Бог — вездеприсущ. Он Дух, и все наполняет собою. В этом согласны и вера и разум. Что же такое значит, что вера так часто говорит нам о богоявлениях? Что такое значит, что Церковь христианская назвала нынешний день преимущественно днем Богоявления?

Бог — вездеприсущ. Тем не менее Он может являть особенную свою силу, в известном месте, для известных людей. Он есть Дух; дышет, идеже хощет; и так, как хощет, дышет: то в громах и молниях — в грозном могуществе силы; то в кротком веянии ветра — в силе благости своей. На небе — престол Его, град Его — Иерусалим небесный; на небе — обители многия многих слуг, говорит нам откровение: это значит, что нам указывается на то положение, в котором яснее, нежели нам земным жителям, является Бог, и творит блаженными святых слуг своих; это значит, что Дух — ревнитель святыни, наполняя все собою, особенно близок к духам чистым. И на земле открывается Он с особенною своею благостию для благих, и с грозным величием для грешных; и на земле Он являет креность свою великую и дивную там, где хощет, по премудрому и благому хотению своему. Бог наш есть Бог самосущий, всевластный, — Он непокорен неизбежной неподвижности, или неподвижной необходимости. И дух сотворенный, властвуя над соединенным с ним телом, обнаруживает особенное присутствие свое, — то в том, то в другом члене повелевает — то тою, то другою частию ввереннаго ему состава телеснаго. Тем более Дух всевластный и высше-свободный может выполнять мысль свою там, где восхощет, и как восхощет.

Бог есть Дух: но Он действует в мире видимом, вещественном. Дух сотворенный — тонок, невеществен, а действует в теле грубом, многосложном. Явления Бога-Духа в образах вещественных так же доступны для разумения, как несомненны действия того же Духа на мир вещественный. То и другое явление есть явление силы Божией в вещественном.

Бог — Дух вездеприсущий. Но потому-то дух ограниченный и обнимает Его не иначе, как в явлениях, не иначе, как в образах ограниченных. Как необъятнаго обнимает тварь? Только по частям, только в той мере, в какой Он сам благоволит открывать Себя, познает Его человек.

Бог — благ. Он являл Свою волю благую в постигаемых знаках во все времена; история времен тому доказательство. Человек грешник! когда Господь не являл тебе особенную любовь Свою в образах видимых? Ты пал в первый раз; Бог искал и нашел тебя. Ты не преставал и после того уклоняться от Бога грехопадениями новыми, не преставал отдалять себя от Него преступлениями повседневными; но любовь вечная преследовала тебя на всех твоих стезях, удерживала от путей заблуждения, возвращала к пути спасительному. Как многочастно, как многообразно показывал Бог тебе силу благости Своей: то в слове спасительном, то в образах таинственных! Что значит история народа Божия, как не история богоявлений, как не внятная для души и слуха беседа Божия с человекомъ-грешником? Тот только, для кого непонятен голос истории верной, тот только может представлять себе непонятною мысль о богоявлениях.

Когда человек мог сказать, что не имеет он нужды в беседе с Богом, в явлениях Божества благаго? Даже и тогда, когда он не был еще грешником, даже и тогда он жаждал откровения высшаго, как создание немощное, как ограниченное существо: — тем более тогда, как он стал грешником, благословлять должен благость Божию, являющуюся ему в знаках видимых. До чего бы дошли люди в грехопадениях своих, если бы премудрый и всеблагий не просвещал омраченных грехом очей их, и не подкреплял слабой для добра воли своими явлениями?

Христианин! Никогда Бог не являл Себя на земле в таком обильном свете, в таких высоких образах, как Он явился тебе во Христе. Христианство есть полное откровение божества, — столько полно, сколько может оно быть полным на земле; оно есть самое духовное, самое чистое откровение божества, сколько может быть духовным откровение, назначаемое для сынов земли. Было время, когда Бог беседовал с людьми, как с детьми. Во Христе Он открыл то, что надлежало открыть для мужей. Для людей-детей Он являлся, и являл истину Свою в осязаемо-чувственных образах, открывал истины первоначальныя на языке понятном для воображения и чувства. Как обилен, и как чист Божий свет, пролитый на тебя, христианин! Представь себе, что ты живешь язычником; представь все, что ты мог думать, что ты мог делать, оставаясь с языческими мыслями, с языческою душею. Ты ужаснуться должен тех грубых суеверий, тех отвратительных пороков, которые обременяли бы тебя, как язычника. Оставаясь иудеем, ты вздыхал бы под немощными и слабыми стихиями мира, под обрядами вещественными. Высокая, духовная истина явилась для тебя в Иисусе, в своем духовном виде. Как высока участь твоя, устроенная во Христе! К несчастию, порча растлила и умы и сердца наши, — и мы слишком мало чувствуем достоинство богоявления христианскаго. Чем заняты мысли, чем заняты сердца большей части из нас? О чем думают с услаждением? Чем восхищаются люди? Истина ли Христова, самая высокая, самая чистая, истина Божия наполняет собою души? О, нет! у людей часто изливаются сердца в веселии и радости, в восторгах самых сладких, но только не свет Христов услаждает их. Земным, часто ничтожным, часто вредным заняты их мысли и сердца: любят тьму, паче света. То что дано знать человеку для жизни земной, дознают со всею ревностию: а то, что открыто для жизни вечной, признают за ненужное, или за излишнее; науку жить на земле для земли делят на отрасли, разбирают по частям, пересматривают простым и искусственным оком, стараются заметить все стороны с отчетливою точностию; а лучшую науку — науку жить для неба — оставляют в стороне, или занимаются ею, но довольно холодно. Заботы о земле подавили деятельность христианина — того самаго христианина, который должен жить преимущественно для одного неба, котораго Отец небесный столько благоволил и благоволит искать для себя одного, хощет исполнить собою одним, в котором — хощет открыть славу Свою.

Тайна, самая высокая тайна, открыта для христианина при крещении Христа Иисуса. По единогласному свидетельству святых евангелистов, крестився Иисус, взыде абие от воды, и се отверзошася Ему небеса, и виде Духа Божия сходяща яко голубя, и грядуща на Него. И се глас с небесе глаголя: сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих (Матф. 3, 16-17). Отец небесный свидетельствует о Себе гласом с неба, что Он есть Отец возлюбленнаго Сына. Благоговей, христианин, и покланяйся Богу Отцу! Сын погружается в воде крещения, и глас с неба наименовывает Его Сыном Отца небеснаго. Креститель Сына свидетельствует, что до того времени не знал он Сына, но в крещении познал, что Он есть Сын Божий; что Он есть тот, который, родившись после него, предшествовал ему, так как был прежде него, так как есть первый из всех, — вечный (Иоан. 1, 30-34). Благоговей, христианин, и покланяйся крещающемуся Богу Сыну! Дух Святый — не дух человеческий, не Дух сотворенный, а Дух самаго Божества, Дух с славою и силою Божества: но Он является отдельный и от Отца, и от Сына, в телесном виде. Благоговей, христианин, и поклоняйся Богу Духу Святому! Так, свято поет Церковь: «во Иордане крещающуся Тебе, Господи, поклонение Троице явилось нам». Если представим себе, что тайна Святой Троицы не была открыта с такою ясностию и определенностию самим патриархам, самим пророкам, всем ветхозаветным праведникам; если представим, что она в полном свете в первый раз открыта только при крещении Христа Иисуса: то каким глубоким благоговением должны исполниться сердца наши к сей тайне? Все прочее, что может познавать человек о Боге, о Его свойствах, далеко — ниже сей тайны: это самая глубокая, самая внутренняя тайна существа Божия, которой человек сам по себе никогда дознать не мог и не может. Потому-то верно именует Церковь день сей днем богоявления: ибо непостижимый Бог явился ныне людям.

Христиане-братия! понимаем ли, чувствуем ли мы богатство благости Божией, озаряющей нас столь чудным светом своим? Мысль о Троичном Божестве составляет отличительную принадлежность откровения христианскаго; но составляет ли она для наших мыслей мысль необходимую? Или, так много у нас мыслей в душе, что и столь высокая мысль едва ли когда находит в нас себе место? Многие ли размышляют, кто для нас сей Сын, крещающийся в Иордане? Кто для нас Дух Святый, сошедший на крестившагося Иисуса? Вступая в истинную веру, мы крестились во имя Отца и Сына и Духа Святаго; это значит, что, по вере Церкви и Слова Божия, без веры в Святую Троицу, нельзя быть истинной христианской вере, нельзя и считаться истинноверующим в Бога: но так ли мы думаем теперь о тайне сей? Возлюбленный брат! ужели нет у нас с тобой и столько любви к правде, чтобы вспомнить об имени, которое я и ты носим на себе, — об имени христианина, и об обязанности, возложенной на нас сим именем при крещении нашем?

Отче, Сыне и Душе Святый! просвети нас светом Твоим, — омрачаемым нерадением о своем спасении и — о Твоих тайнах. Аминь.

1845 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 37-41.

Христос на небе! Христос во славе! Какая радость, какое торжество для ангелов! Если радовались они нисхождению Христа на землю; то что было, когда видели возвращение Его в славу? Что было, когда зрели осужденное человеческое естество прославленным в лице Христа Иисуса? Что было, когда видели смирившаго Себя до смерти, и смерти крестной, приявшим имя выше всякаго имени, так что должно поклоняться пред Ним всякое колено небесных, земных и преисподних?

Христос на небе. Христос во славе. Что же мы? Или нам можно оставаться на земле и без Христа! О, сохрани Бог быть где либо без Христа! Если когда, то теперь особенно надобно побуждать себя — помышлять о небе, где Христос.

Христос на небе. Там на небе и наша родина, там и наша жизнь со Христом. Что земля для нас? Место изгнания. Что жизнь земная? Путь беднаго странника. К чему-ж останавливаться там, где нельзя жить домом? Странник равнодушно проходит мимо всего, что не нужно для его назначения, или что может только отвлечь его от цели. Он пользуется на дороге только тем, что может подкрепить силы его для пути. Взоры его, мысли его, желания души стремятся к родине. Ничего нет прекраснее нашей родины на небе. Глаз не видел, ухо не слышало, мысль не встречала ничего подобнаго тому, чтó приготовил Господь любящим Его. К чему-ж столько забот, столько скорбей у нас о земном? Сынове человечестии! доколе тяжкосердии? Вскую любите суету? Один всю жизнь проводит, чтобы собирать кучки блестящей пыли. Другой чего не предпринимает, чтобы приподняться на две или на три ступеньки повыше других, выиграть мнение о себе у сильных земли, но которые сами земля? К чему все это? На родину возвратятся, как на чужбину, как дети блудныя. Не суета ли и суета вредная — все, что не приносит нам пользы для вечности, а только крушит дух наш заботами, к его вечному растройству? Вышних ищите, идеже есть Христос, одесную Бога сидя. Горняя мудрствуйте, а не земная. Ваш живот со Иисусом сокровен в Боге (Кол. 3, 1-3). Что мы без Христа Господа? Он — наша глава, наша жизнь, наше спасение и блаженство. Если не туда спешим мы, где Христос, если не не о небе заботы наши, если не к Царю и Господу своему стремимся мы приближаться: что с нами будет, когда видимыя небо и земля сгорят, а вне Христова Царствия ничего не останется, кроме ада? О, надобно горняя мудрствовать, а не земная!

Нельзя ли быть тому, чтобы и помимо забот о небе взошли на небо по смерти? В таком случае, не для чего заботиться на земле о небе, тем более, что довольно и земных забот.

Взойти на небо без приготовления себя к небу? Нельзя! Невольное преселение на небо, по действию смерти, не предваренное очищением духа при жизни, не только не может быть благотворным для души, но обратится в пагубу. Семена зла, посеянныя волею в душе, не могут быть исторгнуты из нея ни каким насилием, а оставленныя в душе, вознесенной на небо, они раскроются и обратятся в источники мук. Как грешной душе жить там, где все ей не сродно, все противно ея расположениям? Это значило бы то же, что заставлять рыбу жить в воздухе, оленя в воде, камень летать по ветру. Стихия, в коей блаженствуют чистые духи и души праведных, нестерпима для грешника; она слишком тонка, слишком светла для него, в ней, как чуждой, не может он жить; стихия, с которой он сроднился, в которой он жил и жить может, совсем другаго рода. Грешники, по неложному слову Божию, чада диавола. Они родились и воспитались, они жили и жить могут только тою стихиею, которая порождена князем тьмы, иначе — стихиею ада. Нет, слушатели мои, надобно очиститься, надобно просветиться в духе, чтобы жить там, где Христос, одесную Бога седяй. Целую жизнь надобно посвятить на то, чтобы возноситься расположениями в небу, а не прилепляться к земле, чтобы горняя мудрствовать, а не земная.

Но легко ли это? Легко ли с земли возноситься на небо?

Что-ж? Разве лучше упасть в бездну, чем взойти на высоту, хотя бы и с трудом? Для приобретения тленных сокровищ, временных выгод, разве не употребляют трудов? А приобресть нетленныя сокровища, вечныя блага — будто уже и не стоит труда! Сын Божий для нас нисходил на землю, за нас пригвожден был ко кресту, за нас глава Его увенчана была тернием, за нас ребро Его прободено рукою беззаконною, — и чтобы быть вечным ходатаем нашим пред Отцем, вознесся Он на небо: а мы — не благодарные к любви Господа нашего, не хотим понесть труда и для своей вечной жизни.

Слишком трудно земному вознестись на небо?

Но то ли собственно человек, что взято из земли и возвращается в землю? Нет, это только одежда, которая снимается одним раньше, другим позже, одним изношенная, а другим вовсе новенькая. Что же такое человек? Без сомнения то, что остается целым и без тленной оболочки; это — дыхание жизни, произшедшее от Бога, это — дух сотворенный по образу Самого нетленнаго и вечнаго Бога. Если же так: то не естественно ли духу стремиться к своему началу? Не естественно ли приближаться ему к нетленному, как своему образу? Точно так же естественно, как естественно падать камню на землю, где он родился. Не естественно душе нашей находить мир и радость на земле, потому что земное не сродно ей. Поверьте самих себя: чем отзываются в душе забавы и удовольствия мира? Пустотою, скукою, скорбями. Итак, не сама ли душа говорит, что покой ея не на земле, а на небе? Что же препятствует употреблят такое расположение души на то, чтобы, как можно чаще быть мыслями и желаниями у своего Господа и Спасителя? Бывают же и много мыслящие, но которые мыслят о всем, что угодно, только не о вечности. От чего это? Не от себя ли самих? Не от своей ли худо употребляемой свободы? Если дух, непрестанно занимаясь только мыслями о земном, житейском и тленном, сам грубеет и земленеет, кто виноват? Пусть падение перваго человека испортило естественное стремление безсмертнаго духа, наклонив его от неба к земле: но нам дана благодать Христова, сильная не только возвратить духу первоначальную правоту, но и возвесть ее до высшаго совершенства. Пусть не остается в нас тщетною благодать Христова: с нею ни земляность плоти, ни немощи души, не удержат нас на земле; с нею апостол, живя на земле, восходил на третие небо.

Но как приучить ум устремляться на небо, когда земные предметы разсеевают его, обращая к земле?

А как приучают ум устремляться к земле, а не к небу? Повторением одного и того же. Пусть тот же способ употребляют для приучения ума к небу, и приучат. Начните чаще думать, о каком угодно предмете: этот предмет будет все ближе и ближе к вам, взойдет в душу вашу, наполнит ее собою, вытеснив другие предметы. Так бывает и тогда, когда человек часто возносится мыслию на небо. Как, оставляя небесное для земнаго, приучаются к земному: так, оставляя земное для небеснаго, приучаются к небесному. Ты сокращаешь часы благочестивых занятий, чтобы употребить их для дел мирских; иногда идешь в храм Божий, а думаешь о доме; таким же бываешь и в храме. Поступай на оборот. Делай дела необходимыя для жизни: но не простирай сего труда далее необходимости, и освобождай себя от дел земных для дел Божиих. Не только дней, отделенных Господом для служения Ему, никогда не отнимай на дела суеты и греха, но и время работное освящай мыслями о Господе. Начинаешь ли работу? Начинай призыванием благословения Божия. Оканчиваешь ли работу? Благодари за помощь Его. Пусть со всяким делом, со всяким упражнением твоим соединяется помышление о Господе; тогда все земное будет обращаться у тебя в духовное, и ум твой будет не на земле. Едите ли, пьете ли, или, что другое делаете, делайте все во славу Божию. Если та или другая страсть будет теснить ум, будет увлекать его к греху: и против сего указано средство. Сей Иисус вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо, так говорили ангелы апостолам. Вот могущественное возбуждение душе! Мысль о втором пришествии Сына Божия, сколько отрадна для святых в тяжелыя минуты ощущения безпомощности, и как бы оставления небом; столько страшна для безпечных грешников, на которых изречен будет грозный приговор судиею — Сыном Божиим. Итак, прогоняй грешныя мысли страхом суда Божия, облегчай подвиги внутренней скорби утешениями вечности.

Сотворивый радость ученикам обетованием Святаго Духа! Ниспосли животворящаго Твоего Духа и нам немощным, да Им просвещенные и укрепленные будем взирать на небо, приявшее Тебя, не развлекаясь прелестями мира. Аминь.

1847 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 97-100.

И се мужа два с Ним глаголюща, яже беста Моисей и Илия: явлшася во славе, глаголаша же исход Его, его же хотяше скончати во Иерусалиме (Лук. 9, 30-31).

И среди славы небожители говорят не о славе. После стольких благодеяний для людей, и после стольких оскорблений, со стороны людей, человечество Христа Иисуса осиявается на Фаворе славою божественною; Божество, скрывавшееся под завесою плоти, проявляется сквозь завесу плоти в своем величии и славе. О чем бы, казалось, приличнее всего говорить теперь явившимся Моисею и Илии, как не о славе, в которой они видят еще на земле Богочеловека-искупителя? Но — они говорят не о том. Они говорят о кресте и смерти, которые ожидают Господа в Иерусалиме.

Так ли мы поступаем, слушатели, в счастии? Так ли мы считаем нужными несчастия? В несчастии мы унываем, в счастии не думаем о несчастии, в том и другом случае поступаем так оттого, что не понимаем цены несчастий. Недавно посетил Господь страну нашу бедствиями. Все ли понимали значение сего посещения? Все ли теперь понимаем, как несчастия нужны и полезны, особенно для счастливцев мира?

Если небожители в славе Фаворской беседовали о скорбях: то, конечно, не лишнее дело для нас подумать о значении скорбей для детей счастия.

Бог справедлив. Он не опускает из виду ни одного добраго нашего дела, даже ни одной доброй мысли. За Ним не пропадает и слеза покаяния. Но Он и не воздает более, чем кто стóит. Избави Бог несчастия — видеть между нами таких, которые не делали бы ничего кроме зла. Почти каждый, сколько видим, делает что нибудь доброе. И Бог справедливый наделяет каждаго благами, но не более, чем кто стóит. Оттого-то Авраам сказал богачу: «ты получил блага в земной жизни твоей, а Лазарь страдал». Это значит, что богачу заплачено в земной жизни за все что следовало, а Лазаря оставалось наградить там — за гробом. Таким образом недобрые счастливцы мира получают за свои кое-какия добрыя дела награду здесь и уже не имеют ея там. — Как же не желать после сего, чтобы довелось пострадать лучше здесь, во времени, чем страдать там, — вечно? Что значат все возможныя утешения времени в сравнении с вечностию мук? Чтó значат всевозможныя бедствия времени в сравнении с вечностию блаженства? Только счастлив и счастливец мира, когда чувствуя ничтожество счастия земнаго, воздыхает о радостях неба и тайными скорбями покаяния готовит себе лучшую долю в вечности.

Бог — благ. Он желает нам покоя и счастия. Но что делать с нами, когда покой земной обращается нам не в пользу, а во вред? Бог — благ. Целая вечность блаженства неизобразимаго приготовлена Им для нас. Но — здесь все мы больные, для которых нужны лекарства горькия. Все мы — дети Адама; все любим жить более для плоти, чем для духа. Так всегда бывает с нами, тем более тогда, как счастие земное манит нас к покою плоти и доставляет средства выполнять все желания плоти. Как легко счастие земное разслабляет самый крепкий дух! Премудрый не был из числа слабых, а он молил Бога: не даждь ми богатства, — да не насыщся лож буду и реку: кто мя видит (Прит. 30, 8. 5)? Среди покоя внешняго, при готовых способах жить по желаниям грешной души, счастливец мира занят только тем, как удовлетворять желаниям плоти своей. А душа, которая больше плоти? А дух, который так незаменим ничем земным? Они забыты. Счастливец питает и утучняет плоть, которую надлежало бы распинать с ея страстями и влечениями, а душа — остается без пищи и питья небеснаго. И вот человек, украшенный образом Божиим, приложися скотом несмысленным и уподобися им. И вот христианин, возрожденный в купели крещения для жизни духовной, обогащенный неоценимыми небесными дарами благодати, валяется в грязи земной. Это жалко, очень жалко! Но тем не ограничивается несчастие больной души. Счастие земное, вместе с тем, как нежит и развивает чувственность, воспитывает помыслы и желания гордости. Кто мя видит? говорит тот, кому все удается, и не думает о том, что он сын грешной плоти, чадо гнева Божия.

Что же может привесть в сознание себя эту душу больную и не знающую своей болезни? Скорби, одне скорби. На первый раз оне невольно оторвут ее от чувственных удовольствий, лишат то способов, то времени заниматься предметами суеты и унижения духовнаго; а там, при помощи Божией, она и сама мало-по-малу будет усматривать, как суетны, как низки, как недостойны безсмертной души чувственныя удовольствия, которыя дотоле страстно любила она, будет усматривать, как безценно Царствие Божие, которое можем находить внутри себя, независимо от всех способов земнаго счастия. Скорби пробудят в ней воздыхания молитвенныя о своих грехах, о своей бедности и унижении; а молитва прольет в сердце ея утешение, при котором забудутся земныя утешения. Так она будет чаще и чаще уединяться и от скорбей и от радостей земных в потаенную клеть сердца своего и там беседовать с Богом сердца. Так, всякое несчастие, хотя на первый раз не кажется радостию, в последствии доставляет мирный плод праведности тем, которые умеют пользоваться несчастием.

Посмотрим еще ближе, как действует на нас тот или другой вид счастия земнаго. Возьмем честь и славу земную. Сперва заботятся о чести, как будто только для нужд земной жизни. Но, достигнув одной чести, — почему, думают, не искать другой? Достигнув другой — почему не искать третьей? И вот уже душа зянята мыслями только о честях! Вот желания ея стремятся только к честям. Если и приходит ей иногда мысль о почести вышняго звания: она говорит себе: да, надобно подумать и о переходе в вечность, — но еще успею, а теперь так много дел нужных. Между тем время идет, не дожидаясь наших досугов для вечности. Между тем сердце честолюбца становится тверже для всего, кроме земной чести. Даже мысль о Боге великом и страшном редко приходит ему на ум и еще реже пробуждает страх и благоговение.

Точно то же бывает и с богатым счастливцем. Пусть собрал он довольно богатства: но он говорит: вот еще соберу и займусь употреблением его на дела добрыя. Но чем более собирает, он, тем сильнее становится в нем любовь к богатству, тем больше он хочет собирать и меньше расточать. Вот еще соберу, думает он, и в старости буду помышлять об одном небе. Как будто старость и дала ему слово посетить его; как будто старость и обязалась сделать его щедрым. Бедняк не видит себя. И теперь оскорбляется он, когда просят у него помощи; и теперь знает он одно божество — тельца золотаго. Что же будет в старости?

Скажите же, не милосердие ли Божие является для этих несчастных счастливцев мира, когда посылаются им несчастия для вразумления их? Что может дать им почувствовать, что они обманываются, отлагая от времени до времени покаяние? Что может вразумить их, что они — странники на земле, которым никто не сказал о времени возвращения их в отчизну? Что может показать им суету всех забот и трудов и крайнюю нищету, крайнее унижение души их? Если не принесут им пользы несчастия: то уже, конечно, не исцелит их счастие, которое так льстит страстям их. Тяжело честолюбцу, когда лишают его любимой чести: но посланное свыше лекарство окажет свое действие, более или менее ясно, более или менее глубоко сознает он, что земная слава — то же, что звук, то же, что движение воздуха, — не стóит и вздоха. Тяжело корыстолюбцу, когда лишают его любимаго золота. Но не придет ли ему тогда невольно на мысль, что земное богатство, как ни береги его, ускользает из рук, — а нищим душею явиться туда — страшно!

Душа христианская! если ты употребляешь счастие свое во славу Божию, во благо свое и других, а между тем Господь посещает тебя скорбями: не скорби, а радуйся о Господе. Он хочет очистить тебя скорбями, как золото очищается огнем. Праведный Иов делал доброе и в счастии; но, испытанный скорбями, он стал образцем самой высокой преданности воле Божией.

Не будем, други мои, забываться в счастии. Будем на столько разумны, чтобы понимать и чувствовать значение счастия и несчастия земнаго для вечной жизни нашей, — и Господь Бог пребудет с нами во времени и в вечности. Аминь.

1849 г. В селе Мерчике.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 123-126.

И время беседования — неделя св. жен мироносиц, и место беседования — обитель жен, посвятивших себя Господу, показывают, что весьма прилично теперь беседовать о женах мироносицах к назиданию слушающих.

Минувши субботе, Мария Магдалина и Мария Ияковля и Соломия купиша ароматы (Марк. 16, 1). Кто такия жены были Мироносицы? Св. Марк, между блаженными Мироносицами, указывает прежде всего Марию Магдалину, т. е. урожденную, из галилейскаго городка Магдалы, ту самую, из которой, по его же повествованию, Иисус изгнал седмь бесов (Марк. 16, 9). Итак Мария Магдалина удостоилась особенной благодати от Господа; но она же, по известию евангельскому, платила за благодеяние особенною любовию Господу. Мария Ияковля, вторая мироносица, была, по словам евангелиста, мать Иакова и Иосии, или по выражению св. Марка была материю Иакова малаго и Иосии (Марк. 15, 40). Она вместе с Мариею Магдалиною следовала за Спасителем до самаго гроба (Матф. 27, 56). В повествовании об этом подвиге ея у св. Иоанна называется она Мариею Клеоповою, сестрою матери Иисусовой, — Клеоповою по супругу, который иначе назывался Алфеем: «Иаков малый, сын ея, один из 12 апостолов, называется Иаковом Алфеевым (Матф. 10, 3; Марк. 5, 18)». Саломия, указываемая св. Марком между мироносицами, в повествовании евангелистов оказывается материю сынов Зеведеевых, апостолов Иоанна и Иакова (Матф. 10, 2), знаменитых сынов громовых. По словам св. Марка (15, 40) на распятаго Спасителя смотрела вместе с Мариею Магдалиною Саломия, а по словам св. Матфея (27, 56), то была мать сынов Зеведеевых. Кроме Марии Магдалины и Марии Ияковлевой св. Лука указывает между мироносицами Иоанну и еще других, не называемых по имени. Бяше же, говорит он, Магдалина Мария, и Иоанна и Мария Ияковля и прочия с ними (Лук. 24, 10). Кто была эта Иоанна? Св. Лука пишет что за Спасителем, обходившим города с проповедию и чудесами, следовали не только апостолы, но и жены некия, яже бяху исцелены от духов злых и недуг: Мария, нарицаемая Магдалина, из нея же бесов седмь изыде, и Иоанна, жена Хузаня приставника Иродова и Сусанна и ины многи, яже служаху Ему от имений своих (Лук. 8; 1-3). Итак Иоанна была жена Хузы; домоправителя Иродова, человека богатаго и почетнаго и она же была из числа жен, исцеленных Господом; она также, как Магдалина, сопутствовала Спасителю во время проповеди Его и будучи столько же признательною, сколько и богатою, охотно употребляла свое имущество на служение Господу. По словам св. Луки не можем сомневаться, что Сусанна, бывшая в числе последовательниц Господа, была и в числе мироносиц, тем более, что, по словам св. Марка (15, 40-41), жены, ходившия за Иисусом в Галилеи и служившия Ему, т. е. те самыя о которых говорит св. Лука, были в Иерусалиме во время распятия Спасителя и с скорбию любви смотрели на распятаго Благодетеля и учителя своего. Затем между прочими мироносицами с полною вероятностию можем поставить Марию и Марфу, сестер Лазаревых, столько любивших Господа. Итак, вот мироносицы, указываемыя евангелистами: Мария Магдалина, Мария Ияковля, Саломия, Иоанна, Сусанна, Мария и Марфа сестры Лазаревы.

Какая общая черта и черта высокая открывается в сих женах еще прежде, чем принесли оне дорогое миро Спасителю своему! Конечно не малое значило и то, что оне, по словам евангелистов, следовали за Спасителем по Галилеи. Но за великим чудотворцем следовали и толпы народа и о некоторых из следовавших за Ним сказал Он Сам: аминь глаголю вам, и́щите Мене, не яко видесте знамение, но яко яли есте хлебы (Иоан. 6, 26).

Другое дело, когда видим тех же жен при кресте Спасителя, там, где позор и ужас смерти сокрыли от взора людей божественную славу небеснаго посланника. Пастырь поражен, в ужасе разсееваются ученики Его; самый Петр, который обещался умереть с Иисусом, три раза отрекся от Него. Но благоговейныя жены не оставили Иисуса и среди ужасов смерти. Оне следовали за Ним на Голгофу, орошая путь Его слезами сострадания, Оне были с Ним и на Голгофе, не сводили глаз с возлюбленнаго Учителя; иныя издали измеряли страдания Его чувством сострадательным, другия стояли у самаго креста. Ни неистовство черни, ни злоба книжников и фарисеев, ни дерзости воинов не могли удалить их от божественнаго Учителя. Оне смотрели потом, где Его полагаху (Марк. 15, 47) и сидели насупротив гроба (Матф. 27, 61).

Жены-подражательницы мироносиц! нежность любви, верность любви — преимущественная принадлежность вашего пола. Посвящай-те же Господу отличие вашего пола, по примеру мироносиц. Не дозволяйте унижать сердца вашего предметами недостойными любви. Будьте верными в любви к Господу. Не волнуйтесь помыслами малодушия при встрече с искушениями: болезнь ли посетит кого из вас, непрывычныя ли перемены быта встретят вас: будьте душею с Господом, которому вы уневестились. Храните сердце ваше обетами, данными Ему; не уклоняйтесь ни мыслями, ни желаниями, тем более делами, от служения, покорности, самоотречения, чистоты, которыя обещались вы сохранять до гроба.

Купиша ароматы, да помажут тело Иисуса, или, по повествованию св. Луки, уготоваша ароматы и миро, — приготовили ароматы — сухия благовония, и миро — благовонную масть, то и другое весьма дорогой цены и на какое употребление? да помажут тело Иисуса, чтобы отдать почесть возлюбленному Учителю и Господу своему. Вот для кого надобно жертвовать всем дорогим. Жены мира! учитесь у мироносиц, на что вам надобно делать дорогия издержки. Благовония, дорогия масти, дорогия украшения полезны душе, когда оне употребляются для славы Господа. Иначе чего ждут себе жены, когда благовония их отзываются зловонием страстей и дорогой убор открывает только безобразие души? Чего ждут себе, когда соблазнами губят души невинныя, искупленныя Господом? Пусть помнят, что сказал Господь о подобных женах Сиона: понеже исходиша с высокою выею и помазанием очес и ступанием ног, купно ризы влекущия и ногами купно играющия: Господь открыет срамоту их. И будет вместо вони доброй смрад и вместо пояса ужем (веревкою) препояшешися (Ис. 3, 16. 17. 23).

Обетныя девы! не спросите ли, как можете вы подражать мироносицам, когда у вас нет ни ароматов, ни мира? Приносите плоды трудов ваших в храм Господний для поддержания и украшения его; оказывайте сострадание к больным и нищим, в лице которых является вам Христос; наконец приносите слезы сокрушения о грехах своих, отнимающих у вас те сокровища духовныя, которыя могли бы вы приносить в дар Господу. Вот приношения, каких ожидает от вас Господь.

И зело заутра, во едину от суббот приидоша на гроб, возсиявшу солнцу (Марк. 16, 2).

Жены мироносицы столько были заняты заботою отдать почесть возлюбленному Учителю своему, что эта забота не давала им сна. Зело заутра и оне уже идут на гроб. Самая бдительная из них даже не раз приходит ко гробу. Св. Матфей говорит: свитающи во едину от суббот, т. е. на разсвете перваго дня недели, когда мрак ночи только что уступал место свету, когда природа едва только пробуждалась от глубокаго сна, св. жены уже спешат на святое дело хвалы Господу. Так бдительны были мироносицы для прославления Господа!

Как прилично, как полезно возвещать хвалы Господу в глубокое утро! Что такое человек? Он — царь, он глава видимой природы. — Прилично ли спать царю тогда, когда низшие его уже совершают должную службу пред Царем царей. Не должен ли он предначинать хвалебную песнь Творцу, прежде чем начнет ее покорная ему тварь? И как легко молиться в полночь и утро! Мысли тогда чисты, ощущения живы, душа свободна от впечатлений тяжелой земли, покоющаяся природа не занимает и не развлекает собою, человек весь с собою и Господом. В полунощи возстах исповедатися о судьбах правды Твоея, говорит Давид пред Господом (Псал. 118, 62). В полунощи же Павел и Сила молящеся, пояху Бога, говорит книга Деяний апостольских (Деян. 16, 25). Бе обнощь в молитве, повествует евангелие о самом Господе Иисусе (Лук. 6, 12). И св. Церковь назначает для молитвы полночь и утро. И как опасно для каждаго предаваться сну беззаботному! «Се Жених грядет в полунощи и блажен раб, его же обрящет бдяща, недостоин же паки, его же обрящет унывающа. Блюди убо душе моя, да не сном отяготишися, да не смерти предана будеши и царствия вне затворишися».

А что бывает у нынешних христиан? Да, иные, удивительно, как бодры на целую ночь, но для чего? Проводят время как язычники. И помину нет и мысли нет в голове, что вотъ-вот откроется суд для того или другаго из них. О! несчастные! Взойдите в храм в утреннее молитвословие церкви: кого вы найдете там? Одних служителей церкви. Боюсь за посвятивших себя здесь служению Господу.

Сестры о Господе! видит Бог: страшно мне за вас. Вы дали обет посвящать время ваше молитве. Как же вы исполняете его? С чем явитесь вы на суд Господа? Как? Во время утрени и у вас храм пустой! Кто вы? Зачем вы в ограде святой? Или думаете вы, что можете безнаказанно смеяться жизнию своею над обителию молитвы? А вы смеетесь над нею, вы позорите ее, когда претворяете ее из обители молитвы в обитель служения прихотям плоти. «Как быть? говорят. Нужны же пища и одежда, нужно время для приобретения той и другой». А кто дал вам устав заботливых Марф? Что мешает предоставить двумъ-трем из вас совершать из послушания службы Марфы, чтобы всем прочим оставаться блаженными Мариями? Или били вы только воздух, когда давали обеты исполнять правила общежития и молитвы? Придите в себя, устрашитесь положения своего, подумайте, что ожидает нарушителей данных Богу обетов. Боже мой! что за ослепление? Нравится всегда быть в услугах у своих прихотей. Кому же ад, как не рабам плоти и своеволия? Меняют беседу с Господом на беседу с мелочными предметами суеты. И еще думают быть близкими к Господу. Сжальтесь над собою. Будете взывать: Господи-Господи, отверзи нам двери, а Господь скажет: не вем вас.

И вшедше во гроб, видеша юношу, — одеянна во одежду белу и ужасошася. Он же глагола им: не ужасайтесь. Иисуса ищете Назарянина распятаго: возста, несть зде, се место, идеже положиша Его (Марк. 16, 4-8).

Верная любовь св. мироносиц не оставлена без награды. Оне первыя услышали весть о воскресении Господа; небесный вестник, озаренный славою чистоты духовной, явился им и открыл, что возлюбленный Учитель их, Котораго распяли враги, уже не в числе мертвых. В повествовании св. Матфея видим еще более. Когда мироносицы шли передать ученикам слова ангела: «се Иисус встретил их и сказал: радуйтеся! Оне приступили, ухватились за ноги Его и поклонились Ему. Тогда говорит им Иисус: не бойтесь; подите, возвестите братиям Моим, чтоб они шли в Галилею: там они увидят Меня» (Матф. 28, 8-10).

Господи! Тебе все возможно, — Тебе возможно оживить хладныя сердца наши любовию верною и бдительною. Недостойны мы благодати Твоей: но по великой милости Твоей не лиши нас милости, да и мы встретим Тебя с избранными Твоими во славе Твоей. Аминь.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 263-267.

Не пецытеся душею вашею, что ясте или что пиете: ни телом вашим, во что облечетеся (Матф. 6, 25).

Как не заботиться о нужном для земной жизни? Как не заботитьея о пище и одежде? Наша одежда сама собой не шьется, наша пища сама собой не готовится; наши домы сами собой не строются и не нагреваются в холоде. К тому же земныя вещи могут быт обращаемы на пользу вечной жизни: ими мы можем служить ближнему в его нуждах их можем употреблять на службу Богу.

Каких же забот о земном не велит иметь христианину Господь наш?

Заботы о земном тогда преступны в христианине, когда он ищет земнаго без мысли о промысле Божием. Тогда заботы его — заботы язычника, который не знал истиннаго Бога и не имел твердой веры в промысл Его. А как много и ныне есть труженников земли, которые работают на земле без мысли о Боге! Хотя Бог не оставлял их поныне без пропитания и одежды; хотя он незримо и нечаемо подавал им помощь в самых крайних нуждах: однако они все смотрят с безпокойством на будущее, как будто будущее зависит от их забот. Иной говорит: теперь у меня мало детей, и для них много требуется забот. Что же будет со мною, когда будет их много? Теперь дети еще малы, и на них так много выходит. Что буду делать, когда они подростут? А что, если еще сделаюсь болен, или умру: кто будет кормить детей? Другой не имеет детей и также тревожится за будущность, я состареюсь и не в силах буду работать, — а детей нет: кто станет кормить меня? Судите, к лицу ли христианина такия тревоги? Тревожатся за участь того, чего еще нет, тревожатся так, как будто не мимо их забот и тревог идет все в мире. Всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Отца светов (Иак. 1, 17). Кто от вас пекийся может приложити возрасту своему лакоть един? Неужели Он, всеблагий, тогда как дал бытие вашим детям, оставит умереть их с голоду? Или Он, всемогущий, не знает, что старость бездетная имеет нужду в пище? Весть Отец ваш небесный, яко всех сих требуете (Матф. 6, 32). Трудитесь в мире совести, но не забывайте, что успех всякаго дела зависит от Бога. Потому молитесь пред началом дела за его успех, молитесь по окончании дела, благодаря за конец. Всякая забота наша о земном, без упования на промысл Божий, есть — грех и делает нас недостойными благословения Божия.

Далее, заботы наши о земном преступны еще тогда, когда хотим иметь земных благ больше, чем нужно для короткой жизни нашей.

Много ли нужно для человека на земле? Не слышим ли, как довольствуются дети природы слишком малым? И между нами мало ли таких, которых состояние ограниченно и почти бедно, и, которые живут покойно? Отчего же тревоги других, которые наделены многим с избытком? Отчего, владея многим, говорят: мало нам? Оттого, что эти люди прихотливы, оттого, что кроме нужд природы, они придумали или нажили себе множество своих нужд, нужд страстей ненасытимых У них есть одежда, чтобы прикрыть тело от вреднаго влияния стихий; но им мало того; они хотят иметь богатую одежду, и не одну, а две и три. У них есть пища здоровая и свежая, но им не нравится пища простая, им надобна пища изысканная; у них есть и деньги, чтобы приобретать другия надобности жизни, но им давай много золота. Судите, прилично ли такое поведение христианину, котораго желания должны быть умерены, потребности ограниченны? Или не есть ли это поведение язычника, котораго страсти необузданны, желания безграничны? Апостол предписывает христианам: имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем (1 Тим. 6, 8). Желать земнаго более, чем нужно для земной жизни, может только страсть к земле. А стоют ли земныя блага, чтобы питать к ним пристрастие? Все они так ненадежны, гниют и портятся, горят и тонут, похищаются и исчезают. Все они только на время забавляют душу, но не дают ей ни счастия, ни покоя; мало того: за минутныя наслаждения ими, душа расплачивается тревогами совести, ощущением пустоты и скуки; а с иными бывает и того хуже: иных избыток земных благ совсем отуманивает: доводит до забвения о Боге, до роскоши и безпутства, до гордости и высокомерия, до жестокости и безчеловечия в отношении к другим. — Печальное, жалкое состояние! — Потому-то апостол говорит: будьте пользущиеся миром, как бы не пользующиеся; преходит бо образ мира сего (1 Кор. 7, 13).

Говорить ли о том, что заботы о земном крайне преступны, когда для приобретения благ временных, употребляются не честный труд, не служба совести, а средства преступныя? В таком случае забота о земном не была бы одобрена иным язычником. Труды чиновника государство награждает жалованьем и обезпечивает его на старость пенсиею. Но иной, чтобы обогатиться, обманывает начальство, кривит дела правыя, прикрывает виновнаго и подвергает невиннаго суду и осуждению. Дело ли это христианское? Иной торгующий, желая скорее нажиться, берет за товар и труды тройную цену против того, чего они стоят. Дело ли это совести христианской? Иной работник тайно обкрадывает своего хозяина, который платит ему за труды плату добросовестную, и без котораго он, быть может, не имел бы хлеба. Не дело ли это худаго язычника? Иные не хотят знать заповеди апостола: аще кто не хощет делати, ниже да яст (2 Сол. 3, 10); живут праздно, бегают труда и именем Господа обманывают людей, чтобы получать деньги на удовлетворение худых привычек. О! как строго осуждены они будут на суде Божием. Все приобретенное неправдою будет пищею адскаго огня, который будет жечь делателя неправды. Единственное спасение от вечной беды несчастнаго — возвратить неправдою взятое законному владельцу; а христианство предлагает неправдою нажитое, после удовлетворения обиженных, раздать бедным.

Ищите прежде царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам, сказал Спаситель (Матф. 6, 33). Попечениям о земном должны предшествовать в нас попечения о небесном; пред заботами о доме и теле должны занимать первое место заботы о вечном спасении. Что дороже: — душа или тело, земля или небо? Если будем наблюдать законный порядок в желаниях вечнаго и временнаго: то помышления о земном будут святы. Мало того: Господь так любит нас, что в таком случае берет на себя приготовить нам все нужное. Лишь только ищете вечнаго спасения души, нужное для тела будет подано. Потому-то тем более жалки, тем более несправедливы те, которые день и ночь трудятся для земли, — а о небе не вспоминают и в воскресный день; и деньги и труды тратят, чтобы одеть и накормить семью прилично, а чтобы украсить себя и семью жертвою для храма, делом милостыни, — того и на уме нет. Весьма верно называет их писание сынами века сего (Лук. 16, 8): они живут по духу времени и для времени, — гоняются за ветром, за известностию, за славою, а думать о вечности своей им некогда. — Какое печальное положение! Что ждет их за гробом?

Братия, блюдите, како опасно ходите, не яко же немудри, но яко же премудри, разумевающе, чтó есть воля Божия (Ефес. 4, 12). Живя по воле Божией можем мы быть счастливы и на земле и в вечности. Но гоняясь за земными благами не согласно с волею Божиею, мы готовим себе только горе. Будем же умны, для своего покоя. Аминь.

1852 г. В г. Волчанске.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 290-293.

Вся сия сказах вам, яко тако труждающимся подобает заступати немощныя (Деян. 20, 35).

Так говорил апостол Павел ефесским христианам!

Если же апостол считал нужным напомнить христианам своего времени о долге помогать немощным: удивитесь ли, слушатели мои, что хочу напомнить вам о той же обязаности? Если бы и могли вы доказать делами, что хорошо помните и выполняете эту обязанность: и тогда служитель слова, изъявив радость о верности вашей долгу, пожелал бы вам более совершенствоваться в любви к немощным. Но что, если множество сирот, скитающихся без крова по улицам богатаго города, множество бедняков, не знающих, где приклонить голову и чем прикрыть наготу, без слов говорит о нужде в напоминании о долге к бедствующим?

Не люди придумали закон: «люби ближняго, как себя самаго». Этот закон начертан в сердце нашем, куда не касается рука человеческая; он дан нам Тем, Кто дал и мне и тебе одну душу, одно тело, с однеми и теми же потребностями, так что любя тебя люблю себя. Понятно, что этим законом обязаны мы любить не только близких к нам, по родству или племени, к которым влечет нас сродство крови, не только близких к нам, по состоянию одинаковому или высшему, которое располагает нас к взаимному сближению, но мы обязаны любить и тех, которых унизила пред нами нищета или болезнь. Они также люди подобные нам, с тем же образом Божиим, с теми же способностями и потребностями. Они также дети одного и того же Отца небеснаго. Они также назначены к одной и той же высокой цели. Если же должны мы любить их, как самих себя то что это значит? Это значит, что мы должны жертвовать для них всем, чем жертвуем для себя. А чем мы не жертвуем для себя? Значит, этих одетых в рубища, страдающих от холода и зноя, мы так же должны защищать от стихий, как защищаем себя; этих сирот безприютных, скитающихся без надзора, без воспитания, без приюта, должны мы приютить, напитать, образовать, как своих детей; этих больных и дряхлых также должны призреть как желаем, чтобы нас призрели в болезни и старости. Легко ли нам просить помощи у других? Поймем же, как тяжело состояние матери сирот голодных и нагих, которой стыд запечатлел уста, чтобы молить богатую гордость о помощи. Поймем, что в лице страждущаго бедняка страдает собственная наша природа, которой страданий не чувствуем мы только потому, что не хотим понять.

Христиане! почему узнать нас, что мы христиане? О сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою, говорит Спаситель (Иоан. 13, 35). Любовь составляет отличительный, существенный признак христианина, любовь составляет душу христианскаго общества. Потому-то, в самое худшее время христианства, пред кончиною мира, за умножение беззаконий изсякнет любы многих. И обыкновенныя общества, управляемыя земными властями, по тесным связям, соединяющим членов их единством земных целей называются единым телом. Общество христиан по преимуществу есть тело единое и стройное; оно управляется единою Главою — Христом Господом, к одной и той же неземной цели — к вечному спасению, в духе одного и того же закона — безкорыстной любви. Вы тело Христово, говорит апостол, а по частям вы члены (1 Кор. 12, 27). Если же мы члены единаго тела, если любовь должна так крепко связывать нас между собою: то место ли между нами равнодушию к бедным из нас? Место ли тому, чтобы имущие владели всем только для себя, и оставляли неимущих на произвол нищеты? Когда один какой либо член страдает в теле нашем: то и другие чувствуют боль, тяжесть, ослабление. А когда иго бедности и несчастий давит ближних наших: мы — члены единаго тела — остаемся равнодушными к страданию сочленов наших? Члены ли мы живые?

Глава наша есть Христос, Которому, естественно, должны мы повиноваться во всем. А чем ознаменована вся земная жизнь Господа нашего? Делами милосердия, делами благотворительности бедным, больным, разслабленным, скорченным недугами. Что значит самое нисшествие Сына Божия на землю? Опять любовь к страждущим: Сын Божий принял на себя образ раба, дабы совершить спасение разстроеннаго грехом человечество. Посему-то так часты, так настоятельны были убеждения Его к подвигам милосердия. Блаженни милостивии, говорить Он, яко тии помиловани будут (Матф. 5, 7). Он учил, что нищие — братия Его (Матф. 25, 40); что чем меньше надежд для нас на уплату за услуги наши другому, тем лучше для нас: егда твориши пир, зови нищыя, маломощныя, хромыя, слепыя: и блажен будеши, яко не имут ти что воздати: воздаст же ти ся в воскрешение праведных (Лук. 14, 13-14). Заметим, братия, что Господь наш, требуя от богатаго, повидимому, самой безкорыстной любви к бедным, не оставляет его без надежд на плату. Да, те, которые, повидимому, ничего не имеют, кроме слез и нищеты, много имеют, чем в состоянии поделиться с богачем. В теле Христовом иному быть не должно; здесь нет ничего безполезнаго. Молитвы благодарной бедности — ценнее золота; оне низводят благословение Божие на благотворительную любовь; оне обогащают ее дарами безсмертнаго воздаяния.

Христиане! нам известно, что делает врач с безполезным, гнилым членом тела. Он отсекает его. На жестокосердых христиан инаго суда быть не может. Что значит в составе тела Христова христианин безчувственный к страданиям братий? Что значит христианин, непризнательный к благодетельной любви? Он не только безполезный член, но и вредный, — безполезный, потому что не оказывает пособия другим, — вредный, потому что, не оказывая помощи сочленам, он умножает страдания всего тела, составляет тяжесть для него своим бездействием. Кто щадит жизнь свою только для наслаждения жизнию, тот потеряет все; таков суд Господа. Иже аще хощет душу свою спасти, погубит ю (Марк. 8, 35). Не дивитесь же, что христианское общество без христианской взаимной любви страдает и во времени разным разстройством. Это — суд Божий временный — предвестник страшнаго суда вечности над корыстию. Идите от Мене проклятии в огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его. Взалкахся бо, и не дасте Ми ясти. Возжадахся, и не напоисте Мене: так скажет Судия грозный сынам корысти на последнем суде (Матф. 25, 41-42).

Русь святая! Русь благословенная! за что ты так благословлена Отцом небесным? Тогда как на западе все страшно волнуется, ты стоишь спокойно, как мощный исполин. Отчего это? Оттого, что любовь святая, любовь безкорыстная, была и остается началом жизни твоего народа; оттого, что дети твои считают милостию Божиею посещение беднаго и странника: «милости просим», говорят они страннику; — а твои бедные молилися и молятся за благотворительную любовь твою. О! да сохранит в тебе Отец небесный святое наследие отцов!

Пусть по незнанию ли, или по гордости, богатые не считают себя в связи с бедными. Но и языческая совесть согласится, что все мы живем не иначе, как милостию Отца небеснаго, и Он каждую минуту делает для нас более благодеяний, чем мы можем оказать для других во всю жизнь. Посему, и одна признательность к благодеяниям Божиим обязывает богатаго заботиться о бедном. Кто дал богачу богатство, которым владеет он? Труды богача? Если бы и подлинно трудился он для приобретения богатства столько, сколько стоит богатство его: и тогда кто дал ему силы для труда? Нет! От Него единаго богатство и слава, в Его руке крепость и милость возвеличити и укрепити вся (1 Пар. 29, 12). И так, богатство богача — не его собственность, а дар Божий. Богачу остается смиренно и искренно благодарить благодеющаго Отца небеснаго, и изливать благодарность в делах блатворительности бедным. Вот жертва, которую может он приносить, и которой ожидает от него Господь! Благотворения и общения не забывайте: таковыми бо жертвами благоугождается Бог (Евр. 13, 16). Если богатство богача дар Божий: то этот дар дан, без сомнения, с целию и с целию, достойною премудраго и святаго Дателя. Для чего же дан дар богачу? Для того ли, чтобы богач удовлетворял своим прихотям и теснил слабаго? Но для кого же приготовлен и ад с его муками если не для любодеев и плотоугодников, если не для притеснителей, слабой бедности? Для того ли, чтобы богач жил безпечно в праздном покое, для себя одного? Но ни одна пылинка в мире не существует для себя одной, без движения полезнаго для других. Или — с тем богач наделен богатством, чтобы только передать богатое наследство детям и родным? Но если назначение богатых родителей ограничивается только тем, чтобы готовить детям и родным сокровища, истлеваемыя тлею и похищаемыя татями, а не касается потребностей нравственных, не входит в область духа: тогда какое же назначение самаго богатства? Назначение безполезной ветхости, которую должны перекладывать из рук в руки отец сыну и сын внуку, бережно и осторожно, отнюдь, не смея делать из нея какое либо употребление. Цель слишком пустая, чтобы не сказать больше. Итак, что-ж? На что дано богатство? На то, чтобы делами благотворительности богач приобретал себе спасение вечное. Сотворите себе други от мамоны неправды, да, егда оскудеете, приимут вы в вечныя кровы (Лук. 16, 9). Высокий образец предложен богатому — милосердие Отца небеснаго. Будите милосерди, якоже и Отец ваш небесный милосерд есть (Лук. 6, 36). Как же много надобно трудиться богатому при употреблении богатства, чтобы приблизиться к высокому образцу!

Но если богатство дано богачу не для богача, а для беднаго: то значит ли, что бедный, живя праздно, имеет право требовать себе часть из имений богатаго? Совсем не значит. Богатство дано богачу, а не бедному. Пусть и богатый не более, как распорядитель чуждаго дара: но для распоряжений дар дан ему, а не бедному. Пока не дадут бедняку богатства, он, если бы взял его, то с каким именем, по какому праву, взял бы его? С именем хищника, по праву грабителя, отнимающаго данное другому. Где место хищнику, как не в аде? Богатый даст отчет в богатстве, и отчет строгий. Но бедный не будет отвечать за богатаго в употреблении богатства. Пусть он готовит свой отчет. С него потребуют ответа, как переносил он бедность. Праздному богачу место в аде: но там же место и праздному бедняку.

Все сия сказах вам, яко тако подобает труждающимся заступати немощныя. Аминь.

1847 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 306-310.

Того бо есмы творение, создани во Христе Иисусе на дела благая, да в них ходим (Ефес. 2, 10).

Ошибку легко допустить; но ошибка в вере весьма важная, так как имеет связь с судьбою человека за гробом.

«Если дело спасения нашего совершено благодатию: то нам нечего более делать; если же иные предписывают строгие уставы, налагают бремена на себя и других, то это — произвол человеческий, дело недоразумения или ложнаго разумения. Дело наше не в делах, а в вере». Так разсуждают некоторые и даже многие. Безошибочно ли такое разсуждение?

Апостол учит: Того есмы творение, создани во Христе Иисусе. Вот часть того, что предлагают и некоторые, или многие. Подлинно, по жизни духовной, мы новое создание Божие, созданное в Иисусе Христе. Образ Божий, напечатленный в человеке при первом сотворении, помрачен, испорчен, разстроен первым грехом человека. Чтобы возсоздать его в человеке, Богочеловек ввел в человеческую природу новое начало жизни, живоносную благодать Святаго Духа. Если кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие, сказал Спаситель (Иоан. 3, 5). Потому, каждый спасающийся спасается не иначе, как благодатию Христовою. Благодатию вы спасены, и это не от вас, Божий дар, — таково учение апостольское. Верует ли кто во Христа, или и страдает за Него, начинает ли только жизнь духовную, или и преуспел в ней много, — это все зависит от благодати. Вам дано не только веровать в Него, но и пострадать за Него, говорил апостол филипийцам (Флп. 1, 29). То же самое говорит он, говоря: Того есмы творение, созданы во Христе Иисусе.

Что же говорит далее апостол? То ли, что говорят некоторые? Из того, что мы новое творение Божие во Христе, выводит ли он заключение, что нам не нужно более ничего делать для своего спасения, что нам не нужны добрыя дела? Нет, он говорит совсем другое. Того есмы творение, создани во Христе Иисусе на дела благая. Видите, он целию самаго творения новаго полагает дела благая. По его учению, мы для того и созданы во Христе Иисусе, для того и совершилось новое творение, чтобы творили мы добрыя дела, а не худыя. И странно было бы быть иному. Ужели для того страдал Христос Спаситель за нас, чтобы мы, купленные пречистою кровию Его, свободно утучняли тело свое, превращая его в жилище нечистых страстей? Ужели для того прияли мы в купели крещения благодать Святаго Духа, чтобы дух гордости нашей оскорблял ее дикими порывами своими? Ужели неоцененные дары христианства даны нам с тем, чтобы мы ругались над ними недостойным употреблением их? А чего же хотят те, которые оставляют в христианине без благаго употребления волю его? Молим, не вотще благодать Божию прияти вам, молил апостол (2 Кор. 6, 1). Что это значит? То, что не довольно — принять благодать Божию; надобно, чтобы принята она была не напрасно; надобно, чтобы не осталась она без употребления; надобно, чтобы она, как дорогий талант, была сохранена осторожно, и употреблена по ея назначению, — для преспеяния во спасении. Каждому дан свой дар благодати: но каков бы он ни был, дар ли это благотворения, или дар терпения, дар ли служения другим, или дар уединеннаго служения Богу, мал ли или велик дар, — никому не позволено ненаказанно скрыть талант в землю. Благодать Божия принята, без нея — были без дара Божия: но горе нам, если не воспользуемся принятою благодатию. Нерадивых рабов ожидает тьма кромешная.

Грех испортил созданную по образу Божию духовную природу нашу. Но грех не уничтожил в нас образа Божия: дар Божий сильнее дела человеческаго. Вместе с некоторыми понятиями о Божестве остается в человечестве некоторое, хотя и слабое, чувство добра, остается некоторое, хотя и слабое, стремление к святому. То, что можно знать о Боге, было известно и язычникам; не имевшие откровеннаго закона, по влечению природы, творили сообразное с законом Божиим. Если же так, если остаются и в падшем человеке некоторыя силы для добра: как же христианину не пользоваться ими для спасения своего? Как оставить без употребления дар Божий? Не значило ли бы это оказывать пренебрежение и к дару и к Владыке дара? Если язычник по возможности умножал талант, данный при роде: христианину ли быть хуже язычника?

Думают, что возвышают благодать, предоставляя ей все делать в нас без нас самих. Нет, тем не возвышают, а унижают благодать. Благодать, как дар Божий, не может ни уничтожать, ни оставлять без употребления другаго дара Божия — свободы. Иначе, то и другое оскорбляло бы мудрость и величие Владыки благодати и свободы. Напротив, укреплять ослабленную грехом природу человеческую — вот что вполне прилично и благодати Божией, прилично и свободе человеческой. И благодать совершает это в нас. Те же самыя силы, которыми грешник противоборствует воле Божией, благодать направляет противу греха, облекает силою для исполнения закона Божия, возвышает до торжества над порочными наклонностями и привычками. Те же члены, которые служили орудием нечистоты и беззакония, под влиянием благодати, становятся орудием правды и святыни (Рим. 6, 19). Та же свобода, с которою человек творил волю плоти и гордости, освященная благодатию совершает подвиги умерщвления плоти и самоуничижения, возвышается до высшаго своего совершенства, — до освобождения от рабства греху. Идеже дух Господень, ту свобода (2 Кор. 3, 17). Потому-то, благодатное возрождение называется обновлением человека (Ефес. 4, 24), или сравнивается с брожением, произведенным в тесте закваскою. Царствие Божие подобно закваске, говорит Спаситель (Матф. 13, 33).

Если все дело спасения от благодати: как же случалось, что причастники самых высоких даров благодати подвергались падению? Конечно, никто не позволит себе той хулы на благодать, чтобы ей, а не воле человеческой, приписать эти падения.

Если все дело в благодатной вере: к чему же предписание любить Господа всем сердцем, всею душею, всею мыслию? К чему предписания подвизаться против греха до крови, исторгать из сердца страсть, хотя бы она была также дорога сердцу, как глаз, как правая рука? К чему предписание отрекаться от себя самаго, и с крестом на раменах идти по следам Распятаго за нас? Нет, предъявления прав Божиих на нас не так ограничены, как мечтают.

И так — понятно, что не искреннее благочестие говорит: дело не в делах, а в вере. Нет, это не голос благочестия, а голос испорченной природы, лукаво уклоняющейся от пути Христова, домогающейся оправдать чем нибудь свое нежелание совершать христианские подвиги. Искренние подвижники благочестия не тому учили словом и делом. Умерщвляю тело мое, говорил апостол, да иным проповедуя сам не останусь ленивым рабом (1 Кор. 9, 27). Если живем духом, то по духу и ходить должны (Гал. 5, 25), т. е., если получили мы дух благодати, то должны жить не по желаниям плоти, а по началам духовной жизни. Св. мученики и мученицы каким путем достигли неба? Они отдавали жизнь свою на муки и страдания, на поругание и смерть, чтобы только не изменить Господу своему. Святители Божии свободно говорили правду сильным земли, защищали истину против еретиков, жертвуя покоем, здоровьем, а иногда и жизнию. Преподобныя отцы и преподобныя матери терпели жестокия внутренния скорби, подвизаясь противу страстей. Вот искренние последователи евангельскаго учения! Вот истинные проповедники христианскаго благочестия!

Вера без дел — мертва. Это — вера мысли, а не сердца, а не жизни. При такой вере, богослужение — бездушно, ничего не говорит ни сердцу, ни воображению, так как и вера не восходит далее одной мысли. При такой вере, скучают медленным богослужением, чтобы спешить на распутия земной жизни. Но, о Боже мой! если уже скучают беседою с Тобою: то что будет крест Твой? К чему же и именовать себя поклонниками Христовыми? При такой вере, не считают нужными подвигов самоумерщвления, подвигов поста. Но, слушатели! уже ли христианство в одном только имени? Уже ли не христианам предписано распинать плоть с ея страстями? При такой вере, забота об одном, — о образовании ума. Скажите же, други мои, уже ли христианская жизнь — дело одной мысли, труд одного ума? Нет, она есть дело всей души нашей, всего человека; она есть подвиг всех сил наших, всего существа нашего. Если оставляют без пищи духовной какую либо потребность существа нашего: то не доведут души до неба: туда не пускают ни хромых, ни увечных. Веруют и бесы, а иногда и трепещут: но где им место? Потому, если раз сказали, что дело не в делах, а в вере, тут уже не ожидайте подлинной христианской жизни, подлиннаго христианскаго совершенства. Оскорбительно было бы для имени христианина открыто отказываться от слов Спасителя о том или другом долге нашем, и потому-то, повторяя буквы писания, говорят: надобно это делать, надобно так жить. А потом, под влиянием ложной мысли о вере, оставляют свою решимость, не доходят до конца подвига. Помня то или другое изречение писания, хотят жить христиански, начинают жить; а мысль о ложно-понятой вере ослабляет решимость, отнимает у души искренность любви к пути Христову. Вот почему так много говорят о живой вере, и не имеют живой веры! Вот почему никогда не встретите всецелой решимости жить для Господа, никогда не увидите жизни на той высоте совершенства, на которой стояли Антонии и Златоусты! Самое лучшее, что встретите на этом пути, это то, что доходят до половины дороги к небу. Иначе, страшно подумать куда заходят.

Братия! не отворяйте слуха внушениям противным учению Православной Церкви. — Бог благодатию Своею да сохранит сердца наши в вере и любви для вечной жизни. Аминь.

1846 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 320-324.

Матф. XV, 21-28.

Ныне чтенное евангелие представляет нам образец того, как мы грешники должны просить Господа о помощи в скорбях и нуждах, если желаем быть услышанными. Объясним евангельскую повесть о жене хананейской.

И изшед оттуду, Иисус, отъиде во страны Тирския и Сидонския. И се жена хананейская от предел тех изшедши, возопи к Нему.

Кто является пред Господом Иисусом? Жена хананейская, урожденка Тира и Сидона.

Хананеи — тот народ, который исказил в самых основаниях законы природы. Это язычники, но язычники самые худые, самые нечистые. Из этаго-то народа была жена, являющаяся к Иисусу, когда Он был на границах Тира и Сидона. Св. Лука, в означение ея происхождения, называет ее сирскою финикиянкою или хананеянкою, жившею в сирской Финикии или Хананеи, а в означение свойств ея народа, называет ее еллинскою, т. е. язычницею.

Откуда родилась в ней мысль придти к Иисусу Христу? Евангелисты Марк (3, 8) и Лука (6, 17) свидетельствуют, что еще прежде случая с женою хананейскою, слух о чудесах Спасителя доходил до Тира и Сидона, и этот слух вызывал многих из жителей той страны приходить к Иисусу Христу: слышавше, елика творяше, приидоша к Нему; тот же слух привел к нему и жену хананейскую. Слышавше жена о Нем, говорит св. Марк ея же дщи имеяше духа нечиста, пришедши припаде к ногама Его.

Возопи к Нему, глаголюще: Иисусе Сыне Давидов, помилуй мя яко дщи моя зле беснуется.

Трогательное зрелище! Жена является у ног Иисуса Христа, мать умоляет о дочери, терзаемой страданиями, и не просит, а вопиет о сострадании, и не дочери, а себе просит помилования, так как страдания дочери терзали бедную мать, и были до того страшны, что дочь не чувствовала их и тем еще более терзала сердце матери.

Он же не отвеща ей словесе! Что это значит? Тот, чьи уста источают столько любви и сострадания для всех, молчит для несчастной матери. Тот, который призывает к себе самых неблагодарных иудеев, наносивших ему столько оскорблений своим неверием, холодностию и даже явною ненавистию, не удостоивает ответа ту, которая сама пришла к Нему с любовию, не зная ни закона, ни пророков. Поступок истинно изумительный! возмутились и ученики Христовы.

И приступльше ученицы Его, моляху Его, глаголюще: отпусти ю, яко вопиет в след нас.

Изумленные ученики не смеют просить прямо за жену, они просят как бы за себя: яко вопиет вслед нас. И подлинно, тяжело было слышать вопль несчастной матери, а эта мать оставляется без помощи, даже без ответа. И ученики просят учителя по крайней мере отпустить жену.

Он же отвещав, рече: несмь послан токмо ко овцам погибшим дому израилева.

Чудная мудрость Спасителя! Смущенных учеников Он поддерживает в их недоумении. Для чего? Для того, чтобы горечью испытываемаго ими чувства довесть их до убеждения в несправедливости разделяемаго ими мнения народнаго о язычниках, а вместе показать, до какой степени справедливо это мнение. Умоляющей жене не спешит подать помощь и усиливает тем ея усердие.

Несмь послан, токмо ко овцам погибшим дому израилева. Прежде всего — воля Отца небеснаго. Христос — посланник Его, и должен исполнить волю пославшаго. Воля Отца небеснаго о спасении людей такова, что Спаситель должен явиться между иудеями и для иудеев. Каковы бы ни были иудеи, — они народ избранный Богом, к ним послан великий Пророк и Мессия; для них он должен совершить земной подвиг благотворений и учения. Вот отчего молчание его для язычницы! Пророки предвозвещали волю Божию и о спасении язычников? Так. От воли Божией все зависит, а не от заслуг людей: по ея изволению должно открыться и спасение язычников; как бы ни думали иудеи: но надобно ждать, когда и под какими условиями откроется эта спасительная воля.

Она же пришедши, поклонися Ему, глаголющи: Господи, помози ми!

Как ни решителен, повидимому, отказ Спасителя в помощи, жена хананейская не престает просить Его о помощи. — Прежде называла она Его Сыном Давидовым; теперь называет Господом. Прежде просила у Него, как у Мессии иудеев, но вот слышит и соглашается, что посланный к иудеям должен отказать язычнице в помощи, и она обращается за помощию к Господу. Ты Господь, говорит она; Ты сильный и могущественный, Тебя слушают и море и ветры. Всесильный! помоги мне. Так вера ея растет при встрече с препятствиями. Усиленная отказом скорбь ея, раскрывает в ней более и более духовное зрение, — и она видит в Иисусе более, чем просветителя иудеев, она видит в Нем Господа всех, Владыку неба и земли, властителя не иудеев только, но и язычников.

Он же отвещав, рече: несть добро отъяти хлеба чадом и поврещи псом.

Язык иудеев называл язычников псами за их жизнь. И Спаситель говорит языком иудеев, сколько для учеников, еще неотрешившихся от мнений иудейских, столько и для жены хананейской к ея смирению. Если, говорит Он, не хорошо отнимать хлеб у детей и отдавать его псам: то прилично ли тебе подать благодать, назначенную для иудеев?

Она же рече: ей Господи.

Она смиренно сознает, что суд Спасителя, как ни унизителен для нея, справедлив. Она сознает, что точно принадлежит она к псам, — так нечиста душа ея, — и что она не стоит той благодати, какая назначена для иудеев. Тем не менее она не оставляет мольбы. В чем же ея надежда на помощь?

Ибо и пси ядят от крупиц, падающих от трапезы господей своих.

В том самом, что положение ея очень бедно, она открывает основание для надежд своих на помощь. Каковы бы ни были псы, говорит она, но когда они голодны, они стоят под столом ласковых господ своих и на свою долю получают крохи, падающия со стола. Так, Господи, я нечистая язычница, ничем не лучшая псов: но истомленная страданиями, измученная суетами жизни языческой, ожидаю Твоей милости, — не той, какою пользуется избранный народ иудейский и которой я совсем недостойна: я ожидаю только той милости, чтобы не быть лишенною Твоей милости, ожидаю милости единственно от Твоей великой милости к самим грешникам.

Иисус же рече: о жено, велия вера твоя, буди тебе, якоже хощеши.

Вере обещаны блага царства благодатнаго. Что до того, что другие чада Авраама по плоти? Не чадам плоти, а чадам веры принадлежат все обетования. Твоя вера велика: воля Отца небеснаго о спасении язычников уже открывается на деле. Да исполнится же твое желание. И оно исполнилось: исцеле дщи ея.

Вот, братия, образец молитвы, услышанной Господом. Молитесь, как молилась жена хананейская, — и молитва ваша будет услышана. Молитесь о нуждах, которыя бы стоили внимания Отца небеснаго, как молилась жена хананейская, мать дочери страдавшей. Молитесь усердно, не прерывая молитвы вашей суетными мыслями. Молитесь, хотя бы видели, что молитва не тотчас исполняется. Советы Божии не то, что советы человеческие. Молитесь с покорностию советам Божиим, пусть исполнится воля Господа о вас, когда и как Он знает исполнить ее. Молитес с глубоким сознанием грехов своих. Пока не будет в душе смирения, пока не будет глубокаго сознания своих немощей, — не сойдет на вас благодать, как бы ни было высоко ваше разумение Христа Господа и всех таин веры. Веру хананеянки тогда назвал Господь великою и тогда назвал способною принять благодать Его, когда хананеянка сознала нечистоту свою, признала ее не лучшею нечистоты пса, и не тогда, как назвала она Его Господом. Не прерывайте молитвы вашей чувством недостоинства своего. Напротив, чем более будете находить себя грешными, тем постояннее молитесь, как имеющие более других нужду в милости Божией. Мерою грехов ваших измеряйте только свое смирение, ограничивайте гордость, но не измеряйте ею милосердия Божия, которое безпредельно. Вы слишком грешны? Взывайте к Господу: по безпредельной милости Твоей помилуй нас. Так молилась хананеянка и была услышана. Ей, услышаны будете и вы. Аминь.

1852 г. В Харькове.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 324-327.

(Лук. 13, 10-17).

В ныне чтенном евангелии представляется нам исцеление одной несчастной женщины. Исцеление замечательное по болезни и по действию исцеления и особенно по последствиям исцеления.

Бе же уча во едином от сонмищ в субботу. И се жена бе имущи дух недужен лет осмнадесять, и бе слука и не могущи восклонитися отнюдь (ст. 10-11).

Какое жалкое состояние бедной больной! Она была слука — скорчена и никак не могла подняться, чтобы стоять прямо. Потому не могла ни прямо ходить, ни свободно лежать; не могла видеть в лице никого из проходящих, пригнутая к земле. Сколько насмешек легкомыслия должна была она переносить за свое положение! Сколько других неприятностей! И целыя 18 лет оставалась она в таком положении. Конечно не было без того, чтобы не пыталась она помочь себе средствами врачебными. Но положение ея не изменялось. Болезнь ея была особеннаго рода, которой не облегчают человеческия лекарства. Она была «одержима недугом от духа», говорит евангелист. Ея «связал сатана», свидетельствует Господь (ст. 17). За что же это так? Не в наказание ли за грехи? Но Спаситель, исцеляя ее, не сказал: «отпущаются тебе грехи» как говорил Он при исцелении страдавших от грехов; Он сказал только: ты свободна от недуга твоего. Он даже называет ее дщерию Авраама и конечно не по одному плотскому происхождению от Авраама, а по качествам души ея. Самые те, которые не мирно смотрели на ея исцеление, не сказали ничего не выгоднаго о ея жизни; а эти праведники не преминули бы выставить на показ всем пятна ея жизни, если бы оне были. — Не оставьте без внимания и того, слушатели, что Спаситель нашел ее в синагоге слушающею субботнее богослужение. Значит, при всем страдальческом состоянии, она усердно посвящала день субботний молитве и слушанию слова Божия. Так, нет сомнения, что эта больная телом не была больна какою либо душевною страстию, и след. болезнь ея не была казнию за грехи. И однако она была связана сатаною целыя 18 лет! Как объяснить положение ея? Положение ея — положеще Иова. За грехи ли Иова Господь дозволил сатане поразить Иова и страшною болезнию и рядом разных бед? Нет, и сатана не смел указать в Иове какие либо тяжкие грехи. Он только говорил, будто Иов благочестив оттого, что счастлив; пусть, говорил он, позволено будет испытать его несчастиями, — тогда увидят, будет ли он благословлять Бога? И Господь дозволил испытать раба своего к его славе. Таково же было положение жены, страдавшей от духа. Тяжкая болезнь послана ей только для испытания любви ея к Богу, для того, чтобы скорбями усовершилась душа ея, возрасла и укрепилась в добродетелях. И она терпеливо несла испытание целыя 18 лет. Блаженная дщерь Авраамова! Слушатели мои! нам нередко случается видеть больных разнаго рода, как и других несчастных. — Остережемся произносить укорительный суд над их жизнию. Быть может неприятный на вид страдалец, мимо котораго мы проходим с презрением, есть избранный любимец неба и тайно за нас молится. — Ни в каком случае не ошибемся мы в отношении к несчастным только тогда, когда с смирением в сердце и с участием любви искренней будем смотреть на несчастных.

Видев же ю (больную), Иисус пригласи и рече ей: жено, отпущена еси от недуга твоего. И возложи на ню руце: абие простреся (ст. 12-13).

Сколько любви в Спасителе нашем! Едва увидел Он страждущую, как первый взгляд Его на нее был взгляд любви сострадателъной; Он сказал, чтобы больная подошла к небесному врачу. «Бедная жена! говорит Он ей, ты освобождаешься от недуга твоего». Какая величественная простота в действии Всемощнаго! Это слова Слова Творческаго. «И возложил на нее руки. И она тотчас выпрямилась». Для чего, думаете, нужно было возложение рук на больную? Что оно значило? Слово Сына Божия само по себе — слово могущественное. Но для того, чтобы мирно перешло действие Его на больную, надобно было принять это действие тихою верой болящей; а действие слова для кроткой души было грозно и принятие его затруднялось трепетом души. Потому-то Господь присоединяет к действию силы действие любви Своей — возлагает руки на больную. Тогда-то, а не вслед за словом Всемощнаго, выпрямилась страждущая. Любовь вечная и начинает и оканчивает свое дело любовию.

И славляше Бога. Отвещав же старейшина собору, негодуя, зане в субботу исцели ю Иисус, глаголаше народу: шест дний есть, в няже достоит делати: в тыя убо приходяще целитеся, а не в день субботний (ст. 13-14).

Вот одно и тоже дело Спасителя — исцеление больной одною душею принимается с благоговейною признательностию, а начальником синагоги — с негодованием. — Странныя сердца человеческия!

И славляше Бога исцеленная жена. И как было не славить Бога? Дело, совершившееся над нею, было дело Божие. Та, которая 18 лет страдала болезнию неизлечимою, исцелена одним словом: не дело ли это Всесильнаго? Не посещение ли благости небесной? Кто-бы не упрекнул исцеленную, если бы осталась она не признательною к неожиданному благодеянию Божию? Исцеленная была благодарна, она славила Господа вслух всех. Она славила Спасителя своего и в синагоге, хотя знала, как синагога неприязненна к Иисусу. Такова искренняя благодарность!

Но старейшина синагоги — в сильном негодовании. Он, как показывает, оскорблен тем, что больная исцелена в субботу. Нарушен покой субботы! И где же! В синагоге, где он начальник, в синагоге — пред его глазами! Можно ли ему стерпеть это? Он обращается с наставлением к народу. Но почему не обращается он с обличением к Иисусу? Если покой субботы нарушен исцелением: то нарушил его Врач; с Ним и имей дело. — Совесть прямая, совесть чистая, говорит о вине прямо самому виновному. А начальник синагоги говорит об ошибке Иисуса в чужия уши. Видно, ревнитель правды чувствовал, что совесть его не чиста. И смотрите, как странно наставление его народу. Он повторяет слова закона о субботе верно (Исх. 20, 3. 10). Но как прилагает их к своему делу! В тыя дни, говорит, приходяще целитеся, а не в субботу. Что это значит? Больные должны оставаться дома в субботу? Они не должны быть в синагоге для слушания закона? За что такая немилость к больным? В тыя дни приходяще целитеся. Но разве от воли больнаго зависит быть исцеленным во второй или четвертый день недели? И если больной исцелился в субботу: по заповеди учителя синагоги он должен говорить: нет, я еще не исцелен, только завтра могу я славить Бога. Нельзя не сказать, что иудейский учитель говорит безсмыслицу. Жалко!

Отвеща ему Господь и рече: лицемере, кождо вас в субботу не отрешает ли своего вола или осла от яслий и шед напаяет? Сию же дщерь Авраамову, юже связа сатана се осмоенадесяте лето, не достояше ли разрешитися ей от юзы сея в ден субботний? (ст. 15-16).

Спаситель обличает защитника покоя субботняго его собственными поступками. Если, говорит, закон о субботе не мешает вам оказывать сострадание скоту, дозволяет поить в субботу осла или вола, когда те томятся жаждою: не следовало ли оказать сострадание больной женщине, которую 18 лет мучит сатана? Заметьте, слушатели, что Спасителю никто не говорил, как давно страдает больная; а Он говорит о том с такою определенностию: «вот осмнадцать лет тому, как связал ее сатана». Он знает и необыкновенное происхождение ея болезни — «ее связал сатана». Так народ, вслух котораго говорено было обличение ревнителям закона, должен был признать в Иисусе и великаго чудотворца и дивнаго прозорливца, от котораго не сокрыто прошедшее и пред которым открыт мир духов.

И сия ему глаголющу, стыдяхуся вси противляющиеся Ему: и вси людии радовахуся о всех славных, бывающих от Него (ст. 17).

А народ — люди простые сердцем и искренние в благочестии принимали учение Спасителя открытым сердцем и радовались торжеству Его: Самые враги Иисуса стыдились своей неправды, чувчствуя непреодолимую силу слов Его: но надолго ди?

Обратимся еще раз к начальнику синагоги. Лицемере! говорит ему Иисус. За что такое название? Он ревновал о законе, о славе Божией. Пусть он ошибался, неправильно понимал закон о субботе. Но за ошибку смысла довольно было сказать ему: ты, друг, ошибаешься. За что же он лицемер? Видите, слушатели, Господь сердцеведец. Ему видно было, чтó происходило в душе начальника синагоги? Там скрывалось зло, как и у людей подобных ему. Начальник синагоги досадовал не за субботу, а за себя; ему горько было, что за величием Иисуса, не видно было имя его — учителя иудейскаго; под ревностию его о законе скрывалась зависть к славе назорейскаго Учителя. Как нередко бывает тоже и между нами! Как и начальник синагоги, иной выходит из себя, указывая на ошибки другаго. Как, говорит, терпеть подобныя дела? Это — вопиющая несправедливость! Это — соблазн! И иные, слушая, думают: какой благородный человек! как он смело защищает правду! Но — на деле наш защитник честности стоит не за честность, а за себя; он хлопочет о своем имени. Бедный, он и сам не видит, что у него в душе; а если подчас и заметит, закрывает глаза, чтобы открыть их на приятное для самолюбия. О! Зачем оскверняют правду нечестием сердца? Зачем неволят душу, заставляя ее служить греху под личиною добра? Как портят, как губят тем душу! Могут дойти до того, что она совсем потеряет вкус к правде и станет принимать за правду только то, что угодно той или другой страсти. Зависть — самое тонкое и самое тревожное самолюбие. Сколько разливает она яда вокруг себя! Сколько погибели строит другим! Не понимая себя, не понимая тайных движений своей души грешной, преследуют дарования полезныя для общества, чернят поступки благородных сердец, гонят невиннаго, и иногда до того, что тот, истомленный душею, ложится в могилу. Не понимают, что в их мнимой ревности брань с добром и истиною, и след. брань с Богом, источником истины и добра. — Ты, который так негодуешь на неправды других, осмотрись, не больше ли ты стóишь негодования других? Осмотрись: не должен ли ты сказать о себе: лицемере! Название — неприятное, но поверь, оно полезное лекарство больной душе твоей; принимай его чаще, повторяй себе о себе: лицемере! Тогда не будешь ты увлекаться тщеславием и завистию, чтобы оскорблять невинность. Тогда и при встрече с действительными ошибками другаго, ты или покроешь их молчанием снисходительным, или скажешь несколько слов нужных с любовию кроткою, с участием осмотрительным. Тогда не только не станешь стоять за себя при защите правды, но для правды охотно потерпишь неприятное.

Господи! охраняй сердца наши от завистливаго самолюбия. Пусть как струны стройной псалтыри поют оне хвалу дивным делам Твоим. Аминь.

1856 г. Харьков.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 368-372.

И начаша вкупе отрицатися вси (Лук. 14, 18).

В притче о гостях, званных на вечерю велию, Господь Иисус показал, в каком расположении были иудеи к царствию Божию, открывшемуся с явлением на земле Сына Божия. Богатые люди, старейшины народа, учители закона, которые должны были служить примером добра для других, отказались вступить в царство благодати. Царствие Христово было царство не мирское; а их сердца привязаны были к земле. В ответ на звание небесное один говорил: «я купил поле, мне нужно осмотреть его»; «а я купил пять пар волов, мне некогда», отвечал другой. Иные увлекались ветренностию мирскою и не слушали благовестия: «я взял за себя жену» говорил представитель их. Печальное положение! Нельзя сказать, чтобы все эти люди не сознавали своего долга, и не признавали важности новаго звания. Нет, указавшие на покупку поля и волов говорили: «извини нас пред господином; чувствуем, что надобно бы идти, — но мешают дела». Это еще более жалко. Сознают долг и не выполняют его.

Вечеря Божия готова и для нас, слушатели. И нас приглашают к ней слуги Сына Божия. Господь так любит бедных людей, что не престанет приглашать их на вечерю Свою до скончания мира. Но — не отвечают ли и ныне одними отговорками на звание Божие? К сожалению, многие, признавая святость, благочестия, сознавая долг свой пред Богом, пренебрегают благочестием под разными предлогами, отрекаются от него, каждый по своему. Каковы же отговорки нашего времени от звания Божия?

«Мы не прочь от христианскаго благочестия, говорят одни: но заботы по хозяйству, по торговле, по службе отнимают у нас все время; нам некогда заниматься благочестием».

Не трудно заметить, что эти отговорки очень похожи на отговорки, слышанныя в притче. Так говорят: «я купил поле, мне нужно осмотреть его; а я купил пять пар волов, мне некогда». И однако думают, что с отговорками нашего времени могут попасть в царствие небесное?

Занятия торговли, хозяйства, службы сами по себе занятия законныя, и след. сами по себе они не могут мешать благочестию. Выполняйте их с Страхом Божиим, с мыслями о суде и вечности, выполняйте без зависти и гнева, без обманов и лжи и — оне будут благочестивы. Занимайтесь ими столько, сколько дозволяет мысль о первом и важнейшем долге вашем, — о долге Богу, прекращайте их, когда зовут вас на служение Богу и идите служить Богу: тогда занятия звания и дома будут святы. «Мы подавлены нуждами», говорите вы. Но кто подавляет вас ими, как не вы сами? Кто снял с вас нужду служить Богу и возложил на плечи вам нужды служить только по дому или торговле? Разве не сказал вам Сам Господь: ищите прежде царствия Божия и правды его и сия вся приложатся вам? (Матф. 6, 33). Вы озабочены покоем домашних, успехом по службе, счастием торговли? Но не сказано ли вам: если станете искать царствия Божия, спасения душевнаго: то все прочее приложится вам? Это — не обещания человеческия, так обманчивыя; это — обещание Божие; а Бог разве не может, или не захочет исполнить то, что обещал? Но вы, не доверяя Богу, принимаете на себя заботы о всем — и что из того выходит? И отнимаете время у благочестия и ловите ветер: плоды беззаконных трудов ваших гибнут в ваших глазах или проматываются детьми вашими. Нет, не заботы законныя мешают благочестию, а беззаконная заботливость, не знающая меры. Кто приучил себя располагать временем и трудами согласно с заповедями Божиими, а желаниям сердца полагает меру евангельскую: у того довольно времени для благочестия. В покойном уповании на Того, Кто дает пищу и птицам небесным (Матф. 17, 26-30), он не мучит себя заботами о земном. Приобретает трудами нужное для жизни: но плоды трудов своих не только не называет малыми, а уделяет из них часть нуждающимся. Напротив жадность к благам временным всегда недовольна. Дают ей нужное? Не знает покоя, чтобы приобресть больше. Посылается более, чем нужно? Строит здания, чтобы запереть в них все в пищу тлению. Привязавшись к земному, не думают ни о чем, не тревожатся ничем, не любят ничего, кроме земли. Жена, торговля, отличия — вот все их сокровище; — тут же и сердце их. Жалуются на недостаток времени? А в чем проводят время? Встают, убираются, гуляют, едят, осмеивают, злословят, передают друг другу нечистоты.

О! зачем клеветать на веру Христову, будто она, предписывая благочестие людям должностным и семейным, требует от них невозможнаго? Если были люди семейные и должностные, которые угодили Богу благочестием своим: ясно, что не требуют ни от кого невозможнаго, требуя благочестия. Ты ремесленник и имеешь на своем попечении семью? Иосиф был плотником; но удостоился быть обручником Пресвятой Девы и стал в лике святых за свою праведную и богобоязненную жизнь. Ты богат? Но едва ли богаче Авраама или Иова? Будь же по примеру их ласков к странникам, корми сирот и вдов, помогай несчастным и — твои богатства отворят тебе вход в небесныя жилища Авраама. Ты судия? Самуил был судьею целаго народа израильскаго и, когда, слагая с себя звание судьи, вызывал всех, чтобы сказали, не обидел ли он кого нибудь: то все благословили за него Господа. — Вот пример, как можно быть судьею приятным для Господа и людей!

«Я женился и потому не могу придти», говорил третий званный на вечерю, и не сочел нужным даже попросить извинения. Такова молодость ветренная!

«Молодость, говорят, любит повеселиться; зачем отказывать ей в том? Она успеет помолиться. Мы — люди светские, говорят другие под стать молодости; нас свет осудил бы, если бы пошли мы в храм; нельзя идти против общаго мнения».

Если молодость — легкомысленна: это не значит, что она права. Но если и зрелость мужеская идет вслед за молодым легкомыслием: это — жалко.

Христиане стыдятся быть христианами? Можно ли ожидать сего? Или понимают ли, чего стыдятся? Обыкновенно стыдятся нечистаго, низкаго, презреннаго. Итак понимают ли, что стыдясь быть благочестивыми, показывают тем, что признают благочестие христианское за низость, за предмет презрения? Какое страшное нечестие в христианине против христианства! Стыдятся поклонятся Творцу неба и земли? Стыдятся с ликами ангелов славословить Бога, с херувимами благоговейно стоять пред страшными тайнами Христовыми? Стыдятся быть в собрании последователей Христовых и в общении с небожителями? Стыдятся ограждать себя крестом Господа Иисуса, тем крестом, который составляет силу и славу христиан? Стыдятся поведения христианскаго, без котораго жизнь на земле — мрак и гниение, а по смерти — мука? Что же после того остается для них почетно и достойно уважения? Уже-ли жизнь распутства языческаго? О! люди, любящие считать себя образованными! Не хотите ли вы любить и хвалить жизнь безсловесной дикости, когда стыдитесь жизни разумной?

«Нас осудят за набожность», говорят. Кто осудит? Если евангелие Христово тебя одобряет: то никто из тех, у кого ум и сердце на месте, не осудит тебя; напротив радоваться будут пред Господом за твою жизнь, достойную человека и христианина. Кто-ж тебя осудит? Если осудят поклонники суеты, люди, которых жизнь — оскорбление здравому смыслу и безчестие имени человека: ужели ты можешь по совести дорожить судом их? Осмотрись, чего не осуждают эти люди? Когда ветренность проводит ночь за картами и проигрывает последнее достояние жены и детей: они не осуждают. Они не осуждают и в себе ни мотовства, ни глупаго тщеславия. И жизнь нетрезвая и жизнь нечистая и жизнь обманов и плутовства много, много, если вызовет на их уста улыбку; но никак не презрение, никак не отвращение, никак не скорбь глубокую, напротив они сами делят эту жизнь. И ты можешь по совести дорожить судом таких людей? И ты можешь считать себя христианином, дорожа судом подобных людей? О! вспомни грозный приговор Господа: иже аще постыдится Мене и моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем: и Сын человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми (Марк. 8, 38). Нет сомнения, люди, дышащие миром, сочтут в тебе за преступление и то, что ты будешь жить не по их правилам, не по правилам мира грешнаго, а по правилам Христовым. Им будет очень не по сердцу, что твои поступки не будут походить на их поступки; твоя жизнь без слов будет обличать их безпорядочную жизнь и будет служить укором для совести их. Но ужели любовь людей, кто бы они ни были, должна быть для тебя дороже благоволения Божия? Ужели ты захочешь пренебрегать волею Божиею, заповедями Христовыми, чтобы только не терпеть неприятностей от людей, хотя бы близких к твоему сердцу? Кого тебе надобно слушаться более — людей, или Бога?

«Все же, говоришь ты, лучше жить так, как живут многие. — Зачем идти на перекор всех»? Если дорого тебе вечное спасение твое: то, как ни больно, а надобно идти на перекор миру легкомысленному. Путь, по которому идут толпы миролюбцец, ведет в ад; а путь к царствию небесному — путь узкий и по нем идут не многие. Это сказал нам сам Господь, Котораго каждое слово — ей и аминь. Много званных, а мало избранных, говорил Он и в заключение притчи своей о званных. Надобно следовать примеру не многих, а святых. Когда люди благочестивые не уклонялись от общения с миром грешным? Ной отделился от нечестивых современников. Авраам оставил отечественную землю и во всю остальную жизнь был странником. Лот убежал из Содома. Скажут: ныне — времена христианства? Но дух мира и ныне — тот же, что был при Аврааме и Лоте; он изменил только кое-что в одежде своей. Ныне нет поклонения идолам: но — похоть очес, похоть плоти и гордость житейская, создавшия и умножавшия идолов, заведывают миром по прежнему. О! оставь многих. Что тебе за дело до них? Многие не спасут тебя от суда за твою жизнь. Каждый сам за себя будет отвечать там. Благодари Господа, если Он помогает тебе исправлять больную твою душу. Если многие живут худо: ад просторен. Бойся, чтобы не попасть и тебе туда.

«Жена, говорят, молодая; как отказать ей и себе в удовольствиях»?

Ах! любовь супругов — дело святое: но выше всего — любовь к Господу. Безсмертная душа создана не для жены, а для Господа. Не жена, а Господь — все для нас — и Творец и Промыслитель и Спаситель и Судия. Прежде всего и больше всего должны мы любить Господа. Кто всем сердцем любит что либо кроме Бога: тот тяжко грешит, тот отвечать будет за то страданиями вечности. Иному быть нельзя.

Ныне считают за правило распалять плотскую любовь романами; легкия книги — приятныя книги, говорят.

Пагубное легкомыслие! Не понимают, что плотская любовь — открытый враг любви к Господу: не понимают, что эта любовь, так деятельно питаемая и разжигаемая — враг и здоровья души нашей и связи супружеской и общественнаго блага; не понимают, что приятное для них питье — яд.

Молодость говорит: «придет старость, — успею помолиться. — Молодость любит веселиться. Зачем ей в том отказывать»?

О! юность! — юность! понимаешь ли ты, чего ты хочет? Ты хочешь принесть Богу только изможденную летами и страстями старость? Ты хочешь душу чистую, живую, непорочную отдать греху, а душею измаранною в грязи жизни, охладевшею, обезсиленною думаешь жертвовать Богу? Тело непорочное и с силами юными, по твоему, — должно принадлежать греху, а дряхлое и болезненное, совсем не способное к трудам — часть Божия? Умно ли ты разсуждаешь?

Кто тебе сказал, что закон Божий писан только для стариков? Кто тебе сказал, что жить духом, а не плотию, человечески, а не скотски, — прилично только старости? Чего ты желаешь? Ты хочешь отдаться на волю страстям? Что с тобою будет? И телесный организм твой разстроится и душею ты ни к чему не будешь способен. Что вносят в семьи и общество юноши своевольные, увлекаемые страстями? Неповиновение, дерзости, оскорбления, неисправность во всем, нетерпимое разстройство всякаго порядка? Что они для церкви? Дети почти погибшия, для которых потеряны труды ея без пользы; о них плачет она, плачут ангелы. Напротив отечество увидит в тебе слугу полезнаго, семья — отраду и честь, ты сам — покой и довольство, небо — милый ему дух чистый, когда с юности ты будешь воспитывать в себе благочестие.

И как легко учиться благочестию в твоем возрасте! Воля твоя — гибка; долго ли дать ей направление ко всему благородному и высокому? Сердце твое — нежно, как воск; на нем без усилия напечатлеются наставления страха Божия. Душа — живая, неиспорченная правилами света; — как она восприимчива для прекрасных правил и истин св. веры!

«Успею, будет еще время», говоришь ты. О! нет, не будет того прекраснаго времени, которое теперь в твоем распоряжении. Тяжело под старость учиться благочестию. Грешныя расположения не проходят, а растут с годами; худыя привычки застаревают в душе; страсти, воспитанныя в юности, срастаются с сердцем. Грех — горный поток, который чем далее бежит, тем более увеличивается. Благо юноше, аще возмет ярем в юности его. Да и кто тебя уверил, что доживешь ты до старости, чтобы каяться в грехах молодости? Слово Божие учит нас, да опыт тоже говорит: страх Господень прилагает дни, лета же нечестивых умалятся (Прем. 10, 27).

Господь благодатию да утвердит в сердцах наших искреннюю решимость жить свято, до гроба. Аминь.

1857 г. Харьков.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 372-378.

Помните ли, слушатели, что говорил Спаситель о богатых, когда богатый юноша отказался следовать за Спасителем? Удобее есть, говорил Господь, вельбуду сквозе иглине уши проити, неже богату в царствие Божие внити. Но, присовокупил Спаситель: не возможная у человек, возможна суть у Бога (Лук. 18, 25. 27). И вот в оправдание последних слов Господа представляется нам пример Закхея. Сей пример показывает именно то, что и богатый может быть в числе чад Авраамовых. Как же это может случиться, послушаем евангельское повествование о Закхее.

И вшед (Иисус) прохождаше Иерихон. И се муж, нарицаемый Закхей; и сей бе старей мытарем, и той бе богат. Закхей был не только мытарь, что значило откупщика государственной пошлины, но старей мытарем — главный откупщик сборов. Иерихон, где жил Закхей, был богатый город; торговля пальмовым лесом и бальзамом делала его славным и цветущим. Потому не удивительно, что главный откупщик таможенных сборов в торговом Иерихоне был богатый человек.

И искаше видети Иисуса: и не можаше от народа, яко возрастом мал бе. И предъитек возлезе на ягодичину, да видит, яко хотяше мимо ея проити. Слух о чудесах и учении Иисуса возбудил в Закхее веру в Иисуса; вера возбудила желание видеть Иисуса. Закхей ищет счастия видеть Иисуса. Но вот препятствия: возрастом мал бе. Малый рост мешает видеть Иисуса в толпе народа. Что делать? Протесняться сквозь толпу, чтобы приблизиться к Иисусу? Известному богачу, человеку с таким значением в свете, толкаться между людьми всякаго рода, — щекотливо. При том Закхей, как приметно, не считал удобным, без предварительнаго знакомства, вступить в сношение с Иисусом. Что-ж делать? Хочется видеть Иисуса, но как увидеть? Искать высокаго места, высокаго дерева? Очень щекотливо. В виду многих лезть на дерево? В виду всех оставаться на дереве? Это значит выставить из себя цель, куда посыплются насмешки молодежи, колкости остряков, говор толпы. Очень понимает, очень чувствует это Закхей. И однако решается на все, чтобы только видеть Господа. Прекрасная решимость! Закхей решается на неприятности, на унижение, чтобы только исполнить святое желание; — для Господа вступает в борьбу с светом и его мнениями: вот подвиг достойный высокой души!

Не легок для богача такой подвиг; но если он необходим для спасения, надобно избрать его. Доколе храмлете на оба колена? говорил пророк Илия Израилю. Если Бог Израилев — Бог ваш, зачем не оставляете беззаконных желаний ваших? Зачем вся душа ваша не служит Ему — истинному Владыке и Богу вашему? Ты чувствуешь худое положение твое, чувствуешь нужду в перемене жизни; но ложный стыд мешает тебе начать другой образ жизни, но тщеславие удерживает тебя на пути, который так верно ведет к погибели. Сжалься над собою. Представь себе тот стыд, которым покроешься, выставленный на суде всемирном. Представь себе ту скорбь нескончаемую, которая терзать тебя будет за твою измену Господу, за твое безумное обречение себя на погибель для мира погибельнаго. Трудно идти против обычаев, принятых светом? Тяжело выставлять себя на позор миру? Но если известный оборот денежный обещает нам выгоды; если есть надежда получить за труд славу: на что не готовы бывают для денег? Каких трудов не несут для честей? Отчего же нет такой решимости, нет такого постоянства в нашей любви к собственному, вечному спасению? Зачем для денег больше жертв, для честей больше трудов, чем для Господа? Дело в том, что и не начинают добра, не приступают к нему, чтобы обратиться в смиренной молитве за помощию к Господу. Если ты уверен в святости предприятия, в нужде его для души: помолись Господу и иди бодро своею дорогою; не унижай души твоей пред грехом. Пусть люди не понимают тебя! Знает и покрывает тебя Бог. Потеряешь здесь славу? Там возвратят. Осмеют здесь люди? Утешит здесь и там Господь. Хотя бы довелось тебе за добрый подвиг терпеть насмешки, клеветы; не отступай назад; без сражения не бывает победы, а победителю венец, — претерпевый до конца той спасется.

Решимость Закхея на неприятность для добра не осталась без награды. Закхей считал за счастие только что взглянуть на Господа; а Серцеведец, видя расположение Закхея, утешает его неожиданною радостию, — посещает самый дом Закхея. За то и Закхей не остановился на одном первом подвиге. Согретый, воспламененный любовию Господа, он тогда, как неразумие ропщет на любовь Господа, посетившую дом грешнаго мужа, делами показывает, что в сердце его произошла чудная перемена, — делами свидетельствует благодарность свою к посетившей его любви Господа.

Господи! говорит он, се полъ-имения моего дам нищим. Отчего же Закхей, благодарный Господу, обращается с благодарною любовию к бедным? Это оттого, что богатый Закхей мог делать доброе именно благотворением ближнему, — оттого, что от богатаго прежде всего требуется, чтобы он жил не для себя только, а для бедных. Богатство дано богачу не для него одного; богач — поверенный Божий, человек, которому поручено сделать распоряжения, достойныя благоразумия, достойныя воли Божией; на его отчете состоят и бедные. Такова воля Божия о богаче! С беднаго взыщут за недостаток терпения, за ропот на бедность; богатому напомнят о Лазаре, если он оставлял того перед вратами в ранах, без куска хлеба, а сам роскошно ел и пил. Бог любы есть (Иоан. 4, 16). Он хочет чтобы бедность подкреплялась щедростию богатых, а богатый находил утешение в благодарной молитве бедных. Для отца семейства самое приятное удовольствие, когда делают удовольствие детям его. Точно также и для Отца небеснаго. Взалкахся и дасте Ми ясти: возжадахся и напоисте Мя: в темнице бех и посетисте Мене. Господи, когда Тя видехом алчуща или жаждуща или странна? Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе, говорит Господь (Матф. 25, 34-40). Кто холоден к страданиям бедности, равнодушен к стону нищеты; тот напрасно уверяет себя, что он любит Господа. Если не любим мы ближняго, котораго видим: как можем любить Бога, котораго не видим? Ближний мой носит образ Отца моего небеснаго: как же не помочь ближнему, как не разделить с ним того, что есть у меня? Вы, которым дал Бог средства благотворить ближним! Творите волю Божию о вас, чтобы было с чем явиться в ту жизнь: питайте алчущаго, одевайте нагаго, утешайте печальнаго, посещайте заключеннаго в темнице. Блажен милуяй нища и убога: в день лют избавит его Господь (Псал. 40, 2). Иже затыкает ушеса своя, еже не послушати немощнаго: и той призовет, и не будет послушаяй его (Прит. 21, 13).

Половину имения назначаю я бедным, говорил Закхей Господу, а половину удерживаю у себя, но и ту не для себя; ее удерживаю я с тем, чтобы платить обиженным мною: аще кого чем обидех, возвращу четверицею.

Если Закхей и другую половину оставил не для себя: почему не раздает он ее бедным, как роздал первую? Это потому, что чужим нельзя располагать по своему произволу, — чужое надобно отдать, кому принадлежит оно. Чти Господа от праведных твоих трудов, и начатки давай Ему от твоих плодов правды, говорит премудрый царь (Прит. 3, 9). Закхей нажил богатство так честно, как наживают его многие. Одна половина без спора пред совестию признана собственностию честности его и из другой половины только четвертая доля полагается неправедно нажитою. И однако было и у Закхея несправедливо нажитое. Да и легко ли избегают греха, наживая богатство? Не самою ли большею частию приобретают его ценою неправды? Не чаще ли платят за него обидою ближнему то тайною, то явною? Если же так: то что значила бы милостыня из такого богатства? Не тоже ли, что милостыня хищника? Нет, пусть хищникъ-богач отдаст отнятое тому, у кого отнято: правда требует, чтобы заглаждена была неправда удовлетворением правде. Иное дело, когда нет возможности загладить неправду. Тогда обратись к помощи милосердия.

Аще кого чем обидех возвращу четверицею. Закон Моисеев говорил, что если кто уличен будет в краже: он платит за овцу четыре овцы; если же сам он объявит о краже: то с него брать вдвое (Исх. 22, 1). Закхея никто не уличал в хищении. И однако он налагает на себа ту пеню, которая взыскивалась законом с уличеннаго хищника. Такова кающаяся любовь! Она не только платит правде, но платит такою платою, которой и не требовала правда; она исполняет не только букву закона, но и то, о чем не говорит буква. Она хочет страдать, чтобы принесть Господу плоды, достойные чистаго покаяния; подвергает себя наказанию, чтобы как можно более смирить себя, как можно глубже почувствовать свою виновность и неправду.

Итак второй подвиг кающагося богача должен состоять в подвиге благодарной любви. Надобно, чтобы раскаяние оправдалю себя делами. Прежняя жестокость к нищему брату должна быть заменена щедростию. Богатство досталось не без греха? Необходимо наказать себя за неправду открытым сознанием в неправде. Правда требует, чтобы все чужое возвращено было по принадлежности, а любовь ожидает, чтобы вознаграждение было не только полное, но и умноженное до избытка. Жаль разстаться с земным? Но, если не разстанется, не увидит богач вечных благ, мало того — поплатится вечною мукою за неправды. Чтобы надеяться на евангельския награды, надобно творить евангельския добродетели. И язычник любил любящаго его, платил долг по требованию правды. Христианину надобно делать более, надобно вознаграждать обиженнаго вдвое.

Бог благодати и милости да вразумит всех нас во спасение, и подаст силу творить дела спасительныя. Аминь.

1847 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 394-398.

Несмь, якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее, или якоже сей мытарь (Лук. 18, 11).

Так говорил фарисей.

Если верить фарисею, то он был человек очень порядочный, даже такой, каких не скоро найдешь. По словам его, он гнушался многих пороков, которых не гнушаются многие, не любил неправды, не любил присвоять чужое, не любил дел плоти. Мало того, — он не только не поблажал похотям плоти, но еще старался умерщвлять ее. Пощуся, говорит он, двакраты в субботу, т. е. два раза в неделю, чего не требовал и закон. Он не только не брал чужаго силою или обманом, но отдавал свое в пользу храма. Десятину, говорит он даю всего, елико притяжу. Мало ли это, часто ли это встретить можно: десятую долю из своей собственности жертвовал Господу?

Не смотря на все это, фарисей унижен на Божием суде пред мытарем. Не смотря на все это, безответный, смиренный мытарь оправдан, а фарисей осужден. Сниде сей оправдан в дом свой паче онаго.

Отчего это? За что осужден фарисей? — За то, что гордо осуждал других. Несмь, якоже прочии человецы, несмь, якоже сей мытарь, говорил он. Он не только возносил себя пред другими, но злословил мытаря, порицал мытаря с гордостию.

Поучимся, братия, не осуждать других, поучимся тем более, тем внимательнее, что с нынешняго дня св. церковь начинает приготовлять нас к воздержанию духовному и телесному и, начиная приготовление, предлагает нашему вниманию фарисея — строгаго судью дел чужих.

Тогда как вопль развратных жителей Содома и Гомморы дошел до престола небеснаго, призывая мщение на них: послано ли тотчас мщение Господом? Нет. Господь милостивый и правосудный говорит: сошед узрю, аще по воплю их, грядущему ко Мне, совершаются: аще же ни, да разумею (Быт. 18, 21). Сердцеведче Господи! Ты ли не знаешь, что отягченная грехами содомскими земля не напрасно возносит к престолу правды вопль свой? Братия! Он знает все, не только, что сделано, но и что сделают, или что способны сделать люди. Но — Он показывает нам, что никакое око не в состоянии заметить в судах Его строгость излишнюю, но всегда может, всегда должно видеть, что суд Его одушевлен всею снисходительностию любви праведной. Видите, как осуждению Его предшествует внимательное разсмотрение дел, как замедляется приговор Его строгою поверкою дела с законом, как видно желание не отягчить, а облегчить участь виновнаго. Так поступает с нами грешными Господь наш! Так поступать должны и мы в отношении к другим. Так и поступает человек с совестию доброю, чистою, святою. Если и призовут его свидетельствовать о проступках другаго: не иначе, как с неохотою, с сожалением станет он говорить о грехе другаго: он будет говорить только о том, о чем спрашивают его, показывать будет только то, что знает он, что наверное видел, или наверное слышал; не только не допустит он до души и слов своих — досады, преувеличения, злости, но он страдать будет внутренно за другаго, будет томиться желанием, чтобы не обвинен был обвиняемый. А ты, брат мой, как поступаешь, разсеевая пересуды и злословия? Ты говоришь о ближнем, когда никто тебя не спрашивает, обвиняешь его, когда никто тебя не вызывает на то; разсказываешь то, чего не знаешь, разсказываешь с гордою уверенностию в себе, тогда как эта уверенность — плод одной легкомысленности; говоришь всего чаще то, чего совсем не бывало, говоришь только то, что слышал, но не видел; и говоришь с язвительною злостию. Какая несправедливость черная!

Если уже принял ты на себя, брат мой, дело судии над совестию другаго: тебе надлежало бы подумать о законном производстве суда. А как поступаешь ты? Не выслушав ни свидетелей, ни сторон — защищающей и обвиняющей, без изследования, без очной ставки, не имея другаго доказательства, кроме вестей и слухов, ты судишь так смело, осуждаешь так решительно. Одумайся. Ты говоришь: «мне сказано то и то, я ничего не выдумал». Пусть так! Но достойны ли веры лица, которых слова ты повторяешь? Можешь ли ты, положа руку на сердце, сказать: «они ничего не прибавили, они не обманулись, они не были обмануты, они никакою страстию не были заняты, когда говорили то и другое»? Можешь ли свидетельствовать все это пред Господом? Нет! Как же ты, жалкий человек, взялся быть судьею другаго, когда не в состоянии ничего доказать на него?

Но позволь спросить тебя, брат мой, кто дал тебе право быть судьею над другим? Господь Иисус прямо запрещает тебе судить ближняго: не судите, да не судими будете (Матф. 7, 1). Апостол Христов дал заповедь оставлять дела человеческия будущему суду Христову: темже прежде времене ничтоже судите, дондеже приидет Господь (1 Кор. 4, 6). Откуда же взял ты право осуждать другаго? Какой пророк облек тебя этим правом?

Един есть законоположник и судия — Господь Бог, творец и промыслитель наш; Его мы все; Им дан для всех закон; Ему принадлежит и право судить всех. Итак, ты присвояешь себе право Божие, похищаешь честь Божию. Как это дерзко! Как это нагло! Ближний — не подсудимый тебе, он брат твой; как брата, обязан ты любить его, защищать его, щадить его, а не язвить насмешкой и бранью. В обществе братском один брат учится от другаго добру. Мы можем, мы должны изучать жизнь других, для собственнаго назидания: но это не то значит, что осуждать других. Смотри на душу брата, как на живую книгу; читай и изучай эту книгу. Но помни, что сочинитель этой книги — Всевышний, котораго каждая мысль, каждое дело — предмет благоговейной хвалы и изумления для сонма ангелов. Страшись презирать то, что хранит Бог. Что касается до дел и жизни брата, повторяй в душе чаще: Судия над ним, как и надо мною, — Господь. Ты кто еси судяй чуждему рабу? своему Господеви стоит или падает. Ты кто еси судяй брата твоего? вси бо предстанем судищу Христову (Рим. 14, 4. 10).

Над кем предоставлено тебе право суда? Над самим собою. Себе искушайте, аще есте в вере, себе искушайте (2 Кор. 13, 5). Вот предмет, о котором и можешь и должен судить ты со всем вниманием, со всею строгостию. Здесь ты можешь, если угодно, сыпать и насмешки едкия, и укоризны жесткия. Сколько пищи остроумию твоему! Другое дело — судия начальник, наставник, родители. Самое звание обязывает их разсматривать и ценить поступки подведомых им лиц. Но и тем надобно смотреть за собою, как бы не допустить чего нибудь более, чем дозволяет звание. Иначе: дело свое да искушает кийждо (Гал. 6, 4). Каждый из нас должен дать отчет за себя Богу, и какой строгий, какой полный отчет! Надобно же приготовиться к отчету. Что-ж? Поверял ли ты себя? Смотрел ли в глубину души твоей? Обозрел ли, обсудил ли себя по строгой правде? Придется же показывать все тайныя движения сердца твоего — и злость, и зависть, и желание чужаго, и похоти, — все и темное и грязное. Известны ли тебе все тайны твои? О, Боже мой! Что мы делаем? Мы для себя — чужие, а чужие — предмет неутомимаго суда нашего. Своя душа и слепа, и бедна, и покрыта ранами. А мы занимаемся чужими делами! О, Господи! даждь ми зрети моя согрешения и не осуждати брата моего.

Как нам быть судьями ближняго? Душа наша может быть известна нам: а как знать нам, чтó в душе брата нашего? Мы судим других по наружности, и грубо ошибаемся. Фарисей судил и осуждал мытаря по званию его, а оказалось, что сердечное смирение мытаря перевесило все посты фарисея. Закхей был старшина мытарей, и народ роптал на Господа, яко ко грешному мужу вниде витати; а Закхей так оказался велик духом, что привлек благодать не только на себя, но на целый дом свой. Самый близкий и самый печальный пример ошибочнаго суждения людскаго представляет тебе, христианин, суждение иудеев и еллинов о кресте Спасителя твоего. Не соблазнялся ли этим крестом иудей, не насмехался ли над ним язычник, тогда как в кресте Божия сила и Божия премудрость? (1 Кор. 1, 24). Люди судят о намерениях по внешности? Но грех, лишь только явился на свет, придумал способы закрывать себя самою красивою одеждою. Оттого и случается, что думают видеть ангела светлаго, а на деле это — сатана темный. Судят о глубине душевной по поверхности? Какое легкомыслие! Кто весть от человек, яже в человеце, точию дух человека, живущий в нем? Бывает, что и сам человек не все знает, что приготовило его к такой, а не к другой решимости. Благодать Божия движет сердцем, не всегда сказываясь сердцу, еще менее людям. Очень возможно, что тогда, как презираешь ты в человеке то, что видишь, в незримой тобою глубине души его это имеет другое значение. Одно и тоже дело в одном положении может быть извинительно или похвально, в другом преступно или едва простительно; одно и тоже дело может иметь и произвольныя и непроизвольныя побуждения, и чистыя и нечистыя намерения. Как же брать на себя судить и осуждать другаго, не зная другаго? Ты осуждаешь брата за проступок, тогда как дело брата, быть может, есть следствие одного только недоразумения, или оскорбляет одно приличие, но не закон, или, если и есть проступок, но уже прикрыт смиренным раскаянием, как проступки мытаря. За Спасителем следовал на распятие разбойник. Но через час этот разбойник был исповедником Христа, и послан Господом в рай. Что если презираемый мною грешник повторяет в глубине кающейся души молитву благоразумнаго разбойника? Как тяжек будет грех мой!

Откуда происходит страсть злоречить и осуждать другаго? Что заставляет нас говорить о других худо? Когда язык покрыт желчью: это признак, что желудок разстроен. Когда язык говорит дурно: верно, разстроена душа. Чем же? Гордостию, самолюбием, братия! — Самолюбию приятно считать себя выше других; самолюбию приятно думать, что другие становятся ниже нас, самолюбию приятно так думать, приятно так и говорить о других. Потому-то с удовольствием выставляют на вид ошибки других. Унижая других возвышают себя. Видите как болезнь души обнаруживается на языке. И какая болезнь! Болезнь самая опасная, болезнь столько отвратительная для Господа, — гордость. Ты говоришь: «я не считаю себя лучше других: но мне не хотелось бы, чтобы упрекнули меня в таком же деле». И думаешь, что оправдался? Совсем нет. Кто заботлив о том, чтобы не казаться худым, а не о том, чтобы не быть худым, — не о том, чтобы не допускать до души несправедливости ни пред Богом, ни пред ближним: не дурное ли самолюбие живет в том? Ты не считаешь себя лучше других: но верно не считаешь себя и хуже других; а это что, как не гордость? Посмотри ближе на себя. Ты любишь навык находить в себе все хорошее, а в других дурное, извинять свои проступки и ничего не щадить в другом. В глазу другаго заметен тебе и сучек; а в своем не чуешь и бревна. Что это, как не гордость? Гордость наша бывает лукава. На людей, сделавших большое преступление, она не обращает едкаго взгляда; напротив готова сожалеть о них; ах, как несчастен он, говорит она. Отчего эта доброта? Оттого, что не хотят идти в сравнение явнодурными людьми, оттого, что сострадание к участи людей признается за признак доброй души. За то, никакой нет пощады обыкновенным слабостям.

Гордость является подъ-час и с синим лицом зависти. И вот тогда новая мука счастливому ближнему. Заслуги ближняго бросают тень на честь другаго, его добрая слава в тягость другому, его светлыя качества открывают своим светом темныя пятна других. И — досада волнует желчь, злость кипит в душе, как в аду, счастливаго соседа готовы растерзать. Как, почему, отчего так счастлив он? Он вовсе не таков, как кажется, он совсем не тот, чем видят его. И — начнут описывать! Сохрани вас Бог попасть, когда нибудь на этот язык проклятый. Он припишет вам такия намерения, которых вы никогда не имели, покроет поступки ваши такою гадкою краскою, что вам станет тошно. Это низко, сатанински низко, но таково дело злобной зависти!

Не многим лучше становятся, когда тщеславие заставляет судить и пересуждать других. А это бывает, и очень часто. Тщеславию хочется блеснуть чем нибудь, хочется приятным быть в беседе, забавлять общество остротою, занимать других собою. Но как это сделать? Поострить над собою, на свой счет? Это не значило бы прибавить себе блеска. Для других предметов не достает какъ-то остроты, или точнее, смысла. Лишь заговорит и — видят, что скучен и пошл. И вот ближний стал жертвою страсти. И Боже мой, откуда является ум, котораго не достает на другия вещи! А если случатся три, четыре остряка; тогда прощай доброе имя брата. Едва брошен первый камень в него, — как посыплется град насмешек язвительных, укоризн самых едких и злых. Извини, слушатель мой, что назову эту забаву бесовскою.

Мутен, черен, грязен исток, откуда выходит страсть судить других. Но ищи, сколько хочешь, — лучшаго не найдешь. Потому-то сказал апостол: язык злоречия полон яда, и есть скопище неправды (Иак. 3, 6. 8).

Братия! будем внимательны к себе самим, к своим грехам. Тогда не будем осуждать других; — тогда не достанет на то и времени, не достанет и охоты. Тогда окажется, что много надобно сил, чтобы нести свое бремя; тогда научимся лучше ценить и других. А — что всего выше: смиренным Господь дает благодать, — подаст и нам грешным. Аминь.

1846 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 473-478.

Святая церковь посвящает настоящую неделю воспоминанию последняго суда Божия. Заботливая о нашем спасении, она желает пробудить в нас раскаяние в грехах наших и подкрепить слабое усердие наше к подвигам спасительным. Последуем ея голосу. Выслушаем слова Божии о суде великом, о суде страшном. Подвигнем сердце наше к сокрушению. О, как велик сей день — день греха и отмщения Божия!

Пусть не обольщают себя мечтами, пусть не питают в душе греха своевольными помышлениями о несбыточности грознаго — будущаго. На пагубу себе говорит своеволие: «где есть обетование пришествия Его»? Неверно слово человеческое, но верно слово Божие: придет день страшнаго явления Христова, день откровения суда Божия, день великий, день последний, после котораго не будет дней (Рим. 2, 5; Матф. 13, 40. 49). Пусть не спешат грешить, а поспешат каяться. Жизнь — поле, где растет пшеница, растут и плевелы. Не вырывают плевелов по осторожному снисхождению. Придет время жатвы, тогда не пощадят плевелов (Матф. 13, 39-40). Не медлит Господь исполнением обещания: Он только терпит и ждет, не придут ли люди в себя, не одумаются ли, не решатся ли оплакать грехов своих горькими слезами раскаяния? Будет суд. Бог сказал о том. Небо и земля пройдут мимо. Не прейдет слово Божие. Пророки Божии возвещали о суде всеобщем (Ис. 34, 1-6; 66, 16-21; Иоил. 3, 7-17; Дан. 7, 9-10; Мал. 3, 14-18). Псалмы поют о суде вселенной: Той судити имать вселенней в правду (Псал. 9, 9; 93, 23). Апостолы проповедывали: всем явитися нам подобает пред судищем Христовым (2 Кор. 5, 10). Сам Сын Божий, столько полный любви и милости к нам, повторял много раз: приити имать Сын человеческий во славе Отца своего со ангелы своими: и тогда воздаст комуждо по деянием его (Матф. 16, 27; 10, 15).

Страшен будет сей день для всех, страшен особенно для отвергших Христа или неисполнивших верности своей Ему. Кто будет судиею на том суде? Господь наш Иисус Христос — Он, Который пролил за нас кровь Свою, вытерпел столько мук за грехи наши, чтобы мы более не жили для греха, — Он, которому обязались служить мы от купели до гроба. О, как страшно будет предстать пред Него нам, столько неблагодарным к Нему! Каково бы то ни было явление Его, оно уже само по себе будет грозно обличать безчувствие христиан. Тогда явится знамение Сына человеческаго на небеси: и тогда восплачутся вся колена земная (Матф. 24, 30). Воззрят на-Нь, Его-же прободоша (Иоан. 19, 37; Зах. 12, 10).

Пришествие Господа Иисуса на суд будет уже не то, что пришествие Его на землю для спасения нашего. Оно будет величественное и грозное, так что смятенная ужасом вселенная примет новый вид. Сын Божий явится, окруженный сонмом ангелов, в полном величии славы Сына Божия. Узрят Сына человеческаго, грядуща на облацех небесных с силою и славою многою (Матф. 24, 30), во славе Отца своего со ангелы своими (Матф. 16, 27). И видех, говорит тайновидец, престол велик был, и Седящаго на нем; от лица Его бежали небо и земля, и не нашлось им места (Апок. 20, 11). Цари земные и вельможи, наравне с последними рабами, с ужасом и воплем обратятся к горам и камням, и возопиют: падите на ны и покрыйте ны от лица Седящаго на престоле, и от гнева Агнча: яко прииде день великий гнева Его, и кто может стати (Апок. 6, 16-17). Други мои! Может ли мысль обнять славу Бога, являющагося в грозной правде своей? Может ли сердце тесное вместить весь ужас, которым дрогнет вся вселенная от явления сей славы Безпредельнаго? Покайся, омойся слезами, бедная душа моя; обратися ко Господу Богу твоему, да правда сокрушенной веры поддержит тебя бедную в день гнева и откровения суда Божия.

Какой суд! Какой всеобъемлющий суд! От земли до ада область его; от людей до духов отпадших все явятся выслушать последнее изречение о вечной, непеременяющейся вечности (Иуд. ст. 6; 1 Кор. 6, 3). Живые и мертвые, язычник и иудей, верующий и неверный, — люди всех времен и всех стран предстанут дать ответ в делах своих (Матф. 25, 22; Рим. 2, 6-12; Деян. 10, 42; 17, 31). Как много здесь между нами таких, которые согласятся лучше умереть, чем вынесть обличение в грехе пред подобными себе! Какой же ужас поразит этот лицемерный стыд, или точнее, это нечестивое самолюбие, когда пред целою вселенною откроются дела темныя? Смирись, бедная душа моя, открой искренно посреднику между тобой и Богом грехи твои, чтобы не подвергнуться тебе позору всемирному.

Содрогается сердце, трепещет внутренность, когда представим, что там обнаружены будут все тайныя и явныя дела наши. А это будет, несомненно будет. Предметом суда будут все дела наши, добрыя и худыя, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла (2 Кор. 5, 10), и каждому воздастся по делам его (Рим. 2, 6). Злость, обман, ненависть, гнев, хищение, пьянство, нечистоты плотския, гордость, тщеславие — все будет предано позору. Сколько льется из уст наших слов праздности! Их принимают даже за милыя шутки. Там не так будут смотреть. Там, за каждое слово праздное, придется давать ответ (Матф. 12, 36). Все тайныя мысли, все тайныя намерения, все движения сердечныя, все желания, бережно хранимыя от глаз другаго, все будут открыты, как бы они ни были черны, как бы ни были грязны, все подвергнутся обличению и суду. Приидет Господь, Иже во свете приведет тайная тмы и объявит советы сердечныя (1 Кор. 4, 5). Как не плакать, как не рыдать нам о такой ужасной, угрожающей нам будущности? Сколько лицемерия скрывается здесь в наших делах! Сколько притворства, сколько лукавства в замыслах! Гнусныя дела прикрывают самою красивою наружностию, и за цену нечестия сердечнаго покупают одобрение людей. О! там снимут с дел и намерений наших эту маску нечестия, и их гнусность откроется в точном, безобразном их виде. Там откроется, что эти моды времени, эти наряды изысканные — не только суета, но и грязные следы грязных похотей сердца. Отец неразумный! мать легкомысленная! сын века забывчиваго! товарищ разсеянный! Сколько вы сеете соблазнов на пагубу сердец! сколько уроков нечестия даете вы душам незрелым и неосмотрительным. О! остановитесь. Жена суетная! понимаешь ли, видишь ли ты, что твои уборы, твоя роскошная одежда, твоя красота придуманная — сеть человекоубийцы диавола, если не по твоему намерению, то по твоему легкомыслию. Как ты будешь отвечать там за погибель душ соблазнившихся, от твоего ли намерения, или от твоего легкомыслия? Иже аще соблазнит единаго малых сих, лучше ему, если бы повешен был на шею его жернов, и он потонул в море (Матф. 18, 6). Настанет время, — ангелы Божии соберут вся соблазны и творящих беззаконие, и ввергнут их в пещь огненну (Матф. 13, 41-42). Сокрушайся, душа моя, пока есть время небезплоднаго сокрушения, сокрушайся о всех дарах, которые приняла ты от благодати Божией и растеряла! Грозный ответ отдашь ты за таланты, вверенные тебе. О! горе мне грешному, приявшему так много и от промыслительной руки Божией, и от благодати Христа моего Иисуса. Что принесу, что возвращу Тебе, Владыко мой щедрый! Леность моя и нерадение держат меня на покойном ложе греховном, в праздности и суете. Горе мне, осквернившему чистую одежду крещения! Сколько раз, Владыко мой, возбуждал Ты меня к покаянию и болезнями телесными, и скорбными встречами жизни! Едва просыпался я от сна моего, как опять засыпал Спасителю мой! прежде суда Твоего страшнаго, обрати сердце мое к Тебе — Богу моему, не отрини мене уклоняющагося от Тебя, не остави мене, оставляющаго Тебя, Боже Спасителю мой!

Не думаете ли, други мои, что там затруднятся испытанием всех дел и всех народов земли? Тайновидец говорит нам: И видех мертвецы малыя и великия, разных состояний, стояща пред Богом, и книги разгнушася, и ина книга отверзеся, яже есть животная: и суд прияша мертвецы от написанных в книгах по делом их (Апок. 20, 12). Что это за книги разгнутыя, по которым судятся мертвецы? Что за книга иная, называемая книгою жизни? Это — знаки всеведения Божия, не имеющаго нужды в книгах, для котораго известны все наши дела. Всегда праведный и всеведущий — Он строго отличает дела праведников от дел грешников. Всегда благий — Он не оставляет без внимания ни одного подвига повиновения Его воле, не сокрыта от Него ни одна слеза раскаяния, известна Ему чаша студеной воды, поданная во имя Его; Он уже назначил награду жизни любящим Его. Но, увы! Как не много праведных, как много неправедных значится в Его праведном всеведении. Первых одна часть, одна книга; последних много частей, много книг. По сему-то всеведению, праведному и благому, Он будет изрекать последнее решение о вечной участи людей и племен. И совесть каждаго покажет там каждому дела его. Если она здесь у нас темна, если здесь многое забывает, многаго не досматривает, омрачаемая страстями и суетами: там просветится. Свет правды Божией разсеет мрак ея. Приидет Господь, Иже во свете приведет тайная тмы, и объявит советы сердечныя (1 Кор. 4, 5). Озаренная сим светом совесть покажет нам все ряды прошедшаго, ряды мыслей, движений, желаний и дел. Не забудьте еще: тогда как настает великая жатва для поля дел мира, — жателями будут ангелы, которые отделят плевелы от пшеницы, нечестивых от благочестивых.

Пробудимся — спящие в грехах, возстанем от сна самоугождения, да осветит нас Христос, прежде того страшнаго озарения правдою (Ефес. 5, 14).

Как строг, до какой точности справедлив будет суд последний! Если Господу все известно, если Он столько же справедлив, сколько и мощен: то как грозен будет суд Его! В пламенеющем огне совершит Он отмщение над незнающими Его и непокоряющимися благовествованию Господа нашего Иисуса Христа (2 Сол. 1, 8). Не будут смотреть там на лица: Судия будет святый и праведный (Рим. 2, 11). Никто и ничто не защитит нас на этом суде, — ни друзья, ни сродники, ни те, которым льстили мы в надежде на силу их: каждый из них за себя будет отвечать (Ефес. 6, 9). Повелитель народов будет стоять там, как и последний подданный, в трепетном ожидании приговора. Там каждый будет значить столько, сколько значат его добродетели. Мы привыкли покоить безпечность свою надеждою на благость Божию. Там сретим одну правду, — она отличит в нас святую надежду от надежды безпечной и хульной. Откроет нам и меру сил наших, и меру немощей наших; примет в разсчет меру способов, и нищету нашу. Горе и беда всякой души, делающей зло, но прежде иудею, потом еллину (Рим. 2, 9), — прежде христианину, потом незнающему Христа. Много взыскано будет с меня несчастнаго, которому дано больше, чем другому (Лук. 12, 47-48).

Други мои! смотрите же за собой, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими; бдите во всякое время и молитесь, да сподобитесь избежать всех сих будущих, и предстать пред Сына человеческаго (Лук. 21, 34-36). Не дано нам знать, когда настанет страшный день: но то открыто, что он несомненно настанет, — и мы все предстанем судищу Христову. Запасемся же елеем добрых дел, чтобы светильники наши не погасли тогда, как негде будет взять елея (Матф. 25, 7).

Припадаю к Тебе, Господи мой Иисусе Христе, Сыне Бога живаго! Не воздай нам по делам нашим, и да не прогневают Тебя дела наши. Помилуй нас по милости Твоей; даруй узреть Тебя в мире и веселии, хотя бы в числе самых последних рабов Твоих, к славе Твоей и единосущнаго Тебе Отца и Святаго Духа. Аминь.

1845 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 478-483.

На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом (Псал. 136, 1).

Так говорят несчастные пленники — иудеи, лишившиеся любезнаго, священнаго отечества. Как листья плакучей ивы, склоняясь над реками Вавилона, вздыхали и плакали они о родном Иерусалиме. Гордые враги, смеясь над несчастными, говорили им: воспойте нам от песней сионских. Как нам петь, отвечали, песнь Господню на земле чужой? Песни родины, песни Господу, прилично ли петь на земле неродной? Полный грустию горькою, скорбию неотразимою, каждый давал обет неизменной памяти о Иерусалиме дорогом: аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя: прилпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего. Что значит, братия, что церковь в эти недели повторяет нам плачевную песнь пленников вавилонских? Ужели это с тем только, чтобы напомнить нам о былом иудеев? Правда, это былое было горько, примерно горько. Но какая нам нужда до чужаго прошлаго, если оно прошло и не касалось нас? Нет, не об иудеях заботится мать наша — св. церковь, а о нас — детях своих. Нас призывает она плакать, о себе плачем пленников вавилонских.

Кто мы на земле этой? Что значит для нас мир? Вся тварь воздыхает, стонет, ожидая свободы чад Божиих. Бури разрушительныя, землетрясения, разрывающия горы и города, голод, язвы — это стоны природы. Земля — кладбище; смерть и смерть на каждом шагу! Куда ни оглянись, везде горе, везде скорби. Сколько бед, сколько болезней, сколько смертей! Но это — не все. Кому нравятся скорби? Кто может любить скорби? Мы плачем, мы стонем под тяжестию бед, которыми гнетет нас мир. Но, есть беды в мире, которых не только не боятся, но которыя считают за счастие, которыя любят, за которыя отдают всю жизнь свою и губят себя на целую вечность. Что значит мир в глазах миллионов? Им не нарадуются. От него приходят в восторг. Но не таков суд Божий о мире. По суду Божию, мир — Вавилон великий, мать блудодейцам и мерзостем (Апок. 17, 5). От мира сего — все, еже в мире, похоть очес, похоть плоти, гордость житейская (1 Иоан. 2, 16). Сын мира не слышит, не чувствует, не хочет знать голоса святаго о мире. Вихрь света, блеск золота, обольщения честей, сласти похоти увлекли его, обаяли ум его. Ни о чем не думая, спешит он напиться вод Вавилона до сытости. Ах! пусть остановится, пока есть время. Суд над Вавилоном — над миром грешным изречен и — не переменится. Блага, которыми утешается мир, — цветы погребальные, украшающие путь к погибели. Радости его отравлены ядом греха. Свет обольстителен? Но в томъ-то и пагуба его. Сколько беззаконий оправдано судом света! Сколько нечестия в его взгляде на жизнь людей! Дела самыя преступныя, низкия, гнусныя скрашены именами слабости невинной, греха простительнаго. Чтобы жизнь веселая была еще веселее, чтобы жизнь беззаконная была еще беззаконнее, мир составил свои законы, при которых забыт не только Христов закон самоотвержения крестнаго, распятия похотей плоти и духа, но иногда забываются и внушения естественной совести. Горе тебе, Вавилон великий — мать мерзостей! Как нам не плакать на реках Вавилона — мира пагубнаго? Он так настойчиво, и так незаметно для нас ловит души наши в погибель. Сколько веков проповедуют нам: не любите мира, ни яже в мире: аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем (1 Иоан. 2, 5)? А люди, как и прежде, любят губящий их мир. Отврати очи мои, Господи, еже не видети суеты. Достави рабу Твоему слово Твое в страх Твой (Псал. 118, 37-38). Плачь, грешник, пока есть время. Время летит и уносит с собою спасение от Вавилона. Оплакивай и радости и горе твое. Оплакивай радости: в них много безумия, ужасающей погибели; оплакивай горе: в нем много малодушия непростительнаго.

Плачь, грешник, странствуя вдали от родины, от небесной отчизны твоей. Где наше отечество? Где наш Иерусалим? Люди так полюбили мир, что позабыли о своей родине. Как это ужасно, особенно для христианской души! Она искуплена кровию Сына Божия не для мира, а для вечности. Где наша родина? Там — на небе: не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем (Евр. 13, 14). И, о когда бы мы искали его, как искали все праведники! Как велика потеря наша — потерявших нашу родину! Если бы богач вдруг лишился всех сокровищ своих: потеря его ничего не значит с потерею неба. Соберите все земныя потери, соберите все несчастия времени: оне ничего не значат с потерею небесной отчизны. Плачут о потере чести; плачут о потере какого-либо золота, плачут о потере родных по плоти. Что значит этот плач? Детский плач! То ли дело, что мы странствует вдали от небеснаго Отца, изгнаны от Его пресветлаго лица? Мы потеряли то, без чего и богачи света, и славные, и умные мира так бедны, так ничтожны, как нельзя более. О чем ухо не слыхало, чего глаз не видел, что на сердце человека не всходило, чего ум представить себе не в состоянии, — таких благ, таких сокровищ, таких радостей лишились мы, изгнанные из вечной родины. Дети, удаленныя от родителей, обливаются слезами. Как же нам не обливаться слезами горькими, — нам, которые удалены от истиннаго Отца нашего? Чем стала душа наша, вкусив первый грех? Она была прекрасна, как образ самаго Бога. А теперь? Гнусна и безобразна. Невинность, правота, помыслы высокие и чистые потеряны. Грех покрыл ее струпами страстей. Безобразен вид мертвеца: гораздо хуже душа грешная. Красота, ткани, камни, уборы разорительные — ты думаешь — красят душу? Золотят гроб, — еще хуже: увеличивают безобразие, умножая струпы души. Приклони Господи, ухо Твое, и услыши мя: яко нищ и убог есмь аз. Пресельник аз есмь у Тебе и пришлец, якоже вси отцы мои. Не скрый от мене заповеди Твоя (Псал. 38, 13; 85, 1; 118, 19). Плачь, грешник, потеряв небесный Иерусалим твой. Повторяй обет святой пленнаго иудея: аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя.

Кто мы на этой земле? Пленники плоти, рабы греха. Примечаем ли мы, что, когда хотим сделать что нибудь доброе, то это для нас крайне трудно? Отчего эта трудность? Отчего эта неохота, эта леность делать доброе? Ужели это естественно? Быть не может. Горе нам грешным! Греху служим мы от юности; во грехах рождены мы. Вдвое горе нам от нас самих. Мы воспитали в себе страсти, и оне полновластно владеют нами. Один с молодых лет и до гроба питает в душе страсть к деньгам, другой — злость, тот — суетность мирскую, иной — гордость. По временам приходит нам на мысль вечность, посещает душу, как гость, страх суда Божия. Но, то скажут: ах, теперь не время, — тем и тем заняться надо; то, совершив кое-как молитву, потревожив душу кое-какими воспоминаниями о своих неправдах, принимаемся опять грешить. О, горе нам, грешным! Грехи так овладели нами, что мы стали, как дети слабыя и несмысленныя, — боимся отказать в чем нибудь привычкам нашим. Нам даны были благодатныя силы для добра: но мы их расточили или расточаем. Повторяя вчера и ныне грешныя мысли, грешныя чувства, грешныя желания, мы укрепили в душе навык к греху и — ослабили, обезсилили благодатную решимость творить закон Божий. Откладывая день за день раскаяние, мы потеряли и искреннее желание каяться. В нас остается чувство добра, воздыхание о добре, да и то слабое, да и то безплодное, да и то, время от времени, реже открывается. Что жизнь наша? Ряд сует, ряд грехов. Заботы о пище, заботы о доме, заботы по торговле или званию, сменяют одна другую. Таким образом, безсмертная душа наша в постоянной службе тлению. Где-ж достоинства, по коему человек умален малым чим от ангел (Псал. 8, 6)? Мы прилагаем скотом несмысленным (Псал. 48, 13), живем теми же желаниями, теми же наслаждениями, как и они. О, плачь, грешник, — пленник страстей и греха! Омывай слезами несчастный плен свой греховный, моли Вышняго о возвращении тебе свободы чад Божиих. Он не откажет; с любовию примет тебя кающагося и облечет новыми силами для подвига против греха.

Рано ли, поздно ли, нам надобно возвратиться на свою родину. Рано ли, поздно ли, скитальческая жизнь наша по земле кончится. Как же мы возвратимся в дом Отца нашего? С чем явимся пред лице Его? И, во первых, каков будет наш выход из этой жизни? Смерть грешников люта (Псал. 33, 22). И как не быть ей лютою? Совесть, дотоле усыпляемая суетою теперь, когда исчезают суеты, начинает терзать душу грешную. Пред ней открывается геенна, о которой дотоле не хотела она думать. Пред ней открывается вечность с ея муками для грешника, — о чем легкомысленно забывала она. Пред ней — необходимость явиться к Судие грозному и нелицеприятному, котораго законы поруганы. О, плачь, грешник, пока не прошло время безполезных рыданий! Умоляй со слезами Господа о кончине мирной, какова кончина вернаго христианина!

Иначе, горько будет вступление твое в вечность, еще бедственнее вечная жизнь. Жизнь временная дана тебе только с тем, чтобы искушенный, очищенный страданиями жизни, ты возвратился в дом Отца твоего — как сын умный, с любовию твердою к Господу, с мудростию опытною в добре. Что-ж? Каким ты готов предстать к Господу твоему? Где подвиги твои для добра? Где добродетели? Где целомудрие? Где воздержание? Где кротость? Где слезы о грехах? Где борьба со страстями? Какую слабость победил ты в себе? С каким грехом сражался до крови? Не думаешь ли, что так же легкомысленно будут судить о делах твоих там, как судишь ты здесь, или, как судит век лукавый? Там суд не по страстям твоим, а по закону справедливости; не по мнениям людским, а по вечной правде Божией. Там обличены будут все тайныя движения сердца твоего, откроют все помыслы гнусные, скрываемые здесь под разными покровами дня и ночи.

И — целая вечность будет вечностию мук грешнику. О, вечность, вечность! Как необъятно продолжение твое! Как неизмерима долгота твоя! Слагаю ряды веков, прибавляю тысячи лет к тысячилетиям и — все это не вечность. И все это не конец мукам грешника.

Отец Небесный, к Которому возвратиться я должен из страны далекой! Укрепи слабаго странника на путях заповедей Твоих! Вразуми, утверди меня в страхе Твоем! Подай мне источники слез, да омою ими грехи мои, да, сея со слезами, с радостию пожну плоды мои в вечности! Страх судов Твоих да проникает меня до самаго мозга костей моих, разсеевая пред очами моими соблазны Вавилона — мира грешнаго! Твоя есть сила, Тебе слава во веки. Аминь.

1846 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 483-487.

Беззаконие мое познах, и греха моего не покрых (Псал. 31, 5).

Вот пример покаяния — кающийся Давид!

Братия! все мы грешники пред Господом; грехи наши множатся каждый день; каждый день преступаем мы волю Божию, исполняем прихоти сердца, идем вслед за помыслами страстей. Куда же приведут нас грехи наши? Что ждет нас с беззакониями нашими? Что готовит нам безпечное нечестие наше? Или — огонь геенский нам не ужасен? Вечность мук невыразимо-лютых не страшна? Впасть в руки Судии грозно-правосуднаго — ужели малость для нас? О, как бы это было пагубно! Что-ж? Или же, выход из бездны греха нам закрыт? Прегражден путь к небу? Затворены для нас двери милосердия Божия? Нет! Чего же не достает нам, чтобы спастись нам от грехов? Не достает покаяния, того самаго, что было в душе Давида, когда взывал он: беззаконие мое познах, и греха моего не покрых.

Что нужно прежде всего, чтобы обратиться на путь жизни от пути погибели? Прежде всего нужно увидеть, что мы не там, где надлежало быть нам. Если путник идет не по своей дороге: ему надобно опомниться, сознать, что это не его путь, что путь, по которому он должен идти, совсем другой и — только тогда может почувствовать необходимость возвратиться на свою дорогу. Как нам идти путями спасения, когда не сознаем мы доселе, где ходим, когда не видим, что мы на пути погибели? Как желать нам искренно, пламенно, жизни вечной, жизни по воле Божией, когда доселе не сознали, что живем во мраке грехов, в похотях сердца? Если бы пленные сыны Израиля так же прилепились мыслями и сердцем к Вавилону, как дети Вавилона: стали бы оне плакать о Сионе, лить горькия о нем слезы, стремиться сердцами к родному городу? Горе нам, когда мы остаемся в горьком плену Вавилона, работаем без отдыха страстям и миру погибельному, не думаем о возвращении в Сион небесный и забыли о вечном граде Божием, как будто его нет для нас.

Что может быть страннее — иметь глаза и не видеть грязи на одежде, нечистоты на руках, безпорядка на всем теле? О, Боже мой! куда девалась светлость очей моих? Кто отнял зрение у мысли моей! Весь покрыт нечистотою, — и не вижу нечистоты моей. Все разстроено, все обезображено в душе моей, — и я не вижу разстройства моего. Кто изобразит глубину падения моего? Безсловесному дано видеть земное, — и оно видит землю; а моя душа, которой дано зреть красоты неба, не видит ни небесных благ, ни безобразия земной своей жизни. О, Господи! Ты просвещал очи слепцев, разгонял греховный мрак в душах заблудших; просвети очи сердца моего, да узрю свет заповедей Твоих, и мое погибельное удаление от них!

Братия! Худо мы видим грехи наши. Но будем смотреть на них, и мы увидим более, чем теперь видим; отвратим взор наш от суетнаго мира, не будем смотреть на предметы мятежных страстей наших; соберем разсеянныя мысли наши, остановим, удержим их на одном — на памяти о себе и своих грехах. Если мы решились узнать себя, свои грехи: то необходимо, чтобы на себе самих остановили мы все внимание наше. Иначе, никогда не узнаем мы себя. Как узнать, как разсмотреть себя, когда пред нашими глазами мир с толпою прелестей его, когда мысли наши заняты, наполнены суетами, заботами, впечатлениями земными? Ты, который говоришь, что готовишься принесть исповедь в грехах своих пред Господом, а в тоже время волнуешься заботами житейскими, расчетами по торговле, хлопотами по дому, или помыслами страстей, чтó ты делаешь? Себя ли ты хочешь обманывать, или Бога? Первое безразсудно, последнее страшно. Опомнись! Вот в целом году Церковь назначает тебе несколько дней, чтобы ты собрался с собою, посвятил часы молитвы на обзор дел твоих; а ты и это не многое занимаешь. Бог знает, чем. Мир с его суетами и обольщениями разстроил тебя, разсеял, осквернил душу твою: ужели не довольно того, чтобы бросить его, хотя на несколько часов? О, пагубное ослепление! Беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну (Псал. 50, 5). Так познавал себя кающийся Давид. Выну — постоянно, не уклоняясь ни к чему другому, смотрел он на грех свой, — и тогда-то узнал его, как должно было узнать. И беглое ли внимание нужно, когда дело идет о спасении, или погибели души? О! нет, не спеши отклонять взора от греха твоего, всмотрись в него прилежно. Сознал ли в себе грех осуждения? Разсмотри: что такое ты сделал? Взвесь тяжесть греха твоего. Ты увидишь, что восхитил ты себе право Судии всех Бога; будучи грешником, принял на себя лице безгрешнаго, безумно блуждал мыслию за делами другаго и оставил себя самаго во власти грехов; гордость, или суетность заставила тебя судить другаго, и твой суд оскорбил его, твой суд навел его на грех недовольства тобою, а, может быть, и гнева. Вот как много грехов в одном грехе осуждения брата! Достаточно-ли беглаго внимания, чтобы разсмотреть и обсудить несчастную плодотворность, одного греха?

Ты сказал мыслию или словом: грешник я, — и тем доволен и тем кончил исповедь. Нет, исповедь еще не кончена, даже и не начата. Подумай. Ты не доволен был бы судьею, если бы он не с полным вниманием вошел в дело преступника; ты сказал бы: суд строгой правды требует, чтобы судья силою законов побудил преступника изложить все обстоятельства преступления, открыть место, время, побуждения, соучастников преступления; ты сказал бы: это необходимо, — обстоятельства дают бóльший или меньший вес преступлению, — и ты был прав в отношении к другому. Как же ты не хочешь быть справедливым в отношении к себе самому? Нет, не будь легкомыслен; ты стоишь пред судом Божиим. Покаешься? — Будешь жив. Кайся же. Ты сказал: грешник я. Но в чем? Сколько раз? В каком расположении? Что заставило тебя сделать грех и грехи? Осмотри дела твои, перечти одно за другим преступления твои, дай отчет перед судом Господа, поверь жизнь по всем заповедям. Тут не место небрежности. Ты не был ленив на грехи. Не ленись же каяться; понуждай себя к дознанию грехов твоих, припоминай, каков был ты на молитве, каков в доме? Каков к оскорблявшим тебя, каков к любящим тебя? Каков по обязанностям звания, каков по своей охоте? Каков был в счастии, каков в несчастии? Как смотрел на свое горе, как на чужое? Каков был по влечению давней слабости, каков по новым привычкам? Воздерживал ли тело? Воздерживал ли язык? Воздерживал ли душу от гнева, от страстей? Пройди в памяти все непрямыя пути, по которым блуждал ты, пересмотри различныя места которыя были свидетелями падений, размысли о всех обязанностях совести, которыя пренебрегал ты. Вспомни, сколько раз давал ты обещания исправить и переменить жизнь твою и сколько раз нарушал их? Сколько благодатных званий к покаянию в обстоятельствах жизни твоей оставил ты без внимания? — Трудно невозможно дать отчет во всех делах своих? Так. Но это не значит, что надобно довольствоваться общим, глухим, безпечным отзывом о себе. Что это за познание себя? Испытаем, дознаем в себе грехи все, какие можем дознать: вот что требуется от нас!

Беззаконие мое познах, и греха моего не покрых. По сему образцу Давидова покаяния, испытание грехов наших должно быть искреннее. Не скрывай себя от себя и Бога. Скроешь здесь? Откроют там, и к безотрадной скорби. Скроешь от себя? Не скроешь от Бога, и к более тяжкому осуждению. Мы все твердо признаем святость обязанностей христианских: но коль скоро прилагаем их к самим себе, тотчас начинаем ослаблять их строгость; коль скоро начинаем судить себя за неисполнение их, тотчас уменьшаем виновность свою разными предлогами, разными извинениями. Охотно признаем всеобщность правил, но себя самих помещаем в исключение. Самолюбие действует в этом случае и усердно и искусно; оно так успевает прикрывать самыя тяжкия измены долгу, что оне кажутся малыми недостатками. Но какой это страшный богопротивный труд! Что делает в таком случае самолюбие? Оправдывая нас преступников, оно возстает против суда Божия объявляющаго нас преступниками. Сокращая пределы власти заповедей Божиих над нами, оно нагло оскорбляет власть законодателя — Бога. И преступно и безразсудно и пагубно желание наше уменьшать вины свои. Грех ищет защиты себе в душе твоей. Вот что значит твоя неискренность в сознании грехов своих! Грех ищет твоей погибели. Если теперь, когда ты собрался изгнать его из души покаянием, ты сам прикроешь его в душе: после он более будет иметь силы над тобою, более и сильнее будет растлевать душу твою. Молись Господу: не уклони сердце мое в словеса лукавствия, непщевати вины о гресех (Псал. 140, 4). Страшись придумывать извинения грехам. Не уклоняй взора например многих, идущих широким путем: в аду будет место и многим. И многие погибающие не защитят тебя от погибели. Они дадут ответ за себя точно так, как с тебя потребуется особый отчет. К чему обращаться к примеру многих грешников? Тебе повелено следовать примеру святых, а не грешников. К чему обращаться теперь к многим? Дело идет не о многих, а о тебе, о твоих грехах; суд над твоими делами, в них требуется отчет. Не ссылайся и на слабость. С слабостями были и святые. Как и всем верующим, тебе дана была благодать, сильная в немощах: что же ты делал? У тебя доставало сил проводить дни и ночи за делами житейскими, или и того хуже, за делами пагубными, а не доставало сил для поста. У тебя доставало терпения терзаться злобою и гневом, а не достало духа перенесть неприятное слово от другаго, или легкую потерю собственности. Не прикрывай виновности худой жизни твоей благостию Божиею. Бог милостив? Но благость Его не указывает ли на твою неблагодарность к ней? Он милостив, не взыщет? Напротив — моли Его, чтобы Он взыскал здесь и простил там, наказал здесь нечестие сердца твоего, дабы не погибнуть тебе там. Не взыщет, долготерпелив! Но горе нам, если пребудем нераскаянными грешниками, не воспользуемся долготерпением Его; тогда останется только для нас суд правды грозной. Как бы ни было тяжко расплачиваться за грех, по долгу искренняго покаяния: расплатись. Тяжелее будет казнь нераскаянному грешнику. По степени и свойству болезней душевных, употреби врачество, как бы горько оно ни было. Если чувствуешь холодность в душе твоей, поражай ее ударами обличения строгаго; покажи ей реку огненную, червь неусыпающий, смрад вечный чтобы пробудить ее от безпечности, заставить разорвать связь с грехами, дорогими для нея.

Итак повторяю, для вечнаго спасения нашего необходимо сознание грехов; необходимо покаяние полное и искреннее. Бог благий и милостивый да дарует нам милость совершать покаяние угодное Ему. Аминь.

1846 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 487-492.

Святая церковь призывает нас ныне к исповеди. Она желает, она требует, чтобы мы не только пред лицем своей совести каялись в грехах своих, но принесли покаяние и пред служителем Божиим. Полезнаго ли для нас требуют от нас? Необходимое ли дело возлагают на нас?

Для чего исповедь пред подобным нам человеком? Конечно не для Господа. Он знает грехи наши даже и тогда, как скрываем их не только от других, но и от самих себя. Он знает наши тайны сердечныя. Но знает ли каждый, что кроется в сердце его? В состоянии ли каждый дать подробный и верный отчет в делах своих? А покаяние необходимо требует полнаго и вернаго осмотра не только делам, но и побуждениям нашим. Правда, кому ближе знать себя, как не самому себе? Но нужно ли говорить, что целыя тысячи между нами таких, которые слишком мало способны входить в себя, мало знают закон Божий, а еще менее способны поверять себя законом Божиим? Кто-ж им покажет их самих, как не служитель Божий? А не должен ли каждый сознаться, что слишком много обманываемся мы в себе самолюбием; многое видим в себе не в надлежащем виде, а многаго худаго совсем не видим. Итак, благодарение Господу, что Он дает нам помощника, при испытании нашей совести.

Почему тебе не хочется говорить другому о грехах своих? Стыдно? О, если бы это было так! Тогда оставалось бы сказать: потому-то и должен ты открыть все священнику, не исключая никаких дел, чтобы в душе твоей мог пробудиться спасительный стыд, котораго ты дотоле, быть может, и не чувствовал, или чувствовал, но не столько, сколько заслуживают дела гнусныя. Потому-то и должен ты исповедывать все служителю Божию, чтобы стыд, который пробудится в тебе при исповеди, мог послужить вперед стражем душе твоей против низких дел. Но стыд ли; или, один ли стыд удерживает тебя открыть священнику грехи твои? Будь искренен к себе: гордость живет во всех нас; это — общая наша собственность. А, по ея милости, не любим мы думать о себе низко, не любим казаться даже себе, не только другим, в черном виде. Согласитесь же, может ли быть приятно для гордости нашей исповедь? Если так, то исповедь — дорогое, неоцененное лекарство, когда она смягчает самую опасную болезнь души нашей — гордость. Смирение — основа добродетелей; без нея совершенство духовное в человеке — мечта, и мечта пагубная. Исповедь, заставляя нисходить в глубину души и извлекать на свет один за другим пороки и нечистоты сердечныя, сокрушает гордость нашу и засевает в душе смирение.

Земные власти могут класть оковы на руви и ноги; у них есть темница, заточение: но все это связует ли душу? Нет. Гордость не ставит выше себя ничего человеческаго. Другое дело — власть не земная, а небесная. Злодеи, которых не могли исправлять никакия казни, пред смиренным служителем Божиим приходили в глубокое сокрушение, и раз навсегда отказывались от прежней жизни. Хищник возвращал чужое, непримиримый враг мирился с врагом, тяжущиеся прекращали тяжбу, ссорившиеся супруги забывали ссору, по внушениям служителя Божия, — потому что он не слуга человеков, а слуга и посланник Божий. О, мудрость земная! как слепа она, отвергая помощь неба, столько полезную даже для земли!

Рех: исповем на мя беззаконие мое Господеви (Псал. 31, 5), так говорит кающийся Давид. Что это значит? Означает ли только сердечное сознание в беззаконии своем? Но об этом он уже сказал, когда сказал пред тем: беззаконие мое познах и греха моего непокрых. Если говорит Давид: исповем на мя беззаконие: то, и по значению слов, он говорит не о сознании греха в своей совести, а о поведании, обнаружении беззакония пред другим. Поверим слова песни Давидовой историею Давида, и найдем то-же. Пророк Нафан обличал Давида в грехе с Вирсавиею, и Давид не ограничился тем, чтобы сознать грех в душе своей; он исповедал беззаконие пред Нафаном, сказал в слух его: согреших ко Господу (2 Цар. 12, 13). Заповедь Божию о исповеди видим еще в законе Моисеевом; там Бог повелел возвестить Израилю: Муж или жена, иже аще сотворит от всех грехов человеческих, и презирая презрит Господа, и преступит душа óна: да исповесть грех, егоже сотвори, и да отдаст преступление истое (Числ. 5, 6-7). Известны различныя жертвы за грехи; принося их, исповедывали над ними грехи свои в присутствии жреца, который молился, дабы, для веры в будущую всемирную жертву, не взыскано было за согрешения (Лев. 4, 1-26). Предтеча Иоанн крестил во Иордане только тех, которые, приходя к нему, исповедали грехи свои. Он давал при том особенныя наставления мытарям, особенныя воину, и особенныя людям простым (Лук. 3, 10-15; Матф. 3, 6); а эта частность наставлений, конечно, сообразна была с тем, что неодинаковые открываемы были грехи, или неодинаковое положение душ открывалось исповедию. Что исповедь пред Иоанном не была делом произвола человеческаго, о том ясно сказано. Фарисеи не хотели исповедывать Иоанну грехов своих и креститься от него, — и слово Божие говорит о фарисеях: совет Божий отвергоша о себе, не крещшеся от него (Лук. 7, 29-30).

Не понятно, как могут сомневаться в святости исповеди, когда не сомневаются, что покаяние в грехах должно быть искреннее? Если ты искренно каешься, если душа твоя полна скорби о грехах: при таком состоянии чего естественно ожидать от души твоей? Вопли и стон, горькия жалобы на потери, — вот что льется само собой из души скорбной! По крайней мере, тогда как свято чувство души, не может быть грешным выражение чувства; когда свята скорбь о грехах, свято и исповедание скорби о грехах. Напротив, нежелание открыть грех есть признак того, что грех еще нравится душе, что к нему не чувствует она отвращения, что скорбь о нем еще неискренна, неполна и неглубока.

Кто может оставляти грехи, токмо един Бог? В Его деснице — жизнь и смерть наша, пред Ним мы грешники. Он только и может простить, или не простить нас. Согрешил ты пред человеком? В его воле или предать тебя во власть суда, или примириться с тобою. Точно то же пред Богом. Кайся, сколько хочешь: но, пока не скажут тебе, что ты прощен, ты остаешься под ответственностию; — если-ж скажешь сам себе, что прощен ты: это будет новая дерзость, которая не останется без наказания. Правда, и в ветхом завете говорено было, что Бог готов простить кающагося грешника. Но решительный ответ на исповедь зависел тогда от будущаго времени, от времени явления Примирителя. Тогда, как явился на земле Сам Сын Божий для примирения правды Божией с виновным человечеством, тогда Сын Божий возвестил людям, что Он, как Бог и примиритель, имеет право прощать грехи, и в Своем же лице Он передал Божественную власть своим рабам Приимите Дух Свят, сказал Он апостолам, имже отпустите грехи, отпустятся, и имже держите, держатся (Иоан, 20, 22-23). Поймите, как установление особенной власти прощать или не прощать грехи людей всего мира соответствовало времени самаго полнаго откровения любви Божией к людям, самой полной близости Бога к человечеству. То, что передано было апостолам в отношении к грехам людей, передано было всем преемникам их, так как не для одного апостольскаго времени учреждал церковь свою Христос Господь, и так как не для одних апостолов дарован был Дух Святый, действием коего должно совершаться разрешение или неразрешение грешника. И в писаниях апостольских видим, что апостолы Христовы заповедуют преемникам своим продолжать дело примирения грешников с Богом, вручают им власть вязать и разрешать совести, с наставлением о употреблении сей власти. Вспомните, например, как не доволен был святый Павел пастырями коринфскими за их слабость в отношении к открытому грешнику (1 Кор. 5, 2). Итак, вот кто из людей имеет власть прощать, или не прощать грешника. Это те, кому передана сия власть самим Богом, искупителем — Сыном Божиим. Что же сказать о тебе, не призванный пастырь раскола, который сам на себя принимаешь власть Божественную, облекаешь себя правом, котораго тебе не дали? Горе слепой дерзости твоей! А спасение ли и тем, которые ожидают от тебя того, чего дать ты им не можешь? Так — преступно, страшно пренебрегать богоустановленною властию, не обращаться к ней за выслушанием приговора грехам своим! Нет, идите к приявшему власть над совестию вашею, идите не как на суд человеческий, но как на суд Божий. Не человек будет произносить приговор вам; он — только слуга Божий, которому поручено именем Бога прощать, или не прощать грешника.

Служитель Божий, прияв власть прощать, или не прощать грехи, не может располагать этою властию ни по своему произволу, ни по произволу людей; он должен будет дать строгий ответ в употреблении сей страшной власти. Потому, он должен во первых внимательно осмотреть, достоин ли, или недостоин грешник прощения грехов?

Дать благодатное прощение недостойному означало бы подвергнуть себя осуждению; да и не означало бы спасения для того, кто примет благодать недостойно. Если же священник должен видеть, достоин или недостоин прощения грешник, а как человек, он может знать это только тогда, как открыто ему будет самим грешником, при пособии испытания, внутреннее состояние души грешной, ея дела, ея мысли, ея расположения: то исповедь пред священником столько же сообразна с волею Божиею, сколько несомненно Божественное установление власти прощать грехи. Итак, исповедь пред священником есть установление Божией воли. Страшись, грешная душа, скрывать дела свои пред служителем Божиим: он принял власть от Бога быть судиею всех дел твоих. — Если ты и успеешь обмануть его, как человека, в положении души своей: то не обманешь Бога, Который, зная все тайное, не оставит без грознаго наказания твоего дела, не оставит потому, что ты оскорбляешь собственно не человека, а Бога и Духа Святаго, действующаго чрез Божияго служителя.

Служитель Божий приял власть над совестию, для спасения грешника от греха; он врач и учитель грешника. Смотря по состоянию душевной болезни, должен он подать и врачевство; смотря по ошибкам и недостаткам, он должен преподавать и наставления. Если же так: то искреннее желание грешника исцелиться от душевных болезней, искреннее желание идти прямым путем к спасению должно побуждать его искренно исповедывать грехи свои пред душевным врачем и учителем; точно так, как больной телом, искренно желая исцеления от болезни, сам разсказывает врачу о состояниях болезни. Итак, скрывать от священника грехи свои означало бы, кроме дерзости против воли Божией, слепую вражду против своего спасения.

Нужно ли после того говорить, что в первыя времена христианства исповедь была святым делом для всех? Ах! разве для того, чтобы обличить нашу холодность к святому долгу? Так как тогда сердца всех горели любовию к Господу: то имевшие несчастие впадать в грехи исповедывали тогда грехи не только вслух служителя Божия, но и вслух целой церкви, и исповедывали их не один час, но по несколько недель выставляли себя пред всеми, между кающимися. О, Боже мой! как далеки мы от лучших рабов твоих.

Словом апостола заключаю: час уже нам от сна востати. Отложим убо дела темная, и облечемся во оружие света (Рим. 13, 11-12). Аминь.

1846 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 492-496.

Благодарение Господу! Вот мы вступили в подвиг св. поста. Говорю: благодарение Господу! Ибо как не благодарить Бога за то, что начинаем дело святое — пост? Знаю, что за стенами сего храма многие не так думают о посте. Чтож? Вольному воля! Только не от этой воли зависит, чтобы то или другое было святым. До своеволия тех, которые не принадлежат к нам, мы и не коснулись бы, если бы их воля не смущала слабых из братий наших. Итак для утверждения в подвиге поста разсмотрим святость поста.

Что такое совершенство духовное? Чего оно требует от нас? Оно есть плод самаго полнаго самоотречения; оно есть подвиг, совершаемый для Того, Кто смирил Себя для нас. Если же так: то скажите, какой жертвы не требует от нас духовное совершенство, или христианство истинное? Если же есть полное самопожертвование: то требования его простираются и на нашу плоть; оно предписывает нам — не льстить и пожеланиям плоти; смирять лишениями тело, как требует обуздывать гордость духа и другие душевные грехи. Если станем отрекаться от душевных наслаждений греховных, но дадим полную волю страстям чувственным: это не будет полное самоотречение, это будет служение Господу неискреннее, лицемерное. Христиане! чего не сделал для нас грешных Господь и Бог наш? Он смирял Себя во днях плоти простотою жизни, лишениями телесными. Что же мы за рабы Его, когда живем на всей свободе чувственных желаний и прихотливаго тела? Нет! Одно из двух: или мы христиане истинные, и тогда не станем думать, что не для нас дана заповедь о посте, или вовсе напрасно считаем себя евангельскими христианами, если отвергаем пост. Если и в раю нужна была заповедь о посте; если и там для совершенства духовнаго требовались лишения телесныя; если и тот, в ком тело так покорно было духу, не мог обойтись без поста: то легко понять, что духовное совершенство без подвигов телесных не доступно для человека, как самая невозможность.

Что такое человек в настоящем положении? Весь — сосуд греха. Грех живет не в одной душе нашей, он живет и в теле. Он воюет в членах наших, волнует кровь нашу, сотрясает нервы наши. Ласкаемая плоть то предается праздной лени, губящей плоды духа, то мятется движениями несмысленными, готовыми повергнуть душу в ад. И с такою ли плотию думают попасть в рай без поста? Нет, зачем ласкать плоть и без того воюющую против духа? Если дорого нам спасение наше: то нельзя дорожить плотию потому самому, что она исполнена греха. Для нея необходимы строгия точныя правила воздержания, правила поверенныя и оправданныя опытами. Для нея необходим пост, как дело святое и как средство к святости. Пост — дело святое, потому что обуздывает силу греха, живущаго в теле. Пост — средство к святости, потому что невоздержание отворяет дверь разврату помыслов и дел, потому что воздержание сообщает мыслям свет, чувствам чистоту, духу свободу и крепость. «Если какой царь, говорит один опытный муж, захочет взять неприятельский город: то прежде всего удерживает воду и съестные припасы, и неприятели, погибая от голода и жажды, покоряются ему. Так бывает и с плотскими страстями. Если человек будет жить в посте и голоде: то враги, ослабев, оставят его душу» [1]. Св. Златоуст учит: «кто постится, тот гасит злыя страсти. Кто постится, тот молится с бодрым духом» [2]. «Пост делает душу бодрою, облегчает крылья ей, возносит ее выше земнаго, ведет к мыслям о небесном» [3]. Так говорят о посте люди опытные в духовной жизни! Сам Спаситель назначил для учеников своих пост. Его спросили некоторые: «для чего Иоанновы и фарисейские ученики постятся, а твои ученики не постятся»? Он сказал в ответ: «могут ли брачные гости поститься, когда жених с ними? Придут дни, когда отнимется от них жених, и тогда будут поститься в те дни» (Марк. 2, 18-20). Так, по словам Господа, кто искренно любит Его, кто берет душевное участие в Его великом деле, как брачные гости делят чувства жениха: тот будет сокрушаться, будет поститься, когда Господь их взят будет на страдания и смерть; тот будет освящать время разлучения с Господом постом умиляющим. Так должно быть по свойству любви учеников к учителю, рабов к Господу. Так и поступает доселе православная церковь, освящая время страданий Христовых постом особенным. Евангелие повествует нам, что Сам Господь постился сорок дней. А не служит ли жизнь Его примером для нас? В делах Того, Кого послал нам Отец, не каждый ли шаг свят для нас? Жизнь Его, как и Его учение, — закон для нас, закон веры и благочестия, закон предписываемый и любовию к возлюбившему нас и благоговением к посланнику Сыну Божию. Так и сорокодневный пост Его не может не быть для нас непременным правилом, если только не напрасно носим мы имя последователей Христовых.

Братия мои! кто из святых проповедывал пресыщение, хвалил невоздержание? Никто. Святые любили пост. «Во всем являем себя, говорит апостол, слугами Божиими в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах» (2 Кор. 6, 4-5). «Порабощаю тело мое, пишет он же, чтобы иным проповедуя, самому не быть нерадивым». Пророки любили пост, мученики любили пост, преподобные изнуряли тело постом. Св. Василий Великий пишет: «все святые соблюдали пост, как отеческое наследие, передаваемое от отца к сыну, так что это стяжание по порядку преемства сохранилось и до нас» [4]. После того кто же, слушатели мои, говорит против поста? Кто эти проповедники, которым так не нравится воздержание? С какого времени и откуда они явились в христианском мире? Если это не святые: то конечно люди другаго разряда; кто эти люди? Осмотритесь и увидите. Это люди, для которых Бог чрево, но за то и кончина их — погибель (Флп. 3, 12).

Позволь спросить тебя, брат мой: кто ты такой? Сын православной церкви! Прекрасно! Но где же дела, которыми принадлежал бы ты к православной церкви? Осмотрись. Если ты считаешь себя в праве пренебрегать уставами церкви: согласись, — св. церковь еще более в праве отказать тебе в своем общении: тебе никто не дал права переменять уставы св. церкви по своему вкусу; а ей дано право Господом изгонять из своего общества непокорных ей. Известно ли тебе, что говорит вселенский собор несоблюдающих поста четыредесятницы? Он говорит: «если не будут соблюдать: клириков извергать (из клира), а мирян отлучать (от церкви)» [5].

Апостол говорит: «если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса во век» (1 Кор. 8, 13). Вот дело души истинно христианской! любовь к ближнему дорожит спасением ближняго, как своим собственным. Она не дозволяет себе ни одного поступка соблазнительнаго для других; она отрекается от того, что может повредить слабому и все делает, чтобы содействовать спасению его. Где-ж ваша любовь к ближнему, вы, которые заражаете самый воздух невоздержанием во дни св. воздержания? Где ваши дела назидательныя для ближняго? «Горе миру от соблазн», но вдвое «горе тому, кем соблазн приходит». Сильные должны немощи немощных носить, а не себе угождать. Они виновнее слабых, когда примером своим увлекают слабых в соблазн. Не сам ли Господь сказал о соблазняющем брата: лучше было бы ему, если бы с камнем на шее бросили его в воду (Матф. 18, 7-9).

Говорят: «царствие Божие внутри нас». Святая правда! Но понимают ли, как вселяется внутрь нас царствие Божие? Понимают ли, в чем открывается действенное присутствие его в нас? Хотят переселить царство Божие во внутренность полную смрада плотскаго. Не пойдет никогда. Хотят на почве, пропитанной нечистою влажностию, видеть благовонные плоды ангельской, чистой, жизни. Смешная мечта! Нет, не обманывайтесь, братия, кто сеет в плоть свою, от плоти пожнет тление (Гал. 6, 8).

Говорят: «правила поста стесняют, оскорбляют свободу христианскую». Но разве христианская свобода совместна с жизнию произволов чувственных? С чего вздумали выдавать рабское служение плоти за свободу духовную? Что это за твердость духа, которая не может устоять против пара мяс и котлов египетских? «Вы, братия, призваны в свободу; только свобода ваша не должна служить к угождению плоти» (Гал. 5, 13), говорит нам св. апостол. Христианская свобода не означает жизни без правил, без повиновения закону; напротив она есть строгое служение Богу, смиренное повиновение предписаниям закона и власти. Поступайте, как свободные, не употребляя свободы для прикрытия порока, но как рабы Божии (1 Петр. 2, 16), учит св. апостол Петр.

«В пост, говорят, и службу слушаем мы со скукою и молимся неохотно и в досаде на утомление ни к чему доброму не чувствуем расположения. Отчего это? Не от поста ли»? Нет, лучшие люди не видели в себе таких плодов поста. Если вы чувствуете: поищите в себе причину тому. Подумайте и найдете. После того, как каждый день поблажали вы прихотям плоти, после того, как каждый день и ели вы сладко, до пресыщения, и спали, когда и сколько хотелось, не естественно ли что изнеженная плоть досадует на вас за отказ в любимых вещах и привычках? После того, как в целый год не заставляли себя ни разу молиться, как следует молиться, не естественно ли, что в говение скучаете и утомляетесь на молитве? Согласитесь же, что в той худобе, в той неохоте к добру, замечаете в себе во время поста, виноваты вы сами, ваши дурныя привычки. Прибавьте еще, что если во время поста замечаете в себе худое, чего прежде не видели, за то благодарить должны вы пост. Что за тем остается вам делать? Бороться с худыми привычками, терпеливо обучать себя добру, но уже вовсе не порицать пост.

«Пусть пост дело святое, говорит еще другой: но я опасаюсь за мое здоровье, мое сложение слабо и разстроенно, и потому не могу соблюдать поста». Какая нежная заботливость о себе, но только не законная. От какого святаго правила не увольняют себя под предлогом слабости? Не можешь поститься, сколько бы хотел, постись, сколько можешь и тогда увидишь, что можешь гораздо более, чем думаешь. Оставь леность: она опасный друг. Спасение души твоей стóит труда. Если бы и так было, что твое здоровье несколько потерпело бы от поста: но когда за эту жертву получишь ты здоровье души, согласись, это много значит для тебя. Ужели душа твоя так мала в глазах твоих, что не стóит и нескольких капель лишней крови, несколько частиц грешной плоти? Как противоречат себе, бедные! Сегодня боятся за здоровье свое, если убавят от стола несколько блюд вкусных и несколько минут времени; а в другое время немилосердо отягчают тело свое, мучат его невоздержанием крайним, неумеренностию несмышленною. Что это значит? Не обман ли, не насмешка ли над самими собою? Это ли заботливость о своем здоровье? Нет, если жизнь невоздержная и страсти не разстроят твоего здоровья: святое воздержание не повредит ему. Воздержание — необходимое лекарство для разстроеннаго здоровья. Как ни прочен наш организм телесный, от непрестанной работы органы питания утомляются и ослабевают, разстроиваются и причиняют разстройсто; кровь и соки, худо переработанные, портятся; отселе сотни припадков болезненных. Пост все поправляет. Органы пищеварения, не получая новаго материала, потребляют прежний, тяготивший их своим избытком; соки за излишеством остававшияся без употребления и гнившие, переработываются и обращаются в пользу; кровь, дотоле густая и неровная в обращении, становится чистою, тонкою и покойною. Новейшая медицина уверилась наконец и в том, что растительная пища питательнее для тела, чем пища мясная и что эта последняя, прибавляет много крови, но тем сильно разгорячая организм, подвергает нервы скорой порче. Итак если вам жаль бреннаго состава вашего, вашего слабаго сложения: призовите на помощь св. пост. — Он — надежный врач, и верный помощник. Бог любви и благодати да подаст нам силу на совершение подвигов поста, молитвами Пресвятой Богородицы и всех святых. Аминь.

1848 г.

Примечания:

[1] Достоп. сказан. о подвижничестве свят. отцев, стр. 121. М. 1846 г.

[2] Златоуст, беседа 57-я на еван. Матф.

[3] Беседа 1-я на Быт.

[4] Соч. Василия Великаго. 4, 5.

[5] Вселен. 6 Соб. прав. 56.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 497-501.

Св. церковь, желая пробудить в сердцах наших раскаяние, представляет нам притчу Спасителя о блудном сыне.

Какая это дивная притча! Каждая черта ея дышет жизнию и силою. Каждая черта, при простоте и естественности, полна мыслей глубоких. Как живо и полно представлен в ней грешник на путях его заблуждения! Как трогательно изображено раскаяние грешника! В каких поразительных образах показана любовь Отца небеснаго к преступным делам его!

Притча сия предложена Спасителем тогда, как фарисеи и книжники винили Его, что Он с грешниками ест и пьет (Лук. 15, 1-2). Имъ-то Он показывает, как явный грешник, когда искренно обращается к Богу, принимается Отцем небесным, и как тот, кто мечтает о своей праведности, оказывается несправедливым пред Богом.

Намереваясь последовательно объяснить эту дивную притчу Спасителя, на первый раз представим картину грешника.

Человек некий име два сына. И рече юнейший от них отцу: отче, даждь ми достойную часть имения. И раздели им имение (ст. 11-12).

И рече юнейший. Почему же не старший? Спаситель, в этом случае хочет удержать за мнимым праведником, любимым фарисеями, преимущество, — преимущество первенства. В таких мыслях выставляет Он молодаго человека, который прежде времени хочет казаться зрелым и нетерпеливо ждет смерти отца.

Отче, даждь ми достойную часть имения. Молодой человек, хочет отделиться от отца, который смотрит за его жизнию; ему хочется быть на своей воле, хочется располагать своею жизнию, по своему усмотрению. Добрый, нежный отец дает ему все нужное для него; но он мечтает о свободе.

Как у отца есть право, так указывает и сын на свое право. Зачем сыну не жить только любовию к отцу вместо того, чтобы жить по правам? Не ослабляет ли он в себе чувства сыновней любви, когда заменяет их в себе другими побуждениями? Или добрый отец не мог дать сам часть сыну, когда бы то счел нужным?

Сын ищет себе свободы. Вот начало, вот первый шаг отступления души от Отца небеснаго! Повидимому ничего нет преступнаго, когда желают пользоваться свободою, как даром Божиим. Но эта жажда свободы, это настойчивое требование ея есть уже дело своеволия, гордости присвоивающей себе то, что не принадлежит нам. Что значит истинная свобода наша? Истинная свобода, какова свобода святых, есть безмолвная, добровольная покорность воле Отца небеснаго. Когда же ищут себе свободы: значит тяготятся быть под властию Божиею, хотят жить не по воле Божией, дозволяют располагать свободою своевольно. Гордость оскорбляется чужою властию, и по ея внушению тайному, составляют себе правила, несогласныя с любовию к Богу, плодят в себе мысли, возстающия на веру, Богом данную нам, умножают желания, оскверняемые дыханием то гордости, то нечистоты плотской. Так, с своею волею первый шаг нам не только бывает шагом преступным, но шагом, который влечет нас от преступления к преступлению. Вот почему христианство так решительно требует от нас отречения от своей воли!

И раздели има имение. Отец мог отказать сыну в его прихотливом желании и заставить его жить под законною властию отца: но какой отец захочет держать сына на положении раба?

Так и Отец небесный, каких благ не дал нам в наше распоряжение! Божие имение есть все, что получаем мы, являясь на свет: и ум, и сердце, и свобода, и блага внешния. И все, что имеем в жизни духовной, есть дар бдагодати Божией. Наша собственность есть только ничтожество, по выражению блаж. Августина, и, что хуже ничтожества, — грех. Отец небесный не препятствует нам располагать собою по нашему произволу. Он — Отец правды и любви. По требованию правды, Он не принуждает нас делать добро против воли и награждает свободно служение Ему. По требованию любви, Он предоставляет данной Им свободе действовать по ея изволению, но в самых уклонениях ея от закона, дает ей разныя вразумления. Таковы дела Божии! Оне — святы. Но грешны мы, когда на то, что получаем от Господа, перестаем взирать как на дары Божии, а смотрим как на свою собственность; когда с самоуслаждением думаем: это наши способности, это наши познания, это наши достоинства, это наши богатства, это наши заслуги. Жалкое, опасное самообольщение!

И не по мнозех днех, собрав все мний сын, отыде на страну далече, и ту расточи имение свое, живый блудно (ст. 13). На несколько дней совесть еще могда удержать своевольнаго сына в доме отца, который так любит его. Но потом страсти, тайно побуждавшия просить наследства, повлекли его на страну дальнюю.

Многие ли из нас, заметив в себе движения преступнаго своеволия, останавливаются на том, чтобы не идти далее по пути греха? К сожалению, стóит только раз поскользнуться слабой душе, как уже спешно идет она и уходит в страну далекую. Выступив изъ-под управления Духа Божия и предавшись влечению испорченнаго сердца, она идет от преступления к преступлению, от порока к пороку, все дальше и дальше от Бога. Бог везде; но грешник удаляет от себя мысль о Боге, теряет его из виду, погружаясь во мрак пороков. Бог везде; но в сердце грешника не проникает благодатный свет Его, встречая препятствие в пристрастиях души к греху. Предавшись стремлению страстей, грешник становится далеким от жизни Божественной, и благодать Божия удаляется от него, гнушаясь нечистотами его.

И ту расточи имение свое, живый блудно. Грешник! посмотри на себя, не растерял ли ты даров Божиих жизнию преступною? Посмотри на себя, чем ты был, и что ты теперь? Тебе дан был ум, способный возносить тебя к созерцанию тайн Божиих. Но как ты унизил, как испортил дар Божий, употребляя его на служение страстям! В чем он ищет себе пищи? Ему не нравится книга жизни вечной — святое евангелие; он находит себе отраду в книгах или безбожных, или нечистых, или тех, где говорят только о выгодах земных. — Тебе дано было сердце доброе, богобоязливое, способное раскрываться для впечатлений небесных, а теперь оно у тебя и черство, и злобно, и все проникнуто нечистотами похоти. Совесть твоя, которая была так внимательна, разборчива ли теперь по прежнему в отношении к доброму и худому, или она уже не стала и тревожить тебя за худое? А где девались неоценимыя дары благодати, которые должны быть приумножены? Где одежда чистоты и невинности, которою облечен ты был в купели крещения? Что добраго осталось в душе твоей? Там ничего нет, кроме страстей грешных: там дышет то страсть к известности земной, то страсть к разсеянию, то страсть к богатству тлеющему.

Изжившу ему все, бысть глад крепок на стране той, и той начат лишатися (ст. 14). Безразсудный сын думал, что он, живя на своей воле, будет всегда жить весело, будет жить так, как душе его угодно. И вот мечты его разсеялись. Он страдает от нищеты.

Была ли когда нибудь страна заблуждения и порока, та область, где живет душа разсеянная, была ли когда нибудь страною изобилия и довольства? Ах! в ней всегда нищета и бедность, всегда крепкий голод. Дело только в том, что грешная душа, в чаду страстей, долго не замечает своего положения; долго не чувствует что теснит ее нищета, изнуряет ее крепкий голод. Если же начинает она видеть свою бедность: то это всегда по тайному действию благодати Божией, призывающей заблудшую к возврату в дом родной. Начат литатися: как много сказано сим о внутреннем состоянии грешника! Несколько времени жил он в упоении чувств и не понимал себя. Но вот начинает чувствовать, что не хорошо на душе его; начинает чувствовать скуку, томление, пустоту.

И шед прилепися единому от житель тоя страны. И той посла его на села своя пасти свиния (ст. 15).

Сын богатаго отца, сын, тяготившийся и такою нежною властию, какова власть отца, от нужд нищеты отдает себя в рабство чужому человеку, и тот посылает его пасти свиней. Какое унижение! Зачем же несчастный, теснимый нищетою и нуждою, не возвращается к отцу, нежно любящему его? Зачем вместо того, чтобы обрекать себя на низкую долю, не спешит он в дом родительский, богатый и покойный?

Не то же ли бывает и с грешною душею? Почему бы ей тогда, как по милости Божией чувствует она пустоту жизни своей не спешит возвратом к Отцу небесному? Нет, своеволие влечет ее далее на распутие греха. Грешник пытается наполнить пустоту души грубою вещественностию и отдается в рабство греху. — Прилепися единому от житель тоя страны. Жители страны, далекой от дома Отца небеснаго, это — души, которыя живут в забвении о Боге и преданы превратному уму, чтобы делать непотребства (Рим. 1, 22). Душа заблудшая, но еще чувствующая себя и свое положение, пока не в числе погибших. Но несчастная, чтобы заглушить свою тоску по отчизне, она начинает вести жизнь самую низкую. И ум, и сердце, и воля ея порабощены греху. По временам ум хочет освободиться от власти чувственности и бедное сердце вздыхает по свободе святой: но уступает силе навыков и прелестям греха; и несчастный пасет и питает чувственныя скотския похоти, которых гнусность так отвратительна. Жалкое состояние!

И желаше насытити чрево свое от рожец, яже ядяху свиния, и никтоже даяше ему (ст. 16).

Распутный сын, покрытый позором, лишенный насущнаго хлеба, всеми оставлен наконец; мучимый голодом, он желает насытиться хотя тем, чем питаются нечистыя животныя. Но и в том ему отказывают с презрением. Какая печальная картина!

Мир — жестокий господин. Он не щедр к поступающим к нему на службу; он и в самом начале обещает новому слуге не более, как должность пастуха свиней, но потом начинает явно пренебрегать тех, которые сами унизили себя нравственно. Особенно мир оказывается к ним жестоким тогда, как оставляет их счастие. Но мир делает свое, а благий Промысл имеет в виду свое. Отец небесный, незримо для нас располагающий ходом дел человеческих, поставляет развратнаго грешника в безвыходное положение для того, чтобы дать ему очувствоваться. Растворяя суд милостию, Он подвергает грешника напастям, потере средств к жизни, болезням, безчестию, с тем, чтобы болезненными опытами смягчить ожестевшее сердце его и привесть его в самаго себя.

Слушатели! мрачна картина заблуждений грешника. Для чего изображена она? Не для того ли, чтобы души благочестивыя утвердить в благочестии страхом бед, навлекаемых на нас грехом? Не для того ли, чтобы имевшие несчастие впасть в положение заблудшаго сына образумились страшною картиною заблудшей жизни?

Господи, Господи! Низведи свет Твой в глубину сердец наших, чтобы озаренные им, трепетали мы пред грехом, как пред самым страшным бедствием! Аминь.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 502-506.

В прежней беседе о блудном сыне разсмотрели мы историю своеволий блуднаго сына. В притче Спасителя за историею своеволий следует история обращения блуднаго сына (Лук. 15, 17-20). Теперь, когда св. церковь ожидает и нашего искренняго обращения к Богу, прилично нам иметь во внимании, как несчастный сын возвращался к отцу своему.

В себе же пришед, рече: колико наемником отца моего избывают хлебы, аз же гладом гиблю (ст. 17).

Когда распутства довели распутнаго сына до крайней нищеты: он очувствовался, пришел в себя.

О! когда бы каждый грешник научался скорбями жизни самой близкой к нему истине, что предназначенному для неба не может быть радостей на земле! Сего-то ожидает, сего-то желает от нас Отец небесный.

В себе же пришед. Первое действие, которое должно совершиться в каждом обращающемся грешнике, есть самосознание. Грешник, пока остается грешником, живет вне себя и не знает себя. Многое известно ему, что окружает его, но не известен ему он сам. Желания и мысли грешника разсеяны по предметам страстей его; жизнь его — сон; мечты бродят в сердце его. Он не знает, куда идет? Не знает, что совершается в нем? В каком положении душа его? Все ли в ней цело? Все ли на месте? Нет ли порчи, нет ли разстройства в организме ея? Он не думает об этом, потому что смотрит не на себя. Ничего нет ближе к тебе, как ты сам, человек! и ты не знаешь себя. Какая странность! Не думать о себе, не заботиться о себе — какое жалкое положение! Взгляни на себя, грешник! Посмотри на свое настоящее, подумай о своем прошедшем, брось взгляд на будущее, ожидающее тебя. Вспомни, что ты человек.

В себе же пришед, рече: колико наемником отца моего избывают хлебы, аз же гладом гиблю.

О! как страшно положение, в каком находит себя грешник, коль скоро приходит в себя. «Я умираю с голоду», говорит он. Да, чем питался он доселе? Пищею безсловесных. Как же жить такою пищею? А пищи небесной, которая одна в состоянии насыщать душу безсмертную, приобресть не на что и нечем. Силы разстроены грехом, навыки к добру давно потеряны, дары благодати расточены. Разслаб я, изнемог я от греха, Господи! Нет ни одной твердой мысли, из которой развивались бы желания добрыя; нет ни одной доброй решимости, из которой образовалось бы какое либо доброе настроение.

Горько, очень горько смотреть грешнику на свое положение, когда при том вспомнит о благости Отца небеснаго, когда вспомнит, колико наемником в дому его избывают хлебы. В дому Отца небеснаго с избытком достает пищи для всего человечества. Он и самых последних рабов, людей самых обыкновенных наделяет благостию своею. Он пробавляет в довольстве дни жизни человеческой, которые, безпечность людей давно бы сократить могла. Он и для язычников не оставил себя неизвестным, с небесе дожди дая и времена плодоносна, исполняя пищею и веселием сердца их (Деян. 15, 17); Он и им открыл себя в законе неписанном, в законе сердца их. А сын Его, столько дорогой сердцу Его, а сын Его, Которому Он явил столько любви Своей чрез отцов и пророков, которому Он послал для спасения Сына Своего единороднаго, остается в рубищах и борется с голодною смертию? О! христианин грешник! как горька твоя бедность! как безразсудно твое самоволие, от котораго зависит вся твоя бедность!

Востав, иду ко отцу моему и реку: отче согреших на небо и пред тобою, так размышлял в себе блудный сын. Он видит теперь, чего прежде не видал, что глубоко оскорбил он отца своего, когда неблагодарно пренебрег заботливою любовию его и пожелал жить на своей воле. «Согрешил я»; говорит он и не извиняет себя ни молодостию лет, ни пылкостию страстей; «согрешил я», говорит он, и ничем не думает оправдываться.

Нужно ли говорить, слушатели, что каждый грех наш есть оскорбление Отцу нашему небесному, как пренебрежение прав величия Его, как несмысленное презрение благости Его? Что же сказать о жизни, которая есть цепь грехов? Грехи ваши восходят на небо, говорит священное писание. Грех, нарушая святую волю Божию, оскорбляет и небожителей, которым так дорога воля Божия; грешник нарушает мир небожителей, нарушая порядок установленный для вселенной.

Надобно каяться и каяться так, как раскаевается блудный сын, искренно, от всей души. Самолюбие наше внушает нам извинять в себе грехи наши разными предлогами, и мы, если и каемся, каемся в половину. Но о Боже мой! ты будешь судить меня не потому, как говорит мне самолюбие, мое но как говорить будет правда Твоя. К чему же слушать мне самолюбие? И как несправедливы отзывы его о мне! Самолюбие извиняет в нас грехи наши то немощами природы, то примером других, то благостию Божиею. Но немощи наши мешают ли нам быть сильными в грехе? Немощи природы помешали ли святым Божиим соделаться святыми? «Не стать же жить наперекор многим? И почему не жить, как живут многие»? Так говорят иные. — Но многие погибающие не спасут ни нас, ни себя, от погибели. Нам велено смотреть не на пример многих, а на пример святых. Если бы и пришлось жить наперекор многим: живи, чтобы не погибнуть. Бог милостив? Но как строга и правда Его к нераскаянному грешнику! О! Господи! не уклони сердце мое в словеса лукавствия непщевати вины о гресех. Не попусти мне по нечестию сердца моего, чтобы придумывал я лукавыя оправдания грехам моим. Иначе, к чему это послужит мне? Только к бóльшему осуждению. Грех извиняемый свободнее будет расти в сердце моем; а между тем страшно допускать грех до души и еще страшнее называть грех правдою; — последнее ест дело сатаны.

И уже несмь достоин нарещися сын твой: сотвори мя, яко единаго от наемник твоих. Так говорил кающийся блудный сын.

Покаяние, если оно таково, каковым быть должно, непременно должно быть смиренное. Грешник искренно кающийся, сознается и чувствует, что он грехами потерял права на милости отца к сыну, потому что жил не как сын. Потому он считает за милость, если дозволят ему быть в доме отца в числе слуг. Испытав горечь греха, узнав низость беззаконной жизни, он готов занять самое последнее место, лишь бы это было место в дому Божием; признает за величайшее счастие находиться при вратах сего дома, лишь бы не жить в чертогах нечестия, как бы блистательны они ни были. Ах! Братия! Когда вы приступите к покаянию: не опасайтесь того; что вы слишком унижать себя будете в мнении. Это опасение было бы делом опять самолюбия нашего, которому страшно видеть себя в настоящем своем виде, в виде грязном. Что такое грех? Хуже, чем ничтожество! Где грешнику место? Ему нет места в царстве Божием; ему место — в аду. Поймите же, что как бы низко ни думал о себы грешник, какую бы незавидную долю ни назначал он себе, ниже того не будет он, как унижен он грехами.

Возстав иду к отцу моему. Очувствовавшийся блудный сын не довольствуется тем, что искренно сознает низость положения своего и его виновность, но решается возвратиться к оскорбленному им отцу.

Перемена, какая должна совершиться в кающемся грешнике, не должна ограничиться одним обозрением бедственнаго положения его; она должна совершиться и в воле его. Он должен решиться, твердо решиться на то, чтобы разстаться с путями, которыми доселе шел он. Он должен решиться избегать всех случаев, которые могли бы пробуждать в нем ту или другую страсть его. Он должен определить себя на то, чтобы употреблять все меры к погашению в себе худых привычек. Тяжки, болезненны эти меры, но он должен избрать их. Иначе грех, оставшийся в колеблющейся воле, опять возобладает им; привычки к любимым слабостям опять возьмут верх над временными желаниями добрыми. Ах! как не мало встречается людей, которых путь усеян добрыми намерениями, но добрыя намерения остались неисполненными и путь их склонился к аду. — Истинное покаяние не есть перемена одного образа мыслей, оно есть перемена всей души. Вся душа жила для греха. Вся душа должна и обратиться от греха к Отцу небесному. Стыд пред нищетою своею, отвращение пред гнусностию дел своих, трепет пред правосудием Божиим должны наполнять кающуюся душу и направлять волю ея к новой жизни, к новым делам, к подвигам для Господа. Кающийся грешник должен свидетельствовать перемену мыслей и желаний переменою самых дел. Потому решимость его на добро должна быть твердая, непреклонная ни пред какими внушениями ложной дружбы, ни пред какими советами лукаваго века или испорченной природы.

Где взять твердую решимость на добро?

Много твердости и у человека, который для мирских выгод решается на все труды и опасности. Еще больше ея у Господа, не отказывающаго никому ни в чем, когда смиренно просят Его.

Братия! путь, по которому душа грешная должна возвратиться к Отцу небесному, открыт самим небом. С сердцами благодарными вступим на путь сей, в славу Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

1852 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 506-510.

Многие из нас в сии дни исповедали грехи свои. Многие удостоиваются причаститься св. таин. Знаете ли, как это много значит! Знаете ли, как надобно радоваться, как надобно благодарить благость Божию! Мы видели только то, что совершилось на небе? О! какая дивная, какая величественная тайна — примирение грешника с небом! Только сшедший с неба Сын Божий мог сказать о том, что совершается на небе при примирении грешника с небом. Послушаем, как Спаситель описывает принятие возвращающагося грешника Отцем небесным.

Еще же ему далече сущу, узре его отец его и мил ему бысть Когда блудный сын был еще далеко, увидел его отец его и сжалился над ним; виновный сын еще не явился к отцу, еще не просит прощения, а отец уже увидел его взором любви и сжалился над ним.

Так принимает и Отец небесный кающагося грешника. Всеведение Его видит и любовь Его жалеет еще прежде, чем грешник является к Нему. Зоркое око любви Его видит грешника еще в бедственном его положении, еще при первом его сознании своего бедствия, еще при первой мысли его о возвращении с несчастнаго пути греха. Любовь Его всеведущая еще прежде, чем взывает к Нему грешник о помощи, уже спешит к грешнику с помощию. Почти всегда только нужды, только бедствия заставляют грешника вcпоминать об Отце небесном, а не любовь, какую он должен бы иметь к Нему: но любовь небесная не удерживает тем милости своей к грешнику. «Он довольно наказан, он наказал себя сам», говорит она и жалеет о несчастном грешнике.

И тек паде на выю его и лобыза его. Тревожимый стыдом и страхом виновный сын робко шел к отцу. Нежный отец побежал к нему, кинулся на шею и целовал его.

О! любовь небесная, любовь непостижимая! Мало того, что не слышно ни однаго упрека ея неблагодарному грешнику. Какой прием делает она грешнику! Она обиимает его. Гнусныя одежды грешника не отталкивают ее от грешника. Запах скотской пищи, которым проникнулся грешник, питавшийся ею, не удерживает ея. Пред сонмом чистых духов она лобызает смраднаго грешника. О! грешник! и ты еще можешь помнить о чем нибудь, кроме любви небесной? И ты еще можешь дорожить чем нибудь, кроме любви небесной?

Рече же ему сын: отче, согретих на небо и пред тобою и уже несмь достоин нарещися сын твой. Бывают и такия дети, которыя тогда, как отец, не взирая на всю виновность их, принимает их со всею любовию, говорят в себе: «дела идут, как нельзя лучше, — о чем задумываться? Заживем, как жили прежде». Да избавит Бог каждаго родителя иметь таких детей.

Грешник милуемый Отцем небесным! Как бы ни велика была в тебе любовь Отца небеснаго: не забывай, что ты грешник. Не забывай взывать к Нему: Отче! согреших на небо и пред Тобою, несмь достоин нарещися сын Твой. Подумай — при твоем недостоинстве, чем больше оказывается к тебе любви со стороны Отца небеснаго, не яснее ли, не тяжелее ли становится твое недостоинство? Потому-то велят нам радоваться не иначе, как со страхом и трепетом. Иначе забвение о грехах уже само по себе есть грех и оно же влечет за собою новые грехи, а тем заграждает к нам доступ благодати. Точно так памятование о грехах, смиряя и умягчая сердце наше, отверзает в него вход новым и бóльшим дарам любви небесной.

Рече же отец к рабом: изнесите одежду первую, и облецыте его и дадите перстень на руку его и сапоги на нозе (ст. 22).

При первой встрече с сыном отец ни слова не сказал сыну, но самым приемом сказал ему слишком много. Теперь он не только благословляет, но осыпает его дарами.

Три дара, которых удостоивает Отец кающагося сына, по общему и следовательно справедливому объяснению, означают полный ответ кающемуся грешнику, тот ответ, что Отец небесный принимает его, как милаго сына, с щедрою любовию нежнаго отца.

Что значит одежда для полунагаго бедняка? То, что срам его прикрыт, наготы его не видно, ему уже более не стыдно людей. Полунагой, бедный грешник, но грешник кающийся, точно так же получает одежду, т. е. оправдание; срамота грехов его прикрывается милостию Божиею (Псал. 84, 3), нечестие сердца его предается забвению (Псал. 31, 5), и он без стыда может явиться в сонме ангелов. Любовавшемуся собою ангелу лаодикийской церкви Господь говорит в откровении: совещаю тебе купити от Мене одеяние бело, да облечешися и да не явится срамота наготы твоея (Апок. 3, 18). Вот объяснение нечеловеческое одежды, которую получает кающийся грешник!

Кающемуся сыну дается перстень на руку. Перстень у древних носили только благородные и не смели носить рабы (Иак. 2, 2). Так Иосиф получил от Фараона перстень, как самое высокое отличие (Быт. 41, 42; 38, 18). Итак, если кающемуся грешнику дается в награду за раскаяние перстень: это значит, что он получает свободу, дух всыновления, что он уже не раб греха, не сын грешной земли, а сын неба, сын царства небеснаго, что он уж не томится страхами казней, как невольник и невольник преступный. И сапоги на ногу его. Быть обуту в сапоги означает на языке писания иметь готовность и силу служить евангелию мира (Ефес. 6, 15). Грешник сам по себе слаб, разстроенный грехом, он не умеет свободно ходить по путям заповедей. Кающемуся грешнику дается сила для шествия по заповедям Божиим. Отец небесный говорит ему: «я озабочен и тем, чтобы ты в родительском дому ходил не как рабы, без сапог, — будь покоен, все готово для тебя, ты будешь ходить как сын неба, твердою, свободною, стопою».

И приведше телец упитанный заколите и ядше веселимся, яко сын мой сей мертв бе и оживе, изгиб бе и обретеся, и начаша веселитися (ст. 23).

Сын пришел к отцу голодный. Отец не только поспешил утолить голод его но устроил великолепное торжество.

К кому это обращается Отец небесный, призывая делить радость Его о кающемся грешнике? Откровение говорит нам, что радость бывает на небеси, пред ангелы Божии, о едином грешнике кающемся (Лук. 15, 7. 10). Тоже без сомнения должно разуметь и о святых Божиих, переселившихся с земли на небо. И так видите, какое торжество о грешнике кающемся! Радуется грешник, радуются ангелы и святые, радуется Бог.

Радуются ангелы и святые. Ибо видят непостижимую благость Божию, видят, что брат их, который стоял на краю погибели, помилован и вместе с ними будет славить Господа. Радуется Бог. Ибо Он не хочет смерти грешника и вот грешник спасен. Легко отрадно бывает и нашему сердцу, когда мы успеваем сделать доброе дело для других, помочь бедняку, спасти погибавшаго. Но что значит наше благорасположение к другим в сравнении с любовию Отца небеснаго.

Если же радуются святые и ангелы, радуется Бог о кающемся грешнике: как же не радоваться самому грешнику? Он радуется. Ибо принят так, как нельзя было ожидать. Позор снят, свобода дана, силы укреплены. Мало того, — о нем в торжестве небо. Как велика радость о грешнике кающемся! Она так велика, что и описать ее нельзя. Это такая радость, о которой можно говорить только сравнительно, гадать приблизительно, но которой изобразить нельзя, так как для небесных вещей нет слов на языке земном. Сам Спаситель объясняет торжество неба о грешнике кающемся только сравнениями. Как имеющий сто овец, говорит Он, и потерявший одну из них, оставляет девяносто девять и идет искать пропавшую, а найдя берет ее на плеча и созывает друзей и соседов, порадуйтесь, говорит, со мною, я нашел пропавшую овцу: так и на небе радуются о кающемся грешнике (Лук. 15, 4-7). Как бедная женщина, имевшая десять драхм и потерявшая одну, зажигает свечу, метет комнаты и ищет заботливо потерянную драхму, а когда находит, созывает подруг и соседок, идите, говорит, повеселитесь со мною подруги, я нашла потерянную мою драхму: так бывает радость у ангелов Божиих о едином грешнике кающемся (Лук. 15, 8-10).

Из притчи о сыне погибшем и найденном видим, что отец созывает весь дом свой к веселию: веселимся, говорит он. И потом сказано: и начаша веселитеся, начали петь и ликовать. Небо огласилось песнями радости, хвалы, благодарности о кающемся грешнике. Чудное торжество! Чудная радость! Душа кающаяся, облеченная плотию, может отчасти ощущать эту радость, так как предмет ея она сама: но знает ее только небо.

Ап. Иоанн в откровении своем видел торжество брака Агнчаго с Церковию. Торжество началось, как показывает он, голосом, изшедшим от престола: пойте Богу нашему вси раби Его и боящиеся Его, и мали и велици. За тем слышен глас народа многа, яко глас вод многих, и яко глас громов крепких глаголющих: аллилуия, яко воцарися Господь Бог Вседержитель. Радуемся и веселимся и дадим славу Ему, яко прииде брак Агнчий и жена Его уготовала есть себе (Апок. 19, 5-17).

Таково торжество Агнчаго брака с Церковию! Подобное же торжество бывает о союзе грешника с Богом! Ибо благость Божия такова, что милости, изливающияся на целую Церковь, повторяются для каждой души, обращающейся к Богу.

О! как не воскликнуть с провидцем Божиим: блажени, ихже оставишася беззакония, и ихже прикрышася грехи. Блажен муж, емуже не вменит Господ греха. Рех: исповем на мя беззаконие мое Господеви и Ты оставил еси нечестие сердца моего. За то помолится к Тебе всяк преподобный (Псал. 31, 2. 4).

Если же кто из каявшихся грешников скажет: я каялся, но не ощущал подобной радости: такому следует сказать: виноват в том ты сам, друг мой! У твоей исповеди не доставало многаго, от того и радости у тебя не было. Послушай, чтó говорит нам неложное слово Божие. Приближитеся к Богу и приближится к вам. Смиритеся пред Господем и вознесет вы (Иак. 4, 8. 10). На небе радуются по мере того, как каются на земле.

Слава и благодарение неизмеримой любви Твоей, Отец наш небесный! Аминь.

1852 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 510-514.

Что хотим мы делать, братия? Не такое ли что нибудь, чем, быть может, оскорбятся некоторые? Не такое ли что нибудь, за что, быть может, осудят нас некоторые? Правда, суд человеческий не очень важен: суд человеческий может быть далек от истины. Тем не менее надобно заботиться, чтобы не оскорблялась совесть братий нашими поступками, надобно показать, что не мы ошибаемся, а другие. Итак, несколько минут на размышление: что хотим мы делать? что за суд, который хотим повторить?

Спаситель наш Господь Иисус, подавая исцеление больному, прежде чем исцелил его, сказал: отпущаются тебе греси твои. Фарисеи и книжники, услышав слова Его, сказали: сей хулит, кто может отпущати грехи? Книжники были люди ученые; они поняли, и справедливо поняли, что Христос Иисус, усвояя себе власть прощать грехи, усвояет себе то, что принадлежит единому Богу. Сей хулит, богохульствует, говорили они, берет на себя не принадлежащее ему и принадлежащее единому Богу, иначе — похищает власть у Бога. В чем была ошибка книжников? Чего не поняли люди ученые? Они не поняли или не хотели понять, что Христос Иисус есть Сын Божий, также всемогущий, также вседержащий, как и Бог Отец. Дела Его показывали, что Он более, чем сын человеческий, что Он всеведущ и всемощен, как Бог. Но люди были слепы от действия страстей и не видели того. Отец не судит никому же, но весь суд даде сынови, учил еще Сын Божий. Власть судить, власть вязать и разрешать принадлежит Богу, но она же принадлежит и Сыну Божию. Вот кому первоначально принадлежит суд над совестию людей.

Принадлежит ли он еще кому нибудь? Без сомнения может принадлежат тому, кому даст Сын Божий. Дана ли власть Сыном Божиим кому либо на земле? Дана. О том говорит сам Сын Божий. Аще и церковь преслушает, учил Он, буди тебе, яко же язычник и мытарь (Матф. 18, 27). Что это такое? Спаситель говорил, что если ты увидишь согрешающаго брата: то скажи ему о грехе его на едине. Если не послушает, возьми другаго брата. Если и после того не исправится: повеждь церкви. Если же и церкви не послушает: буди тебе яко же язычник и мытарь, да будет он для тебя тоже, что язычник и мытарь, да будет он для тебя человеком, с которым ты более не должен иметь никакого общения: он отверг церковь, отвержен и церковию, и ты, который состоишь в связи с церковию, потому самому не должен быть в связи с тем, который более не принадлежит церкви. — Вот точное учение Сына Божия! Елика аще свяжете на земли, говорит в тоже время Сын Божий, будут связаны на небесех, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех. — Это еще яснее и сильнее. То, что вы разрешите на земли, будет разрешено на небе. Кто вы? Прежде дал власть вязать и разрешать церкви; теперь говорит: вы свяжете, вы разрешите. Кто же вы? Можете видеть, что власть передается не всей церкви, а известным лицам. Кто же эти лица? Не одни ли апостолы? Но Спаситель сказал, что передает власть церкви; след. уже не одним апостолам, след. каким нибудь лицам, которыя имели быть в церкви после апостолов, которыя имели быть преемниками апостолов. Да и почему передает Он великую власть свою? Аще согрешит к тебе брат твой, говорит Он. Что это значит? То, что власть передается по той причине, что возможны согрешающие. Представьте же себе: если во время апостолов возможны были грешники, требовавшие власти вязать и разрешать: что же сказать о временах последующих?

Братия! терпят ли в обществе человеческом непокорных? Нет. И оно подвергает их наказанию. Какому? Иных даже исключает из своего общества, велит умирать смертию политическою? По какому праву? Несть власть, аще не от Бога. Скажите, с чего хотят, чтобы общество духовное могло терпеть у себя непокорных? Как думать, что такое высокое общество, котораго члены, живя на земле, живут на небе, не было уполномочено властию отсекать от себя непокорных, или что тоже, предавать анафеме.

В церкви коринфской один человек сделал грех тяжкий грех такой, какого, как писал апостол, не слышно даже у язычников: но коринфяне не обратили на то судебнаго внимания. И апостол писал: во имя Господа нашего, собравшимся нам и духови вашему, предати таковаго сатане. Изжените злаго от вас самех (1 Кор. 5, 1-5). Вот пример тому, что при апостолах была судебная власть, исключавшая тяжкаго и нераскаяннаго грешника из чистаго общества христианскаго! Вот опыт того, что не себе только апостол усвоял власть поражать грешника наказанием, но говорил, что-бы в коринфской церкви предали грешника сатане.

И так церковь произносит судъ на некоторых потому, что суд сей дан ей сыном Божиим.

После того, что сказано о происхождении суда церковнаго над упорными грешниками, кто посмеет отнимать у церкви право анафемы? На то могут отваживаться только люди, которые влаются и скитаются всяким ветром учения во лжи человечестей, в коварстве козней льщения (Ефес. 6, 14). Церковную терпимость ересей и расколов допускали и могут допускать только люди, для которых истина и ложь, нечестие и благочестие — одно и тоже, люди, которые колеблются на каждом шагу, не имея ни в уме ни в сердце твердой веры; называются христианами, а в душе кланяются то Магомету, то Далай-Ламе. Иначе те, которые знают и любят истину, не могут стоять между истиною и заблуждением. Они, не колеблясь, говорят: это — истина и не может быть ложью; это истина и ее готов я защищать моею кровью; или: это ложь и не может быть истиною; это ложь, и я ни за что не соглашусь преклониться пред нею.

На кого произносит церковь анафему?

Она предает анафеме не признающих бытия и промысла Божия. Но таких людей осуждали и язычники.

Она поражает гневным судом тех, которые утверждают, что Бог не есть Дух, а плоть, или подобный нам человек. И таких людей осуждали лучшие из язычников; а между христианами приближались к ним темные суеверы, полагавшие образ Божий в бороде и усах человека.

Она предает анафеме тех, которые не признают единосущие Сына Божия и Духа Святаго с Богом Отцем и отвергают Святую Троицу. Но дело решенное, эти догматы — отличительные догматы христианскаго откровения.

Она анафематствует тех, которые утверждают, что пришествие Сына Божия в мир, Его страдание и смерть — не нужны; осуждает тех, которые говорят, что искупление Сына Божия не есть единственное средство к оправданию нашему пред Богом. Но люди, которые не чувствуют нужды в спасении людей Богом, не имеют в себе даже начальных чувств христианской жизни и хуже язычников, сознававших свою виновность.

Она предает анафеме тех, которые не признают безмужнаго зачатия Сына Божия и почитают Христа Иисуса простым человеком. — Но это слепые иудейские книжники.

Она осуждает тех, которые утверждают, что пророки и апостолы писали свои писания не по вдохновению Духа Божия и Дух Святый не действует в сердцах верующих; осуждает тех, которые не принимают св. таинств. Но это опять люди, не понимающие ни себя, ни истории человечества и довольные языческою правдою.

Наконец она осуждает не считающих грехом бунтовать против государей. Но это враги человеческие и Божии.

Таким образомь церковь поражает анафемою таких людей, которые осуждены откровением Божиим. Послушайте, что пишет возлюбленный ученик Христов Иоанн? Всяк дух, говорит он, иже не исповедует Иисуса Христа во плоти пришедша, сей от Бога несть и есть антихристов (1 Иоан. 4, 3). Послушайте, что проповедует ап. Павел? Он учит: аще кто не любит Господа Иисуса Христа, да будет проклят (1 Кор. 16, 2). Аще мы, или ангел с небеси: благовестит вам паче, еже благовестихом вам; анафема да будет (Гал. 1, 3).

Что скажут еще против суда церкви? Страшно, говорят, подумать, какой грозный суд произносит церковь, — церковь, которой глас, казалось, должен быть гласом одной любви? Да, братия, страшно; страшно потому, что суд церкви есть суд Божий, суд Сына Божия. О! кто даст нам трепет Иеремии, трепетавшаго за Иерусалим, поражаемый гневом Божиим? Кто даст потоки слез, которыя проливал пророк Божий, оплакивая участь Израиля нечестиваго? Но что говорю я о трепете и слезах Иеремии? Такой ли трепет, такия ли слезы, такая ли скорбь необходимы нам, когда слышим суд Божий, осуждающий грешника на вечныя муки? О! братия! страшно впасти в руце Бога живаго. А суд церкви, повторяем, есть суд Божий.

Но зачем он — не суд любви? Затем, братия, что нераскаянный грешник не понимает, не принимает суда любви, тогда как церковь одного и желает для всех — спасения вечнаго. Самолюбивы, величавы, горди, хульницы, нагли, напыщени, сластолюбцы, имущии образ благочестия, силы же его отвергшиеся (2 Тим. 3, 2-5) не внимают никаким внушениям любви и, по гордости своей, ставят себя выше церкви, отделяются сами от нее.

Пусть так, говорят, пусть Арий, пусть Македоний поражены анафемою: к чему же повторяется она теперь? Да, еслибы мы были столько внимательны к себе, чтобы не было между нами Ариев и Македониев: церковь не повторяла бы грознаго суда своего. Не несчастные мы! Сколько между нами является Ариев и Македониев, даже более дерзких в богохульствах, чем были и те и нагло проповедуют ложь! Сколько людей, которые отлучались, как отлучился гордый Новат, от общения с церковию и употребляют меры увлекать вместе с собою многих других! Не разумея яже глаголют, не понимая, чего хотят, о чем говорят, что видят в обветшавшей грамате, они упорно уклоняются от тех, которые хотели бы и могли бы сказать полезное душе, уклоняются сами и отклоняют других. Что остается св. церкви в таком положении? Не сама ли любовь обязывает ее поражать суемудрие страхом и безславием анафемы? Гордость суемудрия находит себе пищу в том, что думает жить ненаказанно по своему. Пусть же слышит она, что есть суд на гордое суемудрие, суд, произносимый на земле и повторяемый на небе. Врач не от жестокости, а по мудрой любви, отнимает заразившийся член тела: он желает тем спасти прочие члены тела от заразы. Тоже самое делает и св. церковь. Страхом суда на непокорных предостерегает она неосторожных от общения с людьми непокорными; предавая позору заблуждение, она спасает умы простые от общения с заблуждениями. Так заповедал поступать апостол Божий: еретика человека, если он по первом и втором наказании, вразумлении не исправится, отрицайся, удаляйся (Тит. 3, 10). Молю вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры и уклонитеся, удаляйтеся, от них (Рим. 16, 17).

Нет, не суд, чуждый сердцу матери, выражает собою суд церкви. Вы увидите, вы услышите, как она со всеми чадами преклонит колена пред Господом за спасение заблуждающих. Вы увидите, вы услышите, как будет она умолять Господа Иисуса заслугами Его, дабы он дал дух раскаяния тем, которые подвергают себя анафеме. О! когда бы сами заблудшие тронулись слезами матери, которыя проливает она за них пред Господом и пред всеми святыми Его! Прославляя поборников православия, чего желает церковь, как не торжества для истины, как не славы для того имени, которое одно достойно славы?

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и во веки. Аминь.

1850 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 514-519.

Грозный суд, который вы вскоре услышите, слушатели, относится, между прочим, к «отмещущим вся таинства святая, церковию Христовою содержимая». По благодати Божией, все мы, принадлежащие к православной церкви, твердо содержим святыя таинства; не смеем и думать, чтобы можно было отметать их. Но близ нас довольно таких, которые не страшатся отказываться и от такой тайны, какова тайна святой евхаристии; не страшатся даже произносить иногда и страшныя хулы на сию страшную тайну. Не для чего скрывать болезни и некоторых из нас, братия. Довольно между нами таких, которые, хотя не отмещут языком святой тайны, и однакож не участвуют в ней по разным предлогам. Приблизимся к смыслу суда церковнаго на отмещущих тайны размышлением о том, как нужно нам всем приобщаться святаго таинства евхаристии, и как неосновательны предлоги, по которым многие не приобщаются сего таинства.

Кто установил таинство святой евхаристии? Сам Сын Божий, Господь Иисус. Приимите, ядите, говорил Он ученикам, сие есть тело Мое, за вы ломимое. Пийте от нея вси, сия есть кровь Моя новаго завета. Слышите ли, Господь Сам повелевает: Пийте от нея вси. Повеление решительное, повеление, относящееся ко всем без исключения, повеление самаго Господа. Чего больше? послушаем другаго свидетеля о том же. Аз бо приях от Господа, говорит апостол, еже и предах вам, яко Господь Иисус в нощь, в нюже предан бываше, прием хлеб, и благодарив преломи, и рече: приимите, ядите: сие есть тело Мое, еже за вы ломимое; сие творите в Мое воспоминание. Такожде и чашу по вечери, глаголя: сия чаша новый завет есть в Моей крови. Елижды бо, присовокупляет апостол, аще есте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, дондеже приидет (1 Кор. 11, 23-25). Что может быть яснее слов сих? Апостол с точностию повторяет волю Господню: приимите, ядите. Апостол передает волю Господа в словах, совершенно ясных и определенных; для всех принадлежащих к новому завету, говорит он, установлена сия вечеря: сия чаша новый завет в крови Моей; все, которые хотят помнить Господа, должны участвовать в сей вечери: сие творите в Мое воспоминание. Апостол присовокупил еще и свои слова о смысле слов Господних; дотоле, говорит он, имеет совершаться сия вечеря, пока приидет Господь на суд, т. е. до скончания века: елижды ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, дондеже приидет. Теперь спрашивая: нужно ли исполнить волю Господа? Без сомнения, нужно; ибо горе непокаряющимся воле Господа. Нужно ли исполнять такую волю Господа, которая простирается на все времена? Еще более нужно; ибо в этом случае горе каждому, кто бы он ни был, и когда бы он ни жил, если только презирает он эту волю. Итак, подумайте, нужно ли приобщаться вечери Господней, когда она установлена самим Господом, установлена на все времена, установлена для всех?

И что такое предлагается на вечери Господней? Чаша благословения, поучает апостол, не общение ли крове Христовы есть? Хлеб, его же ломим, не общение ли тела Христова есть (1 Кор. 10, 16)? Итак, на трапезе Господней предлагается под видом хлеба самое тело Господне, и под видом вина животворящая кровь Господня. Скажите же, от чего удаляются, удаляясь от вечери Господней? Чем пренебрегают, пренебрегая вечерею Господнею. Страшно подумать!

Какия действия совершает евхаристия в причащающихся ея? Чего лишаются отступающие от нея? Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, говорит Господь, во мне пребывает, и Аз в нем (Иоан. 6, 56). Вот первое действие великой тайны! О, таинство чудное и славное! Приобщающийся тайны евхаристии соединяется с самим Господом. О, дивная, непостижимая благость Божия! Братия! Укажите мне, какого блага — более высшаго мог бы желать человек после сего неизмеримаго блага? Брение соединяется с Создателем! Грешный соединяется с Всесвятым! Бедный, немощный, полумертвый — соединяется с Животворящим и Всемощным! Чего желать еще человеку? И чего нельзя надеяться ему от такой милости?

И подлинно, послушайте слова Господа: сия есть кровь Моя, говорил Он, за вы и за многая изливаемая во оставление грехов (Матф. 26, 28), т. е., в сей чаше кровь Моя, та кровь, которая изливается во оставление грехов; пийте же ее, — она прощает грехи грешникам, она освящает грешников. Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, имать живот вечный (Иоан. 6, 54), говорит Господь. Итак, вот и еще действие тайны! Она дарует жизнь вечную. Ты страждешь по душе и телу? она — врачевство оживляющее. Ты изнемогаешь в борьбе со страстию? Приступи к святой евхаристии, — она дает новыя силы. Кто исчислит все действия чудной тайны, когда она есть тайна жизни? Ощутительный плод вкушения ея является верующим то светом в уме, то радостию в сердце, то покоем сладким в душе, то живейшим ощушением любви к Господу, то ревностию к подвигам духовным.

Если же святая евхаристия есть хлеб жизни, дарующий и прощение грехов, и силы духовныя: то с чем остается человек, лишая себя сего животворнаго хлеба? С грехами и страстями. Какое опасное положение!

Но не гадание ли это человеческое? Нет, братия; дело спасения нашего основано не на гаданиях, а на верном слове Господа. Аще не снесте плоти Сына человеческаго ни пиете крове Его, живота не имате в себе (Иоан. 6, 53). Кто говорит слова сии? Сам Сын Божий, Сам Господь наш, Коего каждое слово ей и аминь — верно, непреложно так, как ничто более на свете. Что же значат слова сии? Оне очень ясны: кто не хочет причащаться тела и крови Господней, как иудей, не может быть тот живым. Христианин родился в воде крещения; вода крещения, напоенная силою Духа Святаго, образовала в нем новаго человека, это духовный младенец. Представьте же себе: если бы вы младенцу не давали пищи и пития, остался ли бы он жив? Нет! Сила благодати, приемлемая в крещении, конечно, сильнее, чем сила жизни, сообщаемая младенцу при рождении; она однажды дана и не истребляется. Но вы знаете, чтó значит земная жизнь для христианина? Знаете, сколько искушений, сколько болезней, сколько опасностей испытывает душа, и по отрождении в воде крещения! До какого изнеможения могут доводить ее грехи и страсти! Где же подкрепление для нея слабой, где пища для нея голодной где утешение для нея, поражаемой скорбями? И до чего может дойти она, изнуряемая грехами и страстями? Случалось ли вам видеть беднаго младенца, борющагося с смертию, терзаемаго муками разлучения тела с жизнию? Вы видите — он еще не мертв; но какая это ужасная жизнь! Вы закрываете глаза, чтобы не видеть страшной борьбы жизни с смертию. Уверьтесь же, что это точный образ той души, которую много лет, или и всегда, оставляют без пищи небесной. Она именуется живою, она еще не умерла: но страшно положение ея! Смерть духовная терзает ее. Жизнь духовная в ней неразвита, остается в младенчестве; а страсти и грехи изсушили, истерзали, довели ее до совершеннаго разстройства. Истинно слово Господа: аще не снесте плоти Сына человеческаго, не пиете крове Его, живота не имате в себе.

Чем же люди оправдывают уклонение свое от таинства евхаристии? «Мы верим, говорят одни, что святая евхаристия — дело великое: но где она ныне»? Это означает, что ныне, как говорят эти люди, нет у нас церкви, нет и тайны. Несчастные — они враждуют и на церковь Христову, и на страшную тайну. Ослепленные не видят, какая страшная участь ждет их — мятежников. Их ожидает та же участь, какая постигла мятежных ангелов, низверженных за мятеж с неба в геенну, — та же самая, какая ждет всех врагов креста Христова (Флп. 3, 18-19). Нет церкви? Кто это говорит? Не возмутитель ли против самаго Господа? В ином виде, хотя и хотел бы, не могу представить его. Ибо Господь сказал нам: церкви Его не одолеют и врата адова (Матф. 16, 18); она стои́т твердо, так как непобедим глава ея Господь; она есть столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15). Говорят: мы верим в тайну. Но, где же та тайна, в которую веруют? Тайна Христова должна быть на земле; она должна совершаться здесь, дондеже приидет, т. е. до скончания века: это словá, это воля Господа. Кто же может отменить волю Господа? Кто может уничтожить определение Вышняго? Не одно ли своеволие, не одна ли вражда богоотступная? Тиру и Сидону отраднее будет в день судный (Матф. 11, 22), нежели людям, которые знают волю Господа, и нагло попирают ее. К кому воззовут они о помощи в день суда? Ко Христу? Но они отвергли Его, открекшись от тела и крови Его; не знаю вас, скажет Он им, как вы не знали Меня. К церкви святых? Но над нею ругались они, изгоняли ее из мира, бегали от нея, как от греха. К крови ли Ходатая, очищающей грехи и оживляющей мертвых нас? Они ею не запечатлены, никогда не питались ею. Несчастные! Никто и ничто не защитит их, но все возстанет против них — и Господь и церковь Его, и кровь Его и слово Его! Твердят слепцы: «старцы говорят, что можно спастись без причастия». Старцы говорят? Аще мы, или ангел благовестит вам паче, еже благовестихом вам: анафема да будет. Слышите ли? Если бы и ангел благовестил противное учению апостола, а его учение о евхаристии вы слышали: анафема! Говорят: мы идем по следам подвижников, пребывавших в пустынях без причастия. В чем же подражают они подвижникам? Те жили как ангелы, а они? Те жили в пустынях по обету, а они? Те за блаженство считали для себя, когда могли приобщаться, а они? Ужели отвергать святую евхаристию по упорству в заблуждении, как они отвергают, и не принимать святой евхаристии по глубокому смирению и вследствие обета, означает — одно и то же? После того, не станут ли утверждать, что хула на святыню тоже, что хвала святыне?

Братия! Свято чувство смирения, оно необходимо для каждаго; оно — печать истиннаго христианина. Имейте смиренномудрие всегда, тем более тогда, как приступаете к страшной тайне. Вы приступаете к Господу страшному в величии, грозному в правде. Пусть будет и то, что чувство смирения, чувство недостоинства своего, на несколько времени, удержит вас, вместе с мытарем, вдали от святилища Божия; не дозволит вам дерзновенно приступить к святой тайне. Но помните, что истинное смирение не дозволит себе заменять тайну Господню своим вымыслом, — оно удерживается на время от тайны только для того, чтобы лучшим образом исполнить волю Божию о тайне. Бывает, что и сатана преобразуется в ангела святаго (2 Кор. 11, 14). Бывает, что под покровом смирения скрывается только лукавство греха. Надобно поверять себя; надобно поверять дела свои, дела ли оне истиннаго смирения? Смирение оказывает себя покорным власти, себя признает ниже всех, плачет о грехах, подвизается в посте и молитве, страшится суда Божия. Да избавит Бог каждаго от смирения лицемеров! Но, не для ангелов учреждена тайная трапеза, а для людей, для людей немощных, слабых склонных к греху до самаго гроба. Будь твердо уверен, что если бы ты был и так чист, как чисты ангелы святые, — и тогда ты не должен считать себя достойным причастником тайны. Ты омыт водою крещения, ты очистил себя слезною исповедию: вот твое приготовление к тайне! Ты не престаешь чувствовать себя грешником? Приступи к трапезе, учрежденной во оставление грехов; она попалит терние грехов твоих. Ты хододен и мрачен, сухость тяготит дух твой? Но, если ты таков и тогда, как касаешься источника жизни: что-ж будет с тобою, когда ты будешь лишать себя общения с жизнию вечною? Нет, по тому-то самому, что чувствуешь нищету души твоей, спеши обогатиться богатством Христовым.

Другой говорит: совесть обличает меня в тяжких грехах, удерживает грозным судом от трапезы Господней. Если так: слóва нет, — удержись на время от трапезы; омой грехи покаянием, очистись слезами сокрушения. Ядый бо и пияй недостойне суд себе яст и пиет (1 Кор. 11, 29). Но, удержись от страшной тайны для того только, чтобы приготовить душу к тайне покаянием, а не за тем, чтобы мыслию о недостоинстве прикрывать безпечность о душе своей; — не за тем, чтобы творить волю страстей в забвении о вечности. Примеры спасения для тебя показаны. Спеши вслед за плачущею блудницею к пречистым стопам Господа; спеши собрать слез, сколько можешь, — страха, сколько найдешь в душе, и лобызай ноги Господа; прикоснись к очистительному огню плоти и крови Его. Тяжки грехи твои? Но скажи: Господи! не требуют здоровые врачей, а больные; болен я, гноятся струпы грехов моих, от ног до головы нет во мне целаго места; исцели, очисти меня. Врачу душ и телес! угль тела Твоего да очистит скверны мои, животворящая кровь да оживит меня, умерщвленнаго грехом.

Но вот и еще отговорки от священной тайны: «я занят заботами по дому, по долгу, говорит иной; когда причащаться»?

Никто не станет осуждать усердия к обязанностям службы. Но разве не поставляется у нас в обязанность каждому служащему приступать к святой евхаристии? Много занятий по службе? Божия Богови, и кесарева кесареви (Матф. 22, 21). Много трудов по службе? Но, если труды бóльше для честей, чем для службы, умерь трудолюбие, а пища небесная, к которой зовет тебя церковь, подкрепит силы твои для вернаго служения отечеству земному. Припомни и то, сколько убито времени, сколько истрачено сил для страстей и пустоты: остановись же хотя на неделю для отдыха душе.

Ты занят заботами житейскими? чтó ты говоришь? Ждет тебя Господь, а ты ссылаешься на заботы о земле. Одумайся. Разве вечная жизнь не стóит твоей заботы? Разве вечныя нужды меньше для тебя, чем нужды земныя? Разве голод, от котораго может погибнуть душа твоя, не страшен тебе? Иначе — с чем ты явишься туда?

Братия! Прославим неизреченное милосердие Сына Божия к нам грешным; устрашимся быть презрителями неизглаголаннаго дара Его. Аминь.

1843 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 519-525.

Третью часть притчи о блудном сыне составляет история старшаго сына (Лук. 15, 25-37).

Здесь изображен — грешник самонадеянный, грешник обольщенный мечтами о своей приличной, честной, жизни. Отношение к нему Отца небеснаго дололняет печальную картину его, печальную тем более, что сам грешник не понимает значения ея. Евангельское изображение такого грешника, грешника скрытнаго, должно быть изучаемо с особенным вниманием, так как без того легко ли нам узнавать его?

Бе же сын его старей на селе: и яко грядый приближися к дому, слыша пение и лики: и призвав единаго от отрок, вопрошаше, что убо сия суть? (ст. 25-26).

Если старший сын отца трудился на поле: это служит к чести его. Но вот что не подает доброй мысли о нем: отчего добрый отец не послал за ним при приеме младшаго брата его? Отчего тогда, как созваны все слуги делить радость о найденном сыне, не приглашен к тому же старший сын дома? Верно сын не любил поступать так, как хотел отец, а — как хотел он сам и — его оставили при его воле. Такая мысль о нем оправдывается последующими поступками его. Вот он, едва возвратясь с поля, едва подошел к дому, открыл себя, в каких расположениях был он к дому. Услышав, что в доме веселятся, он вместо того, чтобы с сердечною простотою идти в дом радующагося отца, останавливается и спрашивает: что это такое? Он изумлен тем, что без него веселятся. Как будто в доме отца, помимо его воли, помимо его решения, ничего не должно быть! Как будто отец его не в праве веселиться без него! И от кого же узнает он о происходящем в доме? От отца? Нет, он вызывает к себе одного из слуг. Как это неприлично! Не прилично тем более, что под ряд с гордостию является низость.

Он же рече ему, яко брат твой прииде и закла отец твой тельца упитанна, яко здрава его прият (ст. 27). Слуга говорит о деле, как оно есть. Видно, что это был слуга добрый, простосердечный. А как много есть слуг другаго разряда! Слуга добраго господина не только говорит правду, но говорит с добрым намерением. Брат твой прииде, отец здрава его прият, говорит слуга. Эти слова не только выказывают правду, но и доброе намерение — успокоить смущенную душу молодаго господина.

Разгневався же и не хотяше внити. За что разгневался? Чем так оскорблен? Ему сказали отрадную правду, а он разгневался. Безчувственный сын! Безчувственный брат! Дикая душа его волнуется страстями дикими, — завистию, гордостию! Он терзается тем, что веселятся в честь другаго; в гневе за то, что оказывают любовь другому. Он считает себя униженным оттого, что обращено внимание на другаго.

Отец же его изшед моляше. «Какой кроткий, какой добрый отец, восклицает блаженный Иероним; он упрашивает сына принять участие в домашней радости». Да, редко можно найти такого отца между отцами христианскими, людьми облагодатствованными, но никогда между людьми обыкновенными. Эта кроткая любовь — любовь небесная. Она выходит на встречу к грешнику, стараясь привлечь его к себе; она знает его строптивый дух и не смотря на то дышет на него кротостию, ласкою, нежностию сердобольною и снисходительною.

Он же отвещав, рече отцу: се толико лет работаю тебе и николиже заповеди твоя преступих и мне николиже дал еси козляте, да со други своими возвеселился бых (ст. 29).

Не смягчился строптивый сын словами небесной любви, а лишь раздражился и начинает счет с отцом, счет, которым он думал обвинять отца, тогда как каждое слово его улика ему самому. Се толико лет работаю тебе! Что же особеннаго, если сын трудился в доме отца? Ужели же добрый сын только имеет право гулять и терять время в праздности? Ужели тот, кому труд в тягость, человек порядочный? Нет, более чем слугу, унижает праздность детей добраго отца. Николиже заповеди твоя преступих. А как будто тот и добрый сын, который нарушает волю добраго отца. Николиже заповеди твоя преступих. Но правда ли это? Как же могло случиться, что этот почтительный сын так глух даже к мольбам нежнаго отца? Как же могло случиться, что сын, почтительный к отцу, так холоден и жесток к брату? Аще кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть (1 Иоан. 4, 20). Глаголяй себе во свете быти, а брата своего ненавидяй, во тме есть доселе (1 Иоан. 2, 9). Таково учение небесной истины! И николиже дал еси козляте. Как? Добрый сын считается с отцом? Добрый сын требует платы от отца за любовь к отцу? Сын ли это? Нет, это наемник, а не сын. Ах! сын потерял любовь сыновнюю, даже живя в доме отца. Не хуже ли он брата, потерявшаго ту-же любовь вдали от отца? Да со други моими веселился бых. Вот и еще отличие сына добраго! В том, что живет он вместе с добрым отцом, не находит он радости, не находит он радости и в выполнении заповедей отца, тогда как оне доброму сыну слаще меда и дороже камней драгоценных (Псал. 18, 11). Он ищет других радостей, других друзей. Что же это за друзья его? Конечно, еслибы они похожи были на добраго отца его, то не заменяли бы они отца в его душе. Жажда веселостей, которою томится он в доме отца, показывает, что ищет он друзей греха, веселостей распутства. Чем же разнится он от младшаго блуднаго брата? Разве тем только, что выставляет из себя человека жизни приличной, поведения непорочнаго.

Егда, же сын твой сей, изъядый твое имение с любейцами прииде, заклал еси ему тельца питомаго (ст. 30).

Домогаясь выставить, как можно резче, несправедливость отца, строптивый сын указывает ему на отношение его к брату.

Егда же сын твой сей прииде. Не называет и брата братом; он так презирает его, что считает за оскорбление для себя называться его братом. Такова гордость! Сын твой прииде — стрела злости и в сердце отцу. Ты, говорит он отцу, хочешь этого распутнаго признавать сыном своим: пусть он сын твой, любуйся им, только я не знаю такого брата. Тогда как прожил, он твое имение с блудницами, ты принимаешь его так, как не был я никогда принят тобою, это твое дело! Какая злость в сердце гордом! Забыто уважение к отцу, забыта любовь к брату снисходительная. Мало и того, гордость не только безпощадна к известным слабостям брата; она выдумывает слабости. С чего этот милый братец говорит о брате: промотал имение с блудницами? Откуда он узнал это? Добрый слуга, встретивший его, не говорит ему ничего подобнаго. Ах! как часто бывает, что будучи сами худы, думают худое и о других! Будучи сами расположены к тому, чтобы делать то или другое грязное дело, переносят ту же грязь и на других. Кто не узнает в этом гордом брате иудейских фарисеев и книжников, представителей самонадеянной праведности, нередко блистательой по наружной жизни, но отвратительной по сердечным расположениям! Гордых людей дело — мечтать о себе, что они не как другие люди, не грабители, не обидчики, не прелюбодеи, а люди жизни строгой (Лук. 18, 11). Они не простят брату ни одного проступка, тотчас заметят в глазу его сучец, а у себя не видят и бревна. Они похожи на гроба окрашенные, которые кажутся снаружи красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты (Матф. 23, 27).

Он же рече ему: чадо, ты всегда со мною еси, и вся моя — твоя суть (ст. 31).

Фарисейская гордость сама осудила себя, когда только открылась в словах. Любовь небесная не судит ее, а продолжает дружески вразумлять и пристыждать ее. Чадо: сколько нежности в этом слове. И какой отец говорит это слово? Отец, осыпанный грубостями сына. Как терпелива любовь отца! Сын ни разу не назвал отца своего отцем, а отец говорит: Чадо! как сильно это слово, при всем том, что мягко! Оно так сильно, как никакое жесткое слово! Оно идет прямо к сердцу сына! Оно говорит ему: сын мой! говоришь ли ты со мною, как сын? Ах! приди в себя. Чадо, ты всегда со мною еси, и вся моя твоя суть. Ты не имеешь причин жаловаться на мои отношения к тебе. Не смотря на твои несыновния расположения ко мне, которыя ты сам обнаружил теперь и, которыя мне были известны, любовь отца всегда была открыта для тебя. Как же тебе желать козляте? Как тебе искать других друзей, кроме друга-отца? Ужели какия нибудь мои блага дороже тебе, чем сам я? Впрочем вся моя твоя суть. Все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, лишь только оставайся сыном моим; и все это конечно стоит больше, чем могли бы стоить твои труды.

Возвеселитижеся и возврадоватися подобаше, яко брат твой, сей мертв бе и оживе: изгибл бе и обретеся (ст. 32). Вразумление строптивому сыну об отношениях его к брату! Если брат дорог сердцу брата: то возвращение его потеряннаго конечно должно быть предметом радости для брата. И если брат не радуется о здоровье брата, если счастие погибавшаго брата оскорбляет, терзает брата: то в таком брате нет души братской, он убил в себе чувства брата, он оскорбил, унизил, обидил жестоко не брата, но себя самаго. Добрый отец препирался с строптивостию сына. Чудная борьба любви с самолюбием гордым! Родители! Вот как вы должны обходиться с худыми детьми! Наставники и пастыри! Вот с каким терпением надобно вам выполнять свое дело. Во первых, виновность наставляемых вами не должна вас останавливать в исполнении вашей обязанности к ним. Как бы много худаго ни видели вы в них, вы должны учить их добру, должны наставлять их словом евангельским. — Ваше дело сеять семена. Сейте, не теряя времени в праздности. Что выдет из того? Взойдет ли что из посеяннаго вами? Не безпокойтесь о том: будущность не в ваших руках; в вашем распоряжении настоящее. Вы можете только желать, чтобы посеянное взошло. Молитесь Тому, Кто посылает благотворную влагу и тепло плодотворное. Затем смотрите еще на отца, вызвала ли строптивость сына хотя одно жесткое слово из его сердца? Нет, евангельский отец тем больше оказывает нежной кротости сыну, чем больше грубостей высказывает сын. Поступайте и вы, как поступает любовь терпеливая. Грубость и брань в ответ на грубость только раздражает грубаго. Если нежность отца не всегда может смягчать злое сердце сына: то злость и шум столько же могут утишать его, сколько масло пламень. Будьте благоразумны по крайней мере для успеха в своем деле. Будьте кротки, хотя бы для того, чтобы не унижать себя пред злыми детьми. Если они заметят злость вашу, если заметят неумеренность или несправедливость гнева вашего: вы останетесь в глазах их злыми и несправедливыми, к их злой потехе, но наставления ваши пройдут без пользы для них и даже незамеченными. «Раб Господа не должен ссориться, говорит апостол о христианском учителе, должен быть приветлив ко всем, учителен, незлобив; с кротостию должен он наставлять противников, не даст ли им Бог обращения к истине» (2 Тим. 2, 24-25).

Наконец изображение гордаго сына — картина поучительная для всех и каждаго. Как опасно гордое самолюбие для спасения нашего! Как опасно оно особенно тогда, как ведет себя прилично между людьми, чтобы не слышать упрека себе, — допускает грехи тяжкие, но тайно от людей и потому видит уважение к своей наружной честности, к своей видимой праведности. Как много надобно иметь внимания к себе, как строго надобно наблюдать за собою, чтобы смирять в себе гордую мечтательность о своей праведности! Мечтательность гордости так тонка, так хитра, так неуловима, при своем обаянии приятном. Как открывать ее в себе? По ея действиям. Если при известии об успехах ближняго в делах Божиих, ты чувствуешь холодность к нему, видишь в себе готовность унижать его, если не на словах, то в мыслях твоих о нем; вместо благодарной хвалы Богу за брата чувствуешь едкую неприязнь, тайную вражду, злость и зависть к брату: будь уверен, что в тебе много страшной фарисейской гордости. Страшись ее и смиряй самоукорением; молись не иначе, как молитвою мытаря: Боже, милостив, буди мне грешному.

Господи-Господи! даждь ми зрети моя согрешения. Аминь.

1852 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 525-530.

Помилуй мя Боже, по велицей милости Твоей.

Кто это так трогательно молит Бога о помиловании? Кто стеснен такою нуждою в помощи небесной? Чья душа изливает такую скорбь о себе пред Господом? Это молится царь и пророк Давид! Пророк и — исповедует свой тяжкий грех пред Богом? Царь славный не только в своем царстве, но и у соседей и — составляет песнь о своем падении, чтоб все слышали ее. Начальнику певцов песнь Давида [1], внегда внити к нему Нафану пророку, егда вниде к Вирсавии жене Уриевой: так говорит надпись псалма. И тоже показывает содержание псалма.

Не правда ли, что этого уже довольно, чтобы обратить все внимание на эту песнь покаянную? Не правда ли, что грешникам (а кто же все мы, как не грешники?) надобно изучить псалом Давида, чтобы уметь молиться его молитвою? И когда приличнее всего изучать эту молитву, как не во дни, назначенные для покаяния, каковы нынешние дни?

Обратимся же с полным вниманием к молитве Давида.

В покаянном псалме Давида две молитвы: одна молитва прошений о себе (ст. 3-14), другая — молитва благодарение за исполнение прошений (ст. 15-21).

В молитве прошений о себе кающийся Давид кратко выражает просьбу о помиловании (ст. 3 и 4), выставляет причины прошения (ст. 5-8), затем изливает моления, — сперва о прощении грехов (ст. 9-11), потом о возвращении даров благодати (ст. 12-14).

Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое.

Наипаче (по премногу) омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя.

В каком состоянии, в какое время изливает сию молитву Давид?

Страшное дело — грех. Кающийся Давид с высоты царе-пророческаго достоинства падает в нечистоту плотскую, и не останавливается на том, проливает кровь Урии и невинных его товарищей, защитников отечества. — Проходят дни, месяцы, проходит год; Давид не чувствует грехов своих. Он не оставляет других прежних правил своих. Он молится, выполняет обряды богослужения, занимается судьбою подданных и все не сознает своего положения, все не видит того, куда завлекло его несчастное сердце, в какие грехи пал он. Уже родился плод греха. Давид покоен. Является пророк, говорит царю о богаче, похитившем у беднаго единственную его овцу и просит приговора богачу. Давид смело говорит: смерть ему и не чувствует, что себе самому произносит приговор. Тогда пророк Божий открывает ему одну сторону положения его: ты еси муж, сотворивый сие, говорит он. Тогда-то Давид видит все. И благодарение Господу, что видит! Другие, что ни говори, когда ни говори им, остаются глухи и безчувственны. Давид сознает свое положение и столько поражается им, что едва может выговорить слова: согреших ко Господу. Пророк видит, что Давид всею душею почувствовал свое состояние, всею душею затрепетал пред грехами своими и потому объявляет ему, что бедствия, какия имели обрушиться на главу его, на весь дом его, на все потомство его, более не коснутся его кающагося, умрет только плод преступления.

Давид оставляет тогда все. — У него тогда не кончена была война с аммонитянами (2 Цар. 12, 29): но он отлагает все дела царския, все величие царя и обращается к покаянию. Слагает венец, забывает трапезу и ложе, отделяется от всего мира, как прокаженный грехом. Молится день, молится два, молится целые семь дней. И взыска Давид Господа о детище (2 Цар. 12, 16). В живом чувстве упования на милость Божию, он с глубоким раскаянием в грехах своих соединяет молитву о пощаде невиннаго плода греха. Молитва высокая в том отношении, что выражает живое упование на Бога, но не чуждая привязанности к земному, всегда недальновидной в делах духовных. Дитя умерло. Давид, свободный в душе от всего земнаго, вошел в дом Божий для поклонения Господу (2 Цар. 12, 20). И вот теперь-то, являясь лицу Бога, столько благодеявшаго ему и так оскорбленнаго им, Давид не мог снова не повергнуться пред Богом, не мог снова не возчувствовать глубины падения своего и слезы полились рекою из глаз его, и он вопиет из глубины сердца: помилуй мя Боже, по велицей милости Твоей.

Помилуй! сжалься над бедным грешником, котораго грех лишил даров Твоих, так что он не узнает сам себя. Давид не смеет уже назвать Бога Богом своим, как называл он Его невинный и чистый душею. Он едва позволяет себе коснуться Его имени и выставляет только свое положение. Давид с счастливыми способностями природы, Давид богатый и в почестях царских, Давид счастливый во всех войнах с соседями и с Саулом: но к чему все это, когда он грешник? Истинно блаженны только те, которые боятся Господа (Псал. 3, 1). Давид глубоко оскорбил Бога. Помилуй мя, вопиет он, по велицей милости Твоей. Я такой грешник пред Тобою, что мало просить милости у тебя. — Слишком тяжек грех мой, слишком велико беззаконие мое. — Потому нужна великая милость Твоя, нужны великия щедроты Твои, чтобы простить меня. Так кается искренно кающийся! Живое чувствование грехов своих отверзает взор его на величие милости Божией. И чем живее, чем искреннее чувствует грешник величие грехов своих, тем яснее, тем живее представлябт он себе, что благость Божия велика, как Сам Бог. И потому не чисто, не искренно, каялся Каин, когда говорил: грехи мои более велики, чем Ты можешь простить их. У Бога не может быть недостатка в милости для помилования грешника; если же грешник не получает милости Божией: то это от того, что не достает в нем желания, не достает приемлемости для принятия милости.

По премногу омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя. Люди считают грехи малостию, называют их то невинным увлечением, то извинительною слабостию, то другими мягкими именами. Но не так смотрит на грехи слово Божие. Грех есть скверна, говорит оно; и жалок. неразумен, несчастен тот, кто не спешит избавиться от этой скверны; он — предмет отвращения для Бога святаго и праведнаго. В нечистоте твоей укроп: понеже осквернялся еси ты и не очистихся от нечистоты твоея: и что будет, аще не очиститися по сем, дондеже ярость Мою в тебе исполню? (Езек. 24, 13).

Омый мя от беззакония моего, очисти мя от греха моего. Чем? Благодатию, проливающею воды слез на грешника. Слезы — дело милости Божией; оне не льются из души черствой, ожестевшей от грехов; оне не очищают души сами по себе, но очищают благодатию, источающею их, очищают, когда не составляют только плода мягкосердечия природнаго, а растворяются глубоким сокрушением о бедности души, соединяются с испытанием скорбей. Чувствуя тяжесть грехов своих, Давид просит обильнаго омовения, многократнаго очищения, готов терпетьмного скорбей, принесть много жертв, лишь бы возвратилась к нему вполне милость Божия.

Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну. Тебе единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих, яко да оправдишися во словесех Твоих и победиши, внегда судити ми. После мольбы Давид выставляет основания своей мольбе. Указывает сперва на то, что он глубоко чувствует виновность свою и потому в состоянии принять милость Божию.

Помилуй мя, — яко беззаконие мое аз знаю. Не опасайся приближаться ко мне своею милостию: она уже не будет сопровождаться во мне самозабвением и нечувствием, ни возвратом к прежнему; нет, я уже не тот, что прежде. Было несчастное время, что я многое видел, кроме себя самаго; ослепленный страстию не понимал, не чувствовал, что делаю беззакония. — Но пророк Нафан открыл мне меня, а совесть моя еще сильнее Нафана обличает меня; Нафан простил меня, но совесть неумолимее ко мне Нафана, — она не прощает: грех мой предо мною всегда, стоит как грозный призрак и не дает мне покоя. О! сжалься надо мною, Господи, милостивый к страждущим. — Слово Божие говорит нам: покрываяй нечестие свое не успеет в благая: поведаяй же обличения возлюблен будет (Прит. 28, 13). Тот, кто скрывает свои беззакония, не получит от того выгоды, а кто открывает и обличает их, получит помилование. Грех не престает быт грехом и тогда, как сознаешься в нем: но сознание грехов — непременное условие для того, чтобы Бог простил нам грех; почему? Потому, что грешник, сознавая свой грех и чувствуя всю низость его, становится лицем к пути благому, отверзает сердце свое для правды и добра и заключает для греха, открывает душу для приятия даров Божиих. Не сознавая же себя грешником, как пожелает он быть праведником? Как пожелает оставить путь погибели, по которому шел дотоле? Бог знает нас без нас. Но нам разве не надобно знать самих себя? Для того ли дан нам смысл, чтобы мы знали все, кроме самих себя? Или не для того ли всего прежде, чтобы мы знали, кто мы таковы? Куда нам идти надобно и по каким путям ходим мы?

Как глубоко, как основательно было Давидово разумение греха своего, показывают слова Давида. Тебе единому согреших, говорит он, и лукавое пред Тобою сотворих. Грех мой тем мучителен для меня, что оскорбляя ближних моих, в лице их оскорбил я Тебя, Владыку миров и единаго законодателя для всех, Тебя, Отца и благодетеля моего, от котораго со дней юности видел столько любви и покровительства ко мне. Не говорит ли закон Моисея, не говорит ли закон сердец наших: чти и люби Бога в Нем Самом и во всех тех, которые носят на себе образ Его? Проливай кровь человечу, в ея место, его пролиется, яко во образ Божий сотворих человека, говорит Сам Бог (Быт. 9, 6). Да, все святое потому только и свято, что оно есть воля Божия, и то только свято, что есть воля Божия. Един есть законоположник и Судия. — Права человеческия святы, но потому, что оне освящены Богом. Потому-то страшен каждый грех, как оскорбление Богу. Он страшен, хотя бы законы человеческие и не преследовали его, или преследуя, не в состоянии были уловить его. От всевидящаго ока Судии грознаго не укроется он и счастие грешника, если он наказывается на земле за грех. Иначе и без того что значат казни человеческия в сравнении с местию мстителя небеснаго врагу своему?

Яко да оправдишися во словесех Твоих и победиши, внегда судити ми. Давид представляет себе суд Божий, который произнес над ним Нафан и глубоко сознает, что как ни грозен был тот приговор, но согрешивший Давид вполне заслужил его, так что должен был сказать: согреших ко Господу (2 Цар. 12, 9-13). Яко да оправдишися — показывается последствие того, что Тебе согреших. Связь мыслей та, что человек может грешить много и долго, не понимая себя; ослепленный страстию может считать себя правым в делах своих наперекор суда закона Божия, может грешить и не видеть греха своего, как и было с Давидом: но все это окончится только славою суда Божия, который рано или поздно откроется над человеком, как открылся над Давидом. Иначе, Божия слава никогда не теряет прав своих над нами; если живем мы праведно, она является в нас любовию и благодатию; если живем мы нечестиво, она является в нас грозным правосудием. Бог не заставляет грешника грешить: но когда грешник грешит по своей воле, правда Божия вступает в права свои и является в величии нелицеприятнаго и точнаго суда над грешником.

Тебе, Господи, слава, нам же стыдение. Аминь.

1849 г.

Примечание:

[1] По еврейскому подлинному тексту.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 530-535.

Иже аще хощет душу свою спасти, погубит ю: а иже погубит душу свою Мене ради и евангелия, той спасет ю (Марк. 8, 35).

Странное, повидимому, учение предлагает нам Господь Иисус в ныне чтенном евангелии. Кто хочет, говорит Он, спасти душу свою: тот погубит ее и кто погубит ее Мене ради, тот спасет ее. Отчего это так? Почему нельзя, не погубляя души́, спасти ее и, спасая ее, не погубить? И как это так? Спасая душу погубляешь ее, а погубляя спасаешь? Не наоборот ли? Кажется, что тот, кто решился спасти душу, кто решился употребить все способности к ея Сохранению и преодолеть все препятствия, какия только могут встречаться ему, тот рано или поздно достигнет цели, — сохранит душу.

Чтобы не быть в недоумениях, которыя иногда могут оканчиваться ложными убеждениями, вредными для душевнаго спасения, разсмотрим внимательно, что значат слова Спасителя, произнесенныя для нас ныне при кресте Его: Иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю: а иже погубит душу свою Мене ради, той спасетет ю.

О какой душе говорит здесь Спаситель? Не имеет ли Он в виду только временную жизнь, требуя ея пожертвования для Его имени пред гонителями имени Его? Такой смысл прост и слова Спасителя в таком случае мало касались бы нас, которые живем не во времена открытых гонений за веру. Но подлинно, одно ли пожертвование жизнию разумеет Спаситель? Если бы было так, тогда надлежало ожидать, что все возлюбленные Христовы умирали бы не иначе, как смертию мученическою; а вместе с тем награда за подвиг мученический была бы не очень значительна, — возвращение жизни физической за пределами гроба. Сколько первое несогласно между прочим с повелением Спасителя — удаляться из того места, где не принимают вернаго ученика Христова, столько второе несовместно с благостию небеснаго Отца.

О какой же душе говорит Спаситель? Всмотримся ближе в слова Его. Иже бо аще хощет: слова показывают, что слова сии имеют связь с предъидущим. Что же сказано прежде того? И призвав народы со ученики своими, рече им: иже хощет по Мне идти, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и по Мне грядет. Иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю. Итак, Спаситель сперва предлагает заповедь о самоотвержении, о несении креста своего, и последовании за Ним; и потом представляет побуждение к тому — то, что кто хочет душу свою спасти, тот погубит ее. Скажешь ли теперь, что заповедь о самоотвержении и несении креста надобно соблюдать потому, что иначе, сберегая жизнь телесную, можно погубить ее? Но не ясно ли, что побуждение, принимаемое в таком смысле, касается силою своею только случаев, когда надобно жертвовать жизнию: что же побуждать нас будет к самоотвержению, к несению креста, к последованию за Иисусом во всякое другое время, т. е. во всю жизнь земную, исключая опасностей смерти? Притом, в таком случае побуждение слишком слабо было бы в сравнении и с одною заповедию о самоотвержении. Что значит сохранение жизни телесной, хотя бы и самой долгой, в сравнении с подвигом самоотречения? Что значит тоже приобретение в сравнении с таким подвигом, каков подвиг терпеть во всю жизнь, терпеть скорби, страдания, лишения разнаго рода? Напротив и сила побуждения и естественность смысла слов вполне открываются для нас, когда скажем, что слова: иже хощет душу свою спасти, погубит ю, — означают то, что кто хочет беречь себя для себя, тот наверно погубит себя. Тройственная заповедь о самоотречении, о несении креста, о последовании за Иисусом, по содержанию своему, есть одна заповедь о полном самоотречении. Надобно выполнять эту заповедь, надобно вполне отрещись себя — почему? Естественный смысл Спасителева ответа тот: иначе поступая погибнешь, а — поступая по заповеди, спасешься; или: кто захочет беречь себя, погубит себя, а кто погубит себя для Господа, спасет себя. Итак, не отрекаться от себя и беречь душу свою одно и тоже. Спаситель каждый раз, говоря о спасении или погублении души, прибавляет к слову о душе слово: свою. Кто хощет душу свою спасти; иже погубит душу свою. Что же это значит? То что в человеке, каков он ныне, две жизни: одною жизнию живет он для себя, для своих желаний, для своих страстей, для своих влечений; а другая жизнь та, которую он живет и дышет для Господа. Живя одною первою жизнию, он до такой степени может прилепляться к своему телу, что из всего состава его выйдет только плоть, как и называется такой человек в писании (1 Кор. 15, 50); или — до того может обольщаться гордостию, самомнением, что приблизится к положению духа отверженнаго: разгордевся в суд впадет диавол. Другая жизнь — совсем другаго рода; она живет не для плоти, она только смиряет себя, воздыхает о грехах, плачет о немощах, молит о помощи и — вся, в Господе. Нет ничего в мире, нет ничего в желаниях и расположениях сердца, чего бы не готова была она принесть Господу своему, так как Господь Сам все сделал для нее, отрекся от славы Сына Божия и в образе раба предал Себя на крестную смерть. В одном и том же человеке эти два рода жизни остаются до гроба: но в ином преобладает жизнь для Господа, и только по временам обнаруживается жизнь для себя; в другом преобладает жизнь для себя, и едва заметна жизнь для Господа. Есть ин закон во удех моих, противувоюющ закону ума моего, и пленяющ мя законом греховным (Рим. 7, 23), исповедует о себе небошественный Павел.

Теперь понятно, почему спасая душу свою, мы можем погубить ее, а пагубляя спасать? Пусть жизнь для себя будет жизнию для плоти, что выдет из того? Смерть души, вечная погибель. Не льститеся: Бог поругаем не бывает; еже бо аще сеет человек, тожде и пожнет: яко сеяй в плоть свою, от плоти пожнет истление (Гал. 6, 7-8). Безпечность может жить для плоти в совершенной забывчивости о последствиях такой жизни; наглое нечестие может даже говорить: где обетование пришествия Его? (2 Петр. 3, 4). То и другое как бы в сонной дремоте говорит: все пройдет и мы поживем спокойно. Но — пусть безпечност и нечестие не обольщают себя пустыми мечтами. Законы вечнаго непреложны и правда Его назначила каждому должное. Кто сеял семена дел на почве плоти, получит и жатву плоти — тление, погибель. Врагам креста Христова кончина — погибель (Флп. 3, 19). Пусть жизнь для себя будет жизнию ослепленной гордости, тщеславия, любочестия: какой конец будет такой жизни? Другому быть нельзя, кроме того, какой постиг дух гордыни. Бог гордым противится. Мерзость пред Господем всяк горделивый. Гордость живет вне Бога; чему же быть вне Бога, кроме ада и геенны? Тайная гордость защищает иных от низких поступков, заставляет решаться даже на дела великодушия, безкорыстия видимаго, честности. Но верен Тот, кто сказал: аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в царствие небесное (Матф. 5, 20).

Вся ваша суть, вы же Христовы, Христос же Божий (1 Кор. 3, 23), учит св. апостол. Вот связь всего существующаго! Все для нас готово, и средства к жизни земной, и средства к жизни вечной. Кто измерит безпредельную любовь Божию к нам грешным? Вся ваша суть: но с тем, чтобы вы были Христовы, тогда как Христос есть Божий, от Бога посланный Спаситель, спасающий всех грешников. Если Христовы мы, если все наше приносится в жертву Христу Господу: то Его жизнь становится нашею жизнию, Он вселяется в сердца наша; а со Христом — в чем мы можем нуждаться? Самопожертвование, котораго требует от нас Господь, есть прежде всего умерщвление греха в себе и всех греховных похотей; а грех и смерть нераздельны, так же как правда и жизнь. Отселе, елико внешний наш человек тлеет, толико внутренний обновляется по вся дни (2 Кор. 4, 16). Отсекая волю свою, мы даем место в душе воле Господа; умирая для самих себя, живем для Господа; погубляя жизнь самолюбия, жизнь ничтожную, низкую, ты приобретаешь вечную жизнь благодатию животворящаго Духа утешителя; не без болезней сей подвиг: но сила Христова совершается в немощах, Дух спослушествует духови нашему, яко есмы чада Божия. За подвиги крестнаго, но временнаго, самопожертвования готовятся вечная радость и мир на небе. Побеждающему дам сести со Мною на престоле, глаголет верный и истинный.

Темже убо, братие, должны есмы не плоти еже по плоти жити. Аще бо по плоти живете, имате умрети: аще ли духом деяния плотская умерщвляете, живи будете (Рим. 7, 12-13).

Братия! не будем беречь души́ земной, плотской, жаждущей наслаждений чувственных. Иначе, жестоко обмануты мы будем: она, питаемая и раздражаемая нами, доведет нас до погибели. Обуздаем ее постом, охладим ея похоти строгим воздержанием. Будем бдительны: она лукава, прикрывает свои требования то немощию нашею, то мыслию о неважности телеснаго воздержания; не верьте ей, а верьте неложному слову: — царство Божие несть брашно и питие, но правда, и мир и радость о Дусе Святе (Рим. 14, 17-18). Будем твердо помнить об участи богача, веселившагося здесь светло и там напрасно просившаго одной капли воды для охлаждения языка своего (Лук. 16, 24-25).

Душа земная алчет богатств; ей мало необходимаго для жизни, она требует серебра, золота, со дня на день больше и больше, — и делает тысячи несправедливостей, оскорблений, беззаконий, обид. О, как погибельна для нас эта ненасытная алчба! Братия! спешите обуздывать в себе эту жажду, чтобы не обратилась она в геенну. Спешите погашать ее делами милосердия, мыслями о грозной участи ненасытных богачей мира. Повторяйте, чаще повторяйте себе слова апостола Христова: приидите ныне богатии, плачитеся и рыдайте о лютых скорбех ваших, грядущих на вы. Богатство ваше изгни, и ризы ваша молие поядоша. Злато ваше и сребро изоржаве, и ржа их во свидетельство на вас будет, и снесть плоти ваша аки огнь, егоже снискасте в последния дни (Иак. 5, 1-3),

Возлюбленный брат! Если придет тебе помысл гордости мирской или духовной; если душа твоя начнет мечтать о себе, утешаться тою или другою собственностию, превозноситься пред тем или другим братом; если начнет она скучать, что не достает тебе той или другой почести, что унижен ты между другими: поспеши вспомнить, что это — шептание змия, ищущаго твоей погибели. Будете яко бози, говорил он невинным прародителям, — и чем стали они? А с твоею душею, и без того израненною грехом, а с твоею душею, которой бедность столько оплакивать тебе надобно, что будет от дыхания дракона древняго? О! не щади в себе самолюбия! обличай его, унижай, посрамляй, поражай мыслию о безчисленных грехах твоих, дабы иначе оно не низвело тебя во огнь вечный, назначенный духам отверженным.

Если слишком больно нам перенесть неприятное слово брата, насмешку острую, укоризну меткую: будем уверены, братия, что и это внушение того же погибельнаго духа гордыни. Кто же может оскорбить меня, как оскорбил, изранил я себя грехами? От главы до ног все в язвах; время ли думать о том, что говорит о мне брат мой? Время ли гневу на других, когда столько нужно негодования против себя самого? И что мне может сделать слово брата, если несправедливо оно? А если справедливо: не должен ли я быть благодарным за обличение в несправедливости моей, которой, быть может, не видал в себе по гордости? Ничего не доставит нам слава мира, которой так домогается самолюбие наше, ничего не доставит, кроме раскаяния в потере славы пред Господом. Зачем так слепы мы в своей суетности? К чему это домогательство блистать тем, чего не дают нам ни силы, ни средства наши? Зачем безжалостны мы к собственной душе нашей, тревожа ее такими ничтожными желаниями? И однакож мы думаем беречь ее тогда, как губим!

Братия! Живя для себя, мы только губим себя, с какой стороны ни посмотрим на такую жизнь. Итак, не заставляет ли нас самая нужда посвящать, как можно более дел, как можно, более дней, как можно, более собственности нашей, для Господа нашего? Больно нам разставаться с страстями сердца нашего: а что значат скорби времени, в сравнении с радостию вечною, или же с муками безконечными? О! скорее, скорее к Господу нашему. Возжада душа моя к Богу крепкому, живому. Когда прииду и явлюся лицу Божию? Вскую прискорбна еси душе моя, и вскую смущаеши мя? Уповай на Бога, яко исповемся Ему: спасение лица моего и Бог мой. Братия! не легко бороться нам с грехами нашими. Но — несколько мужества, несколько терпения! Еще мало, еще мало и — подвиг окончится, и венцы славы даны будут нам. Не сладко ли, не отрадно ли жертвовать Господу всем, когда все готов Он дать нам, что только можем принять? Ему, Ему единому приносить будем наши труды, наши воздыхания, наши болезни и лишение. О Нем будем радоваться и скорбеть, Его именем освящать наши вечер и утро, полуночь и полдень. Ему отдавать будем, кто что может. У Него ничто наше не пропадет, даже чаша студеной воды, даже лепта убогой вдовы. Он все наше возвратит нам. Для нас же Он требует от нас нашего. Для нас же Он требует от нас — нас, чтобы дать нам Себя Самаго. О, как безпредельна Его милость к нам! Не принадлежим ли мы Ему и по зависимости бытия нашего от Него? Но Он хочет, Он убеждает, чтобы мы и по воле своей принадлежали Ему, — и для чего же? Только для того, чтобы обогатит нас благодеяниями и времени и вечности; только для того, чтобы за кратковременной подвиг самопожертвования наделить нас щедротами, непостижимо великими и нескончаемыми.

Распеншийся за нас Господи Иисусе! благодатною силою креста Твоего укрепи наши руце ослабленыя и колена разслабленая (Ис. 35, 3). Влецы нас вслед Тебе и потечем (Песн. 1, 3), чтобы здесь и там славить имя Твое со Отцем и Святым Духом. Аминь.

1847 г.

Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевскаго), архиепископа Черниговскаго и Нежинскаго. В 4-х частях. — Издание третье. — СПб.: Издание книгопродавца И. Л. Тузова, 1883. — С. 539-544.

Источник:russportal.ru