«Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего.
Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих»

(Псалтирь 118:18-19)

Октябрь 2016. Мягкий характер. Нужно ли учить мальчиков защищаться?

Представляем версию 162-го номера православного журнала «ФОМА».

КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА

  • Владимир Легойда. Мозаика XXI века

ИНТЕРВЬЮ НОМЕРА

  • Дмитрий Дюжев. После «Острова» я хотел уйти в монастырь

ВОПРОС НОМЕРА – Трудное слово «прости»

  • Константин Ольховой. Обида, чувство вины, прощение
  • Тихон Сысоев. Кого и как прощали святые
  • Протоиерей Павел Великанов. Пока мы не научимся прощать себя, мы не сможем прощать других
  • Париарх Кирилл. Тайна прощения

ВЕРА

  • Игумен Дамаскин (Орловский). Священномученик Павел Березин

ЛЮДИ

  • Валерия Михайлова. Быть Достоевской
  • Александр Ткаченко. Папа и бойцовский клуб

КУЛЬТУРА 

  • Ирина Языкова. «Троица» Рублева

cover 

Представляем версию 162-го номера православного журнала "ФОМА" для электронных книг и программ чтения книг в форматах ePUB и FB2 на мобильных устройствах. 


Номер издан с сокращениями.


ВНИМАНИЕ! Полный выпуск этого номера доступен в приложении Журнал "ФОМА" в AppStore и GooglePlay, а также вы можете получить его оформив редакционную подписку на оригинальное бумажное издание.


ИД "ФОМА" 

2016 г.

(С)

ОГЛАВЛЕНИЕ


КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА

  • Владимир Легойда. Мозаика XXI века

ИНТЕРВЬЮ НОМЕРА

  • Дмитрий Дюжев. После «Острова» я хотел уйти в монастырь

ВОПРОС НОМЕРА – Трудное слово «прости»

  • Константин Ольховой. Обида, чувство вины, прощение
  • Тихон Сысоев. Кого и как прощали святые
  • Протоиерей Павел Великанов. Пока мы не научимся прощать себя, мы не сможем прощать других
  • Париарх Кирилл. Тайна прощения
ВЕРА
  • Игумен Дамаскин (Орловский). Священномученик Павел Березин

ЛЮДИ

  • Валерия Михайлова. Быть Достоевской
  • Александр Ткаченко. Папа и бойцовский клуб
КУЛЬТУРА

  • Ирина Языкова. «Троица» Рублева

КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА

mozaika

Мозаика XXI века

LVR
В конце августа мы с женой были в Равенне и смотрели древние мозаики. В какой-то момент супруга сказала мне, что сейчас никто так не может сделать. Утеряна культура исполнения, утеряна техника; у нас нет возможности так тщательно работать над мозаикой — другое время, другие люди, другие скорости. И это правда. Но я подумал еще вот о чем. Эти мозаики уже есть. Это вклад, который христианство уже внесло в мир, в жизнь, в культуру. Уже есть мозаики Равенны, уже написаны «Беседы на Шестоднев» святителя Василия Великого и «Исповедь» блаженного Августина. Отцы Церкви уже создали корпус христианской догматики, уже построены тысячи замечательных храмов, в которых ежедневно миллионы людей обращают свои молитвы к Богу. Все эти факты — проявления Евангелия в жизни человека и человечества. Мы, христиане, связаны с ними, мы любим их и черпаем в них вдохновение: мы любуемся мозаикой церквей в Равенне, мы читаем Григория Богослова и Иоанна Златоуста… Но наше время — время новых вызовов. Мы не можем воспроизвести мозаики Равенны, как невозможно написать «Исповедь» Августина. Невозможно, но и не нужно — они уже есть. 
А что можем сделать мы, христиане XXI века? Века, в котором огромный мир вдруг стал очень маленьким; когда вместе, совсем рядом оказались христиане, мусульмане, атеисты и представители многих других мировоззрений. Века, когда существует оружие, способное быстро уничтожить всё человечество. Века, в котором у одних людей есть столько денег, сколько они никогда не смогут потратить, а другие люди не знают, что они сегодня будут есть. Века, когда главным местом общения людей друг с другом, местом, где складываются и разрушаются отношения и рождается повестка дня, становятся такие площадки, для которых всего 10 лет назад не было даже названия, — и конца подобным изменениям не видно. 
Что можем мы, христиане? Какой будет наша мозаика, мозаика XXI века? Как всем нам жить, уважая достоинства другого человека; как нам научиться любить грешника, но не любить его грех; как нам принести в мир то, что сможет уберечь этот мир от гибели? Как нам научиться жить рядом с другим, не предавая свою веру, но именно из-за верности нашей вере, как нам увидеть в другом не врага, но образ Божий? Как увидеть в другом того, за кого пострадал на Кресте Христос, того, кто есть «благо для меня», как было сказано на одном христианском форуме, который я посетил этим летом?
Вопросы, вопросы… Но есть ли на них у людей окончательные ответы? Может быть и нет. Но главное, чтобы в основании наших поисков правды и в попытках сложить христианскую мозаику XXI века находилась Благая весть, которая легла в основание и мозаик Равенны, и многих других поразительных и прекрасных творений человека. Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос (1 Кор 3:11). 

Владимир Легойда 

Dyuzhev_1

ИНТЕРВЬЮ НОМЕРА

Дмитрий Дюжев: «После “Острова” я хотел уйти в монастырь»


19 октября, в день святого апостола Фомы, нашему журналу исполняется 20 лет. Накануне юбилея мы решили вновь поговорить с человеком, который на протяжении многих лет является большим другом «Фомы» — актером и кинорежиссером Дмитрием Дюжевым. Который, как и мы, в этом году празднует 20-летие своей любимой работы.

Что осталось за кадром фильма «Остров»? Как после многочисленных «бандитских» ролей войти в образ монаха? Что общего между семьей и монастырем? Об этом и многом другом наше интервью.  

«Боюсь быть неблагодарным»

— Дмитрий, поздравляем Вас с профессиональным юбилеем! 20 лет актерской работы — серьезный этап в жизни. Что самое важное Вы осознали для себя за это время?

— Я осознал, как важно благодарить Бога за каждое испытание, за каждую встречу и вообще за каждую прожитую секунду жизни. Нам часто кажется, что все плохое и страшное произойдет не с нами, мы отказываемся верить в то, что смерть может прийти внезапно и действительно жизненно важные вопросы всегда оставляем на потом. Я пережил смерть самых близких людей — своей сестренки и папы с мамой, и поэтому очень остро чувствую грань между жизнью и смертью. И поэтому я всегда очень расстраиваюсь, когда ловлю себя на духовной лености. 

Иногда рабочий график настолько плотный, что остается время только на подготовку к ролям и на сон. Мне страшно, когда так получается, потому что в это время забываешь о главном. И вот вдруг ты останавливаешься и задаешься вопросом: «Ты вчера, сегодня прожил день. А кому-нибудь от этого было хорошо?» И тогда ты осознаешь, что не растешь духовно, не открываешь для себя какие-то маленькие чудеса, которые открывал раньше, в детстве. Согласитесь, в детстве с нами каждый день происходит какое-то чудо, а с годами мы черствеем и грубеем. И как не потерять это детское состояние, как не перекрыть в себе детский источник веры? Мы знаем по опыту, что он обязательно откроется, как только мы потрудимся над тем, чтобы снова жить по зову души, а не ума. 

Я знаю, что Бог милостив и что, даже если ты будешь прибегать к Нему только в моменты тяжелых испытаний, Он все равно от тебя не отвернется и с отеческой любовью скажет тебе: «Ну где же ты был? Почему тебя не было, когда тебе было хорошо? Почему ты не делился радостью, которую Я тебе дал? Почему бежишь сюда, как в больницу, а не как на радостную встречу?» Но я не хочу так потребительски к Нему относиться, я хочу просыпаться утром и благодарить Его за каждый новый день, за возможность прожить еще какое-то время, чтобы успеть оставить о себе только добрые воспоминания. И в момент, когда понимаешь, что ты об этом забыл, скорее бежишь к молитве и благодаришь. 


— Есть ли что-то, о чем Вы сейчас хотели бы сказать себе 18-20-летнему? О чем-то предупредить, убедить что-то сделать раньше? 

— Нет, за все это время я ни о чем не пожалел, и на все жизненные события у меня только один ответ: значит, так мне было полезно. Помню, в одну из поездок в Псково-Печерский монастырь мне посоветовали дождаться встречи с одним старцем. Такие встречи бесследно не проходят, и я, конечно же, решил подождать. Я так усиленно готовился к разговору, сам задавал себе вопросы, сам на них отвечал, вспоминая что-то из Библии, что-то из слов святых отцов, что-то из ответов своего духовника. Я очень волновался, и еще я понимал, что это человек преклонного возраста, который, наверное, сильно устает от бесконечного потока людей, а я его все-таки жду и сейчас буду отвлекать от его дел. Мне было очень неудобно, но при этом в душе было сильное желание зайти к нему и просто помолчать вместе и горячо помолиться Богу. И вот он позвал меня, и я начал, волнуясь, извиняться за свое появление в его келье, что-то говорить, перескакивать с одной темы на другую, а он посмотрел на меня, улыбнулся и очень спокойно сказал: «Сыночек, да ты ведь сам все знаешь, ты ведь все делаешь верно». Конечно, я понимаю, что не заслужил таких слов, но не знаю, как можно после этого хотеть что-то исправить в своей жизни.

Мне не нужно изобретать машину времени, чтобы от чего-то себя оградить: от всего того, что мне не нужно, меня ограждает Господь, я это знаю. И даже когда после съемок в фильме «Остров» я принял решение уйти от прежней жизни в монастырь и полностью посвятить себя Господу, я получил от одного монаха благословение служить Богу не в монастыре, а в миру. Я не сомневаюсь, что это было сказано именно от Него. И я продолжаю служить Ему в монастыре, только теперь мой монастырь — моя семья.

Dyuzhev_3

 Успеть услышать

— «Мой монастырь — моя семья» — это просто красивая метафора, или для Вас здесь действительно есть что-то общее?

— Я не случайно сказал именно так: для меня в семейной и монастырской жизни есть много общего. И там, и тут ты — трудник: ты ежедневно учишься главному — жить не для себя, служить другому, ближнему. В семье ты служишь своей жене, своим детям, своей малой Церкви, и это очень большой труд. Этому нельзя научиться сразу, мы вместе учимся этому всю жизнь. 

Мы все сегодня стремимся многое успеть, мы много работаем и кружимся в делах, которые ничто по сравнению с Вечностью. А семья каждый день дает тебе возможность прийти домой и вспомнить о важном — о том, что нужно успевать увидеть друг друга, прислушиваться друг к другу и доказывать друг другу свою любовь. 


— А что для Вас значит семейное счастье?

— Совсем недавно я узнал, каким счастьем может быть переживание исповеди и Причастия твоего ребенка. Когда моему старшему сыну Ване исполнилось 7 лет и он стал готовиться к исповеди, я вдруг понял, как я в этот момент за него волнуюсь и какие это дорогие семейные моменты, когда твой сын возвращается из храма просветленным и радостным. 

А вообще как-то с годами приходишь к простым банальным фразам наших родителей, бабушек, дедушек о том, какое счастье, что все живы и здоровы, что никто не упал, не поранился, что все дома, все рядом. Какое же это огромное семейное счастье!


 Загадка Петра Мамонова 

— Вы часто ездите в монастыри и общаетесь с монахами. Наблюдений, впечатлений от поез­док хватило, чтобы войти в образ отца Иова в фильме «Остров» Павла Лунгина, или для этого понадобилась дополнительная настройка? 

— Я поехал на съемки «Острова», которые проходили в Мурманской области, из Питера, сразу после работы в картине Алексея Балабанова «Мне не больно». И решил, что правильнее будет добраться туда не самолетом, а поездом — чтобы провести побольше времени в тишине и молчании, чтобы успеть вспомнить все свои наблюдения из паломнических поездок, чтобы определить психотип героя, которого мне предстоит играть, и героев, с которыми предстоит столкнуться (кстати, многие мои представления об этих персонажах Павел Лунгин затем решил вставить в сцены). 

И вот, проведя двое суток в полном молчании, я приехал на место — и застал съемочную группу в совершенно… ну, собственно, в классическом виде съемочной группы в экспедиции. Шум, гам, музыка, танцы, веселое улюлюканье… А я этого совсем не ожидал, я совсем к другому готовился и, видимо, подумал, что и все остальные будут со мной в одной тональности. Я спросил, где режиссер, и знает ли он вообще, что здесь происходит. Но вскоре пришел Павел Лунгин, собрал нас с Виктором Сухоруковым и Петром Мамоновым и сказал нам, что мы должны понимать, что всю съемочную группу он отбирал по принципу профессионализма, что все ее участники разных вероисповеданий, разного отношения к религии, и просил нас не смущаться. И вместе мы решили, что пока съемочная группа будет готовить объект, мы будем в сопровождении монахов-консультантов работать над ролями где-то в отдалении — просто чтобы сохранять нужное расположение духа. 


— Вспоминаете ли какие-то особенные закадровые моменты «Острова»? 

— Всегда вспоминаю забавную историю наших взаимоотношений с Петром Мамоновым. В первый съемочный день я с такой радостью к нему бросился, я ведь столько про него слышал, бывал на его концертах и спектаклях, и мне было так приятно играть в партнерстве с таким удивительным и талантливым человеком! На что он сразу как-то закрылся и всем своим видом стал показывать, что не может со мной общаться. Я никак не мог понять, в чем дело, подумал, что может быть, до моего приезда что-то произошло, может, кто-то про меня что-нибудь не то сказал — в общем, внутри себя перебирал разные ситуации и, конечно, не стал надоедать Петру. 

Так прошел месяц, а в предпоследний съемочный день Петр подсаживается ко мне на обеде, так весело и дружелюбно улыбается и говорит: «Ну что? Давай общаться!» Я ничего не понимаю, говорю: «Петр, а что произошло?» А он отвечает: «Да ты меня прости, я же не настоящий актер, я этому не учился, я не умею, как вы — сейчас я играю, а сейчас не играю, сейчас я дружу, а сейчас на дух не переношу. Я увидел в сценарии, что у нас с отцом Иовом сложные взаимоотношения, и когда ты приехал, я и представил, что ты тот самый отец Иов и есть! Ты уж прости, я все понимаю, но я просто по-другому не умею, и я бы просто не сыграл! А сейчас мы с тобой все отсняли, теперь давай, что хочешь расскажу, теперь мы с тобой друзья!» Вот такой вот удивительный человек. И мне это тоже очень помогло: действительно, даже профессиональному актеру бывает трудно играть вражду с человеком, которого за кадром очень любишь. А меня, наверное, подстегивало это странное отношение ко мне Петра, он ведь был для меня так же закрыт, как для моего героя был закрыт отец Анатолий. 

А потом, когда фильм, который создавался как фестивальная картина, неожиданно для всех нас вышел в прокат и стал собирать полные зрительные залы, нас стали приглашать на встречи со зрителями в разные города. И когда мы куда-то летели, Петр постоянно что-то слушал в наушниках. Было интересно узнать, что же он, музыкант, слушает на досуге, и однажды он сам дал мне наушники — и я услышал знакомый голос: это были проповеди отца Иоанна (Крестьянкина)! Я удивился: «Петр, да Вы уже сколько часов в наушниках!» А он сказал: «Да я его слова часами пью!»

— Ваш герой, отец Иов, находится в постоянной конфронтации с героем Петра Мамонова отцом Анатолием, не может распознать юродивого человека, святого, постоянно к нему придирается. Для Вас такой человек в Церкви, как отец Иов, — герой отрицательный?

— Нет, конечно, не отрицательный. Это просто ищущая душа. Столько у него было жизненных устоев — он ведь бывший военный! — больших целей, которых не так просто было достичь! А потом он очутился здесь и сумел открыть для себя иную жизнь, открыть иного себя! Не каждому дано искренне поверить в Бога, а отец Иов действительно верил и ревностно Ему служил. Правда, на этом пути он сам себе был антигероем, потому что не мог и не хотел распознать рядом с собой святого человека — как и фарисеи когда-то не видели рядом с собой Спасителя мира. 

Но ведь в конечном счете выходит, что отец Анатолий стал для отца Иова учителем! Ведь финальная сцена — мой герой отправляется хоронить отца Анатолия, уплывая вслед за ним в голый, нескончаемый закат. Делая финал таким, мы предполагали, что после этого отец Иов уже не станет прежним и, возможно, больше не вернется назад с этого острова, но понесет крест своего учителя, открыв для себя через отшельничество истинную веру. 

Dyuzhev_2

 «Хочу говорить о вере»

— Дмитрий, вскоре у Вас будет большой сольный концерт в Государственном Кремлевском дворце, посвященный Вашему актерскому юбилею. И я знаю, что многие номера — песни, отрывки из спектаклей и кинофильмов — Вы решили посвятить вере… 

— Да, это будет спектакль-концерт, и я решил назвать его словами любимой песни: «Я люблю тебя, Жизнь». В нем будет прослеживаться несколько тематических блоков, связанных с какими-то этапами моей жизни. Все начнется с темы детства, становления в профессии и плавно перетечет к теме веры. Я был очень рад тому, что главный режиссер не побоялся этой темы, не предлагал как-то ее сгладить. Наоборот, очень поддержал меня и сказал: «Может, для людей, которые тебя не знают, разговор о вере и станет неожиданностью — но ведь такие разговоры всегда полезны для души. А вот те, кто знает тебя и твое внутреннее мироощущение, они ведь за этим разговором к тебе и придут». 

А без разговора о вере я свой концерт и не представлял! Я знаю, что люди в минуты испытаний всегда ищут ответ на вопрос, как их пережить. И для меня очень важно показать, что человек, столкнувшийся с потерей близких, может с этим справиться — не впадая в отчаяние, а заполняя свою душу радостью, рассказать о том, что вера — это неиссякаемый источник силы. Этому будут посвящены рассказы из книги епископа Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые», отрывок из повести Максима Горького «Исповедь», монолог Лаврецкого из романа Ивана Тургенева «Дворянское гнездо» (сцена в церкви), которые я прочту. И еще вместе с актером Виктором Сухоруковым мы сыграем одну прекрасную сцену из фильма «Остров».

Я знаю, что и «Фома» в октябре празднует свое 20-летие. Я вас поздравляю и хочу сказать, что всегда радуюсь, когда вижу, как люди читают «Фому» не только в храмах или библиотеках, но и в кафе, на улице, в транспорте, в разных городах. Мне очень нравится, что «Фома» идет навстречу своему читателю и в каждом номере публикует большое интервью с каким-нибудь известным человеком. И хотя я понимаю, что возможно, от него и нет такой большой смысловой пользы, которая была бы от интервью со священнослужителем, но все же очень важно вести разговор о Православии с людьми, которые хорошо известны и любимы читателями. И возможно, такое общение приведет в Церковь того, кто пока от Нее очень далек. Слава Богу, что существует издание о вере, которое так талантливо делается! И слава Богу, что мы сегодня можем свободно читать! Я рад ежемесячно получать «Фому». У меня не бывает много свободного времени, но когда находится минутка, я обязательно читаю одну статью или главку — и выходит, что за месяц прочитываю его практически целиком. 


Беседовала Дарья Баринова


Если Вам понравился этот материал — поддержите нас!



Vopros 

ВОПРОС НОМЕРА

Трудное слово «прости». Как просить прощения по-христиански 



Письмо читателя

Уважаемая редакция! 

Не раз попадал в сложные ситуации, связанные с прощением, и чаще всего не знаю, как в этих ситуациях должен поступать христианин.

Первая ситуация. Один человек сделал мне большое зло и не просит прощения. Прикрывается тем, что никогда и ни перед кем не извинялся. Должен ли я его простить, если он даже не раскаивается? Ведь, как мне кажется, чтобы простить обидчика, нужно и его намерение быть прощенным…

Вторая ситуация. Часто случаются конфликты, в которых виноваты обе стороны. Ты вроде бы чувствуешь, что обязан попросить прощения, хотя, может быть, и виноват только отчасти. Но что, если твою просьбу о прощении человек воспримет как признание твоей капитуляции?

И третья ситуация. Было в моей жизни много событий, в которых я раскаялся много лет спустя, когда пришел в Церковь. Я многим делал зло: кого-то обманул, кого-то подставил, кого-то втянул в измену… Понимаю, что у многих людей — в том числе и у тех, кто не подозревает моей вины, — я должен попросить прощения. Но вот вопрос: что, если вскрыв все эти ситуации сейчас, спустя время, я причиню кому-то боль, кого-то толкну к обиде на себя, или даже разрушу чью-то жизнь? Как мне быть?

 

Заранее благодарю, Виктор


Обида, чувство вины, прощение: что важно знать каждому? 


olshansky

Отвечает Константин Ольховой, врач-психиатр, психотерапевт

Темы обиды, вины и прощения огромны, даже бесконечны, по ним существует великое множество книг, статей, лекций. Здесь же я расскажу о тех вещах, которые важно знать каждому.


Непрощенные обиды — болевые точки в душе человека 

Как часто нам говорят, что обиды надо прощать. И, вроде бы, это должно быть очевидной вещью, а тем более для христианина, который понимает важность прощения. Но почему же в абсолютном большинстве случаев психотерапевт сталкивается в работе с темой того или иного непрощения? С непрощением, которое мешает человеку жить, с не проработанными обидами, которые выжигают человеку душу.

Часто мы подходим к теме прощения формально: говорим «я прощаю», не простив искренне. Делаем вид, что простили, формально выполнив социальные и религиозные «нормы и правила». Не вскрываем гнойник, а загоняем его глубоко внутрь. Но гнойник никуда не девается. Вот и обиды — это скрытые глубоко внутри гнойники, которые могут какое-то время не болеть, но в итоге они все равно начинают давить, вызывать «воспаление» и т. д. Классический пример — скрываемые от самих себя детские обиды на родителей, часто вполне справедливые. Причём к самой обиде добавляется ещё и чувство вины за обиду, которое может быть больнее самой боли: «Ведь родители — святое! Их надо почитать! Как можно на них обижаться!»  И мы вновь и вновь пытаемся подавить эту обиду, не понимая, что подавление не лечит, а лишь загоняет проблему внутрь. Но ведь почитание не означает, что разбирать свои боль и обиду, связанные с родителями, не нужно.


Почти в каждом человеке живет непрощенная обида 

Непрощённые обиды — одна из самых частых проблем в супружеских отношениях, когда семейная жизнь превращается во все возрастающий ком взаимных обид. Со временем, когда этот ком достигает гигантских размеров, это почти неминуемо приводит к разрушению брака. И не важно, будет ли это юридически оформленный развод или формально совместное проживание чужих, враждебных людей.

А есть ведь и совсем «странные» обиды, обиды, в которых не признается себе большинство людей. О которых они скажут: «Это точно не про меня! Это невозможно, мерзко, гадко и аморально!» Я говорю про обиду на близких за то, что они... умерли. Звучит очень странно. Но спросите себя: «А мне не обидно, что меня бросили? Не обижен ли я на родителя, супруга, ребенка, близкого мне умершего человека — за то, что он меня оставил тут одного, за то, что своим уходом сделал мне так больно?» Разум будет кричать, что это глупости, что близкий не виноват в том, что он умер, что он не хотел оставлять вас одного. Но кто-то маленький и несчастный внутри нас знает, что от правильных слов ему не становится легче, что боль и обида живут. По своему опыту скажу, что эта обида, в том или ином виде, есть практически у всех людей, переживших потерю.


Не бойтесь признаваться 

Если вас что-то сильно задело, не стесняйтесь признаваться в этом, прежде всего, самим себе. Любая попытка уйти от обиды, говоря «ну что вы, все нормально, мне совсем не обидно» или «ну что вы, я давно простил», будет только загонять гнойник внутрь. Нет — «мне обидно, мне очень обидно и очень плохо». Только разрешив себе это прочувствовать, можно выйти из состояния (явной или затаенной) обиды. 


Не копите! 

Это очень важный момент. Если вы обиделись на человека, лучше сразу сказать ему об этом и попытаться вместе разобраться в проблеме. Не собирайте в себе пять, десять, сто обид. Чем их больше, тем труднее с ними потом справиться.

obida


Формальные «прости — прощаю» без подлинного прощения не имеют смысла 

Что мы вкладываем в слово «простить»? Забыть и сделать вид, что ничего не было? Так же, как прежде, радоваться человеку, который причинил тебе боль?.. С психотерапевтической точки зрения простить — значит отпустить. То есть не испытывать боли, переживаний, гнева, ярости по отношению к человеку.

Если вы чувствуете, что какая-то непрощенная обида (входящая или исходящая) вас гложет, постарайтесь ее искренне отпустить. Да, это работа со своей душой.  «Все, я больше не хочу обижаться, потому что от этого плохо мне, а не тому, на кого я обижаюсь, это меня пожирает и не дает мне жить».

Проблема в том, что люди очень часто просят прощения или прощают формально: «Ой, прости, пожалуйста» — «Да ну, что ты, я на тебя не обижаюсь». А реального отпускания проблемы нет. Поверьте, что формальные «прости —прощаю» не работают.


Прощать ли тех, кто не просит прощения? 

Прощать. Но как? Решат ли слова «я должен простить» проблему? Нет. Ведь что такое обида? Эта наша реакция на действия, которые задели наше слабое место. Но если мы просто скажем себе, что «мы должны простить обиду», то наше слабое место никуда не денется. Мы так и останемся его заложником. А вот если мы скажем себе, что хотим простить, то нам придётся найти в себе источник обиды. Нам придётся найти это слабое место, придётся проработать его. И тогда обида отпустится, ибо у неё не останется точки приложения. А наша душа станет немножко свободнее.


А если человек не хочет вашего прощения? 

Важно понимать, что за фразой «Я никогда ни у кого не просил прощения» всегда стоит какая-то психологическая игра. Почему человек не признает свою вину, какую выгоду он из этого извлекает? Поэтому, если это не крайне близкий для вас человек, лучше формализовать дальнейшее общение. Не для того, чтобы его наказать, а для того, чтобы себя защитить. А с близким? За близкого мы можем бороться, снова и снова стуча в его сердце. И — достучаться. Или... отступить, понимая, что это уже не близкий.

Это не обязательно произносить вслух, это надо сказать себе. Человек один или несколько раз так поступил и не считает, что поступил неправильно. Значит, он может сделать это снова, и я должен быть к этому готов. Я не держу на него обиды, зла, но я просто знаю, что такое может снова случится. Точно так же, как я не держу зла на грозу, ураган или землетрясение, но при этом понимаю, что они представляют для меня опасность, и я стараюсь как-то себя обезопасить.


Просить прощения можно не только словами 

Не забывайте, что есть люди, которым очень тяжело попросить прощения словами. Может, человек и не хочет, чтобы на него обижались, но просто не может произнести эти три заветных слова. Зато нередко такие люди всем своим видом и своими действиями пытаются показать, что были неправы — и тем самым перед нами извиняются. Засчитывать это как просьбу о прощении? Думаю, да. Такое поведение часто имеет гораздо больший вес, чем слова, которые снова приводят нас к проблеме формализма: «Ой, я тебе ногу сломал? Ну извини, пожалуйста».


Очень важно научиться признавать свою неправоту 

Наш читатель опасается: «Ты вроде бы чувствуешь, что обязан попросить прощения, хотя, может быть, и виноват только отчасти. Но что, если твою просьбу о прощении человек воспримет как признание твоей капитуляции?» 

С одной стороны, мы, скорее всего, снова имеем дело с какими-то искаженными взаимо­отношениями. Почему вы так боитесь, что ваши извинения воспримут как капитуляцию? Не кажется ли вам, что, если вы в ответ на ваше извинение ждете от человека фразы: «Ага, ты капитулировал!», это значит, что ваши отношения складываются каким-то скандально-деструктивным образом? Нужно ли вам это вообще? Не повод ли это для того, чтобы в корне изменить отношения? 

С другой стороны, часто бывает так, что человек абсолютно прав по содержанию, но неправ по форме. Если вам, к примеру, что-то не понравилось в поведении другого и вы устроили по этому поводу безобразный скандал, наорали так, что человек ушел весь в слезах, разумеется, вам следует сказать: «Извини, я устроил ужасный скандал, я абсолютно не прав. Но при этом мне все равно не нравится то поведение, на которое я так по-дурацки, некрасиво отреагировал». 

Любому ребенку и взрослому важно научиться признавать свои ошибки. От вас не требуется тотальное признание своей вины за всё. Если вы чувствуете, что в чем-то неправы, нужно просить прощения за конкретные вещи. И когда вы искренне признаете свою ошибку, когда вы совместно анализируете, почему так случилось, как это исправить, как не повторять этого в дальнейшем — это намного эффективней и для вас, и для окружающих, чем просто кричать: «Я виноват, прости меня, прости!» Вот это и есть здоровые отношения — когда люди пытаются проработать ситуацию, понять, что послужило причиной конфликта и разобрать свои ошибки.


Сбрасывая камень с души, не покалечь окружающих 

Есть такая поговорка, и она наилучшим образом отвечает на последний вопрос нашего читателя. Если вы когда-то причинили человеку зло, о котором он не знает, если вы чувствуете, что виноваты перед ним, но боитесь своими словами сделать ему больно, разрушить его семью или даже жизнь, если ситуация уже неисправима — попросите у него прощения мысленно. Решите эту проблему без его участия, разберитесь сами со своей душой. Главное — искренне осознать свою неправоту. 


Запомните: обиды — не неизбежность! С ними можно работать и справляться 

Но надо четко понимать, что это душевный труд — большой, тяжелый и почти всегда очень болезненный. Может, и есть такие продвинутые люди, которые могут просить прощения и прощать легко и весело, но я таких в своей жизни ни разу не встречал ни среди мирян, ни среди священников. Это трудно, но необходимо. Потому что, если мы не проработаем нашу обиду, в какой-то момент жизни она начнет нас съедать. 


Далеко не с каждой обидой можно справиться в одиночку 

В некоторых случаях человеку нужна помощь со стороны. Какие есть варианты? Например, вы можете разобраться в проблеме вместе с тем человеком, на которого обиделись, — но только если он искренне готов вам помочь, готов работать вместе с вами. Если не получается решить вопрос между собой, можно обратиться за помощью к психотерапевту, который поможет посмотреть на то, на что самому посмотреть не удаётся. 


Подготовила Дарья Баринова

Кого и как прощали святые

5 примеров из жизни обычных людей


Христос, оставленный всеми, страдая на Кресте, сказал своему Отцу: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают». Образ этого прощения каждый христианин носит на своей груди: кто на серебряной цепочке, кто на обычной веревке. Святые, подражая Христу, прощали измены, предательства, насмешки, презрение. Но не всегда делали это легко. Иной раз святой прощал, но не находил в себе силы забыть о пережитых мучениях и несправедливости.

St_Monica

Святая Моника (331–387)

Всю жизнь она прощала измены своему мужу, мудро устраивая семейное благополучие. Она слезно вымаливала у Бога своего сына, желая видеть его христианином, закрывая глаза на его непокорность и своенравие. И подвиг ее прощения не остался без награды. 

Она скончалась на руках своего только что крестившегося сына, блаженного Августина. И через много лет он напишет в своей знаменитой «Исповеди»: «Итак, я уже верил, верила моя мать и весь дом, кроме отца, который не одолел, однако, во мне уроков материнского благочестия и не удержал от веры в Христа, в Которого сам еще не верил. Мать постаралась, чтобы отцом моим был скорее Ты, Господи, чем он, и Ты помог ей взять в этом верх над мужем, которому она, превосходя его, подчинялась, ибо и в этом подчинялась, конечно. Тебе и Твоему повелению». 

Муж святой Моники, Патриций, воспитанный в традициях языческой «морали», не считал нужным быть верным своей супруге. Он даже не стеснялся делиться с ней впечатлениями после очередной измены. Но жена молчала, каждый раз прощая своего супруга. Более того: святая сумела устроить семейные отношения так, что в доме всегда были мир и уют. И вспыльчивый муж ни разу за всю их совместную жизнь не посмел поднять на нее руку. 

Подруги Моники, чьи суженые не отличались галантной обходительностью с ними, часто приходили на встречу к ней побитые: с синяками и ссадинами на лице. И каждый раз удивлялись, почему та всегда так радостна и никогда не жалуется, без единой царапины при таком вспыльчивом муже. Так святая медленно подтачивала его черствое сердце, приготавливая его к встрече со Христом. 

Ее сын, Августин, устроив себе прекрасную карьеру благодаря проницательному и подвижному уму, рано начал вести разгульную жизнь. Молодой ученый в поисках истины примыкал к различным религиозным и философским течениям. Сложно представить, как страдало сердце верующей матери, когда она видела своего сына последователем то одной, то другой новомодной секты. Он не хотел быть христианином, и мать терпела, молилась и прощала его непокорность. День за днем, долгие годы. 

И великое прощение Моники принесло свой плод: и муж, Патриций, и любимое чадо, Августин, стали христианами. Последнему суждено было стать великим святым и богословом. 

Dula-of-Egypt

Преподобный Дула Египетский (III-IV век)

Двадцать лет он терпел и прощал насмешки со стороны братии монастыря. Святой был готов даже терпеть пытки и лишиться рук — только бы и дальше прощать и не судить. 
Точные годы жизни преподобного Дулы Египетского неизвестны. Он принял постриг в одном из монастырей в Египте. От природы святой был человеком застенчивым и кротким. Его молчаливое незлобие раздражало других насельников монастыря. Долгие годы они издевались над ним, а он молчал и прощал. Не стоит удивляться такому поведению иноков: древний монастырь не был местом скопления праведников, грех проникал и сюда. 
 Однажды из монастырского храма пропали дорогие церковные сосуды, необходимые для совершения литургии. Стали искать вора. Некоторые монахи сразу начали показывать пальцем на молчаливого Дулу. Кто еще мог это сделать, по их мнению? Только тот, кто и так вызывает отторжение и неприязнь... Святой поначалу попытался сказать, что это не он, но его никто не слушал. И тогда Дула смирился, сказав: «Простите отцы святые меня, грешного». Это «признание» было опасным для Дулы, ведь украденное так и не нашли. 
С Дулы снимают монашеские одежды, дают взамен гражданскую и ведут на суд в близлежащий город. Здесь у него пытаются узнать, куда он спрятал церковные сосуды, но невинный инок не мог указать это место.
Его начинают пытать согласно тогдашнему закону. Результат тот же. Тогда светский суд «за совершенное святотатство и воровство» приговорил святого к отсечению обеих рук. Дулу повели к месту казни. И тут произошло то, чего никто не ожидал. Наблюдавший за мучениями и приговором святого настоящий преступник был настолько потрясен, что совесть его не выдержала и он публично во всем признался. Следом заговорила совесть и самих монахов. Они бросились к Дуле, прося у него прощение за нанесенные обиды, за муки, которые ему пришлось перенести на суде. Но преподобный только благодарил их за радость страдать безвинно, за возможность подражать Христу. 
Он умер три дня спустя в своей келье, во время коленопреклоненной молитвы.

Romanova

Мученица великая княгиня Елизавета Федоровна (1864–1918)

4 февраля 1905 года возле Никольской башни Кремля раздался взрыв. То была бомба, брошенная в карету, где в это время находился Сергей Александрович, муж Елизаветы Федоровны. Великий князь погиб на месте. Убийцу, Ивана Каляева, схватили. Спустя три дня вдова  пришла к нему в тюремную камеру и простила его от имени своего мужа. 

Принцесса Гессен-Дармштадтская, Елизавета Федоровна 15 июня 1884 года сочеталась браком с великим князем Сергеем Александровичем (брат императора Александра III). Они прожили  в любви и согласии 19 счастливых лет. Князь Константин Константинович, родственник и близкий друг Сергея Александровича, вспоминал: «Он рассказывал мне о своей жене, восхищался ей, хвалил ее. Он ежечасно благодарит Бога за свое счастье». Но эпоха смуты, наставшая в России в начале XX века, разучила их. 

Посетив заключенного Каляева, Елизавета Федоровна оставила ему Евангелие. Более того: она ходатайствовала перед императором о его помиловании, сознавая сложность политической ситуации в стране. Великая княгиня надеялась, что проявленное милосердие со стороны власти смягчит сердца террористов и революционеров. Однако Николай II отказал в ее просьбе. Впоследствии Елизавета Федоровна оказывала финансовую помощь семье казненного. 

Этим подвигом великого прощения начался ее монашеский путь, который оборвался в 1918 году мученической кончиной. 

Tihon

Святитель Тихон (1865–1925)

Против него была вся государственная система. Он делал все ради спасения Церкви. Его предали ближайшие друзья и сподвижники, как только он оказался в заточении. Тем не менее опомнившихся и раскаявшихся он прощал и стремился вернуть обратно в лоно Церкви. 

Святитель Тихон стал Патриархом Московским и всея Руси в мрачную для страны эпоху: только-только отгремели две революции. Старые имперские порядки рухнули. Общество стояло на пороге гражданской войны. Новая государственная верхушка выбрала антирелигиозный курс, вместе с которым начались гонения и притеснения христиан, первые расстрелы. 
С самого начала Патриарх прекрасно понимал, что его ожидают только скорби и тяжелейшее бремя ответственности в такое отчаянное время. В день своего избрания на Патриарший престол он сказал: «Ваша весть об избрании меня в патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: Плач, и стон, и горе, и каковой свиток должен был съесть пророк Иезекиль (см. Иез 2:10; 3:1. — ред.). Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении». 
Первые же его публичные обращения с осуждением бесчинств и террора предопределили разрыв между Патриархом и властью. Фактически святитель Тихон был объявлен персоной нон грата. 
 Стараниями большевиков в Церкви было создано искусственное раскольническое движение — «Живая Церковь» — которое своей главной целью поставило «модернизацию». Оно выступило против Патриарха, поддерживая власть, включая изъятие храмов в свою пользу и аресты так называемых тихоновцев. Началась церковная смута. 5 мая 1922 года Патриарх был арестован и после суда изолирован на территории Донского монастыря. В период заточения святого многие епископы и священники отступили от Церкви под нажимом внешних обстоятельств и присоединились к обновленцам. Среди них были близкие друзья и сподвижники Патриарха. К концу 1922 года две трети из тридцати тысяч действующих храмов в России перешли в руки к раскольникам. Однако подавляющее число верующих не поддержало раскол. Большевики, осознав, что обновленческая авантюра провалилась, освободили святителя Тихона после года заключения. 
Снова Патриарх начал совершать богослужения в храмах Москвы, куда стекались огромные толпы богомольцев. И потекли епископы и священники, предавшие Тихона, в его скромную келью. Святитель поступал мудро: он не отталкивал несчастных, но требовал, чтобы их покаяние было публичным. 
Примечателен случай покаяния митрополита Владимирского и Шуйского Сергия, блестящего богослова, чьими «заботами» многие из духовенства покинули Церковь. Стоит он в обычной одежде на амвоне (возвышение около иконостаса) перед Патриархом. Храм заполнен верующими. Голос митрополита от волнения дрожит — просит прощения, низко кланяется. Святейший возвращает ему знаки епископского сана: белый клобук, панагию с крестом, мантию, посох. Святитель Тихон, смотревший поначалу на владыку Сергия со скорбью, начинает улыбаться и с ласковой шутливостью говорит: «И ты, старый, от меня откололся». И тут они оба не выдержали. Обнялись и горько заплакали. 

Luka

Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) (1877–1961) 

Долгих 11 лет этого человека ни за что, по его собственным словам, протаскали по разным ссылкам и тюрьмам. Его пытали в застенках Лубянки. Святого пытались сломать, заставив отречься от веры. Но не смогли. «Я полюбил страдание», — скажет впоследствии святитель Лука (Войно-Ясенецкий). 

В миру Валентин Феликсович был блестящим хирургом, сделавшим несколько важных медицинских открытий. После революции, в условиях новой атеистической реальности профессор категорически отказался молчать о своей вере. Более того: он принял сан епископа. С тех пор его начали травить.

В эпоху террора 1930-х годов святитель Лука перенес камеры Лубянки с допросами, пытками и постоянным унижением человеческого достоинства. Трижды он побывал в суровых северных краях России. Самым тяжелым испытанием для него стала ссылка на берега Северного Ледовитого океана. Тяжелейшие климатические условия, существование в избе, где вместо «вторых рам были снаружи приморожены плоские льдины», а «щели в окнах не были ничем заклеены <...> в наружном углу местами виден сквозь большую щель дневной свет». Но епископ выжил. При этом святитель везде, где это было возможно, продолжал оказывал медицинскую и пастырскую помощь. А потом началась война: руки прекрасного хирурга оказались нужны тысячам раненых солдат. В этот период святой делает несколько важных научных публикаций, в которых демонстрирует свои открытия в области гнойной хирургии — особенно востребованной в условиях полевой медицины. 

По окончании войны ссыльный профессор и епископ Лука Войно-Ясенецкий был наконец особенно отмечен «за доблестный труд в Великой Отечественной войне». После вручения награды святой выступил с традиционной ответной речью: «Я вернул жизнь и здоровье сотням, а может, и тысячам раненых и наверняка помог бы еще многим, если бы вы не схватили меня ни за что ни про что и не таскали бы одиннадцать лет по острогам и ссылкам. Вот сколько времени потеряно и сколько людей не спасено отнюдь не по моей вине». Страшное гробовое молчание повисло после этих слов в зале. Несчастный председатель собрания стал говорить о том, что надо, дескать, прошлое забыть и уверено шагать к светлому будущему. «Ну, нет уж, извините, не забуду никогда!» — отрезал святитель Лука. 


*** 


«Отче! прости им, ибо не знают, что делают». В публичной ситуации, перед лицом своих идейных врагов, святитель Лука будто бы по-своему повторяет эти слова. Он мог бы спасти больше людей, но государственная система террора внесла свои коррективы. Люди не знали, что они творили. Мог ли святой, пусть даже «обласканный» наградой и почестями, честно, просто так с этим смириться, забыть все то, что он перенес? 

Прощая людей, он не смог оправдать систему, устройство которой умножало в мире зло и страдание невинных. 


Тихон Сысоев 


Если Вам понравился этот материал — поддержите нас!

Пока мы не научимся прощать себя, мы не сможем прощать других

Velikanov

Как научить своих детей искренне просить прощения? И как научиться этому самим? Почему сегодня мы теряем эти навыки? Почему важно не скрывать свои обиды, а выговаривать их? И как при этом не превратить свою семью в «концлагерь доброты и открытости»? Об этом и многом другом мы поговорили с настоятелем Пятницкого подворья Троице-Сергиевой лавры в Сергиевом Посаде протоиереем Павлом Великановым.

Простить — значит начать с чистого листа

Velikanov_P


— Отец Павел, скажите честно, а Вы человек обидчивый?

— Скорее да, чем нет. Но я быстро отхожу. 


— А что помогает не копить в себе обиды, а быстро отходить от них?

— В моей жизни была одна ситуация, которая мне очень помогла. Однажды определенная группа людей, к которым я был достаточно близок и всегда испытывал симпатию, меня осудила. Причем массово. В один прекрасный день я пришел к этим людям и вдруг почувствовал, что между нами каменная стена. Поначалу не мог понять, в чем причина, и пытался эту стену как-то пробить. И встретился с жестким неприятием и полным отторжением. А потом выяснил, что на самом-то деле меня просто оклеветали. Кто-то приписал мне то, чего на самом деле не было, и все остальные в это поверили. Я, конечно, очень сильно обиделся и расстроился. Очень сильно. Для меня это был очень болезненный удар. 

Но по прошествии недолгого времени меня посетила мысль, которая помогла мне со всем этим справиться. Я сказал сам себе: «Хорошо, конкретно этого ты не совершал. Но неужели в твоей жизни нет ничего такого, за что тебе по сей день стыдно? Ты же не безгрешен! И если бы эти люди узнали — они отреагировали бы точно так же?» И эта мысль меня очень обрадовала. C тех пор я к подобным ситуациям отношусь очень просто: вместо того чтобы утверждать свою правду и доказывать, что я не верблюд, я вспоминаю тот случай, улыбаюсь и говорю себе: «Ладно, хорошо, пусть так и будет».

Любая обида — это всегда претензия. Претензия на то, что с тобой поступили неправильно, не увидели, не оценили, не поняли и так далее. И, пожалуй, самое обидное — когда тебя предает близкий человек, когда он отказывается от той первой любви, которую к тебе имел, и обращается против тебя. Как на это реагировать? Мне кажется, если мы станем адекватно относиться к самим себе, то все основания требовать к себе уважения и любви у нас просто исчезнут.

Самые правильные отношения между людьми — отношения асимметричные. Когда ты даешь окружающим больше, чем они тебе, и не ждешь от них ответной реакции. А когда ты ждешь симметрии: «вот я простил, а он меня не прощает», «вот я сделала для него, а он что для меня сделал?» — это уже изначально искаженное понимание отношений.


— То есть всегда нужно первыми делать шаг навстречу и не ждать другого? Прощать даже тех, кто у нас прощения не просит?

— Конечно. Потому что в таких симметричных отношениях можно только утонуть, больше ничего. Если только не приложить усилие и не начать искать путей примирения. А примирение начинается с преодоления той обиды, которая в нас сидит. Когда мы прощаем человека еще до того, как он просит у нас прощения, мы даем ему шанс изменить отношения с нами, мы первыми делаем шаг навстречу. А если мы ждем, пока он сделает этот шаг, то получается — мы становимся его заложниками, мы играем по тем правилам, которые он нам определил. А это, конечно, неправильно. Тем более для христианина. 

Простить — значит полностью убрать какие бы то ни было ожидания и претензии по отношению к другому человеку. Начать все с начала, без предыстории. Дать человеку еще один шанс и, как заповедует нам Спаситель, давать этот шанс бесконечно. 


— А мы, как правило, этих шансов человеку не оставляем.

— Ну, или, по крайней мере, большинство из нас. Это очень тяжело — дать человеку шанс, особенно если этот шанс уже неоднократно давался и был использован против тебя. Чаще всего мы в подобной ситуации даем условное прощение: «Я готов тебя простить, если ты…» — и дальше начинается список наших пожеланий и предложений. Но настоящее христианское прощение — это прощение безусловное. Когда ты прощаешь не просто потому, что от тебя этого ждут, а потому, что сам хочешь избавиться от своей обиды и не хочешь жить с ней дальше и смотреть на людей через призму собственных претензий. 

Так же, как Бог смотрит на нас и видит в нас то лучшее, что можно развить, а через худшее переступает в надежде на то, что мы сами вырвемся из этой шкурки, оболочки греха — так же и мы призваны видеть в других только лучшее. Не судить — и тогда сами не будем судимы.


Сказать другому: «Ты меня обидел» — это нормально

— А как перевести это безусловное прощение в область практики? Разве правильно делает жена, которая постоянно прощает своего гулящего или пьющего мужа, который уже тысячу раз обещал исправиться и каждый раз снова и снова предает ее и семью? Ведь уже многие священники, психологи сегодня говорят, что от таких людей лучше бежать…

— Если переводить все это в практическую плоскость, то здесь все очень и очень непросто. Да, конечно, если муж — хронический алкоголик, если он мастер в плане лицедейства, если он умелый манипулятор, а вся семья — это его заложники, то, скорее всего, в этом случае надо развестись. Но ведь прощение — это про другое. Супруги могут развестись, но при этом «обиженная сторона» может простить обидчика. Перебороть эту боль, не иметь претензий, простить. Но просто из категории самых близких, самых дорогих перевести этого человека в категорию «других».


— Давайте немного остановимся на состоянии обиженности. Психологи, психотерапевты говорят, что обиды в себе копить нельзя, что, если тебя обидели, надо, во-первых, признаться в этом самому себе, а во-вторых, сказать об этом обидчику. А это вообще по-христиански? 

— Сказать человеку: «Ты меня обидел» — это нормально. Потому что «я обиделся» — это не значит «я перестал к тебе хорошо относиться». Вовсе ведь не обязательно после этой фразы кричать: «Пошел вон отсюда, чтобы я тебя больше не видел!»

Поэтому я всегда говорю своим детям, да и своим прихожанам: если кто-то чем-то недоволен, не нужно стесняться выражать свое недовольство. Нет такой добродетели — стеснительность, есть добродетели смирения, кротости и скромности. Но любая стеснительность говорит о наличии в человеке серьезного внутреннего конфликта. Внутри его одно — а снаружи другое. Поэтому откровенность в любом деле, открытость и честность, особенно если это касается семейных отношений — это, я думаю, принципиально важная установка. Потому что ненормально, когда члены семьи находятся друг с другом в состоянии предельной отчужденности, и каждый за пазухой носит целый мешок обид и претензий — при этом все могут мило улыбаться друг другу, думая, что тем самым сохраняют в семье мир.

Но в попытке быть откровенными друг с другом важно не уйти в другую крайность и не превратить семью в концлагерь доброты и открытости. Это когда каждый только и делает, что копошится в чужой душе, в уме, в сердце, и как только кому-то что-то не понравилось, начинает выяснять: «А что это ты обиделся? Наверное, мы тебя чем-то задели? Давай сядем, поговорим. Надо все ситуации проговаривать внимательным образом, чтобы ничего не накапливалось!» Естественно, в такой обстановке нормальному человеку захочется послать всех куда подальше. И чтобы избежать этой крайности, прежде всего нужна внутренняя установка на уважение человека, на понимание того, что он имеет право быть не таким, как мы хотим его видеть, иметь собственное внутреннее пространство.

Однажды мужчина пришел на исповедь к преподобному отцу Порфирию Кавсокаливиту с целью проверить, прозорливый этот батюшка или нет. Он во всем исповедался и не рассказал только самого главного — что у него была любовница. Старец выслушал его исповедь, что-то ему сказал, прочитал разрешительную молитву. И только когда они стали прощаться, старец назвал гостиницу, в которой этот мужчина встречался со своей любовницей, и попросил его там больше с ней не встречаться — потому что там теперь работает его дочь, и если она это увидит, это станет для нее большой травмой. Тот, конечно, был ошарашен. Я здесь вижу два очень важных момента. Во-первых, старец мог сказать: как ты, негодяй, мерзавец, смеешь приходить на исповедь и попирать Священное Таинство ложью! Ничего подобного он не сказал. А во-вторых, он сказал это лишь для того, чтобы предотвратить еще большую беду в жизни этого мужчины, чем та, в которую он загонял себя своим образом жизни. И здесь мне видится огромное уважение к человеку — именно Христово уважение и безусловная, безграничная любовь. Соприкоснувшись с такой любовью, человек изменится — не сразу, но зато это будет настоящее, спасительное, а не лицемерное, покаяние — что и произошло в случае с этим мужчиной через какое-то время.


Просить прощения должно быть трудно

— С темой прощения мы сталкиваемся в раннем детстве, когда родители учат (или заставляют) нас просить прощения. И часто бывает так, что в одной и той же семье один ребенок просит с легкостью, а другой — ни в какую. Как Вам кажется, можно ли научить ребенка просить прощения искренне?

— Когда человеку трудно попросить прощения, легче всего сказать, что он горд и надменен. Но мне кажется, что все может быть куда сложнее. Может быть, человек просто еще не дозрел до покаяния. Он кого-то обидел. Он знает, что это неправильно, но он это сделал. И он не хочет к этой теме возвращаться, она ему неприятна, она ему не нравится. О «прости» в таком состоянии не может быть и речи. Ведь сказать «прости» — значит взять на себя ответственность: ты выстраиваешь отношения с тем, кого обидел, на каком-то другом уровне.

Если вернуться в детство, чтó такое «прости» со стороны ребенка, который сделал что-нибудь недолжное? Любой ребенок может сказать маме: «Я больше так не буду». Попросил он при этом прощения или нет? Мне кажется, нет. Он понимает, что нарушил мамины требования — но при этом не чувствует вины, не переживает, что его поступок прежде всего приносит маме боль. А вот если он это поймет, он обязательно попросит прощения. И даже если он не скажет «я больше так не буду», он не повторит свой поступок только потому, что не захочет снова причинять маме боль.

Поэтому я никогда не требую, чтобы мои дети механически говорили мне «прости». Может, я поступаю неверно, может, это манипуляция, но я считаю, что это правильно. Обычно я говорю детям: «Мне очень не нравится, как вы поступили. Меня очень расстраивает, что вы ругаетесь и друг друга обижаете». То есть я даю им понять, что они не просто нарушили какой-то закон, а совершили поступок, обращенный против меня.


— В православном кругу часто можно услышать слово «прости», но далеко не всегда за ним стоит искреннее раскаяние. Как Вы думаете, почему так? 

— Мне кажется, потому, что мы не всегда понимаем, сколько на самом деле весит слово «прости». В православном кругу это слово, действительно, часто замыливается. А оно должно говориться с душевной болью, с покаянием. Ведь если слово «прости» не прожигает человека, как настоящее покаяние, если у него не подкашиваются ноги, если он произносит его с легкостью, может быть, лучше его и не произносить?..

Я думаю, что маркер настоящего «прости» — это его «трудность». Если ты причинил кому-то боль, ты должен потрудиться, должен подумать, каким образом ты можешь эту боль уменьшить, даже если это боль давняя. И тогда твое «прости» будет не пустым сотрясением воздуха, оно будет подкреплено плодами твоего покаяния. Попросить прощения — значит не только признать свою вину, но и каким-то образом засвидетельствовать, что в тебе что-то изменилось. А если это слово как собака лает, что толку от твоего «прости»?

И, конечно, настоящее «прости» невозможно без смирения, без того, что ты снова открываешь свою непотребность, греховность и через это «прости» пытаешься сквозь них прорваться. 


— Вы сейчас упомянули давние обиды. Наш читатель задается вопросом: как быть, если чувствуешь, что должен попросить прощения за то, что совершил когда-то давно, но боишься причинить боль, толкнуть кого-то к обиде на себя, разрушить чью-то жизнь?

— Универсального ответа здесь быть не может. Ситуации бывают очень разные. Иногда кажется, что какие-то давние раны уже затянулись, что не надо ворошить прошлое, а на самом деле оказывается, что эти душевные травмы определяют нынешнее положение дел. В другом случае человек, принеся свои извинения, может стать источником соблазна и разрушить внутренний мир другого. Хотя даже тут понять, что в действительности произойдет, созидание или разрушение, может только опытный священник с достаточной погруженностью в жизнь человека, который мучается этим вопросом. А этим вопросом можно мучиться очень и очень сильно, годами и десятилетиями: ведь бывают же случаи, когда люди не могут умереть до тех пор, пока не попросят у кого-то прощения. Видимо, их Господь любит настолько сильно, что не дает им уйти в вечность с грузом вины. И это очень показательные случаи: значит, наши прощения и правда имеют большое значение. 

Поэтому я думаю, что вопросы о давних обидах должны решаться с участием не только самого человека, но и его духовника. Главным критерием, на мой взгляд, здесь должно быть понятие пользы: полезно ли человеку это услышать, или это только разрушит его внутренний мир.


— Как Вам кажется, сегодня, в связи со спецификой нашего времени, просить прощения, прощать — сложнее? Или это всегда было сложно?

— Скорее всего, эта тема всегда была сложной и актуальной, потому что человек и сто, и пятьсот, и три тысячи лет назад один и тот же. И страсти, которые бушевали в древних людях, бушуют и в нас, они никуда не исчезают. Но предположу, что особенность нашего времени в том, что отношения между людьми становятся поверхностными, безответственными, недолговременными, без соблюдения многих принципов, которые раньше соблюдались по умолчанию. Простой пример: еще пятьдесят лет назад считалось нормой, когда девушка вступает в брак девицей, а сейчас это стремительно исчезает. Эта поверхностность, на мой взгляд, выхолащивает саму значимость отношений. И там, где отношения поверхностные, мне кажется, тема прощения звучит уже совершенно по-другому. 

И, конечно, представления наших современников во многом определяются тем фоном, который создают средства массовой информации, бесконечные сериалы и прочее, где сплошной поток всяких обид, прощений, новых связей, романов и так далее. Этот фон создает ощущение того, что все в жизни течет, меняется, все непостоянно — и что это-то и прекрасно: тут не получилось, там попробую. И так до бесконечности. О каких попытках по-настоящему просить прощения или искренне прощать тут может идти речь?..

А ведь в реальности круг людей, с которыми мы общаемся в течение всей нашей жизни, не так уж и велик. Гораздо меньше, чем кажется пятнадцатилетнему подростку. И выходит так, что из этого круга сознательно выбрасываются те, с кем человек мог бы выстроить долгосрочные отношения, созидающие его и полезные ему. 


Чтобы прощать, нужно безгранично уважать человека

— Отец Павел, какие истории из Вашего пастырского служения, связанные с прощением или, наоборот, непрощением, Вам особенно запомнились? 

— Была одна очень страшная ситуация: у двоих супругов, моих прихожан, по вине одной женщины погиб ребенок. И они смогли ее по-настоящему простить. На словах они ее простили сразу же, ведь и для нее это было страшной личной трагедией. Но боль и отчуждение еще очень долго продолжали жить в их сердцах. Но со временем стало видно, что они через эту боль переступили и действительно простили эту женщину. 

Но чаще всего я сталкиваюсь с ситуацией, когда человек никак не может простить за что-то… самого себя. И это большая проблема. Перекос в переживании греха как прежде всего твоей страшной и непростительной вины — а не твоей личной беды, не твоей кровоточащей раны — легко может привести к болезненному зацикливанию на вине и тем самым — отказу от настоящего покаяния как решительного шага вперед, прорыва к Богу — и к себе самому — настоящему. Никогда нельзя забывать о том, что Христос — Спаситель и Исцелитель, а не Мститель, подкарауливающий грешника в темном месте!

Когда мы говорим: я такой плохой и нет мне прощения, мы тем самым не разрешаем Богу войти в нашу жизнь, мы пытаемся Им манипулировать, мы дерзаем не разрешать Спасителю нас спасать. «Вот я себя не прощаю, и Ты, Господи, не посмеешь меня простить, потому что я-то себя не прощаю!» Я в этом вижу очень тонкую гордыню — и лукавый отказ от труда по преодолению своей греховности. В евангельской притче о званых и избранных есть один загадочный персонаж — некто, оказавшийся на пиру не в брачных одеждах и поэтому выброшенный вон. Мне кажется, это хорошая иллюстрация к непрощению себя: человек по тонкой гордыне отказывается прикрыть свое недостоинство праздничными одеждами, которые даются всякому, кто переступает порог царского дворца. Богатые одежды для царского пира — это, конечно же, образ Божественной милости, «облекшись» в которую, человек только и может войти в Царство Небесное.

Мне кажется, что пока мы не научимся прощать себя, мы не сможем прощать других. Понимая свою слабость, мы начинаем понимать и других людей. У святых отцов есть такой образ, что все грехи мира, собранные воедино — это не более чем маленькая песчинка, которая тонет в бездне океана Божественной любви. Даже если эта песчинка будет размером с булыжник в несколько тонн — все равно по сравнению с океаном это будет ничто. Когда понимаешь это, тебе легче принимать себя и других людей, какие бы грехи они ни совершили.


— Есть ли в Вашей жизни люди, которые стали для Вас примером в способности прощать?

— Есть. Один из таких людей, не буду называть его имя, является администратором. И для меня очень важно, что если вдруг его подчиненный полностью проваливает какое-то ответственное задание, то этот человек отстраняет его от работы по этому направлению, но при этом никоим образом не меняет своего отношения к этому подчиненному как к человеку, он не отождествляет человека и функцию, которая на него была возложена. И для меня это очень сильный пример того, что не надо путать значимость личности и способность человека участвовать в том или ином процессе какого-то учреждения или организации. 

И, конечно, большим примером для меня стал архимандрит Кирилл (Павлов), который на протяжении многих лет был духовником Троице-Сергиевой лавры. За все то время, когда он был здесь, при огромном количестве людей, которые проходили через него со своими житейскими историями, проблемами, я никогда не видел его на кого-то обиженным. Даже если люди поступали бесчестно по отношению к нему, он никогда от них не дистанцировался, он предоставлял им полное право пользоваться своей свободой и поступать так, как они считают нужным, притом что эти поступки, с его точки зрения, были совершенно неправильными и недопустимыми. Он не пытался своими силами, своим авторитетом повлиять на ситуацию, переломить чужую волю своей. И я знаю, что именно это нередко становилось причиной изменения людей и их раскаяния. А если бы он начал требовать, наказывать, принимать активное участие, играть по тем правилам, которые своим нечестивым поступком задал этот человек, я думаю, такого результата бы не было. И это снова о безграничном уважении к чужой свободе и к праву другого поступать не так, как тебе хочется. 

Еще мне вспоминается история из «Нового Афонского патерика». Как-то раз в одном скиту выяснилось, что кто-то по ночам ворует дыни. Скит маленький, все друг друга знают. Кто мог это сделать? И вот один монах решил устроить ночью засаду и выяснить, кто ворует и ест эти дыни. Утром радостный монах прибегает к старцу и говорит ему: «Я знаю, кто тут у нас вор!» На что старец ему отвечает: «Если ты соберешься пойти в следующий раз искать вора, я тебя очень прошу, спрячься так, чтобы он тебя не заметил — чтобы ты не смутил его совесть». Понимаете? Он заботится об этом воре точно так же, как и о том, кто пытается его поймать. Он ждет, пока укравший сам не придет к покаянию. И для меня это вершина педагогической мудрости и силы духа, абсолютное желание целиком и полностью вручать судьбу человека и свою собственную судьбу в руки Божии, со стопроцентной уверенностью, что Он выправит ситуацию гораздо лучше нас. У греков есть на эту тему прекрасная поговорка: «Любит Бог вора — любит и хозяина».


— Вы могли бы посоветовать какие-то книги о прощении?

— Прежде всего, я бы посоветовал одну книгу, самую любимую — Евангелие, где Сам Христос на протяжении всей Своей жизни прекрасно показывает, что значит прощать. Когда Иуда приходит предать Христа, Он, казалось бы, мог сказать: «Какой же ты мерзавец! Ты столько лет с нами ходил, за одним столом с нами ел, а теперь на Меня пяту свою поднимаешь, дрянь такая!» Но Он так не сказал. Он с болью и скорбью говорит: Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк 22:48). Или на Тайной Вечери, когда Христос говорит своим ученикам: Один из вас предаст Меня (Мф 26:21), Он ведь не показывает на Иуду пальцем и не говорит: «Вот, представляете, Иуда, сейчас собирается идти Меня предавать!» Спаситель ничего не говорит, Он не обличает Иуду, хотя Иуда понимает, что Христос обо всем знает. И мне кажется, это снова потрясающее свидетельство того, что Бог никому ничего не навязывает. Он всегда создает условия, но в этих условиях Он оставляет за самим человеком полное право выбирать, как себя вести и что делать. Хотя иногда Он очень жестко обличает фарисеев и саддукеев. Бывают в жизни случаи, когда поступить иначе, то есть смолчать, было бы просто неправильно. Например, супруги десятилетиями живут в браке и при этом не могут прямо сказать друг другу о каких-то принципиально важных вещах просто потому, что боятся друг друга обидеть. Муж может нахваливать ненавистную ему кашу из самых лучших побуждений — чтобы не расстраивать жену, и тем самым превратит совместную жизнь в муку. Почему? Потому что нет откровенности, есть только страх обидеть другого, сказав ему то, что ты думаешь на самом деле. 

И тут мы выходим на интересную тему. Когда человек умеет любить и прощать, он гораздо свободнее общается с другими людьми. Он не становится заложником такой хитросплетенной схемы, в которой я не могу сказать вам, что я обижен, потому что если я скажу, то вы на меня обидитесь и еще поймете, что и я на вас тоже обижен. А вот когда человек любит другого, он всегда может сказать ему в лицо правду, даже горькую, даже хлесткую, но сказать ее таким образом, что другой человек не обидится. Но для этого каждое слово должно быть пропитано огромной любовью — Христовой любовью. 


Беседовала Дарья Баринова

Тайна прощения*

Patriarch

Прощение есть некая тайна в отношениях между людьми. Исполнение этой тайны прямо относится к Божиему Царству: «уподобилось Царствие Божие царю…» (см. Мф 18:23). Святой Григорий Богослов произносит замечательные слова на эту тему: «Прощай — и будешь прощен». Я бы предложил эту короткую фразу: «прощай — и будешь прощен» — написать крупными буквами и у себя в комнате разместить так, чтобы каждый день ее видеть. А святой Ефрем Сирин говорит: «Если не прощаешь, оставь пост и молитву». Оставь — они не нужны, они не принесут никакой пользы. Как же так? Тот самый пост и молитва, с помощью которых бесы изгоняются (см. Мф 17:21), — а Ефрем Сирин говорит: оставь пост и молитву, они будут впустую, ничего не получится. Хоть лоб разбей, молись хоть сутками — Царствие Небесное будет для тебя затворено.

А святой Иоанн Златоуст, развивая эту тему, говорит: если кто-то тебе много должен или слишком тебя обидел, поспеши его простить, потому что чем больше простишь, тем больше тебе будет прощено. Оказывается, прощение — это некий механизм очищения нас от грехов: чем больше прощаем, тем больше прощается нам. И вся наша круговерть, все наше повседневное беспамятство, все наши большие и малые грехи, — все это омывается и стирается из книги жизни и не будет представлено на суд, если мы прощаем. А если к этому прибавить еще и пост с молитвой!

А что означает прощение с социологической точки зрения? Ведь большинство проблем, существующих в обществе, проистекают от злобы, от зависти, от непрощения, от желания добить противника до конца. Но действительно ли противник такой плохой? Можем ли мы вообще судить о том, что внутри души человеческой? Если же мы прощаем, мы снимаем всю проблематику конфликта.

Кто-то скажет: так ведь на этом фоне будут и преступления совершаться, и люди злые будут торжествовать. Но ведь никто не призывает позволять людям с преступными наклонностями творить зло за счет того, что мы готовы их простить. Если государство будет прощать всех преступников, жизнь превратится в ад. Речь о другом. Когда святые отцы говорят о прощении, они говорят о состоянии нашей души. Мы не должны держать зла на человека. Даже если он вступает в схватку с нами, мы должны молиться за него и простить его, свидетельствуя пред Богом: Господи, я не виновен пред ним и я прощаю его. Я предаю его в Твои руки вот слово христианина. Не мы вершим суд в наших межличностных отношениях — мы должны предать Божественному суду того, кто нас несправедливо обижает, а сами оставаться свободными от злобы, зависти, гнева, желания отомстить. Вот тогда и прощаются наши грехи — чем более страшного человека мы простили, который сильно нас обидел, тем больше прощается грехов. В этом величайшая логика Божественной жизни. 


* Из слова после литургии на соборной площади подмосковного Николо-Пешношского монастыря, 24 августа 2014 года.

Заголовок дан редакцией


НОВОМУЧЕНИКИ

Священномученик Павел Березин


1866-1937

Berezin

Вторая половина 1930-х годов — время тяжелых испытаний, когда смерть ходила за верующими людьми по пятам, время исповедничества и время малодушия и отступничества. Сын отца Павла учился на последнем курсе Ленинградского университета и в ответ на одно из писем отца-священника написал весной 1937 года: «Дорогой папа! Уже давно получил твое письмо, но все не мог выбрать время, чтобы ответить. Тем более что это дело для меня очень сложное, так как это первое мое письмо к тебе.

За присланные деньги меня благодарить не следует, так как это все же моя обязанность, хотя ты принадлежишь к другому миру и, вероятно, враждебно относишься к тому делу, за которое мы, большевики, боремся. Но я знаю о твоем тяжелом положении, и мне всегда очень хочется тебе помочь, но возможности для этого пока нет, так как я окончу университет лишь осенью, а стипендия невелика для Ленинграда... И не уверяй, что Бог не оставит меня своей милостью. Когда вы, верующие, “творите добро”, вы обязательно ждете награды за это, если не в земном, то в загробном мире. Мы же, неверующие, делая какое-либо хорошее дело, не думаем ни о какой награде. Для нас лучшая награда — это сознание того, что сделанное нами <...> есть хотя бы небольшой вклад в общее дело построения социалистического общества, где все будут радостно и счастливо жить и работать. <...> Я понимаю, что теперь тебе особенно трудно отказаться от своих взглядов, так как у каждого обладающего определенным уровнем нравственности человека должны быть какие-то духовные идеалы. Для нас они заключаются в достижении всеобщего счастья <...> в работе, в науке, в литературе, в музыке и т. д. У тебя этих идеалов в современной жизни нет, и естественно, что единственное утешение ты находишь в религии».

Странно было отцу Павлу, получившему блестящее образование в университете, всегда интересовавшемуся вопросами научными, социальными и современной жизни, получить упрек от сына в том, что он плохо знает теорию и практику социализма и совершенно не верит в противоестественное здравому смыслу построение земного рая без Бога, идею, по существу являющуюся обманом.


***


Священномученик Павел родился в 1866 году в селе Маковницы Кашинского уезда Тверской губернии в семье священника Михаила Березина. Высшее образование он получил в Варшавском университете, окончив историко-филологический факультет. Вернувшись на родину, он стал преподавать Закон Божий в Новоторжской учительской семинарии; в 1903 году он был рукоположен во священника. С этого времени его жизнь была полностью посвящена церковному служению. В наступившую эпоху гонений он не раз с сокрушением сердечным указывал своим прихожанам в проповедях на зловещее разлитие греха, на то, что женщины ни за что теперь считают убийство своих детей во чреве, отчего земля наша безлюдеет. Одни вместе со священником горевали об этом, другие в безумии смеялись над ним — то, что он видел как великое зло, они и за грех не считали. Впоследствии эти проповеди были поставлены отцу Павлу в вину.

В 1929 году начался очередной этап гонений на Церковь, когда по всей стране стали закрываться храмы и арестовывалось духовенство. Дом священника был расположен неподалеку от школы, и у отца Павла были хорошие отношения и с детьми, и с родителями. Дети просили священника дать почитать книги. Отец Павел давал им Закон Божий, Священную историю Ветхого и Нового Завета, сборники рассказов нравственного содержания. По прочтении они возвращали книги и просили следующие, восполняя таким образом пробелы советского образования. Однажды директор школы, войдя до начала занятий в класс, увидела, что ученики с увлечением что-то читают. Это настолько ее поразило, что она несколько минут стояла молча, не зная, что сказать, а затем, рассмотрев, что это книги религиозного содержания, попыталась хотя бы часть их отобрать.

Узнав от детей о том, что директор отобрала у них книги, отец Павел пришел к ней и сказал: «Эти книги принадлежат мне, и я прошу мне их и вернуть. Вы живите — как хотите, а я буду жить — как я хочу, у вас свое, а у меня свое. Вы вот как воспитываете детей, разве можно так воспитывать, что дети бегают у вас по церковной ограде и по могилам?»

21 сентября 1929 года директор школы была вызвана к следователю и подтвердила ему, что священник давал детям читать религиозные книги. После нее к следователю была вызвана учительница школы, которая показала: «Однажды к моей квартирной хозяйке явилась в посидки гражданка села Котова Анна, каковая в процессе разговора с моей хозяйкой сказала, что батюшка дал ей интересную книгу и велел последнюю прочитать ее дочери Соне, ученице моего класса. Разговор с моей хозяйкой я услыхала через переборку. Выйдя из своей комнаты, я спросила, что у нее за книга и откуда она ее получила. Та на мой вопрос ответила, что книгу ей дал священник села Котова Березин, но книги она при себе не имела. На следующий день мною о разговоре было сообщено уполномоченному <...> Последний просил достать книгу. Получить книгу мне не удалось в силу того, что хозяйка заявила: “Березин книгу отдавать никому не велел”».

Затем следователь допросил местного комсомольца, который сказал: «Я слышал от ныне умершей Николаевой, что Березин давал ученикам школы книги, как-то: Закон Божий, Священную историю и тому подобное... также она говорила, что Березин говорил ученикам после занятий в школе, давая литературу: “Читайте, она вас приведет к добру...”».

По показаниям свидетелей священник был арестован и заключен в камеру при молоковском отделении милиции; на следующий день следователь допросил его. Отвечая на вопросы, отец Павел сказал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю и по делу объясняю, что при селе Котово, где я служу в церкви, а также проживаю, имеется школа, в которой обучаются ребятишки окружающих селений. Было два или три случая, когда ко мне некоторые ученики-ребятишки обращались по нескольку человек с просьбой дать почитать книжек. Я им давал Закон Божий, Священную историю Ветхого и Нового Завета, рассказы нравственного характера, и некоторые из этих книг я получил от ребятишек обратно, а часть книг в школе отобрали у ребятишек, и мне их не вернули...»

После допроса отец Павел под конвоем был отправлен в бежецкую тюрьму. Местная газета «Бежецкая жизнь» опубликовала статью, не оставлявшую никаких надежд на освобождение священника; статья заканчивалась словами: «Теперь, когда ведется следствие... надо принять все меры к тому, чтобы каленым железом выжечь осиное гнездо кулачья, попов и подкулачников».

20 октября отец Павел был вызван в последний раз к следователю и на вопрос, согласен ли он с предъявленным ему обвинением, ответил: «По существу предъявленного обвинения виновным себя не признаю. Антисоветской агитации в проповедях и частных беседах не вел, разваливать комсомольскую ячейку путем влияния на родителей не стремился... Все предъявленные обвинения считаю чистейшей клеветой...»

13 января 1930 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило священника к трем годам ссылки в Северный край.

Вернувшись из ссылки, отец Павел вновь стал служить в том же храме в селе Котово. Наступило страшное лето 1937 года. Советская власть решила покончить с христианством в России и закрыть как можно больше храмов в стране. В соответствии с замыслом Сталина это должен был быть самый масштабный в мировой истории поход против Бога и Церкви.

27 июля 1937 года отец Павел был арестован и заключен в краснохолмскую тюрьму.

— Расскажите о ваших контрреволюционных проповедях среди верующих и чем вы руководствовались, — спросил его следователь.

— В своих проповедях я говорил о том, что мы сейчас наблюдаем упадок нравственности и в смысле нравственности мы находимся в ужасном, отчаянном положении; люди, видя такое положение, кончают жизнь самоубийством... Упадок нравственности есть результат упадка веры, а это все вместе ведет к физическому вымиранию людей.

Допросы шли, не переставая, днем и ночью, и следователи усиленно принуждали священника к тому, чтобы он оговорил себя. На что тот, в конце концов, заявил, что они могут делать с ним что хотят, но он не будет говорить того, чего не было.

Berezin_3

3 октября тройка УНКВД по Калининской области приговорила отца Павла к расстрелу. Священник Павел Березин был расстрелян через несколько дней, 7 октября 1937 года, и погребен в безвестной общей могиле. 

ЛЮДИ

to_be_Dostoevsky

Быть Достоевской

Что простая женщина смогла сделать для гения?


Анна Григорьевна Сниткина вошла в дом своего будущего мужа, 44-летнего уже известного писателя Федора Михайловича Достоевского, молодой, во многом наивной девушкой. У него за плечами были каторга, ссылка, несчастный первый брак, смерть супруги и любимого брата, нескончаемые долги, страшная физическая боль эпилептических припадков, одержимость игрой на рулетке, одиночество и главное  — знание жизни с ее самой неприглядной стороны. Она же была жизнерадостна, юна, воспитана в тепле и беззаботности, даже хозяйством заниматься толком не умела. Но ту глубину и силу личности, которых она по скромности не отмечала в себе, сумел заметить Достоевский.

Их поспешный брак легко мог кончиться скорым разочарованием. Но именно он принес знаменитому писателю то огромное счастье, которого он ранее не знал. Именно в эти последние 14 лет своей жизни он написал самые сильные и знаменитые свои произведения. «Ты  — единственная женщина, которая меня поняла», — повторял он своей Ане, и именно ей посвятил свой последний, гениальный роман «Братья Карамазовы». 

Что это был за брак? Как хрупкой, неопытной девушке удалось сделать счастливым гения, прочувствовавшего, кажется, все зло в жизни и ставшего великим проповедником Света? 

Dostoevskaya_3

Фотографии Федора Достоевского и Анны Сниткиной, наиболее близкие по времени к году их знакомства 

«Счастья еще не было. Я его жду»

В начале XX века, вспоминая о встрече с вдовой Достоевского Анной Григорьевной, русский актер Л. М. Леонидов (он играл Дмитрия Карамазова в постановке «Братьев Карамазовых» 1910 года в МХТ) писал: «Я увидел и услышал “что-то”, ни на что не похожее, но через это “что-то”, через эту десятиминутную встречу, через его вдову я ощутил Достоевского: сто книг о Достоевском не дали бы мне столько, сколько эта встреча!»

Федор Михайлович признавался, что они с женой «срослись душой». Но вместе с тем он же замечал: неравенство их по возрасту  — а между супругами было ни много ни мало почти четверть века разницы, — неравенство их жизненного опыта могло привести к одному из двух противоположных вариантов: «Или, промучившись несколько лет, разойдемся, или проживем счастливо всю жизнь». И судя по тому, что Федор Михайлович с удивлением и восхищением писал на 12-м году брака, что по-прежнему безумно влюблен в свою Аню, жизнь их действительно оказалась очень счастливой. 

Однако легкой она не была с самого начала: брак Анны Григорьевны и Федора Михайловича прошел испытание бедностью, болезнью, смертью детей, против него восстала вся родня Достоевского. И, наверное, помогло ему устоять в том числе то, что супруги «смотрели в одну сторону», будучи воспитаны в одних ценностях... 

Анна Григорьевна родилась 30 августа 1846 года в семье мелкого чиновника Григория Ивановича Сниткина. Вместе со старушкой-матерью и четырьмя братьями, один из которых также  был женат и имел детей, Григорий Иванович с семьей жили в большой квартире из 11 комнат. Анна Григорьевна вспоминала, что в их большом семействе царила дружная атмосфера, никаких ссор, выяснения отношений с родней она не знала и думала, что так бывает в любой семье. 

Мать Анны Григорьевны — Анна Николаевна Сниткина (Мильтопеус) — была шведкой финского происхождения, а по вероисповеданию  — лютеранкой. Встреча с будущим мужем поставила ее перед серьезным выбором: брак с любимым человеком или верность лютеранской вере. Она много молилась о разрешении этой дилеммы. И однажды увидела сон: она входит в православный храм, становится на колени перед плащаницей и молится там. Анна Николаевна сочла это за знак  — и согласилась принять православие. Каково же было ее удивление, когда, приехав для совершения обряда миропомазания в Симеоновскую церковь на Моховой, увидела ту самую плащаницу и точь-в-точь ту обстановку, которую видела во сне! 

С тех пор Анна Николаевна Сниткина жила церковной жизнью, исповедовалась и причащалась. Духовником ее дочки Неточки с ранних лет был протоиерей Филипп Сперанский. А будучи подростком 13-ти лет, отдыхая во Пскове, юная Аня вдруг решила идти в монастырь. Родителям удалось вернуть ее в Петербург, хотя они пошли на хитрость: приврали, что отец тяжело болен… 

В семье же Достоевского, как он выразится потом в «Дневнике писателя», «Евангелие знали чуть ли не с первого детства». Его отец Михаил Андреевич был лекарем Мариинской больницы для бедных, так что судьбы тех, кого писатель потом сделает героями своих произведений, разворачивались перед его глазами  — он с детства учился состраданию, хотя в характере его отца и были странным образом смешаны великодушие и угрюмость, вспыльчивость. Мать же Достоевского, Мария Федоровна, которую он безмерно любил и уважал, была человеком редкой доброты и чуткости. И умирала как настоящая праведница: перед самой смертью она вдруг пришла «в совершенную память, потребовала икону Спасителя, и сперва благословила всех <близких>, давая еле слышные благословения и наставления».

В Ане Сниткиной Достоевский увидел такое же доброе, чуткое, сострадательное сердце… И вдруг почувствовал: «со мной она может быть счастлива». Именно так: она может быть счастлива, а не я. Думал ли он о своем счастье? Как и любой человек, думал. Говорил друзьям и надеялся, что после всех тягот жизни и в том возрасте, который считался у поколения его родителей уже старостью, все-таки пристанет в тихую гавань, будет счастлив в семье. «Счастья еще не было. Я его жду», — говорил он, уже уставший от жизни человек.


0«Хорошо, что Вы  —  не мужчина»

Как нередко бывает, к моменту обретения этого счастья в судьбе обоих произошли трагические, переломные события. Весной 1866 года после продолжительной болезни умирает отец Анны. Годом ранее врачи объявили, что Григорий Иванович болен неизлечимо, и надежды на поправку нет, тогда она вынуждена была бросить Педагогическую гимназию, чтобы больше бывать рядом с папой. 

В начале 1866 года в Петербурге открылись стенографические курсы, они позволяли совмещать образование и уход за родителем  — и Анна Григорьевна, по его же настоянию, записалась на курс. Но после 5-6 лекций вернулась домой в отчаянии: «тарабарская грамота» оказалась очень непростым занятием. Именно Григорий Иванович возмутился недостатком терпения и усидчивости в дочери и взял с нее слово, что она закончит курсы. Если б он знал, каким судьбоносным будет это обещание! 

Что же происходило в это время в жизни Достоевского? К тому моменту он был довольно известен  — в том же доме Сниткиных читали все его произведения. Уже первая его повесть «Бедные люди», написанная в 1845 году, вызвала самые лестные похвалы критиков. Но потом был вал негативных отзывов, обрушившихся на его последующие произведения, была каторга, смерть от туберкулеза первой жены, внезапная смерть любимого брата, предпринимателя, долговые обязательства которого  — мнимые и настоящие — Федор Михайлович взял на себя… К моменту встречи с Анной он еще и содержал своего уже взрослого, 21-летнего, пасынка  (сына первой жены Марии Дмитриевны), а также семью умершего брата Михаила и помогал младшему — Николаю… Как он позже признался, «всю жизнь жил в денежных тисках».

И вот в конце лета 1866 года гению литературы пришлось заключить кабальный договор со своим издателем Стелловским: хитрый и предприимчивый, этот человек обязался за 3000 рублей издать полное собрание сочинений Федора Михайловича при условии, что тот в срок до 1 ноября 1866 года напишет полноценный большой роман. При задержке на месяц Достоевский будет обязан выплатить большую неустойку, а если не успеет сдать роман до 1 декабря  — права на все его произведения на 9 лет переходят Стелловскому, писатель лишается процентов от публикаций. По сути это означало обречение на долговую тюрьму и нищету. Как писала в «Воспоминаниях» Анна Григорьевна, Стелловский «умел подстерегать людей в тяжелые минуты и ловить их в свои сети». 

Сама мысль о том, чтобы успеть написать новый полноценный роман в столь сжатые сроки, приводила Федора Михайловича в уныние — ведь писатель еще не окончил работы над «Преступлением и наказанием», первые части которого уже вышли в печать — требовалось закончить. А не выполнив условия Стелловского, он рисковал потерять все, и эта перспектива казалась гораздо более реальной, чем возможность положить на стол издателю готовый роман за оставшееся время. 

Как признавался потом Дос­то­евс­кий, в этих обстоятельствах Анна Гри­горь­евна стала первым человеком, который помог ему делом, а не только словом: друзья и родственники вздыхали и охали, сокрушались и сочувствовали, давали советы, но никто не вошел в его почти безнадежное положение. Кроме девицы, недавней выпускницы стено­графических курсов, фактически без опыта работы, которая появилась вдруг в дверях его квартиры. Ее, как лучшую выпускницу, порекомендовал основатель курсов Ольхин. 

— Хорошо, что Вы не мужчина,  — сказал Достоевский после первого краткого их знакомства и «пробы пера».

— Почему?

— Потому что мужчина наверняка бы запил. Вы ведь не запьете?..


Добрый и несчастный

Первое впечатление от знакомства у Анны Гри­горьевны было действительно не самым приятным… Да, она не верила своему счастью, когда профессор стенографии Ольхин предложил ей работать у знаменитого Достоевского  — того самого! — которого так почитали дома, ночь не спала, повторяла, боясь забыть, имена героев его произведений (она была уверена, что писатель их будет спрашивать), с бьющимся сердцем спешила, опасаясь опоздать хоть на минуту, в Столярный переулок, а там… 

Там ее встретил уставший от жизни, болезненного вида человек, угрюмый, рассеянный, раздражительный: то он никак не мог запомнить ее имени, то, продиктовав слишком быстро несколько строк, ворчал, что она не поспевает, то говорил, что ничего из этой затеи не выйдет. 

Вместе с тем Достоевский расположил к себе Анну Григорьевну своей искренностью, открытостью и доверчивостью. В ту первую встречу он рассказал самый, пожалуй, невероятный эпизод своей жизни  — его он позже подробно опишет в романе «Идиот». Это момент, когда Достоевского за связь с политическим кружком петрашевцев арестовали, приговорили к расстрелу и привели уже к эшафоту… 

Dostoevskaya_4

«Помню, — говорил он, — как стоял на Семеновском плацу среди осужденных товарищей и, видя приготовления, знал, что мне остается жить всего пять минут. Но эти минуты представлялись мне годами, десятками лет, так, казалось, предстояло мне долго жить! На нас уже одели смертные рубашки и разделили по трое, я был восьмым, в третьем ряду. Первых трех привязали к столбам. Через две-три минуты оба ряда были бы расстреляны, и затем наступила бы наша очередь. Как мне хотелось жить, Господи Боже мой! Как дорога казалась жизнь, сколько доброго, хорошего мог бы я сделать! Мне припомнилось все мое прошлое, не совсем хорошее его употребление, и так захотелось все вновь испытать и жить долго, долго... Вдруг послышался отбой, и я ободрился. Товарищей моих отвязали от столбов, привели обратно и прочитали новый приговор: меня присудили на четыре года в каторжную работу. Не запомню другого такого счастливого дня! Я ходил по своему каземату в Алексеевском равелине и все пел, громко пел, так рад был дарованной мне жизни!»

Выйдя от писателя, Сниткина вынесла с собой тягостное впечатление. Это была тяжесть не разочарования, а сострадания. «В первый раз в жизни, — напишет она потом, — я увидела человека умного, доброго, но несчастного и всеми заброшенного»…

И та угрюмость, нелюдимость, недовольство, которые были на поверхности, не закрыли от ее чуткого сердца глубины его личности. Позже Достоевский напишет жене: «Ты меня видишь обыкновенно, Аня, угрюмым, пасмурным и капризным; это только снаружи; таков я всегда был, надломленный и испорченный судьбой; внутри же другое, поверь, поверь!» И она не только поверила, но и удивлялась: как могли люди видеть в ее муже мрачность, когда он «добр, великодушен, бескорыстен, деликатен, сострадателен — как никто!»

  26 дней  Будущим супругам предстояло 26 дней совместной работы над романом «Игрок», именно в нем Федор Михайлович описал свою страсть к рулетке и болезненное увлечение вполне реальной личностью  — Аполлинарией Сусловой, инфернальной женщиной, как о ней говорил сам писатель. Однако эта страсть к игре, которую Федор Михайлович не мог победить много лет, исчезла так же внезапно, как появилась, благодаря незаурядному терпению и необычайной мудрости его молодой жены. 

Итак, Анна Григорьевна Сниткина стенографировала роман, дома, часто ночами, переписывала обычным языком и приносила в дом Федора Михайловича. Потихоньку он сам стал верить, что все получится. И к 30 октября 1866 года рукопись была готова!

И вот, когда писатель пришел с готовым романом к издателю, оказалось, что тот… уехал в провинцию и неизвестно когда вернется! Принять рукопись в его отсутствие слуга не согласился. Заведующий конторой издателя рукопись тоже отказался принять. Это была подлость, но подлость ожидаемая. Со свойственной ей энергичностью, к делу подключилась Анна Григорьевна — она просила мать посоветоваться с юристом, и тот велел нести труд Достоевского нотариусу, заверить его поступление. Но к нотариусу Федор Михайлович… опоздал! Он все-таки заверил свой труд — в управлении квартала под расписку. И был спасен от краха. 

Кстати, заметим, что Стелловский, с чьим именем был связан не один скандал и не одна подлость в судьбе писателей и музыкантов, окончил свои дни печально: умер в психиатрической больнице, не дожив до 50 лет.

Итак, «Игрок» окончен, камень свалился с плеч, но Достоевский понимает, что со своей молодой помощницей он не может расстаться… И предлагает после небольшого перерыва продолжить работу  — над «Преступлением и наказанием». Анна Григорьевна тоже замечает в себе перемены: все ее мысли  — о Достоевском, прежние интересы, друзья, развлечения тускнеют, ей хочется быть рядом с ним.

Объяснение их происходит в необычной форме. Федор Михайлович как бы рассказывает сюжет задуманного им романа, где пожилой, видавший виды художник влюбляется в молодую девушку… «Поставьте себя на минуту на ее место, — сказал он дрожащим голосом. — Представьте, что этот художник — я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, что вы бы мне ответили?» — «Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!»

15 февраля 1867 года Анна Григорьевна Снит­ки­на и Федор Михайлович Достоевский венчаются. Ей  — 20, ему  — 45. «Мне ее Бог дал» — не раз потом скажет писатель о своей второй жене. 

Правда, для нее этот первый год оказался годом как счастья, так и нелегкого избавления от иллюзий. Она вошла в дом известного писателя, «сердцеведа» Достоевского, которым восхищалась порой даже чрезмерно, называя его своим кумиром, но реальная жизнь грубо «сдернула» ее с этих блаженных небес на твердую землю… 


Первые трудности

«Она любила меня беспредельно, я любил ее тоже без меры, но мы не жили с ней счастливо…» — говорил Достоевский о своем первом браке с Марией Исаевой. И действительно, первое супружество писателя, продлившееся 7 лет, почти с самого начала было несчастным: они с женой, имевшей очень странный характер, по сути, и не жили вместе. Как же Анне Григорьевне удалось составить счастье Достоевского? 

Уже после смерти мужа, в разговоре с Львом Толстым, она говорила (правда, не о себе  — о муже): «Нигде так не выражается характер человека, как в обыденной жизни, в своей семье». Вот тут, в семье, в быту, и дало о себе знать ее доброе, мудрое сердце...

После безмятежной и мирной домашней обстановки Сниткина — теперь Достоевская — вошла в дом, где вынуждена была жить под одной крышей со взбаломошным, непорядочным и избалованным пасынком Федора Михайловича Павлом. 21-летний юнец постоянно жаловался отчиму на невестку, и, оставаясь с ней наедине, старался побольнее уязвить молодую женщину. Попрекал ее неумением вести хозяйство, беспокойством, которое она доставляет и без того болезненному отцу, а сам постоянно требовал денег на свое содержание. 

«Этот пасынок мой — признавался Федор Михайлович, — добрый, честный мальчик; но, к несчастию, с характером удивительным: он положительно дал себе слово, с детства, ничего не делать, не имея при этом ни малейшего состояния и имея при этом самые нелепые понятия о жизни».

И прочие родственники держались с Достоевской высокомерно. Вскоре она подметила: как только Федор Михайлович получает аванс за книгу, откуда ни возьмись, объявляется вдова его брата Михаила, Эмилия Федоровна, или младший безработный брат Николай, или у Павла появляются «неотложные» нужды — например, необходимость купить новое пальто взамен старого, вышедшего из моды. Однажды зимой Достоевский вернулся домой без шубы — отдал ее в залог, чтобы предоставить Эмилии 50 рублей, которые срочно понадобились... Родные пользовались добротой и безотказностью писателя, из дома исчезали вещи  — то китайская ваза, подаренная друзьями, то шуба, то серебряные приборы: все приходилось закладывать. Так Анна Григорьевна столкнулась с необходимостью жить в долг, и жить очень скромно. И спокойно, мужественно эту необходимость приняла.

Dostoevskaya_7

Рабочий кабинет Достоевского в последней петербургской квартире

Еще одним тяжелым испытанием была болезнь писателя. Достоевская знала о ней с первого дня их знакомства, но надеялась, что от радостной перемены жизни здоровье Федора Михайловича улучшится. И вот впервые припадок случился, когда молодые супруги были в гостях:

«Федор Михайлович был чрезвычайно оживлен и что-то интересное рассказывал моей сестре. Вдруг он прервал на полуслове свою речь, побледнел, привстал с дивана и начал наклоняться в мою сторону. Я с изумлением смотрела на его изменившееся лицо. Но вдруг раздался ужасный, нечеловеческий крик, вернее, вопль, и Федор Михайлович начал склоняться вперед. <...> Впоследствии мне десятки раз приходилось слышать этот «нечеловеческий» вопль, обычный у эпилептика в начале приступа. И этот вопль меня всегда потрясал и пугал. <...> Тут я впервые увидела, какою страшною болезнью страдает Федор Михайлович. Слыша его не прекращающиеся часами крики и стоны, видя искаженное от страдания, совершенно непохожее на него лицо, безумно остановившиеся глаза, совсем не понимая его несвязной речи, я почти была убеждена, что мой дорогой, любимый муж сходит с ума, и какой ужас наводила на меня эта мысль!»

Она надеялась, что с женитьбой его приступы станут происходить реже. Но они продолжались… 

Она надеялась, что у них хоть в медовый месяц будет время побыть наедине, поговорить, насладиться обществом друг друга, но все ее свободное время занимали зачастившие гости, родные Достоевского, которых она должна была угощать и развлекать, а сам писатель был постоянно занят.

Молодая супруга грустит о прежней жизни, тихой и домашней, где не было места переживаниям, тоске, столкновениям. Грустит о том недолгом времени между помолвкой и свадьбой, когда они с Достоевским проводили вместе вечера, ожидая исполнения своего счастья… А оно исполняться не спешило.

«Зачем он, “великий сердцевед”, не видит, как мне тяжело живется?» — спрашивала она себя. Ее мучали мысли: он разлюбил ее, увидел, насколько она ниже его по духовному и интеллектуальному развитию (что, конечно же, было далеко от правды). Анна Григорьевна думала о разводе, думала о том, что если перестала быть интересна любимому мужу, то ей не хватит смирения остаться при нем — она должна будет уехать:

«Слишком много упований на счастье было возложено мною на союз с Федором Михайловичем и так горько было бы мне, если бы эта золотая мечта не осуществилась!»

Однажды происходит какое-то очередное недоразумение, Анна Григорьевна не выдерживает, рыдает и не может успокоиться, и в таком состоянии застает ее Федор Михайлович. Наконец, все ее потаенные сомнения выходят наружу — и супруги принимают решение уехать. Сначала в Москву, потом — заграницу. Это было весной 1867 года. Вернутся на родину Достоевские лишь спустя 4 года.


Спасти брак

Хотя Достоевская постоянно подчеркивала, что была совсем ребенком, выходя замуж, она необыкновенно быстро освоилась, взяв на себя заботы о семейной «казне». Главной ее задачей было обеспечить мужу покой и возможность заниматься творчеством. Он работал по ночам. Писательство было для Федора Михайловича не только призванием, но и единственным заработком: не имея состояния, как, к примеру, Толстой или Гончаров, он вынужден был все свои произведения (кроме первой повести) писать наспех, торопясь, под заказ, иначе было не выжить…

Умная и энергичная, Анна Григорьевна взяла на себя сношения с кредиторами, разбор долговых расписок, оберегая от всех этих забот мужа. И пошла на риск — заложила свое немалое приданое, чтоб уехать заграницу и «спасти свое счастье». Она была уверена, что только «постоянное духовное общение с мужем сможет создать ту крепкую и дружную семью, о которой мы мечтали». 

Кстати, именно ее усилия помогли раскрыть фиктивность многих долгов Достоевского. Несмотря на огромный жизненный опыт, это был настолько доверчивый, честный, совестливый, не приспособленный к жизни человек, что верил каждому, кто приходил к нему за деньгами. После смерти брата Михаила, владевшего еще и табачной фабрикой, к Федору Михайловичу стали являться люди, требуя вернуть деньги, которые задолжал им брат. Среди них было много проходимцев, которые решили нажиться на простоте писателя. Он ни с кого не требовал подтверждения, бумаги, всем верил. Анна Григорьевна взяла все это на себя. Остается лишь догадываться, сколько мудрости, терпения и труда требовала такая деятельность. В «Воспоминаниях» Достоевская признается: «Горькое чувство подымается во мне, когда вспоминаю, как испортили мою личную жизнь эти чужие долги... Вся моя тогдашняя жизнь была омрачена постоянными размышлениями о том, где к такому-то числу достать столько-то денег; где и за сколько заложить такую-то вещь; как сделать, чтобы Федор Михайлович не узнал о посещении кредитора или об закладе какой-нибудь вещи. На это ушла моя молодость, пострадало здоровье и расстроились нервы».

Она мудро оберегала его и от собственных эмоций: когда хотелось разреветься, уходила в другую комнату, старалась никогда не жаловаться — ни на здоровье (довольно слабое), ни на переживания, всегда ободрять его. Считая уступчивость необходимым условием счастливого брака, жена Достоевского этим редким свойством обладала в полной мере. Даже в те моменты, когда он уходил играть в рулетку и возвращался, проиграв все их пропитание… 

Рулетка была страшной бедой. Великий писатель болел ею. Мечтал выиграть ради того, чтобы вырвать свою семью из долговой кабалы. Эта «фантазия» владела им безраздельно, и один он не мог найти в себе силы вырваться из ее лап… Если б не беспримерная выдержка, любовь к мужу и отсутствие какого-либо саможаления Анны Григорьевны.

«Мне было до глубины души больно видеть, как страдал сам Федор Михайлович, — писала она. — Он возвращался с рулетки бледный, изможденный, едва держась на ногах, просил у меня денег (он все деньги отдавал мне), уходил и через полчаса возвращался еще более расстроенный, за деньгами, и это до тех пор, пока не проиграет все, что у нас имеется». А что же Достоевская? Она понимала, что дело не в слабой воле, что это настоящая болезнь, всепоглощающая страсть. И никогда не упрекнула его, не ссорилась с ним, на его просьбы дать денег на игру — не прекословила. Достоевский на коленях просил у нее прощения, рыдал, обещал бросить пагубную страсть… и снова к ней возвращался. Анна Григорьевна в такие минуты… нет, не молчала многозначительно: она пыталась убедить мужа, что все поправится, что она счастлива, отвлекала его прогулкой или чтением газет. И Достоевский успокаивался… 

Когда в 1871 году Федор Михайлович написал, что бросает рулетку, его жена не поверила. Но больше он действительно к игре не вернулся: «Уж теперь твой, твой нераздельно, весь твой. А до сих пор наполовину этой проклятой фантазии принадлежал».

  Сонечка  Для бессчетного количества семей потеря ребенка становится роковым испытанием. Достоевских же эта страшная трагедия, пережитая дважды за 

14 лет их брака, только сплотила. Первый раз с тяжелейшим горем семья столкнулась на первом году супружества, когда дочка Сонечка, прожив всего 3 месяца, скоропостижно скончалась от обыкновенной простуды. Свое горе Анна Григорьевна описывает скупо, она, со свойственной ей самоотверженностью, думала о другом — «страшно боялась за моего бедного мужа». Федор Михайлович, по ее воспоминаниям, «рыдал и плакал, как женщина, стоя пред остывавшим телом своей любимицы, и покрывал ее бледное личико и ручки горячими поцелуями. Такого бурного отчаяния я никогда более не видала». 

Через год родилась вторая дочка, Любовь. И Достоевская, боявшаяся, что муж никогда не сможет больше полюбить другого ребенка, заметила, что радость отцовства затмила все прежние переживания. В письме одному критику Федор Михайлович утверждал, что счастливая семейная жизнь и рождение детей — это три четверти счастья, которое человек может испытать на земле. 

Вообще его отношения с детьми были уникальными. Он как никто другой умел, как она писала, «войти в детское мировоззрение», понять ребенка, увлечь его беседой, и был в такие моменты сам как ребенок. 

Заграницей Федор Михайлович пишет роман «Идиот», и уже на родине заканчивает роман «Бесы». Но жить вдали от России было для супругов тяжелым испытанием, и в 1871 году они возвращаются на родину. 

Через 8 дней после возвращения в Петербург в семье рождается сын Федор, а в 1875 — еще один сын, Алеша, названный в честь праведного Алексия, человека Божия  — святого, которого Федор Михайлович очень чтил. Это год, когда журнал «Отечественные записки» публикует четвертый великий роман Достоевского, «Подросток»*. 


* Вошедшее в обиход благодаря критикам понятие «Великого пятикнижия Достоевского» подразумевает пять романов писателя: «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Бесы», «Братья Карамазовы»). — Ред.

Dostoevskaya_5

Анна Достоевская с детьми Федором и Любой

Но семью вновь постигает несчастье. Сын Алеша унаследовал от отца эпилепсию, и первый ее приступ, случившийся у мальчика в трехлетнем возрасте, оказался для него смертельным… На этот раз супруги словно поменялись местами. Несчастная Анна Григорьевна, женщина необыкновенно сильная, все же не могла справиться с этим горем, потеряла интерес к жизни, к другим своим детям, чем напугала мужа. Он говорил с ней, убеждал покориться воле Божьей, жить дальше. В этот год писатель съездил в Оптину пустынь и дважды встречался наедине со старцем Амвросием, который передал Достоевской свое благословение и те слова, которые потом писатель вложит в уста своего героя, старца Зосимы, в «Братьях Карамазовых»: 

“Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться, потому что их нет”, и таковой вам, матерям, предел на земле положен. И не утешайся, и не надо тебе утешаться, не утешайся и плачь, только каждый раз, когда плачешь, вспоминай неуклонно, что сыночек твой — есть единый от ангелов Божиих — оттуда на тебя смотрит и видит тебя, и на твои слезы радуется, и на них Господу Богу указывает. И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую радость, и будут горькие слезы твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего».


Что он во мне мог найти?

Свой последний и, по мнению многих критиков, самый сильный роман «Братья Карамазовы» Достоевский пишет с весны 1878 по 1880 год. Его он посвящает своей любимой жене, Анне Григорьевне...

«Анька, Ангел ты мой, все мое, альфа и омега! А, так и ты видишь меня во сне и, “просыпаясь, тоскуешь, что меня нет”. Это ужасно как хорошо, и люблю я это. Тоскуй, ангел мой, тоскуй во всех отношениях обо мне —  значит, любишь. Это мне слаще меду. Приеду, зацалую тебя»; «Но как я проживу без тебя и без деток это время? Шутка ли, целых 12 дней» —  эти строки из писем Достоевского 1875—1976 годов, в дни, когда он уезжал по делам в Петербург, а семья оставалась на даче в Старой Руссе. Они не требуют комментариев. Семья стала для него тихой гаванью, а в жену, по его собственному признанию, он много раз в буквальном смысле влюблялся заново. 

Анна Григорьевна же до конца жизни искренне не могла понять, что нашел в ней сам Достоевский: «Мне всю жизнь представлялось некоторого рода загадкою то обстоятельство, что мой добрый муж не только любил и уважал меня, как многие мужья любят и уважают своих жен, но почти преклонялся предо мною, как будто я была каким-то особенным существом, именно для него созданным, и это не только в первое время брака, но и во все остальные годы до самой его смерти. А ведь в действительности я не отличалась красотой, не обладала ни талантами, ни особенным умственным развитием, а образования была среднего (гимназического). И вот, несмотря на это, заслужила от такого умного и талантливого человека глубокое почитание и почти поклонение».

Конечно же, она не была заурядной личностью, эдакой простушкой, которую ни с того, ни сего полюбил гений. Федор Михайлович и полюбил свою стенографистку, почувствовав в ней не только сострадательный и добрый, но и деятельный, волевой, благородный характер, богатый внутренний мир и искусство быть настоящей женщиной, с достоинством остающейся в тени своего мужа, будучи при этом, без преувеличения, его главным вдохновением. 

Dostoevskaya_6

Однажды она написала: «Я готова провести остаток своей жизни, стоя пред ним на коленях».  

И хотя Анна Григорьевна и Федор Михайлович действительно «не совпадали характерами», как сейчас принято говорить, но она признавалась, что всегда могла опереться на него, а он — рассчитывать на ее деликатность и заботу, и доверял ей всецело, что тоже удивляло иногда Анну Григорьевну. «Нимало не вторя и не подделываясь друг к другу, и не впутывались своею душою — я —  в его психологию, он  —  в мою, и таким образом мой добрый муж и я  — мы оба чувствовали себя свободными душой… Эти-то отношения с обеих сторон и дали нам обоим возможность прожить все четырнадцать лет нашей брачной жизни в возможном для людей счастье на земле».

Достоевской не достался идеальный быт — она была равнодушна к нарядам и привыкла жить в стесненных условиях, в постоянных долгах. Идеальным мужем великий писатель, конечно, тоже не был. К примеру, он был очень ревнив и мог устроить жене сцену, вспылить. Анна Григорьевна мудро избегала ситуаций, которые могли вывести из себя мужа, и старалась предотвратить последствия его вспыльчивости. Так, в пору его редакционной работы он мог выйти из себя из-за наглости авторов, которые требовали, чтоб в их сочинениях не менялось ни запятой — мог написать им в ответ резкое письмо. А на следующее утро, остыв, очень сожалел об этом, стыдился своей вспыльчивости. Так вот Достоевская в таких случаях не отправляла письма, а дожидалась утра. Когда «оказывалось», что резкое письмо отправить еще не успели, Федор Михайлович очень радовался и писал новое, уже смягчившись.

Она не упрекала его за непрактичность и доверчивость. Анна Григорьевна вспоминала, что ее муж не мог никому отказать в помощи. Если у него не оказывалось мелочи, он мог привести нищего домой и там дать ему денег. «Потом эти посетители начинали приходить сами и, узнав имя мужа благодаря прибитой к двери дощечке, стали спрашивать Федора Михайловича. Выходила, конечно, я; они рассказывали мне про свои бедствия, и я выдавала им копеек тридцать-сорок. Хоть мы и не особо богатые люди, но такую помощь всегда оказать можем», — рассказывала она.

И хотя религиозность не помешала супругам почему-то, может, из любопытства, пойти однажды к какой-то гадалке (нагадавшей, кстати, смерть их сына Алеши), все-таки Евангелие всегда сопутствовало их жизни.

Достоевская вспоминала, как, укладывая детей спать, Федор Михайлович вместе с ними читал молитву «Отче наш», «Богородице Дево» и свою любимую — «Все упование мое на Тя возлагаю, Матерь Божия, сохрани мя под кровом Твоим»…


«Не удерживай»

В 1880 году Анна Григорьевна взялась за самостоятельное издание его трудов, основав предприятие «Книжной торговли Ф. М. Достоевского (исключительно для иногородних)». И имела успех! Материальное положение семьи поправилось, Достоевские сумели отдать долги. 

Но жить Федору Михайловичу оставалось недолго. В 1880 году вышел его роман «Братья Карамазовы», и это, по словам его супруги, было последнее радостное событие в его многострадальной жизни. В ночь на 26 января 1881 года у писателя горлом пошла кровь (еще с каторги он страдал эмфиземой легких). Днем кровотечение повторилось, но Федор Михайлович успокаивал жену и развлекал детей, чтоб они не пугались. Во время осмотра доктора кровотечение было такой силы, что Достоевский потерял сознание. Когда пришел в себя, попросил жену пригласить священника для исповеди и причастия. Исповедовался долго. А утром, через день, сказал жене: 

«Знаешь, Аня, я уже часа три как не сплю и все думаю, и только теперь сознал ясно, что я сегодня умру». Он попросил дать ему Евангелие, подаренное на пути в ссылку женами декабристов, и открыл наугад: «Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду».

«Ты слышишь, — сказал он жене.  — “Не удерживай” — значит, я умру».

Анна Григорьевна вспоминала: «Я не могла удержаться от слез. Федор Михайлович стал меня утешать, говорил мне милые ласковые слова, благодарил за счастливую жизнь, которую он прожил со мной. Поручал мне детей, говорил, что верит мне и надеется, что я буду их всегда любить и беречь. Затем сказал мне слова, которые редкий из мужей мог бы сказать своей жене после четырнадцати лет брачной жизни:

— Помни, Аня, я тебя всегда горячо любил и не изменял тебе никогда, даже мысленно!»


Постскриптум длиной в 37 лет

Всю свою жизнь Анна Григорьевна Достоевская посвятила переизданию книг своего мужа. И свои «Воспоминания» написала только с той целью, чтоб пролить свет на настоящий облик писателя, который стал уже искажаться версиями современников. Ей было всего 34 года, но о другом замужестве не могло быть и речи. «Да и за кого можно идти после Достоевского? — шутила она.  — Разве за Толстого!» А всерьез писала: «Я отдала себя Федору Михайловичу, когда мне было 20 лет. Теперь мне за 70, а я все еще только ему принадлежу каждой мыслью, каждым поступком». 

Dostoevskaya_2

Анна Григорьевна с внуками Андреем и Федором. Этот снимок Анна Григорьевна подписала для племянника писателя

Всю жизнь Анна Григорьевна собирала все, что касается Достоевского, и в 1899 году передала более 1000 наименований в хранилище при Историческом музее для создания музея. Издала в 1906 году «Библиографический указатель сочинений и произведений искусств, относящихся к жизни и деятельности Ф. М. Достоевского». Открыла в Старой Руссе, где они часто жили на даче, церковноприходскую школу имени Достоевского для детей из бедных крестьянских семей, с общежитием. В последний год уже тяжело болела, голодала в охваченном войной Крыму. Умерла Анна Григорьевна в Ялте 22 июня 1918 года, а через полвека ее прах был перенесен в Александро-Невскую лавру, туда, где похоронен Федор Михайлович.

Может быть, кого-то смутит то полное забвение себя и преклонение, с которыми Достоевская относилась к мужу, заполнившему всю ее жизнь без остатка. Но кто знает, могло ли быть иначе? Мог ли кто-то менее самоотверженный выдержать тот груз испытаний, который сопутствовал Федору Михайловичу? И удивительно ли, что рядом с великим писателем оказалась поистине великая женщина?

«Многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них были такие жены, как у Достоевского», — сказал Лев Толстой после встречи с ней. Как ей удалось?.. Если бы Анну Григорьевну Достоевскую попросили рассказать о рецепте счастливого супружества с великим писателем, наверняка им могли послужить такие ее слова: «С чувством надо бережно обращаться, чтобы оно не разбилось. Нет в жизни ничего более ценного, как любовь. Больше прощать следует — вину в себе искать и шероховатости в себе сглаживать»… 


Валерия Михайлова


Благодарим за предоставленные материалы Литературно-мемориальный музей Ф. М. Достоевского в Петербурге

Папа и бойцовский клуб

_papa_1

Нужно ли учить мальчиков драться?

Бить или не бить — вот в чем вопрос, с которым рано или поздно сталкивается любой православный родитель, у которого растут мальчики. И речь тут вовсе не о физических наказаниях собственных детей. Так уж устроена мальчишеская жизнь, что утверждать себя в ней приходится иногда через банальную драку.


Здесь для православного папы неизбежно возникает когнитивный диссонанс: с одной стороны, понимаешь, что умение постоять за себя и за других людей, нуждающихся в твоей защите — необходимый навык для будущего мужчины. Но вот приобрести его можно лишь на практике. А как это сделать, не нарушая прямую и вполне однозначную заповедь Господа — если кто ударит тебя по левой щеке, подставь правую? Передо мной эта проблема вставала дважды. Впервые — когда мои мальчишки только пошли в школу, и второй раз — когда им исполнилось лет 15-16. О том, как мы сообща ее решали, я сейчас попробую рассказать. 

Примерно через месяц после начала учебного года мой первоклашка Никита подошел и сказал: 

— Пап, меня в школе бьют. 

— Кто? 

 — Одноклассники. 

— Ну, так дай им сдачи. 

И тут произошло то, что я до сих пор вспоминаю со стыдом за свою отцовскую несостоятельность. Никита похлопал ресницами и как-то очень бесхитростно ответил: 

— Пап, а я не умею давать сдачи. 

Для меня это было шоком. Почему-то мне казалось, будто умение драться у мальчишек появляется само по себе, просто в процессе жизнедеятельности. Во всяком случае, у меня в детстве это происходило именно так. Но я рос в рабочем квартале, где стычка с разбитыми в кровь носами или драка двор на двор были обычным делом. А мои сыновья до школы жили исключительно в окружении наших приходских ребят, таких же спокойных, добрых, способных любой конфликт решить мирным путем. И вот пришла пора пожинать плоды такого «закрытого» воспитания. Тут к актуальному разговору подтянулся из соседней комнаты дошкольник Глебушка: 

— Да, папа, мы не умеем бить. 

Я подставил открытую ладонь и сказал Никите: 

— Ну-ка, давай, посмотрим. Бей. 

Сын неуверенно ткнул в ладонь плохо сложенным кулаком. 

— Это ты толкнул, а нужно ударить. Давай еще. 

 Никита попробовал еще раз. Результат был примерно тот же. Потом попробовал ударить Глеб. У него тоже ничего не получилось. 

— Понятно. Снимайте майки. 

Мальчишки с готовностью разделись и вытянулись передо мной, как солдаты на строевом смотре. С первого же взгляда на этот «строй» мне захотелось одновременно заплакать и самому себе набить морду. Почему я не видел этого раньше? Худенькие оба, руки как палочки, кожа словно бы натянута прямо на ребра, мышц не видно вообще. Только синие жилки просвечивают под выпирающими ключицами. 

Когда-то в юности я довольно серьезно занимался самбо и дзюдо, ездил с командой на соревнования. Потом жизнь закрутила совсем в другую сторону, и про спорт я забыл на много лет. Цену этой папиной «забывчивости» моим детям теперь приходилось платить с процентами. 

Ну да лучше с опозданием, чем — никогда. И мы немедленно принялись наверстывать упущенное. Я стал показывать сыновьям, как правильно отжиматься, приседать, делать упражнения на растяжку, качать пресс. Нужно было видеть, с каким восторгом они тут же кинулись в эту новую для них стихию. Сами установили себе время тренировок — 2 часа в день. И неу­коснительно следовали этому правилу, подгоняя друг друга, если кто-то вдруг решит пофилонить. Через пару месяцев, когда они окрепли, я стал показывать им удары и приемы. Конечно же, по классификации Юрия Шевчука я был скорее типичным «теоретиком кун-фу». Но других тренеров в нашем городке не было.

В этот период мальчишки, быть может, впервые оценили всерьез то, что они есть друг у друга. Это же такое счастье для бойца, когда ему не нужно искать себе спарринг-партнера и можно в любой момент поотрабатывать очередной прием с родным братом, не выходя из дома!


Странное хобби мамы

А тут еще наша мама подлила масла в этот пылающий огонь детской любви к спорту. Дело в том, что моя дорогая женушка, многодетная мать, домохозяйка, живущая в сельской местности, — вот эта милая православная женщина вдруг решила, что у нее должно быть хобби. Ну, дело в общем понятное: жизнь в провинции скучна, найти себе интерес по душе хочется каждому. Странным оказался лишь ее выбор. И даже весьма странным. Потому что наша мама увлеклась творчеством… Джеки Чана. Она выписывала по почте какие-то редкие книги с его биографией, собрала полную коллекцию его фильмов, умудрилась найти где-то несколько компакт-дисков с его песнями (оказалось, что он еще и поет), даже начала изучать китайский язык. Ну и, естественно, мы всей семьей в тот период смотрели фильмы веселого и добродушного каскадера из Гонконга (а куда деваться, если у мамы — хобби?). Оказалось, этот актер и режиссер на удивление щепетилен в нравственных вопросах. Во всех своих киношных маханиях ногами Джеки Чан настолько последовательно старался обличать зло и утверждать добро, что западная кинокритика в ту пору уже привычно вышучивала его за излишнюю дидактичность. Зато для наших мальчишек такое странное сочетание морализма с каратэ-боевиком оказалось настоящей находкой. Мальчишкам ведь всегда нужен герой, на которого хотелось бы быть похожим. А тут вот он, Джеки — бесстрашный, ловкий, сильный и в то же время добрый, честный, смешной. Что-то вроде Д’Артаньяна-Боярского, только без мушкетерских ухлестываний за чужими женщинами и непрерывного пьянства в кадре. 

Но главным открытием для ребят стал документальный фильм о том, как Джеки Чан придумывает, готовит и снимает свои трюки. Вернее сказать — тот эпизод, где были показаны тренировки его команды каскадеров. Оказалось, что за всем экранным великолепием головокружительных прыжков, бросков и ударов стоит обычная ежедневная работа в спортзале — все те же отжимания (правда, у самого Джеки норма для них — 2000 раз за один подход), пресс, растяжка, скакалка и другие прозаичные вещи. Для моих мальчишек эта приоткрытая дверца на каскадерскую кухню изменила все их представления о жизни. 

 Они вдруг поняли, что если долго и упорно чем-то заниматься, результат обязательно будет. И с детской наивностью поставили себе задачу — стать такими же сильными и ловкими, как Джеки Чан. Спустя год упорных занятий дома они отжимались по 300 раз, неплохо подтягивались, лазали по канату. Ну и, конечно, научились эффектно махать ногами и руками в лучших традициях гонконгского кино-каратэ.


Борис и Глеб спешат на помощь_papa_5


Тогда я еще никак не связывал эти их занятия с заповедью «подставь другую щеку». В моем представлении мальчишеские стычки до определенного возраста и дракой-то назвать нельзя — так, обычная возня, как у молодых собак или котят. Тем более что сыновья были неконфликтными по натуре и вовсе не стремились реализовать свои новые навыки для самоутверждения в среде ровесников. Лишь где-то к четвертому классу Глеб со своим другом Борисом стали периодически ввязываться в стычки со школьными хулиганами. Мама Бориса (к слову сказать, тогда — руководитель нашей приходской воскресной школы) после очередного вызова к директору жалобно смотрела мне в глаза и спрашивала: 

— Саш, но ведь надо что-то делать с этим? 

— Ирина, ты же сама сейчас все слышала. Они заступились за одноклассниц, девочки это подтвердили. Что тебя не устраивает? 

— Ну… можно же было как-то словами все решить. Они же православные, в конце концов. 

— Знаешь, Ирин, я себя помню в их возрасте. И точно знаю, что есть в мальчишеской жизни ситуации, которые словами уже не разрулишь. Остается либо пройти мимо, либо драться. Неужели тебя больше устроило, если бы наши ребята прошли мимо? 

Ирина вздохнула: 

— Нет, конечно. Но все-таки… как-то нехорошо. И главное, имена-то какие у них — Борис и Глеб. Святые страстотерпцы. А тут… 

— Да, вот с именами мы как-то не угадали, это точно…

Честно говоря, у меня эти инциденты не вызывали особого беспокойства. Конечно, всякий раз я проводил свое собственное, папское дознание, выслушивал не только Глеба, но и других свидетелей или участников «боя». И никогда не было такого, чтобы драку начал или спровоцировал Глеб. 

Однажды он просто вогнал меня в ступор описанием своего очередного поединка. На вопрос о ссадине на щеке он пожал плечами, улыбнулся своей буратинистой улыбкой и поведал следующее: 

— Пап, ну это опять Коростылев. Ты же знаешь, ему спокойно не живется. Шли из школы с Борисом. Коростыль со своей компашкой нас догнали, окружили. Борис говорит: «А чего вы толпой-то? Пускай кто-нибудь из вас со мной один на один выйдет. Или вон — с Глебом. Раз такие герои». Ну, Коростылев и решил со мной помахаться. «Только чур, без ног, — говорит. — Деремся только руками». 

Я улыбнулся понимающе. Молодец Коросты­лев, правильно рассуждает, хоть и второгодник. Удар маваши-гери Глеб тогда научился бить так, что в бою с использованием ног у школьных хулиганов против него не было никаких шансов вообще. 

— Ну и что дальше? 

— Дальше отошли в сквер. Коростыль на меня кинулся, пару раз попал вскользь. Он же руками вдурную машет, как мельница. А я его на противоходе поймал. Короче, разбил ему нос. Он стоит, рубаха в крови, сопли и слезы по лицу размазывает. Орет: «Давай, продолжаем! Я тебя сейчас сделаю!» 

— А ты? 

— А что я… Я вижу, что он реально озверел. Тут уже или бить его всерьез, на поражение, или он меня сам искалечит. Здоровый же. И дурной. Я прикинул, посмотрел на него, и говорю: «Слушай, ты сегодня явно не форме. Давай договоримся так: сейчас ты пойдешь домой и приведешь себя в порядок. А продолжим мы с тобой завтра, после уроков. Идет?» Ну и разошлись на этом. 

Эта рассудительность в одиннадцатилетнем мальчишке меня тогда и удивила и обрадовала. Я понял, что мой сынулька умеет спокойно соразмерять ответное воздействие даже в такой острой ситуации. Этот навык и у взрослых-то нечасто встречается. 


Иллюзии уходят, хулиганье остается_papa_4


Вот так мы и жили. Но все когда-нибудь кончается. Закончилось и детство у моих ребят. Оглянуться мы с женой не успели, как вихрастые и смешные наши мальчишки вдруг в одночасье превратились в нескладных подростков, нервных, замкнутых, живущих какой-то своей, непонятной нам жизнью. 

И здесь у нас начался второй, уже по-настоящему серьезный кризис, связанный с проблемой «бить или не бить». 

Давно уже оставлены были и шустрый красавчик Джеки Чан, и многочасовые ежедневные занятия спортом. В какой-то момент сыновья поняли, что, сколько ни занимайся, а Джеки Чаном все равно не станешь. Что ж, утрата детских иллюзий — необходимый элемент взросления... 

В общем, иллюзии ушли. А школьное хулиганье осталось. 

В подростковом периоде у ребят с этим все гораздо сложнее, чем в детстве. Пара лет разницы в возрасте делает противника недосягаемым для симметричного ответа. Тут все влияет — и физическое развитие (между 16 и 14 годами — целая пропасть), и статусный момент — «старшие» неприкосновенны. Но, пожалуй, тяжелей всего переживается какой-то иррациональный животный страх, который обалдуи-старшеклассники умеют внушать ребятам всего-то на пару-тройку лет младше их самих. У нас в школе сложилась разновозрастная гоп-компания, находившая для себя радость в унижении тех, кто в нее не входил. Причем речь не шла об избиениях. Это была сложная многоступенчатая система морального подавления, состоявшая из подзатыльников, оплеух, пинков под зад, оскорблений, публичных «наездов» и множества других мелких пакостей, делавших жизнь невыносимой. Вот у этой шайки и попали под раздачу мои сыновья в самом непростом своем возрасте. 

Самое печальное, что многого я тогда просто не знал, а чего-то, возможно, не знаю и до сих пор. Подростки — народ скрытный, особенно там, где речь касается унижений. Помню, однажды случайно увидел, как мой отважный Глебушка, словно партизан в лесу, прячется за деревом прямо перед крыльцом нашего дома. Метрах в тридцати через перекресток шла толпа молодых парней, человек восемь. Это от них мой сын почему-то прятался, боясь, что они увидят его. И как тут быть папе? 

Я, конечно, пытался осторожненько спрашивать, выводил на разговор. И в целом картина была понятна. Но как быть дальше, я не знал. Подкараулить обидчиков на подходах к школе и сделать так, чтобы им тоже стало страшно жить? Самое первое желание было именно таким. Слава Богу, у меня хватило ума этого не делать. 

В большом городе можно было бы просто сменить школу. Но у нас их всего две, и обе друг друга стоят в этом отношении.

Когда я все чаще начал слышать от моих мальчишек унылые рассуждения о том, что они-де «прощают» своих обидчиков, потому что те, мол, «не ведают, что творят», то понял, что медлить больше нельзя. Потому что вовсе не христианское благочестие стояло за этими хорошими и правильными словами, а обыкновенная трусость и малодушие.

Сейчас мне очень хотелось бы написать, что я хорошенько все тогда обдумал и нашел универсальный способ, позволяющий совместить в воспитании своих детей мужественность и христианство. Но увы, к сожалению, такого способа я тогда найти не смог.

Несколько лет назад я учил их быть сильными, не бояться боли, бить самим и грамотно уходить от чужих ударов. Короче говоря, я учил их драться. Теперь ситуация изменилась качественно. Драться они уже умели, но боялись своих противников. И мне нужно было решить — принять этот их страх как неизбежную данность или пробудить в них боевой дух и готовность отстоять свое достоинство, если нужно, то и кулаками. При этом я понимал, что второй вариант прямо противоречит евангельским словам о другой щеке, которую нужно подставить, а также — тем нравственным принципам, о которых они несколько лет подряд слышали на занятиях в воскресной школе. 

Я все это понимал, но выбирать приходилось всего из двух вариантов. Либо мои сыновья становились зачуханными изгоями с благочестивой демагогией и со сломанным характером, либо учились, получив по правой щеке, спокойно и грамотно бить противника в левую. Выбор, прямо скажем, небогатый…


Всё, пацаны, детство кончилось_papa_2


И вдруг выяснилось, что я в очередной раз опоздал. Пока я был занят этими своими отцовскими размышлениями, мальчишки тоже не сидели сложа руки. И все уже решили сами. Посмотрев фильм «Бойцовский клуб», они сделали из него довольно странные выводы. Вечерами они с еще тремя-четырьмя ребятами из нашей же воскресной школы собирались в лесу за стадионом. Здесь они разбивались на пары и… начинали спарринговать в полный контакт голыми руками без всякой защиты. Или, в переводе на обычный язык — мутузить друг друга, по слову классика «кто — как и чем — во что». В навороченном психоделическом фильме Дэвида Финчера им приглянулась лишь эта простая идея — чтобы не бояться ударов по лицу, нужно на досуге практиковаться в их нанесении и получении. Чем ребята и занялись со всем усердием. Правда, просуществовал этот их импровизированный «Бойцовский клуб» совсем недолго, поскольку, из этого экзотического опыта мои парни вынесли главную мысль: заниматься рукопашкой нужно всерьез и системно, без диких спаррингов под молодыми березками.

Но как и где? Секций в нашем городишке не было. Лишь в местном спортзале была оборудована «качалка», где всё те же школьные гопники с матерком нагоняли себе мышцу, периодически выбегая на улицу покурить. Поэтому я просто накупил мальчишкам боксерских мешков, перчаток, защитных шлемов и прочего спортивного барахла. И они стали тренироваться дома, благо места у нас для этого — целый сад. А когда ученик готов, как известно, приходит учитель. Сначала их стал тренировать сосед по улице, наш прихожанин, который в юности серьезно занимался боксом. Потом неожиданно появились другие учителя — двое местных парней, служащих в московском ОМОНе, с которыми мои ребята познакомились во время ежедневных пробежек. Регулярные занятия с мастерами, отжимания, пресс, скакалка, работа на мешке, тренировочные бои… Через полтора года такой жизни вместо мотивации сыновей к защите собственного достоинства мне пришлось уже очень серьезно и подолгу объяснять им, почему человек с поставленным ударом не должен бить другого человека в голову или в живот. Говорил я им примерно следующее: 

— Всё, пацаны, детство кончилось. Это в десять лет можно было позволить себе выйти помахаться с кем-нибудь. Сейчас вы весите в два раза больше, и удар у вас стал раз в десять сильнее. А вот нос, челюсти, ребра и другие части тела у ваших противников крепче не стали. Вы научились таким ударам, которыми человека запросто можно искалечить и даже убить. А в душе у вас накопилось много обиды и ненависти к тем, кто не давал вам спокойно жить. И если теперь вы вдруг решите поквитаться за те давние унижения, это будет уже не школьная драка, а обычная уголовщина. Поэтому запомните простую, но очень важную вещь: на улице вам больше нельзя бить никого. 

Слава Богу, ребята вняли этим моим увещеваниям. И когда на моего Глеба напал один из лидеров местного хулиганья, сын не нанес ему ни одного удара. Но тот во время их короткой стычки очень хорошо понял, что драться с Глебом ему больше не следует и что лучше найти себе для самоутверждения объект попроще. Странным образом мальчишки заработали себе авторитет в той же гопацкой среде практически без драк. Возможно, причиной тому было несколько их тренировок в спортзале, когда гопники, отвлекшись от своего железа, имели возможность с отвисшими челюстями понаблюдать за их спаррингами и прикинуть, как нехило можно огрести от этих улыбчивых и доброжелательных ребят. Или, может быть, от готовых к драке людей просто идет некая волна уверенности в себе, а у хулиганья очень хороший нюх на такие вещи. Как бы то ни было, но обижать моих парней никто из местной шпаны уже не решался ни на улице, ни в школе.

Возможно, существуют какие-то другие способы воспитания мужества в мальчиках, не связанные с умением постоять за себя. Я вполне допускаю такое, потому что несколько раз видел несгибаемую силу духа в людях, не обладающих физической силой и боевыми навыками. Как это достигается — Бог весть. С огромным интересом ознакомился бы с этим опытом. У нас же все получилось так, как получилось. 

Сами видите, христианских мотивов тут не­много. Но это не значит, будто их совсем нет. Ну вот, например, хорошо всем известный эпизод в Гефсиманском саду, когда за Иисусом пришли стражники и Он запретил апостолу Петру защищать Себя при помощи оружия. Казалось бы, прямое указание на недопустимость насилия. Но что же происходит далее? Удивительно, но Иисус говорит, что Он и Сам вполне мог позаботиться о собственной защите, если бы захотел: ...или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? 

Никому не навязываю свою точку зрения, но убежден: подставить другую щеку именно по заповеди, а не по трусости и малодушию, намного проще тому, кто имеет полную возможность ответить ударом на удар. Но не делает этого, спокойно и осознанно, следуя слову Христа.


Аппликации Марии Сосниной


Если Вам понравился этот материал — поддержите нас!

КУЛЬТУРА

Trinity 

«Троица» Рублева:

Самое известное и таинственное изображение Бога в истории иконописи


Кто, кроме Рублева, имел отношение к созданию иконы? Что означают символы за спинами ангелов и окошечко в престоле? Для кого оставлено четвертое место за престолом и как можно «общаться» с этой иконой? О тайнах «Троицы» читателям «Фомы» рассказывает Ирина Языкова, заведующая кафедрой христианской культуры Библейско-богословского института св. апостола Андрея, преподаватель Коломенской духовной семинарии.


— Ирина Константиновна, как Вы впервые познакомились с «Троицей» Рублева? Может быть, у Вас остались в памяти впечатления, чувства от этой встречи? 

— С «Троицей» я познакомилась, когда была студенткой. Я закончила МГУ, где изучала историю искусства. С самого начала я понимала, что хочу специализироваться по иконописи. Моя бабушка была верующей, поэтому вообще иконы с детства привлекали меня как окно в таинственный мир. Конечно, университет дал мне возможность разобраться в этом профессионально, но сам феномен иконы как окна в божественный мир так и остался для меня закрытым, несмотря на весь комплекс моих научных знаний.

Икона «Троица» — одна из самых таинственных. Мне сложно зафиксировать какой-то конкретный момент встречи. Однако когда я стала заниматься именно богословием иконы — а меня всегда интересовала не только художественная сторона, но и богословский смысл, сокрытый в образе, — то «Троица» была, конечно, в центре моего внимания. Я открыла в этом образе целый богословский кладезь, увидела в нем молитву, воплощенную в красках, целый трактат о Святой Троице. Никто, может быть, глубже не сказал о тайне Божественного Триединства так, как сказал Андрей Рублев.


— Но правильно ли говорить, что замысел и воплощение «Троицы» целиком принадлежат Рублеву?

— Известно, что иконопись — это искусство соборное. Мы любим повторять эту красивую фразу, но что она означает? «Троица» Рублева лучше всего раскрывает ее смысл. Летопись говорит, что в «память и похвалу преподобного Сергия» игумен Никон Радонежский повелел написать образ «Троицы» Андрею Рублеву. Так что в создании этой иконы участ­вовало непосредственно три человека.

Первым необходимо упомянуть преподобного Сергия Радонежского, который ко времени написания иконы уже почил. Но при жизни он создал особое по своей глубине учение о Святой Троице, не отличное от церковного, конечно, но глубоко понятое. На нем, на мистическом его переживании и была основана Троице-Сергиева лавра. Летопись и житие преподобного донесли до нас главный завет преподобного Сергия: «Воззрением на Святую Троицу побеждай ненавистную рознь мира сего». Мы же помним, когда была создана эта икона — в годы татаро-монгольского ига, «размирия», как тогда писали летописцы, когда ненависть царила между людьми, князья предавали и убивали друг друга. Именно в эти страшные дни преподобный Сергий и поставил Святую Троицу во главу угла как образ любви, которой только и можно победить вражду этого мира.

Вторым человеком был Никон Радонежский. Ученик преподобного Сергия, который стал игуменом Троицкого монастыря после его кончины. Он построил Троицкий собор, куда перенес мощи преподобного Сергия. Никон решил увековечить имя своего учителя не через его икону, а через образ Святой Троицы. То, чему учил Сергий Радонежский, к чему обращался и по образу чего он и основал свой монастырь, должно было найти свое воплощение в иконе.

Третьей фигурой стал сам преподобный Андрей Рублев, который как художник исполнил завет Сергия Радонежского. Его образ «Троица» — это учение о любви, о глубине единства духа и гармонии, записанное красками.

И, когда я стала разбираться в том, как написана эта икона, какие в ней заключены смыслы, для меня открылся целый мир. Мы не способны в полной мере познать умом христианские догматы, не можем описать, как устроена Святая Троица — это великая тайна. Но Андрей Рублев лично для меня эту тайну приоткрыл. Это «собеседование Ангелов», которые прислушиваются друг другу, сидят за одним столом вокруг чаши, которую благословляет Ангел посредине… Каждый жест, поворот головы, каждая деталь выверены, предельно глубоки. Икона «Троица» дает возможность предстоять перед самим Богом, видеть невидимое, пусть оно и ускользает от нашего ума.

Любой приходящий к этой иконе человек, может быть, и не решит своих житейских проблем, но ему откроется нечто, превышающее его самого, вселяющее в него мир, гармонию, любовь.

Trinity_3

Андроников монастырь в Москве, где инок Андрей Рублев расписывал фресками Спасский собор. 


«Троица» как сенсация

— Что нового появилось именно в этом изображении Святой Троицы, чего не было до него? В чем «прорыв» этой иконы и почему ей суждено было стать канонической? 

— Новизна иконы в первую очередь в том, что Рублев сосредоточил все свое внимание именно на трех Ангелах. До него изображали в основном «гостеприимство Авраама» — сюжет 18-й главы Книги Бытие, когда к Аврааму в дом пришли три Ангела. Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него. Увидев, он побежал навстречу им от входа в шатер и поклонился до земли… (Быт 18:2). Из повествования этой главы становится ясно, что Аврааму явился сам Бог. Хотя нет единства ни среди святых отцов, ни среди иконописцев в толковании этого сюжета. Кто-то утверждал, что перед Авраамом тогда явилась Святая Троица. И иконописцы изображали трех Ангелов в одинаковых одеждах, указывая на их единство и равенство друг другу. Другие богословы говорили о явлении Бога в сопровождении двух ангелов. Тогда одного из них изображали в одеждах Христа.

Андрей Рублев, решив не изображать бытовые подробности сюжета — Сарру и Авраама, слугу, который закалывает тельца, то есть все, что писали иконописцы до него, — вводит нас в непосредственное созерцание тайны самой Троицы. Вообще, эта икона интересна тем, что она многопланова, ее можно прочитать по-разному: и как явление Христа, потому что средний Ангел изображен в одеждах Спасителя. Ее можно прочитать и как образ Троицы — все три Ангела написаны практически с одинаковыми ликами. На этой иконе, как в богословском трактате, раскрывается то, что святые отцы называли «Троица во Единице» — один Бог в трех Лицах, или Ипостасях. В образе также отражен и литургический аспект. Силуэты двух Ангелов, сидящих по бокам, образуют собой чашу. И на престоле посередине стоит чаша — символ Евхаристии, Жертвы Христа.

Есть на иконе и еще одна интересная деталь. Если внимательно посмотреть на престол, можно увидеть в нем окошечко. Знаете, когда проводишь экскурсию по Третьяковской галерее, ее кульминацией становится рублевский зал, сердце которого — «Троица». Этот зал наглядно демонстрирует, как иконография поднимается в духовном смысле все выше и выше, пока не достигает своего пика в иконе Рублева, а затем, к сожалению, начинается постепенный спад. Так вот обычно люди, глядя на этот образ, спрашивают: «А что это за окошечко?» Оно не случайно. Сразу должна предупредить — о «Троице» написано невероятное количество литературы, в которой представлены самые разнообразные комментарии и интерпретации. Так вот, один из исследователей пишет об этом окошечке следующее. В любом престоле, который находится в алтаре храма, всегда есть мощи святых. Но в престоле на иконе их нет. Есть Жертва Христова, которая символически изображена в виде чаши, которая стоит на престоле, но человеческого ответа на высоту этой жертвы нет. Что это за ответ такой? Это подвиг мучеников, преподобных, святителей — всех святых. Поэтому это окошечко как бы вопрошает: «А что ты ответишь на жертву любви Христовой?» Мне очень нравится это толкование. Я думаю, что Андрей Рублев мог так мыслить.

Другой символический пласт связан с изображениями за спинами Ангелов. За средним Ангелом изображено дерево. Это дерево жизни, которое, как гласит Священное Писание, Господь посадил в Раю. За Ангелом слева от нас — палаты, символ божественного домостроительства, образ Церкви. За Ангелом справа — обычно его ассоциируют с Духом Святым — гора. Она символизирует восхождение к горнему (духовному) миру. Эти символы прямо привязаны к Ангелам и более насыщены по смыслу, чем в любых других иконах.

В иконах вообще всегда есть эти три символа: неживая природа (горы), живая природа (деревья) и архитектура. Но в «Троице» они прямо привязаны к каждому Ангелу. Андрей Рублев явно хотел таким образом раскрыть отношения Ангелов и особенности каждого из них.


— Существует ли единое толкование вопроса, какой из Ангелов символизирует Бога Отца, какой — Бога Сына и Святого Духа?

— Этот вопрос — крайне трудный для исследователей — задают часто. Отвечают на него по-разному. Кто-то говорит, что в центре изображен Христос, справа от Него — Отец, а слева — Дух Святой. Есть толкование, что в центре — Отец, но, поскольку мы не можем Его видеть непосредственно, то, опираясь на слова Спасителя «видевший Меня — видел Отца», Он изображен в одеждах Христа, а справа от Него сидит Сын. Интерпретаций очень много.

Но это, может быть, не самое главное, как ни странно, в иконе «Троица». Стоглавый Собор 1551 года утвердил икону Андрея Рублева в качестве канонической, подчеркивая, что это не изображение Божественных Личностей, а образ Божественного Триединства. Поэтому Собор запретил надписывать Ангелов, отсекая таким образом всякую возможность указать окончательно, кто есть кто. Также для этого образа было запрещено изображать так называемый «крещатый нимб» — иконографический прием, который указывает на Христа.

Интересно, что у «Троицы» Рублева есть еще другое наименование — «Предвечный совет». Оно открывает другую сторону иконы. Что такое «Предвечный совет»? Это таинственное общение внутри Святой Троицы о спасении человечества: Бог Отец с добровольного согласия Бога Сына отправляет Его в мир ради спасения людей.

Видите, как много богословских пластов скрывается в иконе? Этот образ — сложнейший богословский текст. Икона сама по себе ближе к книге, чем к картине. Она не иллюстрирует, а символически указывает на нечто сокрытое и тайное.


— А что можно сказать о художественой значимости иконы Рублева?

— То, что «Троицу» причисляют к величайшим шедеврам мирового искусства, не случайно. В начале XX века реставратор Василий Гурьянов нашел способ снимать слой олифы с потемневших икон. В 1904 году он расчистил маленький фрагмент изображения одежды на «Троице», и все увидели удивительный, пронзительный голубой цвет Рублева. Люди ахнули, и к иконе устремилась армия паломников. Монахи испугались, что древний образ могут испортить, закрыли икону окладом и запретили дальнейшие работы с ней. Завершили начатый тогда процесс только в 1918 году, к сожалению, когда Лавру уже закрыли. Тогда там работала очень хорошая реставрационная бригада под руководством Игоря Эммануиловича Грабаря. Когда они раскрыли икону полностью, то увидели удивительные, просто райские цвета: пронзительно голубой, золотой и темно-крас­ный, почти вишневый. Местами еще присутствовал розоватый оттенок, а на одеждах проступала зелень. Это цвета Рая. Икона через свое художественное совершенство открывает нам Эдем. А что такое Рай? Это бытие Святой Троицы, Бога. Куда нас зовет Господь? Не к духовному комфорту, а туда, где будет единство человека и Бога. Просто посмотрите на икону: сидят три Ангела. Они занимают три стороны четырехугольного престола, но четвертая сторона свободна… Она как бы привлекает нас. Это и место, оставленное для Авраама, которого посетила тогда Святая Троица, и место, оставленное для каждого из нас. 


— И тот, кто подходит к иконе, как будто становится четвертым? 

 — Да. Икона как бы включает в себя своего созерцателя. На этой иконе, кстати, легче всего продемонстрировать знаменитый иконографический принцип обратной перспективы. Если продлить линии подножия престола, то они сходятся там, где стоит человек. А внутри самой иконы эти линии расходятся, открывая перед нашими глазами вечность.

Теперь понимаете, почему эта икона стоит особняком в ряду самых великих шедевров древнерусской живописи? В ней сосредоточено все: и богословская глубина, и художественное совершенство, и обращенность на человека — диалог с ним. Иконы ведь бывают разные: есть очень замкнутые, к которым трудно подступиться, а есть иконы, которые, наоборот, привлекают: Рублев написал икону «Звенигородский Спас» — от него невозможно оторваться. Стояла бы всю жизнь и смотрела на нее. Но «Троица» — это золотая середина гармонии и совершенства.


Каким был Рублев?

— Могут ли профессиональные исследователи рассказать нам что-то о самом процессе написания этой иконы? Быть может, известно, как Рублев к ней готовился, как постился, что происходило с ним самим, пока он писал ее?

— Средневековые документы об этом почти не говорят. Есть только упоминание о заказчике (преподобный Никон Радонежский) и всё. Больше ничего об этой иконе не сказано, но кое-что мы можем косвенно реконструировать. Например, известно, что Рублев был монахом. Значит, жизнь он вел молитвенную. Может быть, он даже брал какой-то обет, перед тем как приступить к написанию «Троицы». Средневековые хроники и документы той эпохи крайне скупы на такую информацию. Это стало интересовать людей уже в Новое время.

Рублев был из плеяды учеников преподобного Сергия. А о них известно, что они были настоящими подвижниками, значит, с высокой долей вероятности мы можем утверждать, что Рублев был таким же. В документах тех времен упоминается много разных иконописцев. Феофана Грека все знают — он, между прочим, работал вместе с Андреем Рублевым в Благовещенском соборе. Кто-то, может быть, вспомнит Даниила Черного, с которым Рублев работал во Владимире. Есть и менее известные имена: Исайя Гречин, Прохор с Городца. Однако именно Андрей Рублев был избран для написания такой важной иконы. Такую сложную тему могли доверить только человеку, который конгениален ей. Лишь он сможет понять ее глубину и изобразить ее.

Но это, к сожалению, всё, что мы можем сказать.

Trinity_2

Кадр из фильма Андрея Тарковского «Андрей Рублев». 1966


— Получается, образ Рублева в фильме Тарковского — это, по большей части, его личный режиссерский взгляд? 

— Конечно. Фильм Тарковского очень хороший, но он скорее рассказывает о человеке, который живет в очень трудную эпоху. На мой взгляд, вопрос фильма таков: как христианину, тем более монаху, сохраниться в котле страшной истории, где люди убивают друг друга, сжигают города, где повсюду разорение, грязь, бедность? И вдруг — «когда б вы знали, из какого сора растут стихи!» То есть из какой страшной грязи, глубочайшей человеческой трагедии вырастают великие произведения искусства. Понятно, что Тарковский не собирался создавать реальный, исторический образ Рублева. Его больше интересует художник, который противостоит злу глубиной искусства, который свидетельствует, что в мире есть что-то другое, стоящее над его ужасом. Поэтому эту киноленту в первую очередь стоит рассматривать не как строгую историческую картину, а как попытку одного художника понять другого. Воинские подвиги не имеют никакого значения, если за ними не стоит очищение человеческой души. Поэтому и преподобный Сергий начал не с политики, не с войны, а с очищения и воспитания людей. И в этом смысле икона — важный артефакт, который противостоит тьме эпохи. Сам факт ее написания — подвиг.


«Троица» как доказательство Бога

— У отца Павла Флоренского в книге «Иконостас» есть интересная мысль, что «Троица» Рублева — это единственное, самое убедительное доказательство бытия Божия. 

— Да. Он даже глубже сказал: «Если есть “Троица” Рублева — значит, есть Бог».


— А как понять эту фразу?

— Для современного человека это звучит странно, но, всматриваясь в эту икону, мы понимаем, что это Откровение, превышающее все наши представления. Такое нельзя придумать. Это не фантазия. А значит, за этим образом стоит какая-то иная реальность — божественная. Человек, который живет верой в Бога, написавший такую икону, не мог посвятить всю свою жизнь галлюцинации.

В житии Андрея Рублева есть одна интересная ремарка. Когда они с Даниилом Черным работали вместе, то подолгу сидели и просто созерцали иконы. Не писали, не молились, а просто смотрели, как бы пребывая перед иконами, питаясь ими. Они хотели услышать голос Бога, увидеть божественные образы, которые потом смогут воплотить в красках. Конечно, отец Павел Флоренский через эту мысль указывал, что за «Троицей» открывается самодостаточная реальность. Ее человек придумать не способен.

Trinity_4

Преподобный Андрей Рублев. Современная икона


— Почему на протяжении пятисот лет Андрей Рублев нигде в святцах не упоминается и официально Русской Православной Церковью он был канонизирован только в конце прошлого века?

— Если быть точнее, в 1988 году, на Поместном Соборе в связи с тысячелетием Крещения Руси. На самом деле Андрей Рублев всегда был почитаем как святой в Троице-Сергиевой лавре. Сохранились даже иконы, где он изображается среди других лаврских святых. Монахам лавры всегда было понятно, что он святой. Было даже сказание XVII века о великих святых-иконописцах, где упоминается его имя. В древности, до так называемых Макарьевских соборов XVI века, не было зафиксированного списка святых. Было очень много местночтимых, о которых в одном городе знали, а в другом нет. Потом уже митрополит Макарий постарался собрать воедино всех почитаемых святых и включить их в один список.

Святость Андрея Рублева была очевидна уже его современникам. А вот почему его официально канонизировали только в XX веке — это понятно. Собор 1988 года канонизировал тех, кого уже и так почитали верующие. Собор только как бы признал их святость официально. Это была такая своеобразная «доканонизация». Просто посмотрите, кто был прославлен вместе с Андреем Рублевым: великая княгиня Елизавета Федоровна, Ксения Петербургская, Амвросий Оптинский, Игнатий Брянчанинов. То есть Собор просто констатировал их почитание и внес их в святцы.


— Обращаясь к истории самой иконы «Троица», знаете ли Вы о встречах очень известных людей с этой иконой? Может быть, есть какое-то важное историческое событие, которое было сопряжено с этим образом?

— Конечно. Я читала стихотворения, которые были посвящены этому образу. Нельзя также не вспомнить Тарковского. Когда он задумал свой фильм «Андрей Рублев», то признавался, что у него были очень расплывчатые представления о герое. Сотрудники музея Андрея Рублева рассказывали мне, что однажды он пришел и стал просто советоваться с ними как со знатоками древнерусского искусства и вообще той эпохи. Тогда в музее была выставлена копия «Троицы». Он долго стоял, созерцая ее. После этой встречи у него произошел внутренний духовный поворот, без которого он не смог бы создать киноленту такого уровня.История с открытием иконы в начале 

XX века, о которой я упоминала, тоже очень характерна. Люди устремились посмотреть на проступившую красоту, которая засияла из-под этой черной массы. Просто представьте: перед вами потемневшая икона — и вдруг открывается маленький кусочек, и оттуда как будто выглядывает голубое небо.

Есть еще один очень интересный случай. Известно, что протестанты в целом относятся к иконам очень отрицательно. Считают, что это идолопоклонство и так далее. Но еще в 1990-х гг. мне подарили книгу одного протестантского немецкого пастора, который, увидев «Троицу», изменил свое отношение к иконам. Он даже написал целую книгу, в которой пытался разгадать этот образ, дав свою интерпретацию. Он осознал, что это не идол, что за иконами действительно скрывается иная реальность. Человек даже не просто верующий, а богослов, пастор, стоящий глубоко на своей позиции, после встречи с «Троицей» изменился.

Я знаю, что в советское время эта икона и многие другие приводили людей к Богу. Церковь тогда была молчащей. Многие храмы были закрыты. Где человеку было услышать живое слово о Христе, о Церкви? Люди начинали интересоваться иконой, в том числе и «Троицей», а потом брали в руки Священное Писание, другие книги и приходили в Церковь. Я лично знаю нескольких человек, которые после встречи с образом Рублева пришли к вере в советское время. 


Беседовал Тихон Сысоев

Trinity_5 Символы, изображенные на иконе:


1. За первым ангелом возвышаются легкие, стройные палаты. Этот художественный образ употребляется в иконописи очень часто как сфера радостного и вдохновенного познания. Созидание внутреннего мира человека в христианстве уподоблялось труду зодчего и называлось «домостроительством».


2. За средним ангелом — древо, которое означает не только дуб мамврийский из библейского повествования, но и «древо жизни», «древо вечности», путь к которому после изгнания первых людей из рая заградил «серафим с пламенным вращающимся мечом». Древо может также служить символом воскресения.


3. За третьим ангелом изображена гора — древний символ всего возвышенного. В Библии «гора» есть образ «восхищения духа».


4. Центральный ангел благословляет чашу, другие безмолвно признают необходимость искупительной жертвы ради спасения людей. В русскую народную поэзию чаша вошла как «смертная».


5. На столе нет еды, только чаша с головой тельца — символ будущей жертвы Христа.


6. Великий иконописец не обозначает лиц Божественной Троицы. Он создает образ неразрывного небесного союза, полного молчаливой кротости и самоотверженности. Рублев зримо, в совершенной художественной форме воплощает эту символику нерушимого единства.


ОТ ИЗДАТЕЛЯ


«Фома» — православный журнал для сомневающихся — был основан в 1996 году и прошел путь от черно-белого альманаха до ежемесячного культурно-просветительского издания. Наша основная миссия — рассказ о православной вере и Церкви в жизни современного человека и общества. Мы стремимся обращаться лично к каждому читателю и быть интересными разным людям независимо от их религиозных, политических и иных взглядов.


«Фома» не является официальным изданием Русской Православной Церкви. В тоже время мы активно сотрудничаем с представителями духовенства и различными церковными структурами. Журналу присвоен гриф «Одобрено Синодальным информационным отделом Русской Православной Церкви».


Если Вам понравилась эта книга — поддержите нас!

Сообщить об ошибке

Библиотека Святых отцов и Учителей Церквиrusbatya.ru Яндекс.Метрика

Все материалы, размещенные в электронной библиотеке, являются интеллектуальной собственностью. Любое использование информации должно осуществляться в соответствии с российским законодательством и международными договорами РФ. Информация размещена для использования только в личных культурно-просветительских целях. Копирование и иное распространение информации в коммерческих и некоммерческих целях допускается только с согласия автора или правообладателя