим собранием, какое когда-либо приходилось ему устроить.

К пяти часам вечера я возвратился в миссию. Одиночество было бы сегодня ужасным. Но Бог послал нам из Кореи архимандрита Павла, которого любил владыка и который почитал владыку. С родной душой чувствовалось куда легче.

А на улице стонал ветер. Начался дождь, и крупные капли его били в стекла.

Так совершилось погребение высокопреосвященного Николая, архиепископа Японского. «Будет ли архиепископ Николай святым?», – спрашивает меня протестант профессор Мидзуно. «Я верю, что он с минуты своей смерти уже предстательствует за нас с вами пред престолом Вседержителя», – ответил я. Профессор-протестант заплакал. Заплакал слезами радости, ибо я на его думу ответил.

С глубокою верою, что равноапостольный в подвиге будет равноапостольным и в воздаянии, от сердца смиренного воззовем: «Святителю Божий, предстательствуй за нас в твоих молитвах святых!»

Даниил Кониси

Воспоминания японца об архиепископе Николае

Весной 1879 года в приморском городке средней Японии я случайно прослушал христианскую проповедь одного православного миссионера. Слова проповедника произвели сильное впечатление на мою юную душу, и вскоре я был крещен одним из ближайших сотрудников преосвященного Николая. Много хорошего о нем я слышал от своих духовных учителей и истинно благоговел пред его великою личностью. Мне очень хотелось поближе подойти к нему, но не скоро мне удалось достигнуть этого. Только зимою 1881 года я, семнадцатилетний юноша, отправился в Токио, чтобы учиться в школе этого апостола Японии. В день прибытия в Токио я был представлен преосвященному. Он был высокого роста и очень хорошего сложения, имел светлые волосы; усы и борода были небольшие. Энергичное выражение лица и своеобразно блестящие голубые глаза произвели на меня впечатление.

Он очень любезно принял меня и погладил по голове.

– Молодец, – сказал он, – ты, наконец-то приехал к нам. Я давно слышал о тебе и ждал; учись же у меня. Но я вижу, что ты совсем большой. Тебе будет легче изучать христианскую религию на родном японском языке, чем на чужом – русском.

Тут я стал просить его, чтобы он разрешил мне вступить в Духовную семинарию, где в то время все научные и религиозные предметы проходились по-русски. Хотя не особенно охотно, но тем не менее он принял меня в семинарию. Вот с этого нее времени я стал учеником апостола Японии.

Преосвященный Николай очень любил нас – юных учеников. Бывало, встретившись с нами в миссийском саду, смеясь, он подходил к нам.

– Ну, господа, – говорил он, – как ваши дела? Уж, наверно, вы стали хорошо говорить по-русски?

– Никак нет, Ваше преосвященство, – отвечали мы, – плохо; мало успеха.

– Ладно, ладно, – замечал он, – вы стали заметно хорошо произносить русские слова, а это, несомненно, успех. Надо поздравить вас с успехом.

При подобных случаях он вынимал из своего бумажника пятийенный кредитный билет и подавал нам со словами:

– Устройте, господа, братское собрание в субботу и купите конфект, а чай берите у эконома. Об этом я скажу ему.

Видя, что мы обрадованы и довольны подарками, он улыбался от удовольствия.

Нередко он приходил на наше собрание и очень внимательно слушал юных ораторов.

Иногда и сам он говорил что-нибудь забавное и смешное. Ученики неудержно смеялись от его рассказа, а он сам был доволен этим.

Выпускные экзамены в семинарии для него были совершенным торжеством, и он больше радовался, чем сами окончившие курсы ученики. Болезнь учеников очень огорчала нежно любившего их архипастыря. Тут он не жалел ни трудов, ни средств. Если больной умирал, то просто беда – он плакал и никого слушать не хотел. Но, в конце концов, он сам совершал погребение и провожал до кладбища.

Так, преосвященный был общим отцом своих учеников.

Преосвященный Николай особенно любил христиан-японцев: для них широко открывал двери. Это очень понятно: ведь все они – духовные дети его. Он был очень чуток к духовным их нуждам. Он охотно давал им отеческие советы и направлял их на путь истины. Приезжих провинциальных христиан он угощал чаем и конфектами и указывал им, как и где жить в столице.

Его любовь не ограничивалась тесными кругами христиан. Она очень часто простиралась и на язычников. Так, когда в 1891 году было большое землетрясение в провинциях Гифу, Айчи и Мие, он собрал пожертвования от христиан других провинций и приезжих русских туристов и раздавал пострадавшим.

Он был большой патриот, горячо любил свою Русь, но его патриотизм был в строгой гармонии с христианской любовью. Он ясно понимал, что такой патриотизм важен и для Японии, и поэтому настойчиво требовал от своих последователей, чтобы они были верны Японии и ее повелителю. Однажды он выгнал одного ученика из семинарии за то, что тот оказался плохим патриотом. «Истинный христианин, – учил он, – должен быть истинным патриотом».

Последняя война для преосвященного Николая была большим испытанием, но он сравнительно легко переносил его, ибо стоял выше войны. Он работал и служил Японской Церкви, как будто не замечая, что в Восточном Китае его соотечественники воевали с японцами. Наш народ ясно понимал такое отношение его к войне и стал еще больше благоговеть пред ним.

Когда же стали привозить к нам многочисленных пленных русских, тогда дела преосвященного значительно усложнились. Он всецело погрузился в мысли о помощи им. Благодаря его хлопотам, русские солдаты получали немало духовных утешений, и всякие недоразумения, возникшие между ними и ближайшими надзирателями их, были устраняемы, и водворялось мирное отношение между ними.

После заключения мирного договора между Россией и Японией личность преосвященного Николая стала еще выше в глазах народа. Но жаль, что ему пришлось недолго пользоваться таким отношением народа. Ныне его уже не стало, но народ никогда не забудет святого его имени.

Личная жизнь преосвященного Николая вполне соответствовала его высокому служению. Он вел умеренно-аскетическую жизнь.

В доме Русской Духовной миссии он занимал только две комнаты: одна – гостиная, а другая – его кабинет. Маленькая гостиная его не знала мягкого гарнитура; единственным украшением ее служила большая гравюра Рафаэлевой Мадонны. Кабинет же его был теснее гостиной – в нем еле-еле помещались письменный стол, шкаф для платья и белья, кровать и два-три стула.

Он одевался очень просто, но чисто и прилично. Зимою он надевал теплый суконный подрясник, а летом – бумажный, светло-желтого цвета. Единственным его щегольством было употребление крахмального воротника. Только в большие праздники он надевал на себя роскошную шелковую рясу.

Так же нетребователен был он и в отношении еды: утром и вечером он пил чай, а кушал только раз в день. У преосвященного не было ни повара, ни лакея. Эконом Никанор, японец, готовил для него суп и жаркое, но третьего, сладкого, не приготовлял. Он очень редко кушал фрукты. Хотя он не отказывался от вина, но употреблял его очень редко и мало.

Утром преосвященный вставал рано – часов в шесть, ложился около двенадцати часов ночи. По русскому обычаю, после обеда он отдыхал около часа.

Утром в продолжение двух часов он знакомился с текущими делами, то есть секретарь читал ему докладные письма провинциальных священников и проповедников, а он диктовал секретарю ответные письма. В мое время он сам преподавал нам догматику и всеобщую гражданскую историю (последняя – его любимый предмет), но в последнее время он лично никакого предмета не преподавал в семинарии. Эти же часы он посвящал переводам священных книг: Часослова, Служебника и др. Вечером он читал русские и японские газеты, писал письма в Россию, занимался записью в приходо-расходные книги Духовной миссии.

Он всегда пользовался хорошим здоровьем. Я не знаю момента, чтобы когда-нибудь он был болен и лежал в постели. Поэтому весть о его болезни, а потом о смерти особенно поразила меня.

Я не стану распространяться о том, что преосвященный Николай прекрасно владел японским языком и отлично знал наш народ, историю и литературу. Это ведь и без меня всем так известно.

Таким образом, он стоял высоко во всех отношениях человеческой жизни. Если и в наше время возможна святая жизнь на земле, то именно преосвященный Николай вел такую жизнь. Да, он был святой, по крайней мере, для нас – японцев.

Сергий Седзи

Я стал воспитанником семинарии и поселился в Суругадае… Я принялся усердно – не так, как занимался в английском училище, – за изучение русского языка: это было тем более необходимо, что я поступил в семинарию две недели после того, как начались занятия. Новые мои товарищи, вместе со мною поступившие в семинарию, очень мне понравились: все они с первой встречи показались мне искренними и добрыми. Всех их было около пятидесяти. Из них три четверти были юношами взрослыми; остальные были такие же дети, как и я, и их поместили всех вместе в одну большую комнату, составлявшую особое «царство молодцов», как называл нас преосвященный Николай, когда посещал наше жилище. Разумеется, наша молодцовская комната была самой веселой и шумной во всей семинарии, но зато занимались мы и успевали в учении также молодецки. Хотя старшие из вновь поступивших помещались отдельно от нас, но мы все весьма скоро познакомились между собою, и из нас составилась как бы одна семья, связанная истинно братскою дружбою…

Такова была товарищеская среда, в которой очутился я при начале моего учения в семинарии. Во главе же всей семинарской семьи стоял, во-первых, сам преосвященный Николай, во-вторых, бывший тогда еще иеромонахом отец Владимир. Но отношения между ними и воспитанниками не были теми начальническими отношениями, которые обыкновенно приходят на ум при словах: ректор и инспектор учебного заведения. Отношения эти были совсем иные – близкие и родственные: никаких преград между начальством и воспитанниками не чувствовалось… Этот нравственный строй нашей семинарии всецело обусловливался тем неотразимым обаянием, которое производит на всех его знающих основатель и глава нашей православной миссии.

Об этой замечательной личности считаю нелишним по этому поводу сказать несколько слов. Имя преосвященного Николая в Японии пользуется громкою известностью не только между христианами разных исповеданий, но и между язычниками. Самое здание православной миссии в простонародье называется «домом Николая». Все близко знакомые с жизнью и деятельностью преосвященного Николая глубоко уважают его и питают к нему искреннюю любовь и преданность.

Есть, впрочем, у нас и люди, не любящие его. Это, во-первых, фанатические последователи разных языческих религий; во-вторых, некоторые из последователей иных христианских вероисповеданий, хотя со многими пасторами и католическими священниками преосвященный Николай состоит в отношениях дружественных; в-третьих, люди, нимало не интересующиеся вопросами религиозными, но предубежденные против всех вообще христианских миссий, в которых они видят орудие политических замыслов иностранных держав…

Быстро текло для нас время среди трудных для нас занятий русским языком, Священной историей Ветхого Завета и другими новыми для нас предметами. Между тем взаимная дружба между воспитанниками все росла и укреплялась. А наше царство молодцов становилось все веселее и шумнее. Наступил ноябрь; и хотя еще не было снегу, чувствовалось приближение зимы. Начались утренние морозы, и по вечерам стали неудобными игры на площадке с гимнастическими приборами. Но молодцы не унывали. Во время вечернего перерыва занятий они собирались в большой зале; к ним присоединялись многие из старших, и там веселые игры заменяли им гимнастические упражнения… Иногда, бывало, проходит в это время через залу преосвященный Николай. «С добрым вечером!», – приветствуем мы его громко и дружно и непременно по-русски. Преосвященный, со свойственной ему живостью и веселостью, ответит на наш привет. Старшие из находящихся тут учеников, естественным образом, при входе владыки принимают вид более степенный и чинный.

Но вот уже прошли полтора часа тихих вечерних занятий. Совершена и общая вечерняя молитва. К десяти часам вечера все воспитанники разошлись по спальням. На дворе морозно и тихо, и к нам в спальню через окна бросает свои холодные лучи яркая луна. Уже в спальне прерывается тихий шепот еще не наговорившихся товарищей. Но вот среди этой тишины проносится густой и мягкий звук первого удара в большой колокол далекого буддийского монастыря. За ним мерно следуют другие удары: этим звоном у нас заменяется бой часов. В разных углах спальни поднимается где тихий говор, где сдержанный хохот, где оживленный спор вполголоса между соседями по койкам. Но вдруг все голоса смолкают. В спальню вступил преосвященный Николай. Он тихо проходит между койками, столь же тихо удаляется, и вскоре затем вся спальня погружается в глубокий сон.

Поучения

О Боге

Господь не только словом проповедовал любовь, но всею Своею жизнью явил эту Божественную любовь к человечеству и призвал его к единству. [15]

* * *

Недаром Бог сходил на землю; истина Его должна воссиять в мире. Но скоро ли же? Не пора ли? [2, Кн. 1 с. 5]

* * *

Всеблагой Господь заботится о том, кто искренно желает предать себя Его воле и Его благому попечению. [7, с. 70]

О Церкви

Слово Божие дано Церкви Божией, и читать и понимать его нужно под руководством Церкви, то есть при помощи Священного Предания, которое есть живой голос живущего в Церкви Духа Божия. [2, кн. 2, с. 169]

* * *

Голос Церкви, отлучающий несчастных, уже отлучивших себя самих; но то – голос, растворенный печалью и любовью; то – рыдающая мать, отвергающая своих недостойных детей, но еще не без надежды для них; им вслед звучит нота материнской любви, без слова зовущей их опять на лоно матернее – не опомнятся ли несчастные, не тронет ли их скорбь матери, не оглянутся ли они на свое положение и не познают ли весь ужас его? [2, Кн. 1, с. 3]

* * *

Кроме земного отечества, у нас есть еще Отечество Небесное. К нему принадлежат люди без различия народностей, потому что все люди одинаково дети Отца Небесного и братья между собою. Это Отечество наше есть Церковь, которой мы – одинаково члены, и в которой дети Отца Небесного, действительно, составляют одну семью. [2, кн. 2, с. 190]

* * *

По прочтении Символа протодиакон громогласно прочел: «Сия Вера Православная, сия Вера Отеческая, сия Вера вселенную утверди!». То – твердый голос Церкви, провозглашающей свои правила; нет в нем мягких нот, нежных звуков; нет надежды врагам Церкви на слабость ее, малодушные уступки и сделки; веяние Духа Божия, сказавшего: «Врата адова не одолеют ей!», слышится и ощущается во время того пения. [2, кн. 1, с. 2]

О вере Православной

Только в Православии – полная, безупречная истина Христова. [2, кн. 2, с. 100]

* * *

Вера Христова не любовь только, но и истина, – и даже прежде истина, потом любовь. [1, с. 132]

* * *

Все наши внутренние враги Православия живут только порицанием Православия – его будто бы бессилия, несовременности и так далее. [7, с. 259]

* * *

Минута, единственная в году, когда Церковь, как Богоучрежденное общество, торжественно повторяет свои Правила, положенные в основу общества, свой Символ, и торжественно же заявляет, что все, кто не хотят держаться этих правил, отвергаются ею, как не ее члены, а чужие ей, прежде ее слова сами собою уже отлучившиеся от общения с нею. Было время, когда Церковь Божия скрывалась в тиши катакомб и уединенных мест, и тогда у нее было то же знамя, что ныне, и тогда сначала ставших под это знамя, но потом изменивших ему, она отлучала от себя – но тогда это совершалось так же тихо и таинственно, как таинственно было существование Церкви; а теперь это совершается вслух всего мира, так как знамя Веры водружено на вид всей вселенной. Не торжество ли это Православной Веры? [2, кн. 1, с. 1–2]

* * *

Православный христианин есть сын истинной Христианской Церкви, в которой все члены живут общей жизнью и способствуют – каждый в своей сфере – общему развитию. [7, с. 271]

* * *

Где догмат – там нам нельзя ни на йоту уступать или мирволить ни протестантам, ни католикам. [2, кн. 2, с. 17]

О Таинствах

Становится понятным, что и самое воплощение Сына Божия повелевало всем людям сплотиться воедино.

Особенно это становится явным чрез размышление о Таинстве Евхаристии. Устанавливая это Таинство, Господь научает всех нас соединяться любовью в одну семью, прежде чем приступать к сему таинственному Брашну. Через него мы приобщаемся к роду сынов Божиих, перестаем быть просто сынами Адама. Этого не могут сделать никакие человеческие усилия или заслуги, воистину только через участие в этой таинственной Трапезе мы соделываемся чадами Божиими. Подобно тому, как сосцы матери питают младенцев, подобно тому, как воды земли питают людей, так Плоть и Кровь Господа Иисуса Христа питают наш дух, и чрез это мы возрастаем в Единое Тело Христово. [15]

* * *

Во время совершения самого Таинства хиротонии чувства, кажется, без воли человека, одолевают его; глаза делаются влажными, душа смущается, все существо под влиянием десниц восьми иерархов, как было сегодня, чувствует претворение. Встаешь совершенно иным, чем опускаешься на колена пред Престолом – невольно должно сознаться в этом. [2, кн. 1, с. 236]

* * *

Если без должного рассуждения принимать самую полезную снедь, то она будет уязвлять наше чрево, и мы не только не получим для себя никакой пользы, но, напротив, нанесем себе большой вред. Вполне понятно, что то же самое надо сказать и об этой таинственной и страшной Трапезе.

По слову святого апостола Павла, да искушает же человек себе, и тако от хлеба да яст и от чаши да пиет. Ядый бо и пияй недостойне, суд себе яст и пиет, не разсуждая Тела Господня (1 Кор. 11, 28–29). От недостойного причащения Плоти и Крови Христовой обретаем мы себе великую пагубу. [15]

* * *

Наше собственное тело – предмет объективной реальности. Наш дух – реальная субстанция. Чтобы питать этот реальный организм, употребляют реальную пищу. Ибо сколько бы мы ни писали и ни читали названий различных яств, ни вызывали бы их образов в нашем воображении, насытить голодное и жаждущее тело мы не сможем. Никакой символики недостаточно для удовлетворения голода и жажды. Точно так же, для такой реальной сущности, как наш дух, совершенно необходимо реальное Брашно – Тело Христово. И мы, вкушая от того, что истинно есть Брашно и истинно есть Питие, соделываемся не просто семенем Адамовым, но истинными сынами Отца Небесного. [15]

О спасении

Католики дают цену добрым делам пред Богом. Но разве добрые дела как некое сокровище человек понесет на плечах за гроб? Нет, он не понесет ничего, кроме собственной души. Наги все предстанем пред Господом. Что это значит? А вот что. Я трудился в Японии, хоть и плохо, все же трудился, 35 лет; умри сегодня – что будет явлено завтра на Суде Божием? Явлено будет, нажил ли я смирение или гордость; если последнее, то Япония, значит, не только не послужила мне самому во спасение, но, напротив, погубила меня. Иуда был апостол и спас, вероятно, многих, но это послужило ему к тягчайшему осуждению, когда он предстал пред Судом Божиим своею нагою душою, такою, как она значится в Евангелии. [1, с. 111]

* * *

Мне сказано: «не суди чужому рабу – сам он стоит пред Господом» – и я, поэтому, предоставляю суд о том, спасутся ли протестанты, католики и прочии, Богу, не дерзая сам и коснуться сего моею мыслью и словом. Одно могу сказать, что протестантство в большой опасности. Мы стоим на прямой и верной дороге к небу, а протестант пробирается трущобами и всякими окольными путями; разумеется, что ему заблудиться и запутаться в своих или чужих измышлениях весьма легко. [28]

* * *

Налицо сопоставление христианства с язычеством: там – светлая надежда и утешение, здесь – мрак и отчаяние. Совершенно как в то время, когда апостол писал: Не хощу вас, братие, неведети о умерших, да не скорбите, якоже и прочии не имущии упования (1 Сол. 4, 13). [2, кн. 2, с. 33]

О кресте

Да разве Христос обещал нам что-то другое, кроме креста в сей жизни?

Итак – что же смущаться и робеть? [1, с. 84]

О Священном Писании

На то, что русский перевод Священного Писания сделан с еврейского, а не с греческого, и я весьма сетую. Выгода одна: мы в Священном Писании согласны с западными, – а здесь, да и везде по свету, их перевод безмерно распространен. Но весьма большое неудобство, что прокимны и многое другое не согласны со славянским текстом. [7, с. 57–58]

О любви

Да благословит Господь… великую, истинно христианскую любовь, объемлющую собой не только близких, но и дальних, и да воздаст вечным спасением за деятельное участие их в служении спасению братии, еще седящих во тьме и сени смертной. [7, с. 232]

* * *

Не подумайте, что с вас слишком много требуется, не представьте дело слишком уж трудноисполнимым. Вовсе нет! Любовь к делу – вот самое первое и важное, что требуется; но без любви какое же и другое дело будет приятно и успешно! Любовь сама собой разовьет пред вами, из глубины вашей души, целую систему действий, не тягостную для вас. [7, с. 303]

* * *

В глубокой древности люди замыслили построить башню вавилонскую, но Бог сошел и смешал язык их, так что один не понимал речи другого, и разсея их оттуда Господь по лицу всея земли (Быт. 11, 8). Но ведь и была создана вся земля для рода человеческого. Этим рассеянием Господь не стремился разобщить людей между собою. Бог связал их едиными внутренними узами, и поэтому первоначально люди не теряли чувства единения в любви. Встречая друг друга, они в любое время и при любых обстоятельствах являли эту любовь. [15]

* * *

Вообще, многообразные виды любви доброй, Богом вложенной в душу человека, не суть отдельные друг от друга виды, а ветви одного ствола и корня, и корень тот – любовь к Богу, ствол – любовь к ближним; лучшие ветви на нем, бесспорно, – любовь супружеская и родительская, но нельзя взять их отдельно, отломить от дерева – они со временем непременно засохнут; нужно все это небесное растение целиком питать и лелеять в душе, тогда и благороднейшие ветви его – любовь к супругу и детям – постоянно будут живы, свежи, прекрасны. [7, с. 204]

О жизни души

Душевная жизнь слагается из ежедневных, ежечасных, ежеминутных мыслей, чувств, желаний; все это – как малые капли, сливаясь, образуют ручей, реку и море – составляют целостные жизни. И как река, озеро светлы или мутны оттого, что капли в них светлы или мутны, так и жизнь – радостна или печальна, чиста или грязна оттого, что таковы ежеминутные и ежедневные мысли и чувства. Такова и бесконечная будущность будет, – счастливая или мучительная, славная или позорная – каковы наши обыденные мысли и чувства, которые дали тот или иной вид, характер, свойство нашей душе. В высшей степени важно беречь себя ежедневно, ежеминутно от всякого загрязнения. [1, с. 118]

* * *

Человеческая жизнь состоит из такого разнообразного сочетания мыслей и чувств, что решительно не поймешь, каким это чудом паяется и продолжается беспрерывно эта цепь, называемая душевною жизнью. Не мало искусства нужно – припаять разом железо к золоту, соединить органически бриллиант с кремнем или булыжником, а в душевной жизни эта работа производится кем-то и как-то так искусно и незаметно, что только ахнешь, осмотревшись и увидев себя через день, даже час, совершенно в противоположном состоянии духа. [1, с. 76]

* * *

Нужно… душе нашей возрасти во Христе – это великое таинство, – и все, что в Священном Писании о возрождении говорится – великая и отрадная истина, истина буквальная. [1, с. 97]

О молитве

Нужно только в церкви внятно читать и петь, а молящемуся внимательно прислушиваться, – и целое море христианского научения вливается в душу, – озаряет ум познанием догматов, оживляет сердце святою поэзиею, оживляет и движет волю вслед святых примеров. Это не протестантская церковная беднота, пробавляющаяся несколькими ветхозаветными псалмами, своими слезливыми стишками и самодельной каждого пастыря проповедью – «чем богаты, тем и рады», – и не католическая богомольная тарабарщина с органными завываниями. Это – светлая, живая, авторитетная проповедь и молитва устами всей Церкви Вселенской, голосом боговдохновенных святых отцов, в совокупности столь же авторитетных, как евангелисты и апостолы, верховодители церковной молитвы. Помоги, Боже! [1, с. 184]

* * *

Если Господь, по Его слову, заботится и о каждом волосе на нашей голове, то, конечно, Он ответит нам – в тайном голосе нашей души, укажет нам путь, по которому хочет и будет вести нас, если мы потом не воспротивимся Ему. [7, с. 206]

О заповедях Божиих

Бог установил людям разные звания и служения; без земледельца род человеческий не мог бы существовать; то же – без ремесленника, без купца, без воина, и так далее; явный знак, что все эти служения предписаны от Бога. Итак, земледелец, обрабатывая ниву, исполняет заповедь Божию; пусть он сам знает это и пусть трудится для Бога; пусть печать Божию полагает на своем труде; это и будет то же, что молитва, и так далее. [2, кн. 2, с. 168]

* * *

Господи, сколь благ для нас закон Твой! Для избранников Твоих он не важен – «праведнику закон не лежит», или особенно злому человеку «закон не писан» (что, вероятно, принадлежит его уродству, и Ты, конечно, милосердно рассудишь сие); но для нас, для посредственников, – закон Твой – вся надежда наша на Жизнь! Не будь его, все мы – растаяли бы телесно и изгнили бы душевно, – но закон Твой – узда для нас, – и мы, – повиновавшись позорными мыслями и чувствами, все же остаемся не очень уклоненными от пути, не расслабевшими телесно, – не исключая и обычных немощей, – не изгнившими вконец душевно. Все это не мешает нам быть последними из грешников, – не об этом речь теперь, не о гордости и смирении, а о благе закона Твоего, Господи. [1, с. 94]

О мудрости человеческой и Божественной

В Европе атеизм всегда служит в известной мере характеристическим указателем успеха в науках, поднятия умов на высшую ступень развития. Первые поставившие ногу на эту ступень, в порывах безотчетной радости венчающей успех, провозглашают на все лады торжество ума человеческого, его всемогущество, его высшую авторитетность, не хотят оглянуться ни на что другое, хладнокровно взвесить свою находку и указать ей приличное место в кругу знаний человеческих. Толпа сбегается на зов этих глашатаев и вторит им, часто не понимая в чем дело.

Но вот на ту же ступень взошли и люди более хладнокровные, ступили туда, наконец, хранители и истолкователи богооткровенной истины, рассмотрели в чем дело, сличили новое открытие с учением веры и, к удивлению массы, это открытие оказалось не только не противоречащим вере, но подтверждающим ее истинность. Принимают народы плод науки в круг своих знаний, еще крепче привязываются душою к своей неизменной, спасительной истине, и продолжают свой путь, и целые века будут идти. Много раз слабодушные будут иметь случай претыкаться на этом пути, но не исчерпают народы безбрежного океана божественной мудрости, не возвысится, не покичится человеческое знание над истинами религии, и не истощит человеческая нравственность ее идеалов святости. [3, с. 35]

* * *

Ах, как у нас светский мир вообще невежественен в религии! [28]

О служении Богу

Трудиться – и не видеть за собою никого, кто, в случае нужды, помог бы и подкрепил бы или нравственным участием, или материальною помощью, – это может ослабить хоть какую энергию и усердие; но трудиться – и видеть за собою силу, которая, в случае нужды, всегда готова ободрить, подкрепить, поддержать, – о, тогда никакой труд не тяжел! Тогда жизнь, сто жизней готов будешь отдать на труд, о котором притом знаешь наперед, что он не противен Богу! [4, с. 417]

* * *

Служителю Христа подобает быть всегда радостным, бодрым, спокойным, потому что дело Христа – не как дело России – прямо, честно, крепко, истинно, не к поношению, а к доброму концу приведет, – Сам Христос ведь невидимо заведует им и направляет его, так и я должен смотреть на себя и не допускать себе уныния и расслабления духа. [1, с. 181]

* * *

Все мы, находящиеся здесь, конечно, приступили работать Богу и, таким образом, хорошо знаем, что служить Богу – значит понуждать себя на труд. Но мы знаем также, что в этом служении заключается и великая радость. Ибо Бог всевидящий не только видит работающих Ему, но и помогает им и, как милостивый, любит их. Однако путь работания Богу исполнен опасностей и преткновений, немощей и падений, поэтому и учит нас Священное Писание, что если кто хочет служить Господу Богу, тот должен приготовить душу свою к искушениям. [18]

* * *

Дело Божие в тиши действуется; истинно, как сказано в притче: Царство Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю; и спит, и встает ночью и днем; и как семя всходит и растет не знает он (Мк. 4, 26–27). [2, кн. 2, с. 160]

О правильной жизни

Так как во всяком добром деле, для полноты и совершенства его, непременно должно быть два элемента – человеческий и божественный, то новый источник несокрушимой энергии и силы вы найдете в благодатной помощи от Бога, если только будете молитвенно просить Его о ниспослании сей помощи, – просить же Его вы должны, – и притом – никогда не забывать просить, если не захотите, чтоб энергия ваша, как подстреленная на одно крыло птица, скоро обессилела и упала. И Бог непременно даст вам эту помощь: в Евангелии вы найдете собственные Его уверения и письменные обязательства в том. [7, с. 211]

* * *

Говорить со всеми… кротко, разумно, от любви – тогда слово большею частью будет производить хорошее действие, по крайней мере, не будет вредить; говорить же гневно, гордо, нетерпеливо – слово будет гнилое – люди так и примут его, и хорошего ничего не выйдет; попробуй гноем кто брызнуть на кого – всяк вознегодует, станет смахивать, противиться; душевные болячки – гнев, лень, гордость, нетерпение, злоба, ненависть и прочие не менее гадки, чем телесные, – из гнойной раны – гнева, гордости и прочих брызжущее слово – вонюче, мерзко, оттого и у людей возбуждает противодействие – тоже гнев, злость и т. п., – как и лошадь – лягнет, когда ее хлыщут. Итак – слово кроткое, любовное, разумное – ко всякому; и кто его не примет – ему же хуже, – а мне вреда не будет. [1, с. 92]

* * *

Как уберечься от диавольских сетей? Это – идти тесным путем всяких ограничений себя и, чтобы не ослабевать в крепости и терпении, иметь беспрестанно пред взором страдания Спасителя, паче же всего стараться о воспитании в себе смирения, которым человек предает всего себя Богу и за Ним, как за щитом, укрывается от всяких наветов вражиих. [7, с. 69–70]

* * *

Мы со всеми стараемся жить мирно и избегаем ссор, помня апостольскую заповедь: «Рабу Господню не подобает сваритися». [4, с. 477]

* * *

Все трудности, как выше намеченные, так и другие, при помощи Божией, не неодолимы… И в самом деле, например: холодность, несочувствие, пренебрежение людей – что это такое? Способно ли это остановить на пути человека, хоть мало-мальски живого и сознающего важность своего дела? [7, с. 207]

* * *

Мы когда мечтаем о деле, то оно нам нравится, а принялись – прескучно.

И это естественно: в думах нам представляется дело целостным, с его успехом, благими результатами и прочими благами, а станем делать – процесс надоедлив, ну и скучно. Дума нас не обманывает: когда кончим дело, тогда получим удовольствие, о котором мечтали, – но изволь-ка добраться до него! Торопливость мечты тут скорее вредна, чем полезна, – когда она покажется нам радужным крылом, тогда ползти червем… – ну и бросаешь часто, и скверно бывает! [1, с. 86–87]

* * *

Вникните в себя, испытайте себя, поставьте себя пред Богом; просите указания вам воли Божией. Воли же Божией узнать легко по следующему признаку: если после молитвы, после серьезных размышлений вы не чувствуете тяготы, печали, отвращения к делу, а чувствуете себя легко, с улыбкой, с легким сердцем помышляете о предлагаемом вам деле, то – явный признак, что оно не против воли Божией, что Господь непременно поможет вам, если вы приложите старания к делу. Пусть будет это, не раз и не два, а всегда, или, по крайней мере, – много раз, когда вы молитесь и думаете о деле. [7, с. 294]

* * *

Что некоторые не способны пользоваться солнечным светом и бранят его, что от него больно их глазам, – какой же ущерб от этого вашему зрению или солнечному свету? Мы знаем только, что таких людей следует пожалеть; если же как-нибудь возмутимся душой или вознегодуем на них, то будет похоже на то, как будто мы сами заразились от них их болезнью (недостаток Христовой любви). Итак, ваше дело будет полезно вам и в том отношении, что научит вас спокойно и любовно относиться и к людям, не сочувствующим вам, не платить гневом за насмешку, ненавистью и презрением – за холодность и пренебрежение, словом, даст вам случай и благоприятные обстоятельства развить и воспитать в себе действительную, жизнью испытанную, широкую и крепкую, истинную христианскую любовь к ближним. [7, с. 207–208]

Об искушениях

Искушения бывают двух видов: первый – испытания, посылаемые свыше; второй – соблазны снизу. Об искушениях свыше Писание говорит нам следующее: «Как огнем искушается золото и серебро, так Бог искушает сердце человека». Золото бывает чистое, бывает с примесью, а бывает и поддельное. При испытании огнем чистое золото не терпит никакого ущерба – напротив, становится еще прекраснее; от золота с чуждыми примесями отделяется его чистая часть; а поддельное золото, в конце концов, обращается в нечто, не имеющее никакой цены. Подобным образом и добродетели человека могут быть подлинными, могут быть смешаны с самомнением, гордостью или другими страстями, а могут быть и вовсе поддельными, ненастоящими, как это было у лицемерных фарисеев. Таким образом, искушения, посылаемые свыше, определяют качество добродетелей человека. Бог с самого начала знает сердце человека; поэтому искушения посылаются не для того, чтобы Бог узнал, каковы наши добродетели: делается это для самого человека – чтобы тот, если увидит в них примесь лжи и подделки, покаялся и обратился к добру. Да не лишимся и мы таких искушений, посылаемых нам свыше.

Кроме этого, однако, существует еще один род искушений, а именно соблазны, приходящие от диавола, который влагает тьму в мысли человека, вливает различного рода нечистоту в его сердце, приводит его в смятение и, таким образом, ввергает человека в злые дела – с целью отвратить от Бога души людей, работающих Ему. [18]

* * *

Очень важно, чтобы мы всегда готовили себя к искушениям, ибо это является основанием нашей крепости. Если же мы не будем этого делать, то постоянно будем побеждаться соблазнами. Таковых диавол будет поражать своими стрелами и убивать. [18]

* * *

О том, какие способы необходимо употреблять нам для того, чтобы приготовить себя к искушениям, ясно говорит нам Священное Писание.

Во-первых, «управи сердце твое», то есть храни сердце твое, исправь дела твои и приобрети добродетели, и таким образом избежишь впадения в соблазн. Подобно тому, как кораблю, если за ним хорошо следить и хорошо управлять им, не будут страшны ни бури, ни бушующие волны, но если не следить за ним хорошо, есть опасность, что он потерпит крушение; и подобно тому, как лошадь, если ею не управлять, как следует, может понести и она в конце концов перевернется или упадет в яму, так и сердце человека: если не управлять им хорошо, что с ним произойдет? Только то, что диавол, подойдя к нам, станет влагать в наши мысли разные злые замыслы и приведет в беспорядок наше сердце и наши дела.

Во-вторых, «потерпи». Человек изначально удобопреклонен ко злу; поэтому для того, чтобы победить искушения, необходимо с готовностью терпеть разного рода труды и скорби, сдерживать себя и направлять свое сердце к истине. Если мы не претерпим трудов и скорбей, то мы не сможем преодолеть ничего, ибо без трудов и скорбей кто может победить врага?

В-третьих, «прилепися Богу и не отступи» Прилепившись к Богу, мы будем безопасны в любых искушениях, подобно тому, как кораблю, достигшему гавани, уже не страшны бури. [18]

О христианской миссии

Чтобы учить других, – здесь нужно отчетливое и обширное знание христианской веры. [7, с. 40]

* * *

Не для того же, конечно, Сын Божий сходил на землю, чтобы приносимая Им истина тотчас была наполовину подавлена, искажена и полускрыта от целых царств и народов! [7, с. 249]

* * *

«Шедше во все языки, проповедите» – сказано по настоящему времени никому иному на земле, как нашей Православной Церкви, преемнице Церкви Апостольской. [28]

* * *

Будущий хороший миссионер должен быть, при помощи Божией, угадан другими; из признаков же, по которым он может быть угадан, самый первый есть смирение – источник силы и успеха для миссионера, ибо только «смиренным Бог дает благодать», без которой миссионерское служение ничто; второй – искреннее желание служить Богу проповедью Евангелия язычникам. [7, с. 281]

* * *

Какие качества должны быть у настоящего миссионера? Да прежде всего смирение. Приедет он смиренным, незаметным, молчаливым. «Что и как здесь? Научите, пожалуйста», – да в год, много в два, овладеет языком, завоюет симпатии всех христиан, войдет в течение всех дел по Миссии, все узнает внутри и вне; при всем этом ни на волос не будет в нем заметно усилие проявиться, дать себя заметить. Он будет, напротив, везде устраняться, стушевываться, «Я, мол, только учусь», – но сила будет говорить сама за себя и будет возбуждать к себе доверие и симпатии. И глядь, миссионер, сам по скромности не замечая того, оказывается центром, около которого вращается всё, сила из него истекает и вращает всё, и придает жизнь и быстрое движение всему. [1, с. 79]

* * *

Хорошая сторона миссионерского служения – это то, что оно – самое прямое и непосредственное служение Богу и служение самому высшему благу ближних, именно, вечному спасению их. Но эту хорошую сторону человек должен сознать и глубоко в сердце оценить, полюбить и затаить ее – прежде чем наружно выразить желание быть миссионером. [7, с. 263]

О грехах

Что может быть хуже, прелестнее и вреднее гордости! [28]

* * *

Ленивы мы! Богом данных сил не хотим двинуть – оттого и падаем; нужно, чтобы тащили и радовали нас благоприятные обстоятельства, тогда мы… плывем: «мы-де!» Гадко! [1, с. 107]

* * *

Мерзко, когда между такими людьми, как жертвователи, вдруг втирается эксплуататор, – и видишь грязные когти простертые, чтобы впустить в тебя, и губы, протянутые, чтобы сосать. [2, кн. 1, с. 287]

* * *

Между грехами несомненно будут взысканы с нас и грехи глупости; совесть про то говорит: разум – самая первая наша способность, и если не пользуешься им, значит виноват. [28]

* * *

Больно, обидно за наше – ладно бы неразвитие, уже не непотребство ли? Не Богом ли мы брошены за наше обезьянство, неверие, огрубение, материализм, лицемерие и все, за что Бог казнит рабов непотребных? [1, с. 141]

* * *

Как часто уныние западает в душу от плохого состава служащих Церкви и от видимой неуспешности проповеди. [2, кн. 2 с. 160]

* * *

Что страшнее смерча? А отчего он? От встречи двух ветров. Итак, если дует ветер злобы, подлости, глупости, то не возмущаться и не воздымать навстречу ветер гнева; тогда дрянной ветер разрушится сам собою в ничто; а иначе – ломка и гибель, а после угрызения и терзания. Сохрани меня, Господи, от гнева и дай спокойствие капитана, плывущего по неспокойному морю! [28]

* * *

Ужели общество никогда не вернется к соблюдению Церковных уставов? Но тогда плохо – не Церкви, а обществу, которое все больше и больше будет уклоняться от Церкви куда? В ад! [1, с. 139]

О иконах

Как важна хорошая иконопись для храма, в котором все предназначается к тому, чтобы очищать и освящать душу, умилять ее и возбуждать к молитве. [1, с. 176]

* * *

При взгляде на… Ангела в иконе Благовещения так и просится на уста благодарение Богу, что у каждого из нас есть Ангел-Хранитель, но, перенося взор на святой лик Пречистой Девы, чувствуешь стыд, что несохранением своей души в чистоте отгоняем от себя этого прекрасного стража, так любовно пекущегося о нашем спасении; от взгляда на кроткий лик Богоматери с Богомладенцем и на учащего Спасителя льются в душу умиление и радость, что Бог так преискренне близок к нам, но и печаль при мысли, что мы ограждаем себя от Него стеною грехов. [1, с. 176]

О храме

Храм – святое здание, очищающее людей; поэтому все должны считать его чистым, почтенным и никакая тень не должна затемнять это. [7, с. 189]

О патриотизме

Патриотизм такое же естественное чувство человека, как сознание своего я. [1, С. 184]

* * *

Любовь к Отечеству есть святое чувство. Спаситель освятил это чувство Своим примером – из любви к Своему земному Отечеству Он плакал о бедственной участи Иерусалима (Лк. 19, 41). [2, кн. 2, с. 190]

* * *

Боже милосердый! Ты – Судия Праведный!…правда и милость деется на Твоем Суде, и милость!

Ибо все – Твои дети, – и познавшие Тебя, и не познавшие, но все же сотворите этот их чин по Твоему закону, – а любовь к Отечеству не черта ли из оного? [1, с. 145]

О России

Наказывает Бог Россию, то есть отступил от нее, потому что она отступила от Него. Что за дикое неистовство атеизма, злейшей вражды на Православие и всякой умственной и нравственной мерзости теперь в русской литературе и в русской жизни! Адский мрак окутал Россию, и отчаяние берет, настанет ли когда просвет? Способны ли мы к исторической жизни? Без Бога, без нравственности, без патриотизма народ не может самостоятельно существовать. А в России, судя по ее мерзкой – не только светской, но и духовной – литературе, совсем гаснет вера в личного Бога, в бессмертие души. [1, с. 187]

* * *

На дело проповеди в России средства найдутся – в этом и сомнений не может быть. Но как подвинуть проповедь? Как исполнить заповедь Христову? [28]

* * *

Бичуется ныне Россия, опозорена, обесславлена, ограблена. Но разве же это отрезвляет ее? Сатанинский хохот радости этому из конца в конец раздается по ней. Коли собственному позору и гибели смеется, то уже не в когтях ли злого демона она вся? Неистовое безумие обуяло ее, и нет помогающего ей, потому что самое злое неистовство ее – против Бога, самое имя Которого она топчет в грязь. Богохульством дышат уста ее. Конечно, есть малый остаток добра, но он, видно, до того мал, что не о нем сказано: семя свято – стояние его (Ис. 6, 13). Душа стонет, сердце разорваться готово. [1, с. 187]

* * *

Видимо, оставил Бог Россию, или, лучше, не устает рука Божия карать наше бедное Отечество! Но, конечно, мы твердо веруем, что это – бичующая десница любвеобильного Отца, исправляющего Свое в беззакониях погрязшее чадо. Эта вера – единственое утешение наше в настоящие темные дни, когда над Россией еще висит туча, по-видимому чреватая многими молниями и громами. [7, с. 52]

О счастье

Счастье только в исполнении долга! [2, кн. 1, с. 282]

* * *

На нашей земле так редко приходится видеть полное счастье, что, когда увидишь его, хотелось бы, не отрываясь, смотреть на него. [7, с. 195]

* * *

Где счастье? Нет его на земле; везде, где бы ни быть в данную минуту, полного спокойствия и счастья никогда не испытываешь; всегда стремишься к чему-то вперед, жаждешь перемены; а придет перемена, видишь, что не того ждалось, и возвращаешься помыслами к прежнему. [2, кн. 1, с. 34]

О воспитании юношества

Важное и необходимейшее свойство в педагогике – твердость. Нет хуже и вреднее в деле воспитания – слабости, проистекающей или из мнимой гуманности, или из лести к ученикам и желания приобрести их любовь, или из безучастности к ученикам и желания соблюдать лишь собственное спокойствие. [7, с. 304]

* * *

О воспитании сердца… непременно надо заботиться, а не оставлять его на произвол разным дрянным инстинктам или влечениям извне. У нас же, в школе, об этом еще меньше заботятся, чем о развитии воли. [7, с. 298]

* * *

От удара стали о кремень сначала вырубается едва мелькающая искра; но она, упав на сподручный материал, скоро обращается в согревающий и освещающий пламень, и чем больше материала и чем дольше он снабжается, тем больше света и теплоты; материал же здесь – неисчерпаемое и никогда не ослабевающее материнское чувство и детская впечатлительная душа, с посредствующими между ними: возвышеннейшею из заповедей – о любви к Богу и ближнему – и благодатной помощью свыше к исполнению ее. [7, с. 203]

* * *

Самое важное, о соблюдении чего должны неуклонно стараться, – справедливость… Действительная справедливость, явная для всех, никогда не произведет никакого неблагоприятного действия на учеников, будь она самая строгая – лишь бы не была сопряжена с жестокостью и бездушием, а сопровождалась теплым участием к ученикам. [7, 303–304]

Японская православная церковь

Христианство в Японии

Православие пришло в Японию достаточно поздно – в середине XIX века. Однако, с христианством – в католическом варианте, жители страны восходящего солнца познакомились гораздо раньше – в 1549 году в Японию прибыл католический миссионер, иезуит Франциск Ксаверий, впоследствии ставший первым католическим епископом в Японии. Вслед за ним в Японию прибыли и другие иезуиты. Они проповедовали христианство по всей Японии; однако, наибольшего успеха им удалось достичь на юго-западе страны. Католическая община росла – к 1581 году в Японии было уже более 150000 местных католиков и 200 церквей. Причем среди ее членов было множество японских аристократов. Тогдашний правитель – Ода Нобунага – также весьма благосклонно относился к католическим проповедникам.

После смерти Ода Нобунага в 1582 году власть получил Хидэёси Тойотоми, который первоначально также симпатизировал католикам. В первые годы его правления миссионерская деятельность не только не запрещалась, но и наоборот, приветствовалась. В это время делегация японских феодалов-католиков под покровительством генерала Ордена иезуитов отправилась в Рим к папе Григорию XIII. Посольство выражало надежду христианской части населения Японии на скорое обращение всей страны. Однако, со временем отношение сёгуна к проповеди христианства начало меняться. Первой причиной таких перемен было то, что южные феодалы-христиане стремились к независимости от сёгуната. При этом особо фанатичные неофиты из числа японских аристократов силой заставляли своих подданных креститься и преследовали буддистов, разрушая буддийские храмы и уничтожая реликвии. К тому же, португальские пираты, несмотря на протесты миссионеров, тайно захватывали японцев прибрежных селений для продажи в рабство. В результате 18 июня 1587 года Хидэёси принял решение о запрещении миссионерской деятельности на подвластных ему территориях. Официальными обвинениями против христиан были употребление в пищу мяса буйволов и конины, нежелание участвовать в церемониях синтоистского культа и притеснение буддийского духовенства. Поначалу католики не восприняли указ сёгуна всерьез, продолжив проповедь и обращения. Но Хидэёси не шутил – он приказал арестовать семнадцать японских христиан и девять иностранных проповедников в столице. Их пытали и казнили. Вскоре смерть Хидэёси приостановила гонения.

Новый правитель Токугава Иэясу поначалу был занят более насущными делами, однако и он несколько лет спустя ополчился на иностранных проповедников – все иностранцы были выдворены из Японии. Японцы-католики также подверглись притеснениям. В 1637 году в Самабара недалеко от Нагасаки вспыхнуло восстание против политики сёгуната. Почти все восставшие были христианами. Токугава направил для подавления восстания 200 тысячную армию, но 30000 повстанцев, укрывшись в замке Хара, долгие месяцы выдерживали осаду. Тогда Токугава вступил в союз с голландцами-протестантами. Голландская флотилия начала обстрел Хары с моря, вынуждая восставших капитулировать. После этого гонение на христиан приняло масштабный характер – исповедание христианской веры каралось смертной казнью. Потомки казненных христиан в течение семи поколений считались подозрительными. Каждый год они обязаны были приходить в определенный буддийский храм и отрекаться от Христа. При этом их заставляли попирать ногами христианские иконы. Такое положение сохранилось вплоть до падения сёгуната в XIX веке. После начала гонений тысячи японских христиан устремились за пределы страны. Однако, несмотря на гонения, в стране сохранились общины тайных католиков.

Так продолжалось более двухсот лет. Но в 1854 году США направили к берегам Японии военную экспедицию под командованием

Мэтью Перри, который подписал с ее правительством договор об открытии японских портов для иностранной торговли. Вслед за торговцами в Японию пришли и миссионеры – католики и протестанты. Российская империя, граничившая с Японией, не могла оставить этого без внимания, и по инициативе русского консула Гошкевича в Японию в качестве миссионера прибыл иеромонах Николай (Касаткин) – будущий равноапостольный Николай Японский.

Основание Православной Церкви в Японии

Однако первые несколько лет будущему равноапостольному святителю пришлось потратить на изучение японского языка и японской культуры, поскольку христианская проповедь в Японии была тогда еще законодательно запрещена. Многочисленным католическим и протестантским миссионерам также приходилось действовать завуалировано – они вели свою проповедь под видом благотворительности, либо под видом общего образования.

Лишь с наступлением «эпохи Мэйдзи» в 1868 году в Японии действие старинных антихристианских законов было осаблено – в стране началась активная христианская проповедь. К этому времени у иеромонаха Николая (Касаткина) было уже несколько духовных чад из японцев – они решились посвятить себя делу проповеди Православия в Японии, но при этом лишились всех средств к существованию. Дабы получить официальную финансовую поддержку Святейшего Синода, иеромонах Николай в 1869 году едет в Россию и подает прошение об основании Русской Духовной Миссии в Японии.

6 апреля 1870 года Александр II высочайше утвердил определение Святейшего Синода об учреждении в Японии Русской Духовной Миссии в составе начальника миссии, трех иеромонахов-миссионеров и причетника. Половину намечаемых расходов брало на себя казначейство, другая половина была отнесена за счет типографского капитала духовного ведомства. Всего духовной миссии ассигновалось 6000 рублей в год и 10000 рублей единовременно. Миссионерские центры располагались в Токио, Киото, Нагасаки и Хакодате. Начальником миссии был назначен иеромонах Николай с возведением в сан архимандрита. Миссия подчинялась ведению Камчатского епископа. Обязанности миссионеров были изложены в «Инструкции для миссии», представленной иеромонахом Николаем и утвержденной Синодом.

Вскоре по возвращении отца Николая в Японию он получил ревностного помощника в лице иеромонаха Анатолия (Тихая), выпускника Киевской Духовной Академии. Когда в 1872 году архимандрит Николай перебрался в Токио, дабы проповедовать и там, христианская община Хакодате и консульская церковь остались на попечении о. Анатолия.

В том же 1872 году юная Японская Церковь подверглась гонениям в Хакодате. Катехизаторы Савабе и Сакаи были арестованы вместе с местными католиками. Чтобы выручить своих духовных чад архимандриту Николаю пришлось обращаться за помощью к высокопоставленным чиновникам японского правительства. Они не только устроили освобождение арестованных катехизаторов, но и намекнули архимандриту Николаю, что скоро будет принят закон о свободе вероисповедания. Однако, до этого времени никто из христиан не был в безопасности и на самого святого Николая, в то время проповедавшего в Токио, также подавались доносы.

10 февраля 1873 года был издан императорский указ, отменявший все антихристианские законы. С этого времени Японская Православная Церковь могла действовать открыто. Архимандрит Николай сразу же развил бурную деятельность по устроению подворья Миссии в Токио. На пожертвования, собранные в России адмиралом Путятиным, был приобретен участок на холме Суругадай. Так, за год было построено двухэтажное здание Миссии с домовой церковью и многочисленные школы: школа русского языка, катехизаторская школа, женская школа, семинария.

В катехизаторское училище принимали мужчин в возрасте от 18 до 60 лет, которые должны были предоставить рекомендацию и ручательство катехизаторов.

В женской школе изучались Закон Божий, арифметика, история японская и всеобщая, китайский, японский и русский языки, каллиграфия, рукоделие, шитье.

Программа семинарии была примерно такой же, что и семинариях России, за исключением классических языков. Вместо классических языков японцы изучали китайский; при этом изучалась и китайская классическая литература. Преподавание велось на японском. Однако большое место занимало изучение русского языка. Также, как и в катехизаторскую школу, принимали лиц мужского пола от 14 до 60 лет. Обучение продолжалось семь лет. Кроме богословских предметов в курс обучения входили: алгебра, геометрия, география, китайско-японское письмо, история (всеобщая, японская и русская), психология и история философии. В семинарию принимали не только христиан, но и язычников. Некоторые из них впоследствии приняли христианство, другие же остались язычниками, но навсегда сохранили благодарную память о Русской Духовной Миссии и ее начальнике.

В то время, когда будущий святитель прибыл в Японию, не существовало никакой православной литературы на японском языке. Поэтому переводы на японский богослужебных текстов, Священного Писания и богословской литературы стали делом жизни владыки Николая. Свою переводческую деятельность он начал еще в Хакодате. Первоначально были переведены только литургические возгласы и молитвы. Затем он перевел все тексты литургии, и одновременно начал перевод священного Писания, поскольку уже имевшиеся переводы его не удовлетворяли. Они представлялись святому пригодными лишь для чтения, но не для богослужения – его целью стало создание текста, подобного церковнославянскому. И ему это удалось – в настоящее время его перевод по языку читается наравне с классическими образцами старинной японской литературы. Чтобы достичь такого результата, святитель Николай несколько раз переделывал перевод. Кроме того необходимо было дать новообращенным доступную литературу о вере; поэтому святой Николай переводит книги: «Православное вероисповедание» святителя Димитрия Ростовского, «Катехизис» для оглашенных, «Нравственное богословие» митрополита Платона (Левшина), «Толковое Евангелие» епископа Михаила (Лузина).

В 1870-е годы проповедь Православия в Японии шла очень успешно, всего за несколько лет при всего двух миссионерах и нескольких десятках катехизаторов число новообращенных достигло нескольких тысяч. В связи с этим очень остро стоял о духовенстве – подготовленные кандидаты в священнослужители нуждались в хиротонии. Для этого либо в Японию должен был приехать епископ Камчатский, либо кандидаты должны был отправиться на Камчатку. Все это тяжким финансовым бременем ложилось на Русскую Духовную Миссию. Поэтому в 1878 году архимандрит Николай обратился в Святейший Синод с просьбой дать Японской Церкви Предстоятеля. Было представлено несколько кандидатов, но ни один из них не согласился переехать в Японию. Тогда Предстоятелем Японской Церкви было предложено стать архимандриту Николаю. Он, видя в том волю Божию, согласился.

Японская Церковь при святителе Николае

30 марта 1880 года в Свято-Троицком Соборе Александро-Невской Лавры архимандрит Николай был рукоположен во епископа с титулом «Ревельского и Японского». Хиротонию совершал митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Исидор. В конце того же года епископ Николай вернулся в Японию и продолжил устроение Японской Церкви.

С самого начала устроение Японской Церкви основывалось на соборных началах. Ежегодно собирались Соборы Японской Церкви, на которых присутствовал Предстоятель, представители духовенства, катехизаторы и миряне. В качестве зрителей без права голоса на соборы допускались даже язычники. Все это одновременно способствовало упорядочению церковной жизни и одновременно христианской проповеди.

Помимо церковных Соборов святой Николай регулярно совершал объезды своей постоянно растущей паствы, дабы на месте ознакомиться с проблемами, которые волнуют верующих. Он входил во все приходские дела, по мере возможности помогая прихожанам не только советами, но и материально. А материальная помощь была нужна повсеместно – общинам нужны были храмы, а большинство православных японцев были люди небогатые, они не могли жертвовать на храмовое строительство. Святитель Николай через своих знакомых собирал в России средства на храмовое строительство, но и этих средств не хватало. Часто община просто откупала участок земли и строила на нем небольшой дом, на крыше которого устанавливали крест.

Несмотря на скудные средства Русской Духовной Миссии, владыка Николай вскоре по возвращении из России, инициирует выпуск собственного журнала Японской Церкви, который получает название «Сэйкё Симпо» – то есть «Православный Вестник». В нем публиковались статьи миссионерского характера, подробно разъясняющие православное вероучение и мировоззрение, а также обзоры жизни Японской Церкви и всего христианского мира. А несколько лет спустя, в 1883 году Миссия начала издавать научно-философский журнал «Синкай» – «Духовное море». Примерно в то же время женская школа при Миссии начала выпуск собственного журнала «Урансики» – «Изнанка парчи». В этом издании публиковались художественные произведения, статьи на духовно-нравственные темы, статьи общего содержания.

Помимо журналов, издательский отдел Миссии занимался изданием переводных книг и брошюр, а также богослужебной литературы. Владыка Николай считал своим долгом просматривать все рукописи, предназначенные для печати.

Став Предстоятелем Японской Церкви, святитель Николай не оставил переводческой деятельности – напротив, он стал уделять ей гораздо больше времени. Он занялся переводом Октоиха, Цветной и Постной Триоди и теми частями Ветхого Завета, которые использовались в богослужении. Со временем святитель Николай обрел верного помощника – Павла Накаи – блестяще образованного японца, всецело преданного Православию.

Еще одним важным делом и для святого Николая и для всей Японской Церкви стало строительство Токийского Воскресенского собора. Базовые средства на строительство были собраны во время приезда святого Николая в Россию для епископской хиротонии. Тогда же петербургскому архитектору М.А. Щурупову был заказан проект храма. Однако, приступить к строительству храма удалось только в 1884 году. Храм строился семь лет. В 1891 году, когда храм Воскресения Христова был готов, на его освящение был приглашен наследник русского престола – будущий святой страстотерпец Николай II. Но покушение на наследника в Оцу разрушило эти планы – цесаревич Николай спешно вернулся в Россию.

Торжественное освящение храма состоялось 24 февраля 1891 года. На торжество съехалось шестнадцать японских священников и несколько тысяч христиан. В предыдущие несколько дней в Токио было ненастно, а на 24 февраля погода исправилась, что дало возможность совершить крестный ход с большой торжественностью. Вместе с владыкой Николаем служило девятнадцать священников и четыре диакона. Пел хор из семинаристов и учениц женской школы. Впоследствии, еще во время земной жизни святителя, этот храм в народе прозвали «Николай-до» – то есть «храм Николая».

Проповедь Православия в Японии шла успешно. Новообращенные японцы являли собой пример горячей христианской веры. Равноапостольный Предстоятель Японской Церкви святой Николай пользовался всеобщим уважением. Однако, к началу XX века в его дневниках появляются тревожные строки – святителя сильно беспокоило ухудшение отношений России и Японии. Сам он придерживался того мнения, что политические амбиции правительств обеих стран рано или поздно приведут их к краху, что лучше и России и Японии направить свои усилия не на расширение внешнего влияния, а на внутреннее устроение стран, на просвещение, на упорядочение народной жизни.

Но конфронтация России и Японии из-за влияния в Китае и Корее продолжалась, что не могло не отразиться на положении Японской Церкви и ее Предстоятеля. Началась травля в прессе, владыку Николая обвиняли в шпионаже в пользу России, православных японцев называли пособниками враждебной державы. В этих обстоятельствах вся Японская Церковь во главе со святым Николаем молилась о предотвращении конфликта.

Но в 1904 году война между Россией и Японией все-таки разразилась. После официального объявления Японией о разрыве дипломатических отношений с Россией всем подданным Российской Империи было предложено покинуть Японию. Перед владыкой Николаем встал тяжелый выбор – оставить свою паству и уехать на Родину или же остаться в Японии. Он принял решение остаться со своей паствой, но удалиться от общественного богослужения, оставив себе лишь административные дела и перевод богослужебных книг. Всю войну он неукоснительно следовал этому решению.

Когда же в Японии появились русские военнопленные, святой Николай сделал все чтобы облегчить их участь. Он устроил Общество духовного утешения военнопленных, и, не имея возможность посещать пленников, обращался к ним письменно. В лагеря для военнопленных были посланы японские священники, получившие образование в России. Они проводили богослужения и привозили военнопленным гуманитарную помощь. Впоследствии император Николай благодарил святителя и японских священников за заботу о русских пленных. Японские власти также по достоинству оценили позицию святителя.

Но окончание войны принесло Японской Церкви новые трудности. Под влиянием ложного патриотизма частные пожертвования из России практически прекратились. Святейший Синод также сократил дотации Русской Миссии в Японии. Однако, были в этот период и радостные события – из России в Японию приехал епископ Сергий (Тихомиров), дабы стать помощником святого Николая.

Постепенно жизнь Японской Церкви налаживалась, но святитель стал заметно отходить от дел, все чаще поручая их владыке Сергию.

Так, сначала он оставил поездки по Японии, затем преподавание, стал реже участвовать в общественном богослужении. Сам он говорил, что в последние годы жизни ему хотелось бы основать в Японии православный монастырь и удалиться туда в затвор, дабы посвятить все свое время переводам. Но он так и не оставил свою кафедру – в 1911 году владыка Николай заболел и уже не оправился. Он скончался 16 февраля 1912 года.

Похороны святого стали беспрецедентным торжеством. Православные со всей Японии собрались, дабы проводить в последний путь своего просветителя. Не остались в стороне и язычники – в день похорон власти Токио перекрыли все постороннее движение от Духовной Миссии в Суругадае до кладбища Янака, чтобы все желающие могли проститься со святым. На улицах выстроились толпы народа и даже сам японский император прислал венок в знак почтения к почившему.

Японская Церковь при владыке Сергии (Тихомирове)

Преемником святителя Николая Японского стал епископ Сергий (Тихомиров), с 1908 года служивший помощником начальника Духовной Миссии. Епископ Сергий (Тихомиров) родился 3 июня 1871 года в селе Гузи Новгородской губернии, в семье протоиерея Алексея Тихомирова. Окончил Новгородскую семинарию и поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию, в которой затем был преподавателем. В 1895 году был пострижен в монашество с именем Сергий и рукоположен во иеромонаха. В 1899 году – возведен в сан архимандрита и назначен на должность ректора Санкт-Петербургской Духовной Семинарии. В 1905 году удостоен степени магистра богословия и назначен ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии. 6 ноября 1905 года в Александро-Невской Лавре состоялась его хиротония во епископа Ямбургского, викария Санкт-Петербургской епархии. После того как епископ Андроник (Никольский) был вынужден отказаться от поста помощника начальника Российской Духовной Миссии в Японии, святителя Николая (Касаткина), Святейший Синод избрал епископа Сергия для этого служения. 21 марта 1908 года владыка был назначен епископом Киотоским, викарием Токийской кафедры, и прибыл в Токио в июне 1908 года. Он сразу принялся изучать японский язык. Уже через год отец Сергий мог поучать и проповедовать на японском. Владыка Сергий выразил перед святителем Николаем свою решимость отдать себя служению Миссии. После смерти архиепископа Николая в 1912 году епископ Сергий стал главой Российской Духовной Миссии – Японской Православной Церкви.

Владыка Сергий придерживался традиций, заложенных его предшественником, – ежегодный созыв церковных Соборов, объезды приходов, обучение новых катехизаторов. Поначалу труд его был весьма успешен. На 1912 год число сотрудников миссии составляло 179 человек; среди них 30 священников, 10 диаконов, 100 катехизаторов. В ведении миссии находились Суругадайская духовная семинария, две женских школы, более 100 молитвенных домов; выходили два журнала. За 1912 год было крещено 1009 человек.

Благополучие Российской Духовной Миссии было прервано революцией. Из России перестали приходить денежные дотации, служившие основным источником дохода. Владыке Сергию пришлось закрыть любимые детища святителя Николая – Духовную семинарию, женскую школу. Некоторые приходы ЯПЦ умудрялись существовать самостоятельно, на пожертвования своих прихожан. Бо́льшая же часть приходов постепенно приходила в упадок.

Однако, владыка Сергий во время образования РПЦЗ (Русской Православной Церкви за границей) предпочел остаться в юрисдикции Московского Патриархата. В 1921 году он был возведен Святейшим Патриархом Тихоном в сан архиепископа.

В сентябре 1922 года владыка Сергий принимал участие в архиерейском совещании, прошедшем в Никольске-Уссурийском, на котором было решено провести во Владивостоке 22 октября 1922 года Дальневосточный Поместный Церковный Собор, а на нем – создать Временное Высшее Церковное Управление Дальнего Востока.

Однако, в связи с изменившейся политической ситуацией, Дальневосточный Собор не состоялся. Владыка Сергий помог многим русским беженцам, включая духовенство, обеспечив им на время приют в Японии – так, епископ Владивостокский и Приморский Михаил (Богданов) жил при Токийском Воскресенском соборе с 1922 по 1923 годы; епископ Камчатский и Петропавловский Нестор (Анисимов), близкий друг владыки Сергия, нередко посещавший Японию, жил в городе Цуруга в 1920–1922 годах, где основал Никольскую церковь; 21 ноября 1922 года Павел (Введенский) был хиротонизан во епископа Никольско-Уссурийского в Токийском Воскресенском соборе. В ведение владыки Сергия также перешла Русская Духовная Миссия в Корее.

Следующим тяжелым потрясением для Японской Православной Церкви стало великое землетрясение 1923 года в Канто. Во время землетрясения был разрушен Токийский Кафедральный собор Воскресения Христова («Николай-до»). Кроме того во время землетрясения начался пожар, в котором сгорело все убранство собора, обрушился купол, полностью расплавились колокола. Сгорели библиотека Миссии, семинария, женское училище, миссийские дома, помещения для служащих. После этого владыка Сергий предпринимает ряд поездок по Японии, во время которых он обращается к пастве с призывом к жертвенности.

Собор священнослужителей Японской Церкви в 1926 году постановил начать сбор средств на восстановление «Николай-до». Единственным источником финансовой помощи были пожертвования самих верующих.

Усилиями владыки Сергия, православных японцев и русских эмигрантов «Николай-до» был восстановлен и переосвящен 15 декабря 1929 года. Присутствовавший на освящении собора владыка Нестор (Анисимов) впоследствии вспоминал трогательную речь архиепископа Сергия: «Возлюбленные братья и сестры, спала с сердца тоска, давившая его с 1 сентября 1923 года… Счастливы вы, братья и сестры, что вас Господь избрал быть орудиями восстановления сего великолепного собора… И я не могу удержаться, чтобы с восхищением поведать миру о вашем жертвенном подвиге. Спасибо вам, общины, давшие и раз, и два, и три… Спасибо глубокое и тебе, русская святая душа, которая поддержала мои руки, будучи сама без родины»… [5, с. 178–179]

В 1930 году владыка Сергий был возведен в сан митрополита. Он вместе с японской паствой старался держаться в стороне от политики. Это часто вызывало критику со стороны русской паствы – эмигрантов.

В 1930 году на Соборе Японской Церкви высказывались предложения об избрании епископа из японцев и даже о независимости Японской Церкви от РПЦ.

В связи с этим владыка Сергий в переписке Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, митрополитом Сергием (Страгородским) поднимает вопрос о автономии Японской Церкви: «Японская Православная Церковь будет весьма духовно утешена, если Московская Патриархия, знающая уже ее самостоятельность во внутренних делах, так или иначе подтвердит эту самостоятельность и особым дарственным актом». Заместитель Патриаршего Местоблюстителя ответил владыке Сергию, что для дарования автономии необходимо решение Поместного Собора. Таким образом, вопрос об автономии был отложен на неопределенный срок.

Тем временем нарастающий милитаризм и национализм в Японии привел к усилению антимосковских настроений среди некоторых кругов японской паствы и к притеснениям со стороны японского государства. В 1939 году был принят закон, по которому всем религиозным организациям страны предписывалось до апреля 1941 года пройти регистрацию в министерстве просвещения для оформления статуса юридического лица. Причем регистрация давалась только японцам. Закон вступал в силу с осени 1940 года.

Дабы сохранить официальный статус Японской Православной Церкви, митрополиту Сергию после двадцати семи лет служения пришлось оставить свой пост. 4 сентября 1940 года митрополит Сергий ушел на покой, передав временное управление делами Церкви мирянину Арсению Ивасава, который пользовался поддержкой японских военных и секретной полиции.

Дальнейшая судьба владыки Сергия была тяжелой. Подобно своему великому предшественнику, он остался со своей паствой, обрекая себя на лишения. Он был выселен из резиденции при Токийском соборе и поселился в маленькой квартире в пригороде Токио, где продолжал совершать службы для горстки русских и японских верующих. Некоторые японцы и секретарь посольства Болгарии оказывали ему помощь в тяжелые годы военных лишений. В мае 1945 года владыку Сергия арестовали по подозрению в шпионаже в пользу СССР. Когда он был отпущен на свободу через 40 дней, его здоровье было окончательно подорвано. Вскоре, 10 августа 1945 года, владыка Сергий умер в своей однокомнатной квартире. Отпевание состоялось в разбомбленном Токио, в Токийском Воскресенском соборе, который оставался единственным сохранившимся зданием на всем квартале. Владыка Сергий (Тихомиров) покоится на кладбище Янака в Токио, рядом с могилой равноапостольного Николая Японского, своего великого предшественника и наставника.

Настроения в Японской Церкви

Вмешательство государственной власти в церковную жизнь обернулось для Японской Церкви нестроениями и расколами. В среде японских священнослужителей началась борьба за высшее место в церковной иерархии. На эту ситуацию сразу же обратила внимание РПЦЗ. Она стала форсировать выборы главы ЯПЦ, надеясь в случае победы поддерживаемого ею кандидата распространить свое влияние на Японскую Церковь, до того, как мы помним, державшуюся в юрисдикции Московского Патриархата. С другой стороны, военная японская элита тоже хотела бы видеть на посту Предстоятеля Японской Церкви лояльного человека. Основными кандидатами на эту должность стали Арсений Ивасава и Иоанн Оно, пользовавшийся поддержкой представителей Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ).

1 марта 1941 года в адрес временного управляющего делами Японской Церкви Ивасавы пришла телеграмма из Югославии от главы РПЦЗ митрополита Анастасия о необходимости скорейшего канонического назначения главы ЯПЦ. В конце концов, поскольку Ивасава не желал принимать монашества, единственным кандидатом на архиерейскую кафедру остался Иоанн Оно. В апреле 1941 года о. Иоанн Оно выехал в Харбин, один из крупнейших центров РПЦЗ. Там он был прострижен в монашество с именем Николай. Жена его, Вера Оно, также была пострижена в монахини.

6 апреля 1941 года в кафедральном соборе Харбина митрополитом Харбинским Мелетием (Заборовским) по благословению митрополита Анастасия в сослужении с другими иерархами РПЦЗ – архиепископом Пекинским Виктором (Святиным), епископом Цицикарским Ювеналием (Килином), епископом Шанхайским Иоанном (Максимовичем) и другими о. Иоанн Оно был хиротонисан во епископа Японского и Токийского.

Владыка Николай (Оно) – первый православный епископ-японец, родился 8 сентября 1872 года в деревне Каннами префектуры Сидзуока; он был вторым сыном в семье бывшего самурая. Первоначально он носил имя Киити Ямадзаки. По просьбе своего брата, крестившегося с именем Саввы и служащего катехизатором, он, тогда еще язычник, был принят в Токийскую православную семинарию. Вскоре, в преддверии Пасхи 1885 года, он принял крещение с именем Иоанн. В июле 1892 года Иоанн Ямадзаки окончил образование и стал катехизатором. 2 июля 1894 года он вступил с брак с Верой Оно. По этому поводу был усыновлен семьей супруги и принял фамилию Оно. 19 марта 1905 года Иоанн был рукоположен в пресвитерский сан святителем Николаем Японским и определен настоятелем православного храма города Такасаки. В 1905 году, в связи с русско-японской войной, был временно назначен священником лагеря русских военнопленных в предместье города Осака. В 1925 году возведен в сан протоиерея архиепископом Сергием (Тихомировым). Согласно решению японского церковного собора 1939 года, был переведен в Токийский Воскресенский собор и временно также назначен настоятелем православного храма в Иокогаме.

Архиерейская хиротония владыки Николая (Оно) не успокоила существующих разногласий. В Японской Церкви наметился раскол – часть верующих отказалась принять нового Предстоятеля. Ожесточение дошло до того, что верующие накануне пасхальной ночи заперли Токийский Воскресенский собор, дабы помешать епископу совершать Пасхальную литургию.

Однако 18 июня 1941 года в Токио состоялся Чрезвычайный Собор Японской Православной Церкви. Собор, проходивший в присутствии представителей японских светских властей, вынужден был утвердить епископа Николая (Оно) в качестве Предстоятеля Японской Церкви.

Приняв руководство Церковью, епископ Николай (Оно) обратился к Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Сергию (Страгородскому) с просьбой разрешить ему переход из юрисдикции РПЦЗ в юрисдикцию РПЦ МП, на что митрополит Сергий дал свое согласие. Таким образом, Японская Церковь осталась в юрисдикции Московского Патриархата.

Вступление Японии во Вторую мировую войну сказалось на деятельности Японской Православной Церкви. Большинство храмов было разрушено во время бомбежек. Кафедральный собор «Николай-до» сохранился только благодаря тому, что его выкрасили черной краской. Службы в соборе шли нерегулярно, не хватало хлеба и вина для совершения литургии. Епископ Николай к концу войны проводил почти все свои ночи за отпеванием множества умерших, которые грузовиками свозились в Токийский Воскресенский собор.

15 августа 1945 года Япония капитулировала и была оккупирована американскими войсками. Естественно, это событие сказалось и на положении Японской Православной Церкви. Вскоре к существующим группам верующих добавилась группа тех, кто был настроен про-американски. Дело осложнялось тем, что во время войны все связи с Русской Церковью были прерваны. Попытки возобновить эти связи успехом не увенчались – полномочные представители Московского Патриархата – епископы Борис (Вик) и Сергий (Ларин) – не были допущены в Японию, поскольку американские оккупационные власти не выдали им виз.

Положение Японской Церкви было критическим: множество храмов разрушено, финансовой помощи ждать неоткуда. Японская Церковь была вынуждена обратиться за помощью к американским властям. Те посчитали себя вправе диктовать Японской Церкви свои условия. На ряд членов Консистории было оказано давление, и в результате группа японских клириков во главе с Токуоку Узава добилась созыва Внеочередного Собора Японской Церкви.

Вновь со всей остротой встал вопрос о Предстоятеле Японской Церкви, поскольку ни одну из групп не устраивал владыка Николай (Оно).

5–6 апреля 1946 года состоялся первый послевоенный Церковный Собор, вынесший решение об удалении епископа Николая от управления. Также на нем было принято решение о подчинении японских православных приходов Американской Митрополии РПЦЗ. В качестве Предстоятеля Японской Церкви был утвержден приехавший из США епископ Вениамин (Басалыга).

Раскол Японской Церкви

Новый Предстоятель Японской Церкви, епископ Вениамин (Басалыга) родился 11 января 1887 года в местечке Олифант, штат Пенсильвания в семье карпаторусских эмигрантов. В крещении получил имя Василий. Окончил курс Русской Православной миссионерской школы в 1902 году и был назначен преподавателем подготовительных курсов при ней. В сентябре 1905 года поступил в Миннеаполисскую Русскую Православную семинарию. 29 марта 1911 года в Тихоновском монастыре принял постриг с именем Вениамин. 2 апреля 1911 года в Бруклине был рукоположен во иеродиакона архиепископом Платоном (Рождественским), а 9 апреля – во иеромонаха. 10 сентября 1933 года в Нью-Йоркском Покровском соборе хиротонисан во епископа Питтсбургского и Западно-Вирджинского с кафедрой в Питтсбургском Михайловском соборе. 1 ноября 1946 он был направлен в Японию в качестве Предстоятеля Японской Церкви.

Однако, назначение нового Предстоятеля не умиротворило Японскую Церковь, но лишь усугубило раскол. Верующих, желающих возвращения под юрисдикцию Московского Патриархата, возглавил смещенный со своего поста епископ Николай (Оно) и его помощник, протоиерей Антоний Такаи. Эта группа получила название Истинной Православной Церкви Японии. Сообщение этой группы с Московским Патриархатом почти десятилетие осуществлялось только посредством переписки, поскольку представителям Московского Патриархата не давали японских виз. Так как почти все церковные здания перешли к Американской Митрополии, Истинно Православная Церковь Японии вынуждена была арендовать небольшое здание в Токийском районе Синдзюку для проведения богослужений.

Несмотря на раскол, епископ Вениамин попытался нормализовать жизнь Японской Церкви после войны. Стараниями епископа Вениамина при Воскресенском соборе была открыта Никольская школа, в которой детей православных японцев обучали английскому и русскому языкам. Кроме того епископ Вениамин был инициатором создания благотворительных организаций, собиравших средства для восстановления церковной жизни в Японии. В Америке был создан Комитет помощи Японской Православной Церкви. В январе 1952 года прихожанки ЯПЦ создали «Объединенное сестричество», также занимавшееся благотворительной деятельностью. В сентябре того же года возникло «Токийское молодежное общество» – православная молодежь Токио проводила в «Николай-до» собрания по изучению Священного Писания.

Также в 1950 году был создан «Комитет трех стран», в который входили представители Японии, России и Греции. Комитет занимался сбором средств на ремонт храмов, приобретение церковной утвари. Можно сказать, что это стало первым шагом к примирению в Японской Церкви.

Тем не менее, возглавляя бо́льшую часть Японской Церкви около шести лет, владыка Вениамин так и не смог достигнуть примирения. В 1953 году владыка Вениамин вернулся в США, где вновь стал архиепископом Питтсбургским и Западно-Вирджинским.

В Японию Американская Митрополия направила владыку Иринея (Бекиша). Владыка Ириней (в миру Иван Дмитриевич Бекиш) родился 2 октября 1892 в Межирече, Люблинской губернии. В 1914 году окончил Холмскую духовную семинарию. После окончания семинарии вступил в брак и получил место чтеца. 1 августа 1916 года Иван Бекиш был рукоположен в иерея епископом Бельским Серафимом (Остроумовым), и получил место второго священника в Люблинском кафедральном соборе. Впоследствии был настоятелем ряда приходов в Польше и благочинным. 1 января 1935 года, как успешный администратор, назначается в консисторию Польской Православной Церкви. В 1936 году переводится на должность помощника настоятеля Пинского собора. 26 августа 1938 года назначен настоятелем прихода в Лунинце и местным благочинным. В 1944 году эвакуировался вместе с семьй в Германию где служил в лагерях для перемещенных лиц. В октябре 1947 года выехал в Бельгию. 19 октября 1947 года вошел в подчинение митрополита Владимира (Тихоницкого), главы Русского Экзархата в Западной Европе в юрисдикции Константинопольского Патриархата. 20 марта 1952 года переехал в США и был принят в состав русской Американской Митрополии. Был настоятелем Троицкого храма в Мак-Аду, штат Пенсильвания. После смерти 31 марта 1953 года жены был 15 мая 1953 года избран епископом Токийским и Японским. 28 мая принял постриг с именем Ириней и был возведен в сан архимандрита. Епископская хиротония была совершена 7 июня 1953 года митрополитом Леонтием (Туркевичем) и другими архиереями Американской Митрополии.

Прибыв в Японию, он сразу же начинает переговоры о примирении с Истинно Православной Церковью Японии. Около года вел он переговоры с владыкой Николаем (Оно). Епископ Николай принял решение о воссоединении с большинством японских верующих. 24 апреля 1954 года он подписал акт примирения и, вместе с большинством иереев и верующих в его подчинении, перешел в юрисдикцию Американской Митрополии. Однако, некоторые верующие во главе с протоиереем Антонием Такаи отказалась присоединиться к Японской Церкви.

После воссоединения с паствой владыки Николая (Оно) епископ Ириней занялся активной деятельностью по восстановлению церковной жизни. Он позаботился о восстановлении храмов и собирании общин, а также об активизации миссионерской деятельности. Этому способствовало возрождение Токийской духовной семинарии. Впервые со времени управления Японской Церковью владыкой Сергием (Тихомировым) начались активные обращения.

Однако, проблема юрисдикционной неопределенности по-прежнему была очень остра – большинство Православных Церквей не признавало Американскую Митрополию, и, как следствие, Японскую Православную Церковь. Это привело к тому, что в 1955 году православная паства Кореи перешла под омофор Константинопольского Патриархата.

В 1957 году, наконец, наступил перелом в неопределенном положении Истинной Православной Церкви Японии. Представитель Московского Патриархата, протоиерей Михаил Зернов, получил японскую визу. Он приехал в составе делегации СССР на III Международную конференцию за запрещение атомного и водородного оружия. Также ему удалось встретиться с протоиереем Антонием Такаем и его духовными чадами. На основании доклада отца Михаила Синод Русской Православной Церкви признал эту группу Истинной Японской Православной Церковью, преемницей Российской Духовной Миссии.

На основе Истинной Православной Церкви было организовано Благочиние Русской Православной Церкви в Японии, включавшее приходы в Токио, Хитати и на востоке Хоккайдо. Протоиерей Антоний Такаи был назначен благочинным с возведением в сан протопресвитера. Окормление созданного Благочиния было поручено заместителю председателя ОВЦС, епископу Зарайскому Ювеналию (Пояркову). Создание Благочиния способствовало оживлению церковной жизни в Истинно Православной Церкви Японии.

В 1960 году архиепископ Ириней (Бекиш) был отозван из Японии – он был назначен архиепископом Бостона и Новой Англии и помощником престарелого главы Американской Митрополии, митрополита Леонтия. Его место на кафедре Предстоятеля Японской Церкви занял архиепископ Никон (де Греве). Владыка Никон (в миру Алексей Иванович де Греве) родился 6 (18) февраля 1895 в Батуме. Окончил Тифлисский кадетский корпус и Павловское военное училище в Санкт-Петербурге. Воевал на полях сражений Первой мировой войны и, на стороне белых в гражданской войне. Он дослужился до чина полковника лейб-гвардии Московского полка. После поражения белых полковник де Греве эмигрировал во Францию, где решил посвятить жизнь служению Богу. В 1925 году он поступил в Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже. В 1927 году он был пострижен в монашество с именем Никон и рукоположен во иеродиакона. В 1928 году по окончании Свято-Сергиевского богословского института был рукоположен митрополитом Евлогием (Георгиевским) в сан иеромонаха. В 1928 году направлен настоятелем в Свято-Николаевскую русскую церковь в Братиславе в Чехословакии, где служил миссионером. В 1934 году в сане архимандрита он вернулся в Париж и был вновь приписан к Александро-Невскому кафедральному собору. В 1936 году возведен в сан архимандрита. После ареста нацистами архиепископа Брюссельского Александра (Немоловского) отец Никон был послан в Бельгию, возглавлять епархию на время отсутствия ее архипастыря. По окончании войны вместе с митрополитом Евлогием вошел в подчинение Московскому Патриархату. По указу патриарха Московского Алексия I, на основании исключительно хорошей рекомендации митрополита Евлогия, 24 февраля 1946 года в Париже хиротонисан во епископа Сергиевского; хиротонию возглавил митрополит Евлогий. Как епископ, он продолжал окормлять бельгийскую паству. После смерти митрополита Евлогия 8 августа 1946 года отказался пребывать в юрисдикции Московского Патриархата и примкнул к Константинопольскому. В 1947 году епископ Никон выехал в США. Здесь он вошел в юрисдикцию Американской Митрополии.

Первоначально владыка Никон был назначен на Киотоскую викарную кафедру. Затем, когда он был введен в курс дел, он был назначен архиепископом Токийским, Предстоятелем Японской Церкви. В течение своего недолгого пребывания в Японии владыка Никон проявил себя ревностным миссионером, нестяжателем, молитвенником и постником. В личных отношениях он был смирен и очень прост, принимал одинаковое участие в жизни всей паствы. Его прямота и подвижничество заметно отличалось от дипломатического подхода его предшественника. Владыка Никон пробыл на Токийской кафедре всего два года, затем он по состоянию здоровья вернулся в США.

Его преемником должен был стать владыка Амвросий (Мережко), уже прибывший в Японию в 1962 году, но внутренние обстоятельства Американской Митрополии потребовали его срочного отзыва в США. Вообще Синоду Американской Митрополии было трудно найти архиерея на должность Предстоятеля Японской Церкви. Идеальной кандидатурой представлялся уже бывший на этом посту владыка Ириней (Бекеш), но он был ближайшим помощником Предстоятеля собственно Американской Митрополии, митрополита Леонтия (Туркевича), и никак не мог оставить США и уехать в Японию. Так что он стал только титулярным архиепископом Токийским, а реально в Японию был направлен новорукоположенный епископ Владимир (Нагосский), получивший Киотоскую кафедру.

Владыка Владимир (в миру Василий Павлович Нагосский) родился 6 марта 1922 года в городе Донора (штат Пенсильвания), в семье иммигранов из Галиции. Служил в войсках США во время Второй мировой войны, затем был государственным служащим на родине и за границей. Впоследствии закончил Кливлендский Западный Резервный Университет, провел два лета в Колледже Миддлбэри, а также по году в Колумбийском Университете Нью-Йорка и Венском Университете. После этого Василий поступил в Свято-Владимирскую семинарию в Нью-Йорке. В январе 1958 года рукоположен во диакона, а в декабре 1959 года, после завершения курса семинарии, – во пресвитера. Служил миссионером при соборе во имя Архистратига Михаила в городе Ситка на Аляске. В марте 1961 года принял постриг с именем Владимир. В октябре 1962 года возведен в сан архимандрита. 14 октября 1962 года состоялась его хиротония во епископа Киотоского, совершенная митрополитом Леонтием (Туркевичем), в сослужении архиереев Американской Митрополии в Нью-Йоркском Покровском соборе.

В целом епископ Владимир продолжил линию владыки Иринея, делавшего ставку, во-первых, на возрождение разоренной войной Японской Церкви, а во-вторых, на уврачевание раскола в Японской Церкви. И если с первым пунктом дела обстояли, как нельзя лучше – было завершено восстановление храмов и церковных организаций, то во втором вопросе не было никаких серьезных достижений. Несмотря на доброжелательные личные отношения между православными обеих течений, официальное примирение было невозможно без примирения между Американской Митрополией и Русской Православной Церковью.

В 1966 году Благочиние Русской Православной Церкви лишилось своего лидера – протоиерей Антоний Такаи скончался. Его преемником, по решению Патриарха Алексия I и Священного Синода Русской Церкви, был назначен архимандрит Николай (Саяма).

Архимандрит Николай (в миру Саяма Дайроку) родился 22 ноября 1914 года в городе Тай-бэй, на острове Тайвань, где в то время был в командировке его отец. Вскоре после рождения сына мать вместе с детьми вернулась в Японию и поселилась в городе Миядзу, близ Киото. Здесь Дайроку был крещен с именем Петр. Затем вся семья переехала в Токио, где Петр учился в средней школе и уже тогда принял решение стать православным священником. По окончании школы он поступил в университет на богословский факультет. В 1941 году он окончил Токийскую духовную семинарию под руководством митрополита Сергия (Тихомирова) и хотел продолжить богословское образование, но этому помешали военные действия. После окончания Второй мировой войны большинство православных приходов в Японии оказались в юрисдикции русской Американской Митрополии, и в 1954 году Петр Саяма был направлен в Нью-Йоркскую Владимирскую семинарию. В октябре 1956 года он был рукоположен во диакона, а в ноябре того же года – во пресвитера и назначен помощником настоятеля семинарской церкви. В 1959 году отец Петр окончил семинарию и, желая глубже изучить основы православной веры, направился в Грецию и прожил в Афинах полтора года, побывав во многих храмах в Греции и на Афоне. В 1961 году он вернулся в Японию и в августе этого же года во время пребывания в Японии делегации, возглавляемой архиепископом Сергием (Лариным), перешел в юрисдикцию Московского Патриархата. В 1962 году приехал в Россию и был пострижен в монашество с именем Николай. 28 августа 1966 года в Спасо-Преображенском соборе в Ленинграде митрополитом Ленинградским и Ладожским Никодимом (Ротовым) был возведен в сан архимандрита после чего, 8 сентября 1966 года, был назначен благочинным церквей Московского Патриархата в Японии.

В отличие от своего предшественника архимандрит Николай оказался очень деятельным человеком. Вступив в должность, он сразу же подал иск по поводу имущества, изначально принадлежащего Русской Православной Церкви, а в 1946 году незаконно отошедшего в юрисдикцию Американской Митрополии.

Имущественный иск свидетельствовал о том, что влияние американских властей в Японии уже не имеет прежнего значения. Появилась надежа на возвращение Японской Церкви в юрисдикцию Московского Патриархата. Поэтому в конце следующего года архимандрит Николай был приглашен в СССР. 10 декабря 1967 года в Троицком соборе Александро-Невской Лавры в Ленинграде он был хиротонисан во епископа Токийского и Японского.

Около года спустя, в октябре-ноябре 1968 года, Японию посетила делегация Русской Православной Церкви, возглавляемая заместителем председателя ОВЦС, епископом Ювеналием. Во время пребывания делегации в Токио, а именно 23–24 ноября 1968 года, состоялся Первый Собор клира и мирян Русской Духовной Миссии в Японии. Собор принял «Воззвание к отделившимся братьям», адресованное группе, находящейся в юрисдикции Американской Митрополии, в котором он призывал их вернуться в юрисдикцию Русской Церкви, обещая автономию: «Вскоре после войны вы отделились от Матери-Церкви и стали забывать священное Предание и каноны Православной Церкви. Однако следует учесть, что причин для этого разделения нет у японских верующих. После войны, которую Япония проиграла, мы не могли иметь сношений с Матерью-Церковью… Не ведая о том, что РПЦ в США, находящаяся в расколе, была вовлечена во внутреннюю борьбу и стала на путь неповиновения своему священноначалию, ЯПЦ подпала под иго этой раскольнической Церкви… Мы, православные японские христиане, должны потушить пламень раздора, разгоревшийся в нашей Церкви… Когда еще был жив митрополит Сергий, ЯПЦ имела разрешение для образования национальной Японской Церкви и готовилась к проведению его в жизнь. И сегодня наша Матерь-Русская Церковь желает, чтобы ЯПЦ была автономной, и лишь одна она может дать ей это разрешение, согласно канонам Православной Церкви. Другого пути не может быть. Следовательно, «ветвь, отделенная от ствола, должна быть снова привита к тому же стволу»».

Кроме того, на Соборе был избран Совет Духовной Миссии в Японии и принят Устав – документ, закрепивший ее статус юридического лица. Согласно постановлению Собора, Совет Миссии рассматривался как ее высший орган, состоящий из семи человек – епископов, клириков и мирян. Председателем Совета автоматически становился начальник Миссии, в данном случае епископ Николай (Саяма).

Воссоединение Японской Церкви

В 1968 году начались активные переговоры о восстановлении канонических отношений между Американской Митрополией и Русской Православной Церковью. В 1969 году состоялись три встречи, на которых Русскую Церковь представлял митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим – председатель Отдела внешних церковных сношений, Американскую Митрополию представлял епископ Филадельфийский и Восточно-Пенсильванский Киприан. Итогом переговоров стало соглашение, восстановившее каноническое общение Церквей. Американская Митрополия получила статус Автокефальной Церкви.

8 сентября 1969 года из США в Токио прибыл священник Александр Шмеман, чтобы проинформировать Японскую Церковь о нормализации церковно-юридических отношений Американской Митрополии и Русской Церкви, в результате чего Американская Церковь отказалась от права руководить Японской Церковью. Таким образом, Японская Церковь восстановила связь с Московским Патриархатом.

Известие это и для Японской Церкви, и для Благочиния оказалось совершенно неожиданным и не слишком радостным. Однако, надо признать, что момент для урегулирования отношений был выбран как нельзя лучше. В 1969 суд об имуществе, начатый владыкой Николаем (Саямой), приближался к завершению, и было уже понятно, что Благочиние его выиграет. Таким образом, Японской Православной Церкви пришлось бы расстаться со всем своим имуществом, в первую очередь – с Токийским кафедральным собором Воскресения Христова («Николай-до»). А надо сказать, что «Николай-до» был основным источником доходов, на которые жило духовенство Японской Церкви. Утрата «Николай-до» означала бы для Японской Церкви финансовый крах. В этой ситуации Японская Церковь не стала возражать против возвращения в юрисдикцию Московского Патриархата – ведь это означало автоматическое прекращение суда.

Что касается Благочиния, то новость не обрадовала его священников и прихожан. Они сознавали себя единственно «правильной» Православной Церковью Японии, в отличие от раскольнической Японской Церкви, а теперь утратили эту исключительность. Епископ Николай (Саяма) официально был епископом всей Японии, а в результате случившихся перемен стал епископом Можайским (титулярным), викарием Московской епархии и настоятелем подворья Русской Православной Церкви в Японии.

19 октября 1969 года в Токио состоялся Внеочередной Собор Японской Православной Церкви. Он принял прошение на имя Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I о даровании Японской Церкви автономии в юрисдикции Московского Патриархата. Из среды японских священнослужителей были выбраны кандидаты для того, чтобы быть хиротонисанными в сан епископа. Одним из них был о. Василий Нагасима – будущий Предстоятель Японской Церкви.

Весной 1970 года делегация Японской Церкви во главе с архиепископом Владимиром (Нагосским) прибыла в Москву. Во время визита в Москву решением Священного Синода Русской Православной Церкви владыка Владимир был возведен в сан митрополита как Предстоятель новоорганизованной Автономной Японской Православной Церкви.

10 апреля 1970 года митрополит Владимир был принят Святейшим Патриархом Алексием I, который вручил ему Патриарший и Синодальный Томос об автономии Японской Церкви и возложил на него вторую панагию. В этот же день совершилось официальное прославление святителя Николая (Касаткина), основателя Японской Церкви.

Однако, владыка Владимир (Нагосский) не собирался всю оставшуюся жизнь посвятить Японской Церкви – он стремился вернуться в родную Американскую Митрополию. Не подходил на должность Предстстоятеля Японской Церкви и владыка Николай (Саяма) – к сожалению, большинство японских православных были не готовы принять его. Для окончательного примирения Японской Церкви необходимо было найти компромиссную фигуру, которая удовлетворила и примирила бы все группы верующих. Такая фигура была найдена в лице молодого епископа Киотоского Феодосия (Нагасима).

В марте 1972 года, получив канонический отпуст от Московского Патриархата, митрополит Владимир вернулся в США и вновь вошел в юрисдикцию Православной Церкви в Америке. Его преемником единогласно был избран епископ Феодосий (Нагасима).

Японская Церковь при митрополите Феодосии (Нагасима)

Владыка Феодосий (Нагасима) родился 3 апреля 1935 года в городе Оомия, (префектура Саитама), в буддийской семье.

При рождении был назван Синдзи. Учась в начальной школе, увлекся православными песнопениями, чтобы послушать их посещал Токийский Воскресенский собор («Николай-до»). Затем стал посещать миссионерский кружок священника Иакова Ниидзумы. В 1952 году принял крещение с именем Василий. Получив среднее образование, поступил в недавно возрожденную Токийскую духовную семинарию. 5 февраля 1958 года вместе с другими семинаристами основал религиозный журнал «Мити» (Путь). Хотя издание журнала прекратилось после нескольких выпусков, он стал для Василия началом его писательских и издательских трудов. По окончании семинарии Василий был направлен в качестве катехизатора в храм во имя великомученика Димитрия Солунского в город Ямато. Одновременно он принял на себя обязанности редактора официальной японской церковной газеты «Сэйкёо Дзихоо (Православный Вестник)». После этого он два года служил катехизатором в церкви района Канда (Токио), а в июле 1962 года был переведен в храм во имя апостола Иакова города Кагосима. В 1964 году епископ Владимир (Нагосский) рукоположил катехизатора Василия во диакона и вскоре – во пресвитера. В июле 1965 года он был направлен учиться в Свято-Тихоновскую духовную семинарию в Южном Ханаане (штат Пенсильвания, США), где он пробыл два года, после чего вернулся в Кагосимский храм. К 1969 году, когда Японская Православная Церковь была в преддверии обретения автономии, возникла необходимость избрания епископов из японцев. 19 октября, на внеочередном собрании по этому вопросу было избрано два кандидата – служащий в Японии американец, иеродиакон Серафим (Сигрист), и отец Василий, который принял постриг с именем Феодосий, в честь святителя Феодосия Черниговского. 2 ноября 1969 года, согласно с решением Архиерейского Собора Американской Митрополии, архимандрит Феодосий был хиротонисан во епископа архиепископом Сан-Францисским Иоанном (Шаховским) и епикопом Токийским Владимиром (Нагосским). В феврале 1970 года на Соборе Японской Церкви епископ Феодосий был назначен епископом Киотоским и Западнояпонским. Новопоставленный архиерей недолго занимал Киотоскую кафедру, и уже 19 марта 1972 года на Соборе Японской Церкви, в связи с отъездом митрополита Владимира (Нагосского) в США, он был единогласно избран архиепископом Токийским, митрополитом всея Японии, новым Предстоятелем Японской Автономной Церкви. Патриарх Пимен и Священный Синод Русской Церкви утвердили избрание 22 марта 1972 года.

Новый Предстоятель Японской Церкви изначально оказался в двойственном положении.

С одной стороны, образованием и сложившейся в последние десятилетия традицией он был связан с Американской Митрополией. С другой, юрисдикционная принадлежность обязывала его сохранять лояльные отношения с Русской Церковью; причем дело осложнялось тем, что у Японии с СССР был застарелый конфликт из-за территориального спора. Еще одной проблемой было то, что возрожденная после Второй мировой войны Японская Церковь по-прежнему был разобщена и не самодостаточна.

Владыка Феодосий все время своего предстоятельства старался поддерживать нейтрально-вежливые отношения и с Русской Церковью и с Американской Митрополией, посвятив все свое время решению внутренних проблем. На этом поприще ему удалось многого достичь.

Несмотря на образование, полученное в США, владыка Феодосий позаимствовал некоторые методы управления из советской системы, начав разрабатывать пяти– и десятилетние планы жизни и деятельности Японской Церкви. В этих планах учитывалось все: и миссионерская проповедь язычникам, и изучение веры православными, и реставрация старых и возведение новых храмов, и обретение финансовой независимости.

Владыке Феодосию вообще удалось гармонично сочетать деятельность, неправленую и на внешнее, и на духовное укрепление Японской

Церкви. При этом он активно пользовался наработками других конфессий. Так, при нем была установлена норма, согласно которой все верующие, принадлежащие Японской Церкви, ежемесячно, а также по праздникам делают пожертвование на Церковь, составляющее определенный процент от доходов. Благодаря такой инициативе Предстоятеля, Японская Церковь обрела финансовую независимость. Собранные средства идут на зарплату и медицинскую страховку для священнослужителей и церковнослужителей, на содержание духовных школ и поддержание храмов в надлежащем состоянии. А изначальная соборность и финансовая открытость Японской Церкви помогает избегать коррупции.

К сожалению, деятельность владыки Феодосия, направленная на развитие духовных школ, была не столь успешной. Несмотря на хорошую материальную базу и достойный уровень образования, духовные школы не слишком привлекательны для православных японцев, большинство из которых предпочитает мирскую карьеру. Однако равнодушие к духовному образованию не мешает православным японцам заниматься активной проповедью Православия. И хотя их усилия не приносят таких плодов, как проповедь святителя Николая Японского, обращения ко Христу происходят достаточно регулярно.

Еще одной заслугой владыки Феодосия можно считать популяризацию наследия святителя

Николая Японского. Именно в его предстоятельство и по его инициативе начинается изучение трудов святого, публикации о нем в церковной периодике. В 1972 году в Токийском Воскресенском соборе во имя святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского, был освящен придел. В новом приделе была установлена икона – дар Московской Патриархии, написанная в Свято-Троицкой Сергиевой лавре. В мае 1978 года было завершено строительство часовни в честь святого равноапостольного Николая; по этому случаю Японская Церковь устроила пышные торжества.

С февраля 1970 года у Японской Церкви появился свой официальный печатный орган – журнал «Сэйкё дзихо» («Православный вестник»). Он издается ежемесячно, в номере около 20 страниц среднего формата. В начале каждого номера печатаются официальные церковные документы и сообщения, доклады священнослужителей. Также рассказывается о деяниях святителя Николая, приводятся обширные выдержки из его дневников. Содержит журнал и материалы о событиях международной религиозной жизни, рецензии на христианскую литературу.

Особой любовью и заботой владыки Феодосия был Токийский Воскресенский кафедральный собор («Николай-до»). Еще в 1973 году на очередном Соборе за Токийским Воскресенским собором был закреплен официальный статус кафедрального храма. А в 90-е годы по инициативе Предстоятеля начался сбор средств на реставрацию «Николай-до». Для украшения интерьеров храма митрополитом Феодосием были приглашены мастера из России. В 1997 году трудами и попечением митрополита Феодосия на пожертвования прихожан были вызолочены и украшены платиной все три иконостаса собора. В 1998 году состоялось торжественное освящение обновленного собора. А 7 мая 1999 года митрополит Феодосий скончался. За годы служения митрополита Феодосия ему удалось сделать Японскую Церковь самостоятельной и процветающей.

Японская Церковь при митрополите Данииле (Нусиро)

После кончины владыки Феодосия было созвано совещание клира автономной Японской Православной Церкви. Оно состоялось 14–15 июня 1999 года. По результатам совещания было решено представить Патриарху Алексию II и Священному Синоду Русской Православной Церкви трех кандидатов, достойных к избранию и хиротонии в сан епископа, для замещения вакантных епископских кафедр Японии – вдовых протоиереев Кирилла Арихара и Иуду Нусиро и целибатного священника Андрея Цудзиэ.

11–12 июля того же года в Токио состоялся внеочередной Поместный Собор Японской Церкви, на котором в присутствии представителя кириархальной Церкви, архиепископа Калужского и Боровского Климента, единогласно было решено всех трех кандидатов, предложенных совещанием клира, представить Патриарху и Священному Синоду. В августе 1999 года избранные кандидаты были приглашены в Россию, где в течение месяца знакомились с жизнью Русской Православной Церкви, ее епархий и монастырей.

20 августа 1999 в Троицком соборе Свято-Троицкой Сергиевой Лавры все они приняли монашеский постриг: протоиерей Кирилл с именем Петр – в честь святителя Петра, митрополита Московского, протоиерей Иуда с именем Даниил – в честь благоверного князя Даниила Московского, иерей Андрей с именем Серафим – в честь преподобного Серафима Саровского. Отец Петр был рукоположен во епископа Иокогамского 9 октября 1999 года, отец Данииил во епископа Киотоского 14 октября, а отец Серафим во епископа Сендайского 15 января 2000 года. Все три хиротонии возглавлял Святейший Патриарх Алексий.

По возвращении всех трех архиереев в Японию состоялся Поместный Собор Японской Церкви, на котором Предстоятелем был избран епископ Петр (Арихара). Избрание было утверждено Святейшим Патриархом Алексием II и Священным Синодом, но внезапная болезнь заставила владыку Петра отказаться от предстоятельства. Был созван новый Поместный Собор Японской Церкви, избравший Предстоятелем епископа Киотоского Даниила.

Епископ Даниил (Нусиро) родился в православной семье в городе Тоёхаси префектуры Айти в Японии. Его гражданское имя было Ёсихара Икуо, в крещении он получил имя Иуда – в честь апостола Иуды Фаддея. В 1962 году окончил факультет французской литературы университета Айти. В 1965 году окончил Токийскую духовную семинарию и поступил в Свято-Владимирскую духовную академию в Нью-Йорке, каковую окончил в 1968 году, получив степень магистра богословия. Вступил в брак. В ноябре 1969 года в Токийском соборе Воскресения Христова был рукоположен во диакона, в январе 1972 года – во пресвитера, назначен настоятелем храма апостола Матфея в Тоёхаси. Впоследствии был возведен в сан протоиерея. После кончины супруги принял ее фамилию – Нусиро.

12 мая 2000 года с визитом в Японию прибыл Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Это было первое в истории посещение Японии главой Московского Патриархата. Основной целью его было возведение епископа

Даниила в сан митрополита Токийского и всея Японии. Интронизация владыки Даниила состоялась 14 мая в Токийском кафедральном соборе Воскресения Христова.

В отличие от своего предшественника, владыка Даниил поддерживает дружественные отношения с кириахальной Русской Церковью. Даже неурегулированный территориальный спор между Россией и Японией не мешает живой связи Японской и Русской Церквей. К настоящему времени стало традицией приглашать представителей России на все юбилейные торжества Японской Церкви. А в последние десятилетие таких событий было несколько.

16 февраля 2002 года Японская Церковь отметила 90-летие со дня блаженной кончины святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского. Основные торжества прошли на северо-востоке Японии, в городе Хакодате, где святитель Николай начинал свое миссионерское служение. В Воскресенском храме Хакодата епископ Сендайский Серафим в сослужении со всеми клириками Восточно-Японской епархии, а также настоятелем Патриаршего подворья в Токио, протоиереем Николаем Кацюбаном, совершил литургию. В городе открыли выставку, посвященную деятельности святого: архиерейское облачение, письма, черновики переводов богослужебных текстов, большое количество фотографий.

В 2005 году в Токио, рядом с кафедральным собором Воскресения Христова («Николай-до») по благословению митрополита Токийского и всей Японии Даниила был образован первый монастырь Японской Православной Церкви. Настоятелем монастыря, освященного в 2006 году в честь равноапостольного Николая Японского, стал иеромонах Троице-Сергиевой лавры Герасим (Шевцов). В настоящее время в обители всего трое братий.

А в сентябре 2012 года Японскую Церковь посетил Святейший Патриарх Кирилл. Этот визит был приурочен к 100-летию преставления святого равноапостольного Николая Японского.

В настоящее время Японская Православная Церковь включает в себя три епархии: Токийскую епархию, Сендайскую и Восточно-Японскую епархию, Киотоскую и Западно-Японскую епархию. Японская Церковь насчитывает около 30 тысяч верующих, 150 приходов.

Приложение 1

Молитвы. похвалы

Тропарь, глас 4

Апо́столов единонра́вне и сопресто́льне, служи́телю Христо́в ве́рный и богому́дрый, цевни́це избра́нная Боже́ственнаго Ду́ха, сосу́де преизлива́ющийся любве́ Христо́вы, Япо́нския земли́ просвети́телю, святы́й Нико́лае, иера́рше равноапо́стольне, моли́ся Живонача́льней Тро́ице о всем твое́м ста́де и о всем ми́ре.

Кондак, глас 4

Стра́нника и прише́льца прия́т тя страна́ Япо́нская, равноапо́стольне святи́телю Нико́лае, в не́йже испе́рва позна́л еси́ себе́, я́ко чу́ждаго, оба́че тепло́ту и свет Христо́в источа́я, прелага́л еси́ враги́ твоя́ в сыны́ духо́вныя, и́мже раздая́ благода́ть Бо́жию, созида́л еси́ Це́рковь Христо́ву, о не́йже ны́не моли́ся, и тебе́ бо сы́нове ея́ и дще́ри взыва́ют: ра́дуйся, па́стырю до́брый наш.

Похвалы

На время служения архиепископа Николая выпали тяжелые годы русско-японской войны. Казалось, что хуже уже не бывает – две страны находились в состоянии войны. Воевали не на бумаге – стреляли друг в друга. Архиепископ Николай, живя в Японии, вошел в жизнь японского народа. Его никто не воспринимал, как представителя враждебной державы. Он был реальным послом – не просто послом мира, а реальным послом, который проявлял уважение и любовь к японскому народу, несмотря на тяжелый, даже очень опасный политический контекст.

Кирилл, Патриарх Московский и всея Руси

Мудрым богословом, истинным христианским просветителем, неколебимым защитником святого Православия, подлинным патриотом России, смело бичующим человеческие пороки, как в церковном, так и в светском обществе, человеком, взыскующим правды прежде всего от самого себя, предстает пред нами святитель Николай со страниц своих творений. Поэтому творения эти необходимо знать каждому православному в России – от епископа, преемника святых апостол, до простого мирянина. Каждому православному в России необходимо учиться на этих творениях беззаветному служению своей родной Матери-Церкви и своей дорогой Отчизне, никогда не забывая слов, которыми святитель начал свои поденные записи: «Чтобы научить других, научись сам; чтобы направить других, направь себя самого».

Алексий II, Патриарх Московский и всея Руси

Японцы отнеслись к чужеземцам настороженно, а подчас и враждебно. Так же поначалу был встречен иеромонах Николай (Касаткин), явившийся в Японию с проповедью Святого Православия. Какой же широтой души должен был обладать, какую силу любви должен был явить этот смиренный пастырь, чтобы в Японии его начали прославлять не только христиане, но и иноверцы, чтобы его провозгласили одним из «семи великих самураев» – национальных героев японского народа? Непостижим был бы для нас смысл его тихого подвига, если бы мы не знали, что в сердцах святых обитает всеобъемлющая любовь Христова.

Окружавшим святитель Николай должен был казаться сильным, мудрым, спокойным, с ними он и был таким – ведь он был пастырь, несущий людям радостную весть о Христе Спасителе. Со временем все более умножалась его японская паства, все больше становилось у него духовных детей, каждого из которых он любил трепетной любовью. Но для всех них он был старшим – наставником, благовестником, отцом. Рядом со святителем Николаем никогда не было человека столь же высокой духовности или хотя бы «до плеча» ему, – такого, которому можно было бы открыть все свои заботы и тревоги, поделиться своей болью, чтобы эта боль стала легче. Отчасти этим объясняются постоянные сетования святого Николая на то, что из России не посылают в помощь ему второго миссионера, – он ждал соратника, на которого мог бы опереться, а такого не было. По-человечески святитель Николай был бесконечно одинок; лишь перед Господом он изливал свою печаль. В дневниках, которые он таил от всех и которые стали известны лишь после его кончины, перед нами предстает отнюдь не «железный» человек. В том-то и настоящий смысл его подвига: мы видим действительно героическую борьбу с грехом уныния, который святой Николай препобеждал молитвой и доводами разума: «Да разве Христос обещал нам что другое, кроме креста в сей жизни? Итак, что же – смущаться и робеть?» В этой мучительной, десятилетия длившейся борьбе святитель Николай возводил нетерпеливую, «стеклянно-хрупкую душу» к высокому покою смиренных рабов Божиих, к вершине человеческой святости, которая говорит о себе: «Мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17, 10).

Почти тридцать лет апостольского служения потребовалось святителю Николаю, чтобы прийти к спокойному убеждению: «Мой единственный смысл жизни и радость – просвещение Японии Православием, и я верю, что сие будет, верю так твердо, как верю в Бога, но достойна ли Япония ныне принять Православие или ей еще сужден полумрак – Господь весть!»

Владимир (Иким), митрополит Омский и Тарский

В Японии архиепископа Николая почитали не только христиане, но и язычники.

После императора не было в Японии человека, который пользовался бы таким уважением, такой известностью, как он, глава Русской Духовной Миссии.

Святитель Николай твердо верил всю жизнь, что любой труд для Бога увенчается успехом. Труд всей его жизни создал Японскую Церковь. При жизни архиепископа многие считали, что с его смертью прекратится проповедь Православия в Японии и со временем Православие исчезнет.

Господь хранит Православие в языческой стране.

Архимандрит Георгий (Тертышников), доцент Московской Духовной Академии

Полностью отдавая себя служению Церкви, святитель Николай часто сталкивался с непониманием, равнодушием и отказами в помощи. Крест, который он нес, временами казался ему непосильным, одиночество непереносимым. На чужбине он был совершенно один, об этом он с горечью писал в своих дневниках…

В начале осени 1903 года владыка записал в своем дневнике: «Есть опасения, что будет война… Помилуй Бог от войны». Но война все же началась, Синод ввиду опасности предписал епископу Николаю срочно вернуться на родину… Но к епископу Николаю пришли сорок пять православных японцев и сказали: «Все просят вас, чтобы вы остались»… И он остался со своей паствой, которая насчитывала тогда более тридцати тысяч человек…

Владыка Николай скончался вскоре после празднования пятидесятилетней годовщины празднования его пребывания в Японии – ему было семьдесят пять лет. Впервые по случаю его смерти в Японии колокола били двенадцать раз… Десятки тысяч японцев, и православных, и язычников собрались, чтобы проводить владыку Николая на кладбище. Японский император прислал на могилу святителя огромный венок из живых цветов с надписью «Высочайший Дар».

Через пятьдесят восемь лет после его кончины по случаю канонизации верующие хотели перенести его мощи с городского кладбища в собор, но им не разрешили, сказав, что святой Николай принадлежит всему японскому народу вне зависимости от вероисповедания.

Святой равноапостольный Николай оставил после себя грандиозный собор в Токио двести восемьдесят храмов по всей Японии, две семинарии и более тридцати четырех тысяч верующих.

Протоиерей Алексей Уминский, настоятель храма Святой Троицы в Хохлах, в Москве

А в последние времена Николай Японский просветил огромное число язычников.

Своим добрым примером, своей любовью к Господу и чистотой своей жизни он просто покорил весь японский народ.

Протоиерей Дмитрий Смирнов, настоятель храма храма святителя Митрофана Воронежского на Хуторской в Москве

Устремленный подобно многим своим молодым современника в будущее, в будущее преображенное и преобразованное, Иван Дмитриевич Касаткин возвращался к своим детским воспоминаниям, как многие христианские отроки, мечтающие видеть себя в особом церковном служении, либо мученическом, либо миссионерском, он тоже некогда размышлял о возможности стать православным миссионером где-нибудь далеко, возможно даже в экзотическом Китае. Но вот попавшая ему в годы обучения в Петербургской Духовной Академии книга «Записки капитана Головнина», проведшего почти три года… в Японии, тогда еще закрытой для мира, заставила задуматься о возможности… миссионерского путешествия. Это были, конечно, студенческие грезы, и, вряд ли, ему самому могло прийти в голову, что он действительно станет православным миссионером, открывающим Японию для слова церковного благовестия…

Хиротония, совершенная в дни апостольских праздников, мистически указывала Ивану Дмитриевичу Касаткину, никогда не отличавшемуся мистическим опытом и всегда поражавшего современников своей духовной трезвостью, именно эта хиротония в апостольский праздник указывала его будущий путь святого равноапостольного Николая Японского.

Протоиерей Георгий Митрофанов, преподаватель Санкт-Петербургской

Духовной Академии

В Японии архиепископа Николая (Касаткина) при жизни почитали не только православные христиане, но и язычники. После императора не было в Японии человека, который бы пользовался таким же уважением, такой известностью, как глава Русской Духовной Миссии. Святитель Николай стал единственным европейцем, которому на могилу был прислан венок от императора Японии. Это стало высочайшей честью, которой ни до, ни после него не удостаивался ни один человек.

Николай-до – так в Японии до сих пор называют святителя.

Священник Кирилл Соколов, настоятель храма святителя Николая в поселке

Правдинский

Содержанием всей жизни святого равноапостольного архиепископа Японского Николая был неустанный труд ради Святого Православия в далекой «стране восходящего солнца», труд, открывший особую главу в истории православной духовной культуры и увенчавшийся рождением и возрастанием новой Церкви в стране языческой.

Иерей Вячеслав Романов, клирик Ижевской епархии

Воистину мы становимся свидетелями того дивного чуда, когда Господа познают и восхваляют все народы Земли! Сегодня Церковь молитвенно чтит 100-летнюю память со дня преставления великого нашего соотечественника, святого равноапостольного Николая, просветителя Японии. Совершив свои равноапостольные труды и обратив ко Господу целый народ, архиепископ Николай скончался 16 февраля 1912 года в возрасте 75 лет в Токио. После праздника Сретения Господня его святая душа отправилась в сретение Господа в Царствии праведных. Японский император Мэйдзи, выказывая величайшее уважение к памяти японского пастыря, лично дал разрешение на захоронение его в черте города и прислал траурный венок ко гробу святителя. Почитание его в Японии подтвердилось еще и тем, что когда, спустя 50 лет после смерти святителя, православные пожелали перенести его мощи в собор, правительство ответило отказом, обосновав отказ тем, что останки маститого учителя, как называли его японцы, принадлежат всему японскому народу и они должны остаться на общественном кладбище.

Ныне Японская Автономная Православная Церковь существует в непростом мире современной постиндустриальной Японии с ее многоконфессиональными традициями. По-прежнему не решены многие вопросы. Но благодатные семена Православия, заботливо положенные святителем Николаем в сердца японцев, приносят плоды по сей день, спустя 100 лет после кончины святого: каждое воскресенье Токийский собор наполнен молящимися японцами всех возрастов.

Иеромонах Гурий (Гусев), насельник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры

Подумайте и умилитесь, вспомнив Николая Японского… Проповедь Христа в Японии предварилась для Николая многолетним и всесторонним изучением самой Японии…

Нам нужны, по крайней мере, такие пастыри и архипастыри, как Николай (Касаткин). Чтобы они были друзьями книги, мастерами слова и гениями умного молчания, чтобы профессора кафедры философии считали за честь с ними побеседовать, чтобы все стороны народной жизни были ими с любовью изучены…

Так что же тогда? А вот тогда нужна самурайская храбрость и ежедневная готовность умереть. И нужно так жить сегодня, чтобы перед смертью суметь прочесть стихи собственного сочинения. И еще нужно чувствовать красоту краски, линии и звука, а мысль оттачивать так же, как хороший плотник оттачивает инструмент. И трудиться нужно, не ожидая скорых плодов, но чувствуя их неизбежность.

В общем, нужно любить Господа среди массового отупения и жить постепенно и настойчиво, восходя снизу вверх, как жил святой Никорай (в японском нет звука «л»).

Протоиерей Андрей Ткачев, настоятеля храма преподобного Агапита Печерского в Киеве

Самые известные проповедники Евангелия среди иных народов становились по необходимости настоящими филологами. Так, святитель Николай Японский восемь лет ежедневно с учителем штудировал трудный японский язык и достиг в нем таких успехов, что мог свободно «читать средневековые буддийские тексты, недоступные большинству японцев». При случае он мог украсить свою речь цитатами из классиков японской литературы, приводя тем самым взыскательных слушателей в неописуемый восторг.

Протоиерей Алексий Марченков

Многое в Японии наводит на мысли о Евангелии… В первую очередь, конечно, жизнь и труды святителя Николая Японского. Жизнь, в которой сбылись слова Спасителя, обращенные к ученикам: Итак, идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се Я с вами во все дни до скончания века (Мф 28, 19–20).

В 24 года будущий святитель подает прошение на замещение вакансии приходского священника в храме при российском консульстве в городе Хакодате, где начинает служить с 1861 года. А еще иеромонах Николай самостоятельно изучает японский язык и японскую культуру. Чтобы проповедовать, чтобы «научить народ», надо его знать, чувствовать и любить. Надо говорить с ним на одном языке…

Будущий святитель Николай продолжает исполнять завет Учителя христианства. Он переводит на японский язык Библию и богослужебные книги (до него существовал лишь не вполне точный католический перевод части Писания). Открывает духовную семинарию, начальные школы для мальчиков и девочек, приют, библиотеку, издает на японском языке православный журнал, строит в Токио Воскресенский кафедральный собор. Во время русской-японской войны Николай, тогда уже епископ, остается со своей паствой, совершая новый подвиг любви по слову апостола: нет уже иудея, ни язычника… ибо все вы одно во Христе Иисусе (Гал. 3, 28).

Когда он умирает, император Мэйдзи лично дает разрешение на захоронение останков русского архиепископа в пределах города… Об этом я думал, стоя у могилы святителя. Я слушал слова молитвы святому равноапостольному Николаю Японскому, вглядывался в лица православных священников-японцев и их прихожан, пел вместе с ними величание.

Владимир Легойда, Председатель Синодального информационного отдела Московского Патриархата

Вместе с мягкостью, он был железным человеком, не знавшим никаких препятствий, практичным умом и администратором, умевшим находить выход из всякого затруднительного положения. Вместе с любезностью в нем была способность быть ледяным, непреклонным и резким с людьми, которых он находил нужным воспитывать мерами строгости, за что-либо карать или останавливать. Вместе с общительностью в нем была очень большая, долгим опытом и горькими испытаниями приобретенная, сдержанность, и нужно было много времени и усилий, чтобы заслужить его доверие и откровенность. Наряду с какой-то детской наивностью веселого собеседника в нем была широта идеалов крупного государственного ума, бесконечная любовь к родине, страдание ее страданиями и мучение ее мучениями… Широкие и святые идеалы, железная воля и неистощимое трудолюбие – вот сущность архиепископа Николая.

Д. М. Позднеев, востоковед

В истории Российской Церкви, довольно богатой миссиями в XIX – начале XX веков, место святого Николая (Касаткина) и основанной им Японской миссии совершенно особое. Эта миссия, возникнув исключительно по его личной инициативе, «с нуля», в условиях запрета на принятие христианства под угрозой смертной казни, стала чрезвычайно известной и в России, и за рубежом, а сам святой Николай со временем стал наиболее известным из иностранцев в Японии и удостоился от императора высоких почестей. Выдающийся миссионер, катехизатор, переводчик, пастырь, ученый и епископ «приобрел для Господа» за годы своего служения более 34 тысяч христиан – благодаря беспримерным усилиям, практически без русских помощников и при скудном финансировании. Святым Николаем были созданы лучший в то время перевод Нового Завета на японский язык, величественные храмы, в том числе и «Николай-до» – возвышающийся над императорским дворцом собор Воскресения Христова, на холме Суругадай в центре Токио. Им и его сотрудниками было издано множество книг на японском языке, создано несколько школ для японских служителей, основана система катехумената, осуществляемая более чем 120 местными катехизаторами.

Служение святого Николая, как и других великих миссионеров, отличает глубокая личная вера в Бога и человека, горячая любовь к церкви, желание исцеления и преображения людей, бескорыстная многотрудная деятельность по проповеди Евангелия. И для него характерна целожизненная, всепоглощающая жажда следования за Духом Святым, но и внимание к каждому конкретному человеку, желание сделать для него все, что только возможно: «ищу не вашего, а вас» (2 Кор. 12, 14), или, как он выражал это сам: «сначала завоевать любовь, а потом все остальное». Как и для многих миссионеров, для него характерна растущая ответственность за все стороны миссии, приводящая к глубокому видению проблем жизни Церкви – с которыми он стал бороться.

Борис Кувшинский, церковный историк

Выпускник нашей духовной академии, апостол Японии, святитель Николай оставил потомкам собор, 8 храмов, 175 церквей, 276 приходов, вырастил одного епископа, 34 иерея, 8 диаконов, 115 проповедников. Общее число православных верующих при его святительстве достигло 34110 человек. Его имя – главное в истории Православия на Японской земле. Святитель Николай Японский не жалел сил и времени на изучение языка и жизни людей, среди которых развернулась его полувековая неутомимая деятельность. Результаты ее были впечатляющи: из одинокого миссионера-подвижника он превратился в главу Церкви с десятками пастырей-японцев и десятками тысяч пасомых. Ныне Автономная Японская Церковь существует в непростом мире постиндустриальной Японии с ее поликонфессиональными традициями, наукоцен-тристскими настроениями интеллигенции и агрессивностью неорелигиозных сект и обществ.

Нет никого в истории христианской проповеди в этой стране, кто заслужил бы это имя с большим правом, чем наш выпускник, святой равноапостольный архиепископ Николай, просветитель Японии.

Сергий Маляров, магистрант богословского отделения Санкт-Петербургской Духовной Академии

Миссионер-гигант, – так называли архиепископа Николая инославные миссионеры, трудившиеся в Японии одновременно с ним. Неслучайно, Николай был канонизирован Русской Православной Церковью как «равноапостольный»: ведь он, придя на совершенно пустую ниву, оставил после себя национальную Церковь, обладавшую таким запасом прочности, который позволил ей пережить и многолетний отрыв от Матери-Церкви, и антихристианскую политику японских властей 1930–40-х годов, и антирусскую политику периода американской оккупации. С 1970 года Японская Православная Церковь является автономной.

Святитель Николай оказал серьезнейшее влияние на развитие русско-японских отношений. В условиях Японии, где на каждого русского смотрели как на врага, он неизбежно должен был проводить широкую деятельность по преодолению антирусских настроений. Без этого успех миссии был бы невозможен. Созданная и руководимая им православная семинария в Токио заложила основы переводческой школы; в результате ее деятельности Толстой и Чехов, Тургенев и Достоевский стали для японцев такой же неотъемлемой частью их внутреннего мира, как и свои отечественные классики.

Святитель Николай внес свой серьезный вклад и в отечественное японоведение, и в японскую филологию. Но, несомненно, не общественная и не научная деятельность была для него главной. И первая, и вторая были подчинены тому, что стало целью, смыслом и главным делом его жизни – миссии».

Владимир Трухин, историк

Приложение 2

Ордена и медали

Орден и медаль во имя равноапостольного Николая Японского

Статуты ордена и медали святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского

Статут ордена святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского

1. Орден учрежден определением Святейшего Патриарха Кирилла и Священного Синода от 6 сентября 2012 года в ознаменование 100-летия со дня преставления святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского, выдающегося миссионера, просветителя Японии, прославленного Синодом Русской Православной Церкви 10 апреля 1970 года. Решение Священного Синода утверждено на Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1 июня 1971 года.

2. Орден святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского, имеет три степени.

3. Орден имеет следующие знаки:

Первой степени:

1) Знак ордена представляет собой позолоченный четырехконечный крест, ветви которого сужаются от центра к вершинам и покрыты белой эмалью. В центре креста – круглый медальон с рельефной позолоченной монограммой «СН» (святитель Николай). Медальон окантован выпуклым рантом. Вокруг медальона расположен пояс, покрытый красной эмалью, со стилизованным девизом: От восток солнца до запад хвально имя Господне. В нижней части пояса помещен разделительный знак. Пояс окаймлен рантом, покрытым белой эмалью и украшенным фианитами. Знак посредством ушка и кольца крепится к орденской ленте. На обратной стороне Знак ордена имеет номер, зарегистрированный в Комиссии по наградам. Материалы: серебро с позолотой, холодная эмаль. Размеры Знака ордена: 55x55 мм.

2) Звезда Ордена имеет двенадцать лучей, каждый из которых усеян 6 фианитами. Между украшенными фианитами лучами расположено по 3 золотых гладких луча округлой формы, но меньшего размера. Каждый золотой луч имеет углубленную насечку по центру, идущую вдоль всего луча. В центре звезды – круглый медальон с образом святого равноапостольного Николая на желтом фоне, выполненный в технике художественной финифти. В правой руке у святителя жезл с сулком, в левой – открытое Евангелие. Изображение святого поясное. По сторонам, над плечами, имеются изображения: слева – гора, справа – храм – «Николай-до». Вокруг медальона расположен пояс, покрытый красной эмалью. Внутри пояс разделен двумя знаками на две части – верхнюю и нижнюю. В нижней части пояса имеется стилизованная надпись: св. равн. Николай архиеп. Японский (святой равноапостольный Николай, архиепископ Японский). В верхней части пояса аналогичная надпись на японском языке. Пояс окаймлен рантом, покрытым белой эмалью. На обратной стороне Звезда ордена имеет номер, зарегистрированный в Комиссии по наградам. Материалы: серебро с позолотой, холодная эмаль. Размеры Звезды ордена: 80x80 мм. Крепление – булавка.

3) Лента ордена шелковая муаровая, шириной 100 мм, белая, с двойной красной каймой по краям и широкой красной полосой по центру. В месте крепления к ленте Знака ордена расположен кавалерский бант. Лента носится светскими лицами чрез правое плечо, архиереями и клириками – на шее.

4) Звезда ордена носится на левой стороне груди и при наличии других орденов Русской Православной Церкви располагается вслед за орденом святителя Иннокентия, митрополита Московского, I степени.

5) Планка ордена представляет собой прямоугольную металлическую пластину, обтянутую орденской лентой. В центре орденской планки расположена миниатюрная двенадцатиконечная золоченая Звезда ордена. Размеры планки ордена: 28x14 мм. Крепление – булавка.

6) Планка ордена может носиться кавалерами на повседневной одежде, и располагается в таких случаях на левой стороне груди. При наличии других орденов Русской Православной Церкви планка ордена равноапостольного Николая I степени располагается вслед за планкой ордена святителя Иннокентия, митрополита Московского, I степени.

Второй степени:

1) Знак ордена представляет собой позолоченный четырехконечный крест, ветви которого сужаются от центра к вершинам и покрыты белой эмалью. В центре креста – круглый медальон с образом святого равноапостольного Николая. В правой руке у святителя жезл с сулком, в левой – открытое Евангелие. Изображение святого поясное. По сторонам, над плечами, имеются изображения: слева – гора, справа – храм «Николай-до». Вокруг медальона расположен пояс, покрытый красной эмалью. Внутри пояс разделен двумя знаками на две части – верхнюю и нижнюю. В нижней части пояса имеется стилизованная надпись св. равн. Николай архиеп. Японский (святой равноапостольный Николай, архиепископ Японский). В верхней части пояса аналогичная надпись на японском языке. Пояс окаймлен рантом, покрытым белой эмалью. Знак посредством ушка, кольца и треугольной рамки крепится к орденской ленте. На обратной стороне Знак ордена имеет номер, зарегистрированный в Комиссии по наградам. Материалы: серебро с позолотой, холодная эмаль. Размеры Знака ордена: 55x55 мм.

2) Звезда Ордена имеет двенадцать вызолоченных лучей, каждый из которых украшен шестью выпуклыми разноразмерными горошинами. Между украшенными лучами расположено по 3 серебряных гладких луча округлой формы, но меньшего размера. Каждый серебряный луч имеет углубленную насечку по центру, идущую вдоль всего луча. В центре звезды – круглый медальон с рельефной позолоченной монограммой «СН» (святитель Николай). Медальон окантован выпуклым рантом. Вокруг медальона расположен пояс, покрытый красной эмалью, со стилизованным девизом: От восток до запад солнца хвально имя Господне. В нижней части пояса помещен разделительный знак. Пояс окаймлен рантом, покрытым белой эмалью. На обратной стороне Звезда ордена имеет номер, зарегистрированный в Комиссии по наградам. Материалы: серебро с позолотой, холодная эмаль. Размеры Звезды ордена: 80x80 мм. Крепление – булавка.

3) Лента ордена шелковая муаровая, шириной 100 мм, белая, с двойной красной каймой по краям и широкой красной полосой по центру, носимая на шее. Непосредственно к ленте крепится Знак ордена.

4) Звезда орден носится на левой стороне груди и при наличии других орденов Русской

Православной Церкви располагается вслед за орденом святителя Иннокентия, митрополита Московского, II степени.

5) Планка ордена представляет собой прямоугольную металлическую пластину, обтянутую орденской лентой. В центре орденской планки расположена миниатюрная двенадцатиконечная серебряная Звезда ордена. Размеры планки ордена: 28x14 мм. Крепление – булавка.

6) Планка ордена может носиться кавалерами на повседневной одежде, и располагается в таких случаях на левой стороне груди. При наличии других орденов Русской Православной Церкви планка ордена равноапостольного Николая II степени располагается вслед за планкой ордена святителя Иннокентия, митрополита Московского, II степени.

Третьей степени:

1) Знак ордена представляет собой позолоченный четырехконечный крест, ветви которого сужаются от центра к вершинам и покрыты белой эмалью. В центре креста – круглый медальон с образом святого равноапостольного Николая. В правой руке у святителя жезл с сулком, в левой – открытое Евангелие. По сторонам стилизованная надпись: слева – св. равн. Николай (святой равноапостольный Николай), справа – архиеп. Японский (архиепископ Японский). В верхней части медали, над изображением святителя, имеются изображения: слева – гора, справа – храм «Николай-до». Вокруг медальона расположен пояс, покрытый красной эмалью, со стилизованным девизом: От восток до запад солнца хвально имя Господне. В нижней части пояса помещен разделительный знак. Пояс окаймлен рантом, покрытым белой эмалью. На обратной стороне Знак ордена имеет номер, зарегистрированный в Комиссии по наградам. Материалы: металл желтого цвета, холодная эмаль. Размеры знака ордена: 55x55 мм. Крепление – булавка.

2) Знак ордена носится на левой стороне груди и при наличии других орденов Русской Православной Церкви располагается вслед за орденом святителя Иннокентия, митрополита Московского, III степени.

3) Планка ордена представляет собой прямоугольную металлическую пластину, обтянутую орденской лентой. В центре орденской планки расположена миниатюрный Знак ордена III степени. Размеры планки ордена: 28x14 мм. Крепление – булавка.

4) Планка ордена может носиться кавалерами на повседневной одежде, и располагается в таких случаях на левой стороне груди. При наличии других орденов Русской Православной Церкви планка ордена святого равноапостольного Николая III степени располагается вслед за планкой ордена святителя Иннокентия, митрополита Московского, III степени.

4. Орденом святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского награждаются:

4.1. Архиереи, клирики, монашествующие и миряне Русской Православной Церкви и Поместных Православных Церквей за миссионерское и просветительское служение.

4.2. Видные государственные и общественные деятели за оказание помощи в миссионерском и просветительском служении.

5. Орден празднуется 16 февраля (3 февраля ст. ст.) в день памяти преставления равноапостольного Николая, архиепископа Японского.

6. Ордену святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского, присвоен кафедральный собор Воскресения Христова («Николай-до») в Токио. В соборе хранятся орденское знамя, списки кавалеров и регалии ордена. Настоятель храма удостаивается ордена равноапостольного Николая, архиепископа Японского, I степени по должности. Собор имеет право использовать орденскую символику в различных элементах декорации, росписи и орнамента.

7. Кавалерам ордена равноапостольного Николая, архиепископа Японского, поручается попечение о делах миссионерства, о просветительстве, о переводе и издании памятников библейской и святоотеческой письменности на языки других народов.

Статут медали святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского

1. Медаль учреждена определением Святейшего Патриарха Кирилла и Священного Синода от 6 сентября 2012 года в ознаменование 100-летия со дня преставления святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского, выдающегося миссионера, просветителя Японии, прославленного Синодом Русской Православной Церкви 10 апреля 1970 года. Решение Священного Синода утверждено на Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1 июня 1971 года.

2. Медаль имеет форму круга с узким выпуклым рантом по краю, в центре – рельефное изображение святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского. В правой руке у святителя жезл с сулком, в левой – открытое Евангелие. По сторонам стилизованная надпись: слева – св. равн. Николай (святой равноапостольный Николай), справа – архиеп. Японский (архиепископ Японский). В верхней части медали, над изображением святителя, имеются изображения: слева – гора, справа – храм «Николай-до». На оборотной стороне медали расположен стилизованный девиз: От восток до запад солнца хвально имя Господне, по обеим сторонам от которого находятся рельефные изображения двух лавровых ветвей. Над девизов начертан восьмиконечный крест. Под монограммой расположен номер медали, зарегистрированной в наградном Капитуле. Медаль при помощи ушка и кольца соединяется с колодкой. Колодка имеет форму трапеции, у меньшего основания которой расположено рельефное изображение херувима. Лента медали шелковая муаровая белая, с двойной красной каймой по краям и широкой красной полосой по центру. Материалы: металл желтого цвета. Диаметр медали: 35 мм. Крепление – булавка.

3. Медаль ордена святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского, носится на левой стороне груди и при наличии других медалей Русской Православной Церкви располагается вслед за медалью святителя Иннокентия, митрополита Московского.

4. Планка медали представляет собой прямоугольную металлическую пластину, обтянутую орденской лентой. Размеры планки медали: 24x12 мм. Крепление – булавка.

5. Планка медали может носиться кавалерами на повседневной одежде, и располагается в таких случаях на левой стороне груди вслед за планкой медали святителя Иннокентия, митрополита Московского.

6. Медалью награждаются клирики и миряне – за миссионерское и просветительское служение.

Приняты 6 сентября 2012 года членами Священного Синода Русской Православной Церкви.

Приложение 3

Речь Святейшего Патриарха Кирилла, сказанная во время празднования столетия со дня кончины равноапостольного Николая Японского

Празднование, приуроченное к 100-летию со дня преставления равноапостольного Николая, архиепископа Японского, побуждает нас представить мысленно все, что связано с удивительными миссионерскими усилиями этого человека в Японии. Произошло то, что легче всего назвать чудом, тяжелее же всего найти обычные, человеческие аргументы, чтобы понять, как за несколько десятилетий в стране, которая была изолирована от всего мира, десятки тысяч людей, услышав голос одного человека, обратились в веру, которая была для них непонятна, которая разделялась другим народом и не имела никакой укорененности в местной культуре. И это происходило в то время, когда не было средств массовой информации, когда не существовало технических способов быстрого распространения информации.

Почему японцы послушали равноапостольного Николая, тогда еще молодого иеромонаха, почему пошли за ним? По одной причине: они увидели в нем человека, жизнь которого точно соответствовала тому, о чем он проповедовал. Они еще не знали жития христианских святых, еще не были знакомы с богатейшей православной историей и культурой, не знали православного вероучения, догматики, философии. Они просто видели перед собой человека, которому поверили. Именно убеждение в том, что архиепископ Николай говорит правду, открыло нечто существенное для их жизни и развернуло сердца тысяч японцев навстречу Православию.

Никаких внешне благоприятных условий для проповеди не было. Архиепископ Николай представлял народ, который не был в дружбе с Японией. Он представлял религию, о которой люди ничего не знали. В общественной атмосфере Японии ощущалась печать закрытости, в которой еще долгие годы пребывало японское общество. Несомненно, были и подозрительность, и страх перед этим человеком. Но все эти сомнения были разрушены словом и жизнью святителя Николая. Навстречу ему открылись сердца людей. И сто лет спустя после его кончины, в XXI веке, мы с вами вспоминаем его имя. Мы видим православных верующих – молодых, средних лет и пожилых японцев, мужчин, женщин и детей, мы видим молодое духовенство. Это плод его трудов.

Дни, когда я нахожусь в Японии в связи с торжествами, приуроченными к столетней годовщине преставления равноапостольного Николая, связаны с очень глубокими переживаниями: посещение Хакодата, Сендая и Токио, встречи с людьми, с которыми я вместе молюсь, которых называю братьями и сестрами по велению сердца, а не просто в соответствии с установлениями церковного протокола, – все это наследие архиепископа Николая. Я хотел бы поблагодарить всех, кто продолжает его труд: митрополита Даниила и архиепископа Серафима, духовенство старшего, среднего и совсем еще молодого поколения, многих мирян, которые сохраняют верность святому Православию и воспитывают в нем своих детей.

Всем нам я желаю в жизни своей хотя бы частично являть то, что явил равноапостольный Николай, – силу и красоту Евангелия. И тогда мир уверует.

Приложение 4

Храмы во имя святого равноапостольного Николая Японского

Токийский Воскресенский собор: придел во имя святого равноапостольного Николая

Первоначальный Токийский Воскресенский собор был построен еще при равноапостольном святителе Николае. Величественный храм неизменно считался украшением Токио, будучи уникальной для Японии постройкой в русско-византийском стиле. На начало XXI века он был одним из старейших каменных зданий японской столицы.

Несколько раз собор подвергался серьезным разрушениям. Впервые он пострадал во время землетрясения 1923 года, а затем от бомбежек во время Второй мировой войны.

В декабре 1970 года, через несколько месяцев после прославления святителя Николая Японского, южный придел собора был освящен в его честь.

Крестовидный в плане храм – с большим полусферическим куполом. Изначально высота до верхушки креста на куполе, который был виден за 20 км, составляла 35 м; колокольня с восемью большими и малыми колоколами была построена высотой в 40 м; длина храма с востока на запад – 44,5 м, с севера на юг – 36 м. После восстановительных работ в 1920-х годах высота от пола до купола составляла 26 м, высота колокольни – 35 м. Изначальное острое завершение колокольни со шпилем было заменено в 1920-е годы на малый купол. Хоры опоясывают неф с южной, западной и северной сторон. Собор вмещает около 2000–2500 человек в основном помещении, а также 500–700 на хорах.

Храм во имя святителя Николая Японского в Москве (придел храма Всех Московских святых в Бибирево)

В конце 1990-х годов в Бибирево началось строительство храма во имя Всех Московских святых. Когда был достроен цокольный этаж, было решено устроить там храм во имя равноапостольного Николая Японского. В 2005 году этот храм был освящен.

24 февраля 2008 епископ Сендайский Серафим (Цудзиэ) от лица Японской Православной Церкви передал в храм частицу мощей святителя Николая Японского.

Храм во имя святителя Николая Японского в поселке Мирный Тверской области

В 1998 году по инициативе архиепископа Тверского и Кашинского Виктора, главы Оленинского района Олега Игоревича Дубова и главы администрации поселка Мирный Светланы Николаевны Штакиной был заложен храм во имя святителя Николая Японского. Поселок Мирный расположен вблизи малой родины святителя – деревни Береза, ныне запустевшей, так что ответ на вопрос во имя кого освящать храм был очевиден.

Со строительным материалом помог местный леспромхоз, затем храм строили можно сказать всем миром. В 2003 году храм был освящен, там начались богослужения.

Церковь в поселке Мирный – это пятикупольный деревянный храм с колокольней.

Храм святого равноапостольного Николая Японского в Маэбаси

Первоначальный православный храм в Маэбаси был возведен в 1884 году, но вскоре этот храм сгорел. Впоследствии храм был отстроен, и при нем собралась большая христианская община. Этот храм также не сохранился – он был разрушен во время бомбардировок Второй мировой войны.

Долгие годы у общины в Маэбаси не было своего храма; лишь в 1972 году храм был отстроен и освящен в честь святого равноапостольного Николая Японского. Это достаточно простое здание, состоящее из притвора, основной храмовой части и колокольни. Иконостас храма двухъярусный, в русском стиле. В храме проходят регулярные богослужения.

Община в Маэбаси занимается активной миссионерской деятельностью.

Монастырь во имя святителя Николая Японского при Токийском кафедральном соборе

В 1972 у южной стороны токийского кафедрального собора была построена часовня во имя святителя Николая Японского. Первоначально предполагалось, что данная часовня станет усыпальницей для мощей святого. Но власти Японии не дали разрешения на перенос тела святого с кладбища.

Часовня была построена в русском стиле. Она представляет собой небольшое каменное здание из серого камня с четырехскатной крышей и одной главкой. Внутри часовни – рака, приготовленная для мощей святителя и одно-ярусный иконостас.

В конце 2005 года часовня святителя Николая Японского стала монастырским храмом, так как при соборе был основан монастырь во имя святого Николая Японского, первый в Японской Православной Церкви. В настоящее время в обители подвизается трое насельников.

Храм святителя Николая Японского в Минске

Государственная регистрация общины прихода святителя Николая Японского в Минске состоялась 23 октября 2008 года. Приход Николая Японского расположится на стыке микрорайонов Каменная горка-4 и Каменная горка-5, на углу улицы Колесникова и 6-й проектируемой. В настоящее время – это небольшой деревянный храм.

Но в феврале 2011 года рядом с деревянным храмом был заложен фундамент каменного храма, который также будет освящен во имя равноапостольного Николая Японского.

16 февраля 2012 года в храм была принесена частица мощей святого равноапостольного Николая.

Храм во имя святителя Николая Японского в Холмске Сахалинской области

Существующая с 1989 года православная община и храм на улице Школьная города Холмска были посвящены святителю Николаю Мирликийскому, но в 1995 году храм был переосвящен во имя святителя Николая Японского. Это небольшое деревянное здание, переоборудованное под храм.

Также храмы во имя святого равноапостольного Николая Японского есть в ЮАР – город Йоханнесбург, и в США – штат Калифорния, городо Реддинг.

Список литературы

1. Николай-До: Святитель Николай Японский: Краткое жизнеописание. Выдержки из дневников. СПб.: Библиополис, 2001. – 224 с.

2. Праведное житие и апостольские труды святителя Николая, архиепископа Японского. Дневники: в 2 кн. СПб.: Северо-Западная Библейская Комиссия, 1996: Кн 1,363 с.; Кн, 2, 191 с.

3. Избранные труды святителя Николая, архиепископа Японского. М.: Издательство ПСТГУ, 2006. – 171 с.

4. Святитель Николай Японский в воспоминаниях современников. – /Сост. Г.Е. Бесстремянная. СТСЛ, 2012. – 528 с.

5. Бесстремянная Г.Е. Японская Православная Церковь. М.: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2006. – 320 с.

6. Суханова Н.А. Цветущая ветка сакуры: История Православной Церкви в Японии. М.: Издательство храма святой мученицы Татианы, 2003. – 96 с.

7. Николай Японский (Касаткин), свт. Видна Божия воля просветить Японию: Письма. М.: Издательство Сретенского монастыря, 2009. – 336 с.

8. Псалтирь Следованная: в 2 т.: Т. 2. М.: Издательский отдел Московского Патриархата, 1993. – 568 с.

9. Смирнов Дмитрий, прот. Проповеди. Кн. 7. М.: Сестричество во имя преподобномученицы великой княгини Елизаветы, 2008. Электронная книга.

10. Сайт Православие и мир. http://www.pravmir.ru (дата обращения 30.05.2013)

11. Официальный сайт Московского Патриархата. http://www.patriarchia.ru (дата обращения 02.06.2013)

12. Сайт Храма святителя Николая в поселке Правдинский. http://www.hram-pravdinsky.ru (дата обращения 31.05.2013)

13. Официальный сайт Миссионерского отдела Московской епархии. http://infomissia.ru (дата обращения 30.05.2013)

14. Сайт журнала «Фома». http://www.foma.ru (дата обращения 31.05.2013)

15. Сайт Свято-Благовещенского храма поселка Благодатное. http://blagodat-hram.prihod.ru (дата обращения 01.06.2013)

16. Сайт священника Вячеслава Романова. http:// duhovnik.com (дата обращения 01.06.2013)

17. Официальный сайт паломнической службы Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. http://www.lavra. tv (дата обращения 02.06.2013)

18. Сайт Время и вера. http://www.verav.ru (дата обращения 02.06.2013)

19. Сайт Русские святые. http://www.saints.ru (дата обращения 05.06.2013)

20. Сайт Библиотека «Халкидон». http://halkidon2006. orthodoxy.ru (дата обращения 03.06.2013)

21. Сайт Приход храма святителя Николая Японского в Минске. http://n-do.by (дата обращения 04.06.2013)

22. Сайт Древо: Открытая Православная энциклопедия. http://drevo-info.ru (дата обращения 04.06.2013)

23. Сайт священника Андрея Кудрявцева. http://ank. in.ua (дата обращения 04.06.2013)

24. Сайт Православие. RU. http://www.pravoslavie.ru (дата обращения 06.06.2013)

25. Официальный сайт Омской епархии и Омской митрополии Русской Православной Церкви. http://omsk-eparhiya.ru (дата обращения 07.06. 2013)

26. Сайт Собрание проповедей протоиерея Андрея Ткачева. http://www.andreytkachev.com (дата обращения 11.06.2013)

27. Уминский Алексей прот. Святитель Николай Японский. – /Сайт Яндекс-видео. http://video.yandex.ru (дата обращения 13.06.2013)

28. Сайт Свято-Троицкая Православная миссия. http://www.fatheralexander.org (дата обращения 17.06.2013)

29. Святой Николай Японский. /Портал YouTube.-http://youtu.be (дата обращения 20.06.2013)

30. Сайт Россия в красках. http://ricolor.org (дата обращения 21.06.2013)

31. Сайт Преображенское содружество малых православных братств. http://www.psmb.ru (дата обращения 29.06.2013)

32. Сайт Санкт-Петербургской Православной Духовной Академии. http://spbda.ru (дата обращения 30.06.2013)

33. Сайт Википедия. http://ru.wikipedia.org Японская православная церковь (дата обращения 13.07.2013)

34. Сайт Седмица. RU. http://www.sedmitza.ru (дата обращения 19.07.2013)

35. Сайт Apologia: Правда о Католической Церкви. http://www.apologia.ru (дата обращения 19.07.2013)