Представляем версию 195-го номера православного журнала "ФОМА" для электронных книг и программ чтения книг в форматах ePUB и FB2 на мобильных устройствах. 

Номер издан с сокращениями.

ВНИМАНИЕ! 

 Полный выпуск этого номера доступен в приложении Журнал "ФОМА" в AppStore и GooglePlay, а также вы можете получить его оформив редакционную подписку на оригинальное бумажное издание.

ИД "ФОМА"

2019 г.

(С)

ОГЛАВЛЕНИЕ

КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА

Владимир Легойда. Не повышая градус

ИНТЕРВЬЮ НОМЕРА

Василий Рулинский. Секретарь добрых дел

ВОПРОС НОМЕРА: 

Жизнь проходит, а призвания не найти. Что делать?

Патриарх Кирилл. Бог не дергает нас по пустякам

ВЕРА

Протоиерей Андрей Рахновский. Почему тексты Евангелий порой противоречат друг другу?

Протоиерей Петр Гурьянов. «Я пытался отговорить девушку убивать ребенка»

Монсеф (Максим) Матни. «В тот день я собирался покончить с верой в Бога»

НОВОМУЧЕНИКИ

Архимандрит Дамаскин (Орловский). Преподобномученик Антоний (Быстров)

ЛЮДИ

Протоиерей Федор Бородин. Голодные 90-е для меня — это про сказку!

КУЛЬТУРА

Александр Ткаченко. Чудеса случаются даже в выходные

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА

Не повышая градус

«Церковь должна идти в ногу со временем». Снова и снова слышишь такие призывы от разных, причём нередко верующих людей. Что ответить на них? Думаю, прежде всего, следующее: единственное, с чем Церковь должна идти в ногу, — это Евангелие. А время, тем более наше… Трудно порой не угодить в яму, шагая с ним в ногу. Но значит ли это, что нужно вообще от него закрыться, мол, какое нам, «стоящим на стороне добра», дело до падшего мира? Сомневаюсь. Время, даже самое прогрессивное, не критерий истины. Но при этом оно всегда задает вопросы об истине — если, конечно, мы не боимся их слышать. И мы не всегда отвечаем на эти вопросы на пятерку.

Недавно мне довелось участвовать в одной дискуссии о здоровом образе жизни. И в ходе разговора я отметил, что общество, которое мы называем светским, кое в чем продвинулось дальше церковного — например, в отношении к алкоголю. Отказ от чрезмерного употребления спиртного, физическая активность, здоровое питание — все это перестало быть частным выбором одиночек и превратилось, как сейчас говорят, в тренд. И это, как мне кажется, довольно сильно контрастирует с нередко еще встречающейся снисходительностью к выпивке в церковной среде. «Водка — продукт постный», «в коньяк мяса не добавляют», и вообще, «мы же русские люди!» Сколько раз приходилось это слышать. И очень стыдно, что и сам от подобных шуток долгое время воздержаться не мог. А смешного в них на самом деле не больше, чем мяса в коньяке.

Вообще, раз уж речь зашла о нашем времени, то вот такое «опривычивание» мелкого греха, которое, часто подспудно (а то и открыто!), его оправдывает — думается, одна из его примет. Чего, мол, вы все о какой-то ерунде говорите, когда надо мир спасать!

И ведь это проблема не только церковной среды. После той самой дискуссии о здоровом образе жизни, в которой я принимал участие, в одном, увы, популярном СМИ вышла статья с заголовком: «Руководство РПЦ заявило об алкоголизме среди православных верующих». Ну что тут скажешь? Тоже ведь привычка — к повышению градуса, из-за которой постепенно рвется всякая связь с реальностью.

Говорят, привычка — вторая натура. То есть она незаметно, исподволь меняет не просто обстоятельства нашей жизни, она меняет нас самих, перемалывает нашу сущность. Вещи, которые поначалу кажутся не заслуживающими внимания, в итоге определяют нашу картину мира. Есть ли от этого страховка? Думаю, для начала хорошо бы просто приучить себя на все происходящее и в светском, и в церковном мире смотреть — трезво. 

Владимир Легойда

ИНТЕРВЬЮ НОМЕРА

С журналистами — участниками пресс-тура в церковном реабилитационном центре для наркозависимых. 

Деревня Ерино, июнь 2017. 

Фото Владимира Ештокина

Секретарь добрых дел

9 лет он рассказывает о том, как Церковь помогает людям: строит приюты для кризисных мам, кормит бездомных и возвращает их к нормальной жизни, строит гуманитарные пункты, занимается реабилитацией зависимых. А параллельно — как ученый — занимается темой преодоления нацизма в послевоенной Германии. Его путь к вере начинался с ощущения бессмысленности жизни без Бога, а путь к церковной работе — с обычного объявления на сайте вакансий. 

Наш собеседник — Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Русской Православной Церкви. 

«А на другом конце провода слышу всхлипывания»

— Вас часто благодарят за помощь?

— Меня-то за что? Я пресс-секретарь и только рассказываю о том, что делают мои коллеги. Но помню одну женщину, мусульманку, которой мы купили квартиру в Казани. У нее сгорело жилье от бытового, а не лесного пожара, поэтому государство не могло ей помочь. У нее семья, дети, все оказались практически на улице. Они обратились по телефону нашей общецерковной горячей линии помощи погорельцам в 2010 году. Да, она была очень благодарна.

— Вас в основном знают как человека, который рассказывает о церковной благотворительности. Но кроме этого Вы историк, который серьезно занимается темой послевоенной Германии. Как это произошло?

— Я начал заниматься темой послевоенной Германии на последних курсах МГИМО, когда проходил практику в МИДе, но системно стал изучать этот вопрос и писать диссертацию, только когда начал работать в Синодальном отделе по благотворительности — с 2010 года. У нас каждый студент учит несколько языков, и кроме английского мне достался немецкий, который я поначалу очень не любил. Даже словарь специально купил небольшой — был уверен, что он мне никогда не понадобится. Но уже через год меня, практически не знающего язык, отправляют на учебу по обмену в Германию. Кстати, именно там я пришел к вере.

— Как именно?

— Я только закончил второй курс, был еще совсем молодым человеком и не представлял, каково это — переезжать надолго в другую страну. Поездка сразу не задалась: у меня были какие-то проблемы с багажом, целый день мне не удавалось поесть, а по прилету в Штутгарт я вообще не знал, как мне добраться до университета. Он был в другом городе.

Дело было к ночи, я совсем растерялся. С горем пополам нашел нужный автобус. И там неожиданно познакомился с русским преподавателем, который, как оказалось, уже много лет живет в Германии. Уже потом я узнал, что это один из крупнейших математиков, профессор Тюбингенского университета. Он забрал меня на ночь к себе домой, а на следующий день помог оформить все нужные документы и даже получить место в общежитии, хотя мне его не хотели вначале давать. Я был очень ему благодарен и воспринял все это как явную Божью помощь. Там же, в Тюбингене, я познакомился со священником Павлом Зойле. Это был невероятно светлый человек, Царство ему Небесное.

Немец по происхождению, он пришел к православной вере уже в зрелом возрасте и специально ездил в Россию, чтобы его рукоположили. Он даже по-русски практически не говорил, только мог произносить возгласы и читать молитвы на церковнославянском. Он излучал какой-то неземной свет и любовь. Потом я попал в Мюнхен, в обитель преподобного Иова Почаевского — это крупнейший православный монастырь Западной Европы, который живет по афонскому уставу. Там я увидел монашество в его, как мне кажется, одном из лучших проявлений в сегодняшней жизни. Конечно, это определило мой дальнейший путь в Церкви. Именно там, в Германии, произошла моя встреча с Богом.

Помню, звоню маме из монастыря и говорю: «Мама, тут так хорошо, что я бы здесь на всю жизнь остался». Меня переполняет невероятная радость, а на другом конце провода слышу всхлипывания. Маме было сложно принять такую резкую перемену и мой новый подход к жизни.

Это, конечно, особое чувство — когда каждую минуту, каждый вздох хочется посвятить служению Богу. Все легко, и просто хочется петь от радости, залпом читаешь самые возвышенные духовные книги. Правда, в мюнхенском монастыре мне строго сказали: «“Добротолюбие” пока отложи в сторону, читай что-то попроще», да и мое желание остаться здесь навсегда монастырский духовник тоже достаточно трезво оценил и немного вернул на землю.

Патриарх Кирилл в Центре гуманитарной помощи для беременных женщин в кризисной ситуации. 7 января 2018 года.

Фото Олега Варова / Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси

— А что было до Германии? Вы верили или не верили в Бога?

— Моя семья была невоцерковленной. У меня все началось с поисков смысла: зачем жить, если все равно потом мы все умрем? Этот вопрос меня мучил достаточно долго. Лет в 14–15 читал Сартра, Камю — они ставили вопросы, мучительные вопросы, но не давали никакого ответа. Помню, тогда я решил для себя: буду искать ответ — и попытался его найти в книгах.

Первое осознанное приближение к вере было связано с чтением Достоевского, в девятом или десятом классе. Помните, в эпиграфе «Бесов» есть строчки из Евангелия — о бесах, которым Господь попускает войти в стадо свиней? Я понимал, что надо открыть само Евангелие, чтобы как-то понять, разобраться в этом. Но боялся. Не знаю почему. Так в итоге, по-моему, Евангелие до поступления в институт не открыл ни разу. В день, когда стало известно, что я поступил сразу и в МГУ, и в МГИМО, мама предложила пойти в Храм Христа Спасителя, у нее было желание как-то поблагодарить Бога. А мне как раз не хотелось идти, я прямо сопротивлялся. Так что к моменту переезда из родного Брянска в Москву я был еще, можно сказать, в поисках.

— Во время учебы в МГИМО Вы встречались с верующими преподавателями. Как они на Вас повлияли?

— Повлияли очень серьезно. В МГИМО много ярких преподавателей, которые при этом не скрывают свою веру. Наш любимый декан факультета международной журналистики Ярослав Львович Скворцов, который относился к студентам как родной отец, заведующая кафедрой всеобщей истории, крупный российский медиевист Виктория Ивановна Уколова с ее блистательными лекциями о библейских мотивах в живописи, заведующий кафедрой философии Алексей Викторович Шестопал, несравненный Юрий Павлович Вяземский… Мне до сих пор хорошо помнится фраза Юрия Павловича на одной из лекций: «У меня три любимых Григория: Григорий Палама, Григорий Богослов и Григорий Нисский». Тут даже если не хочешь — начнешь задумываться.

В МГИМО были и спецкурсы по истории Церкви, литургике, даже церковнославянский немного изучали. Эти занятия вел магистр богословия, закончивший Университет Салоник, Валентин Печатнов.

Но конечно, наибольшее влияние на меня оказало общение с Владимиром Романовичем Легойдой и Андреем Борисовичем Зубовым. Владимир Романович вел культурологию и открыто говорил о Христе, о вере, причем не в формате проповеди или нравоучений, а с культурологической точки зрения. Его занятия разрушали многие стереотипы, которые были у студентов. Оказывается, можно быть умным, образованным, начитанным и ярким человеком и при этом открыто говорить о вере, Боге и главных смыслах жизни.

Андрей Борисович вел у нас спецкурс истории религиозных идей. Вел так, как будто ты оказывался в дореволюционной России. С классическим фундаментальным подходом к образованию и при этом с настоящей любовью к студенту. После лекций Андрей Борисович приглашал всех желающих выпить с ним чаю — прямо на кафедре философии, и часто подолгу мы беседовали, задавали вопросы, говорили о вере, истории, судьбе России. Постепенно образовалась группа студентов, которая потом стала издавать журнал «Мы в России и Зарубежье», ходила вместе в один и тот же храм, ездила в поездки с Андреем Борисовичем в старинные города, храмы, усадьбы Подмосковья, в общем, появилась настоящая община. И сам Андрей Борисович, и мои друзья из нашей мгимовской общины во многом открыли для меня мир веры. Андрей Борисович позже стал моим научным руководителем, а ребята из общины — и сегодня мои лучшие друзья в Москве.

— Вы учились в МГИМО, кандидат наук, образованный и начитанный человек. Есть довольно распространенное мнение среди молодых людей, что интеллект не оставляет места для «всего этого средневековья», как они говорят о религии. Лично Вам зачем все это?

— Главный вопрос, на который позволяет ответить вера, — зачем мы живем? В чем смысл? Ведь если Бога и вечной жизни нет, то все бессмысленно. Дети, будущие поколения? Они все умрут так же, как и ты. Деньги, материальный достаток — но это просто пыль, ты ничего этого с собой не возьмешь. Как-то один из героев рассказа Чехова «Крыжовник» сказал: «Если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом. Делайте добро!» Я эту фразу запомнил дословно, настолько мне она понравилась, и даже во вступительном сочинении в МГИМО ее написал. Но все равно от этого осознания нужно сделать еще один шаг, и он не всегда дается просто. Мы видим, как много людей вокруг нас делают добро, занимаются волонтерством, спасают жизни, бескорыстно служат другим, но все же не все признают и впускают в свою жизнь Источник добра — Бога.

У меня тоже первые годы в МГИМО была нерешительность. Разумом ты все понимаешь: антропный принцип*, предельно низкая вероятность случайного зарождения жизни на земле — все это достаточно явно, чтобы это просто отбрасывать. Но сердце какое-то время все равно не отзывалось. Да, вокруг много верующих, очень умных преподавателей, воцерковленных друзей — гораздо умнее меня. Но это их опыт, не мой. А свой опыт может появиться не сразу. У меня такая подлинная встреча с Богом произошла чуть позже в Германии. А когда твоего сердца касается Господь, все вопросы снимаются. Ты просто начинаешь жить для Бога.

«Очень сложно сопротивляться правде»

— Вы писали диссертацию про проблему вины в послевоенной Германии, про денацификацию. Почему вы заинтересовались именно этими вопросами?

— Не помню, как именно, но где-то на пятом курсе я узнал о работе философа Карла Ясперса «Вопрос о вине» (Schuldfrage). Это работа на основе его лекций, прочитанных сразу после окончания войны. Там он говорит о том, что каждому немцу нужно извлечь уроки из прошлого и поставить перед самим собой вопрос о собственной вине за то, что творилось с Германией с 1933 года. Кому-то — за убийства, преследования евреев, а кому-то — за молчание, соглашательство с бесчеловечной политикой Гитлера.

Ясперс мне понравился своим исходным христианским подходом — не винить других, не сравнивать себя с другими, а честно задать вопрос самому себе — что сделал не так я? Ясперс дает очень интересную дифференциацию типов вины. Сначала про Ясперса я написал в дипломе, а потом решил, что надо поглубже разобраться в вопросе, и так постепенно нашел связующую нить процесса преодоления нацистского прошлого, которая тянется от Ясперса, Карла Барта, Томаса Манна, Германа Гессе, Карла Юнга, через Теодора Адорно, Ханну Арендт, к Рихарду Вайцзеккеру, Юргену Хабермасу, и в итоге все это приводит к сегодняшней Германии. Правда, диссертация у меня заканчивается 1990 годом, но я надеюсь, в следующем году выйдет моя небольшая книга и про то, что было после.

— А что именно позволило Германии решить для себя проблему вины?

— Здесь нужно выделить несколько моментов. Во-первых, это роль лидеров мнений, которые, как Ясперс, не побоялись пойти против течения и говорить то, что было неприятно немецкому обществу. Такие люди, как Ясперс, или тот же канцлер Вилли Брандт, вставший на колени перед монументом в память о погибших евреях в варшавском гетто, — это смелые люди. Германия очень долго не хотела преодолевать нацизм, десятилетиями считалось, что лучше не бередить прошлое, а жить сегодняшним днем и восстанавливать разрушенную страну. В середине 1980-х, когда с трибуны Бундестага президент ФРГ Рихард Вайцзеккер говорит о 8 мая как дне освобождения, его ругают даже однопартийцы. Нормальное отношение к нацизму очень непросто принималось в Германии.

Во-вторых, гражданская активность и смена поколений. Молодые люди, которые не застали нацизм в сознательном возрасте, подросли и стали требовать правды от своих отцов. Начали митинговать, протестовать, и с конца 1960-х годов именно они стали подстегивать процесс преодоления прошлого. Понимаете, очень сложно сопротивляться правде — если во власти находятся люди, которые подписывали приказы об убийстве, отправке в лагеря ни в чем не повинных людей, составляли расовые законы или занимались пропагандой нацизма, как, например, канцлер Кизингер, рано или поздно им об этом напомнят. И в Германии напомнили.

В-третьих, конечно, нельзя забывать, что фундамент всему процессу преодоления нацизма был заложен Нюрнбергским трибуналом и преданием огласке всех ужасающих преступлений режима. В целом роль стран-победительниц была очень важна.

Наконец, очень важная веха — это спор историков середины 1980-х годов, когда в Германии развернулось противостояние двух подходов, двух групп историков. Одна группа, которая выражала проправительственную позицию, настаивала на том, что история — это некий конструкт, который мы сами можем создать. Мол, нельзя говорить обо всем, что было: о чем-то, например, о нацизме и его преступлениях, нужно умалчивать, а светлые страницы прошлого надо подчеркивать. Причем оправдывалось это исключительно патриотическими целями. Другая группа, во главе которой стоял Юрген Хабермас, настаивала на максимально честном изложении истории и доказывала, что если мы не будем знать об ошибках прошлого, то у нас ничего не получится и в будущем. Не случайно Хабермас ссылается в этом споре на Ясперса и его работу. Подход Хабермаса в итоге и возобладал — сегодня официальная Германия не оправдывает нацизм и не пытается скрывать его преступления.

— У нас в стране тоже были убийства, расстрелы, преследование целых групп людей…

— Как раз результат спора историков в Германии очень важен для нас. У нас в стране некоторые люди думают, что история по определению не может быть честной, считается, что о неприятных событиях прошлого нужно либо совсем не говорить, либо говорить поменьше. Точь-в-точь как пытались доказать историки, поддерживавшие правительственную линию в Германии в 80-е годы. Но этот подход в корне неверен.

Память о самых тяжелых периодах нашей истории очень важна, чтобы всего этого ужаса не повторилось. Но к сожалению, сейчас вопросам памяти уделяется слишком мало внимания. За примерами далеко ходить не надо. В моем родном Брянске от репрессий советской власти пострадали тысячи людей: только с 1930 до начала 1940-х годов на Брянщине по политическим мотивам осудили более 16 тысяч человек, из них около 2,5 тысяч священнослужителей. Каждому четвертому был вынесен смертный приговор. Но в городе до сих пор нет ни одного памятника жертвам репрессий. Инициативная группа вместе с епархией уже нашла для него место, выбрали проект памятника, но все упирается в деньги. Цена вопроса — 2 миллиона рублей. В масштабах области или города это совсем небольшие деньги. Но их нет.

«Это был август 2010 года, стояла жуткая жара, смог»

— Как вы попали в Синодальный отдел по благотворительности? Почему вы пришли именно сюда?

— Пришел по объявлению — увидел вакансию пресс-секретаря на одном из ресурсов по поиску работы. Когда я об этом рассказываю, мне часто не верят: мол, нельзя вот так, с улицы, попасть на работу в Церковь. Можно.

Я сомневался, что подойду на эту должность: я «зеленый», только учебу закончил. Конечно, небольшой опыт в журналистике у меня к тому моменту был — я с тринадцати лет писал заметки, в «Коммерсанте» работал несколько лет, пока учился. Итоговое собеседование у меня было с владыкой Пантелеимоном (Шатовым) (глава Синодального отдела по благотворительности Русской Православной Церкви. — Ред.). Мы поговорили, а когда он узнал, что мой духовник — протоиерей Георгий Бреев и что я доброволец службы «Милосердие», сразу говорит: «Ну все, выходи с сегодняшнего дня». С того дня я работаю уже почти 9 лет.

— Помните Ваш первый рабочий день?

— Да. Это был август 2010 года, стояла жуткая жара, смог. Вся центральная Россия была охвачена лесными пожарами. Как раз тогда наш отдел организовал штаб по приему помощи для погорельцев. Сотни людей с утра до ночи приносили, расфасовывали, отвозили в регионы гуманитарную помощь. Мы работали круглосуточно. Это был удивительный момент, когда Церковь стала крупнейшим общероссийским координатором помощи. Наверное, это был первый такой случай в постсоветской России. Перед нами стояла большая задача — привлечь не только москвичей, но и всю страну для помощи погорельцам. Мы пригласили представителей главных федеральных СМИ. Так что с первых же дней у меня было полное погружение.

— Можете вспомнить самые важные проекты, которые удалось реализовать?

— Важное для нас событие — открытие Свято-Софийского социального дома для детей-инвалидов с тяжелыми множественными нарушениями. В этот проект вообще мало кто верил. Но все сложилось — впервые в Российской истории именно Церковь взяла группу самых тяжелых детей из государственного интерната под свою опеку в собственное учреждение. К детям стало в разы больше внимания, у каждого появился «свой» значимый взрослый, который проводит с ним время и занимается, все дети пошли в школу. Пятеро уже обрели приемные семьи. Сейчас московские власти привозят к нам делегации — учиться нашему опыту.

Еще одно яркое событие — открытие нашего «Дома для мамы» православной службы «Милосердие». Это был, по-моему, 2012 год. Для меня, как для пресс-секретаря, важным было обратить внимание СМИ к этому проекту. Приехало такое большое количество журналистов, что, когда пришло время освящать помещение, владыка туда еле зашел. Он тогда даже спросил у меня: «А почему их так много?»

— Какой самый главный совет дал Вам владыка Пантелеимон во время работы?

— Он их много давал и дает. Один из самых для меня важных касается отношений внутри коллектива. Ключевой момент в работе — мир среди сотрудников. Можно много хорошего делать для других людей, но если ты будешь в конфликте с теми, кто рядом, или будет царить недобрая атмосфера, то зачем вообще тогда все это? Прежде всего ты должен любить тех, кто вокруг тебя. И тогда уже любовь распространится и на всех остальных. Помните, у митрополита Сурожского Антония тоже есть замечательные слова: самый важный для тебя человек — это тот, кто в эту минуту рядом с тобой.

— Сегодня есть немало людей, которые предъявляют претензии Церкви: нужно, мол, не храмы строить, а больницы, детские дома и прочее. Что бы Вы им ответили?

— Прежде всего нужно уйти от этого противопоставления. Строить храмы хорошо, и больницы нужны. Церковь призвана соединить во Христе всех верующих, привести ко Христу всех, кто еще не в Церкви. Но Церковь не министерство здравоохранения или социальной защиты. Мы не ставим перед собой задачу заменить государство в социальной сфере. Мы призваны менять человека изнутри: чтобы, придя в храм, он начинал жить со Христом и в каждом нуждающемся — по примеру милосердного самарянина — видел своего ближнего. Отменяет ли этот подход государственную социальную систему? Конечно, нет. Пока, к сожалению, в храм ходят не все, и даже у тех, кто ходит в храм, жить по Евангелию не всегда получается.

Конечно, у Церкви есть свои социальные учреждения. Их более 4500, и это только известные нам. Если в 2011 году был один церковный приют для мам, то сегодня их 64 — они расположены от Калининграда до Петропавловска-Камчатского. Только за 3 последних года мы открыли более 100 новых центров гуманитарной помощи. Каждый год появляется 8–10 новых церковных проектов помощи зависимым людям, создаются новые сестричества милосердия и добровольческие объединения. Сегодня в Церкви небывалыми темпами развивается социальное служение.

По инициативе Святейшего Патриарха Кирилла в каждом крупном приходе появились ставки социального работника. Благотворительная деятельность выходит на новый уровень, становясь общецерковным деланием. То есть мы и храмы строим, и социальные проекты создаем. Это неразрывно связано.

— В нашем обществе все больше расслоение на богатых и бедных, все острее ощущение несправедливости. Для Церкви этот вопрос стоит на повестке? И на чьей она здесь стороне?

— Церковь с теми, кому тяжело. Именно поэтому наш Синодальный отдел, например, сейчас активно поддерживает работу по реформированию системы психоневрологических и детских интернатов — это огромные учреждения, каждое на 100–200 или даже 300–400 человек, где у людей, как правило, нет никакого личного пространства, личных вещей. В интернатах в тяжелейших, невыносимых условиях проживают более 150 тысяч человек. СМИ неоднократно рассказывали о случаях оскорблений, унижений, издевательств персонала над этими беззащитными людьми. Церковь не молчит — мы на всех возможных площадках, начиная с Общественной палаты и заканчивая Советом Федерации, говорим о необходимости принятия законопроекта о распределенной опеке, который призван помочь людям в интернатах. Мы отзываемся на случаи беззаконий и несправедливости. Но уверен, что должны делать еще больше. В этом, как мне кажется, одна из составляющих нашего служения миру — быть ходатаем за бедных, гонимых, тех, кто терпит несправедливость.

При этом мы не только говорим, но и делаем. Например, у нас уже более 180 центров гуманитарной помощи, причем большинство из них открываются в маленьких городах и поселках — там, где вещи и продукты особенно востребованы. Мы давно сотрудничаем с фондом продовольствия «Русь», который передает от крупнейших производителей тысячи тонн продовольствия в десятки регионов, на приходы, и наши социальные работники выдают эту помощь нуждающимся по всей стране.

Священник Олег Вышинский регулярно встречается с бездомными в «Ангаре спасения» православной службы «Милосердие». Фото Юлии Маковейчук

— Есть ли примеры, когда опыт церковных инициатив перенимает государство и благодаря этому улучшается ситуация?

— Да, конечно. Один из самых ярких — это опыт нашего автобуса «Милосердие», который зимой курсировал по Москве и в буквальном смысле спасал от замерзания тысячи бездомных. По образцу нашего проекта службы «Милосердие» московские власти через несколько лет закупили 30 своих автобусов и сняли эту проблему.

Другой пример — детский хоспис в Петербурге. Его открыл протоиерей Александр Ткаченко. Это первый в стране детский хоспис. Сегодня его опыт распространяется в других регионах.

В нашей церковной больнице святителя Алексия сегодня работает единственное в Москве паллиативное отделение, куда принимают не только москвичей, а всех — вне зависимости от регистрации.

В Петербурге работает наш уникальный Центр социальной адаптации святителя Василия Великого — единственное в стране подобное учреждение открытого типа, в котором перевоспитывают подростков, вступивших в конфликт с законом. Мы очень надеемся, что у государства когда-нибудь тоже появятся подобные проекты, а не только закрытые школы и колонии.

В Пензе сейчас строится целый квартал из 5 домов на 80 квартир, где будут, при поддержке специалистов, жить люди с инвалидностью. Этот квартал строит прекрасная Мария Львова-Белова — руководитель направления помощи инвалидам Пензенской епархии, мать 9 детей. После ввода в эксплуатацию этого проекта в Пензе больше никто не должен будет попадать в психоневрологические интернаты. И будет здорово, если государство тоже возьмет на вооружение этот опыт.

— Почему при такой активной социальной позиции о делах Церкви мало слышно?

— К сожалению, сейчас любое хорошее слово о Церкви тонет в информационном потоке. У меня нет пока четкого ответа, почему так происходит. Но один из возможных такой: мы сами (особенно молодые люди) во многом формируем свое информационное пространство. Сами определяем, кого читать в социальных сетях, какие СМИ смотреть и слушать. И если на этих ресурсах не рассказали, что Церковь за 8 лет создала 63 приюта для женщин в кризисной ситуации, то никто об этом и не узнает. Это творческая задача для всех, кто занимается информационной работой в Церкви — найти новые возможности свидетельства о вере и Церкви.

— Недавно Вы в очередной раз написали ответ на статью Юлии Латыниной, где она обвиняла Церковь в социальном бездействии. Но зачем вообще что-то кому-то доказывать? Может, просто тихо делать свое дело и все?

— Мы отвечаем не только конкретному человеку, который нас в чем-то обвиняет, а прежде всего — его читателям. И для нас это возможность донести свою точку зрения, которая, возможно, иначе никогда не станет известна определенной аудитории.

У «Ангара спасения» службы «Милосердие». Епископ Пантелеимон и Василий Рулинский. 2015 г. Фото Павла Смертина

— Вы стараетесь сразу же реагировать на какие-то новости, которые касаются социального служения Церкви?

— Это зависит от самой новости. Например, в случае с Артемием Лебедевым, после его критики Церкви за якобы отсутствие добрых дел, я сразу оставил комментарий в его блоге и написал ему по всем доступным каналам связи, предложив самому прийти и посмотреть, как все устроено на самом деле.

— Какое впечатление он на Вас произвел?

— Я не успел составить четкого представления, мы общались всего пару часов. Но его очень удивило то, что при такой масштабной социальной работе он ничего о ней не слышал. И про владыку спрашивал, мол, почему о нем никто не пишет? Хотя интервью с владыкой выходило много. Это к слову о том информационном круге, который человек сам себе создает.

— Вам понравился его ответный пост после посещения «Ангара спасения» и «Дома для мамы»*?

— Уже хорошо, что в нем не было нецензурной лексики. Не исключаю, что для определенного круга людей, которые его читают, даже то немногое позитивное, что он написал, было первым добрым словом о Церкви.

В своем посте он написал фразу «Церковь сделала домашку», имея в виду, что он несколько лет назад критиковал нас, что мы якобы ничего не делаем, и вот с тех пор многое изменилось, и «наказ» Артемия мы, мол, учли в своей работе. Тут он, мягко скажем, перегнул палку. В своей социальной деятельности Церковь исходит из задач, которые перед нами ставит не Артемий Лебедев, при всем к нему уважении, а основатель и глава Церкви Иисус Христос. Спаситель говорит о двух главных заповедях — любви к Богу и любви к ближнему. И вся социальная деятельность Церкви — это исполнение этой второй заповеди Спасителя о любви к ближнему.

Не надо забывать, что именно Церковь стояла у истоков всей социальной деятельности — и на Западе, и в России. Я это знаю как историк социальной работы, которую преподаю в ПСТГУ. Вспомним, к примеру, знаменитую Василиаду — комплекс социальных и медицинских учреждений в Кесарии Каппадокийской, она была основана в IV веке святителем Василием Великим. В нашей стране первую больницу создала именно Церковь: ее учредил в 1091 году Переяславский епископ, впоследствии Киевский митрополит Ефрем. Практически вся социальная деятельность до Петра I была на плечах Церкви. Уже потом государство постепенно стало больше брать на себя социальные функции. Но и после этого Церковь вплоть до 1917 года оставалась одним из крупнейших организаторов благотворительной помощи.

— Недавно режиссер Валерия Германика сняла для православной службы «Милосердие» социальный ролик — в нем дочь втайне от матери отдает деньги и вещи на благотворительность. Он вызвал неоднозначную реакцию — от восторга до полного непонимания. Можете прокомментировать?

— Я думаю, неоднозначная реакция людей — это нормально. Творчество Валерии в принципе не всем нравится. Для нас это новый, очень ценный опыт. Лично я увидел в ролике аллюзию на житие русской святой Иулиании Лазаревской. Она была дочерью знатных родителей, ни в чем не нуждалась и после замужества, но при этом все свободное время и все свои силы отдавала на помощь нуждающимся. Сама ела крайне мало, но просила себе у свекрови больше еды, чтобы тайком ее отдавать нуждающимся. В начале XVII века начался ужасный голод. Она распродала все свое имущество, чтобы помочь голодным. И до конца своих дней служила нищим, бедным, больным. Это один из самых ярких примеров милостивых святых в русской истории.

Единственный в Москве бесплатный детский сад для детей со средней и тяжелой формой ДЦП открыла православная служба «Милосердие» в Марфо-Мариинской обители. Фото Юлии Маковейчук

— Вам никогда не было обидно, что Вы занимаетесь огромным количеством проектов, но о церковной благотворительности мало кто знает?

— Да, в Церкви больше четырех с половиной тысяч социальных проектов — среди всех благотворительных организаций в России такого количества нет ни у кого. Но о нашей деятельности действительно знает не так много людей. Сейчас вместе с Синодальным отделом по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ мы запускаем совместный проект «Дела Церкви», будем усиливать работу со СМИ. Надеюсь, ситуация будет меняться. Ведь, рассказывая о делах Церкви, мы свидетельствуем о Христе, о том, что Церковь жива, и каждый может присоединиться к этой жизни.

Беседовал Кирилл Баглай

ВОПРОС НОМЕРА

Жизнь проходит, а призвания не найти. Что делать?

На вопросы читателей отвечает Александр Ткаченко:

Тезис первый: 

Тезис второй: 

Тезис третий: 

Иллюстрации Марии Сосниной   

Бог не дергает нас по пустякам

Глубоко убежден в том, что призвание — это действие Божие в отношении человека. Мы не можем разобраться в своем призвании, только в какой-то момент жизни понимаешь: «Вот чем я должен заниматься». Каждому человеку Бог предназначил определенную миссию. Но Господь не управляет нами механическим способом. Он не дергает нас по пустякам, как некоторым кажется, будто каждый шаг жизни сопровождается Его вмешательством. Бог сотворил весь космос, так что все работает по законам, а человек свободен. Кстати, молитва — это просьба к Богу ограничить нашу свободу, войти в нашу жизнь: «Помоги!» То есть мне не хватает собственных возможностей — Ты мне помоги, войди в мою жизнь, отними от меня часть свободы и Своей благодатью, Своей силой возмести мои немощи и мои слабости.

Точно так же и призвание. Это не то, что заложено где-то в генах. Иногда бывает и так, но чаще всего призвание формируется. Но это формирование — тоже некая программа, заложенная Богом в каждого человека. Поэтому очень важно найти свое призвание и, исполняя его, ответить на Божий призыв. И если каждый из нас будет именно так воспринимать свое призвание, то оно будет исполняться на очень высоком уровне. Призван быть политиком — будь добр, отдай этому делу своему жизнь. Бизнесменом — сделай так, чтобы не надуваться как пузырь, но чтобы твоя потенциальная сила была максимально использована для решения задач, которые стоят перед народом, перед людьми. Раз у тебя появляются деньги, могущество, так используй все! Можно перечислять дальше и дальше, но очень важно помнить, что в призвании есть наша связь с Богом, и очень важно это призвание почувствовать и откликнуться на него.

Патриарх Кирилл

Из слова на встрече с представителями Молодежной общественной палаты и Палаты молодых законодателей при Совете Федерации, Москва, 11 декабря 2015 года.

Заголовок дан редакцией

ВЕРА

Почему тексты Евангелий порой противоречат друг другу?

— Известно, что из четырех Евангелий произведения Матфея, Марка и Луки называются синоптическими. Почему? И что такое синоптическая проблема?

— Потому что между этими тремя текстами очень много литературных пересечений, на которые в какой-то момент обратили внимание библеисты и начали подробное изучение и сопоставление этих Евангелий. В библеистике для обозначения этого явления стали использовать греческое слово σύνοψις, которое можно перевести как «обзор». Смысл этого слова будет более понятен, если мы переведем его по частям: σύν — это предлог, обозначающий совместное действие, а οψις происходит от греческого глагола со значением «видеть». Поэтому Луку, Марка и Матфея называют еще синоптиками.

— А в чем же, собственно, состоит «проблема»?

— Как ни странно, проблема содержится уже в названии самих Евангелий. На языке оригинала Евангелия озаглавлены следующим образом: «по Матфею», «по Марку» и т. п. Это значит, что эти тексты являются авторской версией изложения одних и тех же событий. Выражение «смотреть со своей колокольни» здесь более чем уместно. Хочу сразу оговориться, дабы не направить наших читателей по ложному следу, что авторский или субъективный элемент Евангелий касается только формы и способов подачи материала, но не самого содержания Божественного откровения. Совершенно ясно, что эти писания базируются на одном и том же фундаменте. Взгляд евангелистов на суть спасительного подвига Иисуса Христа, на Бога, на этическую строну новозаветного учения абсолютно одинаковый.

Само понятие «синоптической проблемы» возникло в XVIII веке. За этим термином скрывается целый ряд вопросов, которые возникают при сравнении повествования Евангелий от Матфея, Марка и Луки. «Вопросы» возникали по поводу удивительных совпадений между ними, причем совпадений не только в описании одних и тех же событий или поучений, но, что самое поразительное, в логике развития мысли внутри речей действующих лиц и в логике раскрытия того или иного события.

Более того, евангелисты излагают события одними и теми же «блоками», несмотря на то, что объективно события эти не всегда находятся в прямой хронологической связи друг с другом. Но это только одна сторона проблемы.

В параллельных местах помимо сходства мы также видим и большое количество разночтений и разногласий. Для того чтобы читателю стало понятно, о чем идет речь, можно привести два простейших примера. Как быть, если Евангелия расходятся в том, сколько было исцеленных в Иерихоне слепцов? Как объяснить, что Христос разрешает разводиться по причине супружеской неверности — у одного евангелиста и вовсе не разрешает разводиться — у другого?

Третья сторона синоптической проблемы заключается в выявлении источников, которыми пользовались авторы Евангелий — будь то ситуация взаимного использования материалов друг друга или же привлечение внешних устных или письменных источников. Кратко скажем, что так называемый Q (от немецкого Quelle — источник) — это общепринятое в науке обозначение одного из таких источников, которым, возможно, пользовались евангелисты.

— Подождите, Вы все время говорите о трех евангелистах, а как же быть с Иоанном Богословом?

— Дело в том, что значительная часть событий и поучений Христа в четвертом Евангелии — это особый, свойственный только Иоанну текст. Это не значит, что между синоптиками и Иоанном нет никакой связи, но она не так очевидна.

«Пролог о Логосе» («В начале было Слово, и Слово было у Бога…»), беседы Христа с Никодимом и самарянкой, беседа о хлебе, «сошедшем с небес», воскрешение Лазаря, последние наставления Иисуса и Его первосвященническая молитва — это не только богословски важные фрагменты, упомянутые исключительно у Иоанна.

Они уникальны и важны даже с точки зрения структуры текста — настолько они крупны и подробны в сравнении с тем, как подается материал у синоптиков. Наряду с этим расхождение с другими евангелистами по поводу дня Пасхи и отсутствие в описании Тайной вечери момента причащения апостолов — все это заставляет библеистов вынести вопрос соотношения Евангелия от Иоанна и синоптиков за рамки синоптической проблемы.

— В чем же заключаются сходства и различия у трех евангелистов?

— В общем виде картину сходства и различия между синоптиками можно описать так. Часть действий и поучений Христа описаны всеми тремя евангелистами, другая часть — только у двух или у одного. Из этого ученые сделали вывод, что каждый автор Евангелий имеет;

а) общее содержание с двумя другими синоптиками;

б) общее содержание с кем-нибудь одним из них;

с) исключительно свое, не встречающееся ни у кого другого содержание.

Например, объем оригинального содержания в Евангелии от Марка составляет 30 стихов из более чем 650 — следовательно, 600 с лишним стихов этого евангелиста, передаваемые хоть и не дословно, а по большей части тематически, встречаются у Матфея и у Луки. Условно «общее» содержание у Матфея с Лукой достигает приблизительно 240 стихов. Оригинальное содержание у Матфея составляет примерно 1/6 от общего объема, у Луки примерно 1/4. Интересно, что, как оригинальное содержание Матфея и Луки, так и общее у них обоих касается прежде всего слов Спасителя, а не Его действий.

Для того чтобы стало совсем ясно, можно привести два простых примера сходства и различия синоптических повествований. В первом случае мы увидим сходство текстов Матфея, Марка и Луки, во втором примере — сходство между Матфеем и Лукой против свидетельства Марка.

 В приведенных отрывках следует обратить внимание не только на одинаковые фразы, но и на то, что они находятся внутри повествования об исцелении расслабленного на одном и том же месте, причем в связке с одними и теми же звеньями логической цепочки рассказа. Это может означать, что рассказ передавался именно в таком виде и евангелисты либо пользовались свидетельствами друг друга, либо имели один общий сторонний источник.

Следующий пример показателен именно тем, что Матфей и Лука следуют одной традиции пересказа притчи о работниках в винограднике, а Марк — другой традиции. Особенную остроту этому моменту придает то, что убийство именно «вне виноградника» имело важное пророческое значение, так как Христа распяли за стенами Иерусалима.

Исцеление расслабленного в купальне Вифезда. Карл Блох, 1880

— Как же библеисты объясняют наличие этих совпадений и расхождений?

— На этот счет существует целый ряд гипотез. Некоторые библеисты предполагают, что евангелисты в процессе написания своих текстов были зависимы друг от друга: на руках у них было уже написанное кем-то Евангелие. Наиболее известный и «традиционный» вариант был предложен еще в V веке блаженным Августином. Он полагал, что Евангелия хронологически были написаны в том порядке, в котором они следуют в каноне. И при этом каждый автор пользовался сочинением предыдущего. Марк — Матфеем, Лука — Матфеем и Марком.

Другие исследователи синоптической проблемы предполагают, что у евангелистов был некий единый устный и письменный источник, на который они и опирались в процессе написания своих текстов. Согласно этой теории, Матфей и Лука получили сведения из двух основных источников. Первый — это так называемый «источник логий», он же называется «Q». Второй источник — Евангелие от Марка (иногда предполагается некая «исходная» редакция Евангелия от Марка). Но поскольку у Матфея и Луки присутствует еще и самобытный материал, то в рамках этого подхода считается, что у каждого был еще свой независимый и незнакомый другому источник — у Матфея его условно называют «М», у Луки — «L».

— То есть получается, что все же апостол Марк был первым, кто написал Евангелие?

— Согласно одной из гипотез, да. В частности, это предположение базируется на свидетельстве первого церковного историка Евсевия Кесарийского, который, ссылаясь на слова Папия, епископа Иерапольского, жившего на рубеже I–II вв, пишет: «Марк был переводчиком Петра; он точно записал все, что запомнил из сказанного и содеянного Господом, но не по порядку, ибо сам не слышал Господа и не ходил с Ним. Позднее он сопровождал Петра, который учил, как того требовали обстоятельства, и не собирался слова Христа располагать в порядке. Марк ничуть не погрешил, записывая все так, как он запомнил; заботился он только о том, чтобы ничего не пропустить и не передать неверно». Что мы можем почерпнуть из этого отрывка?

Очевидно, что евангелист Марк находился в ближайшем окружении апостола Петра и его текст, в общем-то, — это Евангелие от Петра. Апостол Петр излагал слова и деяния Христа, руководствуясь потребностями слушателей, а не формальной хронологией событий. Интересно, что евангелие от Марка действительно хронологически менее последовательно, чем тексты Матфея и Луки.

— А откуда берутся предположения о некоем документе «Q»?

— Эта гипотеза основывается на другом свидетельстве Евсевия Кесарийского. Оно связано уже с апостолом Матфеем: «Матфей записал беседы Иисуса по-еврейски, переводил их кто как мог».

Обратим внимание на выражении «беседы Иисуса». Это, по мнению части ученых, и есть тот самый Q — изначально устное предание, а затем записанный памятник, послуживший наряду с текстом Марка источником для Евангелий Матфея и Луки.

Чтобы было понятно, зачем вообще он нужен, проведем следующий эксперимент. Вычтем для начала из текстов Матфея и Луки самобытное содержание. Затем исключим из оставшегося материала те места, где Матфей и Лука согласуются с Марком. Оставшиеся приблизительно 240 (!) стихов общего содержания у Матфея и Луки и восходят к Q. Примечательно, что их смысловое содержание за редким исключением сосредоточено на поучениях Христа, исключая повествование о Страстях.

Притча о работниках в винограднике. Рембрандт, 1637

— Но тут возникает вопрос: что это за авторитетный источник, в котором нет ни слова о самых главных событиях евангельской истории — о Страстях Христовых?

— По-видимому, это был не целостный источник, а именно комплекс разрозненных устных и письменных преданий о Христе, которые, возможно, ходили между христианами, а затем были использованы евангелистами.

Приведем некоторые примеры совпадений между всеми синоптиками и между Матфеем и Лукой, которые помогут нам почувствовать характер сходства между их текстами.

В данном фрагменте мы видим почти полное совпадение фраз диалога между Иисусом и прокаженным. Чтобы было ясно, что это не просто совпадение, обратимся еще к одному показательному примеру — на этот раз это разговор Христа и сотника.

Главное в приведенных повествованиях — не само наличие совпадений, а те выводы, которые волей-неволей напрашиваются при анализе этих строк. 1) мы видим дословное совпадение, 2) это совпадение относится к греческому тексту Евангелий, но! 3) Христом эти фразы произносились либо на еврейском, либо на арамейском, 4) на греческий эти фразы можно было перевести по-разному, учитывая различия между еврейским и греческим синтаксисом. Если мы примем во внимание все четыре пункта выводов, то естественно придем к заключению, что евангелисты использовали уже существующий унифицированный перевод на греческий, дошедший, вероятно, в письменном варианте.

Однако существует еще целый ряд выдвинутых гипотез — во многом взаимоисключающих, — которые также построены на очень сильной аргументации, что заставляет нас относиться к описанному выше открытию с долей здравого скептицизма.

— Но почему же евангелисты не могли просто напрямую обратиться к непосредственным свидетелям жизни Иисуса Христа? Опросить именно их и не пользоваться какими-то сторонними документами?

— То, что сказано выше об источниках, — в действительности далеко не все. Мы лишь перечислили ряд основных гипотез. Разумеется, сводить проблему к тому, что евангелисты пользовались некими двумя (или, например, четырьмя) источниками — слишком формальный, наивный и просто неисторичный подход. В случае с любыми историческими повествованиями (тем более — относящимися к такому древнему периоду) было бы слишком самонадеянно с нашей стороны полагать, будто мы в состоянии «нащупать» весь тот материал, который лег в основу того или иного сочинения. Рассказы свидетелей — несомненно один из источников, к которым обращались создатели текстов канонических Евангелий. Евангелист Лука прямо говорит, что он написал как передали нам… бывшие очевидцами (Лк 1:2).

— Вы говорили, что тексты евангелий являются богодухновенными. А что это значит? Почему для христиан вообще так важно именно такое отношение к Евангелию?

— Богодухновенность означает, что основное смысловое содержание священных книг исходит от Бога. Хочу подчеркнуть, что это относится прежде всего к содержанию спасительного Откровения. Несмотря на то, что в Библии есть много интересного с исторической и литературной точек зрения, не это составляет ее исключительную ценность. Это примерно как «недостаточно играть на скрипке, чтобы быть Эйнштейном».

Есть много исторических документов, в сопоставлении с которыми Священное Писание может проигрывать в точности описания; язык Нового Завета с литературной точки зрения тоже не является образцом стиля. Библия — это памятник и истории, и литературы, но мы её ценим за то, чего нет в других произведениях: это история завета Бога и человека и откровение о Сыне Божьем, который спасает нас от греха и смерти, показывает тот путь, которого мы не найдем в других замечательных литературно-исторических памятниках.

Исцеление прокажённого. Мозаика собора Монреале, Италия, XII-XIII века 

— А разве можно называть евангельские тексты, которые, как Вы сами сказали, противоречат друг другу, «богодухновенными»?

— Если под богодухновенностью понимать «диктовку Бога», то в таком случае противоречия в Евангелиях неизбежно приведут нас к выводу о том, что Господь противоречит сам себе. Если же мы исходим из того, что Писание — это богочеловеческое произведение, пространство творческого со-работничества Бога и автора, а отношения божественного и человеческого начал — очень сложное взаимодействие, то все встанет на свои места. Бог открывает нам истины, необходимые для спасения, человек — оформляет это Послание в язык, придает ему определенный литературный стиль и так далее.

Более того, мы как раз потому и можем доверять Евангелиям, что между ними встречаются противоречия. Это показывает, что перед нами живое свидетельство человека. Каждый евангелист как бы говорит: да, мы субъективны, да, мы что-то упустили или не так поняли, поэтому читайте нас всех и сравнивайте. Только так и бывает в реальной жизни у подлинно живых людей. В этом смысле примечательно, что в Церкви не прижились попытки создания единого непротиворечивого рассказа о Христе; не существует одобренной, официальной биографии Иисуса. Канон Священного Писания включает именно эти, известные нам, четыре отдельных повествования апостолов.

— Как Вы думаете, нужно ли в таком случае рядовому христианину разбираться в хитросплетениях и тонкостях синоптической проблемы? И если да, то почему?

— Я считаю, что, конечно, нужно.

Во-первых, изучение Священного Писания не только как богодухновенной книги, но и как литературного памятника, возникшего в определенном историческом контексте, помогает воспринять Евангелие как историческое, а следовательно — правдивое повествование. Принятие догмата о Боговоплощении и почитание искупительной жертвы Спасителя, совершенной в рамках человеческой истории, логически ведут нас к тому, чтобы не брезговать конкретными проявлениями самой этой истории, видеть в ней ту среду, в которой раскрылось Божественное Откровение. Мне думается, что христианам не следует пренебрежительно относиться к тем человеческим усилиям, которые предпринимали евангелисты, чтобы донести до нас повествование о жизни Христа.

Во-вторых, разбираясь хотя бы отчасти в данной проблеме, мы всегда можем грамотно и корректно вести полемику с противниками христианства и опровергнуть мнимые сенсационные разоблачения по типу «Сто противоречий Библии, или как вас обманывают церковники». Авторы подобных опусов, к сожалению, не знакомы с многовековым научным трудом, предпринятым множеством ученых-богословов, а вот нам, христианам, к которым все описанное в Библии имеет непосредственное отношение, хорошо бы хотя бы в небольшой степени в этом наследии разбираться.

И наконец, изучение синоптической проблемы может помочь нам осознать тот уникальный путь, который проделал каждый евангелист, составляя для нас свидетельство о Христе. Ведь за каждым из четырех текстов стоит личный, по-своему пережитый опыт встречи со Христом Матфея-мытаря, Луки-врача, Иоанна-рыбака и Марка, о роде занятия которого нам, к сожалению, ничего не известно.

Беседовал Тихон Сысоев 

«Я пытался отговорить девушку убивать ребенка»

Протоиерей Петр Гурьянов, 

председатель епархиальной комиссии 

по вопросам семьи, 

защиты материнства и детства, 

руководитель информационно-издательского отдела 

Мелекесской епархии, 

член совета по культуре 

при главе города Димитровграда.

Вот уже 10 лет я тесно сотрудничаю с женскими консультациями Димитровграда. Мое служение — говорить с женщинами, которые пришли туда сделать аборт, и пытаться сделать все, чтобы они свое решение изменили. В любой момент мне могут позвонить и попросить срочно приехать. И заменить меня некому.

Однажды я уехал поступать в аспирантуру Московской духовной академии. Вдруг — звонят из консультации, а я уже за сотни километров от Димитровграда. Начинаю обзванивать знакомых священников — но тщетно: кто занят, кто трубку не берет. Решил поговорить с девушкой по телефону. Выяснил, что на прерывании беременности настаивает супруг. Я, как мог, пытался ее отговорить: «Послушайте, каждый ребенок приходит в свое время… именно тогда, когда нужно, и такой, какой нужен именно вам. На крови убитых детей счастья не построишь. Аборт — это и мужской грех…» Все без толку. Что делать?

Стал молиться преподобному Сергию Радонежскому. В голове полный кавардак: надо билеты учить, экзамены на носу, а тут девушка, аборт! Попросил помощи поступавших со мной священников и мирян, и все 8 дней, пока я был в академии, они молились за нее. А я продолжал ей звонить, писал эсэмэски, но она была непреклонна…

Наступил день моего последнего экзамена и день предполагаемого аборта. Я решил позвонить последний раз. Девушка была уже в операционной и сказала, что решения своего не изменила. Всё. Конец.

Экзамен я сдал, сижу жду результатов и тут получаю от той самой девушки эсэмэс: «Я не смогла». Невозможно описать те чувства, которые я и мои сомолитвенники испытали в тот момент!

Потом я познакомился с этой молодой мамой, окрестил ее малыша и узнал, что ее муж, узнав, что супруга отказалась делать аборт, бросил ее. Но нет худа без добра: она познакомилась с достойным человеком, и перед Рождественским постом я их повенчал. Мы до сих пор поддерживаем добрые отношения. 

Подготовил Владимир Басенков

«В тот день я собирался покончить с верой в Бога»

Как сириец нашел смысл жизни и любовь в России

Мама христианка, отец мусульманин — Монсеф родился в Сирии, но с детства живет в России. Было время, родственники звали его вернуться на родину, но он решил остаться в Москве. А несколько лет назад он крестился, и теперь он — Максим.

Детство я провел в двух странах: в Сирии и России, куда переехала моя семья. Каждое лето я ездил на родину, но мне всегда хотелось поскорее домой, в Москву. В Сирии надо все время улыбаться, скрывать свои недостатки и думать, как бы не упасть в грязь лицом. А в России люди прямо выражают свои мысли, они искренни и открыты. Это мне ближе.

Выбор вероисповедания родители оставили за мной. Мама, невоцерковленная христианка, на мой вопрос «кто я?» всегда отвечала: «Вырастешь — поймешь». А папу, «этнического» мусульманина, религия вообще не интересовала. Но когда случались трудности, мама водила меня в храм — ставить свечки и просить, чтобы все наладилось. В один из таких походов я увидел, что люди подходят к священнику и тот что-то дает им ложечкой из большой чаши, и тоже встал в очередь, хотя и не был крещен. Но тут ко мне подошла какая-то старушка и отвела в сторону — видно, поняла, что я в храме человек случайный. И все-таки в мою душу упало семечко, которое потом проросло.

В 90-е, когда я учился в восьмом классе, в моей школе появились бритоголовые личности — скинхеды. А поскольку славянской внешностью я не отличался и был самым младшим в классе — в школу меня отдали в 4,5 года, — я был для них легкой добычей. Однажды после уроков я наткнулся на их компанию, началась погоня. Меня спас мигающий сигнал светофора, на который я успел проскочить, а они — нет. Первый раз в жизни я ждал возвращения в Сирию, чтобы почувствовать себя в безопасности.

Но и там мне снились кошмары, связанные с той погоней. Наконец моя бабушка, настоящая верующая мусульманка, заметила, что со мной что-то не так, выпытала, что меня мучило, и сказала, что молитва к Всевышнему отгоняет любой страх. Она научила меня молиться своими словами, и мои кошмары прекратились. Так моя любимая бабушка открыла мне, что надо мной есть Творец и Он меня слышит. Я стал изучать Коран — хотел узнать, что такое любовь Бога к человеку, но не нашел того ответа, который расставил бы все внутри меня по местам.

А знакомиться с православием я начал благодаря верующей жене. Я узнал, что Бог лично участвовал в моем спасении, понял, что Он не где-то в космосе, Он ближе ко мне, чем я сам. И решил креститься — это было вскоре после нашей с Настей свадьбы. Мне было 18, я учился на третьем курсе. Часть родственников перестала со мной общаться: они не приняли не только мое крещение, но и брак с русской. Но некоторые заинтересовались моим выбором и даже стали задавать вопросы.

Однако сам я как быстро пришел к Богу, так же быстро и отошел. У меня рождались вопросы, касающиеся веры, быта, семьи, но ответов я не находил. Я жил в состоянии внутреннего конфликта. Начал часто ругаться с женой. Когда мы в очередной раз поссорились, Настя зашла в храм Софии Премудрости Божией в Средних Садовниках и на исповеди рассказала о наших проблемах. Священник предложил ей прийти вместе со мной. Я согласился, хотя уже не надеялся ни в чем разобраться. В тот день я собирался покончить с верой в Бога, так как устал носить тяжесть вопросов, на которые не находил ответа.

В то субботнее утро мы долго беседовали. Отец Борис (так звали того самого священника, теперь нашего духовника) с такой любовью отвечал на все мои вопросы, что наша беседа превратилась в генеральную исповедь. Оказалось, что ответы на вопросы мне надо было искать в самой Церкви, а не где попало. Из храма я вышел с твердым намерением стать священником. Правда, когда я поделился этим желанием с отцом Борисом, тот предложил испытать временем мое желание и отложить разговор на полгода, и только после этого сказал: «Пора в алтарь». И вот уже шесть лет я алтарничаю, мечтая поступить в семинарию.

Мы с женой кардинально изменили свою жизнь. Когда в Москву привезли с Афона пояс Богородицы, мы отстояли одиннадцать часов, чтобы к нему приложиться и попросить у Бога детей. Мы обвенчались, и вскоре родился наш первенец.

Я всегда чувствовал, что не могу жить без семьи и России. Теперь я понял, что не могу жить и без веры.

Монсеф (Максим) Матни

Подготовила Анастасия Бавинова

Фото из личного архива героя 

НОВОМУЧЕНИКИ

Преподобномученик Киприан (Нелидов)

1858–16.07.1931

В 1929 году в стране началась кампания по закрытию и разрушению храмов, и в Архангельске тогда было разрушено большинство церквей.

«Церковь Рождества Христова, в которой обычно служит епископ Антоний, пока не закрыта, но судьба ее уже решена, — писал один из современников. — В сочельник вечером в городе была инсценирована антирелигиозная демонстрация. Все фабричные рабочие были обязаны принять в ней участие. Людская толпа медленно выступает из тумана. Во главе ее под громкие выкрики марширует колонна коммунистической молодежи с горящими факелами. Часть ее собирается перед домом, в котором живет епископ. <…> Он скоро выходит, одетый в темную рясу, с монашеской скуфьей на голове, видна только его белая борода. Он садится в сани, которые ждали его на улице. Юные коммунисты вдруг зажигают свои факелы и с громким криком окружают сани. Лошадь пугается, дергается и опрокидывает сани. <…> Епископ молча тяжело поднимается с земли и неверными шагами идет по тротуару. Его сопровождают насмешки и комья снега. Он идет в церковь, как будто ничего не слыша и не видя. Коммунистическая молодежь заполняет церковный двор до ворот. Из церкви глухо доносится пение. Чтобы заглушить его, юные коммунисты поют похабные песни и громко кричат: “Религия есть средство угнетения трудящихся!.. Долой попов!.. Мы требуем закрытия церквей!” Некоторые из них выходят из колонны и с шапками на головах врываются в церковь, где начинают громко свистеть. На них не обращают внимания, как будто их тут нет, и постепенно они исчезают один за другим…»

* * *

Священномученик Антоний родился в 1858 году в Нюбском погосте Сольвычегодского уезда Вологодской губернии в семье священника Михаила Быстрова и его супруги Марии и в крещении был наречен Николаем. В 1879 году Николай окончил Вологодскую духовную семинарию и был назначен псаломщиком в один из храмов города Вологды. Он желал принять иночество, но родители хотели видеть его семейным священником, и, послушный родительской воле, он женился на девице Софии, дочери священника.

В 1882 году Николай был рукоположен во священника. В этом же году у них с супругой родилась дочь Мария, а через год супруга скончалась, и он снова задумался о принятии монашества.

В 1888 году отец Николай был пострижен в монашество с именем Антоний и назначен настоятелем Кадниковского Григориево-Пельшемского Лопотова монастыря и вскоре возведен в сан игумена. В 1906 году он был возведен в сан архимандрита и через год назначен настоятелем Свято-Духова монастыря в городе Вологде.

В 1910 году архимандрит Антоний был хиротонисан во епископа Вельского, викария Вологодской епархии. В 1922 году Патриарх Тихон назначил его на Архангельскую кафедру, где для него начались нелегкие испытания. Архангельский отдел ОГПУ завербовал в качестве секретных осведомителей двух священников, которые стали давать сведения об отношении епископа Антония и местного духовенства к созданному властями обновленческому движению.

14 июля 1922 года епископ созвал на своей квартире совещание архангелогородского духовенства. Присутствовавший на нем агент по кличке «999-й» рекомендовал в своем донесении ОГПУ: «…Публика относится пока инертно к новому движению в виду его неизвестности и неопределенности. Мое личное мнение — не худо бы сделать <…> доклад с целью выяснить перед широкой публикой цель и средства в этом движении с допущением “свободного” обмена мнений по этому вопросу с присутствием Антония и остального духовенства».

Попытка создать в Архангельске какую-либо авторитетную обновленческую группу, опираясь на местные силы, не увенчалась успехом, здесь нашлось только два-три кандидата, готовых ее официально возглавить. Но они не могли действовать до тех пор, пока епископ Антоний находился на кафедре.

Приняв этот план к действию, начальник секретной части при Архангельском ОГПУ распорядился собрать сведения о епископе Антонии для последующего его ареста, и начальник 1-го секретного отделения секретно-оперативной части распорядился: «за Антонием установить наблюдение, постараться через агентуру выкрасть всю переписку и вообще повести разработку усиленным темпом».

Архангельское ОГПУ установило за епископом Антонием наружное наблюдение, но оно не дало результатов, и ОГПУ постановило выслать епископа «в административном порядке из пределов Архангельской губернии <…> сроком на три года под наблюдение Областного отдела ОГПУ».

Губернская тюрьма Архангельска

По окончании ссылки, в 1926 году епископ Антоний вернулся к исполнению архипастырских обязанностей в Архангельск. В том же году в Архангельск был направлен рукоположенный обновленцами во епископа пермский священник Михаил Трубин, человек циничный и беспринципный. Будучи священником, он вступил в 1917 году в Красную армию и стал членом ВКП (б), за что едва не был расстрелян колчаковцами. После установления власти большевиков он сразу возглавил обновленцев в Пермской губернии. Дерзко захватывая при помощи гражданских властей храмы, ведя открыто аморальный образ жизни, он вызывал отвращение даже у своих сторонников.

В 1926 году начались обыски и аресты архангелогородских священнослужителей. Им вменялось в вину, что они распространяли среди верующих сведения «о содружестве обновленцев с властью, в частности с ОГПУ, дабы тем самым подготовить мнение верующих о том, что содружество обновленцев с безбожной властью для Церкви ничего полезного дать не может, <…> характерными моментами деятельности этой группы является <…> распространение слухов <…> о том, что начальника Губотдела ОГПУ товарища Гордона видели в пивной вместе с обновленческим епископом Михаилом, <…> что начальник СОЧ Архангельского губотдела ОГПУ товарищ Каплан взял взятку с обновленцев за укрытие их спекулятивной деятельности, <…> что епископ Михаил работает в ОГПУ и т. д.»

* * *

В 1929 году, в связи с изменением властями административных границ областей, заместитель Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) назначил владыку Антония правящим архиереем Северного края с возведением в сан архиепископа.

Последнюю службу он отслужил на Богоявление в 1931 году. Церковная паперть в этот день представляла собой небывалое зрелище — на ней выстроился длинный ряд людей в старых потрепанных скуфейках, протягивавших к прихожанам руки за милостыней. Это были священники и монахи, сосланные сюда из всех концов России. За службой архиепископу Антонию с горечью пришлось объявить, что ежегодный крестный ход на иордань не состоится, так как советская власть не разрешила освящение воды на реке.

Вскоре после этого архиепископ Антоний был арестован. Во время обыска один из сотрудников ОГПУ взял дароносицу со Святыми Дарами и стал ее переворачивать и трясти, и архиепископ строго заметил ему, что Церковь запрещает мирянам прикасаться к Святым Дарам. Тот засмеялся, выбросил Святые Дары на пол и стал топтать их ногами. Архиепископ Антоний бросился на пол, закрывая их своим телом, и в тот же миг потерял сознание. Только после того, как он пришел в себя, его смогли отвезти в тюрьму, где от него потребовали, чтобы он снял крест и панагию.

— Я служитель Божий, — сказал в ответ архиепископ, — и не смею снимать с себя крест!

— Если вы не смеете, — заявили ему, — то мы это сделаем сами.

И с архиепископа сорвали крест.

Камера, куда был помещен архипастырь, была очень маленькая, и заключено туда было семь человек, в основном уголовники, а коек на всех было три. Один из уголовников хотел было продать койку архиепископу, но, узнав, что у него ничего нет, разрешил пользоваться даром.

Архиепископ Антоний был вызван на допрос. Угрожая расправой, следователь потребовал от него, чтобы он признал себя виновным, а затем с усмешкой сказал: «Ваше Высокопреосвященство будет сидеть здесь до тех пор, пока не признает себя виновным». Архиепископу Антонию было предложено стать секретным сотрудником ОГПУ и в случае согласия обещаны свобода и возможность вернуться к управлению епархией. Владыка с возмущением отверг предложение.

После допроса архиепископа перевели в другой, только что отстроенный, с еще сырыми стенами корпус тюрьмы. В маленькую камеру вместе с ним поместили пятерых крестьян с Украины, арестованных за попытку побега из ссылки. Заключенных почти не кормили, два раза в день давали по стакану воды, и они настолько ослабели, что уже не имели сил разговаривать. Молча часами они сидели, прислонившись к стене. Их одежда превратилась в лохмотья и кишела вшами.

Архиепископ Антоний большей частью лежал на полу, так как здесь ему меньше досаждали насекомые, которых он не в силах был снимать с волос и бороды, и они заползали в рот, нос и уши. Время от времени он терял сознание. Однажды в камеру привели заключенного архиерея, у которого владыка смог исповедаться. В тюрьме архиепископ Антоний тяжело заболел, и его в бессознательном состоянии перенесли в тюремную больницу, где он прожил всего несколько часов. Незадолго перед кончиной к нему вернулось сознание, и он, собрав последние силы, по памяти прочел молитвы на исход души. Архиерей, исповедовавший владыку Антония, узнав о его кончине, сказал: «Агнца Божия проповедовавше и заклани бывше, яко же агнцы».

Архиепископ Антоний скончался 16 июля 1931 года, и известие о его кончине быстро распространилось по городу. Прихожане дежурили у тюремных ворот и однажды увидели, как из тюрьмы вывезли тело архиепископа. Он был погребен без гроба на одном из кладбищ Архангельска.

Архимандрит Дамаскин (Орловский), 

ответственный секретарь Церковно-общественного совета при Патриархе Московском и всея Руси по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской, руководитель фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православ ной Церкви», клирик храма Покрова Божией Матери на Лыщиковой горе (Москва), www.fond.ru

ЛЮДИ

Голодные 90-е для меня — это про сказку!

КУЛЬТУРА

Чудеса случаются даже в выходные

Как Христос исцелил человека в субботу

Утром в субботу на улицах иудейского города тихо и немноголюдно. Обычная городская суета вдруг прекращается. Не кричат свое «иа-иа» работяги-ослики, везущие на рынок огромные тюки с товаром. Не цокают по булыжной мостовой кованые копыта лошадей. Не перекликаются друг с другом голосистые уличные торговцы. Не скрежещет, выпуская фонтаны огненных искр, станок точильщика ножей.

В этот день никто из иудеев не работает. Все исполняют заповедь Божью: «Шесть дней работай и делай всякие дела твои; а день седьмой посвяти Господу, Богу твоему. Не делай в этот день никакого дела, ни ты, ни твои дети, ни работники твои, ни вол твой, ни осел твой, ни всякий скот твой, чтобы все отдохнули от трудов, как и ты».

Суббота — день отдыха. Но это не значит, что люди просто бездельничают и валяются дома на кровати. Нет, они оставляют свои повседневные дела для того, чтобы можно было обратиться к Богу в молитве, чтобы прочесть Священное Писание и услышать наставления мудрых учителей, которые объяснят, как правильно жить по заповедям. Для всего этого иудеи по субботам собираются в специальном месте, которое называется синагога. Поэтому субботним утром на улицах иудейских городов можно увидеть только людей в чистой одежде, чинно идущих к месту молитвенного собрания. И вдруг эту благочестивую тишину субботнего утра нарушает отчаянное блеяние…

Человек с овечкой

«Ме-е-е-е…» — как будто животное попало в беду и зовет на помощь. Ну так и есть! В проулке рядом с кварталом ремесленников овечка упала в глубокую яму. Ее выкопали горшечники, чтобы брать оттуда глину для своей работы. Накануне прошли сильные дожди, и вода подмыла края ямы. Овечка паслась рядом, подошла к краю слишком близко, влажная земля осыпалась и… Вот уже несчастное животное стоит на дне ямы, по шею в воде. И жалобно кричит, подняв голову вверх: «Ме-е-е-е…»

А вокруг ямы растерянно ходит ее хозяин. Он, как и все иудеи, собрался сегодня провести день в синагоге, а тут — такая беда. Это был небогатый человек. На жизнь себе он зарабатывал тем, что нанимался к разным хозяевам на простые работы. Кому-то помогал рубить дрова, кому-то убирать урожай, кому-то строить дом. Кроме этой овечки у него не было больше никакого добра. Он ее очень любил. И вот теперь овечка попала в беду, а он стоит в лучших своих одеждах на краю ямы и не знает, что делать.

Наконец, хозяин решился. Раздевшись и оставшись в одной набедренной повязке, он осторожно стал спускаться в яму. Но не удержался на скользком склоне и тоже упал на дно. Овечка обрадовалась хозяину и заблеяла еще громче. Хозяин взял ее на руки и попытался вытолкнуть наверх. Но росту он был невысокого, а удержаться на мокром глиняном склоне было невозможно. И теперь уже он сам стоял почти по пояс в воде, держа на руках свою любимицу. Звать людей на подмогу он не решался, а вытащить овечку без чужой помощи не мог. И уже совсем было отчаялся. Как вдруг услышал чьи-то голоса.

Вокруг ямы стояли несколько молодых мужчин и заглядывали вниз. Видимо, они услышали блеянье овечки и тоже решили ей помочь.

— Эй, смотрите, тут человек!

— Да, подержите меня за пояс, сейчас я попробую вытащить овцу.

И вот уже один из нежданных спасителей свесился с края ямы, протянул вниз руки и взял бедную овечку. Раз! — и овца уже отряхивает с себя воду на пожухлой траве рядом с ямой. А вытащивший ее человек теперь протягивает руку хозяину:

— Хватайся покрепче.

Ладонь у него большая, мозолистая, изрезанная бечевой, со шрамами от крючков. Наверное, он — рыбак. Да и выговор у них у всех такой, что сразу можно узнать жителей Галилеи — озерного края рыбаков и лодочников. Еще один сильный рывок — и перемазанный глиной хозяин стоит рядом со своей единственной овечкой.

— Не знаю, как вас и благодарить! Я боялся позвать на помощь, потому что сегодня суббота. Никакую работу выполнять нельзя, а значит — и овец вытаскивать из ямы тоже.

— Ты плохо знаешь наш закон, — улыбнулся вытащивший его рыбак. — Если в день покоя животное оказалось в опасности, субботу можно нарушить. А уж тем более это можно сделать ради спасения человека. Так написано в священных книгах. Не веришь — спроси у нашего Учителя, — и рыбак указал на одного из своих спутников. Но испачканному глиной бедолаге было не до выяснения таких богословских тонкостей.

— Спасибо вам, добрые люди, — хозяин овцы поклонился своим спасителям, подобрал с земли одежду и собрался уходить, — Мне нужно бежать домой, чтобы привести себя в порядок. Потом привяжу покрепче эту озорницу и пойду в синагогу.

— Поторопись. Общая молитва начинается уже скоро. Мы тоже идем туда.

Калека, фарисеи и Иисус из Назарета

Когда отмывший с себя глину хозяин овцы вошел в помещение синагоги, галилеяне были уже там. Их Учитель только что произнес проповедь на сегодняшнее чтение из Священного Писания. «Наверное, это и в самом деле весьма почитаемый человек, раз ему сразу же позволили говорить поучение народу»,  — подумал хозяин овцы. Хотя видно было, что и начальник синагоги, и его ближайшие друзья-фарисеи (так назывались иудеи, которые считали себя самыми ревностными исполнителями Божьих заповедей) разрешили это без особого желания. Однако люди очень хотели послушать этого проповедника — Иисуса из Назарета, про которого ходило столько удивительных слухов. И фарисеи не посмели запретить ему говорить. Лишь поглядывали на него недобро и о чем-то вполголоса переговаривались, сидя на своих почетных местах в первом ряду собрания.

Тем временем Иисус закончил свою речь. И тут же один из фарисеев поднялся, чтобы задать ему вопрос.

— Учитель, вот среди нас есть человек, у которого рука иссохла от болезни и он не может даже пошевелить ею. Скажи, можно ли исцелять таких людей в день субботний? — с фальшивой улыбкой на лице сказал он.

Все в синагоге замерли, ожидая ответа. Вопрос это был не простой, а с подвохом. Фарисеи слышали, что Иисус исцелял даже безнадежных больных. Они слышали также, что исцеления он совершал и в субботние дни. Поэтому сейчас решили уловить его в слове: если Иисус ответит, что исцелять людей в субботу можно, значит, он — нарушитель субботы, ведь и врачам закон запрещает лечить в день всеобщего покоя. Если же он скажет, что исцелять людей в субботу нельзя, тогда ему тут же припомнят, как он уже исцелял людей в этот день. В обоих случаях знаменитый проповедник окажется посрамлен, а местные фарисеи опять будут в глазах народа самыми мудрыми толкователями закона.

В воздухе повисла тишина. Хозяин спасенной овечки тоже затаил дыхание. Он понимал, что Иисусу приготовили западню, в которую тот сейчас должен угодить, словно его любимица в яму. Но боялся сказать слово в его защиту. Да в общем-то, он и не знал, что тут можно сказать. Даже ученики Иисуса тревожно переглянулись: сможет ли их мудрый Учитель выбраться из этой словесной ловушки?

Но Иисус не торопился отвечать. Он окинул взглядом собрание, увидел человека с сухой рукой и жестом подозвал его к себе. Тот вышел на середину синагоги. Теперь взгляды всех собравшихся были устремлены на него. Он чувствовал себя очень неловко и хотел лишь одного — спрятать от чужих глаз больную руку, висевшую как плеть.

Иисус встал напротив скамьи, где сидели фарисеи, и обратился к ним:

— Спрошу и я вас. Что нужно делать в субботу, добро или зло? Спасти душу или погубить ее?

Фарисеи молчали. Теперь они сами угодили в ловушку, которую пытались поставить Иисусу: любым ответом на этот вопрос они только обличили бы собственную злобу.

Иисус посмотрел на хозяина спасенной овцы, потом обвел взглядом всех собравшихся и продолжил:

— Кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит?

Фарисеи опять промолчали, и только сердито надували щеки. Они поняли, что их затея — опозорить Иисуса — с треском провалилась.

Тогда, воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их, Иисус сказал тому человеку: протяни руку твою. Он протянул, и тут же рука его стала здорова, как другая.

Еще не веря в случившееся, он начал сжимать и разжимать пальцы на исцеленной руке. Теперь он снова мог работать, как все здоровые люди! Синагогу наполнил гул голосов, народ восторженно обсуждал произошедшее на их глазах чудо. И только фарисеи пришли в ярость:

— Вот! Мы же говорили, что он богохульник! Он нарушает наш закон: исцеляет в субботу! Его надо схватить и предать смерти!

Но Иисус с учениками уже вышел на улицу. Вслед за ним ринулась толпа людей, которые тоже хотели получить исцеление от удивительного Учителя. В помещении синагоги остались лишь фарисеи, исцеленный калека и хозяин спасенной утром овечки. Впрочем, и они тоже вскоре заспешили к выходу.

Исцеленный хотел поскорее обрадовать свою семью. Фарисеи отправились в укромное место совещаться, как им лучше погубить Иисуса. А хозяин овечки просто шел к себе домой, нахмурив лоб. Он никак не мог понять, почему самые уважаемые в городе люди ненавидят этого человека. Ведь Иисус так хорошо им все объяснил. И люди вокруг были только рады, когда больная рука у бедняги вдруг стала здоровой. Иисус не накладывал больному повязку, не прижигал руку огнем, не смазывал ее пахучими мазями, как это обычно делают врачи. Он лишь сказал «протяни руку». Это совсем не было похоже на работу лекаря. А значит, закон субботнего дня Иисус не нарушил. За что же его убивать?

* * *

Вот о чем думал хозяин овечки по пути домой. Но, конечно же, так ничего и не придумал. Он был совсем простой человек и привык размышлять лишь о том, где бы добыть себе пропитание на ближайший день. Поэтому вскоре он перестал ломать себе голову над неразрешимыми вопросами. Теперь он просто шел и с благодарностью вспоминал Того, кто одним Своим словом смог исцелить высохшую руку. А еще точно таким же словом отправил Своих учеников ему на помощь, когда они с овечкой попали утром в беду.

Ума у хозяина овечки было немного, зато сердце было чутким и честным. И он привык ему верить.

Александр Ткаченко

Иллюстрации Галины Воронецкой   

 ОТ ИЗДАТЕЛЯ

«Фома» — православный журнал для сомневающихся — был основан в 1996 году и прошел путь от черно-белого альманаха до ежемесячного культурно-просветительского издания. Наша основная миссия — рассказ о православной вере и Церкви в жизни современного человека и общества. Мы стремимся обращаться лично к каждому читателю и быть интересными разным людям независимо от их религиозных, политических и иных взглядов.

«Фома» не является официальным изданием Русской Православной Церкви.

В тоже время мы активно сотрудничаем с представителями духовенства и различными церковными структурами. Журналу присвоен гриф «Одобрено Синодальным информационным отделом Русской Православной Церкви».

Если Вам понравилась эта книга — поддержите нас!