Удивительная жизнь во Христе отца Иоанна Кронштадского, о которой мы хотим рассказать вам в этой книге, явила охладевающему верой, забывающему Бога миру, что святость и чудотворение – это не истории с запыленных страниц, а несомненная реальность духовного подвига и сила живой веры.
Его служение Богу никогда не ограничивалось только молитвой и проповедью, хотя молитва его была столь пламенной, что достигая Небес, стирала все земные преграды и расстояния.
История его жизни – это Евангелие в силе и действии – плод неутомимого духа. Это милость и любовь, радость и долготерпение, кротость и воздержание, как образ истинного пастыря Христова.
В этой книге собраны авторские материалы, интервью и воспоминания, которые публиковались в разное время в журнале «Фома». Они раскрывают многие, порой неожиданные стороны личности великого кронштадского праведника, молитвенника и чудотворца.
Святой Иоанн Кронштадский: пророк ХХ века
Удивительная жизнь во Христе отца Иоанна Кронштадского, о которой мы хотим рассказать вам в этой книге, явила охладевающему верой, забывающему Бога миру, что святость и чудотворение – это не истории с запыленных страниц, а несомненная реальность духовного подвига и сила живой веры.
Его служение Богу никогда не ограничивалось только молитвой и проповедью, хотя молитва его была столь пламенной, что достигая Небес, стирала все земные преграды и расстояния.
История его жизни – это Евангелие в силе и действии – плод неутомимого духа. Это милость и любовь, радость и долготерпение, кротость и воздержание, как образ истинного пастыря Христова.
В этой книге собраны авторские материалы, интервью и воспоминания, которые публиковались в разное время в журнале «Фома». Они раскрывают многие, порой неожиданные стороны личности великого кронштадского праведника, молитвенника и чудотворца.
О Жизни и подвигах протоиерея Иоанна Ильича Сергиева, в народе больше известного как Иоанн Кронштадский, знает едва ли не каждый верующий человек. Про этого удивительного святого написаны десятки книг и сотни статей. Многие люди почитают его не меньше, чем преподобного Серафима Саровского или даже святителя Николая Чудотворца, а труды знаменитого батюшки навсегда вошли в сокровищницу богословской мысли. Одним словом, кронштадского пастыря любили, любят и будут любить, доколе стоит на земле Русская Православная Церковь.
Но есть в его житии один момент, который как бы проходит мимо нашего сознания. На него практически не обращают внимания ни биографы отца Иоанна, ни церковные историки, ни простые почитатели великого угодника Божьего. Однако без этой важной детали трудно оценить в полной мере — какой же тернистый путь был пройден батюшкой.
Довольно часто мы попросту не замечаем, что вся земная жизнь этого священника являлась ярким примером того, как человек может противостоять тому шаблону, который сформировался в обществе. Как христианин может без внешних протестов и бунтов активно восставать против привычного, но греховного порядка вещей.
Будущий пастырь появился на свет 19 октября 1829 года в семье, что называется, потомственных священнослужителей. Его отец — Илья Михайлович — был сыном священника. Тот или иной духовный сан имели и другие мужчины в роду. Такая преемственность прослеживается по документам до последней четверти XVII века. Местность, где протекали первые дни жизни мальчика, была суровой — село Сура Пинежского уезда Архангельской губернии.
Здесь, фактически на краю земли, ребенок очень рано столкнулся с бедностью, горем и безотрадной жизнью односельчан. Все свое детство Ваня видел нелегкую долю простых людей, да и родители его сами едва сводили концы с концами. Впоследствии, уже повзрослев, «выбившись в люди» и познакомившись с укладом большого города, с его роскошью и жеманством, Иван остался верен тому опыту понимания жизни, который дало ему родное село. До конца своих дней батюшка всегда был на стороне обездоленных.
Начатки образования мальчик получил у своего отца, который до самой своей кончины служил простым дьячком в сурской приходской церкви. Грамота давалась ему тяжело, что очень печалило и родителей, и самого Ваню. Но в этой непростой ситуации и проявился впервые огромный молитвенный дар будущего угодника Божьего. Особо пламенной молитва подрастающего Ивана стала, когда Илья Михайлович, собрав все семейные сбережения, отправил сына на обучение в Архангельское приходское училище.
Однажды, очередной раз получив плохую оценку, паренек со слезами упал на колени перед иконами. Молился долго и истово. Сколько прошло времени, он сказать вряд ли смог бы, но после того пламенного обращения к Богу юный ученик стал все чаще получать хорошие отметки и постепенно сделался лучшим курсистом в училище. Ванино обучение в Архангельске закончилось тем, что его как самого успешного выпускника перевели в местную семинарию. Ее Иван тоже окончил с отличием, и тогда администрация единодушно решила направить молодого многообещающего человека в Петербургскую духовную академию. Стены этого высшего учебного заведения будущий батюшка покинул в 1855 году со степенью кандидата богословия.
У юноши был выбор. Несмотря на имевшиеся перекосы, социальная система того времени позволяла талантливым выходцам из низов занять хорошее положение и даже попасть в придворные круги. Ваня наверняка мог устроиться покомфортнее, выбив себе теплое местечко где-нибудь в канцелярии Синода или инспектуре одного из столичных вузов. Но Иван Сергиев был не такого склада, он хорошо понимал, что Господь хочет от него совсем иного служения. 26-летний кандидат богословия учился, чтобы нести слово Божие в народ, и незамедлительно занялся поиском такой возможности.
Самой заветной мечтой молодого человека было отправиться в далекую и опасную экспедицию к племенам Сибири, Дальнего Востока или Крайнего Севера. А еще Ивану хотелось сесть на корабль и плыть в далекие страны, нести туда свет Христова учения. В общем, о чем только не мечтается в юные годы! Но в отличие от многих своих сверстников выходец из русского захолустья сочетал в себе пылкость натуры с глубокими христианскими убеждениями, и все его поступки были основаны на твердой уверенности в том, что нужно поступать именно так, и никак иначе…
В годы своей учебы Иван потерял отца. Узнав о смерти родителя, он решил покинуть столицу и просить себе послушание диакона, чтобы хоть как-то прокормить осиротевшую семью. Реализовать этот замысел ему помешала родная мать — Феодора Власьевна. Она убедила сына окончить академию. Тогда тот нашел другой выход — он выхлопотал себе канцелярскую работу, и все полученные гроши отправлял вдове и двум младшим сестрам. Позже, уже будучи миссионером и прославленным на всю империю старцем, батюшка станет регулярно помогать односельчанам и даже построит на лично собранные деньги каменный храм. Но это будет потом.
А пока — он молод, полон сил и энергии. Еще учась в академии, Иван получил приглашение в Кронштадт и предложение тамошнего протоиерея Константина Несвицкого взять в жены его дочь Елизавету. Перед молодым человеком возникла дилемма — он хотел участвовать в дальних миссиях, а ему давали место в пригороде Петербурга; он хотел оставаться девственником, а ему предстояло завести семью. После некоторых колебаний, приняв сложившиеся обстоятельства как волю Божью, Иван согласился на переезд в шумный и неспокойный портовый город, военную базу Балтийского флота. Позже батюшка не раз благодарил Господа за такой поворот в своей жизни.
Кронштадт был очень своеобразным местом. Как и всякий морской узел, он собирал огромное количество дешевой рабочей силы — бывших крестьян и разночинцев, которые занимались в основном тяжелым трудом в портах и доках. Но это еще половина проблемы — колорита прибавляло и то, что в город из столицы ссылались различные асоциальные элементы, сюда же изгонялись нищие и попрошайки. Все это накаляло и без того взрывоопасную обстановку, в которой пришлось более пятидесяти лет служить отцу Иоанну.
Еще в столице батюшка вдоволь насмотрелся на жизнь самых низших слоев общества. Но в отличие от многих своих сокурсников — выходцев из более-менее обеспеченных кругов — Иван Ильич не спешил огульно осуждать нищих трудяг, поскольку знал об их проблемах не понаслышке.
В Кронштадте же, он, по сути дела, посвятил им всю свою жизнь. В свободное от служб и занятий время (отец Иоанн преподавал в гимназии и училище) батюшка направлялся в городские трущобы, где помогал обездоленным всем, чем мог — деньгами, словом, физической работой или присмотром за детьми. За свою помощь он ничего не брал. Наоборот, нередко бывало, что батюшка возвращался домой без обуви и верхней одежды, потому что все раздавал беднякам.
Впоследствии в одном из своих дневников угодник Божий писал, что свое служение в Кронштадте он воспринимает как миссионерское. Так исполнилась его давняя мечта проповедовать людям Христа. По собственным признаниям отца Иоанна, окружавшая его беднота в своем духовном развитии не намного ушла вперед от тех самых диких племен, к которым отправлялись миссии.
Вопрос с девством он тоже решил необычным образом — как рассказывали потом приближенные, они с матушкой еще в день свадьбы договорились жить как брат с сестрой, деля вместе всё кроме брачного ложа. Впрочем, эта деталь известна не со слов самого батюшки, а по воспоминаниям знакомых. На людях же отец Иоанн всегда подчеркивал свой семейный статус. Был ли он счастлив в семейной жизни — сказать трудно. В любом случае, недовольства и со стороны жены, и со стороны живших в его доме родичей ему хватало. И это понятно — кому понравится, когда муж днями пропадает вне дома и практически все деньги направляет на благотворительность вместо того, чтобы укреплять семейный бюджет. Непонимание встречал батюшка и в вопросах духовных — сохранились свидетельства, как он сокрушался, что в его семье с пренебрежением относятся к постам и молитве.
Отец Иоанн словно бы сознательно избрал путь личного самоотвержения, путь отречения от собственного комфорта ради счастья других. И этот выбор впоследствии дал свои результаты — к началу 1870-хх годов о нем заговорила вся столица, а за нею — и вся страна. Безропотное несение батюшкой ежедневного иерейского креста привело к тому, что он стал совестью миллионов людей. В нем видели образец христианина — тот самый образец, который к той поре уже почти исчез из повседневной жизни и который можно было встретить лишь на страницах древних житий.
Популярность вообще является огромным соблазном для каждого человека, но для батюшки она не была привлекательна. А точнее — была, и в принципе он легко мог заболеть звездной болезнью, возомнив из себя повелителя людских душ. Однако дневники показывают, как он боролся с подобными искушениями, и как настойчиво в каждой проповеди говорил, что все, чем обладает человек на земле — не ему принадлежит, а одному лишь Богу. Отец Иоанн сумел направить свою популярность на служение всей России, причем — не только благотворительное. С подачи батюшки государство активно занялось пропагандой трезвости, целомудрия, патриотизма и просветительства.
Собственно, делалось это и раньше, но лишь кронштадтскому пастырю удалось поднять проблемы низших слоев общества в масштабах страны. Самое интересное, что защита обездоленных проводилась батюшкой без призывов к бунтам и революциям. Такой подход отвернул от отца Иоанна ощутимую часть рабочих-радикалов, но старец понимал, что исправлять общество нужно не войнами и кровавыми восстаниями, а постепенно — год за годом собственным примером меняя души окружающих людей. Этим и занимался угодник Божий — проповедовал, писал, ездил по России, соединяя свое служение с высшим трудом молитвы и воздержания.
Однако, для многих современников подвиг батюшки так и остался непонятым. Экзальтированные богачи и дворяне видели в нем очередного полустарца-полудуховника, к которому обращались не за советом, а престижа ради. Большинству бедных нравилась та благотворительность, которую развернул батюшка, но его проповеди далеко не всегда бывали услышаны ими. Для священноначалия он был очень уважаемым чудаком — вроде бы и говорил что-то правильное, но оно как-то не вязалось с привычными взглядами и нормами. Однако находилось немало и тех, кого угодник Божий спас от духовной гибели, кто по-настоящему ощутил на себе исцеляющую благодать, которая исходила от кронштадского пастыря. И батюшка это знал. Ради них-то, ради ищущих и страждущих душ он и нес свой тяжелый крест непонятости, добровольно принятый им еще в юности и пронесенный до самой смерти.
Отец Иоанн умер 20 декабря (2 января) 1908 года. Умер таким же бедным, каким и пришел на эту землю — после себя батюшка не оставил ни распоряжений, ни имущества. Но в то же время он всей своей жизнью показал, что по-настоящему православная страна не только строит соборы, открывает епархии или посылает миссии к иноплеменникам. Православная Россия — это такая страна, в центре внимания которой находится человек. Не идеальный «гипотетический» человек из учебников Руссо или Вольтера, а реальный конкретный житель села или города, со своими проблемами и радостями, горем и счастьем. Тот человек, с которым батюшка имел дело каждый день и которому служил верой и правдой до конца своей жизни.
Александр Моисеенков
Современники святого праведного Иоанна Кронштадтского яростно спорили о нем. В народе его любили и почитали, а либеральная интеллигенция считала его черносотенцем и реакционером, символом мрачного самодержавия. Консерваторы его уважали, но не всегда понимали. Спустя сто лет, когда отец Иоанн был прославлен нашей Церковью, эти споры возобновились и «расклад сил» оказался почти таким же, что и в начале XX века. Почему для нас сейчас так актуален святой праведный Иоанн? Чему можно у него научиться? Об этом мы беседуем со священником Филиппом Ильяшенко, заместителем декана исторического факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета.
— Отец Филипп, почему отец Иоанн Кронштадтский пользовался такой огромной популярностью у простого народа? Все дело в чудесах, исцелениях, или на то есть и другие причины?
— Этим вопросом задавалось — и не находило ответа! — все образованное русское общество на рубеже XIX-XX веков. Мне кажется, что главная причина — не сами по себе чудеса, не сами по себе исцеления, а то, что за ними стояло, что делало их возможными. А именно то, что он сам называл «жизнь во Христе». То есть дар любви, той божественной любви, которую он получал в ежедневном причащении святых Христовых Тайн, в ежедневном служении Литургии, и которая выражалась в его готовности каждую минуту своей жизни, каждой копейкой своего достояния послужить ближнему. И эту любовь не мог не чувствовать народ, и поэтому шел к нему.
Но такая любовь встречается нечасто. Не только в ту эпоху, но и вообще во все времена имеет место дефицит святости. Может быть, только в первые века христианства святость была нормой жизни, затем христиан становится все больше, а святости — все меньше. Неудивительно, что на общем теплохладном, обмирщенном фоне такие подвижники, как святой праведный Иоанн, привлекают к себе множество людей. А уж тем более на переломе XIX-XX веков, когда Россия стремительно развивается, идет бурный процесс модернизации, когда приходит время банков, заводов и фабрик, быстрых капиталов. Это просто не время святости. Плюс к тому незавидное положение Церкви в синодальный период — когда она практически всеми воспринималась как один из институтов государственной власти, священники воспринимались как государственные чиновники. И в такой ситуации отец Иоанн, явивший в своем служении настоящую церковную жизнь, конечно, был явлением исключительным.
Конечно, нельзя сказать, что он на всю Россию был один-единственный светоч. Мы можем вспомнить московских священников — отца Алексия Мечёва, который в каком-то смысле является продолжателем дела отца Иоанна, отца Валентина Амфитеатрова, о котором отец Иоанн говорил своим московским почитателям: что вы едете ко мне, у вас же в Москве есть отец Валентин!
Тем не менее масштаб известности у других достойных пастырей был все-таки меньшим, чем у отца Иоанна Кронштадтского, да и не так уж много их было в пересчете на всю тогдашнюю Россию. И дело не в том, что большинство священников были плохи — нет, в массе своей это были добросовестные люди, честно исполнявшие свое служение… но народ стремился к большему — к святости, и чувствовал ее в отце Иоанне задолго до официального церковного его прославления.
— А что же образованное общество? Откуда оно черпало представления об отце Иоанне?
— По большей части из прессы. Все началось с публикации в 1883 году в столичной газете «Новое время» так называемого «Благодарственного заявления», в котором около двадцати человек написали, что были неизлечимо больны, ходили по всевозможным врачам, использовали все средства медицины — и безрезультатно, а вот пришли к отцу Иоанну, который призвал их в участию в Таинствах Церкви, к частому причащению (вспомним, кстати, что тогда нормой считалось причащаться раз в год), и они исцелились. Причем каждый подписавшийся указал, чем именно он болел, и как все происходило. Потом в разных изданиях были и другие публикации.
Но не только в прессе дело. Вообще, есть миф, будто к отцу Иоанну со всей страны стекались одни лишь неграмотные крестьяне. Это, конечно, вовсе не так. Современники отца Иоанна в своих письмах и воспоминаниях свидетельствуют, что к нему потоком шли совершенно разные люди, всех сословий, бедные и богатые, простые и образованные. И крестьяне, и рабочие, и купцы, и учителя, и инженеры, и чиновники. Я уж не говорю о том, что многие образованные люди принимали отца Иоанна у себя дома. Есть, кстати, забавное воспоминание одного семинариста, плывшего пароходом в Кронштадт, который слышал, как три интеллигентные дамы спорили, чем объясняется необыкновенная сила этого батюшки: «спиритизмом, гипнотизмом или животным магнетизмом».
Но все-таки бóльшая часть образованного общества не принимала отца Иоанна — не принимала жестко, категорично. Причина тут, на мой взгляд, заключается не столько в самом отце Иоанне, сколько в умонастроениях той части русского общества рубежа XIX-XX веков, которую тогда стали называть «интеллигенцией». Это были люди, которые, с одной стороны, фактически отпали от Церкви, от традиции, а с другой — страстно, напряженно искали истину, искали идеал, жаждали справедливости, счастья для всех… и эту жажду, религиозную по сути своей, пытались удовлетворить идеологией безбожного гуманизма, а наиболее радикальные — идеями революционного переустройства общества. Естественно, при таком настрое они никак не могли принять отца Иоанна — он противоречил всем их принципам. Они отвергали церковное учение — а он его горячо защищал; они отвергали монархию — а он был убежденным монархистом; они превозносили светскую культуру — а он ее весьма эмоционально критиковал (особенно театр). Причем все он делал ярко, заметно. Словом, они воспринимали отца Иоанна как конкурента в борьбе за влияние на умы.
Иногда эта ненависть к отцу Иоанну доходила до крайностей. Есть воспоминание современников о том, как отец Иоанн во время Литургии, когда должно было начаться причастие, вышел с Чашей — и, увидев, как некий студент прикуривает от лампады, сделал ему замечание. Студент же ударил отца Иоанна, Чаша частично расплескалась, камни, на которые попали Святые Дары, были потом вынуты и брошены в море, а студента народ едва не растерзал.
Известны и другие случаи, уже не физической, а «творческой» расправы, например, издевательская пьеса В. Протопопова «Черные вороны», основанная на газетных фельетонах, или повесть Н. С. Лескова «Полунощники», где жестоко высмеивалось окружение отца Иоанна с явным намеком на то, что все это шарлатанство. С 1905 года, после либерализации цензуры, в прессе стали появляться карикатуры на отца Иоанна, иногда откровенно непристойные.
— А Толстой? Отец Иоанн его постоянно обличал за нападки на Православие. Отвечал ли ему Лев Николаевич?
— Практически нет. Есть отдельные его высказывания, что, дескать, я отца Иоанна не читал, ничего сказать не могу, мне это неинтересно. То есть Лев Толстой не вступал в полемику. Причину я вижу в том, что Толстой по своему происхождению, кругу общения, образу жизни находился совсем в иной плоскости, нежели отец Иоанн. Граф Толстой был аристократом, при всем своем демонстративном демократизме. Отвечать людям вроде отца Иоанна ему, возможно, казалось ниже своего достоинства: отец Иоанн — это какой-то «старичок», «из трупа» которого власть делает «предмет народного поклонения».
Вообще, единственное, в чем пересекались «плоскости» Льва Толстого и отца Иоанна, — это вера. И тут-то и летели искры, тут-то и разгоралась борьба за умы.
Надо сказать, что и отец Иоанн спорил-то, по сути, не с Толстым, а с теми, кто увлекся толстовским учением. Да, в статьях отца Иоанна есть слова вроде «опомнись, граф Толстой, прекрати хулить…» Но целевая аудитория этих статей — не сам Лев Николаевич, а молодежь, увлекшаяся толстовством. Есть архивные свидетельства, что родители этих молодых людей приходили к отцу Иоанну в слезах, просили помощи: наши дети духовно погибают. Разумеется, отец Иоанн как пастырь, ответственный за души пасомых, не мог молчать, и использовал все свои возможности, весь свой авторитет, все свое влияние, чтобы обличить неправду Толстого и тем самым вернуть в Церковь хотя бы кого-то из соблазнившихся.
Да, отец Иоанн делал это очень эмоционально, да, в его дневниках есть очень «неполиткорректные» слова по поводу Льва Толстого, которые можно со стороны воспринять даже как пожелание тому смерти, но такая пылкость имеет своей причиной не ненависть, а любовь к своим духовным чадам.
При этом, заметьте, обращался он не к не-грамотным людям, понятия не имевшим о толстовской критике христианства, а к образованной части общества, точнее сказать, к молодежи, получившей образование, начавшей читать, думать, искать правду, но еще, в силу возраста, очень нестойкой, легко соблазняющейся любыми модными идеями. Как пастырь Церкви он обязан был свидетельствовать им об Истине, о Православии.
— А все-таки почему именно Толстой воспринимался как главная угроза? Помимо Толстого, что, не было других идеологических противников, других проповедников безбожия?
— Отвечу цитатой из предсмертного дневника отца Иоанна, это запись от 3 октября 1908 года (за три месяца до смерти): «Не скорби безутешно о злополучии Отечества. Земное Отечество страдает за грехи царя и народа, за маловерие и недальновидность царя, за его потворство неверию и богохульству Льва Толстого и всего так называемого образованного мира министров, чиновников, офицеров, учащегося юношества. Молись Богу с кровавыми слезами об общем безверии и развращении России».
Для отца Иоанна Лев Толстой был наиболее ярким, персональным проявлением того неверия, которое он видел во всех слоях образованного общества, вплоть до государя императора. Иначе говоря, Толстой стал для отца Иоанна неким символом предательства православной веры, в Толстом отец Иоанн видел полнейшее воплощение той тенденции, которая его пугала.
Преувеличивал ли он объективную меру влияния Толстого? Если глядеть из XXI века, то, возможно, да. Но тогда, сто с лишним лет назад, все виделось иначе. Отец Иоанн же был простым человеком, плотью от плоти народа и Льва Толстого воспринимал как некоего оракула, на которого с восхищением смотрит образованное юношество, перед гением которого даже власть склоняется и закрывает глаза на разрушение им основ бытия. Отсюда и такая прицельная фокусировка на его фигуре, отсюда такая эмоциональность его статей.
— А каков результат этих статей? Целевая аудитория услышала отца Иоанна? Был какой-то отклик?
— Что отец Иоанн был услышан — это несомненно. В его личном архивном фонде есть множество писем и от родителей, которые просят спасти их детей от лжеучений Толстого, и письма от молодежи, где та негодует: как, мол, вы смеете поднимать свой голос против великого писателя, против гения и гордости земли русской? Есть также и письма от родителей, которые рассказывают отцу Иоанну про реакцию своих детей на его обличительные статьи против Толстого. Реакция была разной, чаще негативной, но были и те, кто задумался. А возможно, слова отца Иоанна возымели воздействие не сразу после их прочтения, а много лет спустя. В общем, вся эта полемика с учением Толстого была не зря.
— Как Вы думаете, почему все-таки обличения отца Иоанна хоть и были услышаны интеллигенцией, но не возымели массового эффекта?
— Потому что тогдашняя русская интеллигенция была поразительно некритична к реальности. Одна из главных ее особенностей — ангажированность, неспособность к непредвзятому восприятию чего бы то ни было. С одной стороны, претензия на учительство (мы сейчас просветим темный народ и приведем его к счастью), с другой — абсолютная нетерпимость к иной точке зрения. Кто думает иначе, чем мы, — он не просто ошибается, он злонамеренно ошибается, он подлец, негодяй, с ним нужно беспощадно бороться. Во что вылилось такое умонастроение в 1917 году, говорить излишне. Вот и статьи отца Иоанна интеллигенция воспринимала именно в контексте «он враг, реакционер, черносотенец!»
— Это, кстати, одно из самых известных обвинений в его адрес — что он черносотенец, антисемит, погромщик. А как на самом деле было?
— Начну с последних слов — «антисемит», «погромщик». Это стопроцентная ложь. Нет никаких свидетельств — ни текстов отца Иоанна, ни воспоминаний современников — где он бы высказывал что-то антисемитское. А вот что касается «погромщик» — всё с точностью до наоборот. Когда в 1903 году случился страшный погром в Кишиневе, отец Иоанн совместно с епископом Антонием (Храповицким) подписал резкое заявление — «Слово о кишиневских событиях», где очень жестко с христианских позиций осудил погромы. Кстати, текст этот потом распространялся еврейскими обществами, что навлекло на отца Иоанна нападки крайних реакционеров.
Но правда в том, что отец Иоанн действительно вступил в монархическую организацию «Союз русского народа». Эта организация возникла в 1905 году, после событий первой русской революции, и объединяла тех подданных Российской империи, которые ужаснулись смуте и хотели спасти монархию, она объединяла людей из разных сословий, разного уровня достатка, разного культурного уровня (достаточно сказать, что туда входили и Дмитрий Иванович Менделеев, и Виктор Михайлович Васнецов), да и разных национальностей, кстати. Для отца Иоанна, глубоко преданного монархической идее и враждебно относившегося к революционному движению, «Союз русского народа» был, прежде всего, традиционалистской организацией, занимающей охранительную позицию. Программа «Союза», в которой основным пунктом значилось, что «благо родины — в незыблемом сохранении православия, русского неограниченного самодержавия и народности», была по ключевым вопросам созвучна его убеждениям. Тогда, после октябрьского манифеста 1905 года, после объявления свободы слова, собраний, в России возникает целый спектр политических сил, от крайне левых до крайне правых. В том числе и «Союз русского народа».
Естественно, в дореволюционной либеральной прессе, а уж тем более в советской пропаганде, его представляли как средоточие зла, насилия, жестокости, возлагали на него вину за те же самые погромы. Хотя большинство еврейских погромов произошло до 1905 года, то есть до создания организации. Но кого в советское время интересовали такие хронологические накладки?
Разумеется, я не утверждаю, что «Союз русского народа» был таким уж замечательным, что его не в чем было упрекнуть. Тем более что по большому счету ничего особого он и не добился, русскую революцию не предотвратил, да и вряд ли мог.
Но факт в том, что отец Иоанн был убежденным монархистом с юности, и он видел ту угрозу, которая нависла над Россией в те, казалось бы, спокойные годы, когда смута 1905 года была подавлена, когда Россия внутренняя стремительно развивалась и экономически, и культурно, ее международное положение было вполне прочно. Тогда, уже незадолго до смерти, он взывает к государю: «Проснись, спящий царь!» Он чувствует, что надвигается катастрофа, и ее причины — не внешние, а внутренние. Это помрачение умов, охватившее если не весь народ, то весьма большую — и самую активную! — его часть.
Хотел ли чего-то конкретного от государя отец Иоанн? В его дневниках мы не найдем какой-либо развернутой «политической программы», но, видимо, ему представлялись необходимыми жесткие меры: усиление цензуры, запрет всех газет и журналов, подрывающих устои, запрет религиозно-публицистических (замечу, не художественных!) сочинений Льва Толстого (и не его одного только). В конце сентября 1908 года отец Иоанн записывает: «Свобода печати всякой сделала то, что <…> читаются почти только светские книжонки и газеты; вследствие этого вера и благочестие падают; правительство либеральничающее выучилось у Льва Толстого всякому неверию и богохульству и потворствует печати, смердящей всякою гадостью страстей. Все дадут ответ Богу — все потворы». То есть отец Иоанн призывал именно к тем мерам, которые либеральная интеллигенция считала абсолютным злом. Однако время показало правоту отца Иоанна — свобода совести оказалась свободой жить без совести, те гражданские свободы (слова, собраний, партий), которыми пользовались после 1905 года либералы, обернулись катастрофой 1917 года, после которой начался такой террор, какой и представить никто из «людей прогрессивных взглядов» не мог.
Замечу, что, будучи принципиальным монархистом, застав четырех государей — от Николая Первого до Николая Второго, отец Иоанн вовсе не идеализировал конкретных монархов. Что касается последнего государя, то он не раз заочно — на страницах своего личного (не предназначенного для печати и никогда последнему царю не известного дневника) — взывал к нему, считал, что тот слишком пассивен, что не видит, не осознает весь ужас ситуации. Эту «болезнь» отец Иоанн находил не только у царя, но у всего просвещенного общества в целом: «На почве безверия, слабодушия, малодушия, безнравственности совершается распадение государства. Без насаждения веры и страха Божия в населении оно не может устоять».
— То есть можно сказать, что в отношении будущей русской революции 1917 года отец Иоанн оказался пророком?
— Это непростой вопрос. Есть разные апокрифы об отце Иоанне, где, дескать, он в деталях предсказал все, что случится в 1917 году, что Россия падет на колени, но потом, спустя долгие годы, воспрянет вновь. Однако это именно апокрифы, никаких документальных подтверждений тому нет.
Вообще, когда мы говорим о документальных подтверждениях, прежде всего надо сказать о дневнике, который отец Иоанн вел во все время своего пастырского служения, куда ежедневно записывал все свои мысли, случившиеся с ним события… Кстати, знаменитая книга «Моя жизнь во Христе» — это избранные и подготовленные к печати выдержки из его основного дневника.
Так вот, в сохранившихся дневниковых тетрадях (в том числе, в т. н. Предсмертном дневнике) у отца Иоанна нет никаких детализированных пророчеств о судьбах России. Есть общее ощущение, что надвигается беда, что все это когда-нибудь плохо кончится, но как именно, когда, в каких формах, там не сказано. Несомненно, отец Иоанн уловил тенденцию, причем уловил как раз тогда, когда остальные расслабились, успокоились, когда всем казалось, что ужасы 1905 года позади … И сегодня очевидно, что это его предчувствие явилось именно пророчеством.
— Давайте поговорим уже о близких временах. В советскую эпоху мало кто помнил об отце Иоанне, кроме глубоко воцерковленных людей, и то, видимо, не всех. Потом советская власть кончилась, имя отца Иоанна вновь стало известным, причем не только в церковной среде. О нем публикуются статьи, издается «Моя жизнь во Христе», издаются его биографии. Так вот, как отнеслась к отцу Иоанну светская интеллигенция 90-х годов прошлого века?
— Тут есть определенное сходство с ситуацией начала XX века. Как и тогда, постсоветская либеральная интеллигенция восприняла отца Иоанна в штыки. Были воспроизведены все те же мифы столетней давности — и насчет черносотенства, и насчет пресмыкательства перед царем, и насчет шарлатанства, и насчет невежества людей, тянувшихся к нему со всех концов страны.
Конечно, есть и различия. Все-таки современники отца Иоанна, люто критиковавшие его, были рождены и воспитаны в православной стране, в патриархальной культуре, и, как бы они ни отрицали эту среду, она на них влияла. Они говорили с отцом Иоанном на одном языке, хоть и говорили диаметрально противоположное. Другое дело люди конца XX века, выросшие на безбожной советской идеологии. Для них отец Иоанн гораздо менее понятен, для них он фигура историческая и чуть ли не мифологическая.
Разница еще и в том, что в начале XX века интеллигенция презирала Церковь, но не боялась ее, и отец Иоанн не казался ей источником серьезной угрозы. Разве может какой-то поп остановить железную поступь социального прогресса? А вот в конце века ситуация изменилась: в среде либеральной интеллигенции возник страх перед церковным возрождением, возникли опасения, что вот сейчас Церковь окрепнет, заполнит собой идеологический вакуум, образовавшийся после падения коммунизма, и установит жесткий тоталитарный режим. Соответственно, отца Иоанна некоторые антиклерикалы восприняли как символ того ужаса, который ждет Россию, если к власти придут «церковники».
Сейчас, двадцать лет спустя, эти опасения как-то приутихли. Во всяком случае, нынешних антиклерикалов фигура отца Иоанна не слишком интересует.
— Если отвлечься от фигуры отца Иоанна, да и от фигуры Толстого, и посмотреть на суть заочного спора между ними, можно ли сказать, что спор этот окончен? Или он в других формах, с другими персоналиями продолжается в России и по сей день?
— Конечно, спор продолжается, пусть и на новом историческом этапе. Спор мировоззренческий: сталкиваются два отношения к жизни, одно из которых основано на вере во Христа, а другое — на безрелигиозном гуманизме. Собственно говоря, этот спор идет как минимум с эпохи Возрождения. Полемика между отцом Иоанном и Львом Толстым — всего лишь один из эпизодов этого глобального исторического противостояния.
Сегодня, в современной России, происходит ровно то же самое. Одни люди, условно назовем их «либералами», стремятся привести человечество к счастью, как они его понимают — то есть к максимальному удовлетворению всех материальных и психологических потребностей большинства населения, и ради своей цели готовы сломать всё то, что им мешает, то есть традиционную мораль, традиционные семейные ценности, духовную традицию. Другие люди, условно назовем их «консерваторами», исходят из того, что земная жизнь дана человеку для подготовки к Вечности, а поэтому ее устройство должно быть таким, чтобы, насколько это возможно, содействовать воспитанию души. То есть стремятся сохранить и обогатить традиционные ценности.
Конечно, жизнь устроена сложнее, чем любая схема, и потому нельзя утверждать, что «консерваторы» правы во всем, а «либералы» — ни в чем. Я уж не говорю о методах отстаивания своей правоты — бывает, что метод напрочь дискредитирует самую верную идею. Однако в целом мы не можем не видеть того, что современные «либералы» повторяют ошибку своих предшественников столетней давности — болея душой при виде «свинцовых мерзостей» текущей жизни, они готовы сломать всё до основания, чтобы наступило прекрасное «затем». А консерваторы им возражают: «затем» будет ужасным. Мы рискуем вообще потерять Россию и раствориться в глобальном мире, выстроенном на чуждых христианству принципах. Сейчас, как и сто лет назад, как и всегда, атака на традиционные ценности может привести к полнейшему коллапсу — государственному, национальному, культурному, духовному. Но современные «либералы» не желают этого понять, поскольку их мышление ангажировано точно так же, как и у их предшественников начала прошлого века.
— Давайте все-таки вернемся к отцу Иоанну. Как Вы думаете, может ли его фигура оказаться интересной не только воцерковленным, но и нецерковным людям? Тем, кто еще не определился в духовном отношении? Есть ли в опыте жизни отца Иоанна Кронштадтского что-то такое, что может им помочь?
— Думаю, да. Сама жизнь отца Иоанна показывает, что он — явление вовсе не внутрицерковное, а общенародное, общероссийское. Перефразируя слова тюремного врача, доктора Гааза, отец Иоанн стремился делать добро, вся его жизнь была пронизана этим стремлением. А это стремление — стремление любви, любви жертвенной, деятельной. Причем отец Иоанн, видя нуждающихся в его помощи, не пускался в рассуждения: а хватит ли у меня сил, а не взваливаю ли я на себя неподъемную ношу, а не лучше ли, чтобы кто-нибудь другой помог, а нужно ли вообще помогать, а будет ли прок от моей помощи — как это частенько делаем мы, оправдывая свою пассивность. Он просто делал что мог, даже в ситуациях, когда, казалось бы, ничего сделать было нельзя: например, снимал с себя одежду или обувь и отдавал нуждающемуся. И — Бог содействовал его любви, и неожиданно появлялись жертвователи, появлялись помощники. А появлялись именно потому, что отец Иоанн отдавал себя всего. Этим, как сейчас бы сказали, «социальным служением» была пронизана вся его жизнь. Общеизвестный факт, что десятилетиями он спал не более четырех часов в сутки. Его день, благодаря дневнику и воспоминаниям очевидцев, реконструирован едва ли не по минутам. Попробуйте вот так пожить, и не пару дней, не неделю — а десятки лет! Сразу станет понятно, что без веры, без молитвы, без благодати Божией это физически невозможно, быстро случится то «выгорание», скорее та деградация, примеров которой мы в современной жизни видим немало.
И второе, о чем надо сказать — это честность отца Иоанна, честность перед Богом и самим собой. Из его дневника мы видим не благостный хрестоматийный образ угодника Божия, а живого человека, который на своей шкуре знает, что такое грех, что такое страсть, который раздражается, гневается, обижается, соблазняется — но и находит в себе силы на подлинное покаяние, преодолевает все это в себе. Вот это очень полезно почитать тем, кто еще не сделал свой религиозный выбор: смотрите, что такое настоящая духовная жизнь христианина, неприглаженная, не сусальная. Вот как пролегает дорога к святости.
Виталий Каплан
Почему часто получается так, что даже при регулярной исповеди годами не чувствуешь перемен — ни в собственном состоянии, ни в образе жизни? Отчего желание избавиться от греха зачастую выливается лишь в молчаливое приятие собственного несовершенства и неспособности его преодолеть? Наверняка ответы на подобные вопросы ищут сегодня многие и многие верующие. И, думается, искать их правильнее всего в жизненном опыте людей, которых мы называем святыми. Они жили задолго до нас, но их мысли и в наше время куда более актуальны, чем может показаться на первый взгляд.
Известный афоризм справедливо гласит: посеешь поступок — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу. Примерно по такой же схеме происходит поэтапное внедрение греха в человеческую жизнь. И когда человек приходит на исповедь, то, как правило, кается в уже совершённом греховном поступке или в привычке, которая постепенно из таких поступков развилась. Но есть одно очень важное обстоятельство, которое почему-то осталось непроговоренным в упомянутой выше народной мудрости. Да, дурной характер формируется из привычек, а привычки вырастает из поступков, но чем порожден сам поступок? Что предшествует любому греху, что готовит в душе человека почву для его осуществления? Об этом афоризм умалчивает, а жаль. Потому что основу любого нашего поступка (хорошего и плохого), в свою очередь, составляют наши мысли об этом поступке. И прежде чем совершить любой грех в реальной жизни, человек так или иначе совершает его мысленно: обдумывает подробности, ищет ему оправдание, определяет приоритеты или хотя бы дает общую оценку ситуации, в которой ему приходится принимать решение. Причем это совсем не обязательно «наполеоновские» планы по ограблению старушки-процентщицы. Неприязненная мысль о тупости соседа по офису рано или поздно выливается в резкое слово; обида на несправедливого начальника — в кучу эмоций, вываливаемых на ни в чем не повинных родственников; желание получить более высокооплачиваемую должность — в хитроумный план по подсиживанию коллеги…
Казалось бы — все это мелочи, не заслуживающие внимания. Но из таких мелочей состоит вся наша жизнь, и пренебрегать ими было бы, по меньшей мере, неразумно. Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «Обыкновенно люди считают мысль чем-то маловажным, потому они очень мало разборчивы при принятии мысли. Но от принятых правильных мыслей рождается все доброе, от принятых ложных мыслей рождается все злое. Мысль подобна рулю корабельному; от небольшого руля, от этой ничтожной доски, влачащейся за кораблем, зависит направление и, по большей части, участь всей огромной машины». Возвращаясь к афоризму, можно смело дополнить его в том смысле, что и характер, и всю судьбу нашу в конечном счете определяют не поступки даже, а наши мысли, чувства, желания, идущие на шаг впереди поступков, давая им «зеленый свет».
На эту же тему есть еще одна известная притча. В своей знаменитой сказке Экзюпери объясняет, почему Маленькому Принцу приходилось пропалывать ростки баобабов на своем маленьком астероиде: «…Если баобаб не распознать вовремя, потом от него уже не избавишься. Он завладеет всей планетой, он пронижет ее насквозь своими корнями. И если планета маленькая, а баобабов много, они разорвут ее на клочки. <…> Непременно надо каждый день выпалывать баобабы, как только их уже можно отличить от розовых кустов: молодые ростки у них почти одинаковые. Это очень скучная работа, но совсем не трудная».
Очевидно, что «молодыми ростками баобабов» в духовной жизни человека являются греховные мысли. Если не выполоть в себе зло еще на этом, мысленном, уровне, такой росток может превратиться в полновесный баобаб-поступок, с которым самостоятельно справиться уже не выйдет. Как говорится: что выросло — то выросло. И тогда мы тащим эти свои «баобабы» на исповедь к священнику. Конечно, куда проще и правильнее было бы воевать с злыми «ростками»-мыслями, работая, так сказать, «на опережение». Но практическое осуществление такой полезной деятельности вызывает множество вопросов. Как нужно поступить, если замечаешь, что в мыслях кого-то осудил, на кого-то рассердился, кому-то позавидовал? Немедленно бежать в храм исповедоваться? Оно бы, конечно, хорошо, да только вряд ли получится. Тогда, быть может, записывать все мысленные согрешения в блокнот и исповедовать их, придя в воскресный день на богослужение? Но при внимательном отношении к своему внутреннему миру такой блокнот за одну лишь неделю может превратиться в толстенную книгу, а перечисление совершенных грехов по записи — в некий холодный «отчет о проделанной работе», который растянется на несколько часов. Ведь очень трудно сохранить покаянное чувство по отношению к греху, о котором без записной книжки и вспомнить-то не можешь. Итак, это тоже не метод. Как же тогда быть? Каким способом пропалывать планету своей души от греховных ростков-мыслей, которые то и дело проклевываются в нас по самым различным поводам?
В Церкви, конечно же, существуют формы покаяния, наиболее подходящие именно для этой категории грехов. Но прежде чем рассказать о них, необходимо хотя бы вкратце упомянуть об очень важном различии между двумя понятиями: покаянием и исповедью.
Сегодня даже верующие люди нередко отождествляют покаяние с чинопоследованием исповеди, совершаемым в храме священником. Но это неправильное отождествление. Покаяние и исповедь не равны друг другу и находятся примерно в таком же соотношении, как понятия «мебель» и «стол». Можно ли сказать, что стол — это мебель? Конечно! Но вот обратное утверждение будет уже неверным, потому что мебелью мы называем не только стол, но и множество других нужных в хозяйстве предметов.
Покаяние — общее название для множества различных покаянных практик, существующих в Церкви. Исповедь в присутствии священника является лишь одной из них. Вообще же само греческое слово «метанойа», переведенное на русский язык как «покаяние», буквально означает «перемена ума». Это некое переосмысление человеком того, что ранее он считал для себя допустимым и важным, и вдруг обнаружил, что эти его вчерашние ценности на самом деле оказались грязью и мерзостью, уродующей жизнь ему самому и другим людям. Но оставить грех, вошедший в привычку, бывает очень нелегко. И тогда человек обращается к Богу с просьбой о помощи. Вот как определял покаяние преподобный Исаак Сирин: «Покаяние есть приближающееся к Богу неослабное прошение… об оставлении прошедшего и мольба о хранении будущего». В различные эпохи своей истории Церковь практиковала такие формы этого прошения к Богу, которые были для нее наиболее подходящими в тех или иных исторических обстоятельствах. Так, в ранней Церкви существовала публичная исповедь, когда кающийся исповедовал свои грехи перед всей общиной. А о пользе исповедания христианами грехов друг другу говорит уже апостол Иаков: Признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться (Иак 5:16). Было бы серьезной ошибкой считать такое покаяние недействительным лишь потому, что принесено оно не перед священником. Согласно православному вероучению, совершителем всех Таинств в Церкви является Сам Господь. И, несомненно, Бог приемлет искреннее покаяние человека даже тогда, когда тот, в силу обстоятельств, кается просто перед своим собратом во Христе. Так, уже в XX веке, в глухой сибирской деревушке умирал протоиерей Павел Аникеев, автор богословской работы «Мистика Симеона Нового Богослова». Вокруг на сотни километров не было ни одного батюшки кроме него. И отец Павел исповедался перед смертью одному из своих прихожан, обычному мирянину. Таким же образом исповедались друг другу перед казнью новомученики российские в тех случаях, когда среди них не было ни одного иерея.
Исповедь в присутствии священника появилась в истории христианства довольно поздно, и, конечно, появление такой формы покаяния было обусловлено ее необходимостью и пользой для Церкви. В разговоре же об исцелении грехов, совершаемых мысленно, уместно вспомнить и о немедленном, прямом — исповедании своего греха в душе перед Богом. Можно было бы привести великое множество примеров подобного покаяния у самых различных подвижников благочестия. Но в данном случае мы ограничимся житием одного из них — святого праведного Иоанна Кронштадтского.
Когда речь заходит о святых, мы часто думаем о них как о каких-то высших существах, которым чужды искушения и слабости обычного человека. Все их подвиги и достижения мы в глубине души склонны объяснять универсальным: «Ну, на то они и святые…» Однако вся история Церкви свидетельствует о прямо противоположной логике обретения людьми святости: потому подвижники и стали святыми, что боролись со своими искушениями и слабостями. И одним из самых действенных инструментов этой борьбы являлось для них немедленное покаяние в глубине души перед Богом за каждую греховную мысль, за каждое злое движение сердца. Осознать это в полной мере можно, прочитав предсмертные дневники Иоанна Кронштадтского — праведника, еще при жизни признанного святым миллионами русских людей; чудотворца, исцелявшего безнадежно больных и даже воскрешавшего мертвых. Казалось бы — вот подлинный небожитель, уже на земле стяжавший Царство Небесное! И вдруг оказывается, что практически до самой кончины в душе этого удивительного человека имели место те же грехи и страсти, которые может увидеть в себе каждый из нас. Однако относился к ним Кронштадтский пастырь совсем не так, как мы. Вот лишь несколько записей из этого дневника за 1908 год. Они вряд ли нуждаются в комментариях и говорят о практике немедленного покаяния куда больше любых объяснений.
Святой праведный Иоанн Кронштадтский.
Предсмертный дневник.
1908, май — ноябрь. Фрагменты.
18 июля. Пятница. Обедня. Служба с диаконом отцом Николаем безголосым. Случилось искушение: диакон другой день не помогает в самой главной части Литургии; уклоняется от возношения Святых Даров и не причащается; это меня огорчило и произвело во мне тайную неприязнь к нему; я смутился, но тотчас тайно покаялся Господу, прося изменить злое расположение сердца на благое, кроткое, со всепрощением диакону, и дать мне мир и достойное совершение Таинства с причащением — и Господь преложил чудно сердце мое, обновив и умиротворив меня. Слава Богу.
19 июля. Суббота. После обедни, 10 часов. Благодарю Господа, совершившего со мною чудо милосердия — возрождения моего внутреннего после тайного глубокого покаяния моего в пренебрежении и гордости к некоторым сельским женщинам и раздражении на них, часто пытавшихся подходить ко мне, когда я ехал, утомленный, подышать чистым воздухом и тайно помолиться Господу и возблагодарить Его за приобщение Святых Тайн. Грех мой был тяжкий — я лишился мира и отрады после причащения Святых Тайн; благодать оставила меня, ибо я оскорбил ее и опечалил Духа Святого (ср.: Еф 4:30). Но после глубокого покаяния Господь чудно изменил мое сердце и дал мне небесный мир и пространство сердца.
12 августа. Вечер, 9 часов. Благодарю Господа, помиловавшего меня величественным помилованием утром, когда я раздражился на слугу Евгению за то, что <о>поздаю (казалось) на пароход ораниенбаумский для следования к принцу Ольденбургскому, и едва не ударил ее. Благодать оставила меня, и мне было очень худо, смутно, тесно, мрачно, смертельно; и я каялся из глубины души, да как каялся! Как Давид по согрешении (см.: Пс 50), как Манассия, пленный царь иудейский (см.: 2 Пар 33:12–13)! Как убедительно и для себя, и для Господа! И долго каялся тайно, едучи на пристань, и — почувствовал наконец, что я помилован, что мне прощен грех мой. И как отвратителен, бессмыслен, неправеден был мой гнев! Ибо я поспел вовремя на пароход, и еще ждал отхода его.
19 августа. Прости мне, Господи, что я нарушил главизну закона Твоего — любовь к ближнему, и раздражился на слугу свою, и «дурой» назвал ее во гневе. Каюсь. Прости, исправь, не допусти до греха впредь.
30 сентября. Ночь. Согрешил пред Господом, возмалодушествовал, возроптал, безумные слова говорил о Боге, Божией Матери и святых, когда железа крайне невыносимо разболелась, заныла, воспалилась из-за того, что я поел на ночь свеклы пареной с горчицей в жидком виде и поел соленой тресковой ухи. Тяжко мне было, как никогда, и я сильно роптал, что Сам Бог оставил меня, Бог, Который есть Любовь (см.: 1 Ин 4:8, 16) и Милость; Божия Матерь оставила, все святые — никто будто не сочувствует, не сострадает, не слышит, не милует. Потом покаялся от души и сердечно, с верою и умилением, возвел сердечные очи к Богу и Божией Матери, и тотчас почувствовал облегчение. Благодарю Господа и Божию Матерь.
6 октября. 8 <часов> вечера. Господи, благодарю Тебя за скорое животворное помилование меня, грешного и убогого раба Твоего. Когда я пришел сегодня в собор, к утрени, и подошел ко мне диакон посторонний — Феодор, служащий при церкви умалишенных, прося помочь материальнo девице Наталье, его своячнице, живущей у него, — я с огорчением сначала отказал ему, а потом дал 7,5 руб., тоже с огорчением, недоброхотно и с неприязнию к нему, диакону; но потом, чувствуя скорбь, и тесноту, и гнев Божий на меня, я глубоко покаялся и получил явное прощение, Мир, спокойствие совести, сердечный простор и Дерзновение. Проскомидию совершил спокойно и Литургию тоже, хотя был очень слаб. Слава Богу!
27 октября. Ночь. Благодарю Господа всем сердцем за скорое избавление меня, в тайне сердца моего, от лютой диавольской беды, постигшей меня из-за злого каприза сердца моего на Веру (Перцову), Марию и еще Наталью, выдвинувшихся в церкви впереди всех. Едва молитвою и смирением я избавился от злобы врага, охватившей мое сердце и потопившей было меня. — О, как я был рад о спасении моем от Господа! — Слава Тебе!
Вот что видел в себе на склоне дней человек, который несколько десятилетий подряд ежедневно совершал Литургию, вел множество благотворительных и социальных проектов, каждый день отвечал на десятки писем, исцелял больных, утешал страждущих, помогал неимущим… В душе святого праведного Иоанна Кронштадтского прорастали точно такие же ростки зла, что и у каждого из нас. Но он тщательно следил за чистотой своей планеты и немедленно выкорчевывал их, как только замечал, что корни очередного «баобаба» начинают теснить его сердце. Благодаря дневниковым записям святого мы теперь точно знаем, каким инструментом он при этом пользовался. Немедленная покаянная молитва, обращенная к Богу — вот самое действенное средство против того бесчисленного множества грехов, которое каждый из нас постоянно совершает в своем внутреннем мире. И не нужно ждать для этого очередной исповеди. Святитель Феофан Затворник прямо говорил: «Относительно мелких греховных движений сердца, помыслов и т. п. <…> следующее правило: как только замечено что-либо нечистое, тотчас следует очищать это внутренним покаянием пред лицом Господа. Можно этим и ограничиться, но если нечиста, неспокойна совесть, то потом еще на вечерней молитве помянуть о том с сокрушением и — конец. Все такие грехи этим актом внутреннего покаяния и очищаются».
Мимолетное движение сердца, мелькнувшая в голове мысль — казалось бы, какие пустяки! Но из них, именно из них и ни из чего более вырастают все наши поступки, которые формируют наши привычки, характер, судьбу — всю нашу жизнь. И если приучить себя к такой внутренней дисциплине мысли, если каждый замеченный греховный росток в своем сердце тут же осуждать в покаянном обращении к Богу, то постепенно и в сфере поступков, и в области привычек мы обнаружим куда больше порядка и чистоты.
Как страшный горный обвал начинается порой с маленького камешка, так и исковерканные человеческие жизни часто начинали свое движение под откос с едва заметной греховной мыслишки. И подлинным хозяином своей судьбы может стать только тот, кто внимательно следит за каждым таким мысленным «камешком», пусть даже невольно сорвавшимся, но еще не успевшим вызвать сокрушительную лавину греха. Потому что поймать один покатившийся камешек куда проще, чем потом восстанавливать разрушенный обвалом город.
Александр Ткаченко
Однажды, в день памяти всех святых, в земле Русской просиявших, я прилетел вертолетом из Архангельска в Суру, замечательное поморское село, в котором родился отец Иоанн Кронштадтский.
Во время полета мы попали в полосу сильного дождя. После приземления мне сообщили, что буквально несколько минут тому назад на Суру обрушился ливень с градом. Но, несмотря на дождь, никто не сомневался в том, что Литургия будет проходить под солнечным светом и голубым небом. Так оно и произошло — на протяжении всей службы на небе сияло солнце и таким же светом сияли лица людей.
Мы совершили Божественную литургию в еще не восстановленном Успенском храме при большом стечении народа. Среди молящихся были и члены большой Иоанновской семьи, представители 22-х стран, в которых находятся храмы, посвященные святому праведному Иоанну Кронштадтскому.
***
Солнечный свет, голубое небо, зеленая трава и замечательные северные лесные пейзажи, приведенная в порядок Сура, — все это, думаю, навсегда сохранится в моей памяти. Но более всего — та духовная атмосфера, которая присутствовала во время этого празднования.
***
В эти дни я вспоминаю свою семью, родителей, которые были блокадниками. Память о блокаде, об этом страшном голоде всегда сопровождала нашу жизнь. Может быть, тот факт, что я родился в семье блокадников, во многом сформировал и мою личность, мое отношение к материальным благам. Мама меня всегда учила: «Ты обязан все доедать, никогда не оставляй ничего на тарелке, тогда, в блокаду, мы ценили каждую крупицу хлеба».
Надо сказать, что в 15 лет, еще в школе, я пошел работать, чтобы освободить родителей от попечения о себе. И тогда я жил на один рубль в день. Было трудно, но когда я вспоминал, как мои родители жили во время блокады, все эти сложности уходили в сторону. Так, на рубль в день, я жил почти два года, и это время сейчас вспоминаю это как один из самых счастливых моментов в моей жизни. И все это происходило от этого опыта блокады.
Когда мы сегодня с вами размышляем о значении подвига отца Иоанна Кронштадтского для современной жизни, мы должны понимать, что главная проповедь отца Иоанна заключалась в том, чтобы укрепить духовный стержень в жизни человека, сделать его способным сопротивляться и стрессам, и неудачам, а самое главное — не сбиваться с жизненного пути.
Наша семья была связана с отцом Иоанном Кронштадтским. Мы всегда с мамой приходили молиться к Иоанновскому монастырю на Карповке, где в советское время была возможность лишь молиться на другой стороне реки.
В пять или в шесть лет я сильно заболел воспалением легких. Тогда мы очень бедно жили в коммунальной квартире. Над родительской кроватью висела литография отца Иоанна Кронштадтского. Я очень любил это изображение, и когда во время болезни врачи не могли справиться с воспалением, то мама сняла со стены эту литографию и сказала — «Молись отцу Иоанну». Я стал горячо молится, как мог, по-детски. И через день или два я почувствовал улучшение, а затем стал вставать с кровати. Тогда я сказал маме: «Поедем на Карповку».
Я хорошо помню, как мы поехали на Карповку, как мы молились с той стороны реки. Так по молитвам святого праведного отца Иоанна Кронштадтского я был исцелен. Когда мы говорим о вере, мы должны понимать, что вера — это опыт. Для меня — это опыт веры с детства, в том числе и через молитву отцу Иоанну Кронштадтскому. Поминовение родственников всегда в нашей семье начиналось с имени отца Иоанна Кронштадтского и блаженной Ксении, задолго до акта их канонизации.
Из личного обращения Святейшего Патриарха Кирилла к пользователям социальной сети ВКонтакте.
Господь возлюбил нас беспредельной любовью, сошед с небес и человеком став для нас; а как мало в нас, во многих же и совсем нет веры и любви к Нему, потому что увлечены совсем мирскими и плотскими страстями. Вот святые угодники и угодницы возлюбили Его с самоотвержением, с горячностью, при каких подвигах! Зато и блаженны и от церкви ублажаются вечно.
***
Мысли и рассуждай так, что на небе известны все твои мысли, чувства и расположения твоей души, когда ты сидишь, лежишь, ходишь, работаешь, молишься, читаешь, разговариваешь — все, решительно все известно, и потому живи осторожно, думай и чувствуй право, живи по совести и по заповедям Спасителя и Бога, с людьми обращайся искренно, просто, нелукаво, доброжелательно, чисто и свято, молись Богу и святым усердно, благоговейно. Аминь.
***
Ходи всегда пред Богом, как пред Лицом Отца всеблагого, всемогущего, скоропослушливого, всегда готового исполнять праведные желания и прошения сердца нашего.
***
Главная заповедь Закона Божия есть любовь, ее надо исполнять неотложно; но диавол, зная это, противопоставил и противопоставляет свою нечистую плотскую любовь, которой от начала научил и доселе учит людей, любовь мира сего — любовь прелюбодейную, любовь почестей мира сего: Тебе дам всю славу, если падши поклонишься мне, говорил диавол Господу (Мф. 4, 9).
Сколько разновидных грехов и страстей гнездится в глубине души твоей, когда Господь открывает сердечные очи твои зреть их. Господи, от тайных моих очисти меня, и от умышленных удержи раба Твоего (Пс. 18, 13). Зато какая награда уготована чистым сердцем! Как Господь прославляет их еще в жизни настоящей! А что в будущей приготовил им!
***
Не возлюби даров больше Благодетеля, не возлюби пищи тленной более пищи нетленной — пречистого Тела и Крови Христовых, ибо иной лакомства свои любит более этой небесной, нетленной, животворной пищи.
***
Голос церковных чтений, песней, молитв и молений — это голос душ наших, излившийся от сознания и чувства наших духовных нужд и потребностей; это голос всего человечества, сознающего и чувствующего свою бедность, свое окаянство, свою греховность, нужду в Спасителе, нужду в благодарении и славословии за благодеяния бесчисленные и совершенства Божии бесконечные. Чудны эти молитвы и песни; они дыхание Духа Святого!
***
Ты, христианин, должен быть хозяином и господином в своем сердце, должен господствовать над всеми страстями и убивать их, и давать господство благодати и всякому добру, особенно любви к ближнему, чтобы любить Бога больше всего, ибо любовь к Богу испытывается на любви к ближнему: не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит (1 Ин. 4, 20), и сию заповедь имеем от Него, что любящий Бога должен любить и брата своего. Ненавидящий брата своего есть человекоубийца (1 Ин. 3,15).
***
Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48). Покаяние прилежное, ежедневное и ежечасное, должно вести нас к исправлению, к добродетели и совершенству, день ото дня, час от часу должны лучше мы быть. Покаяние должно вызывать воздыхание и слезы, как в мытаре и блуднице.
***
Истинное покаяние требует не повторения грехов, в коих покаялся человек, а неуклонного следования по пути добродетели. А то бывает часто, что человек покаялся в раздражении, злобе, неприязни и вскоре опять увлекается ими, покаялся в невоздержании, а вскоре опять то же, покаялся в лицеприятии, пристрастии к человеку, а через минуту — опять то же.
***
Причащение Святых Тайн в каждую литургию нас делает здоровыми, мирными, обновленными. Сколько сокрыто величайших дарований в литургии! Благодарим Господа, оживляющего нас своими чудными тайнами! Христиане православные, боготворите литургию, боготворящую нас по милости Божией! Священники и миряне, обновляйтесь ею всякий день. Слава щедротам Бога Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
***
Видя лица других, я вижу свое лицо, ибо все мы как один, сотворены Богом, от одного человека, от одной крови, и все равно по образу Божию, — и потому на всех должно смотреть чисто, неблазненно, не враждебно, не лукаво, не корыстно, а с чистою Божией любовью. — Также видя на иконах лики святых человеков, лик Божией Матери и Самого Богочеловека Господа Иисуса Христа, я вижу в них себя, ибо и они человеки, а Иисус Христос, Бог наш, во всего меня облекся чрез воплощение и вочеловечение, почтив человечество безмерною честью, изгнав смрад греховный из верующих и крестившихся в Него и облагоухав их святынею Духа Святого, вселяющегося в них чрез веру и крещение и причащение Его Божественных Тела и Крови. Итак, виждь в других себя, да и другие видят в тебе себя, люби всех, как себя; — также виждь во Христе, в Его Пречистой Матери и в ликах святых себя и человечество и присвояйся Богу и святым чрез подражание их святыне, — да и они увидят в тебе себя, насколько ты уподобишься Богу и им, по добродетели, — и узнают в тебе своего члена, когда ты предстанешь на суд всемирный, и возьмут тебя к себе, как своего.
***
Чудно могущество веры! — живая мысль о Боге, сердечная вера в Него — и Он со мною; сердечное покаяние во грехах с верою в Него, и Он со мною; добрая мысль, и Он со мною; благочестивое чувство, и Он со мною. Но диавол входит в меня чрез помысл сомнения, страха, гордости, раздражительности, злобы, скупости, зависти; значит, его власть надо мною совершенно от меня зависит: только будь я внимателен к себе да содержи непрестанно в уме имя Господа Иисуса Христа с верою и любовью, и он бессилен сделать мне какой-либо вред.
Использованы фрагменты книг св. прав. Иоанна Кронштадского "Моя жизнь во Христе" и "Живой колос".
Если Вам понравилась эта книга — поддержите нас!