«На весах Иова. Странствования по душам» — наверное, самая гениальная книга Шестова. Книга «На весах Иова» состоит из комментариев к произведениям Достоевского, Толстого, Паскаля, Спинозы и Плотина; также собственных философских выкладок Шестова. Дерзновенное и ёмкое изложение его основных идей.

Название проясняет основные моменты «свободного исследования» Шестова и может выступить как парадигма всей его мысли. «На весах Иова» — борьба против «общеобязательных суждений» , чье происхождение не прояснено («сверхъестественное наваждение»), но которыми, однако, порабощен человеческий род. Шестов обращается к другому источнику — к Библии («На весах Иова») и опыту людей («Странствования по душам»), который он так или иначе отождествляет с библейским. «На весах Иова» — как бы пространное толкование слов «Если бы взвешена была горесть моя, и вместе страдание мое на весы положили: то ныне было бы оно песка морей тяжелее.»: человеческая экзистенция и мир, человеческий опыт и отрицающее его «самоочевидность». Иов который судиться с Богом, его вопрошание перед Господом и «философия друзей Иова» — убеждающая Иова в бесполезности, глупости его дерзновенного вопля, в оправданности его страданий. Но Бог на стороне Иова: в конце концов именно на это опирается Шестов.

Шестов так формулирует свое главное вопрошание: «Чудо «непостижимо», так как его нельзя уловить в сети «всеобщих и необходимых суждений». Ergo: если бы оно предстало пред нашими глазами, наша наука нас научила бы не видеть его. Она не может успокоиться, пока все «чудесное» не уходит из поля ее зрения (das Wunder schwindet). И при таком добровольном самоограничении, равного которому человеческая мысль не знала, по-видимому, ни в одну историческую эпоху, — наука, со всей искренностью, отождествляет себя со свободным исследованием. Что это, спрошу еще раз, как не «сверхъестественное наваждение», которым так болезненно мучился Паскаль? При выработанных наукой методах разыскания истины — мы роковым образом обречены на то, чтобы самое важное, самое значительное для нас казалось несуществующим par excellence. Когда оно является перед нами, нами овладевает безумный ужас, душа боится, что великое Ничто поглотит ее навсегда, и бежит без оглядки назад — туда, где торжествуют веселые и беспечные фракиянки.
Какой же выход отсюда? Как преодолеть кошмарное наваждение, когда оно ниспослано сверхъестественной силой? И «как может человек препираться с Богом»? Сверхъестественное наваждение рассеивается только сверхъестественной же силой. Спинозовский судья, не удовольствовавшийся властью над треугольниками и перпендикулярами и подчинивший себе живых людей, никогда, конечно, не благословит кроющегося в сверхъестественном произвола и по-прежнему будет пугать нас перунами своей «необходимости». Но ни его благословение, ни угрозы, теперь, когда наваждение исчезло, не производят прежнего действия. Все pudendum, ineptum, impossibile, сорванные нашим праотцом с райского дерева, — забыты. Забыты и «общеобязательные суждения», и довлеющее себе благочестие, которые так прельщали нас. И тогда, только тогда, начнется свободное исследование. Может быть, читатель, которого не оттолкнут долгие странствования по душам — давшие материал для этой книги, убедится, что в Св. Писании есть Истина и что Спиноза, во исполнение воли пославшего его, был обречен отнять эту истину у наших современников.»