«Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего.
Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих»

(Псалтирь 118:18-19)

Март 2019. Есть все, что нам нужно. Великий пост: путь к Пасхе начинается 11 марта

Представляем версию 191-го номера православного журнала «ФОМА»

ОГЛАВЛЕНИЕ

КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА
Владимир Легойда. Бунт взрослых
ИНТЕРВЬЮ НОМЕРА
Иеромонахи Кирилл и Мефодий (Зинковские): Позовите докторов!
ВОПРОС НОМЕРА: Должен ли верующий быть слабаком?
Александр Ткаченко. Кроткие не сдаются
Патриарх Кирилл. Cмиренный — не значит слабый
ВЕРА
Протоиерей Андрей Кордочкин. Канон Андрея Критского: опять о том, какие мы плохие?
НОВОМУЧЕНИКИ
Архимандрит Дамаскин (Орловский). Священномученик Григорий (Хлебунов)
ЛЮДИ
Юлия Маковейчук. Жизнь на улице
Александр Рохлин. Дары и стекляшки
КУЛЬТУРА
Александр Ткаченко. Кого и как исцелял Христос
ОТ ИЗДАТЕЛЯ

cover_191 

Представляем версию 191-го номера православного журнала "ФОМА"

для электронных книг и программ чтения книг в формате ePUB

на мобильных устройствах.

Номер издан с сокращениями.

ВНИМАНИЕ!

Полный выпуск этого номера доступен в приложении Журнал "ФОМА" в AppStore и GooglePlay, а также вы можете получить его оформив редакционную подписку на оригинальное бумажное издание.

ИД "ФОМА"

2019 г.

(С) 

 

ОГЛАВЛЕНИЕ


КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА

Владимир Легойда. Бунт взрослых

ИНТЕРВЬЮ НОМЕРА

Иеромонахи Кирилл и Мефодий (Зинковские): Позовите докторов!

ВОПРОС НОМЕРА: Должен ли верующий быть слабаком?

Александр Ткаченко. Кроткие не сдаются

Патриарх Кирилл. Cмиренный — не значит слабый

ВЕРА

Протоиерей Андрей Кордочкин. Канон Андрея Критского: опять о том, какие мы плохие?

НОВОМУЧЕНИКИ

Архимандрит Дамаскин (Орловский). Священномученик Григорий (Хлебунов)

ЛЮДИ

Юлия Маковейчук. Жизнь на улице

Александр Рохлин. Дары и стекляшки

КУЛЬТУРА

Александр Ткаченко. Кого и как исцелял Христос

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

 

КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА 

LVR_SPAS

Бунт взрослых


Когда-то Иосиф Бродский в своей знаменитой речи перед выпускниками Мичиганского университета сказал: «И теперь, и в дальнейшем старайтесь не восставать против своих родителей, ибо, по всей вероятности, они умрут раньше вас. Если вам необходимо бунтовать, бунтуйте против тех, кто не столь легко раним».

Золотые слова. Но я вспоминаю один недавний разговор, в котором мой собеседник сказал: «А наши дети с нами не конфликтуют, они с нами и не контактируют».

Действительно, давайте честно ответим себе на вопрос, что сегодня тревожит нас больше: то, что наши дети бунтуют против нас, или то, что они почти не видят с нами ничего общего? То, что они не разделяют нашей точки зрения на мир, или то, что наши миры — разделены?

LVR2

Вспоминаю 1991 год. Я учусь на первом курсе. Для нас, молодых студентов, каждый момент общения со старшим поколением преподавателей — как глоток свежего воздуха. Если бы кто-то из них, допустим, Юрий Павлович Вяземский, просто сказал бы: «Я каждый день с двух до четырех сижу на кафедре и можно ко мне прийти и поговорить», очередь выстроилась бы до автобусной остановки.

Сегодня с преподавателями можно легко общаться не только в стенах вуза. Мне например, любой студент может написать на электронную почту или в закрытую университетскую группу в соцсетях. Только я понимаю, что самый активный участник этой закрытой группы — я сам. Пишу туда чаще остальных, обязательно реагирую на то, что пишут остальные. Средства коммуникации — фантастичес­кие. Но не становится ли содержательная коммуникация — фантастикой?

Да, может быть, это неизбежная закономерность, ведь оборотная сторона доступности — всегда невостребованность. Когда чего-то не хватает, это не просто больше ценится — к этому стремятся. Правда, вывода из этой мысли хорошего не получается. Не пытаться же вызвать интерес к чему-то какими-то искусственными ограничениями, не обращать же вспять естественный ход жизни.

Что же тогда делать?

Думать. И пытаться так обращаться к нашим детям, чтобы они все-таки реагировали. Пусть даже через конфликт и бунт. Бунт взрослых против разделения с детьми.


Владимир Легойда

 

ИНТЕРВЬЮ НОМЕРА

Twins_1

Позовите докторов!

или Как физики становятся богословами 


В 1969 году аппаратов УЗИ в наших роддомах еще не было, и двойню у Людмилы заранее не определили. Роды оказались «двухэтапными». После рождения первого сыночка медперсонал уже ушел, но вдруг… в общем, докторов пришлось звать снова! 

Второго ребенка оживляли электрошоком. Так что мама будущих батюшек волновалась. «Не переживайте, мамочка, всё в порядке с вашими Кириллом и Мефодием!» — успокоила Людмилу заведующая. Родители, однако, назвали близнецов Женей и Стасом.

Мальчишки из профессорской семьи в школе учились хорошо, потом были ленинградский политех, стажировки в США, работа над кандидатскими в Оксфорде. И вдруг они все бросили и поступили в Санкт-Петербургскую духовную академию. 

А в 1999 году приняли монашеский постриг.

Сегодня иеромонахи Кирилл и Мефодий (Зинковские) — единственные в России близнецы, принявшие монашество в один день и час. В 2015 году они стали докторами богословия и сейчас служат в Казанском храме в Вырице и окормляют там приют для особых детей.

«Это была какая-то бездна, и смотреть в нее тяжело было»


— Вы крестились в сознательном возрасте, в 1991-м. Как вы пришли к вере? С чего все началось?


Отец Мефодий:

— Мы воспитывались в обычной советской семье. О Боге у нас как-то не принято было говорить. Хотя бабушка, как потом оказалось, тайно молилась. Но жила она отдельно, и об этом мало кто знал.

Серьезно о Боге мы стали задумываться, когда стали постарше, в начале 1980-х. Тогда ценности, в которые мы искренне верили и которые во многом базируются на христианских идеях братства, равенства народов, серьезно пошатнулись. Стала выпячиваться тема денег, успеха, индивидуализма…


Отец Кирилл:

— Помню, нас еще в раннем детстве стала волновать проблема смерти. Мы вдруг стали понимать, что человек рано или поздно уйдет. Пытались представить себе, как это — все будет, а тебя не будет? Это была какая-то бездна, и смотреть в нее тяжело было. Такой был, видимо, наш первый призыв, но к вере тогда еще не пришли. Правда, мечтали — может, получится стать врачами и изобрести лекарство бессмертия!

Приход к вере произошел позже и не был связан с каким-то кризисом в личной или семейной жизни. Скорее — с социальным катаклизмом, с началом разрушения советской системы, переосмыслением ценностей, плюс, может быть, с некой врожденной тягой к глубоким вопросам.


— А были ли у вас какие-то сомнения, поиски? Молодых людей часто увлекают эзотерика, буддизм, язычество…


Отец Кирилл:

— Безусловно, мы тогда интересовались многими религиями.


Отец Мефодий:

— В том числе и всякой восточной экзотикой. Читали, помню, одного гуру, основателя интегральной йоги… да много чего изучали. Пробовали как-то по-своему молиться. И постепенно стали понимать, что разница в вероисповеданиях сказывается и на практике духовной жизни. Обычно ведь как говорят? «Не важно, как веровать, достаточно быть хорошим человеком». Это мы тоже пытались осмыслить. Помог, в частности, старец Амвросий Оптинский, его письмо «дяде лютеранину». И иеромонах Серафим (Роуз), его труд «Православие и религия будущего».


Отец Кирилл:

— Отец Серафим подчеркивает, что только на самый поверхностный взгляд всякая духовность — это хорошо. В частности, изучая восточную духовность, он отмечал наличие антагонизмов: есть такие вещи, которые признаются в христианстве за хорошие, а в индуизме — за плохие, и наоборот. Это тоже было для нас подсказкой. Там очень разные представления о личности. Восток проповедует уход в нирвану, прекращение личного пути, он не может примирить ограниченность с блаженством — рано или поздно сталкиваешься с противоречием. Ответы на свои вопросы мы нашли в Православии.

«Мы ответили, что, на наш взгляд, Христос улыбался»


— Были ли на этом пути поиска веры какие-то встречи, ситуации, разговоры, которые особенно запомнились?


Отец Кирилл:

— Многое действительно складывалось из общения с разными людьми — как большая мозаика из разных камешков. Подростками мы попали в бойскаутский лагерь в Америке и встретили там капеллана — парня, который собирался стать католическим священником. Я помню наши с ним беседы. У меня в голове на тот момент была полнейшая каша. Я спросил, как он относится к перевоплощениям. Он ответил просто: я верю, что человек — это такое существо, которое не может стать свиньей, деревом, камнем, я верю, что человек — уникальная личность, созданная Богом, и живет один раз. И я подумал: ну правда, как человек может стать свиньей?

Или сдаем экзамен по английскому в Политехе, и вдруг преподаватель спрашивает: «А Христос улыбался или не улыбался?» А у нас сразу мысль: «Он что, знает, что мы в церковь ходим? Почему он нас об этом спрашивает?» Хотя мы тогда не особо активно и ходили, и никто об этом не знал. Так мы и не поняли, почему он это спросил. Ответили, наверное, потому, что что-то подобное обсуждали между собой ранее, что, на наш взгляд, Христос улыбался (смеется).

Twins_2

Фото из семейного архива, 1974


Последним аккордом стало знакомство с известным петербургским священником Иоанном Мироновым. Он нам помог сделать первые шаги в Церкви. Ведь прийти к вере одно, а стать человеком церковным — другое. Здесь нужен кто-то, кто даст позитивный пример и готов показать, что Церковь — это не просто организация и не бюро ритуальных и прочих услуг. Вот таким человеком и стал для нас отец Иоанн. Он говорит, что в своей жизни не встречал ни одного плохого человека. А ведь три его родных брата и сестра умерли от голода в лагере, куда они попали вместе с матерью, после того как их отца посадили за отказ вступить в колхоз. В Отечественную войну он был артиллеристом и дошел до Кёнигсберга. А после Победы приехал в Вырицу к преподобному Серафиму за советом и стал его духовным чадом.


— А книги? Повлиял ли кто-то из писателей на ваше духовное становление?


Отец Мефодий:

— Да, пожалуй, Достоевский. Его дневники, «Легенда о Великом инквизиторе» из «Братьев Карамазовых», евангельская цитата из эпиграфа к ним же: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Это нас обратило к Евангелию, и оно пришлось нам по сердцу.


Отец Кирилл:

— И тезис Федора Михайловича о том, что коммунизм был подменой религии, верой в светлое будущее для человека в его нынешнем, земном состоянии, в котором он не способен избавиться от греха… А что, если в этом «светлом будущем» найдется хотя бы один человек, который скажет: а я не согласен, я это ваше будущее испорчу? Ведь без Бога «все позволено».

Читая Достоевского, мы сердцем поняли, что здание нравственности рухнет, если оно не построено на вере в Бога. Никогда люди не договорятся, что такое добро, а что такое зло — ведь без Бога нет системы координат.


Отец Мефодий:

— Хотя сейчас популярна идея, что есть некие «общечеловеческие ценности». На самом деле это тоже фантом — очень уж они разные, эти «общечеловеческие» ценности.

«После нашего крещения отношения у нас в семье сильно осложнились»


— А как вы решили креститься?


Отец Кирилл:

— Мы крестились в 1991 году, хотя вряд ли можно сказать, что это было уже полностью продуманное решение. Мы считали себя неготовыми, и это, наверное, было правдой. В тот год мы второй раз летели в Америку в бойскаутский лагерь, и наша мама сказала: мол, раз вы так далеко летите, нужно покреститься. Мы спорить не стали и крестились в храме святой Екатерины в Мурине. Тогда и познакомились с отцом Иоанном.

В Америке мы, грешным делом, до православного храма так ни разу и не дошли. А когда вернулись, вспомнили, что после крещения не причастились. Пришли к отцу Иоанну, а он говорит: «Да где же вы ходите? Я за вас молюсь, а вас все нет и нет…»


— Как же так, в семье у вас о Боге даже не говорили, а на вашем крещении, оказывается, мама настояла?


Отец Кирилл:

— Мама все-таки была верующей, но это была такая нецерковная вера. Хотя у нее бабушка была церковным человеком, водила ее в Никольский собор.


— Трудно было к церковной жизни привыкать?


Отец Мефодий:

— Трудно было научиться молиться в храме. Мы привыкли молиться домашней молитвой, один на один с Богом. Нам даже вдвоем это было сложно. Одно дело — с кем-то о Боге говорить, а другое — вместе стоять и молиться…


Отец Кирилл:

— Да, был какой-то внутренний барьер, который надо было преодолеть, может быть, даже ощущение некоторой неловкости друг перед другом.


Отец Мефодий:

— Особенно в храме. Чтобы понять, что провоцировало эту неловкость, просто представьте, например: вы стоите в храме, молитесь, а рядом бабушка повторяет вслух все, что говорит священник, и вас это раздражает. В чем проблема? Видимо, во мне — не в ней же. Проще уйти от бабушки подальше, но правильнее — честно разобраться с собой: что за раздражение такое.


Отец Кирилл:

— Второй трудный момент — это осознание, что такое таинство Исповеди, таинство Причастия, как в них правильно участвовать, что они значат для тебя. Какой вообще смысл в регулярном причащении. Сколько нужно молиться, сколько — поститься. Вон в житиях святых написано, что они очень много постились — может, и тебе так надо?


Отец Мефодий:

— Тут важен вопрос меры, выстраивания правильных акцентов, структурирования духовной жизни. Слава Богу, был отец Иоанн, который подсказывал.


— А как к вашему воцерковлению отнеслись в семье?


Отец Мефодий:

— Отношения у нас в семье после нашего крещения сильно осложнились. Что-то не нравилось папе, что-то — маме. А ведь у нас всегда была очень хорошая, дружная семья, и атмосфера дома была простая, теплая. Их неприятие нашей церковной жизни было особенно тяжело.


Отец Кирилл:

— Папа — он ведь был ученый — рисовал нам диаграммы: сколько надо процентов на науку, сколько на спорт, сколько на искусство… На веру он выделял процентов десять максимум. Он чувствовал, что мы люди увлекающиеся, и говорил: «Вот вы сейчас уйдете в это полностью, а у вас профессия готовая — дипломированные специалисты, физики, исследователи. И что, вы сейчас под ноль все пустите? Все хорошо в меру».


Отец Мефодий:

— Мы говорили, объясняли, что у нас духовный голод, что мы должны его удовлетворить — у нас ведь никогда этой пищи не было.


Отец Кирилл:

— Помню, я кандидатскую техническую должен писать, а я сижу, читаю что-то из наставлений преподобного Серафима Саровского. Подходит папа: «Опять!?» — «Папа, это же интереснее», — отвечаю. А он мне: «Не аргумент». И я снова берусь за учебники…

Самый критический момент был, когда папа предложил нам отселиться. Для наших родителей это был просто нонсенс, они нас очень любили. Но нам был уже 21 год, в принципе мы были готовы к самостоятельности, просто не хотели портить с ними отношения. Старались общаться очень вежливо, не обострять, но от главных своих позиций уже не могли отойти.


— Какое самое радостное воспоминание ваших первых лет в Церкви?


Отец Мефодий:

— Когда отец Иоанн согласился стать нашим духовным отцом. Хотя, когда мы попросили, он ответил: «Я, наверное, староват для вас». Ему шел уже седьмой десяток… Это был 1992-й год.


Отец Кирилл:

— Радостные моменты были, когда идешь после причастия из храма, и ощущаешь какое-то обновление — и тебя, и окружающего мира. Как новое дыхание. И так радостно, легко…

Twins_3

Таинство Крещения в Казанском храме совершает иеромонах Кирилл

«Мы понимали: в нашей ситуации вернее будет служить Богу вдвоем»


— Когда вы впервые серьезно задумались о монашестве?


Отец Мефодий:

— Желание посвятить себя Богу появилось в сердце, наверное, еще когда мы только-только узнали Евангелие. И мы подумали, что близнецам, особенно единодушным, надо идти в монашество. Потому что, если ты женат, ты должен сойтись душой с другим человеком, а значит, все равно какой-то элемент ревности у нас с братом возникнет.

У нас выше этажом жили тоже два близнеца, в ту же школу ходили. Но они ходили в 10 метрах друг от друга, а мы всегда ходили рядом и что-то обсуждали. Единодушие у нас было всегда как данность. А раз у нас эта данность есть, значит, нужно ее хранить.

Мы, конечно, понимали, что и в монашестве нас могут послать на разные послушания, что в принципе и происходит — у нас все меньше возможности общаться: много духовных чад, много забот. Но такое размышление было: в нашей ситуации вернее будет служить Богу вдвоем.


Отец Кирилл:

— Эта мысль сама выросла в душе. Помню, семинаристы часто спрашивали: батюшка, а какой выбрать путь? Им ведь до рукоположения надо определиться: либо жениться, либо принимать монашество. Один мальчик даже немного повредился на этом — все сравнивал плюсы-минусы того и другого пути. Этих плюсов и минусов может быть очень много, рационально этот вопрос не решишь — надо молиться. И мы советовали: ты, главное, готовься стать священнослужителем, а женатым или нет — это уже вторично. Это тебе Господь подскажет.


Отец Мефодий:

— Был один знаковый случай. Тогдашний ректор Санкт-Петербургских духовных школ епископ Тихвинский Константин (Горянов) взял нас к себе иподиаконами. Однажды он служил в храме святой Екатерины в Мурине. Обычно владыка после службы сразу уходит, а тут почему-то сел в кресло в алтаре отдохнуть, а мы вдруг одновременно решили сказать ему, что мы в этом храме крестились. Он в ответ: «А, ну значит, вы уже не неофиты, надо монашество принимать». Владыка, видимо, почувствовал наш настрой, но у нас было намерение принимать монашество где-то в монастыре. Даже перед семинарией мы пытались скромно объяснить духовнику, что мы уже много в жизни учились, а книжки мы и сами можем почитать, нас научили с литературой работать. Но батюшка благословил нас на духовные школы, а после предложения владыки — и на постриг при Академии. В обоих случаях отец Иоанн просил только съездить к известному старцу, протоиерею Николаю Гурьянову, он его 40 лет знал.


Отец Кирилл:

— Мы задали отцу Николаю всего один вопрос: «Отец Иоанн благословляет нас учиться, а мы хотим в монастырь». А он говорит: «Я вас благословляю… — тут старец сделал паузу, а у нас сердце замерло, — слушаться отца Иоанна». В результате пришлось нам и в семинарии поучиться, и в академии…


— Отношения с родителями наладились?


Отец Кирилл:

— Да, они все же из уважения к нам приняли наш выбор, за что мы им очень благодарны. А позже во время одной из поездок к отцу Николаю Гурьянову мы попросили его помолиться за родителей, а он посоветовал уговорить их обвенчаться. И вот как-то приехали они навестить нас в одну из псковских обителей, где мы жили как трудники, а духовник монастыря предложил их обвенчать. И они согласились.

Очень помог и архимандрит Кирилл (Начис), тогда духовник епархии, человек, прошедший сталинские лагеря. Его роль была важна не только для нас, но еще больше для родителей. Первую исповедь они прошли именно у него, в академическом храме. Крест у него был отлит зэками из оловянных ложек. Он говорил: «Это мой самый дорогой крест».

Twins_4

У часовни в честь преподобного Серафима Вырицкого, на территории Казанского храма


— Какой момент общения с вашими родителями вам особенно ценен, что вспоминается из детства?


Отец Кирилл:

— Папа Анатолий Викторович, Царствие ему Небесное, конечно, мало нами занимался, пока мы были совсем маленькими, считал, что это больше женское дело. А когда чуть повзрослее стали, любил с нами полежать на тахте и пофантазировать. Мы также очень благодарны отцу за системный физкультурный тренинг, за то, что воспитывал в нас волю и целеустремленность. А маме — за ее теплоту, за ее заботу и любовь.


Отец Мефодий:

— Помнится, отец учил анализировать жизнь. Возвращаемся с моря, едем в поезде, и он начинает: «Вот мы сейчас были месяц на море, расскажите, кому что больше всего запало в душу, что было самое интересное, что мы будем помнить из этого». Это меня многому научило. Этот анализ действительно помогает людям в духовной жизни. Когда человек начинает перебирать беды, огорчения, придирки, всегда стоит спросить его: а что было самого хорошего, за что бы ты поблагодарил Бога?


— А с чем монаху труднее всего справиться? С какими переживаниями и трудностями?


Отец Мефодий:

— Первая трудность для меня была, когда владыка после пострига начал говорить: «Вот, вы теперь академические монахи, вы должны заниматься наукой…» А мне внутри как-то неспокойно: вообще-то, при всем послушании, главное-то в монашестве — это молитва, не хочу я быть ученым. То есть я вот буквально только что дал обет послушания, а тут слушаю вдохновенную речь о том, что надо возрождать Духовную академию, и внутри с этим не соглашаюсь: сколько лет я думал про монастырь, а тут академия, наука…

Но даже тогда я был уверен, что Господь направит, куда нужно. На самом деле, многое из сказанного тогда, после пострига, реализовалось — пришлось много работать, и диссертации мы написали по теологии — и кандидатскую, и докторскую. И все-таки в конце концов оказались в Вырице.


Отец Кирилл:

— А для меня самым трудным была личная молитва. Особенно когда устаешь и забот много, а нужно отыскать время на молитву. это, кстати, проблема многих священников. Они же все время молятся за кого-то, с кем-то, и это все очень нужно. Но потом бывает легко себя оправдать: ну, я уже столько за день молился — ложусь спать. И получается, других учишь, а сам не делаешь.

Еще одна трудность — это, пожалуй, претензии людей. Уделяешь человеку внимание, заботишься, а у него потом упреки: ты, батюшка, должен это, должен то, ты мне время не уделил… И трудно и больно объяснять такому человеку, мол, ты, брат, зарвался. Получается, вроде как ты должен всего себя отдать, но, когда видишь, что у человека какая-то ненасытность, надо его осадить, сказать: знаешь, я не могу быть всегда при тебе, стать твоим «карманным» батюшкой.


— В чем для монаха радость, счастье?


Отец Мефодий:

— В том же, в чем и трудность — в личной молитве. И еще: когда видишь духовный успех другого человека, это дорогого стоит.


Отец Кирилл:

— Все-таки монашество — это такое состояние, когда при всех трудах и обязанностях ты не так обременен социальными проблемами, как семейные люди. Вот святитель Иннокентий, апостол Аляски, был женатым священником, а когда жена умерла, а дети выросли, стал монахом и первым иерархом Русской церкви XIX века. И в письме одной из своих дочерей, инокине, он писал: дочка, твои братья и сестры женаты и замужем, но, даже если они в самых лучших семьях оказались, ты не завидуй, твоя жизнь по сравнению с их жизнями — это как преддверие рая.


— Можно ли сказать, что иметь брата-близнеца — это какой-то особый духовный опыт?


Отец Мефодий:

— Мы говорили, что было трудно начать вместе молиться. Можно сказать, что и сейчас в какой-то степени это для нас дополнительная духовная работа. Не только молитва, но и все совместные дела. Нужно сгармонизировать свою точку зрения с точкой зрения брата, а они не всегда совпадают. Но нужно находить общий язык: в работе в детском приюте, в организации строительства при приходе. Одно дело, когда священник сам себе голова — духовник где-то далеко, не каждый же день ты с ним общаешься. А с братом — каждый.

И я и благодарен Богу и брату, что он есть, иначе была бы опасность превратиться в такого маленького папу римского: «Как я сказал, так и будет». А тут надо учитывать, что думает отец Кирилл (смеется).


Отец Кирилл:

— Я тоже могу под этим подписаться. Ну и, наверное, мне помогает целеустремленность отца Мефодия, его постоянство, методичность.


Отец Мефодий:

— А я в свою очередь добавлю: «Кирилл» переводится как «солнечный», вот и у отца Кирилла во всем позитив. Я при своей целеустремленности иногда вижу какие-то проблемы, которые кажутся трудными, но его позитивный настрой помогает.

«Претензия к Богу о “слезинке ребенка” имеет в себе очень глубокую червоточину»


— Вот вы окормляете приют для детей с особенностями развития. Но одного из героев вашего любимого Достоевского мысль о страдании детей заставляет отречься от Божьего мира. Вам знакомо это карамазовское переживание?


Отец Мефодий:

— Такого опыта не-смирения, в том числе со страданием детей, у нас нет. Как бы тяжело ни было. Был один сложный момент, когда чувствовалось, что ситуация слишком болезненная. Не спалось, уже и помолился, и все равно тяжело… И тут пришла мысль: «А ты видел, чтобы Бог когда-либо оставлял тебя или другого человека?» И ответ: «Нет». Вот и в тот раз ситуация разрулилась. Очевидно, что Бог участвует в жизни этих детей гораздо больше, чем мы.

Я помню, исповедовался у нас один ребенок — не детдомовский, из семьи, отрок Анатолий двенадцати лет. Он потом умер от рака мозга. Он говорил: «Батюшка, у меня очень сильно болит голова, только вы маме не говорите, а то она расстраивается». Тяжело такие вещи слышать от ребенка. Но радостно, что он такой мужественный. И ты видишь, как Бог участвует в нем: не всякий мужчина, который знает, что ему осталось недолго, будет заботиться о других в эти минуты боли.

Мы по опыту знаем, что Бог любит людей больше, чем мы можем себе это представить. Он, когда дает нам видеть страдания других людей, словно говорит: «Я с ними сострадаю, и ты со мной в этом поучаствуй». Наша задача — поучаствовать. Просто, безо всякого там «спасем все человечество».

Бог завещал нам сделать все, что в наших силах в этой жизни, и Христос сказал: «Верующий в меня то, что Я делал, сделает, и больше Меня». Это на самом деле удивительные слова. Христос — Богочеловек, и Он говорит нам, что мы сделаем больше Него.


Отец Кирилл:

— А Ивану Карамазову и тем, кто думает «вернуть Богу билет», я бы сказал, что на самом деле такой человек находится в состоянии обольщения. Эта претензия к Богу о «слезинке ребенка» имеет в себе очень глубокую червоточину: человек думает, что он более милосердный, чем Бог. Но это так бывает от неспособности поверить, что Бог есть любовь и разделяет с человеком его страдания. Мы потом поймем, почему, кто и сколько страдал. Сейчас нужно просто учиться доверять Богу больше, чем себе.

Twins_5

В приюте отделения Благотворительного фонда «Православная детская миссия» в Вырице, окормляемом братьями-монахами  


— Что вам важно в работе с детьми?


Отец Кирилл:

— Прежде всего, конечно, их социализация, чтобы они могли найти себя в обществе. Этот приют открыл фонд «Православная детская миссия», все дети в нем — с особенностями развития. Здесь они живут по принципу семейного воспитания — рука об руку, и им прививают духовные навыки молитвы. Но все-таки мы стараемся их этим не перекармливать, не больше, чем они сами этого хотят.

В нашем приюте используется такая форма, как опекунство. И мы даем воспитанникам свободу выбора: остаться с нами после совершеннолетия или получить от государства положенную жилплощадь и выбрать иной путь. Мы, конечно, понимаем, что им, наверное, легче было бы пойти по пути отрицания и мира, и Бога: очень уж много зла они в жизни встретили. Поэтому наша задача — помочь им залечить раны и поверить в Бога и в свои силы и возможности.

Хочется научить их благодарности. Научить не пользоваться своим «ущемленным положением». Был такой случай: двух девочек взял на воспитание в семью один священник. Ни в чем не отказывал, любил как своих. И вот в школе этих девочек спрашивают: «Не обижают вас дома?» А они вдруг: «Да, обижают!» Разборки, конечно, начались: что случилось, какая в семье обстановка? И только потом девочки признались, что это сказали «просто так», потому что думали, что им за это что-то дадут… Вот от такой позиции нам хочется детей увести.

Мы не фантазируем, что у каждого будет все идеально, но мы стараемся дать тот максимум, который возможен.


— Какой случай или диалог с вашими воспитанниками запомнился вам больше всего?


Отец Кирилл:

— Есть у нас такая воспитанница, Аня Яковлева, ее наши волонтеры забрали из психоневрологического интерната. У нее органическое поражение мозга, но она не аутист. Первые месяцы было тяжело. Аня была сложная, за бороду дергала, царапалась — это было ее стандартное приветствие. Дежурили с ней посменно пять волонтеров. Начали даже сомневаться: изменится ли она? А теперь — небо и земля: оправилась, учится, общается, смеется, отец Иоанн даже называет ее «профессоршей».

Ну и конечно, всегда очень радостно слышать, как дети делятся своими победами, вопросы задают. Работать с детьми, молодежью — это особенный труд, но труд благодарный.

«Я могу сравнить жизнь вне Церкви и жизнь в Церкви, и между ними огромная разница»


— Отец Мефодий, ваша докторская диссертация была о христианском взгляде на человеческую личность. В чем, по-Вашему, самые острые расхождения христианского и современного светского понимания личности?


Отец Мефодий:

— Самая большая проблема и противоречие в общепринятом понимании человека как личности состоит в том, что акцент делается на нашей индивидуальности, уникальности, причем в основном внешней — неповторимости, эксклюзивности внешних черт, поведенческих моделей. Человек работает над собой, пытается стать «выдающимся», но, понимая себя как некую «единицу», теряет глубинный смысл своего существования.

С богословской, духовной точки зрения личность — это прежде всего тот, кто живет не для себя, кто осознает и реализует в своей уникальности свое единство с другими людьми, причем далеко не только с родственниками по плоти. И уникальность важна не столько внешняя, сколько внутренняя, в устроении неповторимых сердца и ума человеческих.

Самому войти в духовное понимание себя человеку невозможно. Получается, что вне Бога, вне религии человек реализоваться как личность в полном смысле слова не может. Действуя автономно, он создает некие суррогаты личностного бытия, которые никого никогда не делают поистине счастливым. Многие с мирской точки зрения выдающиеся люди, имевшие тысячи поклонников и последователей, оказывались в глубине души несчастными и страждущими людьми.


— А если бы к вам пришел молодой, 20-летний человек и спросил: «А зачем мне, человеку XXI века, православие?» — что бы вы ему сказали?


Отец Кирилл:

— Я бы очень много чего сказал, мы вообще стараемся подготавливать людей к крещению, беседовать со всеми, кто заходит в храм. Вопросов у молодежи много. И основной: зачем вообще эта церковная жизнь?

Каждый человек приходит со своим багажом, и мы стараемся не грузить его сложными теориями. Скорее хотим узнать, есть ли у него сложности, что ему важно в жизни, задавался ли он самыми главными жизненными вопросами? То есть понять, как найти ключик к его душе. Многие, как мы когда-то, задумывались хоть раз о смерти и бессмертии. А «лекарство бессмертия» изобретать оказалось не нужно — Его нам дал Сам Христос — Врач душ и телес наших. Так в Церкви называется святое Причастие — лекарство бессмертия — это Сам Христос! Наша же священническая задача — подобно докторам принести это лекарство нуждающимся в нем.

А еще я бы сказал каждому: знаешь, я сам имею этот опыт, я могу сравнить жизнь вне Церкви и жизнь в Церкви, и между ними огромная разница. Дело даже не только в том, что речь идет о спасении души — для человека недуховного это подчас пустой звук, — но прежде всего это путь обретения счастья. Путь к истинной радости и гармонии внутри себя, которая постепенно выстраивается и вокруг тебя, преображая всю твою жизнь. 


Беседовала Елена Куршук

Фото Станислава Марченко, Натальи Чилиеви

ВОПРОС НОМЕРА

chicken_1

 

Должен ли верующий быть слабаком?


Здравствуйте, хочу попросить совета в моей давней проблеме. 

Дело в том, что я совсем не могу постоять за себя. Ни в какой ситуации. Не то чтобы меня все так уж обижали, хотя бывает и такое. Но даже в самых простых случаях у меня не получается отстоять свои интересы и права. Например, на работе мне часто приходится доделывать за коллегой часть его работы. Мне это не нравится, но сказать ему об этом я почему-то не могу. Он  хороший человек и не доделывает работу не нарочно, а скорее по неопытности, но мне все равно плохо от этого. И таких мелочей в жизни на каждом шагу. В институте подруга по сути украла у меня тему курсовой работы. А я так и не смогла с ней об этом поговорить, хотя меня это очень обидело. Дома мама в любой момент может без стука войти ко мне в комнату. Мне это неприятно, но я и ей ничего не говорю. Перечислять можно долго. Утешаю себя тем, что в Евангелии написано «если тебя ударили по одной щеке, подставь другую» и «если у тебя требуют верхнюю одежду, отдай и рубаху». Но легче от этого не становится, все равно на душе тяжело, как будто я делаю что-то плохое, когда молчу в таких случаях. 


Елена

Кроткие не сдаются

В каких случаях христиане имеют право на протест

Tkachenko_1

На вопрос читателя отвечает психолог Александр Ткаченко


Дорогая Елена, судя по описанию, у Вас есть серьезные проблемы… с агрессией. Да, это может звучать парадоксально, ведь в письме вы говорите, казалось бы, о стремлении к миру, а не к войне. Так в чем же дело? А дело в том, что агрессия в поведении человека может быть не только избыточной, но и недостаточной для нормальной жизни в обществе. Очень похоже, что второй случай — как раз Ваш. Подавленная агрессия — источник многих проблем у хороших, добрых, искренне стремящихся к благу людей. Почему получается так, что столь важное природное свойство оказалось у Вас практически полностью заблокировано — тема для Вашей совместной работы со специалистом-психологом. А в этой статье я попробую рассказать, что же такое агрессия с точки зрения психологии, как она соотносится с христианским пониманием гнева и чем подавленная агрессия отличается от евангельской добродетели кротости.

Слово «агрессия» обычно воспринимается нами как что-то плохое и недостойное. Когда оно звучит в устной или письменной речи, воображение тут же рисует образ опьяневших от безнаказанности уличных хулиганов, мужей, избивающих своих жен и детей, или просто какого-нибудь хама, беспардонно оскорбляющего людей, неспособных ему достойно ответить. Такое восприятие настолько укоренилось в нашем сознании, что любое упоминание об агрессии вызывает мгновенную и потому неосознаваемую реакцию отторжения. И нужно сказать, что реакция эта вполне закономерна: слишком страшные вещи стоят за этим понятием в печальном опыте многих и многих людей.

Но к сожалению, в таком безусловном отрицании любого нашего природного свойства всегда существует опасность вместе с водой выплеснуть и ребенка: полностью исключив агрессию из своей жизни, мы рискуем впасть в другую крайность и сделать свою жизнь невыносимой в самых разных ее областях.

Тезис первый: 

ПОСЛЕ ГРЕХОПАДЕНИЯ ЧЕЛОВЕК УПОДОБИЛСЯ НЕРАЗУМНЫМ ЖИВОТНЫМ. ЗДЕСЬ И НУЖНО ИСКАТЬ ОБЪЯСНЕНИЕ НАШИХ ПОВЕДЕНЧЕСКИХ ПРОБЛЕМ — В ТОМ ЧИСЛЕ СВЯЗАННЫХ С АГРЕССИЕЙ.


В истории человечества агрессия занимает столько места, что наряду с «гомо сапиенс» наш вид вполне можно было бы назвать еще и «человек агрессивный». Рассказы о бесконечных войнах, драках, ссорах и раздорах буквально пропитывают собою культуру любого народа. Соответственно, и законы во всех человеческих сообществах были призваны в первую очередь обуздать эту стихию в человеке, создать для воинственного поведения некие рамки, за пределами которых ее проявления подвергались бы наказанию.

Но что же представляет собой сама эта стихия и откуда она берется в человеке?

Чтобы ответить на этот вопрос с христианской точки зрения, нужно сделать небольшой экскурс в христианскую антропологию.

Церковь учит, что после грехопадения Адама и Евы природа человека изменилась. Вернее сказать, природа осталась прежней, но изменился сам способ ее функционирования. Пояснить это можно через простую аналогию. Что происходит с ноутбуком, хозяин которого посчитал, что этот девайс может работать вполне автономно, и потому увез его куда-нибудь в лес или в горы, где заведомо нет возможности подключиться к электросети? Очевидно, что ноутбук какое-то время поработает на сохраненной зарядке. А потом отключится. Или, как говорят пользователи, «умрет».

Ровно то же самое произошло и с человеком, отпавшим от источника своего существования — от Бога: человек начал умирать. Но если в отключенном ноутбуке некоторое время действует накопленный заряд, то отпавшему от Бога человеку для поддержания своей постоянно угасающей жизни пришлось черпать ресурсы из окружающей среды.

Святые отцы единодушно утверждают, что с грехопадением в человеческое естество вошли страстность, тленность, смертность, названные в Библии «кожаными ризами», которые Бог дал падшему человеку.

Страстность, или, говоря проще, подверженность страданиям, выразилась в уязвимости человека, в зависимости его от внешних условий существования.

Тленность можно рассматривать в современных категориях как включенность человека в общий для всей природы обмен веществ, неизменно предполагающий для всего живого этапы расцвета, зрелости, плодоношения, и постепенного увядания. Ну а что такое смертность, наверное, объяснять никому не нужно.

Созданный для вечной жизни с Богом, не подверженный болезням и страданиям, властвующий над всеми живыми существами человек, отпав от Бога, стал вынужден в поте лица добывать себе пищу, прятаться от диких зверей, мучиться от голода и жажды, страдать от жары, холода и болезней.

Если обобщить все эти изменения, то вывод можно сделать вполне однозначный: после грехопадения человек уподобился неразумным животным, или, как говорит об этом церковная традиция, приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс 48:13, 21).

Физическая природа человека, отпавшего от Бога, стала подобна природе любого живого существа на нашей планете. Соответственно, у человека появилось множество поведенческих мотивов, которые ничем не отличаются от тех, что движут животными. Поэтому поиски причин агрессии в человеке можно начать с выявления этих же причин в поведении животных.

Случаи, когда животное ведет себя агрессивно, наверное, без особого труда сможет вспомнить каждый из нас. Попробуйте забрать из миски косточку даже у самой миролюбивой собаки. И сразу станет понятно, что она тоже умеет оскаливать зубы, поднимать шерсть на загривке и грозно рычать. Точно так же воинственно кошка будет защищать свое потомство, невзирая на то, что ее противник может оказаться вдесятеро крупнее нее. В дикой природе животные строго соблюдают границы своих и чужих охотничьих угодий. И если, например, какой-нибудь молодой медведь, не разобравшись, вторгся на территорию другого косолапого, его неизбежно ждет очень серьезное выяснение отношений с хозяином. Самцы разных видов устраивают настоящие бои за обладание самкой в брачный период. Ну и конечно же, животные проявляют агрессию во время охоты. Причем агрессивно себя ведут не только хищники, но и те, на кого они охотятся. Обычный заяц, защищаясь, может своими сильными задними лапами распороть живот нападающему на него волку.

Очевидно, что во всех случаях животные ведут себя так, защищая нечто очень важное для них: еду, потомство, территорию, самку, жизнь. Но разве для человека все это менее значимо, чем для животных? И на что обрекает себя и своих близких тот, кто полностью исключит любое проявление агрессии в своем поведении? Да, цивилизованное общество создало целый ряд инструментов, защищающих каждого своего члена от чужих посягательств. Тут и закон, и правоохранительные органы, и общественная мораль, и религиозные нормы поведения для верующих.

Но все мы знаем, что в жизни бывают случаи, когда все эти цивилизационные «предохранители» вдруг сгорают и человек остается один на один со злом, уже готовым восторжествовать. Проще говоря, бывает так, что защищать свой дом, своих близких, их здоровье, честь или даже жизнь человеку приходится самому. Причем совсем необязательно для этого быть мастером единоборств или владеть оружием. Часто бывает достаточно просто сделать шаг навстречу врагу, посмотреть ему в глаза, жестко произнести несколько слов, дающих понять, что ты готов защищать то, что тебе дорого. Но именно для решимости сделать такой шаг человеку бывает нужна агрессия. И горе тому, у кого в нужный момент ее не хватило.

К сожалению, в падшем своем состоянии человек может оказаться для своих сородичей куда опаснее любого зверя. Поведение животных подчинено довольно простой и понятной логике, его почти всегда можно просчитать и вовремя исправить положение, если ты сам повел себя неправильно. Но человеческий разум, поврежденный грехом, способен к самым чудовищным и безумным извращениям представлений о допустимом, когда границы чужого жизненного пространства нарушаются не случайно, а вполне намеренно и откровенно. И тогда на помощь подвергшемуся нападению человеку приходит его природная способность отражать такое нападение.

chicken_2

Митрополит Сурожский Антоний рассказывал такую историю. В восьмидесятые годы народу в храме было очень мало, приход был бедный. Владыка жил тогда при храме. Однажды кто-то стучится в дверь, владыка выходит: у двери агрессивного вида бродяга заявляет, что пришел грабить церковь. И тут пожилой и явно не бойцовской комплекции архиерей ему говорит: «Приготовься, сейчас я тебя буду бить. Предупреждаю заранее, несмотря на то, что человек я пожилой, побить я могу очень сильно, а поскольку я хирург, то и покалечить могу. Я тебя предупредил? Теперь давай будем драться». Бродяга, явно не ожидавший такого приема, недовольно буркнул что-то в ответ и ушел. Владыка, смеясь, об этом потом рассказывал: «А что делать? Я же не дам храм грабить, охраны у нас нет, надо было как-то в одиночку защищать храм». Так, готовность к отпору, вовремя проявленная пожилым архиереем, помогла ему защитить храм от поругания, а несчастного, опустившегося человека удержать от греха святотатства. Со стороны владыки Антония тоже была проявлена агрессия, но способ ее употребления был бесконечно далек от преступного поведения уличных хулиганов или мужей, способных поднять руку на своих жен.

Тезис второй: 

АГРЕССИЯ — ИНСТРУМЕНТ ДЛЯ ЗАЩИТЫ НАШИХ ГРАНИЦ, КОТОРЫЙ ВМЕСТЕ С ТЕМИ САМЫМИ «КОЖАНЫМИ РИЗАМИ» БЫЛ ДАН БОГОМ ЧЕЛОВЕКУ, КОГДА ОН ЧЕРЕЗ ГРЕХОПАДЕНИЕ УПОДОБИЛ СЕБЯ ЖИВОТНЫМ.


Но вот пришел на землю Иисус Христос — Сын Божий. И воспринял эти же самые «кожаные ризы», но не в наказание за грех, как все прочие люди (потому что никакого греха в Нем не было), а по собственной воле, из любви и сострадания к нам. И тут возникает закономерный вопрос: а был ли и гнев в числе прочих человеческих свойств, воспринятых Богочеловеком при воплощении?

Евангелие дает на это вполне однозначный ответ — да, был. Примеров этому в евангельском тексте более чем достаточно. В сущности, почти все эпизоды, где иудеи пытаются своими вопросами спровоцировать Его на нарушение иудейского закона, являются такими примерами. Чего стоят одни эпитеты, которые Иисус употребляет в ответ на эти провокационные вопросы и требования показать знамение с неба: «род лукавый и прелюбодейный», «…порождения ехиднины, как вы можете говорить доброе, будучи злы», «безумные и слепые!». Называя своих собеседников лицемерами, змеями и гробами, наполненными нечистотой, Иисус очевидно проявляет вербальную агрессию в отношении к законникам, которые присвоили себе право толковать закон и превратили Божьи заповеди в бессмысленный набор обрядов, за которыми разучились видеть живую человеческую боль и горе. Но самый яркий пример подобного рода Евангелие дает, конечно же, в истории с изгнанием торгующих у храма, где Иисус от гневных взглядов и слов перешел к прямым действиям: Приближалась Пасха Иудейская, и Иисус пришел в Иерусалим и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, [также] и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли (Ин 2:13–16).

В церковной традиции все эти примеры относятся к категории праведного гнева. Но гнев — это эмоциональная реакция. Поведение же, вызванное такой эмоцией, является не чем иным, как агрессией (которая, кстати, в буквальном смысле переводится как «нападение»). Иисус не делает вид, будто не замечает лукавства искушающих его фарисеев. Он не подавляет Свой гнев на нарушение ими закона любви и милосердия, а открыто выражает его в гневных взглядах, словах, поступках.

И вот здесь очень важно понять — на что же именно направлял Господь Свой гнев, какие границы Он защищал. По общему мнению святых отцов, гнев Иисуса Христа в евангельском описании всегда был направлен на грех, творимый людьми. Причем не на любой грех, а только на тот, который народные учители иудеев творили под маской праведности. Блудница знала, что виновна, и Господь защитил ее от побивания камнями. Мытари понимали, что предали свой народ, по праву ненавидимы им, и Господь приходил к ним в гости, ел с ними хлеб, пил вино. Но лживые «праведники», пытавшиеся прикрыть свое бессердечие педантичным исполнением буквы закона, неизменно вызывали у Него праведный гнев.

Иисус Христос в Евангелии проявляет агрессию только там, где нужно защитить границы настоящей праведности и главного содержания закона — любви к Богу и к ближнему. Его гневный голос звучит лишь в тех случаях, когда грех пытается выдать себя за благочестие.

Впрочем, даже в этом Он всегда разделяет грех и самих грешников. В истории с изгнанием торгующих из храма упоминания о биче вызывают у многих соблазн подумать, будто воплотившийся Бог способен был избивать провинившихся перед Ним людей специально изготовленным для этого орудием.

Чтобы оградить читателей Евангелия от подобных предположений, Евфимий Зигабен — один из авторитетнейших толкователей Священного Писания — более детально пояснил это место: «Следует заметить, что, сделавши бич, Иисус Христос не бил людей, но только устрашил их и удалил, а овец и волов, конечно, ударял и выгнал».

Бич — пастушеский инструмент. Вполне разумно соорудить его из подручных материалов там, где нужно прогнать скот со двора. Но полагать, будто этим же бичом Иисус бил и грешников, наживавшихся на сборе денег с богомольцев, было бы по меньшей мере странно. Двадцать седьмое правило святых апостолов однозначно утверждает, что Иисус никогда, ни при каких обстоятельствах Своей земной жизни не поднимал руку на человека: «…Ибо Господь отнюдь нас сему не учил: напротив того, сам быв ударяем, не наносил ударов, укоряем, не укорял взаимно, страдая, не угрожал».

Тезис третий: 

АГРЕССИЯ НЕ ВСЕГДА СВЯЗАНА С РАЗРУШЕНИЕМ И ПОДРЫВОМ ПОРЯДКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ. У НЕЕ ЕСТЬ НОРМАЛЬНЫЕ ФОРМЫ.


Как уже упоминалось, обычно слово «агрессия» вызывает в мыслях образ перекошенного от злобы лица, бешеного взгляда, сжатых добела кулаков. Однако бывают и такие проявления агрессии, которые вообще никак не связаны с нападением на кого-либо или с какими-то иными деструктивными и асоциальными действиями.

С точки зрения психологии некоторая доля агрессии присутствует практически в любой форме поведения, связанной с нашим самопредъявлением во внешний мир. Например, подходя на улице к незнакомому человеку, чтобы спросить у него дорогу в чужом районе, мы по сути вторгаемся в его границы. Он идет, погруженный в свои дела и раздумья, а мы вынуждены его побеспокоить, чтобы решить свою проблему. И хотя мы обращаемся к нему вежливо и с улыбкой, движущей силой в этом нашем действии все равно является агрессия. То же самое происходит, когда мы общаемся с любым должностным лицом — от секретаря на приеме у высокого начальства до консъержки в подъезде. Многие испытывают в таких ситуациях иррациональную робость. Одни, чтобы преодолеть ее, начинают вести себя чуть более напористо, чем этого требует ситуация. Другие, наоборот, стушевываются, путают слова, забывают, о чем хотели сказать изначально. И тот и другой варианты — результат неумения обращаться с собственной агрессией, дозировать ее сообразно обстоятельствам. А уж как необходимо это свойство при публичном выступлении, наверное, знает всякий, кому приходилось стоять лицом к лицу с заполненным людьми залом. Люди творческих профессий называют такое состояние «кураж», но по сути это именно она — нормальная природная агрессия, помогающая артисту вторгнуться в психологические границы публики, подчинить ее своей игре, изменить ее чувства.

Определенная ее доля необходима даже для того, чтобы признаться девушке в любви. С одной стороны — это самораскрытие, делающее человека уязвимым (а вдруг она откажет?). Но с другой, признание в любви — это решительный шаг навстречу, все то же вторжение в чужое психологическое пространство, требование ответа на свои чувства.

В зависимости от обстоятельств у такой неразрушительной поведенческой агрессии есть много имен — кураж, напор, решительность, мужество, дерзновение. Все эти ее формы абсолютно нормальны, социально приемлемы и даже необходимы для здоровой и продуктивной жизни каждого человека и общества в целом. Они не имеют ничего общего с домашним насилием, драками, хамством и другими деструктивными действиями, превращающими нашу жизнь в кошмар.

chicken_4

Но если человек теряет способность к этим здоровым формам проявления агрессии, ему можно только посочувствовать. Установить самый элементарный контакт с окружающими такой человек либо не может совсем, либо это дается ему ценой мучительных усилий. Попросить у руководства прибавку к зарплате, сказать соседу, чтобы тот перестал курить на лестничной клетке, произнести тост на дружеской вечеринке, пригласить девушку на свидание — все это становится неразрешимой проблемой. Причем речь идет не только о несостоявшихся переговорах, выступлениях и признаниях в любви. Дело в том, что гнев у таких людей никуда не исчезает, поскольку является неотъемлемой богоданной частью нашей человеческой природы, тех самых «кожаных риз», полученных нашими прародителями от Господа. Просто там, где он не находит естественного выхода в повседневных контактах с другими людьми, ему приходится искать обходные пути, подобно ручейку, перекрытому внезапно упавшим деревом. Этих путей, как правило, два: перенаправить гнев на замещающий безопасный объект и перенаправить его на себя. В первом случае человек, неспособный твердо ответить на работе хаму-начальнику, в итоге срывается дома на жене и детях. Во втором начинает изводить себя бесконечными внутренними самообвинениями и страдать чувством собственной ничтожности и неправильности. Нетрудно догадаться, что оба варианта не добавляют человеку психологического и физического здоровья. А у людей верующих эти процессы могут принять еще и специфически-религиозную окраску. Например, человек может убедить себя в том, что его нерешительность — это ни больше ни меньше как исполнение заповедей Евангелия. Действительно, в Нагорной проповеди на первый взгляд есть оправдание подобному поведению: если тебя ударили по одной щеке, говорится в ней, то подставь другую, если у тебя требуют верхнюю одежду — отдай и рубаху. Но чтобы правильно понять эти слова во вневременном контексте, нужно прежде всего выяснить, к людям какого склада они были обращены в момент проповеди.

Тезис четвертый: 

ХРИСТИАНСКАЯ КРОТОСТЬ — ЭТО НЕ ПРО СЛАБОСТЬ ИЛИ НЕВОЗМОЖНОСТЬ ДАТЬ ОТПОР. ЭТО ПРО СИЛУ, КОТОРАЯ, ОДНАКО, СПОСОБНА СЕБЯ УДЕРЖИВАТЬ.


Из всех захваченных территорий Иудея была едва ли не самым беспокойным приобретением Римской империи. Периодически вспыхивающие восстания, скрытое сопротивление, категорическое нежелание местных жителей становиться подданными Рима — все это создавало массу неудобств правителям этой области. Обычный инструмент римлян — ассимиляция, растворение захваченных народов в плавильном котле империи — тут оказался бесполезным: поступившие на службу к римлянам иудеи тут же становились изгоями среди соотечественников. Закон Моисея оказался нерушимой скалой, о которую в Иудее разбивались волны знаменитых законов Рима. Вместо безотказно действующего в других местах механизма ассимиляции здесь был установлен лишь хрупкий баланс отношений, готовый в любой момент сорваться в кровавую круговерть очередного восстания.

У древних иудеев был скорее переизбыток агрессии, нежели ее недостаток. Несмотря на строжайший запрет для местных жителей иметь при себе оружие, среди иудеев было много людей, носивших его постоянно и готовых пустить в ход при подходящем случае. Даже среди учеников Христа у двоих при себе были мечи, а апостол Петр не задумываясь кинулся с ножом на пришедшую арестовывать Учителя стражу и отсек одному из воинов ухо. Апостолы Иоанн и Иаков, столкнувшись с негостеприимностью жителей самарянской деревни недолго думая были готовы свести огонь с неба и испепелить все селение. Меньше всего на свете эти темпераментные люди были склонны подставлять щеки под удары и отдавать свое добро непонятно кому. Значительная часть иудейского закона была направлена как раз на усмирение этой необузданной агрессии. Так, знаменитая фраза «Око — за око, зуб — за зуб», выглядящая сегодня как прямое предписание о жестокой и безжалостной мести, на самом деле была строгим ограничением такой мести для иудеев, норовивших за выбитый зуб снести обидчику всю челюсть, а за выбитый глаз отрезать голову. Вот к этому воинственному народу и были обращены слова Нагорной проповеди.

Да, мы рассматриваем эти заповеди как универсальные, данные всему человечеству на все времена. Но вряд ли возможно правильно понять духовный смысл слов Иисуса, игнорируя реальный исторический контекст, в котором они были сказаны. В Нагорной проповеди Господь обращался не к безвольным меланхоликам, а к людям сильным, вспыльчивым и склонным к превышению норм агрессии, допустимых в обществе. Евангельская кротость, к которой призывает Христос, — это не бессилие, а огромная сила, умеющая себя удерживать там, где это необходимо ради высших целей. Перевернутые столы меновщиков и разогнанные жертвенные волы и овцы — лучшее подтверждение тому, что за кротостью Иисуса всегда стоит духовная мощь защитника праведности. А слова о подставленной другой щеке — вовсе не оправдание внутренней слабости и неспособности дать отпор. Сам Иисус, когда служитель ударил его на допросе у первосвященника, хотя и был готов претерпеть все страдания и унижения, отнюдь не стал подставлять другую щеку, но потребовал от ударившего Его ответа: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня? (Ин 18:23)

Конечно, этот случай не отменяет заповедь о другой щеке, но все же он придает ей очень важный смысловой оттенок: оказывается, настоящее христианское отношение к оскорбившему тебя человеку иногда может выражаться как раз в таком твердом требовании ответа — за что ты так со мной поступаешь? Ведь Иисус сказал эти слова ударившему вовсе не от захлестнувшей Его обиды, а ради самого же ударившего, ради того, чтобы тот сам смог увидеть всю несправедливость и подлость своего «благочестивого» поступка, а все присутствующие осознали, что творят не суд, а беззаконное судилище над невиновным. Часто бывает так, что исполнением заповеди о любви к ближнему для христианина бывает не молчаливое согласие с насилием и несправедливостью, творимыми над ними, а как раз такой — кроткий, но твердый — протест ради вразумления обидчика.

Тезис пятый: 

ЧТОБЫ ПРИМЕНЯТЬ АГРЕССИЮ В МИРНЫХ ЦЕЛЯХ, НУЖНО НАУЧИТЬСЯ ГОВОРИТЬ «НЕТ», КОГДА ВЫ НЕ СОГЛАСНЫ С ПРОИСХОДЯЩИМ.


В отношении агрессии психологам приходится иметь дело с двумя крайностями. Есть люди, которые не в состоянии совладать со своей яростью и причиняют этим множество страданий своим близким и себе самим. Но есть и те, кто совсем никак не могут проявить свой природный гнев в повседневном поведении и тоже страдают от этого. И если в первом случае совместная работа психолога и клиента направлена на приобретение навыков снижения уровня агрессии до социально приемлемых значений, то во втором задача прямо противоположная — помочь человеку научиться использовать ее для защиты своих границ. И речь здесь идет вовсе не об умении отвечать ударом на удар или кричать на противника, грозно вращая глазами.

chicken_3

Навык использования этого инструмента в мирных целях лучше всего выражен в простом и коротком слове «нет» там, где человек не согласен с происходящим, где он видит, что его вовлекают во что-то помимо его воли. Так, у многих людей пристрастие к пьянству начиналось в юности с неумения твердо сказать это самое «нет» в ответ на призывы собутыльников: «Ну ты что, нас не уважаешь? Обидеть хочешь? Не разрушай компанию, хватит выпендриваться». И человек, давясь от отвращения, выпивал предложенный ему стакан действительно из боязни обидеть приятелей. В трагикомедии Георгия Данелия «Осенний марафон» показана грустная история человека с подавленной агрессией. Главный герой фильма переводчик Бузыкин не может отказать никому вообще — ни начальнику, когда тот отбирает у него поэтический перевод, о котором Бузыкин мечтал; ни коллеге, которая нагло его эксплуатирует, выдавая работы Бузыкина за свои; ни любовнице, хотя вроде бы уже твердо решил остаться в семье; ни соседу-алкоголику, требующему, чтобы «тостуемый пил до дна»; ни зарубежному профессору, каждый день вытаскивающему его, измученного и невыспавшегося, на пробежку ни свет ни заря. Бузыкин очень боится обидеть своим отказом близких ему людей. А в результате портит жизнь и себе, и им, лишь развращая людей своей покладистостью или внушая надежды, которые он не в состоянии осуществить.

Такой уровень подавления своей природной агрессии может быть вызван разными причинами, и в каждом конкретном случае лучше разбираться отдельно со специалистом-психологом. А православному человеку с такой проблемой можно в молитвах просить у Господа мужества и решимости, когда этого требуют обстоятельства и его христианская совесть. И учиться подражать Иисусу Христу не только там, где Он с кротостью переносит оскорбления врагов, но еще и там, где Он, не теряя любви и кротости, твердо говорит старшему из Своих учеников: Отойди от меня, сатана! Ты мне соблазн! (Мф 16:23)

Каков же общий вывод из всех этих рассуждений? Наверное, он может выглядеть так. Быть агрессивным человеком плохо. Бить жену и детей (даже если тебе кажется, что ты прав) — отвратительно и недопустимо для любого вменяемого человека, а уж тем более — для христианина. Оправдывать свою несдержанность и грубость любыми причинами, какими бы они ни были, — лукавство и самообман. Все это безусловные истины с любой точки зрения, как с психологической, так и с христианской.

Но это никак не отменяет того, что в человеке существует природная способность к гневу и агрессивному поведению, которую Сам Бог дал ему вместе с «кожаными ризами» после изгнания из Рая. Сама по себе она не является плохой или хорошей, как и все прочие природные свойства человека. И лишь наша свободная воля может сделать ее либо инструментом исполнения заповедей Евангелия, либо — орудием их нарушения. Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет: «Богочеловек имел свойство гнева; но гнев действовал в Нем как святая душевная сила, как характер, как энергия, постоянно сохраняя достоинство человека, никогда не обнаружив никакого увлечения. Господь выразил Свое негодование тем, которые не допускали к Нему детей; Он подвигся гневом на ожесточенных и ослепленных фарисеев, дерзнувших хулить явное Божие чудо. Необыкновенное, поразительное владение гневом, при употреблении этой силы в движение, созерцается при тех страшных обличениях, которые произносил Господь иудеям».

Вот эти слова — «поразительное владение гневом, при употреблении этой силы в движение» могут стать хорошим ориентиром в оценке собственной агрессивности для каждого христианина. Иисус Христос обладал гневом, но никогда не позволял гневу обладать Собой. И если мы вдруг почувствовали, что возмущение и гнев выходят из-под контроля нашей воли и рассудка, это верный знак того, что мы переходим границу допустимого. Но и там, где этого гнева нам не хватает для восстановления попранной справедливости, тоже следует задуматься: все ли у нас с ним в порядке? В балансе между двумя этими крайностями и находится здоровое употребление Божьего дара, который люди так часто используют не по назначению. 


Иллюстрации Марии Сосниной 

Смиренный — не значит слабый

PK
Фото пресс-службы Патриарха Московского и всея Руси

Смирение воспринимается сознанием современного человека невоцерковленного, тем более не христианина, как некое юродство, как слабость, а не как добродетель. К сожалению, и в художественной литературе, может быть, за исключением Достоевского, никто ярко не показал, что смирение является силой и красотой человека. <…> Смиренный человек — это не слабый человек. Смиренный человек — это тот, кто ходит пред очами Божиими, кто себя поставляет под волю Божию и под суд Божий. Вот что такое смирение! Смиренный человек может достигать не меньших высот в этой жизни, опираясь на свои силы, на свое образование, на свои возможности. Одно не исключает другого, потому что если человек, даже физически сильный или материально обеспеченный, обладает смирением, то он свою силу полагает к стопам Божиим, он себя самого вручает Господу. Бог становится его водителем, и в этом водительстве Божием, в принятии этого водительства и проявляется подлинное смирение человека.

Некоторым кажется, что смиренный всегда проигрывает столкновение с другими, а без конфликтов не бывает человеческой жизни. И спрашивают: как же смиренный может отстоять то, что ему дорого, то, что ему принадлежит? Как смиренный может защитить своих ближних? Как смиренный может Родину защитить? Это ложное понимание смирения. Смирение пред Богом не означает человеческой слабости. Более того, если мы вручаем свою жизнь Богу, если мы себя видим ходящими пред очами Божиими, то Господь с нами и, снисходя к нашему смирению, дает нам великую силу. Ибо Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (1 Пет 5:5).

В смирении действительно открывается сила человеческого духа, высота полета этого духа. Смиренный словно парит над суетой жизни, он не вовлекается в повседневные конфликты, не подставляет себя под удары, — он со смирением и с мудростью — вспомним о смиренномудрии! — воспринимает все то, что обращено к нему, — и похвалы, и порицания, и добро, и зло, и мир, и конфликты. В сердце смиренного человека все это уравновешивается, потому что он живет по воле Божией. Вот почему смирение, смиренномудрие есть добродетель и великая сила, помогающая людям в их конкретных жизненных обстоятельствах. 


Патриарх Кирилл

Из слова после литургии на московском подворье Троице-Сергиевой лавры, 23 февраля 2018 года

Заголовок дан редакцией

 

ВЕРА

kanon_8
Фото Д. Романова

Опять о том, какие мы плохие?


В чем особенность и неповторимость канона Андрея Критского, почему в нем так много ветхозаветных сюжетов и для чего нужно выстаивать эти длинные богослужения первых великопостных дней размышляет настоятель храма святой равноапостольной Марии Магдалины в Мадриде, выпускник богословского факультета Оксфордского университета протоиерей Андрей Кордочкин.


Радость и печаль одновременно: это возможно?


— Казалось бы, покаянное чувство — неотъемлемая черта любого православного богослужения, отсюда и молитвы к Богу о помиловании. Что принципиально новое вносит в него канон Андрея Критского?

— Нужно чаще напоминать себе и другим, что христианство — это благая весть, а не плохие новости об испорченности нашего духовного состояния. Хотя стоит признать, минор у нас в сегодняшней богослужебной практике зачастую звучит громче, чем мажор: мы отчего-то более сосредоточены на своих грехах, чем на радости, которую принес нам Христос.

Так, например, самая радостная, торжественная молитва — Евхаристический канон — в которой от лица всей общины звучат слова «нас на небо возвел еси и Царство Твое даровал еси будущее», самой общине не слышны, так как тихо читаются священником в алтаре. Таким образом, большая часть прихожан, которые никогда эту молитву не слышали, просто не могут сознательно в ней участвовать.

В то же время, человек, познающий милость Божию и через нее достоинство своего неоскверненного естества, с болью воспринимает свою нынешнюю ограниченность и греховность.

Преподобный Иоанн Лествичник, посвящая седьмую главу «Лествицы» «радостнотворному плачу», пишет: «Плач и печаль заключают в себе радость и веселие, как мед заключается в соте … Кто облекся в блаженный, благодатный плач, как в брачную одежду, тот познал духовный смех души».

Канон Андрея Критского — не только откровение о падении человека, но и напоминание о его достоинстве и красоте. Именно в отпадении от первозданного образа, в ниспадении с высоты и заключается трагедия человека. И мы плачем об утраченной «первой одежде», но надеемся на исцеление: «Калу примесихся, окаянный, умом, омый мя, Владыко, банею моих слез, молю Тя, плоти моея одежду убелив яко снег» (рус.: Загрязнил я, несчастный, свой ум, но омой меня, Владыко, в купели слез моих, молю Тебя, и убели, как снег, одежду плоти моей).


— А разве возможно совместить радость и печаль?

— Ответ на этот вопрос содержится в высказывании египетского пустынника аввы Алония: «Если человек не положит в сердце своем, что кроме его одного и Бога никого нет другого в мире, то не возможет обрести спокойствия в душе своей».

Мы, конечно, — теоретически — знаем, что немощны, но слишком велико бывает искушение спрятать свою гордость за гордостью коллективной: «мы — русские», «мы — православные». Канон Андрея Критского выбивает у человека эту подпорку и оставляет с Богом один на один.

И это не единственная подпорка, которую выбивает канон. Я вспоминал о нем, когда мы с приходом совершали паломничество в Константинополь (Стамбул).

Дело в том, что в последней песне канона повторяется молитва: «Град Твой сохраняй, Богородительнице Пречистая, в Тебе бо сей верно царствуяй, в Тебе и утверждается, и Тобою побеждаяй, побеждает всякое искушение, и пленяет ратники, и проходит послушание» (рус.: Сохраняй град Свой, Пречистая Богородительница. Под Твоею защитою он царствует с верою, и от Тебя получает крепость, и при Твоем содействии неотразимо побеждает всякое бедствие, берет в плен врагов и держит их в подчинении). Преподобному Андрею не было нужды называть его, в Византии всем было понятно, о каком Городе идет речь.

Жители Константинополя многое повидали за свою историю — землетрясения, осады, нашествие крестоносцев — но, по всей видимости, никогда не верили, что город исчезнет и его заселит чужой народ. В этом смысле канон — это еще и прививка от самонадеянности и легкомыслия.

kanon_9


Четыре раза по сорок минут одиночества


— Когда Вы читаете канон, возникают ли у Вас какие-то особые, только с этим текстом связанные мысли или переживания?

— Это очень глубокий, многослойный текст. Я читаю его в храме уже 15 лет, и каждый раз для меня открываются новые грани. Однажды я обратил внимание на призыв следовать за Моисеем в пустыню. Пустыня — это образ и испытания, и места встречи. Но чтобы в ней оказаться, не нужно ехать в Египет или Палестину. Эта пустыня внутри нас. Ксения Петербургская всю жизнь прожила в большом городе, где — как это ни парадоксально — прятаться от людей легче, чем в пустыне. И обращаясь к ней, мы говорим: «В суете града великого аки пустынница жила еси».

Образ пустыни возникает и в житии преподобной Марии Египетской, которую мы призываем на чтении канона и житие которой читается вместе с ним в среду пятой недели Великого поста. Мария Египетская помогает понять, что происходит с нами перед лицом искушения. Обычно, когда мы произносим слово «искушение», то имеем в виду какие-то внешние обстоятельства или даже конкретных людей, которые, как нам кажется, могут подтолкнуть нас ко злу. Житие Марии Египетской показывает, что это обман.

Диавол искушает человека тем, что в нем уже есть, — его воспоминаниями, наклонностями, привычками. Именно поэтому подвиг одиночества в православной традиции — самый сложный. В этом смысле канон Андрея Критского — школа мужества. Это четыре раза по сорок минут одиночества — без каких бы то ни было оправданий и извинений.


— А почему именно этот канон читается на первой неделе Великого поста и почему его назвали Великим?

— Синаксарь (сборник текстов святых отцов и некоторых церковных преданий, по уставу предназначенных для чтения на утрени. — Ред.), читаемый в среду пятой недели поста, так отвечает на этот вопрос: «Можно сказать, что канон сей называют Великим по самим [заключенным в нем] мыслям и воспоминаниям своим, ибо плодовит создатель его, прекрасно их сочетавший. И потому еще Великим именуется, что сравнительно с другими канонами, содержащими по тридцать или немногим более тропарей, сей достигает двухсот пятидесяти, и каждый из них неизреченную сладость источает».

А протоиерей Александр Шмеман писал, что Канон — это «тот исходный “тон”, которым определяется вся великопостная “мелодия”».


— Но почему в каноне так много ссылок на Ветхий Завет? Отчего преподобный Андрей так пристально всматривался в дела, казалось бы, давно минувших дней?

— Одна из наиболее ощутимых трагедий любого человека заключается в том, что другой человек — будь то ближний, друг, приятель, случайный прохожий — стал для него «чужим». Первое следствие грехопадения — это отчуждение. «Разве я сторож брату своему?» — отвечает Каин Богу, убив Авеля. И канон — шаг к преодолению этого отчуждения.

Здесь, как мне кажется, уместно вспомнить слова из проповеди знаменитого английского поэта и богослова Джона Донна (1572–1631):«Нет человека, который был бы как остров, сам по себе, каждый человек есть часть материка, часть суши; и если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит замок твой или друга твоего; смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе». Вот и слова канона подобны звучанию этого колокола.

А история Ветхого Завета в конечном счете — это история ожидания. Как на иконе «Сошествие во ад», где бесчисленное множество людей обращены к Тому, кто выведет их на свободу. Но, не почувствовав себя ветхим Адамом, человек не сможет ощутить свое родство со Христом — Новым Адамом, и вся священная история будет для него лишь рассказом о каких-то людях, которые не имеют к нему никакого отношения.«Знать, надо вымокнуть до нитки, знать, надо горюшка хлебнуть, чтоб к заколоченной калитке с надеждой руки протянуть», — пел Булат Окуджава.

kanon_10


Зачем нам это «утомительное стояние»?


— Бывает, люди удивляются: текст огромен, при этом кажется, что в нем циркулирует одна и та же мысль — зачем же нужно на протяжении многих часов выслушивать его в церкви?

— Мне кажется, дело не в особенностях канона как такового. Просто у современного человека другой формат восприятия информации. У святителя Иоанна Златоуста были прекрасные проповеди, но воспринимать их на слух сегодня сложно.

Кроме того, мы же ведь все время в «ватсапе» и «месенджере», нас напрягает «многабукаф», мы считываем информацию, как кассир со штрих-кода. Занимаясь одним делом, мы уже думаем о том, какое дело будет следующим. Я это осознал недавно, во время шестичасового всенощного бдения в одном из афонских монастырей. Шесть часов — это тяжело, если думать, что богослужение отвлекает тебя от какого-то другого занятия. Но когда никакого другого занятия нет, ты учишься быть здесь и сейчас, хотя это не всегда комфортно.

А еще мне вспоминается фраза Энди Уорхола: «Repeating the subject chаnges the subject» (повторение одного и того же предмета меняет сам предмет). Андрей Критский был не глупее Уорхола. Без настойчивого повторения, без навыка не отвлекаться погружение на глубину просто невозможно.


— Возникали ли у Вас какие-то ассоциации — литературные, поэтические или музыкальные — с текстом Великого канона?

— В свое время, меня поразило сходство ритма и стиля канона Андрея Критского и высказываний Будды Шакьямуни. И тот, и другой текст постоянно возвращаются к одной и той же теме. Как волна, которую прибивает к берегу одну за другой, звучит тема смерти:

«Взгляни на сей изукрашенный образ, на тело, полное изъянов, составленное из частей, болезненное, исполненное многих мыслей, в которых нет ни определенности, ни постоянства.

Изношено это тело, гнездо болезней, бренное; эта гнилостная груда разлагается, ибо жизнь имеет концом — смерть.

Как увядший лист, ты теперь, и посланцы Ямы (повелителя царства смерти. — Ред.) пришли за тобой. И ты стоишь у порога смерти, и у тебя нет даже запаса на дорогу.

Сотвори себе остров, борись энергично, будь мудрым. Очищенный от скверны, безупречный, ты достигнешь небесного царства благородных» («Дхаммапада»).

И в том, и в другом случае мысль о смерти — это призыв к пробуждению, к тому, чтобы наполнить свою жизнь смыслом. Не только мы сами нуждаемся в нем, но и сам Господь желает, чтобы мы были рядом с Ним и бодрствовали с Ним (см. Мф 26:38).

Совсем неслучайно то, что смысловой аккорд Великого канона заключен в этих словах: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши?»

Разумеется, речь здесь идет совсем не о похожести христианства и буддизма — пути, которые они предлагают человеку, радикально различаются. И важно подчеркнуть, что пробуждение от того самого «сна» в буддизме и христианстве мыслится совершенно по-разному. Я, конечно, не специалист, но, не согрешая против истины, могу заметить, что в буддизме это пробуждение связано с растворением «я», нашей личности. То есть, грубо говоря, я проснулся тогда, когда просыпаться уже некому. В христианстве же личность никуда не исчезает, напротив — вся жизнь человека осмысляется как поиск настоящего себя.

Однажды я говорил с одним подростком, и он сказал мне: «Бывает, что я говорю или делаю что-то дурное, но это ненастоящий “я”». И тогда я осознал, что это и есть определение греха. «С кем себе самому изменял?», как пелось в одной советской песне.

Мало себя в чем-то зажать или ограничить — это лишь путь к неврозу. Нужно искать вместе с Богом настоящего себя.

Об этом и напоминает нам канон: «Погребох перваго образа доброту, Спасе, страстьми, юже яко иногда драхму взыскав, обрящи» (рус.: «Засыпал страстями красоту первобытного образа, Спаситель; ее, как некогда драхму (монету.  — Ред.), Ты взыщи и найди»). Искать свою красоту, свою ценность в образе царя на монете — это и есть путь, на который указывает нам Канон.


Беседовал Тихон Сысоев 

 

НОВОМУЧЕНИКИ

Священномученик Григорий (Хлебунов)

1873–6.03.1938

priest

«...Больше показать ничего не могу и не покажу ни при каких условиях, считая грехом говорить о других».

Из протокола допроса священномученика Григория

Один из крестьян, отобрав ключи у церковного сторожа и взобравшись на колокольню, ударил в набат. Со всего села к сельсовету устремились люди. Какая-то женщина, схватив багор, оборвала протянутые между столбами телефонные провода; часть толпы ринулась во двор сельсовета, здесь, на дворе, сразу же были убиты два члена сельсовета. Крестьяне, проникнув в здание, стали бить и убивать всех, находившихся внутри, а тех, кто выпрыгивал в окно, добивали стоявшие снаружи. Этот мятеж против коммунистов закончился расправой большевистской власти над сельчанами. Жертвой расправы стал и отец Григорий, арестованный еще до восстания.


* * *


… Священномученик Григорий родился в 1873 году в селе Шуватово Симбирской губернии в семье крестьян Никиты и Татьяны Хлебуновых. Первоначальное образование он получил в сельской школе, а остальное дополнилось самообразованием и церковным воспитанием, полученным в семье. Со временем Григорий переехал в село Басы Астраханской губернии, где стал служить в храме псаломщиком. Осенью 1917 года он принял твердое решение посвятить свою жизнь служению Церкви, несмотря на то, что все уже предвещало наступление эпохи гонений.

В 1921 году он был рукоположен во священника и два года прослужил в храмах Астрахани. В 1923 году он был направлен в храм в честь Рудненской иконы Божией Матери в село Началово Астраханской области, где прослужил до ареста.

Приехав на новый приход, отец Григорий стал узнавать, кто из прихожан придерживается православия, а кто готов перейти к обновленцам, и с этим вопросом обходил дома крестьян. Председателю сельсовета показалось подозрительным, зачем священник ходит к крестьянам и что-то записывает, и он стал просить прокурора открыть против священника уголовное дело о «преднамеренном действии в интересах противосоветского лагеря». Однако материалов для обвинения отца Григория оказалось недостаточно, и дело было прекращено.

В 1929 году в стране началась коллективизация, выразившаяся прежде всего в борьбе с православием, в уничтожении крестьянских хозяйств, в сломе всего годами устоявшегося крестьянского быта. Повсюду ходили устрашающие слухи о том, что коммунисты готовят впереди нечто худшее, собираясь устроить насильственный «коллективный рай» на земле. Перед лицом грядущих испытаний стала умножаться вера и храм в селе Началове заполнился молящимися, чему способствовала и неустанная проповедь отца Григория за богослужением. В крещенский сочельник, 18 января 1930 года, в селе состоялось собрание, на котором был поставлен вопрос о снятии с колокольни храма колоколов, но присутствующие на собрании крестьяне выразили категорическое с этим несогласие. Впоследствии власти усмотрели в этой дружной поддержке Церкви результат деятельности священника.

В конце января секретарь местной партийной ячейки направил заявление уполномоченному ОГПУ по Астраханскому району, где написал, что он заметил, что вокруг священника собралась группа кулаков и «в результате их работы на всех общественных собраниях высказывались явные антиколхозные выступления, исходящие от лиц, теснейшим образом связанных с церковью».

3 февраля 1930 года отец Григорий и несколько прихожан были арестованы. Во время обыска в доме священника нашли речь министра иностранных дел Австрии, имевшую антибольшевистский характер, а также несколько писем от верующих людей, одно из них было рекомендательным и сообщало о некоем страннике Иване Ивановиче, о котором архиепископ Астраханский Фаддей (Успенский) отозвался положительно.

На вопросы следователя о найденном отец Григорий ответил: «В отношении обнаруженной в настольной книге житий святых, употребляемой мной ежедневно перед молитвой, вырезки из газеты с речью министра иностранных дел, поносящего в ней III Интернационал и советское правительство. <…> я сказать ничего не могу, так как не знаю, откуда она у меня, — очевидно, еще со времен службы в Астрахани или же вложена кем-либо из читателей моих книг. <…> Точно сказать, кто берет у меня книги, я затрудняюсь, так как записи не веду, а их, читателей, много и из пожилых, и из молодежи… Что же касается моих связей в селе Началове, то я их почти не имею, отдавшись службе и обязанностям по ней».

После допроса отец Григорий был заключен в тюрьму при Астраханском ОГПУ и здесь снова допрошен. Отвечая на вопросы следователя, он сказал: «Странник Иван бывал у меня за все разы не подолгу, попьет чаю и уходит. <…> Но откуда он, где живет и кто он по роду занятий, я не знаю. <…> Разговоры у нас с ним были только на религиозные темы, и каких-либо вредных, с точки зрения существующей власти, мыслей он, как и я, не касались. <…> Больше показать ничего не могу и не покажу ни при каких условиях, считая грехом говорить о других».

Novo_2

В 1931 году, через год после подавления мятежа, вызванного массовым протестом против выселения крестьян, церковь села Началово была разрушена. Только в 2005 году началось ее восстановление.


Между тем, поскольку службы в храме в связи с арестом священника прекратились, церковный совет, заручившись согласием районного исполнительного комитета, пригласил из Астрахани священника Петра Цветкова. Но чтобы начать служить, надо было стать на учет в сельсовете. Сотрудник административного отдела пообещал зарегистрировать священника на следующий день, 14 февраля, а сам тем временем куда-то уехал. Получив устное согласие представителя власти, один из членов церковного совета попросил священника отслужить всенощную вечером под праздник Сретения без регистрации. Всенощная была отслужена, после чего последовало обвинение в проведении службы без регистрации, и священник и члены церковного совета были арестованы. Утром 15 февраля собралась толпа крестьян человек в триста, которые стали требовать освобождения арестованных. Астраханское ОГПУ нашло слишком решительные действия местных властей выходящими за пределы благоразумия, и арестованные были освобождены. Тем временем местные власти взяли по отношению к крестьянам издевательский тон. Например, заместитель председателя сельсовета повесил в сельсовете такое объявление: «В совете всем лишенцам стоять без дела строго воспрещается. Если заметим — будут арестованы».

На 22 февраля 1930 года власти наметили выселение из Началова семей всех зажиточных крестьян с разграблением их имущества. В связи с предстоящим выселением, а также с предшествовавшими арестами, обстановка в селе достигла крайнего напряжения.

Вечером 22 февраля, когда руководство села и местные партийные руководители собрались в здании сельсовета, к зданию стала подходить толпа крестьян, твердо намеренных не допустить изгнания односельчан. Их поддержали и бедняки. Мятеж против советской власти и коммунистов продолжался около двух часов, и в результате шесть человек были убиты, а десять ранены, было разгромлено здание сельсовета и уничтожены все документы. Советская власть в селе Началове прекратила свое существование. На село опустилась тревожная зимняя ночь. Все понимали, что власти не замедлят прислать карательный отряд. Кто-то советовал встретить его в открытом сражении, кто-то стал покидать село. Наутро прибыл отряд красноармейцев, и начались аресты и допросы.

Следствие, по которому проходили обвиняемыми сорок три человека, велось в экстренном порядке и через четыре дня после восстания, 27 февраля, было завершено. В число обвиняемых были включены и те, кто был арестован ранее, 3 февраля, еще до мятежа, и среди них отец Григорий. В обвинительном заключении сотрудники ОГПУ написали, что у них нет доказательств связи священника с последними событиями, но это потому, что он вел антисоветскую работу столь конспиративно, что следствие не смогло ее обнаружить.

28 февраля тройка ОГПУ приговорила четырнадцать обвиняемых, и среди них отца Григория, к расстрелу. Священник Григорий Хлебунов был расстрелян 6 марта 1930 года в пригороде города Астрахани и погребен в безвестной общей могиле.


Игумен Дамаскин (Орловский),

ответственный секретарь Церковно-общественного совета при Патриархе Московском и всея Руси по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской, руководитель фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви», www.fond.ru

ЛЮДИ

street_1
Точка помощи «Дома друзей» на площади Трех вокзалов: всегда очень внимательно выслушиваются жалобы и другие подробности нелегкой жизни.

Жизнь на улице:

откровенные истории бездомных и тех, кто не позволяет им погибнуть


Это истории людей, жизни которых пересеклись на улицах Москвы. Одни из них когда-то лишились дома. Другие — создали Дом. «Дом друзей» — так называется фонд, основанный коллегами Елизаветы Глинки, той самой Доктора Лизы. Волонтеры фонда занимаются помощью бездомным, и одно из главных направлений их работы — уличная медицина.

Наталья Чернявская, 

операционная медсестра высшей категории ГКБ № 31 г. Москвы, 

волонтер «Дома друзей»

street_2

Я приходила к Лизе на Пятницкую, теперь я здесь. Почему? Здесь начали воплощать «уличную медицину», а я медицину люблю. Работаю в разных ее отраслях — это и хирургия, и гинекология, и урология, много всего. Мне очень интересна практическая работа, поэтому я начала консультировать всех, кто здесь, в фонде, трудится. Рассказываю об основах санитарии, эпидемиологии, как обезопасить себя при общении с людьми, которые могут стать источником инфекции, как правильно накладывать повязки.

Я здесь не потому, что мне не хватает работы. Я здесь потому, что мою помощь должны получать не только те, кто прошел через приемный покой больницы. Во многих случаях бездомным отказывают в помощи. Я работала во многих больницах Москвы не по одному году и везде встречала одни и те же случаи: если нет документов, перевязку сделают, а дальше разговор с больным вряд ли будет. Но мы много слышим и знаем о том, как уличная медицина практикуется на Западе. Это очень интересно, можно помочь живущим на улице победить инфекции, сделать многое, чтобы предотвратить распространение болезней. Они же приходят за помощью, но слышат отказы. Значит, мы должны прийти к ним сами.

Чем болеет бездомный? Чаще всего — трофические язвы, диабет и запущенные порезы, осложнения любых ран. На основе всего этого обостряются и хронические заболевания.

Конечно, тебя госпитализируют, если твоей жизни что-то угрожает — неважно, есть паспорт в кармане или нет. Безоговорочно приведут в более-менее стабильное состояние, а потом уже начнут решать вопросы с документами. Но если состояние не критическое, мы смотрим пациента, и далее решение принимает уже администрация клиники. Несколько последних лет проводится реформа здравоохранения, число больниц, к сожалению, сокращается, зачастую их объединяют одну с другой, и возможностей помогать всем становится меньше.

Я очень надеюсь, что мы найдем волонтеров из медицинской среды — студентов-медиков, например. И проект «Уличная медицина» в Москве увидят все. Увидят, что это не пустая трата времени и средств благотворителей, а люди на улице будут меньше страдать и болеть.

street_3

Сквер у Киевского вокзала: бездомные стоят в очереди за помощью

Николай, 

подопечный «Дома друзей», 

страдает тяжелыми трофическими поражениями нижних конечностей

street_4

Куда ни приходил пытаться работать, первый вопрос — сколько лет? После 45 — уже безнадежно. Хотя закончил медучилище, больше строительством занимался. Много зарабатывал, квартиру себе снимал. Потом хватать перестало. А потом — запил. Когда тебе тяжело, как-то получается, что все вокруг пьют. Пока деньги есть, у тебя друзей куча. Как деньги кончаются, никто не нальет. Хотя могу месяцами не пить. А потом возьму — и запью. И тоже на месяцы. Могу спокойно бросать, проблемы вообще не существует. Просто… скучно, наверное.

Не помню, сколько я на улице, честно. Радости здесь мало. Здесь не живут, здесь выживают. Чтобы не помереть с голоду, чтобы денег хватило на метро проехать, на сигарету, выпить немного. Побираюсь. Сколько подают? С каждым годом все меньше. Раньше подавали так, что денег было — не знали, куда девать. А теперь даже на курево не хватает зачастую.

Я в метро живу. До часу покатаюсь, потом до шести по переходам. Потом снова в метро сажусь, снова катаюсь. И так жизнь проходит.

Сам не могу вылечиться, не получается. В больнице сказали, что у них не санаторий. Неважно, есть документы, нет. Наверное, все дело в том, что пью. Скорая еще берет, а в больницы — уже нет. Однажды в Марьине увидел, что людей лечат у храма, но я не подошел, по­думал, пусть лучше кому хуже помогут. А когда совсем безысходно стало, вот, сам пришел. Больше некуда идти. Если бы не Таня (ее историю читайте ниже. — Ред.), и сюда бы не смог прийти.

Алания Журкина, 

директор фонда «Дом друзей»

street_5

Киевский вокзал. Директор «Дома друзей» Алания Журкина лично выезжает на точки и общается с бездомными, оказывает помощь, записывает просьбы в лекарствах и одежде, чтобы в следующий раз привезти конкретному человеку


Меня часто спрашивают: почему ты помогаешь каким-то грязным бездомным, ведь на улице и кошечки, и собачки страдают? Да хотя бы потому, что животным помочь проще всего. Мы проходим на морозе мимо собаки, она дрожит, смотрит так жалостливо, что сердце кровью обливается, хочется взять ее домой. С кошечками так же. Или мы видим фото больного ребенка, и нам тоже его жалко — мы понимаем, что любой из нас может быть на месте его родителей. Но когда мы видим бездомного, который сидит на улице на этой картонке со стаканчиком в руке, мы брезгливо шарахаемся. Потому что мы не видим себя на его месте, а он не милая собачка. Потому что его не возьмешь домой, как котенка, который жалобно мяукает, которого простерилизуешь и можно с ним забавляться, получать от него тепло. Бездомный — не ребенок, у которого есть, возможно, светлое будущее. У него вообще нет будущего, а есть только суровое настоящее — сейчас, сегодня, на этой картонке, в этом переходе, на этом холоде и среди этой жестокости. И от этого просто сносит крышу.

Как большинство из нас представляет себе бездомного? Это пьяный, дурно пахнущий, агрессивный тип, который нападает на всех, кто окажется рядом, с него килограммами сыплются вши, и он болеет всеми возможными болезнями. И хоть ты тресни, ты никого в этом не разубедишь. Бездомный — это не внешне неприятный персонаж, это человек с надорванной душой. И многие из них одеты лучше, чем домашние, и более отзывчивые. Мы мерим своей меркой: вот тебе холодно, ты пришел домой и отогрелся, а ему некуда идти, холод копится — и не только в теле. Он жалуется, что не может заснуть и ничего не помогает, а ему советуют перед сном погулять пару часов. Как объяснить, что он не может спать, как ты, потому что негде — ты пришла домой, заварила себе чаю и легла в кровать, а у него всего этого нет?

И не в том дело, что государству все равно. У государства другие задачи. Мы подбираем то, что просыпается через сито государственной машины, потому что работаем с людьми, которые не вписываются в систему. Такие есть в любой стране. Понимаете, я не бригада скорой и не минздрав. У них не хватает ресурсов, времени или сил — как можно ругать их, что где-то они не проявили нужной человечности? Они работают по протоколу — а человечность в протокол не вписана. Мы же занимаемся именно ей.

 Татьяна, 

подопечная «Дома друзей», 

подруга Николая, беженка из Киргизии

street_6

Мой дедушка был настоящий уральский дворянин. Его раскулачили, выслали в степь, в юрту — выживай как хочешь и благодари, что не убили. Он выжил, даже дом построил большой. А потом Союза не стало, и началось. Нападали несколько раз, кричали «езжай в свою Россию». Однажды просто села на автобус и приехала. Здесь знала только учительницу своей дочки, она у нас кружки театральные в Бишкеке вела. Ехала почти четверо суток, так радовалась, когда границу пересекала, песни пела. Только кота с собой и взяла, купила ему билет и даже паспорт сделала. Водитель говорил всем, кто возмущался: ничего сделать не могу, это хоть и кот, но у него и билет, и паспорт есть, отстаньте от женщины.

У меня была хорошая работа — промоутером в аптеке, потом курьером у них, потом еще много где. Но я не совсем бездомная, комнату снимаю. Стою с ними в Марьине, смотрю, кому плохо, чем помочь, что сделать, Колю вожу обедать, когда не пьет. Дома всегда тоже за всех переживала, меня спрашивали: «Ты что, врач?» И не верили, когда отвечала, что бухгалтер. Мне мои бездомные в Марьине как родные стали, только за год уже шестеро умерло.

В храм сначала ходила часто на службу. Теперь реже получается, обычно прихожу уже после богослужения, прошу немного денег у тех, кто остается помогать, и сразу ставлю свечки за их здравие. Буду дальше за Колей смотреть. Еще есть Паша, его тоже хорошо бы в больницу положить. Ира попала в больницу с двухсторонней пневмонией. Я не знаю, как они выживают без крыши над головой, я бы так не смогла никогда, сил бы не хватило. Однажды пришлось заночевать в подземном переходе — так я глаз закрыть не смогла, просто сидела до утра там, где камеры не видят.

А Москва очень нравится. Пусть мне здесь тяжело, трудно, но нравится. Я все детство мечтала на Красную площадь посмотреть, она же на всех обложках букварей была. Все время представляла, что я там живу и у меня окна прямо на нее выходят. Выходит, мечты сбываются.

Марина Елисеевна Боброва, 

социальный работник, 

консультант фонда «Дом друзей»

street_7

Я инженер на самом деле. Просто когда в пере-стройку все НИИ начали разваливаться, я переучилась на соцработника. Не знаю, считать это промыслом Божиим или нет, но, пока училась, нашла журнал, в котором была статья о «Врачах без границ» (Médecins sans frontières, международная организация по оказанию медицинской помощи людям, пострадавшим в результате вооружённых конфликтов и стихийных бедствий.  — Ред.). И там было написано, что в России есть кому лечить, но некому выслушать. А мы же для этого как раз и учимся, поду­мала я! И пошла помогать MSF в приюте сестер матери Терезы — восстанавливать документы, оформлять инвалидность, направления в интернаты. Сложно было. Но мы старались. И когда у нас появился первый онкологический больной, я познакомилась с Лизой Глинкой. Она работала на Павелецком вокзале, и нашего этого первого онкобездомного помогла отправить в хоспис.

А когда ее не стало, я пришла сюда, в «Дом друзей». 10 декабря 2016 года у меня умерла сестра. Она тоже очень болела и шила Лизе кукол, одеялки. Последнюю куклу Лиза обещала забрать, как только вернется из Алеппо. Когда ко мне пришла посылка от сестры, та уже умерла. И почти сразу узнала, что не стало Лизы.

Почти 25 лет я с бездомными. Сейчас уже не работаю, сил нет, но стараюсь помочь всем, кто им помогает, — консультирую «Дом друзей». Как бы я ни отдалялась от моих бездомных, они все равно со мной. Я старая совсем (смеется), часто тяжело просто ходить. У меня есть своя чистая теплая комната, но это совершенно не значит, что бездомные люди остались для меня где-то позади.

«Можно за вас просто подержаться?», — говорил мне один человек, он с детьми жил под железнодорожной платформой Серп и Молот (известное в начале двухтысячных годов место скопления бездомных в Москве.  — Ред.). Может, бабушку свою во мне видел? Не знаю, но ему больше ничего было не нужно…

street_8

Площадь Трех вокзалов. Бывает так, что приходит один-два человека за помощью. Однако сотрудники «Дома друзей» все равно ждут положенные полтора-два часа на точке, даже если нет очереди. Люди приходят и под конец вахты

Николай, 

подопечный «Дома друзей», 

десять лет не мог ходить из-за тяжелой травмы костей таза

street_9

Когда маму лишили родительских прав, меня взяла опекать старшая сестра. Мне и годика тогда не было, а она до 16 лет меня воспитывала. Потом я попал в колонию, по глупости, и она умерла. Умолял на похороны отпустить — не пустили. И тут я обозлился на власть, выбрал, так сказать, преступный мир. Где-то воровал, где-то грабил, потом попадался, сажали. Круговорот тюрем, пока машина не сбила. И стало не до тюрьмы — слава Богу, что живой.

Получается, почти треть жизни провел в «местах лишения свободы». Сейчас молюсь, чтобы пенсию по инвалидности дали. Работать каменщиком, на которого учился, уже не могу, видите, с палочкой хожу… Да и со столькими судимостями попробуй устройся хотя бы куда-нибудь. Хоть опять в криминал иди — но не хочу. Во мне всегда живет надежда. Если даже что не получается, все равно надеюсь, что однажды получится. Мысленно Бога просил долго помочь мне бросить пить. Так надоело, устал от жизни. И вот третий год совсем не пью. Хотя сначала тяжело было, тянуло, особенно на нервах если.

В Бога очень верю. Потому что столько раз чувствовал Его присутствие рядом. Однажды, когда в бегах был, задержали на Украине. Сидел в Виннице, ждал депортации, и только просил у Него, чтобы срок дали меньше и чтобы хоть чуть-чуть жизнь наладилась. Чтобы наконец девушка появилась, ребеночек. Я тогда первый и единственный раз прочитал Новый Завет от начала до конца. И сейчас, представляете, собираюсь жениться! Познакомился с умной, доброй, серьезной.

Хочу жить не для себя, хоть что-то после себя оставить кроме срока и пьянок. Хочу пожить для семьи. Я сам виноват во всем, был хулиганом и сам это выбрал. Очень рано захотел стать взрос­лым. Хотел стать как те, которым не надо было подражать. И доподражался. 


Для желающих помочь: domdruzej.ru 

Связаться: 8 (925) 865-21-77 / domdruga@gmail.com

Адрес «Дома»: Москва, ул. Авиамоторная д. 20/17


Подготовили Алексей Михеев и Юлия Маковейчук

Фото Юлии Маковейчук     

Дары и стекляшки

История одной поездки на Афон

В одном из монастырей Афона, а именно в монастыре святого Павла, хранятся дары волхвов — золото, ладан и смирна, которые восточные мудрецы принесли родившемуся в Вифлееме Христу.

Afon-1

Моя журналистская задача была увидеть дары. Как минимум. Максимум — объяснить смысл их присутствия в нашей жизни. А дальше как Бог даст… Сами понимаете, для такой миссии абы кого из даровитых не пошлют. Даровитый засомневается в самый неподходящий момент и запорет все дело. Здесь требовался человек, который не спасует, не дрогнет, когда сомнения полезут, как змеи из-под лошадиного черепа. А в том, что они полезут, сомнений не возникало.

Да, еще… Требовалось мне найти на Афоне Героя. Человека, наделенного особыми дарами… Я его в Москве разыскал через знакомых. Монаха-математика на Афоне. И договорился о встрече. Только вот точного адреса я не спросил. Где-то в окрестностях афонского порта Дафни…


* * *


На пароме из Уранополиса со мной ехал парнишка, типичный битюг по имени Вова, в фиолетовых спортивных штанах с белыми лампасами. Держался он не­много нагловато. Совсем не как прочие пассажиры. Мы разговорились, и битюг признался, что ярко-фиолетовые штаны — это протест... Поскольку ему глубоко фиолетово на все наше православие, Бога и попов вместе взятых. И едет он на Святой Афон только «за ради мамки с сеструхой». Те уламывали его целый год, и уломали… привезти из монастыря Ватопед два пояска, освященных на Поясе Пресвятой Богородицы. Помощь от специфических женских болезней. Поскольку женщинам вход на Афон запрещен, то пояски выдаются мужчинам только первого круга родства. Отцам, мужьям и братьям. Ни первых, ни вторых в семье битюга не имелось. Имелся только он. Обработанный женской любовью, хитростью и угрозами, битюг Вова отправился из села Волоконовка Белгородской губернии в удел Пресвятой Богородицы. Ему очень не хотелось терять время даром, то есть «зависать» на службах, молебнах и прочей «ерунде», и он спрашивал меня, как избежать этого. Я сказал: не в пионерский лагерь едем, никто не заставляет поклоны бить. 

— Слава Богу! — искренне заметил Вова и даже перекрестился с облегчением.

Следующие сутки мы прожили вместе, в одной келье паломнической гостиницы русского Свято-Пантелеимонова монастыря. Я ходил на службы. А битюг валялся в келье, слушал музыку в наушниках и сходил с ума от скуки. В монастыре кормили дважды в день и весьма скудно, по сравнению с домашними обедами у мамы в Волоконовке. Но у парня с собой было... сало. Он подготовился к испытаниям. А хлеба я ему приносил из трапезной. Короче, кое-как он продержался. Ночью противно и жутко выли шакалы. Словно сотня кошек на живодерне... На следующий день, после обеда, мы также вместе вышли из монастыря и отправились по дороге на Дафни. Дафни — это главный порт Афона. И второй по величине административный центр. Можно было, конечно, доплыть и на регулярном пароме, но это было неинтересно. Хотелось приключений. На Афоне надо быть осторожным с собственными желаниями. Они исполняются. 

Буквально через несколько минут, когда мы шли по лесистой тропе, нас обогнал молодцеватый паломник с двумя палками для шведской ходьбы. Он улыбнулся нам на ходу и поздоровался кивком головы. Скорее всего, иностранец.

— А этим-то чего здесь нужно? — удивился Вова. Его специфическая религиозность была задета — басурманец одним своим появлением представлял угрозу целостности канонической территории.

— Вова! — назидательно ответил я. — Думающие люди Бога ищут, а не думающие...

Я не успел закончить. Потому, что в лесу раздался истошный крик:

— Хэлп! Хэлп ми!

Мы бросились вперед и буквально через минуту выскочили на небольшую открытую полянку. Впереди протекал ручей, через который был перекинут маленький мостик. А сразу за ним росла дряхлая олива. Так вот, на этой оливе сидел наш «басурманец», поджав ноги. А его шведские палки валялись на земле. Больше никого не было.

Afon-2

— Что случилось? — поинтересовались мы.

Иностранец опомнился не сразу. Он осторожно спустился на землю. Огляделся вокруг с недоверием и только затем произнес:

— Джакл! Три оф зем… Вышли на меня из лесу и стоят смотрят.

— Кто? — переспросил Вова

— Шакалы, — ответил я. — Слышал, как они ночью выли за монастырем?

— Слышал, но не понял… — честно признался Вова.

— Я бросился на дерево, — продолжил иностранец. — Но они не уходили, сидели и смотрели на меня снизу. И тогда я закричал. Они услышали ваши шаги и смылись...

— Молодец! — похвалил иностранца Вова. — Будешь знать, как по нашим дорогам шастать!

Спасенный оказался немцем. И на Афон его привел книжный интерес к жизни греческих отшельников-старцев. Мы пошли втроем, но недолго. Поднялись на проселочную дорогу, прямо к автобусной остановке — резной деревянной будке — и расстались. Вова с Херцегом (так представился спасенный немец) решили ждать попутку, идущую вглубь полуострова, к столице Афона городу Карее, а за ним к Ватопеду. 


* * *


А я пошел по дороге к монастырю, что стоял напротив примерно в километре. Монастырь этот назывался Ксиропотам. Я уже говорил, что мой будущий герой, монах-математик, не дал мне точного адреса жительства, только общий ориентир: «рядом с Дафни». Почему-то мне показалось этого достаточно. Ошибка повлекла за собой череду злоключений. Еще одну оплошность я сделал сознательно: решил сэкономить пятнадцать евро и не покупать греческую сим-карточку. Тем самым лишил себя связи. Поэтому мне требовалось проверить, а вдруг в Ксиропотаме мой герой спасает свою душу. 

Погода стояла замечательная. Ноябрьское греческое солнце скатывалось в море, но грело как наше апрельское. По небу гуляли легкомыс­ленные тучи без подвоха. Я нашел ворота монастыря открытыми. А затем... я нашел и все помещения обители, основанной греческой императрицей Пульхерией в 970 году, открытыми и... пустыми. То есть я попал на тысячу лет назад, в настоящее средневековье с запахом сырости и цветов, в замок с огромными стенами, башнями, каменными и деревянными балконами, галереями, анфиладами, одиннадцатью церквями, каменной мостовой, каменными скамейками, фонтанами, колодцами и все это было… открыто и пусто. Ни одной души. Я встал посредине площади и в немом изумлении смотрел на монашеский город, который смахивал на «Летучего голландца». В жизни не забуду той минуты абсолютного безвременья и своего личного одиночества в глубине веков. Кто знает, что бы со мной было дальше и не поехала ли бы у меня «крыша» от такого погружения, если бы в этот момент не скрипнула дверь в стене и на площади не показался… мальчик лет тринадцати в замшевой курточке с капюшоном. Он очень удивился и что-то сказал на греческом. Я покачал головой. Тогда он сказал несколько слов на языке, который показался мне отдаленно знакомым. 

— Не понимаю… — сказал я. — Может быть, по-английски?

— Понимаю русский, — заулыбался мальчик. — Я — грузин. Идемте за мной.

Мальчишка проводил меня в архондарик — приемную комнату для гостей, усадил на лавку под иконой Сорока севастийских мучеников, и через минуту вынес на подносе кофе, воду, лукум и рюмку греческой водки узо.

— А куда все делись? — спросил я, поглядывая на рюмку.

— Все спят, — просто ответил мальчик. — Сегодня же воскресенье. Ночью было бдение, монахи всю ночь молились, а теперь спят. Как младенцы…

— А я уже решил, что все ушли на небо.

— По воскресеньям монастырь не принимает паломников. Это я забыл запереть калитку.

— Я ищу монаха по имени Николай, он передвигается в инвалидной коляске.

— Да, есть такой, — ответил мальчик.

Но я не успел обрадоваться. Здешний инок Николай оказался родом из Трансильвании, а мой был из-под Пскова… 

После кофе с лукумом и узо мне следовало покинуть Ксиропотам несолоно хлебавши…


* * *


Часы на здании полицейского участка в порту Дафни показывали 17:00 по греческому времени. Все автобусы разъехались. Все паромы и корабли ушли. До утра не ожидалось ни одного рейса. По пристани слонялись несколько собак и кошек. А у самой воды сидел бородатый тип в свитере и смотрел на закат. Видно, тосковал.

Я прошел в чайную. Я был уверен, что обрету Интернет и выясню, где искать моего героя. Однако услугу беспроводной связи чайная не оказывала. Попросить позвонить с греческого телефона я стеснялся. Дело пахло керосином. В том смысле, что без адреса идти мне было некуда. Гостиницы в Дафни не имелось. А в монастырь меня бы и не приняли. Я понял, что ночевать мне придется где-то здесь, под открытым небом. Я попросил кофе и выпил его, разглядывая в окно море и кошек на пирсе. А затем, подумав и решив, что отступать некуда, а Бог на Афоне, как нигде, милостив, попросил себе вина и пирога с сыром. Хозяин чайной как-то странно на меня посмотрел, но принес вино и пирог. А потом сказал:

— Вон тот тип, на берегу, точно так же начинал. Попросил кофе, а потом вина с пирогом… Три раза подряд.

— И что? — не понял я.

— А теперь он уже неделю пьет с нашими таможенниками и никуда не уходит. 

— Почему вы мне об этом говорите?

— Потому что это русский священник. Он приехал в Дафни в рясе, а теперь сидит на камне, в одном свитере, шестой или седьмой день. И никуда не уезжает. Что-то здесь не так!

Очевидно, что... не так. Но именно так я познакомился с отцом Михаилом, клириком Покровского собора одного весьма уважаемого уральского города. Настоящие имена ни того, ни другого я, конечно, не могу указать.

Отец Михаил приходил сидеть на камне дафнийского порта седьмой день подряд, поскольку в той стороне, куда он смотрел, еще оставались следы его осмысленного существования. Но с каждым вечером они таяли, как туман над Эгейским морем. Он приехал на Афон впервые с самими благими намерениями. Но в первый же день бес попутал его бесповоротно. Греческие таможенники слишком радушно приняли его в гости. Им было скучно, а отцу Михаилу грустно…. Он так и не увидел ни одной афонской святыни.

Я сел к нему на камень. Отче признался, что если бы не жена, золотая матушка Ульяна, Ульяна Андреевна, горел бы он уже давно в адском пламени для вероотступников. Не было у отца Михаила сил противостоять бесовским козням. А у матушки Ульяны были силы, и от того тащила она на себе и дом, и четверых детей, и весь приход своего мужа. Поскольку любила последнего до беспамятства и самозабвенья. Когда горе-паломник говорил о жене, то начинал плакать и ужасаться себе, подлецу и негодяю. Я же заочно кланялся в ножки той уральской женщине, что не сгибалась от беды…

Afon-3

За всеми этими подробностями мы с отцом Михаилом проводили солнце в воду и остались в сумерках, довольно прохладных, надо сказать.

— Где ночевать-то будем? — спросил я с некоторым волнением.

— Пойдем ко мне, — просто сказал батюшка, словно Дафни был его личным приходом.

Весь город-порт можно пройти за четыре с половиной минуты. На самом краю, у дороги к монастырю Симонопетра стоит заброшенная церковь. Как это здесь часто встречается, к храму в несколько этажей пристроены кельи. Но сейчас они пустовали. А двери-то не запирались. И вот в одной из комнат, на третьем этаже расположился мой горе-батюшка. Здесь лежал матрац и стоял один единственный стул. А в углу тускло светился новенький пластиковый чемодан. Я устроился на полу, в собственном спальнике. В открытую дверь было видно море, а над ним закат. Он растекался по небу от края до края, и неизвестно откуда взявшаяся серая туча плющила его, словно прессом. И сжимала к горизонту. 

Мой сокелейник оказался прекрасным собеседником и тем еще богословом. Мы проговорили до глубокой ночи, до появления лунной дороги в море. Мало было отцу Михаилу пьянства, когда он трезвел, то… сомневался. А в то ли мы веруем? В того ли? 

— Ты говоришь, дары волхвов… — говорил он. — Но ведь, дурацкая же история, то ли басня, то ли… сказочка на ночь. Не выдерживает со­временной критики, не выдерживает испытания временем! А самое обидное — что никто из нынешних служителей церкви не пытается объяснить. Наверное, боятся, что кишка тонка, что засмеют... И суют, как болванчикам, под нос какой-то фантик: верьте, братья и сестры, целуйте, лбы об иконы бейте, и ни-ни… ни о чем не спрашивайте.

— Почему же фантик? — осторожно спрашивал я.

— Да элементарно, — отвечал клирик. — Давай отбросим условности... поп и мирянин, Афон не Афон... просто поговорим как люди двадцать первого века.

— Давай… те...

— Что мы знаем про историю с дарами? Какие-то мудрецы, неизвестно откуда, идут за звездой и приходят к Вифлеему. Можно согласиться? Можно. Звездочеты подсчитали и пошли… Принесли к младенцу золото, ладан и смирну. Поклонились... Можно понять? Можно. Каждый волен выбрать себе божество… Я специально так говорю, принижаю, чтобы душок этот слезливый, елейный убрать. А дальше что? Нам говорят, что Богородица сохранила все эти дары в неприкосновенности. Вот тут меня жаба сразу кусает! Как это возможно? Никак невозможно, при их кочевой жизни. Она про Сына-то своего не все понимала. Об этом в Евангелии говорится. Сложно ей было верить без оглядки, без тени сомнения. А вдруг и про встречу с архангелом Гавриилом она думала, а не приснилось ли? Не почудилось ли? А тут какой-то ладан и смирна… Все должно было потеряться, исчезнуть, сгореть, истлеть. Мы же люди! Мы не можем жить, не сомневаясь. Этот червяк всегда найдет путь к сердцу...

Я слушал молча, не перебивая. За подобные речи отца Михаила можно было бы на костре сжигать. Но я ему в судьи не набивался.

— А дальше что? — продолжал он. — Приходится принять на веру, что дары чудом уцелели и «прожили» и после Успения Марии, сначала лет триста в Иерусалиме. А потом еще тысячу лет то в Никее, то в Константинопольской Софии. Ни в какие ворота! И все опять, на арапа… Никаких свидетельств. Никто не видел даров сотнями лет... А потом пришли турки. И вдова султана, Мариша, сербка по национальности, отдает их на Афон в сербский монастырь святого Павла. С тех пор считается, что они там. Они, или то, что мы называем дарами волхвов. Несколько золотых пластинок и несколько слипшихся, окаменевших косточек из ладана и смирны.

— Я завтра к ним иду, — сказал я.

— Молодец. Благословение получил, значит, не сомневайся… И кстати, кто благословил тебя вступать в общение с еретиками из Константинополя!?!

— Не ерничайте, отец Михаил.

— Я не ерничаю. Горько мне… А выпить-то нечего… Кто-то говорит, что с Богом жить легко. Вранье все это. С Богом очень трудно жить, невыносимо трудно. Потому что не состыковывается ничего. Никакой логики, одни противоречия. А я ведь не всегда только пьянствую и панихидки служу…

— Надо же… А что еще?

— Я Бога прошу… прошу ответить, почему так, а не эдак? Одно, другое, сто пятидесятое… 

— И что Бог?

— Молчит.

И мы замолчали. Небо давно погасло. И тьма упала по-южному жуткая и непроницаемая, как угольный пласт в шахте. Вот уж стало тоскливо…

— А может быть, Его молчание считать ответом? — вслух подумал я.

Но отец Михаил ничего не сказал. Притворился, что спит...

И показалась луна.

Утром я растолкал сокелейника и сообщил ему строгим голосом, что он сегодня под моим присмотром отправляется на пароме в Уранополис, а дальше в Салоники, на самолет и домой. И если, не дай Бог, он решит еще где-нибудь потеряться, я знаю адрес его прихода, позвоню матушке Ульяне, и она поднимет на уши Уральский военный округ и никакое НАТО ее не остановит… 

— Это правда, — согласился он. — Но я уже сам собирался съезжать с этого курорта. Отпуск кончился...

Мы собрали вещи и спустились к пристани. Через час отец Михаил покинул Дафни.


* * *


Следующий закат солнца я встречал в раю.

Скит св. Иосифа спрятан от посторонних глаз. На крутом склоне горы, заросшей лесом и непроходимым кустарником, есть несколько каменных домиков и террас. С дороги ничего не видно. Скит тонет в зелени, а окна монашеских келий смотрят на море. Свет играет в листве, безостановочно и бесшумно, как музыка, не слышная уху.

— Жизнь в этом раю могут вынести единицы… — тихо говорит инок Николай. В миру Валерий Михайлович Волоков, выпускник мехмата МГУ. 

— Знаете, что нужно сделать человеку, чтобы познать себя?

— Что?

— Ничего не делать. Ровным счетом ничего. Сидеть в комнате и все. Только одно условие — не спать… Очень скоро человек увидит всю правду о себе.

— Что там... пустота? — спрашиваю я с ноющим сердцем то ли от страха, то ли от радости.

Молчит инок Николай. Знает, конечно, но разглагольствовать не с руки. Такие вещи сложно обьяснять незнакомому человеку, свалившемуся на тебя из Москвы, требующего умных слов об афонских дарах.

Тринадцать лет он живет на Афоне. Тринадцать лет смотрит на море сквозь играющую на солнце листву. Не может насмотреться. Но он знает цену райской жизни, а я смутно-смутно догадываюсь. Узнать всю правду о себе и рискнуть шагнуть в пустоту своего «я». Взять с собой в эту пустоту лишь одно Имя, которое и меч, и щит, и лодка в буре, и берег смерти. Приключение не для слабаков… Впрочем, я рассуждаю словами из прочитанных книг. А инок Николай молчит. Разница между нами — как пропасть.

— Знаете, сколько людей пробовало здешнюю жизнь на вкус? — снова говорит он и кивает головой на соседнюю дверь.

Келья за ней пуста. Кажется, приезжай, живи, смотри на море, учись молиться. Никто же не прогонит. И все афонские дары прольются на тебя золотым солнечным дождем. Николай показывает на несколько аккуратных горок из камней, что тянутся вдоль дорожки.

— Вот, они приезжали, пробовали…

— И превратились в камни!? — шепчу я внезапно севшим голосом.

А Николай смеется. 

— Нет. Я начал собирать камни после каждого, кто... не остался.

Райскую жизнь не вынес никто. Я подсчитал, пять горочек по четыре-пять камней.

— Но почему?

— Мысленная брань. 

Каждый день и каждую ночь твой собственный падший дух, тот, кто живет в твоей личной пустыне, твой настоящий хозяин, приходит поиграться с тобой. Он дергает тебя за ниточки, как куклу. И ты или пляшешь, как велит тебе хозяин, или борешься. С собственными мыслями. Каменные горки — результат борьбы… 

И они же главные афонские дары.


* * *


Надоело! Домой! Туда, где холодно, дождь и слякоть, где мыши скребутся под полом и зима не приходит, застряв на Таймыре. Увижу эти дары или что там от них осталось... и домой. Хоть пешком, хоть на зубах…

Всех паломников с катера загрузили в автобус, а вещи в грузовичок и подняли на гору, к воротам агиа Павла. Мы вошли в архондарик и сели на стульчики. Всем принесли кофе и лукум, узо и воду. Я выпил глоток воды. Монах записывал имена в толстую амбарную книгу и разводил паломников по комнатам.

— А вы что же? — спросил он меня. — Вас нет в списке.

— Мне бы только дары увидеть. — сказал я по-русски, потому что напрочь забыл, как «дары» по-гречески и английски.

— Отец Арсений! — крикнул архондаричный. — Отведи его к дарам, пожалуйста.

Afon-4

Высокий тощий монах опрометью бежал по лестнице вниз. Я за ним, по крытой галерее, к маленькой неприметной двери, в полутемный притвор храма. Со стены на меня смотрели неизвестные святые, кто печально, кто грозно, кто с мольбой, кто со страхом. Я никого из них не узнавал. Я почти бежал, боялся потерять монаха из виду. И конечно, потерял. Он юркнул за огромный расшитый занавес, свисавший с потолка до пола. А я остался один, в окружении черных кресел-стасидий, зиявших, словно пасти сказочных животных. Вдруг от стены отделилась тень и, придвинувшись ко мне вплотную, произнесла тихо, по-гречески: иди-иди… И маленькая белая ладонь указала на занавес. Я шагнул внутрь и очутился у южной двери в алтарь. И в ту же секунду дверь открылась и вышел мой проводник, неся под мышкой небольшой серебряный ящичек. Крышка у ящика прилегала неплотно, один уголок задирался вверх. Монах даже шлепнул по ней ладонью, чтобы она легла на свое место, а потом подковырнул ее ногтем и открыл… Под стеклом что-то тускло блестело. И я все вспомнил... В моем детстве Бог приходил к нам в секретиках. В игре, когда мы закапывали осенью, под деревом, донышко бутылки, а под него засовывали что-нибудь яркое, конфетную фольгу или цветок. А потом весной находили эти секреты, свои и чужие. И это было как чудо, как встреча... Секрет пролежал в земле всю зиму, тысячу лет и, очищенный от грязи, светился, словно чей-то глаз из земли. И тогда мы кричали: «Нашел! Нашел!..» Это и был Бог, не узнанный тогда… Три золотые пластиночки и несколько черных косточек — вот и все дары волхвов. Чепуха! И… драгоценность в Его глазах. Волхвы первыми придумали ту самую игру: идти на край земли — отдать сокровища Богу. То есть спрятать их в пещере, в яслях, между ослом и волом. Чтобы всякий, кто помнил правила, я в их числе, смогли найти их здесь. Спустя тьму тысяч лет. И воскликнуть: «Бог ты мой! Бог, Ты — мой!»

Богу от нас ничего не нужно. Но он почему-то готов принять от нас любую чепуху как самый драгоценный подарок. Лишь бы в этой чепухе присутствовало одно — искренность. Неумелое признание в любви...

Я наклонился и поцеловал секрет. И сердце в этот момент готово было выпрыгнуть на каменный пол. Уже не от страха, а от радости. 

P. S. Кстати! Я же встретил Вову-битюга в Уранополисе. Он блестяще справился с материнским заданием. Взял целых три пояска вместо двух. А вдруг будущей жене понадобится? — рассудил Вова. А еще он умудрился попасть к отцу Янису, живому афонскому старцу. И старец понра­вился Вове.

— Добрый старикашка, — говорил Вова. — Чо-то обнял меня, яблоко дал… Но сказал какую-то глупость.

— Вова, ты в своем уме? Он же будущее твое видит… Что сказал отец Янис?

— Чтобы я шел туалеты чистить…

— Быть тебе монахом, Вова...

И мы отправились пить пиво с жареным осьминогом. 


Александр Рохлин

Впервые опубликовано в журнале «Русский Пионер»

Рисунки Наталии Кондратовой  

КУЛЬТУРА

Bible_1
  • Приближалась Пасха Иудейская, и многие из всей страны пришли в Иерусалим... Тогда искали Иисуса и… говорили друг другу: как вы думаете? не придет ли Он на праздник? (Евангелие от Иоанна 11:55-56)

Кого и как исцелял Христос


Среди чудес, которые сотворил Иисус Христос, исцеления людей от различных недугов занимают особое место. Уже потому хотя бы, что таких удивительных исцелений в Евангелии описано больше, чем всех остальных чудес. Причина этому вот какая. Иисус мог сотворить любое чудо — свести огонь с неба, переставить с места на место огромную гору, в одно мгновение создать на глазах у изумленных людей прекрасный дворец из белоснежного мрамора. Ведь Он — Бог, а Богу возможно все. Но Иисус никогда не творил чудес напоказ, чтобы убедить людей в Своей божественности. Он проповедовал Царство Божие словом и делал это так, что послушать его собирались тысячи и без всяких чудес. Однако там, где люди страдали от неизлечимых болезней, Иисус проявлял Свое всемогущество из любви и сострадания к несчастным. Проповедуя, Он исцелял болезни и всякую немощь в людях. Слух об удивительном целителе быстро разнесся по земле Израиля. Отовсюду приводили к Нему больных, хромых, слепых, прокаженных, приносили людей парализованных, которые лежали без движения уже много лет. Он никому не отказывал в помощи, и все находили у Него утешение.

Евангелие наполнено такими случаями потому, что Иисус совершал исцеления везде, куда бы Он ни пришел. И каждый раз, кроме возвращения человеку здоровья, в таком чуде был еще и более глубокий смысл: Иисус, исцеляя, давал понять, почему люди болеют вообще и как болезнь связана с грехом. А еще в описании каждого исцеления есть свои обстоятельства и детали: где происходило дело, на улице или в доме, что делали люди в это время, как они реагировали на случившееся. Казалось бы — мелочи. Но вот уже две тысячи лет благодаря этим мелочам люди, читая Евангелие, могут снова и снова соприкоснуться с теми событиями, увидеть в этих исцелениях не возвышенную притчу, а историю обычных людей, в жизни которых случилось необычное событие — чудо. И это не удивительно, ведь им посчастливилось встретить самого Бога. А Богу не нужны таблетки и мази, Он не делает операции и не накладывает гипс, подобно земным врачам. Когда-то Бог сотворил весь мир одним лишь Своим словом. Точно так же, одним лишь словом, Он исцелял самые страшные болезни у людей, которые обращались к Нему за помощью.

О некоторых евангельских историях чудесных исцелений — наш рассказ.

Чудо в Капернауме


Город Капернаум стоит на берегу Галилейского моря. Неудивительно, что на рынке его каждый день продаются свежие рыбины. Тусклым серебром отсвечивает на солнце их чешуя. Торговки время от времени брызгают на рыбу водой и укрывают ее от палящих лучей пучками травы, иначе рыба потеряет товарный вид.

А неподалеку от рынка расположена таможня, через которую идут караваны из Сирии к берегам Средиземного моря. Огромные косматые верблюды терпеливо ждут, пока стражники досмотрят тюки с товаром, навешенные на их бока между горбов. И лишь иногда фыркают и крутят большой головой, когда мухи щекочут им ноздри. Но вот наступает полдень. Солнце становится совсем жарким. Торговцы на рынке спешат продать товар хотя бы за полцены и уйти домой с выручкой: на таком солнцепеке рыба может быстро испортиться. Караванщики отводят своих верблюдов на постоялый двор, где можно полежать в тени, чтобы набраться сил перед дальним переходом. В это время суток улицы Капернаума пустеют. Все живое прячется от жары.

Но в этот день на одной из улиц города почему-то переполох. Люди поодиночке и небольшими компаниями сходятся к ничем не примечательному дому, где уже собралась большая шумная толпа. Говорят, сегодня здесь остановился странствующий учитель закона, проповедник и целитель по имени Иисус, способный вылечить самые тяжелые болезни. И люди со всего города спешат увидеть этого удивительного Человека, услышать Его слова, а если повезет — то и получить исцеление. Ведь почти у каждого найдется какая-нибудь болезнь. А еще прошел слух, что в числе Его учеников — местные рыбаки Андрей и Петр, Иоанн и Иаков. Вот удача! Быть может, удастся попросить кого-то из них, чтобы провели к Иисусу без очереди. Но увы… Перед входом в дом уже толпится столько народу, что нет надежды даже подойти к воротам, а не то что войти внутрь.

Вдруг раздаются какие-то крики, люди возмущенно оборачиваются, не понимая, что происходит. И видят, как четверо мужчин с носилками раздвигают толпу, где-то просьбами подвинуться, а где-то просто мощным толчком плеча. На носилках лежит изможденный человек с полуприкрытыми глазами. Народ сердится: и так яблоку негде упасть, а тут еще калеку какого-то принесли! Мужчины никак не отвечают на ругань и смиренно объясняют, что этот несчастный — их лучший друг. Он уже много лет лежит без движения, хотя все видит, слышит и понимает. Ни один врач не смог ему помочь. Так может, хотя бы этот Учитель исцелит беднягу?

Толпа, недовольно ворча, раздвигается и дает место, чтобы эти четверо смогли пронести своего друга к дому. Все равно они не смогут пройти внутрь: узкий вход от самых дверей набит людьми так, что даже руку невозможно протиснуть между желающими получить исцеление.

А внутри в доме прохлада и тишина. Никто не смеет даже случайным вздохом перебить Учителя.

Вдруг откуда-то сверху раздается странный шум. Люди недоуменно поднимают головы, отряхивая с себя известковую пыль, сыплющуюся с побеленного потолка. Один лишь Учитель, склонив голову, молчит, как будто знает наперед, что должно сейчас произойти. А происходит немыслимое. По потолку идут трещины, из него вынимается сначала одна доска, потом другая. Солнечный луч врывается в комнату сквозь разобранную кровлю. Люди зажмуривают глаза от яркого света. И вот через отверстие в потолке на веревках опускаются носилки с больным, которого только что видели возле дома. Это его друзья вскарабкались на кровлю и разобрали потолок. Неслыханная наглость! Ведь здесь собрались лучшие люди Капернаума — почтенные книжники и фарисеи. Теперь уже и внутри дома раздаются возмущенные крики: «Да что же это такое? Как они смеют! Немедленно вышвырнуть их вон!»

Bible_2

  • Раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный. (Евангелие от Марка 2:4)


Но тут Учитель поднимается со Своего места и говорит больному:

— Прощаются тебе грехи твои.

Все затихли на мгновение. Книжники и фарисеи начали тихонько рассуждать, говоря: кто это, который богохульствует? Кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Но Учитель, зная о чем они говорят между собой, говорит им в ответ:

— Что вы помышляете в сердцах ваших? Что легче сказать: прощаются тебе грехи твои, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — произнес Христос и обратился к больному: — тебе говорю: встань, и иди в дом твой.

И больной тотчас встал, взял подстилку, на которой провел столько лет без движения, и отправился домой, во весь голос произнося молитвы благодарности Богу. Ужас объял всех, видевшие чудо люди тоже славили Бога и говорили: чудные дела видели мы ныне.

Только четверо друзей исцеленного растерянно стояли перед Учителем и никак не могли найти слов благодарности. А Он молча смотрел на них. И от этого взгляда в душе каждого из четырех разгорался свет какой-то еще неизвестной им новой радости.

Прозрение слепого


Болеть всегда неприятно. Даже если у тебя обычная ангина или грипп, несколько дней приходится лежать в постели с высокой температурой. Но такие болезни рано или поздно заканчиваются, и снова можно бегать по улице, играть с друзьями и радоваться жизни. Намного страшнее, когда болезнь неизлечимая. Например, когда человек теряет зрение. Совсем недавно он, как и все, видел мир вокруг себя, любовался цветением деревьев и закатными красками неба, мог рисовать, читать книги. И вдруг ослеп. Весь огромный мир для него провалился в сплошную черноту, как будто ему завязали глаза или оставили в темной комнате. Казалось бы, что может быть страшнее такой потери, когда болезнь отнимает у тебя всю красоту и многообразие окружающей жизни? Но бывает и так, что человек не просто теряет зрение, а рождается слепым. С самого момента своего появления на свет он не видит ничего и может составить себе представление о мире вокруг только по слуху и на ощупь, прикасаясь к предметам руками. Еще он слышит запахи и ощущает вкус. Может понюхать цветок, но не будет знать, как он выглядит. Может попробовать вкусное яблоко, но никогда не узнает, было ли оно зеленым, красным или желтым с розовыми крапинками.

Вот такой бедняга, слепой от рождения, сидел на одной из узких улиц Иерусалима неподалеку от храма. Это был уже взрослый мужчина. Он еще в детстве научился ходить самостоятельно, ощупывая длинной тросточкой дорогу перед собой. Но какую работу может делать слепой человек? Чтобы не быть обузой престарелым родителям, слепой каждый день приходил на эту улицу и просил у людей милостыню. В ту пору был у иудеев большой праздник. Улицы города были полны приезжих — со всех концов земли Израиля пришли в Иерусалим люди. И конечно же, они щедро подавали милостыню нищим, ведь это угодно Богу. Слепой от рождения тоже рассчитывал, что сможет собрать больше подаяния, чем обычно. Но даже представить себе не мог, какая милостыня ожидает его в эти праздничные дни.

Bible_3

  • И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. (Евангелие от Иоанна 9:1-2)

В этот раз праздник был в Иерусалиме не таким, как всегда. Из далекой Галилеи в город пришел проповедник по имени Иисус, называвший себя Сыном Бога. Среди народа о Нем ходили удивительные слухи — будто бы Он настоящий пророк и может исцелить любую болезнь. Он учил народ в храме, и слова Его были совсем не похожи на обычную проповедь священников и раввинов. Так, Иисус говорил, что больных людей можно исцелять и в субботу — священный для иудеев день, когда по закону запрещалось делать любую работу. У ревнителей закона эти Его слова вызывали бурю возмущения, несколько раз они прямо в храме пытались схватить Иисуса и убить. Но даже его враги с восхищением признавали: «Никогда еще никто не говорил так, как этот человек!»

Так случилось, что после проповеди в храме Иисус в окружении учеников шел как раз по той улице, где просил милостыню слепорожденный мужчина. Он, конечно, не мог увидеть Иисуса. Но Иисус Сам остановился возле него. Ученики решили, что их учитель хочет сказать им очередную проповедь. И, словно напрашивающиеся на похвалу отличники в школе, стали задавать «умные» вопросы:

— Учитель, кто согрешил, он сам или его родители, что он родился слепым?

Но Иисус не спешил с ответом. Он смотрел на слепого и словно бы видел в нем весь человеческий род, отпавший от Бога после грехопадения Адама. Ведь слепота телесная — это лишь прообраз слепоты духовной, когда человек живет, не зная Бога, не ищет Его воли, не ведает радости общения со своим Творцом. И таковы были все люди вокруг…

Наконец Иисус начал говорить. Но сказал Он совсем не то, что ожидали услышать ученики:

— Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии. И эти дела буду делать Я, потому что для этого и послал Меня Бог в мир. Я — свет миру.

Сказав это, Он плюнул на землю, смешал слюну с дорожной пылью, помазал ею глаза слепому, и сказал ему:

— Пойди, умойся в купальне Силоам.

Bible_4

  • Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и сказал ему: пойди, умойся в купальне Силоам, что значит: посланный. Он пошел и умылся, и пришел зрячим. (Евангелие от Иоанна 9:6-7)

Так в Иерусалиме назывался большой бассейн, вода которого, как считали в народе, обладала целительной силой. Слепой послушно встал, взял свою тросточку и отправился к купели. Он и раньше бывал у этого бассейна и хорошо знал дорогу. Правда, тогда и в мыслях у него не было, что омовение может вернуть ему зрение, которого не было у него с рождения. Но про Иисуса в народе говорили такие удивительные вещи, что у слепого появилась надежда — вдруг и его недуг сможет исцелить этот галилейский учитель. Мокрая пыль на закрытых веках слепого уже высохла на солнце, поэтому он слегка поднимал голову вверх, чтобы она не осыпалась на землю раньше, чем он доберется до купели, — так ему хотелось в точности исполнить слова Иисуса.

Но вот наконец и Силоам. Слепой нащупал тросточкой невысокий мраморный бортик бассейна, присел на него. Застыл на мгновение, потому что ему было очень страшно: а вдруг ничего не получится? Но тут же преодолел страх, наклонился и стал умывать лицо. Когда он поднялся, капли воды дрожали на его ресницах. А вокруг него был залитый солнечным светом мир. Куда-то спешили по своим делам люди, ослики везли на рынок поклажу в цветастых тюках. Прожилки на белом мраморе колонн вокруг Силоамской купели темнели благородной синевой. Под ногами желтела пожухшая трава, неподалеку стояли стройные зеленые кипарисы. Это было первое, что мужчина, рожденный слепым, увидел в своей жизни. Ему предстояло увидеть еще многое — лица своих родителей, цветущие сады на склоне Елеонской горы, ночное небо, усыпанное звездами… Но больше всего в этот час ему хотелось увидеть Того, Кто открыл ему весь этот мир. И который сказал о Себе такие удивительные слова: «Я есть свет миру».

Исцеление стражника

Самое последнее исцеление в своей земной жизни Иисус совершил при необычных обстоятельствах. Раньше Он помогал людям, которых видел на собрании верующих в синагоге — именно поэтому его ругали ревнители иудейского закона: ведь собрания проходили в субботу, а в этот день нельзя было делать никакой работы. Иногда страждущие подходили к нему с просьбой об исцелении на пути, когда Он шел по городским улицам или по пыльным дорогам Израиля из селения в селение. А бывало и так, что Он Сам подходил к больным людям, приходил к ним в дом и возвращал утраченное здоровье. Но последнее исцеление было другим.

Приближался час, ради которого Иисус пришел на землю. Во тьме Гефсиманского сада уже шла толпа вооруженных людей с фонарями, чтобы схватить Сына Божьего и отвести на беззаконное судилище к тем, кто давно желал Ему смерти. Вот они уже приблизились к месту ночлега Иисуса и учеников. Вот предатель Иуда уже поцеловал Учителя, и стражники окружили Его полукольцом. Но тут самый горячий из учеников, Петр, вдруг бросается вперед, отталкивает стражника, который уже протянул руку к Иисусу, и выхватывает меч. Острая сталь клинка сверкает в тусклом свете фонарей стражи. Один удар — и отрубленное ухо стражника падает на траву. Рядом с Петром встают остальные ученики, еще один меч вынимается из ножен. Стражники не ожидали такого отпора. Увидев, что ученики готовы насмерть биться, защищая любимого Учителя, они замерли. Еще мгновение — и среди оливковых деревьев Гефсиманского сада начнется кровавый бой, в котором погибнут и будут искалечены многие с той и с другой стороны. Но тут Иисус поворачивается к ученикам и обращается к Петру, держащему в руках окровавленное оружие:

— Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут. Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он пришлет тысячи Ангелов, чтобы защитить Меня?

Bible_5

  • Один из них ударил раба первосвященникова, и отсек ему правое ухо. Тогда Иисус сказал: оставьте, довольно. И, коснувшись уха его, исцелил его. (Евангелие от Иоанна 22:49-51)  

И обернувшись назад, к пришедшим за Ним, говорит:

— Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня. Хотя Я каждый день сидел с вами, уча в храме, и вы не брали Меня…

После чего наклонился, поднял с травы отрубленное ухо, подошел к скорчившемуся от боли стражнику и осторожно приложил ухо на место. А когда отнял руку, все с изумлением увидели, что рана стражника больше не кровоточит, а ухо как будто и не было только что отрублено.

Последним Иисус исцелил человека, который пришел схватить Его и отдать на мучительную смерть.


* * *


Мы так привыкли сегодня к слову «исцелить», что редко кто помнит его изначальный смысл. А ведь означает оно — восстановить целое, вернуть человека к его первоначальному состоянию, каким его задумал Бог. И когда Иисус давал больным людям способность ходить, видеть, слышать, когда приживил стражнику отрубленное ухо, Он именно этим и занимался — делал людей целыми, возвращая им потерянные части и способности. Но главным делом Сына Божьего было не просто исцеление телесных немощей. Самой страшной болезнью всего человечества после грехопадения стала утрата связи человека со своим Творцом. Вот эту болезнь и пришел исцелить Иисус, спустившись с Небес к людям и став одним из нас. Цена этого исцеления была высока: Иисусу пришлось умереть на кресте за грехи всех людей, когда-либо живших на земле. Но смерть не имела над Ним власти — Иисус воскрес на третий день после Своей смерти. И теперь каждому, кто готов поверить в Него и жить по Его заповедям, Он дает не только выздоровление от болезней, но и твердую надежду на воскресение после смерти: «…всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек». 


Александр Ткаченко

Иллюстрации Галины Воронецкой  

 ОТ ИЗДАТЕЛЯ

«Фома» — православный журнал для сомневающихся — был основан в 1996 году и прошел путь от черно-белого альманаха до ежемесячного культурно-просветительского издания. Наша основная миссия — рассказ о православной вере и Церкви в жизни современного человека и общества. Мы стремимся обращаться лично к каждому читателю и быть интересными разным людям независимо от их религиозных, политических и иных взглядов.


«Фома» не является официальным изданием Русской Православной Церкви.


В тоже время мы активно сотрудничаем с представителями духовенства и различными церковными структурами. Журналу присвоен гриф «Одобрено Синодальным информационным отделом Русской Православной Церкви».

Если Вам понравилась эта книга — поддержите нас

Сообщить об ошибке

Библиотека Святых отцов и Учителей Церквиrusbatya.ru Яндекс.Метрика

Все материалы, размещенные в электронной библиотеке, являются интеллектуальной собственностью. Любое использование информации должно осуществляться в соответствии с российским законодательством и международными договорами РФ. Информация размещена для использования только в личных культурно-просветительских целях. Копирование и иное распространение информации в коммерческих и некоммерческих целях допускается только с согласия автора или правообладателя