Мы видим, что противостояние сатане заключается вовсе не в магической, языческой по сути системе «антиколдовства», а в христианской вере и вытекающей из неё нравственной и духовной евангельской жизни. И здесь очень важно понимать, что главное, что хочет от нас, как и от наших прародителей, сатана – это внимания к себе и к своим соблазнам. «Всё усилие и рачение у противника о том, чтобы придти ему в возможность отвлечь ум от памятования о Боге, от страха Божия и от любви Божией земными обольщениями и приманками, отвращая его от истинно-доброго к мнимо-хорошему», пишет преп. Макарий Великий²³. Задача христианина – не давать внимания диаволу ни в большом, ни малом, ни даже в шутку, как это принято в безбожном мире. Внимание же нужно направлять на то, чтобы уразумевать действия диавольские и не приобщаться им (1 Кор. 10, 20). Помочь в этом может твёрдая память того, что христиане дали в Крещении обещание Богу – отречься от всех дел диавола, от всех служителей его и от всей гордыни его, а в Таинстве Миропомазания получили силу для этого. И, опять же, нужно очень хорошо понимать, что это за «дела сатаны», его гордыня, его служение. Это относится не к оккультно-колдовской сфере (повторим, христиане надёжно защищены от неё), а к повседневному течению человеческого существования. Дела сатаны суть грехи и страсти – блуд, жестокость, гордость, чванство, ложь, невнимание к ближнему, эгоизм, сребролюбие, жадность, чревоугодие и проч. Служители его – бесы и люди, выполняющие их волю, живущие по грехам и страстям. Наконец, гордыня его – дух лжи, безбожия, тщеславия, разврата, гордости, денег, наглости, жестокости, глупости и всего того, что выливается из человеческих сердец и складывается в обычаи мира сего, в направление жизни, во весь уклад человеческих нехристианских отношений. Вот именно этому, с помощью Божией, и должен всеми силами противостоять христианин. Здесь очень важно не следовать толпе, оправдываясь, что «все грешат». Нужно строить свою жизнь на здравом основании христианской нравственности – даже если весь мир будет этому противиться, смеяться над нами, гнать нас. Вера и жизнь по вере никогда не посрамит христианина: Бог же мира сокрушит сатану под ногами вашими вскоре (Рим. 16, 20).

В заключение повторим главное: в Таинствах Крещения и Миропомазания человеку даруется двоякое содержание. Это великие и неизменные дары Божии – оправдание перед Богом и освящение, приобщение ко Христу, исполнение сердца Святым Духом. Но это и залог, задание, семя, которое христианин должен взращивать свободно и сознательно посредством всеусиленного нравственного и духовного труда. Важно подчеркнуть, что этот труд не является «зарабатыванием» у Бога Его благодати. Дар Божий всегда остаётся именно даром, который не купить ни за какие человеческие труды или заслуги. Все духовные усилия христианина направлены на то, чтобы посредством понуждения себя на добро и сопротивления злу давать в себе всё большее место Духу Святому, Который и возращает в нас всё более явно и действенно дары Божии, полученные нами в этих двух Таинствах.

Глава одиннадцатая

Таинство Покаяния

Одним из наиболее значимых церковных священнодействий является Таинство Покаяния. Но покаяние – это не только Таинство, но и одна из важнейших сторон духовной жизни, поэтому и говорить мы будем не только о Таинстве, но и обо всём, что связано с покаянием как таковым.

Сначала дадим определение. Покаяние есть Таинство, в котором христианин, при раскаянии в своих грехах и исповеди их перед священником, получает через него от Бога прощение и разрешение грехов. Мы сразу видим, что для совершения Таинства нужны два действия: 1) раскаяние и исповедь и 2) прощение и разрешение грехов священнослужителем, имеющим от Бога власть прощать грехи. О первом, то есть о необходимости исповедания грехов, мы читаем в 1-м послании Апостола Иоанна Богослова: если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши, и очистит нас от всякой неправды (1 Ин. 1, 9); о втором – в Евангелии от Иоанна: Приимите Духа Святого, сказал Господь Апостолам; кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся (Ин. 20, 22–23).

Тут сразу можно дать ответ на часто задаваемый вопрос: зачем нужно идти к священнику рассказывать о грехах, недостаточно разве покаяться внутри, перед Богом? Мы видим, что нет, недостаточно. Господь дал власть прощения грехов не самому человеку при мысленной исповеди их перед Богом, а Церкви в лице Апостолов и их преемников – епископов и пресвитеров. Для того, чтобы они узнали те грехи, которые от имени Господа имеют благодать прощать, им нужно их сообщить, сказать, назвать, то есть исповедать их и засвидетельствовать перед священнослужителем своё в них раскаяние.

Все церковные Таинства созидают Тело Христово – Церковь; это особенно касается Таинства Покаяния. Грех разлучает человека с Богом и Его Церковью; в Таинстве Покаяния происходит прощение грехов и воссоединение человека с Церковью. Поэтому только в церковном священнодействии, а не самостоятельно, совершается избавление человека от греха, в котором он кается.

Сразу перед нами встает вопрос – что же такое грех? Чем он страшен? Выяснив это, мы поймем, что, собственно, происходит в Таинстве.

Грех есть беззаконие, – определяет апостол Иоанн Богослов (1 Ин. 3, 4), то есть нарушение воли Божией. Это нужно правильно понимать. Нарушить волю Божию – это не начальника на работе ослушаться. Воля Божия не есть некая директива, указ, формально принуждающий нас к чему-либо. Воля Божия есть всесозидательное действие Бога, то, на чем держится мир, всё бытие. Мы знаем из Священного Писания, что воля Божия – не какая-то равнодушная всемогущая сила, но – благая, угодная и совершенная (Рим. 12, 2). Если мы нашими делами, мыслями, чувствами соответствуем воле Божией, любим её, ищем её, творим её, – мы тем самым приобщаемся изначальной гармонии мироустройства, благу, добру, совершенству и пребываем в богоустановленном чине и порядке, соответствуем Богу и божественной жизни и приобретаем мир, спокойствие совести, внутреннее (а нередко и внешнее) благополучие, блаженство и бессмертие. Если же мы волю Божию нарушаем, то тем самым мы идём против Божьего порядка мироустройства, то есть разрушаем, портим и извращаем самих себя и мир. И это не какие-то мысленные выкладки: это объективное положение вещей. Апостол Иаков пишет: сделанный грех рождает смерть (Иак. 1, 15) – разрушение и уничтожение, по причине отделения от абсолютного Добра, Правды, Любви и Порядка, то есть от Бога.

Возникает вопрос: а как нам узнать волю Божию? Она открыта нам в Священном Писании, прежде всего – Нового Завета. Если мы будем усердно читать и изучать эту главную книгу Церкви, то мы ясно увидим описываемое в ней должное и недолжное нравственное и религиозное состояние человека, и, прикладывая прочитанное к себе, сообразуем нашу жизнь с волей Божией.

Сделанный грех нарушает законы бытия – прежде всего духовные законы, и, следовательно, для человека он влечёт за собою неизбежную ответственность. Если человек выйдет из окна 15-го этажа, имея желание пройти по воздуху до соседнего дома, то он упадет вниз – таковы законы физического мира; совершенно несущественно, что он думает и считает. Так и в духовной сфере: если люди идут против законов Божиих, то – вменяют они себе в грех это противление Богу или нет – они пожинают определенные последствия, например, для гордости – отступление благодати и предание бесам, для блуда – разрушение души, нарушение целости человека, и проч.

Конечно, грехи бывают разные, есть грех не к смерти (1 Ин. 5, 16), – но любой грех меняет в худшую сторону Божий порядок, разлучает человека от Бога в той или иной степени, и влечёт за собою последствия. Но воистину Любовь Божия превосходит всякое человеческое несовершенство и немощь. Господь Иисус Христос в Своей Церкви дал нам великое и удивительное Таинство Покаяния; и теперь, если человек осознаёт свой грех, кается, исповедует его и получает в Церкви разрешение от него, – то действием этого Таинства грех уничтожается, изглаживается из бытия, а душа исцеляется и получает благодатные силы на борьбу с грехом; главное же, что происходит – восстанавливается общение между Богом и человеком.

Но покаяние, как мы сказали – это не только Таинство. Покаяние есть, прежде всего, внутреннее действие, внутренняя работа человека, которая готовит и приводит его к Таинству. Здесь можно различить, во-первых, покаяние как вхождение (или возвращение) в Церковь от греховной жизни, и, во-вторых, покаяние как делание человека уже церковного, то есть как нравственное усилие души в борьбе с грехом и в понуждении себя на добро.

1. Покаяние как вхождение в Церковь. Евангельская проповедь началась не иным чем, как призывом к покаянию. Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие (Мк. 1, 15), – это первое, что сказал Господь, выйдя на проповедь. До этого к покаянию призывал св. Иоанн Предтеча, – и даже крестил в покаяние, т. е. совершал символическое омовение водою в знак очищения от исповеданных ему грехов. Апостольская проповедь также началась с увещевания о покаянии. После сошествия на Апостолов Святого Духа, в первой же своей проповеди апостол Петр сказал: покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов, – и получите дар Святого Духа (Деян. 2, 38). Покайтесь и обратитесь, чтобы загладились грехи ваши (Деян. 3,19). В Священном Писании покаяние полагается необходимым условием для обращения к Богу и для спасения. Господь говорит: если не покаетесь, все также погибнете (Лк. 13, 3). Покаяние радует Бога и угодно Ему: так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк. 15, 7).

О чём здесь идет речь? Греческое слово “метанойя”, которое стоит в оригинале во всех процитированных отрывках Нового Завета, означает буквально «передумать», а смысл этого понятия – изменение сознания. Этим словом передается нечто большее, чем просто процесс умственной деятельности, здесь подразумевается намеренное обращение, в котором участвуют сердце, воля и сознание; это изменение образа мыслей, приводящее к изменению поведения, причем подразумевается здесь именно религиозный аспект – обращение от греха и лжи к Богу, истине и добру. Таким образом, покаяние в собственном смысле слова есть изменение сознания и решительная перемена всей своей жизни, осознание своих грехов и оставление их, обращение к Богу и устроение своей жизни на новых, евангельских началах. Покаяние предполагает определенное состояние души, – когда человек осознает и чувствует свою недостаточность без Бога, падшесть, опасность от греховного состояния, пленения себя грехом, «болезни» им – то, что святитель Феофан Затворник называет «крайней бедой без Бога»; вместе с тем – нежелание больше жить по-старому, нужду во Враче, жажду исцеления души.

Когда на такую почву, на такое настроение души падает благодатное семя Евангельской проповеди, тогда человек обращается к Богу, – не только мыслью, но и всем сердцем принимает Бога, заполняя и освящая Им всю свою жизнь. Такое обращение к Богу происходит прежде всего через принятие Таинства Крещения; в наше время многие люди, крещенные в детстве, но не воспитанные, как христиане, заглушившие благодать Крещения нехристианской жизнью, входят в Церковь через Таинство Покаяния. В этом смысле оно называется «вторым Крещением», восстановлением, возобновлением Крещения. В древности христиане, впадшие в тяжёлые, смертные грехи, воссоединялись с Церковью через публичное покаяние и строгие епитимии; сегодня исповедь всегда индивидуальная, тайная.

2. Покаяние как нравственное делание. Но вот человек вошёл в Церковь, – через Крещение или через Покаяние. Как должна теперь строиться его жизнь? Отринув грех и соединившись с Богом, христиане получили от Него в Таинствах благодатные дары, и теперь главная их задача – сохранить, возрастить и приумножить эти дары. Для этого необходимо совершать определенный душевный труд, сознательное нравственное усилие над собой. Об этом говорит Господь: Царство Небесное силою берется (нудится), и употребляющий усилие восхищает (приобретает) его (Мф. 11, 12). Усилие это должно быть ровным, постоянным, непрекращающимся, чтобы нам постоянно возрастать во Христе, восходить от силы в силу.

Но это идеал. В жизни такое ровное восхождение не часто встречается. Люди немощны, неспособны на такое постоянство, на всегдашнее внутреннее напряжение; современный человек стяжал многие греховные привычки и навыки, которые чуть ли не срослись с нашей природой. Сегодня устроение внешней жизни совершенно нехристианское, противное благочестивой жизни; да и дьявол рядом со своими соблазнами, искушениями, возбуждениями страстей. В этих условиях человек часто рассеивается, помрачается, изнемогает, ослабевает – и в итоге допускает в свою жизнь грехи. Правда, христиане все же с особым усилием блюдут себя от грехов смертных (хотя и они тоже, по разным обстоятельствам, бывают); но и так называемые «грехи не к смерти» (1 Ин. 5, 16), хоть и именуются иногда «повседневными», всё равно остаются грехами, со всеми их действиями – прежде всего, разлучением нас от Бога. Кроме того, под массой мелких грехов совесть, которой принадлежит главная роль в соблюдении внутренней чистоты, начинает замутняться, изнемогать, терять свою силу. И тут снова открывается нам любовь Божия и принимает нас в Таинстве Покаяния: прощает грехи, очищает и восстанавливает совесть. Покаяние снова обращает нас к Богу и Церкви, восполняя наши немощные усилия на пути духовного восхождения.

Нравственное, внутреннее делание как вторая сторона покаяния для нас очень существенно. И в связи с этим остановимся на том, как должна совершаться покаянная работа внутри нас, в чем нам каяться и как готовиться собственно к Таинству Покаяния, приступаем ли мы к нему впервые, как ко второму крещению, или прибегаем к нему регулярно как уже воцерковившиеся люди.

Первое здесь – внимание к себе. Возможность человека как бы со стороны оценить свои дела и помыслы – один из первых даров благодати Божией, которую Господь даёт человеку. Как говорит святитель Феофан Затворник, грешник не может взглянуть внутрь себя, его будто выталкивает какая-то сила. Проснувшись утром, он тут же обращается вовне, начинает строить планы, мечтает, ему необходимо общение или информационный фон; он включает радио, телевизор, проводит весь день в суете, как бы вне себя; приходя с работы, он тут же опять включает телевизор и засыпает под него. Оставь такого человека одного, без радио, без телевизора, без общения – он почувствует ужасную муку и дискомфорт. Когда человек взыщет благодать Божию, первое, что она делает – возвращает человека к себе, обращает его внимание на состояние души.

Итак, при помощи внимания станем рассматривать свой внутренний мир. Прежде всего нам станут явны грехи, совершаемые делом: об этом нам ясно возвестит совесть, укрепляемая благодатью и просвещаемая Словом Божиим. За делами мы увидим с вами наши слова, а за ними – помыслы. Помыслов у нас больше, чем слов и дел, поэтому в них сложнее разобраться совести; но обученное внутреннее чувство по некоему «вкусу» может распознать и качество помыслов.

Но помыслы, в свою очередь, тоже имеют свою причину: их порождают сердечные расположения или привязанности (и нередко стоящие за ними демонические силы), а те, в свою очередь, зависят от очень глубокой вещи, почти скрытой от нашего сознания – от духа жизни, неких основ, определяющих всё наше существование как личностей, – от «глубин сердца», говоря святоотеческим языком. Проще всего распознать нам качество наших дел, труднее – помыслов, а ещё труднее – сердечных основ нашей жизни. Но распознавать греховные дела, слова, помыслы, а особенно глубинных их производителей необходимо; это то, чему, собственно, и нужно учиться христианину – науке внутреннего делания. Здесь важно уметь отделять себя, богоподобную личность, своё, данное от Бога устроение – от греховных навыков, страстей, всего, что портит, уродует, бесчестит нас, – и удалить из души всё это, с Божией помощью.

Так открывается перед нами делание покаяния – поприще борьбы с грехом. Легче всего (хотя и это бывает трудно) не допустить грех делом; гораздо труднее – не грешить в помыслах и чувствах; и чрезвычайно трудно – переменить сердечные расположения, то есть уврачевать свои страсти. Как же всё это делать?

Всякий повод для дел нужно отсекать, а именно: не ставить себя в ситуацию, ведущую к греховному делу, заранее прогнозировать ситуации, в которых мы можем оказаться с тем, чтобы обезопасить себя от соблазнов, и проч. Здесь необходимо рассуждение, благорассмотрение и внимание. Помыслам нужно противостоять, во-первых, невниманием им, молитвою, во-вторых – «противопомыслам», «противочувствам» – то есть противопоставлять греху добро, взращивая в себе противоположные греху добродетели. Наконец, страсти: борьба с ними – это настоящий крест, здесь нужны терпение и смирение, а больше всего – молитва, упование на Бога и неотчаяние. Противление страстям может продлиться очень долго, всю жизнь, – это зависит от стяжанной силы страстей до обращения к Богу.

Борьба с грехом – вещь многосложная; здесь возможны как победы, так и поражения, когда грех всё же допущен – делом, словом, чувством, мыслью. Когда это случится, не нужно впадать в смущение, отчаяние и проч., а нужно сразу прибегнуть к покаянию.

Покаяние (здесь речь идет об акте внутреннего покаяния, не о собственно Таинстве) не есть нечто аморфное, как бы некое смятенное самоукорение души. Не есть оно и некоторая внутренняя истерика. Покаяние имеет свой внутренний чин и порядок, который очень хорошо определяет святитель Феофан Затворник. Воспользуемся его определениями. Покаяние есть:

1) осознание своего греха пред Богом;

2) укорение себя в этом грехе с полным исповедованием своей вины, без перекладывания ответственности на других людей или на обстоятельства;

3) решимость оставить грех, возненавидеть его, не возвращаться к нему, не давать ему места в себе;

4) молитва к Богу о прощении греха, до умирения духа.

Давайте более подробно разберем это.

1) Осознание греха перед Богом – это не просто констатация греха, а восчувствование того, что грех совершён именно перед Богом. Это предполагает, во-первых, веру, а во-вторых, обязательно личное отношение с Богом, связь с Ним, то богообщение, о котором мы не раз говорили. И такое осознание – не протоколирование какого-то формального нарушения, не копание в себе и не холодный самоотчёт, а живое чувство того, что грех разлучил меня с Богом, что сделанное мною неприятно Богу моему, я этим огорчил, обидел, оскорбил Бога. У кого такого чувства нет, тот в опасности формализировать свою внутреннюю жизнь.

2) Укорение себя, то есть вменение себе полной ответственности за грех. Очень часто мы склонны перекладывать ответственность на обстоятельства, на других людей, на бесов, а себя оправдывать; а важно осознать, что именно я не прав перед Богом.

3) Нужно положить решение сопротивляться греху, не возвращаться к нему, чего бы это не стоило. Без этого покаяние не будет покаянием, а превратится просто в некую, лицемерную по сути, констатацию факта. Нужно обязательно настроить себя на сопротивление греху. Как показывает опыт, особенно хромает у людей именно этот пункт.

4) Молиться Богу о прощении, – потому что своими силами мы ничего не можем, а только Господь прощает нас, умиряет наше сердце, возвращает нам Себя и утешает нас.

Вот такое покаянное движение души должно проходить всякий раз, когда совесть обличает нас в грехе – пусть хоть самом малом. Для грехов «мелких» часто бывает достаточно этого внутреннего покаяния; грехи же существенные требуют уже выноса их на исповедь, потому что сердце не умиряется одним лишь прохождением указанного покаянного внутреннего делания.

Тут нужно опять вернуться к тому, что есть грех. Есть смертные грехи, грехи к смерти (1 Ин. 5, 16). К ним относятся, в числе прочих, два рода самых распространённых и тяжёлых грехов: блудные грехи и грехи гордости. Дела блуда всем ясны, а вот дела гордости для кающихся часто бывают непонятны. Грех гордости, по отношению к Богу, – это ожесточенное богопротивление, а по отношению к людям – жестокость и немилосердие. Блуд лишает нас нашего человеческого достоинства, нашей цельности, а дела гордости решительно отвращают от нас смиренного, милосердного и доброго Бога, как совершенно противоположные Ему.

Это грехи, так сказать, «объективные», они всегда производят своё действие – разлучают человека от Бога – независимо от того, что он об этом думает. Прочие грехи, не смертные, усиливают или уменьшают свою греховность в зависимости от субъективного нравственного состояния души. Например, я не прочитал вечером молитвенное правило. Грех это или нет? Если я пришел домой с работы еле живой, упал в постель и заснул – конечно, это не грех. Если же я подумал: «А, ладно, чтение молитв – это всё форма, надо жить духом», и включив телевизор, до полночи его смотрел и заснул под него, исполнившись нечистых образов от просмотренного, – это безусловно грех.

Так очень многие дела становятся в разряд греха или выходят из-под него в зависимости от нашего внутреннего расположения, и тут дело нашей христианской совести – определять, что есть грех, а что нет. Есть грехи мелкие – например, сказали кому-то колкость, или потщеславились, или разгневались, и прочее, что бывает десятки раз на дню. Наконец, бывают ложные грехи – когда человек почитает нечто за страшный грех, а это вовсе не грех. Это относится по преимуществу к обрядовой сфере церковной жизни.

Но вот мы «созрели», чтобы прийти в храм на исповедь. Сразу перед нами встают вопросы: в чём и как, когда и как часто нам исповедываться? Общее правило здесь такое: надо исповедаться тогда, когда есть потребность, и исповедывать то, в чем укоряет совесть, будь то дело, слово, мысль или сердечное расположение. Исповедоваться всегда нужно полно, не утаивая, не смущаясь и не стыдясь ложным стыдом «что обо мне батюшка подумает?» Для батюшки грехи – это не новость, он всё это слышал сотни раз. Священник всегда радуется вместе со Христом, когда человек кается в своих грехах, и чувствует к искренно кающемуся христианину любовь, расположение и большое уважение, потому что всегда нужны мужество и воля, чтобы покаяться в своих грехах.

Грехи смертные нужно исповедывать как можно скорее, не оттягивая покаяние, потому что диавол может нагородить множество препятствий, чтобы затянуть наш приход на исповедь, с целью ввергнуть нас в уныние и отчаяние. То же самое – и с первой исповедью. Когда человек хочет вернуться в Церковь через покаяние, как через второе Крещение, он не должен смущаться и под предлогом ложного стыда откладывать исповедь на неопределённое «потом».

При воцерковлении участие в Таинстве Покаяния становится более или менее регулярным. Обычно, по традиции нашей Церкви, оно бывает перед Причастием. К такой исповеди мы готовимся, испытывая свою совесть: как прожили период с прошлой исповеди, какие греховные поступки, страсти, помыслы мы допустили. Дела, в которых нас укоряет совесть, нужно исповедывать всегда; слова – когда они вошли в разряд дел, например, когда мы кого-то словом обидели. Для помыслов бывает достаточно того акта внутреннего покаяния, о котором сказано выше; помысл отошел, и его не надо вспоминать. Но если он вспоминается сам, если он назойлив, не отходит и ранит совесть, то нужно его исповедывать, стараясь при этом проследить его причину, и исповедывать скорее не сам помысл, например: «тогда-то пришел помысл такой-то», а: «согрешаю таким-то нечистым расположением сердца, от чего происходят такие-то назойливые помыслы».

Грехи нужно называть так, чтобы исповедующий священник понял, о чём идет речь, но в подробности, особенно блудных грехов, входить не нужно. Хорошо испытывать совесть заранее и записать всё, потому что человек может на исповеди растеряться, смутиться и что-то забыть.

Обычно внимательно живущие христиане более или менее свободны от явных греховных дел, и борьба с грехом переносится больше на помыслы. Исповедь, соответственно, больше становится откровением помыслов, что хорошо для очищения совести и получения благодатной помощи для борьбы с грехом. Но здесь кроется и некоторая опасность деформации исповеди и выхода её за рамки собственно Таинства Покаяния; часто исповедь превращается в духовную беседу. Нужно заметить, что последняя – вопрос скорее духовного руководства, чем Таинства.

Необходимо отметить несколько ошибок, которые могут нам встретиться в деле покаяния.

1) Формализация исповеди, когда исповедаться вроде нужно, а вроде и нечего, или когда мы превращаем исповедь в сухой «отчёт о проделанной работе». Здесь нужно помнить, что Таинство исповеди есть завершение и выражение внутреннего процесса покаяния, и имеет своё значение только при его условии. То есть, если мы исповедуемся без душевного покаяния, без прохождения, хоть в малой мере, указанных выше четырёх составляющих внутреннего делания, – мы подвергаемся опасности профанировать Таинство, и оно может стать нам «в суд и в осуждение». Не бывает такого, чтобы человеку было «нечего» исповедовать. Если человек ведёт внимательную жизнь и следит за чистотою своей совести, то он ежедневно замечает в себе то, что требует очищения, потому что внутренняя брань с грехом не прекращается в нас ни на день. Если не дела и слова, то помыслы и чувства всегда требуют контроля, покаяния и благодатного исправления.

2) Есть также опасность подмены на исповеди, когда человек не видит своих действительных грехов, а вменяет себе грехи мнимые, или грехи маловажные считает великими: комара оцеживает, верблюда поглощает, по слову Господа (Мф. 23, 24), или, говоря словами русской пословицы, из мухи делает слона, а из слона – муху. Человек может каяться и угрызать себя, например, что он съел в пост печенье с непостным ингредиентом – каким-нибудь сухим молоком, или что он не все молитвы из своего правила прочитал, – и при этом не замечать, что он годами отравляет жизнь своим ближним. Сюда же относятся часто встречаемые преуменьшения или преувеличения грехов. Преуменьшение грехов всегда связано с самооправданием. «Ничего особенного не делаю, грехи, как и у всех», или «ну все же так живут». Но очевидно, что греховность нарушения заповедей Божиих ничуть не уменьшается от массовости этих нарушений. Преувеличение грехов проистекает от нежелания или неумения человека правдиво разбираться со своей жизнью. «Во всём грешна», «все обеты Крещения попрал, во всём Богу солгал...» Начинаешь разбираться – оказывается, что всё же не «во всём»: поезда под откос не пускали, от Бога не отрекались... Нужно всегда стараться настраивать совесть по Евангелию, чтобы ясно видеть свои действительные грехи, немощи и страсти, а не прятаться за безответственными «во всём» или «как все». Неточность в этом вопросе опасна, ибо она приводит к неправильному взгляду на себя и на отношения с Богом и ближними.

3) Привыкание к исповеди и обесценивание ее: «Ничего, что согрешу, неважно: есть исповедь, покаюсь». Это манипуляция Таинством, потребительское к нему отношение. Такие «игры» с Богом всегда очень плохо кончаются: Бог строго наказывает человека за такое настроение души. От этого нужно беречься, и всегда быть честным с Богом и со своей совестью.

4) Разочарование в исповеди: «Вот, я годами хожу, каюсь, а страсти не отходят, грехи одни и те же». Это свидетельство тому, что мы не смогли определить свою меру: начитавшись аскетических книжек, мы решили, что за короткое время победим наши грехи и страсти. Но на это нужны десятилетия. Кроме того, Господь может промыслительно оставлять нам некоторые немощи и страсти, чтобы мы смирялись, не превозносились, не уповали на себя, а искали Бога и с терпением взыскивали Его помощи, чтобы определилась и утвердилась в постоянстве наша христианская воля, чтобы свобода и произволение постоянно выбирали Бога. Со временем страсти стихают, если не давать им пищи, иметь над ними контроль и исповедывать их.

Поэтому никогда не надо отчаиваться. Даже если, к несчастью, произошло падение (хотя всеми силами нужно не допускать его!) – всегда нужно вставать, каяться, опять прибегать к Таинству исповеди, подвизаться против греха и никогда не смущаться и не унывать. Надо настроиться не на год-два борьбы с грехом, а лет на пятьдесят... тогда будет легче. Семь раз (на дню) упадет праведник, и встанет (Притч. 24, 16), говорит Священное Писание. Любовь Божия открыта нам, покаяние всегда доступно, вот и надо всегда прибегать к нему, с терпением и надеждой.

Теперь скажем несколько слов о епитимиях. Обычно, когда мы крупно согрешим, нам дают епитимью. Епитимия – это добровольное исполнение исповедавшимся христианином по назначению духовника тех или иных внешних дел благочестия (пост, молитва, духовное чтение, милостыня и т. п.). Но часто её понимают, как «заглаживание», «искупление», «уравновешивание» греха. Это совершенно неправильно. Грех в Таинстве прощается и становится «яко не бывший», он изглаживается из бытия, его нет, он исчезает – и заглаживать и искупать, собственно говоря, нечего.

Но остаются последствия греха. Если мы совершили грех делом – то это дело встраивается в причинно-следственную связь жизненных событий, и часто годами отражается на нас. И сам здравый смысл, и Священное Писание в таком случае требуют, чтобы мы исправили совершенное нами зло – например, загладили обиду, вернули украденное, а если это уже невозможно, особенно старались совершать добрые дела, противоположные тому, что мы натворили. Это будет деятельным покаянием.

Если говорить о внутреннем человеке, то разрушительное действие греха на душу как бы по инерции продолжается даже тогда, когда грех прощен. Святитель Феофан Затворник сравнивает грех с занозой: занозу вынули, её уже нет, но осталась рана, и она болит, нуждается в лекарстве. Тогда предпринимаются определённые духовные действия и упражнения в виде молитвы, чтения, поста или чего другого, – для врачевания этой раны. Чем больше и опаснее для души грех, тем больше противопоставляются ему дела благочестия.

Епитимья не есть наказание, смысл её педагогический, нравственный, чтобы помочь процессу покаяния. Но главное значение епитимьи – отлучение на какое-то время от Причастия, чтобы человек не относился к святыне легкомысленно, ценил её, с ответственностью проводил свою церковную жизнь. Кроме того, здесь преследуется духовно-врачевательную цель: как больной после операции нуждается в заживлении ран, а потом возвращается к обычному образу жизни – так и покаявшийся грешник посредством благочестивых усилий приводит душу в порядок, а потом допускается к Причастию.

Итак, вот три значения епитимии: 1) отлучение на какое-то время от Причастия. Время отлучения устанавливается индивидуально, в соответствии с церковными канонами и тяжестью совершенного греха; 2) исправление содеянного греха, если это возможно; 3) усиленные против обычного благочестивые занятия: молитва, чтение Священного Писания и другое.

Опасно, когда к епитимьи относятся формально, что часто встречается. Плохо также, когда епитимьями пренебрегают, потому что они – важная часть процесса покаяния. Если мы на исповеди получили епитимью – будем стараться её точно исполнить; душа получит большую пользу. Если епитимья нам не по силам – нужно сразу сказать об этом священнику, и совместно с ним определить ту меру, которую мы можем понести. Не нужно бояться или смущаться говорить об этом с исповедующим нас батюшкой: священник обязан сообразовывать накладываемую им епитимию с внутренним и внешним состоянием человека.

Вот кратко мы затронули основные темы, связанные с покаянием: в Таинстве Покаяния Господь прощает нам грехи, воссоединяет нас со Своей Церковью, очищает нас, как новым крещением; оно, будучи регулярно нами воспринимаемо, восполняет недостаточность наших духовных усилий и дает нам благодатную помощь в борьбе с грехом. Участию в Таинстве обязательно должно сопутствовать внутреннее покаяние, состоящее в осознании греха пред Богом, укорении в нем себя, решимости не возвращаться к нему и молитвенного покаянного обращения сердца к Богу.

Но у нас остаётся ещё один чрезвычайно важный вопрос: каково место покаяния в духовной жизни человека, и с каким духовным настроением оно должно совершаться? Важность этого вопроса заключается в том, что многие люди, столкнувшись с неправильным пониманием покаяния, не могут воспринять Таинство исповеди, отвращаются от него и не входят в Церковь. Это неправильное понимание выражается в следующих идеях: я – ничтожество, жалкий грешник, всё во мне – зло и грех, мне приготовлены вечные муки, страшный суд, ад, погибель; правда, есть шанс всего этого избежать. Этот шанс заключается как раз в том, чтобы всегда ощущать себя ничтожнейшим, грешнейшим, уродливым, недостойнейшим существом, ни на что, кроме греха, не годным (это называется «смирением»), и каяться, каяться, и только каяться всю жизнь. Целью духовной жизни при этом становится исключительно убеждение себя в крайней своей грешности, тотальное самоугрызение и ожидание наказания, ибо всего прочего мы абсолютно недостойны.

Такую точку зрения вполне можно назвать очевидной псевдоаскетической крайностью, заключающейся в вырывании из церковного контекста и придании самостоятельного и всецелого значения частностям – пусть и важнейшим, но частностям – духовной жизни. «Есть сокрушение сердца правильное и полезное – к умилению его, и есть другое, беспорядочное и вредное – только к поражению», говорит о правильном и неправильном действии покаяния преподобный Марк Подвижник²⁴.

Выше мы говорили, что покаяние предполагает не просто осознание греха в себе, но именно греха пред Богом. И это очень важно. Все чувства, которыми характеризуется покаяние – самоукорение, смирение, видение своих грехов и проч. (да и вообще вся духовная жизнь христианина), – в истинном их смысле должны быть не просто человеческими чувствованиями, эмоциями, движениями души, сердца, ума, – но чувствами совместными с Богом, именно религиозными. То есть они истинны и правильны только тогда, когда совершаются в Боге, пред Ним, совместным действием благодати Божией и нашей души, но ни в коем случае не сами по себе. Я обращаю на это особое внимание, ибо здесь корень всех религиозных ошибок. Только в этом контексте можно объяснить, что такое подлинное, настоящее смирение.

Надо сказать, что это духовное качество, как никакое другое, неправильно понимается людьми. В нашем обиходе под смирением понимают унижение, готовность к издевательствам над собою, некий «мазохизм», пришибленность, задавленность личности и т. п. Но это совершенно не христианский, не евангельский взгляд. Смирение – это, говоря языком психологии, не комплекс вины и собственной неполноценности, не убеждение себя в ничтожестве. Смирение – это правда о себе и о своих отношениях с Богом, миром, другими людьми. Правда эта заключается в следующем. Действительно, сам по себе я – грешное, немощное и падшее существо: я несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3, 17). Но это не вся правда. Это 10% правды. Если мы остановимся только на этом, это будет ложь, псевдосмирение, подмена. Другая часть правды, 90% её – что Бог не отринул меня, воплотился ради меня, взошёл на крест ради меня, пришёл и вселился в меня, и в Его Церкви я – Христов, он Господь и Бог мой, а я – Его: я причастник Его любви, милости, силы и правды. И это несравненно важнее моей греховности самой по себе. Я живу Им, и не хочу жить собою, своими страстями. И ради этой жизни с Богом, ради того, чтобы взыскать Христа, быть с Ним, чтобы благодатью Святого Духа восполнить свою немощь, я и каюсь, и молюсь, и воздерживаюсь, и борюсь с грехом, и соблюдаю уставы Церкви, – а вовсе не для того, чтобы констатировать ежечасно, что я грешник, и чтобы «изъесть» себя. Главное здесь – не человеческие грехи и немощи сами по себе, а то, что мы прежде всего – члены Церкви, члены Тела Христова, а потом уже – больные, немощные, бессильные, грешные, какие угодно. Главное – чтобы в центре всей нашей духовной жизни, на первом, главном месте был Господь Иисус Христос, а не «я» со своею будто «супергреховностью». Ни в коем случае нельзя рассматривать жизнь и человека исключительно с позиции греха.

Смирение есть положительно-религиозное явление, то есть такое, в котором сочетается человек и Бог – не раз упоминаемая нами синергия. Безусловно, блаженны нищие духом (Мф. 5, 3); безусловно, что унижающий себя возвысится (Лк. 18, 14). Но при этом Господь говорит нам: вы – соль земли; вы – свет мира; да светит свет ваш перед людьми (Мф. 5, 13 – 15). В смирении невозможно разделить видение своей греховности и видение великой любви и уважения Бога к человеку. Подлинное сознание своей греховности – не человеческое «выжимание» из себя отвращения к себе, но действие Божие, когда в свете пришедшей в душу благодати Святого Духа человек видит себя так, как он есть, правдиво, безо всяких иллюзий. Видение своей греховности неверно в отрыве от видения себя «солью земли». Также неверно и почитание себя «светом мира» без осознания себя падшим существом. Одно без другого – ошибка, которая приводит к гордости – то есть отпадению души от Бога. (Обратите внимание, что не только духовное превозношение, но и неправильное самоукорение приводит человека к гордости!) Если же мы в самих себе правильно определим это соотношение, «нащупаем» правду о себе и о Боге, – то тут же мы получим духовный плод, то есть и обретём смирение. Оно свидетельствуется прежде всего двумя вещами: 1) в душу приходит мир от Бога – начаток духовной жизни. Без мира сердечного нет и не может быть никакой религиозной жизни: в мире место Его, говорит Псалом (Пс. 75, 3); 2) правильное отношение к другим людям. Святые видели себя хуже всех – это высокая мера, невозможная без обильного схождения в душу Святого Духа; наша же, начальная мера – правдивое, именно в свете опытно дознанного отношения Бога к людям, видение других людей такими же пред Богом, как и я. Если я – грешный человек, но любовь Божия принимает меня, то также Господь принимает и всех без исключения людей, независимо от их положения, социального статуса, сана, чина, взглядов и чего угодно.

Очень важно знать и понимать, что покаянные чувства должны приносить человеку не уныние и отчаяние, не комплекс неполноценности (что бывает, когда мы лишаем покаяние вышеуказанного церковного контекста), а благодать Святого Духа. Это не восторги, не экзальтация, не кровяное разгорячение, – благодать Святого Духа свидетельствуется в душе тонким, мирным, радостным, смиренным, тихим, прохладным, истинно духовным чувством, дающим человеку мир, любовь и свободу, – и как бы «собирающим» человека в цельное и гармоничное существо, в то, чем он должен быть по замыслу Божию. И это, как пишет преподобный Макарий Великий, критерий правильности любого духовного делания: послушания, молитвы, чтения, хождения в храм, добрых дел и проч. Если то, что мы считаем покаянием, приносит нам в душу не благодать Духа Святого, а смущение, тяжесть, чувство вины, внутреннюю истерику, самоедство, – значит, мы покаяние понимаем неправильно.

Притом надо сказать, что покаяние не охватывает всего внутреннего делания, оно – часть его, пусть важнейшая, постоянная, никогда не прекращающаяся; но не всецелая. Покаяние невозможно без живой веры в Бога, без благодарения Бога и без многого другого. Иногда утверждают, что покаяние – цель духовной жизни. Несомненно, покаянием должно быть растворено, по слову святителя Игнатия (Брянчанинова), всякое наше духовное делание, особенно молитва. Да и вся внутренняя жизнь как неотъемлемую часть, как некое обязательное условие, должна включать в себя покаяние. Но покаяние – это не цель духовной жизни, а, пусть и важнейшее, но средство.

Цель же духовной жизни, повторим ещё и ещё раз – богообщение, и оно, как говорит святитель Феофан Затворник, должно свидетельствоваться чувством. «Не на крыльях или не на ногах, но чувством приближаемся мы к Богу» (блаж. Августин). Покаяние, собственно, и восстанавливает это чувство богообщения: вот главное, что совершается в этом Таинстве и вот его место в духовной жизни. Святитель Феофан пишет, что богообщение должно быть, пусть и в малой мере, постоянным, и коль скоро оно не ощущается, нужно бить тревогу и искать его, – в чем и заключается смысл любого духовного делания. И это вовсе не то, что запрещают св. Отцы – дерзновенно искать духовных утешений, молитвенной сладости, откровений, видений, ощущений и т. п.,, считая себя как бы достойными их. Чувство богообщения совсем из иной области. Бывает, что Господь утешает душу, даёт ей вкусить благодати Святого Духа в возможной для каждого из нас полноте, чтобы мы знали и ощущали цель наших внутренних трудов, – что по очищении нас от страстей это будет неотъемлемым нашим достоянием, и чтобы мы трудились над собою («очистим чувствия и узрим», как поётся в Пасхальном каноне). Но мы должны понимать, что утешение от Господа в Его руке, а в нашей повседневной жизни это чувство богообщения свидетельствуется иным: прежде всего и главным образом тем, что свтятитель Феофан называет «ревностью о богоугождении». Ревность об угождении Богу представляет собою твёрдую, прочную как смерть решимость, несмотря ни на что, ни на какие ни внешние обстоятельства, ни внутренние скорби и уныние, – быть христианином, быть с Богом и исполнять Его волю в живом и непрестанном чувстве веры, благоговения и сыновней зависимости от Бога. И это – фундамент, на котором стоит христианская жизнь. Богообщение есть безусловно дело благодати, о нём нужно иметь попечение, его нужно искать, блюсти, возгревать, – как раз этому и служит Таинство Покаяния.

И еще об одном. Покаяние часто ассоциируется у нас с наказанием от Бога, и человек начинает себя пугать Богом: вечными муками, адом и проч. Но мы должны знать, что этого ни в коем случае нельзя делать. Нельзя себя пугать Богом. Покаяние – это таинство любви Божией, в нём мы соприкасаемся именно с ней, а если не так, то наше покаяние неправильное.

Давайте поразмышляем: мы называем Бога Отцом. Но кто такой отец (при нормальном положении вещей, разумеется?) Отец даёт жизнь, он всецело заботится о своём ребёнке, он кормит и поит, он воспитывает и образовывает его, вдохновляет его, поддерживает, утешает, радуется за него. И наказывает, конечно, когда нужно; но только это ведь не главное во взаимоотношениях отца и его чада. Наказание бывает по необходимости, и, выполнив свою функцию, прекращается. Если люди – таковы, если такое человеческое отцовство, то – кольми паче Бог? Он ведь наш Небесный Отец, мы обращаемся к Нему: Отче наш, – а вовсе не: Наказатель наш... И покаяние наше, и самоукорение совершается именно перед Отцом Небесным – не вжав голову в плечи, в ожидании ярости и наказания за всякую мелочь, – а с сыновним доверием к нашему Отцу, и Спасителю, и – даже можно сказать – Другу, ближе Которого нет. Он, если и наказывает, то с великою любовью, и уж в самых крайних случаях, когда не обойтись без этого. И покаяние – это вернуться именно к Этому вот, Такому Богу, а не пугать себя Им.

То правда, что должен быть страх Божий: в любви к Богу нет места фамильярности, развязности, панибратству, вседозволенности; но страх Божий – это не боязнь надзирателя в тюрьме; это – благоговейное сыновнее духовное чувство, осознание того, кто – Он, и кто – я. И потом: нам ведь дана заповедь – первая! – любви к Богу; но любви не может быть в «приказном порядке», она всегда возникает в ответ на что-то, – и наша любовь к Богу откликается на любовь Бога к нам. Вспомните евангельскую «притчу притч» о блудном сыне: он и попрал любовь отчую, и ушел, и наблудил; но когда он решил вернуться, – из соображений, между прочим, не духовных, а из-за голода, – как поступил отец его? Он увидел его издалека, и сжалился, и побежал, и обнимал, и целовал, и ни слова упрёка не сказал, и почтил честью, и в первую одежду одел, и в дом ввёл, и пир устроил – и это только слабые человеческие образы Божией любви (Лк. гл. 15). И именно она открывается нам в Таинстве покаяния, а не боязнь наказания. Бояться больше всего нужно того, чтобы не оказаться вне Бога, – что, собственно, и есть ад и вечные муки.

Итак, вот каково церковное понимание Таинства покаяния: не как самоистязание, но как положительное религиозное дело, то есть совместное (от нас – покаянное делание, от Бога – Таинство любви) восстановление нарушенной нашими грехами связи с Богом, любящим и милосердным Отцом Небесным.

Глава двенадцатая

Таинство Евхаристии

В предыдущей главе мы говорили о Таинстве Покаяния – о том, что в этом Таинстве мы встречаемся с любовью Божией, что Господь нас милует, очищает, исцеляет, прощает и руководит в покаянии; что покаяние – постоянное внутреннее делание, которым человек восстанавливает живую связь с Богом, нарушенную и нарушаемую грехами; наконец, что покаяние не есть некое самоедство, ввергающее людей в уныние и складывающее у них «комплекс вины», но оно, как и любое духовное делание, есть положительное религиозное чувство, приносящее в душу человека благодать Святого Духа, – а если это не так, то покаяние понимается неверно. Необходимо ещё раз подчеркнуть это важнейшее положение христианского учения. Церковь – всегда благо, милость, любовь, крепость, бодрость, радость; всё, что подаётся от Церкви человеку, характеризуется именно этими качествами. В Церкви есть и долженствования, и запреты; но они вовсе не самоценны, а всего лишь оберегают, охраняют преподанную человеку благодать Святого Духа. Если – что является очень распространенной ошибкой – Церковь воспринимается не подательницей Христовой жизни, но в первую очередь системой запретов и долженствований, если человек рассматривается не как возлюбленное чадо Божие, но как прежде всего, и только, грешник – то тем самым Евангелие, благовествование подменяется «зловествованием», нарушающим стройный чин христианской жизни и иерархию духовных ценностей.

Продолжая же наше благовествование, мы подошли к самому главному, что есть в Церкви, к центральной её точке, стержне, на котором Церковь держится, к Таинству Таинств – Святой Евхаристии. Это Таинство как бы сводит в единый центр, фокусирует всё, что происходит в Церкви, все догматы веры, всю человеческую жизнь – и не только духовную. Ради совершения Евхаристии строятся храмы, пишутся иконы, отливаются колокола, шьются священные облачения, изготавливается церковная утварь, наконец, выращивается хлеб и выделывается вино, – то есть Евхаристия включает в себя и культурную, и производственную, и вообще всякую составляющую человеческой жизни. Литургия, на которой совершается Таинство Евхаристии, вобрала в себя всё богатство Церкви – и богословское, и культурно-историческое, и эстетическое. Церковь всегда сознавала Литургию как величайшую свою драгоценность и блюла её, как зеницу ока. Церковное наказание по сути своей есть временное запрещение участия в Евхаристии. Отпадение от Церкви свидетельствуется нарушением Евхаристического общения. Церковное единство выражается в совместном участии в Евхаристии.

Из этого видно, что принадлежность к Церкви каждого христианина определяется не только церковным мировоззрением, но и участием в Евхаристии. Вся повседневная жизнь православного христианина определяется литургическим строем Церкви. Вся духовная жизнь, по словам святителя Феофана Затворника, также должна соответствовать духу этого Таинства: какие мы по отношению к Богу, к ближнему, к самому себе на Литургии, такими должны быть всегда. Это идеал, конечно, но и он также определяется Евхаристией. Поэтому христианину очень важно усвоить себе православное учение о Евхаристии и хорошо понимать некоторые сложившиеся проблемы, связанные с восприятием этого Таинства.

Начнём с определения. Евхаристия есть Таинство, в котором верующему под видом хлеба и вина преподается истинное Тело и истинная Кровь Господа нашего Иисуса Христа. Я пришел для того, чтобы имели жизнь, и имели с избытком (Ин. 10, 10). Я есмь путь, и истина, и жизнь (Ин. 14, 6), говорит Христос. Желая приобщить нас Себе, дать нам эту «жизнь с избытком», Он избрал для этого не какой-нибудь мыслительно-интеллектуальный, или эстетически-культурный метод, а наипростейший, наиестественнейший для человека способ – через вкушение. Как пища входит в нас и растворяется в нашей плоти, проникает до последней клеточки человеческого организма, так и Господь захотел до самой нашей последней молекулы проникнуть нас, соединиться с нами, приобщиться нам – и это всё для того, чтобы мы до конца приобщились Ему. Ум человеческий не в силах постичь глубину этого действия Божия; воистину, здесь проявляется любовь Христова, которая превосходит всякое разумение (Еф. 3, 19).

О Евхаристии мы находим многие свидетельства в Священном Писании. Вот что говорит Сам Господь: Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую дает вам Сын человеческий. Отец Мой даст вам истинный хлеб с Небес; ибо хлеб Божий есть тот, Который сходит с Небес, и дает жизнь миру. Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда. Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня имеет жизнь вечную. Я есмь хлеб жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; хлеб же, сходящий с Небес, таков, что ядущий его не умрет. Я – хлеб живый, сшедший с Небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира. Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни; ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день; ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нём; как послал Меня Живый Отец и Я живу Отцом, так и ядущий Меня жить будет Мною. Сей-то есть Хлеб, сшедший с Небес; не так, как отцы ваши ели манну и умерли: ядущий хлеб сей жить будет вовек (Ин. 6, 27-58).

Конечно, Христос произнес неслыханные, невероятные слова. Многие из учеников Его, слыша то, говорили: какие странные слова! Кто может это слушать? (Ин.6, 60). И мы видим тут удивительную вещь: Господь, Который оставил девяносто девять овец, чтобы отправиться в горы взыскать единственную заблудившуюся (Мф. 18, 12), вовсе не стал уговаривать этих учеников: «вернитесь, понимайте это не буквально, ну куда же вы», и проч. – но обратил к оставшимся ученикам суровые слова: Не хотите ли и вы отойти? (Ин. 6, 67). Значит, принятие Тела и Крови Христовых настолько важно, что без него никто не может стать христианином.

Само Таинство было установлено Спасителем в важнейший день Его земной жизни – перед крестными страданиями и искупительной смертью ради людей. На пасхальной вечере, когда они ели, Иисус взял хлеб, и раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите, сие есть тело Мое. И взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов (Мф. 26, 28); сие творите в Мое воспоминание (Лк. 22, 19). И со дня Пятидесятницы центральным действием родившейся Церкви стало именно это, данное апостолам и их преемникам, совершение Евхаристии: и каждый день единодушно пребывали в храме, и преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца (Деян. 2, 46). Здесь мы видим и первый чин совершения Евхаристии: молитва в Иерусалимском храме, затем совершение Евхаристии по домам («преломление хлеба» и есть Евхаристия), а затем трапеза любви – «агапа». Приурочивалось совершение Евхаристии к воскресному дню, в воспоминание Воскресения Спасителя; обычно это было ночью. Вот что свидетельствует книга Деяний Апостолов: в первый день недели (то есть воскресенье), когда ученики собрались для преломления хлеба, Павел беседовал с ними и продолжил слово до полуночи; преломив же хлеб и вкусив, беседовал довольно, даже до рассвета, и потом вышел (Деян. 20, 7-11). Первые литургии были харизматическими: описываемое здесь евхаристическое собрание состояло из проповеди апостола Павла и самого преломления хлеба, сопровождаемого определенными молитвами.

Евхаристия сразу стала оформляться как центр церковной жизни общины; в воскресные и праздничные дни христиане города собирались ночью в евхаристическое собрание, возглавляемое епископом; с умножением общин предстоятелями их и самостоятельными совершителями Таинства стали также пресвитеры. Мы здесь не будем входить в историю становления Литургии как чина: это и перенос Таинства на утро, и прекращение традиций агапы, и формирование унифицированных чинопоследований; для нас важно то, что Литургия оставалась центральным действием, главным осуществлением Церкви. В Литургию стянулись все нити церковной жизни. Это произошло в согласии со словом Господа: сие творите в Мое воспоминание (Лк. 22,19) – то есть не просто вспоминайте, перебирайте мыслью и чувством, а именно творите, выявляйте делом.

Как же выявляется церковное содержание в Литургии? Рассмотрим это на примере догматики. Источные, коренные догматы христианства – догмат о Троице, о Боговоплощении, о Воскресении, учение о нашем оправдании и освящении. В Евхаристии Церковь приносит молитвенное приношение Богу-Отцу, нисходит Дух Святой и претворяет хлеб и вино в Тело и Кровь Христову, которыми приобщаются верующие – и таким образом догмат о Троице выявляется здесь не в умозрении, а самим делом. Также действительностью становится для христиан в Евхаристии догмат Боговоплощения: Бог неизменно, неслиянно, неразлучно и нераздельно соединился с человеческой природой – и в причащении Святых Тайн мы реально соединяемся с Богом²⁵.

Голгофская жертва, оправдывающая, освящающая и спасающая человека, также абсолютно реально выявляется на литургии. Не «вспоминается» в человеческом смысле и не повторяется, не воспроизводится – ибо она уже совершена один раз, на все века; но именно выявляется: вневременная, сущностная, свершившаяся Жертва Христова проецируется на временный план бытия, так что человек может каждый день, при совершении Литургии, приобщиться ей – немечтательно, не воображательно, но совершенно реально; тем самым Евхаристия сводит вечность во временное человеческое существование, и мы, приобщаясь евхаристической Чаше, растворяем нашу временную жизнь вневременной спасительной Жертвой Христовой, и уже оказываемся в Царстве Божием, уже живём начатками вечности, будущего века.

Наконец, неразрывно связано Таинство Евхаристии с Воскресением Христовым. Ядущий Мою плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день (Ин. 6, 54), говорит Господь. Литургия исключительно пасхальна; как Евхаристия выявляет, проецирует, актуализирует для нас Голгофскую Жертву, так же она приобщает нас Воскресению Спасителя: мы причащаемся Тела и Крови Христа Воскресшего и седящего одесную Отца.

Итак, мы видим, что все догматы нашей веры в Таинстве Евхаристии получают своё воплощение – не умозрительное, но совершенно жизненное. Часто спрашивают: зачем нужна догматика? почему Церковь «цепляется» за все эти догмы? Литургия отвечает нам на это: потому что догматика – не отвлечённое умствование, но реальное дело, и главное – дело каждого из нас, жизненное и самое важное в жизни. Ведь всё это касается нас: это мы, я совоскресаю со Христом, я получаю вечную жизнь, я приобщаюсь Богу Воплотившемуся, я волею Христовою оказываюсь как бы во глубинах Святой Троицы во исполнение слов Христа – Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною (Ин. 17, 24). Участие в этом Таинстве, приобщение Чаше Жизни дает человеку всё, что есть в Церкви – оправдание, освящение, бессмертие. Ещё надо сказать: мы неоднократно говорили, что все Таинства созидают Церковь: Евхаристия – даже выше того: она и есть эта созидаемая Церковь. Евхаристия и Церковь – понятия почти тождественные. Евхаристией связываются люди в Тело Христово: ведь все христиане причащаются Одного и Того же Христа; Его святейшие Тело и Кровь проходят до последних атомов человеческого существа – вот и становятся христиане через это больше, чем братьями и сестрами, одним Телом, в самом что ни на есть буквальном смысле этого слова.

Через Евхаристию мы живейшим образом связываемся с Церковью Небесною. Все мы напоены одним Духом (1 Кор. 12, 13), все христиане – причастники Христа, и на Литургии, во время совершения этого Таинства, совершенно теряет значение преграда между земной и небесной жизнью. Евхаристией земля и небо соединяются в Одно, Неделимое, Вечное, но и здесь уже, на земле сущее Тело Христово. И это не просто красивые слова; это и есть глубочайшая духовная реальность, самая сердцевина церковной жизни, вкусив которую, люди преображались, изменялись и ради которой готовы были идти на смерть.

Таинством Евхаристии как бы «навершаются» прочие Таинства. Церковь совершенно ясно содержит, что без Причащения Святых Христовых Тайн всё прочее не то, чтобы недейственно – вовсе нет; каждое Таинство есть действие всесильной благодати Божией, – но неким образом несовершенно, недостаточно, подготовительно. Это видно из самого устроения Церкви: Церковь вменяет христианам в обязанность регулярное причащение; прочие же Таинства принимаются либо один раз, либо употребляются по надобности. Чинопоследование Крещения и Миропомазания указывают на Евхаристию как на некое своё завершение – в нём (как и в чинопоследовании Елеосвящения) мы молим Бога, чтобы человек сподобился причаститься Святых Тайн. Покаяние – в Русской Церкви, во всяком случае – даже традиционно соединилось с Причащением в одно. Брак раньше совершался во время Литургии, и совместное причастие было непременным и обязательным для брачующихся. Таинство Священства совершается исключительно на Литургии и заканчивается причащением Святых Таин. Таким образом, мы видим, что Евхаристия – центр жизни христианина; ею определяется правильность церковного сознания, иерархия ценностей Церкви; к ней, как к высшей точке, «стягиваются» все Таинства, чины, уставы, обряды, каноны; ею определяется церковное единство; говоря кратко – Евхаристия есть норма жизни Церкви и каждого христианина. По канонам Церкви человек, пропустивший без уважительной причины (если он не болен, не под епитимьей, и проч.) три воскресения подряд без участия в Евхаристии, то есть без причащения, тем самым ставит себя вне Церкви.

Отсюда очевидно, что всякое покривление и помутнение церковного сознания имеет причиной ослабление именно евхаристической жизни; ослабление же значения и смысла Евхаристии, как прямое следствие, тянет за собой размывание христианства, смещение акцентов и нарушение иерархии христианских ценностей. В связи с этим скажем здесь о некоторых важных вещах, которые «въелись» в церковную жизнь, но которые – искажение христианского церковного сознания.

Какова норма жизни христианина по отношению к Евхаристии? Человек, любящий Христа и старающийся жить по Его заповедям, желает как можно чаще приобщаться своему Господу, то есть чаще причащаться Его Святых Тайн. Литургия для христианина – важнейшее «событие; он всегда с нетерпением ждёт её, молитвенно готовится к ней, очищает совесть покаянием; участвуя в Евхаристии, в единении с Церковью земною и Небесною, в соединении своей души с Богом христианин обретает высший смысл своей жизни. После Литургии он старается жить в соответствии с тем, что совершается на Литургии.

Так было в первые века. Христиане причащались часто; Евхаристия была повседневной духовной необходимостью.²⁶ Со временем евхаристическое усердие ослабело; к XVI столетию дошло до того, что нормой стало причащаться один раз в год. В Синодальное время в России ежегодное причащение стало даже «гражданским долгом», в результате чего церковная жизнь подверглась мертвящей формализации. Люди, желающие причащаться чаще, имели неприятности²⁷. Под влиянием этого (а также в силу многих других причин, которые нужно рассматривать отдельно) в течение веков менялась и Литургия. Церковь как бы «закрыла» Евхаристию. Литургия неким образом разделилась: евхаристические молитвы общины сделались тайными, алтарь наглухо отгородил священство от мирян – и важнейшее событие церковной жизни христиане перестали воспринимать в целости: клирики в алтаре обладали полнотой молитвы, а прихожане, стоящие в храме, целостного участия в Евхаристии лишились.

Это привело к двум последствиям. Во-первых, к клерикализму – резкому разделению на клириков и мирян. Слово «клерикализм» многозначно; здесь мы употребляем его в значении возвышения клириков и принижения мирян. Очень важно в этой связи отметить, что по устроению Церкви различия между людьми нет; есть всего лишь разные церковные служения. Служение клирика вот какое: мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса Господа; а мы – рабы ваши для Иисуса (2 Кор. 4, 5). Клирику, безусловно, приличествует честь, как старшему, но в Церкви все равны пред Господом, все – соработники друг другу (1 Кор. 3, 9). Священник – предстоятель евхаристического собрания; Таинство совершается им от лица общины, от лица молящейся Церкви. Вообще власть священника совершать Таинства – не мирская власть преимущества и особенности, а власть служения, выявления Церкви (подробнее мы будем говорить об этом в главе, посвящённой Таинству Священства).

Итак, когда община лишилась полноты евхаристической молитвы, а клирики, отгородившись, из предстоятелей и пастырей Церкви сделались по преимуществу самовластными совершителями Таинств, властителями и распорядителями паствы, – нарушилась церковная норма отношений между младшими и старшими; христиане перестали сознавать себя как единое Евхаристическое Тело. Стали: одни – высшими, особенными, посвящёнными, значащими, «имеющими право», «жрецами», раздаятелями благодати; другие – низшими, принимающими, что дадут клирики, «людьми второго сорта» в Церкви. Конечно, сказанное вовсе не значит, что должна быть в Церкви анархия, что отношения между пастырями и мирянами должны быть фамильярно-панибратскими, что между ними нет разницы, или что Церковь после 313 года только и делала, что профанировалась. Но суть здесь именно та, что в результате ослабления евхаристической жизни – и шире, духовной христианской жизни вообще – появился внутрицерковный клерикализм.

Здесь лежат корни тех проблем, которые мы рассматривали выше – магического отношения к Таинствам, обрядовости, «автоматического» восприятия людьми благодати священства и проч. «Жречество», разделение на клириков и мирян приводит к неправильным духовным отношениям, лжестарчеству и псевдопослушанию. Клерикализм, говоря словами Господа – вот что: горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли, и входящим воспрепятствовали (Лк. 11, 52). Этот «ключ разумения» – общий всем в Церкви, он (в контексте сегодняшней темы) у Господа в Евхаристии; у клириков нет «права распоряжаться» этим ключом, а есть обязанность открыть им Церковь для всех. Непонимание этого покривляет церковные отношения и привносит в них мирскую властность и разделение, о чём с болью предупреждали Отцы III Вселенского собора: «да не вкрадывается, под видом священнодействия, надменность власти мирския; и да не утратим помалу, неприметно, той свободы, которую даровал нам Кровию Своею Господь наш Иисус Христос, Искупитель всех человеков»²⁸.

В тесной связи с этим «евхаристическим свёртыванием» идёт и второе последствие ослабления евхаристического сознания. Евхаристия, как мы уже сказали – Таинство Церкви, формирующее и созидающее её. Малейший отход от точного евхаристически-церковного мироощущения сразу кривит строй православной духовности. Если не соблюдается норма церковной жизни – частое причащение и полное, целостное участие христианина в Литургии – то Евхаристия отходит с центра духовной жизни на периферию, а в центр духовной жизни приходят, соответственно, вещи с периферии – экуменизм, евреи, масоны, заговор мировой закулисы, глобализация, дивеевская канавка, которую антихрист не перескочет, Иван Грозный, ИНН, электронные паспорта, и т. д., и т. п. Кардинальным образом смещаются акценты, нарушается иерархия христианских ценностей. Человек начинает жить не Христом, не Церковью, а околоцерковными вещами.

Далее. Когда человек приходит на Литургию не для того, чтобы молитвенно пережить ее всю и причаститься, а «просто на службу», то, так как он не собирается причащаться, и, вдобавок, так как большая часть Литургии скрыта за тайными молитвами, – он не воспринимает её как центр своей церковной жизни. Вследствие этого Литургия, чтобы не сделаться окончательно непонятной и скучной, начинает обрастать внешним символизмом. Этот символизм – явление совсем другого порядка, чем то, о чем мы говорили выше как о реальном выявлении догматических смыслов Церкви, когда Голгофская Жертва и пришедшее Царство Божие проецируются на настоящую минуту совершения Таинства. Нет, этот символизм выдуманный, ни на чём не основанный. Опасен он тем, что влечёт за собою ложный мистицизм.

Литургия устроена так, что она вся, от начала до конца, представляет собой цельное евхаристическое действо, которому не нужны «символические подпорки»: она сама за себя говорит, нужно только войти в неё молитвой и вместе со всей общиной следовать сердцем. Литургия безмерно глубока; но на практике сегодня христиане лишаются этой глубины, лишаются живой молитвы; вместо них им предлагается плоский, неглубокий и примитивный, не питающий и не насыщающий, но утомляющий душу символизм. От этого многие «устают» от Церкви, не понимают её, так как им предлагается не исконная церковная реальность, а исторически наросший балласт.

Приведём пример. Учебники и пояснительные книжки всякого рода (популярные и до сих пор), написанные тогда, когда человек причащался один раз в год и ходил на Литургию больше ради дидактического назидания, а не реального соединения с Богом и Церковью, утверждают, что Литургия от начала до конца символически изображает жизнь Спасителя. Это отчасти верно, как некое побочное проявление Евхаристического священнодействия. Но символическая дидактика, увы, чаще всего просто придумана и не основана ни на чём. Вот она, например, объявляет, что смысл Малого входа – обозначение выхода Спасителя на проповедь (несомое Евангелие), а свеча перед Евангелием означает Иоанна Предтечу. Это абсолютно надумано. Смысл любого церковного действия уясняется из молитв, которые при нём читаются, а также, как мы с вами уже говорили выше, из исторического исследования. Молитвы сделались тайными – и никто не слышит, что на Малом входе ничего нет ни про проповедь, ни про Предтечу, а мы просим Бога, чтобы Он сотворил «с нашим входом входу святых Своих Ангелов быти, сослужащих нам и сославословящих Его благость». Исторически этот момент службы – изнесение Евангелия из ризницы. И получается, что подлинного смысла Литургии молящийся в храме христианин не получает; вместо него ему предлагается сильно профанированное и очень внешнее, поверхностное восприятие. Мистика подлинная, евхаристически-церковная подменяется мистицизмом, основанном на ложном символизме – отсюда магизм и кликушество, так сильно распространённые в нашей церковной жизни.

Эта проблема гораздо более глубока, чем кажется на первый взгляд. Оказывается, что человек приходит в Церковь и получает не реальную духовную жизнь, которую содержит Церковь в своем устроении, в учении, Таинствах, чинах, уставах, духе, а некую подмену – то, что исторически наросло на Церковь в результате неправильного отношения к ней. Получается, что христианину приходится искать в Церкви ту реальность, которую он чает – которой Церковь обладает в глубине, но не выявляет в повседневности. Путь православного христианина сегодня – не получить сразу этот главный евхаристический смысл Церкви, чтобы возрастать в нём подлинной духовной жизнью, – а сначала изрядно поплутать на распутиях клерикализма, дутого символизма, ложного мистицизма, внеевхаристического кликушества, идеологического политиканства и проч., и проч., – чтобы потом со многими скорбями и разочарованиями дойти самому до сути православной церковности, потеряв при этом, порой совершенно бессмысленно, много сил. А можно так поплутать, что и запутаешься совсем. Особенно опасна эта подмена подлинных смыслов Церкви, когда ровное течение жизни сменяется настоящими духовными и иными искушениями, когда человек ждёт реальной, настоящей Христовой помощи от Церкви, в которую он много лет «ходил», а помощи не получает. Вдруг оказывается, что он Церковь не знает и не понимает, не в том полагал её смысл: она была для него душевной, эстетической, идеологической или какой другой – но не подлинно духовной жизнью.

Поэтому очень важно поверять Евхаристией всю свою церковность. Прежде всего нужно заглянуть в самих себя: жаждем ли мы Бога, хотим ли часто приобщаться Ему, хотим ли мы хранить в себе полученное на Литургии подлинное христианское Евангельское содержание – или что-то другое для нас главное в жизни и в Церкви? Затем необходимо соотносить с Евхаристией всякую церковную проблему, всякое духовное недоумение. В главе о Священном Предании мы сказали, что одним из важнейших критериев «распознания» подлинности Священного Предания является выявление в нём духа Церкви; усматривается же этот дух безошибочнее всего именно в Евхаристии. Как узнать нам о норме взаимоотношений предстоятеля евхаристического собрания и общины? в литургических молитвах (священник молится, за одним исключением, только от лица общины). Как понять место Божией Матери, святых в Церкви? в Литургии («изрядно о Пресвятей», «вся святые помянувше», но без гипертрофированного псевдопочитания). Подлинная церковная мистика? в образе совершения евхаристического Таинства (в глубоком мире, без какого бы то ни было внешнего эффекта). Отношение друг к другу? в Литургии («возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца и Сына и Святаго Духа»). Соотношение покаяния, благодарения и прочих духовных действий? в Литургии (количество покаянных и благодарственных молитв). Если мы излишне увлеклись, скажем, вышеупомянутой дивеевской канавкой или прочими вещами этого же ряда – соотнесём их со строем Литургии, с её местом в Церкви, и увидим меру (и выход за её пределы) такого увлечения… Так всё соотносится с Таинством Евхаристии и оценивается им: оно дает нам норму всего в Церкви.

Вот общие замечания о Таинстве Евхаристии и о некоторых связанных с ним проблемах. В следующей главе мы поговорим о том, как готовиться к Причастию, как часто причащаться, и рассмотрим другие практические вопросы.

Глава тринадцатая

Таинство Евхаристии (продолжение)

Продолжая разговор о Евхаристии, необходимо сказать о том, как христианин должен участвовать в этом Таинстве, как готовиться к нему, с какими чувствами приступать к причащению, каких плодов от участия в Евхаристии ожидать.

Обратимся к Священному Писанию. Вот что пишет Коринфянам св. Апостол Павел: Я от Самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и возблагодарив, преломил и сказал: «Приимите, ядите, сие есть тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание». Также и Чашу после вечери, и сказал: «Сия чаша есть Новый Завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание». Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете Чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придёт. Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьёт из чаши сей. Ибо кто ест и пьёт недостойно, тот ест и пьёт осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны, и не мало умирают. Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы (1 Кор. 11, 23-31).

В словах Апостола мы встречаемся с выражением: «недостойно причащаться». Здесь необходимо разобраться: что значит «достойно» или «недостойно» причаститься? Часто эти выражения понимаются неправильно. Многие христиане годами не подходят к Чаше под тем предлогом, что они, дескать, «недостойны». Но дело в том, что вкладывать в эти слова какой-то ценовой смысл нельзя – ведь речь идет о совершенно несоизмеримых вещах. Все люди грешны; но Христос спасает и избавляет нас от грехов. Он не распределил людей по их достоинствам или недостоинствам, а спас всех, пролив на Кресте Свою Кровь за каждого человека, и дав нам святейшее Таинство Тела и Крови. С точки зрения оценочной мы никогда, ни при каких обстоятельствах, не можем быть достойными, то есть равными, спасительной Крови Христовой. Никакие наши усилия и действия не могут быть соизмеримы с Крестною смертью Спасителя и с великим Таинством Евхаристии; но Господь, тем не менее, настойчиво предлагает нам Себя, да так, что, как Он говорит, если не будете есть Плоти Сына Человеческого, и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни (Ин. 6, 53).

Нужно очень осторожно думать «я достоин Христа», или «я недостоин Христа». Достоинство наше неизменно: человек, образ и подобие Божие, хоть и грешен и немощен, но взыскан, оправдан, освящён и спасён Христом Спасителем. Всё достоинство христианина – от Христа; и это достоинство неизменно. Думать нужно о том, приближаемся ли мы ко Христу или отдаляемся от Него, радуем ли мы Его евангельской жизнью или огорчаем грехами. Думать надо о том, как мы живём: по заповедям Христовым или по стихиям мира сего – то есть: соответствуем ли мы христианскому достоинству человека или нет. Так что здесь речь идёт не о цене, а о соответствии. Христиане (впрочем, как и все люди) – дети Божии. В повседневной жизни мы видим, что сын может прогневать отца, оскорбить его, опорочить его доброе имя, натворить невесть чего, попасть во всякие переделки – но он всё равно остаётся сыном. Так и мы перед Богом. Да, приходится каяться, извиняться перед Отцом, восстанавливать отношения, порой годами исправлять свои грехи и ошибки; но сыновнее достоинство – это данность; весь вопрос – как мы им распоряжаемся, соответствуем ли ему. С педагогической точки зрения никогда нельзя говорить человеку, что бы он ни натворил: «ты недостоин Христа и Церкви»; потому что человек может быть более чем недостоин, но Христос ждёт его покаяния, готов принять как Своё чадо, то есть – в достоинстве сына. Делая акцент на «недостоинстве», можно человека ввергнуть в отчаяние и вообще отвратить от Бога.

Итак, достойно причаститься – значит соответствовать подаваемой нам в Таинстве великой благодати Святого Духа; недостойное же причащение значит – приступить к Таинству, не оставив своих грехов, без веры, без страха Божия и должного приготовления, а после Причастия продолжать греховную жизнь; вот это будет «в суд и в осуждение». В связи с этим нам необходимо рассмотреть два вопроса: что значит «соответствовать благодати Святого Духа», и что такое «должное приготовление»?

Ответ на первый вопрос чрезвычайно важен для духовной жизни. Дело в том, что, как мы уже не раз говорили, суть христианства заключается в богообщении – то есть постоянной, ни на секунду не прекращающейся жизни человека со Христом и во Христе. Свидетельствуется такая жизнь главным образом неким непрестанным «чувством Бога». Его можно уподобить непосредственному восприятию мира: как человек, даже не задумываясь над этим, ощущает в себе силу зрения, слуха, способность дыхания, чувство собственного движения и положения в пространстве – точно так же христианин духовно ощущает себя в присутствии Божием, «то есть говорит в сердце своём Богу: Господь мой и Бог мой (Ин. 20, 28), как Апостол Фома, и к себе самому: Божий есмь, Божий есмь (Ис. 44, 5)»²⁹. Это чувство отличается от обычных сменяющих друг друга человеческих эмоций; оно прочно и твёрдо, постоянно и непрестанно, и в настоящем, зрелом христианине по степени своей реальности и силы безоговорочно превосходит восприятие человеком физического мира. Но и когда только начинается христианская жизнь, это чувство, путь в начатках, пусть в самой малой мере, но быть непременно должно, «так что, коль скоро нет общения с Богом, коль скоро оно не ощущается, христианин должен сознаться, что стоит вне своей цели и своего назначения»³⁰.

И здесь очень важно следующее обстоятельство. Богообщение – это дар и действие Святого Духа. Как дар, оно подаётся нам в Таинствах Церкви. Как действие, оно требует не раз упоминаемой уже нами синергии – то есть со-творчества, со-действия человека Богу, усилий, направленных – нет, не на «зарабатывание» благодати, а на то, чтобы дать в себе, в своём сердце, всё большее и большее место Христу. Осуществляется же это единственным способом – исполнением евангельских заповедей. Стало быть, Таинства и жизнь по Евангелию связаны неразрывно. Особенно же это касается Таинства Евхаристии. Соответствие этому Таинству и будет означать всестороннее и всеусиленное желание и старание исполнять евангельские заповеди: наряду с исповедыванием правой веры быть целомудренным, добрым, милосердным, сострадательным, кротким, мирным, а вдобавок и мудрым и мужественным человеком, который должен не сообразовываться с веком сим, но преобразовываться обновлением ума своего, чтобы ему познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная (Рим. 12, 2).

Собственно, это и будет самой существенной частью в должном приготовлении к причащению. Необходимо подчеркнуть, что Таинство Евхаристии (как и всякое церковное действие) не есть нечто духовно-самостоятельное; всё, что есть в Церкви, не исключая и её вершину и средоточие – Литургию – является средством для жизни во Христе и со Христом, а следовательно, неразрывно с Евангелием. Участие в Евхаристии без евангельской жизни – самая недолжная вещь, какая только может быть, приводящая к очень печальным последствиям.

Теперь второй вопрос – о правильном приготовлении к причащению. Здесь должна быть подготовка внутренняя и внешняя.

Внутренняя подготовка. Тут первое и самое главное – желание причаститься, жажда Бога, невозможность жизни без Христа, живое чувство, что в Таинстве христианин соединяется с Ним; и крайнее желание этого соединения, когда душа ощущает себя недостаточной без Христа, и только с Ним и в Нём обретает и упокоение, и радость, и мир, и смысл своего существования. Такое состояние души (то самое богообщение, о котором мы только что сказали), вообще говоря, есть, с одной стороны, как раз то, на что направлены духовные усилия человека, все его религиозные труды – и внешние, такие как воздержание, молитвословие, хождение в церковь и проч., – и внутренние: молитва, поучение в Священном Писании, богомыслие и др. С другой стороны, это благодатное состояние, ибо никто не может прийти ко Христу, если не Отец привлечет его (Ин. 6, 44). Характеризуется это состояние наличием определенных религиозных – то есть взаимных с Богом – чувств: покаяния, смирения, благодарения Богу, страха Божия (то есть сыновнего благоговейного хождения пред Богом); из всего этого естественно рождается жажда Бога, которая и удовлетворяется совершеннейшим образом в Таинстве Евхаристии.

Если у человека в душе ничего этого нет – или, что как правило бывает, есть, но в слабой, почти исчезающей мере – то первое и главное условие подготовки к Причастию и будет создание в себе, хоть в малой мере, такого настроения души, такого желания. Для этого Церковью предписывается чтение Слова Божия, молитва, воздержание и множество других способов, из которых человек выбирает наиболее действенные для себя. Обязательно нужно «расшевелить» свою душу, чтобы причащаться не из-за каких-то побочных причин или «по традиции», а по живому чувству жажды Бога, – и сохранять это чувство после Причастия. Вот первое, главное и необходимейшее, что составляет предмет внутренней подготовки к причащению Святых Тайн.

Второе, что мы видим у Апостола – испытание совести. Да испытывает же себя человек, и таким образом путь ест от хлеба сего и пьет из чаши сей (1 Кор. 11, 28). К Евхаристической Чаше можно подходить только с чистою совестью. Здесь нужно иметь в виду, что испытание совести не есть просто какая-то мысленная констатация сделанных грехов, и даже не просто мысленное покаяние в чём-то недолжном. Есть вещи, которые несовместимы с участием в Евхаристии. Это блудная жизнь, жестокое или равнодушное отношение к людям, и проч. И испытание совести заключается в том, чтобы в свете Евхаристии, Евангелия, Церкви человек не только покаялся в том, что несовместимо с причащением Святых Тайн, но и решительно оставил это, – уж во всяком случае, начал прилагать к этому усилия, чтобы не было двойной жизни: участия в Евхаристии и параллельно жизни в грехе. Это очень опасно: оттого многие из вас немощны и больны, и немало умирают (1 Кор. 11, 30).

В Русской Церкви сложился обычай предварять причащение участием в Таинстве Исповеди, и это хорошая традиция; но, повторим, дело здесь не только и даже не столько в Исповеди, сколько в приведении всей своей жизни, и внутренней, и внешней, в евангельское соответствие с Тем, Кого мы причащаемся в Евхаристии. Если христианин будет хранить свою совесть и стараться соответствовать евхаристическому строю Церкви, его совесть будет всё более и более проясняться, очищаться и иметь должную власть во всем объёме его жизни.

Наконец, третий важный элемент внутренней подготовки – это примирение со всеми. Нельзя приступать к Чаше, держа на кого-либо злобу. Об этом говорит Господь: Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой перед жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой (Мф. 5, 23-24). Причащаемся мы Любви Божией, и невозможно соприкасаться с ней сердцем, в котором есть злоба. Конечно, в жизни бывают самые разные ситуации, над которыми мы порой не властны, но, как говорит Апостол, если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми (Рим. 12, 18). То есть христианин со своей стороны должен приложить все усилия, насколько это возможно, для примирения со всеми; а ещё лучше не доводить дело до ситуации, в которой надо примиряться, а ровно и мирно вести себя со всеми. Этому тоже учит Евхаристия, и после нескольких опытов такого рода человек навыкает миру со всеми людьми.

Вот три необходимых условия внутренней подготовки. Всё это вытекает из первого, о чем мы сказали – из жажды Бога, из желания причаститься Ему. Совесть скажет нам, что препятствует этому и что необходимо исправить; немирное состояние души воспрепятствует причащению и понудит восстановить душевный мир. Подчеркну: всё это должно рассматриваться именно как делание, как подвиг, который в наших руках; и это главное из того, как готовиться к Причастию.

Поговорим теперь о подготовке внешней. Это определенный набор правил, которые предлагает нам Церковь для участия в Таинстве. Как правильно к ним относиться, зачем нужны эти внешние правила, каково их место в духовной жизни – во всём этом необходимо разобраться, потому что здесь часто встречается неправильный подход к пониманию внешних дисциплинарных церковных традиций.

Читатель заметил, что на протяжении всей нашей книги мы акцентируем внимание на внутреннем. Но это вовсе не значит, что неважно внешнее. Православное христианство целостно, оно не является голым спиритуализмом. Христова вера охватывает всего человека, всю его жизнь – прежде всего, конечно, внутреннюю; но и внешнюю тоже. Церковное устроение таково, что внутреннее выражается во внешнем, оформляется, «обряжается» им; так религиозное явление приобретает полноту, законченность и целостность. Но здесь всегда бывает некий «зазор» между идеальным положением вещей и падшей земной реальностью; вследствие этого встаёт очень важный вопрос о степени соответствия внешних форм, исторически существующих на данный момент в церковной жизни, исконному духовному церковно-христианскому содержанию.

Нужно сказать тут обще, что все внешние церковные чины и формы призваны помогать внутренней духовной жизни, дисциплинируя и укрепляя её. Христиане придерживаются внешней церковной традиции за послушание Церкви; но при этом необходимо иметь в виду, что есть разные степени значимости внешних чинов. Это: 1) исконные церковные формы, исторически сложившиеся – например, чинопоследования Литургии, Таинств и проч., 2) соборно определенные Церковью – каноны, основы Устава Церкви, и 3) частные дисциплинарные указания. Вот что касается этих частных правил, то здесь христиане свободны в индивидуальном приложении их к себе. Общий же принцип для всякого внешнего церковного чина дан в Евангелии: суббота для человека, а не человек для субботы (Мк. 2, 27). Всякого рода внешние правила есть именно суббота, и христиане применяют их к себе в соответствии с многоразличными обстоятельствами своей жизни.

Это напрямую касается сложившейся на сегодняшний день в нашей Церкви практики подготовки к Причастию. Соборно она не определена и исторически молода. В древности никаких «правил ко причащению» не было: достаточно было участия человека в Литургии – разумеется, как мы уже сказали, под непременным условием провождения нравственной и духовной евангельской жизни. Соборно определено было только лишь, что причащаться нужно натощак. Затем, по мере ослабления евхаристической жизни, появились (уже во втором тысячелетии по Р.Х.) специальные правила ко причащению, из них наиболее древнее – то, что у нас сейчас печатается под этим названием. Затем, когда люди стали причащаться и посещать богослужения редко, к этому правилу присоединились уже и дневные каноны; затем утвердился и пост перед Причастием; так это дошло до сегодняшнего дня.

Наше теперешнее правило – трехдневный пост, трехдневное посещение богослужений, каноны – уже сокращено по сравнению с Уставом, который требует недельного строгого поста, усиленных молитвословий и проч.; очевидно, что эти правила рассчитаны на людей, которые причащались крайне редко, не чаще одного раза в год. Препятствием к частому причащению стало со временем и само такое строгое правило, а главное – идеология, связанная с ним. Поскольку «идеологизация правила» – вещь опасная и при этом весьма распространённая, на ней нужно остановиться подробнее.

Евангелие указывает нам норму соотношения внутреннего и внешнего: сие (внутреннее) надлежит делать, и того (внешнего) не оставлять (Мф. 23, 23). Главное, то, на что должно быть направлено наше внимание – внутреннее делание; выражением его являются церковные формы, которых мы не оставляем, придерживаемся их за послушание Церкви – но прилагаем их к себе индивидуально, пользуемся ими со свободой, согласно с уже упомянутым нами правилом «суббота для человека». Это Евангельское, а, стало быть, и подлинно церковное учение.

«Идеология правила» учит совсем другому. Внешние строго определенные правила мыслятся многими православными как некие постоянные «взаиморасчёты» с Богом, и, в частности – как «покупка билета», дающая право приступить к Таинству. Опасность такой точки зрения в том, что внешнее в Церкви перестаёт быть выражением внутреннего, а становится духовно-самостоятельным, а по сути магическим «допуском» к духовному; Таинство же, участие в нём, становится следствием исполнения внешнего чина, то есть доступ к Богу ставится под непременное условие исполнения внешнего ритуала. К Богу теперь нельзя прийти просто, а только через обряд и соблюдение правила; причём и само это правило настолько усложняется и «устрожается», что Причастие (как и вся церковно-богослужебная жизнь) превращается в тяжкую обузу, а не встречу с Богом, которого чает душа. Это самое настоящее фарисейство, которое с таким гневом осуждал Господь.

Противоядием от него будет твёрдое осознание церковной нормы: как мы уже сказали, Таинство, принимается соответственно настроенной душой, то есть с желанием, с пониманием, свободно и сознательно. Главное здесь – чтобы душа внутренне соответствовала Таинству, была как бы «одного духа» с Таинством (пусть это соответствие несовершенно, неполно, или даже существует пока только в виде желания). Внутренняя подготовка и ставит именно эту цель – возбудить желание, очистить совесть, примириться со всеми, привести все свои дела и жизнь в христианскую норму, в церковный порядок. Подготовка же внешняя помогает внутренней, дополняет её путём определенной традиционно сложившейся церковной дисциплины. Настроение желающей Причастия души возгревается и поддерживается воздержанием, молитвой, сосредоточением и проч.; все эти вещи, получая внешнее оформление, складываются в дисциплинарный чин, который и предлагается Церковью. Исполнять же этот чин нужно по потребности и по силам, имея в виду – соответственно настроить свою душу, а вовсе не выполнить некие условия «посредства» между человеком и таинством.

Как все люди разной меры, то и внешняя подготовка у всех своя. То правило, которое предлагается для этого Церковью, вовсе не является буквальной обязанностью, а представляет собой некую среднюю меру, традиционно исторически сложившуюся. Так, для редко причащающихся людей нужно более строгое выполнение правила – чтобы через такой внешний труд «достучаться» до своей души. Для церковных, зрелых христиан мера внешнего правила может быть меньше, потому что это только для малоцерковного человека жизнь Церкви сводится к богослужениям, чинам и обрядам; а настоящие христиане живут прежде всего внутренней жизнью, и имеют меньше нужды во внешних подпорках. Здесь всегда надо смотреть индивидуально. Перед Причастием возникает естественная потребность более сосредоточенно помолиться, повоздерживаться, и проч. – вот и облекаются эти потребности в правило: кто может – целиком всё соблюдают, кто может – больше, а кто не может – меньше, без всякого смущения. Внешняя подготовка быть должна, её нельзя разорить и отменить совсем; потому что, как говорит святитель Феофан Затворник, «бывает внешнее без внутреннего, но не бывает внутреннего без внешнего». Но на первом месте стоит всё же внутреннее созревание души; и ради него предпринимается внешнее, а не для того, чтобы до буквы вычитать «положенное». Вообще все внешние формы в Церкви необходимо одушевлять и наполнять внутренним молитвенным смыслом – иначе Таинства и Церковь превратятся в мучительный и тяжелый формализм, и внешние правила, ослабляя нравственное чувство, подменят живую жизнь с Богом.

Следующий вопрос: какие чувства, мысли, молитвенные переживания иметь нам в душе во время Литургии? Существует много церковной литературы на этот счёт; само её наличие свидетельствует о ненормальности теперешнего положения вещей, когда Литургия как бы «закрыта» от прихожан, – и приходится что-то выдумывать своё: символически прослеживать жизнь Спасителя, подключать какие-то свои молитвы и проч. Церковная интенция здесь совершенно иная. Мы сказали уже, что Литургия – образец и мерило всего церковного; в том числе и молитвы. Святоотеческий подход к молитве такой: не нужно ничего воображать, представлять, додумывать, а тем более возбуждать себя к мечтаниям и экзальтациям; а нужно умом внимательно, с пониманием смысла, следить за молитвословием, а сердцем сочувствовать воспринимаемой умом молитве. Тогда весь наш внутренний человек погружается в сосредоточенную молитву, и от такой молитвы мы получаем плод – осенение нас благодатью Святого Духа. Литургическая евхаристическая молитва – высшая в Церкви; и, конечно, если бы она звучала вслух для всех христиан, как это и должно быть по самому чину и устройству Литургии, то нам оставалось бы только принимать в ней внимательное участие – и литургическая молитва сама за себя говорила бы. К сожалению, этой возможности православные христиане лишены. Это, кстати, большая проблема нашей церковной жизни: то, что содержит Церковь, уходит из разряда живой реальности и переходит в какую-то мутную «подразумеваемость», неопределенность и ложный мистицизм. В такой ситуации необходимо как можно более сознательно отнестись к тому, чтобы очень хорошо уяснить, что происходит на Литургии, чтобы главное в Церкви не скрывалось от нас, но наоборот, становилось нашим достоянием. Лучший способ для этого – приобрести последование Литургии и читать евхаристические молитвы (кроме одной, в которой священник молится сам за себя во время Херувимской песни) самим. Тогда и вопрос о том, «какие чувства» иметь нам на Литургии, решится сам: те, которые соответствуют евхаристической молитве Церкви – а не разным «дополнениям» к ней. Конечно, здесь подразумевается и дополнительный труд по изучению Литургии, её истории. Лучшими в этой области являются труды проф. Н.Д. Успенского и книга прот. Александра Шмемана «Евхаристия. Таинство Царства».

Далее нужно сказать о плодах причащения. Обычно Господь утешает душу радостными чувствами мира, покоя, безмятежности; эти чувства поистине духовны – они тихи, прохладны, смиренны. Но это именно утешение, оно в руках Господних; нам на них рассчитывать как на нечто обязательное нельзя. Иногда Господь в воспитательных целях их скрывает, и душа их не чувствует. Но не в этих радостных чувствах суть; на них нельзя «зацикливаться», нельзя только их искать, ради них причащаться. Современный человек, к сожалению, воспитан так, чтобы во всём находить удовольствие; порой и от причащения люди также склонны ожидать только лишь некоего духовного услаждения; часто Господь его и не даёт, чтобы к Таинству не было потребительского отношения. Плодом причащения следует считать, с одной стороны, удовлетворение, и с другой стороны, ещё большее возгорание той жажды Бога, о которой мы говорили, и, главное, – укрепление решимости жить по Богу, выстраивать всю свою жизнь, вплоть до мельчайших ее отправлений, по Христу, по Евангелию – то, что святитель Феофан Затворник называет «ревностью о богоугождении».

Вот такое укрепление человека в христианстве и есть главный плод причащения. То, что христианин проходит во внутренней подготовке к Причастию, то закрепляется и утверждается; даются силы к христианской жизни и деятельности, к исправлению того, что совесть считает несовместимым с Причастием Христу. Часто также плодами Евхаристии являются некое просвещение ума и сердца, когда человек начинает видеть ясно то, что было для него только теорией; разрешение внутренних недоумений; бывает и исцеление болезней. Обще говоря, плоды Причастия многоразличны: Господь каждому подаёт то, что ему нужно; но главное здесь – укрепление человека в жизни во Христе.

По причащении нужно всегда от сердца благодарить Бога. Современные православные христиане вообще как-то мало обращают внимание на благодарение; они всё больше каются пред Богом или выпрашивают что-то от Него. А нужно стараться приучать душу свою больше благодарить Бога за всё, а особенно – за причащение Его Тела и Крови; и опыт показывает, что именно в благодарении (а слово «евхаристия» значит именно «благодарение») душа и ощущает самый главный плод Таинства – богообщение, соединение со Христом, абсолютную жизненную реальность этого соединения. Ну и конечно, как уже мы сказали, причащение требует от нас цельной жизни, чтобы эти великие плоды христиане хранили и приумножали, а не тут же попирали, вернувшись к греховной, несоответствующей всему, что составляет смысл этого Таинства, жизни.

И ещё один вопрос. Как часто причащаться? Есть церковная норма: не реже одного раза в три недели. По канонам, если человек пропустит без уважительной причины три воскресенья подряд без причащения, без участия в Евхаристии, он тем самым отсекает себя от Церкви³¹. Сообразуясь с сегодняшними условиями жизни, можно сказать, что сознательный христианин не может причащаться реже одного раза в месяц. А как чаще? Здесь нужно смотреть на состояние души. Чем чаще мы причащаемся, тем легче, послабленнее становится внешнее правило (разумеется, ещё раз повторим, при условии евангельской жизни): например, пост перед Причастием сокращается до одного дня или даже до одной вечерней трапезы, а в праздничные дни отменяется вовсе; читается только «правило ко причащению» без прочих канонов. И здесь должна быть мера. Общий принцип таков: без должной подготовки причащаться не следует (конечно, при обыкновенном течении дел: бывают ситуации, когда человеку необходимо причащаться даже и без всякой подготовки). И здесь нужно смотреть: всё же подготовка к Причастию так или иначе составляет большое напряжение для души, душа может устать, надорваться, или начать с пренебрежением относиться к покаянию, воздержанию и молитве. При всех индивидуальных особенностях христианина он ни при каких обстоятельствах не должен терять страха Божия и трепетного благоговения перед Евхаристией. Из этого следует, что каждый пусть сам себе определит свою меру причащения; а критерий здесь таков – чтобы душа была бодра, и с радостью, с неким энтузиазмом, готовилась бы ко Причастию, избегая при этом рутины и формализации своих отношений с Богом, дабы всегда с благоговением, страхом Божиим, радостью и желанием приобщаться Христу.

Подытоживая, повторим, что Евхаристия – центральное событие, средоточие церковной жизни христианина. Однако при всём своём величайшем церковном значении Евхаристия, как и всё в Церкви, является не чем-то духовно-самостоятельным, не целью, а – пусть и важнейшим, но – средством для жизни во Христе. Приобщаясь этому Таинству, христианин теснейшим, «приискреннейшим» образом соединяется с Богом во Христе Духом Святым, вносит в свою жизнь вечную реальность Царства Божия, пришедшего в силе (Мк. 9, 1), вступает в духовное общение с Церковью земной и небесной, актуализирует для себя единство Тела Христова. Такой высокий дар Божий требует от христианина, чтобы он прикладывал все свои усилия для жизни по евангельским заповедям, просвещал ум поучением в Слове Божием и укреплял сердце молитвой. Именно в таких духовных занятиях и состоит подготовка к участию в Таинстве Евхаристии, а помогает этому употребление и внешних церковных правил, у каждого в свою меру.

В заключение необходимо отметить, что приобщение Христу, как происходящее в храме во время Литургии, так и совершаемое каждый момент жизни в сердце человека, является, в самом лучшем смысле слова, повседневностью, тем, без чего христианин жить не может ни минуты, как без воздуха. Поэтому неразумно поступают те православные, которые превращают причащение в какое-то подобие спорта с диетами, тренировками и усиленными упражнениями, считая именно внешне-формальную подготовку к Причастию признаком благоговения. Благоговение не может быть «прерывистым» и зависящим от усиленных внешних дел; оно должно быть постоянным «фоном» жизни, без которого христианин – не христианин. Это, конечно, не значит «принижать» литургическую жизнь до уровня современного бытового существования; наоборот, вносить в эту самую бытовую повседневность евхаристическое содержание – вот то, чему учит христианина Таинство Евхаристии.

Глава четырнадцатая

Таинство Священства

Таинство Священства в Православной Церкви занимает особое место, потому что им, во-первых, сохраняется Апостольское преемство, а во-вторых, священством открывается дверь к другим Таинствам. По церковному чину Таинства могут совершать не все христиане (кроме, в экстренных случаях, Крещения), а только особо уполномоченные на то Церковью; и полномочие это, благодать совершать Таинства, как раз и сообщается избранным на то христианам в Таинстве Священства; не будь его – не было бы и других Таинств.

Появление священства восходит ещё к Ветхому Завету, где Бог через Моисея установил трёхступенчатую иерархию служения: первосвященник, священники и левиты. Их задачей было совершать храмовое богослужение и от лица народа приносить Богу разнообразные жертвы. То, что Ветхий Завет прообразовывал в виде грубого, внешнего и вещественного, в Новом Завете приобрело духовный, подлинный и всеобъемлющий смысл: уже не кровь козлов и тельцов, но драгоценная Кровь Христа Спасителя составляет предмет духовного жертвоприношения Церкви; не только храмовое Богослужение – сфера действия священства, но и все без исключения стороны человеческой жизни освящаются в христианской Церкви пастырями её.

Вот некоторые тексты Нового Завета, указывающие на установление этого Таинства. Господь Иисус Христос позвал к себе, кого Сам хотел; и пришли к Нему. И поставил из них двенадцать, чтобы с Ним были, и чтобы посылать их на проповедь, и чтобы они имели власть исцелять от болезней и изгонять бесов (Мк. 3, 13-15). Здесь речь идёт о некоем особом поставлении для проповеди и дарования исцелений. Когда Апостол Пётр исповедал Господа Христом, Сыном Бога Живаго, Господь в ответ сказал ему: и Я говорю тебе: ты – Петр (камень), и на камени сем Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её; и дам тебе ключи Царства Небесного, и что свяжешь на земле, что будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, будет разрешено на небесах (Мф. 16, 18-19); это же обетование Господь подтвердил и другим Апостолам (Мф. 18, 18). От того момента Апостолы получили власть вязать и решать, то есть строить и хранить Церковь. На Тайной Вечери, установив Таинство святого Причащения, Господь повелел Апостолам: сие творите в Мое воспоминание (Лк. 22, 19). По воскресении Христос, явившись ученикам, заповедал им: как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас. Сказав это, дунул, и говорит им: приимите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся (Ин. 20, 21-23). Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам (Мф. 28, 19-20).

Итак, мы видим, что Господь дал Своим Апостолам власть совершать Таинства, учить и проповедовать о Христе, строить и хранить Церковь, – и это не просто в качестве чего-то общего всем христианам, но именно как некое особое служение; а ко всем христианам относятся слова Христа, сказанные Апостолам: слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается (Лк. 10, 16). Облекшись духовною силою на это особое служение в день Пятидесятницы, исполнившись благодати излившегося на них Святого Духа (Деян. 2, 1-4), Апостолы простёрли свою проповедь даже до края земли (Деян. 1, 8). Проповедь эта заключалась не только в учении о Христе, но главным образом в устроении поместных Церквей; и с самого начала бытия церковных общин священство получило ту форму, которая существует и поныне, а именно: преемниками себя Апостолы ставили епископов, им помогали пресвитеры, то есть священники; низшим, служебным чином были диаконы. Само Таинство совершалось через рукоположение. При избрании диаконов поставили их перед Апостолами, и сии, помолившись, возложили на них руки (Деян. 6, 6). Проходя Листру, Иконию и Антиохию, апостолы рукоположили им пресвитеров к каждой церкви (Деян. 14, 22-23).

При дальнейшем развитии церковной жизни христианское священство стало восприниматься законным преемником трёхчинной ветхозаветной иерархии: первосвященникам соответствовали епископы, священникам – пресвитеры, служителям-левитам – диаконы. Но задачи стоят перед новозаветным священством уже совсем иные, нежели в Ветхом Завете. Там священство было прежде всего сакральным служением; в Новом Завете сакральность (понимаемая как возможность и право приближаться к Богу в молитве и в служении) перешла из внешне-религиозного во внутренне-духовный план жизни и стала достоянием всякого христианина: вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет (1 Петр. 2, 9), говорит Апостол Пётр всем христианам без какого бы то ни было различия между ними. Несомненно, что совершение Таинств осталось действием сакральным; но по учению Церкви сакральность эта принадлежит не священнику как человеку, а является, как мы уже сказали, уполномочиванием Церкви. Таинства совершает не священник, а Сам Христос; и одна из главных «функций» Церкви состоит как раз в том, что она эту благодать Христову посредством Таинства Священства доносит до каждого человека, где бы и когда бы он не жил. Не менее важной задачей священства, чем домостроительство таин Божиих (1 Кор. 4, 1), в Новом Завете становится пастырство. Апостол Павел, обращаясь к своим преемникам, заповедует: внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас блюстителями, пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе кровию Своею (Деян. 20, 28). О пастырстве мы подробно будем говорить ниже, а теперь рассмотрим катехизическое определение Таинства.

Священство есть Таинство, в котором избранному на определенную степень церковной иерархии христианину преподаётся благодать Святого Духа, облекающая его духовною властью совершать Таинства, учить верующих догматам Христовой веры и руководить их в исполнении нравственного христианского закона, то есть в жизни по заповедям Божиим. Разберём это определение.

1) «Избранному христианину». Раньше, в первые века, клирики выбирались народом церковным, с последующим утверждением этого выбора епископом; а если избирался епископ, то его избрание утверждалось высшей церковной властью. Сейчас, в наше время, ситуация хотя и изменилась – клирики назначаются церковным начальством без учёта пожеланий паствы, – но в любом случае элемент выбора остаётся: рукополагают всё же не всех подряд. Смысл здесь тот, что к священству представляются (должны представляться) лучшие христиане, более опытные, более ревностные и более подготовленные, чем прочие.

2) Об «определенной степени церковной иерархии» мы уже начали говорить выше: это трёхчинная иерархия – епископ, священник и диакон.

Епископ, или архиерей, есть преемник Апостолов, носитель Апостольской благодати; он совершает все без исключения Таинства, несёт перед Богом полную ответственность за состояние вверенной ему паствы; епископ должен в полноте преподавать людям Евангельское учение, быть образцом христианской нравственности и учителем её. Обязанности епископа прописаны в Пастырских посланиях Апостола Павла³². Епископ возглавляет Церковь данной местности и управляет всеми сторонами её жизни, как духовной, так и административно-хозяйственной. Без воли епископа в вверенной ему Церкви (епархии) ничего совершаться не должно. Епископа рукополагают несколько епископов, ибо все епископы по благодати равны, и, следовательно, так как меньший всегда рукополагается большим, епископ не может произвести равного себе; поэтому для епископской хиротонии нужен собор епископов. В Православной Церкви с середины I тысячелетия принято безбрачие епископов, а в Русской Церкви – и обязательное монашество (хотя в Древней Церкви так не было, а монашеские обеты в некоторых случаях могут противоречить пастырскому служению). В зависимости от занимаемой кафедры или от положения в Церкви епископ может носить титул архиепископа, митрополита и патриарха; титул этот является свидетельством чести, но к собственно епископской благодати не прибавляет ничего.

Пресвитер, или священник (по-гречески «иерей») – вторая степень священства. Священник есть помощник епископа, во всём зависит от него, и действует в Церкви только по благословению и с ведома своего архиерея. Священнику дана власть совершать все Таинства, кроме Таинства Священства. У священника более ограниченные права в области учительской и канонической: священник, без особого архиерейского благословения, не имеет права учить и действовать вне своего прихода; также есть ряд канонических вопросов, которые решает только архиерей (например, разводы). Священник – наиболее близкое лицо из клира к мирянам: епископ один на всю епархию, на некоторых приходах он может даже и никогда и не побывать. Поэтому священник должен быть ближайшим повседневным образцом христианской духовности и нравственности и обязан учить и назирать общину, предстоятелем которой он является, в вере и благочестии. Священство (и диаконство) в Православной Церкви может быть женатым (в отличие от Римо-Католической Церкви), одним, первым браком, заключённым до хиротонии. Священника рукополагает епископ. В зависимости от должности и положения священники могут носить титул протоиерея и протопресвитера; в монашестве – игумена, архимандрита.

Диакон – третья, низшая ступень священства. Диакон не имеет власти совершать Таинства; его задача – помогать епископам и священникам во всех областях церковной жизни. В настоящее время роль диакона сведена лишь к богослужению, иногда – к проповеди или наставлению в вере, например, в воскресной школе; раньше же круг обязанностей диаконов был гораздо более широкий: в их задачу входило пещись о столах (Деян. 6, 2), то есть иметь попечение о материальной стороне жизни Церкви; они посещали больных и преподавали им Св. Дары, и проч. Сейчас диакон (если он не обладает громоподобным голосом, и вследствие этого является, по мнению церковного начальства, «украшением богослужения») рассматривается чаще всего как кандидат в священники. Диаконы тоже имеют свои наградные титулы: протодиакона и – для монашествующих – архидиакона. Диакона, также как и священника, рукополагает архиерей.

3) О том, как преподаётся благодать Святого Духа, мы уже сказали: через рукоположение. Совершение Таинства происходит за Божественной Литургией.

4) Наконец, нужно сказать о власти совершать Таинства, обучать верующих истинам веры и руководить их в жизни по заповедям Христовым. Строго говоря, если понимать «власть» в обычном человеческом смысле, то власти совершать Таинства ни у какого человека быть не может, ибо они суть действия сверхъестественные. Таинства, как мы уже говорили выше, совершает Христос, в Церкви, Духом Святым; а человеку-священнику принадлежит роль доверенного лица Церкви, её уполномоченного служителя. В деле совершения Таинств священник – лишь «инструмент»; Таинства есть действие Церкви, священниковы только, образно говоря, руки. Следовательно, пока священник законно служит, Таинства совершаются им независимо от прочих обстоятельств – если, конечно, он совершает их по уставу Церкви и от лица её. Поэтому о «власти священнодействия» можно говорить лишь условно, непременно учитывая этот церковный контекст.

Власть же пастырская, духовническая, власть созидать и хранить Церковь ни в коем случае не должна пониматься в мирском смысле – как насилие и принуждение. О недопустимости этого со всею силою предостерегали ещё в древности Святые Отцы: «да не вкрадывается под видом священнодействия надменность власти мирския; и да не утратим по малу, неприметно, той свободы, которую даровал нам кровию Своею Господь наш Иисус Христос, освободитель всех человеков»³³. Власть священства – исключительно духовная и нравственная, она основывается на свободе и уважении к человеку, и осуществляется не мирскими средствами, но словом убеждения и примером жизни.