Посетитель современного Стамбула вряд ли узнает в нем один из крупнейших центров христианской традиции. Тем не менее этот город, известный древним грекам как Византий до переименования его императором Константином в начале IV столетия в Константинополь или «Новый Рим», был некогда колыбелью, образцом и удивительным центром восточно-православного христианства. Здесь проходили свое служение св. Григорий Богослов и св. Иоанн Златоуст. Великая церковь Святой Премудрости, Айя-София, чудом сохранившаяся и поныне, после пяти веков функционирования в качестве мусульманской мечети, была тем местом, где в течение более чем девяти столетий складывалось и приобретало свой нынешний вид православное богослужение, где собирались соборы для провозглашения православных догматов, где формулировались нормы канонического права.

Из Константинополя православная вера распространилась по многим странам. Следуя образу, явленному в день Пятидесятницы, византийские миссионеры постарались, чтобы вера стала доступной на многих языках. Лучшим примером этого миссионерского духа могут служить святые Кирилл и Мефодий, апостолы славян в IX в., которые перевели Писание и богослужебные тексты на славянский язык. Благодаря их миссии стало возможным обращение многих славянских народов, принявших от Византии не только православную веру как таковую, но и византийскую христианскую цивилизацию. В православной Византии их восхищала иконопись, церковное пение, красота богослужения. Именно после посещения Св. Софии, где «не знали, на небе они были, или на земле», послы русского князя, св. Владимира Киевского, смогли убедить своего государя, что «греческая вера» — в самом деле истинная религия.

Из этой исторической зависимости современного Православия от своего византийского прошлого следует, что для правильного понимания православного Предания во всех его формах — богословия, духовности, богослужения, канонического права и религиозного искусства — необходимо изучение Византии.

Работы, собранные в этой книге под общим заглавием «Византийское наследие в Православной Церкви», были написаны с различными целями и адресованы разным читательским кругам. Тем не менее они отражают один замысел и вдохновлены одним духом. Открывается сборник общей характеристикой Византийской Церкви в ее истории и основных чертах. Вторая часть состоит из двух статей, в которых обсуждается политическое устройство, т. е. в основном византийская имперская идеология, унаследованная от Рима. Возвышенный идеал «симфонии» между Церковью и государством, всего лучше сформулированный императором Юстинианом, строителем Св. Софии, рассматривается здесь как в существе своем положительный и вдохновенный идеал, очевидным образом отличный от «цезарепапистских» злоупотреблений. Но сама неудача Юстиниановой попытки обеспечить всеобщее религиозное единство христианского мира ставит вопрос о богословском оправдании его мечты: можно ли в самом деле отождествить империю с Царством Божиим? Какой бы ответ на этот вопрос мы ни дали, остается фактом, что универсалистские чаяния Византии сохранились даже в вихре катастроф одиннадцатого, двенадцатого и тринадцатого столетий — турецкого вторжения и вызова, брошенного западными крестоносцами. Как раз в тот период Церковь оказалась способной взять на себя ту универсальную задачу, которая ранее была в руках одной лишь империи, и подготовить дальнейшее выживание Православия в темные века оттоманского владычества.

Третья часть подходит к «византийской душе» с различных точек зрения: оборонительное противостояние исламу, литургия как средство единения, замечательное возрождение духовности и культуры в эпоху исихазма (XIV й.). В четвертой части рассмотрены два важнейших вопроса византийского богословия, составляющие его своеобразие по сравнению с идеями, сформировавшими западную христианскую мысль.

Наконец, надо сказать, что этот сборник статей отражает глубочайшее убеждение автора в том, что верность византийскому наследию оправдана, только если оно усваивается в истинном духе православного понимания Церкви. Не Византия «создала» Православие, но совсем напротив: наиболее ценные и устойчивые черты византийской христианской цивилизации укоренены в православном христианстве, так что ныне верность Православию нельзя отождествлять с рабским и механическим хранением реликтов византийского прошлого или сводить ее к этому. Христианское предание может быть подлинным, только будучи живым преданием, а жизнь всегда подразумевает перемены. Византия сама сильно изменилась за свою тысячелетнюю историю, да и окружающий мир со времени ее падения в 1453 г. претерпел гораздо более радикальную трансформацию, чем когда-либо раньше. Именно в этом совершенно новом и продолжающем быстро меняться мире должно развиваться Православие, неизбежно укорененное в своем византийском прошлом, но не обязательно связанное чисто человеческими и исторически относительными чертами Византии.

Первая статья пятой части напоминает о том замечательном признании, которое получила в византийском христианском мире поляризация между «учреждением» и «событием», между «структурой» и личным опытом, между авторитетом и ответственной свободой. Эта полярность, прекрасно сформулированная величайшим из отцов-каппадокийцев IV в., св. Василием Великим, до сих пор остается неотъемлемым и порой трудным аспектом православной экклезиологии и духовности. Наконец, в той же пятой части в свете византийского наследия обсуждаются жгучие проблемы современности: яд церковного национализма, превращающего оправданную децентрализацию и множественность в греховную разобщенность; возможные формы, которые в конечном итоге может принять унаследованное от Византии всеобщее первенство вселенского патриархата, если он возьмет на себя роль, отводимую ему здравым экклезиологическим сознанием. И в этом случае слепая и формальная верность мертвому прошлому может превратить ценное и необходимое учреждение в музейный экспонат или, что еще хуже, в орудие светского национализма.

Изучение церковной истории, по крайней мере для православных христиан, нацелено прежде всего на обнаружение механизмов, рационального объяснения преемственности и ведет к открытию цельности предания. Но это изучение не достигнет своей главной цели, если не поможет вместе с тем низвергать идолов, устанавливать различие между абсолютным и относительным в жизни Церкви и тем самым поддерживать здоровую критику, без которой христианская вера войдет в конфликт как с истиной, так и с человеческим разумом.