В своей книге священник Алексей Уминский рассуждает о том, почему Церковь не является «корпорацией» и как можно в этом убедиться; о том, чего мы ищем, приходя в храм, и что обретаем на самом деле; о правилах благочестия и их смысле, о церковной общине и о личном пути к Богу.
Автор не обходит и самые острые вопросы, нередко звучащие от людей, еще не переступивших вполне порог Церкви, но имеющих желание его преодолеть.
Книга предоставлена издательством «Никея», бумажную версию вы можете приобрести на сайте издательства http://nikeabooks.ru/.
Благодарим издательство "Никея" за предоставленную для библиотеки электронную версию книги.
www.nikeabooks.ru
ЧТО Я ХОЧУ ОТ ЦЕРКВИ
Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС 13-314-2148
ISBN 978-5-91761-264-5
© Издательство «Никея», 2014
О ХРИСТИАНСТВЕ И ДУХОВНОМ ПОТРЕБЛЕНИИ
Священник Алексей Унинский
Москва «Никея» 2014
ПРЕДИСЛОВИЕ
Перед вами новая книга протоиерея Алексея Уминского. Тема ее — Церковь и наши представления о ее месте в нашей жизни.
По-настоящему верующий человек знает, как широк горизонт церковного мира, как много аспектов, оттенков, радостных открытий, но и вопросов, проблем включает в себя церковная жизнь, и потому — насколько неполными и фрагментарными могут оказаться самые добросовестные попытки с ходу и однозначно ответить на, казалось бы, такой несложный вопрос: что такое Церковь?
Зачастую вместо серьезного и глубокого разговора на эту тему нам предлагают всякого рода инструкции: соблюдай некоторые правила — и станешь человеком «церковным». Или наоборот: не делай того-то, отрекись от другого, третьего, десятого — и сможешь «по праву» именоваться христианином. В результате человеку, ставящему вопрос о природе Церкви, бывает непросто найти ответ, который был бы одновременно и доступен ему, и в то же время не страдал бы однобокостью.
Протоиерей Алексей не пытается упростить задачу своего читателя, не призывает заучить набор поведенческих норм, но ставит вопрос о смысле жизни христианина в Церкви.
Представления о Церкви очень разнообразны. Взгляд со стороны часто рисует ее некой организацией полувоенного типа, со своим служебным уставом, дисциплиной. Нередко она представляется своеобразным «полем чудес», где эти самые чудеса щедро раздаются за скромное вознаграждение. И та и другая точка зрения представляет Церковь как некое здание: в него можно, когда понадобится, войти, из него можно выйти. Но это только видимость. Рассуждая так, мы бы упустили из виду саму мистическую природу Церкви. Ведь на самом деле она есть Таинство, которое, как любое таинство, требует сопричастности себе, а вовсе не мимолетного, по временам, вхождения-исхождения.
Это непросто понять с ходу. Разум наш человеческий хотел бы объяснить себе и каждому раз и навсегда, где есть внешнее, а где внутреннее в этом Таинстве, найти четкое определение для Церкви, положить ей предел, но — нет, не может, отступает. Отступает в изумлении, заставляя рассудок бежать с поля битвы за понимание церковной природы. Если только ему претит довольствоваться теми плоскими определениями, которые приложимы к армии, но не к Телу Христову.
Если мы обратимся к новозаветным посланиям апостола Павла, в которых учение о Церкви Нового Завета раскрывается полнее всего, мы не найдем ничего похожего на четкие определения.
Так, апостол Павел называет Церковь «Телом Христовым, полнотой Наполняющего всё во всём» (Ефес. 1:23). Если мы честно (и мужественно!) постараемся понять эти слова, то прежде всего изумимся: а как это возможно — всё во всём? Можно ли дать определение такой Церкви, присвоить внешние или внутренние признаки этой полноте?
Такая Церковь — Небо на земле.
Но первое, что зачастую бросается нам в глаза, — это не Небо, а земля. Мы видим землю и ужасаемся: «Это надо же так измараться! Где же здесь Небо?!» Но я скажу: и хорошо, что нет у нас сейчас простого и однозначного ответа. Потому что Небо надо искать, надо быть в пути. Быть в Церкви земной, которая недаром еще называется «странствующей».
В Церковь нужно верить, и тогда только на самом деле мы сделаемся способными увидеть ее истинную силу и красоту. Свидетельством об этом и является книга отца Алексея.
Доброго вам чтения, читатели!
Прот. Сергий Овсянников, настоятель Свято-Никольского храма г. Амстердама, Голландия
МЕСТО, ГДЕ РАЗДАЮТ ДАРЫ
«Зачем мне ходить в церковь?» Дать исчерпывающий ответ на этот часто задаваемый вопрос невозможно, потому что тайна Церкви неизреченна и что она собой представляет, не так-то просто объяснить.
Церковь видится многим из нас, включая и тех, кто давно уже ходит в храм, неким местом, в котором можно получить то, что нигде больше мы не получим. В этом случае вопрос о целесообразности пребывания в Церкви разрешается на первый взгляд весьма просто. Собственно говоря, люди за этим и приходят в храм. В самом деле, ни в каком другом месте нельзя окрестить ребенка, отпеть усопшего родственника, получить Божие благословение на брак, заказать молебен или освятить воду. Собственно говоря, именно за этим люди и ходят, а вернее, приходят в храм...
Так, к сожалению, Церковь в наших глазах превращается во вполне земной комбинат, занимающийся оказанием «неземных услуг». Подобное отношение может распространяться даже на Святые Таинства, совершающиеся в храме, если человек воспринимает их в качестве предмета торга или мены по принципу: «Я поступлю так-то, а взамен получу то-то».
Такой стереотип мышления выработан в течение даже не веков, а тысячелетий. Если я хочу что-то получить, то мое приобретение должно быть чем-то отблагодарено, что-то должно стать заменой полученного. Люди придумали материальный эквивалент духовным ценностям, и эквивалент этот, как водится, оказался деньгами... В результате главным местом храма для многих стал не алтарь, где совершается самое важное (потому что то, что там совершается, большинству присутствующих непонятно, а вследствие этого и не очень интересно), а свечной ящик! Именно вокруг него кипит жизнь в церкви, именно там происходит «самое интересное». Именно там тебе могут что-то объяснить, о чем-то рассказать и куда-то направить, там человек получает «знание» — перед какой иконой поставить свечку, какому святому в каком случае следует молиться, где «за здравие», где «за упокой», сколько стоит сорокоуст. К несчастью, именно удовлетворение таких запросов становится средоточием и смыслом храмовой жизни для огромного количества людей.
Но дело в том, что, когда мы начинаем относиться к вере глубже и серьезнее, то образ Церкви как «комбината по обслуживанию религиозных потребностей населения» нас перестает устраивать; исполнение внешних правил без глубокого понимания их смысла не дает ответов на самые существенные, важные наши вопросы. И поняв это, человек может задаться вопросом: «А зачем мне вообще нужна Церковь? Мне не нужна святая вода, я могу и без нее обойтись. Мне не нужно подавать какие-то записки, я и сам помолюсь. Зажгу ли я свечу перед иконой в храме или лампадку у себя дома—разница невелика. Мне не нужно от Господа ничего внешнего, потому что если я по-настоящему верю в Бога, то могу и без Церкви, самостоятельно сказать Ему самые главные слова, почитать Его Святое Евангелие и понять, как мне следует жить. Зачем же мне для этого Церковь?»
Этот вопрос надо почаще ставить перед собой и неустанно искать на него ответ. Потому что ответ есть. Но поиски его придется начинать издалека.
* * *
Вопреки широко распространенному мнению, в Церкви ничего нельзя купить. По одной простой причине: Церковь — это место, в котором раздаются дары. Не гуманитарная помощь, не какие-то заказы или спецпайки, а именно дары Христовы. Здесь не надо выстраиваться в очередь, занимать места заранее, не нужно прорываться в какие-то VIP-зоны. Господь не требует, чтобы за это Ему платили, ведь нельзя заплатить за милость Божию, за Его любовь, за возможность быть услышанным и прощенным. Никакими деньгами нельзя расплатиться за то, что ты соединяешься со Христом!
Вот только дары Божии не похожи на то, что нам так хотелось бы приобрести. Ведь чаще всего человек приходит в церковь именно за тем, что он желает своим близким на Новый год и день рождения — крепкого здоровья, финансового благополучия и счастья в личной жизни. Вот эти три неизменные, неистребимые позиции и определяют зачастую наши представления о «правильном» устроении жизни, нам может показаться, что этими тремя просьбами мы полностью исчерпываем свои надобности. Что ж, человек действительно нуждается в здоровье, в интересной, достойно оплачиваемой работе, в счастье. Но неужели ничего, кроме этого, человеку не требуется? Многие полагают, что ничего...
На какое-то определенное время, пока это действительно необходимо, Господь может даровать нам и счастье, и здоровье, и успехи, но вообще-то в мир Он пришел вовсе не за этим. Внимательно вчитываясь в Евангелие, человек неожиданно для себя узнает, что ничего подобного Господь никому не обещает. Какие же дары мы в этом случае можем получить от Бога и желаем ли мы этих даров на самом деле? Или от Господа мы всегда хотим получить лишь то, в чем, по нашему представлению, нуждаемся в данный момент? «Дай мне то, что я хочу получить сегодня, а дальше в мою жизнь не вмешивайся, ко мне не стучись и не докучай мне!»
Вездесущий Господь слышит человека везде и необязательно заходить в храм, чтобы быть услышанным. И в летящем самолете, и в глубокой шахте, и в подводной лодке, где бы ни был обращающийся к Нему — на земле, под землей, под водой, в небе, — Бог услышит его, потому что Он пребывает рядом с человеком всегда и везде. Вопрос следует ставить иначе: Господь-то тебя слышит, а вот слышишь ли ты Его? Действительно ли ты жаждешь расслышать голос Божий, или если твои насущные потребности удовлетворены, то все и без того расставлено по своим местам?
Если это так, если христианин не задается вопросами — что значит слышать Бога, идти к Нему, что значит жить по вере? — то для него Церковь действительно делается лишь «местом торговли», а большая часть происходящего в ней — непонятным и скучным. Но если эти вопросы все же ставятся, то постепенно приходит осознание того, что Господь встречает в Церкви человека не только лишь для того, чтобы тот заказывал Ему молебны, не только лишь для того, чтобы тот ставил свечи перед иконами. В Церкви Бог дарует нам Самого Себя, а это — нестерпимый, тяжелейший, невозможный для каждого отдельного человека дар. Это великое Таинство совершается только в Церкви и больше нигде, потому что Церковь — обиталище Божественных даров и то единственное на земле место, где люди могут Его воспринять.
Вспомним, как на Тайной вечере Христос молитвенно обращается к Своему Отцу: все Мое Твое и Твое Мое (Ин. 17: 10). Эти самые главные слова и христианин должен сказать Богу, предавая себя в Его руки, вручая себя Ему, и услышать от Господа в ответ: «Все Мое — твое».
Вот так в свое время пришел в Церковь князь Владимир Святославович — воин, женолюб и любитель шумных пиров, ставший со временем святым равноапостольным князем Владимиром, прозванным в народе Красным Солнышком. Так пришла отъявленная блудница, ставшая впоследствии преподобной Марией Египетской... Именно ради таких людей Церковь и существует. Ради людей, отважившихся сказать Богу: «Господи, хоть я и не совершенен и, больше того, ужасен, отвратителен, но я хочу быть с Тобой! Все мое — Твое, Господи!», а в ответ готовых принять Христа.
Но многие перед этими словами в испуге останавливаются: «А мне всего Твоего не надо! Мне хотелось бы получить от Тебя только это и это. А всё — это слишком тяжело. Это — слишком страшно. Это — невыносимо». Но ведь всё — это и есть истинные дары Божии!
Они не покупаются в магазине, а раздаются — своим, родным и близким. Церковь — это Божий Дом, но не только, это еще и дом для каждого из нас, дом, где каждый из нас «прописан». Как часто можно услышать слова: «Зачем мне Церковь, если я и без Нее могу молиться Богу?» Не удивительно ли, что — к сожалению! — столь редко можно видеть, что человек действительно живет в Церкви, и столь обычно и привычно видеть, что он туда просто заходит за чем-то маленьким, «своим», когда вдруг оказывается жизненно необходимым совершить какой-то разовый обряд. Только тогда Церковь делается ему «нужна». А между тем ничего похожего на подобные отношения к Церкви Христовой в Евангелии мы не найдем.
Попробуем в этом разобраться. Почему Церковь все-таки наш Дом, а не магазин?
Невозможно войти в Церковь как в Дом (или вернуться в Церковь как в Дом) тогда, когда Бог для человека — некая абстрактная могущественная сила или «волшебный ящик», раздающий чудеса, здоровье и богатство. Или тогда, когда Он представляется грозным Властелином, наказывающим или милующим, сулящим очередное «звание» и Свои благодеяния за образцовое выполнение определенных правил поведения.
Понятие о родном доме у каждого человека прежде всего связано с другим дорогим образом — с семьей. Семьи бывают разные, но чем они должны быть (и слава Богу, если таковыми они и становятся) — это образом любви, передающейся из поколения в поколение. Образ семьи связан с образом отцовства и материнства. Если человек ищет в отношениях с Богом именно этого, если узнает в Боге своего Отца, то тогда и Церковь для него становится Домом.
Один святой сказал: «Кому Церковь не Мать, тому Бог не Отец». Я думаю, можно было бы переиначить эти слова так: кому Бог не Отец, тому Церковь никогда не откроется, как Отчий Дом. Кто Господа воспринимает иначе, кто ограничивает свое отношение с Ним отношениями «купли-продажи», стремясь нечто «получить» за определенную мзду и при этом совершенно не имея желания ни видеть, ни слышать, что Бог ему говорит, тот никогда не сможет почувствовать той материнской заботы, с какой Церковь покрывает своих детей, детей Божиих. Тот никогда не сможет понять, что такое Церковь.
* * *
Мы привыкли относиться к дарам, как ни к чему не обязывающим приятным безделушкам, вроде подарков на день рождения или на Новый год: на краткое время они окрыляют радостью, но вскоре забываются, словно их и не было. Как легко «переподаривать» ненужные подарки! Но не таковы дары Божии...
Нам следует всегда помнить, что, принимая Дар, который нам дается в Церкви — Самого Христа, — мы приобщаемся не только ликующей радости Его Воскресения, но и Его Распятию. Это действительно так. Чего обычно ищет человек в Таинстве покаяния? Очень часто — чувства облегчения от того, что он наконец освобожден от груза греха, который так долго тяготил. Но ведь на самом деле прощение — это бремя, это тяжкий дар и огромная ответственность, без осознания которой никакого прощения быть не может. Если человек способен с легкостью забыть о том, что был прощен, то он не изменится к лучшему, не станет другим.
Всякое принятие дара предполагает ответную любовь, желание не просто принимать и пользоваться, но желание сделаться достойным этого дара, желание становиться похожим на Христа, а значит — следовать за Ним так, как этому учит Евангелие. То же самое справедливо и в отношении причащения Святых Таин. Мы знаем, зачем нам необходимо Причастие: мы освящаемся и исполняемся благодатью. Так Господь подает нам силы, так Он приходит к нам, чтобы очистить, чтобы соединить нас с Собой. При этом мы подчас не слышим главного, а именно слов Спасителя: Тело Мое, за вас ломимое (1 Кор. 11: 24), и Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов (Мф. 26-28). Мы не понимаем и даже не хотим понять, что причащаемся страданиям Христовым, Его Кресту, Смерти, Сошествию в ад и Воскресению.
Перед Причастием читается молитва Иоанна Златоуста: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго...» Таким образом, причастники исповедуют Христа Сыном Божиим, как это сделал в свое время апостол Петр (Мф. 16:15-19). Но нельзя при этом не вспомнить и других слов первоверховного апостола, которые за этой молитвой стоят: Господи! с Тобою я готов и в темницу и на смерть идти (Лк. 22: 33). Ведь если я причастился страданий Христовых, значит, вместе с этим Причастием Господь отдает мне всего Себя! Не ту малую часть, которую мне хотелось бы получить, а самое главное, что за этим стоит, — путь к Воскресению через Крест, страдания и ад. Но вот этого-то зачастую совсем не хочется. Но именно этого ждет от человека Господь.
ВЕРУЮ ВО ЕДИНУ СВЯТУЮ, СОБОРНУЮ И АПОСТОЛЬСКУЮ ЦЕРКОВЬ
Ежедневно в утренних молитвах мы читаем или по крайней мере должны читать Символ веры1. Вот только понимаем ли мы его? Пытаемся ли мы в нем разобраться? Даже в словах: «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Едино-роднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несо-творенна, единосущна Отцу, Имже вся быша» — заключено много непостижимого, потому что тайна Святой Троицы не может быть осознана умом человеческим и определена нашим чувственным опытом. Потому-то Пресвятая Троица и остается объектом веры, а не знания, и с этим человек готов согласиться. Однако когда мы доходим до слов: «Верую во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь», — вдруг оказывается, что и в Церковь требуется верить столь же безоговорочно, как и в троичную едино-сущность Бога.
В Символе веры вообще нет ни «главного», ни «второстепенного»; просто его члены следуют друг за другом. Никто ведь не станет утверждать, что вера в Бога-Отца важнее веры в Бога-Сына и веры в Святого Духа, только на том основании, что исповедание совершается именно в таком порядке! Получается, что вера в Церковь не менее значима, чем вера в Святую Троицу. При этом перед нами встает очень непростой вопрос: а как вообще можно веровать в Церковь? Ведь отношение к Церкви осмысляется людьми, живущими в ее стенах, называющих себя ее чадами. В церковь можно ходить, к Церкви можно принадлежать, в Церкви можно приобщиться к Святым Таинствам, Церковь призвана осуществить то-то и то-то... Выходит, Церковь есть нечто такое, во что нельзя веровать, но чем можно пользоваться в нашей повседневной жизни, поскольку верят все-таки априори2 во что-то неочевидное.
Разумеется, и приверженцы других религий собираются вместе и коллективно исповедуют свою веру в Бога. Именно это исповедание и становится основным содержанием их веры. Однако лишь христианство настаивает на совершенно особом отношении к Церкви, возвышая ее до объекта веры и поклонения. Значит, надо разобраться, во что же нам надлежит веровать и чему поклоняться.
* * *
Для начала следует понять, что вообще представляет собой Церковь. Никео-Цареградский Символ веры определяет ее как единую Святую, Соборную и Апостольскую. Эти определения характеризуют внутреннее содержание Церкви, впервые же в Новом Завете мы встречаемся с этим словом в Евангелии от Матфея, когда Господь возвещает апостолу: Ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее (Мф. 16: 18).
Вообще-то словом «церковь» принято называть очень многое. Это и храм, в который мы ходим, и организация, и сообщество единоверцев. Во что же мы верим? Какую Церковь Христос основывает на камне, которым является Петр? Ведь слово «камень» в Евангелии встречается неоднократно, причем в разных контекстах. Например, сатана, искушая Господа, предлагает Ему: Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами (Мф. 4: 3). В данном случае мы сталкиваемся с очевидной подменой смыслов. Сделай так, чтобы эти бесплодные камни превратились в основу физической жизни, чтобы алчущий человек мог насытиться ими. Казалось бы, что же в этом плохого?
Господь говорит о Себе: Камень, который отвергли строители... сделался главою угла (Мф. 21: 42). Иоанн Креститель, обличая кичливость фарисеев своим происхождением от праотца Авраама, пророчествует: Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму (Мф. 3: 9). Потом уже и апостол Петр обращается к христианам: И сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое (1 Петр. 2: 5). Перед нами ярчайший оксюморон3, кажущаяся абсолютная несочетаемость — «живые камни». Что имеется в виду?
Оказывается, неодушевленный камень действительно может стать хлебом, но не в том сатанинском понимании, согласно которому современный человек вынужден питаться мертвым, неживым и живет бессмыслицей. Я имею в виду не только обычную, телесную пищу, хотя и в этом случае нам никуда не деться от химических усилителей вкуса и запаха, всевозможных красителей, подсластителей и консервантов. Я говорю не только об этом, но и о том, что мерилом жизни и деятельности человека все чаще становится непрекращающееся, непомерное и даже какое-то судорожное потребление. Люди не читают книги, не ходят в музеи, подменяя духовную пищу покупками, превращаясь в неистовых пожирателей неживого, вымороченного пространства и лишь в этом случае испытывая удовлетворение, чувствуя радость, спокойствие и уверенность в себе.
Напротив, живые камни становятся образом Тела Христова и возводят из себя Дом Божий, то есть святую Церковь (см. 1 Петр. 2:5). В книге Дидахе4 есть евхаристическая молитва, в которой Церковь уподобляется пшенице, собранной в единый хлеб, приносимый Богу: «Как сей преломляемый хлеб был рассеян по холмам и собранный вместе стал единым, так и Церковь Твоя от концов земли да соберется в Царствие Твое, ибо Твоя есть слава и сила чрез Иисуса Христа во веки». Пшеничное зерно тоже сравнимо с камнем, это нечто замкнутое в себе, неделимое, как атом, и совершенно от всего отстраненное. И только перемолотое зерно способно превратиться в нечто принципиально иное — хлеб.
Хлеб насущный — это лишь то, что сопричастно Богу, то, что дает жизнь. Не имитацию, не иллюзию жизни, а жизнь истинную. Сатана предлагает подмену бытия, потому что он все время пытается исказить Божественный замысел. При этом он оказывается не в силах переступить через универсальные законы духовной жизни. Сатана может только их извратить, пользуясь шулерскими приемами.
Человек таков, что до конца ничем себя не наполнит, кроме как Самим Господом и Божьей истиной. Даже камень, холодное, безжизненное вещество, в руках Господних становится живым. Изначально присущие ему твердость и непоколебимость остаются, а качества, присущие Богу живому, Вечному и Наполняющему все во всем, камню даруются. Это камень, без которого невозможно созидание. Именно на нем и строится Церковь.
Говоря о нас как о «живых камнях», апостол Петр напоминает о великой ответственности, лежащей на каждом человеке-христианине, который строит собою Церковь, возводит из себя духовный дом Божий, в котором живет Господь.
Мы знаем, что Христос основал Церковь в лице Своих учеников, в лице избранников, получивших благодать
Святого Духа в день Пятидесятницы. Но речь идет не только об этих двенадцати апостолах, но и об их учениках и о Павле, получившем благодатные дары через по-ставление апостолом Ананией (см.: Деян. 9:10-18).
Апостольство давалось именно как преемство, как возможность нести весть Христову, как возможность проповедничества и свидетельства. Так и на нас, на всех христианах, лежит эта печать апостольства. «Живыми камнями» мы должны становиться.
* * *
Вернемся к образу пшеницы и хлеба.
Господь говорит апостолу Петру: Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих (Лк. 22: 31-32). Мы уже говорили о пшеничном зернышке, чье существование совершенно бессмысленно до тех пор, пока оно пребывает в одиночестве, само по себе. «Сеять как пшеницу»—значит разбросать эти зерна так, чтобы птицы могли без труда склевать их по одному. Для того чтобы из зерна получился хлеб, их следует перемолоть, собрав воедино. Но и мука не превратится в благодатный хлеб до тех пор, пока ее не напитают водой, не заквасят и не замесят. Лишь после этого выпекается тот хлеб, который становится Евхаристией5, который превращается в Тело Христово.
Это и есть, собственно говоря, образ Церкви, в которую возможно только веровать. В такую Церковь нельзя вступить, нельзя быть просто ее членом, в ней нельзя просто числиться, как в какой-нибудь партии. Этой Церковью можно только стать, потому что член Церкви — это член Тела, а не организации.
В Церковь входят исключительно путем зерна: Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Ин. 12: 24). Человек идет путем Христа, умершего и воскресшего. Наш путь в Церкви — тоже умирание и воскресение. В этой связи мне хотелось бы привести замечательное стихотворение Владислава Ходасевича:
Путем зерна
Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.
Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет — и оживет она.
И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, -
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.
23 декабря 1917 г.
Мы говорим о вере в Церковь еще и потому, что, по слову преподобного Иустина Поповича (1894-1978), «Церковь - это Сам Господь наш Иисус Христос». Господь — Богочеловек, и мы говорим о том, что Церковь — это богочеловеческий организм, глава которого — Христос. Но чтобы войти в этот богочеловеческий организм и приобщиться к нему, придется пройти путем зерна. Потому-то в Церкви и совершается Евхаристия, потому-то мы и причащаемся Христовых Таин, потому-то и священник, в центральный момент Евхаристии молящийся о том, чтобы Святой Дух снизошел на хлеб и вино, произносит: «Ниспосли Духа Твоего Святого на нас и на Святые Дары сея».
Это значит, что Дух Святой — Третья Ипостась Святой Троицы, Истинный Бог — соделывает Телом Христовым принесенные хлеб, вино и каждого христианина, причащающегося этих Святых Даров. Причащаясь, мы сами становимся Телом Христовым, становимся Церковью. Вот в этом и состоит суть нашей веры в Церковь, в этом и состоят единство Церкви, ее апостольство и соборность.
Поначалу Господь общается с учениками еще как с неживыми камнями, которые ничего не понимают и не чувствуют. Еще ли окаменено у вас сердце? (Мк. 8:17) — горько спрашивает Он. Истинное оживание происходит тогда, когда Петр признает: Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни: и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго (Ин. 6: 68-69).
Эти слова апостол Петр произносит в тот момент, когда он умом своим совершенно не понимает слов Христа, когда он совершенно обескуражен действиями своего Учителя, в тот момент, когда он, может быть, даже не получил никакого ответа на свои насущные жизненные вопросы. Но вера в Бога не предполагает конкретного ответа на конкретно поставленный вопрос. Очень часто эти ответы, причем на самые острые и болезненные вопросы нашего бытия, ждут нас в конце нашего пути к Богу, а не в начале, как нам того хотелось бы. Именно поэтому, когда мы говорим, что верим в Бога, это не означает, что мы уже знаем Бога, но — что мы доверяем Ему. Вот и Петр сказал: «Господи! к кому нам идти ? Ты имеешь глаголы вечной жизни».
Итак, мы знаем: нам предстоит пройти страшным путем зерна. Что же Церковь предлагает в помощь? Самого Господа нашего Иисуса Христа. По-настоящему в Церкви нет никого другого, кроме Него и тех, кто последовал за Ним.
Что видит человек, приходящий в церковь? Множество разных, порой странных и малопонятных вещей и, может быть, в последнюю очередь Христа. Он участвует в Таинствах и многочисленных обрядах, видит людей, пришедших на этот пир, на это таинство веры. Кто-то из них пришел в брачной одежде6, кто-то — нет, но пришедших много. Они ставят свечи перед иконами, вокруг них ходят длиннобородые священники и кадят ладаном, хор исполняет возвышенные песнопения, потом верующие уходят из храма и... в их жизни, по сути, ничего не меняется.
В такую Церковь веровать нельзя, зато в нее можно зайти, а потом выйти наружу, на свежий воздух. В ней можно заказать молебен и осведомиться, сколько стоит крещение младенца или отпевание покойника. Такой Церковью удобно пользоваться, что, собственно говоря, и происходит. Такая Церковь ближе и доступнее человеческому сознанию.
Но мы не можем решить проблему, сказав, что существует «хорошая» и «плохая», «истинная» и «не истинная» Церковь. За внешними, обрядовыми проявлениями таятся сокровенная сущность нашей Церкви, ее истинный смысл и предназначение.
Церковь хранит благодать Божию, Господь реально присутствует в нашей жизни. Что эта сокровенная сущность не менее реальна, чем то, что бросается в глаза, человек начинает ощущать, лишь входя в жизнь Церкви изнутри. Стоя за ее оградой, он никогда этого не узнает.
Крещение — это «первая дверь в Церковь», не отворив которую жить во Христе невозможно. Крещение — это наше рождение в Боге, крещение — наше всы-новление Ему. Это самое главное из того, что происходит с нами. Мы рождаемся для жизни, приобщаясь к смерти и Воскресению Господним. Посредством погружения в купель мы соглашаемся ступить на путь зерна, делая первый шаг. А дальше человек сталкивается с суровой действительностью: с бессилием, с окаменением сердечным, с непониманием, с искаженной своей природой, с грехом, поразившим мир, с постоянным обманом, с корыстью, с завистью, с похотью — проявления зла, окружающие его и действующие в нем самом, можно перечислять бесконечно. Ему предстоит то и дело оступаться, падать и разбиваться в кровь. Либо человек изнеможет на этом пути и решит, что все это ему не нужно, либо продолжит упорно двигаться дальше и будет проливать покаянные слезы и неустанно молить Бога о милости и помощи.
Евхаристия — центр жизни Церкви Христовой. Без нее Церковь существовать не может, ведь там, где нет Евхаристии, нет и Христа. Причащаясь, человек провозглашает свою готовность идти на Христом и относит к себе слова Спасителя: Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее (Мк. 8: 34-35). Что бы с человеком после этого ни произошло, случившееся он должен быть готов принять как волю Божию.
Это и есть путь зерна.
ПУТЬ К СВЯТОСТИ
Недавно одна журналистка сказала мне, что если набрать в «поисковике» слова «самое плохое — это...», то одним из самых популярных вариантов будет «христианство». «Что же ужасного в христианстве?» — спросила она. Я ей ответил: «В христианстве самое плохое — это христиане. Все остальное — замечательно!»
Мы называем Церковь святой и непорочной вслед за апостолом Павлом, писавшим: Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова; чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна (Еф. 5: 25-27). Мы не просто ходим в храм и являемся членами церковной общины, мы исповедуем: «верую во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». А раз так, то важно понять, что же такого святого есть в этой Церкви, что, а вернее, Кто делает ее святой? Сам Господь Иисус Христос, потому что Он - Глава нашей Церкви.
Церковь святой делает Бог Отец, Который послал Сына Своего Единородного для того, чтоб эта Церковь была создана в Его Теле ломимом и в Крови, Им изливаемой. Церковь освящает Святой Дух, действующий в ней с момента Своего сошествия на общину апостолов через церковные Таинства, которые действовали, действуют и будут действовать непреложно и неизменно до конца времен. Святой Церковь делает та Истина, которая хранится в ней самой: в ее Священном Писании и в Священном Предании, которые для нас, христиан, являются источниками познания Бога и понимания самих себя. Каждый человек, начинающий называть себя христианином, прежде всего должен осмыслить свое пребывание в Церкви и свой путь ко Христу как путь к святости.
Об этом мало кто задумывается, многим это режет слух, однако цель нашего пребывания в Церкви, цель всего нашего существования — это именно святость. Обращаясь в своих Посланиях к христианам как к святым, апостол Павел делает это не потому, что они действительно достигли святости, а потому, что хочет еще раз напомнить: в этом состоит смысл их жизни. Более того, раскрытию этой истины, в сущности, посвящена вся Божественная литургия.
Применяя слово «святые» по отношению к тем, кто уже прославлен, канонизирован Церковью, мы не должны забывать, что их святость — не какой-то заоблачный идеал. Святости способен достичь каждый христианин, святость тождественна спасению во Христе.
Что же такое святость? Духовная гениальность? Бесценный дар, принадлежащий только особым, избранным людям, являющим его нам и всему миру как нечто недостижимое? Мне кажется, что святость — общехристианский талант, который дается каждому по мере его сил, о котором говорится в притче о талантах и который ни в коем случае нельзя зарывать в землю7. Кому-то даруется один, кому-то — два, а кому-то — пять талантов, и каждый из нас призван приумножить их. Тогда вступает в действие даже не геометрическая, а «Божественная прогрессия», которая делает человека святым для всей Церкви. Исполнение христианства и есть путь к святости. Вся история Христовой Церкви об этом свидетельствует.
Часто приобщение к святости происходит совершенно непостижимым образом. Мы почитаем благоразумного разбойника, распятого рядом с Господом. На иконах он обычно изображается вступающим в рай с крестом в руках, а это значит, что жизнь его в итоге оказалась праведной. В чем же может заключаться святость разбойника? В маленьком и, казалось бы, спонтанном сердечном движении, в кратком свидетельстве о Христе. Но это свидетельство оказался венцом всей его жизни, в которой, как казалось многим, ничему праведному места не было. Но то, что вызревало и происходило в душе этого человека, нам неведомо. Результат же оказался именно таким...
Современное поколение христиан выросло в большинстве своем из «неофитов» 8. Очень многие к вере пришли уже во взрослом возрасте, потихоньку начинали регулярно ходить в храм, исповедоваться и причащаться, затем стали соблюдать установленные Церковью посты. Однако внешне в современных христианах почти ничего не изменилось: мы не исцеляем больных, не изгоняем бесов, не говорим на множестве языков, не пророчествуем, не передвигаем горы и не ходим по водам. Ну и что? Если мы окажемся способны всю свою жизнь продвигаться ко Христу пусть и скромными, пусть и незаметными усилиями, нас будет изменять Сам Господь Своей Милостью и Своей Церковью. Если наш путь к Нему не прервется по нашему небрежению, он окажется путем к святости.
Жаль, что многие воспринимают святость как нечто, чего по определению достичь не дано. Даже свое спасение человек может начать воспринимать как нечто, совершающееся без его активного и свободного участия, исподволь приучив себя к ложной мысли: «Что ни делай, как ни живи — все равно не спасешься». Потому что ведь «ащеправедник едва спасется, аз гдеявлюся, грешный?»9. Действительно, если даже праведники — теплые заступники и духовные поводыри — считали себя великими грешниками, недостойными спасения, то «обычному человеку» остается лишь бессильно развести руками. В таком случае «его дело малое» — регулярно исповедоваться и причащаться, посещать воскресные службы, соблюдать посты и в свое время вместе с другими строем отправиться на
Страшный суд, где Господь непременно помилует, потому что, во-первых, в отличие от всех остальных, он — православный, а во-вторых, ничего особенно ужасного в жизни старался не делать. И помилует, разумеется, не за горячее покаяние и стремление к Богу, а «в силу необходимости», потому что по-другому никак нельзя...
Церковь при таком взгляде на духовную жизнь может представляться этаким непотопляемым «ковчегом спасения», который несет человека по волнам бушующего моря житейского, а сам он, с комфортом расположившись в его каютах, прилежно соблюдает положенные посты и читает утренние и вечерние молитвы. Даже благие дела, совершаемые ради ближнего, могут стать не тем, что меняет нас изнутри, а очередной подпоркой уверенности в своем «устойчивом положении»: мы не только разбились на группы и «кружки по интересам», но даже благотворительностью озаботились! Раньше этого не было, а теперь мы собираем деньги для заключенных, старую одежду — для бомжей, прочитанные в нежном возрасте книжки—для детских домов. Конечно же, человек чувствует, понимает, что для достижения святости всего этого недостаточно. Но ведь можно к этому не особенно стремиться, рассчитывая протиснуться в Царствие Небесное как-нибудь «бочком», «за компанию».
Даже Великий пост при желании можно обустроить максимально приятно и необременительно, запасаясь в магазинах кальмарами и постными шоколадками. Хотя какая, в сущности, разница, постная это шоколадка или скоромная? Шоколад — он и есть шоколад. Просто человек хочет быть уверенным: все идет своим чередом, больших усилий от него не требуется, а возникающие проблемы в любом случае разрешатся легко и счастливо. Если же по тем или иным причинам надежды не оправдываются, он легко теряет веру и впадает в уныние. Начинается недоуменный и обиженный ропот: «Господи, да за что же мне такое? Почему это произошло именно со мной? Почему Ты попускаешь это?»
А хорошо бы вспомнить Евангелие. Совсем неслучайно уже в начале Евангелия от Матфея мы встречаем рассказ о массовом убийстве безвинных и беззащитных младенцев: Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался, и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов. Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет (Мф. 2: 16-18). При этом мы видим, что Бог никак не препятствует злодеянию. Он не останавливает занесенные над детьми мечи и не поражает Ирода какой-то страшной, в меру злодеяний этого жестокого царя, смертью. Напротив, тот умирает в своей постели от обычных старческих недугов.
Мы читаем в Новом Завете: у несчастной вдовицы скончался сын, и Христос его воскресил10 11; дочь одного из начальников синагоги умерла, но, по счастью, Христос оказался рядом и поспешил на помощь...11 Но ведь мы понимаем при этом, что все могло закончиться и по-другому: Господь не всегда являет нам Свою особую милость видимым, очевидным образом. Воззвать к Нему — не значит вызвать карету Скорой помощи, а потом нетерпеливо отсчитывать минуты до ее прибытия.
Привыкая читать Священное Писание несколько отстраненно, человек не примеряет слово Божие напрямую к себе и своим близким, однако если что-то подобное описанным печальным и трагическим событиям вдруг случается с ним, то все его представления о вере, об особых отношениях с Богом сразу же превращаются в прах. Рушится уверенность человека в том, что вера в Господа, принадлежность истинной, православной вере дают ему «право» рассчитывать на то, что с ним все будет в порядке, что судьба его сложится благополучно и успешно. Но жизнь намного противоречивее и сложнее, чем рисуется нам в мечтах, и люди начинают искать этому какие-то объяснения и оправдания, забывая о том, что Христос и Его Церковь предлагают не комфортную и безбедную жизнь, а крест и следование за Христом, исполнение Евангелия своей жизнью, что и является путем к святости.
Наиважнейший вопрос о спасении может оказаться неактуальным потому, что для сознания многих из нас сама святость в качестве личного духовного пути потеряла свою значимость. Страшно, если человек думает, что возглас: «Святая святым!», раздающийся на каждой Литургии, к нему и к людям, стоящим в храме, уж точно не относится. Даже великое Таинство причащения Святых Христовых Таин может не осознаваться как путь к святости, как путь к преображению, как путь к единению со Христом! Можно, к сожалению, даже свое участие в величайшем Таинстве рассматривать лишь в качестве условия благополучия земного бытия. «Во исцеление души и тела» — эти слова становятся для нас ключевыми. Не «во спасение», а именно «во исцеление»...
НЕЖЕЛАНИЕ ЖИТЬ БЕЗ ХРИСТА
За что канонизируют святых, как жизнь человека становится житием и какое это отношение имеет к нам
Как следствие такого восприятия святости и святыни мы перестаем относиться к спасению, к своей жизни в Церкви как к личному пути ко Христу, как к личному следованию за Ним, как к личному подвигу. Да и сам подвиг духовный воспринимается прежде всего в его внешних проявлениях — в воздержании, посте и молитвах. Обычно мы представляем себе подвижника так: молится где-то схимник в пещере и спит на сырой земле, вкушая по просфоре в неделю. Хотя слово «подвиг» относится прежде всего к тому, кто «движется». Там, где нет неустанного продвижения вперед, нет устремления вверх, начинается безблагодатное «хождение по кругу», при котором разговор о святости теряет всякий смысл. В этом случае святые для нас — это только лики, пристально всматривающиеся в нас с потемневших от времени икон, святые — это те, кому мы заказываем молебны, к кому при случае можно обратиться за помощью; святые — это те, чьи жития давно превратились для нас в «былинные сказания», сделавшись составной частью фольклора, не имеющего никакого отношения к нашей жизни.
Ведь ничего из того, о чем мы читаем в житиях, не происходит и происходить, по нашему мнению, не может... Тогда встает вопрос: что такое для нас жития святых — реальность или всего лишь свод благочестивых сказаний? Что действительно для нас значит почитание святых? Почему Церковь прославляет тех или иных людей?
Сам факт канонизации того или иного подвижника вовсе не означает, что мы, православные христиане, должны безоговорочно принимать и разделять его мнения по любым вопросам, относясь к ним как к догматам. Не равнозначна канонизация и признанию абсолютной безгрешности угодника Божия.
Но что же она в таком случае означает?
Канонизация — это предложение Церкви каждому из нас всмотреться в жизнь святых, увидеть для себя возможность чему-то у них научиться. Например, у преподобной Марии Египетской, 47 лет прожившей в подвиге в пустыне, не надо, наверное, учиться ходить по водам «яко по суху», но можно учиться истинному покаянию. У святителя Николая Чудотворца — нежной отеческой доброте, у Иоанна Златоуста — горячей ревностной вере; у блаженной Ксении Петербуржской — безоглядному следованию за Христом, у Алексея, человека Божия, — великому смирению и огромной любви к Богу, которая сделала его способным своей жизнью принять слова Христа: кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня (Мф. 10:37) — наверное, одни из самых проблемных, трудных слов Евангелия.
И такое живое восприятие святых и их житий естественно. Странно просить св. Пантелеймона об исцелении, забывая, что он не только целитель, но и великомученик, и не быть готовым, подобно ему, хоть чуть-чуть понести свою болезнь как крест.
Образ святого, который мы встречаем в житии или видим на иконе, являет нам доступными человеческому восприятию литературными или художественными приемами человека спасенного, преображенного любовью Христовой; являет человека таким, каким он был Богом задуман с самого начала.
На иконе ли, в житии ли мы видим образ уже совершенного подвига, уже свершившейся победы. Эта победа дается кровью, усилиями, очень часто — огромными внутренними страданиями (можно, например, вспомнить искушения прп. Антония Великого или прп. Марии Египетской в пустыни). Путь святых не свободен от ошибок.
И когда мы видим победивших во славе, то понимаем, что этот путь — путь святости и обожения — и для нас проходим, и для нас возможен. Святые тогда могут стать для нас подобными свету маяка, на который можно идти; они «оживут» для нас, из малопонятных «сказочных персонажей» превратятся в помощников и «святых сродников наших» (как поется в песнопениях службы Всем святым, в земле Российской просиявшим).
Вспоминается фильм «Орда», который в 2012 году вышел в прокат и оказался непонятым многими православными. Святитель Алексий, такой, каким он представлен в этой картине, мало напоминает того преподобного в великолепных святительских одеждах, которого мы привыкли видеть на иконах и чьи мощи хранятся в Богоявленском кафедральном соборе в Москве. Но лишь реальная жизнь святителя Алексия имеет непосредственное отношение к святости, имеет отношение к каждому из нас, свидетельствуя о том, что путь к Господу — путь крайне некомфортный и не имеющий ничего общего с благополучным пребыванием в лоне Церкви, где все вопросы уже решены за тебя и без твоего участия.
«Как же так? — возмущаются некоторые. — Какой же это святитель Алексий?! В житии написано, что у него свечка загорелась, когда он поехал в Орду, а тут он в грязи лежит и кричит Богу: “Пошто Ты меня оставил?!”»
За житийной формой мы можем увидеть святого, а можем — только его икону.
Слава тебе, Господи, за то, что наша Церковь живет не по трафаретам! Мы чтим не придуманных, а реальных людей с их внутренней жизнью, несогласиями, ошибками и не всегда взвешенными высказываниями. Казалось бы, как мог святой Кирилл Александрийский (f 444) сказать об Иоанне Златоусте (между 344 и 354 - 407): «Если Иоанн — во святых, то Иуда — в апостолах»?12 Но ведь и святитель Иоанн не был склонен к всепрощенчеству и не подбирал выражений, отстаивая истину! Просто следует помнить: святой — не значит безгрешный, и Церковь прославляет подвижников за их стремление ко Христу. Мы не канонизируем ошибки, мы канонизируем достижения — победу человека над самим собой и над миром. Мы канонизируем результат.
С течением веков биографии святых приобретают иконографичность, реальные события обобщаются и становятся символами. Читая жизнеописания близких нам по времени и, в некоторой степени, обстоятельствам жизни новомучеников Российских, мы не можем не поражаться тому, насколько они не похожи на «типичные» жития.
Здесь мы уже не встретим никаких чудес. Мы видим, например, что христиане первых веков поют, когда с них сдирают кожу, из их вен вместо крови течет молоко, а наутро все раны сверхъестественным образом заживают и святые опять предстают перед своими мучителями, исповедуя Христа. В житиях новомучеников ничего похожего нет. Сталинские тюрьмы и лагеря — это сплошная грязь, вонь и кровь, беспросветный мрак, ужас и отчаяние пыточных камер и никаких видимых чудес. Не звучит никакой «мажорной ноты», венчающей все эти жития. Вдруг начинаешь понимать, почему новомучеников в народе либо не почитают вовсе, либо почитают недостаточно, почему не заказывают им молебны, почему их именами не нарекают своих детей: эти святые, на наш вкус, какие-то «неправильные».
Истинная жизнь во Христе означает неумение и нежелание жить без Него. Такая жизнь представляет собой нескончаемую череду неудобств и лишений «вровень с нашей тоской». К этому большинство современных христиан оказываются неспособны: действительно, требуется немало мужества, чтобы отказаться от стремления к телесному и душевному благополучию, отрешиться от наивной уверенности в том, что все идет правильно и своим чередом, и предпочесть хождение по воде прогулкам по проторенным дорожкам. Каждый должен задуматься: как его жизнь соотносится со святостью причем не парадной, а реальной, а потому и страшной, — с той святостью, которая без прикрас описана в житиях новомучеников и исповедников Российских.
Этот путь действительно тяжек и тернист, но на него следует по крайней мере решиться, нужно сказать себе: «Я хочу следовать этим путем!» Мы должны осмыслить, в чем мы вообще можем подражать Господу и как нам добиться этого. Нам предстоит понять, какую роль в нашей жизни играет Евангелие, какую — молитвенное правило, какую — пост и другие составляющие нашей веры, всё выстроить по порядку и расставить по своим местам.
О НАСУЩНОМ И НЕСУЩЕСТВЕННОМ
О том, как разобраться в правилах благочестия и отличить предание от Предания
Неофит, переступающий порог храма, получает первичные сведения о том, как ему надлежит себя вести. Первая предоставляемая ему катехизаторская информация относится почти исключительно к вещам внешним, причем делается это из самых добрых побуждений. Так, вхождение в Церковь поначалу оборачивается для многих приобщением к общему внешнему порядку действий. Наши собственные осознанные поиски Царства Божия и правды Его (Мф. 6: 33) начинаются значительно позже или не начинаются вовсе — это полностью зависит от нас.
Понимание главных смыслов следования правилам и традициям, внешним порядкам — всего того, с чем мы сталкиваемся, только-только начиная входить в жизнь Церкви — очень важно. С одной стороны, далеко не все традиции хороши и не все следует хранить во что бы то ни стало, и вместе с тем глубокое понимание смысла церковных правил способно обогатить, сориентировать нас в нашей внутренней христианской жизни.
Надо понимать, что традиции хороши для того времени, в котором они родились. Это всегда то, что было по необходимости востребовано Церковью в какой-то момент ее существования и что может в другой исторический момент жизни Церкви развиться, обновиться или же совсем исчезнуть.
Очень многие церковные традиции существуют только локально. Например, яблоки на Преображение освящают только в России.
Впрочем, о яблоках — с улыбкой.
Но ведь бывает и так, что даже изначально правильная, полная глубокого смысла, серьезная традиция обрастает совершенно чуждыми ей «дополнениями».
Так, мы вправе говорить о том совершенно особом почитании Божией Матери, которое так развито в Православии и других традиционных Церквях, — если оно истинно, это прежде всего почитание преображенного человечества. Именно ради воплощения через Богородицу Сына Божия Она прославляется как «честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим».
Кроме того, мы по собственному опыту знаем: ходатайство Божией Матери за нас пред Господом имеет особое значение и Ее заступничество никогда не остается без ответа. Не случайно мы молитвенно восклицаем: «Все упование мое на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под кровом Твоим!», не случайно в Православной Церкви так много Ее чудотворных икон. В Пресвятой Богородице христианами почитается в том числе и особая, материнская забота о мире, и это чувство близко и понятно всем. Потому-то и молитвы, обращенные к Ней, отличаются особой душевной теплотой и умилением.
Однако для многих наших единоверцев характерно сугубое почитание различных образов Божией Матери, причем зачастую оно носит поверхностный, как следует не осмысленный характер. Каждая икона в сознании таких людей становится какой-то «отдельной» Божией Матерью, хотя внятно объяснить, чем, собственно, Казанская «лучше» или «хуже» Владимирской, а Донская — Се-мистрельной, они, разумеется, не могут.
В данном случае мы сталкиваемся с так называемым народным богословием. Чем богоявленская вода отличается от крещенской и какая из них «сильнее», с удовольствием и в подробностях поведает любая «знающая» прихожанка. Магизм, глубоко укоренившийся в нашем сознании, —лишь мимикрия, имитация благочестивой традиции. К сожалению, он становится серьезным препятствием для христианского видения своего личного пути ко Христу. К тому же этот магизм пытается действовать на уровне «ты — мне, я — тебе; я заплатил — ты оказал мне услугу» и становится финансовой основой приходской жизни. Но молебны, акафисты и водосвятия не должны затмевать собой Литургию.
Жизнь в Церкви — не есть нечто застывшее на века, а потому и неизменное. Безусловное исключение из этого правила составляют Священное Писание, Священное Предание, догматика и Таинства. Все остальное может и должно меняться. Возможно, я выскажу крамольную мысль, но мне кажется, что раскол, потрясший Русскую Церковь в XVII столетии, оказался в чем-то благотворным. Безусловно, раскол — это ужасная рана на теле Церкви, это социальная и культурная катастрофа, от которой Россия до сих пор не оправилась и которая повлияла на очень многие последующие события и в жизни Церкви, и в жизни страны. И все же раскол, на мой взгляд, предпочтительнее фарисейства. Пусть лучше от Церкви будут откалываться омертвевшие, закостеневшие фрагменты, зато сама она, как корабль, будет плыть дальше. Даже очень дорогие нашему сердцу вещи не должны препятствовать поступательному движению Церкви. Это звучит, может быть, жестоко, но поставить, подобно нашим собратьям по вере—старообрядцам, во главу угла внешние формы, пускаться в яростные дискуссии по поводу того, в какую сторону двигаться вокруг купели, двумя или тремя перстами креститься и как правильно произносить на церковнославянском языке Символ веры, считая, что все это важнее любви во Христе, на мой взгляд, недопустимо. Нельзя приравнивать устоявшиеся традиции и обычаи к безусловной и предвечной Истине.
Так, в нашей Церкви присутствуют почитание святых угодников Божиих, молитва им. Но к частностям такого почитания, например некой «специализации» святых, когда считается, что одним из них следует молиться в таких-то случаях, а другим — в таких-то, — к такой практике можно относиться по-разному. Это — духовный опыт людей, свидетельствовавших о своем личном отношении к тому или иному святому. «Вот мне помогло в таких-то обстоятельствах, попробуй и ты!» Может помочь, но может и не помочь. Хочешь — прими этот опыт, молись, не хочешь — не молись. Это не обязательно, это не является Преданием Церкви.
Надо сказать, существуют и такие обычаи, которые не имеют никакого отношения не только к истинному Преданию, но и к христианству вообще и по-настоящему вредны. Апостол Павел говорит о приверженцах подобных верований: Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен во веки (Рим. 1: 25).
Христос гневно обличал фарисеев: Хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исаия, как написано: люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня, но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим. Ибо вы, оставив заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное (Мк. 7: 6-13).
Господь показывает фарисеям, как они своим стремлением жить «в соответствии с инструкциями» подменили живую любовь: Хорошо ли, [что] вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание?Ибо Моисей сказал: почитай отца своего и мать свою; и: злословящий отца или м,ать смертью да умрет. А вы говорите: кто скажет отцу или матери: корван, то есть дар [Богу], то, чем бы ты от меня пользовался, тому вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей, устраняя слово Божие преданием вашим, которое вы установили (Мк. 7: 9-13).
Что означает слово «корван», упомянутое Иисусом? Фарисеи считали: человек, принесший в Божий храм значительное материальное пожертвование, может уже не тратить деньги, например на то, чтобы нанять сиделку, ухаживающую за престарелыми родителями. Иными словами, сумму, которой ты оцениваешь свою любовь к родителям, свой уход за ними, ты должен пожертвовать на храм: «Вот, мол, я отдаю Богу то, чем могли бы пользоваться мои родители. И теперь, Господи, уже Ты обязан ухаживать за ними. Я свой долг выполнил, заплатив за это!»
Следует особо отметить тот факт, что Господь обвиняет иудеев, живших в полном соответствии с ветхозаветным преданием, искренне полагавших, что они действуют благочестиво. Однако дело в том, что человеческими преданиями фарисеи лукаво подменили заповеди Божии, Его правду и любовь.
Немало таких преданий ходит-бродит и по нашему «православному лукоморью». Разумеется, они должны быть авторитетно опровергнуты, и это принесет людям только пользу. У нас есть Священное Писание и Священное Предание. Только они являются источниками нашего вероучения, нашей жизни в Боге и в Церкви. Все остальное может иметь к ним прямое или косвенное отношение, а может и не иметь. Я могу начинать день, съедая натощак кусочек просфорки и запивая его крещенской водой, а могу и не делать этого. Это никак не характеризует мое отношение ко Христу и не определяет мой путь к Богу. Я могу зажигать лампаду от свечки, а могу и от спички. Она все равно будет гореть перед иконой.
Не должно быть к огрызку освященного яблока отношения более благоговейного, чем к человеку, приходящему в храм, как порой бывает! Можно относиться с большим трепетом к бумажке, в которую была завернута просфора, к скорлупкам от крашеных яиц и крошкам от пасхального кулича, если этого требует совесть. Но при этом помнить, что наш ближний нуждается в не менее трепетном и любовном отношении. А готовность защищать такое свое «православие», даже размахивая кистенем, не только ни о чем хорошем не свидетельствует, но смущает и отпугивает тех, кто еще только подступает к вратам Церкви.
Я не беру на себя смелость определять критерии истинности, нужности и современности той или иной традиции. Их определяет сама жизнь. И слава Богу, что есть это многообразие, что нам не всегда легко определиться! Потому что только в этом случае человек начинает думать самостоятельно. Вот когда определяться не нужно, когда все за тебя уже решено, тогда дело плохо.
Вспомним, однако, слова Христовы: Суббота для человека, а не человек для субботы (Мк. 2: 27).
Человек может с благоговением относиться к крошечкам от просфоры и быть при этом глубоко человеколюбивым и внимательным к людям. А может хранить вырезки из газет с напечатанным именем Господним, боясь их выбросить, и при этом совершенно спокойно изводить всех своих близких собственным скверным характером. Вопрос в том, чем для нас является традиция? Суббота для человека или человек для субботы? Традиция для человека или человек для традиции? Вот, пожалуй, главные критерии.
И думать нам в первую очередь надлежит не о действительных или мнимых противоречиях церковных установлений евангельским, а о кардинальном несоответствии с Евангелием всей нашей жизни. И поскольку Церковь терпит это мое вопиющее несоответствие слову Божию, то и я уж как-нибудь потерплю своих собратьев! Научусь и этому в том числе...
* * *
Мы говорили о том, что Евхаристия — сердце церковной жизни. Какое место в ней занимают другие молитво-словия и то, что мы называем обрядами?
Многочисленные церковные обряды, в отличие от Таинств, которые носят богоустановленный характер и отражены в Евангелии, складывались исторически, в соответствии с насущными нуждами Церкви и христиан. Иные из них давно канули в Лету (например, освящение соли или благословение сетей), другие, наоборот, появились только что, уже на нашей памяти, как, скажем, освящение офисов, автомобилей и самолетов.
Вообще можно сказать, что мы живем во многом в ритуальном мире, а всей нашей жизни присуща обрядовая форма. Выходя утром из дома и встречая соседа по подъезду, мы привычно говорим ему: «Здравствуйте!» — и слышим ответное приветствие. Это — ритуал, это — обряд, пусть и неосвященный, но тем не менее весьма значимый для наших отношений с ближними.
Жизнь в Боге предполагает благословение и освящение самых различных форм нашей деятельности, но саму нашу жизнь обряды и традиции принципиально не меняют. Можно читать молитвенное правило при свече, но лучше все-таки люстру включить: будет светлее.
Таинство причащения, Таинство покаяния — непременные условия жизни каждого христианина во Христе. Остальным церковным Таинствам не присущ столь же универсальный характер. Например, кто-то женится или выходит замуж и участвует в Таинстве брака, а кто-то продолжает жить холостяцкой жизнью или постригается в монахи. Кто-то становится священником, но Таинство рукоположения (хиротония) предназначено далеко не для всех: подавляющее большинство христиан обходятся без него. То же можно сказать и о соборовании. Это Таинство очень популярно среди православных, но лишь потому, что многие ошибочно полагают: участвующие в нем непременно обретают физическое здоровье.
Соборование ежегодно происходит во всех Поместных Церквях. В древней Церкви соборование совершалось над одним больным, а не над толпой прихожан. У нас один иерей соборует по сотне человек, а раньше было так: семь священников соборовали одного болящего. Причем в один день приходил один священник, который молился и помазывал, на следующий — другой, и так в течение всей недели, а потом они собирались на общую молитву. Это была молитва всей Церкви об одном человеке. И тогда смысл этого Таинства был ясен: вся Церковь молится об одном погибающем и беспомощном. А сейчас действительно ли мы чувствуем себя исцеленными после соборования? Правда, бытует и такое обоснование необходимости соборований: дескать, после них нам отпускаются совершенные в течение года грехи. Но это — очевидный самообман. Без сокрушенного покаяния не прощается ничто.
Стоит отдельно сказать о таком важном элементе церковного благочестия, как подготовка к причащению Святых Христовых Таин. По сей день существуют разнообразные, исторически сложившиеся правила подготовки к Причастию. В соответствии с практикой, сложившейся еще два столетия назад, многие и теперь в течение пяти дней перед Причастием постятся и усердно вычитывают каноны, потому что причащение — событие по-прежнему чрезвычайно редкое, едва ли не эпохальное; в то время как христианам надлежит относиться к нему как к Таинству Таинств и жаждать его.
Почему так произошло?
Прочная традиция причащаться четыре раза в год окончательно сформировалась в Русской Церкви к началу XIX века.
Если вы ознакомитесь с воспоминаниями священников, служивших в XIX веке, то узнаете много нового. К примеру, и тогда существовали села и деревни, но чем они отличались друг от друга? Только ли численностью жителей, как теперь? Нет, в селах стояли храмы, а в деревнях их не было. Священник служил в селе, но еще несколько деревень относились к его приходу. Когда наступал Великий пост, батюшка говорил: «На первой седмице говеет деревня Петровка, на второй — Степановка, на третьей...» Каждая деревня говела, исповедовалась и причащалась, а потом—хочешь, говей, а не хочешь, не говей.
Традиция редкого причащения закрепилась в силу многих исторических причин. Это и значительное расширение территории Русского государства, связанная с этим нехватка священников, татаро-монгольского иго, повлекшее за собой страшнейшую нравственную и духовную деградацию народа, упадок духовного богословского образования. Следует вспомнить и крепостное право, и петровскую секуляризацию. Начало возрождения живой евхаристической традиции можно отнести лишь к XIX веку. В середине — конце XIX века стали появляться пастыри, говорившие о необходимости частого причащения, — святой праведный Иоанн Кронштадтский, протоиерей Валентин Амфитеатров, оптинские старцы.
Сейчас традиция меняется, частое причащение становится реальностью. И сегодня, когда многие причащаются за каждой воскресной Литургией, или несколько раз в месяц, способы внешней подготовки к Таинству Евхаристии — количество постных дней, канонов и других молитв — могут быть переосмыслены и носить более свободный характер.
НЕ СТОИТ БОЯТЬСЯ ВРЕМЕНИ
Априори (лат. a priori — буквально: «от предшествующего») — знание, полученное до опыта и независимо от него.
Оксюморон (древнегреч. OZppwpov—букв.: «остроумно-глупое») — стилистическая фигура, сочетание противоположных по значению слов.
Дидахе (греч. AiSaxoKvpiov Зга raw anoazoAawучение Господа народам чрез 12 апостолов) — памятник христианской письменности катехизического характера, церковного права и богослужения конца I — начала II в.в.. Долгое время считался утерянным. Обнаружен в библиотеке подворья Иерусалимского Патриархата в Константинополе в 1873 году.
Евхаристия (в переводе с греч. — благодарение) — иначе Святое Причастие, главное Таинство Церкви. Иногда употребляется как синоним Литургии —богослужения, за которым совершается причащение Святых Христовых Таин.
См. притчу о званых на брачный пир (Мф. 22:1-14).
См.: Мф. 25: 14-30.
Неофит — новообращенный; в данном контексте — человек, выросший в атеистическом окружении и потому до своего собственного прихода в Церковь не имевший представления о том, что такое церковная жизнь.
См. тропарь по первой кафизме. Тропарем называется краткое богослужебное песнопение, кафизма — последовательность нескольких подряд идущих псалмов и молитвословий, сгруппированных в одну «богослужебную единицу». Так для удобства употребления за богослужением разбита ветхозаветная книга Псалтирь: в ней 20 кафизм, сопровождаемых своими тропарями и молитвой.
Лк. 7: 11-17.
Мф. 9: 18-26; Мк. 5: 21-43; Лк. 8: 41-56.
Речь идет о периоде гонений на святителя Иоанна Златоуста, столичного епископа Византийской империи начала V в. Борьба за воплощение в жизнь аскетических идеалов и острая критика несправедливости, царившей в обществе, сделали Константинопольского епископа популярным в народе, но восстановили против него влиятельные круги двора и высшего клира. В результате изощренных интриг недругам святителя удалось созвать так называемый Собор под дубом (403), на котором Иоанну Златоусту были поставлены в вину вмешательство в дела чужих епархий и некоторые политические высказывания. Один из участников собора, святитель Александрийский Кирилл (в то время диакон), поддерживал осуждение Иоанна. Впоследствии оба они — и епископ Константинопольский Иоанн, и епископ Кирилл — прославлены Церковью в лике святых.
Есть темы, которые напрямую не касаются сущности Церкви, но тем не менее при разговоре о ней нередко поднимаются, вызывая смущение.
В настоящее время верующим часто приходится слышать недоумения и обвинения в адрес Церкви по поводу того, что она сблизилась с государством, «срослась» с ним, тем самым потеряв свою свободу, и вот-вот превратится в еще один государственный институт, как было в синодальный период1 ее истории. Что можно на это сказать?
Святейший Патриарх Кирилл так ответил на подобные опасения в декабре 2012 года: «Русская Церковь ни с кем не сращивается, в том числе с государством. Она несет ответственность за нравственное состояние своего народа, за поддержание духовной и материальной культуры. И в этом смысле она будет находиться в диалоге с любой властью, с тем чтобы через сотрудничество с властью в том числе служить этим высоким целям, которые перед ней стоят».
Что касается синодального периода, то и тогда Церковь жила всей полнотой жизни, не переставая быть Церковью. Именно в то время, например, зародилось такое явление, как старчество, ставшее одной из основ великой отечественной культуры. Появились славянофилы, не имевшие абсолютно ничего общего с сегодняшними националистами и так называемыми выразителями русской национальной идеи. В синодальный период подвизались такие величайшие святые, как преподобные Серафим Саровский2 (1754 или 1759 - 1833) и Амвросий Оптинский3 (1812-1891) или святитель Арсений (Мацеевич; 1697-1772), который находил возможность протестовать против государственной деспотии. Именно в XIX веке произошел расцвет русской литературы.
Можно вспомнить о святителе Филарете4 (Дроздове; 1782-1867) — авторе окончательной редакции манифеста о крестьянской реформе и отмене крепостного права. Поэтому говорить о синодальном периоде как о времени, когда Церковь была лишена свободы, можно лишь в том смысле, что она лишилась патриаршества, но, даже отчасти утеряв самоуправление, Церковь оставалась духовно свободной. Во многом этот парадокс объясняется тем, что российская государственность была православной и русские государи, как и общество в целом, исповедовали Православие. Куда более грозным испытаниям Церковь подверглась во времена безбожной советской власти. Но свободу, которую Господь даровал человеку, нельзя было отнять даже в тюрьмах и лагерях, даже под страхом чудовищных репрессий.
Нынешняя форма взаимоотношений Церкви и государства сложилась на основе декларации митрополита Сергия5 (Страгородского; 1867-1944), ставившей своей целью поиск компромисса. Было бы наивным рассчитывать на то, что на этом пути все пойдет гладко, к тому же, находясь в гуще событий, владыка Сергий не был застрахован от ошибок. Вообще история — категория весьма запутанная. Лишь время все расставляет по своим местам.
Вообще-то стремление к благополучию — явление, характерное не только для современного периода истории Церкви. И прежде многие христиане осознанно или бессознательно тянулись к физическому и духовному комфорту, стремясь обрести уверенность в своем будущем. Так проявляется слабость человеческая, и ничего нового в этом нет. За десятилетия, прошедшие после того, как гонения на Русскую Церковь закончились, значительная ее часть привыкла к размеренному, комфортному существованию, привыкла к тому, что Церковь опекается и всячески поддерживается государством. Многим из нас трудно представить, что ситуация могла бы быть иной: ведь в стране 60-80 % населения называют себя православными, и потому для деятельности Церкви следует создать особые условия!
В определенном смысле история, конечно же, повторяется, но Церковь всякий раз делает из происходящего разные выводы и предлагает различные ответы. Например, одним из таких ответов стало иночество, зародившееся в IV веке. Монашеская жизнь, желание оставить шумные, суетные города и приобщиться к евангельской простоте — обостренная христианская реакция на доминировавшую тягу к благополучию, на тот самый мир, который отделяет нас от Бога.
Ведь в конечном итоге все зависит от того, чего хотим мы — чада своей Церкви. Одно дело — некая общецерковная политика, а другое — внутрихристианская настроенность. Если христиане мечтают о благополучии, тогда и церковная политика будет структурироваться в полном соответствии с этими чаяниями и все, что хоть в малейшей мере угрожает вожделенной стабильности, будет восприниматься как вражеское нападение на Церковь. Но если нам удастся осознать, что такое благополучие иллюзорно, что без него можно обойтись и что оно наносит вред нашим душам, то и сама Церковь неизбежно изменится. Не нужно ничего специально делать, тем более обвинять кого-то лишь затем, чтобы в очередной раз попытаться оправдать себя. Делать надлежит только то, что предписывает Евангелие. Это единственный необходимый ответ.
НЕ ВСЕ ТАК ПРОСТО...
О спасении вне Церкви и о том, может ли встретить Христа никогда о Нем не слышавший
Человеку, который уже нашел свой путь к Церкви, к Богу, обыкновенно не свойственна воинствующая нетерпимость к людям других взглядов. Основным содержанием жизни такого человека становятся его личные отношения с Господом. И все же вопрос о спасении иноверцев не может не волновать христианскую душу.
Религиозный мир действительно разделен. Монотеизм практически не приемлет плюрализма, не допускает возможности мыслить о других религиозных системах как о спасительных и приводящих к Богу. И христианство, и иудаизм, и ислам настаивают на исключительности своих представлений об истине.
Почему так происходит, почему наш мир так непримиримо расколот — это тайна. Каким образом человек находит спасение в других религиозных системах, христианину неведомо. Напротив, для него совершенно очевидно, что истина открывается лишь тому, кто познает Христа, тому, кто встречает Его в своей жизни. Вне Христа не существует истины, вне Христа не существует жизни вечной, вне Христа не существует спасения. С другой стороны, нам непросто соотнести апостольские слова Бог есть любовь (1 Ин. 4: 8; 1 Ин. 4: 16) с мыслью о том, что огромное количество людей, какими бы хорошими они ни были, что бы они ни делали и как бы праведно себя ни вели, все равно обречены на гибель лишь потому, что родились не в то время и не в том месте, например в Аравийской пустыне или в горах Непала, а потому исповедуют ислам или буддизм.
Очень сложно соединить эти две вещи—любовь Бога, отдающего жизнь за спасение всего мира, а не ради спасения каких-то отдельных людей, с тем, что лишь лучшие из относительно небольшого сообщества в итоге окажутся спасены. Христиане не могут не чувствовать в этом какого-то глубинного противоречия, в отличие, например, от иудеев, полагающих: раз еврейский народ изначально избран Богом, а все прочие к нему отношения не имеют, то и что произойдет с ними, строго говоря, неважно. Нечто схожее существует и в исламе. Там тоже речь идет о жестком делении на своих и чужих. Для синкретичного буддизма вообще не имеет значения, кто ты — христианин, мусульманин или, скажем, приверженец религии вуду. Ты идешь по своему пути и, если будешь жить по совести, рано или поздно через череду перевоплощений придешь и к буддизму, и к просветлению. Так что проблема спасения иноверцев тревожит именно христиан.
При этом у них возникает неизбежный вопрос: «А как же быть с остальными, что же произойдет с ними?» На этот вопрос можно ответить бескомпромиссно, руководствуясь принципом: «Кто не с нами, те против нас!», то есть все, не являющиеся чадами нашей Церкви, не спасутся по определению. Причем надо еще уточнить, что речь идет не о христианах вообще, что границы еще более сужаются и спасение можно обрести лишь в лоне истинной Православной Церкви, потому что только она сохранила полноту благодати Божьей.
Нелегко человеку со стороны приобщиться к «собранию избранных». Такая Церковь предъявляет к своим членам очень серьезные требования, устанавливает перед ними настолько высокую планку, что преодолеть ее многие попросту не в состоянии. Человек, лишь подступающий к ступеням храма, оказывается неготовым к высочайшему уровню, который задается Церковью. Это одна из крайностей. Однако и противоположная позиция — безапелляционные заявления о том, что вообще все спасутся, тоже чревата духовной катастрофой. Впав в любую из этих крайностей, мы сразу же устремимся по ложному пути.
Но в таком случае где обрести истину? Почему Господь говорит: Яесмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин. 14: 6)? Почему обязательно строгое исповедание веры? Зачем нужны освященные Церковью догмы? Чему учили Вселенские соборы? Почему веками велась бескомпромиссная война с ересями? Вообще, для чего существует вся двухтысячелетняя история Церкви, если важно, по сути, только одно: лишь бы, как говорится, человек был хороший?.. Слава Богу, что на все эти вопросы нет и не может быть однозначных ответов, потому что, если только Церковь попытается их дать, наше церковное и религиозное сознание сразу же значительно отдалится от Евангелия.
Перечитывая Новый Завет, мы слышим голос Христа, говорящего нам о спасении. Он прямо указывает на то, кто будет спасен, а кто спасен не будет. Некоторые
Его слова вполне могут показаться нам странными. Например, мы услышим: Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное (Мф. 7: 21). А ведь это предупреждение обращено именно к внутрицерковному сообществу, к новозаветной Церкви, потому что Господом Иисуса может назвать только христианин, и никто более!
Мы читаем притчу о брачном пире6, о разумных и неразумных девах7. Эти поучения опять же обращены к тем, кто уже находится внутри Церкви. Бодрствуйте и молитесь (Мф. 26: 41), — призывает нас Христос. Господь говорит о Страшном суде — об овцах и козлах, которые окажутся по левую и правую сторону от Сына Человеческого8. Эти слова имеют непосредственное отношение ко всем нам. Званые, близкие и знакомые зачастую оказываются недостойными, и Господин начинает созывать на пир, то есть в Царствие Небесное, казалось бы, абсолютно чужих людей. Господь предупреждает: Многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов (Мф. 8: 11).
Кем же окажутся люди, пришедшие «с востока и запада»? Кого призовет Христос? Через апостолов Он призывает языческий мир, призывает тех, которые никогда прежде не были призваны и всегда оставались отверженными в глазах иудейского народа. Но только ли историческое значение имеют все эти притчи? Не относятся ли они напрямую и к дням сегодняшним?
Иисус неоднократно говорит о презиравшихся иудеями самаритянах как об образцах живой веры и истинного исполнения заповедей. Спаситель рассказывает притчу о милосердном самаритянине9 и беседует у колодца с самаритянкой, исповедующей Его Христом10, показывая тем самым, что Он открыт даже для людей, изначально исповедовавших еретическую веру.
Таких примеров в Евангелии очень и очень много, но если истина так легко укладывалась бы в любых религиозных системах, совершенно непонятно, зачем было Богу отправлять Сына Своего на крестные муки? Зачем Святым Отцам Церкви непременно надо было составлять и отстаивать Символ веры? Почему истина оказывается столь бесконечно важной, что люди готовы отдавать за нее свои жизни? Если она не имеет непосредственного отношения к спасению, то тогда во имя чего приносились все эти жертвы?
Совершенно очевидно, что истина во Христе имеет первостепенное значение для нашего спасения. Но каким образом Господь призывает людей, иначе исповедующих Бога? Есть ли у них возможность услышать Христа подобно самаритянке? Есть ли у них возможность, исповедуя иную веру подобно милосердному самаритянину, быть настолько послушным совести, чтобы своими делами, даже не верой, а именно делами, вдруг сделаться христианами? Евангелие нам показывает, что такое в принципе возможно, но у нас нет достаточных оснований для того, чтобы автоматически распространять это правило на всё и на всех.
Мы знаем, что истина и спасение есть во Христе. Мы знаем, что за эту истину и спасение Церковь вот уже в течение двух тысяч лет готова идти на исповеднический подвиг, на муки и на смерть. И эта истина не может быть растворена в бесчисленных «полуистинах», в симпатичных на первый взгляд теософских теориях, которые позволяли бы нам, так сказать, исповедовать некий «христианский буддизм» или искать какие-то подобия христианства, скажем, в суфизме. Всем, дескать, хорош иудаизм, к нему бы еще немножко из Евангелия добавить, и цены бы ему не было! Однако заниматься такими искусственными построениями ни в коем случае нельзя. Это будет ложь, обман, это будет отступление от Христа.
Но и полагать, что Христос не способен спасать кого бы то ни было, где бы то ни было и когда бы то ни было, мы тоже не можем. Спасение — это Его дело. Господь пришел на землю именно ради того, чтобы всех спасти. Кроме того, нам известно и то, что Второе Его пришествие и Страшный суд не наступят до того, пока каждый человек не встретится со Христом, пока Евангелие не будет проповедано по всему миру. А проповедь Евангелия — это не толкование священного текста, не беллетризованная информация о Спасителе, не историческая справка о Православии, не краткий курс лекций по догматике. Проповедовать Евангелие — значит добиваться того, чтобы апостольское, церковное свидетельство о Христе привело человека к личной встрече с Богом.
Я убежден, что нет на свете человека, в жизни которого хоть однажды не появился бы Христос. Вопрос состоит лишь в том, как человек на эту встречу откликнется. При этом абсолютно неважно, где он был рожден — на просторах Африки или Аравии, в просвещенной и ироничной Франции или в мультирелигиозной и мультикультурной Америке — и какие традиции впитал с молоком матери. Не может такого быть, чтобы человек не встретился со Христом, чтобы Христос не нашел на земле человека! А вот после этого каждый из нас оказывается перед непростым выбором, только, к сожалению, далеко не все способны выбрать Христа. Можно встретиться с Богом, отвернуться от Него, как от незнакомого человека и как ни в чем не бывало пойти проторенным путем дальше. Можно встретиться со Христом и стать христианином, а можно после этой встречи христианином и не стать...
Евангелие описывает немало встреч с Господом. С Ним сталкиваются совершенно разные люди: и святые апостолы, и Иуда из Кариота, и понтийский Пилат, и несметное количество книжников и фарисеев. Встретиться с Господом — еще не значит принять Его сердцем, как, например, сделала это самаритянка, которую Церковь почитает как мученицу Фотину11. Встреча может оказаться и формальной, причем исключительно по нашей вине. Мы можем пройти мимо Христа, потому что Он нам окажется неинтересен. Самое же горькое то, что приходим мы в этот мир именно для этой Встречи. Никакого другого смысла рождения человека на земле не существует!
Встреча с Господом вполне может оказаться и подспудной, прикровенной. Человек встречается со Христом и тогда, когда вопреки религиозной или национальной традиции вдруг по зову сердца поступает по-евангельски.
Например, мы читаем: Кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей (Мф. 10: 42). С другой стороны, Ирод мог за секунду радикально измениться, если бы не принял решения об отсечении главы Иоанна Крестителя. Совесть твердила ему об одном, но он уступил зову похоти и потом до конца своих дней мучился из-за этого и боялся, слушая рассказы о Христе, что это Иоанн восстал из мертвых (Лк. 9: 7). Пилат тоже встретился с Господом, и что же произошло? Иисус открывает ему глубочайшие смыслы бытия, а тот, выслушав, как ни в чем не бывало вопрошает: Что есть истина? (Ин. 18: 38) — и, умыв руки, разворачивается и уходит.
Что и говорить, страшно следовать призыву Господню, куда проще сделать вид, что в душе нашей ничего не прозвучало. Мог бы остаться глухим к гласу Божию и Авраам, когда Господь повелел ему: Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе (Быт. 2: 22). Вот только «глухота» Авраама обернулась бы тем, что не стал бы он одним из прообразов страданий Христовых, не произошла бы его встреча с Господом.
Речь прежде всего идет о том, способен ли человек ответить Богу на Его призыв. А призыв этот и есть проповедь Евангелия, и до тех пор, пока она не закончится, этот призыв будет звучать и звучать, а значит, поиск и спасение человека и человечества не прекратятся.
Но вот вопрос — слышим ли этот призыв мы?
ХРИСТИАНСТВО БЕЗ ТРУДА?
О том, почему невозможно быть христианином «по национальности»
Мы читаем в новостях о том, как физически уничтожаются пакистанские христиане. Речь, кстати, идет не о православных, а о представителях одной из протестантских конфессий, вместе с которыми у нас в России многие и молиться бы никогда не стали. И когда вдруг узнаешь, что тринадцатилетняя девочка не отрекается от Христа, а ее за это насилуют и забивают камнями, то становится по-настоящему стыдно за то, что сами-то мы не можем в своей жизни Христа исповедовать. Почему? Мне кажется, во многом потому, что христианство для нас давно превратилось в национальную традицию. За последнее тысячелетие оно стало культурообразующей, государствообразующей религией нашей страны. И как следствие — христианство достается человеку безо всякого труда, оно сделалось таким же естественным элементом его жизни, как язык, этика и культура. В результате и Христос стал для многих одним из литературных персонажей, одним из учителей нравственности, одним из героев, отдавших Свою жизнь «за счастье человечества». Таким образом, и все христианство низводится лишь до проповеди нравственных ценностей. Но являются ли нравственные ценности основой христианства? Нет, ибо в этом случае ни о каком христианстве речи вообще идти не может! Единственная ценность, которой обладает Церковь, — это Сам Христос, а нравственные ценности — уже следствие нашей веры в Него.
Мы с вами живем в обновляющейся России, в стране, которая по-новому рождается во Христе или по крайней мере претендует на это. При этом очень важно не встраиваться в такую ценностную систему, в которой религия—всего лишь инструмент, а не путь, только воспитательное средство, только хранительница нравственных ценностей, культуры и традиций, помогающих человеку ориентироваться в жизни. Если мы низведем нашу Церковь до этого, то тогда она действительно рискует превратиться в этнографический музей или в одну из идеологических платформ.
Встречаясь с протестантами, особенно с теми из них, кто живет в нехристианских странах, в откровенно недружелюбном, если не во враждебном окружении, невозможно не удивляться их мужеству. Невозможно не восхищаться их живой верой, их неустанным поиском Христа как личности. Христос ищет не нашего, а нас, поэтому и мы должны искать не Божьего, а Самого Бога. Но ищем ли мы действительно Его Самого? Если нет, то все наши построения лишаются надежного основания. Мы не можем обосновать любые свои утверждения, не в силах внятно объяснить, почему то или иное следует делать именно так, а не по-другому.
Христианство, понимаемое исключительно как этика или как национальная традиция, христианство, проповеданное без Христа, без понимания Богочеловека, без понимания Сына Божия, пришедшего в мир, о Котором Православие говорит в своих догматах, невозможно.
ШКОЛА ВЕРНОСТИ БОГУ
Начав жить церковной жизнью, человек входит, как правило, в ту или иную общину.
Чем становится она для человека, старающегося идти за Христом в Его Церкви?
Тяга к церковной общине естественна для человеческой души, потому что именно в ней мы себя реализуем как христиане. Где такое еще возможно? В семье? Но ведь и семья — тоже прообраз христианской общины, это малая Церковь. Среди сокурсников, коллег? Хотелось бы, конечно, но, к сожалению, скорее всего, ничего из этого не выйдет, ведь даже там, где все без исключения настроены жить по-христиански, дело продвигается с великим трудом. Об этом сам Господь говорит, отвечая на вопрос, кто же может спастись. Самостоятельно решить эту сверхзадачу человек не в состоянии, но Христос утешает нас: Невозможное человекам возможно Богу (Лк. 18: 27). И ведь действительно, врагов по-настоящему возлюбить невозможно. Все нажитое оставить и налегке отправиться за Христом (см. Мф. 19:16-22) страшно. Обиды прощать до седмижды семидесяти раз (Мф. 18: 22) не получается. Ноги умывать ближним и неустанно служить им никаких сил не хватит, а ведь именно ко всему этому и призывает нас Господь. В этом смысле община единомышленников становится своего рода испытательным полигоном, «экспериментальной площадкой» для исполнения Евангелия.
Община—это школа жизни в Боге. Когда мы, помогая друг другу, вместе исполняем послушания, вместе молимся, вместе исповедуемся и причащаемся, возникает особая общность, которая налагает на каждого определенные обязанности: хочешь не хочешь, а нужно простить, хочешь не хочешь, а должен помочь, хочешь не хочешь, а придется через себя перешагнуть! Так постепенно, исподволь, в общении люди становятся христианами.
Конечно, человек может сказать: «Хорошо, я решил жить по-евангельски. Пойду в детский дом помогать сиротам. Зачем мне община?» Но детям ты вполне можешь помогать и без Евангелия. Кстати, очень многие именно так и поступают. Мотивация таких людей (вполне, кстати, благородная!) нисколько не связана с христианством. Христианство — это нечто неизмеримо большее, чем любые волонтерские движения и самые добрые дела, хотя без них христианство тоже немыслимо, недаром, по слову апостола, как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва (Иак. 2: 26). Даже молитва и пост до конца не исчерпывают христианство.
Христианство — это глубокая верность Христу, вера в Него и доверие Ему. Ведь нередко бывает и так: ты руководствуешься самыми возвышенными побуждениями, но, возвращаясь домой, можешь на пустом месте в пух и прах разругаться с соседкой по подъезду, и этот эмоциональный взрыв не оставит в твоей душе ничего живого.
Значит, само по себе доброе дело никоим образом тебя не меняет. Ты не становишься ближе к окружающим тебя людям и к Господу.
* * *
Почему святые отцы считали чревоугодие чрезвычайно опасной и разрушительной страстью? Казалось бы, ну что плохого в том, если человек любит вкусно поесть, предпочитает хорошо приготовленную пищу, а плохо приготовленную терпеть не может? Дело в том, что чревоугодие —это не просто желание утолить голод и получить при этом удовольствие, а стремление использовать и пожирать все вокруг. При этом и мир, и любовь, и все ближние становятся для такого человека лишь объектом для утоления своего ненасытного желания. Это — ужасная, адская страсть.
Ад пожирает все, так же как раковая опухоль разъедает и уничтожает человеческую плоть. В противоположность этому в раю, в Царствии Небесном, все раздается, так же как Христос раздает Себя нам. Святое Причастие — это не просто образ, а Царствие Божие, действующее здесь, на земле. Слова Христа: Царство Божие внутри вас есть (Лк. 17: 21) означают, что, раздавая себя, мы уже сейчас можем обрести Царствие Небесное. Господь показывает нам это, совершая в пустыне чудо насыщения народа пятью хлебами и двумя рыбами12.
Община, которая так собирается на богослужение, так приобщается Телу и Крови Господним, так понимает слова Христовы: Все Мое Твое и Твое Мое (Ин. 17: 10), не может жить, не отдавая себя другим.
Человек должен нелицеприятно и трезвенно судить о себе, помнить, что он представляет собой на самом деле, и неустанно укорять себя. Его дела, совершаемые Христа ради, ни в коем случае не становятся для него индульгенцией.
Настоящая община рождается только тогда, когда в центре ее оказывается Евхаристия, когда люди, приняв Господа как Крест и радость, как смерть и жизнь, сошествие во ад и Воскресение, готовы идти за Ним до конца, готовы полностью раздавать себя. Любовь являет себя через служение, через Евхаристию, потому что Евхаристия — это и есть явленная Любовь.
Община складывается из прихожан, участвующих в литургии, и, конечно, священника, который собирает вокруг Чаши верующих. Именно он призван явить им радость раздающей себя Любви. Самое главное — наше общение со Христом, а значит, Причастие и общая молитва. Божественная Литургия и есть общинная жизнь. В этом случае община не уподобится кружку по интересам, а будет строиться по принципу: человек плюс Бог, Христос плюс человек. Такие общины должны появляться и множиться. Сама Церковь должна стать такой общиной.
СДЕЛАЙ НАС ЖИВЫМИ ЛЮДЬМИ
Господь говорит: Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18: 1920). Однако я бы не стал противопоставлять общую молитву частной и сравнивать их по значимости. Нет такого прибора, который измерял бы силу наших молитв. Никакого «молитвомера» в природе не существует. Не может человек не желать молиться тогда, когда к этому призывает его сердце, когда он хочет сосредоточенно побыть с Богом наедине. Без сомнений, это очень важно, это человеку необходимо. Но, обращаясь к Господу в домашней молитве, мы, как правило, просим за себя и своих близких. В храме же молимся о спасении всего мира, и личность, личные просьбы молящегося в данном случае отступают на второй план. Домашнее молитвенное правило — это школа молитвы. Здесь мы особенно остро ощущаем свою недостаточность, боремся с помыслами, бываем холодны или, наоборот, излишне восторженны. Наша литургическая молитва — это уже нечто большее, это общее предстоя-ние, общее дело. Община совместными усилиями строит «духовный дом». Возможно, кто-то трудится с меньшим усердием, чем другие, но и он так или иначе вносит свой вклад в общее дело, хоть в малой степени отказываясь ради этого от своей самости.
В одной из древних молитв, возносившихся когда-то за Евхаристией, звучат такие слова: «Господи, сделай нас живыми людьми». Действительно, сегодня всем нам надо ожить по-настоящему. Очень не хватает не помпезных мероприятий — их-то как раз предостаточно, — а настоящей, глубокой жизни...
Мы можем встретить Бога только в том случае, если в нас не угасли человеческие чувства. К сожалению, можно ведь не только плоть умерщвлять, но и чувства, и мысли, и свободу. Думаю, было бы неплохо, если и по утрам, и по вечерам мы стали бы молиться примерно так: «Господи, сделай меня живым человеком; научи меня видеть так, как Ты видишь, научи меня слышать так, как Ты слышишь, научи меня чувствовать так, как Ты чувствуешь».
В Послании святого апостола Павла есть такие слова: В вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе (Флп. 2: 5). Мне представляется, что в общине достичь этого легче, поскольку именно здесь люди открываются друг другу, не боятся друг друга и становятся друг другу действительно близкими. Здесь вступают в действие законы открытости, доверия и связанности общим делом и общей ответственностью.
Не стоит забывать и о другом. Когда Господь говорит: Нехорошо быть человеку одному (Быт. 2: 18), мы понимаем, о чем идет речь. Но, не стоит упускать из виду и того, что если человек не останется один на один с Богом, ничего по-настоящему важного с ним не случится, ничего существенного не произойдет. Такое одиночество сродни настоящей, глубокой молитве, сродни высокому вдохновению творца — ученого, поэта, художника или композитора. Без истинного и глубокого одиночества ничего доброго не родится. Настоящее, глубокое одиночество христианина нужно уметь хранить. Это — наш дар Господу. В тишине и одиночестве необходимо услышать голос Божий, расслышать, как стучит твое сердце.
* * *
В книге Деяний святых Апостолов о членах первохристианской общины говорится так: У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду (Деян. 4: 32-35).
В этой же новозаветной книге повествуется, как некто Анания и его жена Сапфира принесли к ногам Апостолов лишь часть из вырученных от проданного имения средств, а некоторую часть попытались утаить. Казалось бы, что ужасного они совершили? За что так сурово покарал их Дух Святой?13 Дело вот в чем: они могли вообще ничего не приносить, никаких даров. От них, в сущности, и не требовалось ничего, кроме чистосердечия. Понятно, что если человек приходит туда, где все друг другу открыты, то воспользоваться подобной доверчивостью не составит труда, стоит только прикинуться «своим». Именно этим и занимались Анания и Сапфира. На самом деле они руководствовались единственным принципом: «Свое пусть останется при нас, а тем временем мы воспользуемся вашим!» Святой апостол Петр так охарактеризовал этот страшный грех предательства: Анания! Для чего [ты допустил] сатане вложить в сердце твое [мысль] солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу (Деян. 5: 3-4). В Церкви доверия, в Церкви любви такого быть не может!
Я могу поделиться опытом общины нашего храма. Мы начали с того, что из храма были удалены любые ценники, потому что для христиан храм и богослужение — бесценны. Храм — не магазин и не рынок, и торговля в нем недопустима. (Конечно, религиозная литература там продаваться может, но это совсем другое дело. В данном случае я имею в виду плату за требы и молитву, плату за то, что является хлебом духовным.)
Второе, что было сделано, — основные послушания, связанные с храмом, возложили на себя сами верующие. В нашем храме, например, нет штатных уборщиц и прихожане убирают его собственными руками. Однажды я предложил молящимся: «Хотите стать настоящими прихожанами? Давайте останемся после службы, познакомимся и перепишем имена и телефоны друг друга. Кроме того, вы запишете имена своих близких, а я буду поминать их на литургии. Потом мы распечатаем эти списки и будем за всех молиться». Так постепенно стала складываться наша община, потому что многим не хотелось уходить сразу же после литургии. Многие стремились подольше оставаться вместе, ощущая общность во Христе, которая радует всех.
Сначала мы вместе пили чай, а потом прихожане разбились на группы и принялись по три-четыре раза в год по очереди готовить настоящие трапезы. Получается, что все мы понемногу друг другу служим. В конце концов эти трапезы превратились в беседы с прихожанами. Кто-то стал на эти беседы приводить своих друзей и знакомых, которым, может быть, еще тяжеловато было отстаивать Литургию. Со временем они приняли крещение и сделались полноправными членами общины.
Однажды мы ответили на письмо из колонии, случайно попавшее в храм, в результате чего наш адрес пошел гулять по российским исправительным учреждениям. Сейчас мы переписываемся с осужденными, отбывающими наказание в двадцати колониях, собираем и отправляем им посылки. Потом к нам потянулись бездомные, и теперь, пожалуй, нет уже такой социальной работы, которой бы мы ни занимались, причем все это зарождалось и зарождается естественным образом. Действительно, как только у общины появляется возможность проявить себя еще на каком-либо поприще, служение тут же появляется, и сразу же находятся люди, готовые за него взяться. Не нужно ничего специально организовывать, все выстраивает сама жизнь.
Все это, конечно же, не просто. Кто-то приходит, кто-то отпадает, а кто-то остается до конца и своим примером показывает, как нужно жить в общине. Впрочем, бывает, люди обижаются друг на друга, особенно когда готовят трапезу. Приходят-то человек сто, а кашеварят для них всего четверо... Случается, кто-то опаздывает, кто-то кого-то подводит. В таких случаях я говорю ссорящимся:
- Стоп, а вы Новый Завет читали?
- Читали, — отвечают они мне.
- Вот и живите в соответствии с ним! Ведь так легко жить по Евангелию в окружении по-настоящему близких душ!
На Пасху, на Троицу и на Рождество нас навещают люди из других приходов. Иногда гостей оказывается так много, что и в храм не протиснуться, а у нас существует традиция: после Литургии все отправляются на праздничную трапезу. Несколько раз наши труженицы оставались без мест, потому что «чужим» доставалось то, что они приготовили для «своих». И вот однажды на Пасху захожу я в трапезную, а там на столах выставлены таблички с именами. Я искренне удивился:
- Ребята, зачем же тогда вы постились? Как дерзнете приступить сейчас к Причастию? Вы же себе места уже приготовили, а о Евангелии забыли.
Поначалу на меня даже обиделись:
- Как же так, мы же сами все делаем! Почему бы нам хоть один денечек в году не порадоваться?..
Отвечаю:
- Как же вы можете не порадоваться тому, что сейчас сюда впервые придут люди, которых мы до сих пор не встречали? Неужели вам недостаточно этой радости?
Помню, пробрало их тогда по-настоящему.
У общины и Церкви только одна задача — вести людей к спасению. Впрочем, сознавая, что Церковь есть полнота, наполняющая, как Тело Господне, все во всем (Еф. 1: 23), человек находит в ней разрешение многих житейских коллизий, которые зачастую сам же и провоцирует своей неправотой, своим неразумным, неправильным поведением — всем тем, что влечет за собой либо болезнь, либо трудноразрешимые проблемы, чреватые одиночеством и душевным опустошением. Однако из сказанного вовсе не следует, что пришедший в Церковь сразу же обретет в ней покой, а его метания и скорби исчезнут, как предрассветный туман, — Церковь не решает проблему человеческого счастья. Речь идет о том, что в Церкви человек оказывается в силах обрести в своей жизни смысл и справиться с любыми невзгодами. Так и поступают истинные христиане, — они живут и спасаются, оказываясь при всех своих скорбях способными любить, преображаться, служить Богу и нести свой крест.
ПРОПОВЕДИ
Синодальный период — общепринятый термин в периодизации истории Русской Православной Церкви, относящийся ко времени с 1700 по 1917 г. В результате церковной реформы Петра I патриаршество было отменено, а вместо него в 1721 г. учрежден Святейший Правительствующий Синод—высший государственный орган церковно-административной власти в Российской империи. Таким образом, Церковь оказалась, по сути, одним из государственных департаментов.
Преподобный Серафим Саровский (1754 или 1759 — 1833) — великий святой, подвижник и чудотворец Русской Церкви. Один из святых, сподобившихся неоднократного явления Пресвятой Богородицы. Основатель Серафимо-Ди-веевской обители. В прославлении преподобного Серафима принял активное участие последний русский царь Николай II, мученическую смерть которого преподобный предсказал в свое время такими словами: «Царя, который меня прославит, прославит Бог». Подвиг иноческого жития прп. Серафим начал в Саровской пустыни, придя туда послушником в возрасте 24 лет. Впоследствии игумен благословил его на уединенное жительство, в котором преподобный пребыл до конца своих дней.
Преподобный Амвросий Оптинский (1812-1891) — один из самых любимых и почитаемых из сонма оптинских старцев, ученик преподобных Льва и Макария Оптинских. Именно он стал прототипом старца Зосимы из романа «Братья Карамазовы» и духовным наставником всей православной России.
Святитель Филарет (Дроздов) (1783-1867) — святитель, епископ Русской Православной Церкви, с 1826 г. митрополит Московский и Коломенский. Богослов, образованнейший человек своего времени. Один из авторов окончательного проекта Манифеста об освобождении крестьян (1861), составитель катехизиса; руководил подготовкой первого русского перевода Библии, известного сейчас как синодальный.
Митрополит Сергий (Страгородский) (1867-1944) — Патриарх Московский и всея Руси, богослов и автор богослужебных текстов и духовных стихов. Однако прежде всего известен благодаря декларации 16/29 июля 1927 г., в которой фактически признавал лояльность Церкви советской власти, отвергая факт гонений на нее. Это была отчаянная попытка, по собственному его признанию, сохранить Русскую Церковь от полного уничтожения.
См.: Мф. 22: 1-14.
См.: Мф. 25: 1-13.
См.: Мф. 25: 32-33.
См.: Лк. 10: 30-35.
См.: Ин. 4: 5-42.
Ин. 4: 4-42.
Мф. 14: 15-21; Мк. 6: 34-44; Лк. 9: 12-17; Ин. 6: 1-13.
Деян. 5: 1-11.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Сегодня мы слышали притчу о блудном сыне (Лк. 15: 11-32), притчу, которая готовит нас к Великому посту, к весне, именуемой Церковью «весной покаяния». Этот рассказ находится в самом центре всех четырех Евангелий, и действительно по своему содержанию являет сердцевину понимания нашего пути к Богу.
Без всякого сомнения, притча о блудном сыне говорит о каждом человеке, о каждом из нас, здесь стоящих. Мы всегда находим себя в блудном сыне, ушедшим от отца, испросившим себе часть наследства, которое должно было принадлежать ему по праву, чтобы совершенно безумно его растратить. И ту милость, которую являет нам Господь, принимая и прощая нас при нашем возвращении, ту отеческую любовь, с которой Господь обращается к каждому заблудшему, к каждому отвернувшемуся и ушедшему от Него, — их мы тоже на своем опыте знаем. В этом есть для нас огромное утешение — знать: что бы ни случилось, Отец наш Небесный никогда не закроет перед нами двери, никогда не оттолкнет нас, к Нему приходящих. Мы всегда можем к Нему вернуться.
Но сегодня мне бы хотелось посмотреть на другого героя в этой притче, не на младшего брата, а на старшего.
Притча о блудном сыне рассказывает о старшем сыне, как о послушном и «правильном»: он никуда не уходил, он оставался верным своему отцу, он всегда находился рядом и трудился для него. Но когда вот этот старший, «правильный» сын услышал ликование по поводу того, что вернулся его младший, погрязший в грехах, абсолютно беспомощный брат, он не обрадовался этому. Он знал, что такое труд, поденный труд в отцовском винограднике, знал ему цену. И его совсем не радует, что тот, кто не потрудился, кто ничего не сделал, но, наоборот, предательски ушел от отца и расточил имение, права, которые даже в большей степени принадлежали и старшему сыну, — тот, в конечном итоге, получает все задаром, запросто. Лучшую одежду, перстень дарит ему отец, телец упитанный закалается для него... За что, за какие такие заслуги, почему?!
Задумаемся: ведь по своей сути жизнь старшего сына строится по тому же принципу, что и жизнь сына блудного. Сын блудный обращается к отцу и говорит: «Дай мне мое. Мне не интересна твоя жизнь, мне не интересны твои заботы, мне интересно и важно только мое в твоем доме. Так дай мне мою часть имения, и я буду с ним жить так, как хочу я, как я сам решу. Будет моя воля, моя свобода. Дай мне мое!» И отец отдает. Так и Господь дарует каждому из нас бесконечную свободу, дает возможность быть теми, кто мы есть, потому что без свободы не может быть любви, не может быть спасения, не может состояться без свободы ничего из того, что связывает человека с Богом.
Но она, свобода человеческая, как оказывается, вещь очень опасная, потому что можно употребить ее не во благо, а совершенно в ином направлении. Уйти от Бога — это тоже свобода. И это та свобода, которая дарована каждому из нас, каждому человеку.
«Дай мое!» — главный призыв младшего сына. «Дай мне мое, я хочу быть сам по себе, хочу быть отделенным ото всех, отделенным от тебя, потому что так мне больше нравится, так мне удобнее жить!» И мы знаем, какой трагедией оборачивается этот выбор младшего сына, и видим, как в конечном итоге он вдруг понимает: все, что ему нужно, — это только быть с отцом. Быть с Богом, пусть на самом последнем месте, среди наемников, среди рабов, но только не остаться на «стране далече», без Него. И, осознав это, младший сын возвращается. И это тоже — свободный выбор. Быть рабом Божьим — это тоже свобода, а вовсе не порабощение, — ведь только когда Бог и человек вместе, человек становится настоящим, реализует себя по-настоящему.
Старшему же сыну казалось: если я в доме отца, если я все «правильно выполняю», то у меня должно быть все хорошо, мне гарантировано вознаграждение. Я же верен тому, что от меня хочет отец! Я образцово выполняю свои обязанности!
Не бывает ли так и с нами: мы возвращаемся к Богу как младший сын, а потом, незаметно для себя становимся такими, как старший: превращаемся в надежного, как кажется, «благополучного», но бессердечного сына? Иногда и нам может казаться: если я живу правильно, то что-то обязательно должно мне причитаться, ведь правильная жизнь должна иметь свои правильные последствия!
У старшего сына нет вопросов, все у него на своем месте, все отлажено. И он ждет, когда же наконец-то за его труды, за его верность ему дадут козленочка, то есть то, что будет принадлежать только ему. «Дай мне мое!» — звучит опять в этом вопрошании, но теперь уже старшего сына. «Дай мне мое, я все делаю для тебя правильно, но мне нужен козленочек!» А отец удивительные слова говорит ему в ответ: «Сын! Ведь все мое — твое». И опять получается: «Нет, все твое мне не надо, мне нужно мое, мне нужен мой козленочек, мне нужна моя радость с моими друзьями, мне нужно как-то от тебя отделиться, чтобы попраздновать и порадоваться вне тебя, а для себя».
Горькие слова заканчивают эту притчу. Отец, который пытается любовью вернуть своего старшего сына, говорит ему о радости, которую испытывает в тот момент, и которую должен испытывать и сын, о радости того, что твой брат был мертвый и ожил, погибал и нашелся. Но нет этой радости у старшего сына.
Радость об одном сыне, вернувшемся, и горечь о другом — вроде не потерянном, но ушедшем — звучат в этой притче. Радость о покаянии и горечь о фарисействе, о гордыне, о самоуспокоении, о самодовольстве, о страшном желании сердца человека жить для себя, без Бога, взять у Бога «свое», но под видом благочестия, под видом верности, под видом своего сыновства.
И это страшное искушение для верующего человека, для христианина — такое самодовольство, самоуспокоенность, уверенность в своей правоте. Это состояние может незаметно войти в жизнь человека, который как раз живет «правильно», живет «в доме своего Отца».
Вдруг может оказаться, что быть с отцом ему и не нужно, а очень хочется взять «свое», «честно и правильно» добытое, чтобы в конечном итоге жить для самого себя и только так.
Лучше быть самым последним рабом в доме отца, как захотел блудный сын, чем быть свободным старшим сыном, который ждет «своего козленочка», в то время как ему открыты все богатство и вся любовь отца, вся свобода и власть быть подобным ему в радости, в милосердии, в прощении.
Такая свобода быть подобным Господу дана каждому из нас. Это свобода получить от Бога все, что Он дает, а не приходить к Нему всякий раз за тем, что нужно нам только сейчас.
Ведь таким же образом мы иногда и к Причастию приходим. Господь в Таинстве Тела и Крови Своих отдает всего Себя; когда мы приходим причащаться Святых Христовых Таин, вот эти слова и звучат: «Все мое—твое». Все Христово в этой Чаше: жизнь Его и смерть, и Воскресение, и восшествие на Небеса, и Второе пришествие, — все в этой Чаше дается человеку! А нам не случается ли идти к Причастию и думать в этот момент о том, что нужно нам сейчас?
И не бывает ли так, что мы подходим к Святой Чаше Христовой, идем в храм, а в наших мыслях, в наших сердцах звучит вот эта подспудная мысль: «Козленочка мне! Дай мне козленочка! Дай мне порадоваться здесь и сейчас для самого себя. Дай мне то, что будет только моим, будет принадлежать только мне и никому другому!»
Зачем я причащаюсь Святых Христовых Таин? Нужна ли мне смерть и Воскресение Христово? Готов ли я принять вместе с радостью этой Чаши и сошествие во ад? Готов ли я в приятии Христовых Таин увидеть Второе Пришествие Христово, или мне нужно получить некую «благодать», которая укрепит меня, освятит, очистит, защитит, даст мне телесное и душевное здоровье — и только?
Сегодняшняя притча — о двух людях, о двух способах ухода от Бога: о видимом, зримом и о незаметном, «благочестивом». Давайте посмотрим на свои сердца, давайте по-настоящему проверим свою совесть. Как мы идем к Богу? Чего мы от Него хотим? Как мы открываем свои сердца, и готовы ли мы на слова Отца Нашего «Все Мое — твое» ответить: «А все мое — Твое!»?
Аминь.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Наша временная земная жизнь так устраивается, что становится способной вместить все, что кажется таким изменчивым и преходящим, например, наш календарь. Он постоянно меняется, постоянно крутится вокруг нас, мы крутимся вокруг него. Мы стареем, меняемся, дряхлеем, разочаровываемся в жизни, что-то теряем... И все время унываем, потому что дни проходят незаметно, время сокращается, мы чувствуем, что нам не хватает этого времени... Грустим, думая о том, как быстро проходит эта жизнь...
Но Господь дает нам удивительную возможность через наш церковный календарь, через праздники нашей Церкви войти в вечность, чтобы каждый праздничный день — Богоявления Господня, Рождества Христова, Святого Благовещения, Страстных дней и, конечно же, Пасхи Христовой, — стал для нас совершенного неизменным, не уходящим из нашей жизни. Всем нам дана способность так соединиться с вечностью через Христа, чтобы каждый день пребывать в Его Богоявлении, каждый день быть в Его Рождестве, каждый день пребывать вместе с Ним в Его страданиях, каждый день ощущать Его присутствие во всей полноте. Пример такой жизни — преподобный Серафим Саровский, для которого каждый день был Пасхой Христовой.
Конечно, это дается величайшим трудом — трудом шествия за Христом. Мы должны не испугаться пойти туда, куда Он нас ведет, не испугаться доверить Ему свою жизнь, при том, что мир все время пытается нас напугать. А человек напуганный — это человек бездейственный, который не может никуда расти. Напуганный человек может только прятаться. И мир словно заставляет нас прятаться, а Христос наоборот, говорит нам все время: «Не бойтесь!». Апостолам говорит: «Не бойтесь!», на Лысой горе говорит — «Не бойтесь!», нам сегодня говорит — «Не бойтесь, ничего не бойтесь!».
Вот эта «небоязненость», смелость — идти за Христом делает человека свободным, делает человека действительно причастным к жизни во Христе, по-настоящему причастным всем нашим Праздникам. И если раньше мы жили от праздника до праздника, от Рождества до Рождества, от поста до поста, то теперь, не побоявшись идти за Христом, мы становимся способными вместить их все сразу и быть в них всегда, каждый день.
Такую возможность нам дает Сам Господь, через причащение Святых Своих Таин, Тела и Крови Его, потому что Его Плоть и Его Кровь — это Евангелие, которое стало для нас материальным. Он Сам личностно, как бы сказали богословы, ипостасно пребывает в Святых Таинствах. Мы причащаемся Самого Христа, Он Сам, Живой и Действующий, к нам приходит, отдает нам Себя, наполняет Собой нашу жизнь.
Приходя к причастию Святых Христовых Таин, невозможно просто взять их «себе», уйти вместе с ними домой и «благочестиво» провести этот день, а потом начать жить, как ни в чем не бывало. Причащение Святых Христовых Таин — это и есть наше выражение готовности идти за Ним и дальше, знак нашей решимости следовать за Ним до конца. Ведь в Христовых Таинах — и Его Рождество, и Его Богоявление, и Его крестные муки, и Его сошествие во ад, и Его Воскресение, и Его Святое Вознесение, и ниспослание нам через Него Святого Духа, и в нем же — Его страшное Второе пришествие.
Всякая литургия — это призыв пойти за Христом. Об этом говорят нам слова молитв, которые мы слышим, которыми вместе молимся. Христиане, приходящие в храм, соединяющиеся вместе в единой молитве Литургии, не могут разделить себя на тех, кто хочет идти за Христом, и тех, кто этого не хочет. Потому что все, пришедшие сюда, пришли по-настоящему именно за этим, чтобы научиться следовать за своим Господом. Мы, может быть, пока не умеем этого делать, но у нас есть возможность научиться.
Господь наш видит нас, приходящих к Чаше, Он видит нас, открывающих Ему свое сердце, видит нас, решившихся идти за Ним. И Он отдает нам Самого Себя и начинает вести нас за Собой. Иногда нам это бывает страшно, иногда это бывает очень больно, но тем не менее, когда человек уже пошел за Христом, он знает, что обратно никогда не вернется. Он никогда не отвернется от Него, потому что во Христе, в следовании за Ним и с Ним — главный смысл человеческой жизни, и без этого у нас ничего нет. И, как бы нам ни было страшно, мы знаем, что Христос всегда посреди нас (Мф. 28:20).
Каждый приходящий на Литургию открывается для Бога, и Бог открывается для него. Поэтому давайте будем готовить себя к тому, чтобы, приходя на Евхаристию, причащаясь Святых Христовых Таин, мы тем самым были бы готовы последовать за Христом. Чтобы мы приходили на литургию не записки написать, не свечи поставить, не для того даже, чтобы просто помолиться о своих близких, хотя это и очень важно. Причащение Святых Христовых Таин — это не просто очень «важное и благочестивое дело». Это прежде всего путь за Христом, и именно к этому надо стремиться.
Человек, который доверил себя Богу, прекрасно знает, что Бог его не оставит никогда. Это надо понимать самим и к тому же приучать наших детей. Причащаясь Святых Христовых Таин, мы прежде всего решаемся доверить свою жизнь Богу. Тот, кто научился этому, никогда и ничего в этой жизни не будет бояться.
Аминь.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Сегодняшнее Евангелие (Лк. 18:18-27) рассказывает о том, как некто из начальствующих (в другом Евангелии говорится, что это был юноша) подошел ко Христу и спросил Его: Господи, что мне сделать, чтобы иметь жизнь вечную? И Христос ему сказал исполнять заповеди, которые каждый из нас знает: не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца твоего и мать. И юноша на это ответил: «Все эти заповеди сохранил я от юности моей».
И действительно, те нравственные правила, которые мы знаем как 10 заповедей, данные Моисею на святой Синайской горе, по сути своей являют основу жизни любого человека. И вряд ли человек может называться человеком, если он ворует и убивает, если не почитает своих родителей, если он живет в непрестанном блуде и делает это целью своей жизни, если лжет и лжесвидетельствует... Более того, огромное количество людей, даже не знающих Бога, соблюдают эти заповеди, как непреложные законы человеческой нравственности и морали.
Мы, христиане, собравшись здесь в храме, тоже прежде всего их соблюдаем: они являются основой основ нашей жизни. И вот оказываются, что сами по себе эти заповеди еще не приводят ко спасению.
Соблюдая элементарный нравственный закон, человек может посчитать, что ничего сверх этого ему не нужно, что это и есть цель, которой он достиг. «Я хорош, у меня все есть. Куда мне еще идти и что еще мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» Казалось бы, все уже обозначено и решено: мы знаем, что можно и чего нельзя, знаем, как стать благочестивыми людьми. Не забываем мы и о том, что кроме этих человеческих заповедей у нас есть заветы, которые говорят о нашем богопочитании. Что ж, мы верим, что нет иных богов ни на небе, ни на земле. Мы не поминаем Имя Божее всуе. Мы молимся Ему. Почитаем день седьмой. Все мы делаем хорошо! Более того, у нас есть четко обозначенная церковная норма нашей жизни: наш день начинается утренней молитвой и заканчивается вечерней, мы соблюдаем пост в среду и пятницу и все другие посты в году, исправно ходим в храм на богослужения, исповедуемся, причащаемся Святых Христовых Таин. У нас есть полнота жизни в Церкви. Не это ли и есть путь к спасению? Не это ли и есть то, что делает христианина христианином, человеком, идущим за Богом?
И вот оказывается, что все это прекрасное, основательное, мощное, доброе, нравственное может, вместо того, чтобы быть путем ко Христу, стать неким «хождением по кругу», когда человек из года в год, из месяца в месяц совершает одни и те же благочестивые правильные поступки, и этим удовлетворяется и успокаивает себя. Ему хорошо и радостно быть благочестивым. Ему удобно быть в сообществе христиан, которые живут в таких рамках жизни, где все очерчено, определено, все понятно и, главное, гарантировано. У него все правильно, все хорошо... Так хорошо, как у этого евангельского юноши.
Но какое-то беспокойство этого юношу гложет. Он понимает, что, должно быть, есть что-то еще. И вот с этим вопросом он обращается ко Христу, к своему
Спасителю: «Учитель благий! Что делать мне, чтобы наследовать жизнь вечную?» И Христос ему на это отвечает: Никто не благ, только один Бог, тем самым показывая, что вопрос, который задает этот человек, обращен непосредственно к Богу. Это очень серьезно. Это очень важно в жизни каждого человека — научиться вот так с Богом разговаривать, научиться задавать вопросы напрямую и в какой-то момент всерьез задать Богу вот такой вопрос: что мне делать, наконец-то, чтобы наследовать жизнь вечную? Потому что вопрос о вечной жизни, вопрос нашего отношения с Богом очень часто у нас, «благочестивых христиан», уходит за рамки нашей жизни. Нам не о чем спрашивать у Бога. Нам и так все ясно. У нас на всё есть ответы.
И вот в Евангелии мы видим, что такой человек, юноша, у которого, казалось бы, все так ясно и понятно, который знает, как жить правильно, вдруг задает Богу этот вопрос...
Давайте подумаем сейчас хотя бы немного о том, как можно беседовать с Богом. как можно задавать Ему вопросы. как можно вдруг получать от Него ответы.
Ведь с Господом разговаривать — это очень большая ответственность. Большая ответственность — молиться Ему. Не просто правило «вычитывать», произнося привычно знакомые слова, а по-настоящему обращаться к Богу с вопросом, со словом. Это и есть настоящая молитва.
Мы не привыкли получать от Бога ответы на наши молитвы. Когда мы читаем утренние и вечерние правила, разве мы думаем о том, чтобы получить от Бога ответ? Разве мы надеемся, что Он ответит нам на наши утренние и вечерние молитвы? Нет, мы исполняем заведенное правило. А это очень важно человеку — слышать Бога.
И вот этот евангельский юноша вдруг получает от Бога ответ — неожиданный ответ, не ободряющий и не утешающий его, не гарантирующий ничего, не говорящий как бы: «Как здорово, что ты все так хорошо делаешь, вот и славно, живи так дальше!» Господь говорит ему очень неприятные слова: «А теперь все это раздай, отрешись от этого, как от своего богатства, и иди за Мной». А что значит «иди за Мной»? Куда это — идти за Богом? Как это — идти за Богом? Что это значит?
Ответ мы снова находим в Евангелии. Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее (Мк. 8:34-35). Вот что значит идти за Христом. Это значит — «идти туда не знаю куда». Это значит — пойти за Ним, не ожидая, что Он будет вести нас за ручку, как мама водила нас, маленьких, только начавших ходить. Путь за Господом не будет пролегать по широкой освященной дороге: скорее придется идти туда, где — не видно, куда идти. Придется сделать шаг в неизвестность, как однажды это сделал апостол Петр, когда, увидев Христа в буре, во мгле и мраке, сказал: Господи!Повели мне прейти к Тебе по воде! (Мф. 14:28). Вот так надо идти!
И когда вдруг наступает главный момент, момент решительного выбора — надо доверить свою жизнь Богу до конца. Надо осмелиться пойти за Христом, не видя Его, не слыша Его, а только зная Его и веря Ему.
Евангельский юноша уходит опечаленный, потому что нет у него решимости, нет мужества, нет веры, чтобы идти за Христом. А их и не может быть. Апостолы не зря спросили Христа: Господи, кто же может спастись ? (Лк. 18:26) Кто же может исполнить Твое Евангелие? Кто способен по-настоящему эти Твои слова вместить?
Трудно было слышащим вместить слова Господни. Однажды так уже было в жизни апостолов, когда Христос говорил о Себе, как о Хлебе, сшедшем с небес (см. Ин. 6:47-68). И очень многие после таких слов Спасителя ушли от Него. Тогда Господь обратился к Своим ученикам и спросил: Не хотите ли и вы Меня оставить? И Петр ответил Ему: Господи, куда же нам идти? Ты имеешь глаголы жизни вечной (Ин. 6:68).
И вот сейчас они спрашивают то же: «Господи, кто же может исполнить эти глаголы вечной жизни, которыми Ты мучишь нас, которыми Ты нас призываешь? Кто?» И Христос отвечает: «Никто. Людям это невозможно».
Человеку невозможно своими силами исполнить Евангелие. Это действительно книга не человеческая, апостол Павел так и говорит: Братья! Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое (Гал. 1:11). Это слово Божие, которое может, как сказано сегодня в Апостоле, в нас вселиться изобильно. Только тогда, когда Сам Господь Своим словом вселяется в человека, это становится возможным. Это становится возможным, когда человек открывает свое сердце для Слова Божия, когда не боится Ему себя доверить. Тогда Господь начинает действовать в человеке.
Невозможное человекам возможно Богу. Возможно Богу вселиться в каждого из нас. Возможно Богу наполнить нас Собой, сделать Своими, сделать родными Ему до конца. Для этого нужно только одно — решиться себя доверить Богу так, как Он доверил Себя нам.
Проходят дни Богоявления, дни Боговоплощения, пришествия Сына Божия во плоти. Они проходят, как дни церковного календаря, но они не проходят в существе своем, потому что Господь всегда с нами. Сегодня и всегда Он тот же, сегодня Он так же приходит к нам, как пришел к апостолам, и так же, как Он отвечает этому благочестивому молодому человеку, отвечает Господь и нам на наши вопросы. Оказавшись одним из нас, восприняв на Себя всю полноту человеческой природы, со всеми человеческими чувствами, проблемами, горестями, со всем человеческим «алканьем и жажданьем» воды, хлеба и правды, Он доверил Себя человечеству, отдал Себя нам до конца.
Но происходит это только тогда, когда человек действительно понимает, что следование за Богом — это вовсе не исполнение определенных действий, «добрых и благочестивых традиций», могущих принести исполняющему их какие-то блага.
Христос зовет нас за Собой. Он ждет от нас определенной решимости. Но прежде всего Он ждет вот этого честного вопроса, для которого каждый из нас должен дорасти, созреть. Ведь, задавая такой вопрос, надо, конечно, быть готовым получить на него ответ. Но если мы не зреем, если нас устраивают только внешние вещи и правила, мы никогда никуда не придем. Мы будем ходить по кругу. Мы остаемся на месте, останемся со своим человеческим, а все человеческое оскудевает, кончается, оно не вечное. Если же мы хотим наше человеческое сделать вечным, мы должны помнить, что сделать это можно только одним образом: доверив себя Богу до конца. И только тогда, услышав слова Христа о том, что невозможное человеку возможно Богу, не испугаться и, в отличие от этого юноши, все раздать и пойти за Христом.
Аминь.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Сегодня в Евангелии мы слышали часть нагорной проповеди Спасителя (Мф.6:22-33).
Эти слова известны даже тем людям, которые никогда Евангелие не читали — они стали почти поговорками. Христос говорит о небесных птицах, которые не сеют, и не жнут, и в житницы не собирают, и Господь их питает. Спаситель говорит о полевых лилиях, которые не трудятся, не прядут, и одеты лучше, чем одевался Соломон во времена своей славы. Он говорит о том, что каждый из нас должен выбрать для себя самое главное и, сделав этот выбор однажды, следовать ему до конца.
Мы сделали этот выбор. Мы знаем, Кто наш Господь, мы знаем Его имя. Его имя — Любовь. Его имя — Отец. Но, сделав этот выбор однажды, мы не всегда оказываемся ему верными, потому что очевидные законы этого мира и правила жизни, которые мир предлагает, противоречат тому, что говорит нам Христос.
Ну как же можно человеку жить и не думать о том, что ему есть? Как может человек жить и не думать, во что ему одеться? Человечество перестало бы существовать, стал бы невозможным прогресс, вообще какое-либо развитие... Можно ли так жить?
Выходит, что Христос говорит неправду, и Евангелие не имеет к нам отношения?
Действительно, чаще всего так и бывает, что Евангелию в нашей жизни места нет. Но не потому, что оно не содержит в себе истину, а потому, что наша собственная жизнь исковеркана грехом и далеко отстоит от правды
Божией. Каждый раз, когда мы знаем, что надо поступить по Евангелию, а мир предлагает совсем другие варианты, мы предпочитаем выбрать пути мира сего, понимая: поступи мы по-евангельски, обязательно в этом мире проиграем.
И вот получается, что мы живем как-то двояко. Читаем Евангелие и думаем: «Какие удивительные слова Христос говорит! Как хочется в это верить, как хочется этим жить...» А потом выходим в мир и начинаем решать свои проблемы совсем другими методами. И происходит это по одной просто причине: мы не верим Евангелию. Мы не верим до конца, что Слово Божие живо и действенно, как говорит апостол Павел, что оно острее всякого меча обоюдоострого, который проникает в человека до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные (см. Евр. 4:12).
И вот только потому, что вера наша двояка, что мы все время хотим поработать одновременно Богу и мамоне, Евангелие для нас оказывается безжизненным. Ничего у нас не получается ни с нами самими, ни вокруг нас, ни в том, что мы действительно хотели бы сделать для Бога. Где нет настоящей веры, там не бывает чудес. Там законы этого мира, жесткие и, как нам кажется, абсолютные, всегда будут побеждать евангельские заповеди, потому что законы этого миру могут быть побеждены только настоящей верой, доверием и большим упованием на Бога.
Мы сегодня слышали слова апостола Павла, что упование на Бога никогда не может посрамиться. Надежда не постыжает, — говорит апостол (Рим. 5:5). А наш собственный опыт неизменно показывает, что именно наша надежда всегда и бывает постыжена . Мы начинаем надеяться на что-то мирское, обычное, человеческое, что обязательно потом рухнет. Надежды и мечты наши чаще всего не сбываются: мы надеемся на лучшее, а это лучшее не приходит, мы надеемся, что наконец что-то изменится, но ничего не меняется. Потому что в мире, который живет без Бога, нет никакой надежды. Надежда есть только во Христе.
И надежда во Христе неотъемлема еще от двух удивительных добродетелей, о которых тоже говорит апостол Павел: веры и любви (1 Кор. 13:13). Когда есть вера и настоящая любовь к Богу, крепкое упование на Него, тогда слова, завершающие это евангельское чтение — взыщите прежде Царствия Божие и правды его, а все остальное вам приложится (Мф. 16:33) — могут стать для человека истиной. Когда человек вдруг решится по-настоящему забыть о законах этого мира и пойти за Христом, поверив этим Его словам, тогда все вдруг встанет для него на свои места, несмотря ни на что: несмотря на законы этого мира, на убеждения ближних, на весь опыт прошедшей жизни. Тогда надежда вдруг окажется реальной, любовь начнет приносить свои плоды, а вера — двигать горами. Тогда человек сможет ходить по водам.
Нет ничего более важного для каждого из нас, чем стремиться в Царство Небесное, жить по правде Божией. А если мы все время выбираем какую-то другую, мирскую правду, то мы сможем, конечно, устроиться в этом мире, но надежды и упования у нас не будет никогда. Потому что нет надежды там, где есть расчет. Нет надежды там, где работают только жесткие «законы рынка». Надежда есть там, где, казалось бы, нерушимые и вечные законы падшего мира вдруг раздвигаются, и оказывается, что ты уже не сам идешь, а Господь тебя ведет. В этот момент ты понимаешь, что именно это и есть правда. Это и есть тот путь, который однажды за тебя и для тебя уже проложил Христос. Путь, который не укладывается ни в какие рамки законов, потому что это дорога в Царствие Небесное, Царство правды Божией, так непохожей на правду этого мира.
Когда кому-то из нас вдруг удается по-настоящему услышать слова, которые нам Христос говорит, и несмотря ни на что забыть законы этого мира, начать искать правды Божией и ставить ее на первое место, тогда сам человек становится другим. Все в нем выстраивается правильно, по-евангельски. Там, где на первом месте правда Божия, все остальное Господь обязательно даст. Он даст именно то, что нужно: не то, что нам хочется, не то, что нам кажется совершенно необходимым фундаментом нашей жизни. Но Господь даст Самого Себя, даст нам Свою жизнь, и нашу, человеческую жизнь выстроит наподобие Своей Божественной жизни, и уже здесь, на земле, она будет полна Царствием Небесным, которое мы сегодня провозгласили в начале Божественной Литургии: «Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь». Будем же всегда этого искать и не верить, будто мир может победить Евангелие.
Аминь.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Сегодняшнее Евангелие (Мк. 9:14-29) повествует о том, как Господь, сходя с Фаворской горы, встречает толпу людей, и к Нему подходит человек и обращается c просьбой об исцелении сына. Сын испускает пену, скрежещет зубами, цепенеет... Отец всюду обращался за помощью, даже к апостолам, и никто ему не помог. И Христос говорит такие горькие слова: О, род неверный!Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас? Он просит привести к Нему отрока, спрашивает, как давно с ним происходит это несчастье, и оказывается, что тот с самого раннего детства страдает таким страшным беснованием. И отец просит Христа помочь. И на это Господь говорит: Если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему. А отец отвечает: Верую, Господи! Помоги моему неверию! После этих слов Господь исцеляет отрока.
Вот такие слова Господь произносит: Если хоть сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему. Также перед Своим вознесением Он говорит: Кто будет веровать, те именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками, будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы (Мк.16:16-18). Вот такое свидетельство Господа о тех, кто может веровать.
Когда мы читаем эти слова, мы никак не можем их к себе обратить, потому что не можем поверить в то, что верующему все возможно. Эти слова совершенно недоступны для нашего осознания. Как же так может быть? Как такое вообще возможно?! Но евангельские
слова — правда, они про нас и для нас написаны. Над этим в свое время горько издевался Смердяков, говоря: «Ну если вы верующие, скажите этой горе, — пусть она сойдет и ввержется в море!» И эти издевательские слова к нам относятся.
Если мы верующие, то почему же с нами не происходит того, что происходит в Евангелии? Почему же те слова, которые Господь говорит, никоим образом не являются фактом нашей жизни? Удивительно... Если хоть сколько-то можешь веровать, все возможно верующему. Про кого это? Про отца бесноватого отрока? Или про нас? Отец отрока говорит: Господи, верую, помоги моему неверию! Что стоит за этими словами?
Ведь Господь с самого начала говорит укоряющие слова: «О род неверный!» И говорит Он так людям, которые вроде бы обращаются к Нему с верой, подходят с просьбой, с молитвой: «Помоги, услышь!» Разве такое обращение к Богу не есть сама вера? Но оказывается — нет.
Задумаемся: ведь слово вера имеет один корень со словом верность. Если в нашем обращении к Господу есть только желание что-то для себя получить, выпросить или, в крайнем случае, что-то внешнее исполнить, но нет верности, то какая же это вера? Именно верностью Богу, то есть следованием за Ним до конца, проверяется наша вера.
Что такое верность и неверность по отношению к своим близким, по отношению к свому супругу или супруге, к детям, друзьям, мы все прекрасно понимаем. Но так же точно эти понятия существуют и по отношению к Богу. И вот оказывается, что здесь мы очень часто оказываемся неверны. Потому что Богу верность хранить нужно везде и всегда, в каждом конкретном случае, в простом и в сложном, в маленьком и в большом. Но когда дело касается конкретного поступка, очень легко сказать — что за малость, если я такую вещь сделаю... это же ерунда!.. если я то посмотрю или это послушаю, немножечко себе позволю то, что не угодно Богу? И вот из этого состоит вся наша жизнь, из этой неверности, из желания что-то сделать для себя, сделать так, чтобы в этот момент Бог нас «не видел», чтобы Он от нас как бы «отвернулся», или мы бы от Него где-нибудь спрятались. По чуть-чуть. понемножку. в самом незначительном чем-то.
А оказывается, что из этого чуть-чуть и немножко вся наша жизнь и складывается. И поэтому никто из нас не может ни смерть победить, ни больного исцелить, ни бесов изгнать — ничего. И гору переставить, конечно, не сумеем. И, представ перед Богом в молитве, мы можем услышать те самые слова, которые Христос обращает к отцу бесноватого: О род неверный!
Простых вещей сделать не можем! Пост соблюсти как следует. Быть ответственным за обещания, данные Богу или ближнему. Послужить, поддержать, прийти на помощь. Желание есть, а верности — нет, именно тогда, когда как раз проверяются наша вера, наша стойкость.
И второе однокоренное вере слово — это доверие. Доверие Богу выражается в том, что человек не боится всю свою жизнь на Него возложить, не боится слов, которые мы слышали в прошлый воскресный день, когда выносили Крест Животворящий: Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее (Мф. 16:24-25). Погубить свою жизнь ради Бога, то есть забыть о своей внешней жизни, а Богу себя посвятить, мы не можем решиться. Не можем до конца пойти этим путем, по-настоящему откликнуться на этот зов Божий: Возьми крест свой и иди за Мной! Как евангельский юноша, мы готовы сделать что-то внешнее: заповеди исполнять внешним образом, даже раздавать свое имение — и думать, что этим наша вера и определяется. А вот все бросить и пойти за Христом... Вот здесь мы все останавливаемся, потому что это слишком страшно. А в этом и состоит второе основание веры: довериться Богу до конца.
И вот если ты хоть сколько-то можешь вот так веровать, — говорит Господь, — тогда для тебя все делается возможным. Для верующего так — все открывается, несмотря на то, что человеческая жизнь часто складывается, как жизнь этого несчастного отца, когда человек, как писал поэт, оглядываясь, видит лишь руины, лишь свои грехи, которые как шлейф, за ним тянутся. Видит и понимает, что ничего нельзя вернуть, ничего нельзя восстановить, и то, что он натворил в своей жизни, за ним идет, идет и идет. И остается ему только просить: Господи, помоги!
Но вот всецело веровать Господу очень сложно, и мало кто — так верует.
Поэтому и говорит евангельский отец: Верую, Господи, помоги моему неверию! — понимая, что он хочет так веровать, но не может и просит Бога этой вере помочь. Он готов на нее решиться, понимая свое бессилие. Тогда Господь приходит на помощь. И к нам Он может прийти, если мы сможем от сердца захотеть, решиться на такое безумие: так Богу доверять, чтобы пойти за Ним и сказать эти слова: Верую, Господи, помоги моему неверию!
После того, как бесноватый отрок был исцелен на недоуменный вопрос учеников, — почему мы не могли беса изгнать? — Господь ответил: Этот род изгоняется только молитвой и постом (Мф. 17:21). Пост и молитва воплощают как раз те две добродетели, о которых мы сегодня говорим. Пост — это образ верности, а молитва — это образ доверия, недаром самыми главными словами нашей молитвы являются слова Да будет воля Твоя (Лк. 11:2).
И вот если пост и молитва для нас наполнятся этим своим подлинным содержанием: пост станет образом верности, а молитва — образом доверия Богу, тогда все для нас сделается возможным.
Господи, милостив буди нам грешным, помоги, Господи, нашему неверию!
Аминь.
Во имя Отца, Сына, и Святого Духа!
Сегодняшний день, который мы называем Днём Святой Троицы, по-настоящему открывает для нас смысл нашего богопочитания, смысл нашего обращения к Богу.
Самое главное знание, которое человек в этой жизни должен получить, — это знание о том, каков Он — его Бог? Что значит для христианина глубокое истинное знание Бога, в Которого он верит?
К сожалению, именно этот вопрос не слишком часто тревожит сердце, как ни странно, даже и верующего человека. Чаще всего мы хотим от Бога очень много доброго и хорошего, прекрасного и замечательного, но только не Самого Господа.
А сегодняшний день—день сошествия Святого Духа на апостолов — показывает, что Господь снова отдает нам Самого Себя. Однажды Он отдал в мир Своего Сына Единородного, Бог-Сын положил за нас Свою жизнь, приняв крестную смерть, а теперь Бог-Отец дарует верующим в Него Духа Своего Святого, Господа. Господь всё время предлагает человеку только одно: Самого Себя.
А человеку это, оказывается, не очень нужно...
Как часто встречаешь людей, называющих себя христианами, которые не читают Евангелие; христиан, которым не интересен Христос, которым неважно, Кто такая Матерь Божья. Зато очень важно знать, что «означают» разные Её иконы, и что можно от этих чудотворных икон для себя получить. Нередко человеку Бог делается «интересен» именно с точки зрения выгоды: «А что Он даёт? Что Он принесёт в мою жизнь?» И в таком случае все отношения с Богом — молитвы, даже внешнее исполнение Божественных заповедей — исходят именно из такого корыстного желания: что-то для себя приобрести.
Сегодня Церковь празднует пришествие правды Божьей, празднует рождение самой себя, как хранительницы и утверждения этой правды (столп и утверждение истины (1 Тим. 3:15) — так о Церкви говорит апостол Павел).
Этот праздник снова говорит о том, что Бог отдает нам только Самого Себя, никак не меньше — и, по большому счету, ничего другого в нашей вере нет и быть не может. Именно этому учит нас Слово Божие, наставляя прежде всего другого взыскать Царства Небесного и правды его (см. Мф 6:33).
Сегодняшний день, день даров Святого Духа, как раз для тех, кто этих даров жаждет. Очень важно для нас — понять, нужны ли нам эти прекрасные дары, о которых говорит Священное Писание: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5:22-23)? Принявшие эти дары Божьи распяли плоть со страстями и похотями: они Духом живут и Духом дышат (см. Гал. 5:24-25).
А мы приходим в Церковь за этим ли? Нам это нужно? Эти дары мы хотим по-настоящему иметь? Ради этих даров мы каждое утро встаем и каждый вечер ложимся с молитвою? Или мы чего-то другого ищем?
А ведь дары Святого Духа — для нас. Нам может казаться, что они для иных, великих людей, называемых святыми: преподобного Сергия Радонежского, Серафима Саровского, многих других святых, которые смотрят на нас с икон... Вот у них эти дары есть! А нам куда до святых... А потому—делаем мы вывод — просить нужно чего-нибудь небольшого, чего-то такого простенького: здоровья, конечно, успехов в труде, счастья в личной жизни... Ну что нам ещё нужно, чтобы хорошо в этом мире жить?
Но именно этих даров Церковь и не предлагает.
Ведь Церковь Христова не занимается проблемами человеческого счастья, но она дарует нам совсем другое — Бога, жизнь истинную, любовь Божественную, которая может так наполнить христианина, что вся его жизнь изменится. Может быть, такой человек никогда не станет счастливым, по привычным для нас меркам «счастья». Но он будет с Богом в постоянной радости, несмотря на все окружающие его скорби и несчастья. Такие примеры мы знаем из жизни тех, кто этой любви Божественной коснулся, кто её получил, потому что искал — только Бога, только Его одного. И Господь таким людям открыл Себя.
Вот мы сегодня за этим пришли: чтобы открыть свои сердца для Бога, чтобы Дух Святой «пришёл и вселился в нас и очистил нас от всякия скверны», чтобы Он в нас жил, а мы бы жили Им. И ни для чего другого.
Если мы это знаем, в это верим и этим живем, действительно взыскуя прежде всего Бога, тогда то, что Господь говорит в Евангелии, на нас обязательно исполнится: ищущим Царствия Его и правды Его все остальное приложится (см. Лк. 12:31). Господь нам даст все необходимое для того, чтобы Царствие Небесное в нас жило и расширялось.
Поэтому сегодня и всегда будем просить у Бога только одного: Его Самого.
Аминь.
усекновения главы Иоанна Крестителя
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
В сегодняшний день Церковь торжественно отмечает день усекновения главы Иоанна Крестителя (Мк. 6:14-30). Людям, живущим нецерковной жизнью, для которых само слово «праздник» связано исключительно с радостными событиями, наверное, довольно странно узнавать о том, что христиане празднуют подобный день. Ведь в этот день произошла трагедия, было совершено страшнейшее преступление: нечестивый царь Ирод убил одного из самых лучших людей, когда-либо рожденных на земле (так засвидетельствовал Сам Христос: «Из рожденных женами не восставал больший человек, чем Иоанн Креститель» (см. Мф. 11:11)). И вот в этот день ему беззаконно, предательски отрубили голову во время пиршества, во время блудных плясок. Как можно это событие отмечать, как праздник, как торжество?!
Это действительно особенный день для Церкви, великий праздник—усекновение главы Иоанна Крестителя. Что же мы празднуем? Чему радуемся, когда этот день должен был быть полон слез, скорби и осознания того, что злоба в этот мире так безнаказанно и так нагло себя проявляет с древних времен и до сегодняшнего дня?
А празднуем мы — победу, и этим торжеством свидетельствуем о том, что каким бы образом этот мир ни восставал на правду Божию, так просто уничтожить ее невозможно. Тому подтверждением и являются наше поклонение и почитание Иоанна Крестителя, и дня его смерти.
Давайте вспомним, что же случилось. Иоанн Креститель, пророк Божий, родственник Христа по крови, вышел проповедовать покаяние, приближение Царства Небесного. Он возвещал, что теперь для каждого человека открыта возможность стать другим, изменить себя, а вместе с этим и изменить весь мир. Ведь мир так удивительно сотворен Богом, что он очень зависит от каждого из нас. Наш собственный внутренний мир делает мир внешний либо замечательным, прекрасным и райским, либо отвратительным и мерзким, полным греха и беззакония, невинных смертей, трагедий и катаклизмов.
И вот Иоанн Креститель пришел проповедовать, что Царство Небесное к нам всем приблизилось, и каждый может в это Царство войти покаянием и, вместе с этим, весь мир в Царство Небесное подвигнуть. Предтеча показал пример того, как это можно сделать, он сам был таким удивительным примером, гласом Божиим, вопиющим в пустыне (Мк. 1:3). И вот этот глас был услышан. Мы знаем, как. Приходили к Иоанну на Иордан люди разных сословий, уровней жизни, совсем разных по своему нравственному состоянию: и мытари, и солдаты, и фарисеи — всякие люди. В те дни пришел к нему Христос, ничем себя из толпы не выделяя. Люди, принимавшие крещение с покаянием, отходили от Иоанна Крестителя совсем иными. И мы знаем, что первые ученики Христа, апостолы Андрей и Петр, были учениками Иоанна: они от него пришли ко Христу. Вот так Предтеча и приводил людей ко Спасителю, а вместе с этим — возвещал правду Божию во всем и всегда.
Как проповедник Света, он не терпел никакую тьму. Он узнал о том, что Ирод, властвующий тогда в Иудее, и внешне пытающийся сохранять Закон Божий, поступил беззаконно. Он совершил два преступления — одно против собственного брата, забрав у него жену и женившись на ней, а второе — против Бога, открыто нарушив заповеди Божии, показав всем людям, что ему, как царю, можно все, что над ним не властен никакой закон — ни человеческий, ни Божеский. Вот против этого Иоанн Креститель и восстал, он открыто обличал Ирода, и за это безбоязненное обличение Ирод посадил его в темницу.
И в темнице Иоанн Креститель не молчал, не смирял себя тем, что он уже ничего не может сделать. Он так сумел с Иродом говорить, как мы слышали сегодня в Евангелии, что Ирод слушал его с удовольствием и очень многое делал так, как Иоанн Креститель ему говорил. Как надо было говорить с этим изуродованным человеком, чтобы тот слушал! Заметьте, Ирод был сыном того Ирода Великого, который убил отца Иоанна Крестителя, Захария. И вот Иоанн вдруг с ним говорит, как с человеком, говорит с любовью, говорит проникновенно, пытаясь спасти его грязную душу, вывести ее из ада. И Ирод, который был на человека-то уже не похож, оказывался способным Иоанна Крестителя слышать с удовольствием, исполнять его наставления. Он боялся с ним что-либо сделать, как пишется в Евангелие.
Единственное, что Ирода делало человеком, — это присутствие Иоанна Крестителя в его жизни. Как присутствие совести в любом состоянии делает нас людьми. И вот Предтеча выступает как совесть: он, с одной стороны, обличает, а с другой — просвещает и ведет ко спасению. И Ирод вдруг оказался на пути ко спасению. У этого человека была удивительная возможность, слушая
Иоанна Крестителя, исправить свою жизнь, понять, кто он такой, радоваться тому, что есть в его жизни рядом — хоть в темнице, но все же — голос правды и света, который он начал понимать. Вы представляете, как бы изменилась история этого мира, если бы Ирод до конца смог услышать голос Иоанна Крестителя, если бы Ирод пошел до конца в своем желании слышать голос правды Божией и идти по нему! Как бы поменялось все вокруг нас! Евангелие бы по-другому было написано. Мир стал бы другим!
Но он этого не сделал, он потерял себя, погиб. Он услышал голос страсти и греха, сказал ложь, которая выглядела, как правда. Он поклялся — а это ложное понимание правды, а потом — не смог не исполнить своего обещания, данного этому безбожному миру. С каким же ужасом, наверное, взирал Ирод на голову Иоанна Крестителя, потому что с этой минуты он окончательно погиб, с этой минуты он окончательно себя уничтожил, перестал быть человеком.
А Иоанн Креститель, наоборот, особенным образом стал проповедовать правду Божию, потому что он первый среди ада возвестил, что пришло спасение мира. К тому времени, когда Христос сошел в преисподнюю в своей победе над смертью, весь ад уже был обращен ко Спасителю и ждал избавления от смерти. Вот она — правда Божия, голос которой невозможно никаким образом заглушить! Чтобы ее возвещать, нужно только то, о чем говорил сегодня апостол Павел в Послании к коринфянам: Братья, бодрствуйте, стойте в вере, будьте мужественны, тверды. Все у вас да будет с любовью (1 Кор. 16:13-14). Это сказано для каждого из нас, потому что и каждому из нас Господь поручил в этом мире являть свет и правду Божью: не молчать, не прятаться, а просто жить по правде Божьей и всем ее возвещать, обличая грех, зло, лицемерие и беззаконие.
Мало нам, христианам, быть хорошими и порядочными, мало нам просто заниматься своей собственной внутренней жизнью, не обращая внимания на то, что творится вокруг нас, на то, что мир погибает, потому что апостол Павел говорит так: Не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте (Еф. 5:11).
И вот Иоанн Креститель подает нам такой пример, как должен христианин в этом мире жить, как он должен реагировать на неправду, на беззаконие, на то, что творится вокруг нас. Посмотрите, что происходит вокруг нас! Ведь мы, христиане, тоже несем большую ответственность за то, что зло так распространяется, что ложь торжествует, что беззаконие перешло всякие пределы. За все это и мы тоже несем ответственность.
Мы должны знать, что наше мужество, наше стояние в нашей вере и любовь должны быть известны не только нам, не только внутри нашего христианского сообщества, но они должны выйти за пределы наших храмов, возвещены в этом мире, который ждет от нас, христиан, от Церкви, от наших священников, ясный и четкий голос правды Божьей.
Аминь.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? как написано: «за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание». Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8:35-39).
Такие слова звучат в день памяти новомучеников и исповедников российских. Для нашей Церкви, пережившей период страшнейших гонений это, наверное, самый главный праздник, самое главное наше торжество.
Я вспоминаю те годы, когда не только память новомучеников в Церкви не праздновалась, но когда многие священники боялись даже на Литургии поминать за упокоение имена пострадавших за веру. Всякое упоминание тех, кто отдал свои жизни за Христа, в советский период было чревато последствиями. Мало кто решался тогда как-то обнаружить свое отношение к этим людям. Но, с другой стороны, для каждого верующего человека все, связанное с новомучениками, было необыкновенно драгоценно. Великой святыней и великим богатством для христиан того времени считалось, например, иметь у себя дома маленькую картонную иконочку с изображением новомучеников и исповедников российских, напечатанную за рубежом и с большим трудом переправленную в Россию. Или, например, величайшим счастьем было хранить какую-нибудь случайную фотографию епископа, который сидел на Соловках, — а ведь наличие такой иконочки или такого снимка вполне могло сойти за антисоветскую пропаганду, с соответствующими для человека последствиями... Как же бережно хранилась и ценилась память мучеников за веру в те годы, когда официально они не почитались!
Сердца верующих людей тогда были полны щемящим и глубоким, радостным и истинным почитанием новому-чеников и исповедников российских. А если сегодня у современного православного русского христианина спросить: «Есть ли у тебя дома икона новомучеников?» — очень многие скажут в ответ: «Нет. А зачем это нужно?»
Действительно, что для нас сегодня означает почитание этих людей, которые отдавали свои жизни за Христа в тот страшный период гонения на Церковь?
Когда мы празднуем память великих мучеников древних времен, мы с удивлением понимаем, что почитание их — очень странное. Великомученик Георгий с годами и веками превратился почему-то в покровителя земледельцев и скотоводов... Святой великомученик и целитель Пантелеймон стал эдаким «волшебником», дарующим здоровье. А сам подвиг мученичества, подвиг стояния за Христа, великое свидетельство веры будто бы ушли на задний план.
И действительно, странно сегодня молиться нашим новомученикам, когда мы живем в столь благополучное время, когда все так хорошо, как нам кажется. А тогда, при советской власти, это почитание — неофициальное, подпольное — было, потому что христиане знали не понаслышке, чего стоило стояние за веру, понимали, что христианская вера — это величайшее сокровище, за которое не жалко жизнь отдать. Об этом пишет преподобный Симеон Новый Богослов1 в своих Главах: «Вера — это готовность умереть ради Христа за заповеди Его в убеждении, что такая смерть приносит жизнь, нищету вменяет в богатство, худость и ничтожество — в истинную славу и знаменитость, и в то время как ничего не имеется, быть уверенным, что всем обладаешь; особенно же вера — это стяжание неисследимого богатства познания Христа».
Оказывается, что такая вера очень дорого стоит. Она стоит всей нашей жизни. За заповеди, которые даются нам Богом, говорит прп. Симеон, можно и умереть, если это для тебя богатство, ценность, если это для тебя и есть самая настоящая жизнь.
Наша вера становится для нас чем-то обыденным, чем-то привычным... Хотя, конечно же, вера у нас есть, она всегда с нами. Но кроме этого нам, православным христианам, «надо» еще так много успеть, столько желаний и планов осуществить, собрать все это в свои закрома... Каждый день нам надо так много делать, чтобы обустроить свою жизнь, чтобы она текла в нормальном русле, чтобы мы чувствовали себя уверенно. Нам нужно, чтобы наши нивы росли плодородно, наши волы не умирали, чтобы у нас было крепкое здоровье, хорошая работа, чтобы все было у нас хорошо. Вот в чем, оказывается, святые должны нам помощь оказывать! Вот зачем нам «нужны» великомученики и целители!
Но если с такой позиции подходить к молитве, тогда, конечно, становится непонятно, с каким прошением нам обращаться к нашим новомученикам и исповедникам? Они совсем рядом с нами: их дети и внуки ходят среди нас, их лица с живыми горящими глазами на фотографиях расстрельных документов смотрят нам в душу. И мы не можем у них просить — благополучия, счастья... Не смеем у них просить ничего, кроме мужества так жить по вере, так исполнять заповеди, чтобы быть готовыми ради них умереть. Как делали это они.
Подобная молитва не рождается в сердце «благополучного христианина». Такая молитва не может прийти к нам, если мы всецело устремлены на поиски земного счастья, земной «стабильности». И сегодняшний день памяти наших новомучеников—это свидетельство того, что вера Христова —путь крестный. Вера Христова—это постоянная благая тревога, непрекращающаяся тоска по Богу, непрестанное желание ничего не иметь, кроме Самого Христа.
Апостол Павел, чьи чудные слова о том, что никто нас не отлучит от любви Божией, мы сегодня слышали, говорил еще, что он ничего не хочет видеть в своей жизни, кроме Христа распятого (см. 1 Кор. 2:2). Вот бы нам научиться такой вере! Вот бы нам стремиться так любить Христа, стремиться так заповеди Божии хранить, как их хранили новомученики и исповедники российские! Этому мы можем у них поучиться, об этом мы можем их попросить. И вот в этом они могут нам помочь, потому что для них самих не было ничего более важного.
Аминь.
Наступил, милостью Божией, для нас Новый год. Новый год нашего пути ко Христу, новый год нашего следованию за Ним. Новый год познания воли Божией.
Об этом сегодня говорят евангельское чтение и чтение из Апостола. Апостол Павел пишет, что Господь наш всем людям хочет спасения (см. 1 Тим. 2:4). Христос пришел в мир, чтобы никто в этом мире не погиб, но чтобы все имели жизни вечную (см. Ин. 3:16). Он пришел исцелить сокрушенных сердцем, даровать исцеление слепым и свободу измученным (см. Лк. 4:18). И действительно, это так.
Каждый из нас имеет опыт встречи со Христом. Может быть, опыт наш очень маленький и незрелый, но именно благодаря ему мы знаем, что значит та упоительная радость, когда Господь исцеляет наше сокрушение и дарует истинную свободу; знаем, что значит радость о Господе.
Сегодня день радости для очень многих людей. Все сегодня хотят сделать что-то такое, чтобы «как следует» порадоваться и повеселиться, ведь считается, что как встретишь Новый год, так его проведешь. И мы в храм собрались тоже за этим — затем, чтобы начало нового года, начало нашего будущего было связано с Богом, чтобы ничто нас в этой жизни от Христа не отлучало.
Воля Божия о нас состоит в том, чтобы мы всегда имели в себе радость. Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе (1 Фес. 5:16-18) — так говорит апостол Павел. Но только это состояние духа, к сожалению, многим людям неизвестно.
Мы очень хорошо знаем радость этого мира и умеем радоваться так, как это делают другие люди. Знакомо и привычно для нас то чувство удовлетворения, которое возникает, когда мы что-то обретаем для себя, когда что-то становится нашим.
Об этой понятной человеческой радости было накануне воскресное евангельское чтение (Лк. 14:16-24). У одного человека была радость — он купил волов, у другого тоже — он приобрел землю, третий праздновал свою женитьбу. Но даже эта прекрасная, хорошая семейная радость оказалось страшной, потому что она отлучила людей от Бога: ведь им не захотелось больше никакой другой радости, кроме своей: «У меня есть мое и мне больше ничего не нужно!»
Но такое счастье, такая радость всегда кончаются. И когда это происходит, человек начинает всеми силами пытаться вернуть потерянное, снова где-то найти, как-то ухватить, иногда даже украсть эту радость любым путем ее приобрести, лишь бы она снова была с ним... И она все время ускользает... Невозможно ее удержать, потому что радость эта — неполная, временная. А Господь зовет нас к Своей радости, зовет на Свой пир.
Сегодня действительно у очень многих — пир: салатики, шампанское. У каждого свой праздник, такое понятное и близкое нам, доброе, хорошее человеческое торжество. А здесь иная радость, которая иную человеческую радость не отменяет, но возвышает ее, возводит на совершенно другой уровень. Это радость не оттого, что ты приобретаешь нечто для себя, а оттого, что ты можешь раздавать, тем самым можешь становиться похожим на Христа. Радость во Христе — это радость, все время раздающая, все время жертвующая. И эта жертва ее только умножает, делает радость бесконечной и неизменной: такой, что ее не только на всех хватает, но она еще и остается. Как в евангельском рассказе об умножении хлебов: есть только пять хлебов и две рыбки, а их хватает на пять тысяч, и еще двенадцать корзин остается (см. Мф. 14:15-21).
К этой радость призывает нас Господь. Чтобы быть к ней готовыми, надо уметь свою маленькую человеческую радость немножечко отодвинуть в сторону, немножечко от нее отойти и быть готовыми себя раздавать, служить, вместе с Богом дарить тепло, любовь, милосердие и прощение. Как Господь приходит в этот мир даровать сокрушенным сердцем отраду, так и каждому христианину Он дарует таким же образом поступить. И нам дано какому-то сокрушенному сердцу даровать отраду, какому-то слепцу — прозрение, человеку, связанному нашим непрощением, нашей гордыней, нашей жестокостью, дать настоящую свободу. И вот это настоящая радость. Это подлинное счастье быть во Христе радостным, во Христе свободным, во Христе исцеленным, просвещенным и зрячим. К этому призывает нас Господь.
В этом году для нас открываются новые возможности явить миру свет Христовой любви, явить свет нашей радости о Господе, чтобы никто в этом мире не погиб, но чтобы все спаслись и в разум истины пришли (см. Ин. 3:16). Аминь.
Я поздравляю всех с Новым годом! А с новым счастьем не поздравляю, потому что у нас есть «старое счастье»: счастье быть с Господом. И никакого другого не надо.
Симеон Новый Богослов (949-1022) — святой Восточной Православной Церкви, богослов, монах-исихаст, известен как автор множества удивительных поэтических гимнов Богу. Наряду с двумя великими богословами Церкви — Иоанном Богословом и Григорием Богословом - Симеон был удостоен имени Новый Богослов.
Протоиерей Алексей Уминский — настоятель московского храма Живоначальной Троицы в Хохлах.
Родился в 1960 г. в Москве. Окончил Педагогический институт имени Крупской, факультет романо-германских языков. В студенческие годы обратился к Богу и принял Святое Крещение.
В течение восьми лет работал учителем французского языка в общеобразовательной школе.
В 1990 году с благословения архимандрита Иоанна Крестьян-кина принял священный сан. В скором времени был назначен настоятелем Успенского собора города Кашира. В дальнейшем был переведен в Москву, с 1994 года является настоятелем храма Живоначальной Троицы в Хохлах.
Троицкий храм отец Алексей вместе со своими прихожанами возрождал буквально из руин. Приход храма Живоначальной Троицы представляет собой по-настоящему живую, сплоченную христианскую общину.
Отец Алексей несколько лет работал директором Свято-Владимирской гимназии, затем стал духовником этой гимназии и преподавателем Закона Божия». Автор многочисленных публикаций. Член редсовета журнала «Альфа и Омега. С октября 2003 года - ведущий телепрограммы «Православная энциклопедия».
Для нас православное христианство — это жизнь во всем ее многообразии. Это уникальная возможность не пропустить себя, сделав маленький шаг навстречу своей душе, стать ближе к Богу. Именно для этого мы издаем книги.
В мире суеты, беготни и вечной погони за счастьем человек бредет в поисках чуда. А самое прекрасное, светлое чудо — это изменение человеческой души. От зла — к добру! От бессмысленности — к Смыслу и Истине! Это и есть настоящее счастье!
Мы работаем для того, чтобы помочь вам жить по вере в многосложном современном мире, ощущая достоинство и глубину собственной жизни.
Надеемся, что наши книги принесут вам пользу и радость, помогут найти главное в своей жизни!
Теперь наши книги по издательским ценам в центре Москвы!
Друзья! Теперь книги «Никеи» по издательской цене можно купить в центре Москвы. Новый магазин расположился в помещении издательства около Арбата. Вы можете приходить и выбирать книги, держать их в руках, рассматривать, можете сесть в кресло и почитать. В магазине представлен полный ассортимент книг издательства: прикладная, детская и религиозная литература.
+7 (495) 510-84-12 (магазин)
+7 (495) 600-35-10 (издательство)
Адрес: пер. Сивцев Вражек, 21, домофон 27к
График работы: пн.- чт. 10:00-18:00 пт. 10:00-17:00
Присоединяйтесь к нам в социальных сетях!
Интересные события, участие в жизни издательства, возможность личного общения, новые друзья!
Художественная и религиозная литература П facebook.com/nikeabooks QJ vk.com/nikeabooks
Детская и семейная литература Ц facebook.com/nikeafamily [2 vk.com/nikeafamily
В серии «Встречи с Богом» готовятся к выходу книги:
Протоиерей Геннадий Фаст С Библией в руках по Святой Земле
Для протоиерея Геннадия Фаста Святая Земля—понятие не столько географическое, сколько духовное, которое воспринимается через Священное Писание и богослужение. Путешествуя по местам, связанным с историей человеческого Спасения, отец Геннадий не просто вспоминает соответствующие библейские сюжеты, но пропускает Священную историю через себя и делает ее живой и близкой современному человеку. Эта книга—удивительное сочетание путеводителя и дневника: читатель найдет здесь богатый фактический материал, поэтичные зарисовки, глубокое понимание библейского текста и опыт личного переживания Священной истории.
Иерей Максим Вараев
Смерть и Воскресение. Семь слов о заупокойной молитве.
Для христианина страдания и горе, неизбежные спутники смерти, сочетаются с верой в вечную жизнь и воскресение. Этот мотив явственно звучит в молитвах об усопших — одном из самых поэтичных богослужебных последований Православной Церкви.
В своей книге священник Максим Вараев выходит далеко за пределы разбора этих глубоких и возвышенных текстов. Через них он раскрывает богословие смерти и христианское учение о вечной жизни. Автор пользуется замечательными примерами, которые будут близки и понятны даже далекому от Церкви человеку.
В приложении приводятся тексты заупокойных молитв с параллельным переводом на русский язык.
Вы можете приобрести наши книги по издательским ценам на сайте В розницу наши книги можно купить в магазинах Москвы и других городов России:
Москва
Партнерские магазины «Символик» тел.: 8-980-362-64-49, 8-980-362-67-34
«Библио-Глобус»
ул. Мясницкая, д. 6/3, стр. 1, тел.: (495) 781-19-00 «ТДК Москва»
ул. Тверская, д. 8, стр. 1, тел.: (495) 629-64-83 «Сретение»
ул. Большая Лубянка, д.19, тел.: (495) 623-80-46
«Православное слово на Пятницкой»
ул. Пятницкая, д. 51/14, стр.1, тел.: (495) 951-51-84
«Primus versus»
ул. Покровка, д. 27, стр. 1, тел.: (495) 223-58-20
Сеть книжных магазинов «Новый книжный», тел.: 8-800-444-8-444
«Московский Дом Книги», тел.: (495) 789-35-91
Санкт-Петербург
Партнерский магазин «Символик» ул. Камская, д. 9,
тел.: (812) 982-68-26, +7 905 222-68-26 «Слово»
ул. Малая Конюшенная, д. 9, тел.: (812) 571-20-75
Сеть книжных магазинов «Буквоед», тел.: (812) 601-0-601
Екатеринбург
Сеть книжных магазинов «Дом Книги», тел.: (343) 253-50-10
Киев
Партнерский магазин «Символик»
Площадь Славы, ТЦ «Навигатор», пав. 38,s тел.: (096) 320-36-78
Сергиев Посад
Партнерский магазин «Символик»
ул. 1-й Ударной Армии, д. 4 А, тел.: +7 968 832-00-67
Интернет-магазины: Россия
Для покупки книг оптом необходимо обратиться в отдел продаж издательства «Никея»:
Тел.: (495) 600-35-10; Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС13-314-2148
Уминский Алексей, протоиерей У 53 Что я хочу от Церкви. О христианстве и духовном потреблении. — М.: Никея, 2014. — 160 с. — («Встречи с Богом»). ISBN 978-5-91761-264-5
В своей книге священник Алексей Уминский рассуждает о том, почему Церковь не является «корпорацией» и как можно в этом убедиться; о том, чего мы ищем, приходя в храм, и что обретаем на самом деле; о правилах благочестия и их смысле, о церковной общине и о личном пути к Богу.
Автор не обходит и самые острые вопросы, нередко звучащие от людей, еще не переступивших вполне порог Церкви, но имеющих желание его преодолеть.
УДК 242 ББК 86.372
ISBN 978-5-91761-264-5
© Издательство «Никея», 2014
Допущено к распространению
Издательским советом Русской Православной Церкви ИС13-314-2148
Научно-популярное издание Уминский Алексей, протоиерей
О христианстве и духовном потреблении
Редактор Юлия Посашко, Сергей Ермолаев Корректоры Ирина Голубева, Марина Смирнова Дизайнер Анастасия Новик Дизайн серии Петра Банкова Каллиграфия Алексея Чекаля Верстка Евгении Сухоруковой
Подписано в печать 15.10.2013.
Формат 60х90 1/16. Бумага офсетная.
Печать офсетная. Печ. л. 10.
Тираж 7000 экз. Заказ №
Издательство «Никея»
119002, Москва, пер. Сивцев Вражек, д. 21