Теперь для лучшего понимания темы нужно сказать, что не есть Церковь, то есть определить некоторые идеи и явления, которые, хотя и выдают себя за нечто присущее Церкви, на самом деле Церкви вовсе не принадлежат. Все такие идеологемы являются подменой Церкви: они рядятся в церковные одежды, причем иногда назойливо, но по сути представляют собою явления антицерковные.

Главной, наиболее актуальной и заметной на сегодняшний день проблемой такого рода является подмена духовного и религиозного смысла Церкви государственнически-национальными, земными, секулярными идеологемами. Многие вполне даже православные люди считают, что церковность в качестве необходимого и обязательного элемента непременно должна включать в себя патриотизм, державничество, борьбу против глобализации, «так называемых» прав человека, противостояние либеральному индивидуализму, западной цивилизации, отстаивание своей особой «цивилизации православной», etc. Людей призывают вернуться к «вере отцов», приобщиться нашей исторической традиции, подчинить себя православной соборности, в качестве героев и образцов для подражания выставляя фигуры людей, так или иначе способствовавших «величию России», и т. д., и т. п.

Здесь прежде всего нужно указать на критерий подлинной церковности. Усматривается он вот из чего: Церковь на земле – мы уже разбирали этот вопрос – выполняет исключительно одну, единственную задачу: Церковь спасает людей, соединяет их со Христом. Причём спасает и приобщает Христу Церковь не абстрактные народы, нации, государства, – а личности, каждого, захотевшего этого, человека индивидуально. Все действования Церкви, все её формы преследуют только эту цель. Больше ничем, кроме спасения людей, Церковь не занимается. В процессе этого она может прикасаться и обнимать собою любое явление: культурное, социальное, национальное и прочие, – но в них она ищет, как бы спасти человека, привести его ко Христу. Только то, что соответствует этому критерию, может считаться собственно церковным; и наоборот, если то или иное явление, выдающее себя за «церковное», не отвечает этому критерию – оно к Церкви отношения не имеет, пусть даже это будет и некая укрепившаяся традиция, почитаемая многими как «подлинно церковная».

Церковь есть Божественное установление, она вечна и неизменна, но вместе с тем историческое бытие она проходит на земле, и поэтому она неизбежно облекается в те или иные внешние социальные, национальные и культурно-бытовые формы. Большой ошибкой является полагать в этих формах суть Церкви, нечто неотъемлемое, необходимое для неё по существу. Для Церкви эти формы – лишь внешние соприкосновенности; Церковь к ним не сводится и ими не является; собственно, в этом и проявляется та «вселенскость» Церкви, о которой мы говорили. В свете этого вышеприведённые взгляды обнаруживает свою очевидную несостоятельность. Вера наших отцов – коммунизм, гонение на Церковь, построение на земле «царства Божия» без Бога. Исторические традиции для христианства имеют значение только с точки зрения соблюдения в рамках их заповедей Христовых. Соборность, как мы сказали выше, не есть казарменность, строевой марш под хоругвями, когда человек, вступивший в Церковь, обязан по частным или общественным вопросам думать так, как все. Соборность – это единение людей во Христе (а вовсе не в какой бы то ни было идеологии), невозможное без христианского уважения к личности, к каждому человеку. Герои, способствовавшие величию России, могут быть церковно почитаемыми и авторитетными образцами жизни только в том случае, если они были подлинными христианами, а не (как это есть по большей части) людьми, далеко не соответствовавшими не только христианскому, но и общенравственному идеалу. Церковь благословляет патриотизм не сам по себе, не безусловно, а только под непременным и обязательным условием, что любовь к отечеству, служение ему будет деятельным осуществлением по отношению к людям заповедей Божиих. Церковь вовсе не отвергает здравое национальное чувство и попечение о земном отечестве. Но при этом она воспринимает их всё же как данность падшего мира, с которым Церковь связана в силу прохождения ею земного бытия, осознавая, что названные вещи не будут иметь места в Царстве Небесном, и, следовательно, их значение и на земле относительно. Действительно, Церковь созидает культуру, оказывает благотворное воздействие на все сферы человеческой жизни, но это – некий «побочный эффект» жизни Церкви, а вовсе не сущностное её назначение.

Другая подмена – когда языческое, народное мироощущение рядится в церковные одежды. Для многих людей Церковь есть язычество православного обряда. Это явление называется «двоеверием»: христианство принимается внешне, обрядово, неглубоко; а суть религиозной жизни при этом языческая. Каковы основные черты этого явления?

Первая – это магизм, считающий, что главное – это правильное и точное исполнение обряда, которое автоматически влечёт за собой некий желаемый душевный или внешний результат. Опасность этого заключается в том, что Таинства и церковные чины вместо совместного действия Бога и человека, их сотворчества, необходимо предполагающего сознательное и свободное участие человека в церковном действии, начинают восприниматься как некое волшебство, в котором совершенно не нужно принимать внутреннего, нравственного участия. Отсюда – повышенное внимание к внешнему: свечкам, запискам, «святынькам», источникам, постам, правилам и проч., и совершенное игнорирование внутреннего – познания своей веры и христианской жизни. Всё это влечет за собой разного рода выдумки: в Церкви внешних обрядов не так-то много и все они являются выражением молитвенного духа, внутренней жизни христианина, – а магическое мироощущение требует внешних действий в большом количестве, поэтому они сочиняются. Большинство людей в нашем отечестве отождествляют Церковь с Медовыми и Яблочными Спасами (кощунство, по сути – может ли быть наш Спаситель «медовым» или «яблочным»?), крещенскими обычаями, с трактовкой святых как регулировщиков сельскохозяйственного быта (Конон-огородник, Аким-ветродуй и прочие кощунства) и проч., и проч. Бороться с этим очень трудно, ибо это – стихия. Всё церковное, к чему ни прикоснется магическое, языческое мироощущение, профанируется, извращается и опошляется.

Вторая черта двоеверия – здесь, может быть, произнесётся жёсткое слово, но по сути это так – отвержение Христа. Вектор двоеверия направлен не на внутреннюю жизнь во Христе и со Христом, а, как правило, на устроение земного благополучия. В лучшем случае – как бы не попасть в ад, чтобы и после смерти обрести нечто комфортно-благополучное. Людям вообще очень редко нужен Сам Христос. Нужно, чтобы дети не болели, муж не пил, чтоб работа хорошая была, чтобы квартиру получить, и проч., и проч., и проч. Когда эти, надо сказать, вполне законные желания невозможно решить на физическом уровне, люди обращаются к уровню метафизическому – что для них олицетворяют разнообразные церковные действия. Бог выступает здесь как гарант благополучной жизни. Сам по Себе Он совершенно не нужен, а нужно что-то от Него. Очевидно, что здесь нарушается иерархия христианских ценностей: Бог воспринимается как средство, а Церковь – как некая «белая магия», но не как Тело Христово. Это вовсе не значит, что нужно впадать в спиритуалистическую крайность и отвергать всё внешнее: нет, нужно лишь правильно расставить акценты, чтобы внешнее служило внутреннему, а не подавляло и заменяло его.

И третья, самая, пожалуй, существенная и актуальная вещь. Говоря о том, что есть Церковь, и что она не есть, мы постоянно подчёркиваем важность принципа синергии, необходимость выявления Церкви в реальности. Это значит, что усваиваются, познаются в полном своем объеме церковные определения не столько рассудком, сколько правильной духовной христианской жизнью в Церкви. Рассудочные определения суть только некие указатели, не более того; Церковь предполагает и требует именно жизнь, всецело выстроенную по духу Церкви. Эта жизнь нелегка. Она трезвена, сосредоточена, чужда восторженности, экзальтированности, мечтательности; она сурова, правдива и реальна. Она предполагает постоянное, непрестанное усилие, направленное на понуждение себя к добру, то есть к жизни по Евангельским заповедям, и на противление греху в самом себе. Эта жизнь требует большого внимания к себе, к ближним, к действиям Божиим как внутри, так и вне себя. Эта жизнь ровная, чуждая развлечений, пусть даже и церковных, чуждая публичности. А главное – она нелжива, потому что исходит из реального положения вещей, из правды о себе, о мире, о Боге; и только будучи таковой, она может принести духовный плод, ради которого она и предпринимается. Плод этот – святость (Рим. 6, 22), не в смысле чудесности, мистичности, апокалиптических пророчеств и т. п., а, как мы уже говорили, – в стяжании Святого Духа, Который тих, мирен, радостен, смирен, постоянен, сладостен и покоен, и Он есть – Дух Истины, Который наставляет человека на всякую истину (Ин. 16, 13).

Это и есть духовная церковная жизнь; со стороны Церкви она подкрепляется непрестанным богообщением в Таинствах и всех церковных чинах, непрестанным же внутренним, глубоким, молитвенным общением в Духе и в любви со всеми спасающимися и спасенными христианами. Со стороны же человека для жизни во Христе нужен труд, причем нужно очень хорошо понимать, как и на что этот труд должен быть направлен. Подлинная церковная жизнь эта, повторим ещё раз, сложна. Сам Господь говорит, что она есть иго и бремя (Мф. 11, 30); что путь этот узок и тесен, и даже что многие поищут войти тем путем, и не возмогут (Лк. 13, 24).

Но многие люди не знают и не понимают этого, не хотят знать, не хотят или не могут трудиться. По этой причине происходит подмена трезвой, подлинной церковной жизни, и, следовательно, здравых понятий о Церкви разными внешними вещами, которые облечены в церковные одежды, но которые имеют к Церкви лишь косвенное отношение. Церковность тогда воспринимается как лубочность, сказочность, – когда кажущаяся сухость, узость и «недостаточность» евангельской жизни расцвечивается различными «преданиями». Немало их проникло в жития святых: порой жития сильно отличаются от жизнеописаний, достоверных документов, и, бывает, идут вразрез с Евангелием. Смыкается эта лубочность со стремлением к «чудесностям», мистичности, апокалиптическим пророчествам, прозорливствам, и проч. Чудеса, разумеется, присущи нашей религии; но все евангельские чудеса и чудотворения святых угодников Божиих, о которых мы знаем из достоверных источников, способствуют созданию и укреплению той духовной жизни, которая описана выше, являются лишь вспоможением для нее. Святоотеческое отношение к чудесам всегда было очень аккуратное и осторожное. «Чудеса, возбуждая удивление, мало содействуют святой жизни», писал преподобный Иоанн Кассиан Римлянин¹⁵. Христианские чудеса всегда имеют цель – убедив в истинности христианства, обратить человека к духовной жизни, то есть ко Христу и спасению. Без этой цели чудеса «сами по себе» становятся нецерковными, нехристианскими явлениями.

В связи с этим у многих может возникнуть недоумение: каковы критерии, по которым мы можем отличить, где подлинное учение Церкви, а где те или иные подмены, идеологические, языческие или происходящие от непонимания пути христианской жизни? Эти критерии дают нам Священное Писание и Священное Предание; они и будут предметом нашего дальнейшего рассмотрения.

Глава седьмая

Откровение Божие. Священное Писание

В предыдущих главах, рассуждая об определениях Церкви, мы коснулись того, что не есть Церковь. Такая постановка вопроса, вероятно, может кого-то смутить; порой люди поверхностно-церковные остерегаются рассуждать об историческом пути Церкви и о разных сторонах её бытия. Но места подобному смущению быть не должно. В Евангелии об этом говорится в притче о пшенице и плевелах (Мф. 13, 24-30): на поле Церкви среди доброго семени существуют и растут посеянные врагом сорняки; и такое положение будет до конца земной истории Церкви.

Церковь не есть нечто параграфированное, точно определенное инструкциями; Церковь – мистическая реальность, коренящаяся в беспредельном и лишь отчасти познаваемом Боге. В силу этого в восприятии Церкви всегда остаётся некоторый элемент неопределённости, недоказуемости и даже произвольности, – и поэтому нередко люди понимают под Церковью то, что им хочется, но не то, что есть Церковь на деле. Апостол Павел пишет в послании к Тимофею, что есть здравое учение Церкви, а есть негодные и бабьи басни; и мы должны, различив, разумеется, одно от другого, первого держаться, а от второго отвращаться (1 Тим. 4, 7). Это требует от православных христиан – как мы уже говорили в начале нашей книги – отнюдь не бездумного существования «по инерции», не лубочно-благодушного пребывания в рамках русской православной действительности начала XXI века со всеми ее соприкосновенностями, но трезвой и творческой, подлинно церковной православной христианской жизни, как внешней, так и, в первую очередь, внутренней, духовной. Начинается же эта жизнь с правильного строя мыслей, с выстраивания иерархии христианских ценностей, с евангельски-критического взгляда на себя и падший мир, в котором мы живём и с которым неизбежно соприкасается историческая Церковь. Святитель Игнатий (Брянчанинов) подчёркивал, что одна неверная мысль о духовной жизни, принятая человеком, может извратить весь его внутренний строй. Поэтому христиане должны тщательно разбираться и уяснить, что именно содержит Церковь Христова в качестве главного, неотъемлемого, сущностного своего содержания, а что в Церкви второстепенное, обусловленное историей и социально-культурными её формами, чтобы не путать одно с другим.

Для того, чтобы приобрести правильный строй мыслей, недостаточно только собственных усилий. Человек – существо падшее; его разум утратил в падении силу и чистоту, необходимые для точного уяснения Божественных истин. Для человека, предоставленного самому себе, максимально возможное уяснение – это дойти до идеи Бога: что есть Бог, что Он управляет миром, что Он – его Творец. Но каков наш Бог, каков путь спасения, какова судьба и всего мира, и каждого из нас – этого человек падший сам собою не может узнать. И Бог, Который хочет, чтобы все люди спаслись и пришли в познание истины (1 Тим. 2, 4), не оставил нас в неведении относительно столь важных вещей, но открыл их нам. Это и есть Откровение Божие – то есть действие Божие, научающее человека истине и влагающее в него истинные основы разумения и деятельности.

Откровение можно понимать в широком и в собственном смысле.

В широком смысле – это, во-первых, откровение Бога о Самом Себе в воплощении Господа нашего Иисуса Христа. Он, Второе Лицо Святой Троицы, именуется ещё Словом Божиим, и, следовательно, Бог Сам являет Себя в Своём воплотившимся Слове. Сам Христос, вся Его жизнь, учение и действия являются для нас высшим, совершенным и полным откровением Бога о Себе, Своих делах, об отношении Бога к людям, о пути спасения и о всех истинах нашей веры. Христос есть центр, смысл, начало и конец всей человеческой жизни, именно в силу того, что Он – вочеловечившийся Бог.

Во-вторых, Он же есть и Глава Церкви, которая для нас Духом Святым, если можно так выразиться, «содержит» Христа. Следовательно, Церковь в себе носит полноту откровения Божия, и вне Церкви мы не можем обрести его, так как высшее и единственное Откровение Божие – это Христос, а Он благоволил пребывать со Отцом и Святым Духом в Церкви, почему она и есть столп и утверждение Истины (1 Тим. 3, 15).

В Церкви же понимаемое в широком смысле Откровение Божие осуществляется трояким образом: 1) непосредственно – когда Святой Дух воздействует на душу человека прежде всего в Таинствах Церкви, в молитве, в самом процессе течения жизни по заповедям Христовым, или – по особому Божию промышлению – каким-либо иным личностным способом; 2) дано нам Богом неким специальным образом, в Священном Писании – это Откровение Божие в собственном смысле слова, о чем и будет у нас речь впереди; и 3) в Священном Предании Церкви.

Важно отметить, что в своей полноте Откровение подаётся нам в Церкви через гармоничное сочетание названных трех способов, и не может быть нами получено, если мы произвольно остановимся исключительно на одном чем-либо. Так, если мы будем, как говорят, «ходить в Церковь» и даже принимать Таинства, но не будем при этом изучать Священное Писание и Предание Церкви – изучать с целью не только познавательной, но прежде всего практической – то мы оставим принятые Таинства без плода, не сумеем ими распорядиться как должно, ибо они требуют определённого строя внутренней жизни и определённой деятельности; а узнаём мы об этом именно из Священного Писания и Предания; без них, из одних Таинств самих в себе, мы ничего не узнаем и не поймём.

Если мы остановимся только на Священном Писании и сочтём его единственным источником духовной христианской жизни, то мы совершим ошибку, подмену, ибо источник духовной жизни – Сам Бог, и, ближе, Таинства Церкви; Писание же – не источник жизни как таковой, а критерий правильности этой духовной жизни, указатель пути жизни, обоснование знания о Боге и спасении, – но не само спасение, не сама жизнь, не само богообщение. Ограничиваясь только Писанием, мы, образно выражаясь, план жизни принимаем за самою жизнь, и вместо духовного плода получаем лишь словесное указание на него, описание его; таким образом, мы лишаемся реальности жизни и обрекаем себя на мечтательность и фантазирование. Кроме того, для должного уяснения Писания нам необходим опыт хранящей Писание Церкви, то есть Священное Предание, ибо Писание сложно, требует толкования и уяснения, а всё таковое составляет содержание Предание; без него толкователи Писания придут ко многим разногласиям.

Наконец, если мы кладем в основу христианской жизни (как правило, с целью «подчеркнуть свое православие») исключительно церковное Предание (а оно очень разнообразно и богато), без обоснования его Священным Писанием, без, так сказать, «выравнивания» и соотнесения его с целями Церкви и с непосредственной её жизнью в Таинствах и основах её устроения, – то мы получаем то, о чём уже упоминали выше: смещение акцентов, нарушение иерархии христианских ценностей и покривление строя духовной и церковной жизни.

Итак, только в стройном сочетании трёх названных сторон содержимого Церковью Откровения мы обретаем истину – и истину мыслей, и истину жизни. Отсюда же видна и иерархия ценностей в Церкви: Таинства, Священное Писание и Священное Предание, в неразрывном и гармоничном их совмещении.

Перейдём теперь к разговору о Священном Писании, или об Откровении Божием в собственном смысле этого слова. Священное Писание есть особое действие Божие, направленное на то, чтобы открыть человеку истины о Боге и спасении. Это особое действие осуществлено Богом через пророков и Апостолов. Церковь свидетельствует об этом в Символе Веры, исповедуя то, что Дух Святой говорил в пророках, а также определяя Церковь как апостольскую, то есть, как мы уже говорили, возводя всё устроение Церкви к Апостолам. Священное Писание состоит из двух частей: Ветхий Завет и Новый Завет. Ветхий Завет есть собрание пророческих писаний, Новый Завет – апостольских.

Главная тема Священного Писания – Христос. Он Сам сказал: исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную, а они свидетельствуют о Мне (Ин. 5, 39). Мы уже отметили выше, что Писание не есть собственно духовная жизнь, а описание её, информация о ней. Но информация эта не людьми выдумана, а открыта Богом, дана человеку для того, чтобы он пришел ко Христу и в Нём содевал своё спасение, имея Писание как безошибочный критерий правильности своей жизни и строя мыслей. Так же, как и Церковь, которая занимается только и исключительно спасением людей во Христе, хотя со многим соприкасается, – и Священное Писание имеет своим главным предметом Христа и спасение в Нём, хотя о многом повествует. И как Христос, Бог Слово, есть Откровение Божие высшее, единственное, исключительное, – так и пророчествующее о Нём и свидетельствующее о Нём записанное слово приобретает значение истинного и непогрешительного Откровения.

Ветхий Завет пророчествует о пришествии Христа, показывает становление в истории подготовительных условий для него, приготовляет избранный народ, как среду, из которой должен воссиять Спаситель, возводит людей на всё более высокий нравственный уровень. Новый Завет говорит об исполнении пророчеств: о жизни Христа, Его учении, Его делах, о пути спасения, о Церкви, об Апостольской проповеди, о нравственной норме жизни христианина; о последних судьбах мира и человечества. Мы будем разбирать, каким именно образом содержит Священное Писание эти истины; но сначала скажем о том действовании Божием, которым Господь их нам открывает.

Прежде всего нужно отметить, что это именно действие Божие; Священное Писание не есть какая-то теория, не просто книга исторического и нравственного содержания. В нём заключена великая духовная сила. Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные, говорит Апостол Павел (Евр. 4, 12). Духовная сила Священного Писания коренится в источнике всякой силы – действии Святого Духа, непосредственном и особом влиянии Божием на священных писателей. Это влияние, это действие называется богодухновенностью. Всё Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек (2 Тим. 3, 16-17), пишет Апостол Павел, а Апостол Пётр об этом же говорит так: Никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою, ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым (2 Петр. 1, 20-21).

Что же такое богодухновенность? Это есть сверхприродное действие, посредством которого Святой Дух побуждал и подвизал священных писателей и содействовал им во время писания таким образом, что они: осознавали, стремились точно передать и выражали с безошибочною верностью всё то, и только то, что Бог повелевал им писать.

Здесь необходимо уточнить объём этого богословского термина, поскольку богодухновенность часто понимают неправильно. Богодухновенность относится к содержанию Священного Писания, но не к каждой букве его. Писание не есть некое спиритическое письмо, которое священные писатели записывали как безвольный инструмент. Господь не написал Библию собственноручно; Он не диктовал ее авторам библейских книг так, что они находились, как медиумы, в состоянии транса. Священные писатели становились орудиями Святого Духа, но при этом не утрачивали ни своей личности, ни свободы, ни рассудка, ни воли, ни характера, ни манеры излагать мысли, ни даже своих, присущих каждому человеку, немощей и человеческих особенностей. Здесь произошло некое таинство: оставляя неприкосновенной личность и свободу, Бог так воздействовал на священного писателя, так просвещал его душу и разум, что написанному им тексту, сохраняющему индивидуальные и литературные особенности автора, сообщалось Духом Святым в содержании, смысле его, Божественное непогрешительное значение Откровения Божия.

Существует ошибочная точка зрения на богодухновенность Писания, будто каждая буква или сочетание слов, или вообще всякая внешняя форма Писания свята и непогрешима. Это мнение опровергается тем, что в Писании есть некие мелкие внешние противоречия. Например, в Евангелии от Матфея, Луки и Иоанна, в рассказе о предательстве Петра повествуется, что петух запел один раз, а в Евангелии от Марка – два раза. В Первой книге Царств Давид играет Саулу на псалтири, а в следующей главе они только знакомятся. В Евангелии от Матфея – два гадаринских бесноватых, а у Марка и Луки – один; и т. д. Спрашивается: если понимать богодухновенность именно таким радикальным образом, то как моryт быть в Писании эти противоречия?

Здесь дело в том, что цель откровения Божия – исключительно спасение человека. Священное Писание – не учебник физики, биологии, не протокол исторических событий. Господь, если можно так выразиться, исходил из того, чтобы дать человеку точное и полное познание о Христе и о пути ко спасению; и в этом вопросе Дух Святой вдохновлял священных писателей так, что они не могли допустить ни малейшей неточности. Что же касается до не относящихся ко спасению частностей, как-то: точная историческая канва или взгляды священных авторов на тот или иной вопрос, не относящийся к религиозной сфере жизни, и т. п. – то тут не было нужды со стороны Бога, так сказать, выверять каждую мелочь. Богодухновенность относится к религиозному смыслу, к содержанию Писания, но не вяжет свободу и волю и память священного автора.

Поэтому мелкие внешние неточности не противоречат богодухновенности и не должны никого смущать, как иногда бывает, если её понимают неверно. Конечно, это не значит, что богодухновенность на что-то простирается, а чего-то не касается; нет, Апостол Павел сказал: все Писания богодухновенны; а значит это, что богодухновенность не есть что-то формально-насильственное, но – творческое.

Здесь мы видим в действии тот самый принцип синергии, со-творчества Бога и человека, о котором мы уже говорили. Напомним, что синергия проявляется во всех сферах духовной христианской жизни. Это значит, что Бог никогда не действует насильственно, автоматически, формально; Бог уважает свободу человека и ждёт от него сознательных и свободных религиозных движений сердца и действий. Хотя Господь всегда помогает человеку в его движении к добру, но далеко не всегда Он делает это явно. Всегда Он промыслительно располагает события тем или иным образом; но насильно никогда не действует, не вяжет человека. И только тогда, когда человек сам, свободно, отдаёт сердце Богу, тогда Он действует уже очевидно, помогая человеку открыто, и творя – с его согласия – в нём волю Свою.

И в данном случае мы видим, что священные писатели подвигами своей жизни приуготовили себя к действию Божию в себе; они очистили своё сердце, воспылали любовью к Богу, и Господь, видя, что они способны к восприятию действия Духа, уже только тогда действовал Сам явно, просвещая ум и душу библейских авторов так, чтобы они точно изложили Откровение Божие. Но при этом нужно сказать всё же, что хоть принцип синергии – всеобщий в Церкви, богодухновенность есть действие Божие особое, не повседневное в Церкви. Поэтому богодухновенность – основное, что определяет высший авторитет Священного Писания как Откровения, исшедшего – хоть и при живом участии священных писателей – непосредственно от Бога.

Итак, перед нами Книга Книг – Библия, Слово Божие, Откровение Божие, основа нашей веры и жизни. Она писалась на протяжении более тысячи лет; её авторы – цари, пророки, пастухи, судьи, священники, рыбаки, юноши, старцы, ученые, простецы. Здесь и летопись, и исторические повествования, и родословные списки, и законы, и пословицы, и поэмы, и видения, и Евангелия, и письма Апостолов разным первохристианским общинам. Книга сложная, требующая правильного понимая и толкования. Мы видим, что все отколовшиеся от Церкви конфессии и деноминации, вплоть до самых изуверских сект, имеют одну и ту же книгу, и все опираются на нее, как в доказывании истины, так и в обоснование своих заблуждений. На что опереться, чтобы правильно понять и усвоить себе откровение Божие? Здесь нужно соблюсти следующие условия, предпосылки к изучению Священного Писания: 1) воспринимать Писание в контексте Церкви, как книгу Церкви; 2) знать иерархию знания, открываемого Писанием, принцип подачи знания; 3) воспринимать Священное Писание не оторвано ото всего, а в историческом контексте, как книгу Истории, книгу реальности, факта, и учитывать обстоятельства этой реальности; 4) учитывать особенности библейского языка и 5) воспринимать Священное Писание в целости, не выдёргивать из него частности, замалчивая общее.

Теперь разберём эти положения более подробно.

1. Священное Писание – это книга Церкви. Вне её невозможно ни понять, ни усвоить Священное Писание как должно. Библию нельзя выдрать из контекста Церкви и рассматривать и изучать отдельно. Дело в том, что Церковь – первичная реальность по отношению к Писанию (Нового Завета, во всяком случае). Церковь существовала со дня Пятидесятницы во всей своей полноте и целостности, а новозаветных Писаний ещё не было, и только через двадцать лет бытия Церкви было написано первое Евангелие. Кроме того, первичностью Церкви объясняется то, что в Писании не содержится, так сказать, систематического плана, проекта Церкви. Церковь не выводится из Писания, а усматривается из него как уже существующая данность. Писание указывает на Церковь и частности её жизни, но не определяет её строй из самого себя. Из этого следует, что для толкования Писаний, написанных через священных писателей Святым Духом, нам нужно обращаться к сосуду, жилищу и хранительнице того же Самого Святого Духа – к Церкви. Один и Тот же Святой Дух дал Откровение, и Он же дает толкование его в Церкви.

Мы видим, что забота о толковании Священного Писания всегда, с самых первых её дней, была присуща Церкви. Ветхозаветные писания объясняли Апостолы, и в Новом Завете мы видим эти толкования; Новым Заветом преимущественно живёт и его осуществляет Церковь, и через свой опыт реальной христианской жизни даёт истинное его толкование.

Следовательно, именно Церковь является высшим и главным авторитетом в хранении и толковании Священного Писания. Это доказывается в первую очередь тем, что именно Церковь определяет канон Писания – какие именно книги являются богодухновенными, а какие – нет; то есть состав книг Писания определен не из него самого, а Церковью. Итак, Слово Божие есть прежде всего Книга Церкви, и только в её контексте эта Книга может быть правильно понята.

2. Существует иерархия истин, открываемых Писанием. Так, а) яснее всего, с максимальной полнотой раскрыты истины, относящиеся, как мы сказали уже, ко спасению человека, а именно: создание человека по образу и подобию Божию; грехопадение и его последствия; домостроительство спасения, то есть приуготовление Боговоплощения, само оно, крест, Воскресение, основание Церкви; путь ко спасению, то есть освящение Таинствами, поучение в Законе Господнем и хождение в заповедях Божиих; наконец, посмертная участь человека, обусловленная его земной жизнью. Все это содержится в Писании с не допускающей кривотолков (хотя они есть, об их причинах – ниже) точностью и полнотой.

б) С меньшей полнотой, – хотя и максимально возможной для человека, – даётся нам знание о Боге, о Его свойствах, о Его Промысле. Дело в том, что путь спасения человек по природе способен понять до конца, ибо он относится целиком к человеку; а Бога и Его свойства человек до конца и полностью познать не может, а может их только обозначить. Люди принципиально не могут, во всяком случае, здесь, на земле, познать Бога, как Он есть. Так, мы знаем из Писания, что Бог Един по существу, но Троичен в Лицах; а как это – мы не знаем. Мы знаем, что Бог благ и промышляет о мире – но знаем только «вектор» этого промысла: к Царству Небесному; всех же путей Божиих мы не знаем. И часто человек спотыкается на этом: как согласовать благость и промысл Божий со страданиями на земле? Как небо отстоит от земли, так пути Мои от путей ваших, и мысли Мои от мыслей ваших (Ис. 55, 8-9), – отвечает нам на это Господь. Откровение даёт нам указания на Бога: каков Он, что Он хочет от нас; но существо этого знания о Боге – вера. Мы ходим верою, а не видением (2 Кор. 5, 7), видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно (1 Кор. 13, 12), но имеем надежду, что в будущей жизни лицем к лицу (там же) увидим Бога, как Он есть (1 Ин. 3, 2).

в) Наконец, третий род информации, доносимый до нас Словом Божиим, есть знание о мире, устройстве природы и проч. Здесь, и это важно подчеркнуть – нам даются основы знаний, а не конкретное, точное научное знание. Так, мы узнаём, что мир сотворен Богом из ничего и будет иметь конец; что данные Богом законы природы могут Им же приостанавливаться... вот, пожалуй, и всё. Извлекать из Священного Писания теорию Большого Взрыва, или, скажем, эволюцию – ошибка. Бог даёт нам знание о внешнем мире как принцип, но не как конкретику. Почему? Святитель Феофан Затворник пишет, что устройство мира мы никогда не поймем до конца, хотя будем пользоваться плодами познания его. Бог не дал нам способности понять этого – как бы человек не старался. Для спасения души человеку не нужно знать в точности, как устроен сей преходящий мир. Он – дело рук Божиих, плод Премудрости Его; для нас достаточно этого знания.

3. Необходимо учитывать исторический и духовный контекст той или иной книги Священного Писания. Библия – Книга Истории, книга трезвой и правдивой жизненной реальности, книга факта; она не есть отвлечённый теологический трактат. Писание открывает нам, как Бог действует в людях, в событиях, в ситуациях. Поэтому необходимо знать исторический контекст написания книг Библии, историческую среду, в которой происходило то или иной событие. И толкование Писания прежде всего должно начинаться с выяснения этого исторического контекста буквально, фактически; а потом уже можно искать духовно-аллегорический смысл, имея в виду то, что никакое аллегорическое толкование не должно затемнять или перетолковывать фактическую реальность описываемого. Иначе Писание превратится в оторванную от жизни мутно-туманную фантазию. А уяснение исторического и органически соединённого с ним духовного контекста только и может дать правильное и точное понимание Писания.

Например, в Ветхом Завете гуманитарно-настроенных и абстрактно-мыслящих людей часто отталкивают кровавые жертвоприношения, жестокости и проч. Да, с современной точки зрения всё это ужасно; но тогда уровень народа был таков, что со стороны Бога нужны были очень грубые, зримые и жёсткие, порой до крайности, педагогические меры, чтобы отвлечь Израиля от язычества, чтобы облагородить его нравственное состояние. В понимании ветхозаветных текстов нужно исходить не из сегодняшнего уровня развития человечества, а из тогдашнего – очень низкого.

Новый Завет, и сам по себе всегда действующий на людей, при уяснении исторического контекста становится гораздо понятнее и глубже – в качестве примера можно привести тот абсурд, до которого довели ветхозаветные законники внешние соблюдения обрядов; если не знать обстоятельств этого, трудно понять, почему Христос так гневался на фарисеев… Без знания контекста Писание становится для нас в некоторой степени абстрактным, нереальным, и мы не всегда понимаем именно то, о чем хочет нам сказать та или иная библейская книга.

4. Необходимо учитывать особенности библейского языка. Это относится, например, к описанию Бога: Он ходит, смотрит, гневается, раскаивается, и проч. Конечно, это нужно понимать не буквально, но лишь описательно, применительно к ограниченному человеческому восприятию. Далее. В Священном Писании часто бывает несколько пластов смысла – например, описываются конкретные события, но под ними лежит уяснение действий Божиих в подобных ситуациях. Очень важно учитывать особенности пророческого способа выражения, когда пророк предсказывает сразу несколько событий – реальное, историческое, мессианское и эсхатологическое одновременно. Пример такого языка мы видим в Евангелии от Матфея в гл. 24, когда Господь одновременно предсказывает и разрушение Иерусалимского храма и конец мира сего. Если не учитывать особенности пророческого языка, то, воспринимая текст линейно, мы придем к выводу, что Господь обещал конец света уже при жизни апостолов (не прейдёт род сей, как всё это будет), что неверно. Навык такого рода понимания Библии приходит со временем; до стяжания же такового навыка особенно важно руководствоваться церковным толкованием Писания.

5. Наконец, последнее, очень важное положение – восприятие Священного Писания в целости. Выше мы сказали, что Писание содержит все истины спасения в такой полноте, что невозможны кривотолки. Но кривотолки всё же существуют, и их немало. А всё потому, что Писание – не реестр, не параграфированная инструкция, где всё разложено по полочкам и схематически перечислено. Особенность Писания в том, что эти истины обретаются не в одном месте собранными, но в разных местах, на всём пространстве Писания.

Например, Нагорная проповедь (Мф. глл. 5-7) даёт нам идеал христианской нравственности. Многие этим отрывком и ограничиваются, и сводят христианство к морализму, всё остальное почитая лишним. Но в другом месте Евангелия Господь говорит: если не будете есть Тело Мое и пить Кровь Мою, не будете иметь в себе жизни (Ин. 6) – то есть учит о необходимости причащения Святых Тайн. Ещё в другом месте: кто Церковь не послушает – будет тебе как язычник и мытарь (Мф. 18), то есть необходимо и послушание Церкви. Апостол Иоанн говорит: если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши (1 Ин. 1, 9) – вот и исповедание грехов. Непрестанно молитесь (1 Сол.); блюдите, да не отягчаются сердца ваши объедением и пьянством и заботами житейскими (Лк. 21, 34) – вот и аскетическая жизнь. Назидайте себя псалмами и славословиями и песнопениями духовными (Еф. 5, 19) – вот и богослужение.

Итак, мы видим, что всё в Писании есть – только не в одном месте, а в разных. Поэтому, если мы хотим узнать всё в полноте о том или ином предмете – например, о молитве, – то нужно не ограничиваться только евангельским отрывком с «Отче наш», но собрать все места Писания о молитве; и тогда узнаем богооткровенное учение, как оно есть. Нарушение этого правила приводит к ересям («ерео» – выбираю (греч.)) – когда из Писания выхватывается что-то одно, особое, отдельное, и на нём основывается система взглядов. При этом не учитывается целостность Писания, не принимается во внимание то, что говорится о том же предмете во всём Писании в других его местах; также не учитывается и всё то, о чём мы сказали выше (контекст, язык и проч.).

Вот пять положений, на которые надо опираться, поучаясь в Священном Писании.

Теперь несколько слов нужно сказать о месте Священного Писания в жизни Церкви. Оно исключительно велико. Священное Писание имеет в Церкви высший вероучительный и нравственно-учительный авторитет. В Церкви всё возводится к Писанию. Любое церковное действие, каждое Таинство, любой чин, всякая богословская мысль, богослужение, все стороны церковной жизни опираются на Священное Писание и в нём имеют своё основание. Всякое церковное соборное решение обязательно коренится в Писании и ссылается на него. Так что коль скоро что-то в наличной церковной действительности не соответствует Священному Писанию, а тем более противоречит ему, то не может считаться церковным. Это налагает на христиан непременную обязанность изучать Писание, поучаться в законе Господнем день и ночь (Иис. Нав. 1, 8). Преподобный Антоний Великий говорил, что на каждое дело, которое мы делаем, должно иметь свидетельство Священного Писания, а для этого оно, особенно и преимущественно Новый Завет, должно быть постоянным предметом нашего внимания. Преподобный Серафим Саровский, сам еженедельно прочитывая Новый Завет, советовал так изучить его, навыкнуть ему, чтобы ум как бы «плавал» в словах Писания. Святитель Тихон Задонский знал наизусть Псалтирь и Новый Завет. Преподобный Пахомий Великий, основатель общежительного монашества, вменял в обязанность монахам знать Новый Завет наизусть. Святые Отцы, все без исключения, основывали как свою жизнь, так и богословие на Священном Писании.

К сожалению, в современной православной среде Писание не занимает того места, которое оно должно иметь в Церкви. Евангелие износится каждое воскресенье в храмах для лобызания, оно благоукрашается роскошными окладами; люди воцерковлённые имеют в своем молитвенном правиле главу Евангелия и главу Апостола. Нередко на этом обязанности по отношению к Писанию у них заканчиваются. Читать и изучать многие православные предпочитают многочисленные брошюры, жития старцев и стариц, описание чудес, православные «страшилки», книги апокалиптического содержания, антиглобалистскую национально-патриотическую литературу и т. п. Но Священного Писания православные люди не знают, и даже не сознают своей непременной обязанности знать его. Без знания же Писания в нашей церковной среде расцветают невежество, обскурантизм, обрядоверие и прочие подобные вещи. Некоторые даже считают, что Писание читать вредно – «умом тронешься», или возгордишься. Достаточно-де, в церковь «ходить», и всё. Несомненно, что такое умонастроение – безусловное дьявольское ухищрение, отрывающее человека от источника знаний о Христе, препятствующее ему спастись и достичь познания истины (1 Тим. 2, 4). «Недоверие» к Писанию имеет давнюю традицию и некоторую даже укоренённость в православном бытовом сознании; для многих Православие определяется вовсе не Писанием, а совсем другим – огромным количеством разных явлений, исторически напластовавшихся на Церковь, которых – если начать сверять их со Священным Писанием – немного останется. Иллюстрацией этого могут служить пятидесятилетние усилия святителя Филарета Московского по переводу Библии на русский язык. Сколько препятствий пришлось преодолеть ему! Сколь сильное восстание было против того, чтобы христиане могли дома у себя читать Слово Божие на родном языке! И до сих пор библейская наука в Православии очень слаба, гораздо успешнее она развивается, к нашему стыду, у католиков и протестантов.

И, наконец, самое важное. Священное Писание дано нам Богом, чтобы не просто извлекать из него информацию, а чтобы по нему жить. Многие вещи, непонятные нам в Писании при поверхностном чтении, уясняются опытом христианской жизни. Писание открывает нам свой смысл, если мы понуждаем себя жить по Евангелию, по заповедям Христовым. И здесь, к сожалению, и наличествует главный «зазор» между Церковью – содержительницею Писания и духовного опыта жизни, из него вытекающего, – и наличной церковной действительностью. Поэтому закончим мы рассуждения о Священном Писании призывом: если человек хочет быть настоящим христианином, то он должен не только любить Библию, изучать её, читать её как можно чаще, впитывать библейское мировоззрение, как необходимейшую духовную пищу, – но и приложить все усилия к тому, чтобы Священное Писание, особенно Нового Завета, сделалось критерием и руководством для всей его жизни – и внешней, и внутренней.

Глава восьмая

Священное Предание

Рядом со Священным Писанием церковная традиция всегда ставит Предание, в Православии называемое Священным Преданием. Прежде чем говорить о нём, необходимо сказать о том, каким порядком должна идти жизнь человека в Церкви.

Всех без исключения людей, живущих на земле, касается благодать Божия: Богом мы живём и движемся и существуем (Деян. 17, 28). В богословии эта всеобщая благодать именуется предваряющей. Предваряющая благодать возбуждает человека к вере и покаянию – чаще всего это происходит через Священное Писание и основанную на нём проповедь. Побуждаемый этим, человек приступает к Таинствам, содержимым Церковью, и получает через них полноту Святого Духа, соединяясь Им со Христом и получая оправдание перед Богом и освящение. Но в начале христианского пути полнота эта скорее ещё потенциальная, даётся нам как задание, как семя, которое нужно возрастить (Мк. 4, 30-32). Принятием Таинств только начинается христианская и церковная духовно-нравственная жизнь. Она заключается в том, что человек, непрестанно поучаясь в Священном Писании, следует во всей своей жизни Откровению Божию – старается исполнять заповеди Христовы, понуждает себя на добро и противится внутреннему, а потом, когда это возможно, то и общественному, злу; приносит покаяние в несовершенстве своих усилий и немощах и ошибках на этом пути; возгревает благодать Божию молитвой и причащением Святых Христовых Таин; освящает молитвами, Таинствами и освятительными чинами Церкви всё пространство своей жизни. Всё это делается не для того, чтобы какими-то своими заслугами «отличиться» перед Богом и «обменять» свои добрые дела на благодать Божию, а для того, чтобы всё более и более давать в себе место Духу Святому. Таким образом, очень важно сразу отметить, что духовная жизнь – это не нечто статичное или умозрительное, но живой процесс возрастания человека во Христе, когда он совместными действиями (синергией) с Духом Святым, приучая чувства навыком к различению добра и зла (Евр. 5, 14), приходит в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова (Еф. 4, 13).

Так проходит путь спасения всякий христианин. Церковь, будучи столпом и утверждением истины (1 Тим. 3, 15), суммирует опыт возрастания и жизни во Христе каждой христианской личности, анализирует его и обобщает, сопоставляет с правым образом мыслей и чувств, открываемым Писанием, и с данным Церкви от начала / образом совершения Таинств, их смыслом и практическим приложением для жизни. Вот это обобщение опыта духовной жизни и составляет суть Священного Предания Церкви.

Но тут сразу начинаются сложности. Выше мы говорили о том, что есть Церковь, и что она не есть, – что существует неправильное ощущение, неверное понимание Церкви. Это более всего относится к нашей нынешней теме, к Преданию. Господь укорял Ветхозаветную Церковь в том, что она отменила заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание (Мк. 7, 9), устраняя Слово Божие преданием вашим, которое вы установили (Мк. 7,13). Жизнь Церкви уподоблена Спасителем полю, на котором действием врага между добрыми семенами посеяны плевелы (Мф. 13, 24), отчего происходит то, что многие люди принимают плевелы за доброе семя, и, отвращая слух от истины, обращаются к басням (2 Тим. 4, 4).

Укор Господа, к сожалению, актуален и сейчас. Нередко человек, ищущий Бога, не входит в Православную Церковь оттого, что он сталкивается с разного рода идеями, мнениями, явлениями, которые позиционируют себя именно как необходимое Предание Церкви, но которые не только таковым не являются, но порой Церковь Христову компрометируют, будучи подменой подлинного Предания, профанацией его. Господь с гневом говорил о бременах тяжелых и неудобоносимых (Мф. 23, 4), в которые превращается предание, если мы неправильно понимаем пути Божии. Так что здесь нужно очень тщательно разбираться.

Но это является делом отнюдь не простым, потому что Церковь, как это не парадоксально, не имеет догматического определения, некоей точной формулы, что есть Священное Предание¹⁶. Нет в Церкви книги, озаглавленной «Священное Предание», в которой бы по параграфам оно излагалось. О Предании много спорят, некоторые считают объем его таким, другие – иным; содержание Предания – также предмет церковных дискуссий; но Церковь за всю свою историю так и не зафиксировала точно, что оно есть. Отчего же так?

Здесь мы видим одно из главных свойств Церкви, а именно: она очень свободна. В Православной Церкви точно фиксированы лишь немногие важнейшие вещи – только основы нашей религии; многое оставлено на свободу, на сам опыт жизни Церкви. В этом – глубочайшее уважение к человеку, к его свободе. Тема свободы – одна из важнейших в Церкви, поэтому нужно остановить здесь своё внимание.

Если пребудете в слове Моем, то вы... познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин. 8, 31-32), говорит Господь. Церковь всегда сознавала себя хранительницей этой свободы о Христе, предостерегая своих чад: «да не утратим помалу, неприметно, той свободы, которую даровал нам Кровию Своею Господь наш Иисус Христос, Освободитель всех человеков»¹⁷.

Что же это за свобода? Конечно, это не та свобода, как её чаще всего понимает мир сей – то есть возможность и право следовать своему падшему естеству и своевольничать. Подлинная свобода есть глубочайшее, богоподобное человеческое свойство – нравственная самостоятельность души в Боге, свобода от греха, от смерти, от диавола, от всего внешнего, свобода от всякой связанности безбожными стихиями мира сего. Такая свобода – безусловно, дар Христов; без Христа нет и не может быть никакой свободы. Обретается эта свобода только приобщением человеческой души Святому Духу: Где Дух Господень, там (и только там) свобода (2 Кор. 3, 17).

Ветхозаветная религия – не в сути своей, конечно, но в том, чем она стала ко времени Христа – полагала суть богоугождения и религиозной жизни в тщательном, скрупулезном и неопустительном соблюдении многочисленных внешних заповеданий и постановлений, так что люди становились рабами их, полагая грехом малейшее отступление от этой внешней обрядовой стороны религии. Человек не рассматривался индивидуально: народ, а не индивидуум – субъект ветхозаветной религии. Господь объявил неслыханную для религиозного сознания того времени новость, сказав: Настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны покланяться в духе и истине (Ин. 4, 23-24). Господь решительнейшим образом сместил акценты с внешнего на внутреннее, с абстрактной общности, связанной внешним религиозным законом, на каждого человека и внутрь его. Царство Божие внутрь вас есть (Лк. 12); суббота для человека, а не человек для субботы (Мк. 2, 27); и отныне в Церкви Христовой не человек служит чинам, уставам, обрядам, всему внешнему, – а внешнее служит человеку. Церковь, наряду с обязательным для своих членов догматическим и нравственным учением и очень немногими общими для всех дисциплинарными вещами, содержит массу частностей, которыми христиане пользуются для понуждения себя на добро и борьбы с грехом – это те или иные аскетические действия, тот или иной распорядок церковной жизни и т. д. И здесь человек именно свободен, пользуясь всем этим индивидуально, имея целью – жизнь во Христе, а средствами – всё, что предлагает Церковь, но не становясь рабом внешнего чина. В глубоким доверии и уважении к каждому человеку, личном, индивидуальном пастырском подходе к нему проявляется церковная свобода.

Эта мысль тяжела для людей. Свобода Христова – непростая вещь, она требует зрелости, ответственности. Путь церковной жизни, с которого мы начали – это не связанность себя «с головы до ног» точно определёнными мелкими обязанностями, а «педагогическое» свободное и сознательное возрастание человека во Христе. Но здесь мы сталкиваемся с тем, что в нашей наличной церковной действительности, во-первых, почти отсутствует собственно педагогический пастырский опыт, воспитывающий христиан в личных и ответственных отношениях с Богом, – а, во-вторых, большинство русских людей боятся свободы и отвергают её. Из-за этого наша церковность фактически превращается в то, что было в Ветхом Завете: в регламентацию всех до мелочей сторон религиозной жизни и полагание смысла религии во внешнем богопочитании. Но подлинное (то есть православное) христианство – это внутренняя жизнь души со Христом в Святом Духе, а всё внешнее в Церкви только служит этому, не более того; и служит индивидуально, имея целью – научить поклонению Богу в духе и истине каждого человека. Итак, ложное понимание Предания заключается в том, что оно регламентирует всякую мелочь и, в обмен на свободу, даёт людям «гарантию спасения», отчего внешние чины Церкви, огромная масса условностей, правил, обязанностей, запрещений, которые чаще всего и считают Преданием, приобретают значение цели и смысла церковной жизни. Понимать так Предание Церкви – опасный и распространенный соблазн, потому что это как раз то предание, которое заслоняет заповедь Божию.

Но что же такое подлинное Предание? Как нам всё же определить его, чтобы избежать вышеназванных ошибок? Здесь нужно обратить внимание на словоупотребление. Церковь всегда очень точна в богословской терминологии. Авторитетным источником для Церкви является не всякое предание, вошедшее в Церковь за две тысячи лет её существования, а только Священное Предание. «Священность» – не просто красивое пышное слово. Как Священное Писание делается священным потому, что оно – плод прямого действия Святого Духа (мы говорили выше о богодухновенности Писания), так и Предание только то священно, которое также есть прямое действие Святого Духа в Церкви. Отсюда можно попытаться дать определение и критерии Священного Предания.

Собственно говоря, мы уже это определение дали. Священное Предание есть духовный опыт Церкви, опыт истинной веры и подлинной христианской жизни. Если говорить более частно: Священное Предание есть действие Святого Духа в Церкви, 1) зафиксированное в постановлениях Вселенских Соборов, догматическом и нравственном учении Церкви, выраженном в согласном мнении святых отцов (consensus partum), и 2) существующее как данность в виде основ литургического, канонического и проч. устроения церковной жизни. Очень важно то, что Священное Предание продолжается и осуществляется в каждом христианине, если он идёт правильным путём духовной жизни.

Когда мы говорим «опыт Церкви», мы должны прежде всего уяснить, в чём он заключается. Цель существования Церкви на земле – приводить людей ко Христу возвещением Евангелия и действием Святого Духа в Таинствах. Церковь живёт великой любовью ко Христу и ревностью о спасении человека. Церковь – вместилище Святого Духа, а Он есть Дух истины и свободы. Всё, до малейшего, содержимое Церковью, все её чины, обряды, молитвословия, нравственное и догматическое учение, дышат этой любовью к Богу и людям, выявляют её и щедро наделяют ею всякого человека. Именно этот вечный и неизменимый Дух, дух любви, правды и свободы, живущий в Церкви, и есть её суть. Выражение этого духа, его «оформление» в те или иные формы и есть Священное Предание Церкви. Исходя из этого, можно предложить два критерия для определения того, является то или иное явление, установление, идея, существующие в церковной жизни, Священным Преданием, или нет. Вот эти критерии:

1) Так как Один и Тот же Дух является, так сказать, «автором» Священного Писания, и Он же выявляется в жизни Церкви как её Священное Предание, то всякое явление, принимаемое нами в качестве такового, должно корениться в Священном Писании, соответствовать ему, не противоречить ему¹⁸.

2) Так как Церковь есть вместилище Святого Духа, духа любви к Богу, духа ревности о спасении каждого человека, Духа Истины, свободы и чистоты, – то всякое явление, принимаемое нами как Священное Предание, должно быть исполнено тем же духом. Яснее всего этот дух выражен в Литургии, Таинствах и освятительных чинах Церкви.

Если эти два условия не выполнены, то в какие бы церковные одежды та или иная традиция не была облечена, какую бы давность или укоренение в церковной действительности не имела, – она не является Священным Преданием Церкви, а есть лишь, скажем, просто историческое предание или частное мнение того или иного церковного лица.

Возьмём, например, идею «Москва – Третий Рим» и всё, что с ней связано: мессианскую роль русского царства, «особенность» русского народа, и проч. Священному Писанию она не соответствует: Царство Мое не от мира сего (Ин. 18, 36), говорит Господь. Также написано: нет лицеприятия у Бога (Рим. 2, 11), а значит, Он судит каждого человека по делам его, а не по принадлежности к тому или иному народу или группе людей; равно как и все народы пред лицем Бога одинаковы, и, скажем, Америка в очах Божиих ничем не хуже России. Значит, как бы ни ухищрялись сторонники «христианской геополитики» обосновать эту идеологему преданием Церкви – таковым она не является. Другой пример: возьмём эксплуатируемую некоторыми духовниками идею «слепого послушания», и приложим к ней наш критерий. Не делайтесь рабами человеков (1 Кор. 7, 23), говорит Писание. Тоже становится ясно: эта идея не есть Священное Предание Церкви. Рассмотрим глубоко вкоренившийся в церковную среду антисемитизм. Очевидно, что это явление выражает дух ненависти, глупости и превозношения, и, следовательно, противоречит духу Церкви; следовательно, сколько бы сторонников не имела эта идея, как бы она не ссылалась даже и на богослужебные тексты, к Церкви она не имеет отношения. Так, прилагая каждое явление к показанным критериям, мы определяем, может или не может оно быть Священным Преданием.

Это, так сказать, «внутренний» критерий «священности» Предания. Есть и внешняя сторона, некий внешний критерий. Он связан с оформлением Священного Предания в те или иные церковные установления или традиционно сохраняемые стороны церковной жизни. Здесь нужно обратить внимание на степень их значимости, выстроить иерархию ценностей. Церковь имеет Богочеловеческую природу, одновременно небесную и земную; свою основу Церковь имеет в Боге, и вместе с тем она проходит историческое бытие на земле. Церковь поэтому сочетает в себе две стороны: неизменяемость, вечность, которые происходят от Бога, и изменчивость, зависимую от исторических условий.

К абсолютной и неизменной стороне церковной жизни относятся: 1) догматическое учение веры; 2) проистекающее из него устроение нашего спасения, или, что то же, нравственное учение Церкви; 3) святые Таинства и 4) следующие из них начала литургического и канонического строя Церкви. Бог неизменен; человек по природе не меняется – меняются внешние условия жизни. Поэтому всё, что относится к догматическому, нравственному, а также, в своих основах, литургическому и каноническому устроению Церкви, меняться не может. Всё оно и составляет, собственно говоря, Священное Предание, незыблемое, как незыблем Источник его – Бог.

А есть в Церкви установления, явления, идеи, источник которых – изменчивое земное бытие. Это частные дисциплинарные нормы, те или иные внешние церковные формы, такие, например, как богослужебные, монашеские; это область разнообразных уставов, форм приходской жизни, и проч. Эти внешние формы не должны быть пренебрегаемы, поскольку через них выражается и доходит до нас вечная и неизменная сторона жизни Церкви. Но при всей нужности этих форм им нельзя придавать абсолютное значение, догматизировать их, чтобы не покривить иерархию христианских ценностей. В разные исторические эпохи внешние формы церковной жизни менялись. Церковь свободно относилась к ним: основное, неизменное содержание Церкви выражалось по-разному, в зависимости от обстоятельств, в которых жила Церковь. Всё это отражено в истории Церкви; поэтому для того, чтобы отличить вечное и неизменное Священное Предание от форм церковной жизни, обусловленных теми или иными социальными, общественными и культурными условиями, нужно обращаться к изучению церковной истории.

К сожалению, историзм мышления далеко не всегда наличествует в нашей церковной действительности. Многим православным кажется, что Церковь упала на землю в день Пятидесятницы такой, какая она есть сейчас: с пятиглавыми храмами, с иконостасами, треугольными фелонями, нательными крестиками, старым стилем, архаичным языком, акафистами и записками, нестрижеными бородами и волосами, монархической идеологией и проч. и проч. Они считают, что всё до малейшего в Церкви есть именно Священное Предание. Но такая точка зрения имеет опасность привести к тому, от чего Господь как раз освободил нас – к мелкому законничеству и погружению во внешнюю обрядовость, к потере свободы во Христе и подмене духовной жизни фарисейством. И мы имеем много примеров такого рода, когда вещи второстепенные – тот же календарный стиль, язык богослужения и проч. – выходят на первый план и заслоняют от людей суть христианства и смысл Церкви.

Итак, вот наш «внешний», третий критерий. Для того, чтобы различить, является та или иная идея или явление Священным Преданием, просто «преданием» или даже, по слову Апостола, «бабьей басней» (1 Тим. 4, 7), нужно провести некое историческое исследование, чтобы выяснить, к чему восходит разбираемая вещь – к неизменному и вечному устроению Церкви, или к историческим особенностям её земного бытия. Здесь нужно учитывать то, что Священное Предание, будучи средоточием Церкви, должно соответствовать тем определениям, какие усвояет Церкви Символ Веры. Церковь – единая, святая, соборная и апостольская; и Священное Предание, поскольку оно – Предание Церкви, тоже должно быть: 1) единым – общим для всех христиан, всех времён и мест; 2) святым – иметь целью освящение людей, выражать способы этого освящения, – и ничего более; 3) соборным – то есть таким, в отношении чего наличествует вселенское согласие, или, как говорил св. Викентий Лиринский, «быть тем, во что веруют все, всегда и повсюду»; 4) апостольским – то есть содержать и развивать то, что положили в Церковь Апостолы, но не привносить в Церковь ничего нового.

Разумеется, такое историческое исследование нужно не для того, чтобы, выяснив, например, что та или иная вещь церковного обихода исторически молода, с презорством отвергнуть ее, – но для того, чтобы выстроить иерархию христианских ценностей, чтобы точно знать, какое значение в Церкви имеет та или иная сфера и явление церковной жизни; и знать это не просто для информации, а чтобы разумно и правильно пользоваться всем тем, что нам предлагает Церковь для спасения и освящения, для выстраивания своей жизни по Богу.

Итак, мы определили некоторые общие признаки Священного Предания: его свобода, соответствие Священному Писанию, духу Церкви и прослеживаемая исторически неизменность, незыблемость, основывающаяся на вечной, неизменяемой, Божественной стороне церковной жизни. Есть и ближайшие, более конкретные вещи в Церкви, которым традиционно усваивается значение Священного Предания. Это, как мы уже сказали, 1) основы литургической жизни Церкви, 2) постановления Вселенских Соборов и 3) творения Святых Отцов.

1. Священным Преданием является устроение основ церковно-богослужебной жизни, и, главным образом, способ совершения Таинств и освятительных чинов Церкви. Об этом пишет святитель Василий Великий в своём 91-м каноническом правиле: «Из сохраненных в Церкви догматов и проповеданий некоторые мы имеем от письменных наставлений, а некоторые приняли от апостольского предания в тайне: и те, и другие имеют одну и ту же силу для благочестия. Например, кто Писанием учил, чтобы уповающие на имя Господа нашего Иисуса Христа знаменовались образом креста? К востоку обращаться в молитве какое Писание нас научило? Слова призывания при преложении Хлеба Евхаристии и Чаши благословения кто из святых оставил нам в Писании? Благословляем также и воду крещения, и елей помазания – по какому Писанию? Не по преданию ли, умалчиваемому и тайному?» Таким образом, Церковь исповедует, что основы – не частные исторические формы, а именно основы литургической жизни прежде всего, образ совершения Таинств – даны ей устным Апостольским Преданием. Здесь проявляется святость и апостольскость Церкви.

2. Действием Святого Духа, и, следовательно, Священным Преданием, являются постановления Вселенских Соборов и приравненных к ним Церковью Соборов Поместных и правил Святых Отцов. Постановления эти двоякие: догматические и канонически-дисциплинарные. Что касается дисциплинарных канонов, то многое в них исторически обусловлено, и в настоящее время они применяются не в полном объёме. Это наводит нас на мысль, что дисциплинарные каноны также должны быть проанализированы исторически, и приниматься в качестве неизменного Священного Предания не по букве, а по общему смыслу. Например, каноны, регулирующие отношения епископов и императора: из них берётся только принцип взаимодействия церковной и светской власти. Или запрещение лечиться у врача-еврея: оно фактически не соблюдается в наше время – человеческая мысль преодолела эту историческую узость. Или канон, разрешающий пострижение в монашество с десяти лет: применять его сейчас было бы безумием. Или: по канонам, сроки отлучения от Причастия за тяжкие грехи – до двадцати лет. Если употреблять их сейчас, то вместо покаяния люди отвернутся от Церкви, уйдут из неё. Исторический подход к таким каноническим установлениям покажет нам, что тогда, когда они появились, они были нужны, поскольку в результате огосударствления Церкви в неё вошли многие люди, сделавшиеся христианами лишь формально, по конформистским соображениям; и чтобы обезопасить себя от профанации, Церковь приняла столь длительные сроки отлучения. В наше же время эти нормы не работают. Вне исторического контекста многие каноны превращаются в мёртвую букву, в абстракцию. Сама жизнь диктует нам, что мы должны не слепо, формально употреблять их, но выяснять причину их возникновения, степень их укоренённости именно в вечном, внеисторическом устроении Церкви, и действовать прежде всего в духе Евангелия. Следовательно, так же, как и в литургической сфере Церкви, мы в качестве Священного Предания принимаем не буквально все дисциплинарно-канонические уставы, а основы их, принципы их. Что же касается догматических постановлений соборов, то они, по самосознанию Церкви, есть прямое действие Святого Духа, и поэтому неизменны и незыблемы, выявляя единство и соборность Церкви.

3. Творения Святых отцов. Это богатейшее, обширнейшее наследие Церкви. Условно можно разделить его на две части: а) догматические и б) нравственно-аскетические писания.

Для того, чтобы те или иные догматические сочинения Святых Отцов можно было назвать Священным Преданием, нужно, чтобы они в качестве такового были приняты всею Церковью, чтобы наличествовал так называемый consensus patrum, согласие Отцов, то есть чтобы все Отцы, высказывавшиеся по тому или иному предмету веры, мыслили одинаково. При наличии этого условия святоотеческие догматические сочинения становятся авторитетнейшим Священным Преданием. Здесь прежде всего нужно назвать творения свв. Василия Великого, Афанасия Великого, Григория Богослова, Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина и проч. Если же полнотою Церкви то или иное догматическое мнение Святого Отца не принимается, если есть разномыслие с другими Отцами, тогда оно остаётся частным богословским мнением, но не Священным Преданием. Пример – некоторые творения святителя Григория Нисского.

Нравственно-аскетические творения Святых Отцов являются для нас сокровищницей духовной христианской жизни, указанием пути ко спасению. Из этих творений мы учимся повседневному христианству, правильной внутренней нравственной деятельности, борьбе с грехом, со страстями, с падшими духами. Но это научение будет успешным только в том случае, если мы не станем слепо переносить на себя внешние формы жизни древних Отцов-подвижников, их внешние и внутренние подвиги, а будем исследовать, почему и как поступил тот или иной св. Отец в том или ином случае, как он евангельски решал для себя ситуацию своей жизни. При изучении аскетической письменности особо нужен трезвый подход и выяснение контекста того или иного наставления. Мы должны помнить, что каждый св. Отец пишет о себе, об опыте своей жизни, о своём пути ко Христу; всегда нужно с большой осторожностью переносить этот опыт на себя. В качестве Священного Предания здесь нужно принимать – по аналогии с литургической и канонической сферой церковной жизни – основы, начала нравственной христианской деятельности; но не конкретные формы спасения того или иного святого. Если не понимать этого, то мы не будем иметь подлинной, а главное – своей духовной жизни, а будем пребывать в мечтательной сфере подражания авторитетам.

Что касается Житий святых, то далеко не все они доносят до нас истинные обстоятельства жизни того или иного святого. Нередко они представляют собою церковную поэзию, когда реальное зерно, то, что было на самом деле, приукрашивается, дополняется разными прибавлениями, часто вообще теряется по тем или иным причинам; порой в житие проникают языческие, былинные элементы «народного эпоса». Поэтому агиографическая литература лишь опосредовано, по исторической проверке, может быть отнесена именно к Священному Преданию.

Итак, подведем итог. Мы увидели, что, хотя Священное Предание не имеет точного определения, его можно «распознать» по некоторым критериям: оно должно 1) соответствовать Священному Писанию, 2) соответствовать духу Церкви и 3) быть исторически возводимо к вечному устроению Церкви: единству, святости, соборности, апостольскости. Отвечающих этим критериям вещей не так уж и много. Это догматическое и нравственное учение Церкви и основы её литургической и канонической жизни. Так, например, способ совершения Таинства Крещения – это Священное Предание. Догмат иконопочитания – Священное Предание. Учение о посмертном вечном воздаянии, и о том, как избежать горькой участи и приобщиться блаженной – Священное Предание. А вот, например, история о том, что Апостол Лука написал 70 икон Божией Матери – это просто церковное Предание, но не Священное. Так же, как, скажем, посещение Божией Матерью Афона, покраснение пасхального яйца в руках св. Марии Магдалины, и многое, многое другое. Всё это – достопочтенные древние вещи; но, так как они вышеизложенным критериям не удовлетворяют, то и Священным Преданием не являются.

Так же не могут являться Священным Преданием местные церковные обычаи. Священное Предание обязательно должно отвечать такому качеству, как вселенскость, соборность; местные обычаи, при всём к ним уважении, являются лишь частностями жизни той или иной поместной – а не всей Вселенской – Церкви. Вообще, нужно, по мысли В.Н. Лосского, различать само Священное Предание, как некий таинственный ток ведения истины, не иссякающий в Церкви и сообщаемый Святым Духом её членам, от памятников Предания.

Ну и, разумеется, никак не могут считаться Священным Преданием языческие и магические элементы, проникшие в церковную среду – то, что Апостол Павел и называл негодными и бабьими баснями (1 Тим. 4, 7). Всем, конечно же, известны Медовые, Яблочные и прочие Спасы (кощунство, по сути – может ли быть наш Спаситель «медовым» или «яблочным»?), огромное количество псевдоцерковных прибауток типа не-ядения круглого на Усекновение, «птица гнезда не вьёт» на Благовещение, передачи свечек только через правое плечо, и многое, многое другое... И всё это для многих людей – Предание Церкви! Часто подменяется учение Святых Отцов, им приписывается то, что они вовсе не говорили. В качестве примера приведём часто встречаемое мнение, что «по учению Отцов есть три признака кончины мира: уход Иверской иконы Божией Матери с Афона, прекращение схождения Благодатного Огня и засыхание Мамврийского дуба». Здесь мы видим желание выдать за Предание Церкви какие-то совершенно недостоверные и частные вещи. Церковь совершенно не учит ничему подобному. Никто из Святых Отцов не писал этого: зато писали они все, согласно, о том, как приготовить свою душу для Царства Божия. Но про дуб, икону, огонь и прочие вещи Отцы не писали. Поэтому очень важно разбираться, что есть, а что не есть Священное Предание, чтобы не подменять истинное, действительное Предание кликушеством, апокалиптикой, язычеством, выдумками, лубочностью и «благоглупостями», которые, к сожалению, распространены сейчас более, чем здравое понимание церковного учения.

И в заключение разберём ещё один вопрос, а именно: кто является хранителем Священного Предания, «гарантом» его? Кто оберегает его от проникновения в него чуждых элементов, следит за чистотою его? Древняя Церковь этот вопрос не ставила: для неё христианская жизнь особо не нуждалась в рамках и определениях, а была «просто» жизнью в Боге. Со временем, с постепенной утратой остроты и ясности церковного сознания, встал вопрос «охранения» Предания. В Римо-Католической Церкви вопрос этот решили так: гарантом непогрешимости Предания является Папа Римский, когда он говорит ех саthedra, то есть «с кафедры» (именно в этом смысл догмата о папской непогрешимости).

Православие противопоставило этому взгляду другое мнение, выраженное в Послании Восточных Патриархов 1848 года: хранителем Предания является народ церковный, то есть само тело Церкви. Это мнение нуждается в одном существенном дополнении: в таком «прямом» виде оно совершенно не верно. Сам по себе народ никак не может быть хранителем предания Церкви. Апеллировать к народу церковному, без учета фактора, о котором скажем ниже, в деле выяснения, что есть Предание Церкви, – иными словами, апеллировать к церковному общественному мнению, существующему на данный момент, – ни в коем случае нельзя.

Дело в том, что народ – это та стихия, которая Предание размывает и вносит в него языческую струю (народ – «язык»). Само по себе понятие «народ» расплывчатое. В ереси и расколы тоже ведь уходит народ. Для Церкви понятие народа вторичное и условное: для Церкви есть прежде всего и главным образом личности, которые уже во вторую очередь органически сочетаются в Тело Христово. Если бы народ был хранителем церковного Предания, то мы сейчас имели бы в Церкви только водосвятные молебны с акафистом, панихиды, записки, отчитку, стояния с крестными ходами против чего-нибудь, и всё. Не было бы Таинств – вместо них была бы «белая магия» православного обряда. А главное – не было бы собственно религиозной жизни: «народу» нужно, чтобы было хорошо здесь, и в контексте этого народное восприятие религии – вовсе не связь с Богом, а средство для решения «метафизическими» способами своих «физических» земных проблем.

Да и само устроение Церкви противоречит этому мнению. Если народ церковный – хранитель Предания, то зачем нужно богоустановленное пастырство? Ведь пастыри нужны как раз для того, чтобы учить народ истинам веры и благочестия. Следовательно, по мысли Церкви, народ входит в Предание в процессе обучения; а логически нельзя быть исконным обладателем и хранителем того, чему ты только научаешься, что ты только начинаешь приобретать. На практике эта точка зрения как раз и приводит к тому, что не пастыри Церкви пасут паству, а паства навязывает пастырям своё видение христианства. В наше время достаточно отчётливо проявляется противление и недоверие некоторой части «народа Божия» Священноначалию. Если какой-нибудь пастырь или архиерей, в противность расхожим околоцерковным мнениям, будет говорить здравые слова церковного учения – «народ» легко может записать его в модернисты, отступники и еретики. Не принимаются многими из «народа» даже соборные, синодальные определения (пресловутые ИНН, младостарчество). Если мы обратимся к истории Церкви, то увидим, что бывало так, что несколько человек (преп. Максим Исповедник, св. папа Мартин) подвизались за правую веру, а весь народ церковный (и уж конечно, более церковный, чем сейчас) поддерживал ересь. Также нельзя апеллировать и к наличному церковному быту, в котором, наряду с действительным хранением исконных православных традиций, очень нередки и произвольные нарушения богослужебных уставов и чинов церковной жизни. Всё это говорит о том, что ни к народу, ни к церковной реальности нельзя обращаться как к хранителям Священного Предания.

Но с другой стороны, утверждение о том, что хранителем Предания является народ церковный, вовсе не неверно, но – как мы уже сказали – с учётом одного фактора. Этот фактор следующий: настоящим, подлинным и единственным хранителем Священного Предания является Дух Святой, Сам Бог. Люди без Духа Святого, без Бога, без Христа – ничто; всяк человек – ложь (Пс. 115, 2); сам по себе человек в Церкви может только всё испортить и извратить. Церковь хранится Духом Святым: Он – Гарант её Предания. Но Дух Святой – не абстракция, Он существует не где-то в параллельном пространстве, и не в книгах: Он живёт в сердцах людей. И смысл христианства – в стяжании Святого Духа, в том, чтобы, как говорит Писание, Ему вселиться в нас и ходить в нас (2 Кор. 6, 16), чтобы дать Ему место действовать в каждом христианине.

В этом смысле, и только с той оговоркой, что не просто народ, а христиане, стяжевающие в себе и носящие в себе Дух Святой, можно говорить, что они – хранители Предания. Христиане – не абстрактный народ, и не нация, когда-то в глубине истории принявшая христианство, а органическое единство христианских личностей, чувства которых приучены к различению добра и зла (Евр. 5, 14), – и есть Священное Предание, осуществление его. Многие считают, что Дух Святой действует как бы «помимо» личности: де, «мы все немощны, грешны, какой там Дух! Он как-то и где-то по-другому – автоматически, мистически – действует в церковных структурах». Но в Церкви такого нет. Бог никогда не действует автоматически, формально, как бы обязанный подчиниться церковной форме самой по себе (конечно, здесь речь не о недейственности Таинств и в зависимости от достоинства их совершителя; мы говорим о духовной «повседневной» непосредственной реальной жизни). Всегда в Церкви Бог действует со-творчески в синергии, в содействии с человеком – его личными духовными усилиями, его внутренней религиозной жизнью, его свободой, не насильственно, и никогда – «помимо».

На это необходимо обратить особое внимание, потому что именно здесь – корень непонимания сути Церкви. Жизнь христианина в Церкви – это не то, что «что-то там мистически само совершается, во что мне лучше не влезать, так как я – грешный, недостойный, а влезу – впаду в прелесть, в гордость» и т. п. Нет. Бог хочет от нас личного духовного усилия, направленного на то, чтобы понять и увидеть действие Духа Святого в Церкви и приобщиться Ему. И это требует от людей великой ответственности и личной творческой религиозной внутренней деятельности. Каждый христианин ответственен за Церковь, – говорил святитель Иоанн Шанхайский. Так устроена Христова Церковь: в ней всё для того, и только для того, чтобы человек – и не народ, а в первую очередь «я» – нашёл Бога, обрёл Христа, приобщился Святому Духу. Для этого – Таинства, для этого – Священное Писание, об этом говорит, и это и есть Священное Предание.

Но – ещё раз повторим: очень сложно всё это современному человеку; воистину тесный путь и узкие врата (Мф. 7, 13) ведут в Царство Небесное, которое внутрь нас есть (Лк. 17,21). Бремя свободы и ответственности тяжело; и поэтому люди часто подменяют свободу ворохом внешних правил, а ответственность – ложным мистицизмом, автоматизмом и формализмом; и, по слову Господню, сами не входят, и входящим препятствуют (Лк. 12, 52). Но только осознав свою личную ответственность за Церковь перед Богом, почувствовав, поняв её, люди могут стать настоящими христианами, подлинным народом Божиим, о котором говорит Апостол Петр: Вы, как живые камни (не случайно это слово – это как раз те камни, на которых Христос основывает Свою Церковь), устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом. Вы – род избранный, царственное священство, народ святый, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой Свет; некогда не народ, а ныне – народ Божий (1 Петр. 2, 5, 9-10). Вот в этом смысле, только учитывая личную ответственность за Церковь каждого христианина, облагодатствованного Духом Святым, можно говорить о народе церковном как хранителе Священного Предания.

Глава девятая

Таинства

Итак, сердцевину Священного Предания Церкви составляет учение о Таинствах и практика их совершения. Какое же место занимают Таинства в жизни Церкви? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны предварительно уяснить для себя: в чём, собственно, заключается новизна нашего Нового Завета? Почему он называется Новым? Чем принципиально отличается Христова Церковь от всех остальных религий и нравственных учений, что в ней именно нового?

Является ли принципиально новой христианская мораль? Строго говоря, нет: взятые отдельно, нравственные максимы христианства, можно сказать, «общечеловечны». В большинстве развитых религий содержатся достаточно стандартные морально-нравственные предписания. Христос продолжает и углубляет ветхозаветные заповеди, уже существовавшие в ветхозаветной Церкви. Новым является то, что мораль и нравственность имеют в христианстве хотя и чрезвычайно важное, но не центральное значение. (Здесь, кстати, ошибка всех моралистов, например Льва Толстого, которые видели в христианстве лишь совершенный нравственный закон.) В христианстве нравственность служит условием богообщения, тем, через что мы приближаемся ко Христу. Это ни в коем случае не означает принижения морали или какого-то утилитарного к ней подхода, а означает то, что для человека недостаточно быть существом только моральным; его цель – быть богоподобным, для чего нравственность есть, хотя и обязательная и неотъемлемая, но подготовительная ступень. В центре христианства стоит не абстрактная мораль, и не какой-то набор ритуалов, а Сам Христос, Его Богочеловеческая личность. Всё в христианстве – нравственность, внешние формы церковной жизни и сама внутренняя духовная жизнь – направлено ко Христу, и только в Нём и получает свой смысл и значение.

Именно в этом и заключается принципиальная новизна Нового Завета: в центре его – личность Христа, Спасителя и Бога, и личное общение с Ним каждого христианина. Общение это (богообщение) отличается от просто человеческих отношений; особенность его состоит в том, что действием Святого Духа сердце человека изменяется, и соприкосновение с Богом становится для него главным, важнейшим, исключительным и единственным событием. Течение существования христианина представляет собою ежеминутную, непрестанную жизнь во Христе и со Христом, жизнь свободную и сознательную. В непосредственной жизни Бога в человеке и человека в Боге – смысл христианства, того Нового Завета, который Бог заключил с людьми; для этого всё – Церковь, нравственность, догматы, обряды; без этого – они безразличная шелуха. Христос пришел к людям – и не только спас их от смерти и ада, но и даровал им Себя Самого. Я пришел для того, чтобы имели жизнь, и имели с избытком (Ин. 10, 10). Я есмь путь, и истина, и жизнь (Ин. 14, 6). Пребудьте во Мне, и Я в вас (Ин. 15, 4). Се, Я с вами во все дни до скончания века (Мф. 28, 20), говорит Господь. Апостол Пётр пишет, что от Бога нам даровано соделаться причастниками Божеского естества (2 Петр. 1, 4). Для того, чтобы мы имели эту жизнь, это причастие Богу, для того, чтобы богообщение не осталось для человека только лишь желательным, но стало реальным, непосредственным, – Господь и основал на земле Церковь, а в Церкви этой цели и служат прежде всего Таинства. Именно в Таинствах мы непосредственно, теснейшим, ближайшим образом соприкасаемся с Богом, становимся причастниками жизни вечной, сынами Божиими, гражданами Царства Небесного. Поэтому, как в жизни христианина её, начало, центр и конец, цель и смысл, Альфа и Омега (Откр. 1, 8) – Христос, так и в Церкви самое главное – это (наряду со Священным Писанием) святые Таинства. Они, собственно, и делают Церковь Церковью; через них Богом Отцом подаётся христианам Дух Святой, Который и соединяет каждого из нас со Христом Спасителем, и в Нём – друг с другом в Тело Христово. Это и есть собственно Церковь. Ясно поэтому, что Таинства занимают в жизни Церкви центральное место: всё, что есть в Церкви, проистекает из Таинств как из источника; а всякий внешний церковный чин – и храмы, и богослужения, и канонически-дисциплинарная практика, и всё прочее – служит совершению Таинств и достойному принятию их.

Вот катехизическое определение Таинства: Таинство есть от Бога установленное церковное священнодействие, которое под видимым образом сообщает душе верующего невидимую благодать Святого Духа. Из этого определения усматривается, что 1) Таинства установлены Богом – они не есть человеческое изобретение; 2) содержатся Таинства в Церкви, и ею совершаются; 3) Таинство является священнодействием, то есть таким действием, которое совершается не каждым христианином лично, а полнотой Церкви посредством особо уполномоченных ею на то лиц – священством; 4) Таинства имеют видимый образ, то есть определённый Церковью чин их совершения, и 5) условием принятия благодати Святого Духа является вера, вследствие чего Таинство может быть преподано только верным, а не всем подряд.

Церковь содержит семь Таинств: Крещение, Миропомазание, Покаяние, Причащение, Брак, Священство, Елеосвящение. Почему именно семь, почему не больше? Ведь если брать приведенное выше определение, то видно, что в Церкви гораздо больше, чем семь, священнодействий, которые под видимым образом сообщают нам невидимую благодать Божию – например, освящение воды, монашеский постриг. Да и любое вообще молитвенное действие Церкви обильно преподает душам верующих благодать Святого Духа.

Сама Церковь не проводит резкой границы между Таинствами и прочими освятительными чинами: в древней Церкви такой дифференциации не было. Здесь можно думать, что богословие руководствуется в этом вопросе двумя вещами: 1) важностью священнодействия для спасения и жизни вечной. Очевидно, что если сравнивать Крещение со, скажем, помазанием елеем на праздничной утрене, то без первого спасение невозможно, без второго же вполне может состояться. 2) Таинства установлены непосредственно Самим Богом и восходят к Священному Писанию; освятительные же чины установлены Церковью, и к Писанию не восходят.

Так например, Таинство елеосвящения по своему значению менее важно, чем Крещение и Причащение; но оно установлено Самим Христом, и уже в апостольские времена приняло свой чин, о чём ясно свидетельствует Священное Писание; поэтому оно содержится Церковью как Таинство. А, скажем, монашеский постриг, хотя порой оказывающий и большее воздействие на человека, нежели елеосвящение, не считается Таинством (хотя некоторые святые Отцы считали его таковым). Чин монашества возник в Церкви не сразу; и хотя содержание монашеской жизни укоренено в Евангелии, но формы её возникли в процессе исторического бытия Церкви, и непосредственно ко Христу и Апостолам не восходят. Поэтому монашество существует в Церкви не как Таинство, а как чин жизни. Ещё различие: Таинство меняет природу человека, закладывает в него нечто новое, принципиально иное, кардинальным образом воздействует на человеческое естество; иные священнодействия влияют на человека более частным образом, с меньшей силой. Можно сравнить Таинства с решительной хирургической операцией, когда организму требуется вмешательство извне; а другие священнодействия – с мягким терапевтическим лекарственным лечением.

Мы привели формальное определение, что такое Таинства. Теперь нам нужно посмотреть, что они есть по отношению к нам, или, другими словами, как правильно относиться к Таинствам, как их правильно принимать, с каким расположением души, и к чему они обязывают христианина. Опять возвратимся к тому, что христианство есть Новый Завет. О «новом» мы уже сказали, теперь обратим внимание на «завет». «Завет» – слово славянское; его можно перевести как «договор». Между человеком и Богом заключён некий договор: Господь уготовал нам Царство Божие, а мы обязываемся, для стяжания его, соблюдать заповеди, для чего необходимо понуждать себя к христианской жизни, подкрепляя таковое понуждение поучением в Слове Божием, молитвой и Таинствами. Такой договор ни в коем случае нельзя рассматривать как юридическую формальность. Завет между Богом и человеком – это органичный принцип духовной жизни: не только Бог даёт людям Свои дары, но и человек должны направить своё усилие к тому, чтобы быть с Богом. Любое явление духовной жизни, как пишет святитель Феофан Затворник, совершается взаимным действием Божией благодати и нашей свободной деятельности. Не бывает так, чтобы мы сидели «сложа руки», а Бог бы одаривал нас «духовными подарками»; не бывает также, чтобы мы могли достичь чего-либо исключительно своими усилиями, без благодатной помощи Божией. Духовная жизнь дана Богом человеку как задание, как то, над чем он должен свободно, сознательно и лично-ответственно, но и напряженно, трудиться, подтверждая тем свой завет с Богом. Господь же на каждое духовное усилие человека даёт ему Свою благодать, и она, пришедши, навершает всякое действие человека, немощное и несовершенное само по себе, своею крепостью и незыблемостью, делает его совершенным. Это и есть та синергия, сотворчество Бога и человека, о которой мы уже не раз говорили.

Таким образом, подвизаясь и обретая помощь Божию, христианин постепенно актуализирует своё духовное помазание (1 Ин. 2, 20) и рождение свыше в Царство Божие (Ин. 3, 3). Только в этом контексте и нужно говорить о Таинствах. Они не есть некая конечная точка, на которой духовная жизнь останавливается и завершается. Таинства – да и всё в Церкви – это семя, которое всаживается в нас и которое мы с помощью Божией должны взрастить. Таинства – это задание от Бога, и вместе с тем – получение благодатных сил на выполнение этого задания.

В пояснение этого нужно обратить внимание на разницу между восприятием нами падшей природы Адама и нового, обновленного во Христе, естества. От ветхого Адама каждый человек получает падшую, повреждённую природу; причем получает её страдательно, как данность, без участия своего сознания и произволения: мы рождаемся такими, и повлиять на это никак не можем. От Нового же Адама – Христа – люди получают оправдание и освящение иным образом: не как данность, а как возможность; и возможность не только избавиться от участи Адамовой, но и неизмеримо больше – достичь обожения. Таинства, через которые Святым Духом человек соединяется со Христом, и делают его способным к этому, вселяют в него силу Христову, помогающую ему духовно действовать. Но Таинства не превращают людей волшебным образом в уже спасенных, оправданных, освящённых так, чтобы на будущее время от них не требовалось никаких своих действий к содеванию спасения. Об этом свидетельствует опыт: из купели Крещения человек выходит не таким, каков был Адам до грехопадения; грех не умирает в нас, телесного физического бессмертия мы не приобретаем, страсти и болезни продолжают действовать в нас, – но человеку даётся сила жизни о Христе и власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью (Лк. 10, 19).

С этой точки зрения Таинства можно разделить на две группы: неповторяемые (Крещение, Миропомазание, Священство, в идеале – Брак) и повторяемые (Покаяние, Причащение, Елеосвящение). В неповторяемых Таинствах в человеческую природу всаживается семя вечной жизни так, что человек, получая дар Божий – исцеление повреждённой природы ветхого Адама, – в самой своей глубине меняется и делается способным к жизни со Христом, к спасению. Но – ещё раз повторим: спасение вручается нам как залог, как задача, как семя; вырастить же это семя, выполнить это задание зависит от нашего свободного произволения и нравственного и духовного делания. Господь говорит об этом в притчах – о горчичном зерне (Мф. 13, 31), о закваске (Мф. 13, 33), о возрастании в Царство Божие (Мк. 4, 27). Сам человек, по причине повреждения своей природы в грехопадении, не в состоянии это духовное делание осуществлять как должно; поэтому ему даны повторяемые Таинства, в которых Господь помогает ему, укрепляет, очищает, возобновляет теснейшую связь с Собою.

Конечно, Таинства не исчерпываются этой стороною: они есть действия Божии, и поэтому глубоки, неисчерпаемы; Таинства имеют и объективное влияние, они глубочайшим образом духовно меняют и преображают человека, а через него – и весь мир; они строят Церковь, они – источник христианской жизни. Но очень важно обратить внимание именно на «синергийный» аспект Таинств потому, что именно здесь кроется главная ошибка в восприятии их, да и вообще в восприятии церковной жизни.

Речь идет о магизме, одной из самых серьезных проблем церковной действительности. Для очень многих людей Таинства суть магические действия – то есть такие, которые не предполагают своей личной внутренней духовной работы. Магизм базируется на том, что духовной мир не зависим от человека, от его внутреннего состояния; человек – пассивная часть, деталь, механическая игрушка на волнах неведомого потустороннего мира. Можно, однако, воздействовать на этот мир, и направить это воздействие так, чтобы получить некий ожидаемый результат. Для этого особое посвященное лицо, жрец или маг, должно точно выполнить то или иное обрядовое действие; и если оно правильно совершено, если учтены все значимые потусторонние обстоятельства дела, то результат гарантирован, независимо от внутренних расположений сердца человека, от его веры, взглядов, дел, нравственного состояния и проч. Главное – учесть все обстоятельства и скрупулезно точно, посвящённым лицом, исполнить определенный род ритуальных действий.

Проникая в Церковь, магизм коренным образом извращает внутренний строй христианина, так что он фактически перестает им быть, хоть может быть внешне весьма воцерковлённым человеком. Магизм в Церкви прежде всего извращает отношения человека и Бога, извращает саму мысль о Боге. Бог становится не любящим Отцом, а неким абстрактным принципом, внушающим прежде всего не сыновнюю любовь, а боязнь подчинённого к загадочному начальнику. Между человеком и Богом невозможными становятся личные отношения, а именно в них, как мы сказали, суть нашей религии; возникают отношения формальные, юридические; благоугождение Богу переносится из сферы нравственной исключительно в исполнение определенных внешних ритуальных правил. Магическая точка зрения стоит на том, что Богу нужен только обряд, правильно и вовремя исполненный; в остальном человек Богу ничего не должен, и отношения человека и Бога этим вполне исчерпываются.

Это приводит к ужасной скованности внешним, рабской зависимости от него, к погружению в обрядовость. Рядом с этим стоит и крайняя безответственность. Человек снимает с себя ответственность за свою религиозную жизнь и возлагает её на форму, на обряд, на ритуал, отчего происходит сакрализация формы, придание ей самостоятельного мистического значения: обряд, правило сами по себе становятся спасительными. В дальнейшем мы проследим этот момент: многие церковные понятия, такие, например, как послушание, духовное руководство и проч., часто воспринимаются магически. Магизм лишает человека христианской свободы: от обряда ожидается детерминированный результат, обусловленный исключительно соблюдением формы. Кроме того, человек попадает в рабскую зависимость от совершителей обряда, воспринимая их не как пастырей Христовых, а как жрецов.

Главное же – что всё это приводит к необязательности и ненужности нравственных усилий: с точки зрения магического мироощущения, форма автоматически все «сделает», ибо ею исчерпывается религиозная жизнь. Всё это сочетается с прагматизмом религиозных потребностей: от религии людям, воспринимающим церковность магически, нужен не Бог, а обеспеченная Им (и зависимая от наших обрядовых действий) комфортная жизнь здесь и сейчас. Церковь превращается в «комбинат ритуальных услуг»: достаточно поставить свечку и подать записку, и уйти по своим делам: свечка с запиской всё сами «сделают»... Магизм проникает во все сферы церковной жизни; вся, например, история с ИНН основывается на магической, не-церковной точке зрения, что человек может отречься от Христа автоматически, помимо сознания и произволения. Это же касается и Таинств – средоточия Церкви. Отношение к ним нередко самое что ни на есть утилитарное – чтобы ребеночка не сглазили, его надо крестить; чтобы семья не развалилась – венчаться; чтобы не заболеть – причаститься, и т. д.

Но всё это – взгляд глубоко не христианский; Церковь учит совершенно не так. Господь говорит: Сыне, даждь Мне твое сердце (Притч. 23, 26), и фарисеи подвергались укоризне от Спасителя, что они очищают внешнее при полном небрежении к внутреннему (Мф. 23, 25). Церковное учение настаивает на неоднократно упоминаемой нами синергии – сотворчестве Бога и человека на пути ко спасению; и особенно это касается Таинств: принятие их, участие в жизни Церкви прежде всего требует от человека нравственных усилий.

При этом нужно отметить, что неверна точка зрения, согласно которой действенность Таинств зависит от состояния совершителя или принимающего их, и если он нравственно недостоин, то Таинства ничего для него не значат или даже вовсе не совершаются. Действенность Таинств обуславливается не людьми, но Церковью, поэтому Таинства действительны объективно; но при недостоинстве человека действенность Таинств проявляется в том, что они не освящают его, но служат ему в «суд и осуждение». Бог поругаем не бывает, и Таинства Его всегда святы и действенны; дело только в нас – с должным ли расположением мы принимаем их и для чего: для того, чтобы жить со Христом, соединяться с Ним, – и тогда Таинства всякий раз всё больше и больше углубляют связь человека с Богом; или для каких-то иных целей, – и тогда они становятся для недостойно принимающих их судом и осуждением.

Из вышесказанного ясно, каким должно быть расположение христианина по отношению к Таинствам Церкви. Во-первых, это вера: без веры угодить Богу невозможно, ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздаёт (Евр. 11, 6). Без единства веры, без правого её исповедания невозможно участие в Таинствах. Вера же должна быть не какая-нибудь, а ясная, правая, опирающаяся на Священное Писание и подлинное Предание Церкви, твёрдо знающая свой предмет, исповедующая, что через Таинства мы приобщаемся Богу, соединяемся со Христом и получаем благодать Святого Духа. Во-вторых, это желание богообщения, жажда Бога, искание Его, когда человек полагает смысл и цель религиозной духовной жизни только и исключительно во Христе, и принимает Таинства свободно и сознательно для того, чтобы быть со Христом. Всяким иным соображением, как-то: креститься ради традиционного национального самоопределения, причаститься ради здоровья или заодно с мужем (женою), чтобы не расстраивать его, венчаться, чтобы не ссориться или чтобы муж «не гулял», собороваться на всякий случай, исповедаться «по обычаю», не зная, что сказать, и проч., и проч. – не должно быть места в ответственной христианской жизни. (Этим не отрицаются ни внешние правила, ни регулярность участия в Таинствах, ни даже, может быть, какие-то немощи или посторонние соображения в начале церковной жизни: мы говорим о правильном внутреннем расположении, к которому нужно стремиться.) И в-третьих, христиане должны всячески избегать магического взгляда на Таинства, но воспринимать их в контексте своей нравственной и духовной жизни. Если эти вещи, хоть в малой мере, будут соблюдаться, тогда святые Таинства исполнят нас благодатью Святого Духа, и мы будем постепенно возрастать в духовной жизни. Если же уклониться с этого правого, узкого и тесного духовного пути, если сместить акценты, покривить церковный строй мысли и внутренней жизни, – тогда возникнет опасность приобщаться Таинствам в суд и осуждение.

Теперь, сказав о Таинствах вообще, перейдём к рассмотрению отдельно каждого Таинства и связанных с ним проблем.

Глава десятая

Таинства Крещения и Миропомазания

Церковная жизнь начинается с принятия двух Таинств – Крещения и Миропомазания.

О Таинстве Крещения ясно свидетельствует Священное Писание. В беседе с Никодимом Господь говорит: Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия... Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие. Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше (Ин. 3, 3-7). Именно это «рождение свыше», о котором говорит Господь, и есть крещение. После Своего воскресения Господь обозначает важность крещения так: кто будет веровать и креститься, спасён будет, а кто не будет веровать, осуждён будет (Мк. 16, 16). Наконец, после Своего Воскресения посылая Апостолов в мир возвещать Евангелие, Господь прямо установил это Таинство: итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до окончания века. Аминь. (Мф. 28, 19-20).

С самых первых дней жизни Церкви вхождение в неё совершалось именно и только через Крещение. Вся книга Деяний Апостольских полна указаний на это. Внутренний смысл Таинства Крещения раскрывается в Апостольских посланиях. Вот что пишет Апостол Павел: все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились. Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения, зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху; ибо умерший освободился от греха. Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним, зная, что Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает; смерть уже не имеет над Ним власти. Ибо что Он умер, то умер однажды для греха; а что живет, то живет для Бога. Так и вы, почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе Господе нашем (Рим. 6, 3-11).

Апостол поставляет здесь крещение в теснейшую связь с величайшим событием нашей веры – с Воскресением Христа из мёртвых. Принятием крещения мы приобщаемся Христовой смерти и – главное – тому, что было после Его смерти: воскресению из мёртвых¹⁹.

Таинство это совершается через троекратное погружение крещаемого в воду. Надо сказать, что крещение, как омовение в воде, погружение в воду, не было чем-то принципиально новым: нам известно Иоанново крещение (Деян. 19, 3) – когда св. Иоанн Креститель крестил в покаяние (Мф. 3, 11). Это было некое действие, когда погружение человека в воду символизировало очищение его от грехов, в которых он каялся и к которым обещал не возвращаться. В Ветхом Завете мы видим частые омовения как очищение от разной нечистоты. Но в христианстве прежде существовавшая форма символического действия приобрела реальное онтологическое содержание Таинства: повелением Божиим с водою сочетается Дух Святой (Ин. 3, 3-7), Который и усвояет Христа принимающему Таинство человеку, так что Апостол пишет: все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись (Гал. 3, 27).

Как и любое Таинство, Крещение служит не только личному, индивидуальному оправданию и освящению каждого человека, но и объединяет приобщившихся Христу людей в единый организм – Церковь, Тело Христово; через наше крещение созидается Церковь. Христос возлюбил Церковь и предал Себя за неё, чтобы освятить её, очистив банею водною (то есть погружением, омытием водой) посредством слова (Еф. 5, 25), пишет Апостол Павел. Так же, как теснейшую связь Таинства Крещения с Воскресением Христовым, Апостол подчеркивает и связь Крещения с нашим спасением как даром от Бога, проявлением любви Божией к падшему человеку. Бог спас нас не по делам праведности, а по Своей милости, банею возрождения и обновления Святым Духом (Тит. 3, 5). Вы омылись, освятились, оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего (1 Кор. 6, 11). Наконец, чтобы завершить ряд цитат из Писания, приведём отрывок из 1-го Послания св. Апостола Петра, подытоживающий сказанное выше. Нас, пишет он, крещение, не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести, спасет воскресением Иисуса Христа (1 Петр. 3, 21). То есть: крещение не есть нечто символическое, омытие лишь плотской нечистоты; крещение – под условием нашей жизни по Богу (обещание Богу доброй совести) – усвояет нам спасение и приобщает Воскресению Христа Господа.

На основании этих свидетельств Священного Писания можно дать такое определение: Крещение – это Таинство, в котором совершается новое рождение – свыше, от воды и Духа, для спасения и воскресения; оно есть приобщение Христу и Его Церкви; в Крещении мы возрождаемся, очищаемся от греха, оправдываемся перед Богом, чтобы ходить в обновлении жизни. Со своей стороны мы обещаем Богу добрую совесть – то есть обязывемся проводить жизнь по заповедям Божиим – и вступаем, таким образом, с Богом в Новый Завет. Очень важно подчеркнуть, что Крещение есть начало новой жизни, и даётся нам (как мы уже говорили раньше) как семя, как залог, как задание, чтобы мы, трудясь над взращиванием этого семени, всё более и более раскрывали в себе полученную благодать Божию.

Вот что пишет о Крещении святитель Феофан Затворник: «крещение даёт нам то, что ничто другое на земле, кроме него, дать нам не может. Оно сочетавает и срастворяет с естеством нашим Божественную благодать, так что из купели Крещения человек выходит таким, каким выходит из мастерской какое-либо изделие, например, колокольчик, в коем к меди прилито серебро. Подобный ему медный колокольчик без серебра на вид таков же, как и этот с серебром; но состав их разный, разный у них звук, разны и честь им, и цена. Так разнится и человек крещёный и некрещёный. Разность сию составляет то, что с крещёным сочетавается благодать Святого Духа, так как крещаемый водою крестится вместе с тем и Духом Святым. На вид и он такой же человек, как и некрещёный, а на деле – в составе своём – они разны, – и очень. Так во Св. Крещении к естественному (повреждённому в падении) составу нашему приливается новая стихия, сверхъестественная, и остаётся в нас сокрытою и сокровенно действующею»²⁰.

В Православной Церкви сразу вслед за крещением совершается Таинство Миропомазания. В Таинстве Крещения человек приносит Богу обеты и вступает с Ним в завет – то есть договор (не в формальном, разумеется, смысле): Бог приготовил нам Царство Божие, или, что то же – Бог нам даёт Себя, насколько мы можем вместить; а мы обязуемся жить по Евангелию, или, другими словами говоря, приняв от Бога дар благодати, употребить все свои усилия, чтобы «сокрытая и сокровенно действующая благодать», о которой говорил святитель Феофан Затворник, стала для нас явной и действующей со всею силою во всей нашей жизни. Человеку надлежит с помощью Святого Духа уврачевать повреждение своей природы и соделаться жилищем Богу. Все великие дары Божии – оправдание, освящение, со-воскресение – даются нам в Таинстве Крещения не как окончательная, актуализированная и пребывающая данность, а как задание, как потенция, как возможность. Христианин не выходит из купели бессмертный, бесстрастный, не способный болеть, изменяться; но к его естеству прививается благодать Божия, помогающая ему устроить свою жизнь, и внешнюю, и внутреннюю, так, чтобы вся она проникалась освятительной силой Церкви, – то есть выстроить всю жизнь по началам Евангелия. Разумеется, очень важны здесь свободное произволение человека, его нравственные и духовные усилия. Но этого недостаточно: своими собственными силами люди не могут в полной мере исполнить евангельские заповеди, для этого нужен особый дар Святого Духа; и этот дар подаётся именно в Таинстве Миропомазания.

С православной точки зрения Крещение и Миропомазание – две стороны одного целого. В Крещении мы возрождаемся к вечной жизни, делаемся к ней способны, – в Миропомазании получаем дары Святого Духа для прохождения этой жизни. Напомним еще раз слова Господа: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие (Ин. 3, 7). Рождение от воды – это Крещение, рождение от Духа – Миропомазание.

С самого начала бытия Церкви возрождение человека к новой жизни совершалось двойственным актом: сначала он принимал крещение от воды, а затем получал дар Духа Святого через возложение рук апостольских. Вот свидетельства Священного Писания. Находившиеся в Иерусалиме Апостолы, услышав, что Самаряне приняли Слово Божие, послали к ним Петра и Иоанна, которые, придя, помолились о них, чтобы они приняли Духа Святого. Ибо Он не сходил еще ни на одного из них, а только были они крещены во имя Господа Иисуса. Тогда возложили на них руки, и они приняли Духа Святого (Деян. 8, 14-17). Еще: в Эфес прибыл Апостол Павел, и найдя там некоторых учеников, сказал им: приняли ли вы Духа Святого, уверовав? Они же сказали ему: мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый. После проповеди Апостола они крестились во имя Господа Иисуса, и когда Павел возложил на них руки, нисшел на них Дух Святый (Деян. 19, 2-5).

Впоследствии, при расширении Церкви, Апостолам и их преемникам – епископам – стало невозможно самим поспевать всюду и возлагать руки на обращающихся ко Христу, поэтому уже в апостольское время форма совершения этого Таинства была изменена: епископы стали освящать миро – особое благовонное драгоценное масло, то есть как бы возлагали руки на миро; а потом это миро рассылалось по церквам, и им помазывались новокрещёные христиане. Надо думать, что к концу I века это был уже установившийся обычай, и о нём пишет Апостол Иоанн Богослов: Вы имеете помазание от Святого (т. е. Бога) и знаете всё. Помазание, которое вы получили от (Христа), в вас пребывает, и вы не имеете нужды, чтобы кто учил вас; но как самое помазание сие учит вас всему, то, чему оно научило вас, в том пребывайте (1 Ин. 2;20, 27). Под помазанием здесь имеется в виду, во-первых, само непосредственное помазание миром, а во-вторых, и главным образом – действие Духа Святого, которое и стоит за этим Таинством, а именно: христианин получает некую печать Духа, которая изменяет его природу, вселяет в него силу Христову и делает из просто падшего по природе человека члена Тела Христова, гражданина Царства Небесного и участника жизни вечной. Об этом напоминает и Апостол Павел: не оскорбляйте святого Духа Божия, Которым вы запечатлены в день искупления (Еф. 4, 30).

Катехизическое определение этого Таинства таково: Миропомазание есть Таинство, в котором, при помазании новокрещёного освящённым миром, ему преподается дар Святого Духа, дающий ему духовные силы для преуспеяния в христианской жизни. Это именно те силы, о которых сказал Господь: се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью (Лк. 10, 19). Таинство Миропомазания как бы «навершает» Крещение, сообщая христианину благодатную силу Духа Святого для того, чтобы она прошла по всем отправлениям его жизни, сначала внутренней, а затем и внешней, чтобы из этого семени в своё время вырос благодатный плод духовного христианского совершенства.

И Крещение, и Миропомазание – неповторяемые Таинства; в Символе Веры мы исповедуем едино (одно) крещение во оставление грехов. Был в Церкви особый чин – помазание миром православных Государей на царство; но это не повторение Таинства, а преподание Государю некоего особого церковного благословения на управление государством в свете Евангелия и Церкви. Миром также помазывают храм при его освящении. Право приготовлять и освящать миро в Православии усваивается автокефальным церквам, и одним из важнейших признаков автокефальности является именно самостоятельное мироварение и мироосвящение.

Крещение – единственное Таинство, которое может совершить любой христианин, если нет возможности его совершения как должно. Для этого нужно испытать желание человека и совершить троекратное погружение его в воду со словами: «крещается раб Божий (имя) во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святого Духа, аминь». Если нет возможности полного погружения, то можно окропить водой. Всё это, разумеется, касается только каких-то особых, как сегодня говорят, «форс-мажорных» обстоятельств; как только представится возможность, нужно в церкви восполнить совершённое Крещение Таинством Миропомазания, которое может совершать уже исключительно священник.

Мы кратко изложили учение Церкви о Таинствах Крещения и Миропомазания. К сожалению, на практике Крещение часто профанируется. Это происходит по двум причинам. Первая из них та, что заповедь о Крещении исполняется только наполовину. Напомним, что сказал Господь: идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам (Мф. 28, 19). Из этой заповеди с очевидностью следует, что сначала должно быть научение христианской вере и жизни, затем собственно преподание Таинства, и затем – соблюдение всего того, к чему обязывает Крещение. Вспомним слова Христа: кто будет веровать и креститься, спасен будет, а кто не будет веровать, осужден будет (Мк. 16, 16). Смысл здесь не такой: «кто не будет креститься, будет осуждён», – а такой: «кто при крещении не будет иметь веру, тот осуждён будет». И Церковь всегда очень серьёзно к этому относилась. Если мы обратимся к истории древней Церкви, то увидим, что доступ в неё был весьма строг. Люди долго научались истинам веры (это научение называется «катехизацией» или, по-славянски, «оглашением» – от ««оглашать» слух истинами веры»), и только потом, очень торжественно, крестились. Это был праздник всей Церкви; крещение приурочивалось обычно к Пасхе, Троице или Богоявлению. В результате исполнения этих предписаний Церкви (до сих пор никем не отменённых) человек становился сознательным христианином.

В нашей российской церковной практике с научением обстоит дело не очень хорошо. Несмотря на постоянные усилия Священноначалия в этой сфере, до сих пор у нас практически нет оглашения и катехизации как обязательного для всех общецерковного института. Отсюда выходит, что крещаемые часто не знают, что с ними произошло – в Кого и зачем они крестились, и что теперь от них в связи с этим требуется. А если бы они в точности узнали это заранее, то некоторые, может быть, и не захотели бы креститься.

Одним из важнейших действий в Таинстве Крещения является принесение обетов Богу, заключение с Ним того Завета, о котором мы уже не раз говорили. Обеты Крещения состоят из двух частей: во-первых, это отречение от сатаны, от всех дел его, от всей гордыни его и от всех служителей его, и, во-вторых, сочетание с Господом Иисусом Христом и поклонение Ему как Царю и Богу. Из этого с неизбежностью вытекает, что христианину нужно стараться быть кротким, смиренным, милостивым, добрым, нельзя блудить, воровать, обманывать, быть чёрствым, равнодушным и жестоким к людям. Нужно познавать свою веру, усердно читать Священное Писание, молиться, сознательно и благоговейно участвовать в Таинствах, приносить покаяние в недолжном, сознавать в себе падшесть человеческой природы. Нужно согласиться с тем, что дружба с миром есть вражда против Бога. Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу (Иак. 4, 4). Нужно исполнять заповедь Апостола не любите мира, ни того, что в мире. Ибо всё, что в мире – похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, – не есть от Отца, но от мира сего (1 Ин. 15, 16). Сами посудите, понравится ли это большинству людей? Как это – «не любить мира и того, что в мире»? Ведь по всеобщему представлению нужно, наоборот, идти по жизни гордо, «брать от неё всё», не обращать внимания на других... Несомненно, человек должен узнавать заранее и свободно соглашаться с требованиями христианства, которые он принимает на себя в крещении, иначе Церковь наполняется «христианами» лишь по названию и становится солью, теряющей свою силу (Мф. 5, 13).

Вторая причина профанации Таинства – проблемы, связанные с крещением детей. Крещение детей – давняя церковная традиции, связанная, однако, с определенными, весьма строгими, условиями. Дело в том, что по устроению Церкви Таинства должны приниматься человеком свободно, сознательно и осмысленно. Младенец лишён всех этих качеств, и, формально рассуждая, крещение нужно откладывать на сознательный возраст. Церковь, однако, не мыслит формально: все её действия есть выражение любви к людям, доверия к ним, уважения. Чтобы семья, в которой рождаются дети, могла быть домашней церковью, чтобы не лишать целости домашнюю христианскую общину, когда родители – члены Церкви, а дети – вне её, дожидаются своего возраста, – Церковь дозволяет крестить детей. Но делает это Церковь под одним непременным условием: чтобы дети, быв крещены, созревали и воспитывались именно как христиане. Для этого Церковью был введён институт восприемников, крёстных. Крёстные – это христиане, произносящие за младенца обеты крещения и обязующиеся перед Церковью, совместно с родителями, воспитать дитя так, чтобы, придя в возраст, оно восприняло обеты крещения как свои.

Следовательно, крестить детей возможно только в том случае, если после принятия этого Таинства дети будут помещены в имеющуюся в семье церковную атмосферу и будут воспитываться родителями и крёстными как православные христиане. Всё остальное, ради чего обычно предпринимается крещение – а это, как правило, соображения или магического порядка: чтобы не болели, чтоб не сглазили, бабка грыжу должна заговорить, а некрещеных она не берет, и т. п., или некая национальная самоидентификация: мы же русские, значит надо креститься, – является профанацией Таинства и оскорблением благодати Божией. Кроме того, с самого входа в Церковь здесь воспитывается потребительское и неверное отношение к Таинствам и к Церкви вообще. Конечно, Человеколюбец Господь Своим промыслом может обратить к Себе, к вере, к Церкви человека, крещёного в детстве «просто так»; но это всё же особое, частное промыслительное действие Божие, а мы говорим об общем церковном чине.

В Римо-Католической Церкви в связи с этой проблемой принят обычай разделять Таинства Крещения и Миропомазания. Крестят младенца, а когда он приходит в сознательный возраст – примерно двенадцать лет – над ним совершается Миропомазание (конфирмация) и первое Причастие. Церковь тщательно готовит детей к этому очень важному и радостному событию в жизни; оно так и называется – праздник Первого Причастия, который проходит в очень торжественной обстановке. Надо сказать, что это достаточно здравый, разумный и хороший, и вдобавок весьма древний, обычай.

И ещё на один момент нужно обратить внимание. В Таинстве Крещения происходит, как мы уже сказали, отречение от сатаны. На этом необходимо остановиться подробнее, потому что в нашей церковной действительности можно встретить неправильный, но распространённый взгляд на отца лжи (Ин. 8, 44) и мироправителя тьмы (Еф. 6, 12) и наши с ним отношения.

Эта точка зрения – которую с полным правом можно назвать «зловествованием»²¹ – исходит из того, что центром практической религиозной жизни является вовсе не Господь Иисус Христос, а бесы и всё, что с ними связано: колдовство, порча, сглазы, беснования и проч., и проч.; духовная же жизнь сводится к тому, чтобы от всего этого ограждаться – при помощи Христа и Его Церкви. Мы видим здесь очевидное смещение акцентов: Христос Господь становится не целью нашего существования, а неким средством. Но Бог не может быть средством ни для чего. Несомненно, и колдовство, и беснование, и прочие тому подобные вещи существуют реально; но всё это на самом деле существует вне Церкви – и то при условии, если человек сам даст повод к воздействию на себя демонических сил, ибо Бог покрывает Своею милостью всех людей. Для христиан же, сущих в Церкви, сатана со всеми своими служителями вменяется ни во что; христиане не боятся его.

Человека церковного демоническое воздействие не может коснуться, если он проводит христианскую жизнь; нужно уж очень «постараться», совершенно неправильно мыслить о Христе и о Церкви, наделать много грехов и глупостей, чтобы Господь попустил православному христианину подвергнуться, например, беснованию. Однако диавол, тем не менее, может оказывать и оказывает на христиан некое воздействие; но оно вовсе не таково, каким представляют его сторонники бесовского «зловествования».

Апостол Иоанн Богослов возвещает нам: для сего-то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола (1 Ин. 3, 8). О чем здесь речь, что это за «дела диавола»? Вспомним грехопадение наших прародителей (Быт. гл. 3). Они проявили внимание к врагу Божию, согласились с ним и исполнили его волю. С того времени сатана получил доступ к падшему человеку и поработил его, так что он стал служить не Богу – своему Творцу, а Его противнику. Особенно это проявилось в сфере религиозной, в области языческих культов. Посмотрите на время до пришествия Христова – это эпоха страшных бесовских религиозных практик: человеческие жертвоприношения, ужасный блуд в самых извращенных формах, наркотики и проч. В этом контексте, кстати, становится понятным религиозная жёсткость Ветхого Завета: чтобы сохранить избранный израильский народ от язычества и размывания и утраты им Откровения Божия, понадобились и религиозные войны, и запрет сообщаться с языческими народами, и внешне впечатляющий развитый культ. В этом же контексте ясно, сколь велико дело спасения, устроенного Христом – упразднив языческие культы, Он освободил человека от власти диавола. В Таинстве Крещения и происходит изъятие души и сердца человеческого от доступа сатаны. Вот что пишет один из Отцов Церкви, св. Диадох Фотикийский: «прежде Крещения благодать со-вне направляет душу на добро, а сатана гнездится в самых глубинах ее; с того же часа, как возрождаемся в Крещении, диавол бывает вне, а благодать внутри. Почему и находим, что как древле господствовала над душею прелесть, так по Крещении господствует над нами истина»²².

Но нельзя думать, что благодать Христова – некий талисман, действующий автоматически. Только сочетаясь с нашим произволением, со свободою, с нашими действиями, она покрывает нас от диавола. От христианина зависит, будет ли он сам в своей жизни противиться сатане или нет. Это подчёркивает Священное Писание. Св. Апостол Пётр говорит: трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить. Противостойте ему твердою верою (1 Петр. 5, 8-9). Противостаньте диаволу, и убежит от вас (Иак. 4, 7), вторит ему Апостол Иаков.