Фигура св. Фотия значима главным образом в спорах вокруг филиокве – Фотий впервые на Востоке заметил его, предал анафеме и богословски обосновал его  еретичность .

Мейендорф описывает позицию Фотия по этому вопросу: «По мнению Фотия, расхождения между богословием и исповеданием веры быть не должно и добавление Filioque к Символу веры вне всяких сомнений равносильно изменению догматического содержания веры. […] Свою аргументацию Фотий строил на утверждении единства природы и ипостасного различия между Лицами Троицы: Сын рожден от Отца, а Дух исходит от Отца, и в этом — самобытность Лиц Святой Троицы. Логически, по Фотию, чтобы послать Духа, Отцу совсем не нужен Сын. Рассуждения Фотия выдают в нем прекрасного филолога и логика, но страдают некоторой схоластической сухостью. Восточная мысль никогда не считала, что «отношения» (relationes) между Лицами Троицы составляют самобытие этих Лиц, и довольствовалась утверждением их ипостасного различия. Фотий обвинял западную точку зрения в полусавеллианстве (то есть модализме), «полу» — потому что лишь два Лица Святой Троицы (Отец и Сын) составляют одну реальность в акте исхождения Святого Духа. Он постулирует не вполне убедительное различие между временным и вечным исхождением Святого Духа: во времени, то есть в период земной жизни Спасителя, описанной в Новом Завете, Дух исходит от Отца через Христа; вне времени, от века Он исходит от одного лишь Отца.»

О значении творчества Фотия Мейендорф пишет: «Его значение как ученого (особенно его «Библиотеки») очень велико, но было признано лишь в более поздние времена. Его современники скорее видели в нем крупного богослова, хотя некоторые — особенно монахи, поддерживавшие Игнатия, — относились критически к его занятиям «внешней» (то есть светской) философией и к его облику гуманиста и политика.»