Преподобные Савватий, Зосима и Герман, Соловецкие чудотворцы

Преподобный Савватий († 1435) издревле чтится в Православной Церкви святым первоначальником иноческого жительства на Соловецком архипелаге и Божиим чудотворцем.

Много времени прошло с той поры, когда богоносный Савватий проводил на Большом Соловецком острове свою святую, поистине ангелоподобную жизнь, поразившую его современников. Подробным жизнеописанием святого Савватия Церковь в настоящее время не располагает. Да и вряд ли во всех подробностях оно имелось ранее. Тем не менее, принимая во внимание тот колоссальный духовный импульс, который был задан этим Божиим угодником на многие столетия вперед и духовные «масштабы» его небесного попечения о многих членах земной воинствующей Христовой Церкви, а в первую очередь, его небесное покровительство соловецкой братии, преподобного Савватия можно с уверенностью отнести к числу немногих, столь выдающихся отечественных святых. Имя святого Савватия стоит в ряду таких столпов отечественного подвижничества, как преподобный Сергий Радонежский, преподобные Сергий и Герман Валаамские, преподобный Александр Свирский, преподобный Иов Почаевский и некоторые другие, знаменитые и почитаемые основатели известнейших святых иноческих обителей.

Отсюда, даже при скудости конкретных сведений о жизни подвижника, из некоего обобщенного духовного портрета столпов монашества той поры, которым Савватий подобен по свойству подвига, напрашивается вывод, что он был одарен особой врожденной религиозностью, получил абсолютно верные и весьма основательные уроки христианского подвижничества и стал достойным продолжателем исихастской практики священного безмолвия или умного делания на севере Руси.

В широком понимании исихазм (по-гречески: покой, безмолвие) – это стержень всего христианского учения о спасении и совершенстве. Исихастская практика, зародившаяся вместе с христианством, составляет сущность подвига анахоретов, то. есть подвижников – отшельников всех эпох в истории Церкви и известна в пределах всего православного мира, особенно на Востоке. Исихазм – это не только метод, дающий возможность достижения состояний бесстрастия, стяжания даров Святого Духа и обожения, – это, прежде всего, жизненный принцип, оформившийся еще в Византии в целое культурно-общественное движение и распространившийся оттуда во всю Восточную Европу и сначала на Киевскую, а затем и на Московскую Русь.

Исихазм, как общественная идеология, предлагает подчинить все стороны общественной жизни духовному деланию, творить всё во славу Божию и из всего извлекать духовную пользу. Исихазм оказал огромное влияние на государственное строительство, политику, общественные нравы, культуру и искусство православных стран. Вокруг столпов умного делания, подобных святому Савватию, то есть реальных богоносцев, как некогда вокруг ветхозаветных пророков, концентрировались все положительные идеи и общественные силы их современников. Так, митрополит Московский Алексий способствовал объединению русских княжеств, преподобный Сергий Радонежский содействовал освобождению Руси от монголо – татарского ига, следующее поколение русских преподобных, к которому принадлежит и святой Савватий, также способствовало мирному державному строительству на идейных началах византийского исихазма.

В жизни почти что всех прославленных подвижников можно усмотреть следы некой их божественной предопределенности к подвигам. Скорее всего, такая предопределенность, как Божий зов открылась и святому Савватию. И он, сумев вовремя ее распознать, решительно и достойно ответил Богу строгой личная аскезой – неуклонной устремленностью ко Христу, к покаянию, к очищению себя от даже малейшей скверны.

Дата рождения преподобного на свет Божий, название города или села, где прошло его детство, а также то, кем были его родите‑ли и их имена, остались неизвестными. Сохранившиеся о нем сведения начинаются со времени его пребывания в одном из Белозерских монастырей. Доподлинно известно, что было это во времена великих благочестивых князей Василия Васильевича Владимирского и Московского, Бориса Александровича Тверского и Феодора Олеговича Рязанского. Русская Православная Церковь управлялась тогда из Византийской столицы – Константинополя – или, как его по-другому именовали – Царьграда, через митрополитов – посланников Святейших константинопольских Патриархов. Таким посланником на Руси в то время был митрополит – грек Фотий.

Сопоставляя различные исторические сведения, исследователи приходят к выводу, что год рождения святого Савватия приходится на вторую половину XIV века.

Первым, известным нам, местом иноческих подвигов Божиего угодника является Кирилло-Белозерский монастырь, куда он пришел в 1396 году. Здесь, самоотверженно усердствуя в молитве, посте и бдении, он послужил назидательным примером для всех, соприкасавшихся с ним монахов. Послушание игумену и братии, как и прилежное, неопустительное исполнение монастырских служб приобрело ему уважение и любовь со стороны и иноков, и мирян. Но будущий святой, видя как его почитают окружающие, болезновал душой. Тогда, не терпя славы человеческой, смиренный Христов труженик замыслил удалиться из монастыря в уединенное место. До него дошел слух, что на озере Нево (ныне Ладожское), на острове Валаам, есть пустынный монастырь в честь Преображения Господня, в котором иноки, приобретая нужное для жизни трудами своих рук, отличаются особенной строгостью своих подвигов. Стал он просить игумена и братию отпустить его туда, куда влекло его желание сердца, и, получив благословение, переместился в Валаамский монастырь. Но его смиренная душа и здесь не обрела себе покоя: скоро он вновь своими подвигами превзошел всех, и опять слава, удивление со стороны ближних и похвалы стали его уделом. Подвижник начал искать еще более сокровенного места. Он устремился к уединенным подвигам безмолвия, то есть к тому, когда инок остается зримым только одним Богом.

Возвеселилась его блаженная пустыннолюбивая душа, когда он узнал, что на дальнем Севере, в море, есть находящийся на значительном расстоянии от берега необитаемый остров, именуемый Соловецким. Валаамцы, любя будущего преподобного, не хотели лишаться общения с ним и усердно просили остаться. Пожив на Валааме еще несколько времени, подвижник не смог преодолеть тайного влечения своего духа. Однажды, помолившись, он ночью удалился из монастыря и направился к Соловецкому острову.

Достигнув берега Белого моря, Савватий получил от местных жителей подробные сведения о цели своего путешествия. Они говорили ему, что остров, отстоит от берега далеко, и путь к нему по бурному морю весьма опасен; в окружности он составляет около ста верст, имеет рыбные озера, пресную воду, горы, леса, но необитаем именно по причине неудобства сообщения с берегом; изредка посещают его рыбаки и, кончив свое дело, опять оставляют.

Такие рассказы более и более воспламеняли дух Савватия. Он видел, что именно там, на Соловецком острове, достигнет желаемого безмолвия и уединения. Поняв намерение инока, прибрежные жители стали отговаривать его от поставленной цели, представляли все опасности и неудобства жизни на пустынном острове. Некоторые говорили: «О, старче! Остров тот велик, и есть там все необходимое для проживания человека. Но многие в последнее время хотели поселиться на острове и не смогли жить там из‑за трудного и опасного морского пути»; другие вторили им: «К тому же, отче, видим тебя в полной нищете и убожестве. Чем ты будешь питаться, во что одеваться? Ведь стар ты уже, в почтенных сединах пребываешь, как же сможешь сам о себе позаботиться? Да и холодна земля та!» (2, с. 16).

Но старец всю надежду полагал на Господа. Он ответил им: «Я, чада, такого Владыку имею – Христа, Сына Божия, укрепляющего дух мой, Который естество старое может юностным сотворить, и младенца до старости почтенной может возрастить. Он убогих обогащает, голодных насыщает, нагих одевает, Всеведец есть и всем во всем помогает боящимся Его и исполняющим заповеди Его. Он пятью хлебами пять тысяч человек насытил и еще двенадцать корзин кусков, оставшихся в избытке, ученики собрали тогда, а в другой раз Он семью хлебами четыре тысячи накормил и семь корзин осталось. А в Кане Галилейской Он и воду в вино претворил» (2, с. 16). Многие, слыша слова святого, дивились Божиему человеколюбию и премудрости старца, некоторые же смеялись над ним, даже поносили его, считая безумным. Он же, будучи по – христиански незлобивым, еще сильнее проникался любовью о Господе к людям, много проповедовал, рассказывал о Божиих чудесах.

Скоро Промысл Божий указал ему и будущего сожителя на Соловецких островах. Придя однажды к часовне на реке Выге, отец Савватий нашел там инока Германа, проживавшего при ней, который подтвердил всё, слышанное от прибрежных жителей. Утешившись совместными молитвами и беседами, они решились плыть на остров вместе. Вскоре для этого была заготовлена лодка, съестные припасы и орудия, необходимые для жизни на пустынном необитаемом острове.

Плавание их было спокойное и благополучное. Господь зримо благословлял намерение иноков, и Соловецкого острова они достигли на третий день. С какой радостью они увидели необитаемый остров, с каким восторгом вышли на берег! Блаженный Савватий радовался особой и великой радостью о Боге, ибо не презрел Господь его многих молений. Произошло это в 1429 году.

За версту от берега искатели совершенного молитвенного безмолвия нашли близ озера место, которое показалось им удобным для жительства, водрузили крест, поставили келью. Приобретая скудное пропитание трудами своих рук, они пребывали в постоянной молитве и славословии Бога.

К утешению пустынников, Господь особенным знамением показал им будущее предназначение Соловецкого острова. Прибрежные жители стали завидовать святым отшельникам, считая себя наследственными владельцами всего беломорского побережья и островов Белого моря. И вот, по общему их совету, один рыбак с женой и со всем домом приплыл на остров и поселился недалеко от кельи иноков. Преподобные же не прерывали порядка своей жизни.

Однажды, в воскресный день, рано утром, окончив келейное правило, отец Савватий с кадильницей вышел из кельи покадить крест, водруженный по прибытии на остров, и услышал громкий плач как бы избиваемого человека. Думая, что это наваждение от бесов, преподобный возвратился в келью и рассказал своему собрату о слышанных воплях. Отец Герман, выйдя из кельи, также услышал стоны и крики и, достигнув места, откуда они раздавались, обнаружил женщину в слезах, которая рассказала ему следующее: «О, отче святый, шла я на озеро к мужу своему, и встретили меня двое юношей, светлых и грозных обличием своим, и стали бить меня палками, говоря: «Уходите скорее с острова этого! Не вам подобает жить здесь, но для иноческого пребывания предназначено Богом место сие! Вы же уходите быстрее отсюда, пока злой смертью не погибли. На острове же сем иноки жить будут, и соберется здесь множество братии, и будет прославляться имя Божие на месте сем, и храм во имя Господне воздвигнут будет». И, сказав это, юноши исчезли» (2, с. 22). Отец Герман, возвратившись в келью, передал старцу Савватию все слышанное от женщины, и они оба прославили Бога. Между тем рыбак, устрашенный этим чудесным событием, взяв жену и всё свое имение, отплыл обратно в село, где и жил прежде. С этого времени уже никто из мирских людей не дерзал селиться на острове.

Несколько лет протекло на пустынных Соловках уединенной жизни преподобных. Душа святого Савватия нашла себе здесь покой и безмолвие, к которым стремилась с самоотверженной твердостью и постоянством. Когда отцу Герману, как младшему, пришлось однажды отплыть на реку Онегу для приобретения жизненно необходимых припасов, то богоносный старец Савватий остался на острове совершенно один – перед лицом только всевидящего Бога, Который теперь единый зрел его терпение, молитвенные труды и другие монашеские подвиги. Утешаемый посещением святых Ангелов и буквально подражая великим подвижникам первых веков христианства, преподобный упражнялся в непрестанной молитве и богомыслии. С каждым днем он всё более и более созревал для вечности, его молитва становилась совершенной И чудотворной.

Как‑то раз, исполняя свое иноческое правило и наедине беседуя душой с Богом, убеленный сединами святой старец получил божественное извещение о своем скором отшествии ко Господу, к Которому с юных лет были направлены все его помышления. Не будучи облеченным в сан священства, возжелав всем своим существом Причащения Святых Христовых Таин, блаженный Савватий взмолился о том Господу. Выйдя с молитвой на морской берег, он вдруг обнаружил карбас (небольшую морскую лодку) со всем необходимым, приготовленным к плаванию. Уразумев в этом чуде явную Божию волю, старец уже не возвратился в свою келью, а сел в лодку и поплыл к берегу материка, возложив всё свое упование на Бога. Святой твердо надеялся на Его всесильную помощь, и плавание чудесно было благополучным: вода была спокойной, и веял хороший попутный ветер.

После двухдневного плавания (по другим сведениям – однодневного) он вышел на сушу и направился к часовне на реке Выге, где в то время уже промыслительно находился игумен Нафанаил, с пастырским визитом посещавший православных христиан того отдаленного края. По Божию устроению, игумен, идущий к одному больному для Причащения, встретил святого соловецкого первожителя уже на подходе к Выге. Эта встреча обрадовала и того, и другого: святой Савватий утешался, что нашел то, чего чаял, а игумен Нафанаил с духовным веселием смотрел на седины и постническое лицо преподобного, о котором так много слышал.

«– Прошу тебя, отец, – говорил преподобный Савватий, – отними грехи, которые исповедую тебе, властью, данною тебе от Бога, и сподоби меня Причащения Святых Таин. Давно я уже желаю усладить свою душу этою Божественною пищею. Напитай меня ею теперь. Христос Бог указал мне тебя для очищения согрешений, сделанных мною во всю жизнь мою – словом, делом и помышлением.

Игумен Нафанаил отвечал:

– Бог простит тебе, брат… – и, помолчав, в удивлении, со слезами произнес:

– О, если бы я имел грехи твои, преподобный!

Святой Савватий продолжал:

– Конец жизни моей приблизился, прошу тебя, немедля сподоби меня божественного Причащения.

Игумен предлагал преподобному идти к часовне и подождать там до утра, пока он возвратится от больного.

– Отец, – говорил святой Савватий, – не откладывай до завтра, мы не знаем, будем ли еще живы сегодня, а что будет дальше, как нам знать?» (1, с. 21)

Игумен, исполняя желание преподобного, причастил его и, братски облобызав, просил подождать в часовне своего возвращения. Долго и усердно преподобный молился, благодаря Бога за Причащение и все Его милости, и потом, войдя в келью, стал приготовляться к отшествию из этой жизни.

В то время близ часовни причалил к берегу плывший с товаром новгородский купец Иоанн. Он нашел здесь преподобного Савватия, который, поучал купца милосердию, нищелюбию и другим добрым делам. Иоанн предлагал старцу на нужды от своего имения, но преподобный ничего не хотел взять и сказал ему: «Сын мой, останься здесь до утра, – увидишь милость Божию и благополучно отправишься в путь» (2, с. 22). Иоанн же не хотел ждать следующего дня и стал собираться в дорогу. Но вдруг поднялась буря и развела сильное волнение в реке и на море. Купец, хотя и против воли, заночевал при часовне. На другой день ветер стих, и Иоанн пришел в келью преподобного Савватия – принять от него напутственное благословение. Толкнув несколько раз с молитвою в дверь, он не получил ответа, и когда затем вошел в келью, то увидел преподобнаго сидящим в монашеском одеянии и кадильницу стоящую близ него. Иоанн сказал: «Прости меня, раб Божий, что я вошел к тебе; прошу, дай мне благословение, чтобы мне благополучно идти в свой путь» (2, с. 22). Но ответа не было. Думая, что преподобный спит, Иоанн подошел к нему, коснулся рукою, и только тогда понял, что святая душа его уже воспарила к небесному Отцу. В то время возвратился от больного и игумен Нафанаил. Увидев преподобного скончавшимся, он со слезами поцеловал честное его тело. Тогда оба они, Нафанаил и Иоанн, с удивлением припомнили, как один преподал ему Святые Тайны на пути, по указанию Промысла Божия, и как другой – тем же Божиим Промыслом – был удостоен слышать предсмертные наставления святого Савватия.

Преставление его произошло 27 сентября / 10 октября 1435 года. Тот же игумен Нафанаил и купец Иоанн, совершив отпевание преподобного по церковному чину, предали погребению его честное тело.

При святом преподобном игумене Зосиме, Соловецком чудотворце, честные мощи преподобного Соловецкого первоначальника Савватия были перенесены в Соловецкий монастырь и положены в землю за алтарем Успенского собора, где и почивали до 1566 года. В том же году, 8 августа, они, вместе с мощами упокоившегося преподобного Зосимы, перенесены были в придел, устроенный в их честь. Эта дата торжественно отмечается Святой Церковью по сей день. На Московском Соборе 1547 года, при Митрополите Московском Макарии, легендарный Соловецкий подвижник и чудотворец был прославлен в лике святых для общецерковного почитания. Было установлено ежегодно 27 сентября (10 октября по новому стилю) вместе с другими отечественными святыми совершать и память преподобного Савватия.

До закрытия и разгрома Соловецкой обители атеистическими властями СССР его святые мощи покоились в Зосимо-Савватиевской церкви, в богато украшенной раке. В 1925 году советской комиссией для публичного вскрытия святых мощей они были осквернены и кощунственно изъяты в спецхранилища ОГПУ – НКВД. Председателем этой комиссии был известный чекист Коган, «прославившийся» своими зверствами в Крыму. Затем цельбоносные мощи преподобного Савватия вместе с честными мощами святых преподобных Зосимы и Германа, Соловецких чудотворцев были отправлены в фонды Московского Центрального антирелигиозного музея.

Но своим духом преподобный Савватий продолжал пребывать со своей обителью, являясь покровителем святых христианских новомучеников и исповедников всемирно и печально известного соловецкого концлагеря (СЛОНа). Многие соловецкие страдальцы реально испытали его молитвенное заступничество и помощь.

Только в апреле 1989 года, после долгого перерыва, у мощей святых угодников Савватия, Зосимы и Германа было совершено молебное пение. В июне 1990 года, благодаря личным трудам Святейшего Патриарха Московского Алексия II, мощи трех соловецких святых – певоначальников и чудотворцев – были возвращены Русской Православной Церкви.

В ночь с 19 на 20 августа 1992 года, при стечении сотен паломников, духовенства и монашествующих, святые мощи соловецких преподобных первооснователей Савватия, Зосимы и Германа вернулись в родную обитель. Торжества возглавлял Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Эта дата вошла в историю Православия как Второе перенесение святых мощей Соловецких чудотворцев.

Помимо упомянутых дат, память святому основателю соловецкого монашества празднуется также:

– 8/21 августа – перенесение его святых мощей в 1566 году;

– в Соборе Соловецких святых -9/22 августа;

– в Соборе Карельских святых – суббота между 31 октября /13 ноября и 6 /19 ноября;

– в Соборе Новгородских святых — 3-я Неделя по Пятидесятнице.

Преподобный Игумен Зосима

Соловецкий чудотворец Зосима († 1478) явился продолжателем подвигов святого Савватия на пустынном Соловецком острове спустя один год по его блаженном преставлении. Если преподобный Савватий был Соловецким первоначальником, то есть первым иноком, положившим начало монашеского жительства на острове в подвигах молитвы и поста, то преподобного Зосиму по праву необходимо признать устроителем на Соловках общежительного уклада иноческой жизни и основателем святой Спасо-Преображенской Соловецкой монашеской обители, ее первым руководителем.

Родом он происходил из Новгородской области, из села Толвуя, близ озера Онеги. Его родители, Гавриил и Варвара, воспитали своего сына в благочестии и добрых нравах. С молодых лет Зосима был смирен, тих и кроток и, научившись грамоте, особенно любил чтение духовных книг. По достижении совершенолетия, он не захотел вступить в брак и, покоряясь тайному божественному призванию, ушел из родительского дома, оделся в черные одежды, означающие отрешенность от мира сего, и поселился в некоем пустынном месте. Здесь будущий святой, вдали от людей, как отшельник, предался молитве, посту и богомыслию. Вскоре, оказавшись в Палеостровском монастыре, молодой подвижник был пострижен там в монашество. Скоро Промысел Божий указал ему путь и более совершенной христианской жизни.

Одному только Богу ведомыми путями, молодой, исполненный сил и благочестивой ревности по Бозе, начитанный святоотеческих книг, он познакомился с духоносным старцем Германом, который удостоился подвизаться с преподобным Савватием на Соловецком острове. Эта встреча стала поистине исторической, положившей начало основанию многовекового и легендарного соловецкого иноческого братства.

Старец Герман оказался живым носителем святоотеческих традиций подвижничества и ценнейшего духовного опыта, приобретенного от первого соловецкого анахорета – святого Савватия. Зосима услышал от него много полезного, в том числе и то, как необитаемый Соловецкий остров со своими лесами и озерами пригоден для монашеской жизни всех известных ее укладов.

В юном подвижнике возгорелось желание стать преемником подвигов святого Савватия, и он просил старца Германа проводить его на Соловки и быть ему духовным соратником. Старец, как уже многолетний подвижник и умудренный житейским опытом, в просьбе своего молодого сподвижника не отказал. Скорее всего, он провидел Божественный Промысел и, невзирая на свои лета, смиренно покорился Божией воле.

В это время от лихорадки скончался отец Зосимы. Похоронив его по всем православным обычаям, утешив мать – вдову, Зосима убедил ее последовать своему примеру – отречься от мира и вступить в иноческий чин. Мать, будучи благочестивой христианкой, удалилась в ближайшую женскую обитель, где и сподобилась впоследствии монашеского пострига. Зосима же, по – евангельски раздав родительское имение бедным, со старцем Германом отправился к Соловецкому острову.

Путешествие их было благополучно. Своей цели, с сильным попутным ветром, они достигли уже на второй день, тогда как обычное плавание занимало трое и более суток. К острову пристали близ пресноводного озера. Во всем этом виделось явное Божие вспоможение. Поставив себе из древесных ветвей хижину, пустынники совершили всенощное бдение, хваля Господа и моля Его благословить их намерение. Господь утешил их пророчественным видением.

Утром монах Зосима, выйдя из хижины, увидел необыкновенный свет, осиявщий всю окрестность, и на востоке, в воздухе, прекрасный и величественный храм. Удивленный чудным видением, пустынник поспешил обратно в хижину. Старец Герман, заметив изумление своего сожителя, спросил его, не видел ли он чего‑либо необыкновенного? Отец Зосима рассказал ему всё, что видел. При этом старец Герман, вспомнив о чудесном прогнании мирян с острова еще при святом Савватии и о пророчестве, что здесь будут жить иноки, сказал Зосиме: «Дерзай, любимче! Тебя избрал Бог для устроения места сего. Теперь и я скажу тебе: при блаженном Савватии, о котором я прежде поведал тебе, Ангелы Божии изгнали отсюда рыболова и жену его высекли, говоря: «Изыдите отсюда скоро, да не злою смертию погибнете, вам бо недостоит зде быти! Но сей остров в наследие будет иноческого жития». Теперь же сказанное Ангелами должно исполниться вскоре. Ибо Сам Владыка Христос сказал: Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут (Мф. 24: 35). Показал некогда Бог Моисею образ скинии в пустыне, также и тебе страшное видение явил. Не неверуй Божию явлению, тобою воздвигнет Бог монастырь на месте сем!» (12, с. 155). От слов старца Германа блаженный Зосима еще более укрепился духом и верой.

После этого чудесного и знаменательного видения, пустынники, помолившись Богу и отбросив всякие сомнения, решились строить монастырь. Они принялись рубить лес для будущих построек, поставили ограду и кельи. Пропитание они добывали себе своими руками, возделывая и засевая землю. Но эти телесные труды нисколько не ослабляли их молитвенных подвигов, а, напротив, служили существенным подспо – рьем молитвенному труду, делая плоть послушной духу.

Впрочем, пустынники должны были перенести много испытаний, прежде чем исполнились пророчества и они увидели свою обитель населенной иноками.

Однажды отец Герман отправился на приморский берег материка и некоторое время там по необходимости задержался. Когда он хотел отплыть обратно на остров, то уже, по причине осенней непогоды, не мог туда проследовать: ужасный ветер поднял в море сильное волнение, нагнал множество льда так, что всякое сообщение с Соловецким островом было пресечено. Старцу Герману пришлось зазимовал на берегу материка, а преподобный Зосима остался на острове один. Только Богу, ведущему сокровенное и тайное, известны духовные подвиги и телесные труды, понесенные преподобным в эту зиму. Его укрепляла только непоколебимая надежда на Бога, к Которому он был привержен от ложесн, от чрева матери своея (Пс. 70: 6). Много он принял искушений и от ненавистника всякого добра, злого духа, который старался устрашить его различными привидениями. Мужественный воин Христов, как непреоборимым оружием, ограждался крестом и молитвой, и усилия врага оставались тщетными.

К духовной брани присоединились заботы о пропитании. Зима была продолжительная и суровая. Припасы, заготовленные летом, истощились. Преподобный недоумевал, чем ему прокормиться до лета. От времени до времени его смущала мысль – умереть голодной смертью. Отец Зосима не поддавался унынию и утешался упованием на Промысел Божий, на то, столько раз уже Бог зримо покровительствовал ему.

Скоро Господь помог Своему подвижнику. К отцу Зосиме пришли два незнакомца и вручили ему запас хлеба, муки и масла, говоря: «Прими, отец, у нас хлебы, муку и масло и положи их у себя, а мы идем на добычу в море. И аще будет у тебя недостаток еды, ешь хлебы сия, муку и масло, а мы, аще Бог повелит, со временем будем у тебя» (12, с. 158). Преподобный в изумлении не спросил, откуда они, а незнакомцы ушли и более не возвращались. Ясно было, что это Божие посещение, и что Промысел Божий хранил своего избранника.

По окончании зимы, старец Герман приплыл на Соловки с рыбаком Марком, пожелавшим разделить с преподобными их уединенные подвиги, а также привез достаточное количество пищи и сети для рыбной ловли. Вскоре Марк принял монашеское пострижение и стал первым учеником преподобных чудотворцев. Его примеру последовали многие прибрежные жители, которые, приплывая на остров, строили себе кельи возле келий отцов Зосимы и Германа, вступали в молитвенный подвиг и добывали пропитание трудами своих рук. Преподобный Зосима, видя умножение учеников, построил небольшую деревянную церковь в честь Преображения Господня, на том самом месте, где ему было пророчественное видение храма в воздухе. К новой церкви он приделал небольшую трапезу и открыл монашеское общежитие. Таким образом основалась Соловецкая обитель, доныне сохраняемая милостию Божией, несмотря на все пережитые ею испытания.

Устроив монастырь, преподобный Зосима послал одного из иноков в Новгород, к архиепископу Ионе, с просьбой о назначении к ним игумена и за благословением на освящение храма. Архиепископ Иона, занимавший Новгородскую кафедру в 1450–1470 годы, прислал на Соловки подписанный им святой антиминс и определил Соловецким игуменом иеромонаха Павла, который, по прибытии на Соловки, освятил первую соловецкую церковь в честь Преображения Господня. Но этот игумен, не вынеся трудностей пустынной жизни, скоро возвратился обратно в Новгород. То же случилось и с его преемником – игуменом Феодосием.

Тогда братия Соловецкого монастыря на общем совете положили более не брать себе игуменов из других монастырей, а избирать на игуменство достойных и испытанных братий из своей среды. В то время их было уже двадцать два человека.

Приводя в исполнение свое решение, они вновь отправили к новгородскому архие – чнископу посланцев с просьбой, чтобы архипастырь призвал их духовного отца Зосиму «посвятил его в священство и игуменство, хотя бы смиренный Зосима, к тому времени уже старец, и начал тому сопротивляться.

Архиерей так и сделал, вызвав к себе письмом святого Зосиму, убедил его принять священство и игуменство. Получив для своей обители богатые пожертвования мирян, состоящие из денег, одежд, съестных припасов, и прочего необходимого, преподобный с честью был отпущен владыкой на Соловки. Братия с великой радостью приветствовала возвращение своего уважаемого и любимого настоятеля, а знамение Божией благодати еще более усилило общее почтение к святому игумену.

Когда он совершал в своей обители свою первую Божественную литургию, то лицо его светилось, как лицо Ангела, и церковь исполнилась особенного благовония. Преподобный, по окончании богослужения, благословил просфорою некоторых купцов, бывших в то время в обители, а они, войдя из церкви, по неосторожности, ее обронили.

Проходя мимо, инок Макарий заметил пса, который старался схватить что‑то и не мог, по причине поднимавшегося пламени. Приблизившись, он увидел, что эта просфора, потерянная купцами. Подняв ее, потрясенный Макарий принес к преподобному игумену и, к немалому удивлению всех, рассказал то, что видел.

Святой преподобный Зосима стал игуменом в 1452 году и управлял после этого обителью еще 26 лет.

С умножением братии прежняя деревянная церковь оказалась тесной. Преподобный Зосима построил новую, бблыпих размеров, в честь Успения Божией Матери, а также поставил много келий и распространил монастырь. Кроме того, в благословение своей увеличивающейся обители, он решился перенести мощи преподобного Савватия, преставившегося на реке Выге и погребенного при тамошней часовне. В этом намерении преподобный окончательно утвердился посланием иноков Кирилло-Белоезерскаго монастыря. «Мы слышали – писали иноки – от пришельцев из вашей страны о Соловецком острове, что он издревле был необитаем, по причине неудобства морского пути, а теперь на этом острове, по воле Божией и ходатайству Пресвятой Богородицы, вашим старанием сооружен монастырь честного Преображения Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа; собралось множество братии и все устроилось прекрасно. Только вы лишены одного блага, – именно: забыт вами преподобный Савватий, прежде вас живший на этом месте, скончавшийся в посте и труде, – подобно древним преподобным отцам, – совершенный в добродетели. Он всею душою возлюбил Христа, удалился от мира и получил блаженную кончину. Некоторые иноки нашего монастыря, будучи в Новгороде, слышали повествование боголюбивого Иоанна, как он на реке Выге сподобился видеть преподобного Савватия и получить от него духовное наставление, и, по кончине, похоронил его с игуменом Нафанаилом. Рассказал Иоанн нашим братиям, как Бог, по молитвам преподобного Савватия, чудесно сохранил его с братом Феодором от потопления в море. Мы слышали, что у гроба его совершились и другия знамения и чудеса. Он – угодник Божий, и мы свидетели добродетельной жизни его, потому что этот блаженный отец довольно пожил с нами в Кирилловском монастыре. Поэтому мы даем вам духовный совет, – не лишайтесь такого дара, поспешите перенести к себе преподобного и блаженного Савватия, чтобы мощи его находились там, где он потрудился много лет» (1, с. 28–29).

Такое послание, как нельзя более согласовывалось с желанием самого преподобного Зосимы и всей Соловецкой братии. Приготовив корабль, они отправились с попутным ветром на поморское прибрежье. Достигнув реки Выги и откопав гроб святого Савватия, они нашли его мощи нетленными; также невредимой оказалась и его одежда. Во время обретения честных мощей в воздухе разлилось необычайное благоухание. С пением священных песнопений соловецкие иноки перенесли священную раку на корабль и с попутным ветром благополучно достигли своей обители.

Первоначально честные мощи были положены в земле, за алтарем Успенского собора, и над ними устроена часовня. Многие болящие, приходя сюда с верою, получали исцеление по молитвам преподобного. Сам старец Зосима каждую ночь горячо молился в этой часовне, и часто утренняя заря заставала его на молитве. Купец Иоанн, бывший при погребении святого Савватия со своим братом Феодором, имея к нему особенную любовь, написал образ преподобного соловецкого первоначальника и с щедрым подаянием вручил его игумену Зосиме. Этот иконописный образ святого Савватия ранее пребывал в надгробной часовне.

Поселение иноков на пустынном острове, основание и распространение Соловецкой обители возбудили зависть корыстолюбивых и недоброжелательных людей. Многие из Корельских жителей, а также поселенцев боярских и служителей, вельможных господ, приплывали к острову, ловили в озерах рыбу, а монастырю ловить не позволяли, называя себя хозяевами и владельцами Соловецких островов. В жару спора они обижали преподобного Зосиму и всех иноков досадными словами и делали им всякие неприятности, даже грозились разорить обитель и выгнать оттуда монахов. Тогда уже престарелый игумен решился отправиться к новгородскому архиепископу Феофилу и просить у него помощи и защиты. Прибыв в Новгород, преподобный был благосклонно принят архиепископом, который советовал ему изложить свои нужды перед главными боярами, управлявшими городом. Богоносный старец обошел их дома и просил не допустить своей обители до разорения. В результате все знатные люди обещали ему свою помощь.

Но между всеми новгородскими боярами в то время отличалась богатством и влиянием на дела Марфа Борецкая. Именно ее подчиненные особенно часто причиняли Соловецкому монастырю разные обиды. Заслышав о Соловецком игумене и предубежденная против него наговорами своих домашних, она повелела с бесчестием отогнать его от своего дома. С терпением и кротостью принял преподобный Зосима.

Это бесчестие и пророчески сказал своим ученикам: «Настанет время, когда жители этого дома не будут ходить по своему двору; двери дома затворятся и уже не отворятся; этот двор опустеет» (1, с. 30). Видя доброе расположение бояр к Соловецкой обители, архиепископ созвал их к себе, вновь изложил им нужду иноков от пришлых людей и убедил помочь монастырю. Скоро и сама Марфа раскаялась, что оскорбила святого 'И, желая загладить свою вину, пригласила его на званый обед. Старец, по своему незлобию, принял приглашение боярыни, и когда вошел в ее дом, то был с честью встречен самой хозяйкой и всем ее семейством и посажен на почетном месте. Все ели и пили, выражая свое живейшее удовольствие, а преподобный сидел молча и, по обыкновению, мало вкушал от предлагаемой пищи.

Вдруг, взглянув на гостей, он в изумлении опустил глаза. Взглянул в другой и третий раз – видит то же самое, именно: шесть главнейших бояр, сидящих без голов. Поняв, что означает это видение, преподобный вздохнул и прослезился, и уже не мог вкушать ничего из снедей, как ни просили его собеседники.

После обеда Марфа, испросив у преподобного Зосимы прощение за прежнее оскорбление, дала монастырю во владение землю, утвердив это пожертвование грамотой. Когда старец вышел из ее дома, то ученик его, Даниил, стал спрашивать преподобного о причине скорби и слез во время обеда. Святой Зосима рассказал ему о виденном и объяснил видение, заметив, что эти шесть бояр будут со временем обезглавлены, о чем просил никому не говорить. Немного спустя, по возвращении в Соловецкую обитель, исполнилось и его пророчество о запустении дома Борецкой, и видение во время званого обеда. Силой оружия смирив Новгород, великий князь Иоанн III повелел казнить тех шестерых бояр, которых преподобный Зосима видел обезглавленными, а Марфу Борецкую отправить в ссылку. Имение ее было разграблено, дом и двор запустели.

Преподобный Зосима, достигнув редкой для подвижников степени духовного совершенства и маститой старости, предчувствуя приближение кончины, стал приготовляться к переходу в вечность. Он устроил себе гроб и часто со слезами смотрел на него, размышляя о смерти. Когда его постигла болезнь, то, призвав братию, он говорил им:

«– Вот я отхожу из этой временной жизни, а вас предаю всемилостивому Богу и Пречистой Богородице. Скажите, кого желаете иметь игуменом вместо меня?

При этом выразилась общая любовь учеников к своему учителю. Все со слезами говорили своему умирающему игумену:

– Мы хотели бы, отец наш, быть погребенными с тобой, но это не во власти нашей. Пусть же Тот, Кто возвестил тебе отшествие из этой жизни, Христос Бог наш, пусть Он даст нам через тебя наставника, который управлял бы нами ко спасению; да почиют над нами твои благословение и молитвы. Позаботившись о нас в этой жизни, не оставляй нас сирыми по твоем отшествии к Богу.

Преподобный отвечал:

– Я сказал вам, дети, что предаю вас в руки Господа и Пречистой Богородицы, а так как вы относительно игумена возложили свое упование на Бога, Пречистую Богоматерь и мое смирение, то да будет вам игуменом Арсений. Он способен к управлению монастырем и братиею.

Этими словами преподобный Зосима вручил игуменство благочестивому иноку Арсению:

– Вот я поставляю тебя, брат, строителем и управителем святой обители этой, и всей братии, собранной любовью к Богу. Берегись, чтобы не утратилось что либо из монастырских законоположений, как то: относительно соборной церковной службы, ястия и пития в трапезе, и других монастырских обычаев, уставленных мною; пусть все это будет целым и ненарушимым. Господь да направит стопы ваши к деланию заповедей Своих, молитвами Пречистой Госпожи Владычицы нашей Девы Богородицы и всех святых, а также и угодника Своего, преподобного Савватия. Господь наш Иисус Христос да защитит вас от всех вражеских наветов и утвердит в божественной любви. Я, хотя и разлучаюсь от вас телом, отдавая долг природе, но духом пребуду с вами неотступно. Вы узнаете, что я обрел благодать перед Богом, когда, по моем отшествии, обитель распространится, соберется множество братии, это место процветет духовно, и в телесных потребностях не будет иметь скудости.

Сказав всё это братии, он целовал их в последний раз, всех благословил, с воздеянием рук молился о монастыре, своей духовной пастве и о себе. Наконец перекрестился и произнес: «Мир вам!» После этого, подняв потухающие глаза вверх, проговорил: «Владыко Человеколюбче, сподоби меня стать одесную Тебя, когда Ты придешь во славе судить живых и мертвых и воздать каждому по делам». Затем преподобный Зосима лег на одр и мирно предал свою душу Господу, для Которого трудился всю свою жизнь» (1, с. 31–32).

Это было 17 / 29 апреля 1478 года.

Совершив отпевание, иноки похоронили своего святого игумена в гробе, который он приготовил сам, за алтарем Преображенского собора, а впоследствии устроили над его могилой часовню, в которой поставили его иконописный образ. Все верующие, притекая сюда с молитвой, по молитвам преподобного получали облегчение скорбей и исцеление болезней.

Московский Священный Собор, бывший при Митрополите Макарии в 1547 году, положил, наряду с другими отечественными святыми, совершать общецерковное празднование памяти преподобного Зосимы, игумена Соловецкого, чудотворца в день его преставления.

8/21 августа 1566 года его честные мощи, вместе с честными мощами преподобного Савватия были перенесены в храмовый придел, специально устроенный в их честь. До закрытия Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря атеистическими властями они находились в богато украшенной раке, в Зосимо-Савватиевской церкви, затем подверглись кощунственному поруганию. Судьба этой святыни аналогична судьбе честных мощей преподобных Савватия и Германа, о чем повествуется в предыдущем очерке.

Наряду с датой преставления, память святому преподобному Зосиме, Соловецкому чудотворцу празднуется также:

– 8/21 августа – перенесение его честных мощей в 1566 году;

– 7/20 августа – второе перенесение честных мощей Соловецких чудотворцев в 1992 году;

– в Соборе Соловецких святых – 9/22 августа;

– в Соборе Карельских святых — суббота между 31 октября / 13 ноября и 6 / 19 ноября;

– в Соборе Новгородских святых – 3-я Неделя по Пятидесятнице.

Преподобный Герман

Соловецкий чудотворец Герман († 1479) был, как утверждает соловецкое предание, первым из иноков, который вместе с рыболовами побывал на Соловецких островах и благодаря кому Господь Бог Своим Божественным Промыслом вселил на необитаемый остров святых Своих угодников – Савватия и Зосиму.

Если с именем преподобного Савватия связан образ святого отшельника в традициях древних палестинских, египетских или афонских анахоретов, с преподобным Зосимой – образ устроителя священной иноческой киновии, то есть целого монашеского общежития в тех же строгих древних восточно-христианских традициях, – то с именем преподобного Германа связан образ глубочайшего смирения и послушания. У него был редкий дар верного и незаменимого помощника, который наравне со святыми Савватием и Зосимой сознательно и самоотверженно разделил зной всей тяготы их подвигов.

Родом он происходил из города Тотьмы. Его родители были простыми, но глубоко верующими людьми и очень благочестивыми.

О преподобном Германе архимандрит Досифей пишет, что он был «…из простых людей, грамоте… не научен. Однако, будучи сам человеком не книжным, преподобный Герман был убежден, что жизнеописания подвижников представляют назидание для чающих спасения, а потому велел клирикам записать с его слов свидетельства о том, как преподобные Зосима и Савватий пришли на остров и как обустраивался монастырь» (12, с. 167). Таких записок составлялось немало. Живыми рассказами святого старца Германа, записанными соловецким свщенноиноком Досифеем, было положено начало написанию житий преподобных Савватия и Германа и их общецерковному прославлению. Там излагалось всё, чему он был свидетель при жизни блаженных отцов.

Ум и сердце отца Германа без книжного и школьного научения были образованы в святой образ и подобие Божие живым потоком Священного Предания Православной Церкви и живыми примерами традиций монашеского подвижничества. Подражая лучшим чертам аскета, которых Бог открывал ему на его жизненном пути, он, силой Божественной благодати, сумел перековать своего «ветхого человека» в новое существо, исполненное благоухания Святого Духа. А некнижность преподобного оказалась промыслительным Божиим смотрением: по свидетельству множества подвижников, на высотах их умного делания всякие рассудочные познания становились для них даже излишними и препятствовали священному созерцанию таинственных, непостижимых для рассудка, глубин Божественной Премудрости.

Преподобный посвятил себя делам спасения и богоугождения с юных лет. Так, когда подвизаля он в уже иноческой чине, молва о чрезвычайном удобстве Соловецкого острова для совершенного священного безмолвия привлекла его на беломорский берег, и с рыболовами летом, вероятно 1428 года, он впервые посетил место своих будущих подвигов. Хотя Соловецкий остров вполне соответствовал влечениям его души и представлялся ему совершенно удобным для подвига, однако же, он, имея царицу добродетелей, – духовную рассудительность, не решился остаться там на жительство в одиночку. По окончании лета, боголюбец Герман с рыболовами возвратился на беломорское побережье и, поселившись на реке Выге при часовне, подвизался в молитве и строгом посте.

Узнав и полюбив Соловецкие острова, отец Герман сделался проводником и верным соратником – сожителем его первым постоянным обитателям – преподобным Савватию и Зосиме. Удалившись из Валаамского монастыря и отыскивая более уединенное место, святой Савватий, объятый огнем Божественной любви, покоряясь Божией воле, устремился к Белому морю, с непреодолимым желанием достигнуть Соловецкаго острова. На реке Выге он встретился с уже опытным монахом Германом, от которого еще более разузнал об удобстве Соловецкого острова для пустынножительства. Заготовив ладью, съестные припасы и орудия для возделывания земли, иноки уплыли на остров и поселились в келье за версту от берега. Здесь они были утешены особенным Божиим знамением, предвещавшим будущее предназначение этого северного архипелага. На Большом Соловецком острове вместе с ними поселился рыбак с женой. В один воскресный день, рано утром, преподобный Савватий услышал плач и стоны, и когда преподобный Герман пошел к месту, откуда они слышались, то увидел женщину в слезах, которая и рассказала ему, о том, что двое светлых юношей высекли ее прутьями, повелевая оставить остров, определенный, по воле Божией, для жительства иноков. После этого рыбак с женой и всем имуществом покинул остров.

Несколько лет продолжалось это пустынное сожительство преподобных Германа и Савватия. Оно кончилось вместе с преставлением святого Савватия, которое случилась в отсутствие преподобного Германа на реке Выге, куда тот, в предчувствии кончины, приплыл для причащения Святых Таин. После этого Бог прислал в соратники святому Герману другого ревнителя строгого подвижничества в лице юного отшельника Зосимы.

Пустынники в 1436 году прибыли на остров и поселились близ пресноводного озера. С этого времени преподобный Герман делается уже постоянным обитателем острова, участником молитвенных подвигов преподобного Зосимы и его ревностным помощником в основании монастыря.

Более 50 лет святой Герман прожил на холодном острове, стараясь как можно более быть полезным для новой обители. И при жизни преподобного Зосимы, и по его преставлении, он не раз по нуждам монастыря путешествовал на большую землю. Святая любовь не взирала ни на опасности плавания по обманчивому морю, ни на другие неудобства пути, нелегкие особенно для дряхлой старости. Сама кончина застигла его на службе обители.

При игумене Арсении, преемнике святого Зосимы, преподобный Герман был послан в Новгород по делам монастыря. В обители святого Антония Римлянина он почувствовал близость разлучения своей блаженной души от бренного тела и после исповеди и причащения Святых Таин мирно предал свой дух Богу.

Это произошло в 1479 году.

Ученики повезли тело почившего старца в Соловецкий монастырь, но из‑за распутицы вынуждены были оставить его на берегу реки Свири, у часовни деревни Хавроньиной. Чрез пять лет, в 1484 году, при соловецком игумене Исаии, братия решились перевезти гроб преподобного в родную обитель. Посланные иноки, откопав из земли и открыв гроб, обрели честные мощи святого нетленными. Гроб, встреченный в монастыре с великой честью, сначала был установлен рядом с мощами преподобного Савватия. Потом над местом погребения преподобного старца Германа была устроена часовня, а в 1860 году каменная церковь в честь его имени.

Земное служение Христу святого Германа настолько сокровенно, что жизнеописание его содержит в основном лишь сведения о его блаженном преставлении и о его явлении пресвитеру Григорию в родном селении святого – Тотьме – в 1602 году.

Он явился пресвитеру и повелел написать свое иконописное изображение и составить тропарь. В том же году отец Григорий исполнил повеление святого: был написан образ, где преподобный Герман представлен вместе со святыми Савватием и Зосимой, а также был составлен текст первого древнего тропаря.

С верой притекавшие к этой иконе стали получать исцеления в тяжких болезнях.

30 июля 1623 года, при соловецком игумене Иринархе, честные мощи преподобного аввы Германа были вновь обретены. В 1692 году по благословению Патриарха Московского и всея Руси Иоакима преподобный Герман, Соловецкий чудотворец, был канонизирован к местному почитанию с назначением празднования его памяти на 30 июля / 12 августа, о чём была составлена специальная патриаршая грамота: «Аще кто с верою приходит к нему [преподобному Герману] – от многих скорбей, и болезней, и бед избавляет святыми своими молитвами» (12, с. 167).

Позднее эта дата стала днем общецерковного почитания памяти преподобного.

Также память ему совершается:

– 7/20 августа – второе перенесение честных мощей Соловецких чудотворцев в 1992 году;

– в Соборе Соловецких святых – 9/22 августа;

– в Соборе Карельских святых — суббота между 31 октября /13 ноября и 6 /19 ноября;

– в Соборе Новгородских святых — 3-я Неделя по Пятидесятнице.

Некоторые случаи чудесной помощи Преподобных Савватия, Зосимы и Германа

Об исцелении крестьянина Исаака Губкина от расслабления

Сей Исаак, родом Вологодской губернии Устюжской округи Никольской волости деревни Приели, крестьянин, по случаю одержавшего его расслабления, за которым последовало необычайное скрючивание всего его тела, усушение и скорчивание рук и ног, лежал без движения в сольвычегодской городовой богадельне десять лет. В это время преподобные Зосима и Савватий, явившись ему в сонном видении, звали к себе в монастырь с уверением об исцелении. И, приняв слышанное им с несомненной верой, вскоре он приехал в Соловецкую обитель и получив малое облегчение в своем недуге – способность ползать на седалище, возвратился на родину. Потом, через шестнадцать лет, вновь приехав в обитель, жил при трапезной и со вниманием слушал всякое церковное пение. Наконец, несомненная его вера и теплые молитвы к Божиим угодникам исходатайствовали ему целительную Господню благодать.

22 октября 1795 года ему в полночь второе последовало сонное видение, во время которого он узрел пришедшего к нему из алтаря благообразного старца невеликого роста, положившего на его пояс ремень и сказавшего: «Ты пойдешь к архимандриту». Исаак смиренно представлял свою невозможность всходить на высокие лестницы, но явившийся преподобный Зосима отрицал эту невозможность. Исаак пробудился от радости, но с того времени у него в течение семи дней носом двукратно в сутки шла кровь. И вот 22 октября, в день празднества в честь Казанской иконы Пресвятой Богородицы, пришел он к утреннему пению уже с помощью двух костылей и через несколько часов совершенно оправился от болезни и стал твердо ходить своими ногами и исправно действовать руками. В благодарной признательности к Соловецким чудотворцам Зосиме и Савватию исцеленный Исаак Губкин посвятил себя монашескому житию в Соловецкой обители до скончания своих дней. Имя же ему, нареченное по принятию иноческого образа, – Иероним. (2, с. 156)

Об исцелении глухонемого отрока, имевшего корчу рук и ног

29 мая 1822 года прибыл в Соловецкую обитель мещанин Сумского посада Иосиф Михайлович Одинцов и привез с собой отрока, которому, судя по виду, можно [было] полагать восемнадцать лет от рождения. Левая рука его была скорчена к плечу, обе ноги согнуты кругообразно, и он не иначе мог двигаться, как только ползая, опираясь на свою правую руку. Помимо этого, слух его был закрыт, язык связан и уста источали слюну. Подъезжая к монастырю, отрок с веселым лицом всем, бывшим с ним на судне, показал свою левую руку совершенно оздоровевшую, кроме большого на ней пальца, который все еще не разгибался. Когда же его принесли в монастырь, то различными знаками, сопровождаемыми плачем, он изъявлял желание, чтобы его несли в церковь преподобных отцов Зосимы и Савватия. Желание это было по благословению настоятеля архимандрита исполнено: его приложили к раке святого Зосимы, и тотчас течение слюны прекратилось. Затем он выпил масла из лампады, употребляемой при раках преподобных, а также святой воды и вкусил часть просфоры. Некоторое время он пребывал в изумлении, после чего троекратно выговорил: «Слава Тебе, Боже!» Приложился к раке святого Савватия и опять вразумительно возопил: «Слава Тебе, Боже!» – что и повторял непрестанно. Затем говорил, что слышит и ушами. Ноги же его стали способны только разгибаться, а ходить он пока ещё не мог. Для успокоения он был препровожден в келью, где с удивлением в молчании смотрел на бывших там и вскоре уснул.

На другой день, то есть 30 числа, когда после утреннего моления архимандрит соборно отслужил благодарственный молебен преподобным Савватию и Зосиме об исцелении страждущего, отрок был вопрошен о месте своего рождения, о сословии, к коему принадлежал, о своем имени и сколько времени был глух, нем, скорчен; также и о том, откуда взял он имеющиеся у него бумажные картинки с изображением Соловецких преподобных. Отрок отвечал, что места своего рождения и времени начала своих недугов не знает, а как бы мечтательно представляется ему, что из какого‑то селения он был везом крестьянами неизвестно куда и оставлен ими на дороге, не доезжая до Сумского, дотоле ему неизвестного, посада, где неоднократно являлись ему преподобные Зосима и Савватий, которые и говорили ему, чтобы ехал он к ним в Соловецкий монастырь, где обещается ему исцеление, чего и желал он нетерпеливо.

Поведал он и о том, что при принятии им масла из лампады, а также святой воды и просфоры он чувствовал, что язык его начал выправляться, а из ушей выскочили со звуком как бы пробки, отчего он и пришел в изумление. А то, что в своей келье он с удивлением смотрел на других, то это происходило от неведения, где и с кем находится.

С того времени отрок находился в Соловецком монастыре, наслаждаясь добрым здоровьем, хотя и чувствует усталость от ходьбы скорее обыкновенного. Что же касается до места его рождения, то по некоторым разысканиям открылось, что он рожден в Новгородской губернии, в Тихвинском уезде, Тервниской экономической волости, в деревне Хабурдосы, от крестьянина Парфения Иванова, а имя его в христианском крещении – Александр. Похищен же он был из родительского дома неизвестно кем в шестилетнем возрасте. (12, с. 158–160)

Об исцелении отставного солдата Никифора Даниловича Кокова от немоты

Никифор Коков, уроженец Олонецкой губернии Пудогской округи Салможерской волости деревни Рубцовой, из государственных крестьян, в свое время поступил на военную… службу, в продолжение которой бывал в разных походах. В 1807 году в сражении против французов был ранен неприятелем пулей в правый бок. Во время лечения его медиками, хотя наружность раны и была излечена, но от приключившейся затем горячки лишился он употребления ума и языка, а потому за неспособностью уже к продолжению службы отправлен на прежнее жилище и отдан на попечение родственникам. Немота эта, равно как и помешательство в уме, продолжались с ним около трех лет, то есть до того времени, когда он, по совету родственников и частью по своему собственному желанию, был привезен в Соловецкий монастырь для поклонения святым мощам угодников Божиих Савватия и Зосимы.

Здесь страждущий Никифор с теплейшей верой и умиленным сердцем неоднократно притекал к этим скорым на помощь цельбоносным врачам, возлагая на них свое упование. Однажды, по своему обыкновению, пришедши в храм преподобных, просил он священника отслужить им молебен, в продолжение которого почувствовал некоторое сотрясение в своем теле и, не зависящие от его воли, движение. И через несколько минут, к удивлению всех предстоявших тут, немой Коков вполне ясно произнес: «Надобно мне положить в кружку преподобных отцов Зосимы и Савватия денег рубль». И, вынув из‑за пазухи мешочек с медными деньгами, от радости не был в состоянии отсчитать означенного рубля, отдал для этого мешок тот предстоявшим тут же с ним родственникам и в то же время получил совершенное исцеление. (12, с. 157–158)

Чудо преподобных Савватия и Зосимы об Анисимовой жене

Рассказал нам об этом священник той же обители Соловецкой Геласий:

«Жил на Шуе – реке человек некий по имени Анисим с женой своей Марией. Был он благочестивым, имел диаконский сан и служил в церкви, отличаясь добродетельной жизнью. Хотя и жил с женой в миру, но всякий день молитвенное правило строго соблюдал, прибавляя к нему и канон преподобному Зосиме, так как великую веру имел он в своей душе к святому, будучи наслышан о чудесах, бывающих у гроба преподобного отца, а часто и сам был очевидцем их.

И случилось однажды жене того Анисима впасть в недуг, и стал ее мучить бес. И долго страдала она от него попущением Божиим, что часто бывает людям в наказание за грехи их и ради душевного спасения. Так случилось и на этот раз. И пришло тому Анисиму на ум отправиться на богомолье в монастырь на Соловки, к всемилостивому Спасу и Пречистой Богородице и ко гробам преподобных отцов наших Савватия и Зосимы, чтобы помолиться там вместе с женой своей. Так и поступил он вскоре. Уложил он свою больную жену в карбас, и отправились они в морское путешествие. Больная же уснула, а, проснувшись, стала говорить своему мужу: «А я уже была в монастыре!» Он же возражал ей, говоря: «Перестань, что ты беснуешься?» Она же продолжала настаивать на своем и стала рассказывать о том, какая церковь в монастыре, какова другая там церковь и трапезная. Вскоре же достигли они монастыря.

Анисим, по благословению священников и старцев, привел свою больную жену в монастырь. И стали они молиться в церквах Спаса и Пречистой Богородицы и, отслужив молебен, вошли в гробницу преподобного Зосимы. И оставил Анисим свою жену одну помолиться у гроба, а сам пошел в гробницу преподобного Савватия, отстоящую примерно на сорок шагов оттуда, чтобы и там помолиться о больной. И когда он молился, жена его вдруг закричала криком великим. Анисим же поспешил назад и нашел ее лежащей на земле, безгласной. Он же поднял ее и отвел в храм Успения Пресвятой Богородицы. Священник же, вышеупомянутый Геласий, освятив воду, покропил ею больную и осенил Крестом Господним. Она же тотчас освободилась от своего недуга, стала здоровой, и рассудок вернулся к ней, так что и следа не ощущала она в себе от прежней болезни своей.

И стала она затем рассказывать о всем случившимся: «Пришли мы в гробницу, и муж оставил меня одну, и вот стала я молиться у гроба. И тут оказался передо мной эфиоп черный. Страшный образом своим, в руке же держал он большую палку. И ударил меня той палкой по голове. Я же от страха перед видением тем и от удара того закричала что было силы, и упала на землю, и не знаю сколько времени так лежала. И вдруг вижу – вышел из гроба старец с седой бородой. И стал он отирать мантией своей лицо и мою голову и сказал мне: «Будь здорова, исцелись от недуга своего!» Тут же явился мне и преподобный Савватий и сказал: «Почему же и меня не призываешь на помощь?

Разве не знаешь, что мы с Зосимой едины?» Зосима же сказал ему: «Не кори ее, отче, в скорби и болезни она великой и не успела еще призвать тебя на помощь!»

Женщина же та, получив исцеление у гробов преподобных, возвратилась вместе с мужем своим, радуясь и прославляя Бога и Пречистую Богородицу и Их угодников Зосиму и Савватия. И с тех пор стали они еще большую веру иметь к святым и обители их». (2, с. 140)

О разрешении немоты поселянина Нестора Исаакова

В 1816 году, июня 4-го дня, оный Нестор Исааков, показанный в плакатном своем паспорте немым, прибыв в Соловецкую обитель для поклонения святым мощам преподобных чудотворцев Зосимы и Савватия и оставшись здесь с прочими богомольцами, был удостоен двукратного явления ему преподобных отцов Зосимы и Савватия во время молитвы пред образом Пресвятой Богородицы, находившейся при здешней хлебне. Наконец, июля 12–го дня того же года, ночью, получил совершенное разрешение своей немоты, в которой, по собственному его показанию, находился девять лет, по глаголу, бывшему к нему преподобных Соловецких чудотворцев. Он, получив способность говорить, начал от радости своей кричать и разбудил прочих, в тогда находившихся хлебне, которые, пришедши к нему в великом удивлении, услышали его говорящим свободно и ясно. Братия монастырская и все бывшие здесь трудники и богомольцы принесли молебное благодарение Господу Богу, Пречистой Богородице Марии и преподобным Зосиме и Савватию, благодатью Божией чудодействующим. (12, с. 158)

Одно из явлений преподобного Зосимы узникам Соловецкого концлагеря

Нам‑то, можно сказать, повезло еще – мы зимы соловецкой не видывали, и неизвестно.

Увидим ли еще… А кто видел, тому другой раз видеть неохота. Вьюги страшные, морозы лютые, конвоиры злые, питание скудное, а страшнее всего холод, обымающий тело и душу… а страдальцы бедные в ледяном монастырском соборе, в три погибели свернувшиеся на нарах, дошли до последнего, предсмертного отчаяния, и сил уже нет ни на злобу, ни на любовь; всепроникающий холод сковал мысли и чувства, и нет ничего в мире, кроме холода и мрака, вот тогда…

Вот в такую‑то ночь, когда заснуть невозможно от холода и голода, когда мучаешься и ворочаешься, а по всему пространству собора свирепые сквозняки разгуливают, а за окном заледенелым темень кромешная, и даже фонари в зоне не светят – электростанция испортилась – вот в такую‑то ночь увидали страдальцы, что забрезжил в окне свет. И не простой свет, не электрический и не лунный, а странный, несказанный свет…

Поначалу люди не поняли – подумали, свет в зоне дали, но тогда почему свет движется, и движется высоко, вроде бы по сте – нам? И как‑то понемногу становилось от того света теплее на душе заиндевевшим до мозга костей людям, и начинали понимать они, что неспроста это. Кто верил – поднялся и стал молиться, и у других от того света словно бы души прояснели. Завозился, задвигался народ на нарах: «Что такое? Что это?» И в других камерах тоже заметили странное явление, и повалил весь народ на монастырский двор.

А хивуса (соловецкие ветры) задувают, курево крутят, столбы снежные завивают, но не это страшно сейчас – иное дивное видение ужасает: странный свет движется по стенам. Издали казалось – с фонарем кто идет, на потом все увидели – движется по стенам светлая фигура, светлый призрак идет!

А вьюга дует, крутит, гремит, а людям словно нет лютого холода, тепло им и весело стоять под шум вьюжный: радость их греет – светлый кто‑то идет!

И тут не до одного, до многих сразу страдальцев дошло, и единый раздался из застывших грудей: «Зосима! Зосима!»

Крики, шум, вьюга, топот сапог охранников – всё смешалось. Люди на колени падают, молятся, канон угоднику поют, вопиют: «Святой Зосима, спаси нас!» – плачут: «Помоги! Помоги!»

Тут вохра (охрана) набежала, начальник подоспел, орет: «Разойдись! Стрелять буду!» Охрана берет ружье на изготовку, толпа дрогнула… и тут…

И тут дивным светом вспыхнули поверженные купола Преображенского собора – и оцепинели все. И видят – на кровле собора показалась чудная фигура. И снова возопили страдальцы изо всех грудей: «Зосима! Зосима!» Шум, смятение в толпе, а в небесах стоит грозный гул – торжествует небесная стихия.

Один боец винтовку поднял, нацелился в светлый призрак, но начальник его остановил: «Отставить! Понимать должны: это электрическое явление». А всё сильнее свет нездешний, всё ярче разгорается он, и вот уже встает световой столп до самого неба, и всё небо сияет, и несутся причудливые снежные вихри в том световом потоке.

Так длилось это некоторое время, потом стал меркнуть световой столп; вот уже едва купола светятся, вот одна святая фигура видится, а вот и она испрозрачнела и исчезла. И разошлись все в молчании: и страдальцы, и стражи их.

Но у тех, кто знал и верил, счастливо стало на сердце, забылись тяготы горестной жизни, поняли они, что не оставил их зиждитель сей обители, обращенной в юдоль скорби, – он с ними, здесь, он их заступник пред Богом там… (12, с. 124–127)

Преподобный Елисей Сумский

Соловецкий святой преподобный Елисей (XV век – † XVI) жил и подвизался в Соловецкой обители во времена, близкие к преподобному Зосиме, и, быть может, был его сподвижником. Прибавление к его святому имени прозвища «Сумский» произошло от названия местечка Сумы, что на побережье Белого моря. Это – место преставления преподобного.

О совершившемся над Елиссеем чуде при обращении за помощью к святым Соловецким чудотворцам Савватию и Зосиме повествует игумен Вассиан, который был настоятелем в обители спустя не более 40 лет после преставления чудотворца Зосимы, и повествует об этом, как о давно бывшем и слышанном им от древнего старца. Старец тот представлен в повести игумена Вассиана современником преподобного Елисея.

Из жизни святого Елисея к настоящему времени только и остался известен этот один, пересказанный соловецким игуменом и связанный с чудом, его предсмертный подвиг, в котором ясно выразилось великое благочестие старца и горняя помощь, осенившая его по молитвенному заступлению преподобного Зосимы.

Четверо соловецких во Христе братьев– иноков: Елисей, Даниил, Филарет и Савватий – по благословению своего настоятеля ловили рыбу на реке Выг у порога Золотца, в 60 верстах от монастыря. Однажды, когда все они исправляли рыболовные сети, Даниил, по откровению ли Божию или по каким-либо внешним признакам, вдруг начал говорить Елисею: «Напрасно, брат, ты трудишься в исправлении этих сетей: не будешь ловить ими рыбу; к тебе приблизилась смерть, и ловля твоя окончилась» (1, с. 37–38). От этих слов Елисея объяли ужас и страх. Он начал скорбеть и тужить, но не потому чтобы боялся смерти, а от того, что не был еще пострижен в великий ангельский образ, то есть в великую схиму. На месте же том не было священноинока, который мог совершить пострижение. Уныние в его душе возросло до изнеможения телесных сил. Сердобольные во Христе братья утешали его, убеждая положиться на волю Господа, Который всюду и всех назирает Своим всевидящим оком; видит Он и их нужду и силен исполнить всякое желание, когда призывают Его от всей души и чистым сердцем. В заключение, видя в старце Елисее умножающиеся скорби и болезнь тела, предложили ему, чтобы он, став пред невидимое Божие присутствие и прочитав «Достойно есть», с крестным знамением, сам возложил на себя схиму, призывая в помощь и содействие молитвы и благословение преподобных Савватия и Зосимы. Братский совет Елисеем был принят и исполнен.

Настала ночь. Больной был положен в постель. Упокоились сном подле него и утомленные братья. Но когда они встали от краткого сна, то больного брата Елисея с ними в келье уже не было. Отправились они на поиск и встретили его идущим к ним навстречу из леса и без схимнической одежды. На вопрос о случившемся он объявил: «Множество бесов пришли к нам в келью, напали на меня с яростью, силою увлекли от вас, сорвали с меня схиму, но святой преподобный Зосима отъял меня у них» (1, с. 38). Схима была найдена заброшенной на дерево.

Братия решили везти преподобного Елисея за 60 верст в Суму, где при монастырском подворье находился иеромонах, который мог совершить постриг. Положили больного в судно и пустились вниз по реке Выг. Эта река, по сильной быстроте и множеству подводных каменных порогов, к плаванию весьма неудобна. Братия часто приходили в смятение от опасностей, но преподобный Елисей ободрял их, говоря: «Не бойтесь, здесь с нами отец наш Зосима» (1, с. 38). Наконец без вреда проплыли они опасную реку, вышли в море и достигли пристанища в реке Вирме. Больной между тем более и более изнемогал и не переставал сокрушаться о лишении схимы.

Опять настала ночь. На Вирме братия переменили судно и взяли себе в помощь для дальнейшего плавания несколько человек. Когда они находились на середине Сумской губы, началась великая буря, волны уподобились горам, на судне разорвался парус, сломалась мачта, весла выбило волнами из рук гребцов. К тому же налегла такая тьма, что путешественники едва видели друг друга. Все были в отчаянии, наемники – помощники роптали и укоряли иноков, но болящий не малодушествовал, его успокаивало дивное видение из иного мира. «Не бойтесь и не скорбите, братия, говорил он, едва дыша от изнеможения; я вижу нашего отца Зосиму с нами на судне, – он помогает нам; все это случилось с нами по действию диавола, желающего погубить мою душу, но Бог, по молитвам преподобного Зосимы, истребит супостата» (1, с. 39).

Вскоре ветер начал утихать, волны улеглись, на море водворилась тишина. Путешественники очутились близ сумского пристанища, которого уже не надеялись видеть, в ночной тьме отдавшись на волю волнам без паруса и весел.

Пристав к берегу, они с ужасом увидели, что больной скончался, и радость их мгновенно превратилась в плач. С горькими слезами они взывали к преподобному Зосиме: «Преподобный отец наш, надеясь на твои молитвы, какой мы вынесли труд, какую вытерпели в море беду, – и вот теперь все это напрасно. Что надеялись получить, не получили!» Но…

Спустя некоторое время, в усопшем обнаружилось движение, отворились его уста и он начал говорить.

На подворье преподобный Елисей был пострижен в великий ангельский образ и сподобился причастия Божественных Таин Тела и Крови Христовых. Затем он прославил Бога и, простившись со всеми, почил о Господе. Тело его погребено было за алтарем церкви святителя Николая с южной стороны.

Проходили годы, многими было забыто и его имя. Спустя более столетия, гроб с мощами подвижника вдруг обнаружился на поверхности земли, и вскоре последовали явления преподобного и исцеления больных.

В 1668 году в Сумской острог был послан царский стольник Александр Севастьянович Хитрово, который, после тщательного исследования этих чудесных здешних событий, поставил над гробом преподобного небольшую часовню.

Позднее о преподобном Елисее было совершено и второе исследование. Оно происходило в 1710 году, по указу архиепископа Холмогорского Рафаила, при Соловецком архимандрите Фирсе.

По свидетельству «Соловецкого патерика», изданного в Москве в 1906 году, гробница этого преподобного Божиего угодника находилась под алтарем новой деревянной церкви. Над ней стояла новая деревянная рака с изображением на верхней доске лика преподобного. Святому Елисею служилось много и молебнов и панихид. После каждой Божественной литургии прихожане почитали своим долгом сходить на поклонение преподобному. У его честных мощей совершались исцеления. Отправляясь в морские плавания, беломорские мореходы и промысловики испрашивали у святого преподобного Елисея благословения и молитв.

В настоящее время почитание преподобного возрождается. Больше и больше людей обращаются к нему в своих молитвах, просят его небесного заступления и помощи.

Память преподобному Елисею Сумскому, Соловецкому совершается:

– 14/27 июня;

– в Соборе Соловецких святых – 9/22 августа;

– в Соборе Карельских святых — суббота между 31 октября /13 ноября и 6 /19 ноября;

– в Соборе Новгородских святых – 3-я Неделя по Пятидесятнице.

Святитель Филипп, митрополит Московский, чудотворец

О жизни выдающегося Московского первосвятителя и чудотворца Филиппа(1507 – † 1569), мужественно приявшего мученическую кончину ради Христа и Его Святой Церкви от рук распоясавшихся злодеев, существует великое множество как церковных, так и светских исследований и публикаций. В основу настоящего его житийного очерка лег материал, помещенный в «Соловецком Патерике» московского издания 1906 года и дополненный из некоторых других современных источников.

Святитель Филипп происходил из знатного боярского рода Колычевых. Он родился 11 февраля / 24 февраля 1507 года, был первенцем в семье и во святом крещении был наречен Феодором. Его отец, московский боярин Стефан Колычев, был близок к великому князю Василию Иоанновичу. Мать, боярыня Варвара, заметно отличалась своим христианским благочестием и преставилась от земного своего жития в иноческом постриге с именем Варсонофия. Образование будущий Христов святитель с ранних лет получал по церковным книгам. В училище, куда отрок был отдан для «книжного учения», он особенно полюбил духовное чтение и «в ранних летах выказывал особенное благочестие» (1, с. 45).

В правление великой княгини Елены Феодор поступил на службу к великокняжескому двору, где был знаком с Иоанном – будущим царем Иоанном IV Грозным. Положение его было блестящим. Малолетний Иоанн IV принял его в круг своих приближенных. Но не было сердце Феодора привязано к мирским почестям и славе. В 1537 году, 5 июля, в третье воскресение по Пятидесятнице, «он пришел в храм, и на литургии услышал евангельский глас: никто не может служить двум господам, ибо или одного он будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а другому нерадеть (Мф. 6: 24)» (1, с. 45).

Вдруг эти слова, и прежде неоднократно слышанные Феодором, благодатно подействовали на него. Они подвигли молодого боярина отвергнуть всё мирское и удалиться в пустыню. Ему было известно о дальней Соловецкой обители, о подвигах ее основателей, преподобных Савватия, Зосимы и Германа, и он решился навсегда уйти туда от мира и всех его соблазнов.

Втайне от всех, переодевшись в простую одежду, он скрылся из Москвы и безвестным странником направил свой путь на Север.

У Онежского озера, в деревне Хижи (хижины), он прожил некоторое время у благочестивого селянина Субботы. Феодор делил с ним труды и заботы по хозяйству, отчего внешность его изменилась, и нелегко уже было узнать в сельском пастухе прежнего царедворца. Приближалась осень, и Феодор покинул гостеприимного хозяина, желая достичь Соловецкого острова до наступления зимы.

Игумен Алексий (Юренев) и братия с любовью приняли нового послушника. Более полутора лет проходил он нелегкие послуша – ния: трудился на огородах, расчищал и удобрял бедную и каменистую соловецкую почву. Ради смирения он не пожелал открыть кому‑либо своего мирского звания и прошел суровый путь обычного монастырского трудничества, бывал множество раз унижаем и даже бит некоторыми неразумными насельниками монастыря. Но он не гневался, с терпением и кротостью переносил все выпадавшие испытания. Феодор приводил иноков в удивление той решительностью, с какой старался им подражать, отсекая от себя мирския страсти. Настоятель и братия, видя его благое произволение к подвижничеству, сочли его достойным иноческого чина. Феодор был пострижен и наречен Филиппом. Но причисление его к монашескому чину не отменило тяжелых его трудов. Он сначала много и охотно потрудился в кузнице, где общение с огнем постоянно напоминало ему о неугасимом гееннском огне, потом в поварне, потом в хлебной пекарне, где колол дрова, носил воду, топил печи.

Там почтила его молитвы и труды Своим явлением Сама Пресвятая Богородица. Она оставила иноку Филиппу Свой образ, получивший название «Хлебенная» или «Запечная». Это было удивительное знамение того, что не иерархическая или иная высота служения приближает нас к Богу, но чистосердечная ревность в прохождении любого, данного нам от Господа, житейского поприща.

Новоначальный инок был отдан на послушание иеромонаху Ионе, опытному подвижнику, который в юности своей был собеседником преподобного Александра Свирского, тогда уже прославленного в лике святых. Старец Иона радовался о своем ученике и пророчески говорил о нем братии: «Этот будет настоятелем в святой нашей обители» (1, с. 47).

Так, будущему настоятелю дали послушание при храме, в качестве екклисиарха, то есть наблюдающего за правильным чином совершения богослужений. И здесь усердное исполнение своих обязанностей снискало ему всеобщее уважение и любовь. Но даже тень славы человеческой смущала инока Филиппа, и он удалился из монастыря в пустынь, ныне называемою Филипповской.

Много лет прошло в уединении и в сокрытых от посторонних глаз подвигах. Когда он возвратился в обитель, игумен Алексий приблизил его к себе и сделал помощником по разным частям монастырского управления. В 1548 году игумен пожелал передать управление монастырем уже проверенному подвижнику Филиппу. Неоднократно отец Филипп отказывался от звания настоятеля, но игумен Алексий, в душе похваляя смирение избранного им преемника, созвал братию, и, объявив о своей старости и немощах, спросил, кого бы по нем изволили они в настоятели. Братия согласно назвали Филиппа достойнейшим из всех. Тогда, не смея прекословить общему решению, инок Филипп отправился с несколькими уважаемыми соловецкими старцами в Новгород к архиепископу Феодосию, который рукоположил его во пресвитера и вручил ему игуменский жезл.

Престарелый игумен Алексий со всей братией торжественно встретили нового настоятеля на пристани с крестным ходом, ввели в храм и поставил на почетное игуменское место. Сохранилась в истории и дата – 17 августа 1548 года, когда игумен Филипп соборно совершил свою первую Божественную литургию.

Но «духовная карьера» не интересовала отца Филиппа. Он оставался прежде всего монахом, сердце которого всецело принадлежит только Богу. Монастырское настоятельство же и впоследствии другие высокие назначения он принимал «за послушание» воле Божией и из любви к Божиему народу.

Спустя немного времени силы игумена Алексия стали восстанавливаться, и игумен Филипп упросил его продолжать правление обителью, обещая полное послушание. Отец Алексий вторично принял жезл правления и еще полтора года был настоятелем. Отец Филипп удалился в свою любимую пустынь, и еще более строгой, чем прежде, была его жизнь.

Игуменство святителя Филиппа на Соловках продолжалось 18 лет, считая до дня поставления и до призвания на Всероссийскую митрополию. Уже через десять лет усиленного монашеского подвига «никто из иноков житием, разумом и опытностью» не мог сравниться с отцом Филиппом (12, с. 169).

Соловецкий патерик так повествует о деятельности святого игумена: «На всем легла печать его мудрой прозорливости, не только для тогдашнего, но и для будущего благоустройства обители». Время его настоятельства «…напечатлелось в Соловецкой обители неизгладимыми чертами: там, поистине, если бы умолкли люди, возопили бы самые камни» (1, с. 49).

Монастырское хозяйство, в то время, когда инок Филипп стал игуменом, требовало немалых забот. Еще оставались последствия сильного пожара, произошедшего в 1538 году. Игумен Филипп увеличил число соляных варниц на морском берегу шестью новыми. Царь Иоанн Васильевич в 1548 году разрешил безпошлинно продавать и закупать необходимое. В монастыре готовились к большому строительству: был поставлен кирпичный завод, проводились дороги, было проведено лесоустройство с тем, чтобы беспорядочные рубки не истощали лес. Множество озер острова, общим числом 52, были соединены каналами и сведены к монастырю, у восточной стены которого игумен Филипп благословил копать большое озеро, ныне называемое Святым. За счет системы каналов монастырь был не только обеспечен запасом питьевой воды, но и стены его получили дополнительную защиту с восточной стороны. В то время еще не было тех стен и башен, которые привычны для взора нашего современника, и поэтому для обороны монастыря озеро имело важное значение. В самом монастыре игумен благословил построить корпуса для братских келий в два и три этажа. В гавани Большого Заяцкого острова он соорудил каменную пристань с необходимыми постройками.

При столь нелегких трудах игумен Филипп не усомнился приступить к строительству соборного храма в честь Успения Божией Матери. В храме также предполагалось возвести придел в честь Усекновения главы Иоанна Предтечи и присоединить к храму просторную трапезную палату. Надеясь на помощь Государя, игумен Филипп обратился за помощью в Москву. Иоанн IV Грозный был в то время особенно щедр к Соловецкой обители и пожаловал монастырю в 1550 году Колежемскую волость, а в следующем году деревню Сороцкую (Сорока, ныне Беломорск), где при Троицкой церкви первоначально был погребен преподобный Савватий.

Успенский собор был возведен искусными новгородскими зодчими. В 1557 году, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, игумен Филипп освятил новый храм.

Вскоре после освящения Успенского собора игумен Филипп объявил братии о своем намерении построить еще более великолепный храм в честь Преображения Господня. Часть иноков высказывала опасение, что нет достаточных средств.

Уповая на Божию помощь, игумен Филипп приступил к строительству. Спасо-Преображенский собор был заложен в 1558 году. «С особенною любовию занимался Филипп сооружением этого храма; все делалось под неусыпным надзором его: своими руками он участвовал в работах, примером своим возбуждая ревность в работавших» (1, с. 51).

Строительство при игумене Филиппе завершено не было, но он успел приготовить утварь, сосуды, образа, ризы, кадила, серебряные подсвечники, цветные стекла для окон, и под папертью, с северной стороны, ископал себе могилу.

Тщательно потрудился будущий всероссийский архипастырь над увековечением памяти о первоначальниках Соловецкой обители и о ее славных подвижниках. То, что ныне известно о них нашему современнику, стало возможным во многом благодаря заботе святого Филиппа. Им было устроено нечто, подобное монастырскому музею, где хранилось множество святынь и монастырских реликвий, в том числе, разысканных им лично. Особо почитаемы были: икона Пресвятой Богородицы Одигитрии, с которой сам преподобный Савватий – чудотворец прибыл на остров, Псалтирь преподобного чудотворца Зосимы и его священнические ризы. Всё было искусно отреставрировано и описано.

И не только в самой обители проявились благие плоды его трудов. В монастырских волостях он входил во все нужды крестьян, вплоть до того, что из монастыря отпускали дрова для варки соли в деревнях. Игумен сам указывал, когда и какие работы проводить, и какими семенами засевать поля. Наиболее вредные пороки – пьянство, а также, как и сейчас, распространившиеся азартные игры – были им запрещены под угрозой изгнания нарушителей из монастырских волостей.

Но более всего игумен Филипп конечно уделял внимание духовной жизни братии. «Переходя от подвига к подвигу, возвышаясь от добродетели к добродетели, он действовал на сердца примером гораздо более, чем словами, – силой любви несравненно более, чем силой власти».

Четверо подвижников, подвизавшихся в обители под игуменским началом будущего святителя – священномученика Филиппа, прославлены Церковью в лике святых. Это – преподобные Вассиан и Иона Пертоминские и святые миряне Иоанн и Лонгин Яренгские.

Близилось время, когда игумен Филипп должен был навсегда покинуть Соловецкую обитель и взойти к высокому служению митрополита всея Руси.

Помимо прочих важных обстоятельств, внимание царя Иоанна Грозного к Соловецкой обители было связано, с тем, что он лично с детства был знаком с игуменом Филиппом и благоволил ему. Царь неоднократно призывал подвижника в Москву. В 1566 году святой Филипп был вызван особой грамотой «духовного ради совета». Свой путь в столицу соловецкий настоятель направил через Новгород. Граждане древнего города просили его быть их заступником перед царем, зная о случающихся страшных проявлениях гнева Грозного. Игумену шел уже 60–й год.

А дело оказывалось в том, что в 1566 году Русская первосвятительская митрополичья кафедра стала свободной, и для поставления на нее нового достойного митрополита выбор многих русских епископов и царя пал на соловецкого игумена. Царь объявил прибывшему игумену Филиппу, что по его державной воле и соборному избранию тому должно стать митрополитом. Игумен просил со слезами просил Грозного царя не налагать на него столь тяжкого бремени: «Нет, милосердый Государь, не разлучай меня с моею пустынею; не налагай на меня бремени выше сил. Отпусти, Господа рада, отпусти; не вручай малой ладье бремени великого» (12, с. 171).

Но царь Иоанн был непреклонен и поручил архиереям и боярам уговорить Филиппа. Тогда, пламенно помолившись Богу, Пречистой Владычице и святым Божиим угодникам, соловецкий игумен согласился принять этот высокий сан лишь с условием, что будет уничтожена или хотя бы ослаблена «опричнина», от которой исстрадалась тогда Русская земля.

Святитель Филипп был посвящен в митрополита Московского и Всея Руси 25 июля 1566 года. Сам царь казался растроганным миролюбивой речью новопоставленного митрополита.

Благодаря святому Филиппу были помилованы многие из тех, кто выступал против опричнины. При дворе же митрополита встретили враждебно. Не найдя поддержки в Земской Думе и в членах Священного Собора, он один мужественно противостоял грозному царю в его политике кровавого террора, порой отказывая ему в первосвятительском благословении. Сам Иоанн Грозный не выказывал еще гнева, но в особой грамоте повелел «архиепископам и епископам сказать Филиппу, чтобы он отложил свое требование, не вступался бы в дела двора и опричнины» (1, с. 56). Но на святого подвижника не действовали ни угрозы, ни попытки опорочить его имя. Свое первосвятительское дело защищать невинных он считал богоугодным и правым и поэтому, отстаивая правду, готов был пострадать даже до смерти.

В те же годы, приняв на себя бразды всероссийского духовного управления, святитель Филипп «как бы не отлучался духом от своей возлюбленной пустыни» (1, с. 56). Он постоянно помнил о соловецкой братии и с радостью принимал приезжавших из монастыря. На дворе митрополии он выстроил храм в честь Соловецких Чудотворцев. Им были отданы распоряжения об окончании различных работ, которые не были завершены в его бытность на Соловках.

И не напрасно душа святого Филиппа порой тосковала по мирной Соловецкой обители: над главой митрополита собиралась грозная туча.

В январе 1568 года царь вернулся в Московский Кремль после кратковременного пребывания в Александровской слободе, в этом своем укрепленном загородном дворце среди опричников. Дело было связано с переводом туда Опричного Двора и переездом туда царской семьи. Тогда же, в январе, Иоанн IV собрал Думный Собор, на котором он объявил боярам и духовенству «свою царскую мысль, чтобы ему свое Царство разделити и свой царский двор учинити в Александровской слободе. И на се бы его благословили» (12, с. 171). Целью царских действий было также продолжение расследования «государственного заговора» в Земщине и желание покончить со всеми, кто, как представлялось царю, сочувствовал этому «заговору». Подозреваемых либо казнили, либо грабили до последней нитки. По мысли царя, напуганные расправами знать и духовенство должны были бы «на всяко дело без рассуждения благословляти [царя] и волю его творити и не разгневати» (12, с. 172).

Действительно, не только бояре, но и епископы, договорившиеся перед Собором крепко стоять против опрично – земского двоевластия на Руси, убоялись «царева страха» и доброго «своего начинания отпадоша» (12, с. 172). Святитель Филипп не устрашился и без помощников вступить в подвиг. Он, единственный из участников Собора, кто последовательно отрицал существование «заговора». Сначала наедине, потом в собраниях он стал обличать царя. «Государь царь! – мужественно говорил святитель – различай лукавого от правдивого; принимай добрых советников, а не ласкателей. Грешно не возбранять согрешающим, но зачем разделять единство державы! Ты поставлен от Бога судить людей Божиих в правду, а не представлять из себя мучителя. Обличи тех, кто неправо говорит пред тобою…» (1, с. 58–59). Святитель боролся против возведения опричных властей на вершину государственного управления, потому что способ проведения этой «реформы» опирался на ложные обвинения (мнимый заговор).

После таких слов митрополита царь бывал мрачен и задумчив. Малюта Скуратов и Василий Грязной умели пользоваться таким настроением государя и всё более разжигали его гнев на праведные слова святителя. Система управления государством, основанная на обмане, к которой подталкивали Иоанна IV ласкатели – опричники, для своего поддержания требовала дальнейших преступлений, множивших страдания по всей стране. Это хорошо понимал мужественный печальник о Божием народе – святитель Филипп. Наконец он во всеуслышание призывает царя: «Не посрами веру делами ненавистными!» (12, с. 172). Видя, что Собор в страхе безмолвствует, святитель обратился духовной мощью своего первосвятительского гласа и к тогдашним епископам: «Что устрашаетеся правду глаголати? Ваше бо молчание цареву душу влагает в грех, а ваши души – на горькую погибель, а Православную веру – на скорбь и смущение!» (12, с. 172). Они же стояли со смиренным видом, но были молчаливыми делателями предательства и пособниками зла в угоду заблуждающемуся царю.

Когда же царь окончательно разгневался на святого, тогда некоторые также стали досадовать, обвиняя мужественного святителя, якобы в пренебрежении им государственными интересами: «Добро было во всем царя слушати, и на всяко дело без рассуждения благословляти…» (12, с. 172). Так повествуют летописцы тех времен.

Скорбных же святитель Филипп с твердостью утешал и ободрял: «Се секира лежит при корени, но не страшитесь, помня, что не земные блага, а небесные обещает нам Бог. А я радуюсь, что могу пострадать за вас. Вы – мой ответ пред Богом, вы – венец мой от Господа» (1, с. 59).

После событий этого зимнего Собора, святитель Филипп уже не имел возможности лично общаться с царем. Государь Иоанн Васильевич Грозный был как бы пленен «идеологами» новых форм государственного управления. По матушке – Руси прокатились волны репрессий тех, кто чем‑либо выказал недовольство системой опичнины. Совершая богослужения, мужественный старец-митрополит утешал паству: «Гоподь не оста – вит нас искуситься выше силы нашей и не попустит до конца пребыть в прелести сей!» (12, с. 172). Пророческие слова святителя исполнились. Совсем вскоре царстующая династия Рюриковичей, к которой принадлежал Иоанн IV Грозный пресеклась совсем.

В одно из воскресений марта 1569 года, когда митрополит – исповедник стоял на своем святительском месте в Успенском соборе Московского Кремля, царь Иоанн с опричниками, в черных рясах поверх кафтанов и в высоких черные шапках, вошли на богослужение. Царь трижды наклонял голову, желая получить благословение от архипастыря, но святитель Филипп не отводил глаза от святого образа, пред которым молился. Свита заговорила вслух: «Владыко святый! Царь Иван Васильевич всея России требует твоего благословения» (1, с. 60).

Святитель Филипп обратился к царю с обличительной речью:

«– Сколько страждут православные! У татар и язычников есть закон и правда, а у нас нет их; всюду находим милосердие, а в России и к невинным нет жалости…

Царь Иоанн шептал угрозы, стучал жезлом о плиты помоста, и, грозя рукою, произнес:

– Филипп, как смеешь ты противиться нашей державе! Посмотрим, велика ли твоя крепость» (1, с. 60).

Теперь участь митрополита была решена, но царь не спешил наложить на него руки. Была открыта дорога клеветникам. Сам же царь избегал встречи с митрополитом. Святитель Филипп переехал из Кремля на Никольскую улицу, в Никольский монастырь. Летом произошло событие, которое дало Грозному повод начать следствие.

Святитель Филипп служил в Новодевичьем монастыре и совершал крестный ход в присутствии царя. Когда крестный ход достиг Святых Врат и митрополит перед чтением Евангелия повернулся к народу, чтобы преподать: «Мир всем», он вдруг увидел одного из опричников, стоящего в головном уборе. Святитель указал царю на кощунствующего, но пока царь обернулся, тот уже успел обнажить голову. Тогда царь Иоанн назвал митрополита обманщиком и мя – тежником. Митрополичьих бояр взяли под стражу и пытали. Их пытки не дали результатов, и обвинить святителя было не в чем. Тогда в Соловки был послан недоброжелатель митрополита, епископ Пафнутий с архимандритом Феодосием, князем Василием Темкиным, дьяком Пивовым и военным конвоем. Посланные расточали сначала деньги, а потом прибегли к угрозам, желая склонить соловецких иноков на какое‑либо лжесвидетельство. Тогда епископ Пафнутий прельстил игумена Паисия, и тот, в свою очередь, прельстив нескольких монахов, направился вместе с посланцами в Москву, желая возвести клевету на святого.

Иоанн Грозный повелел боярам и епископам собраться в Успенском соборе для открытого суда над митрополитом. После чтения доносов святитель Филипп, не считая нужным оправдываться, обратился к Грозному с такими словами: «Царь! ты напрасно думаешь, что я боюсь тебя или смерти. От юности находясь в пустыне, я сохранил доселе честь и целомудрие… Я умираю, желая лучше оставить по себе память невинного мученика, нежели человека, о котором могли бы сказать, что он, оставаясь митрополитом, терпел неправосудие и нечестие» (1, с. 62).

После этих слов первосвятитель начал слагать с себя знаки своего достоинства, но царь остановил святого, сказав, что ему должно ждать соборного определения, и просил его через три дня служить Божественную литургию в Успенском соборе Кремля. Во время этой службы в храм вошел Алексей Басманов с опричниками, и, кощунственно прервав богослужение, стал читать обвинительный свиток на митрополита. После его прочтения опричники набросились на святителя и стали срывать с него священные одежды.

Затем святителя Филиппа, насильно одетого в рваную монашескую рясу, били метлами по спине, посадили на телегу и повезли из Кремля. Народ, видя бесчестье митрополита, перегородил Никольскую улицу. Тогда святой Филипп возвысил свой первосвятительский голос:

– Дети! Все, что мог, я сделал; если бы не любовь к вам, и одного дня не остался бы я здесь; уповайте на Бога! (1, с. 62–63).

Праведника взяли под стражу, поместив в Богоявленский монастырь. На следующий день его с поруганием привезли в митрополию, где его встретил царь с епископами и опричниками. Здесь же он встретил своего преемника по соловецкому игуменству Паисия, оклеветавшего своего архипастыря и собрата по монашеству. Здесь благодать Святого Духа укрепила святителя и он последний раз публично в лицо обличил царя.

По знаку Ивана Грозного святого ввергли в темницу. Он был в оковах. Связка соломы служила ему постелью. В то время возраст его был 62 года.

Неделю узнику не давали пищи, надеясь уморить его голодом. Когда к нему вошли посланные от царя, то увидели его стоящим на молитве и свободным от оков. Иоанн Грозный, узнав об этом, воскликнул: «Чары! Чары! [Колдовство!]» (1, с. 64).

Запретив разглашать об этом чудесном событии, он велел затворить вместе с узником изморенного голодом медведя. Утром царь пришел сам и увидел, что святой молится, а зверь, не трогая его, спокойно лежит в углу.

Вслед за этим весь род бояр Колычевых подвергся пыткам и казням. До десяти родичей митрополита один за другим погибли в застенках. Однажды святителю принесли голову его племянника, сына младшего брата святого, воеводы Бориса. Грозный велел представить ее со словами: «Вот голова твоего сродника: не помогли ему твои чары» (1, с. 64). Митрополит – мученик с благоговением принял жестокий дар, положил окровавленную голову пред собой, сделал перед ней земной поклон, со слезами поцеловал ее, сказал: «Блажени, ихже избрал и приял еси, Господи, память их в род и род» и возвратил посланному» (1, с. 64). Народ постоянно собирался у места, где томился святитель. Спустя некоторое время царь определил местом заключения митрополита Тверской Отрочь монастырь и велел перевести туда узника. Дорбгой святой терпел издевательства приставника, холод и голод.

В декабре 1569 года Иоанн Грозный пошел со своей дружиной на Новгород. Путь его лежал через Тверь. Не доехав до города, царь послал к святителю своего помощника Малюту Скуратова, как бы за благословением.

Малюта вошел в келью и, лицемерно кланяясь, сказал:

«Владыко святый, подай благословение Царю идти в Новгород» (1, с. 64–65). Святитель Филипп, провидев свыше, для чего тот прислан, не потерял обычного спокойствия и самообладания. Он отвечал Малюте:

«Делай то, зачем ты пришел, а не кощунствуй» (1, с. 65).

Затем, обратясь к иконе, святой начал молиться. Опричник, схватив подушку, зажал ей уста святого и задушил его. Потом Скуратов выбежал из кельи, укоряя приставников и настоятеля, говоря, что митрополит скончался от чрезмерного жара в келье. Все были в ужасе. Малюта велел рыть глубокую могилу за алтарем соборной церкви и при себе опустить туда тело священномученика. Это произошло 23 декабря / 5 января 1569 года.

В 1591 году, при царе Феодоре Иоанновиче, мощи святителя Филиппа были перенесены в Соловецкий монастырь. В той могиле, которую святитель приготовил себе сам, еще в свою бытность соловецким игуменом, мощи его покоились 55 лет.

Братия Соловецкой обители и церковный народ, особенно жители Северного края России, со времени перенесения мощей святителя Филиппа на Соловки, прибегали к его заступничеству перед Богом. В богослужебной Минее 1636 года мы уже находим ему службу, ту самую, которой и ныне прославляем угодника Божия 9/22 января и 3 / 16 июля.

В 1646 году, при царе Алексее Михайловиче Романове, было совершено торжественное открытие святых мощей святителя, а в начале 1652 года было определено перенести их в Успенский собор Московского Кремля, где они и почивают до сего дня.

Память святителю Филиппа, митрополита Московского, чудотворца также совершается:

– в Соборе Соловецких Святых — 9 / 22 августа;

– в Соборе Московских Святых – переходящее празднование в ближайшее воскресенье перед 26 августа / 8 сентября;

– в Соборе Карельских святых — 21 марта /3 апреля;

– в Соборе Новгородских святых – переходящее празднование в 3–ю Неделю по Пятидесятнице;

– в Соборе Тверских святых – переходящее празднование в ближайшее воскресенье после 29 июня / 12 августа.

Одна из соловецких повестей о неведомых миру отшельниках

Были на святых Соловках многие отшельники, имена которых ведомы одному только Богу. О них соловецкое предание сохранило не одну увлекательнейшую повесть. Это удивительные святые, похожие на тех, о ком говорил апостол Павел в своем Послании к Евреям. Они, по апостольскому слову, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли (Евр. 11: 37–38).

Иногда, по неизследимым Своим судьбам, скорее всего для духовного укрепления христиан и в пример к разумному подражанию, Господь Бог приоткрывает Своей Церкви подвиги Своих самых сокровенных святых анахоретов – отшельников. Впоследствии, рассказы о таких тайных героях-подвижниках обрастают «народным преданием», часто превращаются в легенды. Эти народные, порой целиком выдуманные «народным творчеством», фантастические рассказы можно встретить и в наше время.

Дабы не обойти должным почтением и вниманием явленных Богом миру и неявленных святых подвижников, совершавших этот удивительный по своей духовной высоте, редкий и неимоверно тяжелый монашеский подвиг абсолютного отшельничества, составители книги решили воспроизвести о них только одну яркую, короткую, но, не вызывающую сомнений, соловецкую повесть. Своеобразным ручательством за достоверность описанных событий служит тот факт, что эта повесть, наряду с житиями известных соловецких святых, помещена в состав давнего и авторитетного Соловецкого Патерика.

Ниже, без всяких изменений, приводится ее текст.

«Один соловецкий инок, ходя по острову по нуждам обители, от усталости хотел отдохнуть подле одной крутой горы. Собираясь прилечь на землю, он перекрестился и вслух произнес Иисусову молитву. Вдруг с высоты горы из расселины он слышит: «Аминь». Не веря своему слуху, он в другой и в третий раз произносит молитву и опять слышит то же: «Аминь».

– Кто ты, – в изумлении спрашивает инок, – человек или дух?

– Я грешный человек, – отвечает невидимый, – и плачу о грехах.

– Как имя твое и как ты пришел сюда?

– Имя мое, и как я пришел сюда, знает один Бог.

– Один ли ты здесь?

– Подле меня живут два старца; был и третий, но отошел к Господу, и мы похоронили его.

– Чем же вы питаетесь?

– Вспомни, брат, слова Господа: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих, – он питает и греет внутреннего человека. Вспомни, как в прежнее время преподобные мужи и жены обитали в горах, вертепах и пропастях земных. Создатель Бог питал их. И ныне, не един ли и тот же Бог? Если хочешь узнать, чем Владыка питает бренное мое тело, возьми это.

С этими словами он сбросил кусок чего‑то. Инок взял и ел. Это был белый мох, стертый с брусникой.

– Вот чем питает меня Владыка мой, – сказал отшельник.

Инок начал молить его, чтобы он сказал, сколько лет на этом месте и как проводил время.

– Я здесь десять или более лет, – отвечал отшельник. – В первый год пребывания много я тяжко страдал от бесовского страхования. Бесы, являясь в виде разбойников, устрашали меня: били нещадно, тащили из кельи, требовали, чтобы я удалился с острова, или ушел в обитель. Измучив меня, оставляли едва живым. Тогда приходили ко мне два светолепных мужа, имея в руках просфору. Они говорили: «Встань, брат, и, осенив себя крестным знамением, сотвори молитву Иисусову. Не бойся козней вражиих, мужайся и крепись, и Бог поможет тебе. Вкуси этой просфоры, мы будем тебя посещать». Лишь только вкушал я просфору, тотчас чувствовал себя здоровым и радостным.

В первый год, когда особенно нападали на меня демоны, старцы часто посещали меня, вносили меня в хижину и укрепляли. На другой год нападения демонов стали слабее, а теперь, благодатью Христовой, я безопасен от всех наветов вражьих. Но старцы иногда посещают меня и приносят просфору и хлеб.

Когда инок прощался, пустынник просил его принести в назначенный день ладана. Инок обещал это сделать, но не успел исполнить в определенное время, а потом уже не нашел пустынника. На другой год инок опять пришел на то место, где беседовал с пустынником, и, утрудившись, лег отдохнуть. В сонном видении явился ему отшельник и, сказав: «Теперь ты напрасно пришел», дал ему просфору» (1. с. 78–80).

Пустынник монах Никифор

Соловецкий монах – отшельник Никифор († 1605) был сыном новгородского священника. Воспитанный в христианском благочестии, получивший достойное по тем временам христианское Образование, он пришел в обитель еще в молодых годах и молил настоятеля постричь его в монашество, но его юность и красота заставили игумена отклонить такое желание. Отказ только усилил в юноше рвение к подвигам иноческой жизни. Однажды, с приезжими паломниками из Новгорода, он получил от своих родителей письмо, в котором те звали его скорее воротиться домой.

«Скажите родителям, – отвечал он подателям письма, – что они более не увидят меня в этой жизни: мы свидимся там, за гробом» (1. с. 78). Такими могли быть слова, которые исходили только из сердца, всецело преданного Христу.

Юный подвижник, положившись на Бога, остался на Соловках. Он продолжал усиленную молитву, вместе с братией самоотверженно трудиться для пользы монастыря, соблюдал строгий пост. Для сна он никогда не ложился, но немного отдыхал сидя. Как повествует Соловецкий Патерик, в часы досуга он любил читать житие преподобного Марка Фракийского, по – видимому – Марка Афинянина. Образ этого пустынножителя глубоко впечатлился в юном боголюбце и влек его к отшельнической жизни.

Однажды, при всех, Никифор вскочил со стула, осенил себя крестным знамением, снял пояс, сандалии, в одной серой свитке побежал в лес и пробыл в пустыне на Соловецком острове 12 лет в посте, молитве и коленопреклонениях. Тогда один опытный соловецкий монах – пустынник постриг его в иночество. Проведя три года в сугубых монашеских подвигах, он преставился в Цветоносную Неделю 1605 года, именуемую на Руси Вербным Воскресением.

Преподобный Иринарх, игумен Соловецкий, чудотворец

Широко почитаемый, особенно на Соловках и в Беломорском крае, преподобный Иринарх († 1628) принял свой монашеский постриг в Соловецкой обители. В своей жизни он старался следовать соловецким первоначальникам, преподобным Савватию и Зосиме, их заветам и установлениям, которые в ту пору были еще очень свежи в сознании соловецкой братии и ревностно сохранялись. Ими жил и дышал древний Соловецкий монастырь. Смиренный и кроткий подвижник Иринарх, как повествуют о нём монастырские предания, отличался тем, что пребывал в постоянном богомыслии и молитве, устремляясь к аскетическим идеалам древнего монашества. Многотрудным и самоотверженным личным подвигом он достиг очень значительных высот в личной духовной жизни. Но Бог, судил ему понести тяжкое для инока бремя трудов по внешнему благоустройству соловецкой жизни той поры. В 1614 году, по преставлении игумена Антония, отец Иринарх, как один из самых авторитетных и уважаемых членов соловецкого иноческого братства, был поставлен во главе Соловецкого монастыря.

Настоятельство преподобного пришлось на годы возрождения России после скорбных лет смуты, когда земная Родина святого была наполнена иностранными оккупантами иных вер и «доморощеными» разбойниками всех мастей. Почти везде царили бедствия и разруха. Тогда и пришлось ему свое монашеское делание Божиим Промыслом соединить со служением многострадальному Отечеству.

Россия остро нуждалось в укреплении оборонной мощи и налаживании четкой работы исполнительных органов православной царской власти на всех уровня. Здесь‑то и проявилась подлинно православная верность своему христианскому и гражданскому долгу лучших сынов России, в том числе и соловецкого иноческого братства во главе с их игуменом.

Много трудов этому святому настоятелю пришлось положить не только на духовное укрепление соловецкого Христова стада, но и на укрепление обороны российского Беломорья, заботясь о защите как самого монастыря, так и северных рубежей России.

В то время на Соловецком острове располагалось военное подразделение русского воинства, которое частично содержалось за счет монастыря. Обитель представляла собой и духовный, и ратный северный форпост Российского государства. По воле царя Михаила Феодоровича Романова численность соловецкого военного гарнизона, находившихся на содержании монастыря, была увеличена до 1040 человек. Все, связанные с этим хлопоты, легли на настоятельские плечи. По беломорскому побережью, в Сумском и Кемском острогах, которые одновременно являлись и монастырскими подворьями, были сделаны новые оборонительные сооружения. Во время игуменства преподобного Иринарха у восточной стены монастыря в 1621 году был построен пристенок с двумя башнями – Поваренной и Квасоваренной.

Обитель становилась грозной и неприступной для врагов крепостью.

Царь, зная духовные качества преподобного, его верность и то, что он неусыпно заботится о духовной жизни братии, особой грамотой от 1621 года предписывал хранить в монастыре строгость иноческой жизни. Царь писал: «Не допускайте исполнять свою волю тем, которые захотят жить слабо, уклоняться к мирским делам или держать (хмельное) питие, выходить из монастыря и творить молвы; строго надзирайте, чтобы братия и послушники жили по правилам святых отцов, а не по своим похотям, и усердно бы ходили в церковь. Пусть новоначальные будут в полном послушании у вас, богомольцев наших, игумена и известных старцев…» (1, с. 82)

Под духовным руководством духоносного Иринарха в обители возрасли многие известные подвижники, и в их числе – основатель Анзерского скита, святой преподобный Елеазар, о котором расскажет следующий обширный очерк. Место для скита было определено самим преподобным Иринархом, который прибыл вместе с преподобным Елеазаром на Анзер. Игумен Иринарх не только благословил инока Елеазара устроить скит на Анзере, – он сам предоставил ему первоначальные средства для устроения скита и писал о нем Патриарху Московскому и всея Руси Филарету. Святейший Патриарх прислал в ответ грамоту с благословением на строительство «рама, а от царской семьи была пожертвована утварь.

Шли годы, наполненные многими событиями, благочестивыми заботами и попечениями. Но сердце игумена Иринарха, от юности прилежавшее к единому на потребу (Лк. 10: 42), ждало истинно аскетического безмолвия. Наконец, премудрый Господь, всё устраивающий к душевной пользе и спасению всякого человека, устроил и преподобному игумену такие обстоятельства, когда стало возможным его увольнение от многотрудной настоятельской должности.

Смиренно испросив себе увольнение, святой последние два года своей жертвенной земной жизни провел в совершенном безмолвии. 17 июля / 30 июля 1628 года, достойно подготовившись к переходу в блаженную вечность, преподобный Иринарх мирно преставился о Господе.

Его верный духовный друг сподвижник, преподобный Елеазар, находясь на острове Анзер, провидел приближение последнего часа земной жизни своего святого игумена, и поспешил переправиться на Большой Соловецкий остров. В это время преподобный Иринарх, видя очами сердца своего друга и сподвижника, сказал, что духовный брат его Елеазар плывет сейчас морем, но он не успеет проститься с ним. Преподобный Елеазар прибыл на остров уже после кончины преподобного Иринарха.

Честные мощи любимого настоятеля были положены братией за алтарем Спасо-Преображенского собора с северной стороны и над ними была поставлена часовня. Она сохранилась до наших дней, находится в подклете Свято-Троицкого собора и именуется часовней во имя преподобного Иринарха.

Соловецкий патерик повествует о том, что преподобный Иринарх неоднократно являлся инокам обители, а соловецкое предание хранит рассказы благодарных почитателей святого о его посмертной помощи. Многие верующие, почитающие преподобного, особенно из жителей Двинской края, в частности Варзуги, Сумского острога, получали помощь от преподобного Иринарха, избавившего их от опасностей зимнего моря и непогоды.

Память преподобному Иринарху, игумену Соловецкому совершается:

– 17/30 июля – день кончины;

– в Соборе Соловецких святых – 9/22 августа;

– в Соборе Новгородских святых – 3-я Неделя по Пятидесятнице.

Один из случаев посмертного явления преподобного Иринарха

В 1636 году, при игумене Варфоломее, отец Маркелл, впоследствии игумен Соловецкий и архиепископ Вологодский, находясь вне монастыря на послушании, увидел во сне, будто он стоит в Спасо-Преображенском соборе обители у западной стены, а перед ним у царских врат поднимается лестница, достигающая большой храмовой главы [купола]. Преподобный Иринарх, сойдя по этой лестнице, направился к игумену Варфоломею, взял посох из его рук и, сказав: «довольно, брат, не твое это дело», велел Маркеллу подойти и взять [другой] посох (1, с. 83). (После этого видения отцу Маркеллу вручили архиерейский посох – он стал епископом Христовой Церкви – Ред.).

Преподобный Елеазар, основатель Свято-Троицкого Анзерского скита

Преподобный Елеазар († 1656) родился во второй половине XVI века, в городе Козельске Калужской губернии, что невдалеке от знаменитой Оптиной Пустыни. Его родители, Афанасий и Татьяна Севрюковы, были купеческого звания и отличались особым благочестием. В их сыне склонность к иноческой жизни обнаружилась с юности. Можно предположить, что семья будущего преподобного не раз посещала этот ближайший к их дому монастырь и что именно в Оптиной произошло его первое знакомство с монашеством. Глубоко религиозные родители не препятствовали доброму намерению сына и преподали ему свое благословение на иноческий путь в жизни.

Промыслом Божиим будущий святой прибыл на весьма уже известные в то время Соловки. Сам преподобный игумен Иринарх принял Елеазара в число послушников этой северной обители. Строгим постом, постоянством в молитве, внимательной жизнью он приобрел уважение братии и любовь игумена и со временем был пострижен в монахи.

С великим трепетом и страхом Божиим, усердно и ревностно выполнил он ответственное послушание по изготовлению резного иконостаса в Спасо-Преображенском соборе. Также украшал монах Елеазар и Царские Врата соловецкого храма в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. Такие искусные работы подвижника свидетельствуют о многих его дарованиях. Прожил преподобный в монастыре несколько лет и стал за свои монашеские подвиги, успехи в иконописи и мастерство тонкой резьбы по дереву весьма почитаться окружающими. Но не человеческая слава и некоторые удобства, пусть даже и в монашеской жизни, привлекали отца Елеазара. Его душа, искренне ищущая евангельского единого на потребу, иже не отымется от нея (Лк. 10: 42), искала только Бога. И будущий преподобный Елеазар, стремясь к большим подвигам, которые приносят плоды, будучи совершаемы в тайне, был вынужден оставить общежительную обитель и удалиться на находящийся невдалеке пустынный остров Анзер. В то время остров был необитаем; лишь изредка приставали к нему суда монахов, беломорских купцов или промысловиков.

Елеазар поселился на Анзере около озера, называемого Круглым. Первым делом он вырезал и установил деревянный крест, близ которого затем устроил себе убогую келью. Соседями его были одни лесные звери да морские птицы.

Здесь много пришлось пострадать подвижнику от лютых бесовских нападений. Так, демоны представлялись ему то в образе знакомых людей, то в образе воинов, пеших и конных, иногда и с оружием. Они яростно устремлялись на преподобного, как бы намереваясь убить, и заявляли: «Зачем ты здесь? Это наше место, и никто до сего времени не приходил сюда». «Не ваше, – отвечал пустынник, – но Христа Бога моего, и Богу угодно, чтобы я здесь жил» (1, с. 87). Потом он читал «Да воскреснет Бог», – и этой молитвой прогонял незваных посетителей. Иногда они являлись в различных страшных образах, со скрежетом зубов и воплями. Бывало и так, что вдруг над его кельей раздавался будто бы гром или выстрелы из многих орудий. Но мужественный инок оставался неуязвим от дьявольсокой рати, и Бог вскоре утешил подвижника радостным видением.

Однажды, когда пустынник сидел в келье, явилась перед ним Пресвятая Богородица и сказала: «Мужайся и крепись, Господь с тобою, напиши на стенах кельи «Христос с нами уставися» (1, с. 88). Затем, подав ему трость и четки, Царица Небесная сделалась невидимой. В другой раз он услышал пение: «Вознесу Тя, Господи Боже мой, яко подъял мя еси и не возвеселил еси врагов моих о мне», – и сам твердо присовокупил: «Буди имя Господне благословенно отныне и до века» (1, с. 88).

Для обеспечения себя пропитанием, а также для упражнения в рукоделии, искусный в резьбе по дереву пустынник стал вырезать деревянные чашки, которые относил к морской пристани. Мореплаватели, находя эти чашки, охотно брали их с собой и взамен оставляли хлеб и другие съестные припасы.

Через некоторое время, в 1616 году, инок Елеазар встретился в анзерской пустыне с другим отшельником, соловецким иеромонахом Фирсом, и принял от него пострижение в схиму. С принятием схимы отец Елеазар усилил свои подвиги и перешел жить на другое место, к Троицкой морской губе. Здесь он обнаружил ветхую часовню, которую перестроил своими руками. Келейным занятием его по – прежнему было изготовление деревянных чашек.

Мало – помалу молва об анзерском пустыннике распространилась по беломорскому берегу, и к нему собралось несколько ревнителей безмолвия и уединения. Преподобный не оставил людей, ищущих, подобно ему, душевного спасения. Так сложилось из них небольшое братство пустынножителей. Преподобный ввел для сподвижников древний иноческий устав. Каждый брат имел особую келью, неподалеку от соседних и пребывал в ней в молитве и посте. Занимаясь каким‑либо рукоделием для своего пропитания, никого не принимал к себе других и сам никуда не ходил, кроме как на общую молитву, которая совершалась или в часовне, или в келии блаженного Елеазара. Пустынники с вечера отправляли вечерню, читали Псалтирь, пели каноны Господу Иисусу и Пресвятой Богородице, исповедовали свои помышления и грехи наставнику. Утром иноки служили литию, утреню, часы и затем уходили на безмолвие в свои кельи.

Преподобный Елеазар для учеников был примером подвижничества: умерщвляя тело постом, бдениями и коленопреклонениями, он носил на себе железные вериги, рубил дрова, носил воду. Время, свободное от этих трудов, он употреблял на переписку книг, что являлось в те времена ценнейшим и востребованным в Церкви трудом.

«От многаго Божественнаго Писания, – сказано о нем во вкладной скитской книге, – различный повести собра, и три книги Цветника своею рукою написа уставом, также и чин монашескаго келейнаго правила в писании добре истолкова; братии своей Патерик о уставе и благочинии скитском положи, и Старчество, и инии книги своею рукою написа» (1, с. 89).

Какова была строгость постнической жизни преподобного, свидетельствует следующее повествование его жизнеописателя:

«Случалось, что старцу приходила мысль вкусить немного рыбы; он приготовлял ее, ставил пред собою и, не дотрагиваясь, укорял себя в невоздержании. Нетронутая пища, оставаясь в келье, разлагалась, тогда подвижник говорил себе: «Ешь теперь, если хочешь» (1, с. 89).

Такие подвиги самоотвержения усиливали злобу врага – искусителя.

Иногда враг человеческого рода, бессильный прямо воздействовать на преподобного своими клевретами, воздвигал против него злых людей. Но и тогда, через чистую молитву неустрашимого подвижника ко всемогущему и всемилостивому Богу – Заступнику, дьявол бывал посрамлен, а опрометчивые люди, позволившие бесам использовать себя в злых кознях, получали добрый урок истинной веры.

Некоторые краткие повести о бранях святого боголюбивый читатель прочтет ниже.

Но как ни бежал подвижник от славы человеческой, он сделался вскоре известен даже царствующему дому Романовых.

Как‑то игумену Иринарху в царствование Михаила Феодоровича пришлось побывать в Москве по делам монастыря. Он был тепло принят матерью царя, великой старицей инокиней Марфой. В беседе с игуменом старица спросила: «Правда ли, что на Анзерском острове проживают отшельники?» Когда игумен ответил утвердительно, старица подала ему мысль об устройстве для них храма и пожертвовала на это сто рублей. Сами анзерские пустынники давно желали устроить Божий храм, но, не имея достаточных средств, не знали, как приступить к делу. Теперь они увидели, как Господь печется о них, внушив такую же мысль даже родительнице самого царя.

Другое обстоятельство еще больше помогло анзерским пустынникам исполнить свое благочестивое желание.

Один старец, Александр Булатников, впоследствии преемник знаменитого келаря Троице-Сергиевой лавры Авраамия Палицына, уважаемый царем и всей его фамилией, лично знал преподобного Елеазара. Он, вместе с игуменом Иринархом, известил патриарха Филарета об устроении Анзерского скита и о том, что у пустынников нет храма. Грамотой от 18 марта 1620 года патриарх предписал игумену Иринарху послать в скит плотников и срубить храм во имя Святой Троицы с приделом преподобного Михаила Малеина. Святейший обещал прислать от себя образа, сосуды, облачения, книги и все необходимое для богослужения.

Со своей стороны царь Михаил Феодорович грамотой 1621 года повелел: анзерским пустынникам получать содержание от Соловецкого монастыря, не вмешиваясь в управление монастырскими угодьями; быть в послушании у соловецкого настоятеля и соборных старцев, самоволия и бесчиния не делать; мирских людей к себе не принимать, всячески удаляясь от молвы и смятения.

С построением храма иноки, хоть и не оставили своих келий, но чаще стали собираться для общей молитвы. Иеромонах Варлаам совершал богослужения и был строителем, то есть начальником, скита. Сам преподобный Елеазар избегал начальствования и оставался духовным руководителем братства.

Но вскоре, в 1624 году, вероятно по воле царя или патриарха, он должен был принять на себя бремя правления, которое отягчилось для него потерей покровителя и друга – игумена Иринарха. Какой духовной высоты достигли оба подвижника открыло следующее обстоятельство.

Когда наступил для игумена Иринарха смертный час, старец Елеазар, будучи в своем скиту, сказал братии: «Друг мой и собеседник о Господе игумен Иринарх сегодня умирает. Мне надобно поспешить в обитель, но уже не застану его в живых» (1, с. 92). Игумен же на смертном одре перед соловецкой братией произнес: «Брат мой духовный Елеазар сегодня отправляется из своего скита в нашу обитель и желает прибыть прежде моей кончины, но, по воле Божией, уже не увидит меня в живых» (1, с. 92).

При новом соловецком игумене Макарии грамотой государя от 1628 года число братии в Анзерском скиту было определено в двенадцать человек и на это число повелевалось отпускать через Соловецкий монастырь всё необходимое из государственных доходов.

Наверняка будет интересен для читателя список ежегодных царских пожертвований, приводящийся в Соловецком Патерике. Это следующее: на одежду – по два рубля на человека; на содержание – по три четверти ржаной муки, по осьмине овса, солоду, по полуосьмине круп и толокна; на церковные расходы – пуд воску, три ведра красного вина, десять фунтов ладана; на просфоры – по четверти пшеничной муки и, кроме того, пять рублей на дрова.

Благодаря такой заботе царя Михаила Феодоровича материальное положение пустынников было вполне обеспечено.

Милостивое расположение царя к Анзерскому скиту увеличилось еще более со времени счастливого события в царском семействе. В беседе с Александром Булатниковым царь, опечаленный тем, что не имеет по себе наследника, спрашивал: «Кто бы мог помолиться, чтобы Господь разрешил наше неплодие?»

(1, с. 92) Старец отвечал: «Есть, государь, в твоей державе один подвижник, молитву которого, верую, услышит Господь Бог», – и рассказал о жизни и подвигах преподобного Елеазара (1, с. 92). Благочестивый царь обрадовался этой вести и послал просить пустынника в Москву.

Преподобный Елеазар немедленно отправился в путь. В первой же беседе с ним царь открыл цель приглашения. Подвижник, утешая царя, сказал: «По вере вашей Господь Бог не оставит вас без наследника престола» (1, с. 92). Государь принял эти слова за предсказание и оставил старца в Чудовом монастыре ожидать предреченного. Скоро Господь утешил царя, даровав ему сына Алексия. Рождение царевича принесло царскому дому и всей Российской Державе радость и торжество. Не был забыт при этом и анзерский пустынник, пребывавший в Чудовом монастыре. Царь, призвав к себе преподобного Елеазара, предлагал ему почести и духовные чины, но смиренный подвижник отказался от лестных предложений, намереваясь окончить жизнь свою в пустынном уединении.

Почитая анзерского предводителя иноков, царь хотел упрочить существование его киновии, то есть монашеского общежития, и грамотой 1633 года объявил Анзерский скит независимым от Соловецкого монастыря. Государь разрешил пустынникам избирать скитоначальников из своей среды, иметь двенадцать человек братии и двух мирян для рубки дров; провинившихся приказал не посылать в монастырь для исправления, но смирять по своему усмотрению. Соловецкому игумену предписывалось не вмешиваться в управление скитом, не посылать туда строителей, не творить пустынникам никакого притеснения и не препятствовать желающим из соловецкой братии переходить в скит. А двинскому воеводе особой царской грамотой, от того 1633 года, было велено, под страхом опалы, высылать в Анзерский скит, своевременно и сполна, назначенное содержание на казенных подводах и судах помимо Соловецкого монастыря.

Число искавших пустынной жизни и стремящихся шествовать путями святых подвижников умножалось более и более. И они, часто подвизаясь без руководства духовных отцов, опытных во внутренней брани, могли впадать в большие искушения и непоправимые беды. Для таких ревнителей строгой иноческой жизни, желающих уединения, в то время и устраивался этот анзерский приют скитского монашества под руководством преподобного Елеазара Анзерского.

Впрочем, зависть и недоброжелательство окрестных жителей причиняли пустынникам немало скорбей и беспокойств. Сохранились сведения о том, как 13 июля 1634 года к острову приезжали злоумышленники с явной целью грабежа, но в то время приплыли к устью губы поморские ладьи, и воры, устрашившись, бежали. По жалобе преподобного Елеазара царь повелел сумскому воеводе охранять скит от разбойников и недоброжелателей.

В это время скитское братство пополнилось несколькими замечательными подвижниками.

В 1634 году вступил в скит брат во Христе Никодим, который сделался любимым учеником преподобного Елеазара и, по преставлении святого, занял место начальника скита. Сюда же, стремясь к строгому подвижничеству, пришел приснопамятный московский священник Никита Минов. Скоро он принял монашеский постриг с именем Никон. Именно здесь, в Анзерской пустыни, пламенная душа отца Никона созревала в подвигах поста и молитвы для будущих трудов церковного управления – в сане митрополита Новгородского, а затем и Патриарха Московского и всея Руси. Иеромонах Никон ежедневно прочитывал Псалтирь, каноны Господу Иисусу и Божией Матери и клал тысячу поклонов. Но в скиту он прожил недолго и переехал в Кожеезерскую пустынь.

Прежний храм сделался тесным для умножившейся братии, и преподобный Елеазар решился построить каменный храм в честь иконы Пресвятой Богородицы «Знамение». Собранных средств было почти достаточно; к тому же преподобный мог рассчитывать на благотворительность некоторых поморов. Боголюбивому русскому царю направили просьбу о строительстве нового храма и вскоре получили разрешение. Благочестивый царь, приняв живое участие в деле, предписал двинскому воеводе, князю Львову, отпустить на это строительство деньги из таможенных сборов, с условием, чтобы анзерские пустынники молились Богу за упокой души его родителя, покойного Святейшего Патриарха Филарета. Мало того, царь повелел Львову послать в скит строителей с рабочими людьми, опытными в каменном деле. Соловецкому же игумену Варфоломею было приказано выдавать с монастырского завода для предполагаемого строительства кирпич и известь, с оплатою из сумм, принадлежащих Анзерскому скиту (то есть пожалованных царем и уже имевшихся).

Но доброму намерению не суждено было исполниться так быстро, как того хотелось бы…

Соловецкому игумену Варфоломею не нравилось дело, задуманное преподобным Елеазаром, и он донес в Москву, что анзерский скитоначальник затевает церковное строение не по средствам и что в монастыре нет запаса необходимых материалов. Хотя игумен Варфоломей вскоре оставил настоятельство, строительство каменной церкви отложилось на неопределенное время. Преподобному Елеазару пришлось испытать много неприятностей и огорчений. Несмотря на это, он не унывал и не оставлял своего намерения.

Через восемь лет новые обстоятельства помогли старцу приступить к начатому делу. Царь Алексей Михайлович Романов, вступив на престол по кончине своего родителя, вспомнил об анзерском пустыннике, предсказавшем некогда его рождение, и пожелал видеть преподобного. Почтенный отец Елеазар, несмотря на старческую немощь, отправился в столицу и был милостиво принят государем.

Царь вручил ему собственноручно подписанную утвердительную грамоту (в документах она датирована 11 февраля 1646 года), а новому соловецкому игумену Илие повелел выстроить в скиту каменную церковь и донести в приказ Большого дворца боярину князю Львову, во что обойдется строение. Казалось, теперь все препятствия были устранены. Тем не менее игумен Илия не приступил к постройке, пока не получил подтверждения царского приказа от двинского воеводы, князя Ромодановского. Между тем, негодуя на преподобного Елеазара, он даже держал его некоторое время в Соловецком монастыре в заключении.

После начала строительства старец лично руководил возведением храма, участвуя во всех трудах братии. Так, когда ранней весной не было доставлено из Соловецкого монастыря достаточного количества кирпича и рабочие оставались без дела, преподобный Елеазар, несмотря на лед, носившийся в море, сам с несколькими людьми отправился на судне в монастырь. Нагруженную кирпичом и известью ладью на обратном пути затерло льдом. Опасность была велика, но преподобный, не теряя присутствия духа и упования на Бога, сам взялся за руль и с пламенной молитвой к Богу вывел судно.

При усердных трудах преподобного и его сподвижников скитской каменный храм с трапезной был построен, но освящен был уже по кончине святого.

В то время, когда анзерский пустынник; изнемогал под бременем забот и лет, прежний его сподвижник, Никон, митрополит Новгородский, а впоследствии Святейший Патриарх Московский всея Руси, был ему помощником и утешителем. Помня Анзерский скит, в котором принял пострижение, владыка Никон почти каждую свою грамоту соловецким властям заканчивал припиской: «Да пожалуйте Бога ради и нашего ради прошения, анзерских старцев жалуйте и берегите», или: «Да поберегите анзерских старцев, строителя и братию, а мы, елика сила наша будет, рады вам помогать» (1, с. 96).

Всякую просьбу бывшего своего наставника, старца Елеазара, владыка Никон старался исполнять с точностью. Так, в грамоте 1651 года Новгородский митрополит писал соловецкому архимандриту Илие: «Бил челом Живоначальныя Троицы Анзерския пустыни строитель старец Елеазар с братнею, чтоб к ним в Анзерскую пустыню из Соловецкаго монастыря отпустить велеть больничнаго старца Кирика; и как к тебе сия наша грамота придет, и ты бы в Анзерскую пустыню больничнаго старца Кирика отпустил» (1, с. 96).

Восприяв патриаршество, святейший Никон с еще большей любовью благотворил скитянам. Грамотой от 29 апреля 1655 года он извещал, что, по его ходатайству, государь повелел увеличить жалованье Анзерскому скиту и давать по пуду ладана, по три пуда воска, по пять ведер церковного вина, по четыре четверти пшеничной муки на просфоры; строителю и братии прибавить по рублю, отпускать денежную выдачу и вновь прибывшим пяти инокам. Вместе с тем патриарх и от себя препроводил милостыню – Елеазару два рубля, и одиннадцати человекам братии– каждому по рублю. В другой раз патриарх послал в скит серебряные оклады на иконы, двести пятьдесят рублей деньгами, одиннадцать осетров для братии и белугу для Елеазара, прося молитв соборных и келейных.

Денежные суммы и прочие средства вспоможения Анзерской братии во главе с преподобным, по тем временам составлявшие большое состояние, в Соловецком Патерике перечисляются тщательно, и это отнюдь не случайно. Размеры крупных государевых и патриарших пожертвований на содержание анзерской братии внимательному исследователю говорят о том, насколько за счет них подвижники – иноки высвобождали свои силы и энергию из рутины житейских попечений и устремляли весь свой «силовой» потенциал на дело стяжания совершенной молитвы. То есть на то, к чему и призван каждый монах свыше и на что он дал невозвратный обет. А в тех условия, когда духовный авторитет духоносного старца-чудотворца Елеазара возрос до всероссийских масштабов и желавших подвизаться по его благословению становилось больше и больше, материальная помощь извне оказывалась необходимой. К тому же на Соловки устремилось множество паломников. Чаще этими богомольцами оказывались люди неимущие, для которых по – евангельски радушный иноческий прием, сопровождаемый пропитанием, был зримым воплощением христианства, порой даже спасением от голодной смерти.

Среди разнообразных забот о благоустроенны своего скита преподобный Елеазар неуклонно приближался к завершению своего земного многотрудного подвига и созревал для вечности. Отлично зная греховную порчу и немощь человеческого естества и свойство падшей человеческой природы быстро предавать забвению всё доброе, ценное и спасительное, он в назидание ищущим спасения опыты своей духовной жизни изложил в рукописи. Вот ее фрагменты:

«В одно время стою я пред образом Христа Спасителя и со слезами молюсь, говоря: «Владыко Христе, Царь и Создатель мой! Что воздам за Твою ко мне милость? Ничтоже благо сотворих пред Тобою», – и вижу, как бы голубь прикоснулся к моему лицу и, сказав: «Богу принесу слезы твоя», – стал невидим. После сего возрадовалась душа моя.

Когда скончался у нас брат Тихон, другой брат, также Тихон, взял себе две книги, принадлежавшие умершему. Настало время вечерней молитвы. Братии собралось в церковь только еще четыре человека. Вдруг я заметил над главами иноков некую силу Божию в виде голубине, но у Тихона этого не было. Много дивился я, не понимая тайны. Но вскоре провинившийся подошел ко мне и, с умилением каясь в проступке, испросил себе прощение.

Когда меня угнетали многие скорби, так что я близок был к мысли оставить Азерский скит, мне неоднократно слышался неведомый голос: «Не бойся, Господь с тобою», или: «В терпении вашем стяжите души ваша» (Лк. 21: 19), или: «Вы, сильнии, немощи немощных носите» (см. Рим. 15:1). Таким явлениям я не верил, чтобы не впасть в прелесть вражию. Но неверие мое исчезло при следующем явлении: стою я в келии и смотрю в окно; в это время внезапно представилось мне, будто на полуденной стороне разразился страшный гром и послышались евангельские слова укоризны: О роде неверный и развращенный, доколе буду с вами; доколе терплю вам (Мф. 17:17).

В то же скорбное для меня время было мне следующее видение: стою я будто в какой‑то прекрасной долине. Некто подошел ко мне и, указав на небо, сказал: «Посмотри!» Взглянув, я увидел по всему небу необыкновенно светлый луч, подобный радуге. Немного спустя, незнакомец снова сказал: «Подними еще взор свой к небу!» Я повиновался и узрел среди неизреченного света образ Господа Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы, Иоанна Предтечи и двух апостолов. Наконец неведомый мне светоносный юноша в третий раз произнес: «Воззри еще к небу!» Я опять поднял взор и на этот раз увидел Нерукотворенный образ Христа Спасителя, величины необычной. Затем незнакомец, упрекнув меня в малодушии и недостатке терпения ради Того, Кто все претерпел за нас, стал невидим.

Однажды, по своему обыкновению, я совершил в келии краткую молитву Иисусову и полагал поклоны, а потом стал читать молитву ко Пресвятой Богородице, говоря: «Пресвятая Госпоже Владычице Богородице, спаси меня грешнаго!» И вот внезапно является предо мной Пресвятая Богородица в сиянии небесной славы, имея три светлых звезды: одну на главе и две на раменах (плечах – Ред.). Царица Небесная произнесла: «Елеазар, не переставай призывать Меня в своих молитвах, и Я буду помогать тебе до исхода души твоей».

В Великом посту в один недельный (Воскресный – Ред.) день во время литургии я сподобился видеть Царицу Небесную, стоявшую умиленно против Своего образа, около левого клироса, лицом на церковь. Когда мы с обоих клиросов вышли на средину и стали петь: «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь», – Владычица сошла со Своего места и стояла пред нами, пока мы не кончили пение.

В другое время, в церкви Святой Троицы, Царица Небесная явилась мне' в том виде, как Она изображена на Смоленской иконе, держа на левой руке Предвечного Младенца, и сказала: «Елеазар, храните заповеди Христовы и устройте во имя Мое храм». С этими словами видение кончилось.

В той же церкви однажды явился мне апостол Павел с образом «Знамения» Божией Матери в десной (правой – Ред.) руке и сказал: «Елеазар, когда приходите в храм, поклоняйтесь образу Христа Спасителя со страхом и трепетом; скажи о сем братии».

Некогда пришел мне помысел: «Что я творю угодное Богу моему и что значат мои труды и моления?» Потом я, встав, помолился с особенным усердием: «Владыко, Боже Отче Вседержителю, вразуми меня, как прославлять Пресвятое имя Твое!» После этой молитвы я услышал небесный голос: «Всякий день молись, говоря: «Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение… Господи, прибежище был еси нам в род и род… Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам…» (1, с. 98–99).

Свою письменную повесть о чудесных явлениях преподобный утвердил своей подписью так: «Грешного старца Елеазара» (1. с. 99).

13 января 1656 года Анзерский скит лишился своего основателя и строителя. Кончине преподобного Елеазара предшествовала краткая и легкая болезнь старости и изнурения. На смертном одре старец еще беседовал со своими учениками, увещевая их жить добродетельно, не изменять устава и благочестивых обычаев скита и обещая им благодатную помощь Божию. Затем подвижник назвал своим преемником в попечении о братстве своего ученика и сподвижника Никодима и, причастившись Святых Христовых Тайн, мирно предал Богу свой дух. И по преставлении угодник Божий был прославлен многими чудесами, особенно помощью путешествующим по водам и исцелением тяжкоболящих.

Некоторые чудесные случаи, произшедшие по молитве преподобного Елеазара

Соловецкий игумен Иринарх, глубоко уважая пустынника Елеазара, нередко посещал его для духовной беседы или приглашал через посланцев к себе в монастырь. Однажды явился посланник из монастыря с лошадью, заложенной в сани. Подскочив к окну келии, он передал от игумена поклон и Приглашение приехать в монастырь. Преподобный Елеазар начал собираться в путь и раньше обыкновенного совершил утреннее молитвенное правило. Заметив, что посланный часто уходит из кельи во время службы, он спросил его: «Зачем так часто отлучаешься из кельи?» «За лошадью присматриваю, несмирно стоит», – был ответ. По окончании молитвенного правила, перед отъездом, преподобный хотел вкусить пищи и угостить приезжего и перед трапезой, по обычаю, стал читать молитву Господню, но лишь только произнес: «И не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго», – как мнимый посланник мгновенно исчез. Подвижник взглянул в окно, но на дворе не оказалось и следов приезжего. Тогда он понял, что это было искушение от диавола, не терпящего монашеского самоотвержения, и возблагодарил Бога, не допустившего посмеяться над ним врагу (1, с. 107–108).

Однажды святой лишил бандитов рассудка, но потом их простил

Береговые жители решили ограбить подвижника Елеазара, решив, будто у него большие богатства. Эти люди приплыли к Анзеру и приблизились к келье старца, который, предугадывая их намерение, обратился с молитвой о защите к Богу. Бандиты, не успев ничего сделать, обезумели и стали бессмысленно кружиться около кельи. Сжалившись над ними, преподобный Елеазар вышел к ним и спросил: «Зачем, дети, вы пришли и чего хотите?» Но несчастные не могли отвечать. Тогда подвижник обратился к Богу о снятии со злодеев невидимых уз. Очнувшись, бандиты пришли в себя и с раскаянием просили у старца прощения. Преподобный простил их и, наставив никогда не желать чужой собственности, отпустил домой. (1, с. 90)

Преподобный иеросхимонах Иисус (до великой схимы – Иов), основатель Голгофо-Распятского скита

Иеросхимонах Иисус (1635 – † 1720) явился достойным продолжателем иноческих традиций преподобного Елеазара и основателем Голгофо-Распятского скита на острове Анзер.

Он родился в 1635 году в Москве при первом царе династии Романовых – Михаиле Феодоровиче. Во Святом Крещении его нарекли Иоанном. Его отец, по преданию, происходил из духовного звания и также носил имя Иоанн. Будущий подвижник, воспитанный в правилах доброй нравственности и благочестия, по достижении зрелого возраста был рукоположен во иерея.

С принятием священства стремление молодого пастыря Иоанна к добродетельной жизни проявилось в полной силе. Отец Иоанн, кроме обычного священнического, исполнял иноческое молитвенное правило и, еще находясь в миру, уже вел как бы монашескую жизнь. Часто проводил он ночи до рассвета в коленопреклоненной молитве, неохотно прерывая уединение, если этого требовали обстоятельства. Он ежедневно совершал Божественную службу и, обладая прекрасным голосом и особым певческим даром, сам часто пел на клиросе. Народ чутко чувствовал особый подвижнический настрой молодого батюшки. Его благоговейное священнослужение привлекало в храм многих богомольцев-прихожан.

Утверждая всех в христианских добродетелях, отец Иоанн, имея большую рассудительность, так необходимую священнику, умел учитывать положение, звание и состояние каждого прихожанина. Со старцами говорил об упражнении во всегдашнем богомыслии, с молодыми – об опасности страстей и прихотей, с родителями – о воспитании детей в страхе Божием… Свои наставления отец Иоанн всегда основывал на Священном Писании и подтверждал примерами из церковной истории и жизни святых.

Он часто посещал своих добрых знакомых с целью поучения, и везде его принимали с радостью. Если случалось так, что в известном ему семействе возникали распри, тотчас спешил туда миротворец и старался восстановить согласие. И сам он, если доводилось нечаянно кого обидеть, немедленно, честно и смиренно просил прощения.

Бывало, что для блага пасомых отец Иоанн затевал, в зависимости от обстоятельств, разнообразные и глубоко обдуманные предприятия. Так, иногда, скрывая свой сан под мирскою одеждой, он появлялся в кругу простых людей как частное лицо. Это облегчало разговоры, особенно с бедными людьми. Благодетель узнавал о домашних нуждах собеседников и оказывал им посильную помощь. Отец Иоанн радовался, если оставался неузнанным.

Двери в дом милосердного священника всегда были открыты. Нередко разделял он трапезу с нищими и убогими, питая их и телесно, и духовно. Расставаясь с этими дорогими сердцу гостями, он, чем мог, наделял каждого. Обращались к иерею за помощью лица разных сословий, и не напрасно.

Лишился ли кто имущества от пожара – отец Иоанн ссужал его деньгами на первоначальное обзаведение. Был ли кто болезнью или несчастьем доведен до нищеты – получал от него щедрую милостыню. Бедные крестьяне в неурожайные годы заимствовали у своего пастыря зерно для посевов, необходимые вещи и даже находили в его доме готовое пропитание для своих бедствующих от голода семейств. Сострадательный отец Иоанн большую часть церковных доходов употреблял на милостыню. Часто, по своему милосердию, заступался он за несправедливо обиженных и страждущих.

Молва о богоугодных делах священника быстро распространилась между жителями столицы. Посетители отовсюду стекались к нему в дом. Но, тяготясь этими посещениями, отец Иоанн некоторое время не принимал никого, а благотворить бедным продолжал через верных помощников.

Шли годы… Хоть бежал отец Иоанн человеческой славы и искал уединения, но не может град укрытися верху горы стоя (Мф. 5: 14). Весть о добродетельной жизни отца Иоанна дошла до молодого россииского государя Петра I. По велению императора растырь сначала был призван для священнослужения в придворной церкви, а затем определен духовником государя и членов царствующего дома. Примерным благочестием отец Иоанн заслужил расположение всех высочайших особ и получил еще больше Возможностей благотворить страждущим.

Часто он посещал заключенных в тюрьмы за преступления и долги. Желая остаться неузнанным, отец Иоанн, не доезжая до тюрьмы, оставлял карету и подходил пешком. Отечески и с любовью расспрашивал он каждого о причине заключения и, обращаясь к совести узников, утешал надеждой на Господа. Расставаясь со своими собеседниками, отец Иоанн раздавал посильную милостыню. Должникам нередко помогал выплатить долг. А на Рождество Христово, в предшествующую Великому Посту мясопустную Неделю и на Пасху, поздравляя заключенных, каждого лобызал и наделял угощением.

Молва об подвигах отца Иоанна разошлась по столице, и тогда он начал посещать темницы преимущественно ночью. Когда же стали распространяться неблагожелательные толки, пастырь решился на некоторое время прекратить личное посещение темниц, не переставая благотворить через знакомых – честных и добросовестных людей.

Таким образом, блаженный Иоанн снова затворился в своем доме с намерением посвятить остаток своей жизни преимущественно молитве и богомыслию. Кроме церковных служб, он никуда не выходил и никого не принимал, даже близких. Нуждавшийся в совете или наставлении мог обратиться к отцу Иоанну письменно; от такой переписки он никогда не отказывался.

В трудах и христианских подвигах достиг отец Иоанн преклонных лет. Однажды он почувствовал недомогание, слег в постель и до того ослабел, что в течение трех месяцев лежал почти без движения. Но Господь, испытавший его болезнью, за благодушное терпение вскоре возвратил ему прежнее здоровье. Эта болезнь была как бы предвестием другого испытания, постигшего этого, редчайше праведности, духоносного старца – священника.

По выздоровлении батюшка Иоанн оставил свое уединение и стал допускать к себе всякого приходящего, кто бы он ни был. Посетителей опять стало много; в беседах с ними он проводил целые дни и ночи, поучая всякому благочестию. Расставаясь с собеседниками, он прощался с ними с какой‑то особенной печалью, как будто бы навсегда. В самом деле, час испытания настал неожиданно.

Враги – клеветники возможно по зависти обвинили этого, не только ни в чем не виновного, но еще и украшенного высокими христианскими добродетелями, старца в сношениях с тогдашним крупным государственным преступником Григорием Талицким, о чем и донесли Петру I.

Государь разгневался, повелел немедленно отослать священника Иоанна в отдаленный Соловецкий монастырь и пожелал, чтобы его постригли в монашество. Видя в этом действие Промысла Божия, подвижник с готовностью отправился в назначенный ему путь. Это было в 1701 году.

Старец прибыл в Холмогоры к преосвященному епископу Афанасию, управлявшему церквями и обителями Беломорья, с царской о себе грамотой. Добрый архипастырь, приняв его по – братски, препроводил в Соловецкий монастырь с грамотой от себя, в которой писал, чтобы священника Иоанна постригли в монашество и отдали в послушание опытному старцу.

С духом кротости, в твердом уповании на Промысл Божий, старец Иоанн предстал перед настоятелем обители, архимандритом Фирсом, который предложил ему пострижение в монашество, согласно воле государя. «Промыслитель Христос Бог, – отвечал старец, – привел меня к твоей святыне, произволяя спастись мне тобою. Поэтому, что ты мне недостойному повелишь, то и сотворю», – и поклонился своему новому пастырю (1, с. 144). «Благословен Бог, укрепляющий тебя на подвиги; вот для тебя место спасения», – сказал архимандрит (1, с. 144). Старец еще раз поклонился до земли настоятелю обители, прося удостоить пострижения. 3 апреля смиренный старец Иоанн был пострижен в монашество в соборном храме архимандритом Фирсом с наречением имени «Иов», о чем и донесено было государю.

Новый седовласый инок был отдан в научение к монастырскому старцу, монаху Ионе. Предав себя всецело воле своего руководителя, он начал трудиться с твердым желанием угождать во всем Господу Богу. Своим постом, ночными бдениями, покорностью и смиренным послушанием вскоре он стал изумлять всю братию.

Инок, с которым теперь уже отец Иов жил в одной келье, свидетельствовал, что этот сокровенный раб Христов, кроме хлеба и воды, не вкушал ничего – и братия прозвали блаженного Иова постником.

Поначалу послали его на послушание в братскую поварню. Ревностный инок являлся на работу прежде других; своими руками рубил дрова и на старческих плечах носил их по высоким лестницам в поварню. С таким же усердием он выполнял и другие трудные работы. Из поварской, в которой он потрудился немало, скоро перевели его на другое послушание – в братскую трапезную. И это дело он исполнял с таким же примерным усердием и смирением, как и прежнее.

Но исконный враг людей, желающий погибели человеческих душ, дьявол, видя подвиги этого Божиего избранника, не дремал и старался всячески отвлечь его от спасительного пути.

Так, во время смиренного прохождения преподобным Иовом назначенных послушаний неоднократно являлся ему ненавистник добра и искуситель в образе известного отцу Иову в миру врача и говорил как бы с состраданием: «Возлюбленный! Следует тебе поберечь здоровье свое, чтобы, изнуривши плоть трудом и воздержанием, не ослабеть под игом, которое ты взял на себя Христа ради. Бог не желает трудов или поста выше сил, а ищет сердца чистого и смиренного. Ты, при старости своей, работаешь на черноризцев как купленный раб, не привыкший прежде трудиться. Не следует тебе так трудиться и потому, что ты священноинок. Довольно с тебя и того, что, оставив славу и честь в мире, ты пришел в убожество и принял на себя столь тяжкие труды. Я даже удивляюсь, как ты можешь принимать эту суровую пищу после сладких брашен. Берегись, чтобы недуги твои не умножились сверх меры, тогда и я не возьмусь помочь тебе, и ты умрешь прежде времени. Если совета моего не послушаешь, будет очень жаль» (1, с. 115).

«Хорошо не щадить плоти, чтобы она не восставляла брани, – отвечал подвижник мнимому своему знакомцу. – Впрочем, хотя бы плоть и изнемогала, но сила Божия в немощах совершается. Пост есть мать целомудрия (1, с. 116). Услышав такой ответ, враг тотчас исчез.

Дух отца Иова среди этих подвигов все более утверждался в иночестве. В преизбытке святой ревности он вспомнил слово святого апостола: Никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику (2 Тим. 2: 4). После чего, остававшиеся у него, как у священника, некоторые вещи, раздал нуждающимся из монастырской братии, а сам вовсе обнищал, чтобы еще беспрепятственнее служить обнищавшему нас ради Христу.

После многих испытаний в трудах иноческой жизни настоятель и братия обители, признав нового постриженника совершенным монахом, единогласно освободили его от монастырских послушаний и разрешили затвориться в келье. Безмолвствуя в тишине, иеромонах Иов занимался непрестанно Иисусовой молитвой, чтением Священного Писания, житий святых и рукоделием. Пищи он принимал мало – из общей братской трапезы, а особо для себя не готовил ничего.

Слава о соловецком подвижнике быстро разнеслась повсюду и достигла самого государя. Петр I, удостоверясь, что духовник его был оклеветан, хотел возвратить его к царскому двору на прежнее служение, но, согбенный бременем лет и трудов, старец просил позволения остаться на Соловках. Им совершенно овладело желание еще большего безмолвия. В 1702 году, по благословению того же соловецкого настоятеля, архимандрита Фирса, он переселился в Анзерский Свято-Троицкий скит.

В скиту старец опять предался иноческим подвигам. Считая себя среди скитской братии новоначальным, он всем служил и особенно старался помогать немощным. При этом церковных служб и келейного правила никогда не опускал.

Вскоре после прибытия преподобного Иова в скит скончался анзерский скитоначальник. Холмогорский архиепископ Варнава, знавший благочестивую и подвижническую жизнь старца Иова, предложил соловецкому архимандриту Фирсу почтить его должностью главы Анзерского скита. Вызванный в Соловецкую обитель и выслушавший от настоятеля волю архипастыря, преподобный Иов из послушания принял это назначение. Вместе с тем старец просил, чтобы его удостоили пострижения в схиму, но в этой просьбе настоятель ему отказал. Через некоторое время архимандрит Фирс опять вызвал иеромонаха Иова в обитель. Окончательно благословляя на должность, архимандрит сказал новому скитоначальнику: «Предаю тебе Анзерский скит Святой Троицы, осторожно блюди его: как все устроено, так да и будет, устава церковного не изменяй, но твори все по правилам святых отец» (1, с. 117). Старец, простившись с архимандритом, отправился опять в скит. Здесь, созвав в соборную церковь братию, скитоначальник Иов с коленопреклонением совершил молебен Святой Троице, затем преподобному Елеазару, как первоначальнику и покровителю скита, а потом, приветствуя братию, предложил им следующее поучение:

«Молю вас, братия мои возлюбленные, поспешим к наследию Царства Небесного постом и молитвой. Позаботимся о спасении душ наших, оставим все дурное и путь лукавый: любодеяния, татьбу, клевету, празднословие, ссоры, пьянство, объядение и братоненавидение. Уклонимся и возгнушаемся этим, братия, чтобы не осквернить душ своих, но пойдем по пути Господнему, ведущему нас в Отечество Небесное. Взыщем Бога рыданием и слезами, лощением, бдением, покорностью Его воле и послушанием, да обрящем милость у Господа. Возненавидим прелестный мир, вспоминая слова Господа: Аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего и матерь, и жену и чад, и братию и сестер, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик (Лк. 14: 26). Мы, братия, отрекшись мира, отречемся и всех дел его… Как убежим бесконечной муки, проводя жизнь свою в лености? Нам, братия, нарекшимся Иноками, прилично каждый день плакать и каяться о своих грехах. Покаяние есть путь, приводящий к Царству Небесному, покаяние есть ключ Царства Небесного, без которого никому нельзя войти туда. Укрепимся на пути Царства Небесного, сюда не приближаются лукавые. Это шествие, хотя ныне и прискорбно, но зато после будет радостно» (1, с. 117–118).

На новом поприще преподобный Иов, вспомнив слова Господни: И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут (Лк. 12:48), – еще усугубил свои подвиги и труды. Он непрестанно творил Иисусову молитву и трудился, первым являлся к храмовым богослужениям и послушаниям и уходил последним.

Богомудрый старец Иов желал сохранить для потомком память об основателе Анзерского скита, о братии и о всех его благотворителях. Известно, что первым составителем жития преподобного Елеазара был ученик и сподвижник старца Иова блаженный монах Макарий-Летописец. Этот инок восхвалил и своего учителя, отца Иова, во вкладной книге Анзерского скита как «мужа чуднаго, иже пребываше в телеси своем на земли, яко бесплотный ангел», прибавляет: «Той же благий Иов весь страха Божия и Духа Святаго исполнен бысть, и ревностию своею разжеся в Бозе о душах приснопоминаемых за святою Божественною Проскомидиею, и трудолюбно попечеся изыскати разнесенное, и во едино восхоте собрати расточенное, и богомудренно памятством своим восстави издавна забвенное. И елико возмог уведати и со многим тщанием вместе совокупи погибшее, и минувших и настоящих тех боголюбивых вкладчиков, имена их в сию книгу вписати повеле, и всегда за здравие их поминати утверди, а отшедшим ко Господу усопшим душам приносимою бескровною Жертвою Христовою свободную пользу благоразумно учини» (1, с. 118–119).

Под руководством такого опытнейшего и самоотверженного старца братство подвижников – скитян стало умножаться, так что в короткое время собралось до тридцати человек, желавших и способных проводить эту суровую жизнь. Новоначальных отец Иов учил смиренному послушанию Богу и начальству, без чего, – говорил он, – нет спасения, поскольку послушание – первая из всех добродетелей. Сверх церковного и келейного правила, иноки занимались телесными трудами. В ночное время старец имел обычай обходить братские келье, напоминая о ночном бдении. Если слышал кого молящимся, отходил с радостью, а кого заставал в беседе – стукнув в дверь, отходил с печалью в душе, а утром призывал того брата и наедине обличал. Сам он ночью в келье молился с коленопреклонением – иногда до утреннего благовеста – и первый являлся в церковь на утреннее славословие.

Скитян, желавших жития еще более уединенного, преподобный Иов благословлял на пустынножительство. Старец часто посещал их, побуждал к подвигам и раздавал им рукоделие. Здесь ярко проявился дар прозорливости преподобного. Он обличал пустынножителей в прегрешениях прежде, чем они успевали ему каяться.

Однажды, вспомнив что Господь Иисус Христос умыл на Тайной Вечере ноги Своих учеников и сказал им: Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам (Ин. 13:15), преподобный Иов начал с горьким рыданием укорять себя: «Окаянный, как высоко возведен ты! Имеешь сугубый сан священнический… а нет у тебя смирения в подражание Христу Спасителю» (1, с. 120). С этого времени он стал навещать больных, сам им служил, обмывал и обвязывал своими руками раны, больные части тела мазал святым елеем и нередко исцелял их. Этого подвига любви и заботы о ближних не оставлял он до самой своей кончины.

В 1710 году старец Иов был вызван соловецким настоятелем, архимандритом Фирсом, в обитель и за строгую подвижническую жизнь удостоен пострижения в великую схиму с именем Иисус, в честь и память об израильском вожде Иисусе Навине.

Получив такое священное имя духоносный старец с еще бблыыим вниманием и усердием стал проводить свою ангелоподобную жизнь. Он, теперь уже иеросхимонах Иисус, нередко удалялся на безмолвие в пустынные места, а также ходил к отшельникам для духовной беседы.

Однажды, в 1712 году, старец захотел посетить уважаемого им пустынника, иеродиакона Паисия, жившего в четырех верстах от Анзерского скита, при высокой горе, называемой ныне Голгофой. После беседы скитоначальник пожелал некоторое время пробыть с пустынножителем, и отец Паисий выделил ему особую келью.

Спустя некоторое время старец Иисус, по своему обычаю, стал на вечернюю молитву, которую продолжал до самой полуночи. Утомившись, он присел и в тонком сне вдруг увидел в кельи необыкновенный свет и в сиянии небесной славы Пресвятую Богородицу, а с Ней преподобного Елеазара Анзерского. В благоговейном страхе, встав с места, он поклонился видению до земли. При этом услышал голос Небесной Царицы: «Эта гора отныне назовется второй Голгофой, на ней будет устроена великая каменная церковь Распятия Сына Моего и Господа и учредится скит для тебя с двумя учениками, схимонахом Матфием и монахом Макарием, скит назовется Распятским, соберется к тебе множество монахов и прославится имя Божие. Я Сама буду посещать гору и пребуду с вами во веки» (1, с. 121). С этими словами Пречистой видение окончилось. Но в то же время послышался с высоты другой голос: «Освяти гору Голгофу и водрузи на ней крест!» (1, с. 121). Старец удивился виденному и слышанному и всё рассказал иеродиакону Паисию. Тот же всё слышанное вырезал на кресте, сделанном руками самого иеросхимонаха Иисуса.

29 июня, в праздник святых апостолов Петра и Павла, преподобный Иисус, исполняя волю Божию, с учениками Матфием и Макарием отправился из Анзерского скита на гору Голгофу, там освятил воду, и, окропив ею гору, водрузил приготовленный крест с надписью. По освящении горы и водружении креста пустынники совершили благодарственный молебен Господу Богу и Пресвятой Богородице.

С этого времени святой старец Иисус начал заботиться об учреждении новой киновии, то есть общины иноков на Голгофской горе. В 1713 году он со своим учеником Макарием отправился к архиепископу Холмогорскому Варнаве просить благословения на устройство храма и скита на горе Голгофе. Грамотой архипастыря было разрешено устроить скит, с наименованием его Распятским, а горы – Голгофою.

Получив это благословение, старец сложил с себя обязанности начальника Свято-Троицкого скита и с несколькими учениками перешел на гору Голгофу, где начал устраивать скит. Вскоре ученики преподобного Иисуса соорудили на Голгофе деревянную церковь, которая была освящена архимандритом Фирсом в честь Распятия Господня, согласно грамоте преосвященного архипастыря.

Император Петр I, узнав о явлении блаженному старцу Пресвятой Богородицы и об устройстве скита на Голгофе, в знак особого расположения к своему бывшему духовнику стал ему помогать. Так, последовало царское повеление о ежегодном отпуске из архангельских государственных магазинов для братии Голгофского скита хлеба. А в 1714 году, в самом начале устройства скита, от великой княжны Марии Алексеевны поступило пожертвование драгоценной церковной утвари, одежды и книг. Особенно ценным пожертвованием была икона Успения Божией Матери в которой имелся вкладной ящик с частицами мощей многих святых.

Многие члены царствующей фамилии, с ними и князь Меньшиков, стали жертвователями нового скита, а царевна Мария Алексеевна имела о его строительстве особое попечение.

В 1718 году на новоустроенный скит было нападение разбойников. Они увезли с собой церковное и скитское имущество, которое после так и не отыскалось. В этот час блаженный старец безвыходно находился в келье и молился Господу о спасении братии, а братия разбежалась по окрестностям. Когда разбежавшиеся пустынники опять собрались в скит к своему духовному отцу, старец упрекнул их в малодушии. Тогда братия дали обещание: лучше умереть, а не выходить из скита, какие бы скорби ни последовали.

Всё больше иноков приходило в скит для подвижнической жизни под руководством мудрого наставника. Жизнь их протекала в подвигах духовных. Сам престарелый отец Иисус, в пример другим, нередко рубил дрова, носил на гору воду, в пекарне замешивал тесто для хлеба.

Как‑то пришел к преподобному келарь с жалобой: «Повели, отче, одному из братии, праздному, приготовить дров для поварни». «Я праздный, пойду и приготовлю», – отвечал блаженный (1, с. 125). А между тем было время обеда. Старец благословил братию идти на трапезу, сам взял топор и начал рубить дрова. По окончании обеда взялась и братия за приготовление дров.

Преподобный Иисус постоянно занимался рукоделием. Если случалось выручить за свой труд немного денег, он делил эти деньги на три части: одну – на церковные нужды, другую – на нужды братии и третью – на милостыню нищим. Ни денежного запаса, ни собственности, кроме некоторых духовных книг, у старца не было. Из одежды он довольствовался только двумя свитками: власяной, жесткой, на теле, и верхней, покрывавшей первую. На укоризны в таком простом образе жизни старец не обращал никакого внимания. Был у старца и такой обычай: если кто из братии подвергался болезни, преподобный, оставив свою келью, приходил к больному и служил ему до тех пор, пока тот не выздоравливал.

Но кто может исчислить все духовные подвиги угодника Божия?!

Они вполне известны только Господу, для Которого и были совершаемы. Предание повествует, что преподобный Иисус без упущения присутствовал на всех повседневных храмовых богослужениях, а при наступлении святой Четыредесятницы обыкновенно затворялся в келье и, пребывая весь Великий Пост в этом уединении, упражнялся в непрестанной молитве. Из этого затвора он выходил не ранее, как перед самым праздником Пасхи.

Для своих учеников преподобный составил скитский устав, в котором особенно замечательно следующее правило:

«Если кто соизволит жить со мной и после меня в скиту, то не должен употреблять в пищу: коровьего масла, молока и рыбы, особенно же не пить вина. Общая трапеза должна состоять из огородных овощей, с употреблением в меру постного масла. В келиях собственных вещей не иметь; женского пола не принимать и отроков в послушании не держать. Кроме общего церковного правила, в келиях каждому читать по пяти кафизм из Псалтири, пятьсот молитв Иисусовых и делать триста поклонов» (1, с. 126).

За богоугодную жизнь преподобный не раз был удостоен особенных явлений и откровений.

Некоторые его ученики скорбели и роптали из‑за того, что трудно было носить на гору воду из озера, отстоявшего от скита за версту. Тогда старец, став с вечера на молитву, прилежно и со слезами молился до самой полуночи. В молитве он просил Господа Бога и Пресвятую Богородицу помочь его братии в такой нужде. В полночь он пришел в молитвенный восторг и увидел в кельи неизреченный свет: ему явилась Пресвятая Богородица в сиянии небесной славы, с преподобным Елеазаром Анзерским и двумя ангелами. Старец пал ниц, а Небесная Царица промолвила: «Встань! Услышана твоя молитва, завтра возьми учеников твоих и ископай на горе кладезь, здесь будет вода на потребу тебе и братии» (1, с. 126). Пречистая указала и само место, где следовало копать. Придя в себя, блаженный старец рассказал ученикам о чудесном явлении. С наступлением дня преподобный поспешил пойти с ними на указанное место, начали копать колодец и действительно докопались до изобильного источника воды. Все признали это явление знаком особенного Промысла Божия о ските и радовались, прославляя Бога и Пресвятую Богородицу единогласной песней: «Дивны дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси». Когда же источник был вполне устроен, то старец с братией совершил Божественную литургию, благодарственный молебен с коленопреклонением, а затем крестный ход на новый источник. По освящении воды в источнике он окропил ею святой храм, братские кельи и вершину горы с пением стихиры Святому Духу: «Днесь благодать Святаго Духа нас собра; и вси вземше крест Твой…» А по окончании священнодействия преподобный утешил своих учеников поучением, приличным случаю. Вот о чем он говорил: «Не скорбите, братия, не малодушествуйте, но уповайте всегда на Бога. Господь всесильным Своим словом извел из бездны источники воды сладкие для всех живущих на земле верных и неверных. Нас ли, рабов Его, оставит, не пропитает? Вспомним обещание Его: «Мать исчадие свое скорее забудет, нежели Аз вас!» (1, с. 127).

Годы протекали за годами. Угодник Божий, испытавший в своей жизни столько превратностей, приближался к концу своего многотрудного земного поприща. Силы стали оставлять преподобного старца, и он заблаговременно начал готовиться к переселению в нескончаемую жизнь. Теперь он обращал больше внимания на себя, хотя не прекращал обычной заботы и о пользе ближних. Старец часто ходил к изготовленной им самим могиле и над ней, размышляя о смерти и Божием Суде, проливая слезы, глубоко вздыхал: «Душе моя, душе моя! Что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися» (1, с. 129).

Господь открыл Своему верному рабу не только приближающуюся кончину, но и самый ее день. Блаженный старец задолго до преставления объявил братии, что кончина его последует в воскресный день до восхода солнца.

Лежа на одре болезни, преподобный призвал учеников и сказал им: «Я отхожу от вас к вечной жизни, а вы пребывайте богоугодно, каждый в своей, Богом предызбранной службе, безвыходно из скита, ради любви братской по Бозе» (1, с. 129).

Вскоре к тяжелой болезни старца присоединилась другая – изнурительная горячка. Изнемогая, он только повторял себе: «Воля Господня да будет о мне, что угодно Господу, да сотворит», – и потом погружался в молитву (1, с. 129). Угасающий подвижник три дня и три ночи лежал недвижимо, и его дыхание было едва заметно, так что ученики, рыдая, ожидали скорой его кончины.

Но к общей радости и удивлению, через три дня старцу неожиданно стало легче, он встал с одра и обратился к братии со словами: «Время жизни моей оканчивается, о чем мне и Господь возвестил! Вы изберите среди вас себе наставника вместо меня, я его поставлю и благословлю» (1, с. 129). Почувствовав облегчение от болезни, преподобный Иисус в последний раз совершил Божественную литургию и причастил братию Святых Христовых Тайн. После литургии он опять почувствовал изнеможение и уже больше не вставал. В эти предсмертные минуты он был весь исполнен необыкновенной радости.

Рано утром, призвав к себе учеников, преподобный в последний раз облобызал и благословил каждого. Братия горько рыдали. Простившись со всеми, старец сказал: «Я отхожу ко Владыке моему, Господу Иисусу Христу… Заповедаю вам: тела моего по смерти не омывайте, одежду на нем не переменяйте, а в которой теперь нахожусь, в ней положите во гроб, погребение сотворите сами, без мирских людей». Когда плачущие иноки спросили: «Отче святый, как мы останемся в сиротстве без тебя? Желали бы и мы умереть с тобою, ибо ты нас вел ко Христу за собою, а ныне далеко оставляешь», – старец сказал: «Утешьтесь, мои возлюбленные, ибо я хотя телом разлучаюсь, но духом пребуду навсегда с вами». И с этими словами отпустил их в кельи.

Один из учеников, служивший старцу в болезни, выйдя от преподобного, остановился и не пошел в свою келью. Он стал тайно подсматривать за больным и увидел, что, проводив иноков из кельи, старец встал с ложа, преклонился на колени посреди кельи и молился со слезами Богу и Пресвятой Богородице, призывая и святых Божиих угодников. И в этой молитве часто поминал устроенную им святую киновию и братство. После молитвы он лег на ложе и перекрестился. Через несколько минут преподобный опять встал с одра и на коленях молился Господу с воздетыми руками: «Господи Боже мой! Благодарю Тебя, что призрел на смирение мое и сподобил меня скончаться в православной вере в Тебя, в исповедании и в исполнении заповедей Твоих! Приими, Владыко Преблагий, в мире дух мой, а Твоих рабов, которых во едино стадо чрез меня грешнаго собрал, сохрани…» Непродолжительна была эта молитва добродетельного подвижника, и он снова лег на одр. В эти минуты лицо его с устремленным к небу взором сияло необъяснимым спокойствием и радостью. Он пребывал уже недвижим в молчании и как будто с кем‑то душевно беседовал. Вдруг свое молчание старец прервал восклицанием: «Благословен Бог отец наших! Если так, то уже не боюсь, но в радости отхожу от мира сего!» (1, с. 131).

С этими словами келья озарилась необыкновенным светом, разлилось благоухание и стали слышны голоса, поющие псаломскую песнь. В эту минуту блаженный на своем одре обратился лицом вверх, простер ноги, руки сложил крестообразно, и душа его отлетела в небесные обители, куда постоянно стремилась во всё время своего земного странствования.

Честна пред Господем смерть преподобных Его (Пс. 115: 6). Эти слова исполнились над иеросхимонахом Иисусом, которого Господь сподобил преставиться в преклонных летах тихо и мирно, после великих подвигов благочестия, в Неделю Православия, утром, до восхода солнца, 6 марта / 29 марта 1720 года – так, как и предсказал о том он сам задолго до своего преставления.

Ученики, возвратившись в кельи, вдруг услышали благозвучное пение и, полагая, что началось утреннее богослужение, поспешили в храм, но, к удивлению, нашли его запертым. Они в недоумении начали прислушиваться к пению. Казалось, оно исходило из кельи их святого аввы. Все устремились туда и нашли преподобного на одре, уже мирно предавшим свою душу Господу. Плач его учеников был неутешным. Положив честное тело подвижника в гроб, они оставили его в кельи до погребения.

Известия о кончине блаженного ученики не разглашали, однако же иноки Соловецкого монастыря и Анзерского скита о ней узнали. В короткое время Голгофский скит наполнился посетителями, которые принесли с собой ладана, восковых свечей, деревянного масла и прочих, приличных такому случаю, приношений. Все желали, чтобы принесенное ими было употреблено при самом погребении. Пришедшие иноки и миряне, окружив келью святого, ожидали погребения, однако быть при этом сподобились немногие. Сильный дождь вынудил мирян разойтись, а между тем ученики, воспользовавшись случаем, исполнили заповедь старца и совершили погребение без мирских людей.

Отпевание происходило в храме через три дня по преставлении, то есть в среду второй сдьмицы Великого Поста, после Божественной литургии Преждеосвященных Даров. Совершали чин иеромонахи с иеродиаконами в присутствии всей скитской братии и пустынножителей, которые поспешили проводить своего отца. Когда оставалось отдать последнее целование почившему старцу, было прочитано найденное в его кельи в запечатанном конверте духовное завещание старца. В нем преподобный прежде всего воздавал хвалу Господу Богу за все Его благодеяния к себе в продолжение своей долголетней жизни; затем, выразив всю свою надежду на воскресение и жизнь вечную, утешал учеников, прощался с ними, благодарил всех еще живых благодетелей и, наконец, объявлял, что имения у него никакого не осталось.

Скитские иноки на своих руках вынесли из храма тело старца и положили в каменном склепе, приготовленном на самой горе, глубиной не более метра. Поверх склепа они поставили деревянную гробницу, на которой сделали надлежащую надпись.

С самого дня погребения почитателями преподобного на его могиле стали во множестве совершаться панихиды, так что через некоторое время старанием учеников блаженного старца над гробницей была поставлена часовня и на надгробной доске изображен лик преподобного.

В 2000 году преподобный Иов был прославлен Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви для общецерковного почитания. Его честные мощи покоятся ныне в храме в честь Воскресения Христова Голгофо-Распятского скита Спасо-Преображенской Соловецкой обители. Память ему совершается:

– 6/19 марта; 29 мая / 11 июня;

– в Соборе Соловецких святых – 9/22 августа;

– в Соборе Новгородских святых — 3-я Неделя по Пятидесятнице.

Некоторые чудесные случаи, совершенные Богом по молитве преподобного иеросхимонаха Иисуса

Однажды ночью к старцу пробрались воры, не зная, что у него нечего было похищать. Притаившись у кельи, они дожидались, когда преподобный уйдет в храм к утреннему богослужению. Старец еще не спал и стоял на обычном правиле. Он прозрел их намерение и обратился ко Господу: «Боже, пошли сон рабам Твоим, утрудившимся в суетном угождении врагу». Молитва была услышана, и незваные посетители проспали у келии старца беспросыпно пять дней и пять ночей, пока сам преподобный, пришедши с братией, не разбудил их словами: «Доколе стережете всуе? Подите в домы свои». Пробудившись, они встали, но идти не могли, потому что немало времени пробыли без пищи. Старец накормил их и отпустил.

Услышав впоследствии, что эти люди привлечены к ответственности, он послал просьбу об избавлении их от суда. А сам поспешил продать последние книги, какие у него были, а деньги раздать нищим – из опасения, чтобы опять кто не впал в подобную беду. Злополучные разбойники, освободившись от суда, пришли в скит и, испросив прощения и благословения у старца, трудились целое лето на пользу братству (1, с. 127).

* * *

В другое время воры пришли в огород старца за овощами. Наполнив мешки, они закинули их на плечи, чтобы унести, но не могли и сдвинуться с места и так простояли два дня и две ночи неподвижно с тяжелым грузом. Потом начали кричать: «Отче святый, пусти нас с места!» На голос пришли некоторые из братии, но не могли свести их с места. На вопрос иноков: «Когда вы сюда пришли?» – они отвечали: «Два дня и две ночи стоим здесь». – «Мы всегда ходили сюда, почему же не видели вас?» – «Да и мы, если бы видели вас, давно уже со слезами просили бы прощения у вашего старца». Пришел и сам преподобный и сказал ворам: «Вы всю жизнь, пребывая в праздности, без трудов, крадете чужие труды, поэтому стойте здесь в праздности все годы вашей жизни». Со слезами воры умоляли отпустить их, обещая впредь не делать ничего подобного. Старец сказал: «Если хотите руками трудиться и от труда вашего других питать, то отпущу». Они с клятвой дали обещание исполнить его повеление. Тогда он сказал: «Благословен Бог, укрепляющий вас, потрудитесь год в этой обители на братию». После этого разрешил их от невидимых уз своей молитвой, и они действительно год трудились в скиту (1, с. 128).

* * *

Один из скитской братии, будучи обуреваем блудной страстью, пришел к преподобному просить помощи с намерением исполнить все, что повелит старец. Преподобный, научив его воздержанию, прикоснулся своим жезлом к телу брата и – тотчас же плотская страсть исчезла, и инок никогда более ею не страдал (1, с. 128).

Блаженный монах Макарий-Летописец

Этот выдающийся духовный питомец святых Соловков, блаженный монах Макарий (1660 – † вскоре после 1714), по прозвищу Летописец, был учеником преподобного Иова, основателя знаменитого Голгофо-Распятского скита. Благодаря его неутомимым трудам, поколения христиан XXI века имеют благодатную возможность прикоснуться к бесценной соловецкой духовной сокровищнице.

Он родился в Москве в 1660 году. Это были годы царствования благочестивого российского царя Алексея Михайловича Романова. Его мирское имя осталось неизвестно. Но сохранились достоверные сведения о том, что личность эта во многих отношениях была далеко незаурядная, он происходил из дворян, получил хорошее образование, обладал даром слова и способностями к живописи.

Когда будущему соловецкому постриженнику исполнилось 33 года, он начал всерьез искать пути ко спасению своей души и в 1694 году, оставив мирскую жизнь, ушел на Соловки. Однако и в монастыре на Большом Соловецком острове он не нашел желаемого пустынного безмолвия и зимой, в Рождественский пост, перебрался на более пустынный остров Анзер.

Там встретил его иеромонах Товия, начальник Свято-Троицкого скита, именовавшийся по обычаям тех времен скитским строителем. После беседы, убедившись в искреннем стремлении прибывшего боголюбца ко Господу, отец Товия постриг его в монашеский чин.

Новопостриженный инок заметно преуспевал в смирении, послушании и молитве, отличался большой ученостью. Превосходное знание церковного устава и богослужебных книг сделало молодого монаха Макария незаменимым в храме. Строитель Товия, видя такие успехи нового пустынника, решил обрести в его лице верного помощника, ибо в Троицком скиту для отправления служб не хватало священников.

Летом 1695 года отец Товия, отправляясь в Холмогоры, чтобы получить ежегодное государево жалованье на скит, взял с собой инока Макария и представил его архиепископу Холмогорскому и Важскому Афанасию. Товия бил челом владыке, чтобы тот посвятил чернеца Макария во иерейскую степень священства.

Владыка Афанасий Товии, будучи опытным архипастырем, не отказал, но прежде решил проверить, насколько Макарий освоил навыки монашеской жизни. После долгой беседы с иноком преосвященный счел, что в монашеской жизни тот неискусен и во иеромонашество посвятить его будет недостойно. Решение владыки было справедливым – ведь в иночестве Макарий не прожил и полугода.

Тогда из Холмогор Макарий был отправлен в Соловецкий монастырь под начало архимандрита Фирса и скоро по его благословению вновь возвратился на Анзер.

Молодой, полный сил инок выполнял в Свято-Троицком скиту самые тяжелые послушания: заготавливал дрова, ходил на морской промысел и, кроме того, занимался иконописанием.

Отец Макарий вспоминал, как он в ту пору долгое время старался изобразись иконописный образ святого основателя Свято-Троицкого скита, «но не знал подобия Елеазара» (7, с. 96) и, печалясь от этого, постоянно молил преподобного о помощи. В один из дней по окончании вечерни преподобный явился ему во сне и сказал: «Что, брат, хочешь меня видеть? Смотри! Я и есть Елеазар» (7, с. 96). Иконописец «воспрянул от радости и встал на колени и смотрел на святого с прилежанием, пока тот стал невидим» (7, с. 96). Отец Макарий хорошо запомнил облик преподобного: «возрастом посредний, дебел составы и плотию и добр разом, бороду имел длинную и округлую, негустую» (7, с. 96). Так, чудесным образом, был написан самый первый образ преподобного Елеазара Анзерского.

Вскоре, начитанный, но практически малоопытный в суровой подвижнической жизни инок Макарий обрел себе богомудрого духовного наставника. Его таланты и способности к подвижничеству раскрылись под началом будущего великого соловецкого святого, иеромонаха Иова (в схиме Иисуса). День за днем наблюдая жизнь своего преподобного учителя, инок Макарий проникся величием его духовного подвига и, несмотря на запрет смиренного старца, отважился поведать о нем:

«Аз убо Троицкаго скита постриженик, един от последних чернец Макарий, аще и многое возбранение себе восприях от добраго нашего наставника и блаженного отца и достопамятнаго скитского строителя иеросхимонаха Иисуса Распятского или и впредь некое от него запрещение понесу, еже заповеда ми о себе молчати, и ничтоже отнюдь повеле являти; но некая Сила Судеб Божиих весьма понуждает меня о нем, всем на спасение душевное, возвестити» (7, с. 96).

И… покоряясь влечению этой непреодолимой силы, Макарий-Летописец уже при земной жизни старца Иова стал свидетельствовать о его духовных подвигах. Так, благодаря этому дерзновению ученика, «теоретически» несвойственному строгим принципам монашеского послушания, весть о подвигах богоносного соловецкого аввы разлетелась с острова Анзер в разные уголки Святой Руси.

«Официально» же, то есть по благословению своего старца – чудотворца, отец Макарий несколько лет составлял жизнеописание основателя и первоначальника Свято-Троицкого скита преподобного Елеазара Анзерского. Это жизнеописание также быстро распространилось по всем уголкам Русской земли.

В 1710 году инок – летописец приступил к новому труду – возобновлению утраченной вкладной книги Свято-Троицкого Анзерского скита:

«В лето 1710 марта 1 дня начата сия книга вкладная перваго начальника и строителя святаго пустыннаго скита, иже во Анзерском острове, преподобнаго отца нашего Елеазара чудотворца. И нынешняго, по нем наставшего, ревнителя его Боголюбиваго того же дивнаго Анзерского скита, от господина нашего трудолюбиваго строителя и приснопамятнаго, и блаженнаго отца иеромонаха Иова Распятскаго сия книга от многих старых книг, и давных лет разных записок, вкупе собрана по отеческому его благословению и приказу» (7, с. 98).

С 1704 по 1710 год инок Макарий выполнял очень важную для скита работу. Строитель Иов поручил летописцу вести отводные книги, в которых переписывалось все имущество скита. К послушанию своему отец Макарий отнесся ревностно. Описи имущества составлялись им необычайно подробно, с указанием особой ценности и значимости церковной утвари. Литературный дар отца Макария преобразил сухой документ, каким обычно являются отводные описи, в настоящую поэму, прославляющую Христову Церковь:

«Святая соборная апостольская Церковь в молитвенное нам время, во дни и в нощи благовестивши и звонными колоколы глашает: и звучным их гласом людей от сна возбуждает, и благую весть возвещает, и в храм святый ходити привлачает.

На словословие же Божие стояти собирает: и церковным пением Бога хвалити понуждает.

Богодухновенными же книгами, аки великогласными небесными трубами, всех нас к себе призывает: и в молитвенных песнех бодрствовати укрепляет… Благоразумно же и искусно о себе извествует, и человеколюбную благодать Христову ясно хвалует, и непрестанными мольбами гласы своя ко Творцу и Владычице она возсылает: и яко чадолюбивая мати неотступно дети своя сохраняет…» (7, с. 98–99)

Год за годом, в молитвах и послушаниях неспешно протекало пустынное житие инока Макария в Свято-Троицком скиту. И порядку этому, казалось, не грозили никакие перемены. Однако Господь судил иначе.

В июне 1712 года преподобный Иов отправился проведать иеродиакона Паисия, жившего отшельником в центре острова у крутой горы. Вернулся старец весьма взволнованным и поведал своему ученику Макарию о бывшем ему чудесном явлении Пресвятой Богородицы. Преподобный сказал, что по велению Божией Матери надо строить новый скит на горе, называемой Голгофой, и Макарий должен в том ему помочь.

Выслушал инок своего старца и с радостью согласился. Осенью началась подготовка к переселению – трудники рубили келью для нового скита. Отец Макарий руководил этой работой. Зимой 1713 года срубленную келью перевезли к основанию Голгофы.

Преподобный Иов и монах Макарий, прощаясь с братией Свято-Троицкого скита, устроили торжественную трапезу для иноков, а затем переселились на Голгофу. Здесь в декабре 1713 года отец Макарий-Летописец и завершил свой последний труд – «Жития соловецких чудотворцев».

В 1714 году неутомимый и ревностный ученик и сподвижник преподобного Иова Макарий был пострижен им в великий ангельский чин, то есть в высшую монашескую степень – великую схиму. Схимник Макарий-Летописец к тому времени уже сам возрос в меру опытного старца. Вскоре он мирно отошел ко Господу, прожив в иночестве двадцать лет и был похоронен здесь же, на анзерской горе Голгофа.

Соловецкое предание глубоко чтит память незабвенного монаха Макария-Летописца. Да и вся Христова Церковь, благодаря его неутомимым трудам, имеет теперь многие достоверные сведения о соловецком подвижничестве, его истории и святых преподобных, творивших эту историю. Имея широкий христианский кругозор и глубоко осознавая ответственность пред Господом и последующими поколениями христиан, он ревностно разыскивал утраченное, возвращал расточенное, богомудренной памятью восстанавливал в письменах издавна забытое. И, соединяя настоящее с минувшим, открывал для поминальной молитвы имена прежде почивших блаженных иноков и благодетелей святой Соловецкой обители.

И сам блаженный Христов труженник и духовный подвижник за это всегда в христианском роде помянут да будет.

Вечная ему память о Господе нашем Иисусе Христе!

Старцы – пустынники Феофан и Климент

Соловецкая буховная сокровищница доносит до нас в числе других подвижников имена и этих двоих доблестных Христовых воинов, подвиги которых во многом похожи на подвиги любимого в народе Саровского чудотворца Серафима. Их, жертвенно потрудившихся Христу в различных, но весьма похожих внешних условиях, объединяет один наиважнейший принцип духовной жизни – неуклонное стремление к непрестанной внутренней умно – сердечной молитве и к реализации всех сил и возможностей собственной природы, ведущих к состояниям совершеннейшего единения с Богом. Однако, в отличие от имени преподобного Серафима и многих других, широко известных святых имен, соловецкие подвижники, о которых ниже пойдет речь, сегодня остаются как бы в тени, хотя в прошлом их имена, особенно в иноческой среде, были хорошо известны, и их жития послужили вдохновляющим началом к благочестивым подвигам многим христианам последующих за старцами поколений.

Духоносный старец Феофан († 1819) был родом из крестьян малороссийских земель, составляющих нынешнюю территорию современной восточной Украины. Двенадцати лет он лишился родителей и остался сиротой вместе с малолетними братом и сестрой. С юных лет отрок должен был трудиться для своего пропитания. Однажды, когда он работал в поле, у него возникло пламенное желание, по – евангельски оставить всё и последовать Христу. Тотчас распряг Феофан своих волов, оставил землю, плуг и, даже не простясь с братом и сестрой, увлекаемый любовию ко Христу, пошел из родной стороны. Было ему в то время шестнадцать лет.

В 1760 году юноша был принят послушником в колыбель русского иночества – в древнюю Свято-Успенскую Киево-Печерскую Лавру. Семнадцать лет он провел в испытаниях, а затем, как весьма одаренный, был отдан под начало к легендарному подвижнику Досифею (как выяснилось впоследствии – то была суровая подвижница, достигшая высочайших духовных вершин, и скрывавшая себя под видом старца – Ред.), находившемуся тогда в затворе уже третье десятилетие. Старец Досифей никуда не выходил из своей кельи и никого к себе в келью не принимал. Желавшие получить от него благословение и наставление могли беседовать с ним через маленькое оконце его кельи. Особый дар слова в нем соединялся с прозорливостию. Под присмотром этого богомудрого наставника Феофан начал быстро совершенствоваться в духовной жизни.

Скоро в Феофане возгорелось желание посетить Святую землю, Когда Феофан просил у старца Досифея благословения на дальний путь, тот ответил: «Нет тебе пути ни в Иерусалим, ни в Святую Гору; тебе предлежит в свое время другой путь; а теперь, если желаешь, ступай в Молдавию; это будет тебе на пользу» (7, с. 101).

Старец Досифей велел Феофану идти на Подол (нижнюю часть города Киева), и, отыскав там двух молдавских иноков, привести их к нему. Один из этих иноков был Софроний, друг и спостник великого исихаста, преподобного Паисия (Величковского). Исполнив все поручения, данные ему преподобным Паисием, он собирался отправиться в обратный путь, и старец Досифей попросил взять с собою его ученика. Молдавские иноки охотно взяли с собою Феофана.

Нелегок показался Феофану этот путь из-за притеснений со стороны турок и разных лишений, так что он даже раскаивался в том, что покинул Киев. Близ Нямецкой обители встретил путников сам преподобный Паисий и приветствовал Феофана следующими словами: «Чадо Феофане! Не вотще [напрасен] бысть к нам путь твой; он уготовил тебе мзду [награду] свою» (1, с. 138).

Феофан сначала жил в Нямецком монастыре; потом ходил в другие обители, изучая чиноположение и монашеские уставы, нравы и обычаи иноческого жития. Нестяжание молдавских иноков было полное: в кельях, кроме иконы, книг и орудий для рукоделия, не было ничего. Иноки особенно отличались смирением, устраняясь гордости и тщеславия; они не знали ненависти и взаимных обид; если случалось кому‑либо, по неосторожности или горячности, оскорбить другого, такой спешил примириться с оскорбленным. Кто не хотел простить согрешившего брата, был изгоняем из монастыря. Походка у иноков была скромная и благочинная; глаза опущены в землю; при встрече они один другого предупреждали поклоном; в церкви стояли в назначенном для каждого месте; празднословия не допускали не только в церкви, но ни в монастыре, ни вне его. С преподобным Паисием жило тогда до семисот братий, и когда они собирались на послушание по сто и по полутораста человек, то один из братий читал книгу или рассказывал какую‑либо душеполезную повесть. Если же, если кто заводил праздный разговор, немедленно его останавливали. В кельях одни писали книги, другие пряли, шили клобуки и камилавки, выделывали ложки, кресты или занимались разными рукоделиями. Все были под надзором духовников и наставников; никто самовольно не дерзал даже съесть какой-либо плод, которых так много произрастало в Молдавии; только с благословением и все вместе они вкушали произведения земли во славу Божию.

По сердцу пришлась отцу Феофану эта жизнь, и он просил преподобного Паисия оставить его в Молдавии. «Иди теперь в Россию, – сказал преподобный Паисий, – и еще немного послужи старцу, имеющему скоро скончаться, и, по благословению его, иди спасаться, куда он тебе укажет» (1, с. 139). И напутствуя его своим благословением, прибавил: «Чадо, Бог и Пречистая да соблюдут тебя на всяком пути; верую, что Бог не даст тебе искуситься более меры и сподобит части избранных Своих, ради молитвы преподобных отец Антония и Феодосия, Печерских чудотворцев, и старца твоего Досифея; да будет на тебе от нашего смирения благословение Божие. Скажи благоговейному старцу твоему благодарность и не забывай наше убожество» (1, с. 139).

Вскоре инок Феофан прибыл в Киев. К этому времени старец Досифей уже пребывал в Китаевской пустыни. Почувствовав приближение кончины, затворник сказал своему ученику:

«– Возлюбленное чадо мое, ты много послужил мне; теперь я отхожу в путь отцов моих; когда погребешь меня, не оставайся здесь, но иди на север: там, в обители Соловецкой, ты найдешь спасение.

Феофан отвечал:

– Отче, я обещался проводить жизнь при пещерах преподобных Антония и Феодосия.

– Чадо, – сказал старец, – пред Богом равны здесь Антоний и Феодосий, там Зосима и Савватий; они имеют у Бога одинаковую благодать ходатайствовать о духовных чадах своих. Вижу, что Божественный промысл указует тебе место на севере, и верую, что строит все по желанию твоему, на пользу и спасение души твоей, и поможет тебе понести скорби пустынного жития. Не противься определению Вышнего; но, пребывая там, внимай себе и блюдись от лютого зверя, ищущего поглотить тебя. Если же и найдет искушение, не унывай, – но мужественно старайся исправить себя» (1, с. 139).

Инок Феофан сначала не исполнил завета своего старца и остался жить в Киеве. Ископав себе пещеру, он думал поселиться в ней, но ему не позволили; потом он удалился в пустыню в окрестностях Лавры, но и здесь ему жить запретили. Видя неблаговоление Божие за ослушание старцу, он оставил Киев и направился в отдаленную Соловецкую обитель.

Он прибыл в обитель при архимандрите Иерониме и проходил разные послушания, начав с просфорни. Здесь он нашел подобного себе инока Климента († ранее 1873), проводившего очень внимательную и углубленную подвижническую жизнь. Изнуряя себя различными аскетическими упражнениями, отец Климент говорил своему телу: «Я смиряю тебя сухоядением, алчбою и жаждою, чтобы ты было покорно и удобнее текло своим путем, неся возложенное иго» (1, с. 141).

В беседах Феофана с Климентом речь заходила о прежде бывших на Соловецком острове пустынножителях, о том, как они, ведомые только единому Богу, жили в алчбе и жажде, питались мхом и разными плодами, терпели всякую тесноту, мороз и различные страхования от исконных врагов спасения – бесов. Но подвижники Христовы, вооружась верой и молитвой, мужественно преодолевали всё. Иноки – друзья, дивясь подвигам предшествующих им соловецких отцов, более и более возгорались благочестивым желанием и решимостью о Господе последовать их примерам.

Вскоре Климент попросил у своего старца благословения идти на суровый подвиг пустынножительства. Старец, по испытании его, видя в нем непреклонное желание и зная его терпение, с молитвой отпустил его в уединение. Как олень спешит к источникам водным, так и монах Климент устремился внутрь острова в самые необитаемые места. Там под горой он нашел удобное место, где, выкопав пещеру, начал подвизаться в посте и молитве.

Отец Феофан заботился о своем бывшем сожителе и по возможности посылал ему необходимое. Но скоро местопребывание отшельника было открыто одним из монастырских служителей, который донес о пустыннике архимандриту Иерониму. Архимандрит распорядился привести его в монастырь и возвратить в просфорню. Но Климент не имел покоя, снедаемый желанием жить в пустыне. С наступлением весны он опять получил от старца дозволение идти в необитаемые места.

Отец Феофан сначала скорбел, потеряв своего друга Климента, потом сам тайно ушел из монастыря и в самых отдаленных местах острова стал отыскивать своего единомысленного сожителя.

Не найдя его, он близ так называемого Ягодного озера, в десяти верстах от монастыря, устроил себе землянку, в которой сам также стал пустынничать. Ночами он пел Псалтирь и клал поклоны, а днем с молитвой занимался необходимыми трудами: собирал мох и корни для пищи. Его давнее желание подражать древним святым анахоретам теперь было удовлетворено – душа его чувствовала себя в пустыне, как совершенно в сродной себе стихии. Диавол, однако, страшил старца Феофана разными видениями: иногда, казалось ему, являлись дикие звери или прилетали во множестве хищные птицы и поднимали крик; иногда представлялось как бы конное войско врагов, иногда он даже физически страдал он от бесовских побоев. Тогда повергался он перед Богом, прося помощи и заступления, и – Господь спасал его.

И все‑таки надежда отыскать где‑либо своего духовного друга Климента или найти других отшельников не оставляла старца Феофана. С этой целью он время от времени обходил соседние горы и удолия. Однажды он сподобился отыскать двух пустынников, семь лет обитавших в одной укромной келье. Проведя у них ночь, он узнал чин их моления: встав в полночь, один делал поклоны, а другой, воздев руки, молился о себе и о брате своем; потом первый становился на его место, а второй брат творил поклоны. В другой раз, ходя по острову, он встретился с посланными отыскивать его самого: с ними он возвратился в монастырь.

Вскоре пустыннолюбец Феофан был послан настоятелем в поселок Суму для надзора за Соловецким подворьем. Жизнь среди мира изменила духовное настроение отца Феофана. Три с половиной года он пробыл в Сумах в житейских попечениях и потом был послан в Архангельск для необходимых монастырю закупок. После этого преемник архимандрита Иеронима по настоятельству, архимандрит Герасим, назначил его экономом обители. Здесь, в многолюдной обители через звонаря монастыря он однажды получает приветствие от своего прежнего сподвижника.

«– Разве жив еще Климент?» – с некоторым страхом спросил старец Феофан.

– Жив, – отвечал звонарь и рассказал свою встречу с отважным Климентом» (7, с. 103).

Будучи в Свято-Троицком Анзерском скиту и посетив Голгофскую гору, звонарь на обратном пути, собирая ягоды, потерял дорогу, блуждал два дня по острову, а на третий, увидев дым, исходящий как бы из горы, обрадовался своему спасению. Подой – дя к горе, он нашел малое отверстие, а затем и дверь в келью, в которую вошел с обычной молитвой. Здесь он увидел пустынника, стоящего на молитве, поклонился ему, сел и, по его просьбе, рассказал о себе. Пустынник узнал в звонаре давнего своего знакомца и сказал, что он Климент, бывший сотрудник инока Феофана в просфорне. На вопрос звонаря, как он попал сюда и как жил все это время, отшельник Климент отвечал:

– Выйдя из монастыря, я пошел к морю. На берегу нашел три бревна, сделал плот и на нем пустился в плавание, взывая: «Господи Иисусе Христе, Боже мой! Ты ведаешь мое намерение: желая служить Тебе Единому, бегаю людей. Если Тебе угодно спасти мою душу на этом острове, удержи меня здесь, а если предназначил мне иное место, веди туда. Молю Тебя, Владыко, не лиши меня Твоего Промысла, но да будет во всем Твоя святая воля» (6, с. 120). Молясь так, я начал удаляться от берега, гребя обломком дерева. Подул попутный ветер, и я скоро пристал к Анзерскому острову. Отыскивая место, удобное для жительства, я пришел сюда, выстроил здесь хижину и шестой год в безмолвии служу Господу.

«– Скажи, чем ты питаешься, – спросил звонарь, – и не беспокоят ли тебя нечистые духи?

Пустынник указал ему на коренья, называемые вакха, которых было на острове много. Их истирал он в муку и мешал с березовой корой, приготовляя хлеб.

– Вот чем питает меня Владыка мой. Пребывание мое здесь блаженно и небесно благодатью Божией, как и всякого, истинно избравшего безмолвие. Одна нам всем пустынникам напасть – от бесов, злобы которых, впрочем, никто по – настоящему и не знает, кроме нас. Но всесильна Божия благодать, и трудно им прати (идти – Ред.) против рожна. Вначале я много страдал от их коварства: то страх наводили они на меня разными привидениями, то в сон ввергали, особенно в часы молитвы, то пищу предлагали прежде времени, чтобы нарушил пост похотением. Случалось и раны терпеть от них на теле, и оставаться едва живым. Но ради терпения и моей веры в Господа, Всесильного Спасителя нашего, теперь прекратились все их козни.

«– Но скажи, – спросил пустынник, – жив ли мой отец Феофан, и что с ним?

– Жив, и теперь в закупщиках, – отвечал звонарь.

Услышав это, Климент ударил себя в грудь, упал на землю и, рыдая, говорил:

– Увы мне грешному! Слышу не то, что хотелось бы. Скажи ему, Господа ради, что он погибает, передай ему скорбь мою. Где его прежняя подвижническая жизнь? Где ревность к добродетели и желание пустынной жизни? Находясь среди мира и его соблазнов, он более и более тонет в житейских заботах» (7, с. 103–104).

Рассказ звонаря глубоко потряс отца Феофана – друг его подвизается на безмолвии, а он погружен во множество попечений и не имеет времени подумать о душе. Чувства скорби и покаяния объяли его сердце, и отец Феофан стал искать возможность исправить свою жизнь. Скоро Господь открыл ему и сам путь покаяния.

Новый архимандрит Герасим, ревностно желавший водворить в обители некий новый строгий порядок, делал ему, как эконому, надзиравшему за монастырскими работами, строгие внушения. Отец Феофан, в связи с этим и решился оставить Соловецкий монастырь. Он взял малое суденышко, хлеба и пустился в море с намерением поселиться в Поморье. Сначала дул тихий ветер, но потом поднялась сильная буря. Видя пред собою смерть, Феофан возопил: «Господи, Иисусе Христе, помилуй меня! Ты ведаешь, что я вдался волнам этим ради Тебя. Молю Твое милосердие, дай мне время на покаяние, ибо вижу, что волны готовы поглотить меня, бездна водная да не сведет в ад душу мою, не готовую предстать на Страшный Суд» (7, с. 104–105). Волны так были сильны, что невозможно было ни держать паруса, ни грести веслами. Отец Феофан лежал среди лодки, каждую минуту ожидая смерти. Так его носило по морю десять дней. Наконец он был выброшен на берег, где слезно благодарил Бога за спасение. Местный житель отвел Феофана в хижину в густом лесу. Господь очищает и возводит к высшему совершенству избранных Своих разными путями, сообразно с их духовным состоянием. В от – не Феофане было много добрых порывов, много благочестивых желаний, но не было полного отвержения своей воли и покорности воле Божией; не было абсолютной и непреклонной решимости к подвижничеству. Поэтому Господь вразумляет его скорбями и искушениями, чтобы укрепить его доброе желание.

Вскоре отца Феофана обнаружили в его хижине и привели его в Кемь, где заключили под стражу, чтобы при удобном случае отправить в Соловецкий монастырь. Увидев, что сторож заснул, отец Феофан тихо вышел из места своего заключения и побежал в лес. Дорогой он наткнулся на проходивших людей и просил их указать ему такое пустынное место, где бы никто его не нашел. Сжалясь над ним, эти люди накинули на него ветхое рубище, дали ему пищи и отвезли вверх по реке верст за тридцать и более, где и указали ему шалаш звероловов.

Но спокойствие пустынника было нарушено и здесь. Нашли его поморские звероловы и узнали в нем бывшего соловецкого закупщика Феофана. Дьявол внушил им, что отец Феофан бежал с деньгами из монастыря, и решили отнять богатство. Когда же подвижник стал уверять их, что у него нет никаких денег, звероловы сожгли его келью, били его, пытали огнем; потом, привязав веревкой, протаскивали старца подо льдом на озере из одной проруби в другую и грозились или отвезти его в монастырь, или совсем утопить. Ничего не добившись, разбойники оставили пустынника едва живым.

Придя в чувство, подвижник благодарил Бога за перенесенные страдания, признавая себя достойным и большего наказания за свои грехи. Увидев свою хижину сожженной и разграбленной, он слезно молился Богу: «Ты зришь, Господи, страдания мои, видишь беду мою! Я не имею чем питаться и прикрыть свою наготу. Молю Твое милосердие, помоги мне. Я умру здесь, если есть на то воля Божия, но Господь силен укрепить мою немощь» (1, с. 145–146). Немного оправившись, он пошел на другое место, добыл огня, собрал дров и с великим трудом выкопал себе пещеру. Не имея ни хлеба, ни орудия для копания каких‑нибудь корней, он собирал гнилое дерево и мох, варил их в воде в берестяной посуде и тем питался, но от такой пищи совершенно ослабел и ежечасно ожидал себе смерти. Впоследствии он сам рассказывал, что употреблять такую пищу его заставлял сильный голод, хотя желудок отказывался ее принимать. Когда он ее проглатывал, то чувствовал тяжкую боль, так что много раз падал на землю и, как бы прощаясь с жизнью, говорил: «Господи, приими в мире дух мой» (1, с. 146). Потом, ощущая в себе некоторую теплоту, вставал и просил Бога об укреплении своей немощи. В таких страданиях старец Феофан дожил до лета. Тогда он заготовил себе кореньев, мха, разных ягод и последующие пять лет ими питался.

Соседние поселяне, узнав о пустыннике, иногда приносили ему необходимое. Наконец, Божиим благопоспешением, истерзанный подвижник сносно поправился, и впоследствии его уже никто не беспокоил. Когда же отец Феофан начал сеять рожь и ячмень, то урожая не только ему самому доставало на прокормление, но иногда оставалось и для других. Самое же главное – подвиг молитвы продолжался. Невзирая ни на что, в его молитвенное правило входило в то время две тысячи четыреста поклонов в сутки. Многие поморяне, особенно живущие в Кеми, любили его, как своего духовного отца. Подвижник мирно прожил здесь двадцать четыре года, оставив по себе неизгладимую добрую память.

Местные власти с подозрением смотрели на то, что старец Феофан учит народ, и угрожали ему изгнанием. Действительно, вскоре прибыл соловецкий иеромонах Иосиф и, взяв пустынника, привез в Соловецкий монастырь. Это было в 1817 году, в настоятельство на Соловках архимандрита Паисия.

Старец прибыл ночью и, придя к утрени в церковь преподобных Зосимы и Савватия, приложился в их святым мощам и стал с умилением слушать службу. Странен был вид пустынника: он был малого роста, весь почерневший от дыма, на голове ветхая камилавка, вся его одежда была изорвана.

Из Соловецкой обители старец Феофан скоро был отпущен на Анзерский остров, в Голгофский скит. Вначале келья подвижника размещалась на горе. Сюда постоянно пребывали к нему поморяне и жалуясь на то, что он их оставил, были готовы опять увезти старца к себе. Батюшка с угрозой отгонял этих соблазнителей. В это время ему уже исполнилось семьдесят три года. И так как он не имел сил взносить себе на гору ни воды, ни дров, поставили ему новую келью под горой, где он и поселился. И здесь он перенес много болезней, много вытерпел досады от людей, искушений от нечистых духов и напастей.

Порой около его кельи раздавался звук бубнов, тимпанов, хлопанье в ладоши, обхождение вокруг кельи и ударение в стены и окна. Особенно увеличивались нападения бесов когда он начинал молитвенное правило, но подвижник мужественно стоял на молитве. Телесные потребности его удовлетворялись частью от монастыря, частью от приношений богомольцев. Он не отказывал в советах и поучениях братьям, приходящим из монастыря. Приходили к старцу на Голгофу и миряне, прося его наставлений.

Он учил их трудиться без лености, не роптать, ходить на молитву в святые храмы.

Незадолго до преставления Бог вновь попустил злым людям жестоко надругаться над старцем, что послужило к его еще бблыпему духовному совершенству. Ища у него денег, его снова били, сорвали волосы на голове и бороде, горящею головней опалили все его тело и, оставив едва живым, ушли. Старец Феофан три дня лежал полумертвый, изнемогая от голода и холода, и до конца своей земной жизни уже не мог совершенно оправиться. Странным для приходящих казался этот престарелый отшельник – без бороды, без волос на голове, с пришибленным хребтом, с избитым телом.

Но близок был его добропобедный конец и исход в блаженную вечность. Однажды свет осиял его келью и ему явился святой преподобный Иов (иеросхимонах Иисус Голгофский). «Радуйся, брат, – сказал он, – скоро наступит твой конец» (7, с. 108). Старец Феофан имел еще некое видение, возвестившее ему переселение в Царство праведников, но с уверенностью говорил, что доживет до лета. Старца не страшила мысль о близкой смерти: он желал ее, но порой смущало его представление о строгости Божиего Суда и высоте иноческих обетов. Он успокаивался упованием на милосердие Божие к кающимся грешникам. Скорбя о слабой жизни некоторых из братий, беспокоился он и о своих учениках, как бы они ни соблазнились худыми примерами. С утешением он видел во сне двух почивших пустынников, подвизавшихся на Муксальмском острове. Имена их: Антоний и Феодосий. «Мир тебе о Господе, возлюбленный брат наш, – сказали они старцу. – Не скорби о братии, живущей в обители; в нынешнее время много прельщений и нападений. Спасайся, да спасешь свою душу. И в учениках твоих нет еще ничего подвижнического; они подобны прочим» (1, с. 153). После этого старец Феофан, призвав своих учеников, велел им усугубить пост и молитву.

В тяжком положении старец Феодосий провел зиму и был взят весною в Соловецкий монастырь. У него открылась горячка, и всякая пища казалась ему горькой.

К его болезненному одру стекалось много посетителей, что конечно возмущало его покой. Перед наступлением Петрова поста, когда угасали последние остатки жизни старца Феофана, он был перенесен в келью своего ученика Антония. Три дня пролежал старец в той келье, по своему желанию, был приобщен Святых Тайн. Обратясь к своему ученику Антонию, он сказал: «Вот, чадо, наступает час моей кончины, час более всех дней моей жизни тяжелый и страшный, в который откроется сокровенное, которого трепетали и праведные; болезнь более всех болезней, время, полное ужаса и страха» (1, с. 154). Старец стал озираться, как бы страшась кого‑то, потом просил своего ученика покадить в келье ладаном. Старец Феофан мирно расстался с земной жизнью и предал дух свой Богу 26 июля 1819 года, семидесяти пяти лет от роду.

Из духовных поучений старца Феофана

«Ища вечных благ, – говорил старец, – думаем ли мы получить спасение, не оставляя своих страстей? Невозможно работать двум господам, Богу и мамоне (см. Мф. 6: 24)» (8, с. 416).

Обливаясь слезами, старец прибавлял: «Воззрите на сладчайшего Владыку Иисуса Христа! Совершая наше спасение, сколько Он претерпел мучений, биений, оплеваний, заушений, наконец и распятие на Кресте? И тогда как Он, во истощение сил телесных, просил пить, говоря: жажду! – что Он принял? Неблагодарные иудеи даже не дали капли воды, а поднесли оцет (уксус – Ред.) с желчью смешан, и, взяв губку на трость, этим утоляли жажду Спасителя (см. Ин. 19:28–29). А мы сладостраствуем! Подвижники Христовы не искали утешений…» (8, с. 417)

Каждый из нас пусть старается положить благое начало к деланию добродетелей; поелику и мзда от Бога готовится по мере трудов. Послужим Господу в жизни сей во смирении и кротости; Он Сам говорит: на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим (Ис. 66:2) (8, с. 417).

В церкви Божией стойте со вниманием и усердием, подвизайтесь ради Сладчайшего Иисуса от всей души и отриньте мирские пристрастия (8, с. 417).

Некогда старец Феофан пришел в Соловецкий монастырь, чтобы поклоняться мощам преподобных и навестить своих учеников. Придя в церковь к утрене, старец встал в углу и смотрел, как иноки прикладываются к святым мощам. И вот духовными очами он видит, что преподобные Зосима и Савватий как бы сидят при своих раках и одних благословляют, а от других отвращаются. Поэтому старец заповедал ученикам – ежедневно с благоговением прикладываться к ракам угодников (8, с. 417–418).

«Чада мои о Господе, – говорил старец, – возлюбите Господа от всей души своей; служите Ему со страхом и любовию; исполняйте Божественные заповеди Его.

Считайте себя недостойнее всех, чтобы Господь возвысил вас над страстями.

Отжените от себя гордость, ибо Господь гордым противится, смиренным же дает благодать (см. Притч. 3: 34).

Прошу вас, чада мои, когда молитесь, будьте внимательны, чтобы молитва, возносимая для умилостивления Господа, не обратилась вам в грех.

Блюдите, чтобы в то время, когда считаете себя совершающими молитву, не быть вам далеко от молитвы и не трудиться без приобретения, устами поя псалмы, а умом бродя по разным местам.

Совершайте молитву со страхом Божиим, ибо молитва есть беседа с Богом; потому, произнося слова молитвы, всем умом своим взирайте к Богу.

Собираясь в церковь, стойте в ней, как перед лицом Божиим, языком совершая псалмопение, а умом внимая слышимому. Помните, с Кем беседуете.

Слава Создателю моему, я творю умом молитву Иисусову без принуждения. Подвизайтесь и вы в юности, вселите в сердца ваши Сладчайшего Иисуса, да, стяжав ныне Утешителя Духа, возможете возвеселиться в старости своей.

Если вы послушаете меня, то узрите свет Божественный, который и наставит вас на всякое доброе дело.

И еще говорю вам: если сохраните мои заповеди и послушаетесь моих увещаний, то неотлучны от меня будете там, где уготовано и мне быть.

Если преслушаете мои слова, то я не повинен потому, что всё вам сказал» (8, с.418–419)

Старец Иероним

Приснопамятный старец Иероним (1765 – † 1847), вошедший в церковную историю как строгий ревнитель строгого христианского благочестия и духоносный соловецкий наставник, в миру носил имя Иерофей, фамилия его была Лукин.

Известно, что до вступления в соловецкое монашеское братство он сначала состоял на гражданской службе с 1782 по 1795 год, а потом поступил в Новгородский Хутынский монастырь, где в 1799 году и был пострижен в монашество. Также известно, что во иеромонаха он был рукоположен в 1808 году в московском Новоспасском монастыре, после чего служил при московском Синодальном доме. Во время нашествия французов отец Иероним трудился при спасении от разорения или уничтожения неприятелем Патриаршей ризницы и выехал с ней из Москвы. По окончании войны он подвизался в Черноморской Николаевской пустыни Ека – теринославской епархии (ныне Днепропетровская область), а через четыре года переместился в Новгородскую епархию.

Будучи близко знаком с Фотием, впоследствии Юрьевским архимандритом, а в то время законоучителем кадетского корпуса, отец Иероним благодаря ему узнал о распространении в российском обществе масонства и иных, тайных и противных Православию учений, пришедших в Россию из расцерковленной Европы. Болезнуя своей чистой душой о родном народе, видя его развращение антихристианскими учениями, он решился донести об этих учениях и тайных антихристианских обществах родному отечественному православному правительству, тем самым думая исполнить свой христианский гражданский долг и сохранить чистой свою христианскую совесть. Однако, по наветам исконного врага человеческого рода, дьявола, за свое чистосердечное верноподданическое донесение он был сослан в Петропавловскую крепость, из которой в 1830 году его, как священника и монаха, перевели под строгий надзор в отдаленную Соловецкую обитель.

Иеромонах Иероним со слезами принял объявление о выводе его из Петропавловского каземата.

«– О чем ты плачешь? – спросил его комендант и услышал поразительный ответ.

– Поверьте, – ответил монах – узник, – я не нашел лучше сего места для иноческого подвига» (1, с. 185).

Все же, отец Иероним смирил себя перед Божественным Провидением, всегда благим и полезным для человека, и принял это начальственное о себе распоряжение как Божие веление. Так, не по своей воле, но по воле всемогущего и всепремудрого Бога оказался он в стенах древней Соловецкой обители, где принес обильный духовный плод.

Приснопамятный старец Иероним вошел в историю Соловецкой обители как выдающийся духовный наставник.

Хотя батюшка и не учился в Богословских школах, но, при обширном природном уме, он сам сторицей образовал себя духовным чтением и беседами с опытными духовными старцами, с которыми приходилось ему встречаться на своем тернистом и извилистом жизненном пути. Он имел увлекательный дар слова и редкую силу убедительности. Его советы, исходящие из его чистого сердца, были особенно полезны для боримых помыслами и смущаемым совестью. Наставления его, основанные на опыте, оказались истинным врачевством духовным для многих и многих. Так, на Соловках батюшка стал авторитетным духовником и Добрым наставником.

В последнее время своей духовнической деятельности, которую мы смело можем назвать благодатным старчествованием, подобным тому, какое в то время процветало в таких известных святых обителях, как Оптина Пустынь или Валаамский Спасо-Преображенский монастырь, он стал вести дневниковые записи своих мыслей, представляющие много ценнейших и интереснейших психологических данных. Дошли до нашего времени в письменном виде и некоторые его поучения.

Сей благодатный старец, иеросхимонах Иероним, окончив свою нелегкую но плодотворную земную жизнь, почил с миром о Господе в Анзерском скиту 23 сентября 1847 года. На грешной земле он провел восемьдесят два года.

Из духовных поучений старца Иеронима

Без Бога жить скучно. Христос сказал: Без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15: 5). Следовательно, Он объявил нам Свою волю: быть нам с Ним неразлучно. Поэтому святые отцы оставили нам в «Добротолюбии» наставления, как соединяться с Богом умом в сердце (8, с. 421).

Упражняющийся в Иисусовой молитве не пренебрежет церковной службой. Он прежде всех спешит в церковь и последний исходит. Одни самочинники пренебрегают церковную службу. Я лучше хочу сказать в церкви одно: «Господи, помилуй», нежели прочитать в келье на воздух всю Псалтирь (1,187).

Благодать Духа, вселившаяся в сердце, умудрит его более всякой науки. Если кто и после внешнего образования подклонит свою выю благодати Духа, такой может сделаться премудрейшим между премудрыми, какими были апостол Павел, Иоанн Златоуст, Василий Великий (1, с. 188).

Многие, пребывая в страстях, тщатся стяжать благодать от Иисусовой молитвы. Если в какой бочке держали деготь, согласится ли кто, и по испразднении дегтя, влить в нее благовонное масло? Так и сердце, в котором гнездились или гнездятся еще страсти, скоро ли примет в себя благодать Святаго Духа? Поэтому постараемся прежде очистить сердце от дегтя страстей, и потом уже можем надеяться получить лучшее (1, с. 189).

Прежде молитвы Иисусовой подобает испросить у Бога прощение прегрешений и умертвить в себе ярость и похоть. Тогда Сам Бог будет тебе учителем в молитве сердечной. Сердечная молитва есть дар Божий, подаваемый возлюбленным рабам Божиим; сподобляется сего один из тысячей. Мнится мне, что одна молитва Иисусова, без делания заповедей, быть не может. Как некоторые думают, что они молитвенники и учат других молитве Иисусовой, нимало не заботясь об исполнении заповедей Господних?.. Еще: и всесвятое Его имя (Иисус) должно часто произносить устами. Хорошо строить храмину с основания, а не с крыши. Писано есть: мельзи млеко, и будет масло. То есть: поговори молитву Иисусову устами подольше, заговорит и сердце. Возлюби количество и придет качество, то есть: после долгого и многолетнего пребывания в устной молитве стяжешь сердечную. Кто же сначала учит, или учится творить молитву в сердце, тот, видно, и устами творить ее не умеет. Божия благодать приходит незаметно. Иногда благодать дается подвижнику в начале подвига, а иногда под конец жития (1, с. 189).

Я знал в Москве простого мужа Гр. Ф-ча, по прозванию Гончар. Он был знаком митрополиту Платону и пользовался его расположением. Однажды между разговорами о спасении Гончар сказал владыке: «Научи меня молиться». Платон велел ему творить молитву Иисусову. Послушал Гончар, начал творить молитву и потом просил у Платона дальнейших наставлений. Владыка послал его в Пешношский монастырь к иеромонаху Самуилу. Пошел к нему Гончар, посоветовался и возвратился домой в крайнем молчании; оставив всю домашнюю заботу, устроил себе в доме укромный чуланец; поставил в оном образ с лампадкою и начал безмолвствовать. В церковь же ходил всегда и был до смерти церковным старостою. За смирение и милосердие к нищим Бог явил ему его кончину (1, с. 190).

Старец Наум

Удивительный соловецкий подвижник старец Наум (1777 – † 1853) по своему природному происхождению был корелом. Он родился в 1777 году в Кемском уезде Архангельской губернии, в селении Каменное. Его родители, Пахомий и Мавра, бедные крестьяне, умерли рано, но Бог не оставил сироту. Уже в детстве у него проявилось к духовной жизни. «Мне часто являлись в сновидениях, – рассказывал он впоследствии, – добрые старцы в монашеском одеянии, которые звали меня куда‑то с собой. Я не видал еще в то время иноков, но, побывав в монастыре, узнал, к какому чину принадлежали являвшиеся мне таинственные посетители и куда они меня приглашали» (1, с. 155).

В 1791 году, когда будущему иноку было четырнадцать лет, эти предзнаменования исполнились. Его взял к себе один богатый корел, ловивший рыбу вблизи Соловецкого архипелага. Наум приехал к нему на промысел, отработал лето, а на зиму остался в монастыре, откуда уходил затем только для помощи своему благодетелю. Так прошло несколько лет.

Наконец монастырское начальство взяло на себя уплату государственных податей за Наума, и он стал послушником святой обители. Лето он проводил на рыбной ловле, а зимой вязал сети, проводя время в молитве и посте.

Много лет Наум провел также на трудном послушании по ловле морских зверей. Рассказывали, что если попадалось ему много зверей, то он нескольких животных опять отпускал на волю.

В зимнюю пору самоотверженный послушник Наум подвизался еще и на монастырском кожевенном заводе.

В 1801 году, по случаю разрыва отношений России с Англией, он целое лето жил на Секирной горе, находясь на дозоре, в ожидании возможного подхода неприятельских военных кораблей.

Но всё это время, на фоне внешних трудов, в душе будущего старца незримо совершался главный его подвиг – его внутренний человек очищался и становился всё более и более способным к сокровенной жизни во Христе, усвоению даров благодати Святого Духа.

Какое‑либо слово недовольства или ропота никогда не сходило с его уст, потому что, искренне каясь, он сам не замечал за собой никаких заслуг, достойных внимания. Главными чертами его характера были всегдашнее спокойствие духа, кротость и незлобие.

Непрестанное и неленостное занятие покаянной внутренней умно – сердечной молитвой, пребывание на богослужениях и принятие церковных божественных Таинств постепенно совершенствовали его душу. Свободное время он стал посвящать изучению русской грамоты, которой в детстве не занимался, а это дало возможность к самостоятельному изучению Священного Писания и творений святых отцов, без чего немыслимо никакое продвижение вперед по пути духовного совершенствования.

В 1819 году, чрез двадцать восемь лет [!] по вступлении в монастырь, архимандрит Павел дозволил послушнику Науму ношение рясы. Премного тогда радовался Христов труженик этому своему видимому причислению к иноческому чину. В то время он трудился в просфорне.

Опытные подвижники уже видели в иноке Науме человека высокой духовной жизни. Так, духоносный старец Феофан, двадцать пять лет проживший в пустыни, по прибытии в монастырь спрашивал: «Кто у вас Наум? Покажите мне его: он строит себе прекрасную палату (обитель в Небесном Царстве – Ред.)» (1, с. 157). Оба подвижника виделись и беседовали между собой, но беседы их остались для других тайной.

Когда же при архимандрите Макарии было учреждено в Анзерском скиту постоянное чтение Псалтири, отец Наум был определен на это послушание, с назначением, кроме того, в должность псаломщика и с поручением ему некоторых обязанностей по скитскому хозяйству. Здесь он уже получил отдельный уголок – маленькую келью, где каждую ночь перед ликом Божией Матери совершал свои молитвословия и коленопреклонения. У себя он имел только две книги: Псалтирь, по которой отправлялись молитвословия, и «Лествицу» преподобного Иоанна Лествичника, по которой учился подвижничеству.

Мирно и спокойно потекла было жизнь боголюбца Наума в среде малого Христова стада на пустынном острове. Но вскоре постигло его искушение, которое, впрочем, послужило к его славе.

При новом настоятеле было усмотрено, что Наум проживает в монастыре, не имея увольнительного свидетельства от своего сельского общества. Решено было выслать его на прежнее место жительства. В уповании на Божий Промысл, без малейшего прекословия, Наум покорился своей участи: его посадили на попутное судно и отправили с попутчиками – поморцами на родину. Но Бог судил иначе. Противный ветер принудил плавателей остановиться у Заяцкого острова. Проходит день, другой, неделя; ветер не сменяется; еще неделя – ветер тот же. Смущенные корабельщики решились отвезти Наума обратно в монастырь. Таким образом, он опять возвратился на Соловецкий остров, а поморцы с переменившимся ветром отправились домой.

Снова тихо и спокойно потекла жизнь подвижника в Анзерской пустыне. Разделяя с братией все труды, он соединял с ними добровольные подвиги иноческого самоотвержения. По – прежнему он стал уединяться для безмолвного богомыслия и слезных молитв; по ночам по возможности сокращал время сна. От рождения он не пил ни вина, ни пива, ни чаю, не носил теплого платья, а в монастыре довольствовался одним подрясником из грубой ткани и ветхой рясой, которых, конечно, не взял бы и нищий, если бы нашел брошенными на дороге.

Молитвенные подвиги до того умягчили сердце подвижника, что он стал постоянно проливать слезы умиления, особенно в храме, во время поучений.

«– Ты плачешь, отец Наум, а что же я не могу плакать? – говорил ему один молодой инок.

– Придет время, придет, – отвечал Наум, едва сдерживая слезы» (1, с. 158).

В 1826 году Соловецким настоятелем определен был архимандрит Новгородского Кирилловского монастыря Досифей. Он был соловецкий постриженник. Во дни своего монашеского новоначалия будущий пастырь трудился вместе с послушником Наумом на звериной и рыбной ловле и обучал его тогда русской грамоте. Новый настоятель, прибыв в скит, едва узнал в хилом и изможденном старце, одетом в рубище, своего бывшего сотрудника, тридцать шесть лет безропотно трудившегося на пользу обители. Призвав его в монастырь, архимандрит Досифей уволил его от обязательных трудов и поручил чтение синодика в церкви преподобных Зосимы и Савватия, а также возжжение лампад в часовнях преподобных Германа и Иринарха.

Двадцать семь лет, до самой кончины, как неугасимая свеча, простоял отец Наум на определенной ему службе при гробах святых Соловецких чудотворцев, не изменив, несмотря на преклонные лета, и здесь образа своей жизни.

Храм преподобных никогда не отапливался даже зимой, а отец Наум, во время самых сильных морозов, никогда не надевал теплой одежды и по – прежнему носил только подряс – ник и рясу. Иногда, с чувством сострадания, некоторые ему замечали: «Батюшка, ведь ты застыл», но он с улыбкою отвечал: «Ничего; зато не дремлется» (1, с. 159).

Будучи свободным от общих трудовых послушаний, в остающееся от богослужения и келейных молитв время старец не позволял себе быть в праздности. Зимой он занимался заготовкой дров и изготовлением деревянных поплавков для рыболовных сетей. Этими поплавками постоянно была наполнена вся его келья, так что едва оставалось место для прохода. Для летних трудов он имел в разных местах пять небольших, им самим устроенных, огородов, из которых ближайший был под окнами кельи, а дальние на расстоянии версты от монастыря. Здесь, как неутомимый муравей, он трудился ежедневно: сеял ячмень и овес, сажал разные овощи. Но редко он вкушал от плода рук своих – раздавал всё братии и приезжавшим землякам – карелам.

Постоянными его сожителями были петух и кот. Из них первый заменил ему часы и, конечно, служил символом бодрствования и духовного трезвения. Сон отца Наума был очень короткий: днем он никогда не спал; ночью же, за час до утреннего богослужения, старец будил своих соседей звоном в колокольчик, повешенный в коридоре. Постелью служила ему простая доска в полторы четверти шириной, а изголовьем – полено.

Пребывая в постоянных физических трудах, отец Наум не держал продолжительных постов, но его воздержание можно назвать постоянным постничеством. Не имея в келье ничего съестного, он в трапезу ходил ежедневно к обеду и ужину, но пищи употреблял весьма немного. Когда же братии предлагался белый хлеб, то он, вкусив немного от своей части, оставшееся разделял своим соседям, тем выражая свое братолюбие. Принять такую частичку только редкие не вменяли за счастье.

Так подвизался старец Наум, мирно приближаясь к концу своей земной жизни. Он неопустительно ходил в храм к Богослужению, и никто не запомнит, чтобы когда‑либо уважаемый всеми инок оставил какую‑нибудь службу. Бывало только, что он иногда не поспевал к началу утрени, и в таком случае, называя себя ленивым и нерадивым, обыкновенно говорил: «Заспался я сегодня и не слыхал благовеста», – хотя на самом деле за час до утрени будил других ото сна (1, с. 161). Бывало также, замедлив на дальних огородах, приходил поздно и к вечернему богослужению. Если кто‑нибудь в таком случае, шутя, замечал ему, то подвижник на такой дружеский упрек отвечал с улыбкой: «Ну так что ж, и ты не бблыную в сравнении со мной получишь мзду, ибо Владыка и последних награждает наравне с первыми» (1, с. 161).

При всем старании старца укрыться от людей и быть незнаемым его посещали многие великие и малые мира, то есть знатные посетители святой обители и простые богомольцы. Два архиерея – Олонецкий Игнатий и Архангельский – Варлаам – в бытность свою в Соловецком монастыре посещали также его келью. Преосвященный Игнатий, обратив внимание на поленницу иготовленных поплавков, сказал старцу: «Вот ты, отец, труждаешься неутомимо, а я провожу жизнь в лености и бездеятельности», – на что Наум отвечал: «Нет, владыко святый, твои труды весьма велики и богоугодны; и меня особенно радует то, что ты начал учить наших священников карельскому языку, чтобы они могли учить наших земляков на карельском наречии; русский язык редкий кто из них понимает. Это хорошо; до тебя этого не было» (1, с. 162). Во время такой беседы зашумел сидевший за дровами петух, и преосвященный Игнатий спросил: «Для чего у тебя петух?» – «С ним жить, владыко, очень полезно: как он запоет ночью, вот и вспоминаешь Петра – апостола, как он гласом петела пробудился к плачу о своем грехе» (1, с. 162). Преосвященный Варлаам питал особое расположение к старцу и посылал к нему просфоры и письма, прося молитвенной помощи в управлении вверенною ему паствою.

Очистив свой дух молитвой и постом, боголюбец Наум удостоился видений. Однажды перед утреней он шел с фонарем к часовне преподобного Германа для вожжения лампады и сподобился видеть самого угодника Божия, святого Германа, идущим в мантии и клобуке от соборного храма в свою часовню. Вслед за ним вошел и старец, но уже никого не видел. Поняв, кого видел своими глазами, он всех увещевал ежедневно приходить к гробам святых чудотворцев и целовать их раки.

Отец Наум был одарен от Господа и даром прозорливости. Он не дожил до бывшей бомбардировки монастыря англичанами, за два года перед тем переселившись в иную жизнь; но он предвидел опасности и беды, угрожавшие обители, и предсказывал их.

1853 год был последним в жизни старца Наума. Он до последних дней ходил в церковь, не оставлял своих трудов; и, судя по его бодрости, даже нельзя было предполагать близость его кончины. Дня за четыре до преставления братия заметили его болезненное изнеможение, но сам больной, едва передвигая ноги, всё же ходил в храм. За два дня перед отшествием в вечность, придя к вечерне, он с большим трудом мог зажечь свечу перед иконою Божией Матери, заметив подошедшему на помощь ему иноку: «В последний раз сам зажгу» (7, с. 116). После этого он в храме уже не бывал.

Хотя и были приставлены к нему в помощь два послушника, но он сам служил своим малым потребам. За сутки до кончины, около полудня, самоотверженный старец вышел к озеру, и, опустившись в воду по грудь, долго стоял, не имея сил выйти на берег, пока проходивший мимо монах не вывел его из озера и не привел в келью. В тот же день вечером совершили над отцом Наумом святое Таинство Елеопомазания, а на другой день утром, после ранней Божественной литургии он был причащен Святых Христовых Таин.

В последние минуты земной жизни подвижник тихо и невнятно творил молитву, едва двигая устами и дрожащими перстами правой руки быстро перебирал четки. Многие иноки приходили к нему для прощания и безмолвно кланялись ему, не нарушая последнего молитвенного подвига старца.

10 июня 1853 года в два часа пополудни большой колокол возвестил соловецкой братии о преставлении их старейшего собрата, более шестидесяти лет с неослабною ревностью трудившегося для своего спасения.

Было ли совершено над старцем Наумом последование иноческого пострижения в какую‑либо монашескую степень – неизвестно. Однажды архимандрит Досифей, встретившись с ним, спросил: «Желаешь ли пострижения в мантию? Намереваюсь представить Святейшему Синоду о разрешении на твое пострижение». – «А разве я не монах? А это что на мне?», – возразил подвижник, указывая на клобук и рясу (1, с. 173). После этого архимандрит Досифей, а за ним и последующие настоятели не думали о представлении его к пострижению. Впрочем, все полагали, что старец был пострижен кем‑либо келейно, то есть неофициально, и потому по преставлении положили его во гроб в мантии.

Отец Наум не имел дара слова, но его простые и краткие наставления, взятые из опыта, исполненные Божественной силы и благодати Святого Духа, производили глубокое впечатление на того, кто искренно искал у него совета.

Бережно сохраняемые из поколения в поколение и дошедшие до наших дней записи поучений приснопамятного старца – это ясное свидетельство его духовной высоты и потверждение того авторитета, которым пользовался этот Божий угодник среди знавших его современников, особенно тех, кто сподобился с ним общаться.

Молитвами святых соловецких преподобных отец, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!

Некоторые духовные поучения старца Наума

«Читай Псалтирь, одну Псалтирь», – советовал он ученым и неученым и не похвалял читающих много книг (1, с. 162).

Находящимся в послушаниях и не имеющим возможности быть при церковных службах старец Наум говорил, что «памятью о Боге усердное отправление всякого труда равно церковной молитве; то и другое равно благоугодно Богу и нам полезно» (1, с. 162).

Наемных людей, живущих за монастырем и от утра до ночи занятых работами, он увещевал, чтобы они, встав от сна, полагали с Молитвой к Богу какое‑либо число поклонов. Вероятно, и сам старец поступал так в первые три года монастырской жизни (1, с. 163).

Всем вообще инокам и мирянам, спрашивавшим у него, как спастись, обыкновенно говаривал: «Спрашивай у своей совести, слушайся ее, и она наставит тебя на путь спасения» (1, с. 163).

Старец Наум считал иноческую жизнь выше мирской и первую называл царством, а последнюю состоянием рабства. «У монахов два царства: они царствуют здесь, и по смерти надеются царствовать», – так восклицал он, при виде свободных от многопопечительности мирской и от всяких соблазнов и поводов к греху, в тихом пристанище служащих Богу в подвигах молитвы (1, с. 163).

Испытав в жизни своей скорбь и тесноту, старец Наум обладал особенною способностью утешать изнемогающих под бременем напастей и искушений. «Не скорби, брат, бедами и искушениями мы идем в Царство Небесное». Скорби он уподоблял буре, которая временно шумит, но скоро сменяется тишиною и спокойствием (1, с. 163).

Поучительны были наставления старца Наума боримым плотскою похотью. В назидание им старец Наум рассказывал, какой ценой бесстрастие досталось ему самому: «Раз привели ко мне женщину, желавшую поговорить со мною; недолго была моя беседа с посетительницею, но страстный помысл напал на меня и не давал мне покоя ни днем, ни ночью, и притом не день или два, а целых три месяца мучился я в борьбе с лютой страстью. Чего не делал я?! Не помогали и купания снеговые. Однажды после вечернего правила вышел я за ограду полежать в снегу. На беду заперли за мною ворота; что же делать? Я побежал кругом ограды к другим, третьим монастырским воротам; везде заперто. Побежал за кожевню, но там никто не живет. Я был в одном подряснике, и холод знобил меня до костей; едва дождался утра и, чуть жив, добрался до кельи; но страсть не утихала. Когда настал Филиппов пост, я пошел к духовнику, со слезами исповедал ему свое горе и принял епитимью; тогда только, благодатию Божиею, обрел я желаемый покой» (1, с. 163–164).

Схимонахи Адам и Андрей

Приснопоминаемый схимонах Адам († 1859) был истинное чудо простоты и незлобия. Таким Господь и обещал Свое Небесное Царство. Никогда не видели его гневающимся, и он ни за кем не замечал погрешностей и пороков. Его трудовым послушанием было рыболовство, в связи с чем и в келье ему приходилось заниматься вязанием сетей. Когда для братии случался недостаток рыбы, то отец Адам очень горевал и скорбел. Тогда он, причастный к обеспечению монастыря рыбой, как бы в наказание, лишал себя пищи.

Этот подвижник ни под каким предлогом не оставлял храмовых богослужений, и в церкви никогда не садился. Не умея читать и писать, он питал свои ум и сердце Иисусовой молитвой, любил слушать жизнеописания святых и старался, по возможности, им подражать.

Уважаемый старец Адам завершил свой земной путь в 1859 году, в возрасте 86 лет.

В начале своего монашеского пути отец Адам имел наставником своего родного дядю – схимонаха Андрея († до 1873). Сведений об отце Андрее почти не сохранилось, но со всей вероятностью можно предполагать, что это был Божий угодник высокой духовной меры. Об этом свидетельствует и следующее о нем воспоминание.

В последние минуты жизни сатана окружил одр сего старца, схимника Андрея, своим мерзким полчищем. Бесы, чтобы смутить И поколебать подвижника в уповании на милость Божию, дышали на него злобой и неистовством.

«О, как их окаянных много набралось сюда!» – восклицал старец, видя келью наполненною темными посетителями.

Но в то же время мужественный воин Христов сподобился и горней помощи – Божиего заступления. Страшные духи злобы тут же исчезли.

«А, побежали, испугались Царицы Небесной!» – проговорил он с радостью. После этого дрожащим голосом блаженный старец сам себе пропел надгробную песнь: «Со святыми упокой… надгробное рыдание…» и, хваля Господа Бога, с победной песнью «Аллилуия» мирно испустил дух.

Схимонахи Иларий и Матфей

Невозможно не указать и на эти две светлые звезды соловецкого иноческого подвижничества.

Первый из этих духоносных мужей происходил из духовного звания, то есть из священнического рода, и после многих послушаний провел не малое время в пустыни. Но потом он счел для себя полезным жить безмолвно в монастыре. Старец Иларий († до 1873) имел правилом не вкушать пищи в продолжение трех дней недели. Он хранил совершеннейшее безмолвие, скрывал свои подвиги от всех и знал только один Божий храм, который находился от его кельи в трех шагах.

Второй, по пострижении в схиму, много лет жил в Голгофо-Распятском скиту, где неусыпно упражнялся в молитве и труде. Отец Матфей († до 1873) имел дар слез, и в ночное время его рыдание слышалось в соседних кельях. Подвижник никогда не оставлял церковного богослужения, и даже при сильных ветрах, иногда по глубокому снегу, ползком он пробирался к храму.

Умирая, в монастырской больнице, этот Божий человек увидел у своего ложа Ангелов. «Вот стоят два Ангела», – сказал он бывшему при нем духовнику, и на вопрос: «Что они делают?», – отвечал: «О чем то разговаривают между собою» (1, с. 200).

Оба сии подвижника преставились в глубокой старости.

Их светлая память да пребудет из рода в род!

Схимонах Феодор

Будущий ревнитель сугубого христианского благочестия старец Феодор († до 1873), живя в миру, служил в героическом Преображенском полку и имел в воинское звание. Но сердце его сгорало желанием послужить Царю Небесному в иноческом чине. Устремился он всей душой мужественно вступить в ряды доблестных Христовых воинов, подвизающихся на невидимом поле брани не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной (Еф. 6: 12).

Сердцеведец Бог Своим всеблагим и всемогущим Промыслом вскоре устроил для доброго воина царя земного самые благоприятные обстоятельства для вступления во святую обитель.

Однажды, как бы случайно, Феодор увидел самого Государя – императора и тут же, не растерявшись, как родному отцу в простоте сердца раскрыл тому свое искреннее желание быть соловецким монахом. Государь, выслушав его просьбу, не сказал ни слова и продолжал свой путь. И, о чудо! Через два дня адъютант, вручив Феодору от Государя 25 рублей на дорогу в Соловецкий монастырь, велел явиться в полковую канцелярию за получением увольнения от службы.

Можно только представить, какой радостью о Боге и православном Государе исполнилось сердце христолюбивого воина при таком неожиданном исходе дела!

С полным рвением поспешил Феодор к Соловецкому острову, где с любовью был принят братией и вскоре удостоился монашеского пострижения с именем Филипп. Но монастырская жизнь, хотя и в иноческом, но многолюдном обществе, не вполне соответствовала его пламенным стремлениям. Поэтому ревностный Филипп испросил благословение начальства и поселился в пустыни, где со всей строгостью предался подвигам отшельничества.

Молитва, пост и ночные бдения были его постоянными занятиями. Хлеб он приготав – ливал сам. Состоял такой хлеб из смеси муки с толченой брусникой.

Сначала отец Филипп жил на в месте диком и угрюмом – на Заяцком острове, при церкви святого апостола Андрея Первозванного, а потом перешел на остров Анзер, в пустынь преподобного Елеазара.

Вот и проявились в полноте его призвание и способности к духовным войнам. Но с каждой битвой воин Христов становился всё более мужественным и опытным. Душа его всё более и более укреплялась благодатью Святого Духа, а его молитва становилась, подобной молитве древних святых: непрестанной в его сердце и чудотворной.

Много, особенно в Заяцкой пустыни, претерпел он нападений от нечистых духов. Бог попускал Своему избраннику всё более и более тяжелые искушения, от преодоления которых происходило его подлинное духовное совершенствование.

Сохранились описания некоторых духовных «схваток», из которых отец Филипп с Божией помощью выходил победителем.

Достигнув глубокой старости, доблестный воин Христов, старец Феодор, наверное по причине физической немощи, прекратил свое отшельничество и вышел из пустыни в Анзерский скит, хотя, по видимому и находясь в окружении людей, он уже до самого момента своего перехода в иной мир оставался только «один на один» с Богом. Там, в скиту острова Анзер, он и почил с миром.

Два случая из подвижнической жизни схимонаха Феодора

В одну темную ночь, когда подвижник стоял на молитве, вдруг посыпались в окно сильные и частые удары. Встревожившись такой неожиданностью, пустынник, думая встретить кого‑либо из приставших к берегу, вышел с молитвой из кельи, но никого не находил. Неоднократно он слышал, как со скрипом отворялась запертая дверь и кто‑то входил в сени, поднимался по лестнице на вышку, ходил там, стучал и возвращался вниз. Сначала пустынник обращал внимание на такие случаи; но, познав бесовскую прелесть, впоследствии без смущения продолжал молитвенное занятие (1, с. 197).

* * *

Однажды в Анзерской пустыни, во время ночной молитвы, он также услышал стук наверху своей кельи и, выйдя за дверь, увидел там незнакомого человека, который на вопрос старца:

– Кто ты и что делаешь?

отвечал:

– Я монастырский работник и тешу топорище.

– Да тут ли место? – сказал ему пустынник. – Христос с тобой!

С этими словами видение в мгновение исчезло. Дьявол в очередной раз был посрамлен (1, с. 197).

Блаженный послушник Иоанн

Соловецкий Патерик, повествующий о совершенном подвижничестве выдающихся отцов – насельников «Старых Соловков», завершается сказанием об удивительном «старце – младенце», который жил на земле целых 78 лет, но собственно насчитывал своей жизни только 38 дней. Пусть достойным воспоминанием о нем послужит и нижеследующий очерк.

Иоанн Васильевич Сорокин († 1860) происходил из так называемых государственных крестьян Калужской губернии; однако был рожден и воспитан в старообрядческом расколе, именуемом Белокриницким или Австрийским согласием. Бежав из родного отечества на оккупированные в то время Австрийской империей территории, он большую половину жизни провел за границей, в местечке Белая Криница. Там, под покровительством австрийских окуппационных властей, разместилось крупное объединение российских раскольников – беглецов, противопоставивших себя всему Вселенскому Православию и Российскому самодержавию. В самой же России всякая деятельность этого объединения была объявлена преступной и каралась законом. Раскольническая неправославная и антироссийская позиция в политическом смысле была выгодна тогдашнему правительству Австрии и поэтому нелегальная «работа» раскольников в Российской империи австрийцами поддерживалась. Здесь, в Белокриницко-Австрийском согласии, вопреки церковным канонам, Иоанн был пострижен в монашество с именем Ираклий. Позднее, когда он, уже будучи маститым раскольническим деятелем, вероятно нелегально, прибыл на родину для свидания со своими единомышленниками, его арестовали. Хотя Белокриницко-Австрийская община, как участвующая в недружелюбной по отношению к России политике Австрии, и была объявлена вне закона, раскольника Иоанна, искренне заблуждающегося, все же не судили как изменника Родине, а препроводили под строжайший надзор в отдаленный Соловецкий монастырь для увещаний и вразумлений в его заблуждениях.

Десять лет он прожил на Соловецком острове, не проникаясь никакими убеждениями и, по – видимому, желая окончить земную жизнь, упорствуя в своих заблуждениях. Но всеблагой Бог, не хотящий смерти грешника (см. Иез. 33:11), взыскал и этого заблудшего ягненка и привел его во спасительную ограду Своей Святой Церкви.

Долго отказываясь от чтения книг, раскрывающих неправды старообрядческих ересей, он как‑то все же прочел описание путешествия инока Парфения, обратившегося из раскола, и это чтение возбудило в нем некоторое сомнение в истинности своих убеждений. Он начал искренне молиться Богу о своем вразумлении.

«В одно утро, – так рассказывал он сам, – после келейной молитвы, в которой со слезами просил Бога: «Скажи мне Господи путь, воньже пойду…», я уснул и увидел во сне, будто нахожусь в каком‑то великолепном чертоге, и слышу над собою голос: «Иди в Церковь, потому что вне Церкви спастись нельзя». Я отвечал: «В Церкви находится много плевел и соблазнов». Голос говорил: «Что тебе до этого? Ты будешь избраннее пшеницы». Я еще сказал: «Есть в Австрии Церковь с епископом и священством». Голос отвечал: «Австрийская Церковь – не Церковь, потому что она отделилась от Восточной церкви, и нет в ней спасения» (1, с. 204).

Этим окончился знаменательный сон, и вот Иван, от самого рождения ни разу не переступавший церковного порога, в навечерие Богоявления Господня пришел во святой храм.

Торжественность Великой вечерни и Божественной литургии святителя Василия Великого, величественный обряд освящения воды, с громким многолетствованием императору, Синоду и всем православным христианам, яркое освещение, множество благоговейных священнослужителей и стройное иноческое пение – все это сильно подействовало на душу Иоанна, и поспособствовало тут же утвердиться в мысли, что истинно – именно в Православной Церкви обитает Божественная освящающая благодать, которой ослепленные всякой ложью раскольники напрасно ищут в белокриницкой лжеиерархии.

С этого времени, со слезами раскаиваясь в своих заблуждениях, Иоанн начал ежедневно ходить в церковь и вскоре, весной 1860 года, с разрешения Святейшего Синода, был присоединен к Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви с включением в разряд старших послушников и с правом ношения рясы.

Новый соловецкий послушник, как и подобает всем новоначальным инокам, отдан был в руководство к опытному в духовной жизни монаху. Однако и по присоединении к Церкви послушник Иоанн не мог никак оставить привычного у раскольников двоеперстного крестного знаменья. Слыша об этом напоминания от своего духовного наставника, но с самого раннего сознательного возраста утвержденный в ложных суждениях о христианских перстосложениях, он с искренней верой и упованием начал молить Бога, чтобы Он Сам, Податель жизни и всякого блага, подал и ему извещение об истинности и древности употребляемого в Церкви троеперстия.

И вот, стоя на молитве в одну из ночей, Иоанн явственно услышал голос: «Верь всему глаголемому тебе: тебе говорят правду» (1, с. 204). С неизреченной радостью в тоже время он сложил три перста и назнаменовал на себе ими крестное знамение. Теперь он сделался истинным сыном Церкви, и как будто этого и ожидала благодать Божия, потому что через несколько дней блаженный послушник Иоанн почил с миром о Господе.

Свершился его переход в вечность 25 мая (старый стиль – Ред.). Пройдя долгий жизненный путь, он пробыл в числе земных членов Христовой Церкви, соловецкого монашеского братства и в чине послушников всего 38 дней. В последние минуты жизни, сидевший у его одра его духовный наставник, отец – восприемник, опасаясь, чтобы исконный враг рода человеческого не поколебал веры Иоанна во Святую Церковь, тихо спросил: «Не смущают ли тебя какие‑нибудь помыслы?»; – и услышал ответ: «Нет, батюшка, я спокоен духом и благодарю Бога» (1, с. 205).

Осталось также известным, что Иоанн, пребывая еще в расколе, проводил жизнь девственную, духовно сосредоточенную, полную нелицемерного стремления к Самому Господу Богу и к исполнению Его спасительных заповедей. От других раскольников он отличался особенной кротостью и снисходительностью ко всем, кто не соглашался с какими‑либо его мнениями. Предлагаемые ему увещания он выслушивал с полным вниманием, за что, искренне стремящийся к Истине, он удостоился познать свои заблуждения и преставиться ко Господу в недрах Православной Церкви.

Во блаженном успении да упокоит Господь душу сего, истинно покаявшегося, Своего раба и сотворит ему вечную память!

Схимонах Анания

Происхождение и род мирских занятий будущего старца Анании († ранее 1923) до его появления в Соловецкой обители нам остаются неизвестными. Всей его жизни в монастыре было более 52 лет, а на разных послушаниях во святой обители, включая и начальственные, провел он около 40 лет.

Как ни старался отец Анания скрывать от ближних свои иноческие подвиги, это ему не удалось. Добродетели, которыми одаривал его Господь, выдавали в нем подвижника. Вы – свет мира, – сказал Господь. – Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме (Мф. 5:14–15). Окружающая многочисленная монастырская братия стала почитать отца Ананию за монаха высокой духовности и, несмотря на его формальную малограмотность, его считали глубоко посвященным в тайны духовной жизни, изведавшим и испытавшим многое на самом себе.

Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5: 16). Старец Анания стал служить для братии живым примером всегдашней уравновешенности, безропотности и терпения болезней. Он довольствовался исключительно общей братской трапезой – это было строгое соблюдение заветов преподобного Зосимы, основателя монастыря, – ничего из снедей, то есть пищи, не иметь и не вкушать в своей келье. К тому же старец отличался безмерной нестяжательностью.

Один из братии, больничный служитель, рассказывал о нем следующее:

«Однажды я был вызван к отцу Анании – осмотреть его больную ногу, Войдя в келлию, нашел его сидящим за работой. Он щипал пенку, хотя ему тогда было от роду уже около 82–х лет. Обстановка кельи была чрезвычайно убогой: в углу – стол, небольшой шкаф с церковными одеждами и монашескими принадлежностями, да посередине ее – маленький столик, на котором лежало кое‑что из предметов для рукоделия. В другом углу висел простой рукомойник. Более ничего в келье не было, даже отварной воды для питья. И той вовсе не оказалось, когда она потребовалась для перевязки и примочки больной ноги отца Анании. Среди братии было известно, что всё, что ни получал отец Анания, он тотчас раздавал, почти ничего себе не оставляя.

При осмотре ноги обнаружилось, что на ней от колена до стопы, не оказалось кожи, которая, сойдя, обнажила голое мясо. И, как выяснилось, такую боль старец терпел немалое время, нисколько не облегчая своих телесных страданий.

Мне стало не по себе, я даже пал духом, решив, что с перевязкой придется возиться очень долго. Наложив повязку, я обещал отцу Анании зайти завтра и переменить ее. На другой день стучусь в дверь больного старца, а он отвечает из кельи: «Ладно, что лечить‑то, уже и не вылечишь».

Тем лечение больной ноги и закончилось.

Несомненно, он [старец] прочел и почувствовал в моей душе малодушие и все мои нехорошие мысли и решил не лечиться, предав себя воле Божией, которая продолжила его жизнь после сего еще на некое время» (3, с. 114).

Этот уважаемый соловецкий старец был, прежде всего, творцом Иисусовой молитвы в ее высоких духовных степенях. Также и храмовые богослужения он посещал неустанно. А евангельская нестяжательность и абсолютное безразличие к окружающей обстановке, а точнее – полное смирение перед внешними обстоятельствами жизни, устрояемыми для пользы человека по воле Божией, – вот что украшало жизнь этого Божиего угодника.

Преставился отец Анания о Господе мирно и тихо, в глубокой старости, почти 83–х летним старцем.

Монах Даниил

Сей замечательный Божий угодник и подвижник, удостоенный от Святого Духа дара прозорливости в особенной степени, доживал свой земной век при настоятеле Соловецкого монастыря архимандрите Мелетии. Среди братьев и богомольцев он слыл за отца Дионисия († 1888). Таково было его имя при пострижении в рясофор, то есть в начальную степень монашества. Только незадолго до своего преставления он был пострижен в мантию с именем Даниил.

В подробностях его жизнь в соловецких описаниях оказалась не запечатлена, или записи были утрачены, поэтому и сохранилось очень мало сведений о его подвигах и благодатных случаях великого дара прозорливости. В основном, сохранившееся – это сказания, передаваемые между братией из уст в уста. К числу таковых сведений относятся и те, которые приводит в своем «Соловецком Цветнике» выдающийся архипастырь Русской Православной Церкви XX века, бывший соловецкий узник, митрополит Мануил (Лемешевский).

Приведем их и мы.

Некоторые случаи прозорливости монаха Даниила (старца Дионисия)

Некий монастырский старец поведал о монахе Данииле следующее:

«Рассказывал мне трудник Петр (фамилии его не помню) из колесной мастерской, что он почитал отца Даниила и с благословения своего старшего [начальника] иногда ходил к нему за советом или утешением. Вот его история:

«Была еще лютая зима, хотя на дворе стоял уже март месяц. Море между Соловецким и Анзерским островами сплошь замерзало, да и все морские губы сковало крепким льдом. Вот в это время, еще до наступления весенней распутицы, и задумал я сбегать к своему старцу. Зимняя дорога шла на Реболду с 9–й версты вправо. Вот я и пошел, но, должно быть, заплутал, так как вышел на губу не в том месте, где существовал пеший переход. Возвращаться было некогда, и я пошел дальше. Анзер был еще в 4–5 верстах от меня. Вдруг чувствую, что лед подо мной слабеет (должно быть, полынья попалась) и трескается. Вижу не удержаться мне, уже провалился по пояс, а выбраться сил нет, да и тонкий лед мешает. Страх близкой смерти напал на меня, и, не чувствуя холодной воды, карабкаясь напрасно на лед, стал я с мольбой кричать:

– Отец Дионисий! Отец Дионисий! Не к тебе ли я иду, что же ты мне не поможешь?

И вдруг чувствую, что словно кто с необычайной силой выпихнул меня на твердый лед, и я в изнеможении упал на ноги. Но сейчас же, радостный от явившейся помощи и явного спасения от неминуемой смерти, побежал я вперед. Одежда и обувь на мне заледенели. На Анзер добрался к самой вечерне. Скрыл я от братии, кому обязан своим спасением. Обогрели меня, одежду высушили, и рано поутру побежал я в Голгофо-Распятский скит.

Не доходя версты до скита, вижу – словно поджидает меня кто‑то, спустившись с горы.

Радости не было конца, когда я, приблизившись, узнал своего старца отца Даниила. Сам ласковый, но, как бы сердясь на меня, скороговоркой проговорил:

– Царица Небесная тебя спасла, Она тебя вызволила. А ты меня просил! Что вздумал – меня просить, от меня помощи ждать. «Отец Дионисий! Отец Дионисий! Не к тебе ли я иду, что же ты мне не поможешь?» – повторил он мои слова.

А мне стало и стыдно за себя, и радостно за него, что такого великого прозорливца Бог слушает и по его молитвам помогает нам грешным» (3, с. 116).

* * *

В одно время, проживая в Соловецком монастыре, отец Даниил проходил по внутреннему коридору крепостной стены, где встретил одного инока, приветствовав которого, спросил:

– Как, брат, живешь?

Брат сей разочарованно отвечал:

– Все мы живем очень худо, наверно и погибнем.

И в таком глубоком разочаровании продолжал свой разговор с отцом Даниилом. На все это старец и говорит ему:

– Так думаешь, что все в монастыре грешники? Все погибнут? Нет, брат, напрасно так ты думаешь.

Сказав сии слова, стал отец Даниил смотреть в окно на братское кладбище. Собеседник отца Даниила также подошел к окну, а старец уже строго вопрошает сего скорбного инока:

– Посмотри‑ка, брат, на кладбище, все ли в обители грешники?

И вдруг инок увидел горящие светильники над многими могилами почивших из братии. В это время отец Даниил снова спрашивает стоящего в благоговейном страхе инока:

– Ну‑ка, брат, как ты думаешь, все ли грешники там? Нет, не думай так, много было здесь людей, угождавших Господу и от Него прославленных и упокоенных во Царствии Небесном, но безвестных для нас. И сейчас еще много людей живет здесь благочестиво и богоугодно…»

И множество других душеполезных наставлений поведал старец сему брату и отпустил его с миром душевным и бодрым духом, с изменившимся суждением о монастырской братии (3, с. 116).

Блаженный монах Тихон Больничный

Этот весьма почитаемый Божиим народом подвижник был родом из Тихвинского уезда Новгородской губернии. В Соловецкой обители годы его подвигов пришлись на времена правления монастырем отцов настоятелей Мелетия, Варлаама и Иоанникия.

Последние десятилетия продолжительной соловецкой жизни отца Тихона († 1901) прошли в утеснениях, гонениях, насмешках и великих скорбях. Жизнь он вел странную и загадочную, приняв, очевидно, на себя подвиг юродства. Приснопамятный подвижник имел в это время особое дерзновение – обличать собратьев – иноков в их неприличном и неподобающем монаху поведении, когда таковое с кем‑либо из них случалось, причем, независимо от занимаемых ими должностей и положения. Даже отцам настоятелям доставалось выслушивать от него обличения, упреки и слова назидания, если старец замечал у них какое‑либо отступление от установленного благочиния.

В последние 20–25 лет своей жизни он упорно, несмотря на настойчивые увещевания настоятеля и старшей братии, стал именовать себя «Тихоном, патриархом Московскими всея России». При этом, к изумлению народа, «сумасшедший» старец обеими руками, как то подобает лишь одним архипастырям, благословлял всех, встречавшихся ему. За это, по приказанию отца настоятеля, он был изолирован от братии и помещен в одну из келий, в то время уже нежилого казенного монастырского помещения, как здесь называли, острога.

Эта весьма строгая мера изоляции от братии диктовалась, согласно мнению монастырского начальства, необходимостью избавить Божий люд от соблазна. К тому же и многие из собратий «странного» старца стали считать душевнобольным.

Окна кельи – каземата отца Тихона выходили на двор, в сторону Святых врат обители. Иногда он сидел у открытого окна и благословлял по – архиерейски проходивших мимо, при том приговаривая: «Я Тихон, Святейший патриарх Московский и всея России». Таким же приветствием и архиерейским благословением встречал старец и специально приходивших к нему богомольцев, среди которых уже прошла о нем молва, как о высоком подвижнике и Христа ради юродивом. Все жаждали услышать от него не только слова назидания, но и пророчеств. Однако блаженный Тихон не всегда удовлетворял неспасительное народное любопытство.

В такой ситуации по настоятельскому распоряжению за ним был приставлен специальный служка – один из монастырских послушников, который часто сердился на блаженного, запирал его на день и более. Бывали случаи, когда отец Тихон находился под замком и по неделе, оставаясь, вдобавок, без всякой пищи. Но никогда крепкий старец не выговаривал за это своему «надзирателю», всегда молчал и в подобных случаях даже не упоминал о трапезе. Поэтому был он постником и как бы по необходимости. Молитвенного келейного правила старца никто не знал. Но часто его видели с воздетыми руками и с горящим взором устремленных горё влажных глаз.

Много скорбей, унижений и насмешек претерпел сей Божий человек от окружавших его монахов, но все это время, исполненный многих евангельских добродетелей, которые буквально озаряли его лицо, по своей любви, кротости и миролюбию всех прощал. Это послужило поводом называть его блаженным. Удивительно и то, что каждого из братий он называл по имени и отчеству, имея все это в своем сердце, не по знанию, а по душевной чистоте. Особенное усердие имел удивительный подвижник к чтению Святого Евангелия.

Еще он часто вдохновенно, но прикровенно уверял окружающих, что в его келье – камере будет когда‑то церковь. И действительно, после издания 17 апреля 1905 года тогдашним правительством России манифеста о свободе вероисповеданий, всё помещение, где пребывал в изоляции отец Тихон, под руководством архимандрита Иоанникия было заново перестроено под монастырскую больницу. Непосредственно же в келье – каземате блаженного был утановлен и освящен Святой Престол в честь чудотворной иконы Божией Матери «Утоли моя печали».

До своего помещения в острог подвижник некоторое время пребывал на одном из малых Соловецких островов – Муксалме. Однажды он ходил недалеко от скита и мурлыкал про себя что‑то странное, а потом подошел к некоему месту среди кустарников и заглубил в землю сделанный им самим небольшой крест.

«– Отец Тихон, что ты там делаешь? – спросили его братия.

– А это вот церковь здесь будет, – уверенным тоном ответил он.

– А вот и не будет, – возразили ему, – для Муксалмы достаточно и такой часовни, какая сейчас есть.

А блаженный Тихон лишь молча отошел, ибо лишних слов на ветер не пускал, не болтал, а больше всего молчал» (3, с. 115).

Через несколько лет с благословения местного епархиального начальства как раз на том самом месте и был выстроен храм во имя преподобного Сергия, игумена Радонежского.

После сего часть окружающих стала еще более усердна в почитании блаженного старца. И так как одно его пророчество исполнилось, то теперь ожидалось исполнение и дальнейшего, в частности относительно «некоего патриарха Тихона».

Через несколько лет многие стали свидетелями точного исполнения его слов. Разве Русская Православная Церковь не обрели в годину начала большевистской смуты Святейшего Патриарха Тихона? А кто тогда мог думать, что сей кроткий Святейший (а таковым блаженный Тихон его и изображал) в свое время будет заключен в монастырь, в отдельный флигель, недалеко от святых ворот, и что он будет (хотя и при другой обстановке), сидя у открытого окна, благословлять народ или ходить по открытой площадке у своего помещения и благословлять во множестве стекавшихся к нему православных богомольцев?

Приближалось время отшествия отца Тихона в иной мир. Напутствованный Святыми Христовыми Таинствами блаженный ждал дня и часа своего исхода в вечность, что и последовало 30 января (предположительно старого стиля – Ред.) 1901 года. Во время отпевания старца некоторые из братии ощущали исходящее от него благоухание.

«Один из братии говорил так:

– За всю жизнь ощущал благоухание только от двух старцев: отца духовника Филарета и от сего блаженного монаха» (3, с. 115).

Многоболезненный монах Евфимий

В числе иноков, положивших начало своим монашеским трудам в Соловецком монастыре при настоятеле отце Мелетии, одним из немногих, достигших к старости особого умилительного дара терпения телесных скорбей и радования о них, был монах Евфимий († 1918). За свое долголетнее пребывание на одре болезни он получил прозвище многоболезненный.

Всей его земной жизни было около 67 лет, жизни же в обители – лет около 40. Родом он происходил из Новгородской губернии. Около 20 лет по прибытии в монастырь он поочередно занимал целый ряд ответственных хозяйственных должностей (эконома и другие) и с большим усердием нес эти послушания.

Вторая половина его жизни во святой обители сложилась скорбно. Неизвестно по какой причине у него разболелась нога. На холке образовалась значительная язва, которая со временем увеличивалась и причиняла отцу Евфимию нестерпимую боль; поэтому он постоянно ходил в чулках и калошах. Лекарства не приносили ему никакого облегчения, и последние семь лет отец Евфимий пролежал на одре: сначала в богадельне Савватиевского скита, затем в монастырской больнице, так как болезнь охватила и другую ногу, а раны от времени заросли диким мясом. Кроме того, к основной болезни прибавилась грыжа, а также его постоянно мучила головная боль. Такое болезненное состояние отражалось на больном сильной бессонницей, лишь ненадолго прерываемой легким сном – забытьем. В пище он был весьма воздержан, не вкушал даже многого из того, что полагалось ему по больничному столу.

Несмотря на все страдания, он был всегда всем доволен, никогда не роптал на Бога, с окружающими старался обращаться ласково, кротко, а с приходившими к нему постоянно вел духовные беседы, говоря:

«– Ах, как будет больно за грехи вечно мучиться. Я вот ныне не могу терпеть своей болезни, а как тогда будет терпеть? Теперь, хотя и трудно терпеть, но все же мука когда‑нибудь да кончится, а там она будет без конца.

Когда подавали больничную пищу, всегда хвалил:

– Сегодня царский обед у меня…» (9, с. 48, 50).

С окружающей больничной прислугой обращался он на редкость ласково и предупредительно. Унывавших и устававших на своих послушаниях всегда ободрял назидательными рассказами и примерами как из жизни святых отцов, так и из сказаний о соловецких древних и современных ему праведниках и подвижниках благочестия. В виде наставления он всегда указывал на то, как полезно и богоугодно терпение скорбей и несение болезней и как спасительно служение больным и страждущим.

Еще задолго до своей кончины он раздал братии принадлежавшие ему вещи. Расточив все до последней тряпки для своих язв, отец Евфимий воистину уподобился библейскому многострадальному Иову, как об этом свидетельствовала больничная братия, которая, видя его язвы, внимая его страданиям, удивлялась его терпению и благоговела перед его непрестанной сердечной молитвой, которой он как бы скрадывал свои скорби и поддерживал свое радование о Господе.

По свидетельству окружающих, имели место и случаи прозорливости сего приснопамятного многострадального старца, которые тот тщательно от всех скрывал.

Один иеромонах, бывшим монастырским экономом, однажды ночью неожиданно заболел. Нашла на него общая простуда. Многое перенес этот больной. Хотя и был он кротким и имел некий дар умиления, но все же под конец пал духом. Прибежал тогда больной инок в больницу, и встретил его в своей палате отец Евфимий. Запросил он у отца Евфимия водицы. А тот, словно угадав его настроение, строго обратился к больному с назиданием: «Не падай духом» (9, с. 50).

Перед своим блаженным преставлением он всех учил тому, что надо «все терпеть, за все благодарить Бога» (9, с. 50).

Иеросхимонах Иоанн Богадельный

Ниже последует еще одно краткое воспоминание одном из множества соловецких христолюбцев, о богоугождении которого засвидетельствовала Сама Пречистая Владычица Богородица.

Иеросхимонах Иоанн (в малой схиме Иов († 1922) в Соловецкий монастырь прибыл в 1853 году. С молодых лет пребывая в этой легендарной святой обители в трудах и подвигах, прожил он в ней 69 лет.

Была у него привычка постоянно что‑то говорить, хотя бы и находился он один. Послушания в монастыре проходил самые разные. Так, за послушание он был послан в Печенгский монастырь, в котором прожил четыре года.

В последнее время, уже при атеистической власти, он пребывал в монастыре при учрежденном безбожниками совхозе. Затем, в качестве инвалида был перевезен в Савватиевскую пустынь, а оттуда вскоре, весной 1922 года, увезен с некоторой оставшейся братией в богадельню города Архангельска. Но в богадельне старец прожил недолго, болезнь да скорби отняли у него здоровье, и он скончался.

Перед смертью предстала ему в видении Небесная Царица Пресвятая Богородица, приглашая его в горние обители, и велела сказать остальным монастырским братиям, находящимся с ним в богадельне, чтобы они не скорбели и не выезжали с Соловков, а терпели скорби мужественно: «Я Сама им воздам награду за терпение» (3, с. 114). После сего старец вскоре с миром скончался.

Святые преподобномученики Вениамин и Никифор

Великое множество имен святых и подвижников благочестия вписаны в летописи и патерики Святой Православной Церкви. Они просияли самыми различными подвигами, но имена христиан, приявших подвиг за Христа даже до пролития собственной крови, всегда вызывали и будут вызывать особое почитание. Эти святые оставили о себе грядущим поколениям свидетельство о том, что действительно живем ли – для Господа живем; умираем ли – для Господа умираем (Рим. 14: 8).

На исходе второго тысячелетия принесла Христу плод страданий за истину до крови и братия древнего Соловецкого монастыря. Было им дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него (Флп. 1:29) Терпя великие скорби, христоподражательно пережив выпавшие на их долю испытания, вошли они в многочисленный небесный сонм новомучеников и исповедников XX века. Как и христиане первых веков, новомученики шли на пытки без колебаний, а умирали, радуясь, что страдают за Христа. Перед казнью они часто молились за своих палачей. На крови новомучеников XX века возрождается нынче православная Россия, а с ней и славная Спасо-Преображенская Соловецкая обитель. В сонме этих святых есть и имена последнего настоятеля «Старых Соловков» – архимандрита Вениамина (Кононова; † 1928) и его верного сподвижника и духовного друга – иеромонаха Никифора (Кучина; † 1928).

Прославить их в лике святых к общецерковному почитанию было единомысленно определено участниками состоявшегося в 2000 году Юбилейного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви.

Преподобномученик Вениамин (в миру – Василий Васильевич Кононов) родился в 1869 году в Шенкурском уезде Архангельской губернии в крестьянской семье. Впервые он побывал в Соловецкой обители еще в детстве. С тех пор в нем постепенно зрела решимость оставить мир и всецело посвятить себя Богу. Достигнув 24–х летнего возраста, Василий отправился на Соловки и стал поначалу простым трудником монастыря. Было это в 1893 году, при архимандрите Варлааме. Через четыре года он был определен в число послушников обители. Шесть лет проходил череду разных послушаний, в том числе был старостой в хлебопекарне, заведовал лавкой. За это же время окончил шесть классов соловецкого братского училища. В характеристике его было написано: «Очень благонравен, послушен и верен, с большими задатками к внутреннему самоуглублению и духовной деятельности» (10). Таких похвал в послужных списках удостаивались немногие.

В 1903 году – в возрасте 34 лет от роду – был пострижен соловецким архимандритом Иоанникием в монашество с именем Вениамин в честь священномученика Вениамина Синайского. Молодой инок отличался склонностью к уединению, любил церковную службу. Спустя два года монах Вениамин был рукоположен в сан иеродиакона, а в 1908 году – в сан иеромонаха (священника). О том, насколько уважаем был инок Вениамин в монастыре, говорят такие факты: состоял законоучителем братского училища, приставником при святых мощах преподобных Зосимы и Савватия, исполнял череду богослужений, а в декабре 1909 года на общем собрании старшей братии закрытым голосованием избран духовником монастыря. Ему было тогда чуть больше сорока лет.

Еще из характеристики: «Примерный инок во всех отношениях, отличных нравственных качеств» (10). Так что вовсе не случайно в 1912 году, после 19–ти летнего пребывания в Соловецкой обители, иеромонах Вениамин был назначен настоятелем Антониева Сийского монастыря – одного из самых славных и самых благоустроенных монастырей Архангельской епархии и возведен в сан архимандрита преосвященным Нафанаилом, епископом Архангельским. Архимандрит Вениамин управлял Свято-Троицким Антониевым Сийским монастырем пять лет. Святейший Синод в 1913 году наградил отца Вениамина наперсным крестом, а в 1916 – орденом Святой Анны 3–й степени. Подробно же о деятельности его в Сийской обители сегодня неизвестно почти ничего. Очевидно, предстоит кропотливая работа в архивах.

Однако подлинно известно, что отец Вениамин являлся делегатом и участником знаменитого Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917–1918 годов, избравшего после более чем двухсотлетнего перерыва Всероссийского Патриарха.

Но страну уже потрясали нестроения, позднее приведшие к октябрьскому перевороту 1917 года. Нестроения эти стали проявляться и в монастырской жизни. С Соловков пошли доносы в Синод на тогдашнего настоятеля – архимандрита Иоанникия. В обители в это время началась смута против начальства. Обвинения доносчиков не подтвердились, но Синод, учитывая преклонный возраст старца Иоанникия и обстановку в обители, принял решение отправить его в отставку.

Вскоре, после октября 1917 года, Россия погрузилась в братоубийственную гражданскую войну. И хотя Соловки находились в глубо – ком тылу Северной области, сюда доходили известия о происходящем на прифронтовых территориях. Вот что писал уфимский епископ Андрей: «Что делается теперь в России..? Грабят церкви, грабят монастыри, грабят богатых, грабят бедных… А потом с награбленным идут, не стесняясь и ничего не стыдясь, рядом в свою деревню – до следующего грабежа… Такой социализм дикарей скоро выродится в коммуну, от которой до людоедства один шаг…» (10).

В Архангельской губернии уже тогда, в гражданскую войну, были разграблены Кожеезерский, Шенкурский и Крестный монастыри, священники подвергались пыткам. На Пинежье был убит и разрублен на куски священник Михаил Шангин; 60–летнего старца, священника Иосифа Распутина привязали к столбу, расстреляли, а тело его бросили собакам; в Печорском крае протоиерея Анфала Суровцева десять дней нещадно пытали, били, постепенно отрезали нос и уши, вырезали язык… 26 октября 1918 года Святой священноисповедник Патриарх Тихон вынужден был обратиться к большевистской власти с увещеванием, с призывом прекратить насилие и кровопролитие: «А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая, и от меча погибнете сами вы, взявшие меч» (11, с. 227). Слова Святейшего оказались пророческими.

На то время, пока Север удерживался белогвардейцами, Соловецкий монастырь, также относящийся к Архангельской епархии, избежал общей участи. Насельники монастыря стали просить отца Вениамина стать их начальником. Собор братии в 1918 году избрал архимандрита Вениамина настоятелем.

В трудное время вернулся он в родную обитель…

Батюшке удалось восстановить внутренний порядок в обители. Некоторые смутьяны покинули обитель. До 1919 году жизнь в монастыре оставалась спокойной. Один из паломников, сумевший добраться до Соловков в 1919 году, писал, что обстановка в монастыре помогает «хоть на время забыть весь гнетущий ужас классовой борьбы, где люди, забыв совесть и правду, готовы перегрызть друг другу горло. Ведь перед вами многовековая коммуна, но какая колоссальная разница между ее ростом и ростом коммуны той, зафронтовой. Здесь терпеливая созидательная, культурная работа на голом камне, там – темное разрушение всего прежде созданного. Здесь призыв к смирению, труду и любви, там разбойный клич…» (10).

Декрет Совета Народных Комиссаров об отделении Церкви от государства, изданный в 1918 году, определил уничтожение церковных общин и монастырей. Церковь лишалась прав юридического лица. Основной пункт декрета о свободе совести гласил: «Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью» (10). Их имущество было объявлено атеистической властью народным достоянием – разграбление было узаконено. Через месяц после взятия Архангельска Красной Армией на Соловки прибыла особая комиссия губревкома. Начались обыски и ограбление обители.

Долг перед Господом и людьми обязывал настоятеля и братию сохранять соловецкие святыни для потомков, укрывать и спасать святыни и имущество от грабителей – болыые – виков. По указанию архимандрита Вениамина в многометровых стенах Спасо-Преображенского собора было сделано хранилище, где были упокоены святые мощи первооснователей монастыря – преподобных Зосимы и Савватия. Ценности из ризницы были спрятаны в стене Спасо-Преображенского собора и над алтарем Никольской церкви. Строились тайные хранилища продовольствия. Ближайшим помощником настоятеля в этих работах стал будущий преподобномученик, иеромонах Никифор (Кучин).

Весной 1920 года окончательно установилась советская власть и на Соловки прибыла Особая комиссия Архгубисполкома и Губревкома РКП(б). Комиссию возглавлял М. С. Кедров. Ее целью было выявление «запасов оружия и продовольствия, принадлежавших буржуазии и ее пособникам». Но чекисты искали не только оружие, оставленное белогвардейцами и союзными войсками. К середине 1920 года монастырь на Соловках еще оставался, но часть его хозяйства была отобрана для устроенного большевиками совхоза. В это время в монастыре жили 400 монахов и 200 послушников.

Лето 1920 года было последним летом уставной монашеской жизни на Соловках. Осенью 1920 года монастырь был закрыт. Монахов выгнали с Большого Соловецкого острова. Начался самый страшный в истории монастыря период – период систематического грабежа соловецких ценностей, дележки территорий и имущества между организациями новой власти. На архипелаге закреплялись уполномоченные различных советских организаций, между ними разгоралась борьба за власть над территорией и обладанием еще не до конца разграбленными соловецкими ценностями. Архимандрит Вениамин жаловался в Кемский продовольственный комитет, пытаясь защитить жизненно необходимую для обители часть имущества. Сохранилось его обращение к властям: «Всепокорнейше прошу не дать братству погибнуть зимою с голоду, потому что, если не достанет хлеба хотя бы на пятнадцать дней, – все мы должны будем помереть с голоду на диком, суровом морском острове» (10), – но в ответ обыски и грабеж приобрели новую силу.

Обращает на себя внимание то, сколько страдания в этих строках – ведь под его опекой оставалось около полтысячи человек. В прошении архимандрита есть прозрачный намек и на попечительство обители над заключенными Соловецкого лагеря принудработ, который вскоре станет одной и самых позорных и страшных страниц человеческой истории XX века.

Архимандрит Вениамин всё больше и больше мешал своре лагерных надсмотрщиков: слишком много знал, видел… Среди оставшихся монахов нашлись предатели, сообщившие большевикам о скрытых ценностях. Председатель Архгубисполкома Попов распорядился «серебро заарестовать», а виновных в сокрытии наказать. На архимандрита Вениамина был составлен донос несколькими монахами. Вскоре он и его ближайший верный помощник, иеромонах Никифор, были арестованы по обвинению в сокрытии монастырских ценностей и хранении оружия. Их сослали на лесозаготовки в Холмогоры, но летом 1922 года освободили. Отец Вениамин и отец Никифор уехали в Архангельск на Соловецкое подворье. После разгона подворья их приютил верующий человек – архангелогородский врач и аптекарь Александр Алексеевич Левичев, у которого они проживали по июнь 1926 года. Хозяин денег за жилье с них не брал, добровольные жертвователи поддерживали их, чем могли.

О возвращении на Соловки не было и речи – там уже вовсю действовал всесоюзный концлагерь. Но Вениамин и Никифор искали уединения и тихого места для молитв.

И вот, летом 1926 года, по совету бывшего послушника Соловецкого монастыря, Степана Антонова, они переезжают в село Часовенское к сестре Степана Анне и этим же летом в сорока верстах от ближайшего населенного пункта – деревни Коровкинской – сооружают келью. Здесь подвижники разработали небольшой земельный участок и поставили ледник. Небольшая изба стояла на высоком берегу Волкозера. В доме были только иконы и предметы обихода. Питались они рыбой и собранными в лесу грибами, ягодами. Дважды в год зимой к ним приезжал Сергей Антонов, оставляя необходимые продукты. Никаких ценностей у них не было. О прежних временах напоминали только никелированные самовар и кофейник, да еще настольные часы с боем. Кроме того, в доме имелись предметы кухонного обихода, запас продовольствия и одежды. Была у них и лодка.

Архимандрит Вениамин и иеромонах Никифор проводили время в молитвах и трудах – ловили рыбу, выращивали овощи. Недостающие продукты привозил по зимнику Степан Антонов. Случайных людей отшельники почти не видели – в год забредали два – три человека. Изредка навещали их местные православные крестьяне – братья Тимофей, Федор и Матвей Григорьевич Евстифеевы, относившиеся к архимандриту и его сподвижнику с глубоким почтением. Да по большим праздникам бывал у архимандрита и другой невольный отшельник с Соловков – иеромонах Алипий, поселившийся неподалеку на Ледьмозере.

Так прошло почти три года.

Революция и первые годы советской власти сдернули с насиженных мест массу народа. Россия была наполнена бродячим людом.

Оторванные от дома, обманутые большевистскими обещаниями о всеобщем благоденствии, растерявшие нравственные ориентиры, обездоленные, обозленные «летуны» были готовы на все…

В 1925 году в деревне Коровкинской появился некто Степан Ярыгин, 23–х лет, умственно отсталый и глуховатый. Скитался он по чужим углам, не хотел работать, промышлял воровством, был дважды судим. А осенью 1927 года к деревне Часовенское прибился девятнадцатилетний Владимир Иванов, комсомолец, из крестьян Тверской губернии. Работать он стал в местном лесхозе бригадиром плотников, затем лесным обходчиком. Властям комсомолец «помогал разоблачать провокаторов из местного населения». То есть наверняка не одного человека загнал в Соловецкий концлагерь. От охотников Иванов разузнал дорогу к избушке архимандрита Вениамина. Зимой 1927 года отыскал уединенную келью отцов. Монахи встретили непрошенного гостя хмуро, но он сослался на общих знакомых, остался ночевать и тщательно осмотрел все их хозяйство. Комсомолец – активист полагал, что у архимандрита непременно есть сокровища Соловков.

Весной 1928 года Иванов подговорил слабоумного Ярыгина ограбить монахов. Уговор состоялся накануне Пасхи.

Сначала сообщники отправились на Лодьмозеро, где проживал иеромонах – отшельник Алипий и разграбили там зимовья охотников, а также его келью. По счастью, отца Алипия не было дома и он остался жив.

Вечером 17 апреля 1928 года грабители вышли к Волкозеру, где подвигом добрым подвизались в молитвах, посте и трудах архимандрит Вениамин и иеромонах Никифор. Бандиты считали, что именно там хранятся сокровища Соловецкого монастыря. Был вторник Светлой седмицы, день великой праздничной Недели Христовой Пасхи. Келья иноков светилась изнутри – они отправляли праздничную службу.

Когда совсем стемнело и свет в доме погас, Иванов с Ярыгиным приблизились к избушке и начали через окна стрелять в монахов. Но войти к отшельникам не смогли – обуял непонятный ужас. Однако жадности хватило, чтобы проникнуть на чердак, где хранились запасы одежды, обуви. Там взяли они несколько пар сапог, два дождевика, фуфайку, нижнее белье, носки, чайник и набор рыболовных крючков…

Подперев входную дверь колом, сообщники облили избушку керосином, найденным на чердаке, и подожгли. Обстрелянные святые мученики были еще живы.

На следствии Иванов говорил, что слышал их крики…

Степан Антонов, как и обещал, 9 июня 1928 года приехал навестить архимандрита Вениамина. На Волкозере он нашел сгоревшую избу и среди обгоревших бревен – два скелета.

Найти убийц не составило труда – их выдали награбленные вещи. Следствие установило, что в лесу произошли убийство и поджог. Совершены они были с целью ограбления двумя жителями деревни Коровкинская – комсомольцем В. Ивановым и его товарищем С. Ярыгиным. Оба преступника были воспитанны при советской власти и полагали, что у архимандрита хранятся сокровища Соловецкого монастыря. Накануне праздника Святой Пасхи они сознательно собрались идти грабить монахов. Вечером 17 апреля 1928 года они вышли к Волкозеру, выждали, когда в избе погаснет свет, после чего Иванов подошел к келии и открыл стрельбу в окна. Он выпустил 4 заряда. Подталкиваемые кровавым опытом гражданской войны, преступники были уверены, что не понесут наказание. Но суд даже того времени не смог оправдать чудовищную расправу молодых парней над беспомощными монахами. Иванов был приговорен к десяти годам лишения свободы со строгой изоляцией, Ярыгин – к восьми.

Исследования и раскопки на Волкозере на месте сожженной келии проводились летом 2005 года по благословению Святейшего Патриарха Алексия И. Их проводила совместная экспедиция Соловецкого монастыря и Российского научно – исследовательского института природного и культурного наследия им. Лихачева. В Соловецкий монастырь были переданы археологические находки с места гибели преподобномучеников на Волкозере.

На месте мученичества соловецких монахов был установлен поклонный крест. Туда совершаются паломнические походы. Народ чтит святых. Многие обращается к ним в молитве и бывает услышаны.

Ведется сбор материалов, в том числе и потомками рода Кононовых, в частности Юрием Германовичем Кононовым и другими, для составления более полного жизнеописаний преподобномученика Вениамина и его сподвижника, преподобномученика Никифора.

Соборная память Божиему угоднику совершается:

– 25 января / 7 февраля, при совпадении этого числа с воскресным днем, или в ближайшее воскресенье после него в Соборе новомучеников и исповедников XX века;

– в Соборе новомучеников и исповедников Соловецких 10 / 23 августа.

Особая память ему совершается вместе с преподобномучеником Никофором (Кучиным) в день их мученичества – 4/17 апреля.

Преподобномученик Никифор (в миру – Николай Иванович Кучин) был ближайшим помощником, сотаинником и сподвижником последнего настоятеля «Старых Соловков» – преподобномученика – архимандрита Вениамина (Кучина). Сведений о нем и его жизни сохранилось совсем мало. Для читателя, получившего уже некое представление о жизненном пути отца Никифора из очерка о преподобномученике Вениамине, эта краткая записка послужит полезным добавлением. Здесь составителям сборника удалось собрать в основном то, что входит в обычный «послужной список» соловецкого монаха.

Родился отец Никифор в Сольвычегодском уезде Северодвинской губернии. Дата его рождения остается не известной.

Николай Иванович служил в армии и дослужился до чина унтер – офицера. После выхода в отставку он в 1909 году поступил в Соловецкий монастырь.

В 1913 году архимандрит Иоанникий постриг его в монашество с именем Никифор. В монастыре монах Никифор окончил пять классов братского училища. Проходил послушание заведующего рухлядной палаткой, то есть отвечал за имущество, которым пользовалась братия. С середины 1910–х годов в Соловецкой обители начались нестроения, выливавшиеся в недовольство своим настоятелем. Прежний настоятель был отправлен на покой, а архимандрита Вениамина (Кононова), избранного братством, Священный Синод утвердил настоятелем монастыря. Его выдержка, стойкость и высокий духовный авторитет у братии способствовали водворению порядка в обители. Часть мятежно настроенных иноков покинула остров, другим недовольным пришлось смириться.

В это время иеромонах Никифор, как добропорядочный и утвержденный в благочестии и проверенный испытаниями инок, был рукоположен во иеромонаха и во время начавшихся гонений на Русскую Православную Церковь явился ближайшим помощником архимандрита Вениамина.

В феврале 1920 года на Севере окончательно установилась советская власть. В это время в обители находилось примерно 400 монахов и 200 послушников. 29 апреля 1920 года в Соловецкий монастырь прибыла Особая комиссия Архгубисполкома и Губревкома РКП(б) во главе с М. С. Кедровым с целью «выявления запасов оружия и продовольствия, принадлежавших буржуазии и ее пособникам». Члены комиссии вывезли не только оружие, оставленное белогвардейцами и союзными войсками, но и жизненно необходимые запасы из монастырских кладовых. Действия комиссии не оставляли надежд на дальнейшее существование обители. Летние месяцы 1920 года были последними днями уставной монашеской жизни в Спасо-Преображенском Соловецком монастыре.

Осенью 1920 года он был закрыт. Большинство монахов покинули остров. Начался период систематического изъятия соловецких ценностей и дележа территории и монастырского имущества между различными советскими организациями.

По долгу послушания, по своей монастырской должности, и, очевидно, что по зову своего чистого сердца, отец Никифор стал активно помогать будущему преподобномученику, архимандриту Вениамину, в деле спасения святынь и ценностей обители.

Расправа над ним не заставила себя долго ждать. В 1920 году, после закрытия монастыря, вместе с преподобномучеником Вениамином (Кононовым) он был арестован обвинен в сокрытии монастырских ценностей, хранении оружия и приговорен к принудительным работам.

1920–1922 – вместе с преподобномучеником Вениамином отбывал наказание в селе Холмогоры Архангельской губернии Северного края.

1922 – проживал вместе преподобномучеником Вениамином на Соловецком подворье в Архангельске.

1922–1926 – проживал вместе с преподобномучеником Вениамином в Архангельске у приютивших их людей.

1926–1928 – вместе преподобномучеником Вениамином проходил иноческий подвиг молитвы, поста и трудов в уединенной келье в 32–м квартале Беломорского лесничества Часовенсого с/с Архангельской губернии.

17 апреля 1928 – вместе с преподобномучеником Вениамином зверски убит грабителями.

2000 – Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви прославлен к общецерковному почитанию в составе Собора новомучеников и исповедников XX века.

Также соборная память ему совершается в Соборе новомучеников и исповедников Соловецких 10 / 23 августа.

Особая память ему совершается вместе с преподобномучеником Вениамином (Кононовым) в день их мученичества – 4/17 апреля.

Приложение

Хронология основных событий в истории Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря

1429 – преподобные Савватий и Герман прибывают на острова. Первое место поселения – Савватиево.

1435 – преставление преподобного Савватия.

1436 – преподобным Зосимой и преподобным Германом начато строительство монастыря.

1478 – преставление преподобного Зосимы.

1548 – игуменом обители определен будущий выдающийся – святой святитель Филипп (Колычев), Митрополит Московский и всея России, чудотворец.

1552 – начато сооружение соборного храма Успения Пресвятой Богородицы.

1558 – заложен Спасо-Преображенский собор.

1566 – святитель Филипп (Колычев) возведен в сан Митрополита Московского и всея Руси.

1569 – святитель Филипп принял мученическую кончину от рук Малюты Скуратова в Отрочьем монастыре в городе Твери.

1577–1584 – строится каменная Никольская церковь.

1583 – прежняя деревянная церковь перевезена на Анзер и поставлена на берегу Троицкой губы.

1584 – возводится каменная крепость с башнями по проекту монаха Трифона (окончена в 1596 году).

1596–1601 – строительство Благовещенской надвратной церкви.

1614–1626 – игуменом обители был преподобный Иринарх.

1620 – основание Свято-Троицкого Анзерского скита преподобным Елеазаром.

1621 – построена деревянная церковь Троицкого скита.

1654 – освящена каменная церковь Троицкого скита.

1656 – преставление преподобного Елеазара.

1666 – на монастырском кладбище поставлена церковь во имя преподобного Онуфрия Великого.

1687 – начало строительства церкви святителя Филиппа; освящена в 1690 году.

1701 – в монастырь пребывает будущий основатель Голгофо – Распятского скита – преподобный Иов, тогда еще священник Иоанн Иоаннов, бывший духовник Петра I.

1702 – на Заяцком острове по указу Петра I поставлена церковь в честь святого апостола Андрея Первозванного.

1715 – на горе Голгофе освящена архимандритом Фирсом церковь в честь Распятия Господня.

1720 – преставление преподобного Иова.

1798 – построена новая каменная церковь в честь святителя Филиппа.

1828–1830 – построен каменный храм Распятия Господня на Голгофе; деревянная церковь перенесена на склон горы. Ныне это храм Воскресения Христова.

1831–1834 – в обители построена (на прежнем месте) каменная Никольская церковь.

1854 – нападение английской эскадры на монастырь.

1856–1859 – в обители построен Свято– Троицкий собор с приделом в честь преподобных Зосимы и Савватия.

1860 – построена церковь над святыми мощами преподобного Германа.

1862 – построен и освящен каменный храм Вознесения Господня на Секирной горе.

1880–1884 – построен и освящен новый каменный храм Свято-Троицкого скита.

1913 – Соловецкий монастырь посещает великая княгиня Елизавета Феодоровна.

1920 – закрытие монастыря советскими властями.

1923 – пожар в монастыре.

1923 – прибытие на остров первого этапа заключенных.

1939 – закрытие СЛОНа.

В период с 1940 по 1970–е годы на островах находились учебные подразделения военно – морского флота.

1967 – учреждение музея – заповедника и начало реставрационных работ на Соловках.

1990 – открытие Соловецкого монастыря.

1992 – второе перенесение в Соловецкий монастырь мощей преподобных Зосимы, Савватия и Германа, Соловецких чудотворцев.

2000–2001 – возрождение скитов на острове Анзер.

Библиография

1. Соловецкий патерик. М.: Изд – во ИНТО. Синодальная библиотека Московского Патриархата, 1991.

2. Житие преподобных Зосимы, Савватия и Германа, Соловецких чудотворцев. Спасо-Преображенский Соловецкий ставропигиальный мужской монастырь, 2003.

3. Православный церковный календарь, Изд. Соловецкой обители 2004.

4. Соловецкое море: историко – литературный альманах. Вып. 7. Архангельск – М.: Товарищество Северного мореходства, 2008.

5. Православная энциклопедия. Т. 1 – 24. М., 2000–2011.

6. Святой Анзер: краткое описание скитов Анзера. Голгофо – Распятский Анзерский скит Спасо-Преображенского Соловецкого ставропигиального мужского монастыря, 2009.

7. Анзер и его святыни. Спасо-Преображенский Соловецкий ставропигиальный мужской монастырь. Сестричество во имя преподобномученицы великой княгини Елизаветы, 2001.

8. Великие русские старцы. Жития, чудеса, духовные наставления. УПЦ МП Русской Православной Церкви. Полтавская епархия, Спасо-Преображенский Мгарский монастырь, 2007.

9. Мануил (Лемешевский), митр. Соловецкий Цветник. Цитаты приводятся по публикациям в Православном церковном календаре за 2004 г. Изд. Соловецкой обители. (См. № 3).

10. Явить миру Сийское сокровище: Антониев – Сийский монастырь: из прошлого в будущее. http://siya.aonb.ru

11. Цыпин В., прот. История Русской Православной Церкви. 1917–1990. М.: Московская Патриархия: Издательский дом «ХРОНИКА», 1994.

12. ВО ОТОЦЕ ОКЕАНА МОРЯ… Книга паломника Соловецкой обители / Автор – сост. М. В. Осипенко. М., 2008.

13. «Пасхальная заутреня» из книги Бориса Ширяева «Неугасимая лампада». Ежемесячный православный журнал «Родник». Нью – Йорк – М., № 2, 2011.