Прочитав вышеизложенное, многие наверняка подумают: «какой ужас! да это настоящее гетто! религиозный фанатизм! тюрьма! узость! ужасные самоограничения!» и т. п. Нет, только здесь обретаются истинные и подлинные любовь, свобода, мир, счастье и величайшая радость. Только во Христе; вне Его – ад, во всех смыслах этого слова; без Христа всё абсолютно бессмысленно. И вовсе никакая сторона человеческой жизни не отменяется и не отсекается в христианстве; наоборот, жизнь во Христе даёт человеку и семье всяческую полноту, внутреннее богатство и совершенство. В отстранении от греха и страстей, в благодати Божией всё становится на своё место, становится подлинным, настоящим. Но до этого нужно дозреть. Митрополит Антоний Сурожский именно поэтому порой долгие годы не венчал людей, уже заключивших брак, пока супруги не приходили к осознанию христианского брака не как просто человеческого союза, но возрастания во Христе.

Итак, основой для созидания семьи является любовь – любовь Христова, являющаяся сначала не данностью, а заданием. Поэтому супругам прежде всего нужно озаботиться тем, чтобы дать место Богу во всём пространстве своей жизни. Это значит, что первое в семье, которая хочет стать домашней Церковью – это церковность. Не обрядовость, не идеология, и не система запретов и долженствований; церковность не внешняя, не механически-формально или магически воспринимаемая, но подлинная: приобщение благодати Святого Духа в Таинствах, поучение в Слове Божием, молитва и нравственный труд исполнения заповедей, с целью богообщения, чтобы начальная земная любовь супругов укреплялась и преображалась Господом в любовь подлинную, совершенную, вечную, превосходящую всякое разумение (Еф. 3, 19).

И здесь, с духовной точки зрения, есть важное предварительное условие – строгое хранение целомудрия до брака. Мы с вами уже говорили об этом в предыдущей главе, но необходимо ещё раз подчеркнуть: блюдите и берегите целомудрие. Конечно, можно услышать, и очень часто: о чём вы? сейчас XXI век! что за средневековое мракобесие!.. и т. п. Совершенно неважно, какой сейчас век, а важно то, что попранное целомудрие – это препятствие Богу «прийти и вселитися в ны»; это поставление мужчины и женщины ещё до создания семьи в условия, когда о семье, как именно о домашней Церкви, не может быть речи. Кому-то, по ослеплению души, ничего особенного – жить вне Христа; но для христиан оказаться вне Господа немыслимо. Поэтому целомудрие совершенно необходимо: начало христианской семейной жизни закладывается тогда, когда радость влюбленности хранится от всякого, даже малого, блудного действия. Не стоит думать, что сейчас только какие-то фанатики или «реликты» способны на это. Нет, и вполне современные молодые люди и девушки прекрасно общаются друг с другом целомудренно, храня чистоту ради Христа; и таких христиан, к счастью, не так и мало.

Другой, наряду с любовью, краеугольный камень, на котором зиждется христианская семья – это мир. В мире место Его (Пс. 75, 3); если в семье наличествует немирность – никакой духовности быть не может. Супруги должны приложить все силы к тому, чтобы в их совместной жизни не было скандалов, крика, злобы, отчуждения друг от друга – всё это разрушает семью. Сюда же относится проблема сосуществования со старшим поколением. Прекрасно, когда наличествует взаимопонимание; но опыт свидетельствует, что это редкость; часто доходит до крайностей, так что человек оказывается перед выбором – кого предпочесть: супруга или родителей. Всегда это тяжёлые ситуации, и их нужно стараться избегать; но коль скоро вопрос встаёт решительно, то Евангелие даёт столь же решительный ответ: оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей (Мф. 19, 5). Лучше поэтому, если это возможно, семье жить отдельно от родителей; по условиям нашей жизни это чаще всего бывает затруднительно, но опыт показывает, что это служит и большему миру, и сохранению добрых отношений со всеми.

Но вот брак заключён. И сразу меняются акценты: если до брака влюблённым людям свойственно некое «идеальничание», то брак – это уже всецелая совместная жизнь, в которой выявляются не только лучшие стороны супругов – то, что обычно видится прежде всего в период влюбленности, – но и немощи, свойственные каждому человеку. В наше время люди воспитываются по большей части потребителями; эгоизм, гедонизм (то есть стремление получать от всего удовольствие) и безответственность – та атмосфера, в которой, как правило, формируются молодые люди, становящиеся мужем и женою. И, к сожалению, мы видим, что огромное количество браков – и даже церковных браков – распадается. Происходит это в том числе и потому, что молодые супруги настраивают себя на то, что они будут вкушать друг от друга исключительно «счастье» – некое лёгкое удовольствие, не требующее взамен ни ответственности, ни труда. Нужно сразу сказать, что такое понимание «счастья» нельзя класть в основу семьи. Счастья, как чего-то прочного, того, что можно достичь и на чём успокоиться, на земле нет вообще. Земля – место пребывания падшего человека, и счастье обретается только там, где это падение преодолевается, то есть во Христе Спасителе. В основу же брака должны быть положены как раз те вещи, которые не воспитываются, не культивируются сегодня в нашем обществе, – а именно: взаимные уважение и приятие друг друга, жертвенность, терпение и смирение. И конечно, ещё до брака обязательно должно быть проверено взаимопонимание и полное доверие друг другу. Если этого нет, то после свадьбы вдруг оказывается, что семья – это не только бесконечное продолжение сладостной влюблённости; это прежде всего жертвенное самоограничение ради супруга. Жена, оказывается, должна и обед мужу готовить, и носки ему постирать, и проч. и проч., – а не болтать часами по телефону с подругами; муж, оказывается, должен изменить свои привычки и расположения – предпочитать общество жены друзьям, не болтаться с ними где-то по вечерам; не утыкаться в телевизор после работы, а помогать супруге хоть посуду помыть... и т. д., и т. п. Христианский брак по определению лишен всякой легкомысленности; супруги-христиане должны настроиться, в полном смысле этого слова, на аскетический подвиг – отказа от себя. Не «счастье» – оно само придёт, когда жизнь выстроится по Евангелию, – а, повторим ещё и ещё раз, любовь, за которую нужно подвизаться нравственным и духовным трудом, взаимными терпением, смирением, послушанием – вот фундамент, на котором созидается христианская семья.

Естественное следствие семьи – рождение детей. Это великий дар Божий, и большая радость, и тайна – здесь семья как бы уподобляется Богу в акте творения, приобретает некую полноту, совершенство. Для христиан весьма существенен вопрос: сколько иметь детей? С одной стороны – чем больше, тем лучше. Многодетность – более правильное, более естественное положение: и детям не скучно, и взрослым – хоть хлопот больше, но и радости больше; да к тому же, когда ребенок один – больше шансов, что он вырастет эгоистом. С другой стороны, неверна и «православная установка» на то, что детей должно быть столько, «сколько Господь даст». Как мы уже не раз говорили, Господь всегда действует в синергии с людьми. Человеческая жизнь, а в ещё большей степени – жизнь христианская требует личной ответственности, осознанности всех своих действий. Разумеется, это касается и самого ответственного на земле дела – рождения и воспитания детей. Если требование достойного содержания и полноценного воспитания детей входит в реальное противоречие с возможностями родителей обеспечить таковые – здесь необходимо соразмерить православные идеологемы с жизненными возможностями, которые ведь тоже нам даны от Бога. Нельзя перекладывать на Бога свою собственную ответственность⁴⁰.

Воспитание детей – тема особая. Основной принцип воспитания – пример, дополненный словом. Дети вообще очень чувствительны к этому; прежде всего они воспринимают атмосферу, а потом уже слова. Если родители говорят одно, а живут по-другому – это антивоспитание. Поэтому родителям нужно прежде всего озаботиться созданием семейной среды, в которой главенствовали бы мир и взаимная любовь и отсутствовала бы всякая двойственность и лицемерие. С самых ранних лет нужно стараться создать между родителями и детьми обстановку взаимного доверия и уважения, чтобы дети, особенно дети вырастающие и становящиеся подростками, знали, что они всегда найдут у родителей любовь, понимание и поддержку, что с родителями можно, не боясь, говорить на любые темы. Дети не должны быть брошены, с ними нужно заниматься, уделять им большое внимание. Плохо, когда происходит так, как у многих сейчас: папа на работе, мама на работе, ребёнок в яслях, детском саду или на продлёнке. Папа приходит с работы, плюхается на диван, пьет пиво и смотрит телевизор; мама в раздражении одновременно суетится на кухне, стирает бельё, говорит по телефону и ругает мужа; вспыхивает скандал; маме с папой не до ребёнка. Он находит себе противовес – улицу или Интернет, которые воспитают его соответственно... Потом мама с папой будут удивляться: как же так? работали изо всех сил, чтобы прокормить, дать образование, а сын или дочь – чужие, живут своей жизнью, блудят, принимают наркотики, родителей ни во что не ставят... Увы, это обычная ситуация. Родители должны иметь у детей авторитет, любовь и уважение, а они не словами или поркой завоёвываются, а жизнью, делами, мирной, любовной и уважительной атмосферой в семье.

Это общие вещи; но в христианской семье стоит также и вопрос церковного воспитания детей. Дети в христианском браке – не собственность родителей; дети принадлежат Христу, и важная задача – воспитать детей по образу и подобию Христа Бога. Как же решать эту задачу?

Здесь мы чаще всего сталкиваемся с очень распространенной ошибкой – подменять домашнее христианское воспитание участием во внешних церковных чинах. Считается, что ребёнка нужно как можно чаще носить в церковь, причащать и проч. Это всё, конечно, хорошо; но если в семье нет соответствующей христианской атмосферы, то участие в Таинствах и обрядах превращается в магизм, когда думают, что – носи ребенка или води чаще в храм, и его становление как христианина произойдёт автоматически, само собой. Но без нравственно-религиозных усилий всех членов семьи по созиданию христианской жизни всё это приносит обратный плод. Только в том случае, если для мамы и папы Христос – не пустой звук, не нечто магически-абстрактное, а живая жизнь, в семье создастся духовная атмосфера молитвы, веры, любви к Богу и к ближним; и такая домашняя среда будет лучшим воспитателем для детей.

В участии же детей в церковных чинах нужно соблюдать большую мудрость и осторожность. Дети не могут в полной мере понять и воспринять всё то, что происходит в церкви – взрослые-то далеко не все это могут; и есть опасность «перекормить» детей церковностью, когда всё церковное становится обузой и рутиной. Тогда дети, придя в возраст, с облегчением «сбрасывают» с себя всё надоевшее и опротивевшее им церковное, и пускаются во вся тяжкая. Родители сетуют: как же так? Был маленький – и в церковь ходил, и молитвы читал, а сейчас – не затащишь в храм, ничего слушать не хочет... Происходит же это именно потому, что всё церковное было для ребенка внешне-авторитетным; но приходит возраст, когда все авторитеты начинают подвергаться сомнению, и Церковь этого испытания «не выдерживает». Так бывает всегда, когда Христа подменяют обрядностью, когда в церковь «ходят», а не живут ею, не являются ею; когда молитвы «читают», а не молятся от сердца. Это и для взрослого человека проблема – «пробиться» ко Христу через византийские одежды Церкви, воспринять дух того, что содержит Церковь; а для молодой души особенно важно познать Живого Христа, познать как Друга, ближайшего и вернейшего, и Церковь – как Дом Его, а не как систему всяких абстрактных «надо» и «нельзя». Но все эти вещи воспитываются в семье, в её повседневной христианской атмосфере. Если в семье главное – Господь, если Он не по внешне-принудительной форме, но по существу определяет жизнь родителей – тогда есть шанс, что и ребёнок почувствует и воспримет подлинный дух христианства.

Поэтому детей нельзя «пичкать» Церковью, нельзя принуждать к ней, нельзя ставить её в один ряд с такими обязанностями, как, например, хождение в школу. Детям нужно изо всех сил стараться дать почувствовать реального, настоящего, живого Христа – и почувствовать главным образом через то, как Он важен для взрослых, для мамы и папы. Разумеется, подлинное семейное христианство непременно проявится и во внешних чинах, таких, скажем, как совместное причащение – когда родители не только приводят причащаться детей, но и причащаются вместе с ними сами; когда дома принято совместное, с участием детей, чтение Священного Писания, и т. п.

Меру внешней церковности – сколько молиться, как часто посещать богослужения – пусть каждая семья определяет для детей сама; только обязательно нужно, чтобы к Церкви всегда сохранялось благоговение. Если ребёнок может сохранять эти чувства пять минут – значит, в Церковь его нужно привести не более чем на эти пять минут, например, только к причастию; но не перегружать его двухчасовым стоянием в храме, чтобы он в итоге не возненавидел всё церковное. Особенно нужно предостеречь против навязывания детям гастрономической стороны поста: дети ни в коем случае не должны воспитаться в убеждении, что христианство – это утомительная Религия Еды. Мера внешней церковности при всей её необходимости должна быть более чем умеренная; всё дело в живой религиозной жизни души ребёнка и в том примере, который он видит в семье, у взрослых.

Обычно, когда об этом приходится говорить, многие возмущаются: как же так? Христос говорил: «не препятствуйте детям приходить ко Мне» – а тут такие советы: «не навязывайте детям пост», «не принуждайте детей ходить в храм», «только к причастию, и то умеренно»... Но ведь если не заставлять детей ходить в храм, молиться, поститься, то что из них вырастет... и т. д. Часто можно услышать подобные сентенции. Но Господь именно ведь и сказал: не препятствуйте детям приходить ко Мне (Мф. 19, 14). Приходить ко Мне – а не голодать и злиться от этого, не скучать и не развлекаться на Всенощной и Литургии в храме, мешая всем остальным молиться; и не выгибаться дугою в истерике перед Чашей: родители скручивают вопящего ребёнка, держат ему руки и ноги, батюшка заученным жестом с третьей или четвертой попытки умудряется впихнуть лжицу в рот страдальца... Причастили! слава Богу!.. – а как ребёнок всё это воспринимает, никто не подумал? Как прихождение ко Христу – или как детскую поликлинику, где ему так же насильно делают укол?.. Так это и есть великое препятствие придти детям ко Христу, это подмена Господа насилием, непонятностью, формой, рутиной, правилом, для детей совершенно чуждым.

Дети на самом деле очень религиозны; Господь недаром ведь сказал – будьте как дети; таковых есть Царство Небесное (Мф. 18, 3; 19, 14). У детей есть живое, непосредственное, истинно-детское религиозное чувство. Но раскрывается оно прежде всего – ещё и ещё раз повторим – в атмосфере семьи как домашней Церкви, в атмосфере любви и веры; тогда церковность становится внутренней, а не внешней; и только тогда, не перегружая ребёнка внешней церковной «обязаловкой», возможно сохранение благоговения и любви к Церкви, когда дитя начнёт становиться подростком. Так что в деле церковного воспитания нужна мера и мудрая рассудительность. Сегодняшние православные родители по большей части пришли в Церковь во взрослом состоянии. Не имея опыта подлинного христианского детства, такие родители хотят воцерковить своих детей по своему образцу – через интеллектуальное осмысление веры, через правила, через религиозные обязанности, и проч. Но дети ведь совсем другие, чем взрослые, у них другая психология, другое религиозное восприятие. Этого нельзя не учитывать.

Большое значение имеет и внешнее общекультурное воспитание. Мы живём в эпоху абсолютной девальвации культуры: наше время – время профанации, «дебилизации» и, даже можно сказать, демонизации культурного пространства. И в это культурное пространство входят наши дети – в очень агрессивную, назойливую антиэстетическую среду. Она, как фон, как нечто вездесущее, окружает человека повсюду, навязываясь современными СМИ, аудио- и видеоиндустрией. Всюду играет «русское радио» – в ларьках, в поликлинике, в налоговой инспекции, в кабинете стоматолога, в автобусе..., во всех домах с утра до ночи включен телевизор..., и т. д. и т. п. Вся эта индустрия превращает человека в животное, живущее инстинктами, а общество – в стадо, в котором все должны быть примитивно-одинаковыми. Детей, в особенности подростков, подстерегает блудно-наркотически-компьютерно-дискотечная среда. И христиане должны думать, как этому противостоять. Необходимо дать детям «прививку» против стадно-агрессивной среды; эта прививка – приобщение к великой европейской и отечественной культуре, культуре христианской, евангельской. Детей (а до них – и себя, родителей) нужно приучать к классической литературе, классической музыке, искусствам, к культуре мысли и восприятия, к традиции свободного личностного осмысления мира, чтобы при столкновении с современным укладом жизни было некое противоядие. Если мы воспитаем в детях вкус к эстетически здравому, то уже они не так легко «клюнут» на примитивную подделку и суррогат эстетики; во всяком случае, им будет что противопоставить. Классическая культура делает человека, его душу, более тонкой, богатой, восприимчивой, а главное – даёт ясный критерий оценки культурной среды; вот это сейчас просто необходимо воспитывать. Люди (я уж не говорю о детях) не знают, кто такие Гайдн, Рахманинов, Диккенс, Лесков, Брейгель – зато они наперечёт знают имена поп-певцов, голливудских актёров и прочих совершенно одинаковых деятелей масскультуры. Хуже всего то, что на них равняются, их почитают как некие идеалы и авторитеты, хотя цена им – ноль. Но чтобы здраво об этом судить, чтобы не сделаться членом стада, чтобы противостоять примитивизации и опошлению жизни, и необходимо усвоение классической культуры. Она весьма способствует становлению человеческой личности; а без развития личности и христианского воспитания никакого не будет.

Необходимо также правильно ориентировать детей социально. Есть некий соблазн у православных: так как внешняя среда – греховная и анти-христианская, то нужно от неё всеми силами отгородиться, убежать от греховного мира, и детей воспитывать только в православии, а именно: ездить по монастырям и подолгу жить там; читать и слушать только православное; не учить ничему мирскому; готовиться к концу света, или на худой конец, к немедленным гонениям за противление глобализации... и т. п. Это совершенно неверно: так христианство, и без того истончающееся, совсем уйдёт из общества. Не уходить от социальной среды нужно; нужно жить в ней, как христиане – вот задача православных. Нужно воспитывать детей так, чтобы они стали зрелыми, мужественными, ответственными и порядочными людьми; чтобы они могли здраво оценивать тот социум, членами которого так или иначе мы являемся, хотим мы этого или не хотим, – и противостоять греху, не приобщаться ему; а всё, что есть в нашей жизни доброго, развивать, свидетельствуя о Христе своей добродетельной жизнью. Сегодня обязательно нужно, в частности, знать языки, компьютер, современные технологии. Дети должны учиться, чтобы быть востребованными обществом, и даже более им ценимыми, чем нехристиане. С семьи ведь общество и начинается, и чем больше будет настоящих христианских семей, тем будет здоровее и нравственнее общество. Многие люди воспринимают семью как некий «расширенный эгоизм»: вот я, моя жена и ребёнок – остальным «глотку перегрызу». Из таких семей льётся в общество дух агрессии, потребительства, эгоизма; а христиане должны противопоставлять этому то, что из церковных семей выходят в мир деятельные, образованные, культурные, самостоятельные, открытые люди – и общество через них будет воспринимать дух любви, веры и христианских добродетелей. В этом, кстати, и будет национальное возрождение. Начинается оно в наших семьях. И нужно без всяких сетований твёрдо осознать, что христианам предстоит жить в нео-языческом, пост-христианском окружении, и никуда от этого не деться, никакие сожаления о Святой Руси ситуацию не изменят. И в этом языческом окружении мало оставаться христианами самим, не убегая (потому что некуда убегать) от этого мира; но необходимо воспитывать детей так, чтобы они были лучшими членами общества. Пока же часто бывает наоборот. Глядя на жизнь российских православных, люди внешние не видят в них Христа и Его Церкви – и ради нас имя Божие хулится у язычников (Рим. 2, 24). Так что детям, наряду с правильным духовным, церковным христианским воспитанием обязательно нужно стараться дать хорошее образование, привить им вкус к культуре и ориентировать на полноценную общественную жизнь, – ставя во всём этом Христа и Его заповеди во главу угла.

И в заключение, коль скоро мы рассматриваем Таинство брака, поговорим с этой точки зрения о монашестве. Есть несколько ошибок в восприятии этого церковного чина. Неверно думать, что между монашеской и просто христианской жизнью лежит некая пропасть. Вовсе не монахам только, а всем христианам заповедано Апостолом Павлом такое отношение к земной жизни: я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие жён должны быть, как неимеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего (1 Кор. 7, 29-31). Не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего (Евр. 13, 14). Всем христианам – и семейным, и одиноким, и монахам – предлежит подвиг: земная жизнь есть нравственный и духовный труд ради Христа и своего спасения, труд противления греху и понуждения себя на добро. Подвизайтесь войти сквозь тесные врата (Лк. 13, 24); Царство Небесное нудится, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11, 12). Святые Отцы, в частности, святитель Иоанн Златоуст, не делали различия для внутренней жизни монаха и семейного человека; духовная христианская жизнь обща всем, и бывает, что люди семейные достигали большего совершенства, нежели монахи, о чем, например, повествуют жития преподобных Антония Великого и Макария Великого.

С другой стороны, неверно и уничижать монашество, считая его неким «неполноценным» образом жизни. «Неполноценность» эта усматривается многими из того обстоятельства, что, как мы говорили, в браке человек установлением Божиим получает полноту жизни во всех проявлениях: и богоподобие, и творческий акт рождения и становления детей, и школу личной христианской жизни. Не лишне ли тогда монашество?

Здесь всё дело в степени религиозности. Святитель Игнатий (Брянчанинов) определяет монашество как точнейшее и максимальнейшее исполнение Евангелия. Святитель Феофан Затворник пишет: «монашество есть, с отречением от всего, непрестанное умом и сердцем пребывание в Боге»⁴¹. Очень распространена неверная точка зрения на монашество, что оно есть отсечение своей воли, послушание, неядение, монастырские уставы и формы жизни и т. п. Но это ошибка: всё это есть средства в монашеской жизни, причём средства не одинаково-казарменные для всех, а личные, индивидуальные; суть же монашества – евангельский максимализм, свобода во Христе и полнота религиозной жизни.

И здесь мы видим совершенно очевидные параллели монашества и брака. В браке человек уподобляется Богу созиданием домашней Церкви; в монашестве осуществляется союз души и Бога непосредственно, исключая плотскую, материальную, земную сторону. Что же предпочесть, брак или монашество – зависит от характера религиозного устроения человека. Святитель Феофан проводит аналогию: как некоторые склонны рисовать, некоторые тяготеют к музыке, а некоторые к технике, и проч., так есть склонность души к уединению, молитве, большая чувствительность к тому, что преходит образ мира сего (1 Кор. 7, 31). Когда религиозная сторона жизни особенно ярко выявляется в душе, тогда прочие сферы жизни могут стать препятствием для духовной реализации человека. В монашестве степень богообщения «перекрывает» материальную сторону жизни; не отсекает, не механически отстраняет, но заменяет её. Находит человек драгоценную жемчужину – и продаёт всё (Мф. 13, 46); вкусил человек от царской трапезы изысканнейших яств – и уже не может есть обычную пищу. Не всем это дано, говорит Господь (Мф. 19, 11); но это вовсе не значит, что монашество выше брака или противоречит браку. В браке необходимо выстраивать всю жизнь по Христу; основные качества, необходимые для этого – верность, терпение, понуждение себя на жертвенность. То же самое и в монашестве, только под несколько иным углом: более сосредоточено, не рассеиваясь на внешнее. В браке нравственным трудом созидают семью несколько людей; в монашестве при помощи одиночества человек созидает свою душу тем же нравственным трудом. А монастырь (так, во всяком случае, должно быть) – это та же семья, идеал церковной общины (именно так воспринимал монашество святитель Василий Великий). В Таинстве брака цель – союз со Христом в полноте жизни; в монашестве цель ровно та же, только полнота эта, будучи более напряженной религиозно, исключает и изживает полноту жизни внешней.

Важно знать, что в монашество не «уходят», не убегают из мира. Нередко бывает так, что человек не может решить свои проблемы – внутренние, внешние, семейные, служебные, с алкоголем или с теми или иными страстями; от них он убегает в монастырь. Но, как правило, такая мотивация терпит в монашестве полное фиаско. В монашество не уходят, а осознанно приходят, зная, на что человек идёт. Монашество предназначено для тех, кто имеет способности к нему, предрасположение, голос сердца. Но здесь нельзя мерить: кто выше, кто ниже, – просто люди все разные: один склонен к тому, другой к другому. В соответствии с этим Церковь, имеющая для спасения и духовной жизни всё в обилии и разнообразии, содержит монашество вовсе не как Таинство, но как всего лишь чин жизни – в том числе и потому, чтобы люди, имеющие к монашеству склонность, нашли для развития этой склонности благодатную помощь, но не имели повода превозноситься над браком. Церковь едина, она обладает единой духовной жизнью во Христе; но для каждого человека свой путь, своё место в ней, в зависимости от способностей души, меры, степени разумения и проч. Поэтому и брак, и монашество одинаково важны и ценны для Церкви. Замечательные слова по этому поводу сказал преподобный Силуан Афонский: все мы на земле проходим своё послушание от Бога, своё служение Церкви: кто – в семье, кто – в монашестве; кто – царь, кто – патриарх, кто – уборщица, и т. д.; но в Царстве Божием выше будет тот, кто больше любит Бога, – совершенно независимо от чинов, положений, сана, брачного или безбрачного состояния и всего прочего. И именно стяжание любви к Богу и ближнему должно быть главной заботой и попечением христианина; а брак, как и монашество, есть не что иное, как школа этой любви.

Глава семнадцатая

Таинство Елеосвящения (Соборования)

Нам осталось рассмотреть ещё одно Таинство Церкви – Таинство Елеосвящения. Вот его катехизическое определение. Елеосвящение есть Таинство, в котором, при помазании тела елеем, призывается на верующего благодать Божия, исцеляющая болезни душевные и телесные. Это Таинство называется ещё Соборованием, потому что церковное чинопоследование предписывает совершать его собором священников, хотя при необходимости оно может быть совершено и одним иереем.

Установление этого Таинства восходит к Евангелию. Посылая Апостолов на проповедь, Господь дал им власть над нечистыми духами. Они пошли и проповедывали покаяние; изгоняли многих бесов и многих больных мазали маслом и исцеляли (Мк. 6, 7, 12-13). Уже в апостольское время сложился чин совершения этого Таинства. Болен ли кто из вас? пусть призовёт пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему (Иак. 5,14-15). И до сих пор Церковь содержит все три составляющих этого Таинства, указанных Апостолом Иаковом: соборная молитва о здравии болящего, помазание его елеем и отпущение грехов. Нужно сразу сказать, что Таинство Покаяния этим священнодействием не отменяется и не заменяется. Принято считать, что в Таинстве Елеосвящения отпускаются грехи забытые, мелкие, оставшиеся без внимания в силу, может быть, не особой чувствительности нашей совести, а вовсе не те, которые мы стыдимся исповедывать и сознательно утаиваем. Касательно последнего надо отметить, что любое лукавство с Таинствами, любое манипулирование ими, и вообще отношениями с Богом, опасно, потому что Бог наш есть огонь поядающий (Евр. 12, 29).

По совершенно отчётливой мысли Церкви, Таинство Соборования дано нам для исцеления болезней, для восстановления здоровья, телесного и душевного; и Таинство это, как показывает опыт, очень действенно. В Римо-Католической Церкви восприятие Елеосвящения иное: там оно понимается как предсмертное напутствие. Это представление проникло и в православную среду и весьма прочно в ней укрепилось. Обычно, когда приглашают священника к уже явно умирающему человеку, очень многие православные просят «исповедать, причастить и соборовать» его, хотя соборованию может уже и не быть места. Но когда просто больному (не очевидно умирающему) предлагается собороваться, люди пугаются, думая: раз соборовать, значит, смерть близка. Но если мы рассмотрим тексты чинопоследования Таинства – канона, многих тропарей, семи пространных и очень трогательных молитв, предваряемых чтением апостольских и евангельских отрывков, – то увидим, что в них нет ни слова о смерти и о предсмертной подготовке. На всём протяжении молитвословий Соборования мы просим Бога воздвигнуть больного от его одра, исцелить от душевных и телесных недугов и вновь восставить на службу Святой Своей Церкви.

Чинопоследование Елеосвящения находится в Требнике и не встроено в храмовую литургическую жизнь, в отличие от прочих Таинств (по исконному церковному устроению и Крещение с Миропомазанием, и Брак неразрывно связаны с Евхаристией). Причина этого та, что Таинство Елеосвящения предназначено для людей, страдающих тяжёлой болезнью и лежащих на одре болезни дома или в больнице. Здоровый человек сам идёт в церковь, а тут – наоборот: Церковь приходит к человеку домой и с великою любовью возносит Богу молитвы о врачевании и исцелении. В этом есть глубокий смысл: великая подвижность Церкви на добро, готовность посетить и утешить человека в той крайней ситуации, каковой является тяжелая болезнь.

Однако со временем и Соборование «вклинилось» в храмовую жизнь. Сейчас оно совершается у нас повсеместно и регулярно Великим постом; к Соборованию допускается каждый. С одной стороны, это хорошая традиция, потому что больных людей у нас много, кто-то чем-то обязательно болеет, и не всегда у священников есть возможность посетить всех, кто хочет принять Таинство. Но с другой стороны, есть опасность профанации Елеосвящения, когда соборуются «на всякий случай», без особой нужды. Напомним, что любое Таинство предполагает нужду в нем, и даже крайнюю нужду – человек должен прежде всего желать приобщиться Богу благодатью Святого Духа, подаваемую в Таинстве. Не исключает этого и Таинство Елеосвящения. Так же, как и любое Таинство, Соборование созидает Церковь; смысл этого созидания в том, что Церковь хочет нас видеть бодрыми, энергичными и деятельными своими членами, а не больными, вялыми, унылыми и расслабленными. Через Таинство Соборования созидается здоровая душевно и – насколько это возможно – физически «человеческая составляющая» Тела Христова. Поэтому приступать к этому Таинству следует прежде всего ради благодати Божией, ради приобщения Христу, чтобы послужить Ему в Его Церкви, – а не ради только физического здоровья самого по себе.

В связи с этим Таинством обычно встаёт ряд проблем и вопросов, которых нужно коснуться. Это общие вопросы – в чем смысл болезней и вообще страданий; как к ним относиться; почему, несмотря на участие в Таинствах, болезни далеко не всегда проходят? Вообще в истории человеческой мысли такие вопросы выражают проблему «теодицеи» – то есть «оправдания Бога». Теодицея как часть богословско-философской науки занимается тем, как согласовать благость и совершенство Божие с существованием на земле зла, ярким проявлением которого являются болезни. Западная мысль предлагает разнообразные логически-интеллектуальные варианты осмысления этой проблемы; Православие, не решая эту антиномию в мысленной сфере, даёт ответ практический, и он вот какого рода.

Болезни, страдания, смерть – следствия грехопадения, греха, который, в свою очередь, как мы уже говорили, является производным человеческой свободы. Следовательно, формально рассуждая, Бог не является причиной того, что мир свободным выбором первых людей сделался падшим. Говоря о связи болезни и нравственного состояния человека, нужно знать, что иногда болезнь есть прямое следствие безнравственности. Например: человек блудит – и заболевает соответствующей болезнью; чревоугодничает – и получает расстройство желудочно-кишечного тракта. Но такая прямая зависимость вовсе не повсеместна, чаще мы видим другие вещи. Человек – совершеннейший безбожник и антинравственная личность, а пользуется отменным здоровьем; или – благочестивый христианин, а часто и тяжело болеет. Яснее же всего видится эта проблема, когда мучительно болеют невинные дети. В этих случаях нельзя говорить, что болезнь – следствие конкретного греха, или (что нередко свойственно православным) злорадно высчитывать: «вот, ты заболел за то-то и то-то».

С грехопадением смерть вошла в мир (Прем. 2, 24), то есть общий принцип испорченности и разрушения, проявлением чего являются и болезни. Мы, рождаясь в этот мир, воспринимаем падшую природу, подчиняемся падшему миропорядку и подпадаем под власть болезней и смерти. Но в мир пришёл Бог и совершил наше спасение, причём не просто исправив то, что натворил Адам – как раз внешне всё осталось тем же, ибо определение Божие о порядке вещей после грехопадения не изменилось, – но уготовив нам Царство, начатком которого здесь, на земле, является Церковь. И мы видим, что явившееся на земле христианство одним из ярких своих проявлений имело именно исцеление болезней. Евангелие повествует о непрестанных исцелениях Христом Спасителем; этот дар Он передал Своим ученикам, Апостолам, да так, что даже тень Апостола Петра исцеляла больных (Деян. 5, 15); опоясания и платки Апостола Павла (Деян. 19, 12) имели целительную силу. Мало того, одним из признаков настоящей веры Господь определил именно исцеление болезней. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: … возложат руки на больных, и они будут здоровы (Мк. 16, 17-18). Дар исцелений был обильно присущ святым; в Церкви есть даже такой чин святых – бессребреники, врачи безмездные, то есть лечащие, помимо обычных лекарственных средств, благодатью Святого Духа, и не берущие за лечение плату.

Эти яркие примеры показывают нам, что Дух Святой есть Дух здоровья, Дух исцеления. Он и присущ Таинству Елеосвящения, которое с умалением личной харизмы исцеления, личных даров Духа у святых как бы «вобрало» в себя это исцеляющее свойство святости и являет нам в Церкви восстановление человека, преодоление последствий падения, выражаемых болезнями. Но почему тогда христиане, причастники Святого Духа, участвующие в этом и в других Таинствах, не всегда исцеляются, но продолжают болеть?

Дело в том, что христианство, внешне оставив болезни и смерть в мире, совершенно изменило их смысл. Смерть перестала быть смертью, а стала рождением в жизнь вечную; также, если Господь оставляет христианину его болезнь, значит, она нужна ему в виду состояния его души с точки зрения его вечного существования. Вся проблема теодицеи решается, если мы в нашу земную жизнь вносим перспективу жизни вечной. В самом деле, наша жизнь состоит из двух неравных частей: жизни земной, краткой, приготовительной – и жизни вечной, совершенной, полной, о которой христиане ежедневно напоминают себе: чаем воскресения мертвых и жизни будущего века⁴². Понять полностью действия Божии в отношении всего мира и каждого из нас мы, исходя из только земной части нашего существования, не можем. Ещё не открылось, что будет (1 Ин. 3, 2); теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно (1 Кор. 13, 12), ибо мы ходим верою, а не видением (2 Кор. 5, 7); мы не имеем здесь пребывающего града, но грядущего взыскуем (Евр. 13, 13). Лишь когда эти две «половинки» нашей жизни соединятся, мы поймём, что, как и почему. Об этом Христос говорит так: возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас; и в тот день вы не спросите Меня ни о чём (Ин. 16, 22, 23). Все наши вопросы отпадут, разрешатся. А до того удел человека – вера, вера в то, что Бог есть любовь (1 Ин. 4, 8), и Он настолько промышляет о каждом, что у нас и волосы на голове все сочтены (Лк. 12, 7).

Кроме того, путь спасения узок и тесен: многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие (Деян. 14, 22). Христиане проходят, каждый в свою меру, свой путь за Господом; а Он, будучи совершенным и безгрешным Человеком, претерпел здесь лишения, скорби, земную неустроенность, гонения, страдания и мучительнейшую крестную смерть. Вслед за своим Спасителем и христиане с терпением, смирением и благодарностью Богу переносят на земле многообразные скорби. И если, несмотря на все усилия и даже на участие в Таинствах, несмотря на употребление всех законных медицинских средств, Господь промыслительно оставляет человеку болезнь – значит, это необходимо для его спасения, для созидания души в жизнь вечную. Точно узнается это после смерти, а пока христиане с верою уповают на благость Промыслителя и Спасителя нашего Господа Иисуса Христа, любящего нас неизреченною любовью; нужно доверять Ему, что Он всё до мельчайшего строит к нашему спасению, и помнить, что кратковременное лёгкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно (2 Кор. 4, 17, 18). Так же нужно смотреть вообще на проблему страданий на земле.

Но из этого вовсе не следует, что когда человека посетила болезнь, он не должен предпринимать никаких действий к лечению. Так поступали лишь очень немногие великие святые, которые силою живущего в них Духа совершенно отринули плоть. Общий путь для христиан другой. Как в деле спасения действие Божие сочетается с нашим нравственным трудом, так и вообще в жизни Бог определил нас не на сидение сложа руки в ожидании, что на нас непосредственно с неба упадёт дар Божий, но на всяческую деятельность. Мы знаем, что воля Божия и усматривается, в свете Евангелия, именно из совокупности внутреннего состояния человека, его деятельности и внешнего хода вещей.

Вот человек заболел. Он не может сразу сказать: болезнь моя – напрямую от Бога. Это будет слишком дерзновенно и горделиво. Нужно, во-первых, рассмотреть, чем вызвана болезнь – может быть, неправильным образом жизни, излишней нагрузкой, или, наоборот, недостатком её, теми или иными условиями существования. Уже на этом этапе можно что-то изменить, чтобы если не устранить причины болезни, то хотя бы облегчить её. Во-вторых, нужно обратиться к врачам и пройти курс лечения. Священное Писание прямо говорит: почитай врача честью по надобности в нём, ибо Господь создал его, и от Вышнего – врачевание (Сир. 38, 1, 2). Традиционная медицина – несомненно благословенная Богом часть человеческой жизни, и большое заблуждение – под мнимыми религиозными предлогами избегать лечиться. В-третьих, вместе со всем этим прибегнуть к Церкви, к её благодатным врачевательным средствам, прежде всего – к Таинствам Исповеди, Причащения и Елеосвящения. И обычно болезнь этими совокупными естественными и благодатными способами лечится, или, уж во всяком случае, ослабляется. И только если после всех этих усилий болезнь не оставляет человека, тогда можно делать духовный вывод о том, что она – промыслительное для него действие Божие.

Критерий здесь один – мирное духовное устроение сердца и благодарность Богу. Любая болезнь в той или иной степени отнимает у человека сердечный мир. Чтобы его восстановить, нужно лечиться. Когда уже испробовано всё, а болезнь не отходит – значит, она от Господа; опытное сознание этого умиряет сердце. Вообще всегда нужно помнить, что мы живём в падшем, искорёженном, испорченном грехом мире, и далеко не всегда мы можем проследить точные причины того, что с нами происходит; но Господь близко (Флп. 4, 5), и Он промышляет о нас. С другой стороны, опрометчиво сразу делать духовные выводы, не употребив предварительно естественных, от Бога же подаваемых средств к изменению своей ситуации к лучшему. Здесь, как и везде, жизнь строится сочетанием активной человеческой деятельности и действия Божия; одно без другого не бывает. Христианская мудрость в том и состоит, чтобы опытом приобрести познание – где человеческое, где Божие, где естественное, а где и демоническое; как всё это сочетается, как – опосредованно или непосредственно – проявляется, и главное, как действовать в результате этого познания по Богу, – в том числе и в отношении к своим болезням.

Теперь рассмотрим весьма актуальный сегодня вопрос об отношении Церкви к нетрадиционной медицине. Церковь принимает традиционную европейскую медицину (и веками проверенную медицину народную, например, траволечение) и не разрешает своим чадам обращаться к разного рода «экстрасенсам» и пользоваться необычными лечебными методиками. Почему? Дело в том, что любое явление на земле может иметь троякий характер: оно может быть от Бога, от естественного хода вещей и от диавола. В естественном ходе вещей, опосредовано, также можно различать то, что от Бога (то, что существует и действует в рамках сотворённого Творцом естества), и то, что от диавола (производное человеческих греха и страстей). Нетрадиционные методы лечения не поддаются точному определению своих источников, и поэтому Церковь из осторожности запрещает к ним обращаться.

Традиционная медицина твёрдо стоит на материальной, видимой, естественной платформе, и является поэтому наукой, то есть такой сферой деятельности, которая позволяет воспроизводить то или иное явление в любом случае, независимо от человека, если соблюдены условия этого явления. Нетрадиционная же медицина оперирует вещами невидимыми, нематериальными или тонко-материальными, которые не воспроизводятся экспериментально, будучи зависимыми от «оператора» – человека, этими тонкими вещами действующего. Теоретически это возможно и в Церкви – в эпоху харизматического церковного расцвета мы видим сонм святых, о которых уже было сказано выше, имеющих личный дар исцеления. Но – очень важно: Церковь всегда свидетельствовала, что это именно дар Христов, благодать Святого Духа. В настоящее время Церковь так ни о ком не свидетельствует. А сами «операторы», экстрасенсы, в подавляющем большинстве случаев не могут распознать, чем они оперируют. Чаще всего они ни ко Христу, ни к Церкви свои «энергии» они не возводят (хотя могут использовать христианскую фразеологию). Бывают одаренные от природы тонко-чувствительные люди; если они – настоящие христиане, то Церковь (опять же, теоретически) по распознанию и оценке их дарований может благословить их на лечение. Однако практически таких вещей сейчас нет. Поэтому почти со 100%-ной уверенностью можно предположить, что источник исцелений, которыми оперируют экстрасенсы – вне Церкви, и скорее всего является оккультным, то есть бесовским действием. Разумеется, участие христиан в этом никак не может быть допускаемо.

Если говорить о древних традиционных восточных лечебных системах – например, китайской – то в той части, которая касается непосредственно человеческого организма, они заслуживают внимания, и даже, по известной апробации, входят в медицинскую современную практику (например, иглоукалывание и т. п.). Но так как, будучи более комплексными, чем европейские медицинские методики, они как почти непременный элемент включают в себя философию – нехристианскую, языческую, порой явно демоническую, – то требуется крайняя аккуратность и осторожность в их применении, чтобы, врачуя тело, не повредить душе. Критерием здесь может быть воспринятие тех или иных элементов восточных лечебных практик традиционной медициной с её долгим опытом и научным исследованием.

Есть сфера и недугов психических. Современная научная психология и психиатрия, хоть и достигли значительных успехов, всё же, с точки зрения Церкви, нуждаются в некоторой корректировке понятий, чтобы не совершать ошибок, неизбежно возникающих, когда проявления, например, страстей и греха, благодатное или демоническое воздействие на душу сводится лишь к естественной сфере. Впрочем, нужно предостеречь и от «обратной» ошибки – когда психические болезни принимаются за духовные явления, такие, как беснование, и человеку вместо реальной медицинской помощи предлагаются отчитки, купание в святых источниках и проч., что только усугубляет состояние больного.

Вот что отчасти можно сказать о проблемах, находящихся, так сказать, в «сфере действия» Таинства Елеосвящения. Вообще, здоровье – драгоценный дар Божий, и его нужно беречь и заботиться о нём. Но заботиться не как о самоцели, и не по гедонистическим соображениям, а именно с христианской точки зрения – чтобы быть бодрым и свежим служителем Церкви Божией, которая через это замечательное Таинство свидетельствует, что она охватывает все сферы человеческого существования, не только духовные, но и душевные, и телесные, – и с любовью подаёт человеку помощь во всех ситуациях его жизни.

Глава восемнадцатая

Заключительная

В заключение нашей книги необходимо, подытожив сказанное выше, обозначить некую норму церковной жизни. Церковь – это реальность, которой христианин не просто всецело живёт, но которой прежде всего является сам. Если человек только лишь «ходит» в Церковь, то есть если своё церковное самосознание он ограничивает понятиями: «хожу в храм, молюсь утром и вечером, пощусь, читаю Евангелие и духовные книги, участвую в Таинствах, и проч.», а не ощущает при этом всей душой, что он и есть Церковь, член Тела Христова, – то такая церковность неполноценна и недостаточна. Церковь – это приобщение в Боге Духом Святым Господу и Спасителю нашему Иисусу Христу. Если это не захватывает человека целиком, не преображает всё его существование, не является для него несравненно большим, чем что бы то ни было – значит, подлинная церковность не проявляется в его жизни.

Жизнь в Церкви есть именно жизнь, в точнейшем и единственном смысле этого слова. В Церкви всё существует не просто так, «ради идеи», а исключительно для того, чтобы человек – и нужно подчеркнуть: не коллектив, а именно личность – приобщился Христу и жил Им и с Ним. Эта жизнь начинается верой и поддерживается Таинствами; знание о том, как созидать её, даёт Священное Писание; опыт же этой жизни составляет содержание Священного Предания, формы которого – некое очерчивание границ, в которых осуществляется духовное возрастание христианина. Важно отметить, что мы – вовсе не какие-то пассивные «восприниматели» всего того, что содержит Церковь. Наши отношения с Богом есть синергия, со-творчество, свободное и сознательное созидание, при помощи Божией, своей души, очищение сердца, понуждение себя на добро, изгнание из себя греха и страстей, противление им – для того, чтобы вселился в нас Святой Дух⁴³, чтобы Христос Господь и Бог Отец пришли и сотворили Себе обитель (Ин. 14, 23) в нашем сердце и во всей нашей жизни.

Не менее важно и то, что Церковь не есть некая казарма, где все должны выстроиться строем и шагать в ногу. Существует широко распространённый соблазн: многие православные горячо желают, чтобы всё в жизни было унифицировано, чтобы все одинаково мыслили, одинаково чувствовали, были одинаково встроены в церковность, например, поголовно были венчаны, единообразно постились по уставу и т. п. Но такой подход глубоко неверен. Церковь с величайшим уважением относится к каждой личности, а отсюда следует, что нам нужно искать свой путь к Богу. Безусловно, этот путь не аморфен, очерчены его границы и обозначены условия – как только что мы сказали, это есть Священное Предание; но в рамках этих границ существует очень большое поле для того, чтобы каждый человек приложил то, что содержит для спасения Церковь, к себе индивидуально. Об этом говорил преподобный Серафим Саровский: «стяжавайте благодать Святого Духа молитвой и всеми другими Христа ради добродетелями, торгуйте ими духовно, торгуйте теми из них, которые вам больший прибыток дают… Например: даёт вам более благодати Божией молитва и бдение – бдите и молитесь; много даёт Духа Божиего пост – поститесь; более даёт милостыня – милостыню творите, и таким образом о всякой добродетели, делаемой Христа ради, рассуждайте»⁴⁴. Это вовсе не значит, конечно, что можно молиться и одновременно вести невоздержную жизнь, или не творить дела любви; нужно и то, и другое, и третье – всё это заповеди Божии; а значит это то, что каждый человек должен найти свою меру и внешней, и внутренней церковности, свой способ существования в Церкви с тем, чтобы его жизнь была всецело духовной, всецело христианской, – но именно его личной.

Поэтому православный христианин должен постоянно спрашивать и проверять себя: каковы мои отношения с Богом? Этот вопрос необходим ещё и потому, что внешняя церковность чревата неким искушением «успокоения» на ней. Человек постится, богослужения посещает, правило читает, духовника слушается – значит, всё в порядке. Но критерием подлинной церковности являются вовсе не эти внешние вещи, а богообщение. Многие православные боятся такого вопроса, считая, что это-де влияние протестантизма – так, сугубо лично, рассматривать свою жизнь с Богом. Но на самом деле это совершенно очевидное евангельское положение.

Наибольшая, первейшая заповедь гласит: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим (Лк. 10, 27). Здесь есть одно слово, на которое, как правило, не обращают внимания – «твоего». Возлюби Господа Бога твоего – Бога не корпорации, не общей доктрины, не культурно-социально-исторической общности и т. п., но именно твоего. Здесь не нужно бояться мнимых духовных опасностей или какого-то неверно понятого «индивидуализма». Христиане в Церкви вразумляемы Святым Духом в Таинствах и всём церковном устроении; они составляют органическое единство – Тело Христово, в котором всегда есть возможность друг друга предостеречь, научить и помочь. Но основа церковности – именно личные отношения с Богом. Если в душе у человека нет Святого Духа – а присутствие Его, собственно, и есть личные отношения с Богом, – то он не может ни с кем составить Церковь, ибо Церковь, повторим, не казарма, не внешнее объединение людей, а единство со Христом, и во Христе – друг с другом.

Итак, нужно почаще задавать себе вопрос: каковы вот сейчас, вот в эту минуту, мои отношения с Богом? Не подменяются ли они богослужениями, обрядами, постами, внешними подвигами, послушанием, чтением только духовной литературы, правилами, обязанностями, долженствованиями, запрещениями, и проч., и проч.? Бывает ведь нередко, что всё это есть – а Христа во всём этом нет. Нет Его любви, мудрости, трезвости, мужества, какой-то удивительной Христовой тактичности, милости, заботы, жалости – и других качеств, которые приносятся в душу человека Святым Духом.

Это не значит, конечно, что не нужны и не важны внешние церковные формы; вовсе нет, они и важны и нужны, как «обряжение» и выражение Церкви. Но значит это то, что они есть не более чем вспомогательные средства, которые должны содействовать человеку в его личном нравственном и очень глубинном труде по стяжанию Святого Духа. Всякое церковное предписание, всякая форма, обряд, правило, подвиг должны содействовать вызреванию внутреннего духовного плода; а если не так – то всё всуе. Преподобный Макарий Великий пишет: «если не находим в себе обильных плодов любви, мира, радости, кротости, смирения, простоты, искренности, веры и долготерпения: то тщетны и напрасны были все наши подвиги; потому что всякое таковое делание и все подвиги должны совершаться ради плодов. Если же не оказывается в нас плодов любви и мира, то вотще и напрасно совершается всё делание»⁴⁵.

Одной из причин того, что – как это нередко бывает – люди окружают себя всем церковным, а христианского плода не имеют, является то, что процессы, свойственные воцерковлению, становится содержанием всей церковной жизни; происходит некое «застревание» в неофитстве. Давайте рассмотрим это явление. В начальном периоде воцерковления неофитство вполне приемлемо и законно; более того – в нём есть несомненный положительный импульс. Неофит – это человек, который уверовал, что Бог есть и действует в Церкви. Следствием этой веры является некий максимализм, горячее воодушевление и ревность по Боге. Сами по себе эти качества замечательные – но в неофитстве они младенческие. Апостол Павел пишет: когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое (1 Кор. 13, 11). Неофитство и есть именно «неоставление младенческого». Представьте себе взрослых бородатых дяденек или дородных тётенек, сидящих в песочнице, играющих в куклы и по-детски друг с другом общающихся... То, что неофит впервые открывает для себя в Церкви, нуждается в осмыслении, развитии, обогащении, а порой и в окультуривании и корректировке; если же этого не происходит, то в его жизни и мировоззрении всё более и более крепнут существенные ошибки. Так как эти ошибки очень распространены и, увы, свойственны вовсе не только одним неофитам, но и многим православным, то их необходимо разобрать подробно.

1) Неофит разделяет загробное спасение и земное течение жизни. Подлинный церковно-христианский опыт заключается в том, что спасение начинается уже здесь, и вовсе не в смысле только трудов. Душа уже здесь живёт Богом, носит и чувствует в себе залог Царства Небесного, чая смерти как полного раскрытия и осуществления уже имеющейся жизни в Святом Духе. Все труды предпринимаются христианином, как мы уже сказали, в виду получения духовного плода уже здесь. На этом настаивал святитель Феофан Затворник, говоря, что богообщение, хоть в малой, хоть в начальной степени, должно обязательно быть именно сейчас⁴⁶. Неофит же под предлогом неправильно, максималистски понимаемой «грешности» и «недостоинства» земную часть духовной жизни не принимает, считая, что если христианин на земле причастен благодатному состоянию, то он непременно «в прелести».

2) Неофиту очень свойственно стремление обрести «гарантию спасения». «Гарантия» эта – не одно и то же с тем внутренним предвкушением, залогом Царства Небесного, о котором мы только что сказали. Залог ведь ничего не гарантирует, его можно и лишиться. Неофитская же «гарантия спасения» полагается во внешних формах церковной жизни. Мы уже говорили, что всё внешнее в Церкви – лишь «обряжение» жизни Духа; нет Духа – бесполезно внешнее. Неофит же к Духу «здесь» относится недоверчиво, поэтому он ищет опереться на устойчивые сложившиеся формы, такие, как определённая культурно-историческая церковная традиция, неизменные богослужебно-уставные обычаи, старый календарный стиль, монархический способ существования Церкви в социуме, и т. п. Отсюда – неумеренная «борьба за Православие», понимаемая как консервирование исторически сложившегося внешнего чина церковной и околоцерковной жизни. Сюда же относится и завышенное, магическое понимание духовного подвига, правила, послушания, Иисусовой молитвы и прочих частных вещей. Неофит думает: «вот, вдамся в полное послушание – и точно спасусь»; или: «вот, буду неукоснительно соблюдать правило – и спасение гарантировано». Но так понимаемой формальной гарантии спасения в Церкви нет. Есть процесс жизни – сложный, болезненный; процесс личного, «под свою ответственность», стяжания Духа Святого, этого Единственного залога спасения; но никак не «гарантия» типа страхового полиса.

3) Неофиту очень свойственны две вещи: первая – болезненное осуждение всех и вся, ибо все люди так или иначе нарушают внешние церковные формы и предписания; вот эти нарушения и вызывают крайнее осуждение. Ярче всего это качество неофита видно из его отношения к неправославным христианам. Неофит уверен в их погибели, и даже часто злорадно желает её им. Неофит занимает крайне жёсткую позицию в отношении всякого церковного разномыслия, в то время как опыт свидетельствует, что нормой правильной христианской жизни является всё большее со временем принятие его. Об этом писал Апостол Павел: надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные (1 Кор. 11, 19).

Вторая вещь – полное отсутствие у неофита необходимейшего для спасения качества – смирения. Мы говорили о смирении в главе, посвящённой Таинству Покаяния; напомним, что смирение – это не то, когда тебя унижают или над тобою издеваются, а ты этому способствуешь или это попускаешь. Смирение – это религиозное чувство, когда Дух Святой приносит в душу мир и истину, то есть отчётливое осознание, кто я такой, каково моё место в мире. Смирение – это правда о себе и о своих отношениях с Богом, миром и другими людьми. Неофит этой правды не знает. Взамен этого он с лёгкостью решает за Бога, кого Он спасёт, кого нет; он скор на осуждение других людей, на суждение об их внутреннем состоянии, об их участи; он твёрдо знает, что правильно, а что неправильно в церковной жизни. За всем этим он не видит себя. Неофит поэтому лишён и покаяния – оно у него заменено самоугрызением и ложным самоуничижением, которое он считает смирением; всё это сочетается с непременной тяжестью неофита для всех его ближних. Отсутствие смирения у неофита очень ясно видится из того, что когда он читает святых отцов (а он только их и читает, потому что вся культура неофитом отвергается как недуховная, неправославная и греховная), – он воспринимает высочайшую меру избранников Божиих «как свою» и судит по ней других; с другой стороны, по своей фундаментальной зависимости от внешнего, неофит святоотеческий подвиг понимает исключительно в копировании внешних форм жизни Отцов.

Вообще отношение неофитствующих к Отцам заслуживает особенного внимания. Их любимый лозунг – «жизнь по Святым Отцам». Это значит, что мы настолько грешные и недостойные, настолько не можем сами помыслить или почувствовать что-либо доброе, что должны всю нашу жизнь выстроить именно по схемам, содержащимся в аскетических писаниях Св. Отцов, так, чтобы на каждое внутреннее или внешнее наше движение имелась непременно цитата из Отцов. Об этом строевом, казарменном подходе – все должны жить и мыслить только так, и никак иначе – мы уже говорили выше как об одном из соблазнов псевдоцерковности. Так как неверно понимаемая, поверхностная, начётническая, совершенно неадекватно воспринимаемая святоотеческая идеология весьма распространена, и для очень многих православных является несравненно более авторитетной, чем Священное Писание и исконное утроение Церкви, – то необходимо остановиться здесь и тщательно разобраться, в чём тут неправота, и как именно нужно воспринимать советы Святых Отцов.

Один из величайших Отцов, преподобный Антоний Великий, говорил: «что бы ни делал ты, имей на это свидетельство в Священном Писании»⁴⁷. Именно Священное Писание, содержащее заповеди Божии, является для христианина высшим и безусловным авторитетом. Предписания же Святых Отцов, при всей их важности и значимости, носят гораздо более частный характер, и требуют немалого рассуждения в приложении их советов к себе. Писание несравненно шире и свободнее, чем регламентация жизни, запечатлённая в монашеских аскетических творениях Отцов. Например, Евангелие даёт нам заповедь: смотрите за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими; бодрствуйте на всякое время и молитесь (Лк. 21, 34; 36). Мы видим здесь общий принцип, который каждый воплощает по своей мере. У св. же Отцов-аскетов в раскрытии этого принципа наличествует почти чрезмерная, жёстко регламентированная мера поста и бдения. Ясно, что смирение и здравый духовный смысл подскажут нам, что мы на себя эту меру принять не можем, мы её не понесём, – в то время как найти свою степень трезвения, бодрствования (т. е. внимания к себе), молитвы и воздержания каждый христианин может и должен.

Во-вторых – да, мы и в самом деле грешные, немощные и падшие существа. Но не на этом строится жизнь христианина. Главное ведь не то, что мы грешные. Гораздо важнее то, что Господь с нами и в нас. И именно ради этого христиане борются с грехом, страстями, очищают свои сердца, – ради того, чтобы быть со Христом, и не только в будущей жизни, но и уже здесь, сейчас, вот в этот момент. Христос же открывается каждому человеку лично, не в толпе и не в строе, даже пусть и святоотеческом (да строя этого и не было никогда. Достаточно почитать историю Церкви, чтобы убедиться: все великие святые – ужасные «индивидуалисты»; вспомните хотя бы преподобного Сергия Радонежского). И Дух Святой живёт в Церкви и сейчас; Он не только святых отцов, живших когда-то, но и всех христиан вразумляет, наставляет, просвещает, освящает и помогает каждому из нас противиться греху, исправлять и строить свою жизнь.

Излишне акцентируемый, навязчивый и формальный подход к св. Отцам-аскетам и непременная обязательность воплощать в жизнь все их советы во всём объёме вступают в противоречие с тем фактом, что Святой Дух живёт и действует и сейчас, и что Христос так устроил Свою Церковь, чтобы спасительное действие Духа коснулось не только канонизированных Церковью святых, но и каждого человека, и не в унифицированных, но в самых разных внешних и внутренних его ситуациях. Получается парадоксальная вещь: оттолкнувшись от крайней нашей немощности, слабости, никуда-не-годности, неофит умаляет и отвергает действие в Церкви Христовой Святого Духа, Который Один только и может уврачевать, исцелить и спасти немощных и грешных людей. Святых же Отцов неофитствующая точка зрения из молитвенных помощников, ходатаев, образцов жизни и педагогов превращает в каких-то оракулов и источников цитат.

Как же нам правильно относиться к св. Отцам? Авторитет их основывается на бесспорном, засвидетельствованном Церковью факте, что они – духоносные, облагодатственные в высокой степени, достигшие спасения христиане. Но часто опыт с не меньшей бесспорностью показывает, что святоотеческие советы не получается исполнить: они не по силам людям, превышают их меру, и приносят не плод духовный, а уныние, упадок сил и разочарование. Чтобы не разочаровываться, нужно знать, что Отцы писали каждый про себя, про свой путь к Богу, про свой опыт стяжания Святого Духа в своих, очень эксклюзивных, жизненных ситуациях, которые чаще всего не имеют ничего общего с условиями существования современного человека. А нам нужно, внимательно изучая их творения, познавать не внешние формы их жизни, а те принципы, которые облеклись в названные формы, те внутренние расположения и нравственные усилия их душ, которые позволили Святому Духу «приити и вселитися в них». Христианин только тогда возрастает в подлинной духовности и церковности, когда он, оставаясь, разумеется, в рамках Священного Предания, руководствуется прежде всего Священным Писанием и исходит из своего собственного устроения и условий жизни, а принципы святоотеческого опыта прилагает к себе разумно, используя на своём пути ко Христу те церковные и отеческие средства, посредством которых, по слову преп. Серафима Саровского, мы успешнее получаем плод Духа.

Вернёмся к собственно неофитству и подытожим сказанное о нём. Самые существенные опасности неофитства – боязнь личной ответственности и свободы, только в атмосфере которых и возможно богообщение и нравственная христианская деятельность, и недоверие Святому Духу, следствием чего является подмена христианской духовности либо «общечеловеческой» религиозностью, либо вещами вполне земными, секулярными по сути. Каковы последствия «застревания» в неофитстве? Их три.

1) Трагическое. Всем сердцем возжелав спасительных церковных обетований и не получив их, не вкусив их делом, потому что неофитские средства не привели к желаемой цели, – человек терпит фиаско в вере и уходит из Церкви, считая её в результате своего опыта в лучшем случае человеческой ошибкой, в худшем – сознательной обманщицей.

2) Погибельное следствие – закоснение в неофитстве и превращение в фарисея. Фарисейство – самое тяжёлое, самое греховное состояние, какое только может быть в жизни. Берегитесь закваски фарисейской (Лк. 12, 1), предостерегает Христос. Фарисейство характеризуется тремя основными вещами – все их мы уже увидели в неофитстве: а) нежелание и боязнь свободы и ответственности, крайнее их нетерпение; б) полагание богоугождения во внешнем, – отсюда нечувствие к смыслу христианства, неуважение и недоверие к человеку, гордость, самомнение, жестокость и проч.; в) богопротивление, недоверие к действию Духа Святого и отвержение Его. Вспомним, что Господь, с любовью, великим снисхождением и тихостью принимавший всякого человека, на фарисеев гневался, называя фарисейство хулою на Духа Святого (Лк. 12, 10). Упаси нас Бог от фарисейства. Лучше быть кем угодно, каким угодно грешником – только не фарисеем.

3) Наконец, нормальное следствие – это выздоровление, через некий обязательный внутренний (а иногда внешний) кризис, через непременную болезненную переоценку церковных ценностей. Поэтому, когда христианина постигает религиозный кризис – это милость Божия; значит, мы выздоравливаем от неофитства, глубоко во многих сидящего. Единственная здесь опасность – что этот «маятник» может сильно раскачаться и повлечь человека в презорливый модернизм и отрицание формальной стороны церковной жизни как таковой; об этой опасности нужно знать, за нею следить и быть к себе внимательным, чтобы её избежать.

Вот что кратко можно сказать о неофитстве – своеобразной «болезни роста» христианина. Уже из изложения этой «болезни» мы увидели некую норму: соотношение внешнего и внутреннего в церковной жизни, самосознание христианина, отношение к формально понимаемому святоотеческому наследию и др. И в последующем рассмотрении нормы церковности будем исходить из того, что поможет человеку избежать вышеописанного состояния неофитствования.

И первое – это честность перед самим собою. Разрушение духовной жизни всегда начинается с самообмана. Святитель Феофан Затворник говорил, что «лукавство перед собою самим – самое злое из всех лукавств»⁴⁸. Проявляется эта внутренняя нечестность двояко:

1) Невидение себя. Человек не видит своего устроения, своих страстей, своих грехов. Мы говорим сейчас не о внешних людях, не просвёщенных светом христианства – они в духовном отношении слепы на очень грубом уровне, потому что только благодать Христова даёт человеку возможность увидеть самого себя. Речь здесь идёт о людях уже церковных. Когда грубый, ясно увиденный христианином по вступлении в Церковь пласт грехов уже снят с души, начинается время более тонкой «настройки» духовной жизни – и вот именно на этом этапе человек и «застревает». «Особо не грешу, в церковь «хожу» – значит, всё в порядке». А то, что, скажем, в его отношениях с ближними не только всё далеко не в порядке, но и вообще никуда не годится – человек не видит. Об этом говорит Господь в Апокалипсисе: ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3, 17). Нужно большое нравственное усилие, чтобы видеть себя таким, какой я есть на самом деле – то есть, иными словами, стяжевать смирение и покаяние.

2) Другой, более тонкий, вид нечестности – когда человек не чувствует своего личного, в рамках Церкви, пути к Богу, когда он не понимает центра духовной жизни – личного богообщения, и укрывается за церковными и святоотеческими схемами. Итог этой нечестности – отсутствие плода Духа и подмена Церкви тем, что не есть Церковь. Это состояние опасное и распространённое. Бороться с ним тяжело, и начинать тут нужно именно с того, чтобы как раз быть честным перед собою. Часто бывает необходимо совершить переоценку ценностей – например, понять, что не человек для субботы (то есть всего церковного), а суббота для человека (Мк. 2, 27); что Христос, Евангелие и Церковь обращены к человеку лично, и поэтому он сам ответственен пред Богом за свою жизнь, и не может «укрыться» за идеологией, традициями, корпоративностью и т. д., Наконец, почувствовать и понять, что Господь любит каждого из нас, и как премудрый Пастырь и Педагог, промыслительно устрояет всю нашу жизнь так, чтобы спасти нас – а не высчитать наши грехи и немощи и с удовольствием послать в ад... Это всё бывает для души трудно и неудобно: менять позицию, переходить из уютного выстроенного схематичного мира на открытые просторы правды тяжело – но необходимо, ибо когда всё превращено в схему, доктрину, идеологию, оттуда уходит Бог. Между прочим, именно такая ситуация была на границе Ветхого и Нового Заветов. История распятия Христа на все века запечатлела конфликт религиозной схемы с жизнью живого Бога, к которой и призваны все христиане.

Второе, что поможет избежать неофитских ошибок – это осознание основ христианской жизни, которые можно обозначить тремя богословскими терминами: христоцентричность, евхаристичность и пневматологичность. Христоцентричность значит то, что цель и смысл нашей жизни – Господь Иисус Христос и наше с Ним личное, реальное и непрестанное общение и соединение. Евхаристичность – литургическая жизнь христианина в Таинствах Церкви, особенно в Таинстве Евхаристии, и опосредованно – Христово отношение к другим людям. Пневматологичность (от греч. «пневма» – Дух) – исполнение человека, и, как следствие, всех сфер его существования, Духом Святым. Именно эти три вещи первостепенны в жизни христианина; всё остальное получает своё значение постольку, поскольку служит и способствует им. Такова иерархия христианских ценностей, и её нельзя «переворачивать». Критерий того, воплощаются ли в нашу жизнь христоцентричность, евхаристичность и пневматологичность – наличие, хоть в начатках, хоть в малой мере, плодов Святого Духа: смиренного, покаянного, тихого, мирного, трезвенного, ровного, воздержного, радостного, твёрдого верой и любовью состояния. Плоды Духа определяют и меру нравственного и духовного подвига. Помогает, способствует что-либо сохранению и преумножению Духа – всячески пользуемся этим. Разоряется чем-либо духовное христианское состояние – безжалостно отметаем то, даже если это будет что-то и из церковного обихода.

Третья вещь, необходимая для подлинной духовной христианской жизни – трезвение и рассуждение. Очень важно прилагать эти качества к рассмотрению именно своей церковности. Церковь, собственно говоря, и есть христоцентричность, евхаристичность и пневматологичность, или, другими словами, живая жизнь души со Христом в Духе. Содержа в себе Священное Писание и Таинства, храня истинное догматическое и нравственное учение, Церковь всем этим действует не для иного чего, как только для того, чтобы люди приходили в единение с Богом, и в Боге – друг с другом. На протяжении веков Церковь облекалась в разные формы; к настоящему времени исторически сложилось так, что Православие облечено в византийские одежды. Поэтому часто бывает, что Церковь и византизм в умах людей прочно сливаются в одно, так что отними от Православия византийские формы – и люди скажут: ну нет, это не Православие, а модернизм какой-то. Нетрезвый, антиисторический взгляд на церковность приводит к тому, что с Церковью сплетается лубочность, псевдомистицизм, апокалиптика, кликушество, магизм, политиканство, народническая идеология – всё то, что Апостол Павел называл негодными и бабьими баснями (1 Тим. 4, 7), и что часто позиционирует себя как нечто неотъемлемое от Церкви. Здесь-то и нужны трезвение и рассуждение. Нужны они, конечно же, не для превозношения и презорства, не для того, чтобы ругать или осуждать Церковь, и не для разорения церковной дисциплины, – а именно для созидания внутренней духовной жизни, невозможной без живого сознания и чувства принадлежности именно ко Христовой (а не византийской, лубочной, народнической и проч.) Церкви.

Наконец, четвёртое, что необходимо в христианской жизни – это подвиг. И для достойного участия в Таинствах, и для воспринятия и понимания Священного Писания, и для усвоения навыков разбираться в Священном Предании необходимо личное усилие человека жить по заповедям Господним, нужен духовный, нравственный и интеллектуальный труд. А так как христиане на своём пути ко Христу имеют дело с падшим человеческим естеством, а также с духами злобы поднебесной (Еф. 6, 12), то их нравственный и духовный труд выражается в рассудительном подвиге самопротивления греху и понуждения себя на добро в согласии с нравственным учением Церкви. Очень существенно то, что в наше время нравственное делание христиан ни в коем случае не должно ограничиваться только аскетической, сугубо церковной стороной. Сегодня великий подвиг нужен для того, чтобы просто быть нормальным человеком – внимательным к другим, уважающим их, добрым, ответственным, мужественным, не тяжёлым для ближних, воспитанным, культурным и образованным. Не надо думать, что церковная аскетика – одно, а это – другое, второстепенное, ненужное. Как раз мудрость христианина заключается в том, чтобы всю нашу жизнь, не исключая и общественной её стороны, наполнить христианским содержанием – и это не меньший подвиг, чем собственно аскетический.

В заключение скажем вот что. Христианство – это вечная молодость, бодрость, свежесть, полнота жизни. Оно никогда не бывает и не может быть скучным и неинтересным. И мы всячески желаем тем читателям этой книги, которые ещё не познали радости и силы христианства, приобщиться им. К верующим же христианам мы обращаем призыв – чтобы наша святая вера никогда не превратилась для вас в рутину, чтобы вы восходили «от силы в силу» и помнили завет Апостола Павла: всегда радуйтесь (1 Фесс. 5, 16). Пожеланием всем мира и радости о Христе мы и завершаем нашу книгу.