«Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего.
Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих»

(Псалтирь 118:18-19)

Детская исповедь

Перед родителями, старающимися жить во Христе, рано или поздно встает вопрос об исповеди их подрастающих детей. Но, требуя что-то от человека или давая ему тот или иной совет, мы всегда должны руководствоваться принципом: «Не навреди!» В случае с детской исповедью это правило становится первостепенным.
Что греха таить, и нам, взрослым, испытывающим осознанную потребность в этом великом Таинстве, далеко не всегда удается не просто формально перечислить совершенные нами прегрешения, а действительно сокрушенно в них раскаяться. После прочитанной священником разрешительной молитвы, целуя крест и Евангелие, мы часто не ощущаем в себе готовности воздерживаться впредь от поступков, отягощающих нашу совесть…
«Надо помнить, — наставлял митрополит Антоний Сурожский, — что детям нельзя навязывать исповедь, которая не является их собственной».
Детскую исповедь можно и нужно рассматривать в качестве первого самостоятельного шага на пути к осмысленному участию в Евхаристии. Найти в себе мужество и душевные силы преодолеть собственный страх и смущение, сделать исповедь действительно личностной — в этом и состоит пусть пока небольшой, но уже настоящий подвиг.
В этой небольшой по объему, но весьма содержательной книге известного священника протоиерея Максима Козлова предлагается ряд важных рекомендаций, связанных с детской исповедью.

Благодарим издательство "Никея" за предоставленную для библиотеки электронную версию книги.

www.nikeabooks.ru

Протоиерей Максим Козлов

Детская исповедь: не навреди!

Москва • «Никея» • 2013

От редакции

Перед родителями, старающимися жить во Христе, рано или поздно встает вопрос об исповеди их подрастающих детей. Но, требуя что-то от человека или давая ему тот или иной совет, мы всегда должны руководствоваться принципом: «Не навреди!» В случае с детской исповедью это правило становится первостепенным.

Что греха таить, и нам, взрослым, испытывающим осознанную потребность в этом великом Таинстве, далеко не всегда удается не просто формально перечислить совершенные нами прегрешения, а действительно сокрушенно в них раскаяться. После прочитанной священником разрешительной молитвы, целуя крест и Евангелие, мы часто не ощущаем в себе готовности воздерживаться впредь от поступков, отягощающих нашу совесть...

«Надо помнить, — наставлял митрополит Антоний Сурож-ский, — что детям нельзя навязывать исповедь, которая не является их собственной».

С тем, что участие в любом церковном Таинстве всегда должно быть осознанным, едва ли кто-нибудь поспорит. Но разве возможно всерьез полагаться на сознательность семилетнего ребенка? Мы сначала приносим, а затем и приводим своих детей в храм, однако участие в богослужении не является в полном смысле их осознанным выбором: они просто растут и взрослеют в рамках существующих семейных традиций. Настоящий выбор происходит уже в подростковом возрасте, и, к великому сожалению, порой он оказывается вовсе не таким, на который мы рассчитывали...

Детскую исповедь можно и нужно рассматривать в качестве первого самостоятельного шага на пути к осмысленному участию в Евхаристии. Найти в себе мужество и душевные силы преодолеть собственный страх и смущение, сделать исповедь действительно личностной — в этом и состоит пусть пока небольшой, но уже настоящий подвиг.

Но как быть, если такого настроя мы в своих детях не ощущаем или не вполне в нем уверены? Если каждодневные хлопоты не оставляют нам времени на то, чтобы неспешно поговорить с ребенком и попытаться понять, что у него на сердце?

А время летит быстро: вот ему или ей исполнилось семь лет, а мы так и не подготовились к наступившим переменам... Конечно, остается надежда на то, что батюшка сделает оказавшееся нам не по силам: расскажет ребенку о значении покаяния и определит степень его готовности к исповеди. Впрочем, едва ли перекладывание своих обязанностей на плечи священнослужителей можно считать правильным, хотя бы потому, что родители знают о своих чадах как никто другой. Священник не может в одиночку решить все проблемы, взваливаемые на него многочисленными прихожанами. Он — предстоятель общины и духовник, принимающий исповедь и дающий советы тем, кто осознанно раскрывает ему свою душу, желая через Таинство Исповеди получить прощение грехов и силы для борьбы с ними.

В небольшой по объему, но весьма содержательной книге известного священника протоиерея Максима Козлова предлагается ряд важных рекомендаций, связанных с детской исповедью. Редакция издательства «Никея» выражает надежду на то, что богатейший опыт автора поможет читателям в непростом деле духовной поддержки ребенка на его пути навстречу Христу.

Владимир Лучанинов

С КАКОГО ВОЗРАСТА РЕБЕНОК ДОЛЖЕН ИСПОВЕДОВАТЬСЯ?

На мой взгляд, довольно важным проблемным моментом в сегодняшней жизни Церкви является практика детской исповеди. То, что дети должны исповедоваться перед Причастием с семи лет, стало нормой с синодальной эпохи.

Как писал в книге о Таинстве Покаяния отец Владимир Воробьев, у многих и многих детей сегодня физиологическое взросление настолько опережает духовное и психологическое, что большинство сегодняшних детей в семь лет исповедоваться не готовы. Не пора ли сказать, что этот возраст устанавливается духовником и родителем абсолютно индивидуально по отношению к ребенку?

Дети в семь лет, а некоторые и чуть раньше, видят различие хороших и плохих поступков, но говорить о том, что это осознанное покаяние, еще рано. Только избранные, тонкие, деликатные натуры способны в столь раннем возрасте это испытать. Есть удивительные детишки, которые в пять-шесть лет обладают ответственным нравственным сознанием. Но чаще всего за детской исповедью скрываются другие вещи. Либо побуждения родителей, связанные с желанием иметь в исповеди дополнительный инструмент воспитания (часто бывает: когда маленький ребенок плохо себя ведет, наивная и добрая мама просит священника поиспо-ведовать его, думая, что если он покается, то будет слушаться). Либо какое-то обезьянничество по отношению ко взрослым со стороны самого ребенка — нравится: стоят, подходят, батюшка что-то им говорит. Хорошего из этого ничего не происходит.

У большинства детей нравственное сознание просыпается значительно позже семилетнего возраста, и я не вижу в этом ничего катастрофичного. Пусть приходят в девять, десять лет, когда у них появится большая степень взрослости и ответственности за свою жизнь. На самом деле, чем раньше ребенок исповедуется, тем хуже для него: видимо, не зря детям не вменяются грехи до семи лет. Только с достаточно более позднего возраста они воспринимают исповедь как исповедь, а не как перечень того, что сказано мамой или папой и записано на бумаге. И вот эта формализация исповеди, происходящая у ребенка, в современной практике нашей церковной жизни является довольно опасной вещью.

КАК ЧАСТО НУЖНО ИСПОВЕДОВАТЬ РЕБЕНКА?

Отчасти на собственных ошибках, отчасти советуясь с более опытными священниками, я пришел к выводу, что детей надо исповедовать как можно реже. Не как можно чаще, а как можно реже. Худшее, что можно сделать, — это ввести для детей еженедельную исповедь. У них она более всего ведет к формализации. Так они ходили и просто причащались каждое воскресенье или, по крайней мере, часто (правильно ли это для ребенка — тоже вопрос), а потом — с семи лет — их водят тоже чуть ли не каждое воскресенье под разрешительную молитву.

Дети очень быстро научаются говорить правильное священнику — то, что батюшка ожидает. «Маму не слушался, в школе грубил, ластик украл...» Перечень этот легко восстанавливается, и они даже не встречаются с тем, что такое исповедь как покаяние. И бывает, что целые годы приходят на исповедь с одними и теми же словами: «я не слушаюсь, я грублю, я ленюсь, забываю молитвы читать» — вот короткий набор обычных детских грехов. Священник, видя, что кроме этого ребенка к нему стоят еще много других людей, отпускает ему грехи и на этот раз. Но по прошествии нескольких лет такому «во-церковленному» чаду будет вообще непонятно, что такое покаяние. Для него не составляет никакого труда сказать, что он то-то и то-то плохо сделал, «что-то пробубнить» по бумажке или по памяти, за что его или погладят по голове, или скажут: «Коля, не надо воровать ручки», а потом: «Не надо привыкать (да, потом уже привыкать) к сигаретам, смотреть эти журналы», и далее по нарастающей. А потом Коля скажет: «Не хочу я слушать тебя». Маша тоже может сказать, но девочки обычно быстрее взрослеют, они успевают приобрести личный духовный опыт раньше, чем могут прийти к такому решению.

Когда ребенка первый раз приводят в поликлинику и заставляют раздеться перед врачом, то он, конечно, стесняется, ему неприятно. А если положат его в больницу и будут каждый день перед уколом рубашку задирать, то он начнет делать это совершенно автоматически, безо всяких эмоций. Так же и исповедь с какого-то времени может не вызывать у него уже никаких переживаний. Поэтому благословлять детей на Причастие можно достаточно часто, но исповедоваться им нужно как можно реже.

Взрослым мы действительно по многим практическим причинам не можем разнести Причастие и Таинство Покаяния надолго, но к детям-то, наверное, можно было бы эту норму применить и говорить, что ответственная, серьезная исповедь отрока или отроковицы может осуществляться с достаточно большой периодичностью, а в прочее время — давать им благословение на Причастие, ввести это не в самодеятельность священника, а в каноническую норму. Думаю, добро будет, посоветовавшись с духовником, исповедовать такого маленького грешника первый раз в семь лет, второй раз — в восемь, третий раз — в девять лет, несколько оттянув начало частой, регулярной исповеди, чтобы ни в коем случае она не становилась привычкой.

НАСКОЛЬКО ЧАСТО НАДО ПРИЧАЩАТЬ МАЛЕНЬКИХ ДЕТЕЙ?

Младенцев хорошо причащать часто, так как мы веруем, что принятие Святых Христовых Таин преподается нам во здравие души и тела. И младенец освящается как грехов не имущий, телесным своим естеством соединяясь с Господом в Таинстве Причащения.

А вот когда дети начнут подрастать и когда они уже узнают, что это Кровь и Тело Христовы и что это Святыня, то очень важно не превратить Причастие в еженедельную процедуру, когда они перед Чашей резвятся и подходят к ней, не очень задумываясь о том, что делают. И если вы видите, что ваш ребенок раскапризничался перед службой, довел вас, когда проповедь священника чуть затянулась, подрался с кем-то из сверстников, стоящих тут же на службе, не допускайте его к Чаше. Пусть он поймет, что не во всяком состоянии можно подходить к Причастию. Он только благоговейнее будет к нему относиться. И лучше пускай он будет несколько реже, чем вам хотелось бы, причащаться, но понимать, ради чего приходит в церковь.

Очень важно, чтобы родители не начали относиться к причащению ребенка как к некоему магизму, перекладывая на Бога то, что мы сами должны сделать. Однако Господь ждет от нас того, что мы можем и должны сделать сами, в том числе и по отношению к нашим детям. И только там, где наших сил нет, там благодать Божия восполняет. Как говорится в другом церковном Таинстве — «немощная врачует, оскудевающая восполняет». Но что ты можешь, делай сам.

РОДИТЕЛЬСКОЕ УЧАСТИЕ В ПОДГОТОВКЕ К ИСПОВЕДИ

Главное, чего нужно избегать родителям при подготовке ребенка к исповеди, в том числе и к первой, — это наговаривания ему списков тех грехов, которые, с их точки зрения, у него есть, или, вернее, автоматического перенесения каких-то его не самых лучших качеств в разряд грехов, в которых он должен покаяться священнику. И конечно же, ни в коем случае нельзя спрашивать ребенка после исповеди о том, что он сказал батюшке, что тот ему сказал в ответ и не забыл ли он о таком-то грехе.

В данном случае родители должны отойти в сторону и понимать, что Исповедь, даже семилетнего человека, — это Таинство. Вмешательство кого бы то ни было в Таинство церковное, особенно такое деликатное, как Таинство Исповеди, является совершенно неприемлемым. И любое вторжение туда, где есть только Бог, исповедующийся человек и принимающий исповедь священник, пагубно.

Ребенок может поделиться тем, что он говорил, если ему самому захотелось. Но не надо показывать нашу чрезвычайную в этом заинтересованность. Рассказал — хорошо, нет — ничего страшного... Чаще дети говорят не то, что они сами сказали на исповеди, а то, что услышали от священника. Останавливать их в этом не нужно, но входить в какое-либо обсуждение и толкование слов священника (или, тем более, критику, если это не совпадает с тем, что, на наш взгляд, необходимо было бы нашему ребенку услышать), нельзя. Более того, нельзя, исходя из этих слов ребенка, потом идти и что-то выяснять у священника. Или пытаться ему помочь «правильнее» обращаться с собственным чадом: знаете, батюшка, вот Вася сказал мне, что Вы ему дали такой совет, а я-то знаю, что он Вам не вполне правильно все изложил, поэтому Вы не вполне разобрались, и лучше бы Вам в следующий раз сказать ему то-то и то-то. От такого материнского напора, безусловно, нужно себя удерживать.

В тех случаях, когда это сознание необходимо формировать в прихожанах, его нужно воспитывать через проповедь, через саму организацию совершения исповеди, через предварительное многократное оповещение о том, что не нужно подходить слишком близко, нельзя каким-то образом реагировать, если вы что-то случайным образом услышали во время исповеди. Может быть, проводить особенные беседы с родителями и с прародителями об их деликатном отношении к исповеди детей и внуков. Все это, безусловно, в том или ином виде может иметь место.

КАК НАУЧИТЬ РЕБЕНКА ПРАВИЛЬНО ИСПОВЕДОВАТЬСЯ?

Побуждать своих детей нужно, скорее, не к тому, как исповедоваться, но к самой необходимости исповеди. Через собственный пример, через умение открыто повиниться в своих грехах перед близкими, перед своим ребенком, если мы перед ним виноваты. Когда мы идем причащаться и осознаем свою немирность или те обиды, которые причинили другим, мы прежде всего должны со всеми примириться. и наше отношение к исповеди, все это, вместе взятое, не может не воспитывать у детей благоговейного отношения к этому Таинству.

А главным учителем того, как ребенку каяться, должен быть совершитель этого Таинства — священник. Ведь покаяние — это не только некое внутреннее состояние, но еще и Таинство церковное. Не случайно исповедь называется Таинством Покаяния.

В зависимости от меры духовного взросления ребенка его надо подводить к первой исповеди. Задача родителей — объяснить, что такое исповедь и зачем она нужна. Они должны объяснить ребенку, что исповедь не имеет ничего общего с его отчетом перед ними или перед директором школы. Это то, и только то, что мы сами осознаем как нехорошее и недоброе в нас, как плохое и грязное и чему мы очень не рады, о чем трудно сказать и о чем нужно сказать Богу.

А дальше эту область учительства надо передавать в руки внимательного, достойного, любящего духовника, ибо ему дана в Таинстве Священства благодатная помощь говорить с человеком, в том числе маленьким, о его грехах. И ему естественнее говорить с ним о покаянии, чем его родителям, ибо это как раз тот случай, когда невозможно и неполезно апеллировать к собственным примерам или к примерам известных ему людей. Рассказывать своему ребенку, как ты сам первый раз покаялся, — в этом есть какая-то фальшь и ложное назидание. Мы ведь не для того каялись, чтобы кому бы то ни было об этом рассказывать. Не менее ложно было бы рассказывать ему о том, как наши близкие через покаяние отошли от тех или иных грехов, ведь это означало бы хотя бы косвенно судить и оценивать те грехи, в которых они пребывали. Поэтому разумнее всего вручить ребенка в руки того, кто от Бога поставлен учителем Таинства Исповеди.

МОЖЕТ ЛИ РЕБЕНОК САМ ВЫБИРАТЬ, У КАКОГО СВЯЩЕННИКА ИСПОВЕДОВАТЬСЯ?

Если сердце маленького человека чувствует, что хочет исповедоваться именно у этого батюшки, который, может быть, помоложе, поласковее, чем тот, к кому вы сами ходите, или, может быть, привлек своей проповедью, доверьтесь своему ребенку, пусть он пойдет туда, где ему никто и ничто не будет мешать каяться в грехах перед Богом. И даже если он не сразу определится в своем выборе, даже если его первое решение окажется не самым надежным и он вскорости поймет, что к отцу Иоанну не хочет, а хочет к отцу Петру, дайте ему самому выбрать и устояться в этом. Обретение духовного отцовства — процесс очень деликатный, внутренне интимный, и не нужно в него вторгаться. Так вы больше поможете своему чаду.

А если в результате своего внутреннего духовного поиска ребенок скажет, что его сердце прилепилось к другому приходу, куда ходит подруга Таня, и что ему там больше нравится — и как поют, и как священник разговаривает, и как люди друг к другу относятся, то мудрые родители-христиане, конечно же, порадуются за этот шаг своего отрока и не будут со страхом или недоверием думать: а поехал ли он на службу и, собственно, почему он не там, где мы? Нужно препоручать наших детей Богу, тогда Он Сам их сохранит.

Мне вообще кажется, что иной раз самим родителям важно и полезно своих детей, начиная с какого-то их возраста, посылать в другой приход, чтобы они были не с нами, не на наших глазах, чтобы не возникало этого типичного родительского искушения — боковым зрением проверить, а как там наше чадо, молится ли, не болтает ли, почему его не допустили до Причастия, за какие такие грехи? Может, мы так, косвенно, по разговору с батюшкой поймем? Вот от таких чувств почти невозможно избавиться, если ребенок ваш рядом с вами в храме. Когда дети маленькие, то родительский досмотр в разумной мере понятен и нужен, когда же они становятся отроками, то, быть может, лучше мужественно пресечь такого рода близость с ними, подальше отойдя от их жизни, умалить себя ради того, чтобы было больше Христа, а меньше тебя.

КАК ВОСПИТАТЬ В ДЕТЯХ БЛАГОГОВЕЙНОЕ ОТНОШЕНИЕ К ПРИЧАСТИЮ И БОГОСЛУЖЕНИЯМ?

Прежде всего, нужно самим родителям любить Церковь, церковную жизнь и любить в ней каждого человека, в том числе и маленького.

И любящий Церковь сумеет это передать своему малышу. Это главное, а все остальное — уже просто конкретные методики.

Мне вспоминается рассказ протоиерея Владимира Воробьева, которого в детстве водили к Причастию только несколько раз в году, но он помнит каждый этот раз, и когда это было, и какое это было духовное переживание. Тогда, в сталинское время, в церковь часто ходить было нельзя. Так как если бы тебя увидели даже твои товарищи, то это могло грозить не только потерей образования, но и тюрьмой.

И отец Владимир вспоминает каждый свой приход в церковь, который был для него великим событием. Не могло быть и речи о том, чтобы на службе шалить, переговариваться, болтать со сверстниками. Нужно было прийти на Литургию, помолиться, причаститься Святых Христовых Таин и жить ожиданием следующей такой встречи. Думается, и мы должны понимать Причастие, в том числе и маленьких детей, вступивших в пору относительной сознательности, не только как лекарство во здравие души и тела, но как нечто неизмеримо более важное. Даже ребенком оно должно восприниматься прежде всего как соединение со Христом.

Главное, о чем нужно думать, — чтобы посещение службы и Причастие стали для ребенка не тем, к чему мы его понуждаем, а тем, что он должен заслужить. Надо постараться так перестроить наше внутрисемейное отношение к богослужению, чтобы мы не тянули своего отрока причащаться, а он бы сам по прошествии определенного пути, подготавливающего его к принятию Святых Христовых Таин, получал право прийти на Литургию и приобщиться.

И быть может, лучше, чтобы воскресным утром мы не тормошили своего развлекавшегося в субботу вечером ребенка: «Вставай, на Литургию опаздываем!», а он, проснувшись без нас, увидел бы, что дом-то пуст. И оказался и без родителей, и без церкви, и без праздника Божия.

Пусть он до этого лишь на полчаса приходил на службу, к самому Причастию, но все равно не может не почувствовать некоторое несоответствие воскресного лежания в постели тому, что должен в это время делать каждый православный христианин. Когда же сами вернетесь из церкви, не упрекните своего отрока словами.

Быть может, ваша внутренняя скорбь по поводу его отсутствия на Литургии даже действенней отзовется в нем, чем десять родительских понуканий «а ну пойди», «а ну подготовься», «а ну прочитай молитвы».

Поэтому родители никогда не должны побуждать своего ребенка к Исповеди или Причастию в его уже сознательном возрасте. И если они смогут себя в этом сдерживать, то тогда благодать Божия обязательно коснется его души и поможет в таинствах церковных не затеряться.

Это только некоторые моменты, связанные с современной практикой детской исповеди, которые я изложил как приглашение к тому, чтобы мы продолжили это обсуждать. Но хочется, чтобы люди в значительной степени более духовно опытные и десятилетиями имеющие духовническую практику, высказались по этому поводу.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

—    Отец Максим, однажды священник буквально отодвинул от Святой Чаши моих малолетних детей, потому что они не исповедовались перед Причастием. Что Вы могли бы сказать о противоречиях между тем, о чем не устает повторять Святейший Патриарх, и тем, что по-прежнему происходит во многих православных приходах?

—    Вы затронули проблему гораздо более широкую, нежели описанный Вами инцидент, — проблему дисциплины церковной жизни вообще. В данном случае я не имею в виду какое-то пресловутое единообразие — церковная жизнь и не должна быть единообразной, хотя, разумеется, ничто в ней не может выходить за рамки догматически и канонически очерченных ограничений. Мы же куда чаще сталкиваемся с диктатом местных традиций и даже — конкретного священника. В этом случае клирик старательно навязывает своей пастве взгляды, сложившиеся у него не в силу полученного богословского образования, а в результате прочтения каких-то книг или под впечатлением от состоявшихся с кем-то бесед. При этом разброс всевозможных подходов может оказаться чрезвычайно широким. Скажем (я сам это слышал, причем относительно недавно), якобы не следует причащаться в двунадесятые праздники, поскольку в этом случаем мы, мол, оскверняем их своим недостоинством. Один сибирский архиерей и вовсе заявлял, что желание причаститься на Пасху свидетельствует о нашей гордыне...

Впрочем, порой иные священнослужители впадают и в противоположную крайность, выказывая полное пренебрежение к сложившейся в нашей Церкви традиции подготовки к Причастию и негласно поощряя сверхчастое Причащение Святых Даров без какого-либо покаяния вообще.

Оптимальным мне представляется такое развитие событий. Комиссия межсоборного присутствия по вопросам приходской жизни и приходской практики обсуждает проблемы, связанные с детской исповедью, рекомендуемой частотой Причащения и благословением священниками на участие в Евхаристии по-настоящему хорошо известных им прихожан без того, чтобы те видимым образом обозначали свое покаяние. Работа Комиссии должна ознаменоваться принятием официального документа, который, в свою очередь, будет авторизован одним из ближайших Архиерейских Соборов уже в качестве решения высшей церковной власти. Такое постановление станет надежной опорой для людей, стремящихся выстраивать свою жизнь на основе трезвой церковности.

Например, не так давно на высоком уровне было принято решение о недопустимости отношения к людям, состоящим в гражданском, то есть в не освященном Церковью, но стабильном и ответственном браке, как к блудникам, которых нельзя допускать до Причастия ни в коем случае. Это решение приобрело широкую известность, и молодые священники — недавние выпускники семинарий руководствуются в своей повседневной деятельности именно этими церковными постановлениями. Вот и в данном случае появление подобного документа жизненно необходимо, а пока его нет, труднее всего приходится жителям маленьких провинциальных городков, поселков и деревень. Мыто, жители Москвы или Санкт-Петербурга, находимся в этом смысле в привилегированном положении: не нравится нам один батюшка, можем отправиться к другому. Мегаполисам свойственна практически безбрежная вариативность — приход можно выбирать вплоть до полутонов, до тончайших оттенков, было бы желание, а вот если ближайший «соседний» храм оказывается на расстоянии в сотню километров, с выбором неизбежно возникают трудности.

Впрочем, при необходимости и сейчас можно апеллировать к местной церковной власти. Происшедшее за последние годы умножение числа епархий привело в том числе и к тому, что правящие архиереи из загадочных небожителей превратились в гораздо более близких, доступных и понятных людей, с которыми такие вопросы вполне можно и даже нужно обсуждать.

Отец Максим, один знакомый игумен рассказал мне о том, как однажды к нему на исповедь пришел человек средних лет, который не мог вымолвить ни слова. Он лишь горько плакал и молил Господа о прощении. Батюшка вспоминал: «Я подождал минут пять, а потом покрыл его епитрахилью и прочитал разрешительную молитву. Это была поистине лучшая исповедь, которую мне довелось принять за всю свою жизнь!» В связи с этим у меня возникает вопрос: если основа исповеди — сокрушенное покаяние человека и его искреннее желание коренным образом изменить свою жизнь и себя самого, то какой осознанной исповеди мы можем ожидать и тем более требовать от ребенка? Ведь по-настоящему острое переживание своего греха становится следствием какого-то нравственного падения, что чаще присуще подростковому или даже юношескому возрасту. Можно ли, на Ваш пастырский взгляд, считать исповедь даже не семилетнего, а восьми- или десятилетнего ребенка покаянием в полном смысле этого слова?

— Для начала — несколько слов по поводу пересказанного Вами случая. Я нисколько не удивлен тому, что слова игумена глубоко врезались в Вашу память, но полагаю и даже абсолютно убежден в том, что если тот же самый человек еженедельно приходил бы в храм, рыдал там и помалкивал, то тот же самый батюшка через какое-то время порекомендовал бы ему для начала сходить к доктору и лишь после этого готовиться к Таинству Исповеди. Приведу пример из гомилетики1. Один известный московский проповедник еще в советские времена как-то на Усекновение главы Пророка и Крестителя Господня Иоанна вышел на амвон, долго молчал, насупившись, а потом неожиданно воскликнул: «Родные мои, Предтече головушку отрубили!» — и, прослезившись, скрылся в алтаре. Что ж, раз в жизни и такое возможно, однако если этот священник всякий раз подменял бы проповедь эмоциональными выплесками, то вряд ли достиг бы желаемого результата. Вот и исповедь как метанойя2, как очищение себя горькими слезами возможна либо в том случае, когда грех всерьез обожжет душу, либо когда человек начнет жить настолько глубокой духовной жизнью, что откажется мириться с тем, что окружающие воспринимают как хотя и греховные, но терпимые проявления нашей искаженной природы.

Да что там дети — и мы, взрослые, далеко не всегда переживаем исповедь как метанойю, которая благодатным озарением нисходит на нас, грешных, в лучшем случае несколько раз в жизни. Однако осознание этого прискорбного факта отнюдь не отменяет ни необходимости молитвенного труда, ни благотворности исповеди, понуждающей нас к крайне неприятному, но жизненно необходимому откровению перед давно знакомым человеком, пусть даже и священником. Этот душевный труд также очень важен! Без него, скорее всего, не состоится и то омытие слезами, которое каждый из нас мечтает когда-нибудь пережить. Здесь, как в спорте: лишь упорная, каждодневная тренировка духовных мышц позволит нам надеяться на настоящий качественный прорыв.

К сожалению, рассуждая о религиозном воспитании детей, многие из нас начинают руководствоваться ложной, лукавой логикой: дескать, не стоит на них давить, вырастут и сами определятся в жизни, а сейчас — лишь бы не отпугнуть. Если в минувшие годы родители, лишенные в детстве радости церковного общения, излишне пичкали своих отпрысков «твердой» пищей духовной, которая порой вызывала стойкую изжогу и неприятие, то теперь маятник резко качнулся в противоположную сторону, обозначив очередной перекос. Но воспитывать-то своих детей нужно, этой обязанности с нас никто не снимал! Если ты не приучишь их ходить в храм хотя бы по воскресеньям и праздникам, если не будут они с малых лет поститься, пусть и не строго, пусть по-детски, то когда же им начинать? С шестнадцати лет, что ли? С восемнадцати? С двадцати одного года? Точно так же и с покаянием: если не будет привит вовремя навык, не придет твой ребенок на исповедь никогда.

От моих старших дочерей, уже достигших возраста, предполагающего исповедь, достаточно часто перед Причастием приходится слышать: «Я, наверное, на этот раз исповедоваться не буду. Я даже не знаю, в чем каяться...» Я не хочу давить на них каким-либо образом, стараюсь сдерживать себя, но услышанное ранит сердце, — ведь всего за несколько часов до этого они могли достаточно серьезно друг с другом повздорить. Нужно ли в таких случаях пытаться напоминать своим детям о том, что могло бы стать для них поводом для исповеди или лучше помолиться и промолчать?

— Мне кажется, вразумлять детей все-таки необходимо, но только делать это следует не в лоб и не наотмашь: мол, раз уж ты сама не догадываешься, так я тебе, дружочек, напомню! Мудрые и ответственные родители, чувствуя, что ребенок каких-то своих грехов не замечает или считает их несущественными, найдут подходящую возможность поговорить о них, может быть, даже на примере вымышленных лиц, чтобы подвести маленького человека к осознанию своей неправоты.

—    Отец Максим, не усматриваете ли вы определенные рудименты магизма в том, что некоторые родители стараются причащать маленьких детей во время каждой службы, хотя сами при этом так и не приступают к Святым Дарам??

—    Отнюдь не желая абсолютизировать свой пасторский подход к этой проблеме, тем не менее, скажу, что я пришел (кстати, далеко не сразу!) к твердому убеждению: нет никакой необходимости в том, чтобы причащать малышей на каждой Литургии. Во-первых, возникает резонный вопрос: а зачем? Ведь если мы действительно веруем в то, что в Таинстве Крещения младенец освобождается от главных последствий первородного греха, над всеми нами довлеющего, а личных грехов пока не имеет, то что мы в таком случае хотим дать ему посредством частых причащений? Некий магический оберег, стоящий на страже его здоровья, причем не столько душевного, сколько физического? Если дело обстоит именно таким образом, то наше понимание сути величайшего Таинства не имеет к православию ни малейшего отношения. Аргументы, сводящиеся к тому, что так поступают многие, тоже несостоятельны. Ну а мы-то сами о чем думаем, чем занимаемся? Всего лишь обезьянничаем?

Я полагаю, что духовный ущерб, который может быть нанесен семье такой практикой, значительно превышает гипотетические приобретения ребенка. Молодые родители, в особенности воспитывающие нескольких близких по возрасту детей, очень быстро отвыкают молиться сначала во время богослужений, а затем и дома. Прежде всего, это относится к женщинам. Отцам еще как-то удается изыскивать возможности для самостоятельного бытия, в том числе и бытия церковного, ну а куда мать от ребенка денется? Вот и ограничивается церковная жизнь молодой мамы, до того тяготевшей к духовной жизни, тем, что она на пятнадцать-двадцать минут забегает в храм с ребенком на руках, а дальше, нисколько не участвуя в богослужении, начинает заботиться лишь о том, чтобы ее малыш громко не заревел в самый неподходящий момент. Затем она, наконец, прорывается к Чаше и переводит дух, лишь вновь оказавшись на улице. Общалась ли она в это время с Господом, молилась ли? Да ни о чем она не молилась, не до того ей было...

На мой взгляд, гораздо плодотворнее чередование родителями своих обязанностей. Скажем, в это воскресенье папа погуляет с коляской возле дома или вокруг храма и принесет младенца непосредственно к Причастию, предоставив любимой жене возможность спокойно постоять и помолиться в храме Божием. На следующей неделе, наоборот, мама займется ребенком, в то время как ее муж посвятит себя молитве. При таком подходе и ребенок без Святых Даров не останется, и родители не утратят навыки церковной жизни.

Молитвенное правило «приедается». Уместно ли в этом случае практиковать семейную молитву «своими словами», то есть благодарить Господа за все дары, которыми Он благословил нас в этот день, за все то, что действительно произошло с нами по Его неизреченной милости, и одновременно просить у Бога прощения за все плохое, что мы совершили, — приносить таким образом определенную ежедневную исповедь Богу??

— Пожалуй, начну с того, чего, по-моему, делать не следует ни в коем случае. Я имею в виду попытки организовывать что-то вроде общей исповеди, пусть даже и внутрисемейной. Да, общая исповедь существовала в древней Церкви, но жизнь с тех пор кардинальным образом изменилась, и попытки возродить эту практику вполне могут обернуться либо грубой профанацией, либо соблазном. Каждый из нас должен каяться перед Богом.

Но всем нам, преодолев собственные обиды, следует находить в себе силы, чтобы сказать близкому человеку: «Прости меня!» И если вечерние молитвы будут завершаться взаимным прощением, то, конечно же, это только обогатит семейный молитвенный опыт.

Что же касается собственно молитвы, то многие наши проблемы обусловлены тем, что молитвенное правило, сложившееся три столетия назад, с тех пор практически не изменилось и, конечно же, нуждается в разумной модернизации. Впрочем, само богослужение подсказывает, что молитва наша не должна быть однообразной, она вполне может в известной степени соответствовать суточному, недельному и годовому церковному кругу. Например, почему бы Великим постом вместе с детьми не читать дома покаянную молитву святого Ефрема Сирина и молитву мытаря, хотя бы затем, чтобы в наших душах возникало ощущение поста? Сейчас издаются выдержки из Триоди3. Какие же удивительные тексты встречаем мы в них! Наоборот, в дни Причастия ребенок постарше может заменить некоторые покаянные вечерние молитвы благодарственными в знак признательности за то, что Господь сподобил его приобщиться Святых Таин.

Чрезмерно увлекаться молитвой «своими словами» не следует хотя бы потому, что слова эти, особенно при регулярном их употреблении, вскоре обесцениваются и выливаются в примитивные, убогие формы, разительно уступающие высочайшим образцам, предлагаемым нашими молитвословами.

Вот из этого бескрайнего моря, которое плещется перед нами, и нужно творчески отбирать то, что поможет нам избежать сухости в молитве, избавит нас от ощущения каждодневной рутины.

Кстати говоря, такой подход вполне может заинтересовать и детей, став, по сути, очередным этапом на пути их церковного взросления.

То же можно сказать и о подготовке к Таинству Евхаристии. Когда ребенок начинает более или менее осознанно молиться (в данном случае я специально не говорю о конкретном возрасте), ему нужно прививать осознание того, что Причастию, помимо обычной молитвы, должно сопутствовать что-то еще, и вечер, предшествующий этому событию, — поистине особый. Пусть поначалу ребенок будет читать немногое — одну-две наиболее понятные молитвы из Последования ко Святому Причащению, может быть, даже адаптированные родителями для лучшего восприятия, например, «Верую, Господи, и исповедую...». Полагаю, что это необходимо. Задача родителей — это всегда задача творческая: суметь направить своих детей на путь веры и заботливо поддерживать хотя бы их первые шаги.

Приложение

АНТОН ЧЕХОВ

НА СТРАСТНОЙ НЕДЕЛЕ

— Иди, уже звонят. Да смотри не шали в церкви, а то Бог накажет.

Мать суёт мне на расходы несколько медных монет и тотчас же, забыв про меня, бежит с остывшим утюгом в кухню. Я отлично знаю, что после исповеди мне не дадут ни есть, ни пить, а потому, прежде чем выйти из дому, насильно съедаю краюху белого хлеба, выпиваю два стакана воды. На улице совсем весна. Мостовые покрыты бурым месивом, на котором уже начинают обозначаться будущие тропинки; крыши и тротуары сухи; под заборами сквозь гнилую прошлогоднюю траву пробивается нежная, молодая зелень. В канавах, весело журча и пенясь, бежит грязная вода, в которой не брезгают купаться солнечные лучи. Щепочки, соломинки, скорлупа подсолнухов быстро несутся по воде, кружатся и цепляются за грязную пену. Куда, куда плывут эти щепочки? Очень возможно, что из канавы попадут они в реку, из реки в море, из моря в океан... Я хочу вообразить себе этот длинный, страшный путь, но моя фантазия обрывается, не дойдя до моря.

Проезжает извозчик. Он чмокает, дёргает вожжи и не видит, что на задке его пролётки повисли два уличных мальчика. Я хочу присоединиться к ним, но вспоминаю про исповедь, и мальчишки начинают казаться мне величайшими грешниками.

«На Страшном суде их спросят: зачем вы шалили и обманывали бедного извозчика? — думаю я. — Они начнут оправдываться, но нечистые духи схватят их и потащат в огонь вечный. Но если они будут слушаться родителей и подавать нищим по копейке или по бублику, то Бог сжалится над ними и пустит их в рай».

Церковная паперть суха и залита солнечным светом. На ней ни души. Нерешительно я открываю дверь и вхожу в церковь. Тут в сумерках, которые кажутся мне густыми и мрачными, как никогда, мною овладевает сознание греховности и ничтожества. Прежде всего бросаются в глаза большое Распятие и по сторонам его Божия Матерь и Иоанн Богослов. Паникадила и ставники одеты в чёрные, траурные чехлы, лампадки мерцают тускло и робко, а солнце как будто умышленно минует церковные окна. Богородица и любимый ученик Иисуса Христа, изображённые в профиль, молча глядят на невыносимые страдания и не замечают моего присутствия; я чувствую, что для них я чужой, лишний, незаметный, что не могу помочь им ни словом, ни делом, что я отвратительный, бесчестный мальчишка, способный только на шалости, грубости и ябедничество. Я вспоминаю всех людей, каких только я знаю, и все они представляются мне мелкими, глупыми, злыми и неспособными хотя бы на одну каплю уменьшить то страшное горе, которое я теперь вижу; церковные сумерки делаются гуще и мрачнее, и Божия Матерь с Иоанном Богословом кажутся мне одинокими.

За свечным шкафом стоит Прокофий Игнатьич, старый отставной солдат, помощник церковного старосты. Подняв брови и поглаживая бороду, он объясняет полушёпотом какой-то старухе:

— Утреня будет сегодня с вечера, сейчас же после вечерни. А завтра к часам ударят в восьмом часу. Поняла? В восьмом.

А между двух широких колонн направо, там, где начинается придел Варвары великомученицы, возле ширмы, ожидая очереди, стоят исповедники... Тут же и Митька, оборванный, некрасиво остриженный мальчик с оттопыренными ушами и маленькими, очень злыми глазами. Это сын вдовы подёнщицы Настасьи, забияка, разбойник, хватающий с лотков у торговок яблоки и не раз отнимавший у меня бабки. Он сердито оглядывает меня и, мне кажется, злорадствует, что не я, а он первый пойдёт за ширму. Во мне закипает злоба, я стараюсь не глядеть на него и в глубине души досадую на то, что этому мальчишке простятся сейчас грехи.

Впереди него стоит роскошно одетая красивая дама в шляпке с белым пером. Она заметно волнуется, напряжённо ждёт, и одна щека у неё от волнения лихорадочно зарумянилась.

Жду я пять минут, десять... Из-за ширм выходит прилично одетый молодой человек с длинной, тощей шеей и в высоких резиновых калошах; начинаю мечтать о том, как я вырасту большой и как куплю себе такие же калоши, непременно куплю! Дама вздрагивает и идёт за ширмы. Её очередь.

В щёлку между двумя половинками ширмы видно, как дама подходит к аналою и делает земной поклон, затем поднимается и, не глядя на священника, в ожидании поникает головой. Священник стоит спиной к ширмам, а потому я вижу только его седые кудрявые волосы, цепочку от наперсного креста и широкую спину. А лица не видно. Вздохнув и не глядя на даму, он начинает говорить быстро, покачивая головой, то возвышая, то понижая свой шёпот. Дама слушает покорно, как виноватая, коротко отвечает и глядит в землю.

«Чем она грешна? — думаю я, благоговейно посматривая на её кроткое красивое лицо. — Боже, прости ей грехи! Пошли ей счастье!»

Но вот священник покрывает её голову епитрахилью.

— И аз, недостойный иерей... — слышится его голос.— властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих.

Дама делает земной поклон, целует крест и идёт назад. Уже обе щеки её румяны, но лицо спокойно, ясно, весело.

«Она теперь счастлива, — думаю я, глядя то на неё, то на священника, простившего ей грехи. — Но как должен быть счастлив человек, которому дано право прощать».

Теперь очередь Митьки, но во мне вдруг вскипает чувство ненависти к этому разбойнику, я хочу пройти за ширму раньше его, я хочу быть первым. Заметив моё движение, он бьёт меня свечой по голове, я отвечаю ему тем же, и полминуты слышится пыхтенье и такие звуки, как будто кто-то ломает свечи... Нас разнимают. Мой враг робко подходит к аналою, не сгибая колен, кланяется в землю, но, что дальше, я не вижу; от мысли, что сейчас после Митьки будет моя очередь, в глазах у меня начинают мешаться и расплываться предметы; оттопыренные уши Митьки растут и сливаются с тёмным затылком, священник колеблется, пол кажется волнистым.

Раздаётся голос священника:

— И аз, недостойный иерей.

Теперь уж и я двигаюсь за ширмы. Под ногами ничего не чувствую, точно иду по воздуху. Подхожу к аналою, который выше меня. На мгновение у меня в глазах мелькает равнодушное, утомлённое лицо священника, но дальше я вижу только его рукав с голубой подкладкой, крест и край аналоя. Я чувствую близкое соседство священника, запах его рясы, слышу строгий голос, и моя щека, обращённая к нему, начинает гореть... Многого от волнения я не слышу, но на вопросы отвечаю искренне, не своим, каким-то странным голосом, вспоминаю одиноких Богородицу и Иоанна Богослова, Распятие, свою мать, и мне хочется плакать, просить прощения.

— Тебя как зовут? — спрашивает священник, покрывая мою голову мягкою епитрахилью.

Как теперь легко, как радостно на душе!

Грехов уже нет, я свят, я имею право идти в рай! Мне кажется, что от меня уже пахнет так же, как от рясы, я иду из-за ширм к дьякону записываться и нюхаю свои рукава. Церковные сумерки уже не кажутся мне мрачными, и на Митьку я гляжу равнодушно, без злобы.

—    Как тебя зовут? — спрашивает дьякон.

—    Федя.

—    А по отчеству?

—    Не знаю.

—    Как зовут твоего папашу?

—    Иван Петрович.

—    Фамилия?

Я молчу.

—    Сколько тебе лет?

—    Девятый год.

Придя домой, я, чтобы не видеть, как ужинают, поскорее ложусь в постель и, закрывши глаза, мечтаю о том, как хорошо было бы претерпеть мучения от какого-нибудь Ирода или Диоскора, жить в пустыне и, подобно старцу Серафиму, кормить медведей, жить в келии и питаться одной просфорой, раздать имущество бедным, идти в Киев. Мне слышно, как в столовой накрывают на стол — это собираются ужинать; будут есть винегрет, пирожки с капустой и жареного судака. Как мне хочется есть! Я согласен терпеть всякие мучения, жить в пустыне без матери, кормить медведей из собственных рук, но только сначала съесть бы хоть один пирожок с капустой!

— Боже, очисти меня, грешного, — молюсь я, укрываясь с головой. — Ангел-хранитель, защити меня от нечистого духа.

На другой день, в четверг, я просыпаюсь с душой ясной и чистой, как хороший весенний день. В церковь я иду весело, смело, чувствуя, что я причастник, что на мне роскошная и дорогая рубаха, сшитая из шёлкового платья, оставшегося после бабушки. В церкви всё дышит радостью, счастьем и весной; лица Богородицы и Иоанна Богослова не так печальны, как вчера, лица причастников озарены надеждой, и, кажется, всё прошлое предано забвению, всё прощено. Митька тоже причёсан и одет по-праздничному. Я весело гляжу на его оттопыренные уши и, чтобы показать, что я против него ничего не имею, говорю ему:

— Ты сегодня красивый, и если бы у тебя не торчали волосы и если б ты не был так бедно одет, то все бы подумали, что твоя мать не прачка, а благородная. Приходи ко мне на Пасху, будем в бабки играть.

Митька недоверчиво глядит на меня и грозит мне под полой кулаком.

А вчерашняя дама кажется мне прекрасной. На ней светло-голубое платье и большая сверкающая брошь в виде подковы. Я любуюсь ею и думаю, что когда я вырасту большой, то непременно женюсь на такой женщине, но, вспомнив, что жениться — стыдно, я перестаю об этом думать и иду на клирос, где дьячок уже читает часы.

УДК 252.8 ББК 86.372 К-39

Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви

Козлов Максим, протоиерей К-39    Детская исповедь: не навреди! —

М.: Никея, 2013. — 88 с.

ШМ 978-5-91761-225-6 Протоиерей Максим Козлов — священник Русской Православной Церкви, настоятель храма Святой Мученицы Татианы при Московском университете, известный богослов, педагог и религиозный публицист.

В книге изложены размышления, связанные с современной практикой детской исповеди.

УДК 252.8 ББК 86.372

18БМ 978-5-91761-225-6    © М. Е. Козлов, 2012

© Издательство «Никея», 2012

Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви ИС 12-208-0642

Протоиерей Максим Козлов Детская исповедь: не навреди!

Редактор Татьяна Стрыгина Художественный редактор Анна Носенко Дизайнер обложки Анна Носенко Корректор Елена Степанова

Подписано в печать 03.04.2013. Формат 60 х 84 1/32 Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 2,0. Тираж 7000 экз. Заказ №

Издательство «Никея»

119002, Москва, пер. Сивцев Вражек, д. 21 1

Гомилетика (древнегреч. 6дйг|тгкг| — «искусство беседы») — богословская наука, излагающая правила церковного красноречия и проповедничества.

2

Метанойя (греч. цетауош — «переосмысление») — изменение восприятия тех или иных явлений и фактов, сопровождаемое глубоким раскаянием.

3

Триодь, или Триодион (греч. Тркф&оу от греч. трек; — «три» и ю5д — «песнь») — богослужебная книга Православной Церкви, содержащая трехпесенные каноны (три-песницы).

Сообщить об ошибке

Библиотека Святых отцов и Учителей Церквиrusbatya.ru Яндекс.Метрика

Все материалы, размещенные в электронной библиотеке, являются интеллектуальной собственностью. Любое использование информации должно осуществляться в соответствии с российским законодательством и международными договорами РФ. Информация размещена для использования только в личных культурно-просветительских целях. Копирование и иное распространение информации в коммерческих и некоммерческих целях допускается только с согласия автора или правообладателя