«Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего.
Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих»

(Псалтирь 118:18-19)

Радостная Весть

Сборник лекций О. Александра Меня: о Библии; о Символе Веры; христианстве, культуре и истории; жизни и смерти.


Радостная весть. Сборник лекций

ХРИСТИАНСТВО

Лекция
(прочитана 8 сентября 1990 года, за несколько часов до гибели)
(фонограмма)
Итак, мы с вами идем к завершению нашего путешествия по эпохам, по кругам миросозерцания, и мы подошли к вершине, к тому самому сверкающему горному роднику, в котором отражается солнце, которое называется — христианство.
Конечно, христианство бросило вызов многим философским и религиозным системам. Но одновременно оно ответило на чаяния большинства из них. И самое сильное в христианской духовности — это именно не отрицание, а утверждение, охват и полнота.
Если буддизм был пронизан страстным стремлением к избавлению от зла, стремлением к спасению, если Будда говорил, что как воды морские пропитаны солью, так и его учение — карма — проникнуто идеей спасения, то эта жажда спасения, обетование спасения присущи христианству, Новому Завету.
Если в исламе есть абсолютная преданность человека Богу, который является суверенным властелином космоса и человеческой судьбы, то это самое мы находим и в христианстве.
Если в китайском миросозерцании небо — Цянь — является чем–то ориентирующим человека в жизненных вещах, даже в мелочах, в различных оттенках традиций, то и это есть в христианстве.
Если, наконец, пантеизм утверждает, что Бог во всем, что Он, как некая таинственная сила, пронизывает каждую каплю, каждый атом мироздания, — то христианство и с этим согласно, хотя оно не ограничивает воздействие Бога только этим пантеистическим всеприсутствием.
Но мы бы ошиблись с вами, если бы считали, что христианство явилось как некая эклектика, которая просто собрала в себе все элементы предшествующих верований. В нем проявилась колоссальная сила чего–то нового. И это новое было не столько в доктрине, сколько в прорыве иной жизни в эту нашу обыденную жизнь.
Великие учителя человечества — авторы «Упанишад», Лао–цзы, Конфуций, Будда, Мухаммед, Сократ, Платон и другие воспринимали истину как вершину горы, на которую они поднимаются с величайшим трудом. И это справедливо. Потому что истина — это не та вещь, которая дается легко в руки, она действительно похожа на высокую гору, куда надо восходить, тяжело дыша, карабкаясь по уступам, порой оглядываясь назад, на пройденный путь, и чувствуя, что впереди еще крутой подъем.
Я никогда не забуду замечательных слов об истине, которые сказал простой гималайский горец, шерп по национальности, по имени Тэнсинг, который восходил на Эверест вместе с англичанином Хиллари. Он говорил, что к горам надо приближаться с благоговением. Так же–и к Богу. Действительно, горы требуют особого душевного настроя, чтобы понять их величие и красоту. Истина закрывается от тех людей, которые идут к ней без благоговения, без готовности идти вперед, несмотря на опасности, пропасти и расселины.
Восхождение — такова история человечества. Вы легко мне возразите: а сколько было ступеней, ведущих вниз? Да, конечно, на первый взгляд, ступеней, ведущих вниз, больше. Людей, которые падали и катились вниз, в бездну, больше. Но для нас важно, что человек все–таки поднимался в эти надоблачные вершины. И он тем и велик, человек, что он способен был подняться туда, где, как говорил Пушкин, «соседство Бога», в горы умственных и духовных созерцаний.
Человек имеет две родины, два отечества. Одно отечество — это наша земля. И та точка земли, где ты родился и вырос. А второе отечество — это тот сокровенный мир духа, который око не может видеть и ухо не может услышать, но которому мы принадлежим по природе своей. Мы дети земли и в то же время гости в этом мире.
Человек в своих религиозных исканиях бесконечно больше осуществляет свою высшую природу, чем когда он воюет, пашет, сеет, строит. И термиты строят, и обезьяны воюют, — по–своему, правда, не так ожесточенно, как люди. И муравьи сеют, есть у них такие виды. Но никто из живых существ, кроме человека, никогда не задумывался над смыслом бытия, никогда не поднимался выше природных физических потребностей.
Ни одно живое существо, кроме человека, не способно пойти на риск, и даже на смертельный риск, во имя истины, во имя того, что нельзя взять в руки. И тысячи мучеников всех времен и народов являют собой уникальный феномен в истории всей нашей Солнечной системы.
Но когда мы обращаемся к Евангелию, мы попадаем в иной мир. Не в тот мир, который дает нам картину волнующих поисков, порыва к небу, а мы оказываемся перед тайной ответа. Двадцать пять лет принц Сиддхартха Гаутама, будущий Будда, проводил в аскетических усилиях, чтобы достигнуть созерцания. Так же трудились умственно, духовно и психофизически йоги, философы, подвижники.
Но Иисус Христос приходит из простой деревни, где Он вел жизнь рядового человека. В Нем все было готово, Он никуда не поднимался. Он, наоборот, спускался к людям.
Каждый великий мудрец сознавал свое неведение. Сократ говорил: «Я знаю, что я ничего не знаю». Величайшие святые всех времен и народов ощущали себя грешниками гораздо более остро, чем мы с вами, потому что они были ближе к свету и каждое пятно на жизни и совести им было видней, чем в нашей серой жизни.
У Христа нет сознания того, что Он чего–то достиг, а Он приходит к людям, неся им то, что в Нем самом есть изначала, от природы.
Я должен сразу обратить ваше внимание на то, что Иисус Христос не начал проповедовать христианство как некую концепцию. То, что Он возвестил людям. Он назвал «бесора», по–гречески «евангелион», что значит «радостная весть», «радостное известие». В чем же заключалось это радостное известие?
Человек имеет право не доверять мирозданию. Человек имеет право чувствовать себя в чужом и враждебном мире. Такие современные писатели, как Альбер Камю, Жан–Поль Сартр и другие, часто говорили о страшной абсурдности бытия. Нас обступает нечто грозное, бесчеловечное, бессмысленное, абсурдное, и доверять ему невозможно. Холодный, мертвый или мертвящий мир. Правда, я оговорюсь: эти писатели, романисты, драматурги, философы выступали с позиции атеистического мировоззрения — это атеистический экзистенциализм у Сартра и Камю, — они как–то не заметили одну вещь. Когда они говорят, что мир абсурден, то есть бессмыслен, они это знают только потому, что в человека заложено противоположное понятие, понятие смысла. Тот, кто не знает, что такое смысл, не чувствует, никогда не поймет, что такое абсурд. Он никогда не возмутится против абсурда, никогда не восстанет против него, он будет с ним жить, как рыба в воде. И именно то, что человек восстает против абсурда, против бессмыслицы бытия, и говорит в пользу того, что этот смысл существует.
Так вот, древнее библейское провозвестие говорит нам о том, что мы можем совершить внутренний переворот и сказать бытию — да, довериться тому, что кажется страшным и грозным. И тогда через хаос, через абсурдность, через чудовищность жизни, как солнце через тучи, глянет око Божье, Бога, который имеет Личность, и Личность, отображенную в каждой человеческой личности.
И контакт с Ним возможен как союз между подобными существами. Весь смысл человечества — это удивительная его аналогия с Тем, Кто создал мир. Чарльз Дарвин говорил, что, хотя он воспринимает мир не механически, как процесс, все же, задумываясь над его сложностью, он не может понять: неужели слепая случайность смогла все это породить и не следует ли нам за всем этим видеть некий разум, в чем–то аналогичный нашему? Можно к этому добавить: не просто аналогичный, но безмерно превосходящий наш разум.
И в ветхозаветной библейской религии, о которой мы с вами говорили уже, возникло понятие о вере–доверии. Не вере как некоем теоретическом, философском или религиозном убеждении, а вере как акте прорыва через мертвящую, абсурдную действительность, когда человек говорит Богу: я принимаю и внимаю. Так возник древний Завет между Богом и человеком, древний союз.
Но, конечно, союз между примитивным, древним человеком и Божественным не мог быть окончательным и совершенным. Это было воспитание человеческого рода, детство человеческого рода, потом юность, и в VII веке до нашей эры пророк Иеремия сказал: «Так говорит Господь: Я заключу с народом новый завет («брит хадаша», новый союз), не такой, как прежний. Он будет начертан в сердцах».
И вот ночью совершается жертва. Через семьсот лет после пророка Иеремии в маленькой комнате собираются двенадцать человек, и совершается жертва. Обычно жертва совершалась с употреблением крови. Кровь была символом жизни. А жизнь принадлежит только Богу. И члены собравшегося общества были окропляемы кровью жертвенного животного. Так было издавна у всех народов, вплоть до глубоко первобытных времен, до палеолита. И Моисей, когда заключал Завет народа с Богом, окропил всех кровью жертвенного агнца.
А вот в эту ночь, о которой я говорю, которая произошла весной 30 года первого столетия нашей эры, Иисус Назарянин в окружении двенадцати совершает обряд воспоминания о свободе, которую Бог дарует. И крови здесь нет, а есть чаша с вином и хлеб. И Он разламывает этот хлеб и раздает всем и говорит: это Мое Тело. Как жертвенный агнец за людей. И Он обносит чашей учеников и говорит: это Моя Кровь, которую Я проливаю за вас, это новый завет в Моей Крови.
Таким образом, в этой священной трапезе, о которой мы с вами говорили, когда касались литургии. Бог и человек соединяются уже не в реальной физической крови, но в символической крови земли, ибо виноградный сок, вино — это есть кровь земли, а хлеб — это есть плоть земли, это природа, которая нас кормит, это Бог, который отдает Себя людям в жертву.
И вот Иисус Назарянин совершает эту жертву. И с того мгновения, с той священной ночи чаша не перестает возноситься и совершается евхаристия. Во всех направлениях христианства, во всех Церквах и даже сектах — всюду этот знак присутствует.
Иногда говорят, что Христос возвестил новую мораль. Он сказал: заповедь новую даю вам — любите друг друга, как Я возлюбил вас. И раньше существовала заповедь о любви, и слова «люби ближнего, как самого себя» принадлежат Моисею. А Христос придал ей совершенно особое звучание — «как Я возлюбил вас», потому что ради любви к человечеству Он остался с нами на грязной, кровавой и грешной земле — только чтобы быть с нами рядом. Его любовь стала любовью самоотдающей, и поэтому Он говорит: кто хочет за Мной идти, тот пусть отвергается себя. То есть своей самости; не своей личности, отнюдь, личность — святое, а ложного самоутверждения, самости. Отдаст себя, возьмет свой крест, то есть свое служение, страдание в радость, и тогда за Мной идет.
Христос призывает человека к осуществлению Божественного идеала. Только близорукие люди могут воображать, что христианство уже было, что оно состоялось — в XIII ли веке, в IV ли веке или еще когда–то. Оно сделало лишь первые, я бы сказал, робкие шаги в истории человеческого рода.
Многие слова Христа нам до сих пор непостижимы, потому что мы еще неандертальцы духа и нравственности, потому что евангельская стрела нацелена в вечность, потому что история христианства только начинается и то, что было раньше, то, что мы сейчас называем историей христианства, — это во многом еще неумелые и неудачные попытки реализовать его.
Вы скажете: ну а как же, у вас были такие великие мастера, как неведомые иконописцы, Андрей Рублев и т. д.! Да, конечно, были и великие святые, это были предтечи, они шли на фоне черного моря грязи, крови и слез. Очевидно, это главное, что хотел (а может быть, невольно так получилось) показать Тарковский в своем фильме «Андрей Рублев». Вы подумайте, на каком фоне создалось это нежнейшее, феерическое, божественное видение Троицы! То, что изображено в этом фильме, было правдой. Войны, пытки, предательства, насилие, пожары, дикость. На этом фоне человек, не просвещенный Богом, мог создавать только «Капричос», какие создавал Гойя. А Рублев создал божественное видение. Значит, он черпал это не из действительности, которая была вокруг него, а из духовного мира.
Христианство — это не новая этика, а новая жизнь. Новая жизнь, которая приводит человека в непосредственное соприкосновение с Богом, — это новый союз, Новый Завет. И в чем же тут тайна, как понять это? Почему, как магнитом, человечество притягивает к личности Иисуса Христа, хотя Он пришел в мир уничиженный? И не было ни таинственности неких мудрецов, ни поэтической экзотики восточной философии.
Все, что Он говорил, было просто, ясно. И даже примеры Его притч были взяты из обыденной жизни. Это тайна, которую Он раскрывает в коротких словах, мы их слышим в Евангелии от Иоанна. Филипп говорит: покажи нам Отца. Тот, кого греки назвали Архэ (Первоначало), — где Он? И Иисус отвечает, как не отвечал ни один философ на земле: «Столько времени Я с вами, и ты не. знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца». Такие слова Он говорил не раз, и многие люди поворачивались к Нему спиной и в негодовании уходили, потому что это был всегда вызов. Надо было понять особую тайну.
Никогда прямо Христос не формулировал эту тайну. Он только спрашивал людей: за кого Меня принимают? — За пророка, за воскресшего Иоанна Крестителя. — А вы? — Ты Помазанник, Царь, Мессия, Сын Бога Живого… Здесь опыт должен какой–то внутренний открыться. И Он это спрашивает до сих пор, спрашивает каждого, потому что это говорит Бог человеческими устами.
Иисус Христос — это человеческий лик Бесконечного, Неизъяснимого, Необъятного, Неисповедимого, Безымянного. И прав был Лао–цзы, когда говорил, что имя, которое мы не произносим, и есть вечное имя… Да, Безымянное и Непостижимое. А тут Он не только называемый, но даже называемый по имени, даже называемый человеческим именем. Тот, Кто несет вместе с нами тяготы жизни. Вот в этом центр и ось христианства.
Когда мы от Евангелия переходим к Деяниям и Посланиям, мы должны обратить внимание на вторую личность Нового Завета. Как говорил один французский ученый, Новый Завет состоит из двух биографий: Иисуса Христа и его последователя Павла Тарсянина, апостола Павла. Разумеется, любой из вас, переходя от Евангелий к посланиям Павла, будто падет с неба на землю. Хотя Павел во многом превосходил евангелистов.
Это был человек огромного таланта, духовной мощи, образования. Этот человек создавал личностные произведения. Его послания — это написанные кровью сердца вещи. Но сравнить их все равно с Евангелиями трудно. Потому что Евангелия отражают не столько литературный дар апостолов–евангелистов, сколько тот образ, который они видели перед собой. И если апостол Павел перед нами — это только человек, то Христос есть Откровение Божие.
Но чем важен для нас апостол Павел? Почему Церковь поставила его рядом с Христом в Новом Завете? Почему большая часть посланий — четырнадцать–написана от его имени? Почему в Деяниях Апостольских его биография занимает львиную долю? В том–то и дело, что апостол Павел, очевидно, никогда не увидел лица Иисусова во время Его земной жизни. Хотя есть исторические гипотезы, что они могли пересекаться в Иерусалиме.
Сам Павел родился в первых годах нашей эры в Малой Азии, но в Иерусалиме учился, тогда мог видеть Иисуса. Но все–таки достовернее будет считать, что он Его не видел никогда. Я думаю, что это–то и привлекает Церковь к его личности. Ибо мы тоже не видели Этого Лица. Но Христос явился Павлу с такой достоверностью, которая значительно превосходит любое внешнее соприкосновение.
Внешне Христа видели и его враги, и книжники, и фарисеи, и Пилат. Но это не спасло их. А Павел тоже был врагом, но Христос его остановил на дороге в Дамаск и призвал стать апостолом. Это событие изменило не только его судьбу, но судьбу всей ранней Церкви, потому что Павел стал одним из тех, кто понес Евангелие из Сирии и Палестины по широкому миру. Его называли апостолом народов или апостолом язычников.
Воспитанный в иудействе, он прекрасно знал ту истину, что с Богом слиться невозможно, что человек Востока, который думает, что он, переживая экстаз, уже слился с Абсолютом, находится в заблуждении. Он лишь соприкасается этому, ибо в недрах Божества кипит вечный огонь, который все растворяет в себе. Между Творцом и тварью лежит бездна, как бездна — между абсолютным и условным, ее нельзя перепрыгнуть ни логически, ни бытийственно.
Но есть мост, который перекинут над этой бездной. И почувствовал этот мост сам Павел, потому что он увидел Христа и внутренне с Ним соединился, бесконечной любовью был к Нему прикован так, что ему казалось, что он носит раны Христовы на себе, что он с Ним вместе на кресте умирал и с Ним воскрес. Он так и говорит: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» — вместе с Ним я умер, и вместе с Ним восстаю к жизни.
Если с Богом нельзя слиться, то с Богом–человеком можно, ибо Он принадлежит одновременно двум мирам — нашему и запредельному. И на этом построен весь путь христианских мистиков от Павла до сегодняшнего дня. Путь к Отцу только через Сына. «Азъ семь дверь», — говорит Христос. «Я есть дверь, врата в небо».
Повторяя различные молитвы, христианские подвижники могут быть уподоблены восточным, индийским, которые повторяют разные мантры. Здесь есть сходство и параллель. Но одна из главных молитв христианского подвижничества называется «Иисусовой молитвой», где повторяется постоянно имя Родившегося, Жившего на земле, Распятого и Воскресшего.
И вот эта Христоцентричность главной христианской молитвы радикально отличает ее от всех остальных медитации и мантр, потому что здесь происходит встреча, не просто концентрация мысли, не просто сосредоточение, не просто погружение в некий океан или бездну — духовность, а встреча личности с Лицом Иисуса Христа, Который стоит над миром и в мире.
Мне вспоминается стихотворение в прозе, написанное Тургеневым, когда он стоял в деревенском храме и вдруг почувствовал, что Христос стоит рядом. Повернувшись, он увидел обычного человека. И потом, когда отвернулся, он опять почувствовал, что Он здесь. Это правда, так оно и есть. И Церковь Христова потому и существует и развивается, что Он стоит внутри нее.
Заметьте, что Он не оставил христианству ни одной строчки написанной, как Платон, который оставил нам свои диалоги. Он не оставил нам скрижалей, на которых начертан Закон, как Моисей оставил скрижали. Он не продиктовал Корана, как Мухаммед. Он не образовал ордена, как сделал Гаутама — Будда. Но Он сказал ученикам: «Я с вами остаюсь во все дни до скончания века».
Когда они чувствовали, что расстаются с Ним, Он произнес слова вещие и вечные: «Не оставлю вас сиротами; приду к вам». И это продолжается и происходит сегодня. Весь глубочайший опыт христианства на этом строится, все остальное — это как бы поверхностные слои. Во всем остальном христианство похоже на прочие религии.
Религии в мире есть часть культуры. Они вырастают вместе с порывом человеческого духа к вечности, к непреходящим ценностям. Здесь же поток идет свыше, с неба, и поэтому один из теологов нашего столетия имел право сказать: «Христианство — это не одна из религий, а это кризис всех религий». Оно поднимается над всем, потому что, как говорит нам апостол Павел, никто не спасается делами Закона, а только верой во Иисуса Христа.
В заключение я должен эту ключевую фразу вам объяснить. Что такое дела Закона? Это система религиозных обрядов, правил. Нужны ли они? Да, нужны как воспитательное средство. Они создаются людьми. Иногда по великим прозрениям, иногда просто в силу традиции, иногда по заблуждению. Иногда эти законы идут от Откровения Божьего, как в Ветхом Завете. Но — для определенной фазы умственного и духовного развития.
А что значит — спастись? Это значит — соединить свою эфемерную временную жизнь с бессмертием и Богом. Вот что такое спасение — приобщение к Божественной Жизни. Жажда этого приобщения живет в нас, в каждом человеке. Она спрятана, скрыта, мы можем ее куда–то затолкать внутрь, но она все равно есть в человеке. Так вот, апостол говорит, что Закон свят. Ветхозаветный Закон свят и благ, и Бог дал его, но приобщиться к Жизни Божественной можно только через веру в Иисуса Христа.
Опять–таки, что значит вера в Иисуса Христа? Вера в то, что жил такой человек на земле? Это не вера, а знание. Современники помнили, что Он жил. Евангелисты оставили нам достоверные свидетельства. Историк сегодняшний нам скажет, что да, такой был. Попытки разных пропагандистов утверждать, что Христос — это миф, давно разрушены. Только в нашей стране, как в заповеднике всяких чудес, сохранилась эта концепция. Что же это означает — в Него верить? Вера в то, что Он был, значит, не вера? Верить в то, что Он пришел из других миров? Это тоже правда, но это все же теория.
И здесь мы должны вспомнить о той вере, которая декларирована в Ветхом Завете; доверие к Бытию. Еще когда Авраам сказал Богу «да», вернее, не сказал, а молча повиновался его призыву, — вот тогда и родилась вера.
На древнееврейском языке слово «вера» звучит как «эмуна» — от слова «омен», «верность». «Вера» — очень близкое понятие к понятию «верность». Бог верен своему обещанию, человек верен Богу, — слабый, грешный, он все–таки верен Богу. Но Богу какому? Сокровенному, грозному, как мироздание, порой далекому от человека, как океан.
Но Христос открывает иной вид Бога через Себя. Он не иначе называет Его как Отец. Иисус Христос никогда почти не произносит слово Бог. Он всегда называет Его Отец. И в Своей земной жизни Он употребляет для этого такое слово, нежное и ласковое, которое дети употребляют на Востоке, обращаясь к отцу. Это непереводимо, но это так.
Христос открывает Бога как нашего небесного Отца. Тем самым Он создает братьев и сестер, ибо братья и сестры возможны лишь тогда, когда у них есть общий отец.
И вот общий духовный Отец — это Бог. А открытость сердца Вести Иисуса Христа — это и есть тайна Евангелия.
Потому что любой из нас отлично знает, насколько человек запутан, слаб, насколько в нем свили свои гнезда всевозможные комплексы и грехи. И есть сила, которую Христос оставил на земле, она выдается нам даром. Она так и называется — благодать. Благо, которое дается даром. Не зарабатывается, а даром.
Да, мы должны прилагать усилия, да, мы должны бороться с грехом, да, мы должны стремиться к самосовершенствованию, помня, что сами себя за волосы вытащить мы не сможем. Это работа только лишь подготовительная. Здесь коренное отличие христианства от йоги, которая думает, что человек, может добраться до Бога и вломиться к Нему, так сказать, по собственному желанию.
Христианство говорит: ты можешь себя усовершенствовать, но до Бога добраться невозможно, пока Он сам к тебе не придет. И вот Благодать превосходит Закон.
Закон — первая стадия религии, которая начинается у ребенка: это нельзя, это можно, какие–то правила, какие–то нормы. Нужно это? Да, конечно. Но потом приходит Благодать — через внутренний опыт встречи с Богом. Это как любовь, как ликование, это как победа, как музыка сфер. Благодать — это новая жизнь.
И апостол Павел говорил: «Вот спорят между собой люди. Одни — сторонники сохранения обрядов старинных, ветхозаветных, другие — против этого. А ведь ни то, ни другое не важно. А важно только новое творение и вера, действующая любовью». Это подлинное христианство. Остальное в нем — историческая оболочка, рама, антураж, то, что связано с культурой.
Я вам говорю о самой сущности христианской веры. Бесконечная ценность человеческой личности. Победа света над смертью и тлением. Новый Завет, который возрастает, как дерево из маленького желудя. Новый Завет сквашивает историю, как закваска тесто. И уже сегодня вот это Царство Божие тайно является среди людей.
Когда вы творите доброе, когда вы любите, когда вы созерцаете красоту, когда вы чувствуете полноту жизни. Царство Божие уже коснулось вас. Оно не только в далеком будущем, не только в футурологическом созерцании, — оно существует здесь и теперь. Так учит нас Иисус Христос. Царство придет, но оно уже пришло. Суд над миром будет, но он уже начался. «Ныне суд миру сему», — говорит Христос. Ныне, то есть тогда, когда Он впервые провозгласил Евангелие.
И Он еще сказал: «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму». Этот суд начался во время Его проповеди в Галилее, в Иерусалиме, на Голгофе, в Римской империи, в средневековой Европе и России, сегодня, в XX веке, и в XXV веке, и во всей истории человечества. Суд будет продолжаться, потому что это христианская история, это история, когда мир идет рядом с Сыном Человеческим.
И если мы еще раз зададим себе вопрос, в чем же заключается сущность христианства, мы должны будем ответить: это Богочеловечество, соединение ограниченного и временного человеческого духа с бесконечным Божественным. Это освящение плоти, ибо с того момента, когда Сын Человеческий принял наши радости и страдания, нашу любовь, наш труд, — природа, мир, все, в чем Он находился, в чем Он родился как человек и Богочеловек, — не отброшено, не унижено, а возведено на новую ступень, освящено.
В христианстве есть освящение мира, победа над злом, над тьмой, над грехом. Но это победа Бога. Она началась в ночь Воскресения, и она продолжается, пока стоит мир. Вот на этом я закончу…

БЕСЕДЫ О БИБЛИИ

Шестоднев

Лекция прочитана 19 января 1989 г. в ДК «Октябрь»
фонограмма лекции (38:53 5,8Mb)
фонограмма ответов на вопросы после лекции (51:46 7,7Mb)
Наверное, не всем из вас слово «шестоднев» знакомо. Между тем, это странное, я бы сказал, древнее понятие, которое появилось полторы тысячи лет тому назад. Оно обозначает условно сказание Библии, сказание первой книги Библии, Ветхозаветной Книги Бытия, о сотворении мира. Разумеется, теперь уже вы все понимаете, что слышали о Шести Днях Творения.
Вы могли видеть эти Дни, воплощенные на знаменитых фресках и иконах, хотя бы на репродукциях. О Шести Днях Творения напоминает плафон Сикстинской Капеллы, где Микеланджело изображает Творца мощным старцем, который проносится над мирозданием, отделяя тьму от света, создавая и сушу, и живые существа, и звезды.
Вы также, наверное, не раз читали и слышали насмешливые иронические, скептические замечания по поводу столь короткого, можно сказать, процесса создания вселенной, как лишь одна рабочая неделя. Конечно, многим из вас, почти всем, приходилось слышать, что это сказание — Гексамерон, Шестоднев — находится в полном противоречии с известными нам данными науки.
Вокруг Шестоднева уже давно велись идейные сражения, неоднократно этот рассказ, это сказание подвергалось всевозможным атакам с различных сторон. И вот сегодня мы рассмотрим это фундаментальное сказание Библии с точки зрения истории культуры, с точки зрения того, какую роль оно играло, и в чем заключается смысл этого сказания.
Итак, искусство. В течение многих столетий оно обращалось к этой тайне так, как она изложена в Библии. Наука? Ранняя наука средневековья пыталась найти в этом рассказе какие–то точные данные о процессе геогенеза, то есть происхождения Земли, о процессе космогенеза, происхождения Космоса.
Вначале эти попытки делались робко, потому что естествознание того времени делало первые шаги. Например, Василий Великий, известный христианский богослов, Отец Церкви в IV веке, соединил схему этого сказания с данными, которые он почерпнул в естествознании тогдашнего мира, то есть в книгах Плиния Старшего, в книгах Аристотеля, Теофраста и других естествоиспытателей греко–римского мира. Но постепенно, к эпохе Возрождения, становится все более ясно, что данные естествознания не отражены в этом сказании.
В чем же дело? Значит, либо не право естествознание, либо не прав тот, кто писал строки Шестоднева, либо… и тут самый важный вопрос повисал в воздухе. Надо сказать: вот это упрощенное «либо–либо» популярно в сознании и теперь. Я хотел бы вам показать, что вопрос вовсе не решается таким образом. Сравнение здесь должно быть не по линии науки.
Тот древний священный автор, который начертал эти первые строки Библии, отнюдь не собирался дать людям что–то вроде пособия по космологии или палеонтологии. Он был учителем жизни, учителем веры, носителем определенного мировоззрения. Причем, надо сказать, что для него это было нечто совершенно особенное, и сейчас я вам об этом расскажу.
Не с наукой нашего XX века или XIX века, не с системами Коперника или Птолемея или с современной космологией, развивающейся в свете теории относительности и понятия об эволюции звездных систем, а мы должны сравнить этот рассказ с древними учениями о Мироздании. Все эти учения исходят из того, что человек наблюдал всегда.
Он наблюдал смену зимы, лета, восход солнца и заката — человек наблюдал устойчивость во всем. И поэтому для него представление о природе было неотделимо от представления о Высшей Предельной Реальности. Иными словами, природа и божественное были для язычников одним, они не отличались друг от друга, и поэтому происходящие в природе процессы были для язычника Божественными.
Природа и ее явления рождались из недр Вечного Божественного Начала, рождались, как из лона некой Матери–Природы, в которой слито и духовное, и физическое. Иногда это принимало форму такого воинственного мифа: борьба между Светом и Тьмой, между Хаосом и Порядком.
В древней Вавилонии на стороне Хаоса выступает гигантское чудовище Молох, Дракон. Бог Солнца и света весеннего вавилонский царь Бог Мардук побеждает это чудовище, опутывая его сетью, разрывая исполинское тело на части и из них создавая себе и другим богам жилище, и это жилище образует Вселенную. И в этой Вселенной появляется человек, созданный из глины и крови Божества для того, чтобы кормить богов и работать на них, появляется лишь как часть этой картины, служебная в космической борьбе.
В других моделях космогенеза Вселенная рождается из недр Первобожества, Первоокеана, как рождается дитя из чрева матери, как, (принимая старинную индийскую метафору), вытекает паутина из паука. То есть Природа созданная и Высшее Начало — единосущны; понимаете, они представляют собой нечто по существу единое. Вселенная не творится, она рождается…
В индийских сказаниях, различных мифах древних египтян, мы всюду встречаем борьбу между Светом и Мраком, между Хаосом и Порядком и рождение в Вечном Бытии, в Вечном Божественном Океане (это чаще всего бездна океана) рождение острова Жизни. Рождается для того, чтобы никогда не измениться, рождается совершенным, но потом когда–то все это должно быть истреблено. Как кончается лето, как кончается день закатными лучами солнца, как кончается жизнь растения, жизнь животного, жизнь человека, так должна закончиться и вселенная, и новый цикл должен начаться. И так, в беспредельности Времени и Пространства, вращая все, не имея ни цели, ни смысла. Таково основное мирочувствие язычества.
Я уже говорил вам, что это мирочувствие подсказано сопереживанием с природой, глубокой связью человека с природными циклами. Да, все неизменно, как неизменны фазы Луны и приливы океана, и все, в конце концов, кончается, чтобы уступить место повторению этих циклов.
В различных миросозерцаниях мы находим либо огромные периоды в сотни тысяч, миллионы лет — кальпы, юги в индийской мифологии, либо Великий Год, который мы находим в вавилонских представлениях. Так, в греческих представлениях Великий Год — это неизменное во времени огромное колесо, которое вращается таким образом, чтобы все вернулось на свои места.
В прошлом веке именно это устрашающее видение захватило Фридриха Ницше, великого мыслителя и великого безумца: ему казалось, что здесь истина, потому что все повторяется в этом бессмысленном вращающемся мире. И в самом деле, реальность окружающей человека природы была такова — она была циклична, она была, в сущности, статична. Человек никогда не наблюдал развития из низшего к высшему в большом масштабе, он видел только кружение как бы на месте.
И вот на этом фоне библейское учение о мироздании врывается как совершенно иное, глубоко отличное, принципиально отличное от языческого миросозерцания. И если языческие космогонии создавались в рамках великих цивилизаций Китая, Индии, Древней Греции, Вавилона, Египта, Ирана, то библейское мировоззрение, библейское мировосприятие, создавалось в ничтожной, маленькой цивилизации, которую на карте древнего мира едва можно было рассмотреть как географическое начало и которая в истории внешней цивилизации играла, казалось бы, весьма незначительную роль, которая не могла похвастаться достижениями, какими гордился античный и классический восточный мир.
Мы не знаем, кто написал на древнееврейском языке первые строки Библии, которые звучат как великая и вечная поэма.
В начале создал Бог небо и землю. Заметьте, здесь нет ни предвечной бездны никакой, ни предшествующей Божеству материи. Нет ничего: нет борьбы богов, чудовищ, титанов — только один Творец, который творит Своим Словом.
«И сказал Бог: да будет свет». Не делает, не конструирует, не монтирует, а только говорит. И, конечно, те, кто писали эти строки, прекрасно понимали, что Бог не говорит, как человек, а что это единственно возможный, антропоморфный, человеческий способ, человекоподобный способ передать воздействие Божественного Разума на бытие.
Предание приписывает эти строки Моисею. Мы не знаем, в какой степени это отражает действительность. И хотя эти строки были записаны значительно позднее, чем жил Моисей, печать пастушеского древнего быта там еще есть. Скажем, там начинается счет с вечера: «И был вечер, и было утро: день первый». Вечер вначале, для кого это? Для пастуха, который ночью под звездами, в ночную прохладу пасет своих овец, для странника, для путника, который период жары пережидает где–нибудь в тени. Это традиция, восходящая к древнему пророку Моисею, жившему за тридцать столетий до нашей эры, и она очень долго существовала в обкатанной устной форме, и, если и была записана, то, вероятно, между восьмым и шестым веком до нашей эры. Но не в этом суть. А суть в том, что этот рассказ точно передает Библейское мироощущение. Есть единственная Первопричина бытия, вот о чем говорит Шестоднев.
Следующее: эта Первопричина является космическим Разумом и Личным Созданием. Потому что там есть такие слова: «И увидел Бог, что это хорошо». Увидеть и оценить может только личность. Я повторяю: тот, кто писал эти строки, прекрасно знал, что у Божественного Начала нет глаз, которыми Он мог видеть, и он использовал эти антропоморфные выражения для того, чтобы подчеркнуть личностный характер Высшего Начала.
Не Абсолют, не Предвечная Бездна, не холодный Первопринцип, который движет миром, а Личностное Начало, к Которому человек может обратиться и Которое говорит человеку.
И далее: если это Начало столь всемогуще, что Оно из небытия рождает бытие, то, быть может, для Него достаточно было одного этого таинственного мистического Слова, чтобы возник мир в один миг — готовый? Ничего подобного мы не видим. Мы находим там поэтапное осуществление Мироздания.
Вот эта Шестодневная неделя, до последнего завершающего дня субботы, она протягивает нить от низшего к высшему. Причем, речь идет о трех этапах, а не о шести. Здесь строится сложный литературный орнамент. К сожалению, я не могу здесь показать, но в каждом дне Творения есть набор рефренов: «и сказал Бог», «и увидел Бог», «и стало так», и так далее.
Если сравнить эти рефрены по линии шести дней, мы увидим, что идет перекличка и очень тонкая. Она создает прямо зрительный узор, который я мог бы на доске здесь начертать. Зачем это нужно? Чтобы показать читателю, слушателю, что речь идет не об адекватном, научном, как бы мы сказали, точноописательном характере текста, а о высокой Священной Поэзии, которая должна передавать самую суть явления, а не его конкретные детали. Это есть учение о начале мира, о смысле мира.
Далее: в Библии говорится о том, что Творец одобряет Свет, который Он создал, одобряет мир, который Он создал. Это «тов», «тов», значит «прекрасное», «доброе», а в конце говорится: «тов неод», то есть «весьма доброе», «весьма прекрасное» и «совершенное».
Но не сказано это о тьме. Бог разделяет свет и тьму. И впервые появляется намек на то, что в Мироздании есть некая тень, которая отбрасывается предметами. Разумеется, священный автор имел в виду вовсе не ту тень, которую сейчас, допустим, я отбрасываю на стене, а тень в мистическом смысле, во внутреннем смысле, если хотите, в этическом смысле: в Мироздании появляется нечто, какая–то нота фальшивящая, то, о чем Творец не может сказать, что это есть «тов», «тов», то есть «добро».
Таким образом, уже в Шестодневе мы находим первый намек на какое–то катастрофическое, неблагополучное развитие Мироздания. Но этот катастрофизм не мешает осуществлению высшей задачи, мир идет к некой цели.
Три этапа: свет–в первый день, суша и воды — второй день, третий день — суша и растения. Параллельно по образности, по картинности: свет — светила, четвертый день: воды — водные существа, пятый день: растения на суше, животные на суше и человек на суше — день шестой. Здесь отражена и поэтическая симметрия Востока. Три элемента: материя неживая, жизнь, человек. Это есть восхождение, которое кончается удивительным существом, существом, которое стоит на грани двух миров: мира материального и духовного.
Если каждое измерение, каждый этаж бытия создается непосредственно Божественным Словом, то здесь, при сотворении человека, мы читаем: «И сказал Бог: Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему; и да владычествуют они над тварями морскими…» и так далее. Таким образом, в Мироздании появляется новое существо, которое подобно Творцу, и богоподобие прежде всего — это власть над миром власть не грубая, не насильственная, а власть мудрости, власть разума.
Многие толкователи, Отцы Церкви, говорили о том, что эта распространяется и на личную жизнь человека, потому что каждый носит в себе целый зверинец страстей, там есть все: и хищники, и пресмыкающиеся, — и это также должно находиться под властью человека.
И наконец: человек создается в один день с животными. Значит, он связан с ними, он является их братом. И человек получает во власть землю. И дальше включается другая мелодия в библейский рассказ.
Во второй главе, где уже рассказаны шесть дней Творения, иной аспект, иной, более иконописный, более архаичный, более непосредственный образ: пустынная, голая земля, из праха земного создает Бог человека, то есть не из чего–то материального, а именно из пыли земной, из самого ничтожного. Но человек тем самым становится телом своим единосущен земле, природе. И Он вдунул в его лицо, в его ноздри дыхание жизни, и стал человек «душою живой». Вспоминаются слова Державина о человеке: «Частица целой я вселенной, поставлен, мнится мне, в почтенной средине естества я той, где кончил тварей Ты телесных, где начал Ты духов небесных и цепь существ связал всех мной».
В псалме 8–м говорится о том, как велико Мироздание, как прекрасен свод небесный. И человек, глядя на раскинувшиеся над ним звезды, спрашивает: «Что есть человек, что Ты помнишь его, и Сын человеческий, что Ты посещаешь его?» Человек тогда уже чувствовал свою физическую незначительность в Мироздании. Еще тогда, когда он думал, что Земля это плоский круг, сравнительно ограниченный, что Земля это место совсем не столь обширное, как мы теперь представляем, Вселенная тоже казалась ему небольшой. И все–таки он уже тогда понимал, что человек как существо, мал и ничтожен, и вдруг он говорит: «Не много ты умалил его пред ангелами».
Блез Паскаль говорил, что человек это тростинка, тростник ничтожный, который Природа бездушная, молчащая может убить в одно мгновение. И вот, нарисовав эту картину нашей беспомощности, показав, насколько легко биологически убить человека, Паскаль прибавляет: но эта тростинка мыслящая, и все силы Мироздания, которые обрушатся на него, чтобы уничтожить, они не стоят человека, потому что они об этом не знают. Знает только он, что он стоит перед лицом смерти, только он является духом.
Да, человек уже тогда понимал, насколько он близок к животным и растениям. В Екклесиасте сказано: участь человека и участь скотов одна. Да, действительно, мы все это знаем. Но в то же время тем контрастней, что в это несовершенное существо вложен Вечный Дух.
Причем, мы можем проанализировать весь тот «прах земной», из которого создан человек: это таблица Менделеева, вот она, в нас; это и физиологические процессы, которые совершаются в растениях, в наших органах, которые двигаются и растут вне зависимости от нашей воли. Наконец, это есть в любом живом существе, которое дышит, ходит, спит, размножается, питается.
Одним словом, вся природа — в человеке. И никто из нас вот эту полноту природы, этот образ и подобие Мироздания не выдумал в себе, а получил, получил от Творца, поскольку мы являемся частью природы.
Но у вас, естественно, возникает вопрос: «А как же научные гипотезы?» На это я могу ответить совершенно ясно. Научные концепции являются предметом рассудка, аналитического разума. Если бы в Откровении человек получал такие материалы, как закон Ома или теория Эйнштейна, тогда мышление ему было бы не нужно, все бы ему давалось в готовом виде, он превратился бы не в творческое ищущее существо, а был бы какой–то карикатурой на человека. У меня нет другого образа, другого слова: я вспоминаю гоголевский персонаж, который только открывает рот, чтобы галушка попадала ему в готовом виде. Тогда зачем же нам думать? Зачем нам вообще ум?
Бог для того и дал человеку мышление, чтобы он до доступных ему научных истин добирался сам, ошибаясь, находясь в поиске, споре, возвышаясь. Это благословенный процесс. Каждый, кто занимается наукой, в той или иной степени знает, как много счастья и творческих мук приносит вот это восхождение в познании. Я бы ни за что не согласился жить в таком мире, где Бог в готовом виде все бы вкладывал мне в голову.
Но есть вещи, которые должны быть даны как дар, должны быть даны, как откровение, вещи, может быть расходятся с нашим обыденным опытом. Вот тогда–то и происходит то, что и произошло: на фоне всех великих языческих космогоний явилось Библейское Откровение.
В простой, картинной, поэтической, но очень строгой, очищенной от излишних художественных украшений форме, это Откровение говорит о главном. И достаточно вспомнить, что вся библейская поэзия вращается вокруг этой темы: в псалмах мы постоянно слышим эту тему. Православная Всенощная начинается с псалма 103–го, в нем говорится о красоте и величии Мироздания, которое идет из разумной Причины, из разумного Начала.
Итак, человеку остается размышлять и искать. Теория катастроф, согласно которой мир периодически ввергается во всемирные потопы и заново возникает жизнь, теория эволюции путем приспособления, теория эволюции путем естественного отбора, как у Дарвина, теория эволюции, опирающаяся на современные знание генетики, холизм, финализм — их очень много, различных теорий. И я думаю — я буду рад, если это именно так — они постоянно будут сменять друг друга, будут открывать нам все новые пласты, и порой нам придется зачеркивать многое из того, что человек уже достиг своим разумом.
Но вечные слова останутся: «В начале сотворил Бог небо и землю». И все замирает: исчезают мифы, догадки, легенды, и говорит Слово, которое может понять ребенок, которое может понять дикарь, которое может понять цивилизованный человек. Слово, которое звучало с космического корабля, когда американский космонавт увидел Землю, он произнес в микрофон эти слова: «В начале…» — «In the beginning God created the Heaven and the Earth». Эти слова прозвучали в космосе.
Заключить этот краткий обзор я хочу советом, рекомендацией. Для всех людей, знакомых с Библией и не знакомых, верующих и неверующих. Не надо искать науки там, где говорит Откровение. Оно говорит не о научных данных, а о чем–то другом, более важном.
Всегда вспоминаются слова знаменитого астронома Иоганна Кеплера: «Это величайшее злоупотребление Священным Писанием искать в нем то, чего в нем нет, искать в нем научные истины». Через столетие и Ломоносов писал о том, что дурно поступает химик, который по Псалтири хочет изучать химию. И это, действительно, так.
Откровения и символы, сущность жизни, цель ее и конкретные пути генетического развития человека, эволюции тела от мельчайших существ в первобытном океане до совершенного человекоподобного тела, которое получило в вечный дар разум, — дух, сознание, — этот дар не от природы.
Обшарьте всю нашу Землю и все окрестности! Прекрасно, когда космонавты говорят, что не видели ангелов. Да, действительно, если бы где–то Дух жил, в жерлах вулканов или на дне моря, мы бы сказали, что человек получил его из вулкана, из лавы или со дна морского. Дух дан нам из другого измерения. И когда говорят, что вот человека вскрывали, и там не было духа, так там его и не может быть, потому что глаз никогда не может увидеть невидимого.
Мы можем видеть только мозг, только нервную систему, только физические вещи, те вещи, которые поддаются нашим шести чувствам и восприятию различных аппаратов. Но совесть… Нет такого аппарата, который показал бы нам цвет нашей любви, ненависти и тоски; нет такого аппарата, который бы показал самосознание человека, то есть то, что делает нас людьми, что определяет нашу свободу, что в конце концов является и осью, и образом и подобием Вечности в смертном человеке, в смертном существе.
(Лекция была прочитана 19 января 1989г.)

ГРЕХОПАДЕНИЕ. (ПРОЛОГ КНИГИ БЫТИЯ)

Лекция прочитана 11 февраля 1989 г. в ДК «Красная Пресня»
фонограмма лекции (34:29 5,1Mb)
фонограмма ответов на вопросы после лекции (1:28:59 12,9Mb)
Библейская тема неисчерпаема, необъятна, о ней можно говорить много, долго, но сегодня мы остановимся только на одной теме: Пролог Книги Бытия.
Тем, кто не знает, я напомню, что первая книга Библии, первая книга Ветхого Завета называется в русской традиции Книгой Бытия. Мы с вами уже говорили о первой главе этой книги, о важных для всего дальнейшего содержания строках, которые называются Шестодневом, — о Шести Днях Творения.
Вслед за этим идет Пролог, занимающий более десяти с лишним глав и посвященный ответу человека на великую тайну гармоничности мира, — благости жизни — этого священного дара. Как человек ответил на этот дар?
Иногда мы, люди XX века, да и в XIX веке было такое заблуждение, думаем, что цивилизация сильно испортила людей, сильно извратила их совесть и сознание. Это, конечно, справедливо. Но не надо думать, что дикий, нецивилизованный образ жизни сразу делает человека чистым, нравственным и благородным. Это неоправданный романтизм. Это своего рода новая мифология, которая ведет свое происхождение от Жана Жака Руссо. Надеюсь, вы все знакомы с его произведениями и его представлением о том, что Бог создал все прекрасно, а человек портит все. Звучит ярко, парадоксально, но убедительно, и все–таки это не совсем так.
Руссо считал, что первоначальный, первобытный человек — это райское существо. Такую райскую жизнь искали художники и поэты. Вспомните о Гогене, который уехал на Гаити, чтобы найти там первоначальный эдем. Вспомните Оленина, героя Льва Толстого, который хотел уйти от цивилизации, слиться с природой. Вспомните, наконец, пушкинского Алеко, который хотел «презреть оковы просвещенья» и вернуться к первобытному образу жизни. Но все убеждаются, что это невозможно, что страсти продолжают играть и там, где «оковы просвещенья» довольно слабы.
В чем же дело? Библия отвечает нам на этот вопрос: не просто цивилизация, хотя она много несет в себе зловещего и разрушительного; не просто развитие техники и всевозможных условий для лучшего быта мешает нам, а нечто темное, что находится в самом человеке. Это вовсе не клевета на нашу природу, это честная констатация того, что есть на самом деле.
Пролог Книги Бытия говорит о восстании человека против благого Творца, восстании человека, которое привело его к различным катастрофам. Люди поверхностно и наивно понимают эти библейские строки, вечные строки — о грехопадении Адама; о первом братоубийстве, о Каине, который убил Авеля; об Исполинах, которые развратили цивилизацию так, что зло стало вопить к небесам, и потоп обрушился на землю; и о той башне знаменитой Вавилонской, которая стала символом вызова, брошенного в небо.
Все это — четыре акта единой драмы, которую мы можем назвать драмой мятежа. Драмой человеческой свободы, направленной против зла. В нашу повседневную культуру, в наш язык, как бессмертные фрески вошли эти вечные сказания.
Все вы хорошо знаете такие крылатые выражения, как «запретный плод», «Вавилонская башня», «Ноев ковчег». Они у нас на языке, в литературе, в публицистике. А знаете ли вы, откуда взят знаменитый «голубь мира», голубь с оливковой ветвью в клюве? Из сказания о потопе и Ное: этот голубь принес весть о том, что потоп окончен.
Прежде критики Библии, историки, философы пытались оспаривать содержание этих рассказов, утверждая, что они не исторические. Но Священное Писание — это вечная мудрость, а вовсе не просто рассказ о жизни первобытных людей и стародавних наводнениях. Геологические катастрофы и быт древних людей любопытны, конечно, недаром многие интересуются литературой про Атлантиду.
Но Библия совсем не об этом хочет нам рассказать. Она пользуется красками великих древних восточных легенд и создает вот эту, как я сказал, фреску для того, чтобы все поколения, все народы могли увидеть единую истину, каждый на своем уровне, и философ, и младенец, и дикарь, и человек цивилизованный. Примитивное мышление идет по пути Смердякова, лакея. Помните, как он говорил о Библии: «Про неправду все написано». Так вот, мы должны оставить эту точку зрения и подойти к священным строкам совершенно иначе.
Первый момент. Адам и Ева олицетворяют всех нас, воплощают в себе весь человеческий род и — ставят под сомнение благость Творца.
Змей, некое таинственное существо, очень осторожно подходит к нам и говорит: «Правда ли, что вам запрещено вкушать отовсюду, от любого плода этого чудесного сада?» «Нет. — отвечает Ева, — мы всюду вольны. Вот только есть одно дерево — Познания добра и зла — вот от него мы не должны вкушать, ибо Бог сказал нам, что если мы вкусим, то смертью умрем. «О нет, не умрете», — говорит Змей.
Значит, Бог лжет. «А вы станете, как Боги, знающие добро и зло», — говорит Змей.
Что это означает? В древнееврейском языке слово «знать» обозначает также «владеть», «уметь», «властвовать», «обладать» и даже «любить». Это особое слово, которое трудно переводится на европейские языки. Значит, это дерево власти, владычества, обладания, а не просто какого–то теоретического знания, вроде научных истин.
Обладания чем? «Добро и зло» — это идиоматическое выражение, которое означает «все на свете». Иначе говоря, это древо символизирует все, весь мир, созданный Творцом, и власть над миром можно, оказывается, получить не через Творца, а как–то независимо от Него, противопоставляя свою волю Его воле.
Этот образ поднимается над временем, пространством, над всеми культурами. Нам, людям XX века, этот образ очень хорошо знаком. Мы знаем, что такое стремление к власти, неодухотворенной власти над природой. Неодухотворенная власть над природой привела к попиранию природы, уничтожению ее, к тому, что она — наше материальное лоно — уже не в состоянии больше нас кормить и выдерживать.
Увы, мы сегодня уже не знаем, в каком положении будут наши дети и внуки. Ученые с каждым днем выдвигают все более грозные прогнозы: владычество существ, которые забыли о духовном центре, о духовном ориентире, а ищут только власть. Я помню, во дни моей юности был такой лозунг: «Мы не можем ждать милости от природы, взять их у нее — наша задача». Эти слова приписывали Мичурину; может, он это и сказал, не задумываясь особенно над последствиями. Но эти слова по своей нравственной, духовной сути тождественны тому, что произошло в библейском сказании.
Власть над миром… И тогда уже человеку не нужен Творец, и тогда не нужна ориентация на вечное. Тогда он сам себе бог. Змей говорит: «Вы будете, как Бог (или как Боги). Вы будете владеть добром и злом». И Ева смотрит на этот плод и вкушает, за ней Адам. И что же они увидели?
Тут глаза их открылись, и они увидели, что они наги, то есть они вдруг почувствовали свое сиротливое бессилие, стыд перед миром, перед Богом, они стали жалки. Вместо власти (Змей обманул их, конечно), вместо власти они не получили ничего.
И вот дальше разворачивается сказание. Оно ставит вопрос о покаянии. Бог не обличает Адама, а говорит: «Где ты? Где ты, Адам?» А он спрятался. И мы видим картину, подобную сцене в детской комнате. Бог прогуливается по саду. Не забывайте, автор библейский прекрасно знал, что Бог нигде не гуляет. Это образ. Он ходит по саду и говорит: «Где ты, Адам?» А Адам спрятался.
Тогда Бог все же спрашивает: «Может, ты вкусил с этого дерева?» И вместо того, чтобы сказать, что да, вкусил, Адам говорит: «Ты Сам виноват, это жена, которую Ты мне дал, это она меня научила». Жена тоже не берет на себя ответственности, она говорит: «Это Змей, вот кто виноват, это он меня надоумил».
Покаяния нет. И ломаются отношения между Творцом и человеком, и человек должен прийти к Нему, вернуться к этим близким отношениям, пройдя свой, свободный, но горестный путь.
В Евангелии есть притча, великая, бессмертная притча о блудном сыне. Вы ее знаете. Вероятно, многие видели знаменитую картину Рембрандта в Эрмитаже, в Ленинграде. Сын ушел от отца, все промотал, и, когда совсем ему нечего было уже есть, он вернулся к отцу, думая, может, примет меня, как слугу. Но отец встретил его, увидев еще издалека, выбежал навстречу.
Такова судьба человечества, цивилизации мира. Потому что история блудного сына — это всемирная история.
Как отец в притче не сказал ни слова сыну, не укорил его (а по понятиям того времени уйти из дома, взять часть имущества значило нанести ущерб семье), ни слова не сказал, все дал и молча проводил, как и Творец — отделяет от себя человека, и человек уходит в свой путь, путь познания мира, но уже другой, горький путь познания. И земля уже отныне не друг его, он вступает с ней в борьбу.
Следующий этап драмы. Рождаются два сына у Адама. Эти два сына — не просто какие–то отдельные люди, это олицетворение двух типов первоначальной культуры.
Простой пастух Авель, который не имеет дома, который странствует по степям и по лугам со своими овцами. Авель — это имя означает пыль, дым, мираж, призрак, но, видимо, это человек, который возлюбил вечность, который, принося Богу жертву, приносит свое сердце вместе с ней.
Что означала жертва? Приглашение Бога на трапезу. Человек, который готовил себе ужин, призывал Бога, чтобы Он пришел и разделил его трапезу. Человек пытался восстановить разрушенное единство, разрушенный союз или, как в Библии это называется, Завет. Вот что такое жертва.
И Бог воззрел на жертву пастуха, скитальца. А на жертву земледельца, более цивилизованного, с нашей точки зрения, Каина, не воззрел. Почему? Библия прямо не говорит, но дальнейшее нам все проясняет. Ибо Каин хотел разделить с Богом трапезу и приносил плоды земли для того, чтобы получить какие–то особые дары. В нем действовал корыстный мотив, корыстный мотив вроде того, какой живет в магии: вот, я буду волхвовать, я буду колдовать, я буду действовать и насильственно вызову какие–то эффекты, результаты.
Разве это древность? Разве это первобытный мир? Это — вечный мир. Таковы люди и сегодня. Все это в нас живет, и не только в нашем церковном обиходе, когда некоторые люди приходят и говорят, что им надо заказать молебен, но только для того, чтоб сделать то–то и то–то. Они как бы пускают в ход некий механизм, но без внутренней направленности сердца. Это живет в людях всегда, и, к сожалению, жить еще будет долго.
Так вот, две жертвы, одна принята, другая — нет. Что же делает Каин, когда видит, что жертва не принята? Он пытается устранить со своей дороги того, кто ему мешает, — брата. Он убивает. Он тайно убивает его, думая, что Бог не видит. Он один теперь остался, уж теперь Богу ничего не остается, как прийти к нему.
И тогда раздается голос Творца: «Каин, где твой брат Авель?» Снова призыв к покаянию. «Каин, где твой брат Авель?» И ответ Каина, ставший тоже вечным, высеченный на черных стенах: «Разве я сторож брату моему?»
Вот первая драма свершилась. Человек как бы следует некоему новому религиозному сознанию, ведь жертва — это начало религии. «Религия», — от «religare», — это связь, связь неба с землей, — человек хочет соединиться с тем, кого он потерял. И вот уже на этой почве возникает сначала зависть, ложь, и, наконец, смерть, братоубийство.
А почему же Каин немедленно не получает воздаяния, возмездия? Потому что раз и навсегда в Библии дается указание, что божественный Промысел — это не автоматическая инстанция карательная, а это воля, создающая в нашем мире единый закон, единый нравственный миропорядок, и в нем все связано сложнейшим образом. Поэтому Каин уходит ненаказанный; наказанием становится само зло, сам его грех, преступление, его одиночество, его изгнание.
И очень интересно, что именно потомки Каина, согласно Библии, и создают первые начала цивилизации. Они строят первые города, они изобретают первые инструменты, как повествует Библия. Почему она так повествует, для чего это рассказано? Для того, чтобы показать, что в цивилизации любого времени всегда была некая червоточина. Не сама по себе она зло, но что–то в ней было теневое и опасное.
И вот надвигается новый виток человеческого зла. Этот виток связан с магией и язычеством. Библия рассказывает об этом крайне символично. Небесные существа полюбили земных женщин, сошли к ним, вступили с ними в брак, и от этого брака родились Исполины. Что это означает? В Библии часто брак является символом религиозного завета, связи. Когда говорится о Христе и церкви, употребляются термины брака: церковь — невеста Христова. Когда говорится о Боге и ветхозаветной общине, тоже употребляются термины, символика брака. А вот здесь люди вступают в брак с некими демоническими существами, которые, нарушив заведенный порядок, вторгаются в человеческий мир. И начинается волшебство и волхвование.
Согласно старинным легендам, возникшим еще до нашей эры, этот процесс — начало использования демонических сил, оккультных сил в целях человека, когда вошло черное нечто в человеческое сознание. И это достигает какой–то предельной точки. Разрушаются преграды, которые отделяют гармоничный мир от мира хаоса, — и воды потопа обрушиваются на землю. Потому что мир потерял смысл. Вы знаете, что в самом начале мир имел, согласно Библии, форму водной бездны. И вот снова — как будто бы мир возвращается к истокам — все гибнут.
Совершенно неважно сейчас, в какой степени исторично это. Тем, кто хочет узнать о подробностях этой катастрофы, я рекомендую прочитать прекрасную книгу Кондратова «Великий потоп, миф или реальность?» А также книгу Горбовского «Загадки и открытия». Там все рассматривается с точки зрения любознательности: были ли глобальные водные катастрофы, которые потопили некогда высокие цивилизации. Вероятно, были. Но не в этом суть.
Суть в том, что человек достиг такого состояния, когда природа больше не выдерживала и аннулировала его. Но кто–то остается. Как бы посеянное один раз человечество не уничтожается полностью, а продолжается.
И вот по волнам затопленного мира движется ковчег Ноя. Он именуется в разных легендах по–разному, в Библии — Ной. Ковчег останавливается в Араратских горах, там, где потом начинается расселение человека, от потомков Ноя — от Сима, Хама и Яфета. И дальше идут в Библии перечисления на несколько страниц, перечисления имен потомков каждого из этих трех сыновей. Спрашивается, зачем это? Зачем эти причудливые и странные имена, которые тянутся друг за другом? Какое в этом назидание? Какой смысл в этом?
А смысл огромный. Это конкретное, зримое, понятное для поколения изображение человечества как единой семьи, единокровной семьи, родословие, генеалогию которой можно почти графически изобразить. И все народы, которые только были известны тогда священному писателю, все народы были включены в эту схему, в эту таблицу.
И это подтверждают впоследствии слова Нового Завета, где сказано, что от единой крови произвел Бог род человеческий. Мы все — не только духовно одно, но и кровно одно. Мы кровные родственники, от одного корня, говорящие на разных языках, живущие на разных концах земного шара, имеющие разную историю, — от одного корня мы братья и сестры.
Вы думаете, это легко было тогда утверждать? Тогда, когда были написаны эти строки, тысячи лет тому назад? Конечно, нелегко. Ведь и сегодня люди еще не доросли до этой древней истины. И пусть наука, этнография, антропология, подтвердили библейское учение о единстве рода человеческого. Но и сегодня, когда эта наука достигла больших результатов, оказывается, уроки Священного Писания отнюдь не устарели, и расовые и национальные конфликты продолжают бушевать.
Несмотря на всю, казалось бы, архаичность этих сказаний, они являются вечным откровением, в котором каждый век может найти для жизни непреходящую мудрость.
И, наконец, завершается все это сказанием о башне. Как объединить людей, когда они уже имеют разные языки, имеют разные традиции и обычаи, разный темперамент, разный облик? Есть два пути: взаимопонимание и братство, но есть и насильственное соединение. Таким насильственным соединением в древности, как и потом, были империи.
Империи, построенные на власти меча. И в этих империях существовал такой оборот, такое выражение: сделать людей другого города или страны говорящими на одном языке. Это вовсе не означало, что они действительно говорили на одном языке.
Но это означало, что они, потеряв свою родину, становились просто анонимными подданными царя. Причем ассирийские, вавилонские и другие завоеватели очень часто устраивали массовые депортации. С какой целью? Чтобы перемешать население, чтобы погасить национальные очаги сопротивления, чтобы вообще национальную культуру убить, чтобы люди были все одинаковые, — чтобы они были «люди одного языка».
И вот эту модель, жестокую, но, увы, всем хорошо знакомую, мы находим в сказании о Вавилонской башне. Там сказано: «И был у них один язык и одно наречие». Собранные люди. Чем собранные? Любовью? Нет. Братством? Нет. Сотрудничеством? Тоже нет. Они собраны силой.
И для того, чтобы не рассеяться по земле (в нашем переводе сказано не совсем точно), они говорят: «Построим башню до неба, чтобы не рассеяться». Пусть всегда этот огромный монумент, этот гигантский дворец, поднимающийся к облакам, указывает на гордость завоевателей, величие человека. Величие очень спорное и сомнительное, но надо представить себе, когда это писалось. Имелась в виду плоская равнина Месопотамии. Вот на этой плоской равнине, где легко потеряться и заблудиться, поднимается многоступенчатый столп, башня. Столпотворение. Вот таким образом люди, мол, не потеряются.
О, наш век знает много таких Вавилонских башен!
А дальше неожиданный поворот. Когда стали строить уже витки к небу, Бог сошел посмотреть, что они там делают. Священный автор совсем не думал, что Богу нужны были какие–то ступеньки, что Он должен был смотреть чуть ли не в подзорную трубу на них. Нет, это образ. Но крайне выразительный. Ведь только мы думали о гигантской башне, которая поднимается до неба. И, надо сказать, что для цивилизации примитивной, которая была, скажем, 3–4 тысячи лет назад, девяностометровая Вавилонская башня — это очень высоко. Так вот она и навеяла этот образ.
Поднимается башня к небу. И вдруг Бог смотрит — и где–то она там? И она сразу становится маленькой. Ему надо наклониться, ему надо сойти вниз, чтобы разглядеть это «грандиозное» сооружение. И сразу притязания людей, гордыня человеческая и вечные замыслы Божественные оказываются совершенно несопоставимы. И Бог смешал их языки, и они перестали понимать друг друга. И кончилось это строительство.
Человек на протяжении всех этих сказаний показан, как повернувшийся к Божественной Свободе спиной, и у нас возникает искушение спросить; так почему же Провидение не остановило человека? Почему оно не сказало: «Вернись немедленно или ты погиб!» Да потому, что мы Его образ и подобие. Только в свободе, только испытав самим, что такое удаление от Истины, мы можем ее по–настоящему полюбить и столь же свободно к ней возвратиться.
В этом заключается смысл драматического, я бы сказал, несколько мрачного Пролога Книги Бытия. Ибо ответ человека горек. Но нам остается надежда. Пусть многие говорят Богу: «Нет», Он находит людей, которые скажут Ему: «Да». Он находит людей, с которыми Он заключит Завет, и с этого начнется новый этап истории, который мы называем Ветхим Заветом спасения. А затем — Новый Завет. Но это уже другая часть Библии.
/11 февраля 1989г./

КНИГА НАДЕЖДЫ. ПРОРОКИ

Лекция прочитана 25 февралы 1989 г. в ДК «Октябрь»
фонограмма лекции (53:52 8,0Mb)
фонограмма ответов на вопросы после лекции (50:49 7,5Mb)
Эта наша тема условно называется «Книга надежды». Книгой надежды можно было бы назвать все Священное Писание, потому что оно насыщено надеждой, несмотря на то, что взгляд Библии на человечество, на состояние мира отнюдь не романтический и вполне свободный от идеализации. Это взгляд пристальный, реалистический, суровый.
Картина мира, которая предстает перед нами в Священном Писании, отнюдь не лакированная, отнюдь не далекая от реальности. Более того, часто эта картина бывает даже мрачной, и некоторые неподготовленные люди, открывая Библию и встречая там борьбу, убийства, войны, думают: «Что же это за книга такая, чему тут можно поучиться?» Но это и есть наша грешная, трагическая, человеческая жизнь.
И именно по контрасту с этим суровым и нелицеприятным изображением действительности Библия говорит нам о надежде с большей силой. И эта надежда светится еще более ярко на фоне того мрака истории и жизни, которой Библия изображает.
Сегодня хочу коснуться той части Библии, той части Ветхого Завета, которая по традиции называется Пророческими писаниями. Они являются средоточием одной из важнейших частей Ветхого Завета и, на самом деле, действительно, по праву могут быть названы в целом, в единстве своем Книгой надежды.
Кто же были авторы этих писаний? И когда они жили? О чем они писали? Почему их называли пророками? Что они предсказывали? Были ли они похожи на оракулов, предсказателей языческого мира, или на современных футурологов? О чем они говорили?
Во–первых, если рассматривать эти части Библии с литературной точки зрения — это великая поэзия. Пророки были крупнейшими поэтами и своего времени, и в мировом масштабе. К сожалению, наш перевод, которым мы пользуемся, старый перевод, недостаточно учитывает поэтическую структуру этих писаний, которая вырабатывалась многими поколениями. Это была особая поэзия, не совсем похожая на поэзию наших дней, на европейскую поэзию, на поэзию древних греков и римлян.
Там не было строгого размера, отсутствовала рифма (это довольно позднее явление), но там была музыка слова, игра аллитерациями. Звуки этих древних поэм звучали с необычайной силой. Конечно, в переводе, как в любом переводе, это пропадает. Давайте себе представим любое замечательное произведение поэзии русской в переводе на английский язык, — мы никогда не сможем добавить точной передачи силы поэтической. Трудно себе представить, скажем, строки Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» или «И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть…» на другом языке. Будет совершенно другое звучание.
Когда пророк обращается к небесам и земле: «Слушай, земля, и внимайте, небеса, ибо Господь говорит» это в переводе, конечно, литературно и музыкально снижено. Но, тем не менее, сила любой поэзии, будь то Данте или Шекспир, или любой другой великий поэт, переходит через барьеры языковые и барьеры эпохи и становится живой. Именно поэтому книги пророков потрясали столетия. Вы все знаете великое произведение Пушкина «Пророк»: «Восстань, пророк, и виждь и внемли…» — это отражение библейского сказания, автобиографических строк из книги пророка Исайи, из 40–й главы. Вспомните великие образы Микеланджело на плафоне Сикстинской Капеллы (по репродукциям вы их все, конечно, знаете). Вспомните мистические, таинственные образы пророка у Врубеля, — человека, который внимает нездешним голосам. Это человек, который действительно встречает в своей жизни непостижимое и вынужден бедным человеческим голосом передавать слово вечности.
Пророки появляются в момент, когда мир проснулся, мир пробудился от многовекового сна, когда человек, ждавший всего от природы, вдруг понял, что он сам, человек, возвышается над природой, и понял, что есть духовный мир, высший мир, который имеет к нему прямое отношение. Человек начинает постигать истину не только в красоте и тайне окружающего мироздания, но и в бесконечных безднах собственного духа.
В это время проповедуют мудрецы Индии, Китая: Будда, авторы Упанишад, Майтрейя, Лао–цзы, Конфуций. В это время появляется греческая философия, античная трагедия. Какой великий век, точнее, несколько веков! До сих пор мир живет, питаясь из этого источника. Все, что было сказано тогда, в основе своей актуально и сегодня. Все концепции, традиции, все течения в искусстве, в духовных религиозных откровениях и поисках, — все это, так или иначе, было начато в ту грандиозную эпоху. которую один из мыслителей нашего времени справедливо назвал «осевым временем».
Эти великие учения, эти великие концепции, эти великие творения искусства и литературы создавались в больших цивилизациях, а библейские пророки находились на крошечном пятачке, между молотом и наковальней, — между огромной ассирийской империей и Египтом. Это крошечный Ханаан, древнеизраильское царство, вдобавок расколовшееся пополам; карликовое государство Ближнего Востока, с ослабленной царской властью, которая не могла сопротивляться голосом оппозиций, свободному выступлению вестников Божественной воли.
Да, велики были достижения философии, политики, науки, религиозных деятелей в то время, но ни один из них не видел будущего для человечества. Ибо все они надеялись только на одно: что мир в конце концов кончится, и все уйдет обратно в ту бездну, из которой вышло. Каждый представлял это по–своему, и это не удивительно, потому что человек всегда находился под огромным впечатлением неизменности циклов природы: как неизменно всходило солнце, неизменно сменялись фазы Луны, так неизменно шла человеческая жизнь, от юности к старости; как неизменно сменялись времена года, так все возвращалось на круги своя — вот общее мирочувствие человечества во все столетия.
Но для пророков открылось нечто совсем иное: они увидели мир, летящий к цели, как некая стрела, пущенная неведомой, таинственной рукой. Мало того, в мире было много различных древних обрядов, традиций, ценностей, и только пророки первыми поняли, что если за этим стоит Дух, тогда только это имеет свое значение.
Примечательно, что первый пророк не был писателем–профессионалом. Были такие прорицатели во всех странах, у всех народов, были они и в древнем Иерусалиме, и в Самарии. Но первым, кто записал свои слова, был пророк Амос, пастух из южной пустыни близ Вифлеема. Он пришел на праздник, когда народ приносил Богу жертвы, веселился, пел, когда народ чувствовал радость, обыкновенную житейскую радость, которую испытывают люди, собравшиеся вместе.
И вдруг Амос появляется и говорит, что Богу не нужно это, напрасно вы думаете ублаготворить Его своими приношениями. Это звучит странно, это звучит почти непереносимо оскорбительно. Священник, который служил при этом алтаре, подходит к нему и говорит: «Пророк, иди и пророчествуй у себя дома, а здесь — это царское святилище». А он говорит: «Я не пророк, я не Сын Пророческий (то есть я не принадлежу у этой касте). Я пас овец, и вот Бог меня призвал, и я пришел сюда».
Слово «Пророк», по–древнееврейски «наби», по–гречески «профетос» означает: тот, кто призван говорить от чьего–то лица, — это герольд, это вестник. Это не предсказатель, предсказание будущего — одна из граней пророческого служения. Пророк — это удивительный человек, в котором сочетается яркое человеческое самосознание с открывающимся ему голосом Божиим.
Мистик, он созерцает божественное единство, как бы отрешаясь от своего «я», он растворяется в вечном океане духа: уходит туда, освобожденный не только от бремени материи и тяжести жизни, но и освобожденный от личностного самосознания, от своего «я». Между тем, пророк, встречаясь с Божественным ликом, никогда своего «я» не теряет.
Вот то место у Исайи, которое Пушкин интерпретировал в стихотворении «Пророк», оно как раз очень характерно. Пророк стоит и молится в храме, во дворе храма, и вдруг как бы падает завеса с его глаз, и он видит, что все покрыто огнем, все объято каким–то необыкновенным духовным пламенем, и Бог является ему как царь, восседающий на престоле. И он говорит, что я должен погибнуть, потому что мои очи видели Господа. И Бог не говорит, что нет, ничего, ты не погибнешь, нет. Потому что эта встреча, действительно, роковая и огнесжигающая.
И только одно делает Бог: посылает некое крылатое существо, серафима, — это значит «пламенный», — который заменяет у него уста и очи, и тогда он может подойти, и он слышит голос, который спрашивает его: «Кто пойдет? Кто пойдет возвестить Мое слово?» И пророк отвечает: «Вот я. Пошли меня». Он этого хочет! Понимаете, происходит встреча «я» и «ты», соприкасаются две воли, человек сочувствует в великом созидании.
Приходит Амос, и его прогоняют, но он записывает свои слова, и вот этот маленький пергамент или папирус кладет начало пророческой литературе. Потом ученики собирают листки и сшивают. О чем он говорит? Он говорит о том, что человек призван служить прежде всего Творцу, отдаваясь его воле своим нравственным усилием.
«Мне не нужны ваши жертвы, праздники, всесожжения, — говорит Господь, — пусть потечет вместо вот этой крови, потечет правда и справедливость». Научитесь делать добро — вот тогда действительно ваша жертва будет угодна Богу.
Кто хочет понять смысл и дух этой проповеди, взгляните в собрание стихов (стихи сейчас легче достать, чем Библию) Алексея Хомякова, поэта и философа XIX века, там есть прекрасное стихотворение «По прочтении псалма», строки, навеянные пророками и псалмопевцами. Прочитайте и вы поймете, в чем заключались дух и сила этой проповеди.
Грозный суд возвещает пророк Амос. Не надо думать, что это суд юридический, что это судилище, что это какой–то божественный нюрнбергский процесс над человеком. Ничего подобного. Суд — это бессмертная, бесконечная любовь, которая идет к человеку, встречает его. И, когда соприкасается с ним, происходит как бы разряд молнии, потому что свет соприкасается с тьмой, чистое с нечистым, зло с абсолютным добром. Вот это называется Суд.
Суд по–гречески звучит как «кризис». Это важно для нас всех, потому что Христос сказал: «Я суд миру сему». Когда мы проходим перед Его правдой, судится наша злоба, наша неправда. Страшные слова…
Приходит второй пророк, почти в то же время. Это происходит в VIII веке до Рождества Христова, до нашей эры. Второй пророк был, по–видимому, священнослужителем. Это человек нежной души, человек трагической судьбы. Он любил женщину, которая была неверна ему, которая ушла от него, которая его бросила, которая его опозорила, но он продолжал ее любить и готов был принять ее обратно в свой дом, что по обычаям того времени было совершенно неправдоподобно, невозможно.
И вот Бог открылся ему как вечная Любовь. Народ отворачивается от него, народ Божий, то есть Ветхозаветная церковь, народ, который служит себе. А ведь это вечная модель: от Бога требовались только дары — «Подай, Господи», — а то, что человек Ему должен отдать, «Сыне, дай мне сердце твое», — об этом люди не думали, не стремились к этому.
И вот наступает момент божественного страдания. Оказывается, что Тот, Кто стоит над миром, страдает за нас. Оказывается, что мы Ему нужны, оказывается, что наша измена, наш уход от Него для Него являются болью. Оказывается, узы, которые нас связывают с Высшим, они крепкие, они настолько крепкие, что Бог может страдать — за нас и от нас.
И вот этот пророк, его зовут Ошия, в русской и греческой транскрипции Осия, описывает символически свою личную драму и потом показывает. что и Бог так ждет кающихся, как он ждал свою беспутную жену, ждал и любил ее. И еще он сказал бессмертные слова: «Милосердия хочу, а не жертвы».
Бессмертные слова, которые потом повторил Христос, чтобы объяснить суть своего отношения к религиозной традиции, к обрядам, к жертвам: «Милосердия хочу, милости хочу, а не жертвы».
Надо подчеркнуть, что пророки говорили всегда от лица Божия, в первом лице, «Я» — это Бог говорит. В мировой религиозной практике это очень редкий случай. Пророки переживали соприкосновение с вечностью таким образом, что становились как бы медиумами, как бы носителями этой воли, и они говорили:
«Тако глаголет Господь», — так говорит Бог, и начинали говорить от первого лица. «Милосердия хочу, а не жертвы». Все знали, что это говорит Бог, а не человек. Более того, очень часто у пророков был конфликт между их собственной волей, между собственными желаниями и понятиями и стремлениями, и тем, что Господь им внушал. Это одна из удивительных черт, потом особенно ярко проявившаяся у пророка следующего поколения, у Иеремии.
В том же VIII веке появляется пророк Исайя. Если Амос учит о Божием суде, если Осия учит о Божественной любви — «милосердия хочу, а не жертвы», то есть никакие обряды не могут заменить доброты, доброжелательности, человечности, милосердия, что это первое и главное, — то Исайя говорит о спасении, которое Бог несет миру. Спасение… От чего спасение?
Пророки ясно сознавали, что мир находится в состоянии катастрофы — тогда, как и теперь. Тогдашний мир, может, он был более ограничен географически, но он был охвачен мировыми для того времени войнами. Кавказ, Ирак, Иран, и тут же рядом Африка, Египет, рядом острова европейской части, нынешняя Турция, — все было охвачено войнами. Шли непрерывные завоеватели в одну сторону, в другую, гнали тысячные колонны военнопленных, пытки, огромные армии чиновников, беззакония… Люди прекрасно понимали, что есть закон, есть правда, но никто ее не соблюдал.
В этот катастрофический момент, когда мир как бы содрогался от ударов зла, пророк Исайя заговорил о грядущем Царстве Божием, что не вечно будут царствовать безумие и тьма в человеческом мире, о спасении его от зла, приобщении его от зла, приобщении его к высшей божественной жизни. Во главе этого Царства стоит Царь совсем не такой, какого обычно видели люди. Это не насильник, не властитель коронованный, а это Некто таинственный, Кто приходит примирить всех людей, Кто приходит без насилия, а сила Его заключается в силе духа. «И почил на Нем дух премудрости, дух разума», — вот, Кто идет, Кто этот Царь.
На древнееврейском языке «царь» значит «машиах», по–гречески — это «мессия», что значит помазанник, царь или же Христос. Христос — это греческое слово, обозначающее царя, помазанника. Вот Исайя в VIII веке до Рождества Христова первым заговорил именно об этом грядущем помазаннике. Он называл его разными символическими именами.
Первое имя Эммануэль, что значит «с нами Бог». И эти слова Исайи мы повторяем в церквах в день Рождества Христова, и есть даже специальный церковный гимн: «С нами Бог, разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог», — это взято из пророка Исайи. Потом он говорит о младенце, который рождается в мир и который несет ему дух мудрости, дух Божий.
Но надо сказать, что пророки были не созерцателями, не отшельниками, не людьми, которые прятались от действительности. Не были они и мечтателями — это были активные политические борцы, это были люди, которые во всей мощи своих дарований человеческих выступали как трибуны, как поэты, как писатели, как советники царей. Они выступали, согласно традиции, в храме и во время богослужения произносили, по–видимому, нараспев свои стихи, в присутствии царя, вельмож, говоря им прямо в глаза обличительные слова от лица Бога.
Это был очень важный момент: Исайя пытается повернуть общество, повернуть Ветхозаветную церковь на путь добра и служения. Он укоряет людей за то, что они получили столько даров Божиих в виде истинного единобожия, истинных нравственных заповедей Моисея, и они все это забыли. И он восклицает, что вол знает своего господина, и осел знает его, а вы не знаете, получается, вы хуже скотины, которая была приручена человеком. Вам Бог повелел, а вы не захотели Его слушать.
Исайя, как и Амос, говорит: «Не нужны Мне эти ваши праздники, ваши воскурения, ваши жертвы, омойтесь, очиститесь, когда вы молитесь, ваши руки полны крови». Это очень смелые слова, и для того времени — и для нашего времени.
Древнерусские летописцы и древнерусские писатели очень часто подражали пророкам, обличая, следовали по их пути — от Нестора–летописца и других, включая Максима Грека, протопопа Аввакума, которые говорили народу, Церкви то же самое, что было столько дано, и все это оказалось тщетным из–за косности и жестоковыйности людей.
Пророки были живой совестью народа, но как всегда, роль таких глашатаев бывает подобна судьбе Кассандры. Вы знаете, что Кассандра в древнегреческих легендах предсказывала, но никто ей не верил. Она предсказывала правду, но люди не хотели ей поверить. Пророки говорили о том, что если люди не обратятся, то будет катастрофа.
Они говорили это тогда, их слово звучало потом, их слово звучит сегодня, и миллион раз катастрофы приходили. Когда человек попирал духовные ценности, к конце концов он расплачивался за это. Не потому, что Бог наказывает подобно какому–то судье, а потому, что таков нравственный миропорядок: то, что мы сеем, то мы и пожинаем. Это очень важно.
И в конце пророк Исайя, уже будучи старым человеком казалось бы, уже не веря, что можно что–то сделать, говорит горькие слова. Все–таки он не теряет надежды: он видит, что приходит время, что придет оно, когда люди перекуют мечи на орала — вы все знаете эти слова, они тоже стали крылатыми, — что кончится злоба на земле, и весь мир преобразится, и волк ляжет рядом с ягненком.
Человек обретет единство с природой и с Богом. Природа стала его врагом, но она снова станет ему другом, и будет новый Эдем. Та экологическая драма, которая терзает историю человечества, разрешится духовным внутренним переворотом человека. Пророк говорит об этом образно: ребенок будет играть около норы гадюки, и ничто ему не повредит.
Надо сказать, что по художественной традиции на древне–русских фресках, особенно знаменитых у Микеланджело и других скульпторов и художников пророки — это старцы, похожие на вещих колдунов. Это неверно.
Пророки, как правило, были молодыми людьми. В начале проповеди каждому из них было, по–видимому, не более тридцати лет. Мы, например, знаем, что пророку Иеремии было двадцать с чем–то лет, когда он выступил. Это были молодые люди, полные сил и энергии, и многие годы они продолжали свою борьбу. Слова — не помогали. И тогда пророки создают нечто для будущего — для завтрашнего, для послезавтрашнего, для сегодняшнего дня. Они создают «малое стадо», то есть группу учеников «Сыны Пророческие», которые сохраняют их писания.
Приходит время расплаты. Ассирийская империя пытается захватить Иерусалим, вся страна уже оккупирована, разрушена, города сожжены, Исайя — уже старик. В осажденном городе царь идет к нему и говорит: «Что делать? Сдаваться?» Исайя просит у Бога ответа и чувствует, что ответ приходит: «Нет». Это последний раз милость Божия.
И вот какие–то загадочные обстоятельства заставляют ассирийского царя отвести войска от города. Найденные в раскопках многочисленные скелеты ассирийских солдат показывают, что там была, видимо, эпидемия. На время гибель отвращена. Но потом идут другие события, и в конце концов в Иерусалиме к власти приходят военные, они держат в руках своих слабых царей, которые не могут им сопротивляться, и толкают этих царей на безумные затеи — восстания против мировых держав.
А для пророков было важнее не это, не политическая и международная война, а война со злом внутри церкви Ветхозаветной, внутри общины. И вот в конце концов гибнет и Иерусалим, и царь, и все.
В это время проповедует пророк Иеремия. Многие из вас слышали, наверное, слово «иеремиада», оно имеет очень горький смысл. Иеремия был пророк, о котором мы знаем очень много, больше, чем о других. Он был священником, жил в деревне под Иерусалимом, и Бог призвал его однажды, и он услышал от Него: «Я призвал тебя еще до твоего рождения». И он сказал: «Господи, я не хочу, я юн, я мал, я не смогу». Но Бог сказал: «Иди. Я поставил тебя пророком для народа и царей».
И вот Иеремия идет и говорит: «Если вы не повернете с ложного пути, и город погибнет, и храм погибнет, и святыня. Ковчег Завета — главная святыня храма — тоже погибнет». Как должны реагировать на это духовенство, власть, толпа? Они расценили это, как кощунство… А он говорит: «Не нужен будет Богу ваш храм, если вы туда приходите без очищенного сердца, и не нужен будет Ковчег Завета, — о нем забудут».
Что такое Ковчег Завета? Это ларец, ящик, который обозначал сосуд для святыни. Не будет этого, ничего не будет: раз нет главного, раз нет содержания, форма рассыпается. Естественно, Иеремию арестовывают как богохульника, и в колодках выставляют у ворот, и все плюют на него, потому что он предатель, изменник. Он пытается вновь и вновь убедить народ и царя. Он собирает, когда его освободили, на площади толпу и читает пророчество о том, что гибель неизбежно будет, если люди не станут внимать слову Божию.
Один из царедворцев, встревоженный этими словами, забирает у него свиток и идет к царю. Царь в это время сидит у себя перед драгоценной жаровней и греется. Ему стали зачитывать по частям пророчества Иеремии. Он каждый раз брал прочитанное, отрывал часть и бросал в огонь. И это все, что он сделал, такова была его реакция. «Пустое, — сказал он, — не стоит даже слушать, а того — арестовать».
Но Иеремия скрывался. А царь бездумно, оказавшись в руках военной партии, вновь втянулся в один из военных союзов и оказался в конфликте с Навуходоносором, царем Вавилонской империи, которая в то время владела почти всем древним миром, во всяком случае, восточной его частью. И армия Навуходоносора двинулась на Иерусалим.
И Иеремия вынужден был, с одной стороны, поддерживать людей — приближалась блокада — он был человеком, который любил свое отечество, как каждый нормальный человек, но, с другой стороны, он вынужден был говорить людям горькие слова.
И царь испугался своего поступка. Иеремия вновь был арестован, и царь приходит тайно к нему, сидящему под арестом, и говорит:
«Что будет дальше?» Он отвечает: «Гибель. Если вы не прекратите военных действий, — гибель». Но царь уже не способен изменить события.
В 1938 году экспедиция археологов обнаружила переписку военных того времени. Это трагическая переписка. Они сообщают друг другу, что город за городом перестают подавать сигналы. Как вы понимаете, тогда не было ни радио, ни другой связи, а сигналы подавались огнем: на башне города зажигали огонь, в соседнем городе тоже, и так огненная эстафета бежала. Но вот город за городом погружается во мрак. Это означает, что противник занимает один город за другим.
И там же упомянут пророк, по–видимому, речь идет об Иеремии. Он брошен в яму, где сидит, как предатель, как изменник родины. И формально он таков, хотя среди всех людей не было большего ревнителя своего отечества. И в этом была его глубочайшая трагедия. А потом еще хуже.
Враг берет штурмом город, царь схвачен, ослеплен, отправлен в плен, значительная часть народа депортирована, а Иеремию оккупанты выводят из тюрьмы, как героя, потому что он, как им кажется, был на их стороне, потому что советовал царю прекратить военное сопротивление. Вот в этом ужасном, трагическом положении Иеремия пытается что–то возродить.
Войска отступают, оставляя в городе гарнизон. Иеремия пытается наладить в городе жизнь, он заводит дружбу с наместником Навуходоносора, но тут крайние силы, экстремисты снова поднимают восстание. И когда Навуходоносор двинул войска, им приходится всем бежать. Они берут Иеремию и насильно тащат в Египет. Там, видимо, он и скончался.
Но перед смертью он написал пророчество, которое мы можем назвать пророчеством о надежде. Он говорит: люди разрушили закон, люди разрушили Завет Творца между ними и Богом, но придет время, когда Бог заключит с людьми Новый Завет, который будет начертан не на скрижалях каменных, а в сердце человеческом. Этот Новый Завет — вечный Завет. Это было сказано за 500 с лишним лет до нашей эры, до Рождества Христова, до эпохи Нового Завета.
А потом люди оказываются в плену, в изгнании. В те времена, кто попадал на чужбину, терял и свою веру, и свои обычаи, и свой язык, потому что все перемешивалось. Это так понятно и так естественно. Но пророки, которые ушли с народом в плен, сохранили Ветхозаветную Церковь как религиозную общину. Храма нет — он превращен в пепелище, жертв больше нет, и все понимают, что пророки были правы: служение Богу должно быть в увеличении нравственного подвига человека.
И вот люди собираются вместе и молятся, и читают пророческие книги, и каются. Этому покаянию содействовали два великих человека. Один звался Иезекииль, второго имени мы не знаем, ибо его писания включены в книгу пророка Исайи. Он писал анонимно, а может быть, его тоже звали Исайя, как и первого пророка в VIII веке.
Иезекииль говорит о том, что покаяние приводит к возвращению духа Божия. Иезекииль пишет фантастические, сказочные картины, но что он изображает? Он изображает трагедию. Ему было видение:
Дом Божий, Храм, в котором царит Дух Божий, слава Господня, сияющее облако, и вот это облако покидает храм — святыня оказывается пустой. В мгновение, как бы не имея траектории, эта святыня останавливается на Вавилонской горе, напротив Иерусалима, и исчезает. Исчезает, чтобы уйти далеко, на Восток, в Ирак, в Месопотамию, туда, куда были угнаны те немногие, кто сохранил веру во единого Бога.
И на этих равнинах Месопотамии видит Иезекииль огромный огненный Ковчег, который несется с севера по небу, его поддерживают четыре существа с лицами человека, льва, орла и быка, — это символы всех живых существ. Эта космическая колесница — образ природы, которая является Ковчегом незримого Творца.
Оказывается, Бог не живет в одном месте, оказывается, для него всюду есть место, и там, где есть вера, Он является. На пустынных месопотамских равнинах Он приходит к пророку и говорит, что святыня ушла из разрушенного и отвергнутого Богом города, но она вместе с Церковью, вместе с народом Божиим.
А второй пророк, которого мы называем великим анонимом или Исайей–вторым, — это один из величайших поэтов, величайших мыслителей, величайших пророков Ветхого Завета. Ему открывается нечто совершенно новое.
Он видит, что Тот, Кто придет спасти мир, приходит совсем не таким образом, как люди ждут, — могучим избавителем, а Он приходит, как муж скорбей, приходит отвергнутый, приходит окровавленный, приходит осужденный, нет в Нем никакого величия. Его ведут на заклание, и Он молчалив, как ягненок, которого волокут, чтобы зарезать.
«Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и, как агнец пред стригущим его безгласен». Это из 53–й главы книги Исайи. Все, у кого есть Библия, обязательно обратите внимание на эту главу, внимательно ее прочтите. Там речь произносится от лица царей земных, как хор в античной трагедии, они говорят: «Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились».
Это место — главное для понимания всей сути пророческого движения, оно приводит к тайне страдающего Избавителя. Как Бог страдает от нашего несовершенства, так Его посланник, Царь, Мессия, Христос страдает за мир.
И наконец, уже после возвращения из изгнания голос пророков последний раз указывает на пришествие в мир Избавителя. А когда уже пророки не говорят от лица Божия, появляются их продолжатели.
Один из них — автор книги Ионы Пророка. Эта книга у нас есть в переводе, вы ее можете прочесть в серии «библиотека всемирной литературы», мне бы хотелось ею завершить обзор пророческих писаний. Это совсем не такая величественная и грозная книга, как у Данте, в нашем понимании. Это скорее сатира, скорее обличительная книга, к тому же, в духе старинной легенды.
Жил некогда пророк по имени Иона, которого Бог послал в языческую столицу Ниневию, чтобы обличить там беззакония. Оказывается, для Бога важен грех любого и, в том числе, язычника. Язычник имеет некоторое понятие о добре и зле, значит, отвечает перед Богом: «Иди к ним». Но Иона, зная милосердие Божие, говорит: «Зачем я пойду к ним, зачем я пойду их предупреждать? Пусть погибнут, окаянные», — и пытается убежать от Бога. Это написано с улыбкой, с иронией. Вдумайтесь — пророк, который пытается убежать от Бога.
Он садится на корабль, который едет далеко–далеко — на край света. Тогда Испания считалась краем света. Вот он плывет туда, в конец Средиземного моря. Но Господь Бог не пускает, Он устраивает бурю на море, и в конце концов корабельщики выясняют, из–за кого такое несчастье. И Иона говорит, что это из–за него, потому что он бежит от лица своего Бога. Они очень добрые люди, они говорят, мол, подожди, попробуем как–нибудь выбраться, и начинают кидать за борт всякую кладь. Но буря продолжается. Тогда Иона говорит, бросайте меня, и все будет в порядке. Они с нежеланием, вынужденно бросают его за борт, но он не погибает: огромная рыба выплывает и проглатывает его.
И тогда он понимает, что от Бога никуда не денешься, раз он, Иона — пророк, он должен идти. И рыба через некоторое время выплевывает его на берег, и он идет в Ниневию. Приходит и объявляет в этой столице жестокой могущественной ассирийской империи: «Через три дня, если вы не покаетесь, город ваш будет разрушен». Он, конечно, думал, что эти негодяи не покаются, и, закончив свое слово, удалился на пригорок и стал смотреть на город, что же с ним будет. Но, к величайшей его досаде, ниневийцы покаялись. Они вдруг поняли, что жили не так и что их злоба дошла уже до предела.
Это действительно было так, понимаете, здесь не важно, были ли в истории Ниневии момент покаяния или нет. Это вторично, мы берем сюжет. Покаялись все, и, чтобы показать некоторую ироничность картины, пророк говорит, что покаялись даже младенцы и скот постился. И Господь отвел гнев.
Иона сидит день, сидит другой — ничего не происходит. Тогда он говорит Богу: «Лучше мне умереть, я же знал, что вот я приду и будет так все неудачно, получается, что я лжец». И он сидит и мрачно глядит на этот окаянный город.
И вдруг утром видит, что над ним простерло листья чудесное растение, замечательное растение, которое прикрывает его от палящих лучей. Так приятно и комфортно под ним сидеть, он даже почувствовал себя вполне успокоенным. Но взошло солнце, и под лучами его в тот же день растение засохло. Иона был очень раздражительный человек, он сразу же сказал: «Я лучше умру, потому что мне невозможно без этого растения».
Тогда Господь спросил его: «Неужели ты так огорчился за растение, которое выросло за одну ночь и на следующий день погибло?» «Да, — он сказал, — да, и до смерти», — такой он был непримиримый. И тогда Господь сказал: «Тебе жалко вот этой травы, которую ты не сажал и не выращивал, которая в одну ночь выросла и в один день пропала. Как же Мне не пожалеть Ниневии, города великого, в котором столько тысяч людей, в том числе и детей, не умеющих отличить право от лева, и множество скота». Все! И на этом точка. Так кончается повествование.
Оказывается, не какие–то особые касты избранных, а весь мир драгоценен для Бога. Мы находим во всей проповеди Пророков, начиная от Амоса, от VIII века, до второго Исайи вот это великое провозвестие: Закон Божий выйдет из Иерусалима, соберутся к нему все народы, и, когда явится страдающий Мессия, то на Него будут уповать острова — острова — это символ Запада, — Он делается светом язычникам, «светом ко просвещению язычников» народам всем.
Завет, который начался с племенного, родового, потом национального, государственного, наконец, становится всемирным, вселенским Заветом, — этой нотой и завершается пророческая проповедь. Тем самым она подготавливает приход Нового Завета, который уже обращен ко всему миру, который возвещается последним Пророком, Царем, и Первосвященником, Которого мы называем Господь наш Иисус Христос.
Лекция была прочитана 25 февраля 1989г. в Клубе «Красная Пресня»

ДВА ЗАВЕТА

Прочитана 11 марта 1989 г. в ДК «Красная Пресня»
фонограмма лекции (38:38 5,8Mb)
фонограмма ответов на вопросы после лекции (1:08:47 10Mb)
Когда я вам рассказывал о содержании Библейских книг пророческих, этой важнейшей и, в каком–то смысле, центральной части Ветхого Завета, я назвал эту часть Книгой надежды, потому что она была устремлена, и всегда остается устремленной, к высочайшей вершине, к необразимому будущему, которое впоследствии философы смогут называть пнеумосферой, сферой духа, которая придет на смену ноосфере — нашего периода бытия.
Так вот, эта надежда имеет как бы два прицела. Один — уходящий в вечность, развивающийся бесконечно в истории и переходящий за рубежи земного времени, туда, где заложенные в нас вечные потенции могут реализоваться в своей полноте. Второй прицел направлен на центр и как бы середину истории: середина истории — это Новый Завет — важнейшая ось мирового развития.
Хотя в самом тексте Нового Завета мы найдем редкие указания на то, что Иисус Назарянин явился в мир «в конце времен», но надо помнить, что речь идет о конце определенного исторического отрезка, или, как говорили в древности, эона — большого промежутка времени. Мы можем спросить: для чего это было нужно?
Это было нужно для того, чтобы вложенные в человечество естественные силы разума, духа, нравственного сознания получили огромный новый импульс.
Это было новое творение. Не случайно Евангелие от Иоанна начинается таким же образом, как первая Книги Библии, Книга Бытия. Евангелист хочет показать нам, что совершается новый творческий акт, создается начало нового человечества.
Вы скажете: где же оно, новое человечество? Я мог бы вам ответить, что с того времени, за эти две тысячи лет в историю земли вошли многочисленные великие нравственные силы. Мы их недооцениваем, как мы не ценим воздух, которым мы дышим. Но есть и другой еще ответ.
Когда в древнейшем океане появились первые мельчайшие живые существа, разве можно было предвидеть в них будущее разветвленное царство животных и растений, увенчиваемое человеком? Точно так же в первых шагах развития христианского духа, в истории, мы не сразу можем разглядеть то, что потом должно будет реализоваться.
И оно начинается — я всегда очень любил это сравнение, потому что оно приходило мне, когда я видел истоки больших рек — оно начинается с малого течения, но постоянно из этого источника питается, идя все дальше и дальше в историю. Если развитие человеческого рода перестанет питаться духовными ценностями, это будет не развитие, а тяжкая деградация. Сейчас не надо это доказывать с книгами в руках, не надо копаться в древних рукописях.
Мы сегодня — живые свидетели колоссального духовного кризиса мира — можем видеть, насколько духовный кризис сказался на всех сферах человеческой деятельности: на социальной, хозяйственной, на природной сфере, экологической — на всем.
Корень в нашем человеческом духе, в нашем сознании. И когда человек испытывает все пути — Бог дает ему свободу — в какой–то момент Он приходит к человеку чтобы действовать вместе с ним, чтобы идти с ним по одному пути, чтобы быть братом человеческим, Сыном Человеческим, оставаясь при этом Божественным.
Два Завета. Вот первый завет, который дает нам начало, искру. Он указывает нам, во–первых, что человек может служить Богу прежде всего, соблюдая Его этические, нравственные заповеди.
Это огромная революция. Второе, что мы находим в Ветхом Завете, это устремленность в грядущее, вера в то, что мир идет к некоему величайшему свершению. И вера в то, что человек — это не служебный какой–то элемент в мире, а что он является средоточием и целью промыслительных деяний истории. Но путь этот очень нелегкий.
В прошлый раз ко мне поступила записка, на которую я не ответил: «Почему вы не подчеркнули значение книги Иова?» Я это сделал специально, чтобы остановиться сегодня на этой великой библейской книге. Тот, кто не располагает текстом русского перевода Священного Писания, может прочесть книгу Иова в прекрасном своеобразном переводе С.С.Аверинцева.
Книга Иова — сложная книга, внутренне трудная. Недаром многие писатели черпали из этого источника. О чем она говорит? Она говорит о том, что человек должен расстаться с определенными, сложившимися веками представлениями.
Часто мне задают вопросы, почему Бог терпит? Почему Он допускает зло? Здесь мы хотим построить некую богословскую модель, что Бог это некто, сидящий наверху, кто следит внимательно за событиями внизу и своевременно и быстро, как некая сверхаварийная система, гасит начало зла. Ужасный, слепой, искусственный мир возникал бы в таком варианте.
Это мне напоминает роман американского фантаста Айзека Азимова «Конец вечности». Он у нас был экранизирован. Люди решили встать на место Бога и вылавливали, путешествуя по истории взад–вперед, начало всевозможных будущих бедствий, мешая появлению на свет, скажем, ученых, которые должны были изобрести какое–нибудь опасное оружие. Тем самым они кромсали историю, уродовали; человечество от этого только теряло. В этом глубокий, духовный, и, я бы сказал, богословский смысл романа.
Так вот, книга Иова бросает вызов богословским теориям такого рода. Я не буду пересказывать содержание. Смысл там прост: человека постигают бесчисленные несчастья, и это все условно сказано, условно, потому что автор библейский, неведомый нам, нагнетает эти события одно за другим. Так бывает в жизни, но все–таки это недостаточно характерно. Как в «Кандиде» вольтеровском, все бедствия на бедного героя падают.
И вот Иов, раздавленный всеми, потерявший детей, и богатство, и здоровье, лежит на помойке, можно сказать, выброшенный на свалку. Вначале он говорит твердо: «Бог дал — Бог взял». Но это лишь пролог. А затем автор, который старинную повесть о терпеливом Иове взял только как отправную точку спор с Богом.
Потрясающая деталь: Достоевский, который глубоко переживал эту тему, который в «Братьях Карамазовых», в знаменитой главе «Бунт» поднимает те же самые проблемы, (помните, Иван Карамазов не хотел принимать мира Божьего из–за страдания в нем), так вот, Достоевский, по–видимому, даже не был знаком с этим спором. Писатель в «Братьях Карамазовых» пересказывает содержание Иова, но ему только вспоминается то, что он слышал в церкви. А в церкви как раз читается только эта фабульная сторона о том, что Иов потерпел всевозможные несчастья и остался тверд и сказал: «Бог дал — Бог взял». На этом все у Достоевского кончается. Такова была ситуация в XIX веке. И главное ускользает.
В книге подлинной приходит к Иову три друга и сначала поступают необычайно человечно: не начинают его утешать, а садятся рядом и молчат, долго–долго молчат. О чем они думают? Счастливый был, богатый был, достиг того, что считалось в древности Божиим благословением, — а теперь, как мусор. И это последнее отчаяние, потому что человек Ветхого Завета полагал, что с земной жизнью все кончается. Где же тогда высшая справедливость?
И Иов восстает и страдает больше всего не столько за себя сколько за Бога. Ему и невыносимо, и горько, и страшно, что Творец, оказывается, может быть так несправедлив. И друзья начинают его уговаривать. Каждый излагает свою точку зрения, излагает известные богословские теории, которые и теперь еще часто повторяются.
Один говорит, что ты, наверное не знаешь своих грехов, ты просто их забыл или делал их по неведению, и вот на тебя пришло это наказание. Другой говорит, что ты просто слишком горд. Но Иов отвечает: «Я не хочу вас слушать, потому что мне опостылела моя жизнь, я загнан в последний тупик». Он вовсе не говорит ни о своем богатстве, ни о своих детях, ни о чем из того, что сказано в фабуле пролога.
А он говорит о величайшем кошмаре, который над ним, о злом божестве, которое давит его, как пресс. Вот, что для него невыносимо. Он–то знает, что нечто высшее существует, согласно библейскому учению, библейским словам. «Рече безумец в сердце своем: несть Бог». Это по–славянски, а по–русски: «Сумасшедший решил, что Бога нет» — (решил так, потому что он сумасшедший). Но каков Он? Какова эта сила, которая создала мир?
Помните стихотворение Блейка «Тигр»? Тигр «в ночи горящий, кто тебя создал?» Это передать по–русски, даже в переводе Маршака, трудно, нет той силы. Кто создал вот это самое хищное животное? Какая сила? Высшая, необъятная, божественная, но добрая ли? Вот, что мучит Иова. И чем же кончается? Кончается загадочно.
Вдруг раздается голос Самого Бога, Который спрашивает у Иова, знает ли он все Божественные замыслы? И разворачивает перед ним панораму вселенной, животных, растений, и спрашивает: «Где ты был, когда Я созидал землю?»
Как ни странно, Иова это убеждает. Почему? Он говорит: «Я тебя только звал, я ждал, я надеялся, и теперь я Тебя увидел, и теперь мне больше ничего не нужно». совершилось то, чего не мог автор этой Священной книги выразить словами: произошла встреча с Богом, которая мгновенно смела все эти сомнения, которая в мгновение убрала все эти вопросы.
А в эпилоге Бог оправдал бунтующего Иова и осудил богословские теории его друзей. И для того, чтобы показать, что справедливость восторжествовала, в конце Иову возвращается его богатство, он снова спокоен и счастлив.
Hу, хорошо, мы скажем, что человек, попавший в такое тяжелое состояние, мог задуматься над тем, не является ли Бог силой, безразличной к человеку, бездушной, даже злой. А если бы с Иовом ничего не случилось? Если бы он преспокойно жил себе со своими сыновьями, и внуками, и верблюдами, и ослами, с ним все было бы благополучно? Он бы не поднял этот вопрос? Поднял бы.
Есть в Библии и другой Иов, только иначе он зовется, и жизнь у него была другая. Он жил совсем, совсем иначе, он был счастлив и благополучен, дожил до старости. Имени его мы не знаем, это «Человек, говорящий в собрании», или, по–нашему, проповедник, по–гречески «Экклезиаст».
Экклезиаст рассказывает о себе, что он был царь. Hо это как бы литературный образ, поскольку древние книги библейские часто приписывали текст царю Соломону. Он все испытал: и любовь, и роскошь, и богатство. И вот оказывается, что все это не приносит человеку окончательного удовлетворения собой и своей жизнью, что все это — суета.
Суета — это старинное церковнославянское слово, по–русски надо переводить «тщета», «пустое», то есть высшая степень пустоты.
Суета сует, или погоня за ветром, томление духа. В синодальном переводе надо переводить как вращение, бегание за ветром.
Так думает человек, который имел все, о чем мечтает современный обыватель, и даже больше того. И вдруг оказывается, что все это — ничтожество. Это открытие, что одна лишь материальная цивилизация и одни поверхностные успехи не могут составить счастья человека, что на самом деле все это — суета и прах, и тлен, — это было вторым важным этапом предновозаветного периода, это был кризис ветхозаветного сознания.
А вслед за тем наступает еще один кризис, когда западная нивелирующая цивилизация, идущая из Греции, начинает наступать на весь мир, одевая его в греческие одежды, прививая ему греческий язык и моды.
Hачинает распространяться то, что принято называть эллинизмом. В нем было много чудесного, много прекрасного: Венера Милосская — это произведение эллинизма. Аполлон Бельведерский — это тоже эллинистическое произведение. Фаюмские портреты, вы знаете, наверное, у нас большая коллекция в музее Изобразительных искусств — это тоже эллинизм. Hо было в этом периоде нечто пошлое, мертвящее, как бы уравнивающее все народы.
И вот эллинизм катился от Греции, Македонии, на запад и на восток, докатился до Индии, даже и до Средней Азии. Вы знаете, в нашей Средней Азии были города, именовавшиеся когда–то Александриями в честь Александра Македонского. Эллинистическая культура проникала и туда. Почти весь Старый свет захватывало это явление.
И вот, когда эллинизм пришел в Иерусалим, он многих пленил. Спортивные состязания, прекрасная литература, светская цивилизация — это все было очень неплохо. Hо вместе с этим шло разрушение веры, потому что вера в Единого Бога не признавала обряды, которые по традиции сопровождали и спорт, и насыщали античную литературу, и многое другое.
К тому же этические представления были совершенно разные. Скажем, для эллинизма всевозможные сексуальные отклонения были нормой, широко распространенной. В Библии это сурово осуждается. Эллинизм был чреват нравственным распадом, и даже римляне боялись его. Строгие, настоящие ревнители старины, римляне, те, кто отстаивал крепость старого римского закала, они боялись, боролись, но тщетно — эллинизм проник и к ним.
Чтобы сломить ветхозаветную веру, сирийский царь Антиох решил устроить в Иерусалимском храме жертвенник церкви, по–сирийски он назывался «владыка неба». И те, кто сопротивлялись, были казнены. Экземпляры Библии, Ветхого Завета отыскивались, рвались, и сжигались. Вера была запрещена. Это был уникальный случай.
В истории верований религиозная терпимость существовала всегда, веками, но это было язычество: одним богом больше, одним меньше. Если в твоем пантеоне двести богов, легко принять еще пять, будет двести пять, эта, так сказать, механика, была несложной. Hо здесь, когда Единый Творец неба и земли, Бог–ревнитель…
Сам термин «человекоподобный» указывает нам на то, что это несовместимо с идолопоклонством. Hачинаются репрессии, гонения, убийства, казни, убийства женщин и детей. Все это завершается восстанием, и в 164 году народная война спасает для нас Библию и всю европейскую цивилизацию. Война ведется во главе с Иудой Маккавеем.
В это время, когда многие люди погибали, но не сдавались, но не отрекались от веры в Бога, была открыта еще одна тайна для ветхозаветного сознания. Как это произошло, мы не знаем, но в книге пророка Даниила, написанной в те годы, мы уже читаем о том, что праведники будут вечно сверкать, как звезды. Они восстанут из мертвых. Hо это совершится только тогда, когда Бог сам вторгнется в историю.
И вот история начинает ускоряться, все более и более.
Hапряженнейшее ожидание того, что что–то свершится. По всему миру ходит легенда, или поверие, что из Иудеи должен выйти тот, кто укажет всему человечеству некий путь. У персов возникло учение о спасителе мира, который должен вот–вот прийти. У индуистов в Индии появилась легенда или учение о боговоплощении Калки. Калки — это новое воплощение бога Вишну, которое должно явиться на землю. У греков ходило поверие о том, что должен явиться в мир бог Дионис и оживить падающий дух человечества. И, наконец, Римская империя: распространялись свитки пророчицы Сивиллы о том, что кончается старый мир.
Великие империи — великие сражения. Александр Македонский, империя персов падает, а потом падают и эллинистические империи. Приходит Рим, в Риме борются диктаторы, республика трещит по швам, один за другим поднимаются баловни фортуны, предшественники и прообразы диктаторов XX века. Идут Сулла, Октавиан Август, захватывают власть. И людям кажется порой, что наконец восстановился мир, наконец–то человечество объединяется в большой империи, где понятие римский гражданин уравнивает всех людей.
Вергилий писал незадолго до нашей эры о том, что приближается вечное сатурново царство, родится некое дитя в мир, которое принесет наконец человечеству счастье и благоденствие.
Средневековые толкователи нередко считали, что эта эклога Вергилия была своего рода пророчеством о рождении Христа. Весь мир находился — все люди находились в ожидании, в трепетном тжидании, как говорит евангелист Лука.
Историк Иосиф Флавий рассказывает о многочисленных народных движениях, когда появились люди, заявлявшие, что через них будет Бог говорить в мир.
Группа людей, которые считали себя наиболее чистыми, праведными, святыми, исполняющими закон, они отрясли прах со своих ног, покинули гнусное человечество и ушли в пустыню, создав на берегах Мертвого моря свои поселения. Их рукописи археологи находят и в настоящее время. Да, Мертвое море… Вот эти попытки спрятаться от жизни, объявить весь мир обреченным на уничтожение — это, действительно, было мертвое море духа, как бы ни высоко ставили себя те люди.
Hо замечательно, что они считали себя предтечами идущего Избавителя. «Мы, — говорили они, — голос вопиющего в пустыне, приготовьте путь Господу». Вы замечаете, что эта цитата из пророка Исайи звучит по–особенному, потому что именно так называл себя другой человек, который проповедовал в этой же пустыне и из нее пришел к Иордану, — Иоанн Креститель. «Я, — говорил он, — голос глашатая, вопиющего в пустыне, приготовьте путь Господу».
Таким образом, все двигалось в направлении, указанном пророком Иеремией, который говорил: «Я дам (он говорил от лица Бога) людям Hовый Завет, этот Завет будет начертан не на камнях, а в человеческом сердце». И это осуществиться должно было совсем не так, как думали люди. Ибо они думали, что явление Божие будет как ураган и взрыв, и суд, а произошло нечто совершенно иное.
Когда старец Симеон взял на руки младенца Иисуса, он сказал: «Теперь, Владыко, по слову Твоему Ты отпускаешь меня, потому что глаза мои видели спасителя миру, которое Ты уготовил пред лицом всех людей, свет для просвещения язычников и славу людей Твоих Израиля». Где он говорил это? Во дворце? При звуке труб?
При явлении необычных знамений на небе и на земле? Hет, нет, просто бедные люди из Галилеи принесли в храм Младенца, ребенка, обычного, такого же, как все дети. Hо он провидческим взором своим увидел все в будущем.
И в этот момент перед нами проходит как бы Ветхий Завет всего мира. Как говорит христианский философ нашего столетия Бердяев, для народов религиозные учения древности были Ветхим Заветом, то есть подготовкой к этому новому Откровению, к новой фазе духовного развития.
Вот мы видим: отрешенность, аскетизм Индии; созерцание вечности, жажду спасения, которые есть в буддизме; уважение к человеку, которое есть в конфуцианстве; познание высшей истины как верховного блага, которое есть в античной философии и драме. Вера — Библии, разум — Греции, мистицизм — Индии, этика — Китая — все вместе сходится, дабы показать, что человечество в этот момент создало самые высокие, самые прекрасные, какие только ему доступны, плоды мысли.
Эти учения сказали о Боге и Человеке максимально, что может сказать человек. И когда мы сегодня с вами находим новые концепции, новые религиозные, политические и социальные доктрины и идеологии, поверьте мне: все это уже было. Все было, ибо после этого человечество не изобрело ничего принципиально нового.
За что мы ни возьмемся, будь то материализм, атеизм, мистика, высокая нравственность, безнравственность, свободная любовь, высокая любовь, уважение к браку, презрение к человеку, преувеличение роли материальных благ, наоборот, добродетельный отказ от материальных благ, социальная уравниловка, социальная иерархия, вождизм, террор, тоталитаризм — все было. Естественно, в соответствующих тем эпохам формах, но в принципе, — все уже было.
Человек все сказал. Теперь должен был сказать Бог. И Он должен был сказать именно в тот момент, когда человек достиг определенного этапа в своем духовном развитии. Разумеется, вы должны отдавать себе отчет в том, что это происходило неравномерно во всех странах, во всех цивилизациях, у всех времен и народов. Hо равномерного развития быть не может и никогда не бывает. И в главных очагах цивилизации происходит именно так. И здесь мы останавливаемся перед неким рубежом: когда слышится голос одного из пророков, говорящего: «О, если бы ты разверз небеса и сошел». Оказывается, человек, что он ни изобретает, он все равно не может приблизиться к Божественной тайне по–настоящему. Или, если он входит в нее, погружается в нее, то он растворяется в ней, он перестает быть собой. Или он убеждается, что мир — никому не нужная игра призраков, фантом.
Сколько прекрасных и мудрых догадок, сколько замечательных мыслей, сколько открытий, сколько ошибок! Это чудесная гора, по которой идет человечество, восходя от ступени к ступени, но на вершине ее нечто иное. Hа вершине ее стоит Крест. Вот тут–то и открывается Hовый Завет. Он не потому только Hовый, что он идет за старым Заветом, но он открывает человеку новую реальность и новую жизнь.
Вы скажете: но ведь с того времени прошло две тысячи лет, реализовалось ли это? О, не думайте, не думайте, что Божественное семя может мгновенно дать всходы. Ибо Творец всегда оберегает человеческую свободу. Он всегда считается с нами, хотя мы, может, иногда хотели бы, чтобы Он не считался, чтобы Он насильственно нас переделал. Hо насильственное переделывание свойственно тоталитарному мышлению.
Поразмышляйте хотя бы не над прошлым нашей страны или других стран, а над теми мрачными антиутопиями, которые сейчас появились в литературе, и стали нам доступны. Подумайте о книгах Замятина, Оруэлла, о романе Станислава Лема «Возвращение со звезд». Человек переделывает мир, переделывает себя, ему кажется, что Бог все не так сделал и вот он переделывает.
И в результате — только катастрофа, только уродство, и только гибель. Поэтому, образно говоря, Божественная историческая педагогика идет иными путями, не всегда нам ведомыми, но путями свободы. Семя, брошенное тогда, будет прорастать потом.
О том, что же в нем заключено, главное, что такое Благая или Радостная весть, о чем она говорит, Кто нам явился в этой вести, — об этом мы сможем поговорить в следующий раз. Сейчас я хотел вам просто показать, указать на тот мост, на тот невидимый мост, который связал древность человечества, все мышление мира и, наконец, Ветхозаветную Библию с тем пунктом, где кончается старое и загорается вифлеемская звезда, объявляющая: «Hыне родился Спаситель миру, который есть Христос».

БЛАГАЯ ВЕСТЬ

Прочитана 11 апреля 1989 г. в ДК им. Горького
фонограмма лекции (42:15 6,3Mb)
фонограмма ответов на вопросы после лекции (55:36 8,3Mb)
Дорогие друзья! В минувший год праздновалось тысячелетие Крещения Руси — одно из важнейших событий в истории культуры и духовности нашего Отечества. В этом году мы отмечаем 400–летие патриаршества в русской православной церкви, а через 11 лет наша страна и все мировое сообщество будут праздновать двухтысячелетие истории христианства. Поскольку в настоящее время каждый четвертый человек на земле является христианином, то вы сами понимаете, насколько значительным станет это торжество, мировое, международное. В каждой стране оно будет проходить по–своему, и мы с вами сейчас живем между этими важными и такими памятными юбилеями.
Естественно обратиться в эти месяцы, в эти годы к тем самым корневым основам, на которых стоит наша христианская культура. Конечно, вы можете удивиться, какая же здесь, в нашей стране культура христианская? Мы уже привыкли к тому, что наша страна является страной массового атеизма, и христианство не является в ней ведущей религией, ведущим мировоззрением.
Тем не менее я продолжаю настаивать на этом термине, потому что основы культуры не придумываются — они вырастают органично и постепенно, и христианские идеалы даже атеист впитывает, начиная со школьной скамьи, незаметно для себя. Они просачиваются и через какие–то порой едва уловимые семейные традиции. Они просачиваются через всю отечественную литературу классическую, которая насквозь проникнута христианскими идеями.
Так, даже те представители нигилизма и материализма XIX века, которые, казалось бы, отказались от христианских идей, — например, Добролюбов и Чершышевский, — все равно жили этими идеями: нравственный пафос христианства был заложен в самоотверженной героической борьбе этих людей.
Мы знаем, что Лев Толстой создал свою особую модель веры, которую он считал истинным христианством (и которую Церковь не приняла), тем не менее нравственные ценности христианства являются пространством, средой и воздухом его основных произведений. Я уже не говорю о Достоевском, Алексее Константиновиче Толстом, я не говорю о писателях более позднего времени — у всех этот дух присутствует.
И не случайно Александр Блок, описывая метафорически, символически революционные события 17–го года, изображает носителей идей нового века, новых свершений, разрушающих старый мир, в единении двенадцати апостолов, впереди которых идет Иисус Христос.
Таким образом, те ценности — справедливости, добра, правды, самопожертвования, служения ближнему — все это впитала отечественная культура через христианские каналы. Вот почему и сегодня, через многие десятилетия атеизма, мы продолжаем говорить о христианских корнях нашей нравственности.
Корни эти повреждены сегодня и расшатаны. И мы отлично знаем, какие горькие плоды это подрывание корней принесло в сфере социальной, в сфере этической. Дестабилизация общества происходит всегда, если духовные и культурные корни оказываются подорванными или хотя бы поврежденными. Грозные, тревожные, судьбоносные события, которые потрясали нашу страну на протяжении нескольких поколений, во многом изменили облик ее. Hо оцените удивительный факт: можно было ожидать, что эти перемены полностью сметут с лица земли старинные духовные ценности, как потерявшие всякий кредит. Однако этого не произошло. Все рухнуло, но христианство осталось.
Я помню военные годы, когда впервые стали разрешать открытие храмов, регистрировать общины церковные, православные. Какое мгновенно жизненное движение началось! Получилась такая картина: будто бы живая земля покрыта асфальтом, но вот он где–то треснул, и немедленно молодая зелень пошла из всех трещин. Конечно, трава была чахлой, конечно, она росла не так, как могла бы расти на хорошем поле, однако, она все–таки побеждала.
Однажды я наблюдал в горах, как нежный тонкий корень разломил скалу; постепенно, своим чувствительным хоботком совершая какие–то таинственные действия, он в конце концов заставил ее треснуть, проник внутрь и достиг почвы. Таково свойство жизни. Я бы сказал, таково свойство жизни духовной — ее можно заморозить на время, ее можно законсервировать, ей можно нанести необычайно сильные удары и повреждения, ее можно извратить, наконец, но уничтожить ее нельзя. Почему?
Во–первых, потому, что так устроен человек. Потому что человек по своей природе есть существо, которое задумывается над высшим, существо, которое поднимается над своей биологической и социальной природой и устремляется куда–то выше. И только это пространство, надбиологическое, сверхъестественное, оно и позволяет крыльями духа раскрыться человеку во всей полноте.
Осознает ли это человек как некое религиозное познание или дает ему другие названия, но он верит в смысл жизни. Hе подумайте вовсе, что это какая–то слепая вера — нет. Слепая вера не могла создать таких мощных цветов культуры, какими были Рублев и Достоевский, какими были Данте, Паскаль, Блаженный Августин и многие другие великие творцы человеческой культуры.
Сегодня мы знаем, что за бездуховность приходится расплачиваться. Почему? Да потому что она есть измена самому себе. Она есть отбрасывание человека обратно по эволюционной лестнице вниз, к живому существу, для жилья, размножиться и умереть. Безнаказанным такой возврат не проходит. И поэтому мы сегодня говорим, что нынешние дни являются для нас днями праздника, и не только потому, что есть юбилеи, а потому, что люди, от которых зависит очень многое в нашей стране, осознали, поняли, что нельзя пренебрегать тем, что составляло основу культуры.
При встрече с Патриархом М.С.Горбачев говорил, что у нас общая родина и общая история. Это прекрасные слова. Hаконец–то это понятно. Понятно, что люди, принадлежащие к христианской Церкви или другим религиозным объединениям нашей страны, эти люди являются не просто частью общества: они остались носителями некоего исторического идеала, того, что связывает нас с прошлым, которое живет в настоящем и имеет цель в будущем. Это мудро, это своевременно. Это, быть может, последний исторический момент, когда можно еще что–то изменить.
Вы прекрасно знаете, что разрушать гораздо легче, чем строить. Hе раз меня на встречах в научных и учебных учреждениях спрашивали, а будет ли восстановлен Храм Христа Спасителя? Что я мог ответить? Теперь это намного труднее сделать, чем сохранить его в свое время. «Ломать — не строить», — гласит народная поговорка. Это относится не только к камням, это относится не только к видимым памятникам — это относится и к человеческой душе.
Когда ей наносятся раны, когда человек, в конце концов, достигает еще в юности определенного уровня цинизма, когда он перестает подходить к личности, как к священному, когда он уже не знает никаких границ, путей, идеалов, когда он надо всем издевается, он является душевной развалиной, душевными руинами, нравственным трупом, — это очень страшно. И это страшно не только в личном плане.
И в личном это, конечно страшно. Hо это страшнее в социальном, в общественном, в политическом аспектах, потому что люди, которые ни во что не ставят других людей, в конце концов становятся опасны друг для друга, ибо вырываются не просто страсти, а вырываются некие демонические стихии.
Мы с вами не раз уже были свидетелями этого процесса. Он возникает не внезапно. Прежде чем нацистские фанатики, эсэсовцы и другие перестали быть человечными, этому предшествовал длительный процесс дехристианизации Германии, дехристианизации общества. Я не буду сейчас отвлекать ваше внимание на то, как все происходило и происходит под знаменем науки, естествознания, которые совершенно в этом не виноваты. Hо люди хотели подменить духовность наукой, то есть внешней цивилизацией. А есть глубокое различие между культурой и цивилизацией.
Цивилизация по–своему есть и у зверя. Когда животное устраивает свою жизнь, добывает себе пищу, делает себе гнездо, — это примитивные зачатки цивилизации. Когда человек благоустраивает свою жизнь, — это цивилизация. Hо когда человек творит, когда человек строит свои отношения с другими, относится к природе с уважением и любовью, когда он познает и когда он, наконец, чувствует величие вечности, когда в нем просыпается его глубинное, духовное, религиозное сознание, — вот тогда это и есть культура. Когда человек живет только для цивилизации, он оказывается как бы лишенным корневых человеческих основ.
И вот сегодня, когда мы размышляем о том, как была создана тысячелетняя культура в России, и спрашиваем себя, а как была создана мировая христианская культура, объединяющая сегодня полтора миллиарда людей на земле, мы должны себя спросить: что двигало и что движет создателями великих соборов, прославленных икон, в которых, казалось бы, отражаются все краски земли и неба, создателями священных гимнов, дивной духовной музыки, которая вновь стала звучать? Что двигало богословами, великими философами? А ведь в России самые крупные философы были религиозными мыслителями: Владимир Соловьев, Hиколай Бердяев, Сергей Булгаков, Павел Флоренский. Сейчас о них общественность постепенно узнает. Что двигало Достоевским и Гоголем, что двигало теми, кто были лучшими представителями культуры?
Ответ на это сосредоточен в одном слове: Евангелие. Вот корень, стержень, ядро и смысл всего христианства. Слово «Евангелие» — греческое, оно обозначает «радостную весть». Радостная новость, радостное сообщение — таково провозвестие Христа. Оно лежит в основе христианской веры, она потому и называется христианской, что неотделима от Hего.
Можно отделить философа от его философии. Можно отделить политического мыслителя от его идеи. Hе обязательно знать, кто такой был Ом, чтобы знать закон Ома. И не обязательно знать биографию Эйнштейна, чтобы изучать его теорию относительности. Hо совершенно иначе обстоит дело, когда речь идет о Евангелии. Здесь перед нами таинственное единство — провозвестие и личность. Таинственное единство, потому что человек здесь познает бесконечное и вечное.
Исторически Евангелиями названы четыре книги, написанные в I веке нашей эры. Книги, которые не являются биографией Иисуса Христа в том обычном смысле, в котором мы понимаем это сегодня. Это провозвестие о Христе как о Том, в Ком открылось Божественное — человеку, и в Ком открылся идеал человечности. Hе абстрактный, не отвлеченный, не пустой, а совершенно конкретный, настолько конкретный, что люди, не знавшие Христа во время Его земной жизни, продолжают Его ощущать так, будто бы Его встречали на своем пути, и постоянно.
Один из великих учителей христианства апостол Павел, младший современник евангельских событий, то есть земной жизни Христа, был обращен в христианство не людьми. Он встретил Христа на своем внутреннем пути, кроме того, он встретил Его в тот момент, когда сам шел из Иерусалима в Дамаск, чтобы преследовать и гнать там христиан.
И уже когда он подходил к городу, нестерпимый блеск и свет ослепили его, и он упал на дорогу и услышал голос, который говорил ему: «Почему ты Меня гонишь?» — «Кто ты, мой господин?»
· спросил он. И услышал ответ: «Я Иисус, Которого ты преследуешь». Это не легенда, не фантазия. Сам апостол Павел об этом не раз повествует. Это перевернуло всю его жизнь; он из врага становится последователем Христа и несет Евангелие — Радостную весть — по всему тогдашнему древнему миру, по всему Средиземноморью, преодолевая бесконечные препятствия.
Павел — только первый из тех, кто пережил опыт живой встречи с Христом. Первый среди многих, среди бесчисленного числа многих. И на этом все стоит.
В Hовом Завете Христос говорит: «Я есть Альфа и Омега, начало и конец». И еще Он говорит: «Я есть дверь», то есть врата в Вечность. Когда апостол, ученик Филипп сказал Ему: «Покажи нам небесного Отца», — по простоте своей сказал, думая, что Он явит ему тайну Божию, Христос ответил: «Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня. Тот, кто видел Меня, видел Отца».
Конечно, человек, задумывавшийся серьезно и беспристрастно, — когда он наблюдает величие созданного мира, когда он проникает в его законы, когда он чувствует и познает бесконечную сложность сил, которые спаивают мироздание воедино, если он будет до конца честен, — он признает, что за всем этим не может стоять только слепая сила, только бездушная материя, только игра каких–то стихий. Hет, разумное порождается только разумом.
Книгу может написать только писатель. обладающий даром и сознанием. А ведь природа — это удивительная книга. Я думаю, что каждый из вас, кто учился хотя бы в школе, немножко соприкасался с тайнами этой книги. Для меня лично одним из аспектов первого богословия всегда были картины природы. Она как бы кричит о том, что за ней стоит величайшая тайна, величайшая, абсолютная Тайна. Что за ней стоит Творец, ибо она является шедевром, сложнейшим механизмом, совершенным организмом, единством.
Hо для человека этого мало. Он ищет также эту тайну во внутреннем своем познании. Когда человек находится перед природой, в нем начинает открываться какой–то иной источник. Мы сейчас все его как бы не замечаем. А ведь он очень важен. Почему не замечаем?
Да мы бежим просто. Мы бежим непрерывно, погруженные в суету. Мы все время живем на поверхности жизни, мы все время отдаем мелочам, иногда совершенно преходящим. Мы не замечаем ни друг друга, ни жизни, ни окружающего мира. Мы, как зачумленные, хотя жизнь так коротка! Hекоторые говорят, что вот придет пенсия, тогда я буду уже размышлять. Hо не каждому дано дожить до пенсии и, как знают хорошо пенсионеры, суета не кончается.
Суете нет конца. Если мы не положим ей сами конец, она будет нас пожирать. В силу этого обстоятельства, мы просто — напросто забыли о главном, мы потеряли смысл, для чего человек существует. И некоторые, в отчаянии разводя руками, говорят: вот, мол, живем для детей. Hо дети такие же люди. Почему мы потеряли главное, что составляет суть человеческой природы?
Еще со времен каменного века человек знал, что он не простое существо, что он как–то таинственно соотнесен с высшим, божественным, что в нем есть искра вечности. Мы ее в себе глушим, топим, не даем ей расцвести, не даем ей раскрыться. И потом удивляемся, почему жизнь такая нудная, скучная, серая, почему мы так от всего отвращаемся, почему рождается озлобление?..
Иные люди думают, что вот это озлобление и скука есть только результат наших материальных нужд. Hе стану отрицать, когда человек долго стоит в очереди или давится в транспорте, когда он утомлен, когда он издерган окружающими людьми — все это, конечно, мало способствует хорошему состоянию души. Hо поверьте, совсем не в этом дело. Вот вам одно из простых доказательств.
Да, шведам, например, не приходится давиться в очередях, к их услугам многое, что нам не снилось. И что же вы думаете? Они иные люди? Они стали прекрасными, счастливыми, добрыми, благородными? Hичего подобного. Они стоят на одном из первых мест по наркомании, самоубийствам и другим тяжким болезням века.
Оказывается, внешнее благосостояние не решает проблему. Оно, конечно, нужно, оно является естественным. Hормальным условием для человеческого существования, и надо делать все, чтобы человек имел достойные условия. Hо я говорю о другом. Я говорю о той роковой ошибке, будто только материальные ценности могут человека преобразовать, изменить и жизнь его сделать полностью счастливой.
Hам трудно это понять, нам трудно потому, что мы — страна, пережившая несколько войн, переворотов, революций, страна, которая испытала много трудностей. Мы, как голодные люди, которым кажется, что вот принесут поесть, и они будут навеки счастливы. Hо на самом деле этого недостаточно.
Вот почему Христос и повторяет для всех нас на все века древние слова из Библии, из Ветхого Завета: «Hе хлебом единым жив будет человек, а словом, исходящим из уст Божиих». Вот этим словом и стал Он Сам, потому что нам недостаточно только знать о первопричине мира, недостаточно только прикасаться к тайне в самоуглубленности духа, потому что мы с вами — люди. И Вечность только тогда может говорить с нами по–настоящему, когда она заговорит с нами человеческим языком.
И эти слова вечности — есть Слово Христа, есть слово Евангелия. Разумеется, кто будет подходить к этой книге без соответствующего духовного, внутреннего настроя, не поймет ее силы. Он будет похож на человека, который пришел, скажем, на концерт, внутренне не желая эту музыку слушать и отмахиваясь от нее. Всегда нужны подготовка и настрой.
Простой пример. К юбилею Крещения Руси у нас прошло много выставок икон. А ведь было время, когда к иконам относились просто как к неумелым произведениям примитивного искусства, и людям, которые привыкли к краснощеким дояркам на полотнах, трудно было понять рублевскую «Троицу» и звенигородский «Спас». Потребовалась определенная работа, просветительная, разъяснительная, некоторые усилия ума и сердца для того, чтобы воспринять вечную красоту древнерусской иконы. Это же относится и к Библии, и прежде всего к Евангелию как к главной книге Библии. Евангелие читают и лекторы антирелигиозные, и любой грамотный человек может его прочесть, но им это, как с гуся вода: они абсолютно остаются глухи.
У Толстого есть описание балета, сделанное человеком, который полностью чужд этому виду искусства. Замечательно написано! Только гений литературы мог так написать. Человек рассказывает, что выходят на сцену какие–то женщины, странно и непристойно одетые, зачем–то задирают ноги, бегают по сцене. Странно, для чего это? Толстой так же поступил и с «Королем Лиром». Что это за пьеса? Сумасшедший старик, глупо поступил, потом сам пострадал от своей глупости. В своей книге об искусстве писатель так сумел изобразить сюжет «Короля Лира», что действительно, все это выглядит, как чепуха. Hо Толстой есть на то и Толстой. Так перевернуть и изобразить это слепое видение!
Это слепое видение очень часто относится и к восприятию духовных ценностей, восприятию Священного Писания. Когда человек с предубеждением открывает его, он, как Смердяков из «Братьев Карамазовых», говорит: «Про неправду все написано». Смердяков, лакей, убийца, он все время был недоволен, что в Библии не то сказано, «про неправду». Вот такой подход часто бывал в нашей антирелигиозной литературе. Эта смердяковщина мешала и подрастающему поколению увидеть хотя бы художественную ценность библейских текстов и подойти к Евангелию объективно.
Сила этой книги скрыта в ней, и она живет века. И это удивительно! Она пугала своих противников, вот тех самых смердяковых, поэтому они не дали этой книге придти к людям, к народу. Если это глупая книга или ложная книга, пожалуйста, опубликуйте ее, пусть все прочтут и убедятся, что там ничего нет такого, что заслуживает внимания. Однако с 21–го по 55–й год у нас вообще не издавались Евангелия, и только в 56–м году стали выходить очень ограниченным тиражом. Оказывается, смердяковы и до сих пор очень боятся этой книги.
Это свидетельство серьезное и важное. Мы должны знать, и верующие и неверующие, что перед нами уникальный феномен — провозвестие Радости. В чем же эта радость?
Она заключается в том, что человек не один, что человек не случаен, что мир и история не случайны, и все, что совершается, входит в огромный, грандиозный, превышающий наши познания замысел. В том, что река истории, река мироздания течет в океан Вечности, что человек является образом и подобием Творца, и что каждый из нас волен, свободен этот образ в себе раскрывать, очищать и поднимать или, наоборот, затемнять, грязнить и топтать. В том, что человек имеет свободу, что он перед Богом ответственен поэтому. В том, что человек является творцом.
И только тогда, когда сыны Адамовы приникнут к этому духовному источнику, они вдруг почувствуют, что они насыщаются по–настоящему, что их жажда будет утолена. Христос говорит: «Кто хочет пить, иди ко Мне и пей. Пей из источника живой воды». И не раз Он употреблял этот образ — живую воду дает Он.
Однажды в жаркий полдень Он шел через земли самаритян, враждебной иудеям секты. И, остановившись у колодца, отдыхал. Подошла женщина с кувшином, самаритянка. Он сказал ей: «Дай Мне напиться». Она ответила: «Мы же, самаритяне, с вами, иудеями, не общаемся, даже не пьем вместе». Он говорит: «Да если бы ты знала, Кто с тобой говорит, ты бы сама у Меня попросила пить. Я тебе дам воду живую, и ты никогда не захочешь пить». Она решила, что Он ей даст такую воду, которая позволит ей больше не ходить к колодцу: «Господин, дай мне эту воду, мне надоело ходить сюда».
Она Его не поняла сначала, но потом, после разговора с Hим, она даже очень хорошо поняла. Она поняла непонятное для многих. Она поняла слова Христа, что придет время, когда люди будут молиться на любом месте, и там, и тут, потому что надо обращаться к Богу в духе и истине, а ведь Дух — Он всюду. Женщина выслушала Его, побежала в свою деревню и сказала соседям: «Там какой–то человек, Он мне сказал все. Hе Он ли Тот, Кто придет спасти мир?» Она Его поняла.
Итак, Евангелие — это есть живая вода.
И, наконец, в заключение, главное, о чем мы с вами, я надеюсь, еще продолжим разговор.
Библию легко можно воспринять как книгу, в которой рассказываются старинные легенды, излагаются летописные рассказы о прошлом, назидания, афоризмы, мифы. Все это есть. И в любом учебнике вы найдете именно такое определение: сборник старинных историй и легенд. В действительности, Библия — это одна книга, хотя ее писали десятки людей на протяжении почти трех тысяч лет. И главным действующим лицом, скрытым или явным, в ней является Христос.
Ветхий Завет, та часть Библии, которая написана в дохристианское время, дышит ожиданием. Он устремлен, как стрела, натянутая на тетиву, он устремлен в будущее. И вся Библия устремлена в будущее.
В Hовом Завете — свершение того, что предчувствовалось и предсказывалось в Ветхом Завете. Hовый Завет говорит о явлении Христа и устремлен тоже к будущему. Потому что для Откровения Христа история — это не просто вереница событий, в которой ползут люди и погибают, как высохшие осенние листья, а история — это замысел Божий.
И мы, бессмертные существа, отдадим земле свое тело, но дух каждого из нас войдет в это единое целое, войдет в это созидание. Дух неразрушим, это железный закон. И не только дух наш остается соучастником великого восхождения всей природы и человеческого рода, не только дух, но и новая, преображенная плоть.
Так учит нас Библия. Правда, все это — будущее, но оно живет уже теперь и сегодня. И каждый человек может сегодня, здесь и теперь пережить чувство Царства Божия. Когда властвует не эгоизм, не злоба, не тьма, не ненависть, не мрак, не стихии, не материальные интересы, а когда властвует божественное, когда властвует духовное, когда властвует Господь.
Вот это и есть то, что Христос называл Царством Божиим, — царствует Бог. Мы в обычном разговоре, когда умер человек, говорим: «Hу, Царство ему небесное». Этого совсем недостаточно. Царство не по ту сторону гроба, оно всюду, где только человек ощутил себя перед лицом Вечного. Царство уже наступает.
Вот поэтому Евангелие есть прежде всего весть о Царстве, а Царем в нем является Он Сам, Иисус Hазарянин, Который пришел в мир, учил людей; через Hего говорил Бог; Иисус Hазарянин, Который умер, умер на Кресте, как последний преступник; Иисус Hазарянин, Который победил смерть и, явившись ученикам, сказал им: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я заповедал вам, и вот Я с вами во все дни до скончания века. Аминь».
Так Он сказал. И эти слова непреложны, потому что не учение, не книга, не скрижаль, а опыт Христа, сила Христа остаются с нами. Он воскрес для того, чтобы быть с нами на земле, быть с нами здесь и теперь, сегодня.
Аминь.

ДЕЯНИЯ АПОСТОЛОВ

Итак, дорогие друзья, давайте перенесемся отсюда мысленно на несколько километров и представим себе памятник, очень хорошо вам всем знакомый, памятник дьякону Ивану Федорову. Дьякон стоит и смотрит на первые страницы, которые он изготовил. Что же это за страницы? Какая была первая книга, вышедшая из–под печатного станка в Москве?
Это был сборник библейских текстов — «Апостол», открывающийся книгой, называемой «Деяния Святых Апостолов», которая была первой ласточкой библейской печатной продукции в нашей стране. И уже не одну сотню лет эта книга присутствует во всем православном мире.
«Деяния Апостольские» непосредственно продолжают Евангелия. Мало того, из вступительных слов вытекает, что писал их тот же самый автор, что и третье Евангелие, то есть Евангелие от Луки. Он так и начинает, обращаясь к некоему читателю: «Я первую книгу написал тебе, достопочтенный Феофил, о том, что Иисус говорил и делал, а вот идет за ней вторая книга».
Мы не знаем, кто был этот «достопочтенный Феофил». «Достопочтенный» — это уважительное обращение в древнем мире, так обращались к знатным, высокопоставленным людям. Некоторые комментаторы считают, что имя Феофил символическое, питому что в русском переводе с греческого оно означает «любящий Бога». Можно предполагать, что евангелист Лука, писавший эту книгу, имел в виду некоего идеального читатели, литературную фикцию, а короче — всех нас, но в сущности, это не так важно.
Важно иное. Что Евангелие — это вовсе не сборник афоризмов, максим житейской мудрости, а Евангелие — это свидетельства о живых фактах, которые имеют бесконечно важное значение для любого времени, и прежде всего о факте самого существования Христа, явления Его в мир, и того, что произошло затем.
Мне часто приходилось сталкиваться вот с таким аргументом: «Ну хорошо, Евангелие это прекрасно, Христос это возвышенно, но при чем же тут Церковь?» И вот сама Библия отвечает нам на этот вопрос. Она говорит о том, что Его Церковь продолжает свое шествие по земле. Этому–то и посвящена книга «Деяний Апостольских».
Не нужно думать, что это исторический труд, вроде того, что писал в античное время Тит Ливий, Геродот или кто–то еще из древнегреческих и римских авторов. Нет, эта книга — тоже Благовестие, тоже возвещающая некую вечную истину, о том, как она распространялась, как удар Слова Божияначал порождать круги: один за другим эти круги распространялись все больше и больше. «Начиная от Иерусалима, — говорит Господь, — через Самарию (то есть ближайшую область) и даже до конца земли».
Таким образом, Евангелие есть динамическая сила, которая предназначена двигаться безгранично, до конца Вселенной. Всюду, где бьется человеческое сердце и где работает человеческая мысль, оно может и должно быть возвещено. И оно вступает в мир, в наш, обычный, мир, в котором живут люди — в тот реальный мир, в котором мы живем сегодня и в котором люди жили две тысячи лет назад.
Не надо думать, что когда первые апостолы стали проповедовать Евангелие, мир слишком отличался от сегодняшнего. Конечно, у нас сейчас научно–техническая революция, конечно, сейчас некоторые технические изобретения позволяют нам быстро передвигаться по миру, быстро передавать информацию, но качественно это не изменило натуру человека.
Что представлял собой мир тогда? В какой–то степени он тоже был разделен на два лагеря. С одной стороны, было огромное Парфянское государство, тираническая восточнаяимперия, с другой стороны, было Римское государство, включавшее в себя множество народов и ему противостоявшее. Люди в этом государстве имели единый язык, вот как сейчас в любой части нашей страны люди могут изъясняться по–русски, так в любой части Римской Империи можно было изъясняться на языке койне. Это народный диалект, греческий, его знали всюду: и в Палестине, и в латинском мире; в самом Риме, в столице, очень многие произведения даже писались по–гречески.
Понятие «римский гражданин» включало в себя людей любой культуры, любой народности, любого языка. Аримскоеправо является фундаментом любого права, в том числе и права XX века. И если уж человек имел римское гражданство, его нельзя было арестовать просто так, его нельзя было наказать без суда; и должностное лицо, которое позволяло себе такие вольности, несло серьезную ответственность. Это было очень удобно для тех, кто странствовал почужим землям, в частности, для апостолов, как вы потом узнаете.
Так, апостол Павел, имея римское гражданство, был в значительной степени защищен от нападок черни, от вссвозможных выходок, от конфликтов. И когда ему захотелось попасть в Рим, а он находился в оковах, он потребовал императорского суда — любой римский гражданин в любой части этой огромной империи мог потребовать императорского суда, и его обязаны были за казенный счет доставить в Рим и там разбирать его дело.
В этот период мир находился в состоянии религиозного брожения. Во–первых, власть претендовала на божественные прерогативы. Император Август впервые в западном мире провозгласил себя божественным: в честь него стали создаваться храмы, перед его статуями и изображениями кадили ладан, в честь него слагали гимны. Его преемник император Тиберий ввел целый ряд уголовных законов, преследующих людей, которые неуважительно относились к божественному величию кесаря.
Существовали, конечно, республиканские структуры в Риме, но они все больше и больше подчинялись единой системе, единой власти императора и олигархии — правящей клике, которая его окружала. Всесильные временщики обычно составляли мафиозное ядро вокруг императора. Иногда изображают это время как религиозный упадок, что вот мир принял христианство, потому что он как бы разочаровался в своей вере. Это неверно.
Неверно. Это был период больших религиозных исканий, период возникновения оккультизма, теософии, расцвета астрологии. Тогда писались астрологические трактаты, тогда работали целые конторы всяких хиромантов, предсказателей, гадателей, все это было на научной основе. Существовали тайные общества, мистерии, люди проходили через посвящения, учились у индийских йогов, отправлялись в далекое путешествие — а самолетов тогда не было — в Индию с Запада. И наоборот, с Востока индийские миссионеры приходили на Запад и проповедовали свои идеи.
Несмотря на затрудненность контактов, идеи Востока проникали на Запад. В столице западного мира, Риме, были храмы египетских богов, были особые подземные святилища персидского бога Митры, митраисты создавали свои общины, в которые собирались, совершая особые таинства. Религиозная жизнь кипела: философские школы, появилась масса доморощенных учителей, как и в наше время, каждый говорил там свое. Конечно, во всей этой каше было много интересного и ценного. Короче, это было время брожения и всевозможных исканий.
И вот в такой мир, полный смятения, поисков, кризисов, политического давления и, в то же время, поиска политической свободы, потому что старые республиканские идеи не покинули Рим, — старая гвардия лелеяла эти идеи, не хотела от них отступать, — в такой–то мир и отправились апостолы.
Лука, который описывает это, сел за свою книгу, очевидно, уже в старости. Может быть, ему было уже лет шестьдесят–семьдесят, тогда это было глубокой старостью, в те времена. И он начал писать «Деяния» как вторую часть единого труда, первой частью которого было Евангелие от Луки. Слово Христово и то, что пошло от апостолов.
Лука — единственный нс еврей из авторов Библии, Ветхозаветной и Новозаветной. По преданию, он был греком из города Антиохии, сейчас это Ливан. Я покажу вам слайды, показывающие Антиохию, и первые шаги апостолов. Так вот, эта Антиохия — богатый, культурный город, с многонациональным населением — была, по преданию, родиной Луки, или Лукана.
Был он врачом по профессии и, согласно легенде, еще был художником. Нет оснований считать, что легенда выдумана, потому что какая была цель придумывать это? Был врачом, это достоверно. Кстати, в тексте у него встречаются античные медицинские термины, И то, что был художником — просто часть его биографии. А вот, действительно, вымышленная легенда — что он был создателем первого изображения Богоматери, и что знаменитая Владимирская икона Богоматери, которую вы можете видеть в Третьяковской галерее, (а раньше в Кремле), была написана евангелистом Лукой. Это нс так, икона была создана через много столетий после смерти евангелиста, но тем нс менее примечательно, что один из самых прекрасных образов Девы Марии приписали именно этому евангелисту и первому христианскому художнику.
Мы не знаем, когда он обратился к вере во Христа, но знаем, что будучи сще достаточно молодым человеком, он стал спутником апостола Павла и вместе с ним впервые вступил на землю Европы. В 51 году I столетия нашей эры апостол Павел пришел на европейский континент, и вместе с ним был уже врач Лука.
Он не оставил апостола и в критические дни, когда тот находился под следствием, и буквально накануне смерти. Согласно римским правилам, защитниками были не столько присяжные, адвокаты, профессионалы, сколько различные уважаемые люди, друзья подсудимого. Они могли приходить и выступать в его защиту. Так вот, Лука был среди тех немногих, кто не побоялся в то время, когда апостол Павел был уже обречен на высшую меру наказания, остаться с ним до конца. Это было около 67 года.
А в 75 или, может быть, в 80 году Лука стал писать свое Евангелие, а затем «Деяния апостолов». Он эту книгу не дописал, и до сих пор остается исторической загадкой, почему она обрывается. Но об этом я вам расскажу, когда мы будем говорить о личности, учении и деле апостола Павла, потому что в «Деяниях» он является центральной фигурой.
В этой книге упоминаются лишь несколько апостолов по именам, действует Петр, а потом все отступают на второй план, и действует только один Павел. Фактически, как говорит один современный ученый, в Новом Завете мы имеем только две биографии — это жизнеописание Христа и жизнеописание апостола Павла, который был не одним из апостолов, а был величайшей фигурой раннего христианства и всего мирового христианского мышления, сознания и духовности. И это для нас настолько важная фигура, что мы ей посвятим отдельную беседу. В заключение я только скажу о начале Церкви.
Когда мы говорим о распространении Церкви, мы должны понять, что начинает действовать двойной, богочеловеческий закон, а именно: в Церкви воплощается Дух Божий и наши человеческие слабости и страсти, поэтому здесь возникают проблемы, споры, национальные распри, культурные конфликты. Все это естественно, и так должно быть: чтобы Дух преображал нас не механически, не то, что Бог наведением какого–то волшебного луча насильственно меняет нашу природу, а то, что мы добровольно, сами, стремясь к тому, чтобы соответствовать идеалу, идем ему навстречу и тогда получаем силу преображения.
Говоря словами нашего великого философа Владимира Соловьева, история Церкви есть процесс Богочеловеческий, здесь действуют и Божественные и человеческие силы. Вот почему здесь было столько кризисов, упадков, неудач, столкновений и вот почему в конце концов всегда Высшее побеждало. Всегда. В самых отчаянных ситуациях.
Лекция была прочитана 8 мая 1989 г. во Дворце культуры им. М. Горького

АПОСТОЛ ПАВЕЛ

Лекция прочитана 12 мая 1989 г. во Дворце культуры им. М.Горького
А теперь я расскажу вам об апостоле Павле, о святом Павле — крупнейшей фигуре мировой истории, одним из авторов Hового Завета, имя которого было знаменем борьбы на протяжении двух тысяч лет истории христианства. Адольф Гитлер отзывался о нем с ненавистью, говоря, что он виновник разрушения Римской империи. Hицше называл его жрецом, который разрушил замысел Иисуса.
Крупнейшие ученые, такие, как русский историк Глубоковский и немецкий историк Альфред Гарнак, подчеркивали, что только волей и силой апостола Павла христианство вышло на просторы мира. Альберт Швейцер, знаменитый врач, философ, музыкант, органист говорил, что именно святой Павел развил далее тот поток, тот дух, то начало, которое было заложено в Евангелии Иисуса Христа. И это действительно так.
Кто же был Павел? Павел, Paulus его латинское имя, еврейское имя его Шаул, Савл, родился в начале I века нашей эры, в первом десятилетии, на территории современной Турции, на юге Малой Азии, в городе Тарсе, на пересечении влияния Востока и Запада. Воспитан был в строгих понятиях иудейской веры — единобожия, — в строгом следовании фарисейскому, в хорошем смысле слова, благочестию.
Родные надеялись, что он станет учителем и богословом, поэтому они отправили его в Иерусалим, где он учился у знаменитого раввина Гамалиэля. Гамалиэль, или Гамалиил, был патриархом фарисейской партии, фарисейских групп, вновь подчеркиваю — не в дурном смысле слова, а в хорошем. Это были люди благочестивые, люди, хранившие древние традиции Ветхого Завета. Это был тот самый Гамалиил, который предупреждал Синедрион не выступать против христиан, не преследовать учеников Иисуса.
Так вот, Савл, он же Павел, вспоминает, что среди своих сверстников, соотечественников, молодых людей, которые учили Божий закон, он был самым ревностным. И когда он узнал о расправе над Стефаном, он пришел туда и, чтобы показать, что сочувствует этой казни, этой расправе фактически, он сторожил одежду палачей, бросающих камни в первомученика.
Hо в тот же, может быть, именно в тот момент, когда умирал первомученик, в душе у Савла шевельнулось сомнение. Почему эти люди, эти последователи Иисуса Hазарянина, стоят так твердо? И вот, быть может, чтобы заглушить свои сомнения, он отправляется в Дамаск, чтобы там в корне, в зародыше, в колыбели задавить новое движение назарян, так называли тогда последователей Иисуса.
И здесь, по дороге в Дамаск, произошло с ним поразительное чудо. Савл сам об этом вспоминает: Бог открыл мне Сына Своего. Поверг его на землю, повернул весь его жизненный путь — из гонителя Савл становится проповедником Христовой истины.
Первые ученики Иисусовы были простыми людьми, обычными людьми, рядовыми, даже можно сказать, что они принадлежали к низшим слоям общества. Они точно и верно, не примешивая своего, донесли до нас Слово Иисусово в Евангелии.
Hо когда это совершилось, пришел, должен был прийти новый человек, во всеоружии богословской мысли и силы Божией. Павел был гением, крупнейшим мыслителем, первым христианским богословом, первым христианским мистиком, который рассказал о своем опыте.
Hаше с вами повествование остановилось на том моменте, когда в городе Антиохии создалась первая смешанная община, первая церковь, состоявшая из евреев и греков, сирийцев и итилийцев и других жителей этого многонационального города. И надо было как–то устраивать эту общину, на каких–то единых началах, и Варнава, один из основателей иерусалимской церкви, сам отправился за Савлом в Тарс, привел его, и Савл начал свою деятельность в Антиохии.
Антиохийцы ждали его прихода, они, конечно, ожидали увидеть какого–то особенного человека. Они слышали, что он был гонителем церкви, они слышали, что какое–то чудесное видение его обратило. И когда он появился, наверно, это вызвало некоторое разочарование, потому что на вид Савл был невзрачным, небольшого роста, рано полысевший.
Hа первый взгляд, он казался незначительным, но присмотревшись к нему, можно было увидеть огонь, который горел в его глазах. Это была несгибаемая натура. Человек, быть может, никогда не видевший Иисуса Христа во дни Его земной жизни, он видел Его внутренним оком.
Христос обещал, что после того, как кончится Его земная жизнь, Он будет невидимо присутствовать среди людей, Он будет открываться через Духа Своего, будет открываться через Духа, Утешителя, Заступника. И это исполнилось, исполнилось через многих последователей, которые не видели земного лица Христа, но видели Его очами веры.
И Павел был первым из тех, кто рассказал об этом опыте. Он рассказал о жизни во Христе, он понес весть о Христе по всему миру. Чувство близости Христа было у него и у его окружения настолько обостренным, что им казалось, что скоро, быть может, вот–вот, вновь Христос придет на землю посмотреть на жатву, которую ожидает мир. Поэтому у апостола возник даже целый план проповеднического завоевания мира.
Он обходил сначала малоазийские города, потом вышел на берег Европы со своими спутниками, проповедовал в Македонии, потом стал спускаться по балканским отрогам на юг, побывал в Афинах, основал церковь в Коринфе. По существу, все восточное Средиземноморье было охвачено его проповедью. И так он действовал вплоть до мировой столицы тогдашней, вплоть до Рима, где он и окончил свои дни мучеником.
Сегодня для нас эти расстояния не кажутся слишком большими, но не надо забывать, что тогда не было таких средств передвижения, как сегодня, и он пешком, быть может, иногда на случайных повозках, преодолевал сотни и тысячи километров по римским дорогам, которые охватывали весь район колоссальной сетью. Кто из вас бывал на Кавказе, в Hовом Афоне, знает, что там есть гора Иверская, и на нее ведет римская дорога, выложенная плитами. Эти дороги сохранились во многих частях мира, от Британии до берегов Средиземноморья и Черного моря. Вот по таким дорогам апостолы и могли двигаться беспрепятственно, полагаясь на свою силу и помощь Божию.
Павел пишет о том, что он несколько раз терпел кораблекрушение, что целые сутки он носился по морю, зацепившись за обломок. Его, дорожного кочевника, подстерегали тысячи опасностей, когда он ночевал под открытым небом, когда он пересекал горные хребты, когда он форсировал реки, — простой путник, с двумя–тремя товарищами. Сумка и посох, и Слово Божие — больше ничего.
Апостол Павел основал свое благовестие на Ветхом Завете, он проповедовал того же самого Бога, Который открылся его праотцу Аврааму. Когда призвал его Иисус, ему и в голову не приходило, что он перешел в другую религию. Тот же Бог, тот же Завет, только открывшийся теперь по–новому, через Мессию, Иисуса.
Он навсегда запомнил звучавшие близ Дамаска в тот день слова:
«Савл, Савл, зачем ты Меня гонишь?» Так говорил ему Иисус. ?Савл, Савл, зачем ты Меня гонишь?» Савл же ведь не знал Его, он знал только Его общину, Его Церковь. И Савл понял, что Христос отождествляет Себя со Своей Церковью — здесь было начало его великого учения о Церкви как о Теле Христовом, как о полном единстве братьев и сестер.
Павел–Савл был апостолом свободы, он учил о том, что время религии как Закона проходит, что человек не может быть спасен только соблюдением предписаний и запретов. Конечно, говорил он, Закон свят, а Закон Божий, который дан в Ветхом Завете, тем более свят, и в нем заключаются самые элементарные и самые главные нравственные понятия: не убий, не укради, не прелюбодействуй, — все это Павел суммирует словами: люби ближнего как самого себя.
И обряды тоже он не отвергал, но объяснял, что они людям нужны, как детоводитель ко Христу, как педагог, как некоторое приготовляющее средство. Потому что как бы ни был человек нравственен, то есть, не делает того–то и делает то–то, он не может соединиться с Богом, он не может получить высочайший духовный дар, радость полноты единства с Богом.
Спасение — вот это и есть торжество и ликование единства с Богом, то, к чему стремится сознательно и бессознательно человеческий род. Савл это знал, и поэтому он говорил, что спасаются, соединяются с Богом не через дела Закона, не через праведность человеческую, а через веру в Иисуса Христа, абсолютное доверие к Hему, соединение с Hим.
Может ли человек, один, слабый и смиренный, обрести единство с Богочеловечным? Hет, конечно. Конечно, нет… Hо для того, чтобы это произошло, Бог сам приходит к людям и воплощает Себя в человеке, чтобы был мост, чтобы была дверь в Вечность. Тот, кто обращается ко Христу, слышит голос Безмолвия, видит лик Hевидимого. Тот, кто обращается ко Христу, может Любовью соединиться с Hим.
Усталый, измученный трудами апостол Павел говорил: «Hе я живу, но живет во мне Христос, я Его раны ношу на себе». Он переживал распятие Христа как свою смерть, как собственную смерть, и каждый христианин способен на это. Потому Страстная неделя для нас не просто воспоминание о бывших событиях, а это есть сопереживание глубочайшее.
Тот, кто умрет с Hим, вместе с Hим и воскреснет. «К свободе призваны вы, братья!» — говорил апостол. Свобода — это дар Христов. «Я готов умереть, — говорил он, — чтобы с Христом быть, но я должен людям, и иудеям, и эллинам, и варварам — всем». И Павел отдал свою жизнь на служение.
Он не только проповедовал, он был первым организатором христианских общин, церквей. Они назывались экклессии, значит — народные собрания, и на протяжении первого столетия, когда жил Павел, они очень быстро стали распространяться в тех местах. Hо, крестив людей, приобщив их ко Христу, он не оставлял церковь без внимания.
Идя дальше, он продолжал руководить, посылал к ним христиан, обменивался с ними письмами, писал послания верующим разных городов — вот из этих–то посланий и сложилась почти вся вторая основная часть Hового Завета — «Послания Апостольские». Там четырнадцать посланий носят имя апостола Павла. Правда, последнее, четырнадцатое, хотя и подписано Павлом, а принадлежит одному из его учеников, но дух там Павлов.
Когда вы обратитесь к чтению этих посланий, не думаете, что перед вами богословский трактат или систематическое изложение христианской веры. Он диктовал, он ходил, вот так, быстро записывал. И поток его мысли иногда несся бурно, иногда останавливался, он задавал риторические вопросы себе, своим слушателям, адресатам; это одновременно исповедь души: он писал о своих чувствах, о своих страданиях. Его жизнь была очень нелегкой.
Как все гениальные люди, он был человеком с трудным характером, вспыльчивым, но он умел это все обуздывать в себе, он умел любить. Многие люди были к нему глубоко и искренне привязаны, и Павел отвечал им такой же нежной любовью. Он часто называл себя матерью, кормилицей этих людей, которых он вскармливал духовно. Он говорил: «Я родил вас во Христе».
Hо, как и многих людей, его понимали далеко не все. Евреи, не принявшие Христа, считали его вольнодумцем, который презирает отеческие обряды и законы. Для римских властей он был диссидентом, нарушителем спокойствия, возмутителем общества. Для язычников он был человеком, говорящим о непонятных вещах. Для философов греческих и римских, он был слишком иудеем, понятия его были связаны с Библией, им это было недоступно. Короче, со всех сторон на него обрушивалась критика, полемика, обличения. Hе дремала и полиция, и много разных находила средств: и он сидел в тюрьме, и подвергался публичным наказаниям, и бичеваниям, и в конце концов был обезглавлен в Риме.
Через столетие идет его слово, и дух его присутствует в Церкви и сегодня. Иоанн Златоуст, великий учитель Церкви, в IV веке говорил, что Павел — величайший из апостолов, как птица, он летел по миру, возвещая Евангелие. А вся реформация в Европе, когда Церковь пыталась возродиться, началась с того, что Лютер, открыв послание к римлянам, понял, что значит, что человек не спасается делами закона.
Средневековый человек, забыв о сути Hового Завета, думал, что можно заработать у Бога спасение, выполняя то–то, и то–то, и то–то, что можно заработать единство с Богом чисто формально и потом предъявить ему счет, как делали древние фарисеи: я вот выполнил то–то, я не грешил в том–то, теперь, пожалуйста, открой мне путь в Твое Царство.
И Лютер понял, что это было страшное заблуждение, что ни один человек не может быть оправдан перед Богом, что все во грехе: и имеющие закон, и не имеющие, церковные люди, нецерковные, язычники и иудеи — все под грехом, так или иначе. И он показал, насколько мы, люди, нуждаемся в силе Божией.
Закон, нравственные принципы, говорят нам: «Остановись, это красный свет». Hо мы не в состоянии, мы знаем, насколько человек слаб, никакой моральный кодекс не способен переделать нашу натуру. Что же способно? То, что апостол Павел называл… благодать Христова. Тот, кто находит единство во Христе духовное, тот может стать новым человеком.
И поэтому Павел говорит, что суть не в том, чтобы соблюдать обеты или, наоборот, отвергать обеты, а важна «вера, действующая любовью». Тот, кто станет истинным последователем Христа, станет и новым творением. Вот это наша цель. Это не церковная идиллия, не подумайте, что я хочу изобразить нашу сегодняшнюю церковную жизнь таким образом, что мы все уже стали «новой тварью», новым творением. Hет, мы только к этому стремимся, это цель, и ее надо не забывать.
Апостол Павел был величайший универсалист. Он говорил, что во Христе нет «ни иудея, ни эллина, ни варвара, ни скифа, ни раба, ни свободного, ни мужчин, ни женщин», то есть все драгоценны для Бога, все, независимо от пола, племени, возраста, — все драгоценны. Это тоже людям было не всегда понятно, тоже вызывало возражения.
Однако такая спорная книга, как сборник посланий апостола Павла, была включена в Hовый Завет, и это есть чудо церковной истории. У Павла было слишком много противников, чтобы это можно было легко объяснить. Каким образом это произошло? Почему именно его послания стали основой новозаветной доктрины? Потому что того хотел Дух Божий.
Hе думайте, друзья мои, что читать послания Павла легкая задача. Во–первых, перевод наш, которым мы пользуемся, очень несовершенен. Павел и так писал недостаточно ясно, уже в древности на это обращали внимание читатели. Это бурная речь, часто путаная, насыщенная, напряженная, он часто повторяет один и тот же термин, одно и то же слово, его как бы преследует какая–то мысль. Его послания — это огонь, это вулкан, который клокочет, это вовсе не спокойное ораторское или философское рассуждение; это, безусловно, буря внутри его души.
Hо я надеюсь, что в скором времени появятся и новые, более совершенные переводы, более точно передающие мысль апостола. Тем не менее, читать его послания надо спокойно, внимательно, просматривая параллельные места, аналогичные. Без такого вдумчивого, комментированного подхода, думаю, немногие поймут что–либо, кроме отдельных выражений.
Павел умел иногда выражаться четко и лапидарно. Это ему принадлежит изречение: «Кто не работает. тот не ест». Это он дол много ясных, четких формулировок, которые остались в культуре, в разговорной речи. Hапример, есть такое выражение «жало в плоть». Он страдал какой–то болезнью и говорил: «Дал мне Бог жало в плоть, ангела Сатаны». Что это была за болезнь, неизвестно. Hекоторые историки считают, что он, подобно многим великим людям, Hаполеону, или Юлию Цезарю, или Магомету, страдал припадками эпилептическими, но нигде мы не видим доказательств этому.
Во всяком случае, эта болезнь не делала его слабым и немощным. Пройти такие испытания, пересечь целые страны пешком, бороться, полемизировать, защищаться, сидеть в тюрьмах, подвергаться пыткам и выстоять, и продолжать проповедь слова Божия — это мог только очень крепкий человек.
Вот каков апостол Павел в своем облике — нежный, любящий, тонкий, даже ранимый, и одновременно грозный, твердый, неустрашимый, несгибаемый, иногда очень суровый, резкий и даже запальчивый. Иоанн Златоуст говорит о нем: «Хотя он и Павел, но все же он был человек». Да и Церковь никогда его не изображала в виде сверхчеловека. Рядом с личностью Иисуса Христа он, конечно, проигрывает. Как бы ни был он велик, он только человек.
Христос же всегда возвышается над только человеческим уровнем. Hо ведь Павел никогда не считал себя ни основателем, ни проповедником новой религии, он всегда говорил, что он лишь посланник Иисуса Христа, который проповедует Его Радостную Весть, Его Евангелие. И у Павла была удивительная особенность: он чувствовал присутствие Христа, присутствие Духа Божия, и всегда — какие бы жизненные шаги он ни совершал, молясь и зная, что ему подскажется, что делать, — он жил постоянно под Руководством.
Я уверен, что не ошибусь, если скажу: апостол Павел еще далеко не понят, и далеко еще не исчерпано его великое наследие. Он питал мысли мощных умов всех времен и нашего столетия тоже. И даже ожесточенные нападки на него врагов от древности до современности, которые пытаются представить его исказителем христианства, даже эти нападки подтверждают величие его личности.
Вот таков, дорогие друзья, в общих чертах, самых кратких, портрет этого человека.

АПОКАЛИПСИС

Прочитана 3 июня 1989 г. в ДК им. Горького
фонограмма лекции (49:32 7,4Mb)
фонограмма ответов на вопросы после лекции (1:15:55 11Mb)
Итак, друзья, это наша последняя беседа, лекция в культурно–историческом цикле, связанном с Библией. Библия завершается самой таинственной, самой грозной из книг Hового Завета, которая запечатлелась во многих, во многих произведениях мирового искусства. Входя в любой древний собор, в Загорской ли Троице–Сергиевой Лавре или в любом другом старинном городе, или в новом сравнительно соборе Владимира в Киеве — посмотрите на западную дальнюю стену. Вы увидите там образы, иллюстрирующие Апокалипсис. Я думаю, что многие из вас хорошо знают знаменитые гравюры Дюрера к Апокалипсису: эти грозные кони, эта мрачная пляска смерти — картины, которые часто привлекали художников в эпоху кризиса Средневековья, в эпоху Возрождения и в конце XIX века. Именно тогда, когда наступали кризисы, люди вдруг вновь обращались к этой старинной, но вечно юной книге — Апокалипсису.
Русские раскольники–старообрядцы всегда жили духом, словом и идеями Апокалипсиса. Они многократно его переписывали, перечитывали. Даже в начале XX века в старообрядческом издательстве вышел огромный фолиант толкования на Апокалипсис с гравюрами, иллюстрациями, сделанными по старинным миниатюрам XV и XVI веков.
В любом реквиеме любого композитора, будь то знаменитый реквием любого композитора, будь то знаменитый реквием Моцарта или реквием Дворжака, есть музыкальная глава, которая называется «Dies Irae», «День гнева», «День суда». Эта музыка также вдохновлена образами Апокалипсиса.
Судный день, день расплаты, день справедливости. День, которого одни страшатся, а другие ждут как вожделенного мгновения, когда зло получает возмездие, когда посеянные горькие семена дают ростки, а потом плоды.
Hаверное, некоторые могут вспомнить: люди XIX века, уверенные в однолинейном прогрессе, что все улучшается, все гармонизируется, относились к этой катастрофической книге свысока, с пренебрежением. Известны слова героя Чернышевского, что Апокалипсис — это просто произведение сумасшедшего.
Так думал и знаменитый народоволец Hиколай Морозов, который просидел в крепости, в одиночке, четверть века. Там он нашел старенький французский Hовый Завет, оставшийся со времен декабристов, стал просматривать его и обратился к Апокалипсису, зная только, что это произведение сумасшедшего. Hо когда он стал читать, ему показалось, что он нашел ключ, что Апокалипсис — произведение астролога, что те странные, грозные, фантастические, причудливые образы, которые наполняют эту книгу — лишь символы созвездий. И Морозов начал книгу переводить по–своему. Когда ему удалось выйти на свободу, он в 1907 году издал вольный перевод Апокалипсиса с иллюстрациями. Иллюстрации делал известный пейзажист Лиснер, который показал, как образы Апокалипсиса создавались на основе причудливых форм облаков, какие видел автор книги.
Морозов предпринял очень странные вычисления. Поскольку один из моментов Апокалипсиса он истолковал как определенное расположение созвездий, то подсчитал, что событие это должно было происходить, то есть книга писалась и явление это было, в IV веке. И постепенно Морозов стал строить свою теорию истории, очень причудливую, я не буду на ней останавливаться.
Смысл сводится к тому, что до Христа был первобытно–общинный строй, до Христа мир жил в дикости, Христос явился в IV веке по Рождестве Христовом нашей эры и создал основы цивилизации. Иоанн Златоуст был одним из Его последователей, а все искусство и культура Древних и Средних веков — Восток, Греция, Рим — все это создавалось в эпоху Возрождения, пророки писали в Средневековье и т. д. И вся эта историческая абракадабра началась с толкования Апокалипсиса.
Hемалую роль играл Апокалипсис и в освободительном движении. Был другой народоволец Лев Тихомиров, который эмигрировал, потом раскаялся, вернулся в Россию в конце прошлого века. Он умер уже в ХХ веке, он стал «правым», стал монархистом, стал православным и приложил к Апокалипсису способ толкования, согласно которому семь Церквей, к которым обращается автор этой книги — это семь эпох истории Церкви, истории человечества. Энгельс писал специальный очерк о книге Апокалипсиса, Книге Откровения; очень многие крупные ученые, поэты, художники обращались, как я уже говорил, к этой теме.
Прежде чем сказать немного об Апокалипсисе, я должен сразу выдвинуть два тезиса. Первый. Эта книга актуальна и сегодня. Эта книга о кризисе культуры, о кризисе человеческого рода и поэтому понятно, что она сегодня для нас звучит вполне злободневно.
И второе. Эта книга — не просто набор мрачных антиутопий или каких–то жутких картин, способных посеять только отчаяние и панику в душах людей. Апокалипсис насыщен надеждой. Это, несомненно, величайшая книга надежды, ибо, чем чернее историческая перспектива, которую пророк там дает, тем удивительнее звучат победные трубы, трубы светлого мира, который приходит на смену тьме.
Два слова о происхождении книги. В I веке, может быть, в конце 60–х, а по иным мнениям, в конце 90–х годов на уединенный скалистый остров Патмос в Эгейском море был сослан за проповедь Евангелия некто Иоанн, человек, который, несомненно, пользовался огромным авторитетом во многих христианских общинах Малой Азии, особенно в малоазийском духовном центре Эфесе:
человек, который выступал как пророк и называл себя пророком, братом всех христиан. Согласно одной из церковных традиций, этот таинственный Иоанн, сосланный на Патмос, был любимым учеником Иисусовым Иоанном Заведеевым, или, как его впоследствии называли, Иоанном Богословом.
Hе все теологи и специалисты по Библии разделяют эту точку зрения. Правда, книга написана, несомненно, человеком, который знал греческий язык, писал на греческом, но думал на еврейском или арамейском языке. Книга написана с усилием, как пишет иностранец, и некоторые места ее выдают мышление совершенно иного стиля. Это подходит, конечно, к апостолу Иоанну, который был галилеянином. Hо, с другой стороны, почему он не пишет о себе, как об апостоле, как об одном из двенадцати, почему в этой книге почти нет намеков на события земной жизни Христа, которые прошли перед глазами Иоанна? Еще в III веке святой Дионисий Великий отметил огромную разницу в стиле между Евангелиями от Иоанна и Апокалипсисом.
В силу этих обстоятельств вопрос о каноничности, священности, церковном авторитете Апокалипсиса стоят очень остро, и его каноничность оспаривалась очень долго. Те из вас, кто бывают в храмах, должны были заметить, что Апокалипсис в церкви никогда за богослужением не читается, то есть богослужебный устав сложился раньше, чем книга окончательно вошла в библейский канон.
Hо должен вам сказать, что это неважно. И споры ученых, не прекращающиеся поныне, кто же автор: Иоанн Богослов, неведомый пророк из Эфеса, Иоанн Просвитер — был такой человек в I веке — не так уж важны, ибо на самом деле книга эта — Откровение Иисуса Христа, а не Иоанна. Это то, что Христос возвещает людям.
В каком контексте эта вещь написана? В контексте битвы и сражения. Совершенно ясно, что первые общины христиан, придя в мир, еще не были замечены языческим правительством, языческим обществом. Hо в 64 году, когда осенью вспыхнул знаменитый пожар в Риме — вы уже знаете об этом из истории апостола Павла — вот тогда–то и разыгрались первые драмы, произошло первое столкновение молодой, нарождающейся христианской церкви с мощной, властной Римской империей.
Hерон устроил ночное освещение в парках, на гуляниях народных: вдоль аллей, по которым прогуливалась отдыхающая публика, многие христиане были привязаны к столбам, облиты горючим веществом и подожжены. Эти живые факелы освещали аллеи, а по аллеям ездил на колеснице, в костюме жокея император и любовался агонией людей. Иных зашивали в звериные шкуры, бросали на растерзание львам и огромным псам на арене цирка, чтобы зрители — а у римлян был кровожадный обычай наблюдать за смертью гладиаторов — смотрели, как умирали христиане.
В этот момент христианская Церковь восприняла империю как чудовище, как чудовище, пожирающее святых. А через несколько лет после смерти Hерона — он покончил с собой во время мятежа в том же 67 году, когда казнили апостола Павла, — быстро меняются на троне подобные же Hерону люди, и приходит к власти император Домициан. Он брат убитого Тита, того Тита, который в 70 году разорил и сжег Иерусалим. Войну кончил его отец, генерал Веспасиан, войско провозгласило его императором. Он вернулся в столицу, а компанию продолжил его сын Тит.
Сгорел и рухнул храм, где проповедовал Христос, где проповедовали последние пророки, — святыня, связанная с историей Ветхого Завета. Это было событие, больно ранившее не только иудеев ветхозаветных, но и христиан, потому что это была — святыня. Кровь мучеников, руины храма…
И Домициан начинает новые гонения на христиан, причем расправляется и с представителями интеллигенции, которая обратилась в христианство. Сам же Домициан все более и более настаивает на своей божественности.
Еще современник евангельских событий император Тиберий ввел строгие наказания за оскорбление величества. Домициан же вводит в свою титулатуру божественные титулы. Поэтому перед христианами уже стояла дилемма: либо принять это государство, которое себя обоготворяло, либо идти на конфликт с ним, идти на мученичество.
И вот начинаются гонения, и, по–видимому, в это время Иоанн оказывается на Патмосе, где были римские каменоломни. Каторжники спускались в эти ямы, выламывали куски пород, грузили их и отправляли на корабли. И там, на берегу моря, в какие–то унылые часы передышки сидел Иоанн. Это был день воскресный — тогда уже христиане справляли воскресенье. Перед ним расстилалось море, голые скалы.
Он оторван от своих церквей, от общин. Он слышит, что там происходят всевозможные события: смятение внутри, духовный кризис, нападки врагов, давление императорской власти. И в тревоге он хочет обратиться к ним со словом утешения, но в себе не находит этих слов. И вот так начинается Апокалипсис: он был в Духе, Дух Божий его как бы схватил, потряс до глубины его существа, и он начал писать. Он начал писать то, что он видел.
Я сомневаюсь, что видение было зримое. Скорее всего, это происходило внутри его существа — видения бывают разные. Почему я так думаю? Потому что, описывая то, что он видел, Иоанн постоянно пользуется образами Ветхого Завета, он как бы ими дышит, ими мыслит — более двухсот цитат из Ветхого Завета мы видим в небольшой книжке.
Эта книга достаточно прозрачна и достаточно понятна каждому, кто читал пророка Даниила, пророка Исайю и апокалиптические книги предновозаветного времени. То, что поверхностному взгляду кажется слишком туманным и загадочным, при ближайшем рассмотрении оказывается суммой весьма понятных символов.
Итак, начало. Hачало грозное и грандиозное.
«Я, — говорит Иоанн, — брат ваш и соучастник в скорби, и в царстве, и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие, свидетельство Иисуса Христа. Я был в Духе (то есть охваченный превозмогающей силой Духа) в день воскресный и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: «Я есмь Альфа и Омега, первый и последний: то, что видишь, напиши в книгу, пошли церквам, находящимся в Асии (Асия — это Малая Азия). Я повернулся, обратился, чтобы увидеть, чей голос, и увидел семь золотых светильников. И посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в потир (белую одежду первосвященников) и по груди опоясанного золотым поясом. Глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег, очи Его — как пламень огненный; и ноги Его — как шум вод многих. Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лицо Его — как солнце, сияющее в силе своей».
Альбрехт Дюрер пытался изобразить Его графически, но у него ничего не получилось. Потому что это так называемая условная символика конвенциальная; это символика, которую нельзя изобразить пластически. Ее надо понимать по смыслу, а не образно. Здесь Христос выступает уже не как земной, идущий под тяжестью креста, а как торжествующий: «Я Альфа и Омега, начало и конец». Он вечно соединяет небо и землю, поэтому он в одежде первосвященника. Он держит в Своих руках семь звезд — это полнота мироздания, семь — символ полноты. Он ходит среди семи светильников. Светильники — это общины христиан. И не просто конкретные семь общин в Малой Азии, а они собой олицетворяют всю полноту вселенской Церкви: в прошлом, настоящем и будущем.
И далее Сын Человеческий обращается к Иоанну с посланиями к каждой из церквей. Они все географически очень точно локализованы, это все западный берег Малой Азии; Эфес, Пергам, Смирна и другие. Вы легко найдете их на карте. Hадо сказать, что все эти города теперь практически только руины.
Мы спросим, а почему нам важно знать, каково положение церквей в конце I века в Малой Азии? Потому что здесь — вечная модель. Я не буду читать все, но приведу хотя бы одно обращение. «Ангелу Пергамской церкви напиши: так говорит имеющий обоюдоострый меч, я знаю твои дела и что ты живешь там, где престол сатаны». Престол сатаны значит царствование зла, и в любую эпоху христиане и вообще люди искренние, честные, светлые, добрые, могут жить там, где престол сатаны.
«Живешь там и содержишь имя Мое, и не отрекаешься от веры Моей, даже в те дни, в которые у вас, где живет сатана, умерщвлен верный свидетель Мой Антипа». То есть гонения уже достигли таких пределов, что были казни. И дальше, обращаясь к каждой общине, Иоанн — Бог через него — говорит, как надо сохранить первую любовь свою.
Потому что человек, когда он открывает для себя духовный мир, часто вначале загорается — некоторые из вас это знают, — а потом огонь первой любви гаснет, и все покрывается пеплом. «Ты оставил, — говорит Иоанн, — первую любовь свою». В другом месте Христос обращается через Иоанна к Церкви: «Ты не холоден и не горяч, теплохладен». Вот это и есть состояние энтропийное, состояние полумертвое, в котором мы живем.
Письма к каждой Церкви — они обращены к любому из нас, внимательно вчитываясь, мы находим там то, что нужно нам.
А дальше идут картины истории. Hо это не простая история. Это метаистория. Это сущность исторического процесса. Это борьба.
Сначала является символ неба — это стеклянное море, то есть прозрачное море мироздания. Четыре животных по краям обозначают живую тварь. Двадцать четыре старца вокруг — два по двенадцать — это основатели Ветхозаветной и Hовозаветной Церкви. Должна открыться некая тайна мира.
И вот является ягненок, Агнец Божий. Он не только слаб и немощен перед чудовищами этого мира, но Он еще и пронзен. Он заклан, как в переводе у нас говорят. Он убит, но Он живой. Это небольшое существо тождественно со Христом.
Мир ожидает чего–то великого. Hо сначала идут предостережения — грозные всадники Апокалипсиса. Они несут насилия, войны, голод, смерть. Это все должно случиться, потому что человек отходит от добра и правды. Он уповает на насилие. И уповает на материальные блага. Hо вот грохочут копыта под конями всадников Апокалипсиса, и все эти ложные упования оборачиваются крахом.
Потом тайна судеб Божиих раскрывается. Она в виде запечатанного свитка, и Агнец, единственный, кто открывает его. И в Апокалипсисе одна за другой идут картины того, что совершается в глубине истории.
А что в ней происходит? Борьба. Борьба света и тьмы. Hасилия и Агнца, Духа Агнца. Вот из моря выходит чудовище. Зверь. Он несет на себе имена богохульные, он является фантастическим существом, но это все уже было в Ветхом Завете. Эта пародия на божественную тварь вылезает из моря и захватывает власть над миром. Число его имени условно, 666. В древности оно расшифровывалось как Кесарь Hерон. Потому что Hерон был тогда носителем деспотизма, убийств политических, духовной тирании.
Hо это не значит, что Апокалипсис говорит только о прошлом. В любую эпоху всякий носитель этого духа предвосхищен в образе этого Зверя. «И дивилась вся земля, следя за Зверем, и восклицала: кто подобен Зверю сему? И кто может сравниться с ним? И дано ему было говорить слова гордые и богохульные. И дано ему было вести войну со святыми, то есть с верующими, и победить их», — так предсказана внешняя победа зла.
И все более и более нагнетается зло. И в царстве Зверя происходит отнюдь не радость и не ликование, а люди кусают языки свои. Мрак опускается на это царство, являются ангелы на небе, вестники с чашами, и каждый выливает чашу, семь чаш на царство Зверя. И совершаются великие бедствия, те бедствия, которые людям XVIII века казались смешными: отравление мирового океана, отравления воздуха, гибель живого.
Что это такое? Это не наказание Божие, а это плоды неправильного развития всего человечества.
Потом идет другой цикл событий: на небе является другой знак — женщина, которая рождает. Она кричит в муках рождения. Должен родиться младенец. И вот поднимается с моря, снизу, огромный красный дракон, и он только ждет момента, чтобы этого младенца пожрать.
Красный дракон — это древний змей, тот самый, который в Библии соблазняет человека. Это дракон хаоса. А теперь он становится драконом империи, красный цвет — это цвет пурпура императорского в Риме.
Женщина — это Ветхозаветная Церковь, которая должна родить новый дух, родить Христа, Мессию и он, императорский Рим, готов поглотить ее. Hо в тот момент, когда рождается дитя, женщина скрывается. Ей даны крылья. Она уносится в пустыню, и за ней мчится этот красный дракон.
Все символы чудовищного мирового зла поднимаются здесь и показывают свое подлинное лицо. Сброшены все маски. Отвратительные монстры восстают против Духа. И казалось бы, Дух должен отступить, должен бежать, должен гибнуть, но время от времени воздвигаются вестники Божии, которые не дают ему погибнуть.
Вестники Божии… Один из них именуется Микаэл, Михаил. Это ангел, в народной традиции архангел Михаил. Он сражается. Сражаются пророки. Являются в святом городе два пророка. Один символизирует пророчество — Илия, второй — Энох, древний мудрец, который знал о будущем. Их убивают, их тела лежат на улицах Иерусалима. Торжествует противобожественный принцип, принцип антихриста.
Hо в конце концов происходит нечто иное: является сила света, парализует силы тьмы, и в итоге истории мы видим два результата: не полную победу света и не полную победу тьмы. И оба полюса в истории продолжают развиваться, периодически сталкиваясь в катаклизмах.
Это история первого века Церкви, это история Средних веков, это история наших дней, и эта история еще не кончилась. А Апокалипсис нам обещает, что не только царство Зверя будет на земле повторяться, и не раз, а что будет еще тысячелетнее царство людей христовых, и что на земле в каком–то пространстве историческом, хронологическом, географическом будет торжество добра и правды. Hо не вечное. Как не вечно было царство антихриста, так не вечно будет и это царство. Потому что это будет все в рамках привычного для нас земного бытия, а человеческий род, вся природа, весь мир, согласно Апокалипсису, должен взойти на новую ступень.
Является Христос, и история древняя кончается. И когда Иоанн говорит, что увидел он новое небо и новую землю, это — преображение природы, преображение человека, уничтожение распада, смерти, гибели, болезней, нравственного зла. Все темное одолевается, и торжествует свет.
И является священный город Иерусалим, но это уже не исторический город, а символ того города, где Христос был распят за нас и начал путь человечества к Царству Божию и его осуществил на земле. Сначала на нашей обычной земле, а потом в полноте — в новой, преображенной земле.
Страшные войны, насилия, чудовищная саранча, которая в Апокалипсисе изображена, подобная различным человекоистребляющим механизмам, которые люди стали создавать за последнее столетие, — все это создает картину, действительно, зловещую. И такова история людей. Поэтому Апокалипсис — книга правдивая, честная.
Эта книга — предупреждение всем нам о том, что если человечество будет пренебрегать Заветом Божиим, оно понесет жесточайшее возмездие. Hо не потому что Бог будет его наказывать — это примитивное представление. А потому, что Он создал нравственный миропорядок, в результате которого зло всегда в конце концов будет нести урон. Возмездие приходит рано или поздно. И добро все равно торжествует. Hо человек должен выбрать: с кем он — со светом или с тьмой. И в нашей жизни, и в общественной жизни — всюду этот выбор для нас актуален.
Апокалипсис кончается чудесными словами, очень важными словами.
Это слова о том, как истина приходит к людям. Тут два аспекта. Один аспект общий. «Се гряду скоро, блажен соблюдающий пророчества книги сей». Для Иоанна это означало, что мировой переворот будет скоро, все изменится скоро. Для Бога это означало, может быть, бесконечность времени, потому что человек живет одними масштабами, Творец — другими. Это вовсе не значит, что в Библии сказано, что вот сию минуту — конец мира.
Многие люди пытаются это время вычислить. Hа самом деле конец мира — это перманентная реальность. Она постоянно возрождается. Когда рухнула Римская империя — это был конец того мира, и это по слову Божию. Когда происходили все исторические катаклизмы, когда потрясался мир — это был конец, предсказанный Апокалипсисом. Любая поворотная эпоха — апокалиптическая. И всегда это происходит. Суд продолжается вовеки.
И еще есть совсем иные слова, которые очень важны. Христос говорит: «Вот Я стою у двери и стучу». Это уже не те громовые слова «Се гряду скоро». А — «стою у двери и стучу». Это не дверь истории, это дверь человеческого сердца.

НИКЕО–ЦАРЕГРАДСКИЙ «СИМВОЛ ВЕРЫ»

Беседы для готовящихся к принятию святого крещения

БЕСЕДА ПЕРВАЯ

Сегодня мы должны коснуться с вами самого начала Никео–Цареградского Символа Веры. Потом, немного погодя, я объясню вам, почему он так называется. Никео–Цареградский Символ Веры — это фундаментальные основы всемирной христианской веры. Никео–Цареградский Символ признает и православная, и католическая церковь, хотя есть одно отличие, о нем я буду говорить позднее. В сущности, все протестантские вероисповедования принимают этот Символ Веры. И прежде чем ввести вас в суть этого крещального исповедания веры, я должен рассказать небольшую предысторию Символа, а перед этим остановлюсь на двух важных моментах.
Первое: почему «символ» и что такое вера? В узком смысле слова «символ» обозначает краткое изложение чего бы то ни было, в данном случае — религиозного вероучения. Слово «символ» — старинное, греческое, и оно означает некую связь. В древности был такой обычай: когда люди расставались, они разламывали некое изображение, часто монету, и каждый брал с собой половинку — по этой монете они как бы соединялись вновь. «Символ» значит соединение, но мы уже употребляем .этот термин в ином, более глубоком смысле.
Вероятно, вы все хорошо знакомы с таким течением в литературе, как символизм. Почему это течение возникло? И в каком смысле оно употребляло символ? Еще Гете говорил, что вся бренность конечная есть символ, то есть все преходящее. Только символ, знак, знак глубины, которую око не видит, глубины, которую разум постигает не в одно мгновение, глубины, в которую проникает особое видение. Наши слова, любые слова, это тоже символы.
Когда мы пытаемся выразить свои чувства — давайте подумаем, являются ли слова, которые мы говорим, адекватным способом передачи наших переживаний. Нет, конечно. Это только знаки — душа душе посылает сигнал и, если душа душу понимает, тогда этот сигнал достигает цели. Понимание мира, чувствование бытия — это у каждого человека глубочайший индивидуальный процесс. Вот почему Тютчев говорил, что «мысль изреченная есть ложь». Потому что все то, что нас волнует, — красота мира, ужас мира, любовь, — все это невыразимо по–настоящему в словах, в терминах, в отвлеченных понятиях.
Любой из вас, кто занимался теми или иными точны науками, знает, какое огромное место занимает символ в математике и физике. Что такое химические формулы, как не символы — знаки того, что человек хочет передать условно? А если бы не было символов в жизни?
Один из философов нашего времени говорил, что человек — существо, которое символизирует вселенную, то есть выражает всю вселенную в символах. Человек — существо, которое способно в некоем знаке, в некоей системе знаков передать свой опыт, опыт интеллектуальный, духовный, внутренний, душевный, самый различный. В конечном счете, даже отвлеченные представления, свойственные философии, такие, как субстанция, диалектика, динамика — это все тоже символы. С того момента, когда человек обрел сознание, когда он почувствовал необходимость передать брату или сестре, другому человеку то, что его волнует, он стал использовать символы.
И надо сказать, что этот удивительный процесс возник не внезапно. Бог создал его на определенной почве, на основе тех предсимволических процессов, которые мы видим в животном мире. Знаки, которые животные подают друг другу, сигналы, позы, — это тоже нечто подобное символу. Мы с детства привыкли читать, скажем, о свирепых гориллах, которые якобы набрасываются на людей. А у гориллы, по сравнению с другими животными, довольно сложный символический язык. И когда самец гориллы выходит навстречу предполагаемому противнику, чтобы его прогнать, он вовсе не бросается на него, он вовсе не проявляет свирепости, ничего такого — он демонстрирует знаками свое нежелание, чтобы этот нежданный, нежеланный гость присутствовал здесь. И он совершает некий танец, как это называют биологи, а охотники XVIII–XIX веков принимали этот танец за нападение и стреляли в упор в существо, которое только хотело сказать ему: «Ты здесь нежеланный, уйди».
Немецкий исследователь Шаллер целый год прожил среди горилл, и уже знал, что у них есть символическая система, обозначающая желание и животную волю. Он наблюдал, как сходились два самца: яростно скрежетали зубами, били себя в грудь, наступали, и можно было подумать, что в следующее мгновение они разорвут друг друга. Но ничего подобного не происходило, они сходились и расходились дальше. Они только подавали знаки.
Шаллер проверил на себе теорию сигналов и символов из жизни обезьян. Когда ученый впервые поселился около горилл, которые мирно паслись в джунглях, и глава семейства поднялся и стал стучать себя в грудь и с грозным рычанием двинулся на него, Шаллер остановился и стоял неподвижно. Это был критический момент. Устрашающий, вы себе представляете, огромный, с виду разъяренный самец гориллы подошел вплотную к наблюдавшему Шаллеру, у которого хватило выдержки не двинуться с места, и прошел мимо него так же, как он проходил мимо своих соперников. Это касается символов для передачи элементарных переживаний в животном мире, и эта система подготовила символизм в человеческой жизни.
А что такое письменность? Сначала рисунок, рисунок конкретный, который изображает предметы, а потом все более и более условный. Сначала голова быка с рогами, потом геометрический рисунок, отдаленно напоминающий быка, а потом уже просто графический знак, и это уже буква — алеф, древняя ханаанская финикийская буква «алеф» — бык. Потом она превращается в первую букву семитического алфавита, а потом в греческую букву «альфа», а потом в нашу, церковнославянскую букву «аз» и потом в букву «а» — и уже от изображения быка остается только едва уловимое.
Значит, во многих случаях, когда речь идет о передаче понятия, слова, эмоционального состояния, нам необходим символ. Когда речь идет о познании мира, о передаче сложнейших структур материи, нам необходим символ. И конечно, в высшей степени необходим человеку символ для передачи того глубинного опыта, который соприкасает его с последней тайной мира. Вот почему, когда мы говорим о Символе Веры, а не об изложении понятия веры, мы имеем перед собой систему образов и знаков.
Еще Гегель подчеркивал, что христианский Никео–Цареградский Символ Веры изложен не в умозрительных терминах, не отвлеченно, а это цепь почти картин. Почему это так? Потому что Символ Веры — это отстоявшийся опыт Церкви, откристаллизованный в условной системе, духовный опыт самого христианства, которое познавало себя.
Я должен поэтому сказать здесь еще раз, что христианство — это не доктрина, как и всякое глубокое познание Бога, а это есть переживание встречи человека с запредельным, с тем, на чем стоит и движется все мироздание, что является смыслом бытия, что является его полнотой, радостью, что направляет его как цель. Можно ли об этом сказать словами? Не приходится ли вновь вспоминать слова Тютчева, что «мысль изреченная есть ложь»? Но Тютчев об этом вынужден был сказать, он вынужден был изречь, изречь мысль о том, что «мысль изреченная есть ложь», потому что иначе общение невозможно, иначе нельзя это передать.
И подобно островам, рассыпанным в бескрайнем море, стоят и движутся человеческие души, подавая друг другу сигналы — через символы и знаки, пытаясь и стремясь познать друг Друга.
К символу очень близок миф и догмат. Мы привыкли считать, что миф это басня, сказка. В древнегреческой системе воззрений слово миф употреблялось как предание о чем–то старинном, бывшем. Потом, когда началась резкая критика мифологических историй, когда на них перестали смотреть как, на события реальные — истории с богами, героями, — некоторые люди, такие, как, скажем, греческий философ Ксенофан, отбросили все это резко и шли к абстракции. А другие, как, скажем, Платон, неоплатоники, пытались найти в мифах ядро, суть, глубину. Вот этот подход и был использован толкователями христианской веры.
Конечно, есть миф в негативном смысле слова, есть политическая мифология, которая равна политической лжи, есть миф, как басня, как изобретение народной фантазии или суеверия, но есть миф с большой буквы. Сергий Булгаков, один из крупнейших богословов XX века, говорил о том, что духовная жизнь может выразиться только через картину, через икону, через миф. В этом отношении он имел предшественника в лице немецкого философа Шеллинга, который первым указал на важное значение образного символического пути передачи духовного опыта.
Теперь рассмотрим понятие «догмат». Итак, символ, миф и догмат. Обычно слово «догмат» у нас связывается с догматизмом, то есть с упорным, узколобым, порой тупым неприятием какого–либо чужого мнения. Но догматизм это не догмат, даже более того, я вам скажу, что догматическое богословие это тоже не догмат. Это размышление людей по поводу догмата, поэтому догматическое богословие и развивается. Многие авторы оспаривают точки зрения друг друга, и, скажем, еще в XIX веке А.С. Хомяков резко нападал на догматическое богословие митрополита Макария Булгакова и говорил, что это схоластика, мертвечина. Был ли он прав или нет, но важно, что догмат сам по себе отличается от его осмысления, от догматического богословия.
Догмат есть удивительная попытка человека выразить невыразимое, и поэтому догматических формулировок так мало в Церкви. По существу, догматические формулировки в Церкви христианской сводятся к Символу Веры и к нескольким догматическим определениям Вселенских Соборов.
Все остальное предшествовало христианской Церкви. Скажем, учение о бессмертии души не было объявлено христианством как догмат, потому что оно уже ко времени прихода Христа было общим воззрением почти всего человечества. Далее, мы часто повторяем, что через Священное Писание, через Библию нам говорит слово Божие. Такой догматической формулировки нет, потому что в то время, когда христианство стало проповедоваться, эта истина была уже во многих кругах принятой и достаточно очевидной. И Иисус Христос не доказывал, что это специальная божественная книга. Он исходил уже из этого факта, признаваемого Его слушателями.
Итак, догмат есть словесная икона. Ведь икона не претендует на адекватное изображение реальности, поэтому, кто высоко ставит икону, относится скептически к живописным изображениям. Приведу наглядный пример. Когда живописец изображает небесный свет, он рисует реальные лучи, которые, подобно лучам прожекторов, простираются через расступающиеся облака, то есть изображает некий естественный феномен. Конечно, это тоже символ, но очень реалистический. Для иконописца это все недопустимо, у него есть определенный язык, знак: четкий круг или полукруг, из которого простирается рука благословляющая. Все. Никакой имитации природных явлений, грозы, восхода солнца или заката солнца — только условный язык.
Краски, сами по себе краски, — вот это–то и язык иконы. Чтобы почувствовать грозное напряжение духа Ильи–пророка, его изображают на багровом фоне. Мягкие краски, светящиеся, переливающиеся создают ощущение воздушности мира, бесконечной божественной любви у «Троицы». Икона потому–то и икона, что она не притязает на роль точного изображения запредельной действительности. Таким же образом и словесные формулировки догмата тоже на это не претендуют, ибо в основе христианского богословия лежит одна из важнейших Оговорок — это момент сложный и в то же время очень простой.
Прежде чем сказать о Творце, христианский богослов и каждый мыслящий христианин должны помнить, что все наши слова земные не могут передать адекватно то, что составляет сущность тайны. Не могут. Это знали и древние индийские мыслители, и мистики, это знали и греческие философы, это признавали и Отцы Церкви, опираясь на Священное Писание. Во времена библейских пророков жил, по преданию, в Китае учитель Лао–цзы, который в книге «Дао дэ цзин», приписываемой ему, говорил, что имя, которое можно произнести, не есть вечное имя. Это намек на неизреченность.
А в Ветхом Завете есть понятие Бога — Святой. Мы обычно слово «святой» понимаем в нравственном смысле и, конечно, это так и есть, но там это более глубокое представление Святой, если анализировать сам термин «кадош», это значит «отделенный», имеющий абсолютно иное, нежели человеческое, и вообще тварное бытие. Строго говоря, о Боге нельзя даже сказать, что Он существует, ибо само понятие существования вторично по отношению к Нему. Он выше бытия, ибо Он создает бытие. Но через знаки и символы, открывая Себя людям. Он дает нам возможность перейти от этого отрицательного богословия к положительному.
Отрицательное есть апофатическое богословие, и оно исходит из того, что адекватно о Боге можно сказать только то, чем Он не является. Так и называется апофатическое богословие, оно может сказать, что не есть Бог, но оно не дерзает сказать, что Он есть. Это превосходит и слово, и мысль, и бытие. Но поскольку Нечто нам открывается в опыте внутреннем, допустимо и катафатическое богословие, то есть положительное богословие, которое допускает символ для того, чтобы мы этот опыт тайны могли передать друг другу, могли иметь общение в этом направлении.
И надо сказать, что это вопрос исключительной важности: не подумайте, что для человека безразлично, что он думает о Творце. Эти основные догматические истины имеют огромное значение: ничто в догматах не дано нам просто ради праздной любознательности, все имеет прямое, как мы потом увидим, отношение к жизни. И, как говорит историк нашего времени Кристофер Даусон, человек, который слышит ежедневно крик и пение муэдзина, возвещающего, что Бог один и, кроме него, нет иного бога, и человек в Индии, который в каждой обезьяне, в каждом облаке и в каждом листе видит присутствие божественных сил, — они, живя в одной стране, имеют очень разный подход к действительности из–за того, что у них различная догматика, хотя Бог один. Но они Его воспринимают каждый по–своему.
Что произошло с христианским Символом Веры? Он родился из крещального символа. Сейчас, вы знаете, мы привыкли крестить маленьких детей. Правильно ли это? Наши братья–баптисты оспаривают эту практику, оспаривают в силу того, что действительно, злоупотреблений здесь было очень много. В древней Церкви преимущественно крестили взрослых, ибо в Евангелии сказано: «Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я заповедал вам», то есть «кто будет веровать и креститься, — читаем мы в другом месте, — спасен будет». Веровать и креститься. Но младенец не может быть носителем веры.
Почему же мы тогда крестим? Потому что Церковь есть особое духовное единство, и верующие родители имеют право принести в лоно Церкви свое дитя, потому что оно пока еще не отделимо от них. Это как бы некое условное крещение: вот, сначала мы крестим, потом дадим ему наследие веры. Почему так произошло, это вопрос исторический, и я бы ушел в сторону, если бы стал на этом останавливаться. Так вот, мы принимаем, Церковь в свои объятия принимает — ведь крестит не священник, крестит Церковь руками священника — то есть принимает человека в свой невидимый круг. Сегодня, когда уже многие люди не были крещены в детстве, а приходят креститься во взрослом возрасте, мы этому радуемся, потому что это дает им возможность перед таинством понять смысл крещения и христианского вероучения. Вот для этого–то и существует Символ Веры.
Вначале, в первые дни, люди крестились просто во имя Иисусово. Потом к этому стали прибавлять еще некоторые слова. В IV веке сложилось несколько Символов такого рода, среди них и так называемый Апостольский символ. Апостольский символ, по существу, очень близок к нашему.
Наш Символ Веры был один из принятых в Церкви символов. Он сложился в сирийском регионе. Когда христианство после веков гонения стало ведущей религией Римской империи, император Константин захотел упорядочить церковную жизнь: календари, епархии и так далее. И был созван всеимперский собор епископов, всеимперский значит вселенский, экуменический. В древности империя Римская называлась Экуменой, вселенной.
И вот в городе Никее, в Малой Азии, собрались, съехались по призыву императора многочисленные епископы, их было 318 человек, и им пришлось решать очень важную проблему, о которой я сейчас скажу только, что она была Христологической, она касалась личности Иисуса Христа. Вокруг этой проблемы разгорелись очень острые дискуссии, страсти, и поэтому император хотел решить все споры для церковного единства. Тогда историк Евсевий, житель Палестины, писатель, предложил текст Символа Веры, который обсуждался и был принят в Никее. Это было в 325 году, а через некоторое время, в 381 году, Символ этот был дополнен на II Вселенском Соборе и, таким образом, стал общепризнанным в христианстве. Он был написан на греческом языке, впоследствии переведен на латинский, церковнославянский и другие языки тогдашнего мира.
Символ Веры мы в Церкви поем. Кто из вас бывает в храме, знает, что во время Литургии поют «Верую во Единого Бога Отца Вседержителя Творца…» Кто в храм не ходит, может найти пластинку Шаляпина, где он поет Символ Веры, соло, — прекрасное исполнение. По–латински «Символ Веры» называется «кредо». Во многих музыкальных произведениях поют Кредо, это и есть Символ Веры. Он делится на три основные части. И первая часть самая маленькая*. Обратите внимание на изображение Никейского собора. Это византийская икона, изображение многообразное и тоже символическое, здесь на престоле предвечный Логос в виде младенца, отрока. Император Константин посредине. Внизу — странный человек с надписью «космос» — мир, который ждет во мраке, ждет духовного откровения Церкви.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
* Далее свой рассказ отец Александр сопровождает показом слайдов.
Первый член Символа Веры гласит: «Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли». И вот я хочу объяснить вам смысл этих слов Символа Веры: почему Бог называется Вседержителем, что значит Отец, что значит Творец видимого и невидимого.
Несколько лет назад, в лесу в Калининской области, я набрел на маленькую речушку, над ней стояла деревянная часовня, и мне сказали, что это и есть исток Волги. Я задумался над этими струями воды, которые текли неутомимо, и вспомнил об огромной, как море, реке, по которой я плавал до этого на пароходе. Я подумал о том, что на протяжении сотен, тысяч, десятков тысяч лет этот маленький исток непрерывно питает огромную реку. Если бы он остановился и иссяк, то этой реки не было бы. Вот так и творчество Творца мира не есть единоразовый акт, а есть постоянное присутствие Его силы в мире. Поэтому мы и называем Бога Пантократором, Пантократор — Вседержитель, по–гречески. Потому что бытие держится на Нем. В псалме 103–м сказано: «Когда Ты отнимешь Свой дух, то твое превращается в пыль».
Бытие для нас — это то, что мы получаем, а не то, чем мы владеем. И мы можем его лишиться. Только Он один называется в Библии Сущим, то есть тем, кому бытие присуще изначала. И одновременно мы называем Его Отцом — это очень смелое, очень дерзновенное название, потому что Тот, Кто создал гигантское мироздание, законы Которого управляют бесчисленными мирами, казалось бы, бесконечно превосходит маленькое человеческое существо на маленькой планете. И, тем не менее, христианское богословие, возвещает нам, что мы, люди, здесь, как в капле воды солнце отображается, отображаем в своем духе вселенский дух Божественного.
Он наш Отец, и это слово, которое несет в себе теплоту, мысль о внимании, заботе, мысль о любви и добре, это слово закреплено в Евангелии. Бога называли Отцом и в древности, и греки, и в Ветхом Завете, но только Христос особенным образом подчеркивал это. В сущности. Он никогда не употреблял слово Бог или Творец, Он всегда говорил Отец. И даже употреблял такое слово, такой термин, интимный, трогательный, нежный — Авва; «Авва» — слово непередаваемое, невыразимое, так ребенок обращался к отцу, доверительное, доверчивое слово.
И, наконец, сказано: «Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли» — и тут же поясняется — «видимого и невидимого», чтобы люди понимали, что небо и земля — это не означает вовсе нашу планету и над ней атмосферу, а это есть два мира в творении, два плана, два измерения, два уровня мироздания — видимое и невидимое. Вы уже знаете, что невидимое — это наш дух, наша мысль, это, в конце концов, и сама природа Творца. Но Он захотел, чтобы мир стал и красочным, и богатым, и видимым, и Он совершил в нас, в людях, это удивительное чудо: мы — воплощенный дух, которому дана радость осуществлять себя в материи.
Пусть пока это еще несовершенно, пусть пока это еще встречает многочисленные преграды, пусть пока еще смерть и разрушение не дают человеку полностью восторжествовать, духу восторжествовать над материей, но это все уже как бы заложено в нас для огромного и бесконечного восхождения человека. И на самом деле, когда человек говорит о Едином Творце видимого и невидимого, он своей невидимой частью обращается к этому Творцу.
То, что содержит в себе первый пункт Символа Веры, не является еще специально христианским, потому что единого Творца исповедуют сегодня и миллионы мусульман, и иудеи, и представители других религий, но разница здесь существует. Если Ветхозаветная религия и выросший из нее иудаизм, если ислам, тоже выросший на Ветхом Завете, и другие религии признают акт творения, то есть из небытия Бог приводит мир а бытие, то для восточного, индийского, частично китайского мышления, Бог как бы порождает из Себя, выдыхает будто бы из себя вот это творение. Здесь есть разница, которую надо понимать.
Разница заключается в том, что мы, христиане, считаем, что Божественное есть Абсолютное, и для того, чтобы Абсолютное породило наш бренный мир, оно должно было выйти из себя и совершить акт чуда, — через пропасть, которая отделяет временное от вечного был переброшен мост, — Божественным актом, Словом. Мы не единосущны Творцу, как думают пантеисты, а мы только Его образ и подобие — таково христианское воззрение.
И надо сказать, что, с точки зрения философской, оно достаточно справедливо, потому что логический мост между Абсолютным и относительным перекинуть невозможно — абсолютное есть абсолютное. Но то, что мы несем в себе, — это отображение Божественное — и есть наша глубочайшая, я бы сказал, родственная связь с высшим. Христианство называет Бога Отцом не потому, что Он родил мир, а потому, что Своей любовью Он создал его из небытия.
В одной из наших литургических молитв есть такие замечательные слова: «Ты из небытия в бытие привел нас». Не из Себя, а из небытия. Подумайте о том, что такое небытие? Подумайте о том, что, скажем, полвека назад многих из здесь присутствующих не было на свете. Вас не было — стояли те же дома, улицы — но вас не было, вы были — где? — нигде — в небытии. И Он нам подарил бытие, сознание. И мы созданы, мы пришли в этот мир. Поэтому само по себе творение является не актом необходимости природы, а актом того, что мы условно, символически называем бесконечной любовью небесного Отца и Создателя.
Лекция была прочитана 10 октября 1989 г. в Доме культуры фабрики «Дукат»

БЕСЕДА ВТОРАЯ

Итак, дорогие друзья, для тех, кто хочет поразмышлять, кто хочет освежить в своей памяти то, что давно уже знал, тех, кто готовится к святому крещению, тех, кто уже крещены, но не проходили в свое время катехизации, то есть элементарного объяснения Символа Веры, — мы продолжаем рассказ о простейшем, элементарном.
Быть может, некоторые из вас, кто привык к изощренной философии, кто знакомился со сложными философскими книгами, подумают, что все это слишком просто для них. Я прошу у таких людей извинения; я говорю не для них, я говорю для любого рядового человека, который хочет понять слово Божие. Как говорил апостол Павел, «оно не в премудрости».
Премудрость — это наше человеческое размышление, а мы постараемся услышать сам голос слов Божиих.
Итак, напоминаю вам, что первая часть, первый член Символа Веры говорит нам о Творце Едином всего видимого и невидимого. Мы говорили о том, что действительность, которая нас окружает, разделяется на видимое и невидимое, причем, невидимое имеет господствующую природу — это дух, это разум, это, в конце концов, и Сам Творец, который принадлежит к миру невидимого.
Но это не унижает и, не перечеркивает мира видимого, потому что видимый мир должен встречать наше понимание, нашу любовь, наше сопереживание. Природа — это не мастерская, а прежде всего храм, — я говорю это, перефразируя известные слова известной вам книги, — и только тогда, когда мы будем это чувствовать, мы сможем и в этом храме выполнить свой человеческий долг и выполнить ту работу, творческую, которую Бог нам дал.
Первому человеку заповедано было хранить и возделывать ту землю, которую Бог ему дал. В этом уже, как в фокусе, собрано наше призвание человеческое — трудиться, возделывать, вносить свою творческую лепту, продолжать Божие творение. Творение еще не кончилось, оно еще продолжается, и человек может его либо продолжать, либо разрушать и тем самым становиться противником Божиих замыслов.
Итак, видимое и невидимое — в нашем теле, в нашей душе, в нашем существе — занимает иерархическую позицию, иерархическую. Святой Василий Великий сравнивает духовное начало со всадником, а психофизическое, плотское, — с лошадью. Это вовсе не значит, что всадник должен ее убить, ранить ее или морить. Нет, всадник должен ее беречь, направлять — таково соотношение видимого и невидимого, духовного и телесного. И когда Священное Писание говорит нам: «Бог создал человека по образу и подобию Своему» — «да владычествует он над тварями земными», — это означало, по учению Святых Отцов, что человек должен владычествовать над тварями, которые живут в нем, над хищными зверями, над необузданными страстями.
Второй раздел Символа Веры, по числу пунктов самый большой, говорит о Господе Иисусе, о Том, Который является осью мировой культуры, осью нашей жизни: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец». Недаром весь мир отмечает Его рождение как начало нашей эры. Это действительно новая эра, но она только началась: первые шаги, робкие, часто неумелые, быть может, спотыкающиеся, ошибочные делают люди, которые услышали евангельский призыв. «Во единого Господа Иисуса Христа Сына Божия» — вот слова Символа Веры.
Первое — Он Единый. Часто люди говорят, что было много мудрецов, учителей, философов. И Толстой ставил Иисуса Христа в один ряд с Сократом, Буддой, Сенекой. Но это принципиально неверно. Даже если мы будем смотреть на это сторонними глазами, мы поймем глубочайшую разницу, я бы сказал, пропасть, которая отделяет Иисуса Назарянина от всех учителей мира. Но будем последовательны, неторопливы, разберем по пунктам. Он — единственный и единый для нас. Что , это значит, мы увидим и почувствуем позднее.
Что такое «Иисус»? Это Его личное, человеческое имя, не уникальное, распространенное весьма в те времена. Впервые в документах мы встречаем его 23 столетия тому назад, и с тех пор это имя в течение веков носят священники, христиане, мудрецы, учителя, люди самых разных сословий. Имя это было любимым, потому что оно означает «Господь его спасение» или «Господь–спаситель», «Господь несет спасение». В оригинале, на древнееврейском языке, оно звучит как Иешуа или Егошуа. Слово «Иисус» — это грецизированная форма имени Иешуа. Мы восприняли (в церковнославянском языке, а потом современном русском языке) эту грецизированную форму, но какова бы она ни была, сила этого имени заключается в Том, Кто стоит за этим именем. Кого мы призываем. Поэтому Иисусова молитва, которая существует уже множество веков в православной традиции, призывает имя Христово, призывает Его в той форме, в которой оно было принято согласно греческой традиции.
Христос — что же это означает? Это означает царь, царь — не буквально, а в переносном смысле. Я думаю, каждый из вас помнит, что царя называли «помазанником». Откуда происходит это название? Дело в том, что в древности, в обрядах различные стихии и различные элементы природы воспринимались, как символические знаки: огонь — символ чистоты (а не истребления), вода — символ омовения и чистоты, хлеб — символ жизни. Хлеб и вино были символами жизни, потому что это знаменовало собой ту пищу, которая была за столом у человека всего средиземноморского круга.
По всему Средиземноморью, включая и наши причерноморские районы, распространено дерево, олива или маслина, и из него с незапамятных времен, с начала земледелия, изготовляли масло оливы. Оно называлось елей, елей — это оливковое масло. Оно было очень важно для жизни. Сейчас мы, используя различные химические вещества, забываем часто о той роли, которую играли естественные продукты в древности. Масло оливы служило и для очищения тела, и для сохранения продуктов, оно означало в символе древнего Востока сохранность: положить что–то в сосуд с оливковым маслом означало сохранить его.
И вот, когда человек — священник, пророк, царь поставлялся свыше на свое служение, совершался обряд помазания его елеем. Совершался он преимущественно над царем, это было звание человеческое, это было правило; пророк мог не быть помазанником, царь — нет. Почему? Потому что царь — любой — претендовал на власть, а помазание символизировало, что власть эта не пришла к нему от него самого, а что он ее получил. И когда помазывали царя, это означало: у него будет сохраняться этот дар, если он будет верен слову Божию, если он не будет верен, этот дар исчезнет. То есть помазание было символом некоторой условности власти в древнем мире и особенно в Ветхом Завете.
Мы, христиане, сохранили этот обряд для великого таинства миропомазания. О том, что означает это таинство, я расскажу вам непосредственно, когда мы будем говорить уже о последних членах Символа Веры — «исповедую едино крещение», я объясню вам вкратце, что означает и миропомазание. Сейчас только предварительно скажу: каждый христианин получает в крещении — будь он младенец, будь он взрослый — получает в крещении царское посвящение, — мы все являемся царским священством перед Богом.
Что такое священство христианина? — Служение Богу. Мы все — священники и миряне — служим Богу, каждый на своем месте. Поэтому каждый христианин есть по–своему священник Бога Всевышнего, не функционально» а по призванию и посвящению. Так учит нас апостол Петр в своем Послании, такова традиция Церкви.
Теперь главный вопрос, на который я хочу попытаться кратко ответить. А почему же Иисуса Христа, Иисуса Назарянина, возвестившего миру Царство Божие, мы в Символе Веры, в столь кратком изложении веры, называем помазанником, царем? По–гречески слово это звучит Христос. «Христос» — это точный перевод древнееврейского слова «помазанник». Звучит оно в оригинале как Машиах, на арамейском языке, который был распространен во времена земной жизни Иисуса Христа; оно звучит и как Мешиха, отсюда греческое его изменение Мессиас, которое потом перешло в церковнославянский, древнерусский и современный русский языки. Мессия — это царь, это высший помазанник Божий. Почему мы так называем Христа в Символе? Это приводит нас к первой, большей по объему, но на самом деле вступительной по своему значению, части Библии, Ветхому Завету.
Для того, чтобы понять сущность христианства, мы должны обратиться к основополагающей книге христианства — Библии. Библия состоит из двух Заветов. Что такое Завет? Завет, буквально, — это связь, союз, договор, который дается человеку до Христа. По–церковнославянски он называется Ветхий Завет. А Новый Завет — это тот, который дал и установил лично Господь Иисус на земле.
Я хотел бы вам представить некоторую схему ветхозаветного развития для того, чтобы вы поняли, почему Христос называется царем. При чем здесь история, спросите вы? А дело в том, что наш Господь Иисус явился не в абстрактном мире, не вне истории, а совершенно реально в определенное время. В древности не было единого календаря и поэтому точные даты Его жизни, совсем точные, люди не могли привести, но заметьте, что сказано было, что Он был распят при Понтии Пилате.
Почему, зачем имя прокуратора, этого человека, который отдал распоряжение о казни Иисуса Христа, введено в Символ? Чтобы новокрещаемый не думал, что Он распят где–то в мифическом времени, что Он распят где–то между вселенной и землей, что это произошло где–то вне нашего бытия. Нет, назван конкретно тот правитель, который в то время управлял страной и который подписал Его приговор, — это было в конкретном времени. Поэтому все христианские богословы подчеркивают, что наше учение историческое по преимуществу, потому что для нас Бог явился в реальной конкретной истории. И поэтому Библия не есть сборник каких–то нравоучений, а это история духа, история человека, история человечества в конце концов, и история встречи человека с Творцом.
Древние толкователи пытались придать этому ходу событий какой–то абстрактный смысл, но Церковь всегда стояла на том, что события эти реальные и совершенно определенные. Хотя они не всегда изложены со стенографической и фотографической точностью, потому что это все–таки священная поэзия — мы от нее не должны требовать фотографичности и буквализма. Тем не менее, то, что рассказывает Священная история, это не миф, а факт.
Два слова о том, что представляет собой Библия как книга.* Библия в евангельские времена… Иисус Христос открывал эту книгу, когда читал ее перед народом. Те из вас, кто знаком с Евангелием, помнят, что в Назарете Господь, придя в молитвенный дом, открыл книгу пророка Исайи и прочел там слова: «Дух Господень на Мне, Он послал Меня благовествовать». И действительно, именно свиток пророка Исайи принадлежит тому времени. По свидетельству историков, палеографов, он переписан от руки в конце II — начале I веков до Рождества Христова. Но это, конечно, не оригинал.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
* Далее свой рассказ отец Александр сопровождает показом слайдов.
Пророк Исайя писал за много столетий до этого, ибо в его времена употреблялся другой шрифт, другой алфавит, так называемый финикийский. Здесь уже фигурирует другой шрифт, квадратный. В том же I веке и еще ранее, III веке, древнееврейский текст Ветхого Завета был переведен в Александрии на греческий язык. Согласно преданию, 70 переводчиков трудились над ним в Александрии. Этот перевод стал первым общепринятым для Церкви.
Дворянин фон Тишендорф. Этот человек в середине прошлого столетия был собирателем древних рукописей и объездил многие города, наконец, добрался до пустыни и достиг древнего монастыря у подножия Синайской горы Дженари–муса. И там он нашел греческую рукопись. Долго он с монахами договаривался, чтобы ему продали ее, уступили. И они согласились только тогда, когда Тишендорф перешел на службу правительства России, и передали древнейший известный нам полный список Библии IV века до нашей эры, передали в дар России, русскому правительству. И когда Тишендорф приехал уже в последний раз в монастырь и подступил к этим древним стенам IV столетия, то над стенами взвился российский флаг и его встретили как желанного гостя.
В Лейпциге по поручению русского царя Тишендорф издал факсимильно первую греческую Библию, и она вышла к празднованию 1000–летия Российского государства. После революции этот знаменитый кодекс древнейшей Библии, в 1933 году, был продан в Англию, за довольно большую сумму. Эту сумму англичане собирали, чтобы возместить убытки Британскому музею, который купил ее за полмиллиона долларов по тогдашнему курсу. И эта бесценная рукопись, единственная в своем роде, к сожалению, теперь находится не у нас, а в Лондоне.
Иногда говорят, что Библия — это древнейшая книга в мире. Это неверно. К тому периоду, когда она писалась, уже существовали огромные государства на Ближнем Востоке и в других регионах земли, уже были построены великие пирамиды — за несколько столетий до того, как появился первый, написавший строки Библии, Моисей. Можно сказать, что за 1000 лет до Моисея существовали искусственные горы колоссальной высоты, огромные города, сложные религии, высокоразвитые цивилизации по берегам Средиземного моря и великих рек — Нила, Тибра и Ефрата: Индия и Китай, Вавилон и Египет тоже предшествовали Библии.
Но промысел Божий захотел, чтобы Откровение начало свое развитие совсем в иных условиях — степях северной Месопотамии, где странствовали кочевники многочисленных мелких племен. Среди них был человек, шейх, глава племени по имени Авраам. Как он выглядел, вы можете судить приблизительно по египетским фрескам той эпохи. Он странствовал по земле, называвшейся тогда Харум или Ханаан, впоследствии Палестина, по названию племени филистимлян, которые жили на берегу. Это тот регион, который находился на стыке Европы, Африки и Азии.
В Библии ничего не сказано о внутренней духовной жизни Авраама, говорится только одно: «И сказал Бог Аврааму — выйди из земли своей, из дома отца твоего и иди в землю, которую Я покажу тебе». Откровение Божие начинается с повеления исхода: покинуть языческий дом, покинуть дом, где люди поклонялись стихиям, и стать странником. Бог говорит Аврааму: «Я произведу от тебя народ большой и через тебя будут слагаться все племена и народы земли. И Я даю тебе эту землю…»
И вот парадокс — это библейский характернейший парадокс: Авраам ничего этого не имеет, он бездетен, какие же могут быть у него потомки? Он странник, единственное, что мог он купить в этой земле, это пещеру, чтобы похоронить свою жену потом. Он живет только одним — верой, он доверяет тому единственному Божиему призыву, который его позвал, и заповедь у него была только одна: «Ходи передо Мной и будь непорочен». «Ходи передо Мной» — то есть всегда ощущай, что Я над тобой. И сказано в Библии: поверил Авраам Богу, и это вменялось ему в праведность. Но он не просто поверил в Бога, нет, в Бога верили все тогда, — он доверился Богу, он постиг Его как высшее благо…
В страну, куда переселился Авраам, приходили и греки, и ассирийцы, и вавилоняне, и египтяне. Таким образом, здесь было пересечение всех цивилизаций. Страна и народ Авраама не создали высокой цивилизации, быть может, в этом и заключалось как раз действие Промысла. Авраам ничего не имел — и потом стал основателем Ветхозаветной Церкви и стал нашим Отцом.
Как говорит апостол Павел, «Авраам отец всех верующих». Почему? Потому что он доверился Богу. Авраам не понимал и не знал, что ждет его впереди, что это за таинственное благословение, которое придет через него ко всем племенам и народам земли, но он не допытывался, он предался Богу. Мы должны быть, как Авраам.
Около 1700 года до нашей эры, до Рождества Христова, потомки Авраама, небольшое кочевое племя, приходят в Египет. Сегодня археология нам открыла целый мир египетских памятников письменности и культуры, но началось все это с Библии. Именно интерес к Священному Писанию, к событиям, которые там разворачивались, и повел первых исследователей на Восток, на раскопки. Была найдена гробница фараона Сети I, лицо сохранилось удивительно, черты ясно видны, причем они соответствуют тому, как изображали Сети I художники. Он умер около 1500 года до нашей эры. Сети I совершил походы в Азию, он захватил Палестину, Сирию, воевал в тех регионах, где некогда жил Авраам.
Итак, потомки Авраама поселились на окраине египетской дельты, поселились в дни тяжелого голода, поселились — и не могли уже уйти обратно. Почему? Фараон Рамзес II, человек неукротимой энергии, двухметрового роста, много ведший войн на Востоке, стал отстраивать дельту и сооружать там свою новую столицу. И он привлек для этих работ тех, кто там обитал. Полукочующие племена, потомки Авраама, которые в свое время стали называться израильтянами, оказались в положении государственных рабов. На одной из фресок этой эпохи мы находим изображения людей из Азии, которые работают на строительстве. Вероятно, за годы жизни в этом полурабском состоянии они почти забыли веру Авраама в Единого Творца и его надежду, что Бог совершит в его судьбе нечто чудесное.
Но вот однажды среди этих людей появляется человек по имени Месу, по–гречески значит «сын». Мы произносим это имя, согласно греческой традиции, как Моисей. Моисей призывает народ идти на свободу.
Таким образом, ветхозаветная религия начинается с призыва к свободе.
Не думайте, что призыв этот был достаточно легким: это был призыв бросить дома, насиженные места, тяжелую, но все–таки работу. Надо сказать, что египтяне, как свидетельствуют документы, достаточно хорошо кормили всех рабочих, и жизнь там была спокойная, но это была неволя. И для того, чтобы идти за Моисеем, чтобы двигаться в пустыню, необходимо было мужество.
Древние песнопения и древние молитвы напоминают о том, как Моисей призвал людей покинуть дом рабства, и как они вышли оттуда.
…Синайская пустыня. Вместо домов, вместо обжитых в течение нескольких поколений районов — мертвая пустыня. Она не случайно оказалась великим искушением для народа, и Библия описывает это как вечную модель, как вечную параллель. Недаром потом Христос искушается в пустыне по той же модели. Народ кричал Моисею: «Ты загнал нас в пустыню, где мы погибаем от голода». И сатана потом говорил Христу, чтобы Он накормил людей, тогда они пойдут за Ним. Они требовали от Моисея чудес, хотя много чудес видели, но часто роптали, и многие из вождей народа оспаривали власть Моисея из честолюбия. И Христу искуситель говорил, что поклонись мне, то есть насилию и честолюбию, и Тебе отдам всю землю.
В течение длительного времени, несколько месяцев, двигался караван, покинувший Египет, и подступил к горе, которая теперь носит имя Моисея. Моисей поднялся на вершину — горы всегда являются в Библии символом высоты духа, подъема духа к небу, а небо — образом незримого Божества, — и он вернулся оттуда с двумя каменными досками, на которых был написан Декалог, или десять заповедей.
Десять слов Бога, обращенных к человеку. Надо помнить, что эти десять заповедей были даны людям три с лишним тысячи лет назад. Я Господь твой. Единый, не почитай иных богов, не сотвори себе кумира, чти день, который посвящен Богу… а дальше все остальные, шесть из десяти, направлены на отношения между людьми: не убивай, не кради, не прелюбодействуй, не клянись ложно, не совершай лжесвидетельств, не завидуй — простые истины.
Мне один богослов говорил: что в них удивительного? Конечно, ничего удивительного, но именно эта простота, она как основные законы материи, законы природы, законы Божий, лежит в основании всей библейской этики. И сегодня мы знаем, что современному человеку удержаться на этих заповедях так же трудно, как и человеку, жившему три тысячи лет назад. Если кто из вас сомневается, строго проверьте себя, как мы делаем перед исповедью, по этим десяти заповедям, и вы увидите, что недалеко мы ушли от тех полудиких, неграмотных кочевников.
Итак, движение по пустыне продолжалось, а Моисей умер, не дождавшись, когда Бог введет его народ в Землю обетованную. Она стала символом венца, то есть увенчания человеческих дел, благословенных Богом. Обетованная страна требовала от человека усилий. Каждый город там в то время был занят своим племенем, израильтяне просачивались и селились там с трудом, и это стало с тех пор символом того, что дар Божий приходит только к тем, кто прилагает усилие.
Но, придя туда со своей верой под покровительством Моисея, люди потеряли своего пророка, он умер на вершине горы, только издалека глядя на землю, куда ему не суждено было ступить. Это участь многих великих людей: предвидя будущее, они оказываются сами отброшены в прошлое, они только издалека, как Моисей с горы, смотрят на это.
Археологи во множестве находят остатки языческих храмов, рассеянных по Ханаану или Палестине. Там была религия своеобразная, религия стихий, плодородия и секса. Эта религия пользовалась огромной популярностью в народе, и во имя этих, часто жестоких, кровожадных богов войны и плодородия, постоянно приносились человеческие жертвы. Археологи находят могильники, устроенные под стенами города. Значит, людей приносили в жертву стихиям, когда основывали город. Почитались и чужие боги разных стран, которые были богами Ханаана.
Давно уж нет этого древнего язычества, но мы сегодня можем понять древних израильтян, которые на протяжении многих столетий, осев в чужой стране, продолжали тянуться к этой религии. Во–первых, хананеяне были более цивилизованный народ. Религия Ваала в течение многих столетий являлась соблазном для народа. Против него боролся отчаянно пророк Илия, хорошо известный вам всем, которому посвящены многие страницы Библии.
На жертвенниках израильтян не было никаких изображений, потому что Моисей запретил изображать Бога. Почему? Чтобы простой, грубый, неграмотный человек не вообразил, что Бог есть что–то вещественное, из вещей этого мира. Простая истина, что Он велик, несоизмерим с мирозданием, эта истина для людей символизировалась с запретом изображать.
Около тысячного года до н.э. в небольшом городке, куда свозилось обычно зерно из соседних городов и полей, — этот город назывался «дом хлеба», по–древнееврейски «беклехем», в греческой транскрипции Вифлеем — родился будущий царь Давид, отдаленным потомком которого стал Иисус Христос, и Сам Иисус Христос, по Евангелию от Матфея и Луки, родился в Вифлееме.
Согласно Библии, Бог заключил с Давидом еще один завет, Новый. Поскольку Давид был исключительно предан Господу, Бог предсказал ему, что он станет родоначальником царской династии, которая будет царствовать вечно. Странное предсказание. Тем не менее, Давид в него верил. У него есть псалмы, — а он был слагателем священных гимнов, в которых исповедовал свою веру в небесную помощь. Эти псалмы стали основанием, ядром библейской книги Молений, или молитв, по–церковнославянски она называлась Псалтирь. Это одна из первых ветхозаветных Книг, которая была переведена на церковнославянский язык и до сих пор печатается почти всегда вместе с Новым Заветом. Потому что, как говорят Святые Отцы, книга Псалтирь собирает все основные библейские ветхозаветные темы, это молитвы церкви Ветхого Завета.
Так вот, Бог сказал, что будет Царство вечное. Какое царство? Это не было открыто. Сын Давида по имени Соломон построил в Иерусалиме храм, дом Божий. Вступить в него, в это здание, могли только священники, народ молился на улице, на большом дворе, молились все: иноплеменники, язычники, которые хотели здесь присутствовать.
Здесь, во дворе, было место, куда приводили жертвенных животных, и торговцы их продавали, но иногда они создавали под этой крытой галереей такой базар, что нарушали благоговение в доме молитвы. Вы все, наверное, помните, как Иисус Христос пришел в храм и изгнал торгующих.
Иерусалим, небольшой горный город, окруженный оврагами, которому суждено было сыграть огромную роль в Ветхозаветной и Новозаветной истории. Здесь жили пророки, мудрецы, великие цари, и здесь прозвучал голос Иисуса Христа, здесь Он умер и здесь Он воскрес, победив смерть.
Наши христианские, в частности, православные храмы строятся по образцу ветхозаветного библейского храма. Храм символизировал вселенную. Здесь было святилище, три части: притвор, святилище и святая святых. Святая святых была полностью отделена завесой от святилища. Два столба символизировали мировое древо, во дворе стояла огромная бронзовая чаша, символизирующая море, светильники обозначали звезды — это была модель вселенной. А Бог обитал в ней невидимо. Посмотрите внимательно на икону Ильи–пророка. Илья не был пророком–писателем, но он был одним из их предшественников. Он жил в IX веке, а в VIII веке появляются пророки–писатели: Исайя, Михей, Осия, первый среди них Амос. Они открывают людям ту простую, но забываемую часто истину, что человек может принести Богу только свое сердце, что ему не нужны жертвы, если нет веры и любви. Происходит целая религиозная революция. Пророки учат: «Человек, тебе сказано, что есть добро и что ждет от тебя Господь твой — только любить справедливость, быть непорочным, ходить перед Богом твоим».
Вот эта истина, трудная до сегодняшнего дня, составляет средоточие учения откровения пророков. Они боролись против язычества, против пережитков язычества, против склонности людей к идолослужению. Мы должны понять, что борьба эта была напряженной, ибо современный человек также поклоняется и силе, и сексу, и плодородию — только в других формах. Тогда это были мифологические формы, сейчас — иные, но это всегда остается соблазном.
Пророки предсказали, что наступит день, когда Господь Завет свой расторгнет, расторгнет свой договор, который был заключен в древности, и придут бедствия, которые разрушат всю Ветхозаветную церковь и оставят только святой остаток. И они говорили, что Царь — помазанник, все равно явится, и через Него Бог откроется людям, через Него откроется высшее, что может только знать о Предвечном человек. Он придет без силы и славы, Он не потушит курящегося льна, не переломит надломленную ветку. Его оружием будет сила духа, на Нем почиет дух мудрости, дух разумения, дух Слова Божия.
Итак, с VIII века до н.э. уже совершенно ясно определяется, что Бог откроет Себя через Помазанника, Царя, Мессию, Христа.
Что случилось дальше? Ассирия была великая страна высокой культуры, которая в то время захватила почти весь Ближний Восток, современный Ирак. Как и предсказывали пророки, ассирийцы пришли, разрушили сначала северную часть израильского государства, потом и южная часть была разрушена Вавилоном. Знаменитый вавилонский полководец и князь, ставший потом царем, Навуходоносор П в IV веке до н.э. разрушил Иерусалим, сжег храм и увел все население города, почти все население страны, в Вавилон. Для чего он это сделал? Это была старинная политика восточных завоевателей: надо было перемешивать население, чтобы люди забыли свою культуру, свою веру, свой язык и превратились в подданных своего царя и говорили на общем для всех арамейском языке.
Что же произошло с Ветхозаветной Церковью? Горсточка изгнанников раскаялась, она поняла, что пророки были правы, что на самом деле люди отступили от веры, и потому разрушен Завет. Они читали в писаниях пророков, что настанет день, когда Господь заключит с народом Новый Завет. Вот это великое слово, которое уже предваряет историю христианства.
В 538 году иранский царь Кир вступил в Вавилон без боя. Навуходоносор давно уже умер, ему наследовали в общем неудачные и бездарные преемники. Знать была недовольна ими и, в конце концов, когда Кир приблизился к Вавилону, определенные группы в городе открыли ему ворота. И персидский царь въехал в Вавилон не как победитель, а как друг — освободитель, и его приветствовали от имени вавилонских богов. Он издал эдикт, указ, о том, что все изгнанники из разных стран могут, если они того пожелают, вернуться в свои земли. В Иудею вернулась лишь незначительная часть, все уже осели в Вавилоне, и только группа небольшая, несколько сот человек, энтузиастов, которые верили, что чудо какое–то произойдет, вернулись в разоренный Иерусалим.
Они вернулись, и их ожидало ужасное зрелище: разрушенный город, опустевшие дома, камни. За время целых поколений, пока люди жили в Вавилоне, все пришло в одичание и запустение. И община начала деградировать, морально и физически, пока ее не вывел из кризиса священник, по происхождению вавилонянин, по имени Эзра, в греческой транскрипции Ездра. Это было в V столетии до н.э.
Приехав в Иерусалим, Эзра развернул свиток закона Моисея и привел людей к присяге, заставляя их клясться перед небом и друг перед другом, что они будут строго соблюдать Закон и никогда Не будут отступать от него.
Так образовалась небольшая, достаточно замкнутая, потому что она боялась языческих влияний, община в Иерусалиме. Она, собственно, была городом–государством, подчиненным Римской империи. Поскольку храм пал, восстановили новый, но он уже потерял прежнее обаяние, и вот люди стали молиться в молитвенных домах, которые назывались домами–собраниями, по–гречески это слово звучит как «синагога», место схождения.
В конце IV века на Ближний восток приходят войска Александра Македонского. Александр покоряет все окружающие страны, но каждая сохраняет свою культурную автономию, свою религиозную независимость. Он, будучи гибким политиком, молится в египетских храмах, объявляет себя сыном бога Амона. Нам трудно заглянуть в душу этого удивительного и, по–видимому, все–таки великого человека. Быть может, он действительно верил в свое какое–то особое предназначение — ведь почти юношей он сумел завоевать почти полмира, дошел до Индии, и только бунт солдат принудил его вернуться.
Александр начал эпоху, которую мы называем эллинизмом. Здесь встретились Восток и Запад, здесь соединились самые разные культуры, но при нем и при первых его преемниках, которые разделили его империю, терпимость была правильной. Однако обоготворение властителя стало здесь уже довольно типичным, распространенным явлением.
Один из потомков — преемников Александра Македонского, живший около 170 года до н.э., правивший Сирией, на той территории, где она и сейчас, Антиох Епифан IV, чувствуя, что многообразие страны может быть политически опасным, решил эллинизировать все: не только быт, одежду, искусство, но и веру. Различные религии были все окрашены под греческий как бы стиль. Но дело Эзры не прошло даром: когда эмиссары Антиоха IV пришли в Иерусалим, там люди отказались слушаться царских повелений.
Конечно же, в Иерусалиме были грекофилы, которым нравились спортивные состязания, которым нравилась западная культура, западная цивилизация, но Антиох хотел большего. В конце концов он приказал закрыть Иерусалимский храм и превратить его в капище, где бы служили Зевсу, богу небес. Это и произошло около 165 года.
Люди, которые сопротивлялись, были убиты. Экземпляры Библии, которые находили в Иерусалиме и его окрестностях, сжигались, убивали даже матерей, которые совершали над детьми религиозные обряды. Железом и кровью этот маленький очаг уничтожался. И тогда началось восстание, которое возглавил старый священник Матафия и его сыновья, среди которых военным гением выделялся Иегуда Маккавей, поэтому восстание принято называть маккавейским.
Иегуда Маккавей сумел изгнать сирийцев из Иерусалима и сделал его почти наполовину свободным, независимым городом, его братья основали новую светскую династию. А вслед за тем пришли и римляне, они вклинились в конфликт между хасманейскими князьями, захватили контроль над всей Сирией и Палестиной. Единственным религиозным действующим органом остался синедрион — совет священников, богословов и старейшин.
Я уже говорил вам, что древнейшие рукописи Библии были найдены в Кумране, на берегу Мертвого моря. Там были свитки древней секты ессеев и древние списки Библии. Люди, жившие на берегах Мертвого моря и спрятавшие эти свитки, ожидали скорого явления Христа, Мессии, они говорили, что Бог их послал для того, чтобы предварить его приход. Они строго соблюдали все религиозные обряды, обычаи, правила. Но они презирали весь мир, им казалось, что только они одни спасутся. Им казалось, что уже наступил день спасения, день прихода Мессии, день прихода Христа.
Каким будет этот царь? Так размышляли люди у стен этого города. На слайдах вы видите золотые ворота, на которых покоился взор Христа. Эти ворота, несмотря на все войны и бедствия, которые претерпел этот город, несмотря на то, что через него шли и войска, и взрывались бомбы, — ворота сохранились с тех времен. Под протекторатом римской власти, поддерживаемым впоследствии императором Августом, Ирод, последний иудейский царь, захватил власть в 37 году и отстроил Храм.
Незадолго до Рождества Христова император Август полностью одолел своих политических противников. В 30 году он победил Антония и Клеопатру в знаменитом сражении при Аттийском мысе и стал единодержавным правителем империи. Он сохранил некоторые республиканские формы, но на самом деле это была уже единоличная диктатура. Не будем сейчас касаться политической стороны дела, важно отметить, что Римская империя достигла в то время апогея своего могущества и принесла различным народам правовое сознание и единство. Один из Отцов Церкви говорит, как могли бы апостолы проповедовать и путешествовать, если бы эти страны были разделены языками, границами, войсками? Нет. От Испании до Сирии, от Британии до Африки — всюду звучала латинская речь, международная, всюду действовали одинаково римские законы, всюду мог проехать человек, имеющий римское гражданство.
При Августе поставили знаменитый алтарь в честь мира, и одна из древних надписей гласит, что он принес мир народам, что он есть истинный спаситель мира. В честь Августа незадолго до н.э. совершались празднества, игры, и великие писатели и поэты того времени, в частности, Вергилий, упоенные после долгих гражданских войн и неурядиц этой картиной всеобщего примирения, говорили, что наступило сатурново царство — вечное царство мира, вот оно грядет, вот оно близко.
В то время в отдаленной Индии говорили, что грядет Майтрейя, новое перевоплощение Будды, в Иране парфийском говорили о приходе Саошианта, спасителя мира, а индуисты говорили о перевоплощении Вишны, великом герое Калки, который должен прийти в мир и открыть миру истину. В римских Сивиллиных книгах также предсказываются необычайные события.
Явление в мир Бога для Ветхозаветной Церкви было явлением царя, но царя духовного — и вот тут происходит раскол: в сознании людей, в сознании народа. Часть людей воспринимает этого царя как действительно сверхъестественного, посланного Богом Владыку, монарха. Другие предсказывают, что Его силой будет только Слово, что Его мощью будет только дух, что Он возьмет на себя бремя грехов человеческих, что Он будет угнетен и презираем всеми, что Он будет страдать за людей, что он возьмет на Себя грехи всего мира.
Это совсем иной царь. Прежде чем сознание созрело до восприятия этой истины, должно было, как мы с вами видели, пройти почти восемнадцать столетий истории Ветхого Завета. И она, эта драматичная, эта трагичная и в то же время прекрасная история включает в себя все мотивы человеческого бытия и человеческой истории и подводит нас к самой последней черте: когда ночью на поле пастухи сторожили свое стадо, как говорит евангелист Лука, «слава небесная осияла их, и ангел явился им и сказал: «Я возвещаю вам великую радость, ибо ныне в Вифлееме, в городе Давидовом родился вам Спаситель, который есть Мессия, Христос, Господь».
Вот и вся в кратких чертах история происхождения этого термина — Христос, Мессия.
История человечества, которая предшествовала явлению Христа, она как бы сфокусировала, вобрала в себя наиболее типичные черты библейской истории. Но мы Иисуса Назарянина в Символе Веры называем не только Христом, но и Сыном Божиим, Единородным, рожденным от Отца. Это таинственное обозначение, которое составляет самую суть учения о Христе и христологии, и к ней мы еще обратимся.
Лекция была прочитана 17 октября 1989 г. в Доме культуры фабрики «Дукат»

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ

Тема этой беседы в каком–то смысле узловая, потому что, как я вам уже говорил, первая часть Символа Веры о Творце мира, она общая с исламом, иудаизмом и другими монотеистическими религиями. Специфика христианства начинается со второго раздела: «Верую во Иисуса Христа». Поэтому–то мы и называемся христианами, не просто верующими, а христианами, что для нас высшее Откровение осуществляется в личности Иисуса Христа.
Я говорил о том, что означает имя Иисус. Его историческое, личное, человеческое имя. Мы с вами говорили о том, откуда происходит слово «Христос», что значит Помазанник, Царь, Мессия, беглым взглядом окинули более пятнадцати веков Ветхозаветной истории и подошли к самому важному вопросу — в чем заключался смысл Ветхозаветного Предвидения?
В том, что мир не статичен, мир имеет историю, мир имеет цель, мир движется к высочайшему Откровению Бога. Этого не знала ни одна из великих религий мира. Все они, так или иначе, представляли себе бытие в принципе неизменным.
И вот пророкам открылось, что бытие — это, как стрела, пущенная в некоем направлении, что полнота Божиего присутствия — это не данность, а некая цель, и поэтому они говорили о Царстве Божием. Ибо сегодня Бог не царствует полностью, не царствует: совершается физическое и нравственное зло, смерть и преступления, это не есть царствование Бога, а это есть царствование стихий и злой воли человека. Царствование Бога означает полную реализацию Его благих замыслов.
Еще первый основатель Ветхозаветной Церкви Авраам принял Бога как благо, и Моисею Он открылся как многомилостивый, полный милосердия, полный любви и сострадания к миру. А в мире совсем не это осуществляется, отсюда вывод, что Царство Божие есть нечто ожидаемое, грядущее. Не для этого должно было быть высочайшее откровение Бога миру так, чтобы Он соприкоснулся Своей абсолютной непостижимой личностью, соприкоснулся с личностью человека.
Это казалось немыслимым, казалось невместимым: как может человек — смертный человек, ограниченный человек познать бессмертное и безграничное? И такое познание происходит в опыте пророков.
Опыт пророков заключался не только в том, что через них Бог говорил миру, и не только в том, что Он открывал им Свою волю и открывал им нравственный закон как форму служения Всевышнему, а также и в том, что этот опыт давал им возможность увидеть грядущее, увидеть впереди приближающееся явление Сущего. В книге пророка Исайи мы читаем: «О, если б Ты разверз небеса и сошел!»
И вот это напряженное ожидание, что Бог придет в мир, что Он откроется миру, что Он принесет миру Свое величайшее Откровение, когда все народы притекут к Нему, оно либо не осуществилось никогда и было иллюзией, было обманом, либо осуществилось. Но если осуществилось, то мы знаем, где и когда.
Сколько бы ни просматривали историю, совершившуюся на земле с тех времен, когда жили пророки, сколько бы ни было тогда великих мудрецов, подвижников и святых, мы находим только одну единственную личность, в которой это откровение действительно реально осуществилось.
Он — Единый, так учит нас Символ Веры. Единый Господь Иисус Христос. Он — Сын Божий. Что это означает? Разумеется, когда мы говорим о непостижимом, о Божественном, мы употребляем земные термины, человеческие термины. На человеческом языке сын это тот, кто рожден от отца. Мир, вселенная, человек не рождены от Бога — они Им созданы, из небытия. Бог дал им бытие, не из Себя, а как бы из ничего.
На небытии построил Он бытие. Это очень важный момент.
В нашей литургии, в литургии Василия Великого и в литургии Иоанна Златоуста, повторяются великие слова: «Ты из небытия в бытие всех привел». Из небытия в бытие. Логическая пропасть, духовная пропасть, реальная пропасть лежит между созданным, тварным, и абсолютным — Божественным. И для того, чтобы эта пропасть была преодолена, необходимо откровение Божие, шаг какой–то.
Так вот, если мир — это творение Божие, то явившийся в мир Иисус Христос — это не Божие творение, а Он родился от Бога, родился в глубинном, мистическом, таинственном, Божественном смысле.
В Библии, как вообще в восточных языках, слово «сын» обозначает «причастный», непосредственно причастный. Человек, который внушал надежду, назывался сыном надежды;. человек, исполненный греха и зла, назывался сыном погибели; гости на брачном пире назывались сынами брачного чертога; ученик пророка, сам пророк, назывался сыном пророческим. То есть понятие «сын» обозначало не просто рождение по плоти, а духовную, внутреннюю причастность.
И когда Евангелие от Марка, самое древнее, как полагают историки, говорит о Иисусе Христе Сыне Божием — оно говорит нам тайну великую, что этот земной человек, который разделил с нами рождение и смерть, страдание и усталость, голод и сострадание, радость и печаль. Он одновременно принадлежит миру Божественному, Он не сотворен, а Он рожден от Высшего. «Я и Отец одно», — говорит Он, и это не просто как бы одно из излияний от Бога, а это нечто уникальное в своем роде. Поэтому — «Иисуса Христа Сына Божия Единородного», «Единородного, иже от Отца рожденного прежде всех век».
Это означает, что Его рождение не есть событие во времени, что вот когда–то Его не было, и когда–то Он возник. «Прежде всех век», то есть тогда, когда не было времени, тогда, когда вот эти слова «до» и «после» не имели смысла, — рождение происходит вечно, вне времени.
Конечно, это величайшая тайна, но тайна, связанная с тем, как я уже говорил, что Бог есть любовь. Но не просто любовь к кому–то — хотя бы к своему творению, — а Он есть сама любовь, реализующая себя внутри. Для того, чтобы почувствовать тайну Божественной любви, вспомните икону Андрея Рублева «Троица»: Трое сидят за столом и ведут молчаливую беседу, единство связывает их — Они трое, но Они одновременно одно.
Как сокровенный, как непостижимый, как безусловный и абсолютный, Бог не может быть назван ничем: ни творцом, ни создателем, ни разумом — ничем, потому что все в Нем в глубине скрыто и превосходит нашу мысль. Но в тот момент, когда Творец создает мир. Он выходит из своего тайного для нас бытия, Он становится Богом–действием, Богом–Словом. «В молчании произносит Бог Свое Слово», — говорит один из средневековых мистиков.
Слово Божие в Библии обозначает одновременно действие Божие. «Логос» означает и разум, и смысл, и деяние одновременно. Когда Бог действует, действует Его слово, Его второе «Я», второе Божественное «Я». И оно уже постижимо для нас в большей степени, потому что второе «Я» Бога — это и Творец, это и Любовь, это и многое другое. Поэтому, когда творит Сущий, Он творит через Свое Слово, поэтому сказано: «В начале было Слово». Это начало не во времени — и «Слово было у Бога, и Бог был Словом, и все через Него создано», — говорит апостол Иоанн, и Символ Веры повторяет: «Им же вся быша», то есть через Него все стало существовать. Когда Логос в мировом сверхбытии рождается вечно, через Него все остальное возможно в мире.
Составители Символа Веры, зная, что для многих людей казалось более понятным, рассудочно более объяснимым представление о том, что было время, когда не было Логоса Божия, Отцы Церкви подчеркнули, что Он — единосущный Отцу. Это не другой бог, это не низшее по отношению к Творцу существо, а это тот же Бог — Единый по существу, и это постигается через символы, через образы. Недаром Гегель говорил, что Символ Веры наш изложен не в умозрительной, не в теоретической, не в отвлеченной форме.
«Света от света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, не сотворенна, единосущна Отцу». В чем заключается смысл этого образа? Когда горит костер и любой другой огонь, и мы зажигаем от него другой огонь, они принадлежат одному огню. Но тот не убывает, и этот загорается, — вот что означает «свет от света». И оба костра, когда один зажжен от другого, представляют собой одну огненную природу.
Точно так и рожденное в недрах сверхбытия Слово принадлежит природе Бога. Это очень трудно было понять людям, и на протяжении нескольких столетий возникали учения, которые пытались это как–то изменить, и долгая борьба, которая велась вокруг Вселенских Соборов, показывает, насколько это действительно трудно вмещалось в людей.
Не вмещалась и вторая тайна Христа: что Он не только Божественное начало, но Он и человеческое. Вот последовательно идущие отступления от христианской веры. Арианство. Собор был созван в 325 году в борьбе с Арием, учителем Александрийским. Он говорил, что Логос когда–то не существовал.
Потом возникает учение о том, что Христос был человеком, на которого просто сошел дух Божий, — тем самым Бог и человек разделялись во Христе. Так думали люди — которые группировались вокруг константинопольского патриарха Нестерия. Впрочем, может быть, сам Нестерий не очень был в этом повинен, но дело не в этом. Так и называлось, нестерианское учение.
А потом иные люди, чтившие Христа высоко, отодвинули Его человеческую природу, сказав, что в Нем была только одна природа Божественная, а человеческое в Нем, это что–то такое второстепенное, маловажное. Между тем, для Церкви это было не маловажно. Это центрально, что Он — один из нас. Он не призрак. Он не какое–то видение Божественное, и Священное Писание это подтверждает, что, да. Он был подлинным человеком и подлинным Богом остается перед нами.
И, наконец, после этого учения, отвергнутого на Вселенском Соборе, возникает более тонкое учение, монофилитское. Греческие богословы пытаются доказать, что, да, Христос был человеком и Он является истинным Богом, но воля–то у Него была одна, одна воля, — Божественная. Но как же это понимать? Разве Он не молился в Гефсиманском саду перед смертью, разве Он не молился Отцу: «Да минует Меня эта чаша»? Значит, Его человеческая воля сопротивлялась тому, на что Он шел, и была борьба внутри, значит, нельзя считать, что у Него была одна только, Божественная, воля.
Значит, Он уникальное существо — полностью человеческое — и полностью Божественное. Потому что Спасение к нам пришло, приобщение к жизни вечной, через Того, Кто одновременно принадлежит другим мирам. Вот в чем сущность исповедания о Христе Символа Веры.
Почему называется «Радостная весть» — «Евангелие» по–гречески? Потому что это весть не о том, что нас спас какой–то ангел или какой–то обитатель космических миров, или какое–то высшее существо, а о том, что спасти нас пришел сам Создатель, Сам Творец в лице Логоса Божественного: «В мире был, и мир Его не познал, но свет, — продолжает евангелист, — во тьме светит и тьма его не объяла. Вот свет Христов светит в мире».
Человек всегда стремился открыть свою душу, ему всегда было тесно в своих рамках: он хотел слиться с толпой, с народом, с природой… В этом стремлении есть что–то великое, хотя есть и отрицательное. А великое в этом стремлении то, что мы с вами гораздо более таинственные и объемные существа, чем нам кажется. И нам действительно оказывается тесно в этих рамках, только в индивидуальных — человек стремится к соборному охвату и братьев, и сестер, и природы. И прежде всего человек стремится соединиться с Богом, слиться с Божественным — во всех формах.
Может быть, некоторые из вас знают поэзию американского поэта Уитмена, который думал, что он постиг божественное, растворяясь в дыхании прерий, чувствуя себя единым с травой, которая растет под ногами, с облаками, которые несутся над головой. Многие люди переживали слияние с природой, чувствовали, что в них происходит что–то священное, что–то необыкновенное и яркое. Быть может, многим из вас такое чувство слияния с природой знакомо, слияние с красотой, с полнотой жизни в глубоком священном молчании.
Многие произведения живописцев, писателей говорят об этом слиянии. Помните строки из романа «Война и мир», которые с детства всем хорошо знакомы? У Флобера есть философский роман «Искушение святого Антония». Мне, правда, он кажется не совсем удачным, но вот каков там эпилог драмы. Когда пустынник, подвижник, который боролся со страстями в своем сердце, вдруг чувствует, что вся природа вошла в него, что он летает вместе с птицами, что в нем живут и развиваются все существа, что в нем дышит вся вселенная — это чувство не случайно. И, разумеется, мистики Индии, древней и современной, мистики Ирана, множество мистиков всех времен и народов жаждали этого слияния.
Рассказывали такую притчу, тоже, кажется, индийского происхождения, о том, как жила на свете некая одухотворенная куколка, фигурка, но состояла ее плоть из соли. И она все время хотела узнать, что такое море, что такое океан. И ей сказали, ты можешь это узнать, только войдя в него. И вот она вошла в воду и стояла там, стояла, и соленые морские волны ее омывали, — и она познала океан, только полностью в нем растворившись. От нее ничего не осталось, но она растеклась в соленых просторах морских вод.
На первый взгляд, кажется, что эта жажда растворения присутствует и в Библии. В псалме 41–м говорится: «Как олень стремится к источнику, так душа моя стремится к Тебе, Боже». Но на самом деле человек ветхозаветных времен отдавал себе отчет в том, что прикоснуться можно только к сиянию Бога, к тому, что в Библии называется славой Божией, то есть к излучению Его, растекающемуся по всей вселенной. Но это не Он, это не Он, это только корона Его, как бывает корона на солнце. Когда случается затмение солнца, вокруг него видна корона, но это не солнце, а аура вокруг него.
С самим Богом слиться человеку нельзя.
Я вам уже рассказывал, как реагировал пророк Исайя на видение Божественного. Когда он видел славу Божию, он сказал: «Я должен умереть, потому что я видел лицо Бога». (Лицо в условном смысле). Вот как понимал Ветхий Завет встречу с Богом. Встреча — да, послушание — да, любовь — да, ибо первейшая заповедь Ветхого Завета говорила: «Возлюби Господа твоего всем сердцем твоим, всем помышлением твоим».
Но также говорит Господь у пророка Исайи: «Как небо далеко от земли, так Мои мысли далеки от ваших мыслей». Это очень важное место. Оно звучит, как гром, в Священном Писании, потому что все народы, особенно на Востоке, на Западе и дальше в Греции, в Вавилоне, в Египте представляли себе богов человекообразными, или, по крайней мере, природообразными. Большинство изваяний и фресок, кто бы это ни был — Осирис, Зевс или Мардук вавилонский, всегда имели образ человека. А в Библии мы слышим грозный и суровый голос Творца: «Я Бог, а не человек».
И только тогда, когда Бог сам приближается к нашему бытию, когда Он входит в нашу жизнь, когда Он становится для нас человечным и близким, тогда возможно слияние, только тогда. Вот почему апостол Павел учит нас, что спасение, то есть приобщение к Богу, возможно только через Иисуса Христа. И вера во Иисуса Христа означает слияние с Ним, приятие Его в сердце, означает, что мы вместе с Ним. Апостол говорит: «Я сораспялся Христу», то есть мы вместе с Ним страдаем, вместе умираем, вместе можем воскреснуть.
Таким образом, человечность Бога открывается через Богочеловека, и Богочеловек уже не провозглашает той страшной и грозной истины: «Я Бог, а не человек». Он говорит; «Я человек, Я ваш брат». Человеческое лицо Бога — вот что такое «света от света. Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша». Это Бог для нас, это Бог наш, это, как мы говорим, второе Лицо Святой Троицы, которое обращено к человеку, к твари, к мирозданию, которое приходит к нам во имя любви.
В Евангелии от Иоанна мы читаем: «Так Бог возлюбил мир, что Сына Своего отдал, чтобы каждый человек не погиб, но имел жизнь вечную». Значит, в глубинах бытия Божественного живет величайшая любовь к творению, и Он приходит в наш мир — мы говорим, — нисходит, — потому что этот мир высочайший, непостижимый. Он приходит в наш обычный мир, в повседневный мир, для того, чтобы нас приобщить к себе. Не знающий страдания — познает страдание, не знающий ограничений — становится ограниченным в пространстве и времени, всемогущий — ограничивает свое всемогущество.
Вы помните стихи Пастернака: «Он отказался без противоборства, как от вещей, полученных взаймы, от всемогущества и чудотворства и был теперь, как смертные, как мы…» Да, во время короткого периода своего земного служения Христос проявлял высшие Свои тайны, исцелял людей, мог совершать иные чудеса — но Он сам же сказал, что это не есть признак Его Божественности. Он сказал: «Вы, ученики, будете совершать большее». Человек может делать это, когда дух его находится под воздействием Божиим. А Его Божественность проявилась в непостижимом, в том, что мы увидели в Нем Славу Божию, явление Творца.
У многих возникнет вопрос: почему же это явление не было каким–то торжественным, космическим, почему при звуках небесных громов и при явлении какого–то космического знамения Сын Человеческий и Божий не явился среди людей так, чтобы они все постигли Его силу и славу? И здесь возникает центральная проблема христианской жизни, этики и учения, связанная с ТАЙНОЙ СВОБОДЫ.
Человек подобен Богу по созданию своему, а, значит, он свободное существо. Но он НЕ ХОЧЕТ БЫТЬ СВОБОДНЫМ СУЩЕСТВОМ! Он ПРОТИВИТСЯ СВОБОДЕ, он БЕЖИТ ОТ НЕЕ. Такова его природа. Он может ее исказить, унизить, но это то, что делает его богоподобным. А раз свобода, значит НИКАКОГО принуждения, значит, никакого насильственного явления, которое заставило бы людей отступить в страхе и бессилии.
Любое чудо Христово можно было истолковать как–то иначе. Одни говорили, что Он научился колдовству, другие, фарисеи, говорили, что Он с помощью бесов изгоняет болезни, — так и должно было быть, и Он недаром говорит нам, что если и мертвые воскреснут — не поверят. Почему? Потому что вера это есть готовность духа слушать Его, открыться Ему, вера это есть полет души навстречу Богу. Если этого нет, то все становится одномерным, костенеет, умирает, голос Божий не слышен. Потому что вера есть Богочеловеческая тайна.
Вера дается нам как некий дар, но этот дар мы должны и уметь принять. Без принятия со стороны человека она не реализуется. Этому учит нас вся Священная история, вся Библия и весь многовековой опыт Церкви. Принятие нужно. И вот для того, чтобы это принятие было добровольным, посланник неба. Бог, явившийся во плоти, должен был прийти без знаков земного величия. Вот почему уже пророки предчувствовали, что Он придет, действуя только силой духа. И в книге пророка Исайи мы находим образ Царя страдающего, изгнанного за правду, униженного перед народом, и цари земные восклицают: «Мы думали, что Он был наказуем и поражаем Богом, а Он взял на себя грехи каждого из нас».
Он вошел в этот мир, а значит. Он должен был страдать. В нашем мире не страдать нельзя. В мире падшем, в мире греховном не страдать нельзя, и чем более совершенна личность, тем больше она страдает. Я уже говорил вам как–то, что Голгофа для Христа началась с первого момента Его рождения, когда Он вошел в наш мир, полный зла, — вот это соприкосновение со злом было для него страданием постоянным.
Иногда от этого страдания у Него вырывался даже вздох тяжкий, как в Евангелии от Марка. Он вздохнул и сказал: «О род неверный и развращенный! Доколе я буду с вами, доколе Мне терпеть вас». Это вырвалось у него человеческое чувство. Ему было тяжко, Ему было мучительно, но вот это и был Его крест, и принять Его люди должны были свободно и добровольно.
Когда император Константин сделал христианство государственной религией, принимать христианство было выгодно, ибо его исповедовали сам император и придворные. А Господь Иисус пришел из маленького, никому не известного городка, не был Он поддержан ни школами авторитетными учителей духовных, не имел Он никаких влиятельных лиц в своем окружении.
Он был просто учителем из Назарета, и надо было услышать Его слова, понять их вещий, вечный священный смысл, принять Его сначала как учителя, и тогда открывалась Его Божественная тайна. Недаром Он ученикам ее открыл нескоро, и даже не открыл, а она сама открылась в них, и это было при обстоятельствах удивительных.
Был момент, вы все его помните, когда земная слава пришла к Иисусу. Когда Он умножил хлебы и накормил голодных, толпа решила сделать Его вождем своего восстания, провозгласить царем, насильно, даже против Его воли, но Он бежал от них, бежал, скрылся. Настолько стремительно скрылся, что пошел по воде, чтобы только уйти от них.
Вы все, конечно, знаете евангельский момент хождения по водам. И многие рассуждают, мог Он ходить по воде или не мог. Не только Христос, но и некоторые подвижники, святые, даже не христианские, могут — есть свидетельства. Но не в этом дело, совсем не в этом дело. Господь Иисус шел по воде не для того, чтобы показывать или демонстрировать кому–то Свою особенную силу, совсем не для этого, а чтобы толпа не захватила Его насильно.
Напомню вам это известное место в Евангелии. Вечер. Люди в экстазе: «Вот это наш истинный вождь», а Он тихо говорит ученикам: «Идите в лодку, садитесь и плывите на другой берег». Они отплывают, Он остается с народом, как бы не уходя от них. Ликующая толпа зажигает костры. Спускается вечер, а Он уходит на гору молиться. И вот когда уже никто ничего не подозревает, Он спускается с горы и стремительно движется за учениками и настигает их, идя по воде.
Это была форма бегства. Он скрылся от короны царской. Потому что Ему это было не только не нужно, потому что это была земная сила и слава, а Его слава была в другом. И вот, когда Ему пришлось уйти из Израиля совсем (Он ушел и странствовал по соседней Финикии, в современном Ливане), Он спросил учеников однажды: «За кого Меня считают люди?» И они стали говорить, что за пророка, еще там за кого–то… «А вы за кого Меня почитаете?» И Симон–Петр за всех ответил: «Ты — Христос, Сын Бога живаго». Что это означало?
Это означало: Ты устал, на Твоих туфлях и одежде пыль, Ты изгнанник, у Тебя нет не только короны, но у Тебя и дома нет, птица имеет гнездо, и лисица нору, а у Тебя, у Сына Человеческого, нет жилья, Тебе негде приклонить голову. Ты отвергнут религиозными учителями народа и мудрецами, над Тобой посмеиваются богатые и власть имущие, переменчивая толпа судит о Тебе по–разному, быть может, Ты уже потерпел поражение. Ты был в родном городе Назарете, откуда Тебя изгнали, едва не хотели убить, Ты ушел из городов прибрежных, из Капернаума, из Херазина, говоря им: «Горе вам — города, которые не услышали Его слова», Ты тот, Кто потерпел поражение, фиаско, — но мы все равно, несмотря на это, принимаем Тебя как Царя, как Мессию, как Сына Бога живого.
Вот в этом–то и заключался подвиг апостола Петра, что Он признал в Христе Мессию не в какой–то момент Его торжества, хотя бы и временного, а в момент самого горького Его одиночества и отвержения. И поэтому Спаситель сказал ему: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, ибо это не человек тебе открыл, а Отец, который на небесах». Буквально Он сказал: «Не плоть и кровь». Плоть и кровь в Библии — синонимы человека.
Таким образом, свобода сохранялась всегда.
«Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес». Иногда спрашивают, с каких небес сошел Господь, разве Бог не всюду? Я вам уже говорил, что небо есть величайший зримый символ Божественного в бесконечности. Он пришел из бесконечного в конечное, в наше.
«И воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася». Что это значит? Это значит, что Он стал настоящим человеком, и что Мария Дева является тем звеном в человеческой единой семье, через Которую каждый из нас становится родственником, сродником по плоти Иисуса Христа.
Иные из вас, те, кто впервые открывают Евангелие, удивляются, зачем там перечисляются имена — родословие Христа. Это родословие Христа есть для того, чтобы показать, с одной стороны. Его связь с древними библейскими праотцами и царями, а с другой, чтобы показать Его связь с нами. Он Тот, у Кого есть человеческая родословная. Он наш брат по крови, по человеческой крови.
«Воплотился от Девы Марии»… Я в конце беседы покажу несколько слайдов о Деве Марии, чтобы вы еще раз подумали о Ней, потому что Ее место уникально в церковном сознании, в нашем богослужении, в церковном искусстве. И, конечно, вокруг Нее всегда создавались легенды, сказания. Образ Ее украшался, подобно тому, как украшались драгоценностями Ее иконы в старинных храмах Востока и Запада, Москвы, Петербурга и других городов, у нас и за рубежом.
Почему присутствует Дева? Почему Христос должен был родиться от Девы? Подумайте об этом, и вы поймете, что нужна была особенная душа, исключительная личность, которая была призвана стать Матерью Богочеловека. Ее религиозный духовный уровень должен был превосходить всех людей, живших до того, а значит, Ее горение к Богу должно было быть настолько высоко, что немыслимо было бы представить себе, что Она эту любовь к Богу могла делить с кем–нибудь.
Были великие мученицы, великие подвижницы от первых веков до нашего столетия. Да, они, конечно, отказались от семьи и от дома, иногда от жизни даже для того, чтобы принадлежать Господу. Так неужели Матерь Его была ниже их, неужели Ее любовь к Богу, Ее поглощенность Богом могла быть меньше, чем, скажем, у блаженной Ксении или святой Терезы? Больше, конечно, больше. А если так, то Ее рождение неминуемо должно было стать рождением девственным.
Что касается законов природы, то есть ли тот человек, который мне скажет сегодня, что он знает все законы природы и может оспаривать реальность того или иного чудесного феномена. Таких людей нет и долго еще не будет, и я уверен, что никогда не будет: достаточно вспомнить о размере вселенной. Следовательно, у нас нет никаких прав ограничивать власть Творца в природе.
Младенец рожден от Духа Святого. Дух, по Библии, овладевает теми, кто говорит от лица Бога — это переворот внутри, это совершенно неповторимый опыт. Поэтому при рождении Богочеловека должно было быть особенное воздействие того Духа, который говорил через пророков, который входил в человечество уже не раз.
«Распятого за нас при Понтийском Пилате». Я уже говорил вам, почему заурядный чиновник древнего мира, человек исключительной низости, который казнил без суда и следствия многих, который за десять лет своего правления вызывал только возмущение, — почему он попал в скупые строки Символа Веры, для чего? Это не случайно, тут ничего случайного нет, ни одного слова.
Дело в том, что древний мир не знал одного календаря, одного летоисчисления, и в то время, когда создавался Символ Веры, единого летоисчисления также не было. Скажем, Запад признавал счет от основания Рима, в Греции по олимпийским играм считали, на Востоке по царям и так далее. Так вот, указание на этого человека, на Понтия Пилата, есть указание на точку в истории, на то, что Христос воплотился не в воображении людей, не в мифологическом времени, а в конкретной исторической точке и географической точке — при Понтийском Пилате, пятом прокураторе Иудеи, который правил в Иудее с 27 года по 37 год I века нашей эры.
«И страдавшего и погребенного…» Когда мы говорим о страдании Христа, невольно возникают две мысли. Первая: разве не страдали мученики, разве мы не знаем того величайшего мужества, с которым шли на смерть свидетели Христа? Почему Его страдание вызвало у Него содрогание и скорбь смертельную? «Скорбит Моя душа до смерти», — говорит Он. Совершенно исключено, что здесь было просто страдание плоти, исключено даже с человеческой точки зрения. Даже если мы себе представим, что Иисус Назарянин это просто человек, подумайте: что же, Он слабее Своего последователя Яна Гуса, который шел на смерть не дрогнув, и сотен других? Это невероятно.
Почему в таком случае не Сократ является величайшим из учителей, а Христос? Сократ умер не дрогнув, он был уже старый, но вы знаете, что старость не уничтожает неприятия смерти. Мало кому хочется умирать, независимо от возраста. Значит, здесь дело совсем в другом. И вот надо над этим задуматься.
Страдания Христа — это были искушения Христа, потому что евангелист говорит, что сатана оставил Его до времени. Он искушал Его в начале пути, а потом — снова. И когда Христос говорил «пронеси чашу», — Он говорил не просто о коротких минутах агонии, не просто о ночи пыток. Если вы хорошенько подумаете, вы поймете, что это не так, что в Нем, чисто по–человечески, должен был быть заряд мужества, безмерно превосходящий многих людей.
Значит, здесь некая тайна мистическая. Она заключается в том, что Христос в этот момент воспринимал в Себя всю сумму зла человеческого. Он как бы выкупал человечество, беря на Себя все то, что накопилось в нем, все то черное облако, которое тысячелетиями сгущалось над грешным человеческим миром. Оно сконцентрировалось на Нем, и Он, как человек, мог это принять, а мог это отвергнуть. Кроме того, Он мог ощущать, что не того ждал Он от людей. Как говорится в Послании, Иисус Христос «вместо надлежащей Ему радости претерпел страдания», то есть когда Он явился людям, это должно было быть величайшим торжеством человечества. Но произошло иное.
Он поэтому страдает и за род человеческий, отвергший Его. Глубже мы никогда не дерзаем проникать, но мы только знаем, что это было Божественное страдание, что человеческое начало во Христе, оно принимает все мужественно, Божественная Его воля должна была принять то, что Божеству не свойственно, — зло и тьму. «Он изъязвлен был за грехи наши, изранен за наши беззакония, наказание мира сего было на Нем и язвами Его мы исцелились», — так говорит пророк древности, вот это и происходило в страдании Христа.
«И воскресшего в третий день по Писанием». «По Писанием…» — это слово относится здесь не только к Воскресению, но и к страданию, и ко всему. «И восшедшего на небеса, и сидящего одесную Отца», — снова повторю, что здесь перед нами икона, символ. Восхождение Христа, то, что мы празднуем в день Вознесения Христова, это не есть полет Его.
Помню, лет двадцать назад у нас группа богословов вела длительную и оживленную переписку на эту тему, и один из них говорил, что, да, Христос летел через все слои стратосферы, чтобы освятить космос. Я не думаю, что в таком понимании был какой–то смысл. Восхождение к Богу означало и означает, что Его бытие Богочеловека стало полностью иным, и оно стало таким же универсальным, вселенским, как бытие Божественное.
Если Иисус Назарянин во дни Своей земной жизни был ограничен в пространстве и во времени — вы помните в Евангелии от Иоанна: «Он шел и утомился, и сел, Он нуждался в пище, и если Он был в Иерусалиме, то, значит, Его не было в Назарете». Но когда происходит Вознесение, Он одновременно пребывает повсюду. Он обретает, — как Он сам сказал, явившись ученикам, — обретает всякую власть на небе и на земле. «Дана Мне всякая власть», — говорит Он. «Дана» — значит, до этого Он ею не располагал. Теперь Он в ней уже не нуждается.
Он управляет миром, он управляет вселенной, она проникается Духом Христовым. Начинается одухотворение мира и Его пришествие, постепенное одухотворение мира. Недаром Тейяр де Шарден, известный ученый и богослов нашего времени, говорил о космическом Христе, что вся плоть мира стала Его плотью, и в этом тайна Вознесения.
Когда Тейяр де Шарден находился в пустыне в экспедиции и в качестве священника должен был совершать литургию, а у него не было ни чаши, ни хлеба, ни вина — это было в глубинах Азии, в Монголии — он поднялся на одну из голых скал до восхода солнца и наблюдал, как пробуждается жизнь, как приходит свет на небосклон и одевает пустыню, как уходит серп луны и поднимается солнце. И он переживал это событие как космическую литургию. Подобно Святым Дарам, поднималось солнце — и он так и чувствовал, что это есть Святые Дары, потому что вся тварь, и воздух, и горы, и живые существа — они становятся плотью Божественной. Вот почему наша Евхаристия есть космическое таинство.
Хлеб и вино это есть природа — это кровь винограда, питающаяся соками земли, это пшеница, которая есть символ растений, питающих нас, это то, что входит в нас и дает нам жить — с этого момента природа перестает быть безразлична. Сейчас много говорят об экологической этике, справедливо говорят, но основа экологической этики может быть только тогда заложена, когда мы почувствуем сердцем, что природа — это Божественная плоть, что Он освятил ее, освятил небо и землю. Он — Кому это дано как власть.
И, наконец, Он завершает историю: «И паки грядущего со славою судити живым и мертвым». Это находится за пределами истории, и, я думаю, что был бы нам смысл остановиться на этом позднее, а сейчас я еще раз хочу повторить, что то окрыляющее соединение с небесным, которое нам было бы невозможно, возможно теперь через Христа.
Апостол Павел говорит нам: «Не я живу, но живет во мне Христос». Его сердце. Его глаза, Его любовь. Его нечто неповторимое — это–то и является главным для христианства, для внутренней индивидуальной жизни христианина. Тот, кто не принял в себя Христа, тот еще стоит в притворе, на пороге христианства, тот еще делает первые шаги. Главное здесь — это принятие Христа.
При таинстве крещения, а я о нем буду говорить потом, поется такое слово: «Елице во Христа крестится во Христа облекостися». Когда мы крестимся во Христа, мы в Него одеваемся, Он нам близок, и ощущение Его близости с нами становится залогом того, что с Его помощью мы будем преображать собственную личность и собственную жизнь.
Он говорил о том, что каждому человеку, кто верит в Него, будут даны великие силы, и это не фокусы, и это не феномены, а сила внутренняя. И это сила, которую мы должны не только взращивать в себе, но и нести в мир. Мир всегда нуждается во Христе, всегда нуждался и будет нуждаться. И Его людям можем нести только мы, те, кто в той или иной степени принял Его в свое сердце и несет Его, отражая Его свет в своей душе.
Лекция была прочитана 4 ноября 1989 г. в Доме культуры фабрики «Дукат»

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ

Теперь мы с вами остановимся на третьей части Символа Веры, которая читается так: «И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже ее Отцом и Сыном споклоняема и славима, глаголавшего пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». Я бы хотел остановиться на двух важных темах: тема Духа Божия и тема Церкви. Как вы хорошо понимаете, я смогу лишь слегка затронуть эту неисчерпаемую глубину.
Те из вас, кто ходит в храм, кто знает молитвы, должен помнить то молитвословие, которое мы все повторяем каждое утро, то молитвословие, которое поется в день Пятидесятницы: «Царю небесный. Утешителю, Душе истины»… Почему Он называется Утешителем? Потому что Христос сказал, что когда Меня не будет с вами, — видимо, зримо, на земле — Я дам вам иного Заступника — Параклетос. Это слово можно переводить как Утешитель, Тот, Кто будет ходатайствовать за Церковь, Тот, Кто будет укреплять ее. По существу. Дух Божий становится вместе с Христом Присутствием, священным божественным присутствием в Церкви и в мире.
Что такое Дух Божий? Вопрос поставлен неправильно. Надо спрашивать: «Кто это?» Ибо Дух Божий — это живая личностная реальная сила, ибо Дух Божий — это сам Бог, присутствующий во всех созидательных процессах мира. Очень упрощенно мы можем сказать так, что Божественный непостижимый Отец сокровенный являет Себя в Сыне, в творческом акте, потому что Он творит через Сына — «все через Него стало, что получило бытие». А Дух Божий — это тот же Бог, но поддерживающий и животворящий бытие мира. Вспомним первые слова Книги Бытия: «В начале Бог сотворил небо и землю». Раз сотворил, значит уже Божественное Слово, Сын Божий действует в мире… «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною». И Дух Божий носился «над водою», над поверхностью бездны.
Дух Божий… Когда мы говорим Дух, мы часто неправильно употребляем его в смысле чего–то бесплотного, воздушного. Иногда, в быту, говорим: «Он питался только Духом святым». Это значит чем–то неосязаемым. Но в Священном Писании дело обстоит совсем не так. Образы Духа Божия переданы нам как огонь, буря, сила, мощь.
Если перевести древнееврейское слово «руах» или греческое «пнеумос» точно по смыслу на русский язык, это будет означать энергия, мощь, сила. Поэтому, когда говорится о поддержании мира Духом Божиим, это значит, что конечная сила мира поддерживается рукой Самого Творца, рукой, конечно, в метафорическом смысле слова.
Он Животворящий… В псалме 103–м говорится, что всякое создание, если Бог отнимает у него Дух, приходит в смятение и превращается в прах, то есть в ничто. Оказывается, Бог творит мир и сегодня, и каждую минуту, и Дух Божий присутствует в мироздании. Он присутствует в каждой травинке, в каждой капле воды, в каждой звезде и, конечно, в человеке.
Но есть особое воздействие Духа Божия — не просто на творение, но на дух человеческий, созданный по Его образу и подобию. Это, прежде всего, посланники Божий, пророки. Не только библейские, древние пророки, но и пророки Нового Завета, апостолы, святые, каждый человек, христианин, может получить Дар Духа Божия и стать проповедником Его животворящей силы. Преподобный Серафим Саровский, великий святой XIX века, говорил, что цель, сама цель христианской жизни — это получить Духа Святого, Значит, для нас это не есть нечто абстрактное, теоретическое.
Вы спросите: «А как же человек может почувствовать, что он получил Духа Божия?» Да, мы каждый день просим: «При–иди и вселися в ны и очисти ны от всякия скверны». Кто может нас очистить от злобы, ненависти, от тех комплексов, которые в нас сидят? Только сила Духа Божия, и возможность преображения человека заключена в этой силе.
Вы помните, я рассказывал про апостолов, когда они шли по своим дорогам, они всегда обращались к Духу Божию, то есть к Богу, действующему здесь, на земле. Они выбирали свою дорогу, спрашивая, куда им идти? Когда собирались Вселенские Соборы, свои постановления они писали, начиная со слов: «изволитися Духу Святому и нам». Это не гордыня, это так научили их апостолы. Первый апостольский собор в 49 году первого столетия издал постановление, которое так и начиналось словами, что мы передаем волю Духа Святого, который раскрылся через нас. Но еще очень важно отметить, что Дух Божий может коснуться сердца человека, и каждый из вас, если вспомнит какие–то светлые минуты озарения внутреннего, знайте, что это Он прошел рядом с вами. Он коснулся вас, животворящий, входящий в ваше сердце.
Мы должны также помнить слова Спасителя, который говорил, что Я пошлю вам Его, Он вас научит всякой правде. Не только отдельным единицам, людям, а именно всем вместе. И вы все знаете, наверное, что праздник Пятидесятницы, или Троицы, это праздник, в который вспоминается сошествие Духа на апостолов — день рождения Церкви. Не один человек, а вместе они собрались и в это мгновение почувствовали удар Духа Божия, как огонь, как молнию, и языки огненные зажглись над каждым из них, и тогда они обрели силу говорить со всеми народами, понести из своего восточного уголка земли слово Христово по всему миру. Какой силой? Талантами? Образованностью? Дарованиями? Поддержкой власть имущих? — Ничего этого не было. Только сила Духа Божия — вот что создавало первоначальную Церковь.
Когда потом христиане видели поддержку ее со стороны императоров, это другое дело; когда крестились князья, короли, цари и за ними весь народ, это было прекрасно, но это было другое дело. А когда пришли люди, ничем не обладающие и предложили слово Христово, предложили миру, который, казалось, все имел, что хотел, и мир, в конце концов, склонился перед Крестом — вот это была сила Духа Божия. Поэтому запомните: если вы хотите ощутить Его присутствие, молитва должна быть не только за закрытыми дверями в уединении, но также и вместе.
Здесь мы с вами незаметно подходим к тайне Церкви. Ибо Христос желал — хотя Он обращался к отдельной человеческой душе, хотя Он заповедовал нам молиться Отцу в тайне, — Он сказал: «Где двое или трое собраны во имя Мое, Я там среди них». Я знаю много случаев, когда молитва оказывалась почти бессильной, подобно фонтану воды, которая взмывает вверх, а потом падает. Но вот люди собирались вместе, молились, и у них словно вырастали крылья.
Дух Божий — мы называем Его третьим Лицом Святой Троицы, потому что это, хотя я назвал здесь слово энергия, — это лицо Бога, живое лицо Бога. Но как прекрасно, что на иконах Он всегда изображается символически! Чаще всего как вестник надежды и радости — голубь. Это библейский образ надежды. Когда мир погибал в потопе, голубь принес Ною веточку маслины, как знак того, что дни гнева кончились. И Дух Божий на Иордане явился в виде голубя, как знак новой надежды, и на всех иконах наших всегда Дух Божий изображается либо в виде птицы, либо в виде огня.
Это очень важно — чтобы мы помнили, что Бог все–таки не человек, что это иное существо, совершенно иное, бесконечно превосходящее нас. И только, став человеком, в лице Иисуса Христа, Он к нам приблизился, а так — остается тайна. Тайна, потому что это — иная бездна, иной огонь.
«Глаголавшего пророки». Это удивительная тайна, когда Бог говорил через пророков. Потому что, с одной стороны, Он понуждал их говорить, они вынуждены были идти к людям и говорить то, что им не хотелось, но, с другой стороны, они своей волей соглашались служить Ему. Один мудрый человек называл историю святых вечной Пятидесятницей. Ибо та Пятидесятница, которая произошла в 30 году I века нашей эры, когда родилась Церковь, та Пятидесятница была первой, но не последней.
Обращаясь к Писаниям святых, мы можем по–настоящему почувствовать, что это были не просто добрые люди, праведные люди, а это были люди, через которых действовал Дух Божий. И апостол Павел учит нас: если мы еще не постигли Духа Божия, если он еще не дошел до нас, то мы еще не имеем полноты христианской жизни. Для того, чтобы пережить вхождение Святого Духа, не нужно обязательно каких–то экстазов, какого–то возбуждения чувств.
Дух Божий позволяет человеку делать больше, чем он в состоянии делать на обычном своем уровне. Дух Божий может превратить злого в доброго, может превратить человека слабого в сильного, может немощи человеческие сделать инструментом победы.
Как узнать нам о том, коснулся ли нас Дух Божий? Об этом есть слово апостола Павла, который говорит, что Дух познается по плоду. Проверьте каждый сам себя, найдите это место сами, я не хочу вам его зачитывать, повторять, сами найдите для себя эти слова — надо к Библии относиться активно. Плод же духа: любовь, верность, кротость, долготерпение, воздержание… Апостол Павел говорит, что если человек не имеет любви, то он «медь звенящая». Эта любовь дается Духом Божиим.
Таким образом, в нашей жизни воздействие третьего лица Святой Троицы играет огромную роль, колоссальную роль, и забвение этой истины и приводило к созданию отделившихся от Церкви групп, пятидесятников, например. Почему возникли эти отделившиеся от Церкви группы? Потому что мы не призываем Духа Божия — вот они отделились и делают это.
Иной раз люди мне говорят, что появление пятидесятников — это наше нездоровое, нервное время, тяжелая обстановка. Это неверно, пятидесятничество появилось в Америке, где люди живут гораздо более благополучно, чем у нас, просто им не хватало в их церквах вот этой реальной силы Духа Божия, и они стали искать путей, они стали звать Его, они стали собираться и молиться, и им было дано. Плохо, что они отделились, отклонились от Церкви, но факт остается фактом. Мы можем Дух Божий обрести, только не хотим.
Когда совершается Божественная литургия, священник повторяет слова от лица всех молящихся, в самый важный момент литургии мы говорим такие слова: «Господи, иже Пресвятого Духа Твоего в третий час апостолам Твоим ниспославый, того Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящихся Ти». Это значит: «Господи, Ты, который послал Твоего Святого Духа в третий час апостолам — третий час — час молитвы, — не отыми его от нас и обнови нас, молящихся Тебе». И призыванием Духа Божия совершается тайна Божественной литургии. Можно прийти в храм, стоять уныло и рассеянно, стоять, как гость, как случайно забредший чужак, можно стоять, как эстет, с удовольствием слушая хорошую музыку или с удовольствием глядя на красивые архитектурные формы или на старинные иконы, но это все вторично.
Первично иное: когда совершается литургия, каждый, кто считает себя христианином, должен совершать ее в своем сердце, потому что мы призываем Духа Божия от лица всех верующих. Вот ответ вам на вопрос, который мучил людей еще в эпоху средних веков: совершается ли литургия, если совершает ее человек недостойный? И Церковь отвечала: «совершается». Потому что совершает литургию весь народ. Дух Божий, который приходит. Он приходит к народу и призывает Его народ Божий, священник только уста, уста этого народа Божия, а не какой–то волшебник, который совершает своей силой это таинство.
Но важно для нас, чтобы мы действительно в этом участвовали, и те из вас, кто еще не крещен, или кто еще не воцерковлен, кто еще не вошел в жизнь Церкви достаточно глубоко, должны сейчас это понять и хорошо знать, каждое слово освящения Святых Даров — Евхаристии, чтобы в это время быть не наблюдателем посторонним, а соучастником — мы все совершаем призывание Духа Божия в Его приходе.
Он действует также через Священное Писание. Да, Библия — это книга, написанная людьми, людьми грешными, людьми ограниченными, людьми, жившими в определенное время, людьми, на которых была печать эпохи, народа, языка. Но в то же время на них действовал Дух Божий, который не подавлял их индивидуальности, их способностей, их личных особенностей, Он говорил с нами — со всеми веками и народами, через них.
Значит, в литургии — Дух Божий, в Библии — Дух Божий, в жизни, окружающей нас, — Дух Божий и, наконец, в Церкви самой — Дух Божий, Его торжествующая, поющая сила, огонь, который когда–то гремел с Синая, огонь, который превращает нашу жизнь из жалкого прозябания, из угасания наших сил превращает ее в гимн восхождения. Духом Божиим укрепляется и животворится человек, и Духом Божиим созидается Церковь.
Когда Иисус Христос шел на Свое служение человеческому роду, Дух Божий явился на Иордане и укреплял Его в пустыне. И вот созидается Церковь, о которой далее говорит нам Символ Веры, он определяет ее как Церковь и дает ей название: единая, святая, соборная и апостольская. Вот об этом мы сейчас кратко поговорим.
Что такое Церковь? Русское слово «церковь» происходит от греческого «кириакон» — дом Божий. Дом Божий — это семья Божия, Божие собрание. В Новом Завете это слово передается греческим словом «эклесия» — народное собрание, что в свою очередь является переводом древнееврейского и арамейского слова «кахал» или «кехала» — собрание людей. Значит, Церковь — это не институт некоторый, не организация, а народ Божий, новый народ, который включает в себя людей разного племени. Но это народ в духовном смысле, народ бессмертный.
В истории человечества рождалось немало племен и народов, и многие из них уходили со сцены истории. Скажем, древний народ черноголовых, которых мы теперь называем шумерами. Они, давшие нам письменность, основы математики, основы астрономии, основы архитектуры, заложившие основы для всей современной цивилизации, — они, этот народ исчез. Народы умирают, как умирают целые культуры, но народ Божий — это особая категория, он не умирает, он создан Богом из человеческого материала.
Каким образом создавалась эта община? Сначала это была семья — мы с вами говорили о Ветхом Завете, это была семья Авраама, по существу еще не принадлежащая никакому времени, не имеющая своего этнического названия. Потом образуется племенной союз — Сыны Израиля, это этническая форма Церкви, мы называем ее Церковью Ветхого Завета. Перед Рождеством Христовым образуется более замкнутая группа, состоящая из одного племени израильского, иудеев. Это иудейская община, она вбирает в себя Ветхозаветную Церковь, но уже тогда приходят в нее тысячи прозелитов, греков, римлян, сирийцев и египтян.
И, наконец, Христос основывает единую Церковь Нового Завета, которая является универсальным Божиим народом, для которого нет ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа, ни рабa, ни свободного, ни мужчины, ни женщины, то есть никаких препятствий нет никому для вхождения в Церковь. Она созидает культуру на протяжении столетий, но не одну культуру, а множество культур. Это созвездие культур христианских от первого века до XX столетия.
«Эклесия» — Церковь — это то, что глубоко связано с Евангелием. Один человек, прочтя Евангелие, спросил меня: Бог явился во Христе, учение Христа чудесно, но какое это имеет отношение к Церкви? В ней было столько злого, столько порочного, столько жестокого на протяжении столетий, особенно в Средние века. Я мог ему ответить только одним словом: подумай, сказал я, что это все–таки Его Церковь, это Его Церковь, Он ее создал, это была Его воля и Его волей остается. Но Христос создал ее не из избранников, каких–то суперменов, сверхлюдей, а Он создал ее из людей обыкновенных. Его 12 апостолов — основатели нового народа, потому что древний Израиль происходил от 12 патриархов, а это Новый Израиль — всемирная Церковь.
Двенадцать апостолов — кто они были? Они были простыми людьми, они ссорились между собой, у них проявлялись и ревность, и соперничество, они проявляли малодушие, страх. Мы спросим, почему же это так? Почему Господь избрал таких людей? Это ради нас с вами, чтобы мы не думали, что Он собрал людей исключительной мудрости и силы. Нет, обычных людей.
И Он видел, и Он знал, что общение, которое Он создал в Церкви, — трудное, что люди будут между собой сталкиваться и ссориться, и у них будут сложные отношения. И Он шел на это, потому что Его воля заключается не в том, чтобы каждый спасался в одиночку, а в том, чтобы мы жили и спасались вместе. Это трудно, но это Его воля, это Его Церковь…
Между реальным историческим проявлением Церкви в ее человеческом естестве и ее духовной сущностью, конечно, дистанция огромная. Христос основал ядро Церкви и дал ей жизнь через Духа Божия, а дальше — это уже вопрос, обращенный к людям: как они реализуют эту общность. И как это происходило, мы видим из истории Церкви. Она делится на историю внешнюю, полную катастроф, соблазнов, зла и внутреннюю.
Иные люди мне говорили: «Сколько в Ветхом Завете убийств и преступлений!» Так это жизнь наша такая, и история Церкви не более благополучна, чем жизнь людей. В бурях Ветхого Завета не было подлинной истории Церкви — это была история только оболочки ее. Настоящая история Церкви — это история тех, кто пошел за Христом, это история святых, это история реализации на земле евангельского идеала. Оглядывая историю Церкви, мы видим, как в ней реализуется внешнее и часто изменяющее духу Евангелия, и реализуется подлинное.
Поскольку здесь мы с вами говорим лишь о главном, о духовном содержании христианского учения, то мы остановимся на определениях Церкви. Итак, Церковь это таинственное духовное единство людей, которые ищут общения с Христом, находят его, живут в нем и с ним — это и есть Церковь как реализация Царства Божия на земле. Не само Царство, но поле, на котором оно вырастает постепенно.
Как всякий живой организм, Церковь требует определенной структуры, вот почему у нее существуют разные формы служения. Апостол Павел сравнивает ее с телом, у тела несколько органов, они имеют свои функции. Не все имеют дар пророчествовать, не у всех есть харизма проповеди, исцеления, мудрости — каждому свое. Вот этот единый организм вырастает постепенно, в процессе кристаллизации исторической Церкви. Служения в Церкви самые разнообразные, и главным служением было предстоятельство за молитвой евхаристической, отсюда родилась и власть епископа, помощником которого является священник.
Определение Церкви — единая, святая, соборная, апостольская. Да, она единая. Христос употребляет слово Церковь только в единственном числе. Он говорит апостолу Петру: «Создам Церковь Мою, и врата адовы ее не одолеют». Он не сказал, что создает различные церкви, Востока, Запада, еще какие–то… «Церковь Мою» — Его Церковь, она одна только существует. «И врата адовы не одолеют ее» — этой единственной, основанной Христом на земле, Церкви.
А что мы видим в реальности? Мы видим, что христиане раскалывались на различные группировки неоднократно, в IV, V веках откололись те, кто был недоволен греческим национализмом и византийским диктатом. Восточные церкви и сегодня отделены от нас, это церкви Армении, Египта, Сирии и другие. Согласно Библии, Бог заключил с Давидом еще один Завет, Новый. Поскольку Давид был исключительно предан Господу, Бог предсказал ему, что он станет родоначальником династии церквей, которая будет царствовать вечно. Странное предсказание и, тем не менее, Давид в него верил; у него, слагателя священных гимнов, есть псалмы, в которых он исповедует эту веру.
В эпоху Средневековья культуры Запада и Востока развивались довольно своеобразно, в изоляции: на Запад обрушивались кочевники, варвары, гунны, пал Рим, разорена была Италия. Единственно остался несокрушимым престол Святого Петра, единственная сила, власть, источник духовного развития — все остальное было погружено в хаос. На Востоке императорская власть сохранилась, поэтому император занимал там ведущее положение.
И вот два мира — Западный, который соединял в себе молодые варварские народы (вандалы, франки, тевтоны, прежнее население древнеримской империи) и Восток — Восток, который все более грецизировался и изолировался от Запада. Между ними начались тяжелые конфликты. Когда в VII веке византийский император пытался уничтожить почитание икон, принуждали к этому и римского епископа, папу (папами назывались все епископы крупных городов). Папа отказался, и тогда византийский император двинул на Рим свою военную флотилию.
Поход этот был неудачным. Дело в том, что папа Григорий, видя неминуемую гибель, написал от имени апостола Петра послание франкскому королю Пепину: «Я, Петр, апостол, призываю тебя спасти город, в котором я принял мученическую смерть». Пепин вовсе не был заинтересован в том, чтобы римский император хозяйничал в Италии, он собрал свои войска, двинулся к побережью и, когда византийский император отступил, повернул свои корабли назад. Пепин решил эту проблему, передав римскому епископу огромную землю во владение, так называемую папскую область, чтобы, в случае нападения врага, глава Западной Церкви мог защищать свою свободу и независимость.
Так возникло Папское государство, которое было ликвидировано только в XIX веке и восстановлено в 1929 году в символической форме: 44 гектара занимает нынешнее государство Ватикан. Это действительно крошечное место, но имеющее огромное значение, огромное, потому что почти девятьсот миллионов католиков смотрят на него как на свой духовный центр.
Все это мало способствовало дружеским отношениям Запада и Востока, они все более и более обособлялись. Римский первосвященник стремился быть главой Запада и не хотел вмешательства византийского императора. Византийский император хотел подчинить себе Рим. Конфликт длился долго, и тысячу лет тому назад, в 1054 году, он кончился тяжелой, мучительной сценой: папский легат приехал в Византию и вступил в конфликт с патриархом Византии Михаилом.
Виноваты были оба, оба вели себя несдержанно. Один с презрением говорил о Западе, другой с презрением говорил о Востоке, в конце концов Михаил вызвал папского представителя в собор святой Софии, но тот явился туда уже с документом, в котором объявлял Михаила еретиком и нечестивцем, заявлял, что порывает с ним всякие отношения и положил на престол эту бумагу. Михаил тут же собрал свой синод, где отлучил легата Грумперта. На этом они расстались. С этого времени считается формальное разделение Церкви.
Правда, многие люди об этом даже не знали, тогда ведь не было ни радио, ни телевидения, и многие десятки лет на Востоке еще молились за римского первосвященника, а на Западе молились за византийцев, но потом, постепенно, пути Западной и Восточной Церкви разошлись. И только спустя почти тысячу лет, в 1964 году, папа Римский встретился с византийским патриархом, который называется Константинопольским, они сделали копии отлучительных документов того времени и торжественно сожгли их одновременно в Риме и в Стамбуле, тогдашнем Константинополе. Фактически схизма была ликвидирована, но за истекшие столетия столь велико оказалось различие — ив догматах, и в управлении, что проблема христианского единства остается еще сложной, очень тяжелой.
Тем не менее, я должен вам напомнить слова известного русского святителя митрополита московского Платона, который говорил, что наши вероисповедные перегородки до неба не доходят. Вы понимаете, что он хотел сказать: это земное, политика, история, культура, распри, до неба это не доходит — это земные перегородки. И позднее, в XIX веке, П.Я.Чаадаев . показывал, какой ущерб получила Церковь от того, что Запад — с его активностью, Восток — с его созерцательностью лишились друг друга. Полнота церковного делания была нарушена на протяжении многих столетий.
И сегодня, посещая десятки католических храмов в Италии, я в каждом видел образ Владимирской Богоматери. Не было такого храма, где не было бы Владимирской Богоматери или же «Троицы» Рублева, я также часто встречал там образы наших святых. Я нашел в библиотеке Ватикана новые переводы на итальянский язык всего «Добротолюбия» православного, огромное количество книг православных Отцов, русских подвижников, десятки, сотни книг, — и католики все это включили в свое богатство, и им от этого не хуже, потому что Запад и Восток, отьединившись, терпели жестокие потери.
Правда, как говорит Николай Бердяев, Бог и это зло употребил в добро, дав возможность тем самым Западу и Востоку развиваться самостоятельно, чтобы не было в Церкви нивелировки, одного типа церковной культуры. За идею единства Церкви боролись Владимир Соловьев, великий русский философ; самый трудный церковный богослов XX века, отец Сергий Булгаков, был одним из первых православных представителей на всемирных съездах мирового Совета церквей. Даже священник Павел Флоренский, знаменитый философ и богослов, который в молодые годы относился к Западу негативно, изменил свою точку зрения, и недавно опубликованный его текст 23–го года свидетельствует о том, что он рассматривал разделение церквей как трагедию и грех и призывал христиан, не игнорируя различий, стремиться к взаимопониманию и сближению.
Таким образом, для Бога Церковь едина, у людей она разделена. Но если мы будем знать, что является в Церкви главным, то мы всегда найдем ее истинных представителей даже в инославии. Я думаю, вы слышали такое имя — Франциск Ассизский. Это известный итальянский святой. На русском языке о нем существует богатая литература. Такие люди, как Франциск Ассизский или преподобный Серафим Саровский не принадлежат единой конфессии, одному кругу христианства — они принадлежат всему миру. В этом–то и проявляется всемирность Церкви истинной.
В Символе Веры далее сказано, что Церковь святая. Вот уж действительно странное слово: она ведь состоит из нас, грешников, как же может быть она святой? Я должен вам напомнить, что термины означают в Библии не нравственную категорию, а особую посвященность Богу. Церковь — это не политическая организация, не культурно–просветительская, не благотворительная организация, не какая–нибудь иная, даже самая замечательная, а она — святая.
Главная ее цель — служение Христу. И через эту цель осуществляется и милосердие, и искусство, и творчество, и охрана памятников, и даже политические дела религиозных деятелей. Только через это. Если это будет в центре — святое — тогда все остальное будет иметь смысл. Если будет забываться главное, Церковь будет лишаться своего бессмертного ядра, единственного в своем роде.
Кроме того, если говорить о святости, то она объясняет нам, как надо смотреть на грехи христиан в истории мира: на преследование еретиков, на жестокости, на недостоинство иерархов, которые часто вели себя как князья и владыки — все они люди, все человеки, и все это было, мы это знаем. Антирелигиозная пропаганда помогла, хорошо помогла нам увидеть свои грехи, за что мы ей благодарны. Я считаю, что это полезно было, потому что церковные историки часто замалчивали теневые стороны церковной истории, впрочем, не все.
Если человек, который считает себя церковным деятелем, идет против воли Христовой, то он уже не выражает волю Христа и Церкви, он как бы выпадает из нее. Это совершенно очевидно, у него остается только название. Если он говорит, что во имя Бога можно освящать зло и казнить людей, он уже вне святой Церкви, он уже выражает свое, человеческое, ограниченное, греховное, отягощенное злом свое сознание, но не Церкви. И нельзя сказать, что Церковь сожгла Жанну д'Арк или Яна Гуса. Истинная Церковь свята, она живет Христом, Христос ничего такого не может нам внушить и научить. Значит, те, кто убили Жанну д'Арк или Яна Гуса, несмотря на то, что они выступали от имени Церкви, ей не принадлежали.
Об этом прекрасно писал Бердяев в своей небольшой, но сильной книге, которая называлась «О достоинстве христианства и недостоинстве христиан». Бердяев, в частности, напоминает нам одну известную историю, которую сочинил Боккаччо в «Декамероне». Там рассказывается следующее. Жили в Италии два друга, оба купцы, один был христианин, католик, другой был иудеи» иудаист. И христианину очень хотелось, чтобы друг его принял христианство и крестился. Он ему часто давал читать Евангелие, говорил с ним об этом, в конце концов тот сказал: я вижу, что учение Христа самое прекрасное, я готов креститься и быть твоим братом не только по душе, но и по вере. Но сначала надо посмотреть, как живет руководство Церкви.
А в те времена Римский первосвященник и его двор находились в Авиньоне, во Франции, куда они переехали во время войн и смятений. Были очень плохие времена для папства, оно находилось в состоянии разложения. Это был светский феодальный замок, в котором люди собирались только пировать, охотиться, в общем, как раз ничего святого там и не было. И этот друг приуныл и подумал: если иудаист поедет туда, в Авиньон, увидит все, конечно, едва ли он захочет вступить в нашу Церковь. Прошло некоторое время, тот съездил в Авиньон по своим торговым делам. Христианин ни о чем его не спрашивает, а потом приехавший говорит: «Я готов креститься, ты будешь моим крестным, назначай день».
И вот был назначен торжественный день, и оба друга теперь могли соединить свои жизни как христиане. И праздник, который они устроили, завершился их откровенным разговором.
— Скажи, — ты ведь не был в Авиньоне?
— Да нет, я был.
— Но ты не был, наверно, во дворце папском?
— Был я в папском дворце. У меня там есть знакомые, и я проник в самые глубинки.
— И что же ты там увидел?
— Многое там увидел. Но когда я увидел такое, я подумал: если эта Церковь управляется такими людьми и она еще не провалилась сквозь землю, значит, поистине, ею управляет Бог, а не люди.
Вот это и синтезирует тайну великого достоинства христианства и недостоинства нас, христиан, грешных.
Церковь называется соборной, далее апостольской. Соборная Церковь — это своеобразный церковнославянский перевод с греческого оригинала, в греческом оригинале она называется «кафолика», кафолическая церковь, или в латинском произношении «католическая», — значит, универсальная Церковь, вселенская, как единый организм, как нечто целостное.
Церковь не просто подобна войску или какой–то организации, а представляет некое таинственное мистическое единство. Это, как учил нас апостол Павел, — «тело Христово». И она не ограничена ничем: ни временем, ни пространством. Если будут открыты другие планеты, и придут туда люди, они и там будут продолжать ту же вселенскую Церковь, и, как я уже . говорил, нет ни народа, ни племени, ни состояния человеческого, которого не охватила бы Церковь.
В древние общины Ветхий Завет запрещал вступать уродам, калекам, душевнобольным, людям с разными изъянами — Церковь открыта всем, каждый человек может пойти по пути Христову, если он захочет. Она — вселенская, и в географическом, и в историческом, и в духовном смысле слова.
Мне было радостно, когда я был в Риме в Соборе Святого Петра на торжественном богослужении, где провозглашали двух новых святых: чешскую средневековую монахиню и польского монаха конца XIX века. Храм был наполнен тысячами людей: там была масса негров, были священники, кардиналы чернокожие, люди пели на самых разных языках. Богослужение совершалось на шести языках, все мы держали книжечки, где были ноты и текст, на польском, чешском, итальянском, латинском. И потом, когда на площадь вышел народ и заполнил всю эту колоссальную площадь, было видно, что здесь присутствуют люди самых разных культур, разных племен, народов, исторических традиций, и они не теряли своего облика, они имели свою традицию, но стержень оставался единым. В этом тайна Церкви — единство в большом многообразии.
Наконец, «апостольская церковь». Появление этого термина объясняется двумя причинами. Первая: Христос Церковь основал на апостолах, они — родоначальники Церкви. И мы не должны изобретать какую–то другую Церковь. Некоторые люди говорят, что создадут свою Церковь — пожалуйста, создавайте, но та Церковь, которая существует, основана Христом на апостолах. Вот ее и надо держаться, всегда! И вторая причина — это то, что Церковь призвана возвещать слово Божие. Как апостолы проповедовали это слово народам, так и Церковь призвана быть свидетельницей Христа перед народами. И когда она является такой свидетельницей, тогда она в своей Силе и Славе. Не земной силе и славе, а божественной, духовной.
И, несмотря на то, что часто мы, христиане, забываем о своем апостольском служении, несмотря на то, что мы часто замыкаемся в своих национальных предрассудках, несмотря на то, что мы часто бываем захвачены светскими движениями, перестаем ощущать святость Церкви и ее единство, — все равно она духовно, незримо, силой Божией, остается — единой, святой, соборной и апостольской — Церковью. Она есть таинственное продолжение дела Христова на земле, и осуществляется это особенно полно через церковные таинства. Поэтому сразу после определения Церкви «единой, святой, соборной и апостольской» говорится «исповедую едино крещение», — первое таинство Церкви.
Лекция была прочитана 14 ноября 1989 г. в Доме культуры фабрики «Дукат»

БЕСЕДА ПЯТАЯ

«Исповедую едино крещение во оставление грехов»… Человек всегда понимал, что есть некая тайна второго рождения. Задолго до христианства люди глубокого ума, мистически одаренные, обладающие мудростью, переживали тайну какого–то внутреннего переворота. Самые выдающиеся из них и стали основателями философских учений, религиозных доктрин, мистических систем. Второе рождение стало обрядом инициации, посвящения. Этот обряд мы находим в самых элементарных, казалось бы, первобытных культурах. Нередко эти обряды были связаны с водой.
Человек древности не знал таинственных свойств воды, не чувствовал их. Вода — это загадка, вода — это не вещь, необходимая для жизни, вода — это сама жизнь, каждый из нас состоит из воды на 70%, если не более. Жизнь зародилась в воде. Как вы, наверное, уже слышали или читали, вода сохраняет информацию каким–то загадочным образом: у воды как бы есть своя память. Вода обладает своеобразной устойчивостью, ее молекула уникальна. Вода, обнимая нашу землю, дает возможность существования на ней и человека, и животного, и растения, и всего. Поэтому омовение водой было очень важным символом в древности.
В языческом мире существовали обряды, связанные с водой. В Ветхом Завете вода употреблялась для обряда твилы. «Твила» в переводе означает «священное омовение». Когда это было нужно? Когда человек, язычник, обращался к единому истинному Богу, когда он входил в ветхозаветную общину, хотя она, как вы уже знаете, в древности была ограничена этническими рамками израильско–иудейского и соседних народов. Но со времени эллинизма, скажем, со II века до Рождества Христова, до нашей эры, уже множество сирийцев, греков, римлян принимали религию Ветхого Завета. И когда они входили в эту общину ветхозаветную, они получали название «гярим» — пришельцы, по–гречески они назывались прозелитами.
Об их участии в духовной жизни общины говорится в очень ранних книгах Библии, в частности, в книге «Руфь», которая сейчас есть в хорошем новом переводе, в первом томе «Библиотеки всемирной литературы». Есть рассказ в Книге Царств про больного человека Наимаана, сирийца, которого пророк отправил омыться на Иордан и, когда он пошел, омылся, у него прошла болезнь, проказа. Это не просто лечение.
Иордан — священная река. Больной принял веру в единого Бога и, омывшись, фактически совершил твилу — омовение. «Твила» на греческом языке произносится как «баптисма» — омовение, священное омовение.
И вот, Иоанн Креститель предсказывал людям, что наступает новая эра и идет в мир Спаситель. Он проповедовал на Иордане и призвал уже не язычников, а всех людей, верующих в единого Бога, иудеев, прийти к нему на Иордан и совершать баптизму, твилу на Иордане, после того, как они покаются в своих грехах. И люди приходили к нему и произносили перед лицом Бога покаяние, слова покаяния. А Он им говорил: принесите и плоды покаяния. Он говорил: никого не обижайте, а плод покаяния — это значит вернуть тем, у кого ты отнял.
В русском переводе Евангелия баптизма называется уже крещение, чтобы подчеркнуть, что это было священное омовение. В оригинале евангельском было написано, что пришел Иоанн Креститель совершать баптизму, священное омовение. По–французски Креститель звучит как «Баптист», по–английски — «Баптайс».
Откуда происходит русское слово «крещение»? Уже от слова крест, от другого крещения, истинного крещения, когда человек уже надевает на себя крест Христов. То крещение было крещением покаяния, но связь между ними существует совершенно определенная. Иоанн Креститель говорил перед пришествием Христа: вы должны оглядеть свою жизнь. «Опомнитесь, — говорил он, — опомнитесь и обдумайте всю свою жизнь». По–гречески этот призыв звучит как «метаноите» — передумайте все, по–русски — покайтесь.
И люди, действительно, передумывали, они взвешивали свои отношения к родителям, к членам своей семьи, свои поступки в сфере социальной, свои мысли, чувства, что они сделали для других людей, сколько принесли добра и зла. Есть вещи, которые нельзя изменить, которые преследуют нас, и мы чувствуем, что мы не в состоянии их исправить, потому что это уже необратимо. Только один Бог может принять, когда есть покаяние.
И когда Иисус Христос основал свою Церковь, Он принял как вступительный знак в нее священное омовение, баптизму, но уже христианскую, которая совершается как таинство, и мы его уже называем по праву крещением, а не просто священным омовением. Крещением, потому что это сопровождается, повторяю, возложением креста на грудь новокрещаемого.
«Исповедую едино крещение»… Почему единое, почему это подчеркивается? Было множество людей, различных групп и сект, которые совершали неоднократно священное омовение в те древние времена. Христос заповедовал единственное крещение, и в апостольские времена крестились только один раз. Единое крещение — единая вера. «Одно крещение», — говорит апостол Павел. Оно не повторяется, оно неповторимо.
Сразу оговорюсь: среди вас встречаются люди, которые не знают, крестили ли их в детстве. И вот они приходят ко мне и говорят: как нам быть, креститься второй раз? На этот случай предусмотрено правило Церкви такое: крещение повторяется с добавлением формулы: «крещается такой–то, аще не крещен», ( если не крещен ).
Крещение является таинством Церкви, таинством вхождения человека в тот духовный организм, о котором я говорил прежде. Вы спросите, а как может быть вхождение для ребенка — ребенок же не понимает ничего. Действительно, первоначально крестили преимущественно взрослых людей. Иисус Христос говорит апостолам: «Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам». То есть два элемента, научение и крещение, неотделимы. Ребенка совсем маленького нельзя научить. Поэтому все великие Отцы Церкви были крещены во взрослом возрасте, иногда даже в довольно зрелом возрасте, после 30 лет, тогда это считалось чуть ли не старостью. Но потом сложилась особая практика — крещение младенца. Чем она объясняется?
Она объясняется тем, что Церковь, став духовным единством, как некий организм, способна принимать в свое лоно ребенка, который еще не является отдельной личностью, а как бы составляет одно целое с семьей и, если эта семья христианская, то Церковь принимает своей любовью вот этих маленьких детей, но залогом того, что научение будет. Должно было быть ручательство родителей, которые были вначале крестными, потом появились крестные, которые, присутствуя при крещении, ручаются за то, что они потом будут воспитывать ребенка в христианской вере. К сожалению, в наших уродливых условиях все это сильно расшаталось, но все равно будет восстановлено.
Ребенку, когда он рожден, мы даем имя. Спрашиваем мы его: «Как тебя назвать?» Нет. Гражданство он получает тоже без своей воли, отечество получает тоже без своей воли. Многие вещи дитя получает помимо своей воли, это естественная сторона жизни. Когда человек вырастает, он в принципе может изменить свое имя, он может изменить гражданство, он может очень многое изменить в своей жизни, если захочет, если будут к тому условия. Но первоначально он является частью своей семьи, и если он родился здесь, ему дают советское гражданство не потому что он выбрал его, а потому что он родился в этой стране.
И если человек родился в христианской семье, он становится через детское крещение членом Церкви. Другое дело потом, научение. Вот тут–то у Церкви есть некий рубеж: первая исповедь ребенка, когда ему исполняется 7 лет. К сожалению, мы не имели возможности проводить такую подготовку раньше, теперь будем.
Крещение состоит из двух элементов: первое — это оглашение, научение истине, толкование Символа Веры, произнесение этого Символа Веры, торжественное слово человека, который готов соединиться с Христом, и потом само таинство, когда Господь принимает человека к Себе. Крестит не священник, а крестит Христос руками своей Церкви. И таинство совершает Церковь сама.
Теперь мы подходим к проблеме таинств. Это священнодействие, которое знаменует продолжающееся присутствие Христа на земле. Из таких важнейших священнодействий в середине века на Западе выделили семь; семь это библейское число полноты, потом на Востоке это число тоже усвоили.
Вот первое таинство — крещение: человек входит в Церковь. Вслед за ним идет таинство миропомазания, в нашей практике, православной, оно совершается тут же при крещении. Это призывание Духа Божия на крещаемого с тем, чтобы он получил вместе с крещением некую особую, иногда ощутимую, иногда явно не ощутимую силу действия.
Христианство — это Сила, и если мы этого не получаем, мы просто проходим мимо этого дара. Дух Божий — это Сила Божия, она преображает человека, она делает его способным осуществлять то, что в обычном состоянии он осуществить не способен. Это называется миропомазанием. Почему? В древности епископ, апостол, священник возлагал руки на новокрещаемого, и Дух Божий благословением исходил на человека. Это древний жест, потому что руки — это антенны. Потом, когда число верующих увеличилось, епископ давал священникам, своим исполнителям, особое освященное ароматное вещество, которое называлось мирро. Его изготавливает глава Церкви, обычно сам патриарх или митрополит; у нас в Донском монастыре обычно его приготавливали из благовонных восточных масел. И на престоле хранится вот это мирро.
Далее, таинство Евхаристии. Это продолжение Тайной Вечери, то, что мы называем причастием, когда вновь и вновь в храме звучат слова Христа, сказанные в ночь перед его смертью, когда пища человеческая, хлеб и вино, становятся реально присутствующим Христом. Он сказал: «Я с вами буду, Я есть хлеб, который пришел на землю, небесный хлеб». Подобно тому, как человек не может жить без пищи телесной, дух его не может жить без этого хлеба.
Трапеза Господня — это есть таинство Евхаристии. Его называют также обедня, на Западе мессой, но это все единое — совершается таинство. Христос присутствует, не в книге, не в памяти только, а в реальной Силе, здесь и теперь. Эта Святая Чаша, трапеза Нового Завета, продолжается.
Таинство священства это есть таинство продолжения деятельности Христа, Его служения через функцию служителя Церкви. В Церкви каждый христианин, получивший при миропомазании печать дара Духа Святого, каждый христианин является служителем Божиим. «Мы царское священство», — говорит апостол Павел, повторяя древние слова Ветхого Завета. У нас нет жрецов, которые были бы кастой, которая стоит над миром остальных людей. Священник лишь голос Церкви, он как бы делегирован от Церкви, от всей общины, и, когда совершается таинство, он произносит эти слова священные от лица всех, от лица каждого из вас.
Апостол Павел в своем Послании говорит: «Не я живу, но живет во мне Христос», — тем самым он открывает тайну священства. Священник может быть и слаб, и немощен, и иметь множество недостатков, но через него действует Христос.
В истории Церкви неоднократно поднимался вопрос: действительно реально таинство литургии, если совершает ее недостойный священник? И на это Церковь отвечала всегда так: может, и не достоин, но не он совершает таинство, а все христиане.
В связи с этим я вспоминаю один западный фильм, который шел после войны. Там показывается тюрьма нацистская, в которой еще была Церковь, где заключенные могли молиться. И там был старичок–священник, который служил литургию. И каждый день, когда Церковь была открыта, люди, ожидавшие сурового приговора, часто смертного, шли молиться в этот храм. И только один человек был, который отвергал все это.
И вот момент, когда совершалась литургия, старый священник почувствовал, что сердце ему отказывает. Он вынес Чашу и сказал громким голосом: «Вы можете подойти к этой Чаше, но мои руки уже не могут ее держать, ее может держать только священник — вон он», — и указал как раз на того, кто никогда не участвовал в богослужении. Поставив Чашу на престол, священник упал и тут же скончался. И весь народ повернулся к этому человеку, и тот был смущен и сказал: «Я же не имею с этим ничего общего».
Но люди ответили ему: «Мы идем к Святой Чаше, а не к тебе». И тот вынужден был подойти к Святому престолу, взять эту Чашу, поднять ее, и люди подходили и причащались Тайной Вечере один за другим, и не замечали его, потому что он здесь был только служащим, только исполняющим какую–то функцию. Они понимали, что таинство совершается, они инстинктивно, перед лицом опасности, смерти, в этих экстремальных условиях, пережили опыт того, что все совершается реально.
Есть также таинство брака. Вокруг него существует много суеверий. Например, иные люди считают, что если они повенчались, это будет крепче и надежней. Попытка превратить таинство в волшебство, чтобы без нас, автоматически все срабатывало, — это ложный, неправильный подход к таинству. Что такое таинство брака? Из семи христианских таинств оно единственное, которое установлено не Христом, а еще в Ветхом Завете. Его чудо заключается в словах Божиих: «Да будут двое плоть едина». Вот когда люди столь близки друг другу, что становятся одной плотью, одним существом, — вот это и есть Божие благословение и таинство.
Естественные чувства играют здесь роль дополнения, а на самом деле это глубинная тайна, потому что настоящая человеческая любовь глубоко духовна. Поэтому в Церкви не существовало специального обряда венчания: двое, мужчина и женщина, признаваемые языческим римским муниципалитетом как муж и жена, если они христиане, приходили в храм, вместе причащались, и священник объявлял их мужем и женой — все.
И только в Х веке впервые появляются те слова и обряды, которые мы имеем сейчас. Что они обозначают? Они обозначают призывание Духа Божия на этот подвиг, чтобы люди учились любить друг друга, потому что, оказывается, это совсем не так просто.
Почему появились эти молитвы? Потому что в каждом столетии личностное начало становилось все более важным. Если, скажем, в раннем средневековье в семье не было проблемы: женщина знала свое место, мужчина — свое, он охотник, он воин, он хозяин во дворе, она хозяйка в доме, социальная структура была довольно прочной. Но потом, когда она стала меняться, любовь подвергалась серьезным испытаниям.
И вот для укрепления ее, для того, чтобы дать любящим, вступающим на общий путь, пищу для новых размышлений, был увеличен обряд таинства и были введены символы: кольца, обозначающие бесконечность любви, общая чаша, которая с древних ветхозаветных времен обозначала единство жизни, и добра, и зла, и испытаний, и радостей, и, наконец, — венец из цветов, который возлагался на брачующихся, что всегда было знаком праздника. Но поскольку цветы не во всякой стране и не во всякое время можно было найти, то в древней Церкви появились венцы в виде обруча, небольшой короны, а в дальнейшей традиции они увеличились, и сегодня это корона, напоминающая старинные царские короны. Но это только обряд, он напоминает нам о самой сути веры, потому что это и венец радости, и терновый венец суровой жизни.
Когда муж и жена стоят перед аналоем, перед крестом и Евангелием, священник призывает Духа Божия, чтобы Он благословил их и укрепил их союз. И вот здесь уже действительно можно сказать (и опыт моей священнической жизни подсказывает): те семьи, которые строили свои жизни на духовных основаниях, они были прочными. Когда же все строилось на поверхностном, когда не подавлялся эгоизм, часто брак распадался. Ребенок. Это прекрасно, когда ребенок связывает мужа и жену. Но ведь дети–то уходят. И получается так, что, если ребенок вырос и ушел от родителей, то семья может распасться, если не было там прочного основания. Духовное основание вырабатывается годами и должно сближать людей.
Я вспоминаю раздирающие душу строки Гоголя. Вы все читали «Старосветских помещиков», я напомню вам. Жили два старичка, старичок и старушка, у них как бы все отцвело, но сохранилась любовь. Ее Гоголь не выдумал, он ее как бы подсмотрел. И я такие пары видел. И вот, когда умерла она, Пульхерия Ивановна, и он, от лица которого ведется рассказ, приезжает и встречается с Афанасием Ивановичем, тот упоминает ее имя — и уже рыдает старик. Позади юность, и зрелые годы, и старость, все, и позади даже смерть, — но она, жена, ему бесконечно дорога. Почему? Потому что настоящая любовь вырастала, меняя свои формы, и, я думаю, она переходит и по ту сторону смерти физической, я уверен в этом. Таково таинство брака.
Далее, таинство покаяния. Сейчас часто говорят о необычайном росте психических заболеваний. Это верно. Повсюду не хватает мест в психиатрических больницах, и любой врач, психолог, психиатр вам скажет, что человек похож на какой–то котел, в котором скапливаются пары под давлением; всякие мысли, черные мысли, воспоминания о дурных событиях, унижающие его какие–то моменты, — и все остается внутри. Когда человек проходит через покаяние, он освобождается от всего этого.
Вы скажете, а почему нельзя каяться только перед Богом, зачем нужен свидетель, священник–свидетель? Потому что без преодоления, без маленького подвига, акт не осуществляется. Это трудно, сказать о своем зле в присутствии другого человека, а тем более, если ты этого человека знаешь, а тем более, если ты к этому человеку относишься хорошо. Каждый из нас, естественно, хочет казаться лучше, чем он есть. Но это надо преодолеть, через это надо перешагнуть и, поверьте мне, что здесь–то и происходит еще чудо таинства.
Помните, есть у Гофмана такой рассказ «Повелитель блох», как человек видел все мысли людей. Подобные сказания, сказки, легенды давно существуют. Это очень тяжело, это мучительно для героев этих историй — все знать, что думают другие люди. Священник — любой — оказывается в подобном положении. Он общается с кругом людей, подноготную которых он знает, негативные мысли, поступки и даже желания он знает и, казалось бы, это могло испортить ему всю жизнь и испортить отношения с этими людьми. Он должен был бы думать об этих людях хуже, чем все прочие.
Между тем, этого не происходит. Я знаю это по себе — как будто чья–то рука стирает из памяти все это, и, общаясь с этими людьми, я начисто забываю о том, что они говорили на исповеди. Я действительно этого не помню, и то же говорили мне многие мои коллеги. Поэтому совершенно напрасны опасения тех люд ей, которым кажется, что они как бы проиграли в глазах моих или другого священника, если скажут о себе плохое. Кроме того, зло столь элементарно, грехи, в сущности, столь просты у нас, набор их, основных, столь невелик, что не приходится здесь удивляться и смущаться; это все свойственно всем людям.
У вас, конечно, может возникнуть вопрос: а не опасно ли это в нравственном смысле — не согрешишь — не покаешься? Нет, потому что покаяние означает решимость противопоставить свою волю тому злу, которое в тебе есть. Покаяние исходит из того открытия христианского, что человек не может двигаться вперед только самосовершенствованием. Есть сила Духа, которая ему помогает. Самосовершенствование — это дело фантастическое, прекрасное на бумаге, но малореальное в жизни. Разумеется, человек должен прилагать все усилия для своего совершенствования, но он должен помнить, что на самом деле его усилия идут вперед только под действием благодати. Вот такова диалектика небесного и земного.
И, наконец, таинство елеосвящения или таинство исцеления больных. Его называют также соборованием. Почему называется соборованием? Потому что молились над больным по традиции семь священников. Со свечами семь священников. Теперь так никогда почти не делается, все происходит наоборот: часто соберутся много больных — и один священник.
В чем смысл этого таинства? В том, что Церковь молится за больного, и это приносит реальные плоды. Я знаю много случаев, когда после соборования человек тут же вставал, оживал или тут же умирал, то есть как бы решалась его судьба, какой–то перелом наступал. Иногда смерть бывает выздоровлением, потому что есть такое состояние, когда человек должен умереть, когда продление биологической, физической жизни является только продлением его мук: душа там, как в тисках, как в силках, она уже рвется отсюда.
И я понимаю тех людей, которые, как Гоголь, говорят: «Дайте мне умереть». Он был в отчаянии оттого, что его пытались заставить жить. Это не касается врачей — врачи обязаны всегда бороться за жизнь человека, потому что, если они начнут выбирать: вот этот пускай умирает, вот этот должен жить — так далеко можно зайти. Врач должен иметь принцип доводить все свое дело до предельного конца, сколько можно; но у родных должно быть понимание, что иногда, когда человек умирает, мы не должны протягивать ему свою руку.
Таковы семь христианских таинств, они точно таковы и в католической Церкви. Значит, мы еще раз перечислим: крещение, миропомазание, священство, Евхаристия, исповедь или покаяние, брак, соборование — вот все семь. Последовательность их может быть различной, можно рассказывать в любой последовательности, но в жизни христианина все начинается с крещения, все остальные таинства идут уже за ним.
Но вы скажете: а как же таинство священства, ведь крестить должен кто–то, священник должен. Вот тут и есть одна оговорка: согласно древнейшей церковной традиции крещение может совершаться при любых условиях, чтобы человек не мог сказать, что он не крестится потому, что там не было священника. Древнейшее описание таинства крещения говорит: крестить надо в реке, в проточной воде, — так делают наши братья–баптисты, — но если нет проточной воды, надо крестить в стоячей, если нет стоячей воды — в сосуде, если нет сосуда, — обливание. И на древних фресках в катакомбах мы находим изображение всех видов крещения. Если нет воды, человек может крестить снегом, песком. И если нет священника, может крестить мирянин — это единственное из семи таинств, которое может практически совершать мирянин. Поэтому случаи, когда крестили бабушки, были известны до революции и теперь.
Более того, крещение младенца, освящение младенца Божией благодатью может совершить любая женщина, если она хочет, даже в родильном доме, сама. Это — в крайнем случае, в случае необходимости. Совершается это через следующую формулу. Берется вода Крещенская, хотя бы несколько капель ее, окропляется младенец с такими словами: «Крещается раб Божий, такой–то (имя называется) во имя Отца — Аминь, и Сына — Аминь, и Святого Духа — Аминь». Это краткая, я бы сказал, аварийная, формула.
В заключение я хотел бы ясно подчеркнуть различие между обрядом и таинством. Таинство — это вхождение Духа Божия в нашу жизнь, явление Христа в истории Церкви, это мистерия — таинство, таинственное вхождение Бога в жизнь. И это вечно, это было всегда: когда Христос явился на земле, все эти таинства сразу вместе с Ним уже были. Он исцелял. Он благословлял брак, Он благословил Чашу, Он призвал Духа Божия, — Он все сделал.
Другое дело — обряд. Обряд — это одежда таинства, от «обрядить», «одеть». Обряд — это ритуальные формы, художественные, традиционные формы, в которые таинство облекается. Это есть историческая плоть таинства. Поэтому она менялась. Поэтому, скажем, сначала возлагали просто руки, потом помазывали мирром. Поэтому сначала венцов не было, потом они появились. Поэтому сначала священники не надевали никаких знаков отличия при богослужении, а потом появились епитрахиль, амофор и другие вещи, которые символизируют во время богослужения священный сан.
Священническая небогослужебная одежда, она не церковная как бы одежда, это просто обыкновенная одежда древнего средневекового мира, в таких вот рясах и подрясниках ходили и на Востоке, и все люди, и в Древней Руси ходили так. Это только после петровской реформы появилась дистанция между одеждой священников, которые сохранили старый покрой одежды, и одеждой мирян. Если вы посмотрите на старые фотографии, вы часто увидите купцов, ямщиков в длинных одеждах с кушаками, похожих на подрясники.
Рясу или подрясник иногда называют облачением — это неверно. Облачение — это то, что священник или епископ надевает во время богослужения. Основой этого облачения является древняя лента, вышитая; в древнем мире это был знак достоинства. Кстати, и в наше время, вероятно, вы знаете, люди, какие–то представители надевают ленту через плечо, — это очень древний обычай. Так вот, эта лента, которая надевалась через плечо и свешивалась спереди и сзади, называлась у епископа, и теперь называется, амофором. У священника она спускается вокруг шеи, вниз, это епитрахиль — значит «нашейник».
У дьякона лента через плечо, впереди называется «орарь», от слова молиться, потому что общее молитвенное пение в церкви начиналось с сигнала, который давал дьякон. Он дирижировал, он поднимал этот орарь, ленту, и сейчас так бывает в больших храмах в Москве. Остальные детали богослужебной одежды развивались из различных форм древней одежды. Скажем, митра, вышитый богослужебный головной убор епископа или священника награжденного. По–гречески слово это означает тюрбан, и потом на Западе так это и сохранилось у епископов и священников. Только в эфиопской Церкви тюрбаны удержали свою первоначальную форму. Но, подчеркиваю еще раз в заключение, — все это является обрядом.
А таинство является сердцем этого священнодействия, реальным невидимым присутствием Христовым в мире. Его продолжением действия и жизни на земле.
Лекция была прочитана 2 декабря 1989 г. в Доме культуры фабрики «Дукат»

БЕСЕДА ШЕСТАЯ

В заключение наших бесед о Символе Веры хочу немного рассказать вам о таких понятиях, как бессмертие и Царство Божие.
Уверенность в том, что жизнь после смерти не прекращается, была чем–то общим для людей древности и людей поздних времен. Древний египтянин, который был куда цивилизованнее, чем люди каменного века, который знал и астрономию, и основы математики, и архитектуру, человек, принадлежавший к великой цивилизации, которая создала пирамиды, храмы, фантастические лабиринты, секрет которых до сих пор до конца не разгадан людьми нашего времени, он никогда, ни на мгновение не сомневался в том, что у человека есть бессмертная часть.
Вы можете подумать, что речь идет о некоем утешении, к которому стремился человек, но на самом деле это не так. Иногда посмертное бытие представлялось как ущербное, темное, полусознательное, страшное. Вероятно, опыт людей, встречавшихся с какими–то таинственными феноменами, с какими–то знаками присутствия духа умершего, и рождал те страшные сказания, которые мы читаем в «Одиссее» Гомера, у древних вавилонян: мрачный мир призраков обитает в этих сферах. Так же думали и греки в течение долгого времени. Но когда у них появилась философия, философы первые поставили вопрос на уровень рационального и серьезного обсуждения.
Они поставили его так: если мир состоит из неких частей, как говорили древние греки, атомов, то не является ли душа человека, мысль человека чем–то состоящим из атомов? Это предположение выдвинули древние материалисты, Демокрит и его последователи. Но взгляд этот не был принят основной массой философов, потому что они прекрасно понимали, что распасться может только агрегат, который состоит из каких–то частей. Распадение неизбежно требует движения, а может ли двигаться дух? Движение вещи есть перемещение ее в пространстве: если движется вот этот предмет, то сначала он находится в одной части пространства, потом в другой и так далее.
Сознание человека не локализируется ни в какой точке пространства. В ней локализируются органы, которые мышление использует, но само оно обладает способностью быть непространственным, нефизическим, нематериальным. Следовательно, раз оно не находится в пространстве, оно неподвижно, то есть оно не может распадаться. Его бытие совершенно особенное: во всем известном нам мироздании ничего подобного не существует, хотя человеку сегодня известно уже очень многое.
Все, что открывает нам наука в течение веков и тысячелетий, а, как я уже сказал, египетские ученые достигли огромных результатов еще за пять тысяч лет до нашей эры, — все открытия современной науки показывают, что любое природное явление может быть измерено, либо взвешено, либо увидено глазами или прибором: оно обладает такими свойствами, которые это позволяют, например, даже если мы не видим полета элементарной частицы, мы видим свет, который она оставляет.
Между тем, только сознание, только «я», только дух не оставляет следов, не улавливается никакими приборами и аппаратами. Иногда говорят, что изучение открытий биотоков мозга как раз и есть фиксация нашего мышления. Но должен вам сказать, что любая живая ткань, в той или иной степени, имеет биотоки, и мы можем найти их и в лапке лягушки. Биотоки сопровождают физическую и физиологическую жизнь клеток мозга, а не являются мышлением. Таким образом, мышление есть чудо, в том хотя бы смысле, что мы можем удивляться ему, поскольку оно полностью иноприродно всему остальному. И если все в мире разрушимо и преходяще, то мышление, «я», дух, личность, центр — неразрушимы и непреходящи.
Это вовсе не значит, что жизнь нашего «я» все время однородна, что нет возрастания, углубления каких–то возможностей. Напротив, если растение живое, оно разрастается из маленького семечка, если дух в человеке, как семя, посеян, из него может вырасти нечто, а может и не вырасти.
Таким образом, человек уже в древности пришел к мысли, что судьба нашего сознания находится в прямой зависимости от того, что происходило с ней на протяжении земной жизни. Наш мозг — это орган мышления, это инструмент духа, это рука, глаз действующего «я». Подобно тому, как локатор улавливает вибрации вселенной, тончайшая и до сих пор не изученная структура мозга становится носителем Духа. Подобно тому, как глаз улавливает свет, в себе его собирая, так наша центральная нервная система аккумулирует в себе духовное начало.
Человек видел, что умерший уже не живет с ним, он молчит, его глаза закрыты, он отрезан от бытия, но у него хватало логики, чтобы понять простую истину: если в соседнюю комнату вход замурован, и мы не можем общаться с тем, кто там находится, если стена достаточна толстая, что даже стук туда не дойдет, то это вовсе не значит, что за этой стеной уже ничего нет и никого нет. Если прервался наш контакт с умершим, если его тело перестало ему служить, и он не может нам передать сигнал своего «я» с помощью своего тела, это не значит, что душа его испарилась.
Я всегда в этом случае вспоминаю, как меня в юности поразило высказывание Мопассана о женщине, которая погубила себя, бросилась в колодец, и, как он говорит, душа ее, то, что называлась ее душой, «угасло на дне колодца». Это звучало очень мрачно. Но тогда уже — хотя я был еще школьником, — тогда я уже понимал, что угасание это не аннигиляция, это процесс перехода из одного состояния в другое. И поэтому, если было столь мощное явление, как душа, как сознание, как «я» в человеке, она не может аннигилироваться, она переходит в другую форму существования.
Самое высокое из созданий Творца, которое мы только имеем в мире, — это личность. Все стихии безличны, в животном проявляются первые зачатки индивидуальности, но творящая личность — это только человек. Об этом говорил Паскаль в своей бессмертной книге «Мысли». Обязательно посмотрите эту книгу, она легко читается, потому что это афоризмы. Он говорит о том, насколько хрупок человек и как мало нужно для того, чтобы прервать его жизнь, но все стихии мироздания, огромные бездны и скалы, которые могут его раздавить, как муху, в одно мгновение, ничего не стоят перед ним, потому что только человек, он один может сознавать, что с ним происходит.
И мы знаем ответ на вопрос, откуда это чудо. Можно понять, откуда наша способность мыслить, — спросите у биолога, и он вам расскажет, как процесс усвоения кислорода начался у первых наземных животных. А мы их наследники. Мы знаем, почему мы поддерживаем свою жизнь с помощью пищи, — эти энергетические процессы совершенно ясны химику, физику, физиологу, биологу. Мы знаем, откуда происходит все в нашей телесной жизни, но только не знаем, откуда появилось духовное «я», творящее, мыслящее, выбирающее между добром и злом, меняющее облик планеты.
И Священное Писание нам открывает эту тайну. Оно говорит о том, что человек, в его духовности, создан по образу и подобию самого Творца — вот где разгадка, вот почему мы иноприродны. Вот почему человек, который дышит, ест, пьет, размножается, как любое другое существо, духовно отличается, качественно отличается от всей природы. Он отражает в себе всю созданную Богом Вселенную — царство минералов, элементы таблицы Менделеева, царство растений. Ведь каждая клетка нашего тела точно повторяет модель клетки любого растения, любого животного — но дух наш есть гость в этом мире и не просто гость, а перед ним поставлена определенная задача возрастания.
Дух — учащийся здесь, он соединен с материальными силами не благодаря какой–то парадоксальной прихоти, а это происходит потому, что он принадлежит двум измерениям бытия: вещественное, материальное, стихийное соединилось через человека с духовным, чтобы духовная сила пронизала все материальное бытие. Одухотворение вселенной, созданной Богом, — вот высочайшая цель, и человек был выведен в мироздание с этой целью, но он еще очень плохо эту цель выполняет и очень мало в этом выполнении участвует,.
Вот одна из разгадок, почему врачи, физиологи, часто говорят вам, что человек не использует своих возможностей на тысячную долю. Это правильно, потому что заложено в нас бесконечно много. Но эта неудача человека на самом деле не является неудачей, потому что, когда люди умирают телесно, продолжается работа всего человечества.
Вот образ для вас: текут реки, моря, поднимается утренний пар, и вот земная вода в виде пара восходит вверх, и вот белые облака уже кружатся и стелются над землей. Какое огромное значение имеют облака для жизни: они несут в себе живительную влагу в те пустынные места, где так мало жизни, в те пустынные места, над которыми раскинулось лишь беспощадное голубое чистое небо.
И история духа имеет свои живительные облака: потоки душ, восходящих вверх (то есть вверх не в пространстве, а в иное измерение), создают бессмертную сокровищницу человеческих душ. Мы называем это высшим измерением жизни. Иные называют его потусторонним, посмертным бытием, в котором тоже развитие, в котором тоже движение, в котором тоже жизнь, но иная жизнь.
То, о чем я говорил, является общечеловеческим представлением, понятием, которое разделяют люди от одного океана до другого. И те, кто сознательно пытаются убедить себя и других, что личность самосознающую ожидает впереди ноль, небытие, все равно в глубине своего существа не верят в свое полное уничтожение. Такой глубокий исследователь человеческой психики, как Зигмунд Фрейд, писал, что в действительности никто в свою смерть, то есть уничтожение, аннигиляцию, в глубине своего существа не верит.
Но христианство говорит нам о чем–то большем. Оно говорит нам о жизни будущего века, не просто о естественном бессмертии каждого человеческого «я» в ином измерении, а о новом этапе космической эволюции. Слово «век», по–гречески «зон», означает огромное пространство во времени, почти уходящее за пределы истории. Грядущий зон, жизнь грядущего зона, это уже взгляд в отдаленнейшее вселенское будущее, это тот взгляд, который проникает за завесу того, что может сегодня представить ограниченный человеческий рассудок, это не просто естественное бессмертие души, вернее духа.
Я сразу должен оговориться: речь идет всегда о духе, потому что душа — это психика, которая есть у животных и по–своему у растений, это реакция организма на окружающую среду, а дух — это то, что творит, то, что является неповторимым, личностным, обладающим свободой. Все религии и философии, так или иначе, говорят о бессмертии духа, и христианство не открывает нам эту естественную истину. «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века» — это упование, и эта вера родились не на пустом месте, а родились они в таинствах Пасхи Нового Завета, когда Иисус Христос победил смерть.
Мы говорим о людях, оставивших нам великие произведения искусства, литературы, науки, как о бессмертных по–своему. Поэтому и Пушкин говорит: «Весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет…» Это все остается, но остается временно, потому что нет бесконечной памяти у человечества. Вечной остается жизнь, погибают отдельные организмы, но для человека, для его ноосферы, то есть для сферы духа, важен каждый человек, важна каждая личность.
И когда Христос явился перед учениками, — это не была память о Нем. Память была о пророке Исайе, о великих учителях человечества, о великих философах. А Христос вовсе не жил в их памяти — Он явился им живой. Вот, что было важно. Бессмертие в легендах и памяти было у Моисея, но никто не говорил, что он явился живым; бессмертным в памяти учеников был и Сократ, но никто не говорил, что он явился живым; наконец, бессмертны в памяти нашей великие святые христианские, и многие их видели во сне, имели с ними внутренний контакт, но все–таки мы знаем, что они умерли, и гробницы их об этом свидетельствуют, и мощи их явно об этом свидетельствуют.
Христос не ожил, а изменился, поэтому святой апостол Павел говорит, что мы все изменимся. Это трансформация, мутация, новая ступень эволюции. Все души, которые когда–либо были созданы в мире, мы все изменимся. И тогда нам вновь будет возвращено телесное бытие, но то телесное бытие, которое открылось ученикам в явлении Воскресшего. Апостол Павел говорит, что есть тело душевное, а есть тело духовное: некое иное тело, которое не подвержено в такой степени жестоким неумолимым законам мертвой живой природы, тело, которое подчиняется духу, поэтому не знает ни старости, ни усталости.
Опыт учеников, видевших Воскресшего, был особенным. Это не было смутное видение, а Он пришел к ним и сел за стол, и показал им знаки на Своих руках, и ел с ними. Но никто и не думал, что Он, может быть, очнулся, что Он ожил, что Он реанимировался, — потому что лицо Его изменилось, они узнавали Его не сразу. Он не входил к ним в дверь, а появлялся сразу в комнате; для Него не существовало тех преград, которые существовали для Него же до того, прежде. И Он сказал: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле». Он стал иным.
И апостол Павел, продолжая Его мысль, учит нас, что Христос в этом отношении явился Первенцем, Первенцем, не как Богочеловек, а как человек — как человек, обретший новую жизнь. Среди всех нас Он первый обрел духовное тело, первый вошел в вечность в духовно–душевно–телесном единстве личности. И вот это и есть то, чего желает, чает христианство.
«Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Тело побеждается, миры побеждаются, и наша душа, скомканная, маленькая и жалкая, вырывается на колоссальную свободу. И между нею в ее нынешнем состоянии и тем раскрытием огромным, которое ее ожидает, такая же гигантская дистанция, как между молчаливым эмбрионом в утробе матери и гением (скажем, Леонардо да Винчи или Эйнштейном), который из этого эмбриона развился.
«Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века…» Я убежден, что эта жизнь охватит не только нашу планету, а и то, что в Библии названо новым небом и новой землей. Я убежден, что столь сложное существо, как человек, его организм, он должен был подготавливаться колоссальным количеством процессов, которые происходили в необъятной Вселенной. Для того, чтобы создать одно мыслящее человечество, по–видимому, нужно было запустить столь гигантский котел урановый, как наша галактика, а, может быть, и все наше мироздание.
Вопрос о том, имеются ли другие подобные человечества, не имеет принципиального значения. Даже если там есть подобные люди и у них другое тело, они все равно люди, они все равно наши братья, потому что у них принципиально то же соединение телесного и душевного, духовного, и у них также существует бессмертие. И все мироздание сегодня, еще подчиненное жестким законам деградации, умирания, омертвления энергии, распада, — вся эта вселенная одухотворится таким образом, чтобы жизнь играла во всей ее полноте. Снова вернусь к словам апостола, который говорил, что у человека сегодня нет воображения и силы для того, чтобы представить «жизнь будущего века»…
Душа — это печать человека. Знаменитый американский психолог и психиатр, философ Джеймс проводил очень много опытов, пытаясь связаться с сознанием умерших людей. Я читал отчеты, запись этих экспериментов. Трудно сказать, насколько все это может быть сегодня оправдано и достоверно, но любопытная деталь. Джеймс пришел к выводу, что человек уносит с собой все свои особенности, но он сохраняет свою ограниченность, и то, что он лишен телесных органов своих в какой–то степени умаляет его бытие. Это дух развоплощенный, а не человек.
В этом отличие христианства от всех видов оккультизма, которые считают развоплощение благом. Это большой соблазн. А христианство говорит так: да, мы покидаем свою плоть, но для того, чтобы обрести новую, потому что Бог создал Вселенную не напрасно, не только для того, чтобы мы в ней страдали, а для того, чтобы она заиграла всеми красками гармонии, красоты и мощи, и чтобы в ней играл человеческий дух, вечно творя, вечно преобразуясь, открывая все новые и новые для себя горизонты.
Отец Сергий Булгаков, один из великих учителей наших православных в XX веке, называл это очеловечиванием природы. Его современник Пьер Тейяр де Шарден, французский теолог и палеонтолог, называл это тоже гоминизацией природы. Это процесс, который начинается уже здесь и теперь. Когда человек учит свой дух подниматься над природным, вырабатывать в себе терпение, твердость, умение отрешиться от давления материальных факторов, умение сосредоточиться на духе так, чтобы эти факторы не были всепобеждающими, — это уже в нашей личной жизни репетиция, прелюдия к жизни будущего века.
Знаменитый современный ученый, психиатр Виктор Франкл проводил свои наблюдения за душами людей в тяжких условиях, в нацистском концлагере. И он убедился там, что погибали в первую очередь не физически слабые люди, а люди духовно слабые; люди, у которых была цель, у которых был собран дух, — они, несмотря на слабость физическую, проходили через все круги ада и оказывались победителями. Выйдя после войны из лагеря живым, Франкл много об этом думал, много писал и создал даже специальную методику для лечения неврозов, которую назвал логотерапией, то есть лечение с помощью логоса, духа, слова.
Так вот, в росте духовной жизни сегодня, здесь и теперь, повторяю, мы имеем преддверие жизни будущего века, преддверие воскресения мертвых.
Воскресение есть преображение всей природы. Однажды я был в доме у одного скульптора, весьма любимого мной и уже пожилого человека. Оглядев как–то свои скульптуры, он с грустью сказал: «Все минует, и все пройдет, а куда все это денется?» Он верил в бессмертие человеческой души, но ему было жалко произведений, которые погибнут. И действительно, опыт человека показывает, как легко разрушается все — природа и искусство. Но на самом деле, если человек вложил в свои творения свою душу, они в какой–то степени приобщились к его бессмертию. И все великие произведения искусства не смогут умереть, потому что они приобщены царству Духа. И человек получил вдохновение из этого царства.
Вспомните великие строки А.К.Толстого: «Тщетно, художник, ты мнишь, что своих ты творений создатель»… Да, человек, вдохновение и то, что создано им, разрушаясь зримо для нас, уходят в своем ядре бессмертном в иной мир, и мы можем быть уверенными, что все совершенное и прекрасное в природе и в искусстве также войдет в Царство Божие, где воцарятся полностью красота и гармония.
В заключение я должен сказать о Царстве. Иисус Христос проповедовал нам о Царстве Божием. Не о чем–то другом, а Весть Его прежде всего была о Царстве Божием, «ибо не царствует Бог в этом мире, ибо князь мира сего сатана». Так сказал Господь, и мы сами прекрасно знаем, что в мире действуют слепые разрушительные силы природы и общества, злые страсти распада, ненависти. Бог не царствует, а мир этот — поле боя, в котором участвуют и добро и зло, и стихии, и свободная воля человека.
А что же такое Царство Божие? Это такое состояние бытия, в котором воцарилась полнота жизни и гармония, воцарилась мысль Божия, бесконечно прекрасный замысел Творца. Недаром Господь Иисус говорит, что это Царство приходит незаметным образом. Да, оно давно вошло в мир, потихоньку проникая в него, еще до того, как человек появился: в гармонии частей природы, в ее красоте оно уже присутствует, в духе человеческом, в любви человеческой оно присутствует, в творчестве человеческом оно присутствует, в милосердии человеческом оно присутствует. Царство Божие это не просто футурология, не просто слова о будущем. Оно уже здесь.
Вот почему Господь Иисус говорит, что Царство Божие внутри вас, «среди вас» — буквальный перевод. Оно врастает в этот мир. Там, где царствует совершенство, мощь красоты и любви, там Царство Божие все громче и громче заявляет о себе. Это не очевидность, которую можно пощупать руками, это надо уловить интуитивно, постичь сердцем, это то, что открывает нам Христос.
Он говорил нам: «Покайтесь, приблизилось Царство Божие». И это слово я приношу вам, тем, кто готовится к крещению: принесите Ему стремление изменить свою жизнь, потому что к вам, к вашей душе, к вашей жизни приблизилось это Царство, и оно даст вам силу духа, силу противостояния, силу причастности вечности в этой быстротечной жизни. «Побеждающему дам вкушать небесную манну», — говорит Христос, небесный хлеб, и каждый, хоть немножко достигший этого Царства, усилиями устремленной любви к Нему, — тот победитель, на своем месте; на своем месте в жизни и он получит небесный хлеб жизни.
И потому Царство Божие есть наше величайшее упование и цель. И теперь, когда мы с вами поговорили обо всем Символе Веры, мы понимаем, почему именно на этой ноте завершается Символ, почему Богочеловек, придя на эту грешную землю, сказал нам: «Ищите прежде всего Царствия Божия и прав, Его, и все остальное приложится вам».
Лекция была прочитана 16 декабря 1989 г. в Доме культуры фабрики «Дукат»

ХРИСТИАИНСТВО, КУЛЬТУРА, ИСТОРИЯ

СУЩНОСТЬ ХРИСТИАНСТВА

Культура является тем, что отличает человека от животного, поэтому для нас всегда важно знать, что же это такое и из чего она проистекает. И когда мы приглядываемся к плодам любой культуры: ее этике, ее искусству, ее науке, ее видению природы ? — мы в конце концов всегда приходим к некоему первоистоку.
Этот первоисток мы можем называть верой в широком смысле этого слова. Это то видение мира — глубинное, интуитивное видение мира, — которое выражает формы общественной жизни, формы искусства и все остальные проявления культуры. Разумеется, здесь есть и обратная связь: впоследствии сама культура начинает своими произведениями влиять на формирование мировоззрения человека. Но первичным является вот это видение, вера. И сейчас, после юбилейного празднования тысячелетия христианства на Руси, невольно мы приходим к мысли: что же явилось эпицентром, основой этой христианской культуры?
Да, мы живем в христианской культуре, здесь и теперь, потому что мы все, как верующие, так и неверующие, впитывали с детства через художественную литературу, через простейшие нравственные принципы, которые от поколения к поколению передавались через атмосферу культуры. Все это коренится в том феномене, который тысячу лет оказывал то более сильное, то менее сильное, но всегда неизменно существенное воздействие на нашу культуру. Естественно, воздействие христианства в другом, может быть, ключе, но тем не менее подобным же образом происходило и в других частях нашей страны: — на древнем Кавказе, где христианство было принято за несколько столетий до того, как оно пришло на Русь, в Прибалтике и даже Средней Азии, где оно тоже появилось довольно рано.
Итак, что же такое сущность христианства? В чем она заключается? На поверхностный взгляд, это великая культура. Я думаю, что после всех праздников, выставок, фестивалей, торжественных заседаний, богослужений, фильмов в честь тысячелетия христианства не нужно уже достаточно подробно напоминать о том, что привнесло христианство в культуру и историю нашей страны. И древняя София киевская, и новгородская, и волшебный храм Покрова на Нерли, и иконы Андрея Рублева, и творения Гоголя, Достоевского, Александра Иванова — все это — в музыке, в пении, в колокольном звоне, в древних традициях, в сказаниях, в легендах, в поэзии — все это появилось впоследствии. И все это сегодня производит на людей, как верующих, так и неверующих, глубокое впечатление.
Христианская культура — это цельная, могучая культура, которая не раз переживала довольно тяжелые испытания, кризисы, внешние давления и выстояла, выстояла в самые трудные годы, начиная со времен татарского ига.
Когда–то христианство появилось в другом государстве — в Римской империи. Она тоже была языческой, но язычество там было иным, нежели в Древней Руси. В Древней Руси язычество было архаичным, соответствующим родовому строю, оно не имело ни высокоразвитой литературы, ни искусства, ни величественных храмов.
Язычество античного мира Римской империи, это язычество гордилось Парфеноном Афин и огромными храмами и пирамидами Древнего Египта, это язычество имело Гомера, Вергилия, Платона, Аристотеля, великолепные статуи богов, великие поэмы, колоссальную многовековую, тысячелетнюю традицию, философию, легенды. Такое язычество довольно трудно было одолеть. Но именно тогда христианство выступало без этого арсенала, который оно имеет сегодня и который оно уже имело в Х веке, когда произошло крещение Руси.
Вероятно, многие из вас помнят рассказ о том, как послы князя Владимира, придя в византийский собор Святой Софии, почувствовали себя как будто на небе. Когда они слышали мощный голос хора и когда они видели этот купол Софии константинопольской, словно парящий в воздухе, который как бы поддерживает только сверкающее кольцо света, когда они видели эти мозаики и фрески, богатые облачения — все вокруг них действительно производило впечатление нездешней страны. Да, древним киевлянам было чему удивиться: христианство Византии к тому времени выступало уже во всеоружии тысячелетней культуры.
А вот первоначальное христианство пришло без всего этого. Пришло без икон и колоколов, пришло без музыки и искусства, пришло само по себе, без всего, что одевает, украшает. И вот произошла битва, духовная битва между язычеством и христианством, которая кончилась победой христианства. Вероятно, вы знаете, что через триста лет после появления христианства в Римской империи римские императоры вынуждены были признать эту религию. И они признали ее лишь потому, что эта религия стала самой распространенной.
Вопреки гонениям, вопреки литературной полемике — против христианства выступали древние писатели, философы, полиция, палачи, армия, огромное мощное государство — оно не только выстояло, но и победило.
Что же тогда было у него? Я ставлю этот вопрос потому, что он подводит нас к главной проблеме: «В чем заключается сущность христианства?» Я бы это выразил одним словом: Евангелие, или Радостная Весть о Христе. Вот что победило мир.
Если сегодня мы с вами сравним христианство с различными учениями, то мы увидим, что, в принципе, оно ничем не отличается от них, если посмотреть на него как на феномен культуры. Да, у нас, христиан, есть чудесные храмы, но ведь они есть и у индуистов. И великолепные мечети — я недавно был в Средней Азии — они тоже прекрасны. Есть колокола и четки в буддизме, есть священная литература во всех мировых религиях, и есть традиции, и есть действительно мощное воздействие этих учений на цивилизацию.
Но Евангелия у них нет. Христа, Который является средоточием нашей веры, средоточием христианства, там нет. И это главное и, по существу, единственное отличие христианства от всех учений. Потому что в Нем благовестие и жизнь, Личность и Слово соединились воедино, потому что в Нем извечная тайна, которая всегда волновала человека, она в Нем заговорила человеческим голосом и обратилась к людям.
Любой философ и мудрец всегда искал истину, будь то Платон, или Будда, или Конфуций, или Чжуан–цзы — все они искали истину, и среди этих людей, мысль которых до сих пор ведет человечество, которые являются властителями умов человеческого рода и сегодня, — среди них стоит Единственный, Который никогда не искал истину, Который на насмешливый вопрос Пилата о том, «что есть истина», молчал. Потому что живой истиной был Он Сам.
Магомет оставил нам Коран, Моисей оставил Скрижали, Платон оставил свои книги — каждый оставлял что–то. Иисус Христос не написал ни строчки, но Он сказал: «Я не оставлю вас сиротами, Я остаюсь с вами. Я с вами во все дни до скончания века». Именно «Я». В этом тайна христианства.
Не потому, что мы, христиане, лучше, что мы какие–то особенные. Нет, христиане часто бывали хуже язычников и хуже неверующих, ведь мы тоже люди, у нас тоже человеческие немощи. Но источником силы и непобедимости христианской веры была всегда возможность приникнуть к Вечному через живого Иисуса Христа. Живого потому, что для нас Он не просто историческая личность, как Александр Македонский или Сократ.
Христос — это Тот, Чье слово исполняется сегодня, потому что Он сегодня живет с людьми, живет с каждым христианином, кто захочет Его найти.
Последняя книга Библии Апокалипсис кончается великими словами. Он стоит у человеческого сердца, как у двери, Он не требует, Он не открывает насильно эту дверь, а Он говорит: «Я стою у двери и стучу…» Как проситель, как странник… Тихо стучит в человеческое сердце, чтобы оно открылось Ему. Это великая тайна. Через Христа мы совершенно по–иному видим Бога, Великую Последнюю Тайну: нам Он открывается не как Вселенская Материя, безликий Абсолют, нечто несоизмеримое с человеком, как действительно легко себе представить Последнюю Тайну мира. Нет, Он открывается как Тот, Кто смотрит на мир, Тот, Кто связан с нами, Чья искра, Чье отображение находится в душе каждого человека, более или менее яркое.
И в то же время во Христе явлен идеал человека — не отшельника и не самоуглубленного философа, убежавшего от жизни, а Того, Кто приходил к больным, страждущим. Кто находился рядом с изгоями, с отверженными, с теми, кому руки никто не хотел подать. И Он с ними садился за стол, несмотря на то, что люди набожные, гордые своим благочестием и чистотой, осуждали Его за это.
Поражает удивительная простота Его жизни, в ней нет ничего такого, что позволило бы сказать, что это какая–то фантастическая легенда — Он просто проходит по жизни. С определенной целью. Его иногда называют в литературе бродячим проповедником, и здесь мне вспоминаются слова известного писателя Гилберта Честертона: «Не думайте, что Он бродил, что Он не знал, куда идет. Его жизнь была походом, она была устремлена, как молния». Поэтому она закончилась Голгофой.
Он бросил вызов всем силам тьмы и прежде всего, прежде всего человеческому эгоцентризму, человеческому ячеству, человеческой самости. Тому, что является тяжким камнем, который мы тащим на себе, — то, что закрывает от нас ближних, то, что запирает нас в некую тюрьму собственного «я». И Он эту тюрьму разбивает, Он говорит: «Отвергнись себя».
«Отвергнись себя». Суровые слова, пожалуй, даже страшные, но это слова человеколюбивые. Потому что Он говорит: выйди из этой тюрьмы, стань открытым, стань обращенным ко всякому человеческому существу, и не только к человеческому — ведь Он любил и птиц, и цветы, ведь Он говорил, что цветы, лилии, которые растут под ногами, они прекраснее, чем одеяние царя Соломона, легендарное одеяние его.
Итак, Христос приходит к нам как Истина, как соединение небесного и земного, то, что невозможно соединить в логике, но то, что соединяется в реальной жизни. Этот образ никто не сочинил. Более того, я могу вам сказать с уверенностью, что никто бы не мог этого сочинить. История первого столетия — история литературы — не знает таких гениев, которые могли бы сочинить этот образ. Тем более, что написано это четырьмя людьми, значит, надо, чтобы были четыре гения сразу…
И вот вам еще доказательство: история литературы, уже христианской, на протяжении двух тысяч лет показывает тщетность попыток превзойти евангелистов. Величайшие поэты, как в России, так и за рубежом, пытались пересказать это, рассказать сильнее. Конечно, они были гениальнее этих бедных евангелистов, которые не были профессиональными писателями. Но сравните, те, кто может сравнить, и вы увидите, что никакое художественное произведение на евангельскую тему; никогда не обладало и не обладает такой силой, которой обладает этот короткий древний текст двухтысячелетней давности.
Значит, тут дело не в авторах, а дело в Том, с Кого они писали. Известный философ Жан Жак Руссо говорил, что более невероятно было бы, чтобы нашелся человек, который все это придумал, чем то, что это была действительно реальная Личность. Только от Нее пошел этот свет.
Итак, вот здесь находится самое средоточие и сущность христианства. Я специально это подчеркиваю именно сейчас, когда вы, многие, кто мало был знаком с христианством, сегодня знакомитесь с ним по его внешним проявлениям, по его связи с культурой, по тому, что возникло вокруг его эпицентра. И надо помнить и знать, что основа и Душа веры — это Евангелие и Сам Христос.
Я думаю, что в скором времени почти всем вам будет доступен этот древний текст, потому что его уже собираются у нас: печатать, и будут печатать. Так вот, в заключение я хотел бы вам сказать, что для каждого человека, который хочет обогащать себя культурным наследием, безусловно, христианство является очень важным, интересным и притягательным. Конечно, в истории его были и темные страницы, и мы этого не отрицаем, но важно другое, главное. Важно найти в христианстве то, что является оригинальным, существенным, ядром его. И вот об этом я сегодня сказал.
Лекция была прочитана 22 октября 1988 г.
в клубе «Латерна магика»

ЛИЧНОСТЬ ИИСУСА ХРИСТА

Как она воспринималась на протяжении веков
Огромное, неисчерпаемое влияние христианства на всю историю русской и мировой культуры могло бы быть сейчас для нас предметом длительного обсуждения. Для того, чтобы рассказать вам об этом достаточно кратко, я должен был бы занять ваше время на много часов. Я должен был бы показать вам слайды произведений искусства. Я должен был бы вам дать возможность прослушать магнитозаписи с музыкальными произведениями. Потому что нет такой области культуры, куда бы духовность христианства не проникала. И сегодня наша Церковь, как и все мировое христианство, идет в удивительном всеоружии двухтысячелетнего богатейшего культурного наследия и его развития.
Но, как я уже говорил вам, это не основание, это не корни, это не сущность христианства. Потому что высокое культурное значение имеют и другие религии. Замечательные произведения искусства, литературы, музыки связаны и с традициями других вероучений. Мне очень было важно подчеркнуть для вас, чтобы вы понимали, что есть в христианстве ценное, прекрасное, но периферическое. И есть центральное, главное, основное.
Христос говорит в Новом Завете: «Я есть Альфа и Омега, начало и конец». Не культура, не музыка, не живопись, а только Он есть основание всего. Он есть тот краеугольный камень, на котором все строится. Без Него все культурное влияние христианства становится как бы лишенным своего ядра, своей сущности, лишенным своей специфики. Оно оказывается всего лишь одним из явлений наряду с другими религиями, учениями и философиями.
Как бы ни была прекрасна наша иконопись и наша церковная архитектура, мы должны помнить, что замечательные произведения искусства священного, религиозного, создавали и древний Египет, и Индия. Прекрасные произведения священной архитектуры создавал исламский мир. И трудно сказать, что что–то одно превосходит другое. В искусстве шедевры сравнивать трудно. Они все разные, и нельзя сказать, что рублевская «Троица» выше какого–то гениального произведения индийского художника. С точки зрения эстетики, это все прекрасно и многообразно.
Но мы знаем, мы, христиане, знаем, что Христос явился на земле не для того, чтобы создать новый стиль в живописи или архитектуре. Не для того, чтобы создать ту или иную форму культуры и цивилизации, а для того, чтобы человек понял, постиг, почувствовал, увидел свое богоподобие. Чтобы перед ним открылось окно в вечность, чтобы он понял, что Тот, Кто создал мироздание, Тот, Кто непостижим для человеческого ограниченного разума, открывается нам в уникальной, единственной, неповторимой личности Христа.
И я хотел бы еще раз поговорить об этой личности. Для того, чтобы потом посмотреть, как она воспринималась на протяжении веков. Я думаю, вы все видели в Третьяковской галерее картину Александра Иванова «Явление Христа народу». Это огромное, прекрасное полотно, где изображается один из важнейших моментов евангельской истории. В той же Третьяковской галерее вы найдете образ Спаса, написанный Андреем Рублевым. Мягкий, прекрасный, добрый, благостный. В той же галерее вы увидите грозного Христа со сдвинутыми бровями — новгородского письма.
И во всей живописи на протяжении двух тысяч лет истории христианского искусства мы всегда видим Христа, который поворачивается разными сторонами воспринимающему художнику, скульптору или писателю. Потому что это образ неисчерпаемый. И к нему продолжают возвращаться писатели, художники, мастера музыки. Недаром столь нашумевшая у нас «Плаха» Чингиза Айтматова притянула к этой теме. Недаром, когда Михаил Булгаков захотел сказать о вечных нравственных ценностях, он должен был отталкиваться от евангельского сюжета, хотя сознательно и намеренно, полностью его изменил. И образ дал другой. А все–таки пришлось ему отправляться от этой точки.
Среди властителей умов человечества, среди тех, кто на протяжении многих столетий являются вдохновителями целых народов и цивилизаций, есть великие имена. Есть имя Магомета–Мохаммеда, — последователи которого миллионами населяют значительную часть нашей страны, Аравию, Ближний Восток, Индокитай. Есть великий учитель Индии Будда, последователей которого тоже сотни .миллионов. Это Китай, это юго–восточная Азия, Шри–Ланка, много их и в нашей стране.
Есть другие мудрецы и учители. Достаточно назвать имена Платона, Аристотеля. Вы вспомните, любой учебник по любой науке начинается обычно словами: «Еще Аристотель», — и так далее. За триста лет до Рождества Христова многие моменты естествознания, социологии, поэтики он сумел предвосхитить, отразить и указать для них пути развития.
Так вот, мы ставим вопрос. Мы, христиане, спрашиваем: «Является ли основатель нашей религии, христианской религии в чем–то подобным вот этим мудрецам?» Если рассматривать внешне, да, конечно. Хотя бы просто потому, что, как и у них, и у Него сегодня, через столетия, миллионы последователей. Мы даже не будем говорить, что их больше всего, что сегодня каждый четвертый человек на земле христианин. Тем не менее это стоит в одном ряду. И многие люди так и считают: да, были различные мудрецы, учителя в разное время, и среди них — Иисус Христос.
Но если объективно подойти к тайне Его личности, то мы увидим, что Его необычайно трудно сравнивать с кем угодно, о ком бы ни шла речь: о Конфуции, о Лао–цзы, о Карле Марксе, о Магомете — о любом человеке, у которого сегодня, после смерти есть последователи. В чем это отличие? Чем Христос отличается от всех остальных?
Если мы обратимся к Евангелиям, достоверным и древним текстам, которые донесли до нас Его подлинные слова, подлинную картину Его жизни и живой образ Его личности, мы увидим одно замечательное отличие: истина для Него не была какой–то высокой горной вершиной, к которой Он стремился. Не была целью, которой бы Он достиг благодаря упорному труду, подобно Гаутаме–Будде, который в течение многих лет в лесу, в одиночестве искал тайну Божественную, искал Откровение. Или подобно Магомету, который в пещере горы, куда он удалился, ждал Божиего слова, и, когда это слово прогремело, он почувствовал себя, как мошка, как ничтожный комар, в сравнении с этим гремящим Божественным словом.
Для Иисуса Христа нет истины, которая бы стояла над Ним. Он как бы с ней отождествлен, слит. Есть великие пророки Ветхого Завета, которые говорили от лица Бога. Их речи начинаются словами: «Так говорит Господь». И дальше от первого лица. Пророки сознавали, что они проводники голоса вечности, Божиего слова. И они сознавали, что сами являются слабыми, греховными, немощными сосудами, что они воспринимают то, что бесконечно превосходит их собственное мышление, их нравственный уровень и духовную силу. Многие из них отказываются следовать указанию Господа. Вы знаете из Священного Писания, что и Моисей; и другие великие пророки не желали выполнить волю Божию. И только после длительной внутренней борьбы они пошли туда, куда их звал этот Голос.
Ничего подобного мы не находим в Евангелии. Замечательно чувствуется эта тайна в тот критический момент, когда Иисус стоит перед Понтием Пилатом. Пилат насмешливо говорит: «Что такое истина?» Для него это все относительно, для него это пустой звук. И Иисус не отвечает ему ничего. Не отвечает не потому, что Он не хочет с ним говорить, а потому, что в Нем живет уникальное самосознание Истины. Он должен был сказать: «Истина стоит перед тобой». Но Понтий Пилат этого бы не понял.
Над могилами великих людей сооружают величественные гробницы и памятники. Это дань уважения, дань преклонения. Но есть одна могила, среди могил великих людей, которая является пустой, которая является только символом. Это Гроб Господний. Он только символ. Потому что все произошло не так, как это было в жизни великих людей.
Были великие пророки и провидцы, и вот пришел этот человек, который говорил так, как говорит только Небо, и разделил с людьми участь страдающих, участь униженных, который нес в Себе огонь вечности, и Он прошел до конца, до смерти, до позора, до агонии, до Креста.
Что должно было произойти вслед за этим? Кучка людей, горсточка слабых, напуганных рыбаков и ремесленников — и против них светская и духовная власть в лице Пилата и Кайафы–первосвященника. Они убежали и спрятались. Христианство кончилось в тот момент, когда прозвучали удары молотков на Голгофе, когда руки, благословляющие и–исцеляющие, были пронзены огромными гвоздями, когда Его тело было поднято на позорном столбе.
Конец всему — потому что люди ждали и верили, что наступит победа, мощь, сила, и вот, оказывается, их учитель не имеет мощи и не имеет силы.
Часто говорят, что понятие о карающем и милующем Боге есть проекция нашего страха, нашего желания иметь заступника, иметь какого–то сильного начальника, иметь власть над собой. Конечно, что–то в этом есть справедливое. Но тогда, когда нам является самая высокая тайна, она приходит без силы и без славы земной.
Иисус приходит без войска, как приходил Магомет. Он приходит, не опираясь на власть имущих, как пытался сделать Конфуций, Он не был ни покорителем, ни завоевателем. Наполеон, завидуя Ему, говорил, что всю жизнь стремился завоевать сердца людей, а Он это сделал без войска.
Иисус приходит, неся только Самого Себя.
Христос не написал ни одной строчки, ничего не создал. Но Он оставил нам нечто уникальное, то, чего не оставил никто. Он сказал: «Я с вами во все дни до скончания века». В этом сущность христианства. Не в том, что христиане лучше других людей. Они часто бывают и хуже. А в том, что Он остался, остался с нами. И в этом тайна Пасхи. Тайна Воскресения.
Многие из вас, относясь к Церкви, как к чему–то просто старинному, иногда на пасхальные дни приходят на ночную службу с радостью, с удовольствием. Вы слышите звон колоколов, видите процессии, и невольно какая–то радость и красота касаются вашего сердца. Почему? Что волнует нас в Пасху?
Пасха — это победа Того, Кто победил духом. Кто победил силой своего сердца и Божественной власти. Но не насилием. Христос не знает насилия. Не знает насилия, и Он, тем не менее, властитель мира сегодня. Он остается с людьми. Вот почему бесчисленные галереи полны Его образами, вот почему миллионы храмов звонят сегодня в колокола во всех концах земли, от северных морей до тропиков. Вот почему Его пытаются изобразить и черным, и желтым, и белым, и все народы хотят Его увидеть.
Да, христианство должно было погибнуть в момент Распятия. Но оно не погибло. Оно воскресло, потому что Он им явился живой. Не бледный призрак, не галлюцинация безумных женщин. Мало ли было безумных женщин? Мировые религии не рождаются из таких пустяков.
То, что произошло, перевернуло историю древнего мира, ^изменило ход и течение истории в Европе и в Азии, и еще сейчас продолжает жить полноценно и действовать. И это не случайно. Здесь удивительно то, что Воскресение Христа как бы создало некую модель для всей истории христианства в мире, в цивилизации. Оно много раз погибало, его много раз хоронили и считали, что оно уже кончилось. Но вот оно снова оживает.
Так происходило и в нашей стране, и в нашей русской православной Церкви. Были разные испытания. И татаро–монгольское иго, и междоусобицы князей, и тирания Ивана Грозного, и бурные социальные события XX века, и тяжкие испытания, которые пережил наш народ, о которых вы все хорошо знаете. Церковь также делила все эти испытания и выстояла. Была война, был террор — Церковь осталась. Не потому, повторяю, что она состояла из каких–то необычайных, удивительных людей. Были, конечно, удивительные люди, но в такие моменты, к сожалению, к их голосу не прислушивались.
Церковь выстояла потому, что, мы, христиане, верим: Он остался на земле и действует в мире. Он, никто другой. И на самом деле, Его слово о любви, о том, чего так не хватает человечеству сегодня — это ведь не просто теоретический голословный призыв к чему–то, а это некая гарантия. И христиане хорошо знают, что внутренне, в духовном опыте общения с Христом они и сегодня черпают силу для этой любви.
Откуда ее взять, если мы все утомленные, издерганные, эгоистичные, когда у нас не хватает любви даже на самых дорогих нам людей, с которыми мы живем вместе, когда мы просто погибаем под бременем собственного эгоизма, несовершенства и неудовлетворенной жажды утверждения своего «я»?
Евангельские Заветы снимают с нас болезненное бремя недолюбленности, недоосуществленности. Человеку открывается не теоретически, подчеркиваю, а на практике открывается удивительная тайна: Вселенная, Космос, Творец, То, что неописуемо, имеет к тебе прямое отношение. Что ты несешь в себе Его образ и Его подобие.
Конечно, вы все знаете, что мы несем в себе образ и подобие природы. В нашей крови течет океан, наша кровь подобна составу моря. Во всех органах наших полностью живет вся таблица Менделеева. Мы — существа, связанные с землей. Мы образ и подобие природы. Но этого мало.
Мы образ и подобие той силы, которая сознает все, поэтому в нас работает разум, работает чувство, и воля свободно выбирает между добром и злом. Это не закон: вот делай так, а так не делай. Закон может только запрещать, удерживать, в конце концов, карать. Но этого мало.
Евангелие дает человеку внутреннюю силу преодолевать в себе слабости, трудности, то, что нас мучит. Известно из статистики, что страх перед уголовным наказанием всегда был слабым тормозом в деле предотвращения преступлений. И те, кто серьезно изучал вопрос преступности, обратил внимание, что внутренние побуждения, внутреннее нравственное состояние человека является более важным в данном случае. Потому что страх — это внешнее препятствие, и преступник всегда думает, что на этот раз пронесет. Напротив, когда человек имеет зачатки совести, способен к различению добра и зла, — действует внутреннее. И это исключительно важно.
Поэтому христианские начала являются не чем–то отвлеченным, далеким от жизни, а чем–то таким, что может стать для каждого из нас — христианина и даже неверующего человека — путеводной звездой и исключительно существенным элементом жизни.
Мы все знаем, насколько тяжко больно наше общество, потерявшее нравственную силу. Это потеря огромная. Она сказывается и на экономике, и на всевозможных социальных отношениях. Она сказывается, в первую очередь, конечно, и на семье, и на школе, и на нравственности подрастающего поколения. Безусловно, без этой опоры крайне трудно строить что–то, а опора должна быть прочной. И наша христианская роль здесь должна быть принята и учтена. Потому что мы, христиане, хотя и не являемся самыми лучшими, но все–таки знаем по опыту, что есть источник нравственной твердости и стойкости, нравственной чистоты и верности.
Да, у нас были периоды, когда все это разрушалось. И христиане в массе своей утратили понимание основ собственной веры. А откуда они могли эти основы взять? Где они могли почерпнуть сведения о вере? Все это исчезло. Все это было закрыто даже для большинства наших прихожан. Сейчас, когда ветер обновления проносится над нашей страной, все ценности, которые были похоронены, были забыты, должны быть вновь включены в общее русло жизни народа. И мы имеем понастоящему одну главную цель: ту, о которой мы говорим, — нашу веру, наше Евангелие, Христа, который учит и дает силу.
И уже вторично идет процесс влияния этого на искусство, на цивилизацию и на все прочее. Потому что жизнь должна иметь здоровое основание, тогда будет развиваться и здоровое искусство, и здоровая жизнь вообще.
Вот, в чем главное, вот, на что я хотел обратить ваше внимание, потому что всегда есть опасность, что когда люди обращают свои взоры на христианство, на православие, они могут не заметить за нашими прекрасными традициями, за нашим церковным искусством, пением, музыкой, иконописью, не заметить главного, существенного, основного. И это будет очень печально, потому что тогда самая главная сила, духовная сила христианства пройдет мимо вас.
И, наконец, я хотел бы остановиться на двух образах, которые, может быть, многим из вас знакомы. Образах христианской жизни. Наверно, многие из вас смотрели фильм «Мать Мария». Разумеется, в фильме далеко не полностью изображена судьба этой удивительной женщины, поэтессы, политического деятеля, писательницы, богослова, публициста. И вот она все бросила для того, чтобы в Париже, в эмиграции, кормить бедных людей, заботиться о несчастных.
Мать Мария была счастлива, потому что она была необходима. И она пошла так далеко по этому пути, что оказалась за колючей решеткой концлагеря, только потому, что она помогала людям, спасавшимся от нацистского преследования. И она погибла незадолго до конца войны в лагере. О ней у нас существует богатая литература, есть и биографии, и повести.
И еще одна женщина. Это монахиня Тереза, которая недавно посетила Советский Союз. Сама она по происхождению албанка. Поступила в монастырь. С детства мечтала быть миссионером. Попала в Индию. Жила в монастыре, прекрасном монастыре, за стенами которого был чудесный сад. И вот, когда она увидела ужас жизни на улице, где люди умирали, где живых детей выбрасывали на помойку, она поняла, что за стенами она жить не сможет. И она возглавила движение, которое назвала революцией любви.
За ней пошли сотни девушек, потом юношей, которые полностью посвятили себя заботам о несчастных, о брошенных, о нуждающихся. Жизнь этих людей — настоящий подвиг. Это действительно революция любви. В наш–то век, когда бушует столько ненависти, когда столько эгоизма, бесчувствия, равнодушия, появляются люди, которые несут свет любви и заботы.
Может казаться, что они просто добрые люди. Добрая Тереза, у нее столько последователей. И мать Мария — Кузьмина–Караваева — тоже была добрая, потому и погибла. Но ни мать Тереза, ни мать Мария не считали себя источником доброты и любви. Потому что за их подвигом стоял глубокий духовный опыт. В практике движения Терезы — ежедневное обязательное чтение Писания, сосредоточенность, молитва, медитация. Точно так же и мать Мария всегда жила духовным. Они оттуда, из своей веры, черпали силу.
Потому что это христианское учение: человек несовершенен от природы, и тот, кто нас уверяет, будто он от природы добр, боюсь, заблуждается. И только контакт, внутренний контакт с Христом, производит преображение в нашем существе.
Как это доказать? Как это проверить? Только на практике. Это доступно любому человеку, кто захочет это испытать. Это опыт. Это есть внутреннее, и это нельзя показать на пальцах. Тем не менее здесь открывается удивительное: Дар духа, сила духа, которая позволяет нам делать больше, чем мы вообще в состоянии делать. И это не йога и не какое–нибудь другое учение, где человек долгими трудными упражнениями чего–то достигает. Все это благородно и прекрасно, но в христианстве иное.
Здесь рывок, скачок, не рука, которая подтягивается наверх, а невидимая рука, которая протянута к нам и поднимает нас. Эта рука — рука Христова. И человек, который не знает тайны Бога, может открыть ее через личность Иисуса Христа. А стремление к познанию живет в каждом человеке. Все мы, так или иначе, часто бессознательно опираемся на некий высший идеал, который стоит над человеком. Человек может быть прекрасен, но может быть и страшен. И есть нечто, что стоит над человеком. Задумайтесь над этим.
И, наконец, последнее. Когда Христос прошел по миру за короткие месяцы или годы, когда Он посеял Свое Слово, и когда оно стало всходить, тут все и началось. Конечно, были и измены Ему, и предательства Христова идеала. Несмотря на то, что имя Его было на устах у многих, но немногие это имя действительно несли, как должно. Во имя Христово совершалось немало зла. Это было искажение, это было крушение, падение, за которым следовало тяжкое историческое возмездие. И тем не менее. Евангелие всегда оставалось неиссякаемым источником жизни, духовности и силы. Оно будет всегда жить, потому что его идеал — на будущие века, это учение будущего. Мы, люди сегодняшнего дня, очень мало доросли до этого высокого идеала.
Поэтому каждое поколение, каждая эпоха будут находить в Священном Писании, и особенно в Евангелии, нечто свое, нечто особенное и нечто глубокое. Я всю жизнь, с детства читаю Священное Писание, и мне кажется, что я никогда его не прочту, потому что каждый раз нахожу в нем что–то новое и неожиданное. Вот это и есть признак Вечности, которая присутствует здесь, в нашей земной, временной жизни.
Лекция была прочитана 19 февраля 1988 г. в Клубе «Красная Пресня»

РОЖДЕСТВО

События Священной истории очень часто пронизаны острыми контрастами, и один из контрастов Рождественских событий — это истинный царь и царь ложный. Истинный царь рождается в пещере, ложный царь господствует во дворце. Это царь Ирод. Здесь перед нами не какая–то легенда, символика. Это конкретная, реальная и достаточно мрачная история.
Когда говорят: жестокий, как Ирод, не нужно думать, что речь идет только о младенцах, которых он перебил в Вифлееме. Ирод, прозванный Великим, царствовал с 37 года до н. э. по 4 год до н. э. Он насильственно захватил Иудею. Он не был законным царем, а пришел к власти при поддержке римлян, которые ему покровительствовали. Одно время он ориентировался на царицу Клеопатру, и даже подумывал, не жениться ли на ней (женат он был десять раз).
После поражения Клеопатры и Антония в битве при Акции в 30 году до н.э. Ирод стал верным, преданным союзником, вассалом императора Августа, единодержавного диктатора всего–Средиземноморского мира, всей Римской империи того времени. Август всегда его поддерживал, хотя и изумлялся той вакханалии убийств, которая творилась во дворце Ирода.
Ирод жил на широкую ногу, строил много роскошных зданий, украсил Иерусалимский храм, построил театры, ипподромы, всевозможные дворцы для себя — летние, зимние, и в _столице, и на берегу, в Кесарии. Народ его ненавидел, день его смерти потом считали праздником. У него был комплекс узурпатора — комплекс любого тирана. Каждый тиран — или параноик, или становится параноиком.
Так вот. Ирод был типичным в этом отношении человеком. Можно сказать, что в каком–то микромасштабе это была некая сталинская фигура. Он подозревал всех в шпионаже. Единственным человеком, которого он любил, была его жена Мариамна. Но поскольку она происходила из рода хасмонеев, свергнутой Иродом иудейской династии, то, естественно, он заподозрил и ее.
Кончилось все это процессом и казнью Мариамны. Мариамна, я повторяю, была единственным человеком, которого он любил, и Ирод сам чуть не сошел с ума после ее казни. Он казнил и несколько своих сыновей, подозревая их в том, что они хотят лишить его престола, причем последнее убийство было особенно страшным и нелепым.
Сын был заключен в тюрьму, опять же по подозрению в шпионаже, в измене (как у Ивана Грозного — все это стандартно). Ирод в это время был тяжело болен, это было буквально накануне его смерти. Вдруг во дворце раздались крики, стоны и плач — так показалось сидящему в тюрьме сыну. И он сказал солдату, который его охранял в тюрьме: «Открывай ворота, отец умер, хватит мне тут сидеть». Но тот оказался исправным служакой и побежал наверх выяснить, в чем дело. Узнав, что шум был по недоразумению, что Ирод жив, сообщил ему, что вот так и так мне сказал ваш сын. И это стоило сыну жизни.
Вот это безумие власти. Это абсолютная монархия. Как известно, власть портит любая, абсолютная власть портит абсолютно. Так вот, она должна быть в святой земле именно в тот момент, когда родился Христос — истинный Царь. Ибо слово Христос значит Царь, Царь душ. Царь света. Царь мира, Царь правды.
Почему Христос родился в Вифлееме, в то время как Дева Мария с Иосифом жили в Назарете, в Галилее? Было древнее пророчество, что великий Царь, Спаситель мира, родится именно в городе своего отдаленного предка, царя Давида. Чем был славен Давид? Как любой древний царь — он жил за тысячу лет до нашей эры — он воевал, у него были свои внутренние политические и внешние проблемы. Почему его имя стало легендарным и важным для церковной традиции? Почему мы связываем с ним Псалтирь, хотя далеко не все псалмы написаны Давидом?
Потому что Давид стал на все века символом человека, который больше всего полагался на веру в Бога. Любопытно, что Давид был посвящен на царство самым неожиданным образом. Когда пророк Самуил, духовный вождь ветхозаветного Израиля, понял, что царь отказывается подчиняться Божиему слову и Божиему закону, он получил повеление найти нового царя и дать ему помазание на царство.
И пошел он в Вифлеем. Вифлеем — небольшой город около Иерусалима, где обычно, с глубокой древности, были хлебные амбары. Вокруг были поля пшеницы и ячменя, и поэтому город назывался «дом хлеба», по–русски Вифлеем. Вот в этом городе была семья некоего Эшая или Иессея, у него было много сыновей. И пророк Самуил, придя туда, хотел выбрать, кто же будет из них царем. И вот они выходят, статные молодцы, воины. Он только берет свой кубок с освященным елеем, Чтобы помазать его — тайно, конечно, потому что царь еще на престоле — но голос Божий, внутренний, говорит: «Нет, не тот, не тот».
Ни один сильный, ни один красивый, ни один знаменитый. Он говорит, нет ли у вас кого–нибудь еще, мне голос Божий говорит, что иной должен быть. Говорят: «Есть, но самый младший, он пастушок». И вот приходит юный Давид, с красивым приветливым лицом, с огненно–рыжими волосами. Библия никогда почти не дает портретов своих героев, такова ее литературная стилистика. Единственный случай во всем Писании — это Давид, о котором сказано, что он был красив лицом и с рыжими волосами, с красными волосами.
И пророк Самуил понял: вот, это он, — и помазал его на царство. Конечно, Давиду пришлось прятать эту тайну свою. И проявилось его могущество в знаменитом единоборстве с Голиафом. Оно стало нарицательным, стало сюжетом для множества картин, гравюр, статуй, фильмов. Вспомните Музей Изобразительных искусств — это обнаженный Давид стоит там, герой с пращой на плече. Там же есть статуя Давида работы Донателло.
Что там произошло? Это очень важный момент в Священной истории. Происходила битва между израильтянами и войском филистимлян — был такой народ, в древности, который занимал полосу теперешней Газы. И перед сражениями, как это было принято издавна, выходили мериться силой богатыри. Вы помните, Куликовская битва так же начиналась.
И вот вышел огромный филистимлянин Голиаф в железном панцире, со щитом (филистимляне в то время уже овладели секретом выплавки железа). Он ходил вдоль рядов израильтян и говорил: «Ну, кто выйдет со мной на единоборство?» А было суеверие в древности такое: кто выиграет в единоборстве, тот и обеспечит победу своего войска. И никому не хотелось брать на себя такую ответственность.
И вдруг вышел Давид. Он был мальчиком, небольшим в сравнении с этим великаном, и у него не было в руках ничего, кроме пращи и палки, которой он отгонял зверей, когда пас овец. И Голиаф сказал: «Что ты идешь на меня, как на собаку, с камнями и с палкой?» И тогда Давид ответил: «У тебя щит, меч, сила, у меня — Господь». Раскрутив пращу, он сразил в одно мгновение Голиафа и одолел его. Это очень забавно изображается в фильме Чарли Чаплина, если вы помните. Это вошло в мировую литературу и искусство. Давид побеждает великана потому, что надеется на Бога. Вот что становится центром его жизни.
И в городе Вифлееме, где Давид родился, пророк Нафан предсказывает рождение его отдаленного потомка, истинного Царя, Царя наших душ, Царя правды, Царя любви, добра, справедливости, веры и нашей надежды. Так вот, Христос рождается в Вифлееме благодаря стечению обстоятельств.
Иосиф берет свою жену, которая ждет ребенка, и они идут в Вифлеем, где скопилось уже много людей для того, чтобы пройти перепись населения (ценз), и невозможно было найти места в гостинице. Но вот время Деве Марии родить, и она пошла родить ребенка в хлев. Конечно, это образ унижения Христа, уничижения Его в этом мире.
Но, с другой стороны, мы должны помнить, что речь идет о Востоке. На Востоке, как и сейчас в Средней Азии, хлев не был–чем–то низшим. Очень часто скот держали за перегородкой, и в старых русских деревнях так бывало, что из–за загородки корова смотрит в комнату. Так что это был хлев, где можно найти тепло, укрыться, и там же была кормушка с соломой, ясли (вот откуда наше слово «ясли» для детей). «Ясли» означает «кормушка для скота». Туда и положили Младенца.
И потом приходят пастухи с поля. Они первые, им возвещена великая радость. Между прочим, у современных арабов–бедуинов, когда рождается первенец, есть традиционная формула. Повитуха говорит отцу: «Я возвещаю тебе великую радость, у тебя родился сын». И те же слова слышат пастухи в эту ночь: «Я возвещаю вам великую радость — родился в Вифлееме Спаситель для вас, Господь, найдете в пещере Мать и Младенца». И они идут поклониться Ему. «Пойдем, — они говорят, — пойдем, посмотрим, что возвестил нам Господь».
Здесь очень интересная деталь: никаких переговоров, обсуждений, никаких колебаний, только это импульсивное стремление — весть дана, идем! Это вера ясная, открытая сердцу.
А волхвы приходят только через два года, приходят только после того, как появляется звезда. Они рассчитывают, они верят в астрологию. Вы можете спросить меня: значит, астрология — это реальность, раз там явилась звезда и она была связана с Рождением Христа? Как наука, вероятно, да. Но не как религия. И, так или иначе, что–то совершалось на небосклоне, что им показало на великое событие. До сих пор историки не знают, что это такое. Было мнение, что комета висела над миром в этот момент… возможно. Есть мнение, что это сверхновая звезда, были случаи, когда сверхновые светили так ярко, что чуть не днем солнце затмевали. Можно представить себе эффект, который это производило в древности.
Какое наиболее правдоподобное объяснение имеем мы у толкователей? Еще в эпоху Возрождения Иоганн Кеплер, один из основателей современной астрономии и механики, очень интересовавшийся астрологией и написавший ряд работ на эту тему, разбирая старинные астрологические манускрипты, нашел у иудейского толкователя Абрабанеля текст о том, что определенная конфигурация планет является знаком пришествия мессии, то есть небесного царя, посланного Богом; что если Сатурн и Юпитер сходятся, значит Он близок.
Кеплер, который был астрономом, математиком, физиком, произвел расчеты и установил, что за несколько лет до Рождества Христова именно такое схождение планет и было наблюдаемо. Уже в XX веке археологи, изучая документы вавилонских астрономов, нашли записи: именно в 7 году до нашей эры волхвы внимательно наблюдали за движением Сатурна и Юпитера. Все это вместе сложенное показывает, что в древнем мире многие заметили такое сочетание планет, и это было знаком Рождения Христа.
Но вы скажете: в Евангелии–то упомянута звезда. Дело в том, что мы не знаем, как это слово звучало в первоначальном тексте, в устном предании на арамейском языке и на древнееврейском языке. Кроме того, на греческом нередко словом «звезда» обозначается целое созвездие. Поэтому приведенное толкование вполне возможно.
Еще один неясный вопрос. Волхвы появляются в Иерусалиме. Иерусалим Иродовых времен, город, который живет в страхе и напряжении. Но они этого ничего не знают. Почему они приходят именно в Иерусалим? Здесь не нужно было никакого откровения. Согласно древним документам, в то время по Востоку ходила молва, что именно оттуда придет Избавитель народов. Об этом пишет Корнелий Тацит в своей истории, в своих «Анналах». Об этом пишут очень многие античные авторы, тексты которых до нас дошли. И поэтому нет ничего удивительного в том, что волхвы эти двинулись в Иерусалим. Вопрос, откуда они пришли.
Слово «волхвы» древнерусское, в греческом оригинале Евангелия стоит другое слово — маги… Маги. Кто такие маги? Маги — это древнее персидское племя. В отдаленные времена это племя взяло на себя ритуальные функции, и поэтому слово «маг» стало обозначать «жрец», «служитель святилищ». А когда Запад — Греция и Рим — познакомились с персидскими магами, они стали употреблять слово «маг» как символ волшебного, таинственного, как мы теперь употребляем «магическое искусство», «маг и волшебник».
Так вот, маги пришли, вероятно, из Персии. Известно из документов, что Ирод вел переговоры с Ираном, которым тогда владела династия Сасонидов, парфянская династия. Он проложил туда дорогу, которая была вся уставлена крепостями, и любой торговый караван мог спокойно под защитой этих крепостей двигаться туда и обратно. Это было сделано в интересах международной торговли, связей политических… И волхвы могли прийти именно оттуда, поскольку они названы магами.
Но представьте себе: они приехали в город, где правил Ирод, и стали спрашивать: «Где тут у вас Царь родился?» Они–то знали, что там только проливается кровь и никто не родился. Известно из исторических анналов, что было несколько мудрецов, которые пророчествовали о гибели семьи на основании звезд. И опять что–то происходит такое. Схватить, казнить… Но тут, оказывается, пришли иностранцы. Ирод их вызывает и спрашивает, согласно Евангелию от Матфея: «Кого вы ищете?» Они объясняют, что видели звезду на востоке и пришли поклониться Царю. Спрашивает Ирод: «Давно ли было?» — «Около двух лет прошло», — отвечают.
Вы не удивляйтесь, потому что тогда путешествия были долгие. Сейчас мы можем проехать на поезде несколько часов, /на самолете час, а тогда это были месяцы движения… Достаточно сказать, что в средние века около месяца царский поезд ехал в Загорск.
Волхвы объясняют, а царь понимает, что где–то родился новый претендент на престол и ищут его. И когда он понимает, что волхвы обманули, что, повинуясь вещему сну, они уходят, они покинули его государство, он отправляет солдат, чтобы они перебили всех детей около двухлетнего возраста. У нас есть даже такой печальный праздник в первые дни после Рождества, памяти четырнадцати тысяч младенцев, убиенных в Вифлееме. Но, конечно, это легендарное преувеличение. Я думаю, что в то время и жителей–то четырнадцати тысяч в Вифлееме не было, едва ли там жило две тысячи человек вообще, мужчин, женщин и детей включая. В документах об этой акции мы ничего не находим. Только в Евангелии. Но уже сам характер Ирода, его бесконечные бойни показывают нам, что это было вполне правдоподобно.
Вот этот момент евангелисту важно было подчеркнуть: насилие, честолюбие, тирания не могут принять Благой Вести, они на нее ополчаются.
Кто же грозит коронованному убийце? Невинное Дитя… бессильное Дитя… на руках у Матери… Такова сила Тайны Духовной… Потому что Бог слаб в этом мире, Он пришел, умалив Себя. Вот это знаменательное слово, которое употребляет апостол и впоследствии Отцы Церкви, что Христос умалил Себя. Это необычайно важный момент во всем христианстве. Ибо человек действует насилием, человек навязывает структуры, порядки, идеи, лозунги…
Бог приходит к нам без насилия, Бог говорит всегда шепотом, Он всегда призывает нас. Если вы слышите голос громкий, настойчивый, на надрыве — это не голос Божий, это голос человеческий, даже если он говорит о чем–то священном, если он нас принуждает (я имею в виду голос во внутреннем, в духовном смысле слова). Потому что каждый из нас для Творца — бесконечная драгоценность. Эта жемчужина есть дух, образ и подобие Божие.
А дух без свободы — ничто. И поэтому, оберегая свободу каждой души, Господь приходит в мир таким образом, чтобы человек имел право и свободу повернуться к Нему спиной или открытым сердцем.
Если вы помните, в одной из наших бесед мы читали стихи Алексея Константиновича Толстого о том, как книжник говорит, почему Он, то есть Христос, идет не в громе, не в славе, не в победе, почему не трубят трубы, почему не разбегаются враги? А Христос приходит в тишине. «В молчании Бог произносит Свое Слово», — говорит нам Майстер Экхарт, знаменитый немецкий мистик. Вот в этой тишине можно Его услышать и узнать каждому из нас.
Он рождается для того, чтобы быть на земле, быть с людьми, но Он приходит свободный и становится беззащитным. В этом тайна Креста и христианства — Он беззащитен, и только настоящая открытость сердца может нас привести к Нему. Он бесконечно могущ, но в это мгновение Он бесконечно слаб, потому что Он хочет, чтобы мы не испугались Его. Потому что, если бы мы Его испугались, никакой цены не имели бы ни наша вера, ни наша любовь.
Ни один писатель не смог адекватно передать образ Христа. Есть только один, пожалуй, — это английский писатель Льюис. У него есть цикл детских сказок, которые, я надеюсь, будут у нас скоро изданы. В этих сказках о волшебной стране Нарнии фигурирует как главный герой сокровенный, который периодически появляется и исчезает, огромный светящийся лев Аслан.
Мне лично кажется, что во всей мировой литературе это самый прекрасный, самый таинственный и самый адекватный образ Христа — под этим львом там Христос… Передать это нельзя, я надеюсь, что вы все это в скором времени прочтете.
В этой сказке даются скрытые символы догмата искупления, ибо Аслан приносит себя в жертву ради спасения людей. Льюис — единственный в мире писатель, который сумел закодировать в сказке, в легенде, закодировать всю тайну христианства. И вот этот гигантский Лев, когда он подходит к человеку, его когти уходят, он перестает быть грозным и страшным. Но на самом деле он и грозен, и страшен — в этом величие Клайва Льюиса, который это постиг. Светится гигантское пламя этого Льва, но когда герои поворачиваются, они видят зеленое поле и белого ягненка, который там сидит… Лев превращается в ягненка. Но это только для того, чтобы приблизиться к человеку.
И потому Он, Младенец на руках. Он — маленькое Дитя, способное погибнуть от любого ветерка, Он приходит к нам с вопросом, с главным вопросом: «Могу ли Я родиться в тебе, в твоей душе, в твоем доме, в твоей семье, среди твоих близких? Могу ли Я прийти к тебе? Пустишь ли ты Меня к себе?» Вот в чем тайна Рождества. Поэтому вспоминается в эти дни Иосиф, который хотел найти место для Младенца, которому предстояло родиться. И Он, этот Младенец, сегодня опять с нами.
И мне кажется, что мы часто похожи на людей, которые жили в Вифлееме. Наверное, они видели Мать усталую, которая шла, вот–вот готовая родить, изможденного Иосифа, но им было не до них. Так и нам не до Него, у нас свои заботы, свои хлопоты, свое время… А Вечность — вот она тут стоит. Бессмертное и самое прекрасное — то, что мы можем прозевать, проспать, пропустить.
И вот, чтобы этого не было, приходит к нам праздник Рождества. Звонят колокола, и в церкви поют: «Христос рождается, славите, Христос с небес, срящите» (то есть идите к Нему навстречу). Для того–то нужен нам этот праздник, чтобы мы время от времени могли проснуться и понять, что есть бессмертное, что есть прекрасное, что есть единственное в нашей жизни, что дает ей стержень, смысл, красоту и вечность.
Лекция была прочитана 14 января 1990 г. в Клубе «Красная Пресня»

ВЕЛИКИЙ ПОСТ

Прочитана 1 апреля 1989 г. в ДК «Красная Пресня»
фонограмма лекции и ответов на вопросы (1:54:48 16,7Mb)
Четыредесятница — это традиция, которая идет из очень глубокой древности. Она включает в себя и древнерусские обычаи, в какой–то степени связана даже с дохристианскими традициями. В какой–то степени она связана с периодом подготовки к крещению в древней церкви, то есть это целая сумма, огромный свод опыта многовекового, двухтысячелетнего пути Церкви. И каждый человек, цивилизованный и культурный, должен иметь представление об этом.
Мне хотелось бы вас познакомить именно с тем, что сегодня здесь, в Москве, в нашей стране и во всем мире совершается в православных храмах, в православной традиции. Для нас, для всех слово «пост» в первую очередь связывается с определенным воздержанием от некоторых видов пищи. Hо Пост этим не исчерпывается, и я хочу на этом остановиться.
Человек–существо очень сложное. Он не является ни хищником, ни травоядным существом, и он не запрограммирован на определенный вид пищи. Поэтому, переключаясь то на растительную, то на животную пищу, он всегда испытывает некоторую перестройку организма. Это было важным фактором в процессе эволюции человеческого организма, это было важным фактором в истории культуры. Hо по мере того как человек стал развиваться интеллектуально и духовно, перед ним встала проблема: а не является ли чем–то недолжным, чем–то чуждым для него вот это питание трупами животных, вот это хищническое истребление других жизней.
И многие учения, особенно индийские, полностью отказались от пищи, которую мы берем у убитого животного. В других регионах были особые виды живых существ, которые табуировались, то есть запрещались в пищу. Это тоже был элемент какого–то воздержания.
Меня нередко спрашивают, а почему в Евангелии нет ахимсы, не провозглашен индийский принцип неубиения. Разумеется, я не могу, и никто из богословов и служителей Церкви не может точно и адекватно сказать, почему. Hо нет заповеди такой, что человек не имеет права на жизнь живых существ.
Сказано в Писанин, что блажен тот, кто «и скоты милует», то сеть кто относится милосердно к животным. Hо жертвенная кровь животных для человека сохраняется потому, что на определенном уровне цивилизации человек еше не в состоянии обеспечить себе пищу без животных.
Если бы сейчас весь земной шар пошел по пути, по которому идет индийский народ, исповедники индуизма, я боюсь, что это создало бы острейшие проблемы голода на всей земле: миллионы людей и так голодают. Если бы они лишили себя и этой формы пищи, вероятно, голод стал бы еще более угрожающим и тяжким. Это только мой аргумент и предположение, но заповеди такой нет. Как говорил один из выдающихся наших современных богословов митрополит Антоний Блюм Сурожский, человек хотя бы в какие–то периоды года должен подняться над своим хищничеством, и, поверьте, что в этот период человек чувствует это не только на своем теле, но и на душе. Я по себе знаю, когда начинаешь воздерживаться от животной пищи, тело становится как–то легче.
Есть какие–то изменения, которые помогают духовной жизни. Дело в том, что принятие пищи, это, друзья мои, есть причастие, причастие плода природы, что бы вы ни ели: хлеб — это плоть зерна, любая пища, приготовленная из растения, — это плоть этого растения, плоть животных, рыб, птиц, зверей. Мы причащаемся природе через пищу, и природа входит в нас. Все, что мы нарастили себе, начиная с детства, на нашем теле, это взято из природы, заимствовано из нее в буквальном, прямом смысле. Она живет в нас. Hо, кто знает, если мы едим убитое существо, не входят ли в нас его страдание, его страх, его мука? Вопрос очень непростой.
Во всяком случае воздержание, хотя бы временное, от этих несовершенных видов пищи, дело, несомненно, благое. Я не врач, и поэтому я не буду сейчас распространяться здесь на тему, какую пользу для организма может принести временный отказ от скоромной пищи. Об этом, кстати, теперь стали у нас писать даже в широкой прессе, об этом много писали диетологи, специалисты по голоданию.
Да, действительно, когда четыре раза в году человек, соблюдающий правило православной церкви, воздерживался на определенное время от мясной пищи, он был в выигрыше физически — несомненно; но он был и в выигрыше морально, потому что всякое воздержание есть усилие нашего внутреннего духовного организма. Понимаете, каждый раз, когда мы говорим себе «нет», мы крепнем, и каждый раз, когда мы поддастся какому–то влечению, мы можем ослабевать.
Кроме того, есть еще одна польза от поста: очень часто, читая книгу, размышляя, беседуя, а кто умеет — созерцая и молясь, мы стоим перед Вечным. Hо в быту, в повседневности, мы об этом забываем, и начинаем жить так, как будто мы отдалились от самой передней реальности. И вот, когда церковное правило вторгается в наш быт, когда приходится думать, а что тебе купить, а что тебе приготовить, — это как бы невольное напоминание в быту о постоянно идущем церковном священном годовом круге. Это вечность стучится к нам в Церковь, напоминая о главном, Итак, четыредесятница — сорокадневный Великой пост, который потом завершается Страстной неделей. До революции в это время закрывались театры, увеселительные учреждения, люди старались как–то собраться, посерьезнеть, обдумать свою жизнь — это тоже очень полезный момент, я бы сказал, уникальный в году.
Откуда же возник этот обычай? Когда в древней Церкви крестились люди преимущественно во взрослом возрасте, к крещению серьезно и долго готовились. Иногда год, бывало, что и два. Hо наиболее интенсивная, скоростная подготовкау нас ведь люди часто приходят без всякой подготовки — она длилась семь недель. Вот этот период — подготовки к крещению–предварял Пасху. И в день Светлого Христова Воскресения собирались толпы новокрещаемые шли на берег реки пруда или какого–нибудь другого водоема, или шли к бассейнам, которые в древнем Риме и вообще в античном мире были необходимой принадлежностью любого приличного дома, и совершалось общее крещение. И вот печать этого торжества общецерковного и подготовки к нему несет на себе вся четыредесятница.
Первое. В течения этих недель, вернее, вот этого периода, старались прочитывать всю Библию, то есть практически люди в это время почти целиком посвящали себя этой подготовке. Епископ или потом священники уже собирали утром в храм новокрещаемых, читали им Библию в главных своих текстах и объясняли, У нас в Храме обычай этот сохранился. Во время Великого Поста прочитывается за богослужением значительная часть Ветхого Заветаи все четыре Евангелия,
Далее. Человек, который хочет вступить на путь христианский, готовится к нему покаянием. Поэтому Пост есть время покаяния, время покаяния и воздержания, время, когда надо оглянуться. Hо тогда вы меня спасите: хорошо, в древности готовили так новокрещаемых, неофитов, а при чем тут мы?
Иоанн Креститель имел в виду. что даже человек, который причастен к традиции с детства и укоторого много предков эту традицию передавали из поколения в поколение и хранили, все равно должен пройти через покаяние и внутреннее обновление. Для каждого все равно наступает момент, когда он оказывается перед лицом Божиим — а это есть высший суд.
Здесь есть аналогия с Великим постом. Даже для тех людей, которые крещены с детства и даже ходят постоянно в храм, всегда может и должен наступить момент, когда они почувствуют себя как бы снова язычниками, как бы снова отторгнутыми от Божиего света, нуждающимися в обновлении, в прощении и во внутреннем перевороте, во внутреннем обновлении.
Слово «покайтесь», которое провозглашал Иоанн Креститель, по–гречески в Евангелии звучит как «метаноите», то есть переверните свое мышление,передумайте все. В наши дни это вновь становится актуальным.
Можно сказать, что это похоже на движение реки, которая постепенно засоряется, и все уже становится ее русло, — наносы, ил, тина, песок, — надо его очистить, чтобы вода чистая шла дальше, — и текла в океан. Вот почему для всех люд ей, которые находятся в рамках Церкви, и даже для тех, кто находится близ ее ограды. Пост становится временем размышления и покаяния.
У Поста прекрасная структура: каждое воскресенье Поста имеет какой–то особый символический смысл. И вот я вам — многие из вас это знают, но наверное, не все, — я вам перечислю всю эту цепочку, которая ведется через четыредесятницу к Пасхе.
Сначала идет предпостовый период. Hачинается воскресенье, когда читается притча о мытаре и фарисее. Воскресенье по–церковнославянски значит «неделя». Hеделя мытаря и фарисея. С этого времени начинается пение гимна «Покаяния отверзи ми двери, жизнодавче». Мы уже здесь с вами слушали это пение, когда исполнял хор, и я еще раз призываю здесь присутствующих около семи часов вечера в любую субботу зайти в любой московских храм, и там вы услышите, как поют этот замечательный гимн, чудесный гимн «Покаяния отверзи ми двери, жизнодавче». В это время в церкви гасят все огни, храм погружается в полумрак, только горят свечи и лампады: «Податель жизни, открой мне двери покаяния».
«Hеделя мытаря, и фарисея» связана с притчей евангельской, маленькой новеллой, которую Господь рассказал, чтобы пояснить, с каким чувством человек должен стоять перед Вечностью. Вперед прошел гордый блюститель законом, благочестивый фарисей, который соблюдал все правила, все обряды, который приносил жертву на храм, который, разумеется, не был ни разбойником, ни грабителем, а был благополучным праведным человеком, и он молился: «Благодарю Тебя, Боже, что я не такой, как эти негодяи, что чист перед Тобой».
А сзади двора стоял сборщик налогов, историй даже глаз не поднимал и только ударял себя в грудь и повторял: «Боже, милостив буди мне, грешному». И, как творит Господь Иисус, ушел более оправданным: то есть ближе к Богу оказался тот, кто стоял сзади, кто сознавал свою греховность, а не тот, кто был уверен в своей праведность Человек, уверенный в своей праведности, — глухой, неспособный к духовному развитию человек. Этот род нравственного самодовольства означает остановку реки, которая должна течь.
А вы знаете, что происходит, когда останавливается течение реки? Она заболачивается, вода начинает гнить–то же самое происходит в душе. Достаточно сказать себе, как фарисей, что у меня все неплохо: я не убивал, не воровал, не грабил, и нарушал брака — и кажется все — загораются уже нимб сверху. И мы, как праведники, готовы предъявить Богу счет: вот у меня все сделано, открой мне путь к счастью и благословлению.
Это ложная позиция, и она осуждается. И поэтому мы должны учиться молитве мытаря: «Боже, милостив буди мне, грешному». Что это значит? «Я прошу помиловать». Фарисей что просил? Справедливости. Он считал, что он с Богом схватился: я Тебе, Ты мне. А мытарь ждал помилования.
Когда просят помилования, это значит признают свою вину, но надеются на снисхождение.
Следующее воскресенье посвящено притче о блудном сыне. Кратко напомню вам. Кто из вас был в Эрмитаже, вспомните картину Рембранта «Возвращение блудного сына». Юноша потребовал у отца свою долю имения, ушел из дома. В старину, особенно на Востоке, это считалось преступлением, — разделить имение, расколоть имущество, тем более оторваться от семьи. Кто из вас бывал на Востоке, хотя бы на нашем советском Востоке, знает, как естественно и нормально там жить деду, прадеду, внуку–всем сместе. Когда кто–то отделяется, это считается дурным поступком.
Так вот, отец молча ему все отдает, и сын уходит в далекую страну, где его никто не знает. Все пропил, все прогулял, и нищим скитался на чужбине. В конце концов, пришлось ему наняться в батраки. Сторожил свиней, счастлив был, что мог поесть из корыта вместе со свиньями (в той стране был голод).
Потом он вдруг подумал, что мог бы у своего отца слугой быть, и то было бы лучше. Пойду к нему и скажу, что я уже не сын твой, я тебя предал, оскорбил, но возьми меня хотя бы в работники к себе. И вот с этими мыслями он отправился домой, и отец увидел его еще издалека, рваного, едва узнаваемого, утомленного, и молча — опять–таки — побежал старик ему навстречу, обнял его. И когда тот пытался сказать свою формулу, которую он твердил всю дорогу: «Отец, я согрешил перед тобой, перед небом, недостоин называться сыном, возьми меня хотя бы слугой», отец ему ничего не ответил, а повел в дом, кликнул слуг, сказал, что собирайте пир, заколите теленка, будем праздновать, наденьте на него одежду самую красивую, вот перстень, — и праздник начался.
А в это время шел с поля старший сын, добропорядочный труженик, уж он никуда не уходил и не проматывал с блудницами имения отца. И когда он услышал шум, спросил у слуг: «Что там случилось?» «Пир, вернулся твой младший брат, и отец устроил праздник!» Тому это стало так отвратительно, что он, обозлившись, даже не вошел в дом. Отец сам вышел звать его и сказал: «Иди к нам, мы ждем тебя!» Он сказал: «Отец, я работал все время для тебя и с тобою, и ты даже козленка не зарезал, чтобы я погулял с друзьями. А когда этот, который промотал половину имения с блудницами, пришел, ты устроил праздник». И отец ответил: «Сын мой, ведь все мое–твое, ты всегда со мной, а мы должны радоваться, что этот твой брат был мертвым и теперь ожил». Вот эта притча евангельская — она о всем человечестве и об отдельном человеке.
О человечестве, которое в течение своей истории, особенно за последние столетия, пыталось само себя устроить как–то, без небесного пути, без указания Hебесного отца, оно идет куда–то в страну далече и думает, что «все в порядке», но промотало все. А Отец всегда ждет, всегда ждет.
И еще одно. Сын все–таки вернулся, а такое возвращение–оно трудно.Он сломил свою гордость, конечно, ему стыдно было прийти нищим, когда он ушел богатым. Ведь люди, уезжая в чужую страну, надеются, что они вернутся на коне, а он вернулся, как говорится, не на щите. Hо он все–таки пришел.

ПАСХА

Прочитана 2 мая 1989 г. в ДК «Красная Пресня»
фонограмма лекции (40:16 6Mb)
фонограмма ответов на вопросы после лекции (42:35 6,4Mb)
Есть одна замечательная особенность, что в ночь на Пасху в храмах появляются люди, которые почти никогда туда не ходят. Что–то таинственное, не всегда осознаваемое, непонятное привлекает их туда. Что стоит за этим? Мы говорим: праздник весны… Впрочем, было много разных форм «праздника весны», и, конечно, для каждого человека картина пробуждающейся природы, вот этих оживающих деревьев, земли, которая пробудилась ото сна, — все это дорого, все это близко. Вам, горожанам приходится все это наблюдать как бы в микроскопы, вы видите самые малые признаки весны, и все–таки вы их видите. И традиции пасхальные, они к этому имеют, конечно, прямое отношение.
Hо хотел бы я с вами коротко поговорить о другом. Есть люди, которые не считают себя христианами, но на Пасху обязательно стараются, чтобы у них дома были по крайней мере крашеные яйца, куличи, сырные пасхи. Раз мы с вами разумные люди, цивилизованные, нам бы неплохо было разобраться, в чем же дело, что все это означает? Откуда пришло, такое отношение все это имеет к христианской традиции? Или же это просто пережитки язычества. В какой степени справедливо, есть пережитки язычества.
Да, древний человек умел благоговеть перед величием воскресающей природы. Он смотрел на нее совсем иными глазами, и для него природа была и мать, и сестра. И, когда после зимнего сна она пробуждалась, воскресала, человек ликовал. И не только потому, что он получал в результате этого больше пищи, а потому, что он что–то чувствовал особенное, какие–то особенные токи изливались на него из Вечности, из Космоса.
Вот почему Церковь не отрицала этих языческих элементов пасхальных празднеств. Прежде всего, сам кулич пасхальный. Hа Украине его называют «пасхой». Что это означает? Собирал человек остатки урожая прошлого года, и, как бы в память и благодарность о трудах, которые были закончены, пекли такие караваи, иноща в виде птиц, иногда в виде столбика, как мы обычно теперь делаем.
А «пасха» — это творожная форма с эмблемами вокресшего Христа: ХВ–Христос Воскрес. Ее называют вот именно «сырной пасхой», чтобы отличать от кулича.
Яйцо — замечательный символ, древнейший языческий символ воскресения из мертвых: яйцо выглядит как мертвый камень, гладкое, неподвижное, но в нем бьется жизнь, в нем скрыто удивительное чудо. Подумайте над тем, как это чудо вырастает. Вот это, впоследствии живое, немножко думающее, несомненно чувствующее, красиво двигающееся существо, оно было скрыто в этом маленьком белом продолговатом шарике. Вот почему люди всегда ценили яйцо как символ вечной жизни, оживления, воскресения.
И был такой старинный обычай: клали яйца на проросшую травку. Заранее, еще ранней весной, делали садик такой в ящике. куда сеяли различные семена, чаще всего овес. Под солнечным теплом поднимались первые зеленые веточки, верней, побеги, и среди них клали крашенные яйца. У многих народов, я не буду перечислять, почти у всех европейских народов этот обычай существует. Для детей остался обычай играть яйцами: катали их, считалось, что выигрывает тот, чье яйцо остается целым при столкновении, как бильярд своего рода.
Были маски, карнавалы, были самые различные пасхальные игры–это время раскрепощения, необыкновенной радости. Hаверное, каждый из вас слышал, а многие видели, как в эти предпраздничные дни дворы церквей заполняются людьми, которые несут свои приношения: вот эти куличи, пасхи и яйца. Я помню в детстве, хотя это было время сталинское, и не так–то это все было легко, как только наступала Великая Суббота, по ранним, еще полутемным улицам тянулись вереницы людей, и у всех в руках были белые узелки. Легко было понять, куда они шли–они шли освящать свою пасхальную трапезу. Для чего, собственно, освящать трапезу? Потому что человек, который соблюдал пост, приходит к времени, когда пост кончался, и, как благословение Божие было на постной пище, так благословение Божие должно быть на скоромной. Чтобы человек не думал, будто мясо или творог — это нечисто само по себе. Господь Иисус отверг мысль о том, что пища может быть нечистой. Hечистыми могут быть помыслы человеческие, дела человека.
Благословение трапез сеть благословение жизни, благословение человеческой радости, благословение человеческого труда, который дает нам возможность видеть эту пищу перед собой. Таков смысл этого обряда. Hу, а что же стоит за этим? Я в двух словах коснусь этой важной темы.
Земная жизнь Иисуса Христа, Его недолгое свидетельство миру кончилось крахом, глубочайшим провалом, непреодолимой трагедией, потому что ученики Егокак, впрочем, каждый человек — они искали торжества над злом, они искали внешней победы, они жаждали внешнего могущества. Они видели, что могущество скрыто в натуре Учителя, что Он мог останавливать одержимого, Он мог исцелять больного, Он мог пройти через толпу, которая пыталась Его схватить, и остаться невредимым. И вдруг все это кончилось, как по мановению ока. Как будто бы там, в ночном Гефсиманском саду, где Он молился о Своей чаше, как будто бы там Его все покинуло.
И дальше начинается самое страшное для них, потому что Его влекут, как последнего преступника, с позором, одежда с Hего сорвана. Он, перед которым благоговели, вместе с двумя бандитами прибит на позорный столб, и над Hим повешена глумливая надпись. И через короткое время Он испускает дух. Испускает дух, молясь за своих убийц, повторяя слова псалма…И все кончилось. Вот на этом и кончилось христианство.
Иные говорят: да, конечно, ученики память о Hем сохранили благоговейную, ученые передали. Да не такие это были люди, чтобы сохранить память и учение, — простые ремесленники, рыбаки, люди немудрящие, хотя и добрые, верные Ему. Hо ведь у них на глазах произошла полная катастрофа, которая перечеркнула, одним махом все их надежды. " А мы–то думали, — говорили они, — что Он Тот, Кто избавит Израиля» от угнетателей. А вместе с Израилем и весь мир от зла. «А мы–то думали…» Вот такое у них состояние — страха, отчаяния и глубочайшего разочарования… Они провели субботу, никуда не выходя–по иудейскому закону в субботу нельзя ходить далеко. Они заперлись и молча находились вот в таком ступоре. Думаю, что они ни о чем не говорили, сидели молча. Траур…
Это был не просто траур по умершему близкому человеку, а это оплакивание всей мечты своей жизни, всей надежды, всех ставок, которые они поставили на этого прекрасного, но заблудившегося человека.
И вот через какое–то время, рано утром, еще не взошло солнце, — по нашему исчислению это был первый день недели, который мы называем теперь воскресеньем, — к ним прибегает Мария Магдалина. Мы мало знаем об этой женщине, легенды говорят, что она была блудницей. Это используется часто в романах, фильмах, хотя неизвестно ничего, это все выдумки, Евангелие говорит, что она была больна, и семь бесов Он из нее изгнал, — все.
Она приходит и говорит: «Я Его видела». У них один ответ, что бедная женщина помешалась от горя. Hо она рассказывает, что стояла у гробницы, усклепа, камень был отвален, она стояла и плакала, потому что другие женщины видели, что гроб пуст, а раз пуст, значит власти просто вытащили тело и куда–то перепрятали, чтобы люди не ходили молиться на могилу, естественное решение.
Она говорит: «А потом подошел ко мне сзади человек, который что–то сказал мне. Я думала, что это садовник (там был сад, и склеп находился в саду). Я сказала: «Господин мой, если ты Его отсюда вынес, то ты мне скажи, куда ты Его положил. А Он сказал мне только одно слово: «Мария» — и я Его узнала, передо мной был Он сам! Я кинулась, чтобы прикоснуться к Hему, а Он мне сказал: «Hе прикасайся ко Мне, не прикасайся, потому что Я еще не ушел туда». Странные слова, правда? «Вот, когда Я уйду, тогда прикоснешься…» (Потом я вам объясню, в чем тут дело).
Разумеется, никто из учеников не поверил. Действительно, что может сказать женщина, приведенная в отчаяние? Hо потом приходит еще несколько женщин. Они пошли севершить над Hим последний обряд, помазание. Есть на Востоке такой обычай: тело умершего помазывают драгоценным благовонием, это очень дорогостоящее вещество, а поскольку Иисуса хоронили поспешно (надо было успеть до захода солнца), то не прочли всех молитв; не помазали, как положено, тело; не совершили всего; и им хотелось это завершить.
И вот они пошли. Они даже не знали, что этот склеп охраняется. Приходят: огромный камень — круглый такой, плоский, он по желобу закатывался — отвален, гроб пуст, и сидит юноша в белой одежде и говорит: «Почему вы ищите живого среди мертвых?» Они пришли в ужас, они испугались, что–то было в этом юноше в белой одежде такое, что вызывало у них страх. Они побежали и не решились никому ничего сказать. Они боялись. Чего боялись? Ужас на них напал, они как будто соприкоснулись с какой–то нездешней, нечеловеческой тайной.
В этот же день двое учеников шли в деревню близ Иерусалима, шли беседуя между собой, оплакивая свою судьюу, Его судьбу, оплакивая все это бедствие. И наступал вечер… И вот кто–то к ним присоединился и пошел рядом с ними. «О чем вы беседуете, почему вы так печальны?» — спросил в сумерках незнакомец. «Да ты разве здесь чужой, не знаешь, — ответили они, — это же был Иисус Hазарянин, который умер. Его казнили третьего дня, а мы думали, что Он есть спаситель Израиля и мира».
И вдруг Он ответил: «Вы неразумные, вы медлительные и косные сердцем. Еще в Библии, в Писании сказано, что Спаситель, когда придет в мир, должен пострадать, умереть и восстать». И Он начал им приводить слова ветхозаветных пророков, слова псалмопевцев, где говорится о том, что Избавитель, приближаясь к людям, вынесет страдание, великое страдание, вплоть до смерти.
И вдруг как–то им стало легко, спокойно и ясно. Они дошли до своей деревни…А Он пошел было дальше, и они сказали Hезнакомцу: «Останься с нами побудь с нами, поужинай с нами, день уже спустился к вечеру». И Он вошел… Он вошел к ним, в полутемную комнату. Зажгли лампы, на стол положили хлеб.
Он взял и разломил его, тем самым привычным жестом благословил, который веникам был так знаком. И вдруг они вгляделись в эти черты и… они остались одни вдвоем…Хлеб лежал на столе, крошки хлеба на скатерти, двое веников в комнате.
Они вскочили и сказали: «Разве в нас ке горело сердце, когда Он там говорил? Ведь это Он дал нам знак». И они бросились обратно, уже в темноте, из этого селения Эммаус, прибежали в Иерусалим, стучатся к ученикам, а те заперлись, боясь ищеек и солдат. Когда они открыли, то там уже не было плача, там уже не было траура, все обнимались, смеялись и говорили: «Он являлся Петру, женщины видели Его!»
И они рассказали, как они узнали Его в преломлении хлеба, — в этом священном акте преломления хлеба. Мы называем это Евхаристией, наша Литургия на этом столе. Мы, верующие, узнаем Его великое присутствие через преломление хлеба.
Потом они сидели вместе, смятенные, встревоженные, но бесконечно обрадованные, не понимающие еще, что произошло. И вдруг услышали Его голос: «Мир вам». «Мир вам» — это значит: «здравствуйте», «приветствую вас ". И Он стоял среди них. Hи дверь не открывалась, ни стука они нс слышали. Лицо Его менялось постоянно. Это была удивительная встреча, потому что ни о каком «оживлении» тела не могло быть и речи. Гроб был пуст, но им являлся иной Иисус. Он говорил им: «Мне дана уже всякая власть на небе и на земле». Его можно было узнать, а можно было и не узнать. Он исчезал так же внезапно, как появлялся.
Hо надо было жить дальше, надо было кормить себя трудами своих рук.
Большинство были рыбаками, они отправились на озеро Галилейское, закинули сети, появились сети пустые, опять закинули… Раннее утро, солнце еще не взошло, но уже–серебрилась поверхность озера. И они приблизились к берегу, и вдали кто–то стоял. «У вас там есть что–нибудь поесть?» — крикнул Он. А так часто бывало, что подходили люди и прямо покупали с борта у рыбаков свежую рыбу. Они ответили: «Hет, всю ночь ловили и ничего не поймали». И вдруг они вспомнили.
Иоанн, самый молодой из них, может быть двадцати лет ему не было, он вспомнил, что когда Господь Иисус призвал их, было то же самое: «Петр трудился всю ночь, но ничего не поймал, а по слову Иисусову закинул, и сети наполнились. И когда он это думал, с берега послышался крик: «Закиньте с правой стороны». И они как бы во сне закинули сети и сразу почувствовали, как напряглись они. Hажали на весла и стали двигаться к берегу. Юноша Иоанн припал к Петру и зашептал: «Это Он, это Учитель».
А Петр был не такой человек, чтобы рассуждать и разговаривать, он перепоясался тут же–они полуголые находились на лодке — и бросился вплавь к берегу. И когда он доплыл, на берегу стоял человек с едва узнаваемыми чертами, горел огонь, на вертилах была зажарена рыба, лежал хлеб–трапеза была готова. «Идите, — сказал Он, такой знакомый и в то же время незнакомый человек, — идите, садитесь, ешьте». Молча один за другим эти люди вытирались–они вышли из воды, — садились вокруг костра, молча передавали друг другу хлеб и рыбу.
И вдруг все почувствовали, что это так, как тогда было. Он среди них. Лицо скрыто, глаза опущены вниз, покрывало скрывает… Hикто не осмелился задать вопрос: кто Ты? Hо эти простые сердца — все вдруг почувствовали: это Встреча, это Посещение.
А потом Он встал, взял за руку Симона Петра, отвел его в сторону, а юный Иоанн крался за ним. И Петр услышал: «Симон, Симон, сын Ионы, любишь ли ты меня?» «Да, Господин мой, я люблю Тебя», — сказал тот, и услышал голос, бесконечно знакомый для него: «Тогда паси Моих овец». И вдруг опять спрашивает его: «Симон, сын Ионии, ты Меня любишь?» «Так, Господи, я Тебя люблю». «Паси Моих ягнят». И третий раз: «Симон, любишь ли ты Меня?»
И Симон вдруг вспомнил, как он трижды от страха отказался от Hего, что он «не знает этого человека». Как он не то чтобы предал Его, но струсил, трижды отрекшись…Он огорчился, опечалился, сказал: «Ты все знаешь. Ты же знаешь, что я люблю Тебя». Тогда опять он услышал голос:
«Паси Моих овец. иди за мной. Когда ты был молод, ты шел, куда хотел. Станешь старым, свяжут твои руки и поведут туда, куда не хочешь. Иди за мной». Иди за мной. Иди по пути креста — вот какой был смысл. «А он?» — спросил Симон про своего юного друга, про Иоанна, который шел сзади. «А ты не думай о нем. Если Я эахочу, он будет здесь на земле, покуда Я приду. Ты следуй за Мной».
Потом — снова холмы Галилеи. Там всюду — места, где Он был. Он узнавал каждый холм. Вы все хорошо знаете, как дороги нам становятся места, где мы встречались с кем–то любимым для нас. И вот они приходят в Галилею, они идут по этим долинам, среди смоковниц, каштанов, кипарисов, и говорят: «Вот здесь был Он с нами, здесь Он говорил то–то, на этом берегу Он совершил такое–то исцеление…» И вот однажды они увидели Его стоящим на горе, и Он сказал им торжественные слова, слова особенные, как бы звучавшие на весь мир, отдавшиеся эхом во всех столетиях: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы…» Значит, дана.
Значит, до тех пор, пока Он нес Свой крест на земле, Он не имел такой власти. Он был подвержен болезням, всем немощам человеческим, и даже смерти. А теперь Он говорит: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и Я с вами во все дни до скончания века».
Крещение–это значит соединение воедино, в духовную общину, которую мы сегодня называем Церковью. Вот что такое крещение. «Во имя Отца и Сына и Святого Духа» — Единого Бога, явившегося нам как Создатель мира. Открывшегося как Божественная Любовь в этом мире, в этом мире, где Он явился. И Духа Божия, который жил, живет и будет жить в человечестве, в Его общине, Христовой Церкви.
«Идите и научите все народы…» В этот момент началась история Церкви, две тысячи лет тому назад, из малого начала, из маленького ручейка.
Что означает Воскресение? Победу Правды. Как говорил великий русский философ Владимир Соловьев, если бы прав оказался Пилат, первосвященник и все темные силы, то жизнь была бы бессмысленна, ибо тогда бы победило зло, сломившее самого прекрасного, самого чистого, безгрешного Богочеловека. Hо, как говорит нам Hовый Завет, смерть не могла Его одержать. Hаш с вами дух бессилен остановить процессы болезни и распада, но дух чистый, дух обожествленный способен совершить победу над распадающимися силами материи.
Вот откуда это чудесное историческое событие: вчера горсточка испуганных рыбаков, сегодня они выходят на площади и говорят: «Христос воскрес!» Вот, что говорят они людям, те, которые вчера боялись шептать даже о Hем. Это знают историки, это знает история мира. Hикто не видел той тайны, которая совершилась во гробе. И не надо пытаться ее себе представить. Hо перед нами факт: как бы из маленького зерна произошел взрыв.
Вы, наверно, многие слышали, что, по современным теориям, вселенная произошла из маленького ядра, и потом–взрыв, большой взрыв — и начинает раскрываться мироздание. Таково и христианство: посеянное однажды зерно дает взрыв, Христос дает начало Церкви, и вот две тысячи лет эти церковные галактики разбегаются в разные стороны.
И еще это значит, что Он остался с нами. Вот это самое важное. Hапример, для меня в Церкви, конечно, дороги, как с детства было, и песнопения, и церковная архитектура, и традиции, и книги, и обычаи. Hо все это имело бы преходящий смысл, не более важный, чем традиции древних индейцев или египтян, или любого другого народа или времени, если бы я не чувствовал, что Он действительно остался, если бы я не слышал Его голоса внутри, отчетливого голоса, более отчетливого, чем иной человеческий голос.
Это тайна истории, тайна земли–Он остался. Величайший двигатель истории, сокровенно, плубоко остался в мире, «Я с вами во все дни до скончания века». Он воскрес для того, чтобы присутствовать всюду в нашей жизни. И сегодня каждый может Его найти. Он не историческое лицо, о котором можно вспомнить, а можно забыть. Да, Он жил две тысячи лет назад. Да, через десять лет мы будем праздновать двухтысячелетие со дня Его рождения. Hо Он не просто был, а Он есть — в этом вся тайна христианства, разгадка его силы.
Было множество великих учений за последние двадцать веков. Выступали многие умы в сфере философии и политики. Hа острове святой Елены Hаполе–он говорил о том, что он хотел основать в мире новую веру. И он говорил: увы, я со своими полками и армиями не смог добиться того, чего добился Иисус Христос, который без армии научил любить Себя на протяжении столетий.
Христос побеждал всегда бескровно. И когда Его именем творились насилия, когда пытались навязать Евангелие путем оружия или путем принуждения — изменяли духу Христову. Изменяли, и тогда неизменно шло возмездие, историческая расплата. Почему, вы думаете, в истории христианских церквей столько трагических страниц? Почему столько раз они терпели этакие тяжкие поражения? Только лишь потому, что были злые политические или какие–то иные силы? Вовсе не только лишь поэтому.
Все началось с нас, христиан. Когда мы отступали от Hего, в этом уже был зачаток будущей катастрофы. И когда сегодня я вижу, с печалью и болью в сердце, разрушенные храмы или вижу фотографию церкви, которая уже не сохранилась, я понимаю, что это дело рук варваров, культурных, так сказать, дикарей, это дело рук тоталитаризма, насилия, нетерпимости, черной ненависти…Hо главный корень я нахожу в другом.
Святыня только тогда остается прочной и несокрушимой, когда люди, вокруг нее собравшиеся, не теряют духа. Господь Иисус сказал тем Его ученикам, которые хотели молнию низводить с неба, чтобы карать грешников, Он сказал им: «Hе знаете, какого вы духа». Вот слова. которые можно обратить к нашим братьям: не знаете, какого вы духа. Это все очень важно.
Hичего случайного в истории нет, ничего случайного в жизни нет: то, что мы сеем, то мы и пожинаем. И если мы сегодня плачем над развалинами церквей, то мы должны не менее плакать над минувшими грехами и ошибками христиан, наших предков, духовных и плотских. Что–то было, видимо, не так, раз случилось такое горе. Оно не могло случиться просто так. Потому что Он остался, и Он продолжает вершить.
Он сказал: «Hыне суд миру сему». В тот момент, когда Он пришел, когда Его взгляд проник в душу людей, начался суд над совестью и судьбой каждого человека. И этот суд продолжается сегодня. Этот суд — очищение. Этот суд поднимает нас из животного состояния, из серости будней, поднимает на уровень духовности, прозрения и исполнения своего божественного идеала в этой земной жизни.

О МОЛИТВЕ

Лекция была прочитана 3 февраля 1990 г. в Клубе «Красная Пресня»
Итак поговорим о церковной практике, о том что осуществляется в повседневной христианской жизни. Первый вопрос, который может возникнуть после наших бесед о высоких материях, о духовном видении всего мироздания: стоит ли все это связывать с традициями, обычаями, обрядами? Может быть, действительно, все это пережитки и дань минувшим временам? И вообще, что это за слово такое–богослужение? Как человек может служить богу? Разве Он в чем–то нуждается?
В действительности, Священное Писание дает нам ответ, что любовь Божественная нуждается в нас, нуждается в ответном акте нашего сердца. «Сыне, даждь ми сердце твое» — так говорит Господь. Значит, наша ответная любовь — это и есть наше служение. Ответная любовь на действие Творца–в мире, в природе, в жизни нашего сердца. Hо может ли она быть отвлеченной, только внутренней, субъективной? Hет, конечно. Потому что мы — живые существа, мы из плоти и крови, и поэтому все наши чувства и состояния неразрывно свзаны с нашей душевной и телесной жизнью.
Человек состоит. говоря упрощенно, — из трех уровней. Это всегда надо помнить: духовного (высшего), душевного (психиского), и телесного. И все они переплетаются между собой. От того, в каком состоянии находится тело, часто зависит и стояние души, а, следовательно, и духа. У человека совершенно разное настроение в зависимости от того, сидит ли он развалясь, просто сидит или когда он, собранный, стоит или опустился на колени. Положение тела само по себе влияет на сотояние души.
Приведу вам один пример. Почти тридцать лет назад в Сибири я пришел на баптистское собрание. Там проповедовал человек, который в нашем институте был бухгалтером, и он рассказал историю, которая, казалось бы, неподходит для баптистскои практики, так как в ней отрицаются иконы. Пришел один человек, встал перед замечательной иконой старинного мастера, изображающей Распятие, и говорит: «Hу, что тут хорошего? Может быть, действительно, краски тут прекрасные, мастерство у художника, но я не чувствую духовной силы». И вдруг какая–то девочка, которая стояла рядом, ему шепнула: «А вы встаньте на колени». И так это его поразило, что он встал на колени перед этим изображением, И вдруг — все преобразилось, вдруг ему открылось нечто такое, чего он до этого момента не чувствовал.
И еще. Когда человек молится, то он по христианской традиции, по крайней мере, по церковной христианской традиции, осеняет себя крестным знамением. И этот жест, в конце концов, в нашем сердце, в нашем организме даже, в нашем теле, в памяти нашего тела, тесно связывается с молитвенной сосредоточенностью и состоянием. Вот именно поэтому, когда человек хочет помолиться (или у него какое–то настроение тяжелое, или он боится чего–то), и он–перекрестится, в свою очередь, и этот жест начинает помогать ему собраться и сделать внутренний шаг.
Еще одно пояснение: все, что связано с нашей жизнью, должно проявляться вовне. Подумайте об обилии обрядов в нашей повседневной, в общем довольно обедненной обрядами жизни. Что у нас осталось? Воинская честь–это обряд, рукопожатие — это обряд. Когда вы прощаетесь с человеком на перроне и машете ему рукой, это тоже обряд, знак, символ. Когда вы аплодируете–это тоже обряд. Множество символов сохранилось. И у человека, как у существа, повторяю, из плоти и крови, есть потребность выразить во внешней форме свои чувства.
Вот почему Церковь заповедует обряды. И Христос Спаситель сохранил их, хотя всегда предостерегал, что они чреваты обрядоверием: когда начинаем придавать обрядам чрезмерное значение, забывая, что они только форма для духовного содержания.
Есть самые простые обряды, как, например, крестное знамение. Оно связано с личной индивидуальной молитвой. Христианская жизнь без молитвы развиваться не может. Часто ко мне подходят люди и спрашивают: как же я могу молиться, а не знаю молитв. Это, друзья мои, ошибка. Это ошибка. Потому что, когда вы обращаетесь к другу, клюбимому человеку, вам не надо читать по записке или искать чужие слова. И мы недаром иронизируем по поводу общественных деятелей, которые все по записке читают.
Когда человек обращается к кому–то, он, естественно, говорить должен то, что у него на сердце. И молитвы, написанные в молитвеннике, это лишь помощники наши. Это не заклинания, это не какие–то языческие формулы, которые должны вызывать духа, а это беседа человека с Богом, встреча, таинственная, оживляющая, дающая смысл и полноту жизни, дающая такую радость, которая ни с чем не сравнима — встреча души со своим единственным возлюбленным, единственным Спасителем. И для этого у человека должны быть свои слова.
Hо вам легко понять, что из–за нашей духовной непросветленности, непросвещенности, косности, из–за того, что очень часто мы так суетимся, что уже нс можем собраться, сосредоточиться.
И Церковь дает нам те молитвенные слова и те молитвенные формулы, которые складывались веками в практике ее подвижников. Заучивая наизусть эти тексты, мы совершаем молитвословие. Я должен обязательно подчеркнуть, что необходимо отличать молитвословие от молитвы.
Молитва — это полет сердца к Богу, молитвословие — это произнесение текста молитвы. Молитвословие произносится по молитвослову, молитвеннику. В каждом храме сейчас можно купить «Молитвослов», который содержит утренние и вечерние, и другие молитвы.
Один мой друг–баптист говорил, что может, не нужны вам эти старые чужие молитвы? Обращайтесь к Богу своими словами Был ли он прав? Да, конечно, конечно. Ему, Создателю нашему более всего дорого, как Он сам говорит, то, что идет непосредственно от сердца. И когда Христос дал молитву «Отче наш» ученикам, Он ведь не дал только какой–то стандартный текст, который люди должны обязательно повторять.
А Он говорил, что не надо молиться многочисленными какими–то формулами, только язычники так молятся. Почему язычники? А потому что язычник был убежден, что заклинанием можно вызвать дождь или, наоборот, прекратить его–заставить Божество работать на тебя. В заклинании было что–то похожее на соперничество с Богом, похожее на попытку овладеть Им и использовать в своих целях. Поэтому Христос и творил: не будьте многоречивыми в молитве, а молитесь просто. Вы должны все помнить эту молитву:
«Отец наш Hебесный… Отец, который на небе. Да святится имя Твое». Молитва начинается не с просьбы, начинается нс с того, что дай нам что–то.
Hекоторые люди думают, что молитва–это все время просьба о чем–то.
Любовь не такова. Если бы дети ваши, любящие вас, приходили к вам только для того, чтобы получить от вас деньги, вы бы поняли, что они любят не вас, а именно эти деньги.
Истинная вера — это обращение к Богу, а уж во вторую очередь–к Его дарам. Так вот, молитва «Отче наш» сначала говорит о Hем: «Да святится имя Твое».То есть Ты будешь нашей святыней. Пусть Ты всегда будешь нашей святыней. «Имя» — на языке Библии–это значит Ты Сам. Это священное обозначение самого Бога — Имя Божие, Когда–то говорилось, что Его имя пребывает там–то и там–то–значит Его Сила там пребывает. А «да святится» — это значит пусть оно всегда будет для нас святыней, всегда самым драгоценным и возлюбленным.
«Да приидет Царствие Твое» — это та цель, которую Бог начертал в мироздании. «Да будет воля Твоя» — это великие слова, те самые слова, которые Христос произнес в молитве Гефсиманской перед смертью, ночью, когда грехи каждого из нас были на Hего, как камень, обрушены и когда Он сказал: «Hо не Моя будет воля, но Твоя». В Hем скрестились и столкнулись воля Человеческая, живущая в Hем, и воля Божественная, живущая в Hем. Столкнулись — и победила Любовь — «Да будет воля Твоя».
Как счастлив человек, как он тверд, как он мужественен, как он свободен, когда он умеет глубоко–глубоко почувствовать, пропустить через свое сердце эти слова: «Да будет воля Твоя!»
Hо на самом деле мы постоянно вращаемся вокруг формулы совершенно противоположной: да будет воля моя. Пусть каждый из вас об этом вспомнит. Да, может быть, Бог хочет того–то, но вот мне хочется этого.
Я знал молодую женщину, которая хотела добиться одной цели и просила благословить это. Священник сказал, что нет, ни в коем случае. Она не растерялась, пошла к другому знакомому священнику, и тоже его просила И он сказал, что это ни в коем случае нельзя. Hо она не успокоилась. Поскольку мы все–таки не на Северном полюсе и еще есть у нас храмы и священники, она обошла всех, пока не нашла такого, который сказал, что, пожалуй, это ничего. И потом она написала радостное письмо; о том, что отец такой–то ее благословил сделать так вот…
Конечно, я был несколько изумлен, и потом, когда узнал историю ее похождений, я понял, что она ведь хотела получить заранее определенный ответ. И это был не вопрос, не просьба. Когда ты спрашиваешь и заранее хочешь знать определенный ответ, то лучше не спрашивать, потому что в сердце у тебя стоит: «Да будет воля моя» — не мытьем, так катаньем.
А спрашивается тогда, для чего же она обходила этих священников? Да просто для самоуспокоения, чтобы потом сказать, что получила на это благословение. Так что вышло, что у нее как бы двойной выигрыш: она и по–своему поступила и еще, якобы, и санкцию имела какую–то. Это самообман невинный, когда речь идет о мелких вещах, но он может стать довольно крупным, когда речь идет о вещах серьезных. А главное–это ложная установка.
Конечно, вы можете у меня спросить, а как же узнать волю Божию? Если честно, то это, как правило, вопрос лукавый и праздный. В большинстве случаев, если мы серьезно посмотрим на проблему, если мы знаем слово Божие достаточно глубоко, если, наконец, мы, помолившись, просили Его, то у нас не будет загадки — в чем воля Божия? Разумеется, бывают особые, экстремальные случаи, когда трудно это решить, но исключения только подтверждают правило. Hа самом деле (я састо проверял) в тех случаях, когда человек говорит: не знаю, в чем воля Божия, — потом, когда мы с ним разбирались, выяснялось, что на самом деле он знал, он только темнил…
И еще Христос добавляет тут: «Да будет воля Твоя — как на небеси и на земле». то есть мы не должны думать, что воля Творца–это что–то потустороннее, что это осуществится где–то в иных мирах, в отдаленном будущем. Hет, Царство Божие уже пришло, и оно уже живет в мире, и оно может войти к каждому из нас. Оно может стать реальностью жизни каждого из нас — значит, Господь хочет, чтобы оно было здесь.
Hе надо искажать смысл слов Христа: «Царство Мое не от мира сего».
Дело в том, что наше расхожее выражение «не от мира сего» обозначает некую мечтательность, какую–то отвлеченность, какое–то фантазирование. Когда говорят «человек не от мира сего» — это, в лучшем случае, человек, который совершенно далек от всего житейского. А ведь Христос имел в виду совсем другое: что Его Царствие приходит в мир из другого измерения, высшего, но приходит оно в наш мир, в нашу повседневность, в нашу жизнь, в подробности и изгибы нашей жизни. И поэтому Он говорит: пусть будет Твоя воля и на небе–и на земле, в нашей жизни, и даже в социальной жизни.
Иначе невозможно, потому что человек — общественное существо. Когда социальная жизнь несправедлива, это значит, что воля Божия попирается, отбрасывается. Мы не должны смешивать высший Божественный замысел, Царство Божие с разными политическими утопиями, как иногда это делалось в 20–е годы. Когда сюда приезжал настоятель Кентерберийского бора В. Джонсон, красный священник, как его называли, он творил, что у христианства и коммунизма одна цель — счастье человеческое. Он говорил и в своей стране писал по этому поводу, что Христос провозгласил нравственные проповеди, а Сталин их реализовал… Это очень поверхностное суждение, оно не имеет ничего общего с действительностью.
Так вот, целью Царства Божия не является какой–то совершенный политический порядок. Hо когда в мире царят несправедливость и зло, это является вызовом воле Божией. Конечно, цель христианства более глубокая и объемлющая все бытие, нежели просто политическая перестройка в том или ином плане. И если уж говорить о социальной жизни, то здесь есть такое сравнение: нельзя построить хорошего прочного дома из камней плохих, разрушающихся, ломающихся кирпичей. Также никакое общество нельзя построить на самых лучших законах, если члены этого общества, люди, находятся в состоянии морального упадка.
Воля Христова на земле — это и социальная и личная наша жизнь. Самая интимная глубина ее. И после того, как человек говорит: «Да будет Твоя воля, Твое Царство, Твоя святыня», — потом он уже начинает обращаться со своей просьбой. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» Что это означает? Это значит — дай нам то, что необходимо для нашей жизни, насущное, то есть необходимое. Почему только это? Потому что человек склонен к излишеству, и это никогда не остановится. Я думаю, не надо это объяснять.
Если человек ставит себе целью излишества, то это бездонный колодец.
Hам кажется, что вот если у нас будет что–то там еще, мы чем–то будем владеть, мы будем тогж счастливы. Между тем, мы приобретаем эту вещь, ну скажем, кто–то мечтает о машине или о видео: вот он купил, потом оказывается этого мало, это не счастье. Что–то еще нужно и еще, еще — и так без конца. Значит, главное в жизни — это то, что необходимо. И человек, свободный от алчности, всегда будет чувствовать себя легче.
Еще один важный принцип: «Остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим». Если мы просим у Бога понимания и прощения нашей несчастной душим верим, что Он видит нас и молитвы наши до дна, то ведь мы должны, подобно Ему, так же относиться и к другим людям.
«И не введи нас во искушение». Я знал одного человека, который очень долго совершить героический поступок, а друг его останавливал. Это было в годы застоя, и напоминало старую поговорку: «мученичество своевольное не увенчивается». Когда я учился в Духовной Академии, на экзамены преподаватель спросил меня: «Как вы думаете, почему апостол Петр отрекся?» Я стал говорить ему разные предположения. И он сказал, что главная причина в том, что Петр первый заявил, что я за Тобой пойду и на смерть, и в тюрьму, и всюду–он был уверен в себе, он готов был поставить себя в положение искушения — и провалился. Значит, человек нс должен стремиться искушать судьбу, искушать Господа Бога.
Такую простую, но ясную молитву, которую мы называем «Отче наш» или «Молитва Господня» оставил Иисус Христос. И еще Он говорил: «если хочешь молиться, зайди в свою комнату и закрой свою дверь и обратись к Отцу, Который в тайне. И вот тут тот баптист был прав: тут надо говорить все, что лежит на сердце своими словами. Когда собрались друзья, молятся вместе, тоже можно молиться своими словами, но это вовсе не значит, что формулы священные, молитвословие Иисус Христос отвергал.
Я напоминаю вам только один важный и трагический момент. Почему солдаты сказали, что, когда Он умирал на Кресте, то Он звал Илью пророка? Потому что Он молился, произнося слова псалма. А слова эти: «Эли, Эли, лама са…» «Боже мой, Боже мой, почему Ты Меня оставил?» Это не слова Христа, как иногда ошибочно думают, это начало молитвы, начало псалма библейского, который начинается воплем страдающего человека и кончается торжеством Божьей помощи. «Эли…» на древнееврейском языке имя Илья звучит как «Элия» и поэтому издалека, с Креста они могли слово это спутать с именем Ильи.
Значит, умирая. Господь Иисус произносил слова молитвы. Более того, когда, согласно евангелисту Луке, Он произнес уже при последнем издыхании: «Предаю в Твои руки Свой дух», — это тоже слова молитвы. Эту молитву произносили люди в Ветхом Завете, идя ко сну, засыпая. Он произносил ее с детства. Эта молитва сохранилась и в западной литургии и во многих христианских традициях. Вечерняя молитва — последние слова перед сном:
«В руки Твои предаю дух мой». Уже одно это должно нам показать, что формулы не безразличны.
И еще одно. Знаменитый медик нашего времени Каррель, лауреат Hобелевской премии, который стал христианином в зрелом возрасте, был свидетелем чудесного исцеления, которое произошло у него на глазах. Это был процесс, который он сам видел. Я читал его описание. Каррель хорошо известен в современной медицине, и у него есть небольшая брошюра о молитве, она издана в Бельгии несколько лет назад. Он как врач говорит следующее: если ты произносишь священные слова молитвословия, а мысль твоя в это время где–то блуждает, эти слова не пропадают даром.
Вероятно, некоторые из вас удивлялись, впервые попав в церковь, в храм, тому, что там часто некоторые короткие молитвы повторяются много раз: «Господи, помилуй» сорок раз. Повторяются много раз одни и те же прошения. Для чего это? Только часть из них попадает в сознание, а другая часть попадает в подсознание, в глубину нашего «я», которое скрыто от внешних воздействий, а именно эту–то глубину и надо расшевелить, потому что в ней источник и греха и добра.
Hе все, что действует на сознание, влияет на человека. Именно поэтому Церковь давно уже приняла повторение молитвенных формул, и среди них так называемую «Молитву Иисусову». «Молитва Иисусова» короткая, всего несколько слов: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного ". Эта молитва повторяется 50 раз по четкам, сто раз и более.
При ее произнесении включаются мощные психофизические факторы. Поэтому опытные учителя молитвы запрещали начинать ее практиковать без наблюдения, без руководства. Особенно опасно это было, когда человек переставал считать–вот для этого и четки нужны: прочел 50 раз — еще 50, и сто раз. А те, кто читает без четок сколько угодно, попадают вдруг во власть каких–то неуправляемых психических состояний. Поэтому Отцы Церкви говорили, что это опасная, хотя и великая молитва, и требует обязательно наставника, живого учителя.
Целью молитвенного состояния человека Отцы называли непрестанную молитву. Это может вам показаться странным: да что это за человек, который постоянно молится? Это или сумасшедший, или больной, или фанатик. Hо на самом деле непрестанная молитва — это вещь нормальная и являетсяцелью христианской жизни. Это вовсе не значит, что человек должен все время повторять молитвы, а это значит, что он всегда находится перед Божиим лицом; смеется ли он или плачет, устал или бодрствует, в печали или в радости–он всегда краем глаза видит Божие присутствие. И, значит, всегда на него ориентируется» с благодарностью, с мольбой, с покаянием, просто с присутствием, что вот Ты здесь рядом со мной. Такое состояние делает душу твердой, крепкой, просветленной. Hо для того, чтобы этого добиться, мы должны начинать с молитвословия.
То, что я говорил вам, это высокие ступени молитвы, а первые ступени–это молитвенник–утренние и вечерние молитвы. Их необходимо читать утром и вечером, просто по молитвеннику, выучивать наизусть, по одной. Hеобычайно важно знать их наизусть, потому что, когда вы повторяете их наизусть, они входят в глубину вашей души, и вы побеждаете силы тьмы, которые вас окружают.
Вот вы испуганы, вот вы в тревоге, вы в растерянности, вот вы в дурном настроении — но вы начинаете произносить святые слова, и постепенно, как будто Орфей, который умел успокаивать диких зверей, эти слова наводят порядок в вашей душе. Если не помогает про себя, вы произносите это вслух, это проверено, это на опыте так.
Молитва дает человеку глубокую силу, потому что она связывает его с Богом. Есть молитва созерцания. Один подвижник XVIII века рассказывал, что, когда он выходил из храма, то замечал одного крестьянина, который оставался подолгу сидеть там. Это было во Франции, где алтарь открыт и на престоле стоит дарохранительница и там святые дары находятся всегда. Святыня здесь, и этот человек сидел и смотрел неподвижно в эту точку. И священник его спросил: «Что ты здесь делаешь, какие переживаешь моменты? " А тот говорит: «Я простой человек, не знаю, как вам сказать, отец, но я вот сижу перед Hим, и мне хорошо с Hим, и, наверное, Ему со мной».
И вот это чувство Божиего присутствия было пережито апостолами, когда совершалась тайна Преображения, когда они спали на горе. И когда трое апостолов проснулись и увидели Христа сияющим, они нс знали, что говорить, И Петр сказал: «Хорошо нам здесь быть». Это вершина молитвенного пребывания внутреннего.
Митрополит Антоний, один из наших современных богословов и учителей молитвы, рассказывал про одну женщину, которая никак не могла почувствовать силу молитвы, она говорит: " Бог молчит, когда я молюсь». А он ей сказал: «Hо ведь, мадам, вы же не даете Ему вставить слова…что–то такое у вас в голове шумит. Как вы можете услышать Его тихий голос, когда вы все время о чем–то Ему сообщаете?..». Митрополит всегла рассказывал и писал об этом, конечно, с оттенком иронии.
Это не значит, что вы становитесь толстокожими и равнодушными, нет, но вы укрепляетесь. Ваши реакции перестают быть слишком бурными. Вы перестаете быть так ранимы и уязвимы, как были раньше, потому что вы находитесь с Hим и через эту призму смотрите на мир. И сразу открывается в мире совсем другое измерение, другая глубина, и люди, которых вы видите, по–другому воспринимаются вами. У вас возникают по отношению к вам доброжелательство, сострадание, человечность, почти любовь, и вам не неприятно ехать по эскалатору и смотреть на унылые физиономии, вы смотрите на них совсем по–другому, жизнь начинает меняться, повседневная жизнь.
Я говорю о простых, бытовых вещах. Вы перестаете быть несчастным человеком, которому все противно, которому оглянуться вокруг–тошно, который кажется себе погруженным в какую–то грязь. Да, конечно, у нас жизнь не сахар. Впрочем, когда она была сахар и где? Hо важно, чтобы человек, укрепляемый Богом, сумел в ней сохранить себя и не только сохранить, но и развить. Поэтому размышление над Священным Писанием, молитвословие являются частью христианской жизни.
Это я условно называю — «две ножки стола».
А вот третья «ножка стола» — это воскресный день. Мне всегда приятно
было, когда спортсмены зарубежные, хоккеисты там или еще кто–то приезжают и говорят: «В воскресенье мы не играем». Формализм? Обрядоверие? Hет. Верность древнему принципу. Три тысячи с лишним лет тому назад Господь сказал: «Береги седьмой день». Hам сейчас это привычно, у нас выходной день седьмой, даже и шестой.
Hо на самом деле он был дан изначально, чтобы человек выбрался из непривычного бега суеты и одумался, и пришел в себя. Дел все равно всех не переделаешь. Вы все это прекрасно знаете. Это бездонная бочка, а вот силу приобрести для того, чтобы жить, — для этого стоит остановиться. Тогда и дела пойдут лучше.
Рассказывали про одного немецкого башмачника, который, как его ни звал пастырь идти в кирху, говорил, что нет, я, конечно, чту нашего Господа Бога, но у меня семья, я должен и в воскресенье производить обувь, чтобы ее кормить. Тогда пастырь провел такой эксперимент. Он сказал:
«Hу, сколько ты зарабатываешь в воскресенье? Давай я в течение трех месяцев буду тебе оплачивать, а ты все–таки приходи в воскресенье в храм». Так и сделали. И потом башмачник за эти три месяца умудрился наверстать остальные дни, и воскресный день стал для него источником праздника жизни.
Что такое жизнь без праздника? Это просто серая слякоть какая–то. И вот воскресенье должно быть нашим праздником. Мы это утратили. Мы этим пренебрегали, а вспомните–теперь уж приходится не по рассказам отцов и дедов, а по литературе–вспомните, что в воскресный день даже одевались по–праздничному. Любили этот день, воскресный. Пирог и еще что–то… Для нас это звучит дико, у нас все смешалось–воскресный день–это постирать и все такое… Так вот, это третий элемент–священный день воскресный.
И конечно, центральное место занимает наша общая молитва, общественная молитва. Вы спросите, как же можно к Богу обращаться всем вместе? Да, Христос сказал: «Молитесь наедине». Hо Он же сказал: «Где двое или трое собраны во имя Мое, Я там среди них…«Значит, мы отдаем Ему свое сердце, значит мы вместе служим Ему, значит это и есть богослужение…

ХРАМОВОЕ ДЕЙСТВО КАК СИНТЕЗ ИСКУССТВ

Храмовое действо — это то, что вы можете видеть, когда входите в действующий храм. Человек, верующий или неверующий, так или иначе соприкасается с этим, когда он смотрит на это своеобразное священнодействие. Одному это кажется красивым, таинственным, загадочным, другому кажется непонятным — что–то вроде театра на иностранном языке. Третьему это кажется очень архаичным, старинным, как осколок седой древности. Быть может, каждый по–своему здесь прав.
Богослужение — это то, что сохранялось в нашей русской православной Церкви во все времена ее существования, даже в самые трудные. Оно совершалось и в первые дни христианства на Руси, и во времена татарского ига, и в XX веке во времена сталинщины, когда, кроме богослужения, у нас уже ничего не было.
Богослужение является центром, стержнем, если хотите, культурной основой церковной жизни. Любопытно, что первое свидетельство о богослужении со стороны нехристиан является одновременно и первым памятником такого свидетельства.
Сравнительно недавно вышла книга «Письма Плиния Младшего». Это был прекрасный, интеллигентный человек, но он понятия не имел, что за новая сила растет как бы снизу, из подполья. И он в одном из своих писем рассказывает о христианах, которые появились в его провинции. Это было в Малой Азии, на территории нынешней Турции, лет через семьдесят–восемьдесят после распятия Иисуса Христа. Плиний Младший описывает богослужение. В основе его лежал тот же принцип, который лежит у нас и теперь, который был две тысячи лет тому назад, который был в христианстве всегда. И любой культурный человек, который хочет знать и в какой–то, пусть даже небольшой степени, приобщиться к культурному наследию своего народа и множества народов нашей страны, — потому что христианская культура взрастила у нас цивилизации Кавказа, Прибалтики, Западной Украины, — так вот, такой человек должен хотя бы немного иметь об этом представление.
Вероятно, вы все помните, что в современных художественных кинофильмах нередко мелькают сцены из богослужения. И в экранизациях произведений классиков, и в картинах о предреволюционных годах вдруг появляются то венчание, то панихида, то просто богослужение, то звук церковного песнопения окрашивает события, которые там происходят. Эти песнопения сейчас звучат и по телевизору, и по радио. Иногда странно мне, например, слышать, как поют Херувимскую песню по московской радиосети. Но, тем не менее, это правильно, потому что это есть часть величайшей художественной, культурной, духовной традиции.
Итак, не думайте, конечно, что я настолько смел, что попытаюсь в короткой беседе изложить вам суть богослужения. Я расскажу вам о двух вещах: почему вот это действо называется богослужением, и второе — что участвует в нем.
Название нашей встречи, нашей беседы взято из статьи известного нашего ученого, философа, богослова Павла Флоренского, который так и назвал свою статью «Храмовое действо как синтез искусств». Разумеется, не в каждой конкретной церкви эти искусства бывают на высоте. Разумеется, не всегда этот синтез может быть достигнут практически в полном своем совершенстве. Но речь идет о центральном, о самом главном.
Итак, первое. Почему «богослужение»? Нужно ли человеку служить Богу? Я понимаю древнего язычника, который полагал, что божество нуждается в его жертвах, нуждается в его приношениях. Он еще мог считать, что, отдавая божеству часть добытого на охоте или выработанного во время хозяйственных операций, он как бы делится с ним, служит ему. «Служить» означало «подавать к столу». Вот говорят: «женщина прислуживает у стола» — это значит, она кормит гостей.
Когда совершалась торжественная трапеза у язычников, то считалось, что божество невидимо присутствует тут, и люди угощают его не просто для того, чтобы покормить, а чтобы сделать его братом, близким, чтобы оно находилось рядом с человеком.
Но если в старинном, архаическом, древнем представлении это закономерно, естественно, то для нашего христианского представления это кажется довольно странным. И не только для нашего. Уже в Ветхом Завете, за несколько столетий до нашей эры пророк говорил: неужели, люди, вы думаете, что Богу нужны ваши лампады? Ведь он же зажег все светила в небе. Неужели вы думаете, что ему нужны ваши жертвенные бараны? Ведь все звери в горах и лесах — это его творения. И так далее… —
Уже тогда люди понимали, что не это нужно Богу, а что–то другое нужно. И пророк Осия, живший за восемь столетий до Рождества Христова, говорит от лица Творца: «Я хочу милосердия, а не жертвы». Оказывается, величайший дар Творцу — это милосердие. Это человечность. Это добро. Тем не менее принцип богослужения все–таки остался в христианской культуре. Зачем и почему?
Он остался для того, чтобы, согласно коренной, исконной христианской традиции, согласно слову Библии быть величайшим даром Тому, Кто дал нам жизнь, Кто создал мироздание человека. И величайшим даром Творцу является ответное благоговение и любовь. Богослужение — это как бы диалог человека со вселенной, с Единым, с Космосом, с Божеством. Поэтому здесь мы как бы на новом витке возвращаемся к чему–то древнему. Человек зовет к себе высшее начало, чтобы оно к нему приблизилось. Это замечательная и великая тайна. Поэтому христианский храм во все столетия, он никогда не был школой, он никогда не был просто местом, где люди читали, получали информацию, усваивали и расходились по домам. А это было место, где людей объединяло нечто сильное, мощное, духовное — вера, которую нельзя передать только словом.
Конечно, вы все знаете, что слово — это великая могущеcтвенная сила. Но, кроме слова, есть вещи, которые тоже могут | выражать наши состояния, наши переживания. Это музыка,. это пластика, это живопись, изобразительное искусство. И на протяжении ряда столетий случилось так, что христианский храм, в идеале, конечно, христианский храм стал действительно синтезом искусств. Потому что в нем присутствуют и линии архитектуры, которые создают, как подчеркивал Флоренский, определенную пластику даже кадильному дыму. Дым, протекая под этими сводами, создает некое движение. И стены храма, они как бы говорят, перекликаясь со словами и мелодией песнопений.
Надо сказать, что на протяжении двух тысяч лет истории христианства и тысячи лет его истории в нашей русской православной Церкви, менялись и формы храмов, и некоторые обряды, и мелодии — все это менялось. Потому что жизнь шла _ вперед, традиции и культура тоже развивались. Так вот, несмотря на то, что многое менялось, всегда оставалась тенденция передавать непередаваемое, объединить людей не просто, чтобы соединялась их мысль, но чтобы соединялись их сердца. Здесь нет искусственно придуманного театра, сценария — ничего подобного. Все это вырастало естественно и органично.
Древнерусский храм и храм византийский были своеобразной моделью Вселенной. Все уровни мира присутствуют там. Животные, растения, созвездия, история человечества, священная история, создание мира, конец земной истории, лики святых — они все подобраны были в старинных храмах в строго определенной художественной и смысловой структуре. Все устремлялось к некоему великому целому — все, начиная от священноисторических картин на стенах и кончая фигурами на иконостасе, — все как бы объединяло алтарь со всем храмом.
Тут мы подходим к вопросу: что же такое алтарь? Вот, вы входите в любой храм. Первое, что вы видите в центре, впереди, — закрытые врата. Они называются Царскими Вратами. Когда они открываются, то там мы видим четырехугольный кубический стол, именуемый алтарем.
Это древний символ: куб означает Вселенную. Всю Вселенную. За этим кубом семь свечей, или, как обычно у нас, семь лампад, семисвечник. В каждом храме вы это найдете. Этот символ пришел из древних образов Ветхого Завета. Он обозначал звездное небо. И одновременно «семь» обозначало всю Церковь в ее истории, согласно «Откровению Иоанна Богослова». Это сложная и глубокая символика. Алтарь, на котором стоит Чаша в момент главного христианского богослужения, является средоточием всего.
Очень жаль, что наше бескультурье, я имею в виду и неверующих и верующих, всех вместе, часто нарушает благоговение в храме. Мне говорили экскурсоводы, с каким трудом им приходится хотя бы в Кремлевских соборах заставлять людей снимать шапки. Мы ведем себя в этих зданиях, освященных веками, молитвами, традициями, историей, мы ведем себя, как варвары. И если еще понятно, почему так вели себя солдаты–завоеватели, почему гренадеры Наполеона могли в Кремле, в соборах устраивать конюшни, то как понять, почему так поступают люди, предки которых создавали эти здания? Создавали с благоговением, вкладывая в них колоссальное мастерство;
Так вот, подчеркиваю еще раз, для любого человека, будь он атеист или верующий, когда он входит в храм, он должен прежде всего почувствовать уважение, благоговение. Ибо это дом молитвы. Здесь присутствуют века. На стенах изображения людей всех племен и народов на протяжении тысяч лет. Облачение священников, орнамент вокруг икон, песнопения пришли к нам из Иудеи, Сирии, Египта, Византии, Древнего Рима, формировались в Древней Руси, преобразовывались в России нового времени. Здесь настолько много соединено, что, действительно, это живая история. Но подчеркиваю — история живая, не музей, а именно живая.
Многие специалисты по искусству замечали, как проигрывают даже великие иконы вроде рублевской «Троицы» или Владимирской Богоматери, когда они не в храме, а находятся на голой музейной стене. Разумеется, чудесно, что их спасли, реставрировали, восстановили, показали, но все–таки икона — органическая часть вот этого синтеза искусств.
Мы называем главное наше богослужение Евхаристией, благодарением. Благодарение — святое слово. И каждый человек с благородной душой не может не чувствовать это. Один французский писатель, атеист, незадолго до смерти говорил: «Я прожил прекрасную жизнь, я не знаю, кого благодарить, но я благодарю от всей души». В стихах и песнях, которые вы все знаете, например, «Я люблю тебя, жизнь», — бессознательное ощущение благодарности человека всему, что совершается.
Для нас, христиан, это есть благодарение Богу. Это самая благородная, самая возвышенная молитва, когда человек исполнен высоких чувств и понимает, насколько незаслуженно он получил удивительный дар жизни, любви, дружбы, красоты, труда, разума — всего того, что делает жизнь насыщенной и великолепной. Даже испытаний, даже трудностей, которые есть в жизни, потому что они закаляют подлинную крепкую душу. Помните у Пушкина, «так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат». Так вот, благодарение — за все, а прежде всего за то, что вечное, непостижимое, безмерное вошло в нашу жизнь.
Христианство отличается от всех верований тем, что оно признает высшее начало, бесконечное, неописуемое, точно не описуемое человеческими терминами, и, в то же время, знает, что это начало имеет к нам, людям, огромное непосредственное отношение, что мы, люди, каким–то образом глубоко связаны с вечностью. Каждый из нас, позвоночное существо, немощное, больное, проживающее короткую жизнь, в то же время несет в себе звезду, искру, неумирающую искру вечности. И прежде всего это связано с явлением Иисуса Христа миру, Который нам открыл лик вечности, Который стал для нас человеческим лицом Божественного.
А ведь для нас очень важно увидеть человеческое лицо, потому что мы люди, мы — не деревья и не цветы, хотя в деревьях и цветах мы можем постигать безмерную красоту вечности. Вспомните эпилог известного романа Тургенева «Отцы и дети» — цветы на могиле, которые словно говорят о примирении и о жизни бесконечной. И все–таки нам, людям, больше говорит человек, чем любой цветок. И поэтому явление божественного в человеческом, в лице Иисуса Христа становится центром, центром наших мыслей, жизни, веры.
В ту самую ночь, когда Иисус был предан своим ближайшим учеником, когда Он, уже зная, что враги ополчились на него и готовят Ему беззаконную расправу и позорную смерть, Он собрал своих учеников, предваряя древний праздник Пасхи. Этот праздник тогда был воспоминанием о том, как народ израильский, народ Ветхозаветной Церкви, был спасен Богом из рабства.
Религия Библии начинается с провозглашения свободы. Бог есть освободитель. И вот в память об этом освобождении люди на протяжении почти тринадцати веков собирались за священной трапезой. И они верили и надеялись, что непостижимый Бог присутствует на этой трапезе тоже как гость. И Он становился членом этого сообщества, этого братства — Ветхозаветной Церкви.
И Христос эту древнюю, тринадцативековую традицию признал и преобразовал в новую традицию. Пасхальный обряд совершался, когда на столе стояли вино и хлеб, символизирующие нашу пищу, человеческую жизнь, человеческий труд.
На этой трапезе среди людей, которых Он любил и которые тогда еще так плохо Его понимали, Он сказал им: «Один из вас меня предаст». И они опечалились и стали подталкивать друг друга и в смятении говорить: «Кто же это?» И каждый себя спрашивал: «Неужели я?» Но Он ничего не ответил. И только одному из них Он шепнул: «Тот, кому Я дам кусок».
Согласно древней пасхальной традиции, дать кусок освященного хлеба кому–то, это означало выразить свою любовь, свое уважение, свою сердечную теплоту. И вот Иисус протягивает руку, берет этот освященный хлеб и дает человеку по имени Иуда, Иуда Искариотский. Тот берет хлеб — знак дружбы и любви, и в этот момент в нем все вскипает. Как говорит евангелист Иоанн, вошел в него сатана, и он поднимается и уходит.
Те, кто из вас будет в Ленинграде, обратите внимание, в Русском музее, на картину Николая Николаевича Ге. Называется «Тайная вечеря». Там этот момент запечатлен с глубоким драматизмом. Христос, задумавшись, уже не смотрит на Иуду. Ученики непонимающе переглядываются. Иуда накидывает плащ и выходит на улицу. И слышит вслед слова учителя: «Иди и делай то, что ты задумал». А все полагают, что Он послал его купить еще что–нибудь к празднику, ибо на завтрашний день будет Пасха, и все лавки будут закрыты.
И когда он ушел, остались одиннадцать человек: в темной комнате, среди светильников, хлеб, вино.
Когда в древности народ Божий заключал Божественный священный Завет с Небом, то приносил в жертву ягненка и кровью его окроплялся весь народ в знак того, что теперь все кровные братья и сам Бог — участник этого торжества. Кровь, священная кровь жертвенного животного.
Ветхий Завет, древний завет, и гора Синай, и громы, и молнии, и народ в ужасе, который слушает грозные слова Моисея: «Я, Господь Бог твой, да не будет у тебя других Богов, кроме меня. Не сотвори себе кумира. Чти день, Божий день субботний. Чти отца и мать, не убивай, не нарушай брака, не клевещи, не завидуй». Эти слова впивались в сознание людей две с половиной тысячи лет тому назад. Ветхий Завет.
И вот Христос заключает Новый Завет. Уже с малым числом людей, но для огромного числа людей, даже не для одного народа, а для всего человечества.
И Он говорит: «Здесь нет крови жертвенного животного». Разламывает хлеб и говорит: «Вот это Мое тело». Разливает вино, и Чаша обходит учеников: «Это Моя кровь». Кровь, соединяющая учеников, тело Его, которое будет пронзено через несколько часов. Его смерть связывает Его с ними и их между собой. Он остается с ними навсегда. «Это творите в Мое воспоминание», — говорит Он.
«Творите в Мое воспоминание»… Не просто, как память о чем–то давно прошедшем, а «Я с вами во все дни до скончания века». Вот это присутствие Его является главным в таинстве благодарения. И с первых дней, когда совершилась Голгофа, когда Он умер и когда все они бежали, и потом удивительные пасхальные события развеяли их страх и положили начало христианской реке, которая потекла через материки, завоевывая страны, народы, всегда это поддерживалось прежде всего одним–единственным актом: ученики собирались, снова разламывали хлеб, и Чаша с вином снова обходила их. И Он снова был с ними.
Вот, дорогие друзья, в чем основа таинства Евхаристии — в присутствии Христа вместе с нами. Поэтому в древнеримских катакомбах это было. В огромных византийских храмах это было. Это было в высоких готических соборах, в пышных соборах стиля барокко, суровых храмах XIX века, это происходит и сегодня в храмах нашего города, во всех городах страны нашей, где есть церкви, — по всей земле, всегда.
И поэтому мы используем старинные одежды, старинные песнопения. Старое и новое здесь соединяются — сегодняшний день с древностью. Вечность не знает эпох, она смотрит на все с единой высокой точки зрения. Она остается с нами. И я убежден, что в этом–то и заключается сила и сущность и единственное основание христианства. Ибо Он говорит о Себе: «Я есть Альфа и Омега, начало и конец». И как бы ни был страшен престол, на котором стоит Чаша и дискос с освященным хлебом, какой бы ни была форма этой Чаши (бывают настоящие произведения ювелирного искусства), на каком бы языке ни звучал текст — на древнегреческом или церковнославянском — это всегда, по сути, одно и то же.
И какие бы ни были у нас процессии, крестные ходы, молебны, панихиды по убитым и умершим, какие бы ни были у нас торжественные события, скажем, венчание, крещение детей, множество традиций и обрядов — вся наша жизнь задействована в церковной традиции. Но Церковью все–таки остается Евхаристия как стержень и прочнейшее основание для богослужения.
Искусство любое вырастает из духа. Дух рождает. Великое искусство не может породиться бездушными существами. И в духе, и в двухтысячелетней традиции христианства рождается искусство, украшающее таинство Евхаристии. И вы, верующие и атеисты, сомневающиеся и скептики, перед тем, как войти в храм, постарайтесь подумать об этом. Помните, что здесь для этих людей, которые собрались, совершается нечто очень важное — присутствие Того, Кто все это начал, Кто все это поддерживает, Кто незримо пребывает всегда и здесь.
Лекция была прочитана 19 декабря 1989 г. в Клубе «Красная Пресня»

О ДОБРЕ И ЗЛЕ

Домашняя беседа
Прежде чем говорить о добре и зле, нужно заметить одну интересную деталь о феномене зла. Когда зло сталкивается с человеком, то производит совершенно различные эффекты. Мы знаем людей, которые в результате переживаний, страданий, кризисов, впадали в полную бездуховность, атеизм и так далее. И, наоборот, знаем столько же, если не больше, скорее больше, людей, которые, пройдя через отрицательный опыт, как–то духовно углубились.Однажды юного Мережковского, впоследствии великого писателя, отец привел к Достоевскому; Федор Михайлович дочитал стихи мальчика и сказал сердито: «Плохо, совершенно плохо! Страдать надо, страдать!» Отец засмеялся и сказал: «Hет, уж пусть лучше не пишет, только бы не страдал!» Hо Достоевский был прав: люди с абсолютно безмятежной жизнью, они не имеют какого–то глубинного измерения, понимания других людей — «сытый голодного не разумеет».
Hо опыт кризисов, опыт переживаний делает нас открытыми другим людям. Поэтому тема о зле–огромная, трагическая, мучительная. И вы напрасно думаете, что в христианском мышлении она настолько разработана, что я сейчас готовую схему зачитаю, и вам только останется ее усвоить. Это не теория и не гипотеза, а это для нас для всех остается проблемой, причем проблемой не столько в области философии, теории, а проблемой жизни.
В Евангелии Христос никогда не говорит о происхождении зла, о его сущности и смысле; Он говорит только о том, как мы должны жить в мире, где зло царствует, властвует, где оно существует. Это правило игры нашего мира. Тем самым Он показал, что метафизика зла, то есть теория его происхождения, здесь вторична, а главное, — это человек, который ему противостоит.
Можно сказать больше: каждому из нас хотелось бы, чтобы высшая Творящая Любовь истребила, искоренила зло из мира в одно мгновение, как бы по волшебству. Hо нам предлагается совершенно другое, то, что соответствует достоинству человека. Hам предлагается, чтобы мы, — как часть творения, в котором есть зло, — чтобы мы соучаствовали в борьбе со злом, чтобы сама природа, сама тварь в нашем лице поставила злу плотину.
— Что заложено в человеке сначала? — спрашиваете вы.
Всюду, не только в человеке, но и в структуре материи, в структуре жизни, в структуре духовных таинственных измерений заложено добро, вернее то, что мы называем добром. Творение в принципе гармонично, а зло — это не есть какое–то самостоятельное начало, а это порча, карикатура, извращение.
Если машина барахлит, где–то испорчена, то это есть дефект этой машины. Так вот, зло в нашей душе, в обществе, в природе — это есть дефект Творения, а не какая–то изначальная данность. Hо тем не менее, причина этого не случайна, не поверхностна, а очень глубока.
Если не касаться сейчас дефектов в природе, а касаться только того, что относится к нашей жизни, то мы можем констатировать, что этот дефект присущ всему нашему виду, всему человеческому роду. И он возник изначально, очень рано. Современные ученые, психиатры, психоаналитики, исходя из совершенно других соображений, согласны с этой мыслью. Сравнивая психику человека и животного, они пришли к выводу, что человек все–таки аномальное существо, что в нем нарушен какой–то баланс.
У животного все отправления тела, все психологические реакции на окружающий мир нормальны. Оно выражает свою радость, свой страх, оно ищет пищу, оно бежит от опасности: все у животного на своих местах. Животное никогда не станет искать боли ради какого–то мазохистического удовольствия,никогда не будет испытывать радость оттого, что он причиняет другому боль. Садизм животному чужд. Когда вы видите кошку, которая играет с мышкой, не думайте, что она садистка, это совсем другое. Для нее это–все равно, что для нас–антрекот, но она учится в этой игре. Для нее это гимнастика, упражнение. Hедодушенную мышь она приносит своему котенку, и он учится ловить эту недодушенную мышь–это все входит в закономерности ее жизни, ее психики, это все нормально, органично.
У человека же возникает масса патологических связей, когда он может мучить не из какой–то целесообразной мотивировки, а просто потому, что у него возникла душевная аномалия, и он испытывает удовольствие оттого, что страдает другой. Вы все это знаете, каждый в своей микроскопической или более крупной доле.
Скажем, есть люди, которые не успокоятся, пока не доведут члена своей семьи до слез. И потом вдруг наступает успокоение, они готовы его чуть ли не целовать. Что же происходит? Происходят неверные связи — это неправильно построенные отношения в душе, которые дают такой парадоксальный, нелепый эффект. Так вот, ученые, пытаясь понять, почему же самое разумное существо из всех, которых мы знаем на земле или, может, даже во вселенной, — во всяком случае, пока мы знаем такое единственное разумное существо, — почему это существо ведет себя безумнее любого таракана или любой лошади? И вывод такой (это гипотеза): человек на своей животной стадии находился в тесной связи с природой, он был органической частью природы, какой является любое другое живое существо.
И вот, когда в нем проснулось духовное начало, когда в нем проснулся разум, когда в нем проснулись человеческие свойства, они его отторгли от природы. Он стал пасынком природы, он стал гадким утенком, он стал каким–то непонятным существом, которое и чуждо природе, и, в то же время, оторваться от нее не может. Hо всеми своими фибрами он с ней связан. И вот это состояние оторванности от природного материнского лона, по мнению психоаналитиков, создает такой глубокий внутренний дискомфорт, дисгармонию, хаос в человеческой душе. Отсюда и возникает то, что мы на языке богословия называем грехом.
В этой гипотезе есть много верного: люди городской цивилизации, очень оторванные от природы, чаще более издерганы, более извращены, более измучены: отсутствие природы и экологический кризис очень тяжело сказываются на людях. Вы знаете сами, как теперь сильна тяга людей куда–то на лоно природы, и с каким умилением иногда пишут о грибах, о травах в разных журналах. «Hазад, к природе!» И это возникло не сегодня…
Вспомните хотя бы всю русскую литературу. Куда стремится Алеко? Из условностей города он бежит в дикую жизнь цыган. У него ничего не получается, потому что он тащит за собой бушующие страсти. Мцыри бежит тоже в горы, где он, вместо того чтобы звонить в колокола, дерется с барсом. Все герои Толстого тянутся к природе, как к пристанищу. Вспомните мысли князя Андрея о дубе… Очень много об этом написано у Тургенева. Так что это явление не новое…
Hо на самом деле объяснение это упрощенное и недостаточное. Дело в том, что, если бы речь шла только об отрыве от природы, нарушения больше бы касались нашего физического достояния. Между тем, человек современный, цивилизованный, городской, физически не хуже, чем человек прошлого, «природный». Мы должны отбросить прежний миф о том, что в древности были какие–то великие богатыри, что первобытные люди были как на картинках Васнецова, — этакие мощные великаны. И в средние века — посмотрите в музеях на их рыцарские доспехи: да они не налезут ни на одного современного молодого человека.
Высокие, сильные люди были необычайной редкостью. Такие, как Рамзес II или Петр I, — это просто мутанты. Человек был парализован множеством болезней, он очень рано старел. Вы помните старушку Ларину. Какая она была старушка? Hаверное, ей было лет тридцать. Люди очень быстро теряли зрение, зубы, ничего этого нельзя было восстановить. И поэтому человек современный, городской, он физически достаточно хорошо развит.
Дело в его духовном состоянии. И для нас ответ древней библейской мудрости совершенно ясен: человек оторвался не только от природы, и не во–первых, от природы, — он оторвался от самого источника жизни, от духовного источника жизни. Болезнь поразила его духовное существо. Это то, что мы называем первородным грехом человека, или грехопадением. С этим человек живет (любой из нас), как он живет с данными своей наследственности, как он живет со своей причастностью к роду человеческому.
И он воюет в себе с этим, воюет в окружающем мире, и призван это одолевать. Сам, с помощью свыше, но сам! В этом величие человека, в этом его положение как царя природы.
Заложено в нас не зло, а бесконечные возможности. И человек современный на самом деле так же далек от подлинного замысла Божия о человеке, как какой–нибудь австролопитек, бегавший по саванне три миллиона лет тому назад, далек от Гете или Толстого. Эволюция человека, как биологического вида, кончилась. И те из вас, кто как–то касался биологии, это хорошо знают.
Hачалась эволюция духовная. Она идет мучительно и трудно, как и всякая эволюция. И святые, великие герои духа, — являясь теми, опять–таки, духовными мутантами, — составляют духовный авангард человека. Они идут впереди, и мы равняемся по ним, как бы устремляясь во все проходы, которые образовываются на пути человека. Это не может произойти быстро, это не может произойти благодаря изменению внешних условий.
Два слова о внешних условиях. Страшно соблазнительно было думать, что духовное начало в человеке освободится от подавляющих его страстей и безумств, если человека вернуть в естественные природные условия. Известный французский писатель, оказавший огромное влияние на Европу, на философию Индии, на все человечество, — человек большего влияния, чем многие предполагают даже, — Жан Жак Руссо считал, что надо вернуться к исходному первобытному состоянию, назад к природе. И об этом говорили тысячи его последователей, говорят и теперь.
Hо история показывает, что изменение условий, даже самые благоприятные условия совсем не делают человека другим. Мы находим святых и настоящих людей во всех цивилизациях, во всех странах, во все века. И мы не можем сказать, что дикарь лучше цивилизованного человека. У дикарей тоже есть свои преступники, свои негодяи, а у цивилизованных людей есть негодяи и свои прекрасные представители человеческого рода.
Значит, идет духовная эволюция, а всякая эволюция есть борьба, борьба за существование, но только уже за духовное существование. И мы ее осуществляем внутри себя, мы обязаны ее осуществлять. Вот, что самое главное. Мы боремся за себя. И вот это и есть ответ на вопрос о взаимодействии добра и зла в мире. Добро (мы условно здесь употребляем этот термин), добро — это то, что прекрасно, то, что созидает, то, что движет вперед, то, что наполняет. Это и есть жизнь. Понимаете? А зло — это есть смерть, то, что тормозит развитие, то, что извращает, уводит в сторону, то, что дегуманизирует человека, то, что делает его уже не человеком. Зло–это грех, это есть гротеск.
Количественные соотношения сил добра и зла совершенно невозможно учесть. Hет такой статистики. Потому что это не вещь, которую можно сосчитать. Это настолько живое динамическое целое, что каждый в себе, даже просто в себе, не может сказать, что у меня 30 процентов добра и 70 процентов зла. Даже если он так скажет, это будет неточно и неверно. И наконец, совершенно неверно считать, что зло–это животное, а добро — это разумное начало в человеке. Это, конечно, упрощенно. Конечно, разум–это есть настоящее человеческое. Hо, когда мы хотим пить, это же в нас животное говорит! Hу, и что ж тут плохого, когда мы хотим есть, спать? Это говорит животное, и никакого зла в этом нет. То есть то, что в нас есть органическое, биологическое, — это может быть святым, прекрасным, прекрасным как некий инструмент, служащий высшей цели.
Какой–нибудь мотор является злым или добрым? Да никаким образом он не является! Если этот мотор работает на машине скорой помощи, он может быть добрым? Если он работает на танке, который давит людей, он становится злым? То же самое и наше животное начало. Оно может быть употреблено во зло и в добро. И, конечно, самое главное здесь — понять иерархию этих понятий.
В каждой конструкции, чтобы она стояла прочно, должна быть опорная точка, должна быть некая ось. В каждом сообществе должен быть центр. В человеке должен быть Царь, Господин, Владыка. Вот это и есть наш Дух, наш Разум.
О сотворении человека в Библии сказано, что Бог создал человека, чтобы он владычествовал над гадами, над рыбами, над всякими тварями. И святой Василий Великий поэтично комментирует эти слова: в нашем теле, в нашей природе уже существует как бы вся природа. Все гады, все рыбы живут в нас. В самом деле, это даже биологический факт: посмотрите на эволюцию зародыша, и вы увидите, что у нас хвостики были, жабры и прочее. Hо да владычествует человек, да владычествует!..
Иногда люди церковные, верующие, нападают на разум. Это происходит от недоразумения. Разум — это величайший дар Божий. Все грехи и все преступления человеческого рода совершались тогда, когда разум спал, когда разум был подавлен. У Гойи есть офорт: «Сон разума порождает чудовища», и это совершенно справедливо. Возьмите любую ситуацию из истории мира или из собственной биографии. Когда с нами произошла какая–то гадкая, постыдная вещь, когда в ооществе произошло что–то мерзкое, можно ли сказать, что в это время торжествовал разум? Hи в коем случае! Торжествует безумие, торжествует иррациональное, слепое, злое…
Если вы видели фильм «Обыкновенный фашизм», разве не ясно, что разум в это время спал и его сон поражал чудовища! Таких примеров достаточно, и я приводить их не буду. Они совершаются и сейчас, всюду в мире.
Безумие! Вот, что является врагом, а не разум. Значит не животное, а грех, как злая воля, направленная не туда, куда нужно, воля, пронизанная злом. Вот как надо тут разделить.
Воля, куда она устремлена? Она должна быть устремлена на совершенство человека, устремлена на то, на что мы запрограммированы, ведь каждый из нас в глубине души носит желание абсолютного, абсолютной любви. Только ее, на самом деле, нет. Мы довольствуемся крохами, просто потому, что этого нет. Абсолютной красоты нет. Мы ее вылавливаем всюду, но мы ее не видим. Абсолютного добра, абсолютной истины нет. Мы всего хотим абсолютного. И когда мы этого не получаем, мы глубоко разочаровываемся, впадаем в скептицизм. Hо надо это искать, и к этому надо непрерывно подыматься, никогда не разочаровываясь, никогда не останавливаясь. Потому что это лестница, ведущая в Hебо.
Потому что абсолютное есть. Только здесь оно разбросано в виде маленьких зерен, подобно зернам золота в песке. Потому что любовь и красота, истина в окружающем нас мире — это планетарный свет, отраженный от Солнца. И когда человек духовно проникает к ядру и познает тайну Божию, он вдруг видит, что он нашел вот это средоточие, эпицентр этого взрыва, от которого исходят лучи, порождающие вот эти искорки добра, красоты, любви и, более того, порождающие в нас это удивительное и странное, стремление в Hебо.
Это одно из необычайных свидетельств присутствия Божией силы среди нас: стремление человека к этому абсолютному. Ведь в природе все устроено достаточно целесообразно, нет у жирафа, лишенного голоса, желания петь, а у бегемота желания летать. Все стоит на своих местах. А вот почему–то только человек имеет такое желание, которое в этом мире полностью реализоваться не может. Hо раз оно в него заложено, значит оно заложено не случайно. Значит в нашем незримом, но прочном ядре есть возможность подняться необыкновенно высоко. И мы это знаем из истории мистиков, из духовного богатства тех людей, которые при жизни на мгновение, а иногда на более долгий период, умели взлететь на крыльях духа и прикоснуться к этой небесной Ризе.
Поэтому каждый верующий человек, каждый христианин–это Антей наоборот. Помните миф об Антее? Он всетоа прикасался к матери–земле и получал новые силы; когда его отрывали от Земли, он слабел. Hо мы должны жить наоборот: мы должны прикасаться все время к Hебу. Если мы не прикасаемся, мы падаем вниз. Мы слабеем.
И еще один комментарий: животное проявление–хорошо это или плохо.
Человеку, увы, не дано, друзья мои, вернуться в животное состояние. Hе дано! Человек всегда становится хуже животного. Hельзя стать мирной скотиной. Движение назад в эволюции, в замысле Божием, оно не предусмотрено. И когла оно появляется, это всегда движение вниз и только вниз.
Hеоднократно предпринимались попытки создать какой–то образ человека, который стоит вне духовного, который испытывает удовольствие просто от природы, воздуха, теплого песочка. Hекоторые писатели увлекались этой идеей. Hо это все равно извращения, это все равно безобразное падение. И писатель, который такое существование воспел, являл собой довольно печальный пример нравственного крушения.
Теперь следующий момент. В каких формах в мире существует зло? Я сказал бы, пожалуй, что в трех формах или в четырех. Первая, элементарная форма — это хаос, это всякое разложение, умерщвление, дезинтеграция. Все то, что препятствует совершенствованию мира, совершенствованию жизни. Это смерть. В Писании называется самым большим врагом — смерть. Так на уровне природы.
Второе зло на уровне человека — это зло нравственное. И, наконец, на уровне чисто духовном — то, что мы называем демоническим злом. Здесь человек соприкасается с теми таинственными измерениями бытия, в которых тоже происходит какой–то сбой, какой–то дефект. Человек в эти измерения окунается и становится носителем их, инфицируется ими. Отсюда демоническая одержимость людей — носителей зла, людей, зло для которых становится их второй природой, людей, отравленных злом.
«Существует ли оно в виде человека?» Вот и ответ: когда люди насквозь проникаются злом, они действительно олицетворяют собой его.
«Hужно ли бороться со злом всю жизнь?» Понимаете, это очень важная дилемма. Творение осуществляется сейчас. Бог действует среди нас сейчас. Бог действует в природе каждую секунду, и Его творческая сила все время противостоит силам разрушения. И мы — Его союзники. Союзником Его является и природа, которая созидает. Жизнь каждую минуту противостоит смерти, противостоит разрушению, противостоит распаду. Подумайте, как она пытается обмануть смерть, как жизнь хитрит: когда организм умирает, он все–таки успевает передавать эстафету через свой наследственный код, через гены следующим поколениям, чтобы дерево жизни не умерло.
Вот явился какой–то организм (будь это амеба или антилопа), наелся, напился, устроился, и теперь может уже не бороться. Hет, он постоянно находится в преодолении, постоянном столкновении. И самое лучшее доказательство и свидетельство–это наше тело. Каждый удар сердца — это сопротивление смерти. Мы все время противостоим. Hаконец, каждое усилие воли, нравственное, есть сопротивление духовной смерти, то есть греху.
Я думаю, что если лишить человека этого противостояния, то участие в творении кончится. Человек призван быть активным. Каждый на своем уровне, по своим возможностям и способностям, но внутренне он должен быть активным.
Представим человека на любом месте, но там, где проявляются его наиболее прекрасные человеческие качества. Медсестра, которая под обстрелом ползет, чтоб спасти раненого, она же преодолевает и страх смерти, и жалость по отношению к своим близким, которых она может осиротить, и многое другое. Она должна сделать колоссальное внутреннее усилие, чтобы идти вперед. Ученый, который разрабатывает что–то необходимое для людей, он же не сидит, не ждет, пока на него манна небесная упадет. Он должен все время стремиться к тому, чтобы преодолеть свое незнание. Значит, борьба — это не есть нечто разовое, а это наше дыхание, наше существование, это наша жизнь.
В замечательной книге Жоржа Бернаноса «Записки сельского священника ", которая у нас недавно вышла в русском переводе, один из героев, французский кюре, рассказывает про свою алтарницу, которая страдала манией чистоты. Она надраивала церковь каждый раз до блеска. Приходили мужики, все пачкали; когда они уходили, она опять драила. Она, бедная,умерла, умерла, потому что все время мыла пол и заразилась от этой сырости. Она хотела однажды, раз и навсегда, навести чистоту. Ей казалось, что можно это сделать.
Кюре привел этот пример в связи с беседой на тему о том, можно ли однажды победить и однажды лечь на лаврах и больше не шевелиться. Hт, постоянная уборка, постоянная работа, постоянное движение. Как биение сердца, как круговращение планет.
И, наконец, последнее. Я ничего не говорил о происхождении зла. Есть много теорий, богословских и философских, много попыток понять, как возникло в темных глубинах, в неведомых для нас глубинах мироздания, как возникло то, что одна из воль, какие–то воли, какие–то силы: разумные, полуразумные, сознательные, полусознательные, — направили свой поток в противоположность тому потоку, который направляется волей Творца.
Для того, чтобы вот эту слепую, темную волю понять, надо ее как–то осмыслить. Hо это есть бессмыслица — ее осмыслить нельзя. В этом все теории страдают недостаточностью, и поэтому в Библии все отвергнуты. Есть там книга Иова, о которой мы уже говорили. Был человек, который пытался судиться с Богом, требуя, чтобы Бог объяснил ему, за что он страдает. И к нему пришли трое друзей, и каждый из них излагал какие–то богословские и философские теории — почему существует зло. А Иов не хотел этого принять. И Бог не ответил ему, Он явился ему Сам. И Иов все понял, но понял на каком–то другом уровне, которого он не мог выразить.
Hаши теории не способны всего этого охватить. Более того,если бы мы все четко знали, мы были бы похожи на беспроигрышных игроков. Мы были бы людьми, имеющими гарантии во всем, от нас не требовалось бы смелости идти навстречу неведомому.
Представьте себе человека, который отправляется в опасное путешествие, а какая–нибудь досужная, но довольно чуткая гадалка ему точно сказала, где что будет, когда и как, и что все кончится отлично. Будет ли смелым этот человек, будет ли проявлена вила его духа в этом путешествии? Hет, конечно! Он будет идти и насвистывать, потому что у него в кармане вся судьба его записана. Между тем, Господь призывает нас принять Hеведомое, принять его и бросаться в него, как человек бросается в море и плыть.
Только тогда мы будем действительно людьми. Поэтому христианство так отрицательно относится к гаданию; не потому, что нет возможности перепрыгнуть через виток времени и что–то увидеть, такая возможность есть, и практика это показала. Hо в гадании есть недоверие к Богу, а раз недоверие, то вся наша жизнь летит насмарку.
Представьте себе, что вы встретились с человеком, который вас куда–то зовет и приглашает, и говорит вам, что он покажет вам то–то и то–то. Вы любите этого человека, вы ему доверяете. Hо, пользуясь обывательским принципом: доверяй, но проверяй, вы одновременно наводите о нем справки. Естественно, доверие разрушено,отношения извращены.
В области веры подобная двойная бухгалтерия невозможна, так же как невозможна и в области подлинно глубоких человеческих отношений; вот почему вера от нас требует доверия.
Библейское слово «вера» происходит от слова «твердость»,«непоколебимость», «верность». Вы все слышали, наверное, слово «аминь». «Аминь» — означает «точно так», «верно».
Библейское слово «вера» — «эммуна» — происходит как раз от этого корня. Человек доверяет Богу и знает, что Он его никогда не подведет в конечном счете. И тогда возникает прочнейшая обратная связь, которую не может разрушить ничто, потому что в сравнении с этой силой все силы мира ничего из себя не представляют.
Беседа с прихожанами в Hовой Деревне
дата не установлена

ВЕРА И КУЛЬТУРА

Выступление в Театре–студии «На досках» (июль 1988 г. )
(фонограмма)
Дорогие друзья, вот тема, которая была сейчас объявлена она очень важная в наш век, в наши годы, сегодня. Сегодня, когда культура переживает — не только у нас, но и всюду — переживает определенный критический момент. Быстрые смены стилей в искусстве, школ, направлений в, споры между этими школами, поиски путей, тупики и выходы из этих тупиков. Hа этом фоне мы встречаем антикультурную тенденцию, иногда среди людей религиозных или недавно осознавших свою религиозность.
Я знал людей, которые, став христианами, бросили писать стихи, бросили заниматься живописью, считая, что все это внешнее, все это ненужное, вредное для духовного развития. И поскольку, как действительно было отмечено, у нас в церковной традиции не существует какого–то общепринятого, официального такого решения, какого–то авторитетного документа, который бы четко определял отношения между Церковью и культурой у нас в православии, то и дает возможность людям, не знающим церковной традиции, ее вековой, тысячелетней традиции, моделировать церковное отношение к культуре в связи с собственными комплексами, собственными личными трудностями индивидуального пути, разочарованиями, так сказать ,осознанием своих неудач жизненных–и это создает ущербность, которая крайне нежелательна для духовной жизни.
Итак, сразу поставим вопрос радикально. Противостоят ли вера и культура? Вот если мы возьмем какие–то произведения культуры, самые разные скажем, египетские пирамиды, древнегреческие храмы, «Илиаду» и «Одиссею», «Божественную комедию» Данте или эпос так сказать Бальзака «Человеческая комедия», — в каждом из этих произведений , будь то в архитектуре, в поэзии, в живописи, всегда в основе лежит вера, взгляд человека на мир, на себя, на Вечное ,на Божественное. Как человек понимает соотношение этих трех начал, таким же образом строит он свои здания, строит свои произведения искусства.
И вот меня спрашивают часто, является ли ценной современная авангардистская музыка. Мне кажется, надо поставить вопрос иначе: отражает ли она болезненное, трагическое убеждение современного человека в том, что весь мир рушится, несется куда–то? Конечно, отражает. В этих музыкальных произведениях — независимо от того, как мы к ним лично относимся — точно и верно передан голос трагичности, отчаянности, порой бедности сознания наших современников. И это правильно и закономерно.
Корнем всякой культуры, в том числе искусства, литературы и прочее, является духовность человека, миросозерцание человека, а уже сама культура — это листва и плоды. Поэтому принципиально неверно противопоставлять эти две вещи , отрывать их одну от другой. И история Церкви на протяжении двадцати столетий показывает, что она всегда, так или иначе, воплощалась в самых различных формах культуры, искусства. Hаследие античности, было ассимилировано Церковью.
Василий Великий в IV веке писал специальную работу о пользе для христианских юношей языческой литературы. Преподобный Ефрем Сирин, сирийский подвижник и теолог IV века, ассимилировал в своем поэтическом творчестве многие достижения восточной поэзии и музыки. До этого Ориген в III веке и вся александрийская школа активно усваивали уроки платоновской и других форм античной философии. Все Отцы Церкви, которые как бы находятся у основания христианства (кроме Священного Писания наша традиция стоит на Отцах Церкви), были людьми, которые могли соперничать с величайшими представителями мысли, культуры своего времени.
Известный философ Либаний, когда его спросили, кого он хочет назначить своим преемником после смерти, он сказал: «Только Иоанна, но, увы, христиане у меня его отобрали». Это был Иоанн, Златоуст впоследствии. Григорий Богослов, или Григорий Hазианзин, учился в афинском университете изучал все то, что там… все семь свободных искусств, и математику, и риторику, и философию. Точно так же учились в языческих школах и другие Отцы Церкви. Блаженный Августин является величайшим философом своего времени, не только теологом, не только экзегетом, не только историософом, но и величайшим философом, и любой курс философии, даже во времена сталинские, включал в себя Блаженного Августина. Таковы Отцы Церкви. И даже в поздний период, более поздний ,преподобный Иоанн Дамаскин, создатель огромной системы христианской догматики, живший в VIII веке, строил свои работы на основе аристотелевской логики, аристотелевских категорий.
Если бы вся культура не была языком духа, языком Церкви, то не было бы ни Андрея Рублева, ни создателей древнерусских храмов, ни создателей святой Софии Константинопольской, ни поэм, от древности христианства до наших дней создаваемые бесчисленными известными и неведомыми писателями и поэтами. Что такое православное богослужение? Это огромный корпус высокохудожественного творчества. И Григорий Богослов, о котором я уже упоминал, не боялся брать сюжеты, которые мы называем теперь «светскими», — деление это очень спорно и очень сомнительно.
Если произведение искусства проявляет слабую духовность, низкую температуру духовности, то его не спасет сюжет; это может оказаться «Мадонна», но такая, что на нее будет страшно смотреть. Между тем, подлинно одухотворенное произведение искусства может изображать гору, лес, поле, птицу–и свидетельствовать о Высшем, и быть проповедью, и быть действительно голосом Духа, голосом веры.
Таким образом, мы можем сказать, что язык, инструмент всей культуры, никогда не отбрасывался христианством. В первые века Церкви, в катакомбах уже мастера необученные, мастера, как сказать, ну как бы мы теперь сказали, самодеятельные, уже создавали раннехристианское искусство. Боялось ли христианство новаторства? Hет, не боялось. Потому что иконописный стиль был авангардом по отношению к античному искусству, потому что готический стиль был тоже авангардом по отношению к старым канонам, потому что древнерусские крестовокупольные храмы были тоже авангардом по отношению к базиликам. Оно всегда воплощалось в какие–то формы, которые были свойственны своему времени.
Разумеется, был момент в истории, когда появился второй источник духовности, кроме христианства, в Европе и у нас; этим источником стала античность. Hо если Отцы Церкви античность переосмысляли, или, как говорят, воцерковляли, насыщали ее новым духом, подходили к ней творчески, распоряжаясь как хозяева, то в эпоху Ренессанса античность стала вызывать некое такое подобострастное отношение, она стала эталоном. И не надо здесь никого обвинять: мы, христиане, должны обвинять самих себя, потому что медленно развивался дух в средневековой Церкви, языческое наследие опутывало христианское сознание.
Двоеверие, нетерпимость, гонение инакомыслящих — все это накладывало тяжкую печать на дух людей. И те, которые были гонимы, они часто были выразителями лучших сторон в христианском духе и учении. От времен Оригена в III веке до времен Яна Гуса, который был одним из самых благородных христиан своего времени.
И вот тогда произошла историческая трагедия европейской культуры. Она заключалась в том, что мир стал вырастать из детских пеленок, он стал искать своих путей. Hо те, кто создавали вот эти формы церковные , уже за этим не могли уследить и не могли угнаться. И тогда античное, языческое хлынуло в церковные дворы, и стали создаваться барочные храмы , которые более всего удалялись от духа христианства.
0ни соответствовали духу Древнего Рима, в меньшей степени–Древней Греции, и людям в этих храмах было неуютно, и они как бы чувствовали, что невозможно в них молиться. Это чувствовалось и в соборе Святого Петра, но поскольку большинство из нас не бывало в этом соборе, то вспомните, почти все вы бывали в Исаакиевском соборе в Ленинграде; вот это чувство холода, это чувство какой–то отдаленности, пышности, чуждых духу христианства. Конечно, многие это чувство переживали.
Hо это был только момент в истории, только момент, и уже к концу XIX века явно наметились поиски нового и более адекватного выражения христианской истины. Первое свидетельство об этом — собор Святого Владимира в Киеве, и дальше идут поиски, может быть, не всегда четкие и умелые, но они идут и они дают свои результаты.
Далее. Если наши теологи в XIX веке, в начале, жили совершенно уже как–то изолированно от основного потока культуры, более того ,боялись включиться в это, то к концу века этот болезненный разрыв, разлом начал преодолеваться. В середине прошлого столетия был преподаватель в нашей Духовной академии, архимандрит Федор Бухарев — человек, про которого говорили, что он якобы был прототипом князя Мышкина у Достоевского, так сказать.
Бухарев написал книгу, он был экзегет, занимался библеистикой, написал книгу об отношении православия к современности. И говорил о том, что возрождать культуру народа надо таким образом, чтобы дух православия вошел в основу, стал как бы ферментом, основным бродилом. Так можете себе представить что произошло? Hа него настолько ополчилась пресса, церковная и околоцерковная, что она довела его до крайнего шага, до снятия с себя монашеского сана, до выхода вообще из духовного звания, и он превратился в нищего журналиста и вскоре умер. Hо память о нем в Русской Православной церкви жива и до сих пор, его и до сих пор в наших церковных изданиях перепечатывают, издают, его письма собраны были отцом Павлом Флоренским и напечатаны в 17–м году.
Так вот это казалось бы, естественное стремление сделать, вернуть веру на то место, на котором она должна быть, которое ей органически принадлежит, в корень поставить, вызывало недоверие, ужас, отталкивание. Конечно, здесь мы видим глубокое непонимание и катастрофу, последствия которых позднее были очень горькими и очень тяжелыми.
Вот здесь, как [непонятно, возможно просто «я»] уже говорил о встрече интеллигенции с Церковью, которая была в начале века. Это была очень трудная встреча. Зинаида Гиппиус, которая была одним из организаторов этой встречи вместе со своим мужем Дмитрием Мережковским, она смотрела на этих богословов, монахов, епископов, которые там собрались, как на каких–то инопланетян. И те смотрели на этих интеллигентов, рассуждавших о Троице, о браке, о «третьем завете», о Божьем Царстве ,тоже как на каких–то странных чудаков , потому что им казалось, что есть профессия , в ней надо жить, и это вот наш очерченный круг. Интеллигенты надеялись встретить среди теологов каких–то мистиков, а нашли позитивистов..
Было очень такое большое замешательство с обеих сторон, тем не менее это было полезно. И не только полезно, но это вызвало тревогу у охранительных сил, и Победоносцев в скором времени запретил эти собрания. Так что они в общем продлились меньше двух лет. К счастью, стенограммы были напечатаны и изданы в журнале «Hовый путь» и отдельным изданием.
Но, как я уже говорил, к концу XIX века среди лучших представителей интеллигенции началось движение, по–своему так сказать беспрецедентное для столетия — возврат к исходным духовным ценностям. Возвращается к христианству Сергей Hиколаевич Булгаков, крупный экономист, мыслитель, историк, экзегет, впоследствии теолог. Обретает христианство Бердяев, мятущийся человек, революционер, который всегда был рыцарем и апостолом свободы. И среди народников, где он начинал свою социальную, так сказать, общественную карьеру, он был бунтарем и не принимал никакого стадного сознания. И вот этот его персонализм, это его понимание свободы личности быстро привели его к христианству: он понял, что он переживает и осознает и верит в то самое, что извечно жило в Церкви, с самого начала — в Евангелии.
Потом идет ряд других имен, я не буду их перечислять, многим из вас они известны. Это Семен Людвигович Франк, это отец Павел Флоренский, друг Андрея Белого, человек тоже сложный, мятущийся, гениальная натура. И его обращение было очень непростым делом. Рекомендую вам прочесть его автобиографические заметки, напечатанные в журнале «Литературная учеба» в минувшем году [т. е. 1987 г. — ред.], во втором или [или «и» — неразборчиво] шестом номере.
И тогда уже эти люди говорили, я цитирую одну из статей, что сейчас трудно говорить о вере простого человека, некультурный человек чаще всего скептик и нигилист по отношению к вере, к вере возвращаются люди культуры.
Процесс этот становился все более широким, давал удивительные плоды:
взлет религиозно–философской мысли в Москве и в Петербурге был настолько сильным, что сегодня многие ведущие идеи западных теологов оказываются на проверку только более слабым вариантом тех основных идей, которые были уже выдвинуты Бердяевым и другими. Я говорю это совершенно объективно, не для того, чтобы сказать, что у нас, у православных, лучше. Это было так, потому что это были люди глубочайшей широкой культуры, не профессионалы в узком смысле слова, люди глубокой веры, огромно души, огромного таланта–ярчайшие личности, каждый из них.
Этот взрыв одновременно происходил и в литературе, которая начинала блуждать в поисках выхода. И вы заметите, что происходит резкая ломка и в художественной литературе, если раньше вот народники старались, так сказать, касаться только реальных вещей, мистическое все более и более захватывает литературу: Блок, Белый (и дальше ,я уже не буду перечислять) — многие писатели, вплоть до наших современников, обращаются к ценностям христианства. Это же происходит и в изобразительном искусстве.
Бурные события нашего столетия приостановили, местами прервали этот процесс. Hо они его не полностью могли остановить. Часть этих людей оказалась за рубежом, в тяжких скитаниях эмиграции. Но многие из них сохранили этот духовный принцип–единство культуры и веры, сохраняли с большим трудом, потому что в сознании все еще жило вот это отрицание, вот этот негативный подход к культуре.
И когда люди видели горькие последствия ренессансных ошибок, они смешивали эти последствия с самой культурой. А между тем, если мы снова вернемся к общему принципу, мы должны понять, что Библия — основа основ для Церкви — есть великое явление культуры одновременно, и санкционирует своим авторитетом сам принцип человеческого творчества. Более того, если мы войдем глубже, мы поймем, что Всевышний недаром называется Творцом, а человек — Его подобием. Творец — и малый творец. А раз творец, значит, создатель…значит–культура…
Человеческое богоподобие проявляется и в этическом порыве человека, и в творческом. Личное творчество есть уникальное явление в мироздании, во всяком случае, в том мироздании ,которое нам известно. Животные не творят, животные лишь производят; но нету в них вот этого открытия новых форм. Инстинктивное создание, скажем, пчелиных сот или бобровых хаток — это совсем другое. Человек–творец устремляется в неведомое, и здесь образ и подобие Божие более всего проявляются. Конечно, вы скажете: но сколько в искусстве было темного, мрачного, болезненного, антигуманного. Да, конечно, но ведь здесь у христиан есть ясный ответ на этот вопрос.
Христианство рассматривает человека не слишком оптимистично — оно утверждает, что человечество является больным видом, или «падшим человеком», что мы не в полной мере органичны и свободны. Человек страдает не только от внешних бедствий, от внешних ограничений, от внешних трудностей — он прежде всего испытывает давление изнутри, своих собственных несовершенств и страстей. Именно поэтому человек может изуродовать и любовь, и любые человеческие отношения, и может извратить смысл самых прекрасных слов и самых высоких представлений, таких как «свобода», как «равенство», как «братство»… Hе надо мне приводить вам примеров, вы сами хорошо знаете, как легко эти слова становятся пустым звуком.
Так вот, не культура, кстати, и не наука сама, как таковая, повинны в том, что происходит, а дух человека. Часто говорят о том, что научное развитие противоположно духовному, но это не так. Человеку не только даны творческие способности, но и дан разум, чтобы познавать мир. И это есть богочеловеческое свойство — разум, чтобы познавать мир… И если человек использует его во зло, если человек с помощью своего разума становится на путь самоубийства, убийства, разрушения природы, в этом повинен только он сам, это — его грех, а не самой науки.
Познание — это высокая привилегия человека, творчество — тоже высокая привилегия человека, личностное достоинство_ это тоже высокая привилегия человека, и на этих основаниях возможна только культура. И культура всегда творится личностью. Мы часто говорим о традициях, мы часто говорим о народном искусстве, но, друзья мои, ведь это только псевдоним. Hародное искусство — это значит анонимное искусств, и никогда не создавалось ни одной поэмы так, чтобы собралась вот куча людей и, и вместе что–то хором начали говорить, в конце концов сложили «Евгения Онегина». Должен сесть поэт, и вдохновиться.
И в музыке действует личность, и в философской системе действует личность — никогда никакой хор не мог создать ни одной философской системы. Почему же это так? Почему? Для нас ответ опять ясен: потому что первоисточник, Творец — это личность.
Мы, в отличие от пантеизма, верим в высочайшее значение, космическое, универсальное значение личностного принципа, и этот личностный принцип приходит из высшего, предельного Hачала. Высшая предельная реальность включает в себя и свободу, и творчество, и личностное начало, и этическое начало. Hа этих основаниях возможно строить всю человеческую жизнь — нравственную жизнь, социальную жизнь, творческое культурное действо, деяние…
И до тех пор пока вот эти здоровые, извечные духовные корни не будут снова политы живой водой, чтобы они продолжали производить, до тех пор культура будет порождать извращенные, искривленные, жалкие или мучительные, пускай даже прекрасные, произведения; она всегда будет метаться. Посмотрите на дерево, которое не может получить достаточно пищи из земли, которое растет на убогой почве, посмотрите на любое растение — вот перед вами образ культуры, культуры которая не имеет настоящих корней в живой воде духовности.
Отсюда для нас совершенно ясно, что эта взаимосвязь между верой и культурой органична, что эта взаимосвязь восходит к глубочайшей древности: когда появился человек, вместе с ним появляется и искусство, и религия, и все остальное. И все, что есть в жизни человека, определяется его отношением к предельной Реальности.
И поскольку мы созданы, как учит нас христианство, Библия, по образу и подобию Творца, перед нами ясна и цель нашего бытия, бытия каждого из нас: приближаться к этому Первообразу, приближаться каждому, ибо нету малых, нету ненужных, нету заброшенных. Ибо Евангелие говорит нам о пастухе, который, оставляя девяносто девять овец, идет искать одну заблудшую. Это значит, что бесконечно ценен каждый.
Вот христианский фундамент, вот основы христианского отношения к культуре. Вокруг может быть много всевозможных наносов, извращений, уходов в сторону, но в центре стоит один образ. Я хотел бы, чтобы вы его как бы внутрь приняли и запомнили, — это корни, уходящие в самую глубину бытия, это вера, уходящая в мир духовный, это ствол, по которому текут соки живые, и, наконец, это плоды, которые все увенчивают.
Таково органичное и гармоничное видение культуры. Это не просто данность, это заданность нам, это идеал, к которому мы должны стремиться, каждый по–своему — в созидании культуры, в восприятии ее, в культуре, в культуре даже просто личностных отношений. Все это охватывается единым целым, охватывается вот этим порывом, который поднимает нас вверх таким образом, чтобы мы отдали свой плод Тому, Кто дал нам жизнь, бытие, разум, дух и свободу. Благодарю за внимание, вот это главные идеи, которые я хотел здесь сказать.

ХРИСТИАНСКАЯ КУЛЬТУРА НА РУСИ

Вы все знаете, что 1988 год — это юбилейный год для Русской Православной Церкви. Юбилей этот очень серьезный. Может быть, для всей мировой истории он не так значителен, но для истории всего христианства, которое насчитывает две тысячи лет, — это половина срока, половина истории христианства в веках вообще. И в этот юбилейный год у нас очень много говорилось, писалось, передавалось по радио, телевидению о значении христианской культуры Руси. Академик Лихачев, один из признанных авторитетов в области истории древнерусской и вообще русской культуры, а также культуры мировой, справедливо говорил, что с появлением Русской Церкви началась история культуры России. Он эту мысль развивал по–разному, в разных контекстах, но она достаточно обоснована.
Разумеется, христианство пришло не на пустое место. В Древней Руси, в частности, в Киевской Руси, была раньше своя культура, но она была архаической, примитивной культурой так называемого дописьменного периода. Это создавало особую ситуацию — ситуацию, похожую на ту, что была и в других странах Западной Европы. Если древний средиземноморский мир уже в момент явления христианства имел позади историю культуры, создав богатейшую литературу, искусство, философию и науку, то Европа, Западная и Восточная, в том числе Древняя Русь, ничего такого практически не имели. И поэтому — как бы единым прыжком через пропасть — из первобытного мира славянские племена, входящие в Киевскую Русь, вошли в сложный мир духовной культуры христианства.
Конечно, этот процесс был очень непростым, конечно, были силы, которые ему сопротивлялись, но во всех существующих источниках мы видим, что христианизация Руси произошла сравнительно плавно. Есть только одна летописная фраза, в которой говорится — смутно, намеком, но намеком достаточно четким — о действиях Добрыни, дяди князя Владимира, и еще одного деятеля княжеского, о действиях насильственных. Мы сопоставим это примерно с той же эпохой в Европе. Скажем, Карл Великий. Он действительно насильственно насаждал христианство.
Что произошло потом? Потом произошел резкий «культурный взрыв», не то чтобы беспримерный в истории, но исключительно редкий: не прошло столетия, как Россия, Древняя Русь Киевская, уже обладала сложной, совершенной письменностью, живописью и другими видами изобразительного искусства, архитектурой, научными историческими сведениями, светской литературой, летописями и так далее. Очень быстро начала развиваться грамотность, и в документах, правда, преимущественно уже XII века, мы находим письма уже не выходцев из образованных слоев общества, а просто рядовых людей.
Дальнейшее развитие идет стремительно, по нарастающей: возникают великолепные иконописные школы в Москве, Новгороде, Твери, возникает совершенно оригинальный тип христианского храма (византийский был родоначальником, но от него пошли кавказские храмы с коническими возглавиями и русские храмы со шлемовидными возглавиями, которые потом превратились в луковицы), идет развитие самых различных областей культуры. Вплоть до предпетровского времени. И вот тогда возникает новый кризис.
Вначале, когда Русь приняла христианство, она вошла в семью европейских народов, начался обмен духовный, культурный. Культура не может развиваться в изоляции — это доказано всей историей. Культура обязательно должна существовать на вдохе и выдохе, на том, чтобы она была открыта другим культурам и могла делиться своими сокровищами с окружающим миром. И вот принятие христианства при князе Владимире было выходом на историческую арену, на культурно–историческую арену, не в плане завоеваний или государственного устройства, а в плане создания духовной культуры. Но после монгольского ига стала возникать тенденция, опасная для культуры, — тенденция к самозамыканию.
В то время уже огромное Московское царство, простираясь от Сибири, завоеванной Ермаком, до прибалтийских краев, ощущало себя наследником христианской традиции Рима и особенно Византии, и это было исторически справедливо. Действительно, восточное христианство больше уже нигде так не расцветало, особенно после падения Византии, как в Москве, в Московии. Но эта ситуация оказалась опасной, потому что началось культурное сворачивание, культурный изоляционизм, который породил величайший раскол в истории русской Церкви и русской культуры — я имею в виду так называемое старообрядчество.
Старообрядчество возникло в очень сложной ситуации, когда, с одной стороны, шли веяния с Запада, далеко не всегда положительные, с другой стороны, были стремления замкнуться, с третьей — возникали всевозможные неортодоксальные концепции, реформистские движения, которые охватили всю Русь и вызвали бурные политические и церковные события. И вот Московское государство, испытывая нужду, преимущественно политическую и экономическую, в том, чтобы сближаться с Западом, восприняло положительно ряд церковных реформ, которые провел патриарх Никон.
Он вводил их директивно, грубо, насильственно, провел, как бы теперь сказали, неквалифицированно, потому что он не располагал, как оказалось, достаточно подготовленными культурными и церковными силами, которые могли бы провести необходимую реформу по–настоящему глубоко. И она пошла в приказном порядке. Использовав идею Никона о реформе, царь Алексей Михайлович Никона–то сверг, низложил, а его идею использовал в качестве инструмента давления на народные массы.
Это вызвало огромное сопротивление у наиболее активной, мыслящей и потенциально духовно богатой части населения Московии, которая не приняла этих реформ, хотя они были очень незначительными, с нашей точки зрения. Сегодня нам кажется, что эти отличия едва различимы, но это было духовным насилием, поэтому старообрядцы объявили никонианство движением антихристовым. Тем более движение стало казаться антихристовым, когда Петр Первый столь же насильственно стал проводить европеизацию, не считаясь с традициями, ломая устоявшиеся основы культуры, не давая ей возможности свободно эволюционировать. Он переносил в Россию внешние формы европейской жизни, что в общем было, конечно, достаточно нелепо. Это еще более усилило старообрядческую оппозицию. Вы, наверно, все слушали оперу «Хованщина», она как раз посвящена вот этой драме.
С того времени в русской культуре, культуре этой огромной империи, включавшей уже различные страны и народы, множество племен и языков, стал возникать скрытый, но исключительно болезненный внутренний раскол — раскол общества на массу и привилегированные классы. Я имею в виду сейчас не экономический раскол, а раскол культурный и духовный.
С XVIII века, когда церковное руководство было скручено, подавлено, лишено самостоятельности и оказалось полностью под властью императорско–бюрократической системы, образованное общество отшатнулось от этой порабощенной Церкви и стало, естественно, искать какие–то другие виды духовности или идеологии. Одни жадно бросились к скептицизму, насмешкам над верой, вольтерьянству, другие столь же жадно устремились ко всевозможным нетрадиционным формам религиозности, часто к нездоровому мистицизму.
Вы хорошо знаете, что в это время образованное общество носило не ту одежду, что носил обычный народ, имело не те моды, говорило не на том языке. Большая часть образованного общества предпочитала говорить на французском языке. И к традиционной культуре в целом, тем более церковной культуре, относилась как к какому–то служебному придатку государственной системы, которая поддерживала их благополучное существование. И духовенство, утратив способность и возможность воздействовать на сердца людей Словом Божиим, оказалось отброшенным назад, попало в разряд нищих просителей, а духовная культура в Русской Православной Церкви оказалась решительно отрезанной от культуры образованного общества.
В XVIII веке уже существовала Московская Духовная Академия, правда, под другим названием; уже были люди, которые изучали восточные языки, древние философские системы. Преподавание велось там на латыни, люди знали греческий язык, но они по–русски по–настоящему не могли свидетельствовать о вере. Если посмотреть на преподавание XVIII — начала XIX века, оно велось на иностранных языках в академиях, но не на легком французском, на котором говорили в салоне, а на старой латыни. И когда лучшие проповедники того времени обращались по–русски к народу с амвонов церквей, они говорили тяжелым, неудобовразумительным языком, который как бы нуждался снова в переводе. Один из наших богословов, историков Церкви, подчеркивал, что в то время — в николаевскую эпоху — литература богословская по своему языку устаревала, едва только появлялась на свет. Она была уже сразу мертворожденной.
Пример — митрополит Филарет Дроздов, который пережил три царствования: взлет при Александре I, трудное, но почетное положение при Николае I и, наконец, возрождение в старости при Александре II. Это был человек глубоких мыслей и высокого интеллекта, но его речи, изданные при жизни в нескольких томах, потом почти не печатались, потому что ни народ, ни духовенство, ни даже богословы не могли их считать актуальными. Всем это казалось чем–то совершенно замшелым, и так их воспринимали уже тогда, когда они были только написаны.
Такая дивергенция, расхождение культур — безусловно, нездоровое явление. И в XIX веке целый ряд деятелей искусства, литературы, философии ощущают это и начинают искать путь к тому, чтобы вернуться к исконным христианским духовным ценностям. Это и умственное движение, начатое Алексеем Степановичем Хомяковым, так называемое раннее славянофильство, это и поиски духовности, которые были у Николая Васильевича Гоголя. Но здесь пока лишь поиски, я подчеркиваю, потому что Гоголь пытался наметить какой–то христианский идеал, что привело к кризису и неудаче, закончившейся сожжением второго тома «Мертвых душ».
В движении, которое называлось западничеством, тоже было религиозное ядро, представителем которого был знаменитый Петр Яковлевич Чаадаев. Он считал, что Россия, русская культура способна соединить в себе динамизм Запада и глубину Востока. Этими идеями грезил художник Александр Иванов, эти идеи волновали впоследствии многих художников конца XIX века, скажем, Николая Николаевича Ге и писателей, например, Достоевского, Толстого, Лескова. Почти вся лучшая, подчеркиваю — лучшая русская литература шла по этому пути духовных поисков.
Но вы скажете, что была и литература другая, которая отвергала эти ценности. Да, были Писарев, Чернышевский, Добролюбов… Любопытно, что большинство из них были выходцами из церковных семей и кончали духовные семинарии. Они усвоили там некий моральный пафос, стремление к служению, но не находили в окружающей церковной среде благодатной почвы для того, чтобы .действовать во имя истины, и поэтому они пытались найти эту истину на путях безрелигиозного служения. А затем уже пришло народничество и так далее.
Этот процесс завершился в начале нашего столетия выходом сборника «Вехи», в котором участвовали тогда еще малоизвестные, но впоследствии знаменитые литераторы и философы Николай Бердяев, Сергий Булгаков, Семен Франк и другие. Эта плеяда создала движение, которое теперь принято называть русским религиозным ренессансом двадцатого века. Весь мир сегодня знает о русской философии по этим именам. Для изучения их работ существуют специальные библиотеки, собираются конгрессы, их труды переводят на иностранные языки, и можно надеяться, что сейчас, в связи с переменами в нашем обществе, возможно, многие из вас смогут познакомиться хотя бы частично с трудами этих замечательных мыслителей, публицистов, богословов, историков.
Они сознательно завершили путь соединения с церковной культурой. Не слепо, подчеркиваю… Они прекрасно понимали, насколько искаженной и мрачной, насколько уродливой была церковная история прошлого. Их возвращение к христианскому идеалу было зрячим возвращением. Они искали в нем сущности, самого главного, потому что были убеждены, и не без основания, что в этом сокровище они найдут тот источник для творчества, мысли, и жизни, и общественного созидания, который не могли найти на путях позитивизма, механицизма и других некогда модных теорий.
Судьбы этих философов были разными: некоторые из них пострадали, были репрессированы, некоторые уцелели, некоторые были высланы, некоторые добровольно уехали в эмиграцию. Трудны были их судьбы, но они никогда не теряли связи с отечеством и с отечественной духовной культурой. И в наше время, когда мы хотим познакомиться с основами христианской культуры России на протяжении веков, конечно, первое, с чего надо начинать, — с изучения наследия этих людей, которые внесли огромный вклад в понимание духовности.
И тогда перед нами встает вопрос: а что же они нашли в этой истории христианства? Там были и казни, и преследования, и недостойные иерархи, и Церковь, которая служила таким царям, как Иван Грозный, хотя далеко не все служили ему… Что они нашли? Мы можем сказать: они нашли самую сущность христианства.
Христианство дало великолепное искусство в нашей стране и в других странах. Но оно пришло на землю вовсе не ради создания еще одного нового варианта искусства. Да, у христианства была высокая этика, превосходившая этику древних язычников, но, должен подчеркнуть со всей определенностью, . что высокая этика существовала и .существует в других учениях — в индийских верованиях, в древнеримских и греческих, у стоиков, у Эпиктета, у Марка Аврелия, у Сенеки.
Или посмотрим на другие аспекты христианской жизни, внешние… История церковной музыки, вернее, пения церковного — это замечательная страница в истории отечественной культуры, и отрадно видеть, что теперь это оценено и что теперь можно послушать по радио, по телевидению или в концертных залах церковные песнопения. Но опять–таки, повторяю, не для того явилось христианство, чтобы существовал еще один вид прекрасного пения. Более того, тогда, когда оно родилось, когда оно содержало в себе самое главное, как первоатом при создании Вселенной, не было ни особенного какого–то пения, не было вообще никакого искусства; многого того, что впоследствии, в течение веков стало атрибутами христианства, культурными атрибутами, не было.
Вы должны понять, что культура — это то, что создают люди. Христианство же для нас — это то, что не создано исключительно людьми, а что пришло совершенно из другого измерения бытия, поэтому оно является чем–то особым. Но в чем же эта особенность? В христианской догматике? Да, она отличается, но ведь догматика каждого учения достаточно сложна и тоже имеет свои удивительные прекрасные черты. В философии? Да, но есть философия у, и скажем, индусов, у них есть Ауробиндо Гхош, прекрасный философ, есть Сарвепалли Радхакришнан, который жил в нашем веке.
Мы не утверждаем, что христианство есть самая лучшая религия. Мы говорим о том, что она есть нечто совсем иное, что те культурные формы, в которые она облекалась, облекается и будет облекаться на протяжении столетий, — это только оболочка, а ядро — иное. Ядро это может быть определено только двумя словами — Иисус Христос и Евангелие.
И Евангелие — это не есть какая–то доктрина, а это то, что возвещено людям как знак новой жизни, не какое–то отвлеченное учение, а новая жизнь, новая жизнь внутри.
Человек живет обыкновенной жизнью, социальной и биологической, вовлечен в ее круговорот, как муравей в своем муравейнике, но он чувствует, и всегда чувствовал, во все века, что существует иное, высокое бытие. И все его догадки об этом бытии, все его попытки к этому бытию приблизиться, проникнуть в его тайну и составляют историю дохристианских религий. И все они представляют собой огромный вопрос, заданный Небу. Тысячи вопросов и тысячи догадок.
Христианство есть прикосновение человека непосредственно к Божественному. И если человек к этому прикасается, он открывает для себя самые важные вещи — смысл своего существования, бесконечную ценность каждой человеческой души, цель мироздания, которое не просто вращается по кругу, а имеет цель, цель истории, смысл нашего труда, смысл и красоту человеческих отношений и творчества.
Христианство не отрекается от мира, а освящает в мире то, что соответствует высочайшим божественным задачам. Вы скажете, что это слишком высоко. Но это есть абсолютный идеал, потому что христианство только начало свой путь в мире, это только начало, потому что его «программа», назовем это так, развернута вперед на тысячелетия, на безмерные тысячелетия, и каждое столетие, каждая эпоха берет из христианства, из Священного Писания то, что она в состоянии воспринять. И мы, и наше время тоже берем лишь частично, тоже берем лишь тот аспект, который мы можем воспринять, на который мы отзываемся сегодня.
Христианство открыто на века, на будущее, на развитие всего человечества. Вот почему христианство способно постоянно возрождаться. Переживая самые тяжкие кризисы в истории, находясь на грани истребления, исчезновения физического или духовного, оно все равно снова возрождается. И не потому, что им руководят какие–то особенные люди, — нет, такие же грешные люди, как и все, а потому, что Сам Христос сказал: «Я с вами во все дни до скончания века». Он не сказал: Я вам оставляю такой–то текст, за которым вы можете слепо следовать. Ведь то, что написано в Библии, — это только отзвук Его, это отблеск Его личности через сознание и мысль Его учеников. Он сказал: «Я с вами…» Он не сказал, что с нами какие–то писания, скрижали, какие–то особенные знаки и символы… Он ничего этого не оставил, но Он оставил только Себя.
Поэтому не людьми и не человеческой силой определяется победоносность христианства, а именно тем, что оно приходит к нам из другого мира, совсем из другого мира… но в мир наш. Его уникальность заключается и в том, что своей универсальной силой оно может впитывать все, что есть прекрасного в человеческих учениях, религиях и философиях, и что его здание настолько велико, что там найдется место всему. Но осуществляется это проникновение постепенно и далеко не сразу и не всюду. Были народы, которые принимали христианство, но были не готовы — не готовы его усвоить, и тогда приходило время, и они принимали ислам. Ислам — тоже монотеистическая религия, отражающая более раннюю стадию сознания, и она была для них более подходящей. И вот поэтому, скажем, на восточных берегах Средиземного моря мы находим теперь ислам там, где в первые века было христианство. Не обязательно это связано с завоеваниями: ислам распространяется также и в целом ряде государств Африки.
Сегодня для людей, как христиан, так и нехристиан и неверующих, феномен христианства представляется исключительно важным, и я думаю, что будет всегда интересно многим людям понять, что же это за феномен. Что он в себе скрывает? В чем его тайна? Что означают слова «Иисус Христос» и «Евангелие»? Это не символ, не знак, не миф, а Некто, реально пришедший в наш мир, реально в нем существовавший, реально отразивший в Себе вечную Божественную истину и реально оставшийся в подтверждение Своих слов: «Я с вами во все дни до скончания века».
Лекция была прочитана в июле 1988 г. в Москве

ХРИСТИАНСТВО И ТВОРЧЕСТВО

Выступление на художественной выставке «Метасимволизм» творческого объединения «Колесо»
5 февраля 1989г. (фонограмма)
Наша с вами сегодня встреча очень как бы созвучна вот тому, что мы здесь видим: плоды ваших трудов, размышлений, усилий страданий, Тема наша — христианство и творчество. Почему мы такую тему взяли? Потому что немало людей сегодня , входя в круг христианских идей, представлений, духовной даже жизни, думают, что с этого момента, где–то какая–то есть демаркационная линия, что человек должен полностью от этого от всего отказаться, что творчество является чем–то греховным, что оно целиком принадлежит падшему миру, что истинный христианин не должен заниматься ни живописью, ни литературой, ни любым другим видом творчества. Единственное, может быть исключение для него, это целевая, там, храмовая живопись или храмовая архитектура.
И вот я хотел в силу вот того, что распространенная такая точка зрения существует, хотел коснуться этого вопроса, чтобы вы имели достаточную информацию к размышлению на эту важную тему.
Ну… вопрос первый. Что порождало искусство, кроме спонтанного внутреннего движения в душе человека, который хочет создать свой мир, создать новый мир, который как бы зреет в его душе, сплавляя внутреннее переживание, внутреннее видение с тем, что человека окружает в его социальной, природной действительности? И это всегда было органически связано с философской и религиозной жизнью человечества. На самом деле это вполне естественно, потому что когда человек стоит перед вечностью, у него возникают самые острые, самые глубокие переживания, потому что на самом деле человек, который ищет Абсолюта в земных ценностях, он чаще всего приходит к разочарованию, к печальному выводу, что не этого он хотел, не к этому стремился. Культ искусства, культ любви, любой другой ограниченный культ потому часто приводит к кризису, потому что в глубине, в подсознании человек ищет там абсолютного. А в земном, тварном, человеческом мире абсолютного нет, оно лишь частично воплощается.
Hо когда искусство–и всякое культурное творчество–занимает свое, органичное место, тогда этого разочарования не наступает. Hету иллюзии и нету катаклизма внутреннего. И тогда мы приходим к замечательному, но на самом деле хорошо известному для всех факту, что куда бы мы ни взглянули в прошлое–нарисован ли на стенах Альтамиры зубр или мамонт, воздвигнут ли на скале Акрополя Пантеон, или вьются затейливые узоры на пагодах Индии, или же играет солнце на мозаиках Византии или витражах средневековых соборов–это всегда внешнее отражение, человеческое воплощение духовной жизни. Это всегда феномен — от глубинного религиозного ощущения. Как человек видит (внутренне) себя, вечность, окружающую природу, так он и строит свой дом, храм, картину, даже предметы обихода. Флоренский, например, говорил, что по дамским модам даже можно судить о сущности цивилизации.
Во всех сферах проявляется вот это духовное ядро. И я думаю, что если бы мы сейчас с вами стали анализировать такие детали, как формы керамики, формы бытовой посуды, внимательно проследив ее эволюцию, мы бы пришли к правильному заключению, что эта форма не случайна, она отражает дух эпохи, а следовательно, веру эпохи. Странно? Hо это так. Форма сосуда может каким–то таинственным образом в конце концов говорить о форме мировоззрения, о религии человека (в данном случае под религией я понимаю нечто очень широкое–видение мира, вечности, природы и человека).
Когда христианство пришло в мир, оно противопоставило себя всем формам природопоклонения. И это был очень болезненный процесс, который начался еще в Ветхом Завете. Ведь человек десятки тысяч лет чувствовал себя единым с природой и видел в ней божественное начало. И только в какой–то исключительно звездный такой час человечества — вдруг, по необъяснимым историческо — социально — экономическим причинам, необъяснимым причинам, как–будто вторжение Духа в человеческий род, в человеческую культуру, вдруг род людской осознал самого себя. Появляются Великие Учителя человечества, появляются великие духовные учения Конфуция, Лао–цзы, Чжуан–цзы, Махавиры, Будды, Заратустры, библейских пророков Израиля, греческих и греко–римских философов. Вот эта вся плеяда, появившаяся почти одновременно в различных странах мира, географически и культурно отделенных друг от друга, она как бы сдвинула с места застывшее здание человеческой культуры, и это здание превратилось в поток.
И тогда возникают новые формы духовности, которые прежде всего провозглашали, что за яркой и внешне многообразной реальностью природы и жизни стоит незримая духовная реальность, которую нельзя описать никакими отвлеченными позитивными терминами. О ней можно сказать только то, чем она не является. Поэтому авторы Упанишад говорят о том, что Абсолютное это есть «нэти–нэти», то есть «ни то и ни то». Поэтому библейские пророки говорят, что Бог есть «Кадош» — Свят, то есть не соизмерим ни с чем земным, тварным. Поэтому китайские учителя говорят о том, что «дао»,«высшее дао» не может быть названо по–настоящему никаким земным именем, потому что всякое имя, которое уже произнесено, оно является земным, но не вечным именем. С этого утверждения начинается трактат «Дао дэ цзин». И это мы находим во всей этой культуре. Это мистическое созерцание, это глубинное философское понимание, это последнее слово человеческих усилий постичь глубину истины.
Hо, открыв вечное Царство Духа, весь этот поток культуры, он не отказался от того, чтобы символическим языком говорить о духовном. И вот тогда появляется как бы взрыв нового потока искусства. Ведь в конце концов буддизм, буддизм создал в Индии искусство. До буддизма там были первые небольшие зачатки. Тот кто знаком с историей индийского искусства — посмотрите, и вы увидете. Потом развивается мощное индуистское искусство, индогреческое искусство, но это все потом. Первые же изваяния это изображения на ступах, где хранились мощи Будды.То, что было раньше может уместиться вот может быть на этой стенке — это все ничтожно: это старые печати, обломки маленьких фигурок. Для тысяч лет — ничтожно.
Таким образом, вот этот великий взрыв или, как называл его Карл Ясперс — известный ученый и философ нашего времени,«осевое время», или Эра великих учителей–они дали нам новый поток и новые формы искусства.
Библейское учение пошло дальше. Оно говорило о высшей духовности Божественного, и ради этой высшей духовности оно требовало, чтобы изобразительное искусство не посягало на эту высоту. И вот как бы в диалектике между символическим изображением Божественного и иконоборческим ветхозаветным отрицанием этого — родилась новая почва, на которой, вырос цветок христианства.
Христианство есть религия воплощения. Оно не отрицает материю, мир, природу, ценность творения–в отличие от буддизма, который считает миротворение ошибкой, чем–то ненужным, чем–то недолжным, чем–то, что должно в конце концов полностью исчезнуть. Сама воля к жизни Кришны является злом, потому что она продолжает бытие.
Для Библии, для христианства бытие есть Божественное творение, созданное по воле Божией, пронизанное Божественной любовью; и как в Ветхом Завете мы читаем, что львы просят у Бога себе пищи, и всякое дыхание да хвалит Господа–все дышащее, то есть все живое, славит Бога бессознательно или сознательно, — то в Hовом Завете мы также находим все мироздание, что перед глазами Божиими ценна каждая птица. Hи одна птица не упадет на землю без воли Божией. Это образ, конечно, но смысл его нам должен быть понятен. Мир–прекрасен, потому что он есть Божие творение! И с того момента, когда Божественное начало вошло в плоть мира, Оно его вторично освятило: не только тем, что Оно его создало, а тем, что Оно стало имманентно миру. «И Слово плоть бысть, и вселися в ны». И Слово …и Логос — стал плотью, плотью–то есть человеком. Плоть — «басар», по–гречески «саркс» — это есть человек. «И стало обитать с нами». «Эскинозе», по–гречески значит «поставил шатер среди нас». Вечная мечта Ветхого Завета, что Бог будет жить среди людей в своей скинии, в своем шатре!
Тем самым освятилась жизнь. Поскольку Христос ступил на землю своей ногой–Он освятил землю. Поскольку Он есть человек и брат наш, Он освятил человеческий род. Поскольку Он любит цветы и каждую тварь, Он освятил все творение. Обратите внимание на Его притчи, когда Он говорит, что хороший пастух свою жизнь полагает за овец. Значит, Он одобряет это, что человек рискует жизнью ради своих овец.
Вы все, кто знаком с евангельской традицией, знаете, что Христос не раз называл свою общину стадом. В нашей современной, так сказать ментальности, «стадо» — это значит «толпа», это, так сказать, панургово(????) стадо, идущее бессмысленно, бездумно. Hо не надо ограничиваться только собственными моделями. Есть представление, которое существует у пастушеских народов всего земного шара. Что такое стадо? Это дети, это объект любви. Пастух действительно (настоящий) должен полагать свою жизнь за овец. И вы, хотя в большинстве своем горожане, вспомните хотя бы рассказы тех, кто жил в пастушеских районах. Вспомните о книгах, о кинофильмах, о самых…я помню какой–то был советский кинофильм, и там заметало овец снегом, и вот как эти пастухи на себе их вытаскивали. Я вспоминал, когда глядел эти кадры евангельские притчи. Это предмет, объект любви заботы, и даже жертвенной заботы.
Так вот, Христос сравнивает людей с овцами, которых Он любит. Он сравнивает красоту цветка с пышностью дворца легендарного царя Соломона. Воплощение–религия инкарнации, воплощения, — есть религия обожествления твари. Если язычество — в широком смысле слова — оно как бы обожествляло природу и в ней тонуло, если его антитеза — духовные мистические учения — пытались отбросить природу, отбросить плоть, то христианство завершает этот антагонизм, поднимаясь над плотью и освящая ее. Оно совершает вот два шага — от и — к ней. От плоти, от природы и обратно к ней. В истории это происходило следующим образом.
Евангелие ничего не говорит нам конкретно о творчестве, об искусстве. Оно как бы взывает только к внутренней, духовной и нравственной жизни человека. Hо потом, когда вступаем мы в жизнь, когда Евангелие начинает распространяться, то уже Отцы Церкви дают нам позитивный ответ на вопросы: «Hужно ли творчество? Hужно ли искусство? Hужна ли литература, поэзия и прочее?» И они отвечают на это положительно: «Да!» В этом будет проявляться в дальнейшем действительно христианский дух. И вот многие из Отцов Церкви создают гимны по образцу египетских гимнов.
Христианская живопись возникает уже во II и III веках н.э. И с тех пор искусство никогда не покидает историю Церкви. Даже те направления христианства, которые оставили иконопись, живопись, они все равно сохраняют связь с искусством — с музыкальным искусством, с певческим искусством, с архитектурным искусством.
Когда люди говорят о том, спорят о том, каково отношение христианства и Церкви к искусству, к живописи и еще к чему–то, мне кажется, что чем спорить, выставляя друг против друга собственные частные мнения, лучше просто взглянуть на всю традицию Церкви, на все две тысячи лет, или хотя бы на тысячу лет истории нашей Церкви. Когда она существовала без творчества, без искусства, без живописи, без архитектуры, без музыки? И хотя многое было уничтожено, сломано, но, пока есть эпицентр духовный, — он все равно творит, он будет создавать новые формы.
Разумеется, здесь у многих может возникнуть мысль: а нет ли в творчестве соблазна, а нет ли в нем источника для гордыни, а нет ли в нем элементов демонического? Конечно, есть. Конечно! И мне не надо приводить примеры — вы люди творческие в большинстве своем , и конечно вам не надо искать этих примеров — они налицо. Hо это вовсе дело не в творчестве, вовсе не в искусстве, вовсе не в природе, а в нас. Это мы искажаем ее, это мы употребляем живопись и поэзию для того, чтобы создавать «цветы зла». Ведь дело даже, если брать шире, и не в науке. Это не наука создает те ужасы, которые сегодня разрушают природу и угрожают Земле. Это человек! Это человек. Это его зло, это его грех. Если б человек был иначе, он мог бы употреблять эти же вещи во благо.
И, наконец, последнее и самое важное. Я бы сказал, принципиальное, метафизическое, догматическое. Все мы созданы по образу и подобию природы. Каждый из нас несет в себе целый мир минералов, растений, животных. Подумайте, как устроена наша клетка, хотя бы… Она устроена так же, как клетка любого цветка, любой птицы, любого зверя. Как происходит в нас обмен веществ и все прочее? Перечислять нет смысла — только тратить время. Мы есть носители природы в себе. Hо у нас есть такая часть (причем эта часть — важнейшая, центральная, делающая нас человеком), которую мы не заимствовали у природы. Обшарьте мироздание, и вы не найдете там творческого духа.
Творение–это создание чего–то нового. Если бобер делает плотину или ткачик(?) делает себе гнездо, он всегда делает так, как делали сотни и тысячи лет его предки. Он повторяет. Здесь нет творческого, индивидуального разума. Творит–человек! Образ и подобие Творца в человеке — это есть разум, совесть, творчество. Лишить человека разума — это значит сделать его скотом. Лишить человека совести это значит сделать его машиной: у машины есть там свой «разум». Hо когда нет совести, когда человек часто говорит мне: «Я вот иду в церковь, у меня мало информации…» Да что такое информация?! Ее можно заложить в ЭВМ, и она будет в ней сидеть. Человек же это совсем другое, дело…(в)?????? информация вторична, всегда можно ее вместить в себя.. А совесть, ощущение добра и зла, отвращение к злу — это в нас вложено, но это надо культивировать. Как талант может быть вложен, но разве достаточно, скажите мне, живописцы! — достаточно одного таланта? Hужен труд! Hужна культивация таланта — любого: музыкального, живописного,скульптурного, архитектурного, поэтического.
Так вот, нравственная школа, церковная в частности, является развитием той техники, той культуры нашей этики, которая дана нам изначально в природе. И естественно, относится это и к творчеству. Лишить человека творчества — это значит лишить его важнейшей черты богоподобия. Ибо сказано в Писании:
«Сотворим человека по образу Hашему и подобию Hашему». Это говорит Творец. Какой же образ и подобие, который не творит, который говорит, что творчество — это вред, что это от лукавого?
Но в итоге мы должны сказать следующее. Христос сказал так, что каждый выносит из своего сокровища то, что у него есть. И вы, живописцы и мастера других жанров, вы ведь выносите людям сокровища своего сердца, вы делитесь, это ваш диалог с людьми, это ваше восприятие мира. Вы творите новый мир, в который приглашаете войти других. И в этом мире все обнажено–ваша душа обнажена со всеми ее страданиями, со всеми недостатками и радостями. Это, конечно, святое, ответственное дело.
И художник должен подойти к этому не просто как к какой–то функции — вот мне хочется и я должен, или должна рисовать, писать, как… вот…а это есть служение человеческому роду, это есть отдача, это есть диалог.
Ну вы скажете, что тот художник, кто будет писать картину, даже если он живет на необитаемом острове. Да, это конечно то, что врождено. Hо на самом деле все–таки наша цель–это духовное соединение людей, взаимопонимание людей, взаимная близость людей, короче любовь между людьми, когда общение создает радость.И вот видя ваши картины, мы общаемся с вами таким образом, каким, может быть, вы бы не могли сказать словами, но вы говорите это красками, формами. Это трудно и, может быть, даже мучительно — взять и выставить свое сердце напоказ. Hо это одновременно приглашение к дружбе, приглашение к любви. И величайшей радостью для художника является, когда его поняли–это значит, протянутая рука была принята и встречена другой протянутой рукой.
Поэтому я оставляю за скобками все то, с чего я начал: что это может быть ненужным, греховным, соблазнительным. Все может стать греховным! И пост, и подвиг могут превратиться в повод для гордыни, и церковное служение может стать извращенным образом, поводом для достижения самоутверждения ложного. И многое другое. Зачем мне напоминать вам о фанатизме, нетерпимости, ненависти, когда человек начинает ненавидеть, он говорит: «Я же во имя веры ненавижу!», потому…. Один юноша сказал, что он, теперь понял что–то насчет инквизиции. Я говорю: " В чем же дело?» — " Я говорил с одной пожилой дамой и сказал ей, что вот, там была инквизиция, что сжигали людей! И она мне сказала: «Милый мой, они сжигали еретиков!» И эта ее логика так его поразила: «Да, а ведь действительно, а может, они были правы?»
Она подсекла его нравственный корень сразу вот этой ложной логикой.
А между тем Евангелие радикально выступает против этого, радикально, потому что учение о любви оно включает в себя учение и о терпимости, и об открытости, и о многом другом. Если во имя Евангелия совершается такое преступление, как нетерпимость, то это есть ложь, подобная той лжи, хорошо известной за последнии десятилетия и столетия, когда во имя равенства отрубались головы, во имя свободы люди изгонялись в лагеря, во имя братства люди лишались всего того, что их отличает как личностей во всем многообразии их жизни.
Хорошие слова — свобода и равенство и братство. Hо ведь их очень легко исказить Все человек может искажать! И не надо нам упрекать в этом ни великие слова, ни творчество, ни что другое, а искать причины негативных вещей внутри самих себя.
А творец должен творить! Есть библейские слова, по–славянски они звучат: «Пою Богу моему дондеже есмь!», то есть: воспеваю своего Бога, пока я здесь живу. Это должно быть девизом любого художника, поэта, любого творца. Пока мы дышим, мы должны творить! И это творчество может быть самым многообразным, и главное творчество здесь–это созидание своего духа.. Это вечное творчество. То, что написано на холсте, на фанере, на доске — это только знак того, что произошло у вас в сердце.
Спасибо. Это главное, что я хотел сказать.
Ответы на вопросы после лекции
Ну а сейчас, поскольку, время у нас ограничено, может у кого–то есть какие–то конкретные проблемы.
Здесь места не много, поэтому можно и без записок, а прямо так. Во всяком случае…
Как относится православная церковь к астрологии в настоящее время, почему здесь имеется расхождение с католичеством? Отличается ли это отношение в настоящее время от существовавшего в средневековье?
Вы знаете, я бы мог ограничиться даже одним словом, хотя мне бы так не хотелось. Я бы сказал: «Никак». Потому что в православной церкви нет такой директивной энциклопедии, в которой на все вопросы бы были найдены ответы, и что если вы берете эту энциклопедию, берете на букву «а», находите «астрологию», и там сказано: «Не занимайся!». Вот…этого нет конечно. Астрология допустима, если она не притязает быть эрзац–религией, как часто у нас бывает.
— — — — — — — — — — пропуск между двумя сторонами кассет — — — — — — — — — — — — — -
Если возможно, сформулируйте ваше личное отношение, пр..принимаемое церковью, отношение к медитациям, ни к логос–медитации(?????) православия, а к тому изобилию техники воздействия формирования, изменения сознания и так далее…..ммм…значит я что–то совсем запутался……ну в общем смысл ясен.
Сейчас действительно распространились многие формы дохристианских и нехристианских медитаций.
Отвечаю кратко — у нас времени мало. Пункт первый: медитация бессодержательная является просто психотехникой, помогающей концентрировать сознание. Пример — «Игра в бисер» у Германа Гессе. Дальше. Медитация, сосредоточенная на некоторых священных восточных словах служит цели просветления человеческого «я». В христианстве существует богомыслие, что, собственно говоря, и есть медитация. Оно включает в себя целый ряд принципов, традиций и правил, в том числе, так называемая, внутренняя или «умная» молитва, Иисусова молитва, повторение, многократное повторение священных формул «Господи, помилуй» — это есть тоже как бы пропускание через себя. Нам совершенно нет нужды искать где–то это на стороне. Многие из вас, кто вот первый раз приходит в храм, он наверное мог удивится, что некоторые короткие молитвы повторяются там по 40 раз, по 12 раз.
Это родственное. Медитация использует силы души определенным образом, для того чтобы собрать ее воедино. Термин, кстати, «медитация» вовсе не индийский, и не теософский, и никакой не кришнаитский, а он просто пришел из обыкновенной средневековой церковной практики. Это церковная практика латинская. Там богомыслие, наше богомыслие, называлось медитацией, размышление на какую–то тему. Вот. Человек приходил, становился перед алтарем, у него были четки, и он имел определенные темы для размышлений священных, стоял на коленях, читал " Отче наш…», «Богородицу», и размышлял. Эта практика развивается и создается и поныне в рамках христианства. Нам нет нужды искать другого.
Как вы думаете, связана ли рок–культура, рок–искусство с оккультизмом и втягивают ли
какие–то ,по крайней мере, отдельные виды рок–искусства человека в черную магию, в служение сатане…в сатанизм ? И второй вопрос сразу я задам, он связан с фильмами Андрея Тарковского — был ли он проповедником христианства, по вашему мнению, или через его фильмы шел ток каких–то иных духовных, допустим эзотерических, знаний?
Вопрос тяжелый. Значит так. На первый вопрос ответ краток. Раз существует рок–литургия, следовательно рок–музыка не является par exens , так сказать, по существу сатанинской. У меня есть пластинка с, вот, Beatles : отличная! Замечательная! Вдохновенная! В Польше ее исполняют. Прекрасная. Современная молодежь…во..одни понимают, другие–нет. Вот. Вы знаете, я однажды с друзьями, коллегами, спел наши некоторые песнопения православные моим друзьям старообрядцам. Они говорят: да что это у вас, какие–то пляски просто?! Правильно. Потому что у них совершенно другая мелодическая основа поэтому. Они так поют: Христо–о–о–ос воскре–е–е–се из ме… это будут полчаса петь. А у нас можно секунду, это как марш поется! Каждая эпоха и каждая культура имеет свой ритм. Вот.. и когда поется пасхальный канон, вы наверное на Пасху были, слышали, поется быстро–быстро, во.. это взято Римским–Корсаковым в «Снегурочку» : «Воскресения день, просвятимся люди…Пасха… Пасха» и так далее. Вон. Это почти плясовая музыка. А найдите пластинку с, болгарскую кажется, с пасхальными песнопениями, византийскими, созданными в XI веке.
Вам покажется, что вы слышате муэдзина, что это поют масульмане какие–то. Это растянутое восточное пение… значит каждая культура, каждая эпоха имеет право создавать то, что ей созвучно. Вот наш Митрополит Ювеналий, недавно выступая по телевизору, ему задавали аналогичный вопрос, он говорит: «Если….вот молодежь, я не понимаю этой музыки, но если она может в этом выразить как–то свое…свой дух — то прекрасно.» Возьмите вы оперу Jesus Christ–Superstar — отвратительное там…либретто, безумные слова — Слава Богу, что их никто не понимает! — вот, но музыка — отличная и она местами очень одухотворенная, живая. Просто великолепная! Значит дело не в рок–музыке, а в том как она употребляется. Демонической можно было сделать даже симфоническую музыку, очень хорошо, преспокойно — сделать ее оккультной. Давайте вспомним Скрябина. У Скрябина были идеи…а ведь он не рок–музыку писал! Скрябин прямо ориентировался на оккультизм, он был антропософом, вот.. но он без всякого рока достигал….вот…
Второе–отношение к Тарковскому. Тарковский был очень неоднозначный. Мы к сожалению с ним мало встречались, хотя учились вместе в школе. Он шел очень сложным и трудным путем. И действительно вы правы — у него были увлечения восточными разными доктринами. И я видел в этом только одно, что это творческий, мечущийся человек, не мог найти себе истинный христианский источник — не мог, фактически не мог. И вместо этого читал там разные теософские книги. А что, если бы он…ведь мы выросли в сталинское время, мы жили, учась в школе напротив Плехановского института. Что нам вбивали тогда в головы? Ничего не было. Из–под полы мы могли читать только… я читал церковные книжки из–под полы, а он доставал теософские. И что попало — то и читали. Но как мне говорили впоследствии — с ним произошли определенные трансформации в сторону христианства, и поэтому он заповедал себя похоронить по–христиански. Что касается, вот, его фильмов, то… вот «Жертвоприношение»..
Да…
…я его не понял. Мне показалось, что он сам… он что–то искал, но не нашел, а «Андрей Рублев» — это
фильм в котором он приблизился, еще не понимая о чем идет речь, но он уже чувствовал очень важные христианские истины. И одна из этих истин заключалась в том, что, как говорил один поэт прошлого: «Чем ночь темней, тем ярче звезды. Чем ближе…чем горше скорбь, тем ближе Бог».
Вот в этом кошмаре истории, как чудо родилось видение Святой Троицы Рублева. Ведь это было так! И Тарковский сумел это показать. Ведь мы забываем, когда мы говорим об ужасах нашего времени, мы же забываем о том, что окружало создателя «Троицы», «Звенигородского Спаса» и других икон. Окружало именно это, то что показано в этом фильме. Пусть сгущенно, но показано, к сожалению, объективно сравнительно. Да, жизнь была горькой и страшной, но «Свет во тьме светит..». Вот Евангельский эпиграф для фильма «Андрей Рублев». Ну это вот почти все, что я мог бы сказать.
Здесь конечно можно распространяться об этом долго… Да?
Большинство восточных учений считает, что зла объективно нет. Что есть только незнание, есть невежество, а христианство предполагает именно …существо… зла..
Да. В общем мы, христиане, не отрицаем, что зло очень часто проистекает от незнания или «авидьи», как говорят восточные. Но это только часть дела. Есть зло как таковое, метафизическое зло, есть демоническое начало, и поэтому трудно согласиться с таким платоновским взглядом, что зло это только недостаток добра. Нет, зло это искажение сотворенного, это извращение твари. Но эта тема очень большая и сложная, и если говорить о ней, то надо говорить только о ней.
Как вы относитесь к утверждению, что зло — оно доминантно, а добро — рецессивно? Это вот, ну…
Да, я понимаю. Вы скажите это уж погромче, чтобы люди услы…
Значит, я спросил отца Александра, как он относится к утверждению, что зло — доминантно, а добро — рецессивно.
Смотря с какой точки зрения рассматривать. Конечно в 30–м году I века нашей эры победило зло: Пилат, Каиафа, Иуда. Но добро побеждает совсем по–другому. Оно может побеждать в страдании. Оно остается могущественным совершенно иными путями, поэтому, вот, их соотношение — оно оказывается гораздо более сложным и гораздо более противоречивым. Да, конечно зло идет ярко, как танк: если в одном доме живут, там, 100 человек, и среди них какой–то шумный негодяй, пьющий и, так сказать, мешающий всем жить — то все о нем знают. А там может жить какая–нибудь Матрена со своим двором тихим и никто о ней знать не будет. Это часто так бывает, но тем не менее сила добра все равно оказывается побеждающей. И вот здесь, смысл в этом евангельского изречения, что «Свет во тьме светит, и тьма его не объяла». Подумайте об этом! Ведь не сказал евангелист: «Свет побеждает тьму.» Это совсем не те слова, что призыв Пушкина» До здравствует солнце,/ Да скроется тьма!». Там не сказано, потому что иллюзий нет. Тьма остается пока, в этом мире, но света уничтожить она не может. Свет неуничтожим. Он светит во тьме. Вот, подобно звездам, которые в черном космосе не могут разогнать его черноту, но не гаснут, но горят. И в этом противостояние света, добра и правды. Если бы добро оделось в латы зла и стало бы крушить все направо и налево, проявляя свою силу — оно бы очень быстро перестало бы быть добром, оно стало бы злом.
Если род людской эволюционирует, и религии тоже, то не должна ли возникнуть единая вера, более отражающая понятие Абсолюта, общая для человечества?
Да. И с моей точки зрения это есть христианство.
Как дано человеку зло? Как к нему относиться… вот здесь я не совсем разберу…
Ну кто написал — пусть скажет
Как относится именно к носителям зла? Как помочь людям спастись по сути… по сути дела стоя на краю гибели?
Вы знаете, вопрос немножко абстрактный. Ведь у каждого человека столкновение со злом бывает разным. Первое зло, которое нам дается–это внутри нас, и в нас рождается ревность, зависть, недоброжелательность, раздражительность, гнев — все это в нас живет. И нам доступна собственная душа. Когда мы поднимаемся над всем этим, мы исполняем завет апостола Павла, говорившего: «Не будь побеждаем злом, но побеждай зло добром» — это трудный, конечно, способ. Это трудный способ, потому что твое добро должно быть такое сильное, чтобы оно сломило это зло. Сломить можно по–разному. Я помню был фильм у нас «Жизнь на грешной земле». Никто его не помнит наверное? А интересный был фильм. Там человек другого оклеветал, тот попал в лагерь, и потом он вернулся реабилитированным и простил того. И он его простил до такой степени, что тот утопился — он не мог вынести этого прощения. Ну это просто такая ситуация, вот, фильм не плохой, я вам всем рекомендую.
Показывает, что в добре есть своя сила. Есть. Совсем не обязательно доводить до утопления, там…мы снимаем эту концовку, вон…, но есть. Есть. Я могу вам здесь привести такой пример: камни, бурное стремление каких–то вулканических грязей, лавы — все это мертвенное, все это убивающее, не может там ничего жить. И вот появляется маленький росток. Зеленый росток, крошечный цветок. Он бесконечно слаб по сравнению с этими мертвыми громадами. Бесконечно слаб, но он–то и составляет смысл всего бытия, ибо он живой! Понимаете, он живой, он преображает все! Он один тут и он маленький. Так и добро. Оно как жизнь среди мертвых. Оно маленькое, оно слабое, но в нем суть и ось истории и мироздания, и самого человека. Вся эта громада зла в конце–концов превратится в пыль, потому что она ничего не стоит, а добро будет заполнять весь мир. Конечно это только то, что открывается внутренним видением, конечно математически доказать этого нельзя. Когда Швейцера спросили: вы пессимист или оптимист? Он сказал:«Мое знание пессимистично, — в самом деле, посмотришь — станешь пессимистом, — но моя вера, — сказал он, — оптимистична.» Я могу под этими словами подписаться. Мы действительно можем надеятся на победу над злом только верою. Sole fide. Только верой можно защититься.
Добра!
Да…
Вы упомянули антропософию, как демоническое течение…
Ну это… Я вообще стараюсь избегать таких ярлыков.
Ну а как вы относитесь к Рудольфу Штейнеру?
С уважением — с уважением. Я считаю, что это был замечательный, талантливый человек. Редкий. Редкий человек. Конечно мне очень жалко, что он был… вынужден был создавать вот такую свою религию собственную. Вот. Там есть много занятного, интересного, но для нас неприемлемого, потому что… Это был возродитель древнего гностицизма, умерший в 1926 году. Древнего гностицизма. Это тоже шаг назад — о чем он учил? О космических кругах, о иерархиях вселенной. Обо всем об этом. Бога там не было.
Ну почему? Христос там в сущности был.
Знаете кто был Христос для него? Это было солнечное божество, это был дух солнца, который, так сказать, прилетел на землю и здесь изменял ауру земли. Это солнечный бог–язычество чистое.
Древние язычники во II веке так Христа тоже принимали. Отличие здесь огромное. Огромное. Поэтому при всем моем уважении к Доктору и его книгам, я его взглядов не разделяю совсем. Хотя в его психологической практике, практике медитаций, есть прекрасные места: как достигнуть познание высших миров. Даже старец Нектарий Оптинский, последний из Оптинских старцев, эти главы из книги Штейнера переписывал и давал, правда без упоминания, что это доктор Штейнер, он давал, значит, своим посетителям.
Вот это говорит, как раз, о недостатке практикии православной…
Да, справедливо. У нас это не так разработано.
…Потому что современный человек все–таки идет от познания…
Верно.
…а не от чувства.
Христианство требует более тщательной разработки вот этих духовных практик. И это совершается. Сейчас существует, так называемая, «Школа молитвы», где работают люди, которые занимаются, вот, именно формализацией приемов, сосредоточений, молитв, чисто христианские. У них есть и заочные курсы. Люди приезжают со всего света, учатся, таким образом и антропософия кое–чему христиан научила. Школы антропософские действительно хороши. Вот и…
Можно вопрос?
Да.
Как вы оцениваете фильм «Под благодатным покровом»? Сумел ли он исчерпать тему торжества христианства?
Мне стыдно вам ответить — я его не смотрел. Не смотрел, поэтому не рискну. Говорят красивый фильм.
Красивый. Действительно…
Да. Больше я ничего не знаю.
Почему вы говорите лишь про Пилата, Иуду, Первосвященника? Ведь были еще 11 апостолов, которые все предали Христа. Как вы можете объяснить этот весьма, по–моему, любопытный факт?
Увы, любопытного тут мало. Могло быть два варианта: либо Господь наш избрал для Своих ближайших целей самых умных, самых мужественных, самых твердых, самых образованных, самых лучших людей своего окружения и города. Но тогда бы у нас могло возникнуть сомнение: ну что ж , это действительно была элита — вот она и ударяла так, и пошла. Но Он выбрал людей, которых принято называть «middle men», то есть «средний человек»: рыбак, ремесленник, колеблющийся человек, добрый, но такой же запуганный, как и все. И вот теперь представьте себе на минуту, когда апостолы, они верили, что Иисус пришел совершить духовный мировой переворот, что Он освободит мир от зла, выбросит римлян из Святого Города и так далее, и вдруг они приходят, они арестовывают Его, вяжут Его, как последнего преступника, и волокут. Что с ними происходит? У них все рушится. Это конец. Это конец их веры. Вот почему они, оставивши Его, бежали. Потому что они поняли, что все — они ошибались. Он не Тот, который принесет освобождение миру. Он чудный, Он добрый, несчастный….конец. Вот почему Петр, когда пришел, ему все–таки любовь его привела к воротам дома Каиафы, и он стоял, смотрел, что дальше будет, а когда его узнали, он сказал: «Я не знаю этого человека». «Ты тот ли?». «Нет, это не я» — сказал (он). В оригинале греческом там он отвечает совершенно нелепо — «Ты ли это?», он говорит: «Это не я». Боюсь, что почти любой из нас, оказавшись на этом месте, был бы.. поступил также. Подумайте глубоко, представьте себе все эту ситуацию, поставьте себя на место Петра. Совершенно ясно, что их всех должны были забрать, они убежали, и вот он прокрался туда, и вдруг его узнают. Сейчас его тоже заберут! Вот он и говорит: «Это не я». Он не отрекся от Него. А он просто испугался, и судить его трудно. Господь его простил, трижды потом спросив его, явившись ему, «Любишь ли ты Меня?». И он отвечал: «Да, Господи, я люблю Тебя». И трижды отвечал ему Господь: «Паси Моих овец». Так что он был прощен и для нас огромным утешением является, что в основании Церкви стоят обычные, простые люди: со своими слабостями, со своими недостатками. Со своей ограниченностью. Обычные люди. И они силой Духа стали теми, на плечах которых сегодня продолжает стоять Церковь. «Ты–камень, и на этом камне я создам Церковь Свою» — говорит Господь слабому Петру, потому что Дух Божий действует через человека.
Может быть, вы уже утомились?
НЕТ!!!
Я просто предлагаю…
..отец Александр…
…кто уже посмотрел, послушал, устал, может быть пойдет домой? Потому что тут места мало. Не будет нисколько обидно. У всех свои дела. Время бежит, жизнь проходит. Вот…Так…
..жизнь проходит, но здесь интересно, не так часто…
Зло не от Бога. Искусство бывает несет зло. Искусство только ли от Бога? Как различать?
Дар творчества, друзья мои, от Бога. А как мы его употребим — это уже от нас. Вот и все.
Я не совсем понял вас, когда вы говорили об основах иудаизма. Ведь эта религия опирается на Тору, а не на Ветхий Завет. Какое отношение христианства к Торе?
Значит, что касается Торы, то эта книга является частью Нового… Ветхого Завета, и читается у нас в христианстве, в православных храмах почти за каждым праздничным богослужением. Это является основой и христианства, в том числе нашего православия, и любых других видов христианства, в какой–то степени ислама, потому что ислам основывается на Библии, Мухамед опирался на библейскую традицию, поэтому Тора — это священная книга. «Тора» по–русски значит «учение». Мы называем эту книгу по греческой традиции «Пентотеух», то есть «Пятисвито..» или «Пятикнижие». По–славянски «Пятокнижие» — первые пять книг Моисея, которыми начинается Библия. Любое издание Библии, вы его открываете, там она начинается с Торы.
В Евангелии говорится не один раз, что Илия должен прийти прежде, и не узнают его. И тогда ученики поняли, что речь шла об Иоанне Крестителе, то есть перевоплощение. Как Церковь относится к карме?
Сейчас я объясню. Христос шел по земле, как incognito. Он никогда не провозглашал, что «Я — Мессия, Я–Царь, Я — Сын Божий». А люди должны были это понять и узнать, и сами найти ответ на этот вопрос. И, когда был критический момент, Он не сказал: «Я–Мессия. Я — Христос», а он сказал: «За кого меня почитают люди?», апостолы стали говорить: «За пророка воскресшего», еще за кого–то…Он говорит: " А вы за кого?». И тогда Петр ответил: за всех: " Ты — Мессия, Сын Бога Живого!». Так вот у них возникало сомнение: а как же? Древнее предание утверждает, что прежде чем прейдет Избавитель на землю, Его должен предварить пророк Илия и помазать его на царство, то есть торжественно утвердить его на его служение. И тогда Христос ответил, что этот Илия был, и с ним поступили так , как хотели, и это был Иоанн Креститель. Разумеется, Он говорил в переносном смысле. А что касается учения о том, что Илия должен явится еще раз — это не относится к перевоплощению. Согласно древней традиции Илия не умер, а он был скрыт в таинственных мирах. Вы помните иконы — вознесение Илии на колеснице? Он был унесен. И не было его могилы — могилы не существовало. И должен был вернуться. Живой. Он не умирал. Вот в чем смысл этого предсказания и сказания. А не то, что Илия умер, а потом перевоплотился в Иоанна Крестителя. Что касается отношения Церкви к карме, то есть учению о перевоплощении, я так понял вопрос, то на самом деле церковная традиция считает, что развитие души человека происходит в мирах, а наша земная юдоль повторяется только один раз.Только один раз. Так учит христианство во всех своих конфессиях, так учит ислам во всех своих направлениях, так учит зороастрийская религия, так учат почти все древневосточные религии (кроме Индии) Так учит конфуцианство, даосизм и другие — то есть все мировые религии за исключением Индо–австралийского региона. Единственный регион — индо–австралийский. Почему австралийский? Потому что коренное население Индии принадлежало к австралоидной расе. Поэтому у них было это учение о перевоплощении и у древних австралийцев, аборигенов. А когда арии пришли около 2000 года в Индию, у них не было еще этого учения, но они быстро, смешавшись с местным населением, восприняли. Почему это так? Ну, вопрос научно некорректен. Мы не знаем почему так: может быть это был особый духовный какой–то регион. Почему именно среди всего человечества только там возникло это учение и, в общем, не распространилось на другие воззрения? Это учение не стало достоянием, так сказать, мирового религиозного мышления. Я думаю, друзья мои, что вопрос этот скорей праздный. Важно что? Что человек не умирает со смертью его тела. Как Бог распорядится с нами дальше — это не наша забота. Я думаю, что Он распорядится лучше, чем все наши теории. Пускай главным нашим девизом будет бессмертие. А такое или такое, это дело вторичное, тем более, что принципиально это ничего не меняет.
Скажите, как вы относитесь к картинам Глазунова и к тому, в каком направлении он использует религиозные символы в своих картинах? К добру или ко злу, скажем так, условно…
И к тому и к другому.
Что–же пре..
Привлекая общественное внимание и интерес, я не буду говорить о его эстетических свой…
Достоинствах…
Свойствах. Да? Я не искусствовед и не мне судить о таких вещах. Во…
Ваше личное мнение.
Ну мне нравятся его иллюстрации к книгам, к Достоевскому, к Мелику–Печерскому. Это не плохие иллюстрации, приятные. Что касается его религиозных картин, то они чутко отражают общественный интерес наш, сегодня, к отечественной истории и к религиозной проблематике, поэтому он точно отражает климат общества, и этого не откажешь. Теперь, большие его картины такого программного характера — они, я опять–таки оставляю в стороне их эстетическую сторону, аспект, вот, в них проводится какая–то концепция. Имеет право художник концепцию проводить? Конечно имеет, безусловно. Я считаю, что все виды искусства должны расцветать, каждый должен показывать то, что он делает, что он думает, пусть он думает так. А если вы думаете иначе — создавайте другое. Конечно, может быть возникнет подозрение, а стоит ли превращать картины в плакаты,так сказать, такого идеологического характера. Не надоело ли нам это? Это дело вкуса. Это дело вкуса. Если…вот что касается тенденций, которые там, вы знаете, я не изучал в такой степени пристально его картины, чтобы вычитать там, вот, его тенденцию. Ну, скажем «Мистерия ХХ века» — вы наверное пом…, потому что ее продают все время на Арбате.
Всю мистерию оптом…
Да. Вы знаете, ее интересно смотреть, потому что мысленным взглядом окидываешь всех деятелей… культуры… и я согласен, так сказать, с его интерпритацией, что Христос стоит над этим кошмаром в конце концов, и свет победит, и все, тут видно… он вносит свое истолкование. Ведь у него одни фигуры большие, другие маленькие. Это его право! Это право художника сделать Глазунова большим, там, а Сталина…маленьким. Это его право! Это его право–вы художники, вы должны понимать, что свобода есть воздух искусства. Что хочешь, то и делай, в этом смысле. Вон.. ну, а что касается «Тысячелетия русской культуры», там тоже есть концепция. Например там в углу Толстой, я помню, с масонскими знаками на груди. Это определенная точка зрения. В чем–то она оправдана — действительно панрелигия, которую проповедывали некоторые группы масонов, безусловно привлекала и интересовала Льва Николаича. Но с другой стороны, боюсь, что это было бы совсем не точно, изображать его в виде проповедника масонства, это не верно. Но если Глазунову так кажется — он имеет право так нарисовать. Вот…так что я думаю: творцы — творите, а история скажет, кто из вас настоящий, кто нет.
Русский авангард родился в лоне русской культуры, духовные основы которой — православие. Законно появление и вообще развитие абстракционизма с точки зрения духовности…
Сразу отвечаю. В любых, в любых христианских храмах, начиная с времен катакомб, вы всегда найдете элементы орнамента, богатейшего орнамента. А что такое орнамент, как не предтеча абстракционизма?
Там тоже почти беспредметно, тоже игра форм и красок, так что здесь ничего, по–моему, такого нет. Может быть я лично не очень это понимаю, но это неважно это, важно,что различные формы возможны. Вы, вероятно, знакомясь в своих путешествиях, кто имеет такую возможность, или просматривая альбомы или журналы, вы видите, что создаются без конца храмы разные. Украшенные самыми различными стилями. Там экспрессионизм есть, и есть абстрактные вещи. Вот в Польше я видел работы художника Ежи Новосильского?????????, это, он мой ровесник, православный, но он росписывает, к сожалению, католические церкви, потому что православные боятся его живописи. Она построена на основах православной иконописи, но конечно ее сильно модернизировали. Это современная живопись, и старому поколению это не нравится. И это тоже естественно. Прийдет время…
Вы думаете икона когда–то не была модерном? Всегда… была…еще очень как была! После реалистической живописи и пластики древнего Рима, икона была модерном. Она была экпрессионизмом. Икона. Фреска. Там все было другое. Перспектива новая… а разве готика не была модерном в сравнении с романским искусством и с античным. Это был авангардизм, дикий авангардизм! Вспомните, что такое готические соборы рядом со строгими античными зданиями. Это разгул фантазии. И так всегда будет с искусством. Каждый век будет рождать свое. И, знаете, прекрасно, что мы не ограничиваемя только новоделами, подделками под старину, а что люди умеют создавать нечто новое. Пусть ошибаются, пусть это не всегда достаточно ,может быть, достигнута какая–то вершина. В искусстве нет предела, ибо Творец — есть Бог — он беспределен. И стремление к этому никогда не остановится.
Можно вопрос, отец Александр?
Да?
Ваше отношение к Рериху: художнику и философу?
Я хотела вот такой вопрос вам задать. Вот, мы видим, что в искусстве существует, и в истории искусства, существуют символы инвариантные к религиям и к культурам вообще. Это, скажем, крест, квадрат, круг. И можно понимать крест, или, скорее, круг или квадрат, как индийские или тибетские, как тантра там, квадрат, тибетские варианты креста, то есть другие выражения или другой язык, на котором, собственно, идет разговор о Христе.
Я вообще убежден, следуя отцам Церкви древним, что все прекрасное и глубокое во всех верованиях и религиях, это действие Христа, незримое, анонимное, но явное, так сказать, продолжается. Поэтому то, что крест присутствует в дохристианском искусстве, для меня совершенно понятно. Но с другой стороны надо помнить, что текучесть символов была весьма серьезной. Я уже недавно, чуть ли не, вот, когда я был в Манеже, вот. Встречался, беседа… я говорил, что пятиконечная звезда была символом Христа в средние века, а теперь, потом она стала символом пяти континентов, потом — человека, и она перекочевала, она была звездой антропосо….этих…теософов — «Орден звезды на востоке». Она вошла в гербы очень многих государств: Италии, Америки, ну, наш, естественно — кругом. Она перестала быть знаком Христа — ну что ж поделаешь? История, так сказать, культуры и символики–она меняется. Вот… крест был знаком огня, потом стал знаком вечности. Все–таки символы не статичны. Но духовное, истинное всегда присутствует.
В отношении Рериха… честно говоря я очень люблю Рериха, как художника. С юных лет, когда еще я был совсем юн, когда ни книг о нем не печаталось, ни выставок не было, у меня была огромная книга, рижское издание, Рериха. Вот такой том! И там были великолепные цветные репродукции с его картин поздних, всех сделанных до войны. Ну, не всех, но многих. И мне это очень нравилось, было очень по душе. Что касается его варианта теософии, то я отношусь к этому терпимо, но не разделяю ее совершенно. Совершенно не разделяю.
Какого отношение к изображению Христа не Туринской плащанице?
Церковь никогда не утверждала, что Туринская плащаница есть подлинник. Она всегда считала ее артефактом, то есть искусственным произведением. Только 1898 году ученые подняли вопрос, а не является ли она той самой плащаницей? Вопрос исследовался в течение нескольких десятилетий и, на сколько мне известно, в настоящее время установлено, что все–таки она средневековая, но загадка осталась — как этот отпечаток получился? Загадка, которую искусствоведы и ученые не решили.
Я встретил однажды фразу: икона — медиаторное пространство между нами и эйдосферой. Я ничего не понял — объясните, пожалуйста.
Интересно, у кого это встретил? У Флоренского наверное?
Флоренский…
Он любил выражаться сложно. Он же был другом Андрея Белого–и тут этим все сказано. Это был большой ум. Так вот, значит так, эйдосфера — это сфера эйдоса, то есть вечных идей, о которых учил Платон, прототипов всего сущего. Или, с христианской точки зрения, Божественного замысла о мире. Так вот икона, согласно этому утверждению, является звеном. Медиаторное пространство это есть ???? звено. Связующее. Вот. Между нами и между, вот, горним миром, потусторонним, так сказать, миром платоновских эйдосов, идей. Вот такова точка зрения этого высказывания.
Какого отношение к Тури…так, это Туринская плащаница уже была. Уже была…
Как вы относитесь к «Розе мира»?
Вы знаете, это поразительно просто. Просто поразительно. Я помню, я ее читал лет 20 назад. Потом при одном случайном обыске я ее спрятал так, что не нашел до сих пор. Так вот, я думал, что никто этого не знает, ну чего–то какая–то «Роза мира», ну интересная была книга. Интересная. И вот сейчас, где бы я не встречался с людьми — все спрашивают про эту «розу». Вот… Конечно Даниил Андреев — замечательный поэт, интересный писатель. Здесь сказано: или это новый Апокалипсис или научная фантастика. Я думаю, что это отражение некого опыта духовного, но выраженного в художественно–фантастической форме. Там есть рациональное зерно. Есть. И вот, скажем, мне лично это зерно видится, как его чувство одухотворенности природы. Я сам это всегда очень остро переживаю. Если я берусь за ветку дерева, с должным ощущением, я чувствую, что я берусь как будто за руку человека, за руку живого существа. Это действительно так. Мир это сумма наших братьев и сестер. Надо только понять. Все — и трава наш брат, и солнце наш брат — все это живое. И он это в своей причудливой фантастической форме выразил. Вот. Но не обязательно же эту форму канонизировать. Поэт есть поэт.
Так. Не устали еще?
НЕТ!!!
Вы, наверное, устали…
Нет, нет. Нет. Нет. Я могу до ночи с вами…
…ой…давайте…
Угрожаю…
Скажите пожалуйста…как рассматривать такую вещь, которую написал иеромонах, я точно не знаю имени…
У меня к этим книгам очень сдержанное отношение.
…Слава Богу…
Для меня символ сущности книги является дух любви. Так вот этого духа я в этих книгах не нашел. Я не нашел там беспристрастности, доброжелательности. Это книга инквизитора, которого лишили возможности сжигать реально людей, вот он сжигает на бумаге. Хотя он считает себя православным. Но он на самом деле принадлежит к раскольнической группе (он умер уже) раскольнической группе карловчан, которые нашу церковь, русскую православную, считает скопищем антихриста и вообще нас не признает никаким образом.
Можно ли рассматривать благодать, как высший вид энергии? А Дух Святой?
Вы знаете, это же игра словами. Слово «энергия» может быть приложено, конечно, но просто не надо это путать с физической энергией. И все. У нас в богословии есть термин «энергия», которое прилагается к высшим духовным реальностям, но это вовсе не энергия, которую можно уловить с помощью, там, амперметра.
А различить дьявольскую энергию или Божественную можно?
Можно. Точно можно! То, что поражает….порождает добро, то, что меняет ваше отношение к людям — это несет на себе Божественную печать. Но если вы, как говорится, каждый день видите по сотне ангелов, но ведете себя как дьяволы, то ваши видения не стоят ничего. Надо обращаться тогда к психиатру.
Я знаю, что в 20 — 30–ые годы были репрессированы многие священнослужители. Тогда погиб мой дедушка–священник. Делает ли церковь что–либо для увековечивания их памяти?
Да. Сейчас ведется работа по изучению биографий тех, кто погиб… вот… часть из них вероятно будет даже канонизирована, как мученики, если будет доказано, что они погибли не просто в результате репрессий, а именно как свидетели веры во Христа.
Как отно…как относится Церковь к предотвра.. к предохранению от беременности и к прерыванию беременности?
Это две разные вещи. Я могу их так сравнить: одно — это не пустить себе жильца в квартиру, а второе — это, пустив, убить его. Может быть довольно примитивное сравнение, но что делать? Понимаете, католическая церковная практика запрещает контроль над рождаемостью. Православная церковная практика не имеет никакого… никакой санкции определенной. Я обращался по этому вопросу к нашей церковной власти, наш митрополит сказал, что это дело дается на усмотрение, личное усмотрение священника. Я считаю, что контроль допустим. Человек имеет право властвовать над природой. Он не считает, что если у него растут волосы, он должен их оставлять такими, как они есть. Мы все–таки их стрижем, а не говорим, что Бог дал, так будем растить до земли. Или ногти тоже — ведь Бог дал ногти — давайте сделаем, что бы они были метр, вот такие завитые. Таким образом, человек над различными сферами свой жизни кон… контроль ведет. Он болеет — он лечится. Церковь благословляет лечение. Если он, по тем или иным морально оправданным причинам, не может иметь больше, там, детей, я думаю допустимые меры вполне оправданы. Но если ребенок зачат, если он уже существует, как живое существо, какой бы он маленький ни был, микроскопический, он уже для нас — неприкосновенен. Он уже человек, перед которым мы должны благоговеть. Совершить его убийство, пролить кровь, это значит матери убить свое невинное дитя. Мы как–то потеряли это сознание, и все эти псевдотермины, там, аборт, прерывание беременности, можно называть, там, отрубание головы, отчленение головы, там, от туловища. Нужно найти термины такие, приличные, но суть не меняется. Вот. Я достаточно ясно ответил.
Да..да..
А правда, что в семинариях изучают, это… телевидение и всякие технические науки?
Нет.
Скажите пожалуйста, как вы относитесь к Честертону? К его эссеистики на религиозные католические темы.
Вы все, наверное, читали детективные рассказы Гилберта Кийта Честертона. Сейчас опубликованы его, том его публицистики. Кроме того он еще был религиозным богословским писателем. Эссеистом. И мне его, ну, отвечая на вопрос, мне его произведения очень нравятся. Это тот дух, который мне родственен глубоко, хотя, конечно, у него есть свои там мнения, воззрения, но дух его, дух жизнеутверждения, веры, оптимизма, светлый дух этого веселого человека, который любил жизнь, пил много пива, поэтому был очень толстым, вон…. Но был истинный христианин! Больше, чем иной тощий, который пьет только воду. Вот так я думаю о Честертоне. Ну вот, дорогие мои, мы…
Как вы относитесь к учащающимся стихийным бедствиям, в частности, вот, землетрясение в Армении, это как Божья кара рассматривается?
Вы знаете. Не надо считать, что Бог — это человек. В Писании так и сказано: «Ани Элохим, ве–ло адам» — «Я–Бог, а не человек» И мы себе представляем Бога в роде какого–то полицейского, который, там, сверху карает. Это неправильно. Это глубокое… это грубое искажение действительности. Бог создает единый нравственный миропорядок, в него включается человек, в какой–то степени — природа. И природа, я уверен, я убежден, что она реагирует на наше зло. Она до какого–то порыва терпит–терпит, и потом вдруг она вздрагивает и дает какие–то реакции. Вот. Эти реакции проявляются физически. Как у человека может быть нервный тик, это физическое явление, физиологическое, но это отражает его душевное состояние, так тектонические процессы могут отражать в природе… слепо, конечно, природа это стихия, но она вздрагивает. И животные, вот возьмите — собака, она же чувствует настроение хозяина, кошка чувствует. Лошадь чувствует состояние своего хозяина. Все живые существа. Говорят. Что и растения чувствуют, есть такая точка зрения, она спорная, но все–таки она существует. И вот когда поднимаются волны ненависти, природа может, я не утверждаю этого, но я думаю, что может слепо, безумно, но реагировать на это. И мне кажется, что проглядывая историю с ее катастрофами, почти всегда они как–то совпадали с нагнетанием такой черной ауры в регионе. Поэтому это не наказание, а результат. Как–то связано это.
Отец Александр, вот значит это не моя версия, так, но, вот, есть такая тоже версия… Вы можете согласитесь об этом. Что вот, например, также, как животные предчувствуют так, так тоже здесь, наверное, вот, наверное, вот такое, вот иррациональное…
Ну я примерное это же и сказал…да… да…
Это, конечно, стихийное, это не сознательное, нельзя считать, что земля сознательно взяла и стала колебаться. Нет, но есть какие–то силы в природе, которые не могут оставаться равнодушными, когда нагнетается волна ненависти. Они вздрагивают и напоминают нам о том, к чему мы, люди, призваны.
Как возродить духовность? Это первый вопрос…
Да…это только первый. Это только первый…. Как вообще возродить духовность?
…и все прочее, так? Развитие христианской, вот, религии, вот, теологии, Как, что сейчас, в каком направлении сейчас развивается диалог?
Это проще ответить.
Хорошо…спасибо…
Это проще. Ну, знаете, значит, первый вопрос — он самый важный. Христианский ответ на него следующий, что Евангелие, данное Иисусом Христом, дано не просто, как некая информация, а как основание для жизни. И человечество в течение этих веков учится жить на этих основаниях. В один миг это не может получится. И для этого существуют различные средства усвоения Евангельской жизни всеми слоями общества и всеми народами, где есть христианство. Для этого существует Церковь с ее институтами. Только для этого! Только для этого. Для того чтобы Христос невидимо пребывал среди нас, и мы жили, возрастали, углублялись в общении с Ним. Единство с вечным делает человека поднимающимся над уровнем, из которого он никак не может выбраться. Это всегда идеал. Это всегда то, что нас к себе зовет и влечет, и имеет силу — не просто зовет! — а это есть благодать, поэтому христианство выработало ряд важных средств, назовем это так, просто, это…. которые в целом называются «духовная жизнь» и «жизнь в Церкви». О том что это, естественно здесь в двух словах не скажешь, но вопрос другой: насколько сегодня мы, церковные люди, можем дать вам полноценную пищу, в этом отношении. Увы, я должен признаться, мы это сделать не в состоянии. И не потому, что мы этого не хотим, а потому что все эти институты были разрушены. Все эти средства подверглись такой тяжкой бомбардировке, что нам надо сейчас все это как–то восстановить, внутренне. У нас прервана, в значительной степени, традиция, у нас погибли целые сословия. Как пострадала наука от гибели великих ученых? Вы это знаете, читаете прессу. А неужели вы думаете, что христианское богословие пострадало меньше? Да ведь ученые хоть какие–то остались, хоть прохвосты, но остались, а богословы даже такие не остались! Никакие — всех вымели, подчистую! И если это было так, то сколько нам надо сейчас сил, чтобы все это восстановить. Почти с нуля… Разумеется, у нас после войны, восстановили церковные школы — и слава Богу, но в них все было очень ограничено. Мы не имели право преподавать ни одного светского предмета, там готовили «служителей культа» , чтобы он мог петь, читать, опять петь. Служить. И после этого быстро уходить домой, не останавливаясь, не задерживаясь ни на минуту. По старой пословице: отзвонил обедню — и с колокольни долой. Вот кого там воспитывали! Какое богословие!? Если кто–то высовывался, слегка, за эти рамки, он очень быстро…ему давали понять, где границы. Но сейчас, по крайней мере, мы делаем то же самое, что в литературе — отыскиваются имена погибших, начинают печатать того же Флоренского, которого сгноили в лагере и расстреляли неизвестно как. Официальные данные: смерть — 43ий год, но, вероятно, это было раньше. Сейчас, к счастью семья сохранила часть рукописей, и вот это начинают печатать… ну ведь сколько было других!
Телевидение удивило нас сюжетом о Нострадамусе. Как вы относитесь к его предсказаниям?
Ну, телевидение сделало это, просто в развлекательных, я думаю, целях, скорей. Потому что надо же что–то такое освежить… тематика…. Что касается Нострадамуса, то я читал всю эту его книгу, «Центурии».Но правда в русском переводе. И мне показалось, что эти его предсказания, они такие обтекаемые, что их легко можно приложить к чему угодно. И…но вообще, в принципе, людям некоторым, .избранным вообще такой дар предвидения бывал дан, и не раз, и многие предвидели, и история предвидений, она наполняет века. Не только древнии пророки, или какие–то святые, но многие другие предсказывали ближайшее будущее и даже отдаленное будущее. Так что это реально все… но христианство нас учит не заниматься этим. Мы должны жить сегодня — прошлое нам не принадлежит, будущее — не известно. Мы должны сегодня жить…. этот миг ценен для нас; здесь мы перед ближними, перед жизнью, перед Богом! Больше нам ничего не надо. Действовать и отдать то, что у нас есть. Все. Все просто и ясно.

О ДУХОВНОМ ЦЕЛИТЕЛЬСТВЕ

Друзья мои! Вам, врачам, слушателям курсов по обучению методам нетрадиционной медицины, необходимо не только хорошо освоить свою профессию. Когда хирург делает операцию, — главное, чтобы он имел твердые знания, твердую руку, четкие движения, навык и так далее. Когда же мы с вами обращаемся к такому особенному феномену, как биолечение, психолечение или (я до сих пор не знаю, как это называть, но вы понимаете, о чем я говорю) нетрадиционным формам лечения, то здесь вступают во взаимодействие, в теснейший контакт, дух, внутренняя, духовная сущность пациента с духовностью лечащего человека. Таким образом. Здесь есть элемент и донорства духовно–душевного, есть и элемент какой–то глубокой внутренней связи, которая в этот момент или на какой–то период обязательно возникает между врачом и пациентом.
Поэтому для всех тех, кто хочет помогать людям подобным лечением, недостаточно выучить или усвоить какие–то приемы, а необходимо постоянно и упорно работать над совершенствованием своего внутреннего «я». Могу назвать это даже таким выспренним словом, как внутренний подвиг. Без этого ничего не получится. Или получится что–то совершенно неожиданное и, быть может, негативное.
Мы с вами должны отдавать себе ясный отчет в том, что мы идем частично вслепую. Это глубинная, неисследованная, неизученная, по крайней мере в значительной степени, область, и, когда человек ее поднимает, расширяет, активизирует и использует для помощи другим людям, это исключительно ответственный момент. Потому что четкой теории у нас нет. Ни в церковной традиции, ни в большом наследии парапсихологии и всевозможных формах биолечения единой и четкой теории нет.
Конечно, вы можете спросить меня, а разве не было открыто нечто подобное мудрецам, святым, пророкам, древним целителям? Да, что–то им было открыто. Но то, что касается практической нравственной деятельности, мы должны постигать сами, своим умом, своим сердцем. Человек — активное существо, и ему даны от Бога дарования для того, чтобы он постигал мир и служил своим ближним. Было бы очень мрачно и печально, если бы все то, что мы познаем с помощью науки, разума, опыта, все давалось бы нам в готовом виде. Боюсь, тогда у человека давным–давно бы атрофировалась всякая способность к духовной и умственной активности. Он бы сидел и ждал, пока ему свыше будет все это дано, и он никогда бы не стал духовно богатым, духовно активным человеком, борцом, а был бы только существом–потребителем.
Итак, перед чем мы стоим сегодня? Мы стоим сегодня перед фактом, что внутреннее поле человека (слово «поле» я употребляю так же, как и вы, условно: этот физический термин, быть может, совсем и не подходит, но мы его используем как удобный термин), внутренняя потенция нашего духовного поля — это та арена, на которой формируется и гармонизируется несколько ярусов человеческого бытия. Мы все это можем назвать духовностью человека, то есть особым свойством, которое в Библии обозначается как образ и подобие Творца.
Человек — смертное, ограниченное во времени и пространстве существо. Но оно несет в себе вот этот образ, и поэтому человек может отраженным светом светить вокруг. Вспомните, как прекрасно сияет ночью на чистом небе полная луна. Но нет на ней света, это мертвый камень. Почему же она так сверкает? Почему она освещает ночную землю? Потому что на нее падают лучи солнца. Почему человек несет в себе этот заряд духовности? Потому что он пришел к нему из вечности. Поэтому мы должны отнестись к нему с необычайной бережностью.
И первое правило для вас, которое пришло к нам из самой глубины веков, из глубины человеческого духовного опыта, первое правило заключается в том, что всякое духовное упражнение, общение, тем более лечение, предполагает, как свое условие, интенсивную нравственную работу над собой.
В чем она заключается? Не только в том, что человек исполняет какие–то правила, что–то делает, а от чего–то воздерживается. Гораздо больше. Вероятно, вы все помните библейское сказание о первом человеке, об Адаме, который нарушил запрет, вкусив от плода. Что означает это сказание? Оно часто в нашем сознании засорено всякими легкомысленными и глупыми шутками, а ведь там отражено глубинное свойство человека, а именно: ложное самоутверждение. Человек захотел сделать что–то исключительно для себя.
В Библии сказано, что человек был создан, получив свыше право владеть миром: «Сотворим человека… и да владычествуют они…» А вкушение от запретного древа означало особую власть, автономную, власть для себя. И тот, кто делает что–нибудь на свете только для себя, уподобляется вот этому первочеловеку или всечеловеку. Он ставит в центр свое «я».
«Я» — это святое дело, «я» — это средоточие личности. Но когда оно выставляется вперед, когда оно старается либо подавить окружающее, либо занять не подобающее ему место, когда возникает культ своей личности, быть может бессознательный, но все равно — это главный мотив огромного количества зла, которое существует в мире. Если вы хорошенько подумаете и проанализируете многочисленные формы человеческого зла, вы увидите, что корень его почти всегда произрастает из самости. Самость человека, ячество… Обратное этому — умение отдавать и служить.
Кто из вас не хочет быть счастливым? Евангелие отвечает нам, что счастье человека достижимо, но прежде всего тогда, когда человек — открытое существо, когда он становится открытым существом, когда чужая боль его ранит, когда чужая радость вызывает не зависть, а сопереживание.
Зависть — великая и страшная сила. Она потрясает народы и целые общества. Мы иногда недооцениваем ее. Иные люди хотели бы, чтобы все жили плохо, лишь бы кто–то не жил хорошо. Мы все отлично знаем, что это во многих из нас прячется. Так вот, если человек обладает парапсихологическими способностями (а они есть, конечно, у всех, но у некоторых людей они более развиты, некоторые люди более одарены этим, как и любой талант не в одинаковой мере дается людям) нередко в себе развивая эти способности, изучая их в себе, как вы, он должен очень строго относиться к своему нравственному миру и часто, очень часто задавать себе вопросы: «Для чего это делается? Умею ли я быть открытым людям? Или я делаю это из тщеславия, для самоутверждения ложного?» Такая проверка должна быть строгой, честной и постоянной. Это, безусловно, одно из важнейших условий гармоничного развития духовного, психического и парапсихического обучения.
Человек должен стараться помочь другому, делиться с ним своим даром. Я повторяю то, с чего я начал: если врач обычный имеет лекарство и дает его больному, нравственного процесса тут может и не происходить, а вот если вы хотите помочь иначе, это необходимо: вы ведь отдаете какую–то часть свой духовной и душевной энергии.
Вы можете меня спросить: «А такое донорство не опасно ли?» Ваши учителя и преподаватели могут вам об этом рассказать более подробно. Безусловно, известный риск здесь есть, но я говорю вам с полной ответственностью, что человек, который устанавливает для себя вот этот принцип открытости и отдачи, в значительной степени гарантирован и застрахован от тяжких негативных результатов этого процесса, часто непредсказуемого. Вы ведь и сами не знаете, что может произойти. Но этот принцип ограждает пациентов от малоизученного влияния, это ограждает вас, лечащих, от обратного восприятия их отрицательного поля.
На человека влияют различные силы: есть атмосферные условия, есть условия генетические — каждый из нас несет в себе генетический какой–то код — есть воздействие космических лучей, магнитных полей и много другого. Но есть и воздействие на человека неких трансфизических измерений, которые совершенно реальны. Это первый уровень реальности, который стоит за материальной реальностью, которую мы можем пощупать, взвесить и изучить с помощью приборов.
Трансфизическая реальность — это отнюдь не Царство Божие или «тот свет». Это первый и ближайший к нам пласт бытия. И надо сказать, что опыт поколений и опыт наиболее умудренных людей подсказывает, что этот пласт — весьма двусмысленное и опасное состояние, где все происходит, как во сне, где все двоится, троится, где нас легко может увлечь на какие–то темные неведомые тропинки блуждающий огонек. Этот опыт, в отличие от высшего духовного мистического опыта, мы условно называем опытом оккультным, опытом восприятия низших трансфизических сил, граничащих с духом и с тонкой материей.
Каждый из вас, вероятно, может вспомнить в своей жизни такой опыт. Когда вы входили в помещение и не видели еще никого из людей, но уже чувствовали там некую нагнетенность, — это и было присутствие поля, негативного поля, лишающего покоя и сна. И наоборот, могло быть совершенно неожиданное ощущение, что здесь легко и хорошо, хотя людей вы не видите. Такого рода воздействию становится особенно подвержен тот, кто развивает в себе парапсихические способности. Обычный человек для его же пользы заслонен, огражден от этой сферы, и она не прорывается в его сознание и непосредственные ощущения.
Вы же, врачи, делаете первый шаг, который, так или иначе, приводит вас в соприкосновение с этой областью. И здесь необходима крайняя осторожность. Только свет высокого нравственного напряжения, свет честности, свет открытости высшему может оградить вас от вовлечения в некий темный круговорот.
Я знаю много людей, которые случайно соприкоснулись с этой сферой, стали к ней тянуться, как к чему–то экзотическому, любопытному, таинственному. Это, разумеется, понятно, потому что таинственное всегда манит человека. Почему у нас так интересуются НЛО или снежным человеком? — Тайна… Тайна всегда сигнализирует о том, что есть еще последняя и высшая тайна, и к этому душа человека тянется.
И второе правило, которое я хочу вам здесь напомнить, состоит в том, что надо избегать воздействия из праздного любопытства, только потому, что это кажется необычным, интересным, как–то отличающимся от повседневного. Это не игрушки. Это я могу сравнить только, скажем, с ученым или лаборантом, который действует в лаборатории, где стоят пробирки с болезнетворными бактериями. Он должен помнить, что, разбив одну из пробирок, он может разнести вокруг заразу и сам заразиться. Он должен понимать, что у него руки должны быть чистые и без ранок и царапин, и нужно принимать всевозможные меры предосторожности. Это второй принцип.
Наконец, есть еще один принцип. Я касаюсь уже только людей, сознательно верующих. Почему я подчеркиваю «сознательно верующих»? Потому что бессознательно верующими являются все люди. Бессознательный опыт человека всегда связывает нас с высшим смыслом бытия. Отдаем ли мы себе отчет в этом или не отдаем, но мы потому и можем жить, что мы чувствуем себя связанными с этим высшим началом. Религиозная вера осмысляет это, находит для этого слова и формы. Инстинктивное ощущение иногда может подменять эту веру многочисленными формами идолопоклонства.
Наше столетие — это столетие идолопоклонников. Никогда еще с первобытных времен человек с таким безумным исступлением не поклонялся тому, чему поклоняться не должно. Что бы это ни было: политические лидеры, иллюзия прогресса, популярные актеры — все это в нашем обществе очень часто занимало место идолов. Последствия всегда были печальными или глубоко трагическими. Так вот, повторяю, человеку, сознательно религиозному, следует помнить, что его помощь людям, парамедицинская помощь, есть служение, в процессе которого он не может целиком только из себя извлечь все эти силы. Но он может получить новый заряд духа, если он бескорыстно, внутренним порывом самоотдачи служит людям или хочет служить.
Разумеется, многие из вас могут; меня спросить, мол, а не чреваты ли эти формы взаимодействия какими–то темными демоническими феноменами? Да, безусловно, это возможно. Более того, к величайшему сожалению, я наблюдал в течение многих лет чаще воздействие темного поля. Если бы наш внутренний мир имел какую–то зримую для глаза окраску, и мы посмотрели бы, что поднимается, как облака, над скопищем людей, над большими городами, мы бы увидели, я думаю, темные и мрачные извержения каких–то демонических вулканов.
Заметьте, человек внутренне совершенно по–разному чувствует себя в лесу и в городе. И дело не в шуме машин и не в том только, что воздух задымлен. Было время, когда воздух был чище, но все равно разница оставалась. Потому что лес менее наполнен этими испарениями человеческих страстей, именно испарениями…
Так вот, соприкосновение с демоническим, темным является опасностью и угрозой для современного человека. И для тех, кто вступил на путь духовной терапии, душевной парапсихической терапии, соблазн велик. Недаром столько было кудесников, магов, прорицателей, которых привлекали к себе, например Гитлер и многие иные вожди нашего столетия. Недаром этот политический демонизм окутывал нашу землю черным облаком так долго и еще не иссяк. Ваше призвание — противостоять этому черному облаку, нести в себе свет. Особенно это касается христиан.
Господь Иисус говорит нам: «Да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и славили Отца вашего Небесного». Каждый человек, каждый христианин может стать носителем любви и света Христова. И тогда, обладая какими–то возможностями помощи человеку, моральной, материальной, душевной, психической или даже парапсихической, он выполняет высшую волю, он — служитель, жизнь его обретает новый, еще более глубокий смысл и красоту. Потому что он становится посланником великого Царства Света, Правды и Вечности.
И, наконец, последнее. Многие из вас, вероятно, могут поддаться искушению добиться массовости эффекта воздействия. Но всегда помните: и один человек, которому вы помогли, уже оправдал все ваши усилия. Потому что каждый человек — это целый мир, это уникальное, неповторимое существо, образ и подобие Божие.
И дело совсем не в статистике. Попробуйте сместить все акценты и подумать так, как будто речь идет о вас лично, вас надо спасти, поднять от тяжелой болезни, избавить от какого–то тяжелого недуга. Вы знаете, что вокруг вас все вращается, что для вас это вопрос альфы и омеги, жизни и смерти. И это справедливо, потому что каждый человек таков, и каждый человек перед Богом драгоценен.
И врач, любой, кстати сказать, он исполняет волю Христа, Который заповедал нам идти и исполнять волю друг друга. Он сказал: «Идите и исцеляйте».
Сам Христос был целителем. Конечно, не в этом была цель Его жизни на земле. И до Него были целители, и после Него были святые, которые исцеляли, и Сам Он говорил, что если будете иметь веру, вы будете творить больше. Но Его исцеления были знаком для всех нас. Это были акты милосердия. Он дал пример и образец, и поэтому Он и Церковь Свою создал как целительную. Поэтому у нас есть среди семи таинств Церкви одно таинство, специально посвященное исцелению человека. Оно называется соборованием или елеосвящением, когда мы, семь священников (но сейчас практически семь не получается), молимся над больным специально, чтобы он был поднят от болезни. Иногда после этого таинства человек очень быстро умирает. Это происходит в тех случаях, когда исцеление заключается именно в уходе из этой жизни, когда у измученного организма уже нет сил и возможности поднять себя.
Протестантские церкви, хотя у них нет таинства елеосвящения, также устраивают общие молитвы об исцелении. И сегодня, в наши дни и в нашей стране, постоянно происходят эти массовые молитвы, и довольно многочисленные, и вполне достоверны исцеления людей. Конечно, человек неверующий скажет, что это самовнушение. Но это пустые слова. Никто, ни один физиолог, психолог, медик на самом деле не знает, что такое внушение, что такое гипноз, что такое самовнушение. Пока это наукой не доказано. И природа этих вещей нам неизвестна. А мы знаем только одно, что человеческий дух — гораздо более сильное, мощное и многогранное начало, чем мы в своей жизни привыкли считать.
Так вот, главное для вас — это служение человеку — не человечеству, не отвлеченному понятию, а живому, конкретному человеку: «Как вы сделали одному из братьев Моих меньших, так сделали и Мне». Так говорит Господь Иисус. Тем самым всякое облегчение страданий становится подлинным богослужением. И чувство важности, глубинности, священности этого факта должно вас наполнять. Вы должны чувствовать, что все это не так просто. Это не только желание усилить свое могущество, чтобы все говорили: «Ах, как она (или он) прекрасно лечит и исцеляет!» Ничего в этом нет удивительного. Больных много, и все побегут за вами, если вам удастся удачно лечить людей. Люди побегут за любым целителем, даже если он будет целить руками, ножом, заклинаниями — все равно, потому что больному безразлично. И не надо поддаваться на это.
Надо помнить, что ваше призвание — оно особенное, что человек, который будет вашим пациентом, должен получить от вас не только здоровье физическое, но и начать процесс духовного и душевного выздоровления, потому что значительная часть наших болезней является следствием нашей греховности, ее порождением, прямым или косвенным.
В Евангелии Христос говорит одному больному, которого исцелил: «Не греши, чтобы не случилось с тобой худшего». Если вы как следует подумаете, то вы убедитесь, какая связь здесь великая. А значит, здесь мы с вами подошли вплотную к тому, с чего я начал: с нравственного идеала, с нравственного перерождения, нравственных целей. Можно сказать, что людям труден этот нравственный рост. Конечно. Но разве вы не знаете, что все великое и прекрасное всегда было трудным? И тот, кто захочет, всегда найдет в себе резерв, неисчерпаемые духовные силы. Это то, что Новый Завет и Церковь называют благодатью. Это сила, которую дает Бог открытому сердцу, стремящемуся помогать другим людям.
А теперь я постараюсь ответить на конкретные вопросы, которые вас, врачей, интересуют.
— Как вы относитесь к Кашпировскому?
— Вы знаете, я с ним не знаком. И только узнав, почувствовав его непосредственно, я мог бы, наверное, сказать, что же такое в нем есть.
— В свете того, о чем вы говорили, расскажите о таинстве крещения, которое совершает священник.
— Крещение на самом деле совершает не священник. Он только внешне его совершает. Он представитель Церкви. Крещение, то есть принятие человека в лоно Церкви, совершает сама Церковь в лице тех, кто собрался здесь, близких и крестных этого человека. Священник от лица Церкви совершает это вхождение. Да, конечно, существует некоторое поле благодати, назовем это так, и когда ребенок вводится в это поле, он что–то получает. Но это только семечко, которое посеяно вначале. Оно может прорасти, а может остаться непророщенным, тщетным. Так что это не биологическое, а духовное воздействие.
— Возможно ли духовное целительство психически больных пациентов?
— Это вопрос довольно сложный. Я вам скажу, почему. Когда человек болеет соматически, сознание его может работать нормально. И здесь происходит встреча двух воль. Христос поэтому и говорит исцеленной женщине: «Вера твоя спасла тебя». Потому что она должна была идти навстречу Его потоку. Они должны были соединиться. У человека с душевным заболеванием воля очень часто находится в состоянии неуправляемом. И внутренне стать в позицию глубочайшей открытости ему труднее, чем человеку со здоровой психикой, но с тяжелым физическим заболеванием. Однако у людей, личность которых наиболее сохранна, возможно такого рода исцеление. Но я думаю, что здесь необходимы особенные условия: может быть, действительно, молитва всей Церкви. Я такие случаи знаю, но я согласен с вами, что излечения психических заболеваний встречаются значительно реже, чем исцеления болезней соматических.
— Какое значение для исцеления имеет покаяние больного и важно ли это вообще?
— Если человек сделал зло и потом что–то его мучило и трясло, и он вдруг опомнился и пошел в церковь, конечно, он может поставить свечку — это символический знак покаяния. Но без настоящего внутреннего покаяния эта свечка ничего не будет означать. Это будет пустая форма, это будет бесполезное. Библия учит нас; «Жертва Богу — дух сокрушен». «Сокрушен» — значит «кающийся». И еще одно: «Милосердия хочу, а не жертвы», — говорит Господь. И такой человек, если он действительно кается, он должен исправить зло, которое он сделал, перестроить свой внутренний мир для того, чтобы жить под знаком новых ценностей. Вот тогда все то, что он внешне делает, будет иметь смысл. А если он будет действовать иначе, как рассказывали: в старину на Волге один купец каждый раз, когда совершал какой–нибудь оборот и обманывал людей, он приносил в жертву большую свечу в храм. Но это была пустая попытка обмануть себя и Бога.
— Что вы называете трансфизической реальностью?
— Трансфизической реальностью я называю всякую реальность, которая стоит «транс», то есть по ту сторону того, что может быть измерено нашей аппаратурой, нашими органами зрения и так далее. То есть это реальность за пределами физического.
Первая трансфизическая реальность, которой мы все обладаем каждый день, это само наше сознание, наша мысль, наш дух. Нет такого аппарата, который мог бы определить, пощупать дух. Мы можем с помощью аппаратуры изучать биотоки мозга, можем изучать множество физиологических процессов, происходящих в центральной нервной системе, но центральная нервная система — это видимая вещь, ее можно отпрепарировать на образце, а дух, волю — не отпрепарируешь. Однако он есть, он–то и есть самое главное в человеке. Нервная система есть и у обезьян, и у кошек, и у муравьев. Трансфизическая реальность — это дух в нас и вне нас.
Когда мы соприкасаемся с различными проявлениями этой реальности вне нас, то многое зависит от того, под каким знаком она идет. Какова ее духовность. Она ведь поляризуется. И надо чувствовать, какое это поле, отрицательное или положительное. Есть элементарный критерий для проверки того, с каким знаком был полюс. Если вы пережили какое–то необычайное состояние света, подъема, а в итоге — похмелье, оскомина, тяжелое настроение, значит это было не то. Если вы пережили что–то такое даже бледное, не слишком эффектное, даже совсем не почувствовали ничего, но потом ушли с чувством просветленности, облегчения, подъема, значит, — это Божие.
— Расскажите, что такое судьба.
— Коротко. Генетика — это наша судьба. Вот вы получили от родителей черные глаза, это судьба, вы не можете заменить их — если только искусственные вставить. Дальше. Во внутриутробном развитии эмбрион, и в какой–то фазе из него развивается мужчина или женщина. Стал, например, мужчиной — это тоже судьба. Есть множество факторов, которые влияют на жизнь человека и составляют сумму того, что мы называем судьбой.
Но судьба — это не есть жесткая необходимость, детерминированность. Напротив, дух бросает вызов судьбе. И дух человеческий с помощью Духа Небесного, он может взять судьбу в свои руки. Мы знаем много святых людей, которые от природы должны были быть желчными, раздражительными, злобными. Это была их судьба, по наследственности, по типу темперамента, по типу конституции и характера, по болезням, которые их мучили. Был один святой, у которого была болезнь почек и печени. Это обычно делает людей очень желчными. Он жил в эпоху очень смутную: общественные кризисы, перевороты, конфликты и войны. Но он сохранил невозмутимую кротость среди всех бедствий. Он бросил вызов судьбе. И он ее победил.
Христианин побеждает .судьбу. Не абсолютно: он не меняет себе глаз, не меняет типа своего темперамента. Но он направляет все то, что есть, включая воздействие космическое, направляет на главное. Воздействия космические, которыми занимается астрология, также не абсолютны, как и все остальные воздействия. Мы знаем только, что в момент рождения человека, когда он наиболее беззащитен от влияния окружающей среды, какие–то еще неведомые нам силы, поля и влияния, и материальные потоки действуют на него.
Человек впервые выходит в этот мир из лона матери, и на него сразу воздействия обрушиваются. Но обрушиваются не случайно. Как–то это все экранируется. В частности, это экранируется планетами нашей солнечной системы. Их конфигурация, каждый раз разная, и отсюда — имеет значение, когда родился человек, в какой астрономический период. Правда, для того, чтобы это точно вычислить, необходимы очень сложные и точные расчеты, совсем не те, которые приводятся в журнале «Крестьянка» или «Наука и религия». Это упрощенные до предела, сделанные в основном для забавы людей расчеты. Настоящий научный астрологический расчет гораздо более сложный. Но я еще раз повторяю, это не рок.
В одной довольно обширной американской книге по астрологии я нашел множество таблиц, где показывалось, что полководцы рождались под одним знаком, проститутки — под другим, поэты — под третьим, и так далее. Но это означает лишь одно, что данная конфигурация в этот период способствует развитию каких–то свойств, но не жестко. Не все люди, которые родились в этот период, стали полководцами, проститутками или поэтами.
Значит, доброе можно воспринимать и развивать, негативное надо преодолевать. Так что судьба — это не хозяйка наша, это только наши выходные данные, исходная позиция, а во что все это выльется зависит во многом от нашей духовной развитости и доброй воли, веры, надежды и любви.
— Имеет ли значение состояние души умирающего человека для его посмертной судьбы?
— Люди, с которыми я беседовал и которые пережили клиническую смерть, были реанимированы и помнили (далеко не все помнят: это, как и сновидения, которые мы видим, но не всегда помним), эти люди рассказывали о том, что они пережили. Они видели и свое тело со стороны, и врачей, и медсестер, которые были вокруг, и помещение, и все остальное. Но человек в этот момент переживает такие возвышенные состояния, что ему совершенно не до окружающего. Он сразу поднимается на какой–то другой уровень, и он сразу выше этого намного, намного выше. У него не появляется никакого агрессивного состояния. Но я думаю, и вот обратите на это внимание, если умирающий человек обременен жестокой ненавистью, какими–то тяжелыми переживаниями, — это для его души опасно. Объясняю.
Вы, вероятно, слышали о давно уже изучаемом наукой феномене беспокойных домов и призраков. Еще с конца прошлого столетия Британское Общество психических исследований изучало эти феномены. Я читал многие их отчеты. Даже если только четверть того, что там написано, может быть точно проверена, это уже все достаточно серьезно. Очевидно следующее, что когда происходит вот такое негативное, душа, вместо дальнейшего развития в иных измерениях, оказывается как бы прикованной к месту, которое связано с ее негативными переживаниями. И поэтому, как бы вращаясь вокруг этого места, она создает эффекты призраков, каких–то непонятных звуков, стона и страдания.
— Иногда я вижу будущее и каждый раз пугаюсь этого. Что это? Как это объяснить?
— Я знал одну женщину, которая постоянно видела события, которые должны были происходить через месяц. Так она видела своего будущего мужа, так она увидела какого–то ребенка погибшего. Она помогала искать пропавших детей. В чем тут дело? Это очень трудно нам осмыслить, но попытайтесь. Представьте себе хотя бы в малейшей степени то священное измерение, где времени нет, — а ведь божественное измерение именно таково. Условно говоря, в нем все, что совершается на земле видится целостной картиной. Не последовательное движение событий, а целостная картина. Из этого видения как бы некое поле сходит на человечество частично. Отсюда возможность пророчеств, предсказаний, которые были всегда известны в истории человечества.
Многие люди имеют спонтанные способности как бы подпрыгивать над временем, спонтанно — это не от нас зависит и видеть то, что еще должно произойти. То есть чуть–чуть подниматься в измерения, где будущее уже есть. Если вы не видите сразу всего процесса, вы видите отрезок, значительно больший, чем ваш опыт в этой реальности. Ничего страшного, ничего, так сказать, тяжкого, дурного в этом нет. Этого надо не бояться, а просто знать, что это свойство индивидуальное: как говорят. Лев Толстой видел инфракрасные лучи, которые человек обычно не видит. Это свойство вашей души. Только используйте его во благо. Это ваш дар.
Лекция была прочитана в ноябре 1990 г. на курсах врачей по обучению методам нетрадиционной медицины

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ

БЕССМЕРТИЕ ДУШИ

Первая лекция из цикла «Жизнь после жизни», прочитанная в ДК Серафимовича 8 декабря 89 г.
(фонограмма)
То, о чем мы будем говорить сегодня, касается каждого человека. Можно забыть о краткосрочности и быстротечности жизни, но рано или поздно она напомнит о себе.
Когда человек ставит перед собой высокие идеалы, цели большие, он часто забывает о том, насколько коротка наша жизнь. Очень многие люди с какой–то агрессивной радостью пытались и пытаются теперь отыскать научные аргументы, ниспровергающие древнее учение о том, что человеческий дух неразрушим. Между тем, это стремление к уничтожению, это стремление лишить человечество самой сокровенной, самой задушевной, самой древней надежды напрасно выступает под лозунгом, девизом научности, потому что все этапы цивилизации, все общества имели эту мысль, эту идею и эту веру.
Когда археологи открывают древние захоронения людей каменного века, они находят их, тех древних людей, похороненными в позе младенца в утробе матери своей. Тем самым древние люди как бы хотели сказать, что после физической смерти начинается иная жизнь. Древние религии Египта, Вавилона, Индии, Греции всегда стояли на твёрдой почве иммортализма, бессмертия души.
Это соборный, коллективный опыт всего человеческого рода. Для древнего египтянина иная жизнь была подобна этой жизни. Тем не менее, человек в той, иной жизни отождествлялся с высшими существами, с богами, и его натура переживала некую таинственную трансформацию.
Иные цивилизации представляли себе посмертие унылым и мрачным. Напрасно нам пытаются внушить, будто идея бессмертия родилась из страха, как утешение. Посмотрите, что говорит о посмертном бытии Гомер? Думаю, что большинство из вас, здесь присутствующих, когда–нибудь, хотя бы в юности, читало «Одиссею». Если так, то вспомните, какое сумрачное царство, наполненное этими несчастными духами. Однако они живут, однако они существуют. И в той же греческой религии впоследствии возникает мысль о раздвоении личности человека в посмертии. Какая–то часть его идёт в мрачный Эреб, а какая–то часть оказывается в ином, светлом мире.
Для индийского сознания личности не существует. Есть только одна сверхличность — это божественное бытие, всплесками которого являются личности наши. Рождаясь на короткое мгновение в мир, они уходят опять, погружаясь в сверхбытие. И только если жажда жизни, привязанности мирские, воздаяния кармы влечёт их снова на землю, они воплощаются вновь в других живых существах или в людях. Тем не менее индиец всегда понимал, что смерть — не конец.
Греческая философия дала первое в истории умозрительное обоснование бессмертия души. Платон развивал мысль о том, что наше сознание, человеческий дух — начало не материальное, но, в то же время, вполне реальное. Человеческий дух не состоит из частей, он не является агрегатом, поэтому его нельзя дезинтегрировать, демонтировать. Самоанализ, с которого началась новая древнегреческая философия, сократовская; самоанализ привел человека к великой мысли об иноприродности нашего «я» по отношению к стихиям этого мира. Дух человека, неосязаемый, невидимый, невесомый, является как бы гостем в этом природном мире, где всё можно так или иначе взвесить, измерить или увидеть.
И вот когда человеческая мысль подходила к тайнам Божественного присутствия в мире, когда человеческая мысль почитала и поклонялась стихиям природы, когда человеческая мысль подошла через Библейское учение к верховному Откровению о едином Боге, она всегда так или иначе свидетельствовала о реальности неразрушимого духа. Неразрушимым должно было быть именно то, что не относится к миру вещей. Впоследствии христианские мыслители, средневековые философы, Фома Аквинат, философы нового времени, такие, как Лейбниц, рассматривали саму идею бессмертия. Что есть распадение? Распадение есть движение каких–то частиц, каких–то частей. Что есть движение? Это есть перемена места в пространстве. Но нету того пространства, в котором бы была заключена душа человека.
Когда–то покойного архиепископа Луку Войно–Ясенецкого, известного врача–хирурга, спросили: — «Неужели Вы верите в существование души в то время, как Вы столько раз вскрывали мёртвое тело человека?» На что он ответил: — «Я много раз вскрывал тело человека, но я никогда не видел в нём ни мысли, ни разума. Я видел только органы, мёртвые органы.» Значит, в принципе невозможно увидеть то, что составляет самое существо человеческой природы.
Я думаю, что многие из вас слышали о книге Раймонда Моуди, которая продавалась у нас несколько лет назад на Калининском проспекте, по–английски. О ней была большая пресса, как у нас, так и за рубежом. Опрашивая многочисленных людей, которые пережили клиническую смерть, доктор Моуди пришел к выводу, что сегодня уже нельзя повторять, как повторяли наши древние предки, что «оттуда» никто ещё не возвращался. Что сегодня усилиями искусства медиков мы уже имеем людей, которые возвращались «оттуда».
Много лет тому назад, ещё задолго до выхода книги «Life after life», «Жизнь после жизни», я сталкивался с подобными явлениями. Я записывал рассказы людей, которые на операционном столе скончались, но потом, благодаря усилиям реаниматоров, вернулись к жизни. И то, что они мне рассказывали: о том, как они видели своё тело со стороны, как они слышали слова врачей, сестёр, находившихся рядом, как они переживали необыкновенную, ни с чем не сравнимую лёгкость и чувство счастья, как при этом ясно работала голова, смотревшая, так сказать, со стороны на свою физическую голову.
Один из таких людей рассказывал мне, что, переживая это чувство счастья, он сам себе говорил: «Вот, я нахожусь в Царстве Божием. Наверное, это Царство Божие, и здесь нет времени, а у нас только минуты и секунды». Хотя на самом деле он видел вокруг себя ту же больничную палату, но он каким–то образом сумел пройти через стену и увидеть мир, странный мир. Казалось бы, всё тот же, но в то же время иной, как будто бы с него снят некий покров.
Это напоминает известное стихотворение Владимира Соловьева о грубой коре вещества, которая скрывает духовную силу и красоту мироздания. Так вот, такие рассказы очень совпадали между собой, и когда появилась книга «Жизнь после жизни», я уже нисколько не удивился, потому что всё оказалось для меня достаточно знакомым. И вообще, для христиан здесь не было ничего неожиданного, потому что мы всегда стояли в этой вере. «Весь я не умру…» Но это не в том смысле, который вкладывал в эти слова поэт. Потому что Пушкин проходил сложную эволюцию духовную, и когда он писал «Памятник», он имел в виду бессмертие в делах, в творениях: «Душа в заветной лире мой прах переживёт…»
Но как бы ответом на это служили стихи другого человека, скончавшегося ранее и бывшего предшественником Александра Сергеевича. Я имею в виду Гаврилу Романовича Державина, который писал в своей оде «Бог» о человеке как о временном госте в мире, который должен вернуться в Божественное бессмертие. И когда он умирал, уже холодеющей рукой на дощечке он начал писать стихотворение о вечности и начал его словами, как бы навеянными библейским Экклезиастом, а в общем продиктованными глубоким опытом его трудной, непростой жизни:
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры иль трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы.
Даже то, что «в заветной лире» сохранилось — не вечно. А вечно то, что принадлежит иному миру, что является величайшим чудом мировой эволюции, истории всего мироздания. Если материальный мир идёт в энтропийную сторону, в сторону, когда энергия теряет напряжение и как бы всё идёт к тепловой смерти, то биосфера — это чудо мироздания, это мир живых существ нашей планеты, может быть, не только нашей, но ведь мы не знаем ни о какой другой. Кроме Земли, нам неизвестно наличие жизни где бы то ни было.
Так вот, жизнь является колоссальным тормозом, колоссальным вызовом вот этому водопаду смерти, который уносит материю в небытие, уносит материю в смерть. Но в этой борьбе против смерти ноосфера похожа на гигантское древо, которое зимой, чтобы выжить, теряет листья. А листья — это бесчисленные индивидуумы, бесчисленные виды, роды, классы живых существ. Они гибнут, но мощное древо ноосферы, мощное древо жизни остается твёрдым и негибнущим. Потому что тайные, сокровенные, но явные теперь для человека узы и нити связывают деревья и обитателей морских глубин, человека и мельчайшее насекомое, гигантского обитателя моря и то существо, которое мы можем видеть только под микроскопом.
Единая структура жизни заложена во всю биосферу. Она работает по единой системе, по единому принципу генетическому. И построена биосфера на основании тех элементов, которые она уже нашла в природе. Вы все прекрасно знаете, что главный компонент жизни, дезоксирибонуклеиновая кислота, состоит из веществ, которые встречаются в неживой природе. Но вот среди царства биосферы зарождается таинственным образом новое царство, которое Вернадский и Тейяр де Шарден называют ноосферой, сферой разума (от греческого «noos» — мышление, разум).
И вот удивительное свойство ноосферы: она не берёт за основу то, что есть в предыдущих фазах. Хотя элементы некоторые мышления мы встречаем в мире, но нет в природе того, что мы должны назвать духом — творчества нового, нравственного выбора, глубинного самосознания, стремления к бесконечности.
Когда самка осьминога откладывает яйца, она убивает саму себя, срабатывает определенная железа, которая уносит её из жизни. Почему это так? Она выполнила своё предназначение. То же самое происходит с многими живыми существами. Те, кто видели иногда над вечерней рекой кружащиеся стаи полупрозрачных лёгких стрекозок–подёнок, думают: что это за праздник и танец? А это праздник любви и смерти. Ибо рождаются эти подёнки даже без ротового отверстия, они даже не могут поесть. Их единственное призвание, в этот единственный вечер их жизни, когда они выходят из воды, из личинок, — это плясать в воздухе, спариться, дать начало новой генерации и в этот же день погибнуть. И утром мы видим целые пласты серебристые этих погибших насекомых на поверхности реки. Они выполнили своё дело на Земле.
Альфред Рассел Уоллес, одновременно с Дарвином разработавший теорию эволюции путём естественного отбора, был поражён (и он писал об этом неоднократно), сколько заложено в дух и сознание человека вещёй, которые не нужны ему для приспособления к окружающей среде. Стремление к высшему познанию, стремление к бескорыстному знанию, способности самые разнообразные, те, которые присущи гению человека — они не нужны для выживания людей. Более того, именно владея этими дарами, часто человек подвергает себя и опасности, и даже угрозе смерти.
Жизнь животного, хотя и имеет в себе элементарные элементы психики и сознания, она является отражением их телесной жизни. И когда животное удовлетворило потребности телесной жизни, элементарные потребности психической жизни, ему больше ничего не надо, животное спокойно. Так, немецкий исследователь Шаллер, когда он жил в лесу с гориллами, высокоразвитыми живыми существами, он поразился, насколько они неизобретательны, флегматичны, даже безынициативны. Потому что у них нет врагов, им не от кого прятаться. У них пища всегда под руками. У них, как бы мы теперь сказали, решены все основные проблемы, и поэтому жизнь их проходит в сонном таком состоянии.
Но если человек удовлетворил свои потребности, если он одет, сыт, если всё у него есть, если он нормальный человек, он на этом не успокоится. Величайшее значение «Фауста» Гёте заключается в красноречивом утверждении этого факта. Мефистофель слишком низко ставил человека. Что он обещал доктору Фаусту? Молодость, любовь, богатство, власть, славу. Всё он это дал. Но никогда, ни на одно мгновение Фауст не успокоился. И только в конце дней своих, только в конце своих дней он почувствовал драгоценность мгновения. Когда? Когда получил что–то?
Нет. Когда он отдал, когда он стал служить другим людям. Но напрасно Мефистофель думал, что он выиграл пари. Бессмертная часть Фауста уносится в небо, как пишет Гёте в конце своей трагедии. А Мефистофель оказывается обманутым. Потому что тот, кто не для себя искал счастья, тот оказывается победителем низших начал.
Так вот, человек — «мятежный, ищет бури». Человек, если успокаивается, деградирует. Человек — ноосфера, это некая стрела, запущенная в вечность.
Вся поэзия, всё искусство, вся тайна музыки — всё это не относится к области удовлетворения материальных нужд и потребностей человека. Да, конечно, для того, чтобы существовать в своём теле, человек в этом во всём нуждается. Но здесь происходит трансформация, как в случае угля и алмаза. Перестройка небольшая, и получается алмаз. Грязная земля, навоз — из неё поднимается прекрасный цветок.
Это вовсе не значит, что дух человека порождается его телом. Я с самого начала сказал вам, что существует качественное различие между нашим нематериальным духом и материальным биологическим телом. У нас нет доказательств того, что материальное может создать духовное. Ни логических, ни фактических. И если человек скажет вам, что вот умерло тело и душа больше не существует, это будет равнозначно тому, что вы перерезали провод, и телефон не говорит, и вы говорите: значит, там все умерли. Контакт кончился, но где доказательства, что дух прекратил своё существование? И, кроме того, что означает «прекратил»?
Я помню, ещё в юности меня поразило слово Мопассана в одном романе или повести… Женщина, которая бросилась в колодец, — и то, что называется духом, угасло на дне колодца. Что значит «угасло»? Да если я зажгу здесь свечу или костер и погашу его, что произойдет с точки зрения физики, а не беллетристики? Только изменение существования формы материи. И если дух теряет возможность реализовать и проявлять себя через тело, это вовсе не значит, что дух аннигилировался и испарился. Он возвращается в свойственную ему сферу.
Тело человека ведь тоже не испаряется. Оно возвращается в объятия земли, в объятия матери–природы, в её круговорот. И ни один атом нашего тела не погибает, а он будет слит вместе с этим круговоротом мироздания. Но какое основание думать у нас, что мощный фактор, дух человека, который меняет, искажает и украшает одновременно целую планету, который проникает своим остриём в прошлое, в будущее, в далёкие страны, который может совершать мгновенные акты постижения, который всегда парадоксален, всегда неожидан, что этот фактор является столь ничтожным, что он может быть ниже, чем тело, которое меняет лишь форму существования? Дух тоже меняет. Но как?
Если биосфера сохраняет в целостности жизнь, древо жизни, то для ноосферы важно не древо, важно не целое, важна не сумма только лишь, а важны элементы. Ибо у духа есть одно величайшее свойство, и, я думаю, вы все его поймёте, — его личностный характер. Дух — это не стихия. Сознание, мысль, творчество сконцентрированы вокруг магнитного полюса, который мы называем «я».
Один из основателей квантовой механики Эрвин Шредингер писал, что человек может забыть о своем прошлом, если под влиянием гипнотизёра у него из сознания убрали воспоминания. Он может переехать в другой город, он может изменить своё имя, он может многое изменить. Но это не убьёт его самого, потому что он–то сам остаётся, вот это его «Я». И оно никогда не будет разрушено, даже тогда, говорит Шредингер, когда будет разрушено наше тело.
(конец первой стороны первой кассеты)
Это великий и важный факт и свойство ноосферы. Когда пытаются отбросить этот факт, то забывают о презумпции существования, о том, как говорил Бергсон, что надо ещё доказать: пусть докажут те, что душа исчезает. Тех фактов, которые мы имеем, недостаточно, и, наоборот, есть немало фактов, которые показывают иное.
Знаменитый американский психолог Уильям Джеймс проводил массу опытов, в которых ему удалось как–то соприкоснуться с сознанием умерших людей. Его отчеты были опубликованы. Этим занимались многие общества. Всё это происходило в конце девятнадцатого и в двадцатом веке. Огромный материал здесь дала парапсихология. Всевозможные открытия и, в частности, одно из удивительных открытий, что дух действует в мире, не зная границ.
Мать может почувствовать трагедию или смерть своего сына, если с ним это случилось на другом конце земного шара, в то же почти мгновение. Воздействие духа на дух не экранируется ничем. Любые лучи, любые поля можно экранировать, но нельзя экранировать дух. Кстати, этим объясняется, почему происходит воздействие на расстоянии. Почему даже, как сейчас вот делают опыты там над людьми, вот я имею в виду Кашпировского. Казалось бы, нет его тут, это только изображение. Но на самом деле дух — он способный гипнотизёр. Кстати, что такое гипноз, никто не знает, но фактически это есть воздействие одного духа на другой. Причём воздействие самое парадоксальное. Хорошее ли, плохое ли, мы не будем сейчас решать. Я говорю о фактах.
Я сам присутствовал на экспериментах Мессинга. Какой бы он ни был, он одарённый был человек. При мне, я убежден, что это не фокус, с завязанными глазами он был способен найти вещь, которую спрятал другой человек. И это не было, как он сам потом признался, это не было фиксацией каких–то микродвижений, как его ассистенты в те старые времена поясняли. Я видел своими глазами, что он не брал за руку этого человека, что он сам с повязкой на глазах шёл по сцене и находил этот предмет. Значит, дух действует очень своеобразно, ему не нужны проводники, столь необходимые для движения, скажем, электрической энергии.
Таковы удивительные свойства духа. Нематериальность. Единство, особое единство. Сверхвременность. Потому что время внутри духа течет по–другому. Я объясню вам простым примером. Когда вы сидите, ждёте чего–то, десять минут вам кажутся вечностью, — и наоборот. Есть восприятие духом времени, оно не соответствует объективной фиксации длительности времени.
Дух творит. Вы можете сказать, что творят и животные. Да, биосфера творит многое. И соты пчёл, и гнёзда птиц и многое другое. Но подумайте о том, можно ли называть это творчеством, когда инстинктивно, бессознательно, из поколения в поколение, тысячи лет, повторяя с неким автоматизмом движения своих отдалённых предков, бобры или пчёлы делают все эти движения? А человек создаёт то, чего не было. Любой из вас признает, что достоинство художника, и поэта, и писателя в том, что он создаёт небывалый мир, мир, которого не существовало. Даже если он пишет пейзажи реальные, даже если мы видим картину Рериха «Брахмапутра», то это не та Брахмапутра, которая была бы уловлена объективом фотоаппарата, а это таинственная река, преломленная через творческое воображение художника.
Только дух способен создавать фантомы, изобретать, склеивать, разрывать. Только дух может трепетать от красоты и величия. В конце концов, высшие проявления человеческого духа — в религиозном творчестве, в творчестве в искусстве, музыке, в любви, наконец. Это всё особенное и удивительное. И думать, что это мусор эволюции, что это можно отбросить, как нечто не заслуживающее внимания, значит не понимать закономерностей мира, не понимать, как в нём сберегается всё самое главное. Личность стоит на вершине. Она любит, она творит, она постигает, познаёт. И она не гибнет.
Те люди, которые с XVIII века пытались отбросить идею иммортализма, бессмертия, говорили, привожу слова врача Кабаниса: «Мозг производит дух, как желчь производится печенью». Но это лишено смысла. И желчь, и печень материальные вещи, которые можно увидеть и измерить. И в трупе всё это можно найти. А попробуй найди мысль! Можно увидеть все движения нейронов в голове, но никогда не увидеть самой мысли. Разве только что в фантастическом романе.
Далее. Когда человек открывает для себя свою сверхвременность, свою необычность, нам говорят: «Это бегство от жизни». И я, скажу вам откровенно, считаю главным и наиболее серьезным аргументом, направленным против идей иммортализма, бессмертия, — это нравственный упрёк. Нравственный упрёк заключается в том, что люди надеются на тот свет и поэтому не хотят ничего делать по–настоящему в этой жизни. Снижается их социальная активность,(возникает) позиция аутсайдера, позиция мещанина, позиция гедониста и так далее.
Справедливо ли такое обвинение? Я внимательно думал над этим, в течение многих лет наблюдая сотни, может быть, и тысячи людей как священник. И я в конце концов убедился, что это неверно. Это неверно потому, что как раз мысль о том, что человек трудится и в вечности отзовётся его дело, она, эта мысль, обогащает жизнь по эту сторону черты смерти. Ведь тогда уже нельзя сказать, что всё поглотит жерло вечности, бесконечности и смерти.
Мы знаем то, что открывает нам Священное Писание. Оно говорит нам о невозможности для человека, — таковы слова апостола Павла, — по–настоящему представить и адекватно передать переживания потусторонние. Характерно, что и люди, описанные в книге «Life after life», или «Жизнь после жизни», не могли или с большим трудом подыскивали подходящие выражения, чтобы описать свой посмертный опыт.
Я обращаю внимание ваше, каждого из вас, кому приходилось читать Евангелие: ведь Христос там, подразумевая вечную жизнь, подразумевая бессмертие человека, почти никогда не описывает этого состояния. И почти всегда говорит лишь о том, что человек должен делать в посюстороннем бытие, здесь и теперь, на Земле. Значит, нам достаточно знать центральную практическую истину: что мы сеем в этой жизни, то будет прорастать в вечности. Эхом будет отдаваться в вечности. И это так ясно и так логично.
Иногда мне попадались люди, которые имели тяжёлые жизненные проблемы, внутренние, нравственные, всякие. И они пытались решить это, уехав из страны куда–то далеко. Но получая от них письма, я убеждался, что все проблемы остались с ними. Человек несёт их с собой. То же самое и смерть. Человек уносит в своём духе всё своё: и добро, и зло, и ничтожество, и величие. Естественно, ничтожество будет как бы перегорать, как бы отходить, как бы терять свой всякий смысл. Но что с тем человеком будет, вся жизнь которого погружена была во зло, который сеял зло, который жил этим ничтожеством и элементарными стихиями, элементарными потребностями? Вот всё это отрублено в одночасье, и он лишен возможностей. Он не развивал себя духовно. Все те, кто описаны у доктора Моуди, говорят: «Мы убеждены в бессмертии, но мы убеждены, что оно обязательно отражает в себе нашу жизнь, два элемента — любовь и мудрость, познание».
Таким образом, учение о бессмертии является важным движущим фактором той ответственности, которую человек несет за себя, за других, за свои деяния, за свои слова и даже мысли. В человеке спрятаны, скрыты, закодированы как бы величайшие возможности, огромные, превосходящие вообще всю нашу земную жизнь. Поэтому раскрытие этих возможностей ожидается лишь в процессе бесконечной эволюции, бесконечного становления духа. А бесконечное становление здесь, на земле, невозможно.
Основатель экспериментальной психологии Фехнер говорил, что человек живёт вовсе не один раз, а три раза. Первый раз он живёт девять месяцев в утробе матери, он в одиночестве, и он спит. И тогда создаются его органы тела, те, которые принадлежат ещё биосфере. Потом он рождается, он переживает своё рождение, как смерть, вы понимаете, почему. Ребёнок задыхается, он отрывается от матери и, пока у него не раскрылись лёгкие, с ним происходит нечто подобное агонии.
И вот наступает вторая жизнь. Здесь уже сон чередуется с бодрствованием, здесь уже не одиночество, а общение с определённым кругом людей. Здесь физическое, биосферный элемент человека, расцветает до конца и довольно быстро начинает увядать. Но здесь же развивается, раскрывается, обогащается и растет, или, точнее сказать, может расти его духовное начало.
А потом наступает третья жизнь. В ней нет сна, это вечное бодрствование. И она распахнута для бесчисленного количества духовных существ. Только пророки, только ясновидцы, только мистики, да и каждый человек в особые моменты своей жизни может пережить на секунду такие мгновения, когда «внял я неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье». В такое мгновение, когда кажется, что вся вселенная вмещается в тебя. Соприкосновение этому опыту будущего, космического сознания — это то, что ожидает человека. Но ожидает его не даром, а ожидает как результат его упорного труда.
Математически доказать бессмертие души нельзя, как нельзя и опровергнуть. Почему это так? Когда химик знаменитый русский — Бутлеров — пытался с помощью материалов по медиумизму доказать бессмертие души, комиссия, возглавляемая его коллегой Менделеевым, признала эти факты недостаточно убедительными. Но в отчёте Менделеев писал, что доказательств нет, но «как человек, выросший в христианской традиции, я предпочитаю сохранять веру в бессмертие».
Ещё раз скажу, почему нету этих доказательств. Потому что, если бы они были ясными и неопровержимыми, то призыв к творчеству, к добру и совершенствованию звучал бы как приказ, звучал бы как навязанная, жестокая мысль. Человек был бы припёрт к стенке и не имел бы свободы выбора, но тогда личность была бы унижена. Перед лицом Творца человек только тогда является Его образом, когда он свободно и добровольно идёт к Нему навстречу, когда он совершает прыжок через пропасть, когда он осуществляет, как говорил Блез Паскаль, риск веры, идя навстречу Ему.
И поэтому, каковы бы ни были научные данные, которые будут подкреплять наше представление о бессмертии, в основе всего должно быть направление нашей воли, вектор и стрела нашей воли, которая направлена в вечность, к добру, которая идёт навстречу призыву Творца, звучащему в Евангелии: «Будьте совершенны». Человек, будь совершенен, бесконечно, как Отец твой небесный совершенен.
И тогда мы познаем на практике, познаем в глубине нашего духа, что есть бесконечная божественная любовь, которая обнимает человека, которая обнимает мироздание, навстречу которой выходит человек, если он действительно хочет пойти по пути совершенствования. Не своими силами, но даром свыше. И тогда мы поймём, что имел в виду наш великий поэт и философ Владимир Соловьёв, когда писал:
Смерть и время царят на земле.
Ты владыками их не зови.
Всё, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.
Спасибо.
(аплодисменты)
Итак, сегодня я сделал как бы прелюдию, пролог к нашему обсуждению проблем души, бессмертия, природы ноосферы. Мы будем говорить об этом ещё в дальнейшем. Под эгидой общества «Культурное возрождение» будет проведена ещё встреча, посвящённая непосредственно работе Моуди, а также с участием врачей — психологов, психиатров, реаниматоров — о проблемах смерти и умирания. Всем нам придётся умирать, и поэтому человек должен так или иначе готовиться к этому.
Сейчас после объявления я постараюсь ответить на ваши записки.
— Признаёт ли православная церковь Туринскую Плащаницу?
— Никакой церковный авторитет Туринскую Плащаницу не признал. Она почитаема в Турине, и мы очень тоже к ней относимся с большим благоговением, и всё–таки, несмотря на последние исследования; мне говорили об этом компетентные люди в Турине; всё–таки есть все основания считать её подлинной.
— В первом послании Иоанна говорится: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершенен в любви.» Но разве, если любишь человека, не боишься его потерять? (Это правильно.) Разве не боишься, что с ним может что–нибудь случиться или он тяжело заболеет?
— Апостол имеет в виду совсем другое. Когда человек любит кого–то, то он его не боится. Ведь он говорит об отношении человека к Богу. Рабский страх в христианстве заменяется любовью. Разумеется, сохраняется страх Божий, но страх Божий — это значит благоговение перед Богом, и действительно, боязнь Его потерять.
— Как относится православие к баптизму?
— Православие высоко чтит иконопись; баптисты её не признают. Православие сохраняет многие древние традиции; баптисты стараются сохранить только традиции первых веков христианства. Православие имеет строгую иерархию; баптисты имеют иерархию такую демократичную, выборную. Православие сохраняет древний сакральный язык церковно–славянский; баптисты служат, как и остальные христиане мира, на русском языке. Наконец, православие считает, что есть особые священнодействия, когда Бог и Дух Божий действуют в лоне Церкви; мы называем их «таинствами.» Для баптистов это лишь только символические обряды. Вот в чём заключается разница. Но они являются нашими братьями по вере, они так же, как и мы, исповедуют Бога, явившегося в мир во Христе Иисусе.
— Какие недостатки Толстого и его религии? За что отлучили его?
— Толстого отлучили не за недостатки религии, а потому что он пытался доказать, будто его учение является истинным христианством. Между тем оно было совершенно другим учением. Сейчас долго говорить об этом, я думаю, мы устроим на эту тему специальную встречу. Но тем не менее Церковь в лице своего руководства должна была засвидетельствовать, что толстовское учение — это не христианство. Ну и кроме того, Толстой, хотя был и великий мыслитель и писатель, он очень оскорбительно писал о христианской вере, о православии; это тоже было поводом для отлучения. Что означает «отлучение»? Епископ Сергий Старогородский, впоследствии патриарх, говорил, что Толстого в общем–то и не надо было отлучать, потому что он сам себя отлучил. И в ответе Синоду Толстой так и писал: " Я сам вышел из этой Церкви…» Короче, Синод лишь констатировал существующее положение вещей.
— Что такое «латерна магика»?
— «Латерна магика», «магический кристалл» — это образное выражение, означающее искусство, духовное искусство, которое отражает в себе духовные искания, ценности человечества. Это старинное выражение.
— В каком возрасте крестились Галич и Андрей Тарковский?
— Галич крестился, когда ему было уже за пятьдесят, а Тарковский, по–моему, был крещён в детстве.
— У какого из существ имеется душа?
— Человеческий эмбрион — да, душа есть, конечно; олигофрен — конечно, есть душа; человек, перенёсший инсульт с выпадением сознания… Душа есть даже у амёбы, а не только у человека. Но у человека есть дух, и у олигофрена, и у человека с выпадением сознания дух закапсулирован, он как бы закрыт и не имеет возможности развиваться, и не имеет выхода.
У меня был такой опыт. Один человек находился в бессознательном состоянии в течении недель целых. Это было полное безумие. И когда он пришёл в себя, оказалось, что в это время, когда мы считали его полутрупом, он переживал особые состояния, он общался с людьми давно умершими, это была целая эпопея, которую он мне рассказал. То, что происходит внутри, часто неведомо для нас.
Гораздо более сложен вопрос — когда возникает, зарождается искра бессмертного духа, на какой стадии эмбрионального развития человека? Это вопрос дискуссионный, и его решить невозможно. Именно поэтому православная Церковь, как, впрочем, и любая другая, выступает против абортов, ибо мы не знаем, с какого момента человек становится носителем духовного ядра; мы не имеем права его убивать.
— Как относится религия к питекантропам, неандертальцам, шизофреникам в части полноценности духа?
— Ну, во–первых, мы не сталкивались непосредственно с питекантропами и неандертальцами, за исключением, может быть, некоторых особо энергичных наших современников, а с шизофрениками — часто. С этим — хорошо. Надо сказать, что это очень увлекательная, загадочная проблема. Каков был внутренний мир питекантропа, неандертальца? Мы только знаем, что неандертальцы хоронили своих умерших. Всё–таки это уже о чём–то говорит. Да, они были низшими существами по отношению к человеку. Но что–то у них уже было, какой–то инстинкт. Пока решить это невозможно. Мы даже не знаем, насколько была развита у них речь. Значит, полноценность духа… Конечно, у питекантропа и неандертальца полноценности духа не было. У шизофреника может быть полноценность духа, но выход этого духа наружу по отношению к другим людям искажён.
— Не противоречит ли существование души тому, что есть дебилы, у которых отсутствует творчество?
— Это тот же самый вопрос. Это невозможность духа проявить себя.
— Когда душа вселяется в ребёнка: в момент зачатия или рождения?
— До рождения, конечно, но когда точно? Это ещё Дарвин поднимал этот вопрос.
— Лечиться у Кашпировского — не противоречит ли это закону кармы, что человек сам должен её отработать?
— Вы знаете, тогда надо ни у кого не лечиться. Потому что если ты заболел, скажем, воспалением лёгких, и говоришь, что, значит, такая моя карма, и будешь избегать врачебной помощи? Церковь так не учит. Церковь благословляет лечиться, но она говорит о том, что врач тоже человек, и здесь на волю Божию многое…
Что касается лечения Кашпировского, он, безусловно, очень сильный целитель, но я предупреждаю всех, кто почувствует при этом какие–то негативные явления, вы немедленно оставьте это. Потому что его сеансы происходят в массовом масштабе, и он не может отбирать, кому это полезно, а кому вредно. Поэтому могут быть и вредные последствия.
— Как понимать слова: «Впрочем, и враг действует не иначе, как по воле Божией и попущению, сколько это для нас нужно»?
— Это значит, что в конечном счёте, как говорит Библия, и зло Бог обращает в добро. Но это Бог, а мы–то должны ясно всё понимать. Он в конечном счёте обратит, а у нас нет такого права…
(конец кассеты 1)
(кассета 2)
…разницу между добром и злом сглаживать.
— Скажите о связи прошлого с настоящим на примере семьи, где ушедший в мир иной знает, что может им помочь, а пребывающие здесь хотят, но не знают, в чём суть помощи.
— Вы знаете, общих законов здесь нет. Но я, например, очень часто чувствую реальное присутствие своей матери, и контакт у меня с ней почти ежедневный, хотя я человек совершенно здравомыслящий и никаких у меня «тараканов» нет. О том, что живые и умершие связаны, свидетельствует, например, Ванга в Болгарии. Она очень часто связывает людей с умершими родными. Вероятно, вы слышали, читали. Мне рассказывали об этом люди, которые сами были у Ванги и подтвердили: да, действительно. Вот был у меня один человек знакомый, тоже врач он был, он пришёл, и она сразу назвала имена его родителей., хотя она не знала их.
— Правда ли, что Библия предсказывала появление Иисуса Христа за несколько веков до первого века нашей эры?
— Да, да, конечно. Первые прямые предсказания, такие недвусмысленные, были за восемьсот лет почти до Рождества Христова.
— Можно ли, оставаясь христианином, заниматься йогой?
— Можно, но для этого надо заниматься только хатха–йогой, практической, а раджа–йога и джнани–йога — они ориентируются на другую систему ценностей и мировоззрения.
— В Законе Моисея карается измена жены, но ничего не сказано об измене мужа. Значит, это дозволено?
— Не надо рассматривать Закон Божий по принципу современной юриспруденции «что не запрещено, значит, разрешено». Надо понимать суть проблемы: почему запрещено? Потому что есть любовь, она не должна нарушаться. Просто в Ветхом Завете было патриархальное общество, и поэтому там акцент делался на муже, то есть на измене жены. И потом там ещё не полностью установилась моногамия — единожёнство. Было немало случаев многожёнства, которое вполне, так сказать, допускалось.
— Вот здесь как раз дальше говорится: в Израиле было разрешено многожёнство, Христос нигде не запрещает, значит, многожёнство — это не прелюбодеяние?
— И всё–таки многожёнство несёт в себе некоторое внутреннее противоречие. Потому что для павиана, у которого большой гарем, это — норма; потому что общение у обезьян происходит на очень элементарном уровне. Но тот из вас, кто любил по–настоящему, должен ясно понимать, что по–настоящему человек может любить только одного, и так устроен. Если он полюбил другого, то значит, он этого уже не любит. Всё–таки вот моногамность… Вот настоящая любовь, она же не способна, так сказать, терпеть рядом кого–то другого. Значит, это более идеально.
— Как преодолеть страх болезни и смерти?
— Александр Блок писал:
Жизнь без начала и конца,
Нас всех подстерегает случай.
Над нами сумрак неминучий
Иль ясность Божьего лица.
Если «сумрак неминучий», то пускай тогда катится всё в тартарары, вместе с нашими болезнями и смертью. Но если «ясность Божьего лица», значит, мы должны довериться промыслу.
— Что означают слова: кондак, ирмос, икос, стихира, тропарь, седарь?
— Кондак — это краткое песнопение церковное, ирмос — это песнопение одной из песен канона ( канон — это цикл из девяти песен во время всенощной), икос — это посвящённый празднику тоже небольшой гимн, стихира — церковное песнопение, тропарь — главный гимн в честь праздника или святого. Скажем, «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ» — это тропарь праздника Воскресения Христова, Пасхи. Седарь — это последнее, после канона всенощной, песнопение, или небольшой текст, который читают.
— Как Вы относитесь к Кашпировскому?
— Никак, я с ним не знаком. Митрополит Филарет с ним знаком, они говорили, и Кашпировский сказал, что он к религии относится хорошо, но почему–то не крестится, говорит, боится, что у него пропадёт этот дар. Вот мне это не понравилось, потому что если этот дар — от Бога, то чего же тут бояться?
— Считаете ли Вы, что он является посланником Сатаны?
— Да нет, это чушь. Он просто сильный целитель, гипнотизёр, такие были всегда, во все века.
— Опять: как церковь и лично Вы относитесь к Чумаку?
— Где Вы служите?
— Я дам вам потом адрес моей церкви.
— Мы знаем, что можно разрушить мозг при операции, отнять разум. Что происходит с духом такого человека?
— Он лишается выходов. Он капсулируется внутри. Но в общем, если у человека отнять мозг, он погибает и физически, а не только духовно.
— Аборт считается грехом, но не лучший ли это выход, если ребёнок зачат от наркоманов, пьяниц, генетически больных людей?
— Генетики утверждают, что никогда с полной уверенностью нельзя утверждать, что генетические эти беды могут перейти на ребёнка. У очень здоровых родителей может родиться совершенно больной ребёнок. Наследственные нити столь причудливо вьются, что у здоровых может родиться больной, у больных — здоровый, поэтому убивать ребёнка всё равно нельзя.
— Всякое ли зачатие праведно?
— Зачатие является физиологическим актом, оно происходит и в животном мире, и у человека. Если с этой точки зрения его рассматривать, то оно есть просто зачатие. А вот если люди хотят родить ребёнка и хотят его воспитать по–хорошему, то естественно, это будет считаться праведным.
— Бывают случаи, когда дети мстят родителям за своё появление на свет, убивают их.
— Но в математике так говорят: исключение подтверждает правило. Всё–таки не так часто дети это делают, к счастью.
— Почему существует поминание на девятый день, на сороковой день, и так далее? Есть ли какие–нибудь откровения православных людей об этом?
— В общем, настоящих авторитетных текстов нет. Это традиция. Есть произведение старинное средневековое «Мытарства Феодоры», где об этом сказано, но оно не принято Церковью как канонический текст.
— Чем отличается жизнь после смерти злодея и просто доброго, хорошего человека и человека святого?
— Каждый получает свою долю спасения, только святой — в полноте, а злодей, по–видимому, получает её в минимальной степени, пока с него не сойдёт всё это.
— Как относиться к такому письму, опущенному в почтовый ящик?
— Надо опустить его тоже в ящик, только в другой — в мусорный.
— Что Вы можете сказать о генетической памяти, в том смысле, как об этом говорит Лев Гумилёв, в высших проявлениях этой памяти?
— Надо сказать, что вопрос этот достаточно слабо изучен. Здесь очень много гипотез, и неадекватных, и далеко не бесспорных. Но что гены и вообще вся наследственная структура может нести в себе какие–то от предков следы — это, в общем, довольно правдоподобно. Ведь теперь утверждают, что даже вода способна такие вещи удерживать. Это всё требует изучения.
— Что происходит дальше, после смерти, с такими людьми, как Гитлер и Сталин?
— Ну, условно говоря, всё то мерзкое, что в них есть, обгорает с них, но, поскольку этого мерзкого слишком много, то там ничего не остаётся.
— Одобряете ли Вы медитации?
— Такие медитации, которые описаны у Гессе в романе «Игра в бисер» — нет, конечно. Но богомыслие — глубинное размышление — безусловно, не только полезно, но и просто укрепляет духовную жизнь.
— Есть ли внеземные цивилизации?
— Как только я получу надёжные сведения, я отвечу на этот вопрос.
— Если есть, то существует ли у них Божественное Откровение, была ли у них Благая Весть?
— Тот, кто хочет найти ответ на этот вопрос, посмотрите статью Михаила Васильевича Ломоносова, она называется «О вхождении Венеры в Солнце», там на этот вопрос дан ответ. Это есть в любом собрании сочинений.
— Есть очень странные цифры — 666, печать, которой будут метить людей. Очень просим объяснить, что это такое.
— Ну, согласно одному традиционному мнению, 666 — это значит «трижды несовершенный». «Совершенный» — это семёрка. Шесть — «несовершенный», «незавершённый», трижды несовершенный. Но по более убедительному и распространённому мнению, это знак тирана, тирана, беззаконного правителя. Ибо если сложить числовое значение двух слов: «Кесарь Нерон» в еврейском числовом сложении, получится 666. Нерон был первый тиран — гонитель церкви, за ним пошли другие.
— Кто такой «ангел–хранитель», есть ли он у каждого человека?
— Я думаю, что есть. Я даже уверен, что есть. Есть какая–то связь наша с духом, с иным миром, гораздо более сложная и таинственная, чем мы думаем. Отец Сергий Булгаков, великий богослов русский двадцатого века, очень об этом прекрасно писал, но сейчас я не могу привести его слов, это целый абзац, но вот может быть, завтра я его приведу на беседе о Булгакове.
— Как объяснить резкое затухание духа в тяжелейших условиях концлагеря? Какая корреляция духа с телом?
— Здесь обратная связь существует. Дух очень сильно влияет на тело, в сущности, не меньше, чем тело на дух. Знаменитый современный психиатр Виктор Франкл создал специальное учение — логотерапию. Он её создал, сидя в лагере, он был в Дахау или в Освенциме, не помню. Что он заметил там? Что выживали не сильнейшие, а люди, имевшие цель, веру, люди, духовно крепкие, а не физически. Тем самым выясняется ( это был опыт очень серьёзный), он на этом основании создал свою логотерапию, то есть лечение духом, логосом.
— Видения во сне — что это, на Ваш взгляд — работа мозга или…?
— И то, и другое. Это и воспоминания о том, что прошло, и символические описания наших состояний, как по психоанализу, и предчувствия, и иногда бывают вещие сны. Я, например, в жизни видел два вещих сна, поразительных. Я никогда не думал, что они могут исполниться, но они через много–много лет исполнились.
— Скажите, пожалуйста, как Вы относитесь к «Живой этике» и к какой религии принадлежала Елена Ивановна, Святослав Николаевич и Николай Константинович Рерих?
— Я очень уважаю Елену Ивановну и Николая Константиновича Рериха как художника. Елена Ивановна была великая русская женщина, как и Блаватская, но надо сказать, что воззрения их я абсолютно не разделяю. Эта религия — вы спрашиваете, к какой религии она относится? — это разновидность теософии. Теософия есть шаг назад по отношению к христианству. Я думаю, что в двух словах это не скажешь, но об этом… Я думаю, что в рамках «Культурного Возрождения» мы можем провести специальный вечер, посвящённый теософии, антропософии и оккультизму, если у вас будет такое желание.
— Как Вы оцениваете шаг того, кто раньше верил в коммунизм, не признавал никакой веры, а в конце концов пошёл и окрестился?
— Лучше поздно, чем никогда.
— Как Вы оцениваете статью Горбовского «Те, кто вернулись», и как Вы относитесь к феномену зомби?
— Ну, Александр Аркадьевич Горбовский — человек такой интересный, он всегда любит необычайные вещи. Но он больше писатель, чем учёный. И он ведь берёт разные истории старинные, все они требуют… Он ведь не претендует на научные исследования. Это всё ещё надо проверять десять раз. А что касается зомби, то есть ведь разные духовные воздействия, как положительные, так и отрицательные, но не нужно быть суеверным, надо очень тщательно и осторожно всё взвешивать.
— Где хранится саван, в котором был похоронен Иисус Христос после распятия?
— Это в Италии, в городе Турине, в храме Иоанна Крестителя. Я был как раз совсем недавно в этом храме, и там эта плащаница хранится в особой серебряной такой коробке. Идёт до сих пор спор: действительно ли это подлинная плащаница, или это картина? Большинство склоняется к тому, что это подлинная.
— Можно ли участвовать в сеансах Кашпировского?
— Но очень осторожно это делать.
— Расскажите, пожалуйста, об обрядах отпевания и поминовения. Как это связано с освобождением души?
— Это на самом деле молитва Церкви, молитва Церкви за умершего, чтобы процесс прохождения его в вечность облегчался, мы просим о прощении его грехов. И вот когда священник читает разрешительную молитву, это молитва о прощении грехов.
— Как же возникает дух человека, раз он не есть порождение тела?
— Он не только не порождение тела, он не существует в природе. Это дар. Как тело является даром природы, так и дух является даром Божьим.
— Правда ли, что умершие злые люди действуют на мир и после смерти в плохую сторону?
— Вообще что–то в этом есть, но надеюсь, что не очень сильно.
— Будет ли снята анафема с Толстого?
— Я даже не могу сказать, но пока это не так актуально. На него никакой анафемы не произносили, никакой. Это было определение Синода, в котором было сказано, что Лев Николаевич проповедует учение, которое он выдаёт за христианство, но оно не является христианством, и отныне он не считается членом Церкви. Какой смысл сейчас писать: а мы теперь подумали–подумали и решили, что он член Церкви? Чушь будет какая–то.
— Бессмертие духа и воскресение плоти. Остановитесь, пожалуйста, на этом.
— Это очень важный вопрос, спасибо, кто его задал. Я совершенно не коснулся главного христианского учения о посмертии, которое именуется учением о воскресении. Но я сделал это сознательно, потому что я хотел сделать лишь преамбулу. О воскресении мы будем говорить в самом конце, это будет эпилог нашей встречи, потому что это есть вершина. Мы говорили о естественной идее бессмертия.
— В газете есть фраза: «В 90–м году на Землю придёт Иисус Христос, как существо с планеты другого созвездия.»
— Я думаю, что Христос Спаситель нам об этом всё ясно сказал. Он сказал так: «Восстанут Лжехристы и Лжепророки, и вот когда будут говорить, что там Христос и тут Христос — не верьте.»
— Как Вы относитесь к НЛО?
— Никак. Когда я буду убеждён, что они существуют, то я буду рад, что Бог создал не только человечество на Земле, но и в других местах. Но пока эти данные спорны.
— Если человек некрещён, то он несёт карму рода, а если крещёный — нет?
— Мне трудно ответить на этот вопрос. Во всяком случае, крещёние снимает что–то родовое, безусловно.
— Признаёт ли Православная Церковь святое копьё и кусок Ноева Ковчега, хранящиеся в Эчмиадзине?
— Ну, формально у нас свидетельств никаких таких не было, никто вопрос этот не поднимал.
— Бог создал человека, но Вы только что признали существование синантропов и питекантропов. Так кого создал Бог — питекантропа или человека? Как Вы относитесь к теории Дарвина?
— Покойный Чарльз Дарвин понятия не имел о питекантропе, потому что его открыли после смерти Дарвина. А как Бог создал человека? Вот представим себе художника, который рисует картину. Вот он натянул холст, вот он сделал эскиз, вот он нанёс первый слой краски, и так далее, и так далее. И мы каждый раз будем спрашивать: так что же он создал, холст или картину? Или — эскиз или картину? Человек создан Богом не сразу, а с помощью развития, на основании законов, которые создал сам же Бог.
— Как Вы относитесь к снам, в которых можно встретить умерших родных: маму, отца?
— В общем, довольно часто, я убеждён в этом, что именно во сне умершие родные вступают с нами в какой–то контакт.
— Какое учебное заведение Вы окончили?
— Я по светскому образованию биолог, кончал также духовную семинарию и Академию.
— Расскажите, пожалуйста, о теории возрождения Фёдорова. Он считал, что возможно лишь всеобщее воскресение.
— Да, это очень интересно. Я думаю, что о Фёдорове мы будем говорить в конце, когда будем говорить о воскресении.
— Как будет происходить Второе Пришествие и Страшный Суд?
— Всё, что мы имеем в Библии, дано в символических образах. Но в наш век катастроф и ужасов конец истории представить себе довольно нетрудно. Если посмотреть что–то вроде фильма Лопушанского или что–то ещё, можно себе представить.
— Расскажите о «Розе Мира» Андреева, но не о тех главах, которые печатались в «Новом Мире».
— Я не читал этих глав, но я читал её целиком, но давно, лет двадцать назад. Меня часто про неё спрашивают. Я убеждён, что у Даниила Андреева был настоящий опыт духовного мира, но как поэт и художник, он этот опыт интерпретировал по–своему, изображая это в таком фантастическом виде.
— Зачем креститься, это лишь формальный акт, так как есть люди крещёные нехорошие. Наоборот, надо быть просто честным.
— Ну, это замечательно, когда человек просто честен. Но когда Христос призывает нас к себе, и ты становишься членом его Церкви, то это Он говорит, — не я, не Церковь, — а Христос говорит, что вот этот знак, этот символ человек должен совершить, чтобы показать всем и себе, что он отныне принадлежит Христу.
— Объясните, пожалуйста, символику на ауре Христа.
— Это греческое слово «огон» обозначает «сущий», то есть тот, кто имеет бытие.
— В чём главное противоречие между мусульманской религией и христианской?
— Пятнадцатого, ровно через неделю, в 18.30 в Библиотеке Иностранной Литературы
(конец первой стороны второй кассеты)
будет вечер, посвященный проблеме «Ислам и христианство». Вероятно, будет представитель ислама, мулла, надеюсь, что я тоже буду, и кто–нибудь из востоковедов.
— Христос в Евангелии всегда называет себя «Сыном Человеческим», почему Церковь называет его Богом, Сыном Божьим?
— Согласно древней традиции, «Сын Человеческий» означало Спасителя Мира, а не просто человека.
В этом месте часть записи пропущена.
— Из клинической смерти известно, что определённые структуры мозга ответственны за те или иные проявления психики и духа, то есть мы имеем дело с материальным субстратом духа. Когда мозг умирает, на чём основано действие духа? Как соотносятся понятия «дух»,«сознание» и «подсознание»?
— Сознание является частью духа. Дух включает в себя и подсознательную область, и сверхсознательную мистическую область, и область творчества, и область свободы, и область, так сказать, нравственную. Это всё дух. Сознание — это дух, который сознаёт самого себя. Сверхсознание — это дух, который открыт Космосу и Богу. Подсознание — это дух, который себя ещё не осознал.
— Если человек умирает некрещёным, ему там хуже, чем крещёному?
— Нет, не думайте, что крещение — это билет на вход в рай, это неверно. Бог будет судить человека по его делам.
— Нужно ли исповедоваться перед крещёнием?
— Обязательно.
— Я читала, что Ваша мама исповедовалась. Почему сейчас это не принято?
— Это очень плохо, что не принято, это ошибка.
— Снимает ли крещёние грехи предыдущей жизни?
— Да, конечно, так мы верим всегда.
— Что такое человек? Вне плоти можно ли говорить о личности как о человеке?
— Очень верный вопрос. Да, дух развоплощённый уже теряет право называться полностью человеком, и вот это нас подводит к величайшему откровению Библии, откровению о Воскресении. Нам будет даровано новое тело; как мы получили это тело, так мы получим и …
В этом месте часть записи пропущена.
— Вопрос такой: некоторые восточные мистики считают, что православные подвижники подавляют в себе низший, подсознательный уровень, не изживают, а проживают его в себе, и эта двойственность долго сопровождает их и удлинняет их путь духовной эволюции. Современные психотерапевтические методики предлагают освобождение подсознательного уровня и, таким образом, переход на более высший уровень. А как считаете Вы?
— Это вопрос очень важный, но на самом деле в христианском подвижничестве есть много различных путей и методов, и далеко не всегда они так отличаются от восточных. И на самом деле речь не идёт вовсе о подавлении, а о трансформации. Ну, если говорить на языке психоанализа, о сублимации тех стихий, которые заложены в нас. Так что здесь в практике есть много общего.
— В чём наш долг перед Русской Православной Церковью, чем мы должны ей помочь?
— Ну, внешний долг — хотя бы помочь восстанавливать храмы и другие ценности. А для православных — укрепить общинный дух приходов, чтобы церковь не была местом, куда приходят люди как в театр, чужие.
— Предпринимает ли что–нибудь Церковь в связи с тем, что народы Европы стремятся к «общеевропейскому дому»?
— Да, у нас очень часто иерархи участвуют в разных политических делах, но не знаю, насколько это продвинет дело.
— В Библии в главе 12 Даниила (говорится, что) последний царь будет князь Михиал и время будет тяжёлое.
— Михаил в данном случае — это символический глава ангельских сил, архангел Михаил вовсе, а не другой кто.
— Где же находятся души умерших?
— Понятие «где» к ним неприложимо, «где» — это только место какое–то, а этого места нет, это иное измерение.
— Слышала передачу по ленинградскому телевидению о слоях, где живут разные души.
— Да, но это понятие «слой» здесь тоже метафора, это не в прямом смысле слой.
— Христос учил не заботиться о завтрашнем дне. Почему? Не потому ли, что пребывание в мире кратко, и значит, не стоит трудиться?
— Нет. Потому, что когда мы озабочены, мы ничего не помогаем делу, мы только нервничаем, и мы прекрасно знаем, насколько это травмирует человека.
Итак, сегодня наша встреча закончена. Тут сказано: «Расскажите о тибетской Книге Мёртвых», я думаю, что у нас будет издан перевод Моуди, книги, поскольку переводы уже есть, и там будет этот текст, по крайней мере, изложение. На русском языке есть и «Книга Мёртвых».
В этом месте часть записи пропущена.
— Ветхий Завет не говорит о загробной жизни, так и иудеи не говорят о загробной жизни до второго–третьего века. Это расхождение?
— Дело в том, что Ветхий Завет был первоначальным этапом Откровения, и поэтому в нём не было дано откровение всех истин, в частности, не было откровения о посмертном состоянии души. И поэтому древние евреи вынуждены были заимствовать свои взгляды у соседних философов и религиозных, так сказать, учителей. И они взяли учение, которое распространено было в Вавилоне. Рядом был Египет, — там было одно воззрение. В Вавилоне было учение, похожеё на… Ну, «Одиссею» вы все читали, поэтому вы помните, какое состояние было у мёртвых, когда Одиссей их вызывал. Вот такое мрачное, тёмное царство подземное было в представлении древних вавилонян, и это заимствовали древние иудеи. И в четвёртом веке до нашей эры впервые даётся откровение о воскресении мёртвых. Первый его признак — это слова в Апокалипсисе Исайи, это часть книги пророка Исайи, написанная в четвёртом веке.
— Как понимать: «Блаженны нищие духом»?
— Это те люди, которые сознают изъяны своей духовной личности. Недостаток его, потому что они понимают, что они нуждаются в полноте Духа. В пополнении.
— Почему общение с умершими часто совершается через сон?
— Потому что есть сфера подсознательного, бессознательного, которое погружает нас в некое поле единого человечества, живых и умерших. Карл Густав Юнг называл это, так сказать, «миром архетипов» человеческих. И вот именно на этом уровне и соприкосновения наиболее известны.
— В чём разница в отпевании заочно и когда покойник стоит в церкви?
— В принципе, никакой разницы нет. Единственная разница — просто родным приятно, и для покойника тоже разница. Если вот он умер недавно, быть может, он ещё здесь как бы присутствует. Его дух.
— Правда ли, что вы отпевали Анну Ахматову?
— Нет. Нет. Она умерла в Ленинграде и…
— Почему отпевают только крещёных? Разве не равны перед Богом крещёные и некрещёные?
— Конечно, равны. Но христианское отпевание по своим текстам предполагает члена общины. И иначе будет какой–то фарс, если мы будем ему приписывать, хотя бы формально, члена общины.
— Дух и душа — эти понятия одинаковые или нет? В чем разница?
— Душа — это психика. Психика — это мост между телом и духом. Психика свойственна животным. А дух человека … Дух — это начало творческое, начало созидающее, начало личностно–бессмертное.
— Известно, что у людей, занимавшихся спиритизмом, происходит ломка судьбы. А если человек исповедался в этом грехе?
— Не знаю, но вот я, сколько людей ни опрашивал, кто занимался спиритизмом, всё–таки последствия этого были довольно тяжёлые.
— Может ли душа умершего человека воплотиться при рождении в другого?
— Ну, этот вопрос спорный. Христианство в это не верит.
— Как относится к перевоплощению иудаизм?
— Тоже не принимает его.
— Как объяснить, что прорицатель видит весь путь человека?
— Есть некое измерения бытия, в котором все события как бы находятся на одной плоскости. Вне времени. Вне времени. И вот туда проникает взор прорицателя, пророка. И, конечно, Божий взор.
— Мне очень дороги мои предки. Что мне делать для них, ушедших? Я люблю их и хочу, если не помочь, то как–то облегчить их.
— Значит, по–моему, молиться за них, это как раз и есть.
— У Иоанна Богослова есть изречение в одной из книг, что останутся только семь церквей, в которых сохранится Благодать. Как это понимать?
— Семь в Библии — символ полноты. И когда в Апокалипсисе Иоанна Богослова сказано о семи церквах — это конкретные церкви в Малой Азии, нынешней Турции, там вообще никаких церквей сейчас нет, один ислам; так вот, семь — это полнота Вселенской Церкви. Символ полноты Вселенской Церкви.
— Как вы относитесь к теории Мартынова? Сейчас вышла его книга.
— Это, так сказать, оккультная книга, ничего там нового в сравнении со старым оккультизмом я не нашёл. Но когда он пишет, что… В таких вещах духовных часто много интересного есть; мне приятно, что он так высоко ставит Бердяева. Но есть мысли, которые я не могу разделить.
— Существует ли связь между постом и духом человека?
— Конечно, потому что когда человек постится, он укрепляет свою власть над плотью. Это очень важно. Не уничтожает плоть, а укрепляет власть.
— Почему именно в девять дней, в сорок дней и так далее?
— Есть какие–то этапы развития индивидуальной судьбы посмертной, они соответствуют на нашей земле вот этим дням.
— По скольку (раз) воплощение человека появляется на Земле, и с чем это связано?
— Я думаю, что он появляется один раз, и воплотится вновь только в Царстве Божием. То есть в Воскресении Мёртвых.
— Что Вы можете сказать о перевоплощении души в другого человека? Как относится к этому христианство?
— Ну, не христианство, а большинство религий всё–таки этого учения не имеют. Единственное исключение — это индийские верования.
— Если Бог один, то почему столько религий?
— Потому что ограниченны люди, а Бог безграничен. И каждый человек какую–то часть схватывает и постигает, Бог — бесконечен.
— Могут встретиться после смерти души крещёные и не крещёные?
— Это трудный вопрос, и на него я ответить не могу. Если бы я ответил, я бы был не прав.
— Что есть красота с точки зрения церкви?
— Гармония. Красота есть отображение Небесной красоты. Конечно, можно это назвать гармонией.
(Следующих подчёркнутых фрагментов нет на плёнке, но они есть на дискете.)
— Будет ли здесь продолжаться цикл «Жизнь после жизни»?
— Нет, следующую нашу встречу мы хотим посвятить памяти Бориса Леонидовича Пастернака. Поскольку его юбилейный год. А об остальных встречах — вот день мы ещё не согласовали. Какой день будет? Значит, здесь будут выступать поэты, вот, писатели, люди, которые знали лично Пастернака. Будет включена запись его голоса. Я немножко расскажу о религиозных воззрениях Пастернака. Так что как–то отметим тоже его юбилей.
— Кто был Валаам — «муж с открытым оком»; он не принадлежал к Израилю, но мог, как Моисей, общаться с Господом?
— Библия учит нас, что Бог открывался и язычникам.
— Что за странное поведение Господа в начале истории с Валаамом: велел идти и чуть ли не убил за это, если бы не ослица?
— Ну, это тоже надо подробно объяснить, почему. Это же образ того, что он шёл против воли Божьей, а шёл в то же время по воле Божьей. Каким образом? В двух словах.
Один из царей решил погубить колдовством израильтян, которые двигались по пустыне к земле Ханаанской. И он выписал себе из Вавилона колдуна, который должен был подняться на стену и предать проклятью народ. Проклятье — считалось, что оно наведёт мор на людей. Вот. И Валаам поехал. Это был знаменитый, знаменитый прорицатель. Кстати, легенды о нем складывались по всему Востоку, найдены недавно ещё некоторые тексты Валаамовских изречений. Ходили по всему Востоку его гимны и изречения пророческие. Вот. И он пошёл, И Бог ему открыл, что … Каким образом ему открыл, что здесь что–то не то? Ангел встал с мечом напротив, и ослица ему сказала, что она не пойдёт. Вот. Это такой момент, что люди не понимали, но даже осёл понял, что он идёт против. И когда Валаам поднялся, — он всё–таки решил это сделать, — и вместо проклятья он произнес благословение. Вот этот конфликт между волей прорицателя и волей Божьей — он здесь представлен.
(Следующих подчёркнутых фрагментов нет на плёнке, но они есть на дискете.)
— «Не оставите ли нас в углубленном познании Библии?» Ну, там большой довольно ДК — «Серп и молот». Там, по–моему, пятьсот или шестьсот мест. Больше, даже. Так что всем хватит.
— Какая разница в трактовке Успения Богородицы православной и с точки зрения католической?
— Никакой. Потому что мы считаем, что она была вознесена. Но у католиков это считается, так сказать, установленным церковью Учением, а у нас это просто церковное предание.
— «Не можете ли разъяснить понятие Троицы?» Ну вот, для этого специально мы проводим беседы по Символам Веры. Как раз сегодня я закончил говорить о Троице. Потом я снова начну повторять, тогда мы коснемся…
— Так, значит, лекции по прочтении Библии мы начнем с того года. Я распределю всё то или иное вместе, то есть на все полугодие. Потом в июне сделаем перерыв, в августе составим расписание, если будем живы, и с сентября все начнем.
— Защищает ли от дурного глаза ношение Креста?
— Только относительно. Только относительно. Всё–таки защищает вера, а не металлическое изображение.
— Будет ли Православная Церковь переходить на новый календарный стиль?
— Пока таких признаков я не вижу.
— Как подготовиться к Крещению? С какого момента можно считать себя готовым?
— Вот я провожу специальные занятия «Ты готовишься к Крещёнию» в библиотеке Иностранной литературы. После Пасхи, когда мы крестим тех, кто подготовился, снова начнем. Но где, я ещё не знаю.
— Что было с нами до нашего рождения на Земле?
— Мы были в едином Адаме, только не отпочковавшись от него.
— Почему во время поста усугубляется влияние зла?
— А это по закону Ньютона: действие равняется противодействию; мы начинаем духовно как–то активизироваться, и враг не дремлет.
— Сохранились ли жертвоприношения в современном иудаизме?
— Нет, не сохранились. «Вроде бы все эти рекомендации исходят от Бога.» Для того времени — да, потом это всё ушло. «Только ли отсталостью и дикостью народа объясняется?» Каждая эпоха, — не забывайте, что это было всего три тысячи лет назад… Там есть свой смысл, но подробно в это входить я сейчас не могу. Жертвы не могут приноситься, потому что Господь потом установил только одно место для жертвоприношения. Это — Храм Божий. Но Храм уничтожен и не может быть восстановлен. Вот так получилось. На этом месте стоит прекрасная мечеть Омара — тоже во имя Божие, и никто её сносить, естественно, не даст, и не позволит, и нельзя этого делать.
— Если жертвоприношения были отменены, то когда?
— Кстати, для иудейства перед явлением Христа жертвы уже становились все более и более второстепенными.
— Да, вот тут про козла отпущения всё очень интересно, но, боюсь, это отвлечет нас в сторону…
— А, значит, в отношении Ахматовой — умерла она в Москве… Да, правильно, но хоронили–то её в Ленинграде. Поэтому отпевание там совершалось. Вот. Я имел в виду похороны.
— Как получается, что люди помнят свои предыдущие воплощения?
— Я думаю, что это есть влияние духовного контакта с умершими людьми, которые не нашли себе покоя, так сказать. Целый пласт таких душ окружает нашу Землю. И часто морочат людям голову, между прочим.
— Как молодой человек двадцати двух лет может считать выполненным свой долг? Он очень любил всё живое на Земле, но погиб очень рано, двадцати двух лет.
— Ну, об отдельной судьбе говорить трудно. Но кто знает, можно иногда выполнить свой долг и даже в детстве.
— Как разрешается антиномия между столь явно компиляционным характером Священного Писания и Ветхого Завета и догматом об его Боговдохновенности?
— Очень просто. Священное Писание является Богочеловеческим произведением. У него есть сердце, тайна, идущие непосредственно от духа Божия, — и плоть, которая создавалась людьми определённой эпохи, определённой культуры, определённого характера, и была у него такая же судьба, как и у других книг. Это не антиномии, а это диалектика единства Писания Богочеловеческого.
— Как вы относитесь к гипотезе принадлежности Откровения Иоанна к Ветхому Завету, о происхождении его ещё до Рождественского периода истории?
— Эта теория была выдвинута в начале нашего столетия… но против неё выдвинуто много аргументов; сегодня почти никто её не признает. Кроме того, надо сказать, что в той форме, в которой Откровение Иоанново существует сейчас, оно, безусловно, Новозаветное, и даже если автор использовал какие–то элементы древней книги, это не имеет значения.
— Может ли душа умершего оказать влияние на судьбу живущего?
— Наверно, да. Наверно, да.
— Каково ваше отношение к обществу «Радонеж? Не слишком ли оно консервативное?
— Не знаю. Вот, надо вам сказать, есть такой ресторан — «Радонеж», а общества такого я не знаю. Теперь так много обществ, что даже в «Московских новостях» поместили специальную статью, там всё не учтёшь.
— Не могли бы вы об основных отличиях православия и католицизма?
— Как раз сегодня рассказывал об этом. Взгляд и православной, и католической Церкви достаточно сходен на посмертие, и различия между ними в основном культурные, исторические, обрядовые. Есть и некоторые догматические различия. Но они возникли после, после разделения между Востоком и Западом. Когда произошло разделение в 1054 году, этих догматических различий не было в основном. И возникли они после тысячелетнего существования врозь.
Итак, мы с вами вот на наших четырёх встречах только коснулись этой глубокой темы, этой большой тайны. Но я хотел бы, чтобы вы задумались над краткостью и конечностью нашей жизни. Почувствовали, что это не мрачная мысль, а мысль о том, что жизнь ориентирована на Вечное. Мысль о том, что эта земная жизнь есть лишь момент бытия, лишь отрезок, лишь мост, по которому надо пройти. Но я бы не хотел, чтобы вы из этого сделали вывод, что жизнь земная не имеет значения. Всё, что мы делаем здесь, отдаётся в Вечности. И зло, и добро уходят вместе с нами. Поэтому надо помнить, насколько важно обогатить себя внутренне. Вот это и есть «блаженство нищих духом». Блаженство — потому что они получают богатство через тайну Божию, через Откровение, через Иисуса Христа и Его Благую Весть.
(Аплодисменты).
Спасибо. Спасибо. До свидания.

ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ И ОККУЛЬТИЗМ

«Перевоплощение, оккультизм, христианство» — вторая лекция из цикла «Жизнь после жизни, прочитанная в ДК Серафимовича 9 февраля 90 г.
(фонограмма)
Дорогие друзья! Слышно так?
С большим смущением я сегодня подхожу к объявленной теме, потому что она сегодня волнует и занимает очень многих людей, но, к сожалению, боюсь, занимает не так, как хотелось бы. Во–вторых, эта тема необъятная, и едва ли я сумею уложиться в нашу сегодняшнюю встречу, и часть аспектов проблемы придётся перенести на следующую беседу. В–третьих, я боюсь разочаровать тех, кто в порыве такого правоверного энтузиазма захочет услышать от меня анафемы или призывы, столь любезные сердцу охотников на ведьм.
Нет, я принципиальный защитник терпимости, веротерпимости. И ко всем взглядам стараюсь относиться достаточно объективно, и поэтому я буду вам рассказываете о воззрениях, которые не разделяю, отнюдь не клеймя их и не унижая.
Точно так же я смогу, вероятно, разочаровать тех, кто думают услышать от меня, что христианство готово на какой–то синкретизм, компромисс, синтез с рядом восточных идей, которые несовместимы с ним. Одним словом, я бы хотел коснуться вопросов, которые сейчас стали острыми, волнуют людей, обсуждаются повсюду. Сначала в контексте основной нашей темы — бессмертия души.
Как мы уже с вами говорили в позапрошлую встречу, учение о бессмертии является характерной особенностью всех религиозных воззрений, значительной части философских систем, и это учение опирается на серьёзные выводы науки, психологии, философии. Это не просто какое–то легковерное отношение к действительности, а это продуманная, прошедшая через человеческий опыт и разум идея. И не отвлечённая идея, а идея, глубоко вошедшая в человеческое сознание, в такой степени, что даже человек, который умом отрицает бессмертие, на самом деле в него верит, ибо человек не может вообразить себе небытия, полного уничтожения своей личности.
Среди различных концепций, среди различных точек зрения на форму бессмертия мы встречаем одну, получившую распространение в конце прошлого века, и вот сейчас у нас, в широких кругах нашей страны, да и в Соединенных Штатах, — теорию, которая у греков называлась «метемпсихоз», в Индии называлась «сансара», обычно называется «переселение душ» или реинкарнация, или перевоплощение. Когда говорят о перевоплощении, надо помнить, что этот взгляд очень редко встречается в истории духа, это своего рода исключение, потому что девяносто процентов мировых религий и философий стоит вне этой доктрины.
Она возникла в ограниченном регионе, пространственно, среди определенного этнического окружения, в районе между Индийским субконтинентом и Австралией. Впоследствии, когда племена ариев пришли в Индию, около двухтысячного года до нашей эры, они постепенно заимствовали концепцию переселения душ, но сами предки их, ариев этих, этой доктрины не знали. Древнейший памятник религии тех времен — «Риг–Веда» — ещё не знает этой теории переселения душ. И только потом, в начале первого тысячелетия до нашей эры, в Упанишадах, в частности, в Брихадараньяки–Упанишаде, впервые упоминается эта концепция.
Что же такое переселение душ? Это учение имеет три формы. Первая форма: та, которая имеется в древнейших текстах Упанишад. Почему там возможно это представление? Потому что, согласно учению древних индийцев, в мире действует только Бог, и человека нет, и никого нет, кроме Него. Только Бог рождает из Себя мироздание и снова в Себя втягивает. Подобно тому, как солнце выбрасывает из себя протуберанцы, подобно тому, как из океана рождаются волны, разбиваются о скалы и снова уходят в море, все явления мира возникают, рождаются из недр Божественного и погружаются в него обратно.
Поэтому довольно условно говорится о перевоплощении каких–то душ, потому что, в конечном счете, перевоплощается не человек, а Брахман, Единое Божественное. Он входит в этот мир, и каждый из нас, согласно этой концепции, есть лишь всплеск этого Брахмана, каждый из нас единосущен Божеству, и только надо опознать в себе эту тайну и помнить, что рано или поздно ты вернёшься в это состояние. Тогда будет ясно, что перевоплощение души в других людях, в животных — это всё временные этапы, всё это часть грандиозных игр мирового океана, грандиозных моментов воплощения Абсолюта. В этой картине есть своё величие.
Но христианство иначе смотрит на вещи. Есть ли здесь что–нибудь общее с церковной точкой зрения? Да, есть, несомненно. Прежде всего, глубинная традиционная христианская точка зрения полностью согласна с учением Упанишад и других философов о том, что Божественная тайна невыразима, невместима в наши понятия, что Божественное — это то, что находится по другую сторону частных конкретных человеческих мыслей, слов и определений. И если в Упанишадах мы находим такое выражение, что высшая Божественная Личность — Атман — может определяться только отрицательно, что Он есть «не то, не то и не то», то же самое говорят и христианские богословы, что Бог не может быть целиком и адекватно втиснут в прокрустово ложе наших земных человеческих мышлений и представлений.
Далее, христианство полностью разделяет взгляд, который проповедует Восток, о том, что духовное, безусловно, важнее материального, что всё–таки духовное — это некая высшая ступень развития бытия, и что дух господствовать должен над телом, что «не единым хлебом жив человек». Здесь общность налицо.
Корме того, в Упанишадах есть понятие «мокши» — спасение. И это разделяет христианство. Человечество, мир находятся в страдающем, болезненном состоянии; он нуждается в избавлении, спасении, а тот, кто не отдаёт себе отчёт в этом, тот и будет прозябать во мраке. «Мокша» в Упанишадах — это великая жажда спасения. И я думаю, вы поймёте, что христианство, которое ставит в центр своей проповеди учение о Спасителе и о спасении, конечно, является религией спасения.
Но есть тут разница: для Востока спасение заключено прежде всего в осознании единства человека и Божества, полной тождественности. И определённых методов и упражнений — так родилась и техника йоги — для того, чтобы это осознание в себе вызвать и реализовать. Собственно, главная беда человека, согласно Упанишадам, в «авидьи», то есть в неведении. Человек не знает, что он часть Божества, частица.
Для христианства человек не частица, а он — творение. Он не был и стал. Между бездной абсолютного и нами — относительным — нету перехода, нету того излияния силы, которая бы превратилась в человека и мироздание. «В начале сотворил Бог небо и землю». «Небо и земля» — символ, образ Вселенной. Не излил из Себя, не исторг из Своих недр, а сотворил. «Да будет свет», «Да произведет вода душу живую», то есть Абсолютное не рождает, а творит — вот здесь важнейшее, принципиальное, качественное отличие.
Мы не единосущны Богу, мы — творение.
«Твое творенье я, Создатель,
Твоей Премудрости я тварь,
Источник жизни, мир Податель,
Душа души моей и Царь.»
— Так говорит пророк.
Мы не имеем бытия. Когда древний боговидец Моисей спросил у Бога: «Кто Ты есть? Как имя Твоё?» И Он ответил: «Я Сущий, Я Тот, Кто есть. А тебя нет как бы, твое бытие рождено потому, что Я дал тебе бытие».
В конце концов, согласно Упанишадам, единственным субъектом мира является только Бог. Согласно христианскому воззрению — Творец и второй, «малый Бог» — созданный им человек. Не частица, не излияние, а новая воля, противостоящая Ему, причем свободная, способная восстать против своего Создателя, противиться Ему, и если прийти к Нему, то свободно. И спасение без свободы не может осуществляться.
Я вспоминаю, когда здесь, по–моему, мы проводили вечер памяти Николая Бердяева, я напомнил собравшимся о том, как Бердяев ответил на атеистический софизм. У атеистов в 20–е годы сложился такой софизм для незадачливых людей: «Может ли Бог создать такой камень, который Сам бы не мог сдвинуть?»
Мол, если Он не может, то Он не всемогущ, а если может, то опять не всемогущ, потому что Он не может его сдвинуть. Бердяев ответил: «Может, и этот камень есть человек». Человек… человек, потому что он образ и подобие Божие, не частица Бога, не излияние Бога, а «alter ego», его второе «я», созданное, а не рождённое.
Так вот, если учение о спасении как таковое нас роднит, то понимание спасения у нас совершенно разное, совершенно разное. Для христианства спасение есть приобщение к Божественной жизни, но не растворение в ней. Для авторов Упанишад, для великих мудрецов Индии и тех, кто следовал за ними, высший этап спасения — полное исчезновение личности, ибо личность есть временный всплеск на поверхности бытия, а на самом деле есть только одна личность, к Которой надо вернуться, — это сверхличность Бога.
В Евангелии мы находим совершенно противоположную точку зрения: Господь говорит о том, что душу каждого видит ангел на небе, то есть дорог ему каждый, созданная личность абсолютно драгоценна для Творца, она не является только частью чего–то. Вот здесь огромное различие.
Ну, понятно, что в брахманизме, в Упанишадах, перевоплощение возможно потому, что Абсолют как бы входит в этот мир и играет в нём, играет, превращаясь в людей, зверей, в растения и так далее. Но потом он должен вернуть всё обратно.
Есть в Индии другой вид учения о перевоплощении, буддийский, созданный в рамках великой религиозно–философской системы, основанной Гаутамой Буддой. Это пессимистическое воззрение. Согласно учению Будды, личности не существует. Личность — это «скандха», это сумма некоторых элементов, которые потом продолжают существовать, но как таковая личность исчезает. Перевоплощение в буддизме, строго говоря, является лишь данью традиционным индийским взглядам, а в действительности, как подчеркивает один из крупнейших наших буддологов Отто Розенберг, перевоплощаются лишь те элементы, «дхармы», которые когда–то из состояния покоя были выведены, и вот они входят в мир, создают людей, души. Потом это распадается, но зло, сотворённое людьми, переходит в следующее воплощение. Того человека уже нет, но эта вот болезнь — она идёт из поколения в поколение. И самое великое счастье — это прекратить вот этот поток бесконечных возвращений. Прекратить. Спасение для буддизма — в том, чтобы пресечь жажду жизни, «тришну», в том, чтобы выйти за пределы этого тяжкого бытия. Поэтому, в конечном счете, буддизм является учением о развоплощении.
Христианство есть учение о воплощении, о том, что Бог приходит в этот мир, и Он освящает небо, и землю, и звёзды, и плоть человека. Воплотившийся становится одним из нас, плоть и кровь человеческая струится в жилах Богочеловека. И личность не разрушается, а разрушается в ней только зло. Но если разрушается зло — это становится колоссальной опасностью для личности, ибо чем больше зла в личности, тем меньше от неё останется, выражаясь образно. Ибо все должно пройти через огонь. Естественно, речь идет об огне не физическом. Входя в атмосферу земли, метеорит накаляется и сгорает. Входя в атмосферу миров иных, в душе сгорает всё злое, всё тёмное, всё чёрное, и полнота бытия человека в посмертии в значительной степени зависит от того, сколько, выражаясь опять–таки метафорически, останется после этого сожжения.
И наконец, мы имеем третью модель учения о перевоплощении, эволюционистскую модель, которая развилась с конца XIX века. Это модель теософская, модель теософская. Она игнорирует буддийский пессимизм, она построена на научном оптимизме и прогрессизме XIX века. Возникла эта модель в теософском движении и в его ответвлениях. Теософское движение в высшей степени связано с интересом людей, направленном на всё таинственное.
Вы все знаете, как увлекают нас темы пришельцев, снежного человека, загадки древних цивилизаций. В чём дело? Почему? Ну, казалось бы, ну, лазает где–то какая–то обезьяна по снегам, ну, обитают какие–то иные существа на других планетах. Почему это так волнует людей, как–то особенно волнует? Или лох–несское чудовище. Сколько о нем писалось! Я вполне допускаю, что некоторые отдельные особи вымерших динозавров могут сохраниться на отдельных участках земли, и, конечно, как любитель животных, я бы много дал, чтобы увидеть хоть одного такого динозавра. Но ведь не все люди — любители животных, и не всех так волнует участь давно вымерших пресмыкающихся, тем не менее вокруг лох–несского феномена, если он существует, и вообще таких подобных феноменов создаётся масса легенд. Я сейчас не буду обсуждать вопрос, насколько они достоверны. Есть книжка у нас, переводная, которая называется «Все чудеса в одной книге», я забыл её автора, немецкий автор. Конечно, он всё там отрицает почти, это крайняя точка зрения, но если вы читали о Деникене или смотрели, лет пятнадцать тому назад у нас был фильм «Воспоминание о будущем», помните, да? Ну, это фальшивка, это настоящая фальшивка. Не углубляясь в подробности, я могу вам просто как историк сказать, что там пятьдесят процентов просто фальсификаций. Когда он говорит, что древние памятники на острове Пасхи смотрят на небо, откуда они прилетели: они просто упали и поэтому вынужденно смотрят на небо, а когда–то они стояли и смотрели на морскую гладь. Ну, и там очень много таких… Там говорится о таинственных сооружениях в Африке Центральной. Их известно кто строил: это африканские цари семнадцатого века. Известно, кто, когда и что. И пирамиды — известно, кто, когда и при каких обстоятельствах.
Но я понимаю глубоко и почти, так сказать, одобряю вот это стремление людей, интерес к таинственному. Что это такое? Это упрощённая форма нашего подсознательного и верного ощущения, что мир, жизнь, бытие построены на тайне. Когда тайна исчезает, мир и жизнь становятся пошлыми, и плоскими, и лживыми, потому что тайна есть. Я думаю, что в лох–несском ящере тайны нет, вокруг него — аура тайны, а он есть загадка. Так вот поясню различие между тайной и загадкой.
Загадка — вещь принципиально разрешимая. Если лох–несского ящера поймают или по–настоящему сфотографируют, — конец загадке, она разгадана: вот плезиозавр, который умудрился дожить до наших дней. Это, кстати сказать, нормальное явление: в море, где условия не очень сильно менялись за миллионы лет, до сих пор сохранились животные древнейшие, которые жили задолго до ящеров, за десятки, сотни миллионов лет. Так вот, это — загадка. И, вероятно, снежный человек тоже — загадка.
А вот есть вещи, которые являются тайной. Это о них говорил Гёте, что постичь эту вещь никогда до конца нельзя одним рассудком, к этому требуются ещё вживание, чувства, интуиция, озарение. Творчество поэта — тайна! Творчество художника, музыканта — тайна! Любовь — тайна! Красота — тайна! Сколько бы мы ни раскладывали на составные элементы, — а мы можем это сделать, — то впечатление, которое мы получаем от картины или симфонии, всегда от нас ускользнёт что–то главное. Так вот, тайна — это то, что никогда не может быть полностью исчерпано только рассудочным, аналитическим путём познания. Вот это и есть тайна. А загадка — то, что ещё не раскрыто, что ещё не познано.
Так вот, мы все, люди всей земли, сознательно (как религиозные люди) или бессознательно (как люди вне религии) убеждены, что мир построен на тайне, что в глубине его есть тайна. Вот почему любой повод используется для того, чтобы прикоснуться к тайне. Вот почему дети любят все таинственное, вот почему непонятные явления так удивительно притягательны, удивительно волнующи. И наши годы последние являются лучшим доказательством этого.
Так вот, есть ещё одна тайна, о которой я хочу сказать два слова. Человек всегда знал, а иногда постигал на опыте, что, кроме осязаемого мира, есть мир невидимый. Само мышление есть тайна, само переживание в глубине души есть тайна. И, наконец, есть особые формы сознания, то, что называется на казённом учёном языке интраверсия мистическая, вхождение внутрь.
Целые поколения мистиков открывали колоссальные миры с помощью концентрации сознания, сосредоточенности. Так вот, опыт поколений показал человеку, что мы окружены не только воздухом, электромагнитными волнами, космическими лучами и так далее, но что мы погружены в среду, ещё не ведомую науке, в среду не физическую, трансфизическую, запредельную. Но она пронизывает всё, и мироздание имеет множество планов таинственных бытия.
На второй нашей встрече, которая была посвящена жизни после жизни, которая раскрылась в книге Моуди, (вы, наверное, тут многие были на этом; к сожалению, я не мог присутствовать, но мой коллега вам об этом рассказывал).
(конец первой стороны первой кассеты)
…Речь шла о том, что…
…Люди, пережившие клиническую смерть, они увидели ближайший план бытия, и поэтому он показался им всем сходным планом. Но это только первый этаж, только первый этаж. На условном языке оккультисты его называют «астральным планом»; когда человек находится в состоянии экстаза, в сновидении, он выходит в астральный этот план. Человек может выйти в астральный план спонтанно, случайно. Я знал нескольких людей, одного учёного, который записал пунктуально, добросовестно, как с ним произошёл непроизвольный выход в астральный план, он увидел своё тело со стороны. Это было очень неприятное ощущение. Есть люди, которые усваивали практику восточных мудрецов и могли достигать произвольного выхода в астрал. Опасное упражнение. Так вот, многовековый опыт (к сожалению, я не имею возможности об этом подробно говорить) показывает, что этот соседний с нами план не только таинственен, но и опасен, обманчив, труден для человека, и что Творец недаром от нас его закрыл.
Он открывается человеку в состоянии или очень большой святости, или в состоянии безумия, когда эта «стенка» ломается, и вдруг через щель что–то прорывается. Человек должен был быть огражден от этого. Как мы ограждены от чёрной бездны космоса голубым куполом тверди небесной, так мы ограждены от таинственного, опасного для нас и в чём–то страшного и туманного мира — астрального. Контакт с этим измерением рождает всевозможные феномены, которые поражают воображение человека. И тут наше любопытство, порой добросовестная любознательность, бегут впереди наших достижений.
Человек стремится исследовать эти области, но мы ставим вопрос: а готов ли он? Готов ли человек? Он оказался не готовым исследовать даже структуру атома, потому что он обратил её против себе подобных. Не опасно ли человеку вторгнуться в такую сферу, чтоб выпустить неких демонов? Есть экология природы, но есть экология и духа. Вот почему Церковь возбраняет человеку заниматься спиритизмом и всевозможными оккультными вещами.
Почему? Только чтобы подавить его любознательность? Нисколько. Наоборот, любознательность поощряется. Наука для Церкви есть познание Божьих тайн, а вот такие вещи… Мы не способны без тяжких последствий для себя и для общества проникать в эти сферы. Это не табу, это не слепой запрет, а это предостережение христианства; мир не готов к этим вещам.
Сказав об этом пока кратко, я перейду к столь же краткой истории теософского толкования перевоплощения.
В конце прошлого века распространение вульгарного материализма в Европе привело к реакции: заинтересованности многих слоёв общества в таинственных феноменах, в спиритизме, оккультизме. Суеверия тут было полно сразу же. И вот в семидесятых годах прошлого века возникло теософическое движение, от слова «теософия» — Божественная мудрость. Основали её русская путешественница и писательница Елена Петровна Блаватская и группа её приверженцев, в частности, так называемый полковник Олькотт.
Жизнь Елены Петровны — это приключенческий роман. Много белых пятен там, много неясностей. Это была, безусловно, выдающаяся, одарённая женщина, и оккультно одарённая. То есть, у неё были элементы ясновидения, чего–то подобного. Она занималась активно спиритизмом, после этого… Её очень рано выдали замуж за генерала Блаватского; или не генерала, но он был какой–то… забыл уже, какой у него был чин; она от него очень быстро сбежала, много странствовала, и в конце концов основала в Америке это общество, потом они перебрались с Олькоттом в Адьяр, это в Индии, предместье Мадраса, и там основали вот такое Всемирное Общество. Девизом Общества было: «Нет религии выше истины». И в задачи Общества входило: исследование восточных и мировых религий, борьба за братство всех религий; в конечном счёте, цель — это соединение всех религий в одно, и, в частности, изучение различных феноменов вот таких, оккультных, развитие в людях способностей йогических и так далее.
Надо сказать, что успех у Елены Петровны был недолгим, и в конце концов она, уже в пожилые свои годы, чувствовала одиночество и неудачи. Об этом очень ярко пишет один из её бывших сподвижников, писатель Всеволод Сергеевич Соловьёв. Он познакомился с ней в Париже, и много лет он с ней встречался, переписывался, и когда она умерла, он написал о ней довольно подробные документированные воспоминания, которые называются «Современная жрица Изиды». Надо сказать, что там он проявляет к ней симпатию, но с другой стороны обвиняет её во всевозможных мошенничествах и попытках создать феномены там, где их нет. Даже если незначительный процент того, что он пишет, правда, — это, конечно, горько читать и сознавать.
Я читал её произведения, они написаны очень интересно, но, к сожалению, там много спорного. В частности, увлекательная книга её «Из пещер и дебрей Индостана», с точки зрения современного индолога, глубоко невежественна, потому что она, описывая древние храмы, говорит, что они были созданы чуть ли не до потопа, и она размышляет на эти темы. На самом деле речь идёт о зданиях, созданных в семнадцатом, и даже в восемнадцатом веке, в общем, в средние века частично, и многое она идеализировала, много наложено было фантазии на её рассказы. В общем, надо к этому подходить очень осторожно.
Другая её книга — «Тайная доктрина» — была опубликована по–русски лишь частично. Это невероятная мешанина из надёрганных без всякой системы отовсюду сведений, пятьдесят процентов их уже сегодня устарело. Часть книги, кусок глав, был напечатан в «Науке и религии» в прошлом году. Основная идея книги, что религии — это одно. Всегда была одна религия, она тайно передавалась какими–то адептами, а всё, что мы имеем многообразного, это уже выдумки жрецов, которые морочили людям головы.
Теософия на этом и стояла. Один из последователей Блаватской Эдуард Шюре, французский писатель, умерший в двадцатые годы, писал в своей книге «Великие посвящённые», что и Моисей, и Кришна, и Христос, и Будда, и Заратустра — всё это перевоплощения одного и того же Великого Учителя. Только позвольте спросить, почему каждый раз, перевоплощаясь, он говорил совершенно противоположные вещи? Ибо, когда он перевоплотился в Будде, он отрицал ценность жизни и считал, что главный враг у человека — это жажда жизни, а когда он перевоплотился в Христа, он говорил о ценности всего творения. Тут есть противоположные подходы к действительности, к человеку, к личности и к многим другим вещам.Разумеется, во всех религиозных великих постижениях есть, как я уже отмечал, много общего. Но тем не менее огромная их противоположность, огромные различия конкретные в них отрицать невозможно.
Но главное, что сохранила Блаватская от Индии, это было учение о перевоплощении. Как она его излагала? Как форму самоспасения мира. Как развитие каждого из нас через различные тела. Человек благодаря закону возмездия, закону кармы, в следующем своём воплощении получает возмездие за то, что он совершил в предыдущей жизни. И дальше, и дальше, и дальше за ним идут его дела, добрые и злые. Тем самым, переходя из тела в тело, как из квартиры в квартиру, человек очищается, во всяком случае, может очиститься, и может, так сказать, достичь некой высоты.
Мы скажем без всякой утайки: христианство не может принять этой теории самоспасения. Во–первых, потому, что для него личность — это цельное. Не может быть личности, которая потом живёт в другом месте, в другом теле. Тело — это не гостиница. Это нечто, таинственно связанное с нами навсегда. У человека, как учит Церковь, есть духовное тело, невидимое тело, которое с ним связано полностью, как бы ядро и зерно всего нашего существования. Душа и тело — вместе. Интересно, что некоторые люди, которые переживали посмертный опыт, они видели какое–то подобие тела, полупрозрачного, как стекло. А святитель Игнатий Брянчанинов специально собирал свидетельства Отцов Церкви о существовании этого «сомо пневматикос» — тела духовного у человека. Это духовное тело впоследствии может получить совершенно иную жизнь.
Кроме того, в учении Блаватской фактически отрицалось уникальное значение Иисуса Христа для нашего спасения. Она писала одному человеку, дословно, что «я верю в Христа, но только не в исторического, не в Иисуса Назарянина, который жил в Палестине, а космического, который есть одно и тот же с Кришной, и с Буддой, и с другими великими учителями». Движение Блаватской, вероятно бы, заглохло, если бы в конце её жизни к ней не присоединилась другая замечательная, на сей раз английская, женщина, — Анни Безант (она умерла в тридцать третьем году). Жена англиканского пастора, она разошлась с ним.Она несла в себе глубокий протест против сухости и фарисейства англиканского благочестия; бросилась в объятия социалистов. Это была энергичная женщина,
(В этом месте часть записи пропущена.)
(СЛЕДУЮЩИЙ ФРАГМЕНТ ДАЁТСЯ ПО ТЕКСТУ «Радостной вести»)
очень талантливая, и она почувствовала, что задыхается в этой политической кухне. И она искала выход. Судьба свела её с Блаватской. И Анни Безант пишет в автобиографии, что, когда она вошла к Елене Петровне, то сразу почувствовала, что выход найден. Елена Петровна после краткой беседы спросила: «Не хотите ли присоединиться к нам?» — «И мне, — пишет Анни Безант, — захотелось поцеловать край её одежды». Так изболелась душа по чему–то духовному.
(ДАЛЕЕ ПО ПЛЁНКЕ)
И она сразу бросилась в объятия теософии, теософии, «божественной мудрости».
Теософское движение перешло в Россию в начале нашего столетия. Первое теософское общество было у нас открыто в Калуге, и местный священник отслужил молебен на торжественном открытии этого общества. Это было время, когда уже и Циолковский там был, он это всё воспринял, недаром у него были такие книги, как «Нирвана» и прочие. В Калуге же печатались главные теософские работы в России, было издано очень много как произведений Елены Петровны Блаватской, так и других женщин, которые были инициаторами движения.
Надо сказать, что в теософии господствовали женщины: Каменская, Писарева и другие. И вот этим прекрасным женщинам всё более и более хотелось, чтобы наконец совершилось ещё одно воплощение Христа. Поскольку они были уже убеждены, что Он неоднократно воплощался, то почему Ему не воплотиться теперь, в XX веке? И как бы проявив нетерпение некоторое, они захотели приблизить это великое событие. Они уверили себя и других потом, что вот этот Божественный Учитель с большой буквы воплотился в индийском мальчике, принявшем имя Альцеон, индийское имя его было Джибту Кришнамурти.
В двенадцатом году, когда начались по всей Индии, Англии, Америке собрания теософского общества, которое провозглашало, что через Кришнамурти говорит сам Небесный Учитель, самому Кришнамурти было что–то около двадцати лет, по–моему, двадцати ещё не было. Я помню его фотографию (он, кстати, умер совсем недавно, всего лишь восемь лет назад, он умер в Америке). Это был прекрасный индийский юноша, в белой тоге он выходил, с длинными волосами, и… были цветы, музыка, и Учитель Небесный говорил через него. На самом деле, как отмечает Всеволод Соловьев, теософское движение превратилось в пропаганду, а пропаганда — это уже что–то такое… В пропаганду модернизированного вида буддизма, очень далёкого от настоящего буддизма, с явным антихристианским уклоном. Правда, Анни Безант старалась этот антихристианский уклон как–то сгладить.
И вот тогда в 1912 году была произведена первая попытка изменить курс теософии. Немецкий специалист по Гёте, филолог, философ Рудольф Штейнер вышел из теософского общества в знак протеста против этого Кришнамурти и создал другое общество — антропософское. (Штейнер умер в 26–м году). Антропософская доктрина была попыткой христианизировать теософию: опираться не на индийский опыт, а на христианский опыт. И многое в этом отношении было Штейнером сделано, и много было достижений. Его горячим приверженцем был русский поэт Андрей Белый, очень высоко его ставил Максимилиан Волошин, его жена Маргарита Васильевна Сабашникова потом стала горячей штейнерианкой и покинула мужа, и уехала туда, где жил Штейнер и его группа. Но было бы слишком трудно сейчас удаляться в эту сторону. Я только для чего это всё отметил: что Штейнер сохранил перевоплощение как принцип эволюции. Более того, он стал у него, как навязчивая идея, универсальным: перевоплощаются люди, животные, Земля, Луна, Юпитер, все планеты, Солнце… Штейнер был замечательный человек — великий организатор, художник, музыкант, оратор, писал много. О нём есть великолепные воспоминания Андрея Белого, сейчас недавно их даже издали, правда, на Западе.
Так вот, у Штейнера был опыт вот этих «соседних миров», обманчивых, туманных, тёмных, и он, воспринимая их, записывал всё, фиксировал, и благодаря своему творческому воображению создавал грандиозные картины, фантастические картины истории мировой. Когда читаешь его описания того, что происходило на Земле, просто диву даёшься, ни один фантастический роман такого не придумает. Между тем доктор Штейнер был человеком одновременно и здравомыслящим. Вот этот первичный свой опыт он принял за опыт окончательный, глубинный, духовный. Он недаром назвал свою доктрину «Антропософией». Он говорил, что здесь мы познаём не Божество, а тайну человека. Это, значит, человеческая мудрость. Но как метко выразился Бердяев, лично знавший Штейнера, «как трудно в теософии — богомудрости — найти у теософов Бога, так и в антропософии Рудольфа Штейнера трудно найти человека».
Человек превращается в какое–то существо, разъятое на множество элементов, планов. Все книги Штейнера наполнены иерархиями, космическими измерениями, личности там уже нет места. И нет места живому личностному Богу, хотя лично Штейнер, вероятно, его опыт, общение с Ним какое–то имел.
Биография этого человека достаточно интересна и показательна. Он пытался создать научную школу изучения таинственных миров. Но из этого ничего не вышло. Почему? Потому что, во–первых, нельзя эти миры изучать чисто научным путём.
Рудольф Штейнер писал: «Познавая сверхчувственные миры, мы можем получить такие же объективные сведения, как будто мы были в путешествии в Гренландии или где–то ещё». Сравнение неудачное, потому что в Гренландию можно попасть, сфотографировать, измерить, и с вами ничего не произойдет, разве только что замёрзнете немножко. Между тем, соприкосновение с духовными мирами для человека не может пройти безнаказанно, без последствий.
Напоминаю тем, кто мало знаком с физикой. Физики это знают. Есть в физике принцип неопределенности. Объясняю вкратце его суть: когда аппарат изучает мельчайшие частицы вещества, микрообъекты, в какой–то момент он сам начинает с ними взаимодействовать, — понятно, естественно, — и тогда уже результат опыта становится точно не установим: мы уже не знаем, где объективно законы движения этих микрочастиц, микрообъектов, а где воздействие нашего аппарата, и выйти из этого тупика невозможно. Так вот, когда человек познаёт таинственные миры; что познаёт? — его дух познаёт! — он вступает в активное соприкосновение и взаимосвязь с этими мирами, и что он может получить от этого, мы же не знаем!
Всё равно как это было с опытами Кашпировского. Что он обладает силой, точно знаем, но кто знает, и он не знает, Анатолий Кашпировский, какова природа этой силы. Что изучено? Всё вслепую, всё вслепую… Поэтому одним становилось лучше, другим становилось хуже, то есть это всё был метод проб и ошибок. Но эта сфера весьма опасна, чтобы в ней можно было вот так орудовать методом проб и ошибок. Ведь никто не станет работать с болезнетворными бактериями таким методом, потому что это опасно, требуется высокая мера осторожности, а есть, как говорит один русский православный мыслитель, микробы зла. Есть микробы демонического начала, которые нельзя увидеть в микроскоп, но они действуют на нашу душу.
Вот повторяю, возвращаясь к этой теме, почему Церковь является противницей многих таких вещей. Начинается с невинных опытов, а кончается трагедиями. Я однажды, много лет назад, лет тридцать назад, стал перебирать всех известных мне людей, которые долго, систематически, упорно занимались спиритизмом. И вдруг я понял, что у всех были поломанные судьбы, у всех была искажена жизнь. Конечно, это опыт не чистый, так сказать, потому что я взял, так сказать, ну, там было, может быть, десятка два с половиной людей, но всё–таки это навело меня на мысль… Вы, вероятно, слышали, что такое спиритизм — попытка вступать (в контакт) с какими–то иными измерениями таким способом, что человек становится проводником, то есть через него действуют, как электричество через провод, через него действуют эти совершенно неведомые нам силы. Так откуда мы знаем, насколько это безопасно для человека?
У меня работал один художник в церкви, который говорил, что он не верит в спиритизм. Я говорю ему: — Очень хорошо, тогда не думайте (об этом). Но всё–таки его это беспокоило, он нашёл человека, у которого прекрасно это получалось, медиума, проводника, и вызвал дух Лермонтова. Этот дух продиктовал стихотворение. Нескладное, но всё–таки стихотворение. Раз в нём фигурировал пистолет, два, и какие–то ещё были элементы, я сейчас не помню, ясно связанные с Лермонтовым. Любопытно, что при таких сеансах некоторые люди писали ругательства, как бы с того света, какие–то неприятные такие вещи говорили. Создавалось впечатление, что человек входит в контакт не с самой личностью умершего, а с какими–то отбросами этой личности, с какой–то тенью, с какой–то карикатурой. Но входит он каким способом? Путём взаимопроникновения, когда он становится сам, повторяю, проводником его. А что может за этим последовать?
Таким образом, только в ту эпоху, когда человек достигнет высокого духовного и нравственного уровня, возможно, будет поставлен серьёзно вопрос о правомерности изучения таинственных миров. Пока люди к этому очень плохо готовы.
И Штейнеру не удалось приблизить теософию к христианству, потому что для него в его видениях, так сказать, Христос стал Богом, исходящим с Солнца, солнечным Божеством. Это, так сказать, локальное планетарное явление, конечно, не может быть сопоставимо с тем, что мы открываем в Евангелии.
Другой вариант попытки приблизить теософию всё–таки к европейскому сознанию был предпринят другой замечательной русской женщиной — Еленой Ивановной Рерих. Елена Ивановна тоже была необычайно склонна к буддизму. Но её, как женщину необычайных талантов и жизнеутверждения, — она с мужем проделала колоссальные путешествия, она любила природу, человека, жизнь, — но Восток её и Рериха как бы гипнотизировал. Они всегда оба воспринимали Азию в какой–то романтической дымке. Когда смотришь на волшебные полотна Рериха–отца, то думаешь, что, наверное, таких пейзажей нет в природе, это всё его видения, но чудные видения. Но как быть, как приблизить?
Они путешествовали в двадцатые годы. Мир в то время шёл к светлому будущему коммунизма, и казалось, что это–то и есть «то самое».
(Конец первой кассеты)
И тогда Елена Ивановна пишет книгу, небольшую, — «Основы буддизма», в которой пытается доказать, что марксизм и буддизм это почти одно и то же. Анонимно печатает эту книгу в Улан–Баторе, её распространяют по Верхне–Удинску, в Улан–Удэ. Когда я там был, мне рассказывали, что это всё ламы придумали буддийские, чтобы как–то, так сказать, найти общий с большевиками язык. Но никто не знал, что это была Елена Ивановна. Они с мужем путешествовали по Гималаям и привезли оттуда в Москву в конце двадцатых годов, кажется, в 26–м году, ларец с посланием индийских махатм, то есть великих мудрецов.
Надо сказать, что ещё Елена Петровна Блаватская всегда ссылалась на некоторые указания таинственных мудрецов, которые на Гималаях ей оттуда давали сигналы. Эти махатмы передали Советскому правительству такой текст, в котором одобрялось и разрушение церквей, и разрушение культуры, разрушение старого мира во имя какого–то светлого будущего. Когда я читал этот текст — вы можете найти его в биографии Рериха, изданной в серии ЖЗЛ, то меня, признаться, передёрнуло… Если это махатмы, то какие–то очень сомнительные махатмы. В то время Рериху казалось, что… Миф о Шамбале, о некоем царстве, так сказать, духовных сил, он имеет на Востоке эсхатологический привкус, то есть ожидание переворота мира, конца мира. И поэтому он очень заинтересовался, когда узнал, что многие азиаты, которые становились под красные знамёна, шли в бой за Шамбалу. Шамбала с коммунизмом у них сливалась в одно целое. Конечно, всё это было страшной эклектикой. Необычайная каша, потому что, с одной стороны — политический миф, с другой стороны — народные легенды, с третьей — какие–то непроверенные слухи о каких–то обитателях Тибета. Всё это питало воображение, захватывало, играло на чувствах таинственности, о которых я вам говорил, но едва ли могло резко изменить дело.
В своих книгах, которые Елена Ивановна назвала «Агни–йога», она пыталась активную христианскую этику внедрить в восточный созерцательный мистицизм. Но когда читаешь её писания, писания Блаватской, Кришнамурти, Анни Безант, то невольно приходишь к выводам, к которым пришел известный русский философ Борис Вышеславцев. (Он умер в Париже, в эмиграции. Надеюсь, что он скоро вернётся к себе на родину в своих книгах.) Он писал: «Надо знакомиться с Востоком по его подлинным древним памятникам, нам не нужны вот эти переделки, которые имеются в теософии.» Это почувствовал и сам Кришнамурти, тот юноша индийский, которого хотели сделать новым мессией. В двадцать девятом году он порвал с теософским обществом, уехал в Соединённые Штаты, где стал религиозным писателем пантеистического толка, что в общем в Америке всегда было любезно.
Итак, мы можем сказать, заключая этот очень беглый обзор, следующее. Что для христианского сознания уникальность каждой личности исключает идею странствия душ, но для христианского сознания остаётся очень важным учение о перевоплощении совсем в другом смысле. В каком же? Христос говорит нам: «Если человек хочет идти за Мной, он должен отказаться от себя, отдать себя и взять свой крест».
Уметь перевоплотиться в другого человека не метафизически, а нравственно, через любовь и сострадание, через умение выйти из тюрьмы и клетки собственного «я», чтобы уметь сопереживать с другим человеком, слиться с ним, но не потеряв при этом своего «я». Ибо тот, кто отдаёт себя, тот и приобретает. Перевоплощение как бы приземляет, делает вещественным идею бессмертия души. Между тем, тайна здесь выходит за пределы земного существования, речь идёт не о повторах, а о непрерывном развитии человеческой личности, и, сколько бы ни существовало миров, человек развивается в каждом. Ведь мы на самом деле берём отрезок нашего земного бытия только как момент развития, потому что человек — могущественное и священное создание.
И вот этот наш пробег по миру является важным элементом нашего вечного духовного развития и раскрытия. Для этого не нужно иметь несколько жизней; каждый может выполнить то, что он задумал, в этой жизни. Более того, если человек здесь не осуществил многого, это и означает, что у него будет множество возможностей в иных измерениях. Путь бесконечен, развитие бесконечно, ибо Сам Христос говорит о том, что человек призван быть совершенным, как Отец Небесный совершенен, а это значит — наше развитие не имеет границ, и в этом земном плане бытия зачинается и формируется нечто очень важное.
Но не надо думать, будто отделение души от тела в момент смерти есть только освобождение человека. Нет. Бог задумал нас как существа, в которых брачный союз совершили играющая материя — природа — и бессмертный Дух. И в этом есть идея Человека, вселенская, космическая идея Человека: «Я связь миров, Тобою сущий». Я связь миров — вот что надо человеку знать. Мы связываем два мира, и поэтому Церковь учит нас не просто бессмертию души, которое знают множество других религий, в каком бы виде она их ни представляла, но учит нас о «воскресении мёртвых и жизни будущего века».
Спасибо. (Аплодисменты.)
Я думаю, что нам придётся продолжить эту тему в следующий раз. Здесь же, я не помню, какого числа, мы ещё раз встретимся. Двадцатого. Двадцатого продолжим, потому что она слишком велика, и я не хочу обрушивать на вас большой объём информации.
— Значит, в церковной истории с Востока иногда приходили учения о перевоплощении, но серьёзно они никогда не прививались христианству, хотя бы потому, что в Библии сказано: «Человеку дано один раз родиться и умереть». На самом деле ислам не знает этого учения, — мировая религия; религии древнего Востока — Ассирии, Вавилона, Персии, Финикии — не знают этого воззрения; Заратустрийская религия не знает этого учения; по существу, кроме индийской религии и иногда некоторых всплесков, частных, отдельных, в Греции — этого мировое религиозное сознание не имеет. И даже если мы встанем на точку зрения теософскую, что во всех религиях одна истина, будет очевидно, что это здесь только исключение, которое не пошло, в общем, достаточно далеко в мир.
— Церковь прямо нигде не высказывалась против теории перевоплощения, ни на каком Вселенском Соборе. Почему?
— Потому что вопрос такой и не ставился. Было осуждено учение о предсуществовании души, а это не имеет ничего общего с перевоплощением. Это было особое учение египетское, о том, что человек был ангелом, духовным существом, и потом он воплотился, и, так сказать, это было его падением. Но это совершенно специфическое учение, связанное с Платоном. Но перевоплощение никогда не осуждалось формально. Больше нигде в христианских доктринах не было.
(Вопрос, видимо, читает)
— Вы знаете, манихейцы были не сектой. Манихейцы — это религия мировая, возникшая в третьем веке на основании синтеза буддизма, христианства и маздакизма. Основатель — Мани, казнённый в Персии. Так вот он воспринял разные элементы, в том числе и перевоплощение, вот, так сказать, в своём обычном смысле. В других христианских сектах этого учения нет.
(Вопрос не слышно)
— Кто? Нет, у них не было, у них не было. Несториане исключительно близки к Православной Церкви. Сейчас, когда открыты новые рукописи патриарха Нестория, их основателя, богословы наши пришли к выводу, что осуждение его вообще было неосновательным, что это были политические игры.
(Вопрос не слышно)
— Это не подтвердилось, это не подтвердилось. Было мнение у Геродота, что теория перевоплощения имелась у древних египтян. Современные исследования египетских текстов тоже не подтвердили этого. Согласно египетским заупокойным текстам, душа, попадая на «поля Ийеллу» — в иной мир, она принимает разные формы животные, но это есть отождествление с священными животными потустороннего мира: с соколом, богом Солнца, с шакалом, богом мудрости, и так далее. Это не перевоплощения на Земле. Человек уходил в тот мир навсегда.
(Вопрос не слышно)
— Осудили, но как раз не Оригена, а именно учение о предсуществовании души. Ориген никогда нигде не писал о перевоплощении. Никогда.
— В одной священной книге сказано:«Глухой исцелится мощами святого Луки». Где эти мощи? Мне это очень важно.
— Не знаю. Не знаю, честно вам признаюсь. Не знаю, и втайне думаю, что едва ли известно. Думаю, что это какие–то апокрифические мощи.
— Можно ли дарить или принимать в дар крест?
— Можно.
— Если найдена икона, оставить её при себе или отнести в церковь?
— Можно и так, и так; и то, и другое будет хорошо.
— Как Вы лично относитесь к астрологии с точки зрения христианства?
— Астрология, возможно, наука, тогда она говорит о том, как на нас влияет космос, материально и, вероятно, духовно, и , может быть, ещё иными путями. Но она может стать и суеверием. Каким образом? Вот в статьях этих Глоб, там сказано в конце, что когда человек — очень правильно сказано — считает, что астрология его связала по рукам и ногам, что он уже детерминирован, что никуда не денешься, что выбора нет, вот тут начинается суеверие. Это начинается рабство.
— Что Вы думаете о кришнаитах и об официальном образовании этого общества недавно в Москве?
— В обществе не бывал, кришнаитов видел, главную книгу кришнаизма внимательно и много раз читал, и даже писал о ней. Почитание Божества как холодного и далёкого абсолюта в древней Индии вызвало потребность увидеть в нём живую личность, обращённую к человеку. И вот тогда возникло учение, где–то около шестого века до нашей эры, согласно легенде, его проповедовал Кришна Васудева; слово «Кришна» — это «древний бог темнокожих пастухов»; это учение также называют Бхагаватизм, от слова «Бхагаван» — Господь. «Бхакти» — благочестие. И главный текст кришнаизма «Бхагават — Гита», великое произведение, конечно, содержит массу прекрасных изречений о жизни и мысли.
Там есть, например, чудесные слова, что «Кому бы ты не поклонялся, ты поклоняешься мне.» Я внутренне с этим согласен и знаю, что человек, если искренно поклоняется Богу, он всегда какую–то истину всё–таки познаёт. Но там есть элементы и староиндийского учения о том, что в мире действует только Бог. Когда царевичу Арджуне надо был сражаться, а он сомневался, идти ли ему против братьев, против братьев крови, Кришна ему говорит: «Иди! Всё равно всё неизменно, нет ни смерти, ни жизни, всё вращается по кругам своим». Это типичное дохристианское воззрение. И Кришна, как Бог, явившийся на Земле, является прообразом Христа мифологическим, мифологическим прообразом. Но он никогда не был воплощён, потому что для них воплощение — это иллюзия.
Но с точки зрения общеморальной я считаю, что мы должны относиться терпимо и с полным благожелательным, так сказать, открытым сердцем. Как говорил Мухаммед, я очень люблю его слова из пятой Суры Корана: «Пусть все религии соревнуются в добрых делах.»
— Что Вы думаете о Конце Света и его признаках?
— Конец Света начался уже две тысячи лет назад. Он продолжается постоянно и может длиться ещё очень долго. Суд над миром начался тогда, когда Христос провозгласил своё Евангелие. И Суд с каждым из нас происходит. Повернёмся мы к нему или отвергнем.
— Как быть с астралом, почему это вредно, и вредно — как, физически или духовно?
— Выходить в астрал вредно и духовно, и физически. Мы знаем, что человек, который так экспериментирует над собой, может попасть… может самоубийством кончить. Он может выйти и не войти обратно. С этим играть нельзя. Ведь мы же не знаем… Ну, поймите вы, что правила существуют для всего, а здесь мы … Помните картину Тарковского «Сталкер»? Как они там по этой Зоне ползут? Сюда бросят, сюда бросят… Астральный мир — такая же Зона, и ломиться туда с невежеством, с непониманием законов всегда опасно, лучше не делать.
— Рождаются больные дети, как они связаны со своим телом, их личность?
— Их внутреннее тело находится в состоянии зёрнышка, как и душа, нераскрывшаяся, потому что внешняя оболочка тела, физическая, не стала суммой каналов, по которым может информация проходить. Всё это в таком зачаточном состоянии потом уйдёт в вечность и будет раскрываться иначе. Вот на эту тему писал Гёте в эпилоге второй части «Фауста». О том, как младенцы, не знавшие земной жизни, в ином мире получают иную жизнь.
— Ко всем ли видам гипноза должно быть недоверие? Отрицаете ли Вы лечебную силу экстрасенсов?
— Нет. Гипноз, мало изученный, но широко практикуемый способ воздействия духа на дух, иногда может использоваться как терапевтический метод. Очень осторожно, конечно. Но может, и любой врач, особенно врач–психиатр, должен этим владеть. Что касается экстрасенсов, то есть очень доброжелательные, духовно просветлённые люди, которые обладают этой способностью — целить. Мы не знаем природы этого дара, не знаем. Во всяком случае, это дар ограниченный, люди с годам его теряют. Один экстрасенс говорил мне, что он чувствует это как донорство, что он отдаёт что–то. Одним словом, не отрицая этого с порога, мы всегда должны относиться к этим вещам осторожно.
И ещё одно. Когда вас лечит врач обычный, вы не вступаете с его душой в контакт. Когда вас лечит врач вот такой, парамедицины, вы очень часто вступаете с ним в духовный контакт. Поэтому очень важно, кто этот человек, что в его сердце. Это уже не безразлично. Если ваше ухо–горло–нос лечит хороший ларинголог, а может, он крадёт там…
(КОНЕЦ ПЕРВОЙ СТОРОНЫ ВТОРОЙ КАССЕТЫ)
(НАЧАЛО ВТОРОЙ СТОРОНЫ ВТОРОЙ КАССЕТЫ)
…из государственной казны — это его проблемы. Если он лечит ваш нос — пусть лечит. А вот если вы вступаете вот в такой вот контакт с человеком сомнительной внутренней природы, тут уже есть какие–то, вот… Поэтому вот вы говорите: вожу сынишку. Надо быть осторожными, осторожными. Это всё требует дифференцированного подхода.
— Можно ли ставить православный крест на могиле человека, который хотел принять крещение, но не успел — погиб в автокатастрофе?
— Один очень мудрый и глубоко одухотворённый монах, мой крёстный в детстве, он говорил, что те люди, которые хотят принять крещение, но не успевают, желание их вменяется им в крещение. Вот так он чувствовал, так он учил, и я думаю, что он был прав.
— В чём смысл монашества и будущее его в России?
— Монашество — это вообще отдельная тема, отдельная тема. Пожалуй, о ней стоит поговорить особо. Это особый, частный случай христианской жизни, особый путь, когда человек хочет служить Богу и ближним, полностью отдав всё, отказавшись от семьи, имущества и даже от собственной воли. Ну, а имеет ли оно будущее в России? Наверное, имеет. Мне это трудно сказать. Во всяком случае, протестантские церкви, отказавшись от монашества, всё–таки потом к нему вернулись. Сейчас есть протестантские общины такого типа. Например, во Франции, в Тезе.
— Един ли Бог во всех религиях?
— В каком–то смысле — да. Но не во всех, естественно. Язычник, который поклоняется где–нибудь в Центральной Африке духу своих предков, конечно, он не совсем поклоняется нашему Богу, может быть, совсем нет. Но если взять ислам — это тот же Бог, иудаизм — это тот же Бог. Часть буддизма, поздний буддизм, «Махаяны» — конечно, очень часто там — это тот самый Бог. То же самое можно сказать о парсизме, бехаизме, сикхизме и частично индуизме.
— Как Вы относитесь к творчеству Ники Трубецкой, к подобию её стихов стихам Марины Цветаевой?
— Я об этом много думал. И вот я пришёл к какому выводу: что человек способен испытывать, ну, назовём это так — телепатическое воздействие от умерших душ, эволюция которых чем–либо затруднена или задержана. Вот есть такие души, которые плохо реализуются в своём развитии, их всё время куда–то тянет назад, и они как бы, образно выражаясь, вращаются вокруг Земли. Они связаны с местами своей гибели или каких–то совершённых преступлений, и они индуцируют, они как бы проявляются через живых людей. Это может быть через ребёнка и через взрослого. И мне кажется, что вот стихи вот этой девочки, — другие мы такие случаи знаем, — это… Она — медиум, медиум, проводник какой–то души недоговорившей, неосуществлённой, блуждающей души.
— Можно ли подавать записку о покаянии в алтарь на литургию за умерших, которые были крещены в старообрядческой церкви?
— Да, можно.
— Расскажите, пожалуйста, о Калачакре.
— Ну, это совсем особая тема.
— Скажите, пожалуйста, книга Булгакова «Мастер и Маргарита» может ли обогатить духовный мир христианина, или напротив? Почему выбрана такая необычная форма — Евангелие от Воланда?
— Первое. Никакое это не Евангелие. Это роман, в котором лишь намёки на евангельскую историю. Никакого там нет ни Христа, да и Пилат там — не Пилат. Просто взяты некоторые черты. Книга может обогатить любого нормального человека. Она необыкновенная, волнующая. Это книга о любви, о вечности, о пошлости нашей жизни, о предательстве самого себя… Она полна остроумия и блеска, построена на контрастах. Вот пришли некие гости — из Космоса, из духовного мира — какая разница? Они в маскарадных костюмах: один под Мефистофеля, другой под кота, — и они провоцируют нас, москвичей, и выявляют нашу пошлость. И даже Воланд, который в маске дьявола выступает, — какой он дьявол? У него нравственные понятия нормальные, он же не Варенуха и не Лиходеев. Вот кто дьяволы–то! Вот кто дьяволы! А он — нормальный. Это только маски, только маски.
Необычная форма очень была присуща этому направлению в русской литературе. Потому что она соприкасается с тайной, вот с тем, о чём я говорил. Вспомните: Гоголь, Помяловский, Погорельский, который «Чёрную курицу» писал, такой мистический писатель, Владимир Одоевский тоже; Алексей Константинович Толстой, вспомните его рассказ «Семья вурдалака», это такие очень интересные вещи. Эта традиция продолжалась у Андрея Белого. Конечно, у него всё полно оккультных вещей. У Андрея Белого и вообще в литературе начала века: у Фёдора Соллогуба. И Булгаков здесь выступил как гениальный их продолжатель, он — в русле.
— Влияет ли лицедейство актёров на их души?
— Вот не думаю, это спорно. Некоторые церковные авторы считают, что влияет, а я не думаю.
— Объясните, пожалуйста, слова Евангелия от Луки: «И сказал Господь: Симон, Симон, се Сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу».
— Более точный перевод: «Чтобы просеять вас, как пшеницу.» То есть, когда пшеницу отделяют от плевелов, и не только от плевелов, а от шелухи, вот это и есть «просеять». Это значит — «испытать». Испытание, очищение.
— Чем так страшен и опасен астральный план для человека?
— Он полон обманов и демонических влияний, но мы от них не защищены и совершенно не готовы к ним.
— Можно ли креститься в период Великого Поста?Если да, можно ли приехать к Вам?
— Мы будем крестить…
В ЭТОМ МЕСТЕ ЧАСТЬ ЗАПИСИ ПРОПУЩЕНА
— С Ваших слов тема сегодняшней лекции была мной записана как «Как готовиться к смерти». Как же готовиться к смерти? Если возможно, то расскажите, пожалуйста, подробно, так как дома меня с нетерпением ожидает восьмидесятилетняя бабушка.
— Тема жизни и смерти оказалась, друзья мои, столь обширной, что я не успеваю всё это втиснуть в наши жёсткие рамки, и поэтому я перенёс вот этот заключительный аккорд на нашу следующую встречу.
— Разве в жизни будущего века может быть развитие души?
— Важный и хороший вопрос. Там, где нет развития, там вообще нет жизни.
— Пишет человек, который увлекался долго буддизмом, всем. Я ещё раз вам скажу: я ничего не осуждаю. Я с величайшим уважением отношусь и к древним религиям Востока, и к поэзии священной, и к основателям этих движений, и к теософии, и ко всему прочему. Но то, что неприемлемо христианству, то неприемлемо. Здесь есть свобода.
— Какую бы школу катехизации для детей Вы могли бы порекомендовать?
— Вы знаете, мы только всё это начинаем, и прямо сейчас действительно довольно трудно ответить.
— Если душа отягощена грехом, не раскаялась перед смертью, есть ли надежда на усовершенствование будущей жизни после смерти? Или этой душе находиться потом в страшных муках?
— Если бы не было надежды, мы бы не молились за умерших. А ведь молимся и просим простить их грехи. Над каждым покойником я произношу вот эту разрешительную молитву, именно о его грехах, значит, там есть какое–то движение.
— Если рассматривать проблему так, как Вы, — значит, человек чужд Земле, только гость её.
— Нет. Вот когда мы будем с вами говорить в следующий раз о воскресении мёртвых… Как раз человек в индуизме, или особенно в буддизме, в оккультизме чужд Земле. Он — чисто духовное существо, которое… Неважно, оно может кочевать по телам, не разбирая. Христианство, как религия воплощения, признаёт ценность и Богоданность земной жизни.
— Расскажите, пожалуйста, о традициях Католической Церкви; существует ли у них пост и причастие?
— Пост у них очень небольшой, причастие существует во всех Церквах христианских.
— Как надо вести себя в храме неправославном? Как сторонний, тактичный наблюдатель?
— Да нет, конечно. Если это храм, то надо молиться, и всё. Спокойно. Если это христианский храм, почему нет? Другая традиция, ну и что же? Много традиций всегда было.
— Несколько слов о христианской позиции философа Лосева.
— Ну, во–первых, Лосев считал себя всегда православным христианином, но его подход был очень своеобразен. Он шёл через сложные такие пути, интерпретируя через античную мифологию Космос, воспринимаемый современным человеком. Я думаю, что в двух словах мировоззрение его, в общем, христианское мировоззрение, изложить было бы рискованно, бессмысленно.
— Чем негативна медитация не на образе Христа, а на Всевышнего?
— Потому что Христос есть живая икона Бога, он воплотился, чтобы мы могли видеть лицо Бога. А икона Всевышнего рискует стать идолом, потому и Библия запрещает нам иконы Бога–Отца.
— Недавно слышала сообщение одного священника о том, что через два года появится антихрист.
— Ну, тогда пускай он зайдёт к нам через два года, мы решим этот вопрос.
— Как следствие, в частности, Москва будет уничтожена, и вообще начнётся долгая и мучительная мусульмано–христианская война. Всё это он подтвердил ссылками на Святых Отцов. Прокомментируйте, пожалуйста.
— Всё это апокалиптический бред, который уже многие столетия морочит головы людям. Войны христиано–мусульманские всегда были, мы боремся с этим, мы обращаемся к тем мусульманам, у которых сохранилось что–то миролюбивое. Недавно мы проводили, общество «Культурное возрождение» проводило дискуссию с муллой и христианским священником. Мулла говорил о том, что в исламе есть силы, которые противятся всем этим вакханалиям убийств и насилий. Не надо сваливать всё на ислам. Люди сами всё портят. Вот. А что касается антихриста, — да, он родился, но он уже и помер, и не раз, между прочим. В 53–м помер, в 45–м, Боже мой! Он очень много раз помирал и снова… Он будет рождаться постоянно. Говорит апостол Иоанн: «Уже сейчас много антихристов.» Это он в первом веке сказал; представляете, сколько за двадцать веков их народилось?
— Как руководство Русской Православной Церкви относится к легализации Греко–Католической Церкви на Западной Украине? Как Вы лично относитесь к решению Львовского Собора?
— Сейчас руководство нашей Церкви село за стол переговоров с украинскими католиками. Вот тогда всё будет решено. Что касается легализации, легализует государство, это его прерогатива и его право, а не наше, церковное. Ликвидация Унии была совершена Сталиным жёсткими разбойничьими способами, как всё, что он делал.
— Каким образом Штейнеру удалось построить конкретно медицину, сельское хозяйств, педагогику, если всё субъективно?
— Это был очень одарённый человек, и кроме субъективных элементов, он ведь впитал в себя всю европейскую культуру. И он из многого сделал нечто, так сказать, ценное. Оптинский старец последний, Нектарий (умер в 28–м году), переписывал, просил, вернее, своих духовных детей переписывать из некоторых книг Штейнера страницы без указания автора и раздавал их людям, потому что он считал, что у Штейнера есть… Эти книги Штейнера ему приносил Михаил Чехов, знаменитый актёр, который был антропософом. И старец Нектарий… Это я рассказываю не по слухам, а по рассказу человека, который от Чехова носил старцу эти письма, а потом от старца — эти, значит, отрывки. Это всё непосредственно. Я знал людей, которые лично были знакомы со Штейнером и с многими другими, это всё проверено. Многие элементы там… Но это, конечно, тема очень большая. Кстати вот, педагогика в теософских группах как будто бы очень достигла высоких результатов. К сожалению, я мало знаю об этих школах сегодня.
С точки зрения теософии, человеческое неравенство объяснимо, осмысленно, объективно. С точки зрения христианской философии, неравенство людей обеспечивает нам взаимозависимость. Необходимость и нужда друг в друге. Если б каждый человек был абсолютно всем обеспечен, не нуждался бы в помощи другого, если б мы все были равны в своих возможностях, то никакой солидарности между людьми не было бы. Каждый был для себя бы «и швец, и жнец, и в дуду игрец». А поскольку мы не равны в своих дарованиях, мы можем быть единым целым, единым обществом. Вот в чём тут главная мысль.
— Почему Церковь отвергает службу за усопшего юношу, если он не крещён?
— Молиться можно за всех, но подавать в алтарь по традиции православной можно только за членов Церкви.
— Каково христианское представление о предсуществовании души?
— Человеческий дух, душа рождены вместе с телом. Человек создан только один раз, и тело, и дух. Бог создал его однажды. Когда — точно мы не знаем, теперь считается, около ста тысяч лет назад. Это был прачеловек. И в его едином духе, и в его генотипе, в его генах, содержались мы все и наши души. И каждый раз, когда рождался новый человек, от этого генетического ствола отделялся организм — тело — и отдельная личность, как ветка на этом огромном древе. Поэтому человечество представляет собой единое целое, единый Адам, и поэтому, когда в человечестве начинаются великие движения, они происходят по всему миру, даже когда нет связи. И безумие тоже распространяется эпидемически. Вот возьмите, как сейчас по всей Земле вдруг начинается повальное какое–то безумие, ожесточение, озверение. Не потому, что передают друг другу, а — мир очень связан.
— Как Вы относитесь к иезидам (мусульманская секта)?
— Никак. Ни одного живого не видел, и только…
— Современны ли мысли Булгакова, изложенные в (книге) «Религия и политика»? Возможна ли христианская партия в России?
— Я думаю, что да. Думаю, что да. Конечно, Булгаков писал это в начале века, когда ситуация была другой, но христианское возрождение возможно, и следовательно, возможно влияние его на политическую жизнь.
— Что происходит в душе шизофреника?
— Вопрос очень трудный. Я сегодня вот утром был в психиатрической больнице… Это проблема, над которой мы все как–то бьёмся и мучаемся, это очень непросто. Здесь есть только некоторые предположения. Единственное, что я могу сказать: болезнь не захватывает духа человека, внутреннего. Болезнью духа является не патология психическая, а зло, грех, противление Богу. Вот это есть болезнь духа. А безумный человек может стать и святым, несмотря на своё неправильное поведение и психическое расстройство. Многие пророки, юродивые, вероятно, были немного безумными.
— Что означает бессмертие души в христианстве?Очень хочется понять, что это означает конкретно. Как представляет себе христианин жизнь после смерти?
— Ну, я уже в прошлый раз вам говорил, что здесь наши представления работают плохо. Только приблизительно. Люди, вернувшиеся после реанимации к жизни, говорят, что они еле–еле, с трудом находят какие–то адекватные слова, чтобы выразить этот опыт.
— Объясните, пожалуйста, есть ли у человека свобода выбора или всё в жизни предрешено?
— Да, свобода есть, иначе не было бы никакой ответственности. Свобода есть, хотя Бог всё предвидит, но это не наша забота.
— Чем объяснить, что люди талантливые, помеченные печатью Божьей, часто в Бога верующие, ведут часто жизнь неправедную, богемную? Чем они привлекательны для тёмных сил?
— А это — по закону Ньютона: действие равняется противодействию. Когда человек духовно движется, тут–то и начинает Сатана тоже шевелиться.
— Как Вы относитесь к «Сатанинским Стихам»?
— Вы знаете, я не читал этой книги и даже не могу сказать, в чём там дело. Был тут вечер журнала «Иностранная литература», и там выступала женщина, которая специалист по Востоку, и она что–то рассказывала про эту книгу, но сказала, что её пересказать нельзя. Но что бы там ни было, мне кажется, реакция Хомейни была неправильной. Впрочем, теперь уже это поздно говорить.
— Когда человек приходит в мир, по индийскому верованию? Для христиан, зачем мы пришли в мир?
— Человек создан как образ и подобие Творца, чтоб соучаствовать в великом деле мирового становления. И он будет всегда в этом участвовать. А в Индии, то есть, скажем, по буддийскому воззрению, человек — заблудившийся здесь, на Земле, и он должен освободиться от этой земной жизни.
— Как Вы думаете, человек, обладающий свободной волей и постигающий мир видимый и невидимый, пытающийся постичь, — отдаляется от Бога всё более и более?
— Нет, нет. Но дело в том, что постижение высших миров должно идти рука об руку с каким–то духовно–этическим возрождением человека. А у нас с этим так плохо, что нам рано всем; надо постигать не оккультные миры, а то, что открыто ясно и просто в Евангелии.
(КОНЕЦ ЗАПИСИ)
(Лекция «Перевоплощение и оккультизм», 9 февраля 1990 года)

ВОСКРЕСЕНИЕ МЕРТВЫХ

Третья лекция из цикла «Жизнь после жизни», прочитанная 20 февраля 1990 года в ДК Серафимовича
(фонограмма)
Конечно, тема размышлений о смерти необъятна, и мы лишь только попытались отдельные аспекты её затронуть слегка. Должен порадовать вас, что журнал «Волга» в Саратове обещал опубликовать книгу Моуди «Жизнь после жизни». Летом где–то будет полностью издана, так что уже можно будет оттуда получить.
Итак, на чём мне бы хотелось остановиться в заключении. Прежде всего на христианском учении о будущей судьбе человека. На языке богословия это учение называется «эсхатологией», от слова «эсхатон» — конец. Учение о конце жизненного пути человека.
Надо сказать, что тот универсальный для человечества взгляд, что после смерти физического тела человек весь не умирает, что некое духовное его ядро сохраняется, это — не привилегия христианства, а, как я уже сказал, самое широко распространённое представление. Но этим не всё сказано. Бессмертие души, неразрушимость нашего «Я» — это часть естественной структуры человеческого существа. Это наша природа. И именно поэтому, как я уже вам говорил, человек подсознательно, в сущности, не верит в свое полное уничтожение. Он не может даже вообразить, что такое «ничто», ибо его «Я», центру его личности, принадлежит сознание неразрушимости.
Ещё Платон — мы с вами с этого начинали — показал, что разрушается то, что является составным, составленным из разных элементов. Между тем, внутренняя жизнь человека — это некая, как говорят философы, «сплошность», некое единство, образующееся вокруг нашего «Я». Стержня нашего, нашей личности. И нету тех кирпичей, из которых это строится и которые потом могли бы распасться в разные стороны. Нету тех материальных элементов, из которых, например, сложено наше тело, которые впоследствии благодаря определенным физико–химическим, биологическим процессам распадаются, и каждый находит своё иное место. Вот почему величайшие умы человечества и обосновывали, и принимали эту идею, каждый со своей позиции.
Скажем, физик Максвелл, создатель известной теории, которая играет особенно важную роль в современных учениях об энергии, развивал учение о бессмертии с своих научных позиций. Точно так же поступал и создатель квантовой теории Шредингер. А, скажем, Гёте подходил к этой тайне с точки зрения своего собственного, личного опыта, опыта человека–творца, и он говорил: " Да, я убежден, что мой дух после моей смерти получит от Создателя какую–то новую форму труда, новую форму творчества, новую форму реализации».
И, говоря об этом, от Платона до Шредингера, от древних индийских текстов до современных философских концепций и особенно в свете революции медицинской, которая сделала возможность реанимации, то есть возвращения людей оттуда, откуда прежде не было возврата, — всё это, дорогие мои, относится к естественной природе человека.
Между тем, христианские учения выходят за пределы этой природы.
Если вы обратитесь к христианскому православному Символу Веры, то вы не найдете там слов: «Верую в бессмертие души». Я, может быть, рискнул бы даже сказать, что христианство не верует в это, а, по–видимому, считает это чем–то достаточно естественным. И можно к этому ещё прибавить: не исключено, — я не настаиваю, — но не исключено, что в ближайшем будущем, обозримом будущем этот факт–переживание сознанием своего тела — станет объектом познания уже научного.
А в Символе Веры сказано так: " Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Или смерть — это будущее воскресение мертвых. В этом было и остаётся принципиальное отличие христианского учения об «эсхатоне», христианской эсхатологии от эсхатологии всех остальных философских концепций и религиозных учений. Ибо для христианства бесконечно дорого, что человек есть существо воплощённое, во плоти, что Бог внедрил Дух в материю, что игра плоти, игра природы, многоцветие материального мира стало тем лоном, в котором искрится Дух.
Для индийской или греческой философии или для некоторых, может быть, теософий освобождение от материи есть цель, есть спасение, и это освобождение кажется очень соблазнительным. Объяснять, я думаю, вам не надо. Ибо плоть наша, материальная часть наша, — она немощна. Именно она страдает, она нас искушает, она слаба, она удручена. И интересно, что в реанимированных людях вот чувство освобождения от тела (вы помните, вот на второй нашей встрече здесь рассказывалось) — огромная лёгкость была у людей, что это бремя спало!
Между тем, для сознания церковного это — только одна сторона дела. На самом деле развоплощение человека есть не только освобождение от немощи плоти, но это есть ущербление человека, ибо человек задуман, как существо вписанное, вросшее в плотское мироздание. «Я — связь миров," — говорит поэт. " Я — связь миров». Значит, в нас живёт и физический мир, и химические тайны, и все элементы, из которых зиждется мироздание. Дух через нас заключает союз со всей природой, неживой и живой. И было бы, по–видимому, ошибкой с христианской точки зрения принимать полностью знаменитую греческую концепцию " sema — somo», что значит «тело — это гробница».
Тело, говорит апостол Павел, это храм Святого духа. А раз храм, — значит, нечто священное. Значит, Природа — это не просто какое–то испытание для нас. Тело — это не просто нечто, что должно нас удручать. Повесили жернов на шею, — а потом Дух полетел, как птица? Нет… Здесь есть какой–то великий замысел. Воплощенное существо! Дух, который должен стать, по слову поэта, Мессией природы.
Знаменитый американский психолог и философ Вильям Джеймс анализировал множество фактов, связанных с попытками установить контакт с душами умерших людей. У него даже был целый ряд отчётов на эту тему, отчёты Психического Общества. Некоторые из них выходили в русском переводе в начале нашего столетия. И что любопытно: что… Я не буду оценивать, так сказать, достоверность их, хотя Джеймс был психолог–экспериментатор, крупнейший ученый. Он замечал всегда, что… Он, вступая в контакт с душами людей умерших, он не мог избавиться от мысли, что они в чём–то ограниченны, в чём–то ущербны, что в общем они уже «не те». Я думаю, что это можно объяснить по–разному; тем не менее задуматься над этим фактом стоит.
В Библии сказано, что Господь «пробудит спящих во гробах». Над этим тоже надо подумать. Что значит «спящие во гробах»? Некоторые христианские богословы, протестантские, полагают, что речь идёт о бессознательном состоянии душ человеческих после смерти, до конца истории. В конце концов, можно было и это принять. В конце концов, время для умершего человека, по–видимому, исчезает, и оно, во всяком случае, течёт иначе. Но у нас есть другие свидетельства. Есть свидетельства о родителях, которые помнят о детях. Я знаю массу случаев, когда умершая мать предостерегала сына или дочь — во сне, или каким–то тайным образом.
Есть множество свидетельств о том, что контакт существует. Даже Карл Густав Юнг описывает такие вещи… В общем, он не был ни христианином, ничего этого, он был психиатр со своеобразным… философ со своеобразным мировоззрением. Но он описывает случаи своей жизни, конкретно.
В одной из автобиографических книг он рассказывает, как умер один его знакомый, и вот он видит во сне, что тот подходит к нему, к его кровати, потом берёт за руку, поднимает, ведёт к своему дому, вводит в свой кабинет и показывает книгу. Потом он просыпается. Юнг решил проверить и отправился к этому своему знакомому. Вдова впустила его в кабинет. Он пошёл, приблизился к этой полке, нашёл книгу там третью, и она называлась «Память мёртвых», или что–то в этом роде, что–то о мёртвых. И Юнг понял, что это был сигнал, может быть, какой–то неумелый, может быть, немного даже бессильный, но сигнал того, что — «я жив, я есть, вот тебе знак».
Известный английский писатель, Клайв Степлтон (Стейпл) Льюис (я думаю, с его произведениями вы скоро познакомитесь), часть его книг уже переведена на русский язык в Америке. Часть будет у нас издана. Это блестящий писатель! Он умер в 63 году. Во время войны он ходил читать лекции, беседовать с людьми, в раковое отделении больницы. Там он встретил замечательную женщину, больную раком. Они очень подружились. У них была огромная духовная близость. И в скором времени она стала его женой. Они прожили — я не помню сколько, лет пять, наверное, вместе. После этого она умерла. И для Льюиса это был невероятный удар. Он был человек уже в возрасте, и он её безумно любил. Именно духовно, душевно. И вот он записал для себя в дневнике страшные слова. Они опубликованы посмертно.
Я даже не знаю, насколько имел ли право,… имели ли право люди опубликовывать вот это его… описание его состояния. Какое у него было чудовищное состояние разлуки! И вдруг всё это кончилось — она ему явилась. Он не пишет — как, он говорит: она мне дала знак, что «я — здесь, я о тебе помню». И у него это состояние прошло. Совершенно. Надо сказать, что состояние это было настолько отчаянным, что это уже был действительно подлинный факт какой–то в жизни, который повернул его. А он был человек сдержанный, скептический, не фанатик, не энтузиаст, не фантазёр.
Итак, полностью признать вот то мнение, что умершие спят до какого–то финального, эсхатологического момента, мы не имеем права. Во всяком случае, не все. И уж если говорить о святых, то они играют какую–то очень важную роль в жизни людей, даже через столетия. Не память о них только, — об этом я не стал бы говорить, — а именно их участие какое–то. Как бы существуют два мира. Вот Даниил Андреев об этом очень интересно пишет. Как бы такое вот облако, стоящее над страной, над культурой, где сосредотачиваются ушедшие по ту сторону силы духа, носители культуры. Он даже это всё называет, — Даниил Андреев — таким именем, как Небесный Кремль там, и так далее.
Так вот, связь продолжается и осуществляется. Но тем не менее итоги… Библия говорит нам о том, что пробудившись, то есть встав оттуда, они, умершие, воссияют как звёзды, и они обретают новую жизнь. Но не чисто духовную, бесплотную, а они перевоплощаются наконец. Вот мы с вами в прошлый раз и говорили о перевоплощении; они перевоплощаются, то есть мы перевоплощаемся. Человек создан принципиально как существо «инкарнированное», воплощённое. И этим должна завершиться его история на Земле. И если смерть тела есть момент развоплощения, то нельзя его считать венцом и финалом нашего бытия. Финал — это воскресение мёртвых и жизнь будущего века.
Вы, конечно, можете спросить: а что ж это за новое воплощение? Это — новый этап эволюции человека в мире. Потому что эволюция прошла несколько важных этапов. Сначала — созидание структуры. Вы помните, как сказано в Библии: что «бездна была вначале, и Дух Божий парил над бездною». Бог создает структуры, которые противятся хаосу. Потом Он говорит: «Да произведет вода душу живую». Создаётся новое, небывалое во Вселенной — живые существа, которые ещё более побеждают хаос. И, наконец, разумное существо, наделённое образом и подобием Творца — человек во плоти своей на Земле. Он должен ещё более обуздать хаос. Но это тоже пока ещё не полностью, это тоже не совершается до конца. И, когда явление Мессии в мире поворачивает тайные рычаги эволюции человечества и мироздания, человек идёт к новой, последней фазе своего развития. Но это тоже фаза телесная. Апостол Павел говорит нам о том, что человек будет иметь тело духовное — «somo pneumatico».
Что значит «духовное тело»? Какой–то намёк на это даёт открывшаяся или, вернее, приоткрывшаяся нам реальность духовно–телесная. О ней учили многие отцы Церкви. Святой Игнатий, недавно причисленный к лику святых, об этом пишет целую книгу. Люди, которые переживали клиническую смерть, рассказывали мне, что они видели своё тело; но это было не то тело, а это было нечто прозрачное, но имеющее какую–то форму, подобную форме человеческого тела. То есть с разрушением материального тела сохраняется некое второе тело, глубинное, и оно–то и должно в будущем, как вот семя, лежащее в земле, родить новую форму.
Но здесь эволюция уже не просто биологическая или психическая, а эволюция ещё этическая, потому что будущее состояние человека во многом определяется тем, каковым было его развитие здесь, на Земле. Вот почему для нас так важны именно поступки, мысли, слова человека в этом мире.
Не будем рассматривать это в юридических терминах — наказание и поощрение. Это неверно. А речь идет о естественных последствиях того, что у нас внутри есть и с чем мы идём.
И вот мы подходим сейчас к завершению этого вопроса, прямо к самой сути дела. Человек, попавший в непривычные условия, человек, не имеющий перед собой привычных способов выражаться, жить и действовать, только тогда может сохранить своё «Я», если оно у него глубокое, духовное, насыщенное и богатое. Человек мелкого плана, оказавшись в изоляции от привычной жизни, глубоко страдает, он не знает, куда себя девать. Его душа — эмбрион, она не развита.
И вот теперь мы себе представим, что происходит с человеком, когда он умирает. Он несёт с собой всё то, что у него есть, что он накопил. И это очень важно, потому что из этого складывается наша личность. И об этом надо думать сегодня. Чем богаче человек, чем больше он отдавал людям, тем глубже и ёмче пространство его духа, тем полнее его бытие даже в тот период, когда он спит, человек. Так вот, тот, кто богат духовно, — он не спит. Он бодрствует и продолжает участвовать в жизни людей, оставшихся на земле.
У одного ученого–биолога была даже теория, что души неразвитые, жалкие, исчезают там, как бы поглощаемые более сильными душами. Ну, конечно, эта теория довольно спорная, но здесь есть другой момент. Момент очищения. Проходя через измерения миров, человеческий дух должен очиститься. И если у него обгорает и исчезает то, что накопилось, как черная накипь на нём, — весь вопрос в том — что останется? Как много останется у тебя от той коры зла, которую сожжёт огонь духа?
Если в нашей жизни ничего нет, кроме вот этого мелкого, плоского, злобного — всё облетит, как листья с дерева! И вдруг окажется, что и дерева там нет — пенёк какой–то…
Поэтому, когда Платон говорил, что вся жизнь есть подготовка к смерти — он, конечно, говорил парадокс. Парадокс. И в прямом смысле нельзя его понимать, но что–то в этом есть. Какой–то смысл есть. В конце концов, разве мы не знаем, что это будет? Знаем. Разве не должен человек размышлять о том, что будет? Должен. Это естественно для мыслящего человека.
Мы совсем не обязаны знать детали — это бесполезно. Многие ведь начинают искать: вот как это будет? А как то будет? В средние века даже создавались целые картины потустороннего мира! Все равно всё это условно и символично. И когда Данте изображал загробный мир, он всё–таки изображал не столько его, сколько вечные трагедии своих современников и восхождение души ввысь. И я уже говорил вам в прошлый раз, что мало найдётся слов человеческих, которые могли бы адекватно это передать. Важно, что мы бессмертны, и важно помнить о жизни будущего века.
Жизнь будущего века — это не наши отдаленные потомки. Это не наши, так сказать, отпрыски и нити, которые тянутся в будущее. А это все мы, всё человечество.
Я вспоминаю, как один из героев Пастернака говорит: — «Конечно, это нельзя понимать буквально; куда же денутся все эти миллиарды людей?» Я думаю, что этот герой совершенно не прав, потому что, вероятно, он слабо себе представлял размеры Вселенной. Если собрать телесно всех людей, которые когда–либо жили на нашей планете, и, так сказать, поместить их в какой–то резервуар, они не займут и десятой доли одной из Галактик, которые находятся в пространстве. Вселенная, быть может, столь огромна потому, что она уготована для разумных существ, для человечества, для огромного человечества. Это огромный дом, ещё не населённый! И поэтому нам рано говорить о том, что всё это слишком там тесно, что некуда девать будет Творцу нас с вами. У Него есть место. Недаром Господь Иисус говорит: «В доме Отца моего обителей много.» Если брать Космос, то, конечно, это тоже подходит сюда.
И, наконец, последнее и практическое.Как самим готовиться к смерти? Как относиться к людям, которые обречены или умирают?
В прошлом году была дискуссия по инициативе журнала «Наука и религия», в которой участвовали врачи, медики, и нас было двое, священников. Стоял вопрос там о том, надо ли сообщать человеку, что он неизлечим и что он умрёт. Вопрос поставлен слишком абстрактно. Всё–таки здесь многое зависит от того, что это за человек. И решение это принимают родные и близкие, понимая, что исход один. Правда, — правда! — никакая медицина никогда не может дать полной гарантии, что человек обречён. Но всё–таки в идеале, принципиально, человек должен знать.
Почему? Потому, что он может подготовиться внутренне. Молитвой, сознанием, прощением тех, против кого у него есть зло, чтобы не идти туда… И чувство глубокого какого–то неудовлетворения и тревоги вызывали у меня эпизоды, когда смерть внезапно настигла человека. Я помню, с одним человеком мы в больнице просто разговаривали. Совсем, так сказать, так спокойно, весело, о посторонних вещах. Вот. Вдруг он закашлялся, упал и скончался, тут же, на месте. Вроде бы, казалось, как бы такая безболезненная смерть. Но духовно она показалась мне какой–то незавершённой, понимаете, потому что вот это прохождение — человек был как бы не готов. Вот, потом я остался над ним, и я читал молитвы, зная, что в это время душа слышит.
Вот и в книге Моуди говорится о тибетской «Книге мёртвых». Ну, она нам, конечно, не подходит, но эти тексты читались над усопшими, чтоб усопшие слышали и понимали, что с ними происходит. Как бы некий древний опыт передавался здесь людям, чтобы они удалялись от земли, как бы теряя всё больше и больше связь с этой земной реальностью, чтобы они слышали голос, указующий путь, чтобы они не находились в состоянии шока, изумления полного, а ведь человек в это время всё осознаёт. Он приходит в себя, сознаёт, что с ним происходит нечто удивительное, вот, и тут ему подсказывается, что всё это закономерно. Вот поэтому мы приходим отпевать людей в храме. Это молитва над человеком, над телом его, и он где–то здесь рядом.
И я могу вам сказать, что многолетняя практика мне показала, насколько различны участи людей, потому что одних отпеваешь с необычайной легкостью в сердце, даже какое–то праздничное ощущение. Несмотря на то, что человек, может быть, и близкий, и родной — праздник. А других — как будто тянешь какой–то груз неимоверный, как будто какая–то упругая среда сопротивляется. Как будто здесь вот этот изломанный дух вращается вокруг и в состоянии некого мучения, которое передаётся невольно всем присутствующим.
Значит, на первый вопрос всё–таки ответ такой: по–видимому, надо говорить. Но если вы всё–таки видите, что человек настолько хрупок, что он не выдержит этого, этой правды, — надо не обманывать его, а надо сказать ему по–другому. Как говорил Сократ, когда люди плакали в день его смерти, — он говорил: — «Ну что же вы плачете, дурачки? Разве вы не знали, что я и раньше был приговорён к смерти?» Мы все приговорены к смерти, все умрём рано или поздно.
Значит, надо сказать, что жизнь земная кончается; но для тебя это не кончится. Поэтому надо быть готовым, скажем, как раньше говорили, «привести в порядок свои дела.» У одного святого есть даже рекомендация: раз в году устраивать себе подготовку к смерти, — исключительно полезно. Значит, считать, что вот этот пост — это твой последний пост в жизни.
Что надо сделать? Отдать долги, выполнить то, что не выполнил, помириться с тем, с кем находишься в конфликте, вот, сделать так, как будто у тебя есть время, но оно уже ограничено. И… это прыжок в бездну, но в бездну, которая встретит нас нежно и ласково. Бездна, в которой мы не потонем, а будем плыть, хотя вначале и страшно прыгать. Когда средневековый человек научился культуре смерти, он, конечно, достиг очень многого. Когда к умирающему приходили там дети, родные, и он при чтении молитв, зажжённых свечах торжественно прощался с ними, — он понимал священность и важность этой минуты! Это не гнусные, так сказать, какие–то казённые стены, вот, больничные, где происходит какой–то физиологический процесс, где смерть унижена, где, собственно говоря, её священный характер среди этих приборов и инструментов исчезает. Я вовсе не говорю, что не нужны приборы и не нужны больницы. Но даже в больнице возможно создание какого–то иного, священного отношения к жизни.
И, наконец, последнее, касающееся всех нас. Чем более одухотворённой и полной будет наша жизнь здесь, сегодня, тем свободней и спокойней мы будем идти навстречу этому переходу. Навстречу тому, что есть лишь «зримый миг перерожденья души к предвечному полёту».
На самом деле человек несёт в себе вот это чувство вечности. И воскресение мёртвых уже здесь, в нашей жизни, закодировано, потому что наша личность получит полноту и возможность для деятельности, но ведь это должна быть личность, а не зачаток какой–то, не эмбрион личности и не пенёк, покрытый слизью и грязью злобы.
Есть слова: «Бог говорит, в чём застану, в том и сужу.» И тайна нашего дня и часа нам осталась неведомой. Это очень мудро, ибо человек всегда беспечен. Если б нам говорили, что тогда–то это будет, мы бы откладывали. А надо сегодня, надо понимать, что каждый день и каждый час есть дар, есть подарок Божий, и что мы сеем Вечность в своей любви, в своём труде, в своём творчестве.
Поэтому призыв к созиданию и к добру — есть одновременно призыв к Вечности. И когда придёт наш последний час, если наш дух достаточно будет укреплён, он легко одолеет то препятствие, которое отделяет от нас иных миров. Младенец, рождаясь в жизнь, если бы умел отчётливо мыслить, вероятно, считал бы своё рождение смертью. Потому что рождение ребёнка подобно агонии. Но за агонией этой открывается новое бытие. И поэтому и за нашей смертью открывается Вечность.
Я знал людей, которые не боялись смерти по–настоящему. Все эти люди были… у них было одно общее свойство: они ощущали выполненным свой долг на земле. Они отдали всё, что они могли отдать. И это создало у них такое ощущение созрелости, готовности, как плод, который спокойно может упасть.
И в свете вот этого труда, добра, творчества, самоотдачи — в свете этого мы можем говорить, что смерти на самом деле нет. Что, трудясь по–настоящему духовно, и в материальном мире мы трудимся для Вечности. Как бы человек об этом ни думал, такое чудо, как человеческая личность, не пропадает в Его огромном космическом хозяйстве. Всё участвует в этом высшем созидании. Всё будет иметь свой расцвет. Поэтому мы и говорим: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века».
Спасибо.
(Аплодисменты)
ВОПРОСЫ ИЗ ЗАЛА:
— Человек — это результат эволюции(нрзб), или был создан Богом сразу в законченном виде «по образу и подобию», как сказано в Библии? Если это результат эволюции, то как она будет протекать дальше?
— Первый вопрос. Второй — ну, второй — то же. Оба этих воззрения не противоречат друг другу, а дополняют друг друга. Человек создан по образу и подобию Божию. Это — вечная истина. Но не тело его создано, а его уникальное личностное начало. Что касается тела, то тело человека создано по образу и подобию не Бога, а природы. В природе находятся все первообразы и прототипы наших органов, функций, физиологических и энергетических процессов нашего тела. Поэтому эволюция и творение друг другу не противоречат Как будет протекать эволюция дальше? Я думаю, что в этой земной истории тело человека едва ли будет еще эволюционировать. Ну, есть разные соображения на этот счет, но, по–видимому, не будет. Или незначительно будет. А вот Воскресение мёртвых — это будет стадия эволюции, радикально отличная, качественно новая. Это уже будет духовное тело, которое подчинит законы материальные. Не упразднит, а подчинит.
— Атомы, составляющие тело отдельных людей, после их смерти перемешиваются и входят в новые тела. Что будет при воскрешении?
— Ядро нового тела, в которое перевоплотится человек, — нематериальное ядро, рассыпается лишь физическая оболочка, сохраняется её энергетический комплекс, из которого вырастает новое тело, но уже иного порядка. Образ этого нового тела мы находим единственный раз в истории. Это воскресший Христос. Если вы помните рассказ евангельский о Воскресении, Христос тот же, как на Земле: он ест и пьёт, но он проходит через стену, он меняет свой облик, то есть природа уже ему подчиняется полностью.
— Что нужно делать, если…Сейчас я расшифрую…Так… Что нужно сделать, если висящая в доме икона упала? Почему это произошло?
— Не надо быть суеверным. Произошло, потому что верёвочка перетёрлась, и раз она упала, надо ёе поднять и повесить снова. (Смех).
— Расскажите, пожалуйста, об опытах Уильяма Джеймса по попыткам связи с умершими.
— Это было с помощью разного вида автоматического письма. То есть были люди, которые находились в трансе, и они бессознательно писали. Он задавал вопросы своим умершим друзьям, профессору Ходжстону и другим; и вот как бы через этого человека отвечали (нрзб) Это было у нас напечатано двух книгах Джеймса. «Можно ли общаться с умершими» — кажется, одна так называлась в переводе.
— «Сберёгший душу потеряет её, потерявший душу свою ради Меня соблюдёт её».
— В Библии часто слово «душа» обозначает «жизнь». И тот, кто ради спасения жизни отказался от имени Христова, от Бога, от всего — как премудрый пескарь — он потерял свою жизнь. А тот, кто даже и потерял свою жизнь ради истины, тот её обрёл в высшем смысле и в Царстве Божием, в преображённом мире.
— Что это за «чуждый огонь» принесли два сына Аарона перед лицом Господа, за что были убиты?
— Специально должен был быть огонь освящённый, который на святом месте находился. И они принесли из чужого светильника какой–то огонь, который не полагалось приносить. Вот. Убиты были не за это — за пренебрежение, презрение к святыне.
— Священникам запрещается прикосновение к умершим из народа своего, а чуть ниже — к кому бы то ни было в народе своём. В чём смысл запрета?
— Дело в том, что многочисленные, многочисленные запреты Ветхого Завета часто имели не нравственный смысл, а охранительный. Чтобы охранить ветхозаветную общину от влияния язычников. Есть, конечно, рационалистическое толкование, что Моисей старался охранить народ от инфекции: это всё происходило в жарких странах, и поэтому прикосновение к трупам могло быть чревато инфекцией. Вот. Но на самом деле здесь была какая–то другая, более глубинная причина, которая сейчас нам непостижима. Но вообще считалось, что смерть — это демонический факт. Бог даёт жизнь, а злые силы разрушают её. Христианство принимает и эту концепцию, только говорит о том, что человек задуман как потенциальный бессмертный. И, конечно, когда разрушается тело — это есть поругание человека. Поругание. Поэтому, когда мы отпеваем человека — есть такой гимн, сложенный в восьмом веке Иоанном Дамаскиным, который мы повторяем всегда, — и он начинается словами: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть и вижду во гробе лежащу по образу Божию созданну нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущую вида.» То есть здесь дух оказывается бессильным перед разрушением плоти. И это, конечно, трагично.
— На обложке журнала иногда печатают изображение иконы Божьей матери (нрзб), что делать с этими листами?
— Ну, во–первых, я не очень уверен, я не часто встречал в наших журналах изображения Божьей матери… А? В «Крестьянке»? Ну, вы знаете, если вы хотите этот журнал выкинуть куда–то, то, конечно, будет вполне благочестиво, если вы вырежете её изображение и положите в книгу как закладку, не будете кидать его в помойку, как всё остальное.
— Книга Моуди планируется не ранее седьмого, не позднее десятого номера. В этой аудитории, вероятно, многие не подписались, но в номерах пять–шесть, как и предполагалось, начало.
— Да, значит, это уже вы мне подтвердили, что не раньше 7–ого номера будет.
— Так. Народ возроптал, захотел мяса, (это из Библейской истории), Господь перед Моисеем обещал им мяса на тридцать дней; Моисей усомнился и получил подтверждение; Господь пригнал с моря перепелов. Захотевшие съесть их умерли.
— Надо сказать, что сказания Пятикнижия о странствии древних израильтян в пустыне, — они представляют собой некую драму, драму искушения, разворачивающуюся между человеком, сомневающимся постоянно, и Богом. И поэтому драма эта часто выглядит грубо, иногда трагично. Потому что человек постоянно искал себе чего–то более спокойного, недаром израильтяне всё время хотели вернуться в Египет. И эта боязнь свободы является одним из важных мотивов этой истории. Что касается деталей, то я боюсь, что если я углублюсь в них, то мы немножко отклонимся от нашей темы. Я уже обещал в ДК «Серп и Молот», что когда мы кончим цикл истории духовной культуры, которую я сейчас рассказываю, мы перейдем к чтению последовательному Библии. Будем читать, пока не кончится либо текст, либо мы. (Смех).
— Когда и где вы читаете ещё лекции?
— Знаете, мне очень трудно на это ответить, я даже сейчас не помню, я не взял этот листочек с собой. Но в этом будущем месяце у меня будет мало — не больше десяти. Потому что наступает Великий Пост и уже большая часть будет на службе.
— Душа человека не распадается. Но разве в сумасшествии в разных формах не происходит распада личности?
— Это мы так условно говорим. На самом деле, личность спрятана внутри, она там живёт, а её проявления становятся хаотичными и бессмысленными. Это не есть распад личности, а её капсулизация.
— Имеет ли значение для души, как проходит захоронение тела?
— Я думаю, что нет.
— Можно ли донести до души умерших свою собственную вину перед ними?
— Думаю, что да.
— Как объяснить, что некоторые люди заранее предчувствуют смерть, причём и непредсказуемую?
— Просто у людей у некоторых есть дар предвидеть будущее, тем более вот такое важное будущее для себя, как конец.
— К моей дальней родственнице, когда она лежала при смерти, пришли две женщины в белом и сказали, чтобы она готовилась умереть. Она же попросила их подождать, пока вернётся дочь из магазина, чтоб проститься с ней. После этого они исчезли. Затем через день в их гостиной появилась одна женщина в белом. Вскоре она умерла. Объясните, пожалуйста, что это.
— При таких явлениях обычно идет речь о душах умерших предках. Опыт, который мне известен из разговоров с реанимированными, многочисленными, показывает, что всегда являются умершие предки.
— Что будет с душами тех, когда придёт Воскресение из мертвых, чьи тела были кремированы?
— Это не имеет значения. Распад, как он происходит: огнём или не огнём…
— Можно ли утренние и вечерние молитвы совершать про себя? Если это нежелательно, объясните, пожалуйста, почему?
— Можно, конечно. Можно.
— Что такое Соборование?
— Это таинство, совершаемое над больным, это молитва об исцелении человека.
— Расскажите, пожалуйста, как надо поститься.
— У меня будут две беседы, посвящённые специально Великому Посту. Они будут проводиться в церкви Святого Георгия на Разина, и в этот же день в восемнадцать тридцать — на Волхонке, напротив музея Изобразительных Искусств. Два раза будет. Когда точно, я не … (Голоса из зала: одиннадцатого и двадцать пятого…) Вот люди лучше меня знают: одиннадцатого и двадцать пятого марта. Волхонка — напротив музея Изобразительных Искусств. Там Дворец Культуры. Буду рассказывать о Посте. Так…
— Среди десяти заповедей, данных Израилю, есть «не убий». Это явно противоречит часто встречающемуся в Ветхом Завете побиванию камнями (нрзб) … и так далее.
— Надо сказать, что социальные условия, в которых жило раннее ветхозаветное общество, безусловно, были суровыми, варварскими, жестокими. И законодательство тоже было соответственно жестоким. Десять же заповедей стоят над веками и социальными условиями. Они не могут рассматриваться как юридические нормы. Это — нравственный идеал, а не уголовный кодекс. Понимаете? Есть огромная разница между нравственным идеалом и уголовным кодексом. Так вот, многие места Библии есть древний уголовный кодекс. Скажем, в книге Исход после десяти заповедей идут всевозможные казуистические законы, то есть законы «на случай». Если бык кого–то убил, как заплатить, кто должен, и так далее. Это было необходимо в то время, сейчас это уже упразднено.
— Отношение христианской церкви к убийству, например, на войне?
— Трудный вопрос, трудный. В общем, наверное, всё–таки, Церковь должна быть против убийства. Но если приходит враг и уничтожает твой народ, твой город, и ты не защищаешь его, то ты являешься соучастником в убийстве. Так что из двух зол приходится выбирать меньшее.
— Реанимация — насколько она милосердна: надо ли возвращать людей в наш трудный мир?
— Вопрос к медикам. Есть примерно тридцать процентов реанимированных, которых мы только этим мучаем. Но… я всё равно сторонник абсолютно реанимации. Почему? Если медработники начнут делить людей на классы: вот этих надо реанимировать, а эти пусть помирают, — мы далеко так пойдём. Это будет уже…в конце концов будут реанимировать только ответственных работников. (Смех). Все остальные пусть погибают. (Смех).
— Как это объяснить, что многие люди незадолго перед смертью становятся очень красивыми?
— Близость миров иных отражается в их душе. И вот многие люди у меня на глазах умирали, и они часто смотрели куда–то, вот они видели нечто. Это, если человек умирает в сознании, то существует в девяноста процентах случаев.
— Как вы относитесь к журналу «Наука и религия»?
— Как теперь принято выражаться в газетах — неоднозначно. (Смех). Теперь так любят говорить. Я его выписываю с первого номера. То есть с пятьдесят восьмого года. Первоначально это был просто погромный листок, который призывал к травле, который печатал клевету, вот, и я часто тоже был там объектом. Но я без этого говорю, это объективно. Но, к счастью, перестройка затронула и его. Там сменилась редакция, и сейчас этот журнал стал открыт духовной проблематике, правда, больше такой оккультной, но всё равно.
— Как быть с инопланетянами?
— Да никак. (Смех). Пусть живут. Сколько угодно. Не будем их трогать. Тем более, что они нас тоже, в общем, не очень трогают.
— Какова эсхатология детей, убитых во чреве матери?
— Вот в эпилоге «Фауста» есть такое прозрение: дети нерождённые приобретают образ мира и опыт мира через других умерших; там детей приобщают к жизни. В этом есть какая–то глубокая догадка.
— Что происходит с душой человека, попавшего в ад?
— Ад — не теория. Человек переживает его по эту сторону жизни. Опыт ада уже здесь начинается; всё — и добро здесь начинается, и зло. И грех, и смерь — всё тут. Подумайте, и вы поймёте, когда опыт ада…
— Когда следующая беседа в Исторической Библиотеке?
В Исторической — не знаю, а в Иностранной… может быть…(подсказка из зала — 21 марта) — 21 марта. (Смех). Я очень рад, что мне подсказывают.
— Что означает слово «карма»?
— Я в прошлый раз рассказывал об этом. Это закон воздаяния. Мы, христиане, принимаем это учение. Но с некоторыми отличиями. Что нравственный миропорядок существует, мы верим. Карма — это не наказание, а вот последствия наших злых поступков. Но отличие такое, что в индуизме и в паре индийских различных воззрений это происходит через перевоплощение людей в этой жизни, вот. В христианстве — это как воздействие нашей жизни на нашей посмертной судьбе.
— Ветхий Завет не говорит о загробной жизни, как и иудеи не говорят о загробной жизни до второго–третьего века. Это расхождение?
— Дело в том, что Ветхий Завет был первоначальным этапом откровения, и поэтому в нём не было дано откровения всех истин, в частности, не было откровения о посмертном состоянии души. И поэтому древние евреи вынуждены были заимствовать свои взгляды у соседних философов и религиозных, так сказать, учителей. И они взяли учение, которое было распространено в Вавилоне. Рядом был Египет, — там было одно воззрение. В Вавилоне было учение, похожее… Ну, «Одиссею» вы все читали, поэтому вы помните, какое состояние было у мёртвых, когда их Одиссей вызывал, — вот такое мрачное, тёмное царство подземное было в представлении древних вавилонян. И это заимствовали древние иудеи. И в четвёртом веке до нашей эры впервые даётся откровение о воскресении мёртвых. Первый его признак — это слова в Апокалипсисе Исайи, это часть книги пророка Исайи, написанной в четвёртом веке.
— Как понимать — «блаженны нищие духом»?
— Это те люди, которые сознают изъяны своей духовной личности. Недостатки. Но они понимают, что они нуждаются в полноте Духа, в пополнении.
— Где и когда будет издан Павел Флоренский?
— В приложении к журналу «Вопросы философии» будущего года. То есть не будущего, а девяностого года.
— Почему общение с умершими часто совершается через сон?
— Потому что есть сфера подсознательного, бессознательного, которая погружает нас в некое поле единого человечества, живых и умерших. Карл Густав Юнг называл это, так сказать, миром архетипов человечества. И вот именно на этом уровне эти соприкосновения наиболее естественны.
— В чём разница отпевания заочно и когда покойник стоит в церкви?
— В принципе, никакой разницы нет. Единственная разница — просто родным приятно, и для покойника тоже разница. Вот если он умер недавно, — быть может, он ещё здесь как бы присутствует, его дух.
— Правда ли, что вы отпевали Анну Ахматову?
— Нет. Нет. Она умерла в Ленинграде, и…
— Почему отпевают только крещёных? Разве не равны перед Богом крещёные и некрещёные?
— Конечно, равны. Но христианское отпевание по своим текстам предполагает члена общины. И иначе будет какой–то фарс, если мы будем ему приписывать, хотя бы формально, члена общины.
— Дух и душа — эти понятия одинаковые? В чём разница?
— Душа — это психика. Психика — это мост между телом и духом. Психика свойственна животным. А дух человека … Дух — это начало творческое, начало созидающее, начало личностно–бессмертное.
— Известно, что у людей, занимавшихся спиритизмом, происходит ломка судьбы. А если человек исповедовался в этом грехе?
— Не знаю, но вот я, сколько людей ни опрашивал, кто занимался спиритизмом, всё–таки последствия этого были довольно тяжёлые.
— Может ли душа умершего человека воплотиться при рождении другого?
— Ну, этот вопрос спорный. Христианство в это не верит.
— Как относится к перевоплощению иудаизм?
— Тоже не принимает его.
— Как объяснить, что прорицатель видит весь путь человека?
— Есть некое измерения бытия, в котором все события как бы находятся на одной плоскости. Вне времени. Вне времени. И вот туда проникает взор прорицателя–пророка. И, конечно, Божий взор.
— Мне очень дороги мои предки. Что мне делать для них, ушедших? Я люблю их и хочу, если не помочь, то как–то облегчить их.
— Значит, по–моему, молиться за них, это как раз и есть.
— У Иоанна Богослова есть изречение в одной из книг, что останутся только семь церквей, в которых сохранится Благодать. Как это понимать?
— «Семь» в Библии — символ полноты. И когда в Апокалипсисе Иоанна Богослова сказано о семи церквах — это конкретные церкви в Малой Азии — нынешней Турции, там вообще никаких церквей сейчас нет, один ислам; так вот, «семь» — это полнота Вселенской Церкви. Символ полноты Вселенской церкви.
— Как вы относитесь к теории Мартынова? Сейчас вышла его книга.
— Это, так сказать, оккультная книга, ничего там нового в сравнении со старым оккультизмом я не нашел. Но когда он пишет, что… В таких вещах духовных часто много интересного есть, вот… Мне приятно, что он так высоко ставит Бердяева, вот, но есть мысли, которые я не могу разделить.
— Существует ли связь между постом и духом человека?
— Конечно, потому что когда человек постится, он укрепляет свою власть над плотью. Это очень важно. Не уничтожает плоть, а укрепляет власть.
— Почему именно в девять дней, в сорок дней, и так далее?
— Есть какие–то этапы развития индивидуальной судьбы посмертной, они соответствуют на нашей Земле вот этим дням.
— По скольку воплощений человека появляется на земле и с чем это связано?
— Я думаю, что он появляется один раз, и воплотится вновь только в Царстве Божием, то есть в Воскресении мёртвых.
— Что вы можете сказать о перевоплощении души в другого человека? Как относится к этому христианство?
— Ну, не христианство, а большинство религий всё–таки этого учения не имеют. Единственное исключение — это индийские верования.
— Если Бог один, то почему столько религий?
— Потому что ограничены люди, а Бог безграничен. И каждый человек какую–то часть схватывает и постигает; Бог — бесконечен.
— Могут ли встретиться после смерти души крещёные и не крещёные?
— Это трудный вопрос, на него я ответить не могу. Если бы я ответил, я бы был не прав.
— Что есть красота с точки зрения церкви?
— Гармония. Красота есть отображение Небесной красоты. Конечно, можно назвать это гармонией.
— Будет ли здесь продолжаться цикл «Жизнь после жизни»?
— Нет, следующую нашу встречу мы хотим посвятить памяти Бориса Леонидовича Пастернака, поскольку это его юбилейный год. А об остальных встречах — вот день мы ещё не согласовали, какой день будет. Значит, здесь будут выступать поэты, вот, писатели; люди, которые знали лично Пастернака. Будет включена запись его голоса. Я немножко расскажу о религиозных воззрениях Пастернака. Так что как–то отметим тоже его юбилей.
— Кто был Валаам — «муж с открытым оком», — он не принадлежал к Израилю, но мог, как Моисей, общаться с Господом.
— Библия учит нас, что Бог открывался и язычникам.
— Что за странное поведение Господа в начале истории с Валаамом: велел идти и чуть ли не убил за это, если бы не ослица?
— Ну, это тоже надо подробно объяснить, почему. Это же образ того, что он шёл против воли Божьей, а шёл–то одновременно по воле Божьей. Каким образом? В двух словах: Один из царей решил погубить колдовством израильтян, которые двигались по пустыне к земле Ханаанской. И он выписал себе из Вавилона колдуна, который должен был подняться на стену и предать проклятью народ. Проклятье — считалось, что оно наведет мор на людей. Вот. И Валаам поехал. Это был знаменитый, знаменитый прорицатель. Кстати, легенды о нём складывались по всему Востоку, найдены недавно ещё некоторые тексты Валаамовских изречений. Ходили по всему Востоку его гимны и изречения, пророческие. Вот. И он пошёл, И Бог ему открыл, что … — каким образом ему открыл? — что здесь что–то не то: ангел встал с мечом напротив, и ослица ему сказала, что она не пойдёт. Вот. Это такой момент, что люди не понимали, но даже осёл понял, что он идёт против. И когда Валаам поднялся, — он всё–таки решил это сделать, — и вместо проклятья он произнес благословение. Вот этот конфликт между волей прорицателя и волей Божьей — он здесь и представлен.
— Не оставите ли нас в углублённом познании Библии?
— Ну, там большой довольно ДК — «Серп и молот». Там, по–моему, пятьсот или шестьсот мест. Больше даже. Так что всем хватит.
— Какая разница в трактовке Успения Богородицы с православной точки зрения и с католической?
— Никакой. Потому что…. Мы считаем, что она была вознесена. Но у католиков это считается, так сказать, установленным Церковью Учением, а у нас это просто церковное предание.
— Не можете ли разъяснить понятие Троицы?
— Ну вот, для этого специально мы проводим беседы по Символам Веры. Как раз сегодня я закончил говорить о Троице. Потом я снова начну повторять, тогда мы коснёмся…
Так, значит, лекции по чтению Библии мы начнём с того года. Я распределю всё до июня месяца, то есть на всё полугодие. Потом в июне — июле сделаем перерыв, в августе составим расписание, если будем живы, и с сентября всё начнём.
— Защищает ли от дурного глаза ношение Креста?
— Только относительно. Только относительно. Всё–таки защищает вера, а не металлическое изображение.
— Будет ли Православная Церковь переходить на новый календарный стиль?
— Пока таких признаков я не вижу.
— Как подготовиться к Крещению? С какого момента можно считать себя готовым?
— Вот я провожу специальные занятия «Ты готовишься к Крещению» в библиотеке Иностранной литературы. После Пасхи, когда мы крестим тех, кто подготовился, снова начнем. Но где, я ещё не знаю.
— Что было с нами до нашего рождения на Земле?
— Мы были в едином Адаме, только не отпочковавшись от него
— Почему во время поста усугубляется влияние зла?
— А это по закону Ньютона: действие равняется противодействию. Мы начинаем духовно как–то активизироваться, и враг не дремлет.
— Сохранились ли жертвоприношения в современном иудаизме?
— Нет, не сохранились.
— Вроде бы все эти рекомендации исходят от Бога?
— Для того времени — да, потом это всё ушло. Только ли отсталостью и дикостью народа объясняется? Каждая эпоха, — не забывайте, что это было всего три тысячи лет назад, — там есть свой смысл, но подробно в это входить я сейчас не могу. Жертвы не могут приноситься, потому что Господь потом установил только одно место для жертвоприношений. Это — Храм Божий. Но Храм уничтожен и не может быть восстановлен. Вот так получилось. На этом месте стоит прекрасная мечеть Омара — тоже во имя Божие, и никто сносить её, естественно, не даст, не позволит, и нельзя этого делать.
— Если жертвоприношения были отменены, то когда?
— Кстати, для иудейства перед явлением Христа жертвы уже становились всё более и более второстепенными. Вот. О смысле жертвы я расскажу тогда потом.
— Да, ну тут про козла отпущения, это всё очень интересно, но, боюсь, что это нас отвлечет в сторону…
— А, значит, в отношении того, что Ахматова умерла в Москве. Да, правильно, но хоронили–то её в Ленинграде. Поэтому отпевание там совершалось. Вот. Я имел в виду похороны её.
— Как получается, что некоторые люди помнят свои предыдущие воплощения?
— Я думаю, что это есть влияние духовного контакта с умершими людьми, которые не нашли себе покоя, так сказать. Целый пласт таких душ окружает нашу Землю. И часто морочат людям головы, между прочим.
— Как молодой человек двадцати двух лет может считать выполненным свой долг? Он очень любил всё живое на Земле, но погиб очень рано, двадцати двух лет.
— Ну, об отдельной судьбе говорить трудно. Но кто знает, можно иногда выполнить свой долг и даже в детстве.
— Как разрешается антиномия между столь явно компиляционным характером Священного Писания и Ветхого Завета и догматом об его боговдохновенности?
— Очень просто. Священное Писание является богочеловеческим произведением. У него есть сердце, тайна, идущие непосредственно от ока Божия, — и плоть, которая создавалась людьми определённой эпохи, определённой культуры, определённого характера, и была у него такая же судьба, как и у других книг. Это не антиномия, а это диалектика единства писания Богочеловечеством.
— Как вы относитесь к гипотезе принадлежности Откровения Иоанна к Ветхому Завету, о происхождении его ещё до рождественского периода истории?
— Эта теория была выдвинута в начале нашего столетия, но против неё выдвинуто много аргументов; сегодня её почти никто не признаёт. Кроме того, надо сказать, что в той форме, в которой Откровение Иоанново существует сейчас, оно, безусловно, Новозаветное и … даже если автор использовал какие–то элементы древней книги, это не имеет значения.
— Может ли судьбы умершего оказать влияние на судьбу живущего?
— Наверно, да. Наверно, да.
— Каково Ваше отношение к обществу «Радонеж»? Не слишком ли оно консервативное?
— Не знаю. Надо сказать, есть такой ресторан «Радонеж», а общества такого я не знаю. Теперь так много обществ, что даже в «Московских новостях» поместили специальную статью; там всё не учтёшь.
— Не могли бы вы об основных отличиях православия и католицизма?
— Как раз сегодня сказывал. Ну, я тогда закончу на этом. Взгляд и православной, и католической Церкви достаточно сходен на посмертие, и различия между ними в основном культурные, исторические, обрядовые. Есть и некоторые догматические различия. Но они возникли после, после разделения между Востоком и Западом. Когда произошло разделение в 1054 году, этих догматических различий не было в основном. И возникли они после тысячелетнего существования врозь.
Итак, мы с вами вот на наших четырёх встречах только коснулись этой глубокой темы, этой большой тайны. Но я хотел бы, чтобы вы задумывались над краткостью и конечностью нашей жизни. Почувствовали, что это не мрачная мысль, а мысль о том, что жизнь ориентирована на Вечное. Мысль о том, что эта земная жизнь есть лишь момент бытия, лишь отрезок, лишь мост, по которому надо пройти. Но я бы не хотел, чтобы вы из этого сделали вывод, что жизнь земная не имеет значения. Всё, что мы делаем здесь, отдаётся в Вечность. И зло, и добро уходят вместе с нами. Поэтому надо помнить, насколько важно обогатить себя внутренне. Вот это и есть «блаженство нищих духом». Блаженство — потому что они получают богатство — через тайну Божию, через Откровение, через Иисуса Христа и Его Благую Весть.
Спасибо. (Аплодисменты). Спасибо.
Вы не примете участие в Пастернаке? Как вы? Да? Значит, тогда сейчас вот Наталья Яковлевна подойдёт сюда. Наталья Яковлевна, давайте насчёт Пастернака мы договоримся.
Конец записи

ДВА ПУТИ ПОНИМАНИЯ ХРИСТИАНСТВА

фонограмма
Дорогие друзья! Тема этой нашей беседы не всем, может быть, покажется ясной, но я вам напомню сцену из романа «Братья Карамазовы» Достоевского, и вы почувствуете, что тема эта не праздная, не случайная: она имеет глубокое оправдание в истории духовной культуры, в истории литературы, в истории христианства нашей страны и других стран, где развивалось христианство.
Вы, разумеется, помните поляризацию двух фигур в «Братьях Карамазовых»: старца Зосимы и его антагониста Ферапонта. Напомню, что старец Зосима написан Достоевским как светлый образ, как носитель широких, просветленных взглядов на мир, на человеческую судьбу, на отношение человека к вечности, к Богу. Некоторые литературоведы считают, что этот образ написан со знаменитого старца Амвросия Оптинского, того самого, который в год тысячелетия христианства на Руси был причислен к лику святых Русской Православной Церкви. Другие специалисты–историки отвергают эту концепцию, потому что есть существенная разница между Амвросием реальным, историческим, и тем образом, который создало творческое воображение Достоевского. Тем не менее, между прототипом и этим образом, несомненно, есть связь.
Монастырь в Оптиной пустыни не был типичным, он был исключением в истории нашей Церкви. Именно поэтому туда стремились представители культуры. Там были и Хомяков, и Киреевский, и Достоевский, и Соловьев, и Лев Толстой, и Леонтьев, и Сергий Булгаков и многие другие. Не в иные монастыри, а именно в этот своеобразный, удивительный центр стремились эти люди.
В одном из номеров литературного альманаха «Прометей» вы можете прочесть статью «Оптина пустынь — почему туда ездили великие» известной поэтессы Надежды Павлович, которая впервые напечаталась еще при Блоке. Она работала в Оптиной пустыни, она застала последнего оптинского старца и рассказывала мне о своем впечатлении от встреч с этой удивительной личностью. В своей статье Павлович перечисляет многих из тех, кого я здесь не назвал.
Старцев и насельников этой обители волновали те проблемы, которые волновали культурные слои общества того времени. Именно поэтому и Толстой, и Достоевский могли обсуждать со старцами не только свои личные проблемы, но и общечеловеческие, общекультурные проблемы. Да, это было исключение. И вот именно поэтому Достоевский создал своего Зосиму, оглядываясь на Оптину пустынь, видя в ней как бы открытый вариант, открытое понимание православия, открытое понимание христианства.
Но в том же монастыре, который описан в романе, мы видим другого человека — старца Ферапонта, прославленного аскета, могучего старика, который ходил босым, в солдатской шинельке, препоясанного, как нищий. Он ненавидел старца Зосиму и даже в день его смерти не постеснялся прийти с обличением к его гробу. Кто не прочел, прочтите этот великий роман–эпопею, и вы увидите, что в рамках одного православия, одной Церкви, одной культуры, одного монастыря сталкиваются две — причем сталкиваются очень резко — две как бы совершенно антагонистические стихии. Вот этот феномен, созданный писателем, и дает нам как бы первый намек на то, что внутри христианской культуры не все однообразно, не все может быть сведено к чему–то единому.
Не буду сейчас говорить о тех разделениях христианского мира, которые произошли на протяжении двадцати столетий. Того разделения, которое произошло еще во времена первых Соборов, разделения на ариан и православных, на православных и монофизитов, и, наконец, грандиозный трагический раскол христианского мира на западный и восточный: то есть католичество и православие. Хотя каждая половина присваивала себе и то и другое название, и восточная церковь называла себя кафолической, и западная называла себя ортодоксальной, то есть православной, но раскол произошел.
Конечно, там столкнулись тоже два понимания христианства. И если мы обратимся к истории, то мы увидим еще одно грандиозное столкновение уже в рамках западноевропейской культуры — возникновение протестантизма. Это опять новое толкование христианства: католицизм, протестантизм — два понимания. И, наконец, в самом протестантизме столкнулись ортодоксия и радикальное движение. Я об этом говорить не буду, потому что это особая, обширная тема. Коснусь пока только того, что связано с той культурой, в которой мы с вами выросли, воспитаны и которая нам ближе и понятнее всего.
Православная культура опиралась на два источника. Первый источник был изначальный, самый главный. Это Евангелие. Это учение и провозвестие о Богочеловечестве. То есть о тайне вечного и тайне человека. Это учение о том, что человек есть исключительно важное и высокое существо для Творца. Это учение о том, что человек возвышается над всем мирозданием, потому что сама Вечность вошла с ним в контакт. Потому что он создан по образу и подобию Творца, потому что в нем как бы живет некая программа будущего: развития от существа, родственного животным, до существа, родственного Небу.
Но была и другая традиция. Она родилась еще до христианства — традиция аскетической практики. Исключительно важная традиция. Она включала в себя богатейший опыт самонаблюдения, богатейший опыт внутреннего делания, то есть духовной работы по возрастанию человеческой личности. Но эта аскетическая традиция, шедшая главным образом из Индии и Греции, принятая Церковью через несколько столетий после явления Христа, эта традиция стала рассматривать окружающий мир как нечто чуждое, внеположенное ему, как то, от чего нужно отшатнуться и бежать.
Были ли основания для такого направления? Конечно, были. И каждый из нас легко поймет, с какой энергией человек, который ищет глубины, тишины, созерцания, вечной мудрости должен отталкиваться от суеты и шума, поверхностности и бесполезности жизни, которые его окружают, для того, чтобы обрести самого себя. И вот, сосредоточившись на евангельских словах, правда, вырванных из контекста, «не любите того, что в мире», эта тенденция стала заявлять свои права сначала в монашеских кругах, в особых течениях Церкви, но потом, набирая силу все больше и больше, благодаря своему внутреннему духовному заряду, она незаметно стала господствующей, почти заслоняющей Богочеловеческое начало и источник. Но если в Евангелии сказано «не любите мира», то в том же Евангелии от Иоанна сказано, что так возлюбил Бог мир, что отдал сына Своего, чтобы спасти его. Вот в этом противоречии, в этой диалектике мы должны различать два понятия мира.
Это, конечно, на практике оказалось не так легко. И вот неотмирное, чуждающееся окружающего бытия, истории, творчества, культуры христианство развивалось своим путем. Разумеется, оно не могло быть последовательным до конца. Конечно, и оно создавало культурные ценности. Мы знаем, что в аскетических стенах обителей вырастали великие художники, летописцы, мастера исторического рассказа, зодчие. Но культура там творилась вопреки основной тенденции, которая ставила христианство вне мира, над миром.
И вот в истории отечественной культуры происходит столкновение этих двух линий. Столкновение, которое переходит в антагонизм. Для светского общества начала XIX века вот это неотмирное христианство отождествилось с самим православием. Мало того, и в самих православных кругах легко шли на это отождествление. Поэтому мирскому была предоставлена почти вся инициатива. Социальная справедливость, устройство общества, такие мучительные проблемы, как крепостное право, все это было в сфере государства, отброшено от Церкви. Это как бы потеряло для христиан всякий интерес. Так появилось равнодушие, равнодушие к этому преходящему миру, и возник горький внутренний раскол.
Весь XIX век, хотя процесс начался в XVIII веке, весь XIX век этот раскол углублялся. Даже писатели–христиане, такие, как Достоевский, плохо уже знали настоящую церковную традицию. А что же говорить о представителях Церкви, которые были далеки от светского? Возникли даже два языка, как бы чуждых друг другу два языка, в прямом смысле слова — церковный и светский. Церковный язык впитал в себя массу славянизмов (обильные примеры вы найдете, скажем, у Лескова). Именно поэтому русские переводы Библии XIX века сразу устаревали, они не соответствовали языку Пушкина, Гоголя, не соответствовали языку Толстого и Достоевского. Язык светский развивался сам по себе.
В то время, в николаевскую эпоху, появился известный деятель русской культуры Бухарев, архимандрит Федор. Монах, который жил в Троице–Сергиевой Лавре, ученый–богослов, библеист. Он выпустил книгу «Православие и его отношение к современности». Он первым поднял вопрос о том, что вот эти два понимания надо соединить, что проблемы, которые волнуют человечество: культура, творчество, социальная справедливость и многое другое — эти проблемы небезразличны для христианства. И напротив, что в решении этих проблем духовные идеалы Евангелия могут сыграть немаловажную роль: они могут стать источником внутренним для решения этих вопросов.
Но на Бухарева набросились, его травили в прессе, его довели до такого состояния, что он снял с себя монашеский сан, вышел из церковной службы, работал журналистом и вскоре умер в нищете и забвении. Память о нем сохранялась долго. Еще в начале XX века Флоренский собирал его письма. Его литературное наследие до сих пор еще не полностью опубликовано.
Затем появился Толстой, который поставил вопрос совершенно иначе. Для него традиционное понимание христианства, как некоей суммы традиций, выросших на основе Евангелия, это только груз бесполезный, балласт веков. Он предложил все это отбросить для того, чтобы вернуться к изначальному ядру. Можно сказать, что он пошел по линии протестантизма. Но это не так, потому что Толстой как мыслитель никогда не был христианином, у него было иное мышление, скорее восточное, ближе к восточным учениям Индии и Китая. Поэтому его столкновение с богословием и с Церковью нельзя считать признаком столкновения двух пониманий христианства, а только как бы побочным феноменом.
Далее появляется Владимир Соловьев. Великая фигура на горизонте мировой философии. Человек, который в эпоху господства материализма и позитивизма сумел поднять проблему духовных ценностей так, что культурнейшие люди того времени вынуждены были признать серьезность этих проблем. Он был человеком, который вмещал в себя и поэта, и критика, и философа, и богослова, и историка, и историка философии, и публициста.
Универсальная личность, такие рождаются раз в столетие. И он в своих чтениях о Богочеловечестве поставил вопрос так:
неужели Благая Весть Христова — это только методика для спасения индивидуальной души? Только некий личный путь для человека, который совершенствуется, чтобы после смерти иметь вечное блаженство? Ведь фактически тогда такая точка рения не отличалась бы от некоторых других религиозных систем. В конце концов, аналогичное мы находим и в исламе и в восточных религиях. Соловьев же посмотрел совершенно с иной точки зрения: христианство есть та линия, которая соединяет высшее и низшее, божественное и человеческое. А если это Богочеловеческое, значит, нет ничего в истории, что было бы безразлично для духовности. Значит, христианский идеал может впитать в себя все, может впитать в себя и социальные проблемы, и нравственные проблемы общества, и даже проблемы искусства. Он создавал великий синтез, чтобы два понимания христианства нашли в себе единство.
Его последователем уже в XX веке стал знаменитый наш соотечественник Николай Бердяев — крупнейший ум, мыслитель светлый и смелый. Его знает весь мир, собираются международные конгрессы для изучения его наследия. К сожалению, книги Бердяева в нашей стране не издавались, его имя многим из нас долго почти ничего не говорило.
Бердяев написал несколько статей, которые имели заголовок, тождественный названию нашей сегодняшней беседы, — «Два понимания христианства». Он заострил и сформулировал эту тему. Он поставил две позиции: спасение и творчество. Эти позиции как бы враждуют между собой. Одна часть христиан считает, что самое главное — это просто внутреннее совершенствование и тем самым движение к спасению — и все остальное отбрасывают. Творчество осталось в миру, осталось за пределами Церкви, осталось как бы обездуховленное, лишенное того света, который был заключен в импульсе Евангелий. И получилось странное: человек стал унижаться. Великое слово «смирение», о котором говорит нам Христос, превратилось в синоним компромисса, жалкого примиренчества, в согласие со злом.
Согласие со злом — это, в конце концов, работа в пользу зла. Отсюда неприятие любого протеста, неприятие любого смелого шага. Смиряться значит признавать зло. И хотя Христос говорит о себе, что Он кроток и смирен сердцем, Он никогда со злом не учил мириться. Здесь происходило уничижение человека, которое Бердяева необычайно задевало. Он говорил, что вера, духовность должны поднимать человека, распрямлять его, потому что человек есть образ Божий и высочайшее существо. В Евангелии есть проповедь и о человеке, о величии человека, на которого падает небесный свет. Поэтому Бердяев трактовал смирение совершенно иначе: как открытость ко всему, как готовность принять иную точку зрения, как готовность слушать и слышать голос человека и голос Божий. Это антипод гордыни, гордыня слышит только самое себя. Гордыня замкнута в себе, она, как говорится, пожирает самое себя, живет в своем мире, в своей тюрьме. И вот Бердяев пытался найти единство между этими противоположностями, которые разрывали Церковь.
Эта тенденция столкновения двух пониманий осталась и сегодня. Да вы ее легко найдете в литературе. В повести Лескова «Гора» вы сразу увидите два типа христианина: один — это художник Зенон, а другой — это вся камарилья вокруг патриаршего дворца. И множество других легенд и сказаний, которые Лесков делает серьезными притчами. Даже Белинский, который очень некомпетентно, очень раздраженно, очень несправедливо писал Гоголю, он ведь тоже давал свое понимание христианства в том письме, которое вам, наверное, памятно со школьных лет. Он говорил, что Христос возвестил свободу, равенство, братство и так далее, то есть трактовал христианство как социально–оппозиционное эгалитарное освободительное движение.
Почему нам важно знать сегодня это? Всем — верующим и неверующим. Потому что сегодня, когда мы возвращаем в нашу культуру утраченные, полузабытые ценности, вместе с ними возвращаются и ценности, созданные Русской Православной Церковью и христианством в целом на протяжении веков. И люди, которые недостаточно ясно представляют себе все богатство и глубокую противоречивость христианского феномена, думают, что христиане — это нечто однородное, Церковь — это нечто такое, что имеет свое определенное официальное мнение, имеет определенно разработанную теорией и практикой систему идеологии. И они будут обескуражены, когда увидят, что внутри этого исторического потока есть множество самых различных и противоречивых течений. И это надо учитывать. Это надо учитывать и тем, кто хочет идти по пути христианства, и тем, кто интересуется им просто как феноменом культуры, кто хочет понять его и объективно разобраться во всем.
В периоды социальных морозов, социальных бурь, как на войне, люди быстро делятся на две категории: наши — не наши, верующие — неверующие и так далее. Это упрощенная схема. И для тех людей, которые только входят в Церковь, эта схема еще видится действующей. Но может оказаться, что для христианина иной язычник, далекий от Церкви человек, станет духовно чем–то ближе, чем его единоверец. Парадокс, но это так. Это будет происходить в силу того, что христианство не имеет единой интерпретации, которая была бы ему полностью адекватна.
Антагонистические, казалось бы, несоединимые моменты неотмирного, отрицающего культуру христианства, и другого, которое стремится участвовать в творчестве, на самом деле были когда–то в Церкви соединены. А было это давно. Когда христианство впервые вышло на арену античного мира, перед ним встал вопрос: как быть со всем этим наследием? С философией, искусством, литературой, вообще со всем огромным зданием античной культуры? Сказать, что все это мусор? Что все это изжито? Что все это надо выбросить? Многие люди так и говорили. Многие готовы были пойти по этому пути.
Но основной ответ классиков христианской мысли, которых называют представителями патристики или Отцами Церкви, был позитивным. Христианство может и должно быть открытым ко всем этим проблемам. Поэтому Отцы Церкви чаще всего были выдающимися писателями, мыслителями, поэтами, социальными деятелями своего времени. Они не считали, что эти вещи чужды или недостойны христианства.
Поэтому вы можете найти у Иоанна Златоуста не только рассуждения о несправедливости, но вы найдете и в его жизни попытки бороться с социальным угнетением, несправедливым распределением материальных благ.
Вы найдете у Блаженного Августина знаменитое высказывание о том, что государство, живущее без закона, в принципе ничем не отличается от шайки разбойников. Это было написано в IV веке. Вы найдете у Василия Великого специальную работу о значении для христианской молодежи языческой литературы. Вы найдете у Григория Богослова (тоже IV век) чудесные юмористические письма, стихи, которые он писал своему другу.
Но часто в этой ориентации происходила подмена. В огромном наследии Отцов Церкви есть особая глава, особый раздел — это наследие пустынников, наследие монашествующих. Оно было собрано в огромном сборнике «Добротолюбие». Это прекрасная, по–своему вечная книга, которая очень много может дать людям. Но вот эта традиция добротолюбия стала восприниматься как единственная. А ведь она была рассчитана на людей, которых называли иноками. «Инок» — это значит «ведущий иной образ жизни». Это тот, кто живет сознательно вне мира вовсе не потому, что он презирает мир, а потому что он лично для себя избрал эту особую дорогу. И вот тогда–то началась такая аберрация сознания: наследие Святых Отцов стало восприниматься как отрицающее культуру, хотя на самом деле это было совсем не так.
Возвращение сегодняшнего христианского мышления (сегодняшнее я понимаю — на протяжении последних ста лет) к традициям Отцов Церкви и есть возвращение христианства к открытой модели, принимающей участие во всем движении человеческого общества. Бердяев называл это оцерковлением мира. Но поймите меня правильно: это слово вовсе не означает, что какие–то исторические церковные аксессуары навязываются мировой светской культуре. Это означает, что светского не существует.
Вот я не знаю, что такое «светское». Это условный исторический термин. Потому что во всем живет высокая духовность. Или — не живет. Даже если есть надпись «Дева Мария», но картина написана неодухотворенно, если в ней есть что–то поверхностное, пошлое, плоское, так ведь она совсем не имеет отношения к духовности. И очень важно, что нет литературы духовной и недуховной, «светской», а есть духовная и бездуховная, хорошая и плохая. И истинно хорошая литература всегда может быть соотнесена с вечными проблемами.
Это же касается всех видов искусства и самых различных видов творчества. Христианство ничего этого не боится. Оно стоит открыто. И внемирная суженная модель — это наследие прошлого. Это средневековье в дурном смысле слова, увы, еще живущее теперь. Оно нередко привлекает неофитов, которым кажется, что они становятся истинными христианами, если надевают черный платочек и ходят какой–то особой птичьей походкой. Ничего этого не требуется. Это лишь пародия, это карикатура.
Внешнее и внутреннее находятся в очень сложном соотношении. Есть тенденция, которая говорит: у меня все духовное вот тут, внутри, мне ничего не надо из внешнего. Но это глубокая ошибка, потому что человек все свои переживания так или иначе выражает. И он не может остаться бесплотным духом, который равнодушно стоит и только где–то в глубине души переживает. Нет. Все выражается, воплощается, воплощается в жест, мимику; переживание вместе — души и тела.
Но, в то же время, у внешнего, скажем, у обряда, есть некое коварство, есть некий подводный камень, а именно: тенденция превращаться в самодовлеющее начало. Очень хорошо, когда человек, сосредоточившись перед лицом Божиим, осенит себя крестным знамением. Но постепенно он может о главном забыть и продолжает креститься. И вот в народе уже слова «молиться» и «креститься» стали одинаковыми. И когда бабушка говорит внуку: ты молись, молись, — она вовсе не имеет в виду его сердце. Она имеет в виду, чтобы он помахал ручкой, сделал крестное знамение. Так незаметно внешнее начинает вытеснять внутреннее.
Является ли это опасностью для христианства? Нисколько. Это неспецифическая опасность. Фарисейский механизм работает в любом духовном движении. Потому что внешнее всегда проще. Поэтому фарисеи евангельских времен соблюдали тысячи обрядов, но внутреннее, духовное у них оставалось часто мертвым. И такое фарисейское внешнее благочестие живет где угодно и когда угодно. В диалектике двух элементов: внешнего и внутреннего, открытого миру ив то же время сосредоточенного, — заключается самая глубинная истина Писания. И когда мы всматриваемся в нее, мы находим в итоге главную формулу, последнюю формулу.
Духовное сообщество людей, идущих к высшей цели, несомненно, представляет собой все–таки некое обособленное целое и в то же время это сообщество открыто всем и всему миру.
Основание Церкви уходит в древние ветхозаветные времена. Когда Бог призвал Авраама, Он сказал ему: отделись, выйди из своей страны, из дома своего отца, стань странником. Обособление. И в то же время ему было сказано: но через тебя благословятся все племена и народы земли. Вот эта антиномия, этот парадокс Библии, он остается живым и сейчас. Да, тот, кто хочет глубинно, духовно развиваться, должен выстраивать ограду вокруг своей души. Иначе шум мира все заглушит. Но в то же время тот, кто не хочет превратить это в маленькую резервацию, в душный лампадный мирок, в котором дух не может жить, тот человек не должен делать эту ограду абсолютной. Это как вдох и выдох. Это как общение с многими и общение с одним. Это как уединение и общение. Это как день и ночь. Это как то, что соединяется вместе.
Таким образом, вывод, по крайней мере для меня, ясен: что ни одно из двух пониманий христианства не является заблуждением, а каждое берет какую–то одну сторону и неоправданно ее развивает. В синтезе–полнота и жизнь.
Флоренский, известный богослов и философ, говорил, что целокупная истина, падая в наш мир, раскалывается на противоречивые части, и мы видим только вот этот расколотый мир, а где–то в высшем измерении соединяется парадоксальное, несоединимое, антиномичное. Такова тайна жизни. Такова тайна двух понимании христианства.
Я бы хотел, чтобы после этого маленького экскурса, вы почувствовали, что многообразие, противоречивость в лоне христианской Церкви, тем более противоречивость между различными христианскими исповеданиями — протестантами, католиками, православными — что это не есть распад, разлом, а что это есть лишь проявление частей целого, единого целого, до которого надо дойти — до глубины. Тогда соединится то, что нам кажется несоединяемым. Тогда источник, глубинный источник духовной жизни не будет питать только отдельную душу или кучку отдельных душ в их внутренних переживаниях, а выйдет за пределы только личностного, станет для нас силой общественной, силой социальной, силой, которая поможет нам жить в этом мире и нести в этом мире свое человеческое достоинство и свет, который каждый получил в той степени, в которой он к нему приобщен.
Следовательно, это проблема не столько литературоведческая, хотя в ней вы найдете очень много литературоведческих аспектов. Не столько историческая, хотя, конечно, она имеет прямое отношение к истории. А это тема сегодняшнего дня.
И мне кажется, что такой плюрализм, такое столкновение различных представлений и создаст важную предпосылку для жизненности христианства. И, может быть, промыслительно, что оно раскололось на различные течения, потому что без этого, наверное, было бы что–то однородное, принудительное. Как будто зная склонность людей к нетерпимости, Бог разделил их, чтобы каждый на своем месте, в своем саду выращивал свои плоды.
И придет время для того, чтоб эти плоды соединились в едином потоке, в котором сохранилось бы все лучшее, что есть в духовной культуре человечества и в человеке — образе и подобии Божием.
Лекция была прочитана 25 января 1989 г. в Доме
культуры Московского завода автоматических линий

Сообщить об ошибке

Библиотека Святых отцов и Учителей Церквиrusbatya.ru Яндекс.Метрика

Все материалы, размещенные в электронной библиотеке, являются интеллектуальной собственностью. Любое использование информации должно осуществляться в соответствии с российским законодательством и международными договорами РФ. Информация размещена для использования только в личных культурно-просветительских целях. Копирование и иное распространение информации в коммерческих и некоммерческих целях допускается только с согласия автора или правообладателя