Надежда Лохвицкая (по мужу Бучинская) (1872 — 1952 гг.) — русская писательница и поэтесса, мемуарист, переводчик. Её называли первой русской юмористкой начала XX века, «королевой русского юмора», однако она никогда не была сторонницей чистого юмора, всегда соединяла его с грустью и остроумными наблюдениями над окружающей жизнью.

Она рассказывала, что взяла себе псевдоним «Тэффи» оттого, что мужские псевдонимы её никогда не вдохновляли. «Лучше всего имя какого-нибудь дурака — дураки всегда счастливые», — писала она. Знавала она одного такого счастливца, родственники которого звали его не иначе как Стеффи. Понравившееся прозвище, отбросив первую букву («чтобы дурак не зазнался»), и решила на себя примерить молодая писательница, да так оно с нею и осталось.

Литературные соратники ценили Тэффи за наблюдательность. Описания героев в её сатирических, но с каплей грусти, миниатюрах отличались тонкой детализацией, которая помогала всецело раскрыть персонаж. Слабинка, характеризующая действующее лицо произведения, могла оказаться вдруг рычагом к развитию всего сюжета рассказа. Оттого сложенные как стёклышки в калейдоскопе переливающиеся словно разными красками плотные повествования, умещающие в себе как юмор, так и философские наблюдения, высоко ценили современники Тэффи и последующие поколения.

Прекрасно писал о творчестве Тэффи Г. Адамович: «»Если задуматься над общим смыслом писаний Тэффи, если углубиться в их «философию», надо бы заметить, что проникнуты эти писания чувством круговой поруки и общей нашей ответственности за искажение Божьего мира, за тех людей, которые этого искажения не видят, за жалких стареющих эмигрантских дам, из кожи лезущих, чтобы уподобиться прирожденным парижанкам, за молодых бездельников, не совсем без основания возражающих отцам, что если они и кретины, то «очевидно, по закону наследственности», за все, что видим и слышим мы вокруг себя.

Именно в этом, вероятно, разгадка того, что Тэффи никого не судит, никого ничему не поучает. Именно в этом секрет и причина особенного к ней читательского влечения. Современники и соотечественники узнают в ее книгах самих себя и сами над собой смеются. Но эти беглые зарисовки, эти «моментальные фотографии» их не отпугивают и не раздражают, как случилось бы, натолкнись они на авторское высокомерие. Высокомерия нет и в помине: все виноваты во всем, и в этой нашей общей, непоправимой беде, все – по Тэффи – от начала веков покрыты каким-то огромным милосердием и не будут им оставлены никогда.

Тэффи не склонна людям льстить, не хочет их обманывать и не боится правды. Но с настойчивой вкрадчивостью, будто между строк внушает она, что как ни плохо, как ни неприглядно сложилось человеческое существование, жизнь все-таки прекрасна, если есть в ней свет, небо, дети, природа, наконец – любовь.»